Наши пути (гет)

«Дорогая Хельга,

как ты там? Странно писать письмо, хотя мы только вчера говорили по телефону. Жаль, что я не могу звонить почаще, но зато буду присылать тебе открытки (если найду) и гербарии, растений здесь очень много. Надеюсь, они тебя порадуют, прежде чем отправиться в мусорку :)

Мы уже успели познакомиться почти со всей деревней. Они так ждали нашего приезда (ну, не моего, а родителей), что даже неловко как-то. Из детей здесь никто не знает английский, так что приходится изъясняться жестами — со стороны я выгляжу очень смешно, наверное. Школа совсем крохотная, не то что наша, и все учатся в одном классе. Представляешь, как было бы странно сидеть вместе с ребятами из старшей школы? Я даже немного расстроен, что придётся учиться дома с родителями, но что поделать — с моим испанским из четырёх слов я даже предложение связать не смогу.

Расскажи подробнее, как начался учебный год. Правда ведь, средняя школа больше? Как тебе учителя, есть добрые? Все наши пошли туда, как мы и договаривались?

Мне так жаль, что я не могу сейчас быть с вами и особенно с тобой. Наверное, время до весны будет тянуться очень долго. Но хотя бы родители рады, а я рад за них и помогаю чем только могу.

Жду ответа с нетерпением. Передавай всем привет!

И не срывайся на Гарольде, он ни в чём не виноват.

С любовью, Арнольд»

Хельга в сотый или по крайней мере в девяностый раз пробежалась взглядом по тексту и закрыла глаза — строчки уже почти отпечатались на внутренней стороне век и точно отпечатались в памяти.

Хельга лежала на подушке, а письмо лежало рядом. Под таким углом фиолетовые чернила немного блестели в свете косых лучей утреннего солнца. Хельга только проснулась и сразу потянулась за письмом — перед сном она держала его, пока не отключилась. Оно пришло вчера, и вчера же она написала ответ. Арнольд за эти две недели звонил ещё раз. Сперва Хельге казалось, что в переписке нет особого смысла, учитывая, что письмо идёт так долго, но вчера, стоило ей только прикоснуться к конверту, увидеть своё имя на нём, написанное почерком Арнольда, и открыть, затаив дыхание... Да, она ошибалась. Письма в сто раз лучше телефонов, хотя и его голос в трубке заставлял сердце биться чаще.

Первые семнадцать дней без Арнольда были невыносимыми. И Хельга точно знала, что дальше легче не станет.

Когда он в июле рассказал о предстоящей миссии родителей ей, Джеральду и Фиби, Хельга сперва подумала, что он их разыгрывает. Ну не могло это быть правдой: у них всё складывалось так хорошо, что Хельга постоянно ловила себя на мысли — лучше быть не может. И оно всё равно каким-то образом становилось лучше! Если это был вечный сон, если её однажды сбил автобус и теперь она пускает слюни в коме, это многое бы объяснило, но даже в таком случае Хельга ни за что не хотела бы просыпаться.

Что ж, когда случилась вся эта фигня с переездом, стало отчётливо ясно, что никакой это не сон. Скорее уж кошмар.

Тот день она, наверное, никогда не забудет. Они собирались на поле Джеральда, когда Арнольд отозвал их троих в сторону и стал что-то бормотать, и щуриться — Хельга ещё подумала, что от солнца, — и чесать затылок, пока кепка не съехала. Сквозь бессвязный поток мыслей они не сразу поняли, в чём дело, зато когда поняли, Джеральд с Фиби резко замолчали с прискорбными рожами, будто кто-то умер. А она рассмеялась, похлопала Арнольда по плечу со словами «тебе бы в актёры, репоголовый» и пошла дальше, перекинув биту на другое плечо.

Только после первого иннинга Хельга начала подозревать, что это не шутка и не розыгрыш — разыгрывать Арнольд никогда не умел, куда уж ему до неё. Тем более, так долго сохранять траурное выражение лица у этого концентрированного сгустка всех светлых эмоций во вселенной тоже не получилось бы без причины. Вывод напрашивался сам собой. Очень назойливо напрашивался, и Хельга отбила мяч со всей дури — он врезался в стену, отскочил от неё в рекламный баннер и влетел Юджину в затылок. Хельга даже извиняться не стала, нечего ворон считать.

После матча Арнольд предложил ей прогуляться в кафе-мороженое, и это тоже не сулило ничего хорошего — на непонятно зачем существующих уроках этики мистер Симмонс говорил, что когда сообщаешь человеку что-то неприятное, можно его задобрить, «подсластить пилюлю». Ну, для этой пилюли не хватило бы и всего сахара на планете, но кто она такая, чтобы отказываться от мороженого.

Когда им принесли заказ, Хельга старательно болтала, перескакивая с темы на тему не хуже бейсбольного мяча. Арнольд пытался снова завести свою шарманку, но её ничто не могло заткнуть, даже любимое мороженое с шоколадной крошкой и взбитыми сливками сверху. Она им давилась, почти не чувствуя вкуса, и продолжала болтать.

Правда, в конце концов темы стало подбирать всё сложнее, а Арнольд терпеливо выжидал. В итоге, когда Хельга замолчала буквально на полминуты, чтобы не подавиться косточкой из десертной вишни, которую оставила напоследок, случилось страшное.

Арнольд начал говорить, и говорил он отнюдь не приятные вещи.

Что его родителям предложили миссию в одной из деревень Сан-Лоренцо — та самая благотворительная организация, от которой они работали много лет назад, прознала об их чудесном воскрешении и захотела вернуть столь ценных сотрудников. Миссия должна была затянуться на несколько месяцев вплоть до весны.

Родители думали отказаться, но людям из дурацкой деревни правда нужна была помощь, и они согласились, тем более что с работой в Хиллвуде им как-то не везло.

Хельге нравились родители Арнольда — даже казалось, что с его мамой они отлично ладят, — но это решение она понять не могла. По одной простой причине: они же знали, что сын захочет поехать с ними. Он и захотел. Как бы он их отпустил после всего, что случилось?

Поэтому, когда Арнольд принялся извиняться и выглядеть глубоко несчастным, Хельга взяла его за руку и сказала то, за что возненавидела себя в ту же секунду.

«Я всё понимаю. Ты должен поехать с ними».

Ещё она сказала, что до весны не так уж долго, что первый год в средней школе самый унылый и он ничего толкового не пропустит, а она будет слишком занята, чтобы скучать, и ещё какую-то чушь, в которую сама не верила — мол, время пролетит очень быстро, бла-бла-бла. Хельга знала, какой ад их ждёт, знал это и Арнольд, судя по тому, что извиняться он не прекратил.

Вот так прекрасный сон обернулся кошмаром, и, признаться честно, Хельга всегда этого ждала. В кошмаре было как-то сподручнее.

Потом настал ещё один день, навечно въевшийся в память: на самом деле их было два, но они слились воедино, потому что в ту ночь Хельга не спала ни минутки.

День прощания.

Естественно, не обошлось без прощальной вечеринки на крыше Сансет Армз со всеми родными, друзьями, соседями и просто знакомыми. Хельга уже давно поняла, что взрослым лишь повод дай, чтобы собраться и бахнуть парочку коктейлей — так случилось и в этот раз, только с большим количеством речей всевозможного сорта, от сопливых до неловких. Даже некоторые учителя припёрлись, хотя уместен был бы только мистер Симмонс. Даже Боб с Мириам, хорошо хоть без Ольги — но если бы она была в городе, то обязательно пришла бы. Как же лишний раз не посюсюкать, какие они с Арнольдом «премиленькие».

Большая часть этого сумасшествия пролетела мимо Хельги — она полвечера пыталась себя чем-то занять, чтобы отвлечься от мыслей, а остальные полвечера заметала улики. Арнольд с родителями были в центре внимания, Фиби с Джеральдом танцевали, остальные ребята тоже нашли себе занятие. Так что, избавившись от улик, Хельга нашла уголок, где бы никто до неё не стал докапываться, и открыла захваченный с собой дневник.

Писанина всегда помогала переключиться, но в этот раз не сработала — конечно же всё скатилось к мыслям об Арнольде и о том, как всё паршиво. Стихи выходили пафосными, проза — сухой и унылой, и Хельга уже почти опустила руки, когда рядом кто-то сел.

— Не получается? — спросил Арнольд, из вежливости не заглядывая в дневник. Но Хельга всё равно не стала бы его закрывать.

— Сплошной мусор. Хотя нет, это даже на мусор не тянет.

Арнольд вздохнул. И легонько толкнул её плечом:

— Зато теперь у тебя будет больше свободного времени. Может, решишься на конкурс?

Хельга фыркнула: он уговаривал её поучаствовать хоть в чём-то уже несколько месяцев, и даже перед самым отъездом не забыл это ввернуть. Вот зануда.

— Конечно. Если я стану успешной и знаменитой, ты быстренько прибежишь обратно.

— Прилечу первым же самолётом, — рассмеялся Арнольд.

И вроде получилось забавно, но у Хельги всё равно комок подступал к горлу. Обычно в таких ситуациях она или срывалась на чём-то, или срывалась на ком-то, или... вообще-то всё, эти варианты действовали всегда. Как крайний-на-всякий-случай можно было рассматривать позорный побег домой под первым попавшимся предлогом, чтобы всласть нарыдаться в подушку, но в тот момент убегать она не хотела. До отъезда Арнольда оставалось несколько часов.

— Прости, Хельга.

От его голоса, чуть дрогнувшего, и тепла ладони, поглаживающей её по спине, комок в горле стал нестерпимым. Хельга так вцепилась в дневник, что пальцы побелели, и судорожно думала, как ещё можно сострить.

Но не успела. Арнольд обнял её и прошептал:

— Я люблю тебя.

И сразу воздуха в лёгких стало слишком много, а сил сдерживаться не осталось совсем.

Арнольд впервые признался ей в любви, а на следующее утро он уезжает, и увидятся они только весной. Только весной, чтоб её, до весны ещё целая вечность.

Арнольд впервые признался ей в любви, а она и слова не может сказать в ответ, потому что губы дрожат и глаза застилает.

Арнольд впервые признался ей в любви.

Хельга разрыдалась впервые за много лет, разрыдалась, как сопливая тряпка, и это было ужасное завершение ужасного дня.

На следующее утро она увязалась в аэропорт с Шотменами и Джеральдом. Пока родители прощались со стариками, а Джеральд учтиво отошёл к автомату взять колу, Арнольд держал её руки в своих и говорил успокаивающую чушь, которая всё равно почему-то работала. По крайней мере, опозориться на людях Хельге не удалось.

А потом Арнольд с родителями ушёл в коридор за стойками, и они в последний раз встретились взглядами.

Спустя семнадцать дней Хельга лежала на кровати и смотрела, как солнце гладит письмо с фиолетовыми чернилами. Если бы не уже успевшая осточертеть школа, она бы так и пролежала весь день.

Но ей пришлось встать и собраться, думая об Арнольде, сделать себе ланч, думая об Арнольде, сесть в автобус, думая об Арнольде, и перетерпеть все уроки, думая об Арнольде.

Фиолетовые чернила в её тетради будто шептали: всё получится. Он вернётся, и всё будет хорошо.

Хельга хотела им верить, но будущее пугало её как никогда. Что ещё их ждёт?