Наши пути (гет)

Хельга проснулась с гудящей головой и невесть откуда взявшимися слезами на глазах. Позже оказалось, что и с расплывшейся тушью: смыть она её вчера естественно забыла.

Что ей снилось, Хельга не помнила и вспоминать не хотела. Вместо этого привела себя в относительный порядок — родные тёмные круги как у панды нельзя было смыть, в отличие от туши — и спустилась вниз.

Мириам с Ольгой уже прибирались. Точнее, Мириам прибиралась, а Ольга больше болтала о «изумительном рецепте тыквенного пирога», которым её свекровь недавно с ней поделилась. Не возникало сомнений, что с Ольгой любой поделился бы даже последней почкой, не то что рецептом, но она почему-то особый упор сделала на том, как родители Марка души в ней не чают.

Сам Марк сидел в гостиной за ноутом, работал и потягивал кофе с непроницаемым лицом, будто разговор его никоим образом не касался. Хельга бы с радостью сама села за работу, желательно в какой-нибудь забегаловке подальше отсюда, если бы её не отправили в недельный принудительный отпуск, о котором она даже не просила. От мысли, сколько стажёры наворотят за эту неделю, а ей потом всё разгребать, начинался нервный тик.

Хельга в красках представляла, как пропесочит каждого из них по прибытии, и параллельно загружала посудомойку, когда Ольга погладила её по плечу и спросила, что она хочет на завтрак — благо всё, о чём бы она только ни подумала, можно было найти в холодильнике.

И лишь тогда Хельга поняла, что жутко голодна, ведь со вчерашнего обеда у неё кроме сигарет ничего во рту и не было.

Холодильник и правда был забит всякой вкуснятиной под завязку, такого она давненько не видела ни в этом доме, ни в своей съёмной квартире. Хельга вытянула первое попавшееся блюдо-сковороду с чем-то вроде паэльи — креветки глядели на неё весьма аппетитно.

Но не успела она его погреть, как Мириам, проплывавшая мимо с тряпкой, вдруг бросила мимоходом:

— Ах да, это Арнольд принёс утром, пока ты спала.

Хельга на секунду застыла с ложкой в руке.

— Извинялся, что вчера не смог прийти, — подхватила Ольга, доставая новые бумажные полотенца, и улыбнулась: — Думаю, он хотел с тобой встретиться.

Хельга закрыла глаза и сосчитала до пяти. Вроде бы отпустило. Пока сестрица не ввернула напоследок:

— Вот почему нельзя спать до обеда, так и жизнь всю проспишь.

От этих слов, от насмехающихся в блюде креветок, а может, от голода у Хельги закружилась голова, и где-то на фоне мелькало острое желание похоронить ещё одного члена семьи. Но она мужественно сдержала порыв, промолчала и всё-таки погрела себе поесть. Ольга, кажется, поняла, что лучше заткнуться, и ушла в гостиную надоедать мужу.

А Хельга осталась есть дурацкую паэлью, которая на самом деле оказалась очень даже вкусной, и думать.

Это был намёк?

Что родители, что сестра относились к Алексу очень просто — никак. Хельга рискнула познакомить их на свадьбе Ольги два года назад, потому что не хотела переться туда одна, и мысленно смирилась с повышенным к нему вниманием. Но его не было. Тогда Хельга даже обрадовалась и списала всё на свадьбу — какая им разница, кто там у нелюбимой дочери, если любимая выходит замуж? — однако внимания не было и в следующий раз, когда они приехали на День благодарения. Боб ради приличия поспрашивал его о работе, Ольга повертела хвостом и удовлетворилась случайно оброненным комплиментом, а Мириам уже на прощание шепнула ей, что это «разумный выбор». Не хороший, не «восхитительный», как было в случае Марка, — просто разумный, как если бы Хельга выбрала страховку с наиболее выгодным тарифом.

Да, Алекс не был успешным адвокатом и пока что не мог себе позволить дом в пригороде, но ведь они реагировали так буквально на всех кавалеров Ольги, даже самых безмозглых!

Тогда Хельге стало обидно за Алекса, но больше — обидно за себя.

С тех пор она его с собой не звала, и он против не был. Семья вообще не заметила, что кого-то нет. Они и отсутствие Хельги наверняка не всегда замечали.

В этот же раз он позвонил, выразил соболезнования, и пусть ни мать, ни сестра не знают, что сейчас между ними происходит, про его существование они забыть не могли.

А теперь, значит, Ольга говорит об Арнольде с мерзенькой недвусмысленной улыбочкой?

Серьёзно?

Хельга расчленила креветку с особой жестокостью и чуть не поперхнулась оставшимся рисом.

К счастью, остаток уборки она провела в тишине: Ольге захотелось прилечь, а Мириам молчаливо бродила по дому как призрак. Что ж, хотя бы от скорби она перешла к другому, более привычному для себя поведению.

Как только была убрана последняя тарелка и вынесен мусор, Хельга сбежала на улицу с намерением не возвращаться как можно дольше. Возможно, стоило уехать сегодня, а не завтра вечером, как планировалось, но она сразу представляла мать, шатающуюся по дому с лицом ещё более пустым, чем обычно. И тогда Хельга думала вопреки своим желаниям, что, наверное, можно остаться ещё на пару дней. Если Ольга не будет такой невыносимой, конечно.

Февральский день был отвратительным, как и полагалось: серым, слякотным и промозглым. Кое-где ещё лежал вчерашний снег, но в основном превратился в месиво, что хлюпало под ботинками и вынуждало поскорее искать местечко, куда можно заскочить.

Хельга знала одно такое, но не была уверена, что оно ещё работает — последний раз она сидела в этом кафе-мороженом, когда училась в старшей школе.

По дороге она курила и разглядывала старый квартал при свете дня, и он казался чуть менее старым, чем обычно. На смену прошлому поколению, что уходило год за годом всё больше, приходило новое — в дома заезжали другие семьи, другие дети носились по улице и играли в другие игры, другие заведения сверкали свежими вывесками. Из прежних остались разве что мясной магазин да цветочный: первым управлял сейчас Гарольд, насколько Хельга знала, а вторым Стинки.

Всё менялось, и идти по этому старому-новому кварталу было неуютно. Словно воспоминания снесли бульдозером, а потом заново отстроили: вроде бы и лучше стало, а всё равно не то.

Наверное, Хельга специально пошла длинным путём, несмотря на мерзкую погоду. Длинным и немного бессмысленным, ведь проходил этот путь мимо Сансет Армз.

Смотреть на это здание было ещё болезненнее, чем на всё остальное.

Его изрядно подъело время. Крыльцо покрыли трещины, облезла краска на рамах, окна зияли чёрной пустотой — даже красный кирпич вроде бы стал бледнее. Одну из стен уродовало аляповатое граффити. Удивительно, как быстро дом угас без хозяев. Прошло ведь... года три? Всего три года по меркам столетнего здания — мелочь, но он словно лишился души.

Хельга закурила вторую сигарету, стоя на противоположной стороне дороги и всматриваясь в дом — совсем как в детстве, когда она пыталась в окнах уловить любимые очертания.

Или позже, когда всматривалась в ожидании: он уже должен был выйти, неужели опять опаздывает, мы же договаривались на три, неужели его опять чем-то нагрузили?

Или ещё позже, когда точно знала, что его там нет, но всё равно смотрела — то ли по привычке, то ли по глупой надежде.

Или потом, когда бросала быстрый взгляд и сразу сворачивала на другую улицу, лишь бы не бередить старые раны.

Большая часть её жизни была так или иначе связана с этим домом.

Возможно, пришла пора его отпустить — теперь, когда у него начнётся новая жизнь, а она наконец приведёт в порядок свою.

Хельга выбросила недокуренную сигарету и быстрым шагом двинулась к кафе, спрятав ледяные руки в карманы. Не оглядываясь.

Кафе стояло там же, в точности такое, каким она его запомнила. Даже ремонт не обновляли, хотя это не помешало бы. Она оттарабанила заказ худосочному очкарику за стойкой, села за дальний столик, который всегда выбирала в детстве, и достала телефон — надо было ответить хотя бы на парочку особо срочных писем по работе. Хорошо, что некоторые люди настолько бестактны, что не признают ничей отпуск.

Срочных писем оказалось сразу несколько, и Хельга погрузилась в родимые пучины нервотрёпки и бестолковости, так что не сразу заметила боковым зрением, что к её столику подошёл официант.

Она уже готовилась сказать дежурное «спасибо» и насладиться кофейком, но официант почему-то тупил и уже пару секунд не мог поставить перед ней заказ. Тогда она подняла глаза, чтобы посмотреть на этого придурка и узнать, что не так.

Это был не официант.

— Привет, Хельга.

Перед ней стоял Арнольд Шотмен, повзрослевший, со щетиной и усталым взглядом; он тепло улыбался, словно встретил старого друга — может, и встретил? — его руки были в карманах куртки, и Хельга уже должна была хоть что-то ответить.

— Привет, — сдержанно улыбнулась она.

— Мне очень жаль насчёт твоего отца. Извини, что не смог зайти вчера.

— Ничего, — махнула она рукой и чуть не сбила собственный кофе, который официант всё-таки соизволил принести. Теперь не сказать это Арнольду было бы невежливо: — Не хочешь присесть?

Естественно он согласился и тоже заказал кофе.

Теперь Арнольд Шотмен сидел напротив за её столом в старом кафе-мороженом из их общего прошлого, и это было так сюрреалистично и дико, что у Хельги мигом вылетел из головы весь — небедный, между прочим — словарный запас.

Но в диалоге обычно принимают участие двое, и это её спасло.

— Когда мы в последний раз виделись? — под курткой у него оказался свитер крупной вязки, он пригладил вихры и задумался. — Между вторым и третьим курсами колледжа?

— Наверное.

На самом деле между третьим и четвёртым, в августе.

— Давно ты вернулся?

— Где-то месяц назад. Надеюсь, что навсегда, но уж как сложится, — теперь в его улыбке проглядывалась вина. — А ты надолго?

— Завтра уезжаю, — сказала она поспешно и отхлебнула свой эспрессо, не задумавшись, что рановато и можно обжечь язык. Обожгла.

Сквозь боль и попытки сохранить лицо она заметила, что Арнольд вроде как расстроился. А ещё что ему принесли капучино.

Они немного посидели в тишине: Хельга ждала, пока перестанет щипать язык, и судорожно напрягала извилины в поисках темы, а Арнольд казался очень увлечённым своей чашкой.

Наконец, когда она почти задала вопрос о планах на будущее и придумала следующий вопрос про работу, он выпалил:

— Будет странно, если я скажу, что шёл за тобой от Сансет Армз?

Ну конечно. Это не могло быть совпадением. С чего бы человеку заходить в древнее кафе-мороженое в феврале?

Арнольд смотрел ей прямо в глаза и явно ждал ответа или хоть какой-то реакции, а Хельга вдруг поняла, что даже не дышит. Пришлось дышать. И опустить взгляд в стол, иначе она бы не сдержала нервный, ничуть не радостный смешок.

— Будет странно, если я скажу, что специально к нему пришла?

Чёрт бы побрал этот обожжённый язык, который она никогда не умела держать за зубами.