Наши пути (гет)

Хельга смотрела прямо ему в глаза, видела удивление и точно знала, что в её собственных глазах удивление не меньшее.

Что-что она сейчас сказала? Какого лешего она это сказала? И что теперь?

Пауза затягивалась. Хельга представляла, как они сейчас выглядят со стороны: два вроде бы взрослых человека с выражениями лиц как у школьников. И с мозгами такими же.

Господи, какой бред.

Хельга не смогла подавить смешок и приложила ладонь ко лбу.

— Прости, я не в себе. Возможно даже тебя тут нет, и я говорю с пустотой. В этом было бы больше смысла.

— Можешь ущипнуть, — ответил Арнольд так, будто её реакция была ожидаемой, и протянул руку.

Это была типичная такая мужская ладонь с длинными пальцами и короткими, неровно подстриженными ногтями. В пятнах бежевой краски.

— Уже начал ремонт? — уцепилась Хельга за соломинку. Происходящее начало казаться более реальным, чем хотелось бы.

Он понимающе кивнул, но руку не убрал.

— Хотел что-то сделать до основных работ.

Сейчас она должна спросить о планах на пансион, пожелать удачи и вежливо пообещать как-нибудь прийти в гости, зная, что никогда обещание не исполнит.

Но ей стало слишком тошно, чтобы вытерпеть ещё хоть секунду.

— Слушай, я тут вспомнила, что мне надо Ольге помочь… с уборкой, да, так много уборки после вчерашнего. — Она спрятала телефон в карман и вытянула из другого пятёрку. — Извини, поболтаем в другой раз.

Арнольд смотрел пристально и терпеливо. Вздохнул.

— Конечно. Если что, в Сансет Армз тебе всегда рады. Заходи, когда будет время.

— Зайду, спасибо, удачи, пока, — бросила Хельга на ходу и выскочила из кафе.

Она остановилась за стеклянными дверьми, вдохнула прохладный воздух, оглянулась — Арнольд сидел спиной и идти за ней, к счастью, не собирался.

Чёрт. Что это было вообще?

Хельга дрожащими руками достала сигарету, прикурила не с первого раза и быстрым шагом двинула к дому.

В голове царил такой бедлам, что не получалось сформулировать хоть одно законченное предложение. Сплошные междометия и голые эмоции, отдающиеся стуком сердца в ушах.

Прошло ведь столько лет. Почему? Почему она всё ещё не может вести себя как нормальный человек?

Он её жалел. Думал, что она сейчас кинется в его объятия и будет рыдать в плечо, а он такой всепонимающий её успокоит и второе плечо подставит.

Он шёл за ней, чтобы пожалеть, вот же сволочь!

А ведь она практически кинулась. Чуть ли не прямым текстом сказала: бери меня голыми руками, вот она я, сама иду навстречу.

Когда он успел стать манипулятором? Он всегда таким был? Может, он вовсе не ангел, как казалось ей всё детство, а демон в овечьей шкуре?

Это так он девок клеил в своей Центральной Америке? Если да, то ему надо открывать школу пикапера.

Хельга против воли усмехнулась и вынырнула из мыслей от этого звука. Огляделась — куда это её занесло? Она ведь домой шла.

Чуть дальше по улице виднелось красное кирпичное здание с флагом возле высокого крыльца. Не такого высокого, как казалось в детстве.

Начальная школа выглядела точь-в-точь как Хельга её помнила. Она подошла ближе — даже классики на асфальте рисовали так же. Наверняка и внутри всё по-старому. За теми же исчёрканными партами в тех же классах сидят те же глупые дети и слушают того же мистера Симмонса. У них тоже есть своя Хельга, своя Фиби, Лайла, конечно. И есть свой Арнольд. Который точно так же с годами вырастет и почему-то станет ещё заботливее, чем был.

Чёрт бы побрал его заботу. Хельга в ней не нуждалась. Она вообще ни в чём от него не нуждалась, только чтобы он исчез из её жизни с концами. И не как в прошлый раз, а насовсем.

Ей уже давно не двенадцать и даже не двадцать. Она научилась сама решать свои проблемы, благо помощников никогда на горизонте не наблюдалось. У взрослых людей нет своих Арнольдов, которые пацифистскими наивными речами меняли бы мир к лучшему. Все Арнольды загибаются в детстве.

Да и вообще, кто он такой, чтобы смотреть на неё с вершины своей мудрости? У самого в жизни чёрт знает что творится!

Хельга продрогла. Даже пальто не спасало. Поэтому она всё-таки пошла домой, и на удивление дошла очень быстро, хотя по памяти дорога занимала куда больше времени.

Дома — странно было спустя столько лет называть это место домом — Мириам уже не шаталась туда-сюда, а мирно сидела перед телевизором, хотя взгляд у неё был такой же пустой. Ольги видно не было, Марка тоже. Хельга, поразмыслив, села рядом с матерью.

По телику шёл какой-то детектив, весьма интересный, чтобы она втянулась в просмотр и заглушила им всё ещё взбаламученные мысли.

Спустя сюжетную арку и одного пойманного убийцу Мириам решила подать признаки жизни, причём очень неожиданным образом.

— Твой Алекс звонил вчера.

Надо же, про его существование вспомнили. Хельга промолчала, чуя подвох.

— Это очень разумный выбор, — ну вот, опять двадцать пять. — Но не торопись замуж, поживи для себя.

— Эм? — переход был внезапнее, чем от соцрекламы к рекламе пива. — Я не выхожу замуж, вообще-то.

— Ну ладно.

И всё, больше она ничего не сказала. Даже не удивилась. Хельга тоже удивляться не стала — так и сидели рядом не удивляясь, пока со второго этажа не спустилась заспанная Ольга.

— Что это вы тут делаете? — и, не дожидаясь ответа: — А где Марк?

Хельга была без понятия и желания это понятие иметь. Мириам вяло пожала плечами. Ольга пошла на кухню за телефоном. Вскоре с кухни донёсся её голос, заглушаемый телевизором, немного пощебетал и смолк. Она ещё довольно долго там сидела, но в середине выпуска новостей появилась в дверях гостиной с сияющей улыбкой.

— А давайте испечём пирог.

От фраз, начинающихся на «давайте», у Хельги ещё со студенчества непроизвольно дёргалось веко.

— Я пас.

— Отказы не принимаются, сестричка.

От «сестрички» веко дергалось ещё с рождения.

— Тебе мало двух пирогов из холодильника? Может, в тебе не ребёнок, а чёрная дыра?

Ольга начала улыбаться сильнее и тем самым больше походить на крипового клоуна. Подошла к дивану, взяла пульт и демонстративно выключила телевизор.

— Нам надо отвлечься, и нет лучше способа, чем готовка.

Хельга закатила глаза, а когда раскатала обратно, пришлось раскатывать ещё и тесто. Откуда у них взялось готовое тесто, она спрашивать не рискнула. Ольга и так выглядела не особо вменяемой, рассказывая об отпуске в Испании с таким упоением, будто это Испания ей заплатила, а не они оставили там столько, сколько Хельга зарабатывала за полгода.

Она и сама собиралась съездить в Европу. Во Францию, как мечтала в детстве. Собиралась уже… с детства, в общем, и собиралась. Всякий раз, когда возникала мысль об отпуске, в комплекте шли более важные планы. Оплатить учебный кредит, например. Не свихнуться на работе. Порадоваться секунд пять из-за повышения. Погрустить бесконечность секунд в бесконечном потоке дедлайнов. Просрать отношения, потому что на них сил нет.

И единственный отпуск за столько лет она бездарно тратит на грёбаный тыквенный пирог. Не то чтобы она просила этот отпуск. Не то чтобы повод радостный. Но — тыквенный пирог и незатыкающаяся сестра. Это Франция, которую она заслужила.

Может, ну его?

В кармане очень кстати пиликнул телефон. Хельга никогда ещё так ему не радовалась, спешно вытирая руки и открывая входящие сообщения. Хоть бы что-то срочное.

«Я забрал вещи, как ты и просила».

Энтузиазм испарился. Хельга поджала губы.

«Ок. Удачи на новом месте».

Он долго писал, видимо, стирая и начиная заново.

«Надеюсь, ты будешь в порядке».

Хельга тоже надеялась.

— Ну-ка не отвлекайся, потом с женихом поговоришь.

Да что ж такое!

— Он мне не жених, — процедила она сквозь зубы. Ольга хихикнула «конечно».

Хельга взорвалась, вскочила на ноги, закричала, перевернула стол, побила посуду и навсегда уехала из этого дома.

Хельга усилием воли отложила план как «возможный» и мысленно сосчитала до десяти. К счастью или к сожалению, Ольга уже переключилась на другую тему, и пирог в итоге оказался в духовке, а не на её лице.

Потом они пили чай с вкуснющим пирогом, и откуда-то вернулся Марк — он объяснил откуда, но его голос всегда был для Хельги невыносимо скучным, и она всё прослушала. А ещё пирог ему показался слишком сладким, Ольга расстроилась, и вот это уже было приятно.

Телефон снова запиликал, теперь по работе.

Блин, она же тогда в кафе не закончила!

Пришлось навёрстывать забытое, ведь эти идиоты за полдня так и не разобрались в правках статьи. Хельга будто наяву видела, как они без неё расслабились: наверняка шатаются из курилки на кухню, пересказывая сплетни по пятому разу, и плюют в потолок. А кроме неё и подзатыльник им дать некому.

Когда она наконец дописала ответ, который сильно раздуло от обилия изощрённых ругательств, и вынырнула из телефона, оказалось, что в комнате никого нет. Ну, как никого — кроме Мириам.

Она вертела в руках уже пустую чашку и чему-то улыбалась. Выглядело жутко.

— Ты в порядке? — спросила Хельга не столько ради матери, с ней всё и так было понятно, сколько ради собственного успокоения.

— Когда вы приезжаете, мы почти как нормальная семья.

О нет, это один из таких разговоров.

— Я ведь уже говорила, у меня много работы, — сказала Хельга и проверила телефон, не прислал ли кто ещё чего-нибудь. Не прислал.

— Ты вся в отца.

Пфф. Ну уж нет.

— Но если бы я ушла первой, он бы так же остался один.

— Вы и так были каждый сам по себе, — закатила глаза Хельга.

Мириам замолчала, и можно было подумать, что она обиделась, но Хельга знала — с ней это не работает. В чём секрет вашего спокойствия, миссис Патаки? Что бы ни сказала младшая, не слушай её.

Хельга взглянула на мать, ожидая увидеть всё ту же пространную улыбку, но увидела, как её слёзы капают в пустую чашку.

Чёрт.

— Этот дом, — прошептала она и всхлипнула, — я не могу в нём оставаться. — И тихо зарыдала.

Чёрт-чёрт-чёрт. Надо было что-то делать, только что?

Хельга пересела на стул рядом с матерью. Неловко потрогала её за плечо. Вскочила, принесла салфетки. Снова потрогала за плечо. Попробовала выдавить:

— Ну-ну.

Поняла, как тупо это звучит. Попробовала ещё раз:

— Всё пройдёт.

И эта фраза оказалась ещё тупее. Что пройдёт, остаток её впустую потраченной жизни? Одиночество до конца дней? Сожаление о неправильном выборе?

Мать зарыдала сильнее, и на шум вот-вот должна была прибежать Ольга. Она наверняка кинется с обвинениями, скажет, что их и на секунду вдвоём оставить нельзя, что Хельга даже успокоить человека нормально не может.

И Хельга, скрепя сердце, обняла маму, как не обнимала уже бог знает сколько лет.

И даже что-то почувствовала.