Наши пути (гет)

Снег медленно падал на землю, кружась, как оторванные крылья мотыльков. Ослепительно белый на фоне тёмной улицы, искрящийся в свете одинокого фонаря.

Сырой выдался февраль. Этот снег тоже долго не пролежит, как и предыдущий.

Хельга выдохнула дым и убила несколько снежинок прямо в воздухе. Пусть не мучаются.

Из-за неплотно прикрытой двери слышались голоса гостей. Они обсуждали... предстоящие выборы. Ясно. Значит, безопасные темы уже закончились.

Обычно на поминках говорят об умершем, но тот, кого хоронили сегодня, удостоился лишь пары дежурных фраз за весь вечер. Наверное, дерьмовым ты был человеком, если друзьям нечего сказать о тебе на прощание. Папа.

Хельга докурила до самого фильтра, бросила его в грязный липкий снег и втоптала ботинком поглубже. Подышала на озябшие ладони, спрятала их в карманы пальто. Обвела взглядом улицу. И закурила бы вторую сигарету, если бы не увидела вдалеке фигуру. Фигура шла так, что ни с кем не спутаешь, — мелкими быстрыми шажками, как маленький упорный танк. Хельга пошла ей навстречу.

— Здравствуй, — сказала Фиби, когда они поравнялись. В руках у неё было блюдо в два раза больше её головы.

— Не стоило. У нас и так еды со всего квартала.

Фиби слабо улыбнулась и вновь стала серьёзно-печальной.

— Соболезную, Хельга.

— Спасибо.

За этим последовало краткое, неудобное в прямом смысле объятие — непонятно, как злосчастное блюдо не разбилось, — и вроде бы надо было теперь идти к дому, да только они продолжили стоять. И если Хельга понимала, почему ей не хочется возвращаться в душную, полную чужих людей гостиную, что двигало Фиби, было для неё загадкой. Некоторые вещи не меняются с годами.

— Не думала, что ты сможешь приехать, — растопила Хельга тишину, в которой даже снежинки падали слишком громко.

— Отпросилась пораньше, — сказала Фиби беспечно, словно для неё это не было проблемой. Было. Сама ведь говорила в их прошлую встречу полгода назад, что начала крупный проект.

— Как твоё исследование?

Фиби усмехнулась:

— Кипит, как мозги подопытных.

Хельга тоже не сдержала смешок. Что-то всё же изменилось.

— А как твоя газета?

— Если бы она была моей. Нормально, со стажёрами мучаюсь. Набрали идиотов.

Хельга инстинктивно потянулась за сигаретой, но вовремя поняла, что у Фиби наверняка уже руки отваливаются.

— Пойдём в дом. Не бойся, долго сидеть не заставлю.

И, перед тем как открыть перед ней дверь, добавила:

— Я рада, что ты пришла. Хоть кто-то адекватный.

Народу не уменьшилось, духоты тоже. Они пробрались на кухню сквозь кокон светских бесед. Мириам сидела за столом и задумчиво глядела в давно пустую кружку, Ольга у окна шепталась о чём-то с мужем.

— Здравствуйте, миссис Патаки. Примите соболезнования от нашей семьи.

Мириам вздрогнула и подняла взгляд. Сначала поверхностный, словно с ней говорила стена, а потом — осознающий.

— Фиби, здравствуй. Спасибо. Как поживают твои родители?

Пока они вели пустой разговор, Хельга смотрела на мать и словно пыталась найти ответ: в сетке морщин у покрасневших глаз, по платку в руке, по усталости, что невидимым грузом давила ей на плечи — почему так? Почему она скорбит по человеку давно опостылевшему, с которым они жили как соседи последние десять лет, с которым её и не связывало ничего, кроме детей? Она не была счастлива в браке, она вообще не была счастлива. Неужели она так боится остаться в этом доме совсем одна? Или, может, у неё действительно оставались к нему какие-то чувства?

На свой счёт Хельга была уверена: она скорбит не по Бобу Патаки. Не по тому, кто игнорировал её годами и ни во что не ставил. Не по тому, кто испортил её детство и юность, от которого она сбежала в колледж и приезжала с тех пор в лучшем случае раз в год.

Хельга скорбела по отцу, которым он так и не стал. Не пытался стать.

К ним подошла Ольга, поглаживая округлый живот — за вечер она уже раз сто это сделала, чтобы все, видимо, узнали об её беременности и не преминули поздравить. Если бы Хельге не было плевать, она бы сказала, что сестрица ворует отцовские похороны. К счастью, ей всё-таки было плевать.

Поэтому, когда она через пару минут увела Фиби, уже стоящую на обрыве под названием «Осторожно, разговоры о детях», то не почувствовала ни капли стыда. Ей тоже нужны были свободные уши. А Фиби умела слушать как никто другой.

Они поднялись в комнату Хельги, что уже давно стала гостевой спальней. Спорный выбор, учитывая, что гостей в этом доме отродясь не было, но Хельга не жаловалась. Ей предстояло провести здесь следующие две ночи, и лучше уж так, чем в стенах, обклеенных старыми постерами, с неизбежно всплывающими воспоминаниями.

— Как тут всё изменилось, — деликатно сказала Фиби и отпила вино из бокала, видимо, чтобы не сболтнуть что-то расстраивающее.

— Это просто комната, — успокоила её Хельга и села в кресло, показывая на другое. — Присаживайся. Здесь хотя бы тише. Внизу меня мутит.

Лицо Фиби опять стало сочувствующе печальным.

— Ты успела с ним попрощаться?

— Нет. Всё равно бы это не помогло. — И добавила спустя паузу: — Я не верю, что мы бы помирились в последнюю секунду. По-настоящему. В жизни так не бывает.

— Возможно, тебе стало бы легче.

— Да мне и сейчас неплохо, — попыталась она улыбнуться, но вышло как-то криво. Наверное, Фиби это заметила, раз сменила тему:

— А почему Алекс не приехал? — и быстро добавила: — Ой, прости. Вы же всё ещё вместе?

— Да, — бросила Хельга и сама удивилась, как устало это прозвучало. — У нас сейчас сложный период, так что я сказала ему не ехать со мной. Сам позвонил Мириам и соврал, что работы много.

Она ждала, что Фиби задаст следующий вопрос, ждала с того момента, когда увидела её на улице. Но когда вопрос прозвучал...

— Что у вас случилось?

— Ничего криминального, — поняла, что не хочет на него отвечать. Совсем.

Фиби всегда чувствовала, когда нужно отступить. Одно из качеств, которое Хельге не помешало бы.

— Я даже удивилась, что пришло столько людей, — сказала она первое, что пришло в голову. — Пусть и не ради отца, но ради... не знаю, какой-то соседской поддержки? Я уже и забыла, каково жить в нашем квартале.

— Где все всё друг о друге знают, — улыбнулась Фиби. — Да, здесь было здорово расти.

— Знаешь, сегодня Стинки заходил. И Гарольд.

— Вроде бы только они здесь и остались... — задумалась Фиби, но тут же осеклась, словно вспомнила что-то запретное.

Повисла пауза. И, кажется, Хельга начала догадываться, в чём причина.

— Арнольд недавно вернулся. Его ведь не было с тех пор, как...

Да, Хельга слышала. С тех пор, как умерли старики и «Сансет Армз» закрылся. Эту новость ей тогда сообщила именно Фиби.

— И чего вернулся?

— Если не ошибаюсь, он решил снова открыть пансион. После ремонта, конечно. Дом сейчас не в лучшем состоянии.

Хельга невесело усмехнулась.

— Всё ещё определиться не может, значит.

— С чем?

— С тем, в каком мире жить.

— Возможно, — пожала плечами Фиби.

Они поговорили ещё немного — Хельга всё-таки побыла хорошей подругой и выслушала кого-то кроме себя самой. Однако у Фиби, как всегда, на уме была лишь работа, и вскоре научные термины начали клонить Хельгу в сон. А может, и не термины вовсе, а события последних дней: она чувствовала себя выжатой до последней капли.

Поэтому довольно скоро Фиби засобиралась домой. Хельга проводила её, покурив по дороге перед сном, что уже начало входить в привычку. Гости разошлись. Она наказала матери и сестре идти спать и разобраться с уборкой завтра всем вместе, а сама ввалилась в комнату и не снимая одежды рухнула на кровать.

Перед тем как провалиться в сон без сновидений, Хельга подумала, что с радостью бы уехала отсюда на месте Арнольда. И никогда бы не возвращалась.

«Дорогая Хельга,

как ты там? Странно писать письмо, хотя мы только вчера говорили по телефону. Жаль, что я не могу звонить почаще, но зато буду присылать тебе открытки (если найду) и гербарии, растений здесь очень много. Надеюсь, они тебя порадуют, прежде чем отправиться в мусорку :)

Мы уже успели познакомиться почти со всей деревней. Они так ждали нашего приезда (ну, не моего, а родителей), что даже неловко как-то. Из детей здесь никто не знает английский, так что приходится изъясняться жестами — со стороны я выгляжу очень смешно, наверное. Школа совсем крохотная, не то что наша, и все учатся в одном классе. Представляешь, как было бы странно сидеть вместе с ребятами из старшей школы? Я даже немного расстроен, что придётся учиться дома с родителями, но что поделать — с моим испанским из четырёх слов я даже предложение связать не смогу.

Расскажи подробнее, как начался учебный год. Правда ведь, средняя школа больше? Как тебе учителя, есть добрые? Все наши пошли туда, как мы и договаривались?

Мне так жаль, что я не могу сейчас быть с вами и особенно с тобой. Наверное, время до весны будет тянуться очень долго. Но хотя бы родители рады, а я рад за них и помогаю чем только могу.

Жду ответа с нетерпением. Передавай всем привет!

И не срывайся на Гарольде, он ни в чём не виноват.

С любовью, Арнольд»

Хельга в сотый или по крайней мере в девяностый раз пробежалась взглядом по тексту и закрыла глаза — строчки уже почти отпечатались на внутренней стороне век и точно отпечатались в памяти.

Хельга лежала на подушке, а письмо лежало рядом. Под таким углом фиолетовые чернила немного блестели в свете косых лучей утреннего солнца. Хельга только проснулась и сразу потянулась за письмом — перед сном она держала его, пока не отключилась. Оно пришло вчера, и вчера же она написала ответ. Арнольд за эти две недели звонил ещё раз. Сперва Хельге казалось, что в переписке нет особого смысла, учитывая, что письмо идёт так долго, но вчера, стоило ей только прикоснуться к конверту, увидеть своё имя на нём, написанное почерком Арнольда, и открыть, затаив дыхание... Да, она ошибалась. Письма в сто раз лучше телефонов, хотя и его голос в трубке заставлял сердце биться чаще.

Первые семнадцать дней без Арнольда были невыносимыми. И Хельга точно знала, что дальше легче не станет.

Когда он в июле рассказал о предстоящей миссии родителей ей, Джеральду и Фиби, Хельга сперва подумала, что он их разыгрывает. Ну не могло это быть правдой: у них всё складывалось так хорошо, что Хельга постоянно ловила себя на мысли — лучше быть не может. И оно всё равно каким-то образом становилось лучше! Если это был вечный сон, если её однажды сбил автобус и теперь она пускает слюни в коме, это многое бы объяснило, но даже в таком случае Хельга ни за что не хотела бы просыпаться.

Что ж, когда случилась вся эта фигня с переездом, стало отчётливо ясно, что никакой это не сон. Скорее уж кошмар.

Тот день она, наверное, никогда не забудет. Они собирались на поле Джеральда, когда Арнольд отозвал их троих в сторону и стал что-то бормотать, и щуриться — Хельга ещё подумала, что от солнца, — и чесать затылок, пока кепка не съехала. Сквозь бессвязный поток мыслей они не сразу поняли, в чём дело, зато когда поняли, Джеральд с Фиби резко замолчали с прискорбными рожами, будто кто-то умер. А она рассмеялась, похлопала Арнольда по плечу со словами «тебе бы в актёры, репоголовый» и пошла дальше, перекинув биту на другое плечо.

Только после первого иннинга Хельга начала подозревать, что это не шутка и не розыгрыш — разыгрывать Арнольд никогда не умел, куда уж ему до неё. Тем более, так долго сохранять траурное выражение лица у этого концентрированного сгустка всех светлых эмоций во вселенной тоже не получилось бы без причины. Вывод напрашивался сам собой. Очень назойливо напрашивался, и Хельга отбила мяч со всей дури — он врезался в стену, отскочил от неё в рекламный баннер и влетел Юджину в затылок. Хельга даже извиняться не стала, нечего ворон считать.

После матча Арнольд предложил ей прогуляться в кафе-мороженое, и это тоже не сулило ничего хорошего — на непонятно зачем существующих уроках этики мистер Симмонс говорил, что когда сообщаешь человеку что-то неприятное, можно его задобрить, «подсластить пилюлю». Ну, для этой пилюли не хватило бы и всего сахара на планете, но кто она такая, чтобы отказываться от мороженого.

Когда им принесли заказ, Хельга старательно болтала, перескакивая с темы на тему не хуже бейсбольного мяча. Арнольд пытался снова завести свою шарманку, но её ничто не могло заткнуть, даже любимое мороженое с шоколадной крошкой и взбитыми сливками сверху. Она им давилась, почти не чувствуя вкуса, и продолжала болтать.

Правда, в конце концов темы стало подбирать всё сложнее, а Арнольд терпеливо выжидал. В итоге, когда Хельга замолчала буквально на полминуты, чтобы не подавиться косточкой из десертной вишни, которую оставила напоследок, случилось страшное.

Арнольд начал говорить, и говорил он отнюдь не приятные вещи.

Что его родителям предложили миссию в одной из деревень Сан-Лоренцо — та самая благотворительная организация, от которой они работали много лет назад, прознала об их чудесном воскрешении и захотела вернуть столь ценных сотрудников. Миссия должна была затянуться на несколько месяцев вплоть до весны.

Родители думали отказаться, но людям из дурацкой деревни правда нужна была помощь, и они согласились, тем более что с работой в Хиллвуде им как-то не везло.

Хельге нравились родители Арнольда — даже казалось, что с его мамой они отлично ладят, — но это решение она понять не могла. По одной простой причине: они же знали, что сын захочет поехать с ними. Он и захотел. Как бы он их отпустил после всего, что случилось?

Поэтому, когда Арнольд принялся извиняться и выглядеть глубоко несчастным, Хельга взяла его за руку и сказала то, за что возненавидела себя в ту же секунду.

«Я всё понимаю. Ты должен поехать с ними».

Ещё она сказала, что до весны не так уж долго, что первый год в средней школе самый унылый и он ничего толкового не пропустит, а она будет слишком занята, чтобы скучать, и ещё какую-то чушь, в которую сама не верила — мол, время пролетит очень быстро, бла-бла-бла. Хельга знала, какой ад их ждёт, знал это и Арнольд, судя по тому, что извиняться он не прекратил.

Вот так прекрасный сон обернулся кошмаром, и, признаться честно, Хельга всегда этого ждала. В кошмаре было как-то сподручнее.

Потом настал ещё один день, навечно въевшийся в память: на самом деле их было два, но они слились воедино, потому что в ту ночь Хельга не спала ни минутки.

День прощания.

Естественно, не обошлось без прощальной вечеринки на крыше Сансет Армз со всеми родными, друзьями, соседями и просто знакомыми. Хельга уже давно поняла, что взрослым лишь повод дай, чтобы собраться и бахнуть парочку коктейлей — так случилось и в этот раз, только с большим количеством речей всевозможного сорта, от сопливых до неловких. Даже некоторые учителя припёрлись, хотя уместен был бы только мистер Симмонс. Даже Боб с Мириам, хорошо хоть без Ольги — но если бы она была в городе, то обязательно пришла бы. Как же лишний раз не посюсюкать, какие они с Арнольдом «премиленькие».

Большая часть этого сумасшествия пролетела мимо Хельги — она полвечера пыталась себя чем-то занять, чтобы отвлечься от мыслей, а остальные полвечера заметала улики. Арнольд с родителями были в центре внимания, Фиби с Джеральдом танцевали, остальные ребята тоже нашли себе занятие. Так что, избавившись от улик, Хельга нашла уголок, где бы никто до неё не стал докапываться, и открыла захваченный с собой дневник.

Писанина всегда помогала переключиться, но в этот раз не сработала — конечно же всё скатилось к мыслям об Арнольде и о том, как всё паршиво. Стихи выходили пафосными, проза — сухой и унылой, и Хельга уже почти опустила руки, когда рядом кто-то сел.

— Не получается? — спросил Арнольд, из вежливости не заглядывая в дневник. Но Хельга всё равно не стала бы его закрывать.

— Сплошной мусор. Хотя нет, это даже на мусор не тянет.

Арнольд вздохнул. И легонько толкнул её плечом:

— Зато теперь у тебя будет больше свободного времени. Может, решишься на конкурс?

Хельга фыркнула: он уговаривал её поучаствовать хоть в чём-то уже несколько месяцев, и даже перед самым отъездом не забыл это ввернуть. Вот зануда.

— Конечно. Если я стану успешной и знаменитой, ты быстренько прибежишь обратно.

— Прилечу первым же самолётом, — рассмеялся Арнольд.

И вроде получилось забавно, но у Хельги всё равно комок подступал к горлу. Обычно в таких ситуациях она или срывалась на чём-то, или срывалась на ком-то, или... вообще-то всё, эти варианты действовали всегда. Как крайний-на-всякий-случай можно было рассматривать позорный побег домой под первым попавшимся предлогом, чтобы всласть нарыдаться в подушку, но в тот момент убегать она не хотела. До отъезда Арнольда оставалось несколько часов.

— Прости, Хельга.

От его голоса, чуть дрогнувшего, и тепла ладони, поглаживающей её по спине, комок в горле стал нестерпимым. Хельга так вцепилась в дневник, что пальцы побелели, и судорожно думала, как ещё можно сострить.

Но не успела. Арнольд обнял её и прошептал:

— Я люблю тебя.

И сразу воздуха в лёгких стало слишком много, а сил сдерживаться не осталось совсем.

Арнольд впервые признался ей в любви, а на следующее утро он уезжает, и увидятся они только весной. Только весной, чтоб её, до весны ещё целая вечность.

Арнольд впервые признался ей в любви, а она и слова не может сказать в ответ, потому что губы дрожат и глаза застилает.

Арнольд впервые признался ей в любви.

Хельга разрыдалась впервые за много лет, разрыдалась, как сопливая тряпка, и это было ужасное завершение ужасного дня.

На следующее утро она увязалась в аэропорт с Шотменами и Джеральдом. Пока родители прощались со стариками, а Джеральд учтиво отошёл к автомату взять колу, Арнольд держал её руки в своих и говорил успокаивающую чушь, которая всё равно почему-то работала. По крайней мере, опозориться на людях Хельге не удалось.

А потом Арнольд с родителями ушёл в коридор за стойками, и они в последний раз встретились взглядами.

Спустя семнадцать дней Хельга лежала на кровати и смотрела, как солнце гладит письмо с фиолетовыми чернилами. Если бы не уже успевшая осточертеть школа, она бы так и пролежала весь день.

Но ей пришлось встать и собраться, думая об Арнольде, сделать себе ланч, думая об Арнольде, сесть в автобус, думая об Арнольде, и перетерпеть все уроки, думая об Арнольде.

Фиолетовые чернила в её тетради будто шептали: всё получится. Он вернётся, и всё будет хорошо.

Хельга хотела им верить, но будущее пугало её как никогда. Что ещё их ждёт?

Хельга проснулась с гудящей головой и невесть откуда взявшимися слезами на глазах. Позже оказалось, что и с расплывшейся тушью: смыть она её вчера естественно забыла.

Что ей снилось, Хельга не помнила и вспоминать не хотела. Вместо этого привела себя в относительный порядок — родные тёмные круги как у панды нельзя было смыть, в отличие от туши — и спустилась вниз.

Мириам с Ольгой уже прибирались. Точнее, Мириам прибиралась, а Ольга больше болтала о «изумительном рецепте тыквенного пирога», которым её свекровь недавно с ней поделилась. Не возникало сомнений, что с Ольгой любой поделился бы даже последней почкой, не то что рецептом, но она почему-то особый упор сделала на том, как родители Марка души в ней не чают.

Сам Марк сидел в гостиной за ноутом, работал и потягивал кофе с непроницаемым лицом, будто разговор его никоим образом не касался. Хельга бы с радостью сама села за работу, желательно в какой-нибудь забегаловке подальше отсюда, если бы её не отправили в недельный принудительный отпуск, о котором она даже не просила. От мысли, сколько стажёры наворотят за эту неделю, а ей потом всё разгребать, начинался нервный тик.

Хельга в красках представляла, как пропесочит каждого из них по прибытии, и параллельно загружала посудомойку, когда Ольга погладила её по плечу и спросила, что она хочет на завтрак — благо всё, о чём бы она только ни подумала, можно было найти в холодильнике.

И лишь тогда Хельга поняла, что жутко голодна, ведь со вчерашнего обеда у неё кроме сигарет ничего во рту и не было.

Холодильник и правда был забит всякой вкуснятиной под завязку, такого она давненько не видела ни в этом доме, ни в своей съёмной квартире. Хельга вытянула первое попавшееся блюдо-сковороду с чем-то вроде паэльи — креветки глядели на неё весьма аппетитно.

Но не успела она его погреть, как Мириам, проплывавшая мимо с тряпкой, вдруг бросила мимоходом:

— Ах да, это Арнольд принёс утром, пока ты спала.

Хельга на секунду застыла с ложкой в руке.

— Извинялся, что вчера не смог прийти, — подхватила Ольга, доставая новые бумажные полотенца, и улыбнулась: — Думаю, он хотел с тобой встретиться.

Хельга закрыла глаза и сосчитала до пяти. Вроде бы отпустило. Пока сестрица не ввернула напоследок:

— Вот почему нельзя спать до обеда, так и жизнь всю проспишь.

От этих слов, от насмехающихся в блюде креветок, а может, от голода у Хельги закружилась голова, и где-то на фоне мелькало острое желание похоронить ещё одного члена семьи. Но она мужественно сдержала порыв, промолчала и всё-таки погрела себе поесть. Ольга, кажется, поняла, что лучше заткнуться, и ушла в гостиную надоедать мужу.

А Хельга осталась есть дурацкую паэлью, которая на самом деле оказалась очень даже вкусной, и думать.

Это был намёк?

Что родители, что сестра относились к Алексу очень просто — никак. Хельга рискнула познакомить их на свадьбе Ольги два года назад, потому что не хотела переться туда одна, и мысленно смирилась с повышенным к нему вниманием. Но его не было. Тогда Хельга даже обрадовалась и списала всё на свадьбу — какая им разница, кто там у нелюбимой дочери, если любимая выходит замуж? — однако внимания не было и в следующий раз, когда они приехали на День благодарения. Боб ради приличия поспрашивал его о работе, Ольга повертела хвостом и удовлетворилась случайно оброненным комплиментом, а Мириам уже на прощание шепнула ей, что это «разумный выбор». Не хороший, не «восхитительный», как было в случае Марка, — просто разумный, как если бы Хельга выбрала страховку с наиболее выгодным тарифом.

Да, Алекс не был успешным адвокатом и пока что не мог себе позволить дом в пригороде, но ведь они реагировали так буквально на всех кавалеров Ольги, даже самых безмозглых!

Тогда Хельге стало обидно за Алекса, но больше — обидно за себя.

С тех пор она его с собой не звала, и он против не был. Семья вообще не заметила, что кого-то нет. Они и отсутствие Хельги наверняка не всегда замечали.

В этот же раз он позвонил, выразил соболезнования, и пусть ни мать, ни сестра не знают, что сейчас между ними происходит, про его существование они забыть не могли.

А теперь, значит, Ольга говорит об Арнольде с мерзенькой недвусмысленной улыбочкой?

Серьёзно?

Хельга расчленила креветку с особой жестокостью и чуть не поперхнулась оставшимся рисом.

К счастью, остаток уборки она провела в тишине: Ольге захотелось прилечь, а Мириам молчаливо бродила по дому как призрак. Что ж, хотя бы от скорби она перешла к другому, более привычному для себя поведению.

Как только была убрана последняя тарелка и вынесен мусор, Хельга сбежала на улицу с намерением не возвращаться как можно дольше. Возможно, стоило уехать сегодня, а не завтра вечером, как планировалось, но она сразу представляла мать, шатающуюся по дому с лицом ещё более пустым, чем обычно. И тогда Хельга думала вопреки своим желаниям, что, наверное, можно остаться ещё на пару дней. Если Ольга не будет такой невыносимой, конечно.

Февральский день был отвратительным, как и полагалось: серым, слякотным и промозглым. Кое-где ещё лежал вчерашний снег, но в основном превратился в месиво, что хлюпало под ботинками и вынуждало поскорее искать местечко, куда можно заскочить.

Хельга знала одно такое, но не была уверена, что оно ещё работает — последний раз она сидела в этом кафе-мороженом, когда училась в старшей школе.

По дороге она курила и разглядывала старый квартал при свете дня, и он казался чуть менее старым, чем обычно. На смену прошлому поколению, что уходило год за годом всё больше, приходило новое — в дома заезжали другие семьи, другие дети носились по улице и играли в другие игры, другие заведения сверкали свежими вывесками. Из прежних остались разве что мясной магазин да цветочный: первым управлял сейчас Гарольд, насколько Хельга знала, а вторым Стинки.

Всё менялось, и идти по этому старому-новому кварталу было неуютно. Словно воспоминания снесли бульдозером, а потом заново отстроили: вроде бы и лучше стало, а всё равно не то.

Наверное, Хельга специально пошла длинным путём, несмотря на мерзкую погоду. Длинным и немного бессмысленным, ведь проходил этот путь мимо Сансет Армз.

Смотреть на это здание было ещё болезненнее, чем на всё остальное.

Его изрядно подъело время. Крыльцо покрыли трещины, облезла краска на рамах, окна зияли чёрной пустотой — даже красный кирпич вроде бы стал бледнее. Одну из стен уродовало аляповатое граффити. Удивительно, как быстро дом угас без хозяев. Прошло ведь... года три? Всего три года по меркам столетнего здания — мелочь, но он словно лишился души.

Хельга закурила вторую сигарету, стоя на противоположной стороне дороги и всматриваясь в дом — совсем как в детстве, когда она пыталась в окнах уловить любимые очертания.

Или позже, когда всматривалась в ожидании: он уже должен был выйти, неужели опять опаздывает, мы же договаривались на три, неужели его опять чем-то нагрузили?

Или ещё позже, когда точно знала, что его там нет, но всё равно смотрела — то ли по привычке, то ли по глупой надежде.

Или потом, когда бросала быстрый взгляд и сразу сворачивала на другую улицу, лишь бы не бередить старые раны.

Большая часть её жизни была так или иначе связана с этим домом.

Возможно, пришла пора его отпустить — теперь, когда у него начнётся новая жизнь, а она наконец приведёт в порядок свою.

Хельга выбросила недокуренную сигарету и быстрым шагом двинулась к кафе, спрятав ледяные руки в карманы. Не оглядываясь.

Кафе стояло там же, в точности такое, каким она его запомнила. Даже ремонт не обновляли, хотя это не помешало бы. Она оттарабанила заказ худосочному очкарику за стойкой, села за дальний столик, который всегда выбирала в детстве, и достала телефон — надо было ответить хотя бы на парочку особо срочных писем по работе. Хорошо, что некоторые люди настолько бестактны, что не признают ничей отпуск.

Срочных писем оказалось сразу несколько, и Хельга погрузилась в родимые пучины нервотрёпки и бестолковости, так что не сразу заметила боковым зрением, что к её столику подошёл официант.

Она уже готовилась сказать дежурное «спасибо» и насладиться кофейком, но официант почему-то тупил и уже пару секунд не мог поставить перед ней заказ. Тогда она подняла глаза, чтобы посмотреть на этого придурка и узнать, что не так.

Это был не официант.

— Привет, Хельга.

Перед ней стоял Арнольд Шотмен, повзрослевший, со щетиной и усталым взглядом; он тепло улыбался, словно встретил старого друга — может, и встретил? — его руки были в карманах куртки, и Хельга уже должна была хоть что-то ответить.

— Привет, — сдержанно улыбнулась она.

— Мне очень жаль насчёт твоего отца. Извини, что не смог зайти вчера.

— Ничего, — махнула она рукой и чуть не сбила собственный кофе, который официант всё-таки соизволил принести. Теперь не сказать это Арнольду было бы невежливо: — Не хочешь присесть?

Естественно он согласился и тоже заказал кофе.

Теперь Арнольд Шотмен сидел напротив за её столом в старом кафе-мороженом из их общего прошлого, и это было так сюрреалистично и дико, что у Хельги мигом вылетел из головы весь — небедный, между прочим — словарный запас.

Но в диалоге обычно принимают участие двое, и это её спасло.

— Когда мы в последний раз виделись? — под курткой у него оказался свитер крупной вязки, он пригладил вихры и задумался. — Между вторым и третьим курсами колледжа?

— Наверное.

На самом деле между третьим и четвёртым, в августе.

— Давно ты вернулся?

— Где-то месяц назад. Надеюсь, что навсегда, но уж как сложится, — теперь в его улыбке проглядывалась вина. — А ты надолго?

— Завтра уезжаю, — сказала она поспешно и отхлебнула свой эспрессо, не задумавшись, что рановато и можно обжечь язык. Обожгла.

Сквозь боль и попытки сохранить лицо она заметила, что Арнольд вроде как расстроился. А ещё что ему принесли капучино.

Они немного посидели в тишине: Хельга ждала, пока перестанет щипать язык, и судорожно напрягала извилины в поисках темы, а Арнольд казался очень увлечённым своей чашкой.

Наконец, когда она почти задала вопрос о планах на будущее и придумала следующий вопрос про работу, он выпалил:

— Будет странно, если я скажу, что шёл за тобой от Сансет Армз?

Ну конечно. Это не могло быть совпадением. С чего бы человеку заходить в древнее кафе-мороженое в феврале?

Арнольд смотрел ей прямо в глаза и явно ждал ответа или хоть какой-то реакции, а Хельга вдруг поняла, что даже не дышит. Пришлось дышать. И опустить взгляд в стол, иначе она бы не сдержала нервный, ничуть не радостный смешок.

— Будет странно, если я скажу, что специально к нему пришла?

Чёрт бы побрал этот обожжённый язык, который она никогда не умела держать за зубами.

«Дор Репого Дорогой Арнольдо,

как там джунгли, уже спас человечество?

Я скоро копыта двину в этой школе. Задают дофига, приходится постоянно скакать из класса в класс как идиотам, а ещё со мной на большинстве предметов сидят идиоты натуральные. Как я уже говорила в том письме (говорила же?), принцесса Ронда нас кинула в обмен на мажорскую частную школу, но тут и без неё профурсеток хватает. Придётся заняться их воспитанием.

Фиби с Джеральдом бесят. Не знаю, что он там тебе наплетёт по телефону, но не верь ни единому его слову. Я бы не стала сопли распускать на английской литературе, когда мы смотрели «Унесённые ветром». Я книгу прочитала ещё два года назад. И что вообще шляповолосый забыл на английской литературе?!

Дома тоже бесят. До Дня благодарения полтора месяца, но Мириам как чокнутая готовится к приезду Ольги с новым ухажёром. Надеюсь, он окажется не таким гадом, как прошлый, иначе придётся и с ним разбираться. Тяжело быть единственным адекватным человеком в моей долбанутой семье.

А твои как? Наверное, на седьмом небе от счастья. Представь, что я фыркнула «филантропы». Но они всё равно крутые. Правда. Не слишком будет, если ты передашь им от меня привет?

Кстати, мы ходили в Сансет-Армз. Твоя бабушка испекла какое-то странное печенье с привкусом соленых огурцов (подозреваю, что они там и были), а дедушка рассказал, какие мы были в подготовишке. Узнала кое-что интересное про себя и много компромата на других. Абнер, похоже, скучает, но не бойся, справится. Эта свинья ещё меня переживёт.

Ну вот, второе письмо было не так сложно писать, как первое, хотя всё равно странно, что я успею рассказать тебе это по телефону ещё до того, как письмо придет. Ладно, оставлю пару историй про запас. У нас тут каждый день что-то да происходит.

Жаль, что не могу разделить это с тобой по-настоящему.

P.S. Слушаю твой сборник без остановки. Особенно круто под него засыпать.

P.P.S. Серьёзно, ты не мог найти песни ещё скучнее?

С любо Твоя Хельга»

Арнольд перечитал письмо, наверное, в сотый раз, улыбаясь до ушей как в первый. Погладил аккуратные буквы, местами написанные с напускной небрежностью, и продолжил пялиться в учебник по истории. Снова безрезультатно. Смысл абзацев не просто ускользал, он улетал со скоростью колибри, так, что только по звуку крохотного пропеллера и было понятно, что под носом что-то пронеслось.

Проходить учебную программу в одиночку с минимальной помощью родителей оказалось гораздо сложнее, чем он думал. Но ещё сложнее оказалось находиться за сотни миль от тех, с кем не расставался всю свою сознательную жизнь.

На этих мыслях Арнольд всегда себя одёргивал — он здесь ради родителей. С ними он расставался на целых десять лет, так что несколько месяцев потерпеть уж можно.

Хотя будь у него выбор не выбирать вообще, так бы он и сделал.

Глава о Римской империи продвигалась даже хуже главы о Древней Греции. Наверное, Арнольду никогда ещё не было так скучно читать историю, как здесь, в Сан-Лоренцо.

На той неделе они с родителями выбрались в поход к руинам — точнее, тому, что от них осталось. Папа сказал, что его всегда удивляло, как жадно джунгли сжирают творения рук человеческих, и если люди вдруг исчезнут с лица Земли, природа быстро возьмёт своё. Арнольд раньше о таком даже не думал, поэтому сразу записал его слова, чтобы не забыть. А папа рассмеялся и заметил, что ему не надо ничего записывать, ведь теперь он всегда будет рядом. Арнольду это запомнилось даже больше, чем руины.

Прошло уже полтора года с момента их пробуждения — того момента абсолютного счастья и неверия, что оно настоящее. И хотя за полтора года Арнольд привык, что родители у него теперь есть, от таких фраз он до сих пор впадал в секундный ступор.

— Малыш, ну как продвигается? — подошла неслышно мама, чмокнула его в макушку и села рядом, обмахиваясь панамой как веером.

— Нормально, — соврал Арнольд на автомате и захлопнул учебник. — Обед?

Мама прищурилась. Многозначительно посмотрела на книгу с торчащим из неё краем письма Хельги.

Арнольд, кажется, покраснел.

— Вряд ли твои друзья будут рады, если тебя оставят на второй год, — улыбнулась она. — И да, обед.

Вечером того же дня, когда пение птиц сменилось стрекотом цикад, а жара — прохладой, Арнольд слушал сборник Хельги перед сном. Не то чтобы в нём было много подходящих песен, но несколько спокойных каким-то чудом попали: видимо, показались ей не слишком «сопливыми».

Арнольд так и представлял, как она сидела у магнитофона, вслушиваясь в лирику как самый строгий цензор в мире, и отбрасывала песни за одно только упоминание слова «любовь». Видимо, поэтому джаз в её сборнике был только инструментальный.

Как бы она ни старалась, он всё равно умел читать между строк.

«Where is my mind?»

Арнольд и сам частенько задавался этим вопросом.

Он был вдали от дома всего два месяца, а по ощущениям прошла целая вечность. В этом круговороте событий и новых знакомств ему иногда казалось, что он больше не он — не Арнольд Шотмен из Хиллвуда, а Арнольд из ниоткуда. Словно он всегда жил посреди океана буйной природы, учился по книжкам и каждую ночь засыпал под пение цикад, залетающее в окно без стекол. Словно они с родителями всегда были здесь, ездили по стране и помогали людям, словно весь мир сжался до Сан-Лоренцо.

В этой новой реальности было так просто забыть старую, и Арнольд боялся, что рано или поздно забудет.

Папа с мамой, кажется, уже забыли.

* * *

За запорошенным снегом стеклянным потолком проглядывался тусклый рассвет.

Арнольд высунул руку из тепла одеяла в холод комнаты, нащупал обогреватель, включил его и попытался отключить себя ещё на пять минут.

Не вышло, как и во все дни до этого — организм, привыкший просыпаться с солнцем, просыпался даже при его фактическом отсутствии. Даже тогда, когда поваляться в кровати было бы лучше для самого организма: не тратя лишнюю энергию на попытки согреться.

Арнольд наказал самовольное тело очередным пропуском зарядки, спустился на кухню, одетый как на улицу, поставил чайник и начал готовить паэлью.

Когда ароматный пряный бульон с рисом начал кипеть, осталось лишь выложить кругом креветки, накрыть крышкой и уделить время остывшему до комфортной температуры чаю.

Кухня совсем не изменилась. В ней никогда не было идеального порядка и свежего ремонта, так что даже спустя годы она казалась живой. Арнольд по привычке сидел на своём месте и смотрел на место рядом. Хотелось поворчать, что чайник остыл, опять его включить, уйти смотреть телевизор и вернуться только через час, взглянуть на чайник и хлопнуть себя ладонью по лбу. Рассмеяться. Заметить: «Коротышка, ты чего такой смурной?» — и выслушивать детские проблемы, кажущиеся теперь глупыми, со всей серьезностью. А в конце дать самый лучший совет и опять забыть про чай.

Хотелось сделать всё это, но у него другая задача. Сегодня очередь Арнольда выслушивать и поддерживать, даже если этот человек никогда не признается, что ему нужна поддержка.

Он ведь и так смалодушничал. Занялся вчера покраской стен в одной из комнат, убедил себя, что это не потерпит отлагательств и надо обязательно делать это весь день. Прекрасно зная — похороны отлагательств не потерпят. Поминки, на которые он должен был прийти хотя бы как сосед. Но стены не будут смотреть с укором и затаённой болью. Из-за стен ему не станет ещё паршивее, чем обычно.

Арнольд посыпал паэлью нарезанными маслинами, положил дольки лимона, схватил кастрюльку за ручки и, не оставляя себе ни минуты на раздумья, двинулся в сторону дома Патаки. Паэлья была гарантией — если не получится в этот раз, то будет повод вернуться за кастрюлей.

И гарантия оказалась как нельзя кстати: дверь открыла Ольга. Судя по всему, в положении. Она приняла соболезнования, поздравления и блюдо, пригласила войти и тут же заметила, даже до прозвучавшего вопроса, что «сестрёнка ещё спит». Арнольд представил, какой неловкой будет встреча, если он останется. Арнольд вспомнил, как бывало больно по утрам, потому что кое-кто не в настроении.

Арнольд сдался, пообещав себе прийти завтра и надеясь, что она ещё не уедет.

Пожалел об этом в ту же минуту, но дверь уже закрылась, и возвращаться было глупо.

Мысленно назвал себя ослом и бесхребетной рыбиной.

Вернулся домой и продолжил красить комнату, как будто это панацея.

Нейтрально-бежевые стены панацеей быть не хотели, и на фоне медитативных однообразных движений самооскорблениям ничто не помешало перейти на новый уровень. Теперь Арнольд был не только рыбиной, но ещё и предателем, трусом и попросту pendejo*. Он пытался найти себе оправдания, но оправдания панацеей тоже быть не захотели.

А затем он вспомнил своё состояние три года назад. Умножил его вдвое.

Скинул заляпанный краской фартук и побежал вниз по лестнице, распахнул дверь…

Хельга быстро шла прочь от Сансет-Армз по обратной стороне дороги. Он легко узнал её высокую, чуть сгорбленную фигуру, расхлябанную походку с руками в карманах, словно намекающую — лучше не лезь. Как всегда, он этот намёк предпочёл не заметить и пошёл следом, гадая, куда она идёт.

Старое кафе-мороженое. Странно, что оно ещё работает; странно, что она пришла именно сюда.

Арнольд подождал минут пять, чтобы это выглядело как случайная встреча, хотя сам не поверил бы в такую случайность. Дверь зазвенела колокольчиком, но Хельга этого не заметила, смотря в телефон и хмурясь. Он улыбнулся и подошел, и даже тогда ей понадобилось несколько секунд, чтобы поднять взгляд.

Сначала в нём было раздражение, потом мелькнул испуг, а затем зрачки расширились, брови поднялись, она быстро просканировала его с головы до ног и непривычно тихо ответила «привет».

Первый рубеж был пройден, осталось только найти причину сесть напротив. Причина нашлась в виде официанта — Арнольд заказал кофе, радуясь, что Хельга взяла его не на вынос. Почему-то в этот момент ему показалось, что керамическая кружка послужит якорем и не позволит ей сбежать, о чём она точно уже подумывала.

Вблизи Хельга была другой. Взрослой, с мягкими, но чёткими чертами лица, которые чуть портил «отцовский» нос, и с непривычной стрижкой. Когда они столкнулись на улице в прошлый раз, будучи студентами, она была не такой женственной.

— Когда мы в последний раз виделись? — спросил Арнольд, чтобы разбавить тишину. И намеренно продолжил: — Между вторым и третьим курсами колледжа?

Между третьим и четвёртым, он точно это помнил.

— Наверное.

А она нет.

— Давно ты вернулся? — спросила она так, будто уже знала ответ.

— Где-то месяц назад, — и продолжил, хотя она не спрашивала: — Надеюсь, что навсегда, но уж как сложится.

Следующий вопрос должен был звучать небрежно:

— А ты надолго?

Завтра Хельга уезжает. Что ж, этого следовало ожидать. Вряд ли даже похороны могли бы стать для неё значимой причиной, чтобы задержаться в доме родителей.

Арнольд заметил, как она смело отпила горячий кофе и обожгла язык, но поспешно отвел взгляд на свою кружку, чтобы она не смущалась.

Может, она в порядке и он зря беспокоится?

Может, пора прекращать мерить всех по себе?

Может… может ли быть такое, что она не случайно оказалась возле его дома?

Больше Арнольд не сомневался.

— Будет странно, если я скажу, что шёл за тобой от Сансет-Армз?

«Ответь».

— Будет странно, если я скажу, что специально к нему пришла?

*pendejo — засранец (исп.)

Хельга смотрела прямо ему в глаза, видела удивление и точно знала, что в её собственных глазах удивление не меньшее.

Что-что она сейчас сказала? Какого лешего она это сказала? И что теперь?

Пауза затягивалась. Хельга представляла, как они сейчас выглядят со стороны: два вроде бы взрослых человека с выражениями лиц как у школьников. И с мозгами такими же.

Господи, какой бред.

Хельга не смогла подавить смешок и приложила ладонь ко лбу.

— Прости, я не в себе. Возможно даже тебя тут нет, и я говорю с пустотой. В этом было бы больше смысла.

— Можешь ущипнуть, — ответил Арнольд так, будто её реакция была ожидаемой, и протянул руку.

Это была типичная такая мужская ладонь с длинными пальцами и короткими, неровно подстриженными ногтями. В пятнах бежевой краски.

— Уже начал ремонт? — уцепилась Хельга за соломинку. Происходящее начало казаться более реальным, чем хотелось бы.

Он понимающе кивнул, но руку не убрал.

— Хотел что-то сделать до основных работ.

Сейчас она должна спросить о планах на пансион, пожелать удачи и вежливо пообещать как-нибудь прийти в гости, зная, что никогда обещание не исполнит.

Но ей стало слишком тошно, чтобы вытерпеть ещё хоть секунду.

— Слушай, я тут вспомнила, что мне надо Ольге помочь… с уборкой, да, так много уборки после вчерашнего. — Она спрятала телефон в карман и вытянула из другого пятёрку. — Извини, поболтаем в другой раз.

Арнольд смотрел пристально и терпеливо. Вздохнул.

— Конечно. Если что, в Сансет Армз тебе всегда рады. Заходи, когда будет время.

— Зайду, спасибо, удачи, пока, — бросила Хельга на ходу и выскочила из кафе.

Она остановилась за стеклянными дверьми, вдохнула прохладный воздух, оглянулась — Арнольд сидел спиной и идти за ней, к счастью, не собирался.

Чёрт. Что это было вообще?

Хельга дрожащими руками достала сигарету, прикурила не с первого раза и быстрым шагом двинула к дому.

В голове царил такой бедлам, что не получалось сформулировать хоть одно законченное предложение. Сплошные междометия и голые эмоции, отдающиеся стуком сердца в ушах.

Прошло ведь столько лет. Почему? Почему она всё ещё не может вести себя как нормальный человек?

Он её жалел. Думал, что она сейчас кинется в его объятия и будет рыдать в плечо, а он такой всепонимающий её успокоит и второе плечо подставит.

Он шёл за ней, чтобы пожалеть, вот же сволочь!

А ведь она практически кинулась. Чуть ли не прямым текстом сказала: бери меня голыми руками, вот она я, сама иду навстречу.

Когда он успел стать манипулятором? Он всегда таким был? Может, он вовсе не ангел, как казалось ей всё детство, а демон в овечьей шкуре?

Это так он девок клеил в своей Центральной Америке? Если да, то ему надо открывать школу пикапера.

Хельга против воли усмехнулась и вынырнула из мыслей от этого звука. Огляделась — куда это её занесло? Она ведь домой шла.

Чуть дальше по улице виднелось красное кирпичное здание с флагом возле высокого крыльца. Не такого высокого, как казалось в детстве.

Начальная школа выглядела точь-в-точь как Хельга её помнила. Она подошла ближе — даже классики на асфальте рисовали так же. Наверняка и внутри всё по-старому. За теми же исчёрканными партами в тех же классах сидят те же глупые дети и слушают того же мистера Симмонса. У них тоже есть своя Хельга, своя Фиби, Лайла, конечно. И есть свой Арнольд. Который точно так же с годами вырастет и почему-то станет ещё заботливее, чем был.

Чёрт бы побрал его заботу. Хельга в ней не нуждалась. Она вообще ни в чём от него не нуждалась, только чтобы он исчез из её жизни с концами. И не как в прошлый раз, а насовсем.

Ей уже давно не двенадцать и даже не двадцать. Она научилась сама решать свои проблемы, благо помощников никогда на горизонте не наблюдалось. У взрослых людей нет своих Арнольдов, которые пацифистскими наивными речами меняли бы мир к лучшему. Все Арнольды загибаются в детстве.

Да и вообще, кто он такой, чтобы смотреть на неё с вершины своей мудрости? У самого в жизни чёрт знает что творится!

Хельга продрогла. Даже пальто не спасало. Поэтому она всё-таки пошла домой, и на удивление дошла очень быстро, хотя по памяти дорога занимала куда больше времени.

Дома — странно было спустя столько лет называть это место домом — Мириам уже не шаталась туда-сюда, а мирно сидела перед телевизором, хотя взгляд у неё был такой же пустой. Ольги видно не было, Марка тоже. Хельга, поразмыслив, села рядом с матерью.

По телику шёл какой-то детектив, весьма интересный, чтобы она втянулась в просмотр и заглушила им всё ещё взбаламученные мысли.

Спустя сюжетную арку и одного пойманного убийцу Мириам решила подать признаки жизни, причём очень неожиданным образом.

— Твой Алекс звонил вчера.

Надо же, про его существование вспомнили. Хельга промолчала, чуя подвох.

— Это очень разумный выбор, — ну вот, опять двадцать пять. — Но не торопись замуж, поживи для себя.

— Эм? — переход был внезапнее, чем от соцрекламы к рекламе пива. — Я не выхожу замуж, вообще-то.

— Ну ладно.

И всё, больше она ничего не сказала. Даже не удивилась. Хельга тоже удивляться не стала — так и сидели рядом не удивляясь, пока со второго этажа не спустилась заспанная Ольга.

— Что это вы тут делаете? — и, не дожидаясь ответа: — А где Марк?

Хельга была без понятия и желания это понятие иметь. Мириам вяло пожала плечами. Ольга пошла на кухню за телефоном. Вскоре с кухни донёсся её голос, заглушаемый телевизором, немного пощебетал и смолк. Она ещё довольно долго там сидела, но в середине выпуска новостей появилась в дверях гостиной с сияющей улыбкой.

— А давайте испечём пирог.

От фраз, начинающихся на «давайте», у Хельги ещё со студенчества непроизвольно дёргалось веко.

— Я пас.

— Отказы не принимаются, сестричка.

От «сестрички» веко дергалось ещё с рождения.

— Тебе мало двух пирогов из холодильника? Может, в тебе не ребёнок, а чёрная дыра?

Ольга начала улыбаться сильнее и тем самым больше походить на крипового клоуна. Подошла к дивану, взяла пульт и демонстративно выключила телевизор.

— Нам надо отвлечься, и нет лучше способа, чем готовка.

Хельга закатила глаза, а когда раскатала обратно, пришлось раскатывать ещё и тесто. Откуда у них взялось готовое тесто, она спрашивать не рискнула. Ольга и так выглядела не особо вменяемой, рассказывая об отпуске в Испании с таким упоением, будто это Испания ей заплатила, а не они оставили там столько, сколько Хельга зарабатывала за полгода.

Она и сама собиралась съездить в Европу. Во Францию, как мечтала в детстве. Собиралась уже… с детства, в общем, и собиралась. Всякий раз, когда возникала мысль об отпуске, в комплекте шли более важные планы. Оплатить учебный кредит, например. Не свихнуться на работе. Порадоваться секунд пять из-за повышения. Погрустить бесконечность секунд в бесконечном потоке дедлайнов. Просрать отношения, потому что на них сил нет.

И единственный отпуск за столько лет она бездарно тратит на грёбаный тыквенный пирог. Не то чтобы она просила этот отпуск. Не то чтобы повод радостный. Но — тыквенный пирог и незатыкающаяся сестра. Это Франция, которую она заслужила.

Может, ну его?

В кармане очень кстати пиликнул телефон. Хельга никогда ещё так ему не радовалась, спешно вытирая руки и открывая входящие сообщения. Хоть бы что-то срочное.

«Я забрал вещи, как ты и просила».

Энтузиазм испарился. Хельга поджала губы.

«Ок. Удачи на новом месте».

Он долго писал, видимо, стирая и начиная заново.

«Надеюсь, ты будешь в порядке».

Хельга тоже надеялась.

— Ну-ка не отвлекайся, потом с женихом поговоришь.

Да что ж такое!

— Он мне не жених, — процедила она сквозь зубы. Ольга хихикнула «конечно».

Хельга взорвалась, вскочила на ноги, закричала, перевернула стол, побила посуду и навсегда уехала из этого дома.

Хельга усилием воли отложила план как «возможный» и мысленно сосчитала до десяти. К счастью или к сожалению, Ольга уже переключилась на другую тему, и пирог в итоге оказался в духовке, а не на её лице.

Потом они пили чай с вкуснющим пирогом, и откуда-то вернулся Марк — он объяснил откуда, но его голос всегда был для Хельги невыносимо скучным, и она всё прослушала. А ещё пирог ему показался слишком сладким, Ольга расстроилась, и вот это уже было приятно.

Телефон снова запиликал, теперь по работе.

Блин, она же тогда в кафе не закончила!

Пришлось навёрстывать забытое, ведь эти идиоты за полдня так и не разобрались в правках статьи. Хельга будто наяву видела, как они без неё расслабились: наверняка шатаются из курилки на кухню, пересказывая сплетни по пятому разу, и плюют в потолок. А кроме неё и подзатыльник им дать некому.

Когда она наконец дописала ответ, который сильно раздуло от обилия изощрённых ругательств, и вынырнула из телефона, оказалось, что в комнате никого нет. Ну, как никого — кроме Мириам.

Она вертела в руках уже пустую чашку и чему-то улыбалась. Выглядело жутко.

— Ты в порядке? — спросила Хельга не столько ради матери, с ней всё и так было понятно, сколько ради собственного успокоения.

— Когда вы приезжаете, мы почти как нормальная семья.

О нет, это один из таких разговоров.

— Я ведь уже говорила, у меня много работы, — сказала Хельга и проверила телефон, не прислал ли кто ещё чего-нибудь. Не прислал.

— Ты вся в отца.

Пфф. Ну уж нет.

— Но если бы я ушла первой, он бы так же остался один.

— Вы и так были каждый сам по себе, — закатила глаза Хельга.

Мириам замолчала, и можно было подумать, что она обиделась, но Хельга знала — с ней это не работает. В чём секрет вашего спокойствия, миссис Патаки? Что бы ни сказала младшая, не слушай её.

Хельга взглянула на мать, ожидая увидеть всё ту же пространную улыбку, но увидела, как её слёзы капают в пустую чашку.

Чёрт.

— Этот дом, — прошептала она и всхлипнула, — я не могу в нём оставаться. — И тихо зарыдала.

Чёрт-чёрт-чёрт. Надо было что-то делать, только что?

Хельга пересела на стул рядом с матерью. Неловко потрогала её за плечо. Вскочила, принесла салфетки. Снова потрогала за плечо. Попробовала выдавить:

— Ну-ну.

Поняла, как тупо это звучит. Попробовала ещё раз:

— Всё пройдёт.

И эта фраза оказалась ещё тупее. Что пройдёт, остаток её впустую потраченной жизни? Одиночество до конца дней? Сожаление о неправильном выборе?

Мать зарыдала сильнее, и на шум вот-вот должна была прибежать Ольга. Она наверняка кинется с обвинениями, скажет, что их и на секунду вдвоём оставить нельзя, что Хельга даже успокоить человека нормально не может.

И Хельга, скрепя сердце, обняла маму, как не обнимала уже бог знает сколько лет.

И даже что-то почувствовала.

«Hola, милая Хельга. Как ты?

Прости, что не удалось в прошлый раз созвониться. Не знаю, передала ли тебе мама, что я звонил на следующий день, но тебя дома не было. Ты наверняка ждала моего звонка всю субботу и сильно расстроилась, извини. Это из-за ливня — он был внезапным и очень сильным, прямо как в сезон дождей, хотя уже давно не июль и вообще скоро будет сезон засухи. Мы всё равно поехали в деревню, но дорогу развезло, и мы застряли на полпути. А когда всё-таки добрались, было уже поздно и пришлось ночевать там у тёти Рауля. Так что позвонил я тебе только утром. Ох… звучит как жалкое оправдание. Прости.

Надеюсь, мне удастся повторить это в следующую субботу и услышать твой голос, даже если ты назовёшь меня ослом и бросишь трубку.

Письмо дойдёт в конце ноября, так что с Днём благодарения! Может даже тебе удастся хорошо его отпраздновать? Жаль, что я не могу пригласить тебя к нам, как в том году. Это был самый лучший День благодарения.

Спасибо, что ты есть.

С нетерпением ждущий субботы Арнольд».

На письмо упала капля, размазав слово «прости», и Хельга поспешно его свернула и убрала в карман, пока дождь не размазал всё остальное. Лить стало сильнее даже сквозь крону Могучего Пита, так что она перебралась с веранды их старого самодельного домика внутрь и уселась у окна.

Арнольд был прав, письмо пришло прямо перед Днём благодарения. Тем днём, что слился с остальными в унылой серой массе, и отличало его лишь большее одиночество, чем обычно. Потому что у всех остальных семьи нормальные. Все остальные сейчас сидят за праздничными столами и говорят даже искренние слова благодарности своим родным.

Везучие засранцы.

Хельга будто откатилась на два года назад, когда точно так же сбежала из дома и гуляла по пустынным улицам Хиллвуда, пока не встретила другого несчастного. А теперь и его нет. Только она, дождь и прихваченный с собой дневник.

Арнольд в письме умудрился извиниться трижды, а потом ещё по телефону много раз. Слишком много. Да не обижалась она, хотя в ту субботу и правда провела весь день в ожидании, и это было отвратительно, потому что напоминало всю её жизнь с родителями. В воскресенье, не подозревая, что он позвонит, с утра пораньше Хельга смоталась на улицу, лишь бы не сидеть ещё один драгоценный выходной взаперти. А когда вернулась поздно вечером, Мириам рассказала про звонок.

Тупой Сан-Лоренцо с тупой связью. Некоторые люди уже мобильниками пользуются, а у них один стационарный телефон на две деревни!

Нет, Хельга не злилась на Арнольда. Что поделать, если она… любит человека из семьи, помешанной на благотворительности и помощи страждущим. Когда-то именно это её и привлекло. Его свет, которым он безвозмездно делился со всеми вокруг, даже если этот кто-то на протяжении долгих лет над ним издевался. Любя, конечно.

Без этого света Хельга опять оказалась один на один с кромешной тьмой, и теперь эта тьма ещё гуще и глубже, чем раньше — возможно, потому что она разучилась в ней плавать.

Ох, она бы всё отдала, лишь бы он сейчас вернулся. Или чтобы она смогла поехать к нему. Но лучше первое, с мягкой постелькой и без москитов.

За окном дождь и не думал прекращаться. Сидеть на одном месте было прохладно. Хельга затянула капюшон своего розового худи и достала из большого переднего кармана дневник с привязанным к нему карандашом.

«Как после дождя пробивается радуга,

Так и ты однажды вернёшься.

Но мы уже будем старые, страшные

И от горя тут же свихнёмся».

Мда. Оптимистичненько. Техника «быстрого письма», которую посоветовали в литературном кружке, иногда выдавала такие результаты, что хоть сразу на кладбище ползи. Учитель говорил, это отражает мысли в подсознании автора. Что ж, в таком случае она станет самым депрессивным автором на планете. По крайней мере, пока не вернётся Арнольд… и если он это сделает всё же раньше, чем им стукнет по семьдесят.

Худи отчаянно не спасал от ноябрьской прохлады, но возвращаться домой было сродни возвращению в психушку. Не то чтобы Хельга знала, каково быть в психушке, но догадывалась, что разницы с её семейкой мало.

Причём начиналось всё как обычный День благодарения: Боб у телика, Мириам пытается в хозяйку, Ольга вот-вот приедет. Но когда она появилась, стало ясно, что обычным день точно не будет.

Мало того, что она привела с собой ухажёра — к этому все были готовы, — ещё и с порога заявила, что вместо традиционного ужина им надо пойти в ресторан. Бобу заявила. Человеку, который больше её ухажёров ненавидел только изменять традициям, особенно если они связаны с едой и футболом.

Ну ладно, каким-то образом она смогла его уговорить, чему Хельга, кстати, была очень рада: в ресторане никто не заставит готовить пюре. Мириам согласилась либо по тем же причинам, либо уже успела бахнуть пару коктейлей, и ей было всё равно.

Парень Ольги всё это время вёл себя как-то странно, будто для него всё было не по-настоящему. И пах тоже странно, как пахнет иногда шпана в парке. Где только она откопала такого? Не похоже это было на принцессу Ольгу.

Уже в ресторане выяснилось, что он и ест за троих, и что он гитарист в местной группе на Аляске, и что мечтает переехать в Хиллвуд или Нью-Йорк. Естественно, жить ему будет негде, поэтому Ольга начала намекать на гостеприимство и на собственный переезд обратно домой. И если до этого Хельгу в принципе ситуация забавляла — когда ещё увидишь, как сестра с ума сходит? — то теперь оставаться в стороне она не могла.

К тому моменту Боб уже кипел от ярости и был готов пришлёпнуть гада на месте, чтобы перестал портить его золотую девочку с блистательным будущим. Хельге на будущее сестры было откровенно плевать, лишь бы оно строилось в другом штате или хотя бы в другом городе, но уж точно не в одном с ней доме. Даже Мириам очухалась.

Спор очень быстро перерос в скандал, и все посетители ресторана на них пялились, отчего Хельге хотелось сказать «я не с ними». К сожалению, она была ещё как с ними.

Ольга рыдала, это было единственной ожидаемой вещью. Что за муха её укусила, Хельга понять не могла, да и какая разница — разгребать последствия всё равно придётся ей.

Их выгнали из ресторана. Женишок скрылся в неизвестном направлении, чтобы не испытывать на себе кулаки Боба, и спустя очень неловкую поездку в такси с офигевающим водителем они снова были дома. Ольга начала длинную скорбную речь с театральными паузами и заламываниями рук.

Ну конечно. Устроить весь этот цирк с конями, испортить праздник, который и так праздником был с натяжкой, помотать всем нервы — и всё ещё быть жертвой.

Она что-то говорила про давление общества, про возможность выбирать свою судьбу самостоятельно, и тогда Хельга наконец поняла, из-за чего весь сыр-бор. Но жалеть её она не собиралась, поэтому незаметно ушла, прихватив дневник, чтобы всё это записать для потомков. С пометкой «никогда так не делайте».

Вывод, по мнению Хельги, лежал на поверхности: Ольга с жиру бесилась. Та, которую всегда поддерживали родители, всегда в рот ей смотрели и выделяли деньги на любую прихоть — она и понятия не имела, что такое настоящие трудности. Ольга сама себе придумала проблемы буквально из воздуха. Что, ей разве запрещал кто-то перевестись из школы на Аляске ближе к цивилизации? Нет. Мешало только то, что её перестанут жалеть и ею восхищаться. Что она перестанет чувствовать себя матерью Терезой и библейской мученицей в одном лице.

Конечно, она может сказать, что дело в Хельге, но дело никогда не было в Хельге. Возможно, в первые месяцы после её отъезда максимум — а так ей всегда было всё равно и на сестринские отношения, и на страдания Хельги, пока она была её учительницей. Ольгу всегда волновала только она сама и что о ней думают люди.

Так с чего вдруг Хельге вставать на её сторону?

Она знала, что увидит, когда вернётся. Как вживую: родители обнимают Ольгу, заверяя, что согласны с любым её решением, даже если она вместо работы хочет год путешествовать по Европе, лишь бы их золотко не было несчастно. Только того гитариста пусть бросит, желательно в сугроб. Что, Хельга пришла? Какая Хельга?

Примерно так оно и было. Разве что они сидели за столом с непонятно откуда взявшимся ужином. Что ж, хозяйкой Ольга была куда лучше матери.

— Сестрёнка, ты спустилась наконец.

— Ага. А вымокла я от слёз.

— О, не переживай так за меня, глупышка. Я буду присылать тебе открытки из каждого города, где побываю.

Значит, все-таки Европа. Эх, почему одним всё, а другим ничего?

— Можешь кусочек Колизея отколупать.

— Хельга, Колизей не в Южной Америке, а в Италии. Тебе надо подтянуть гео…

Чего?! Хельга поперхнулась клюквенным соусом и еле откашлялась, не обращая внимания на «режим училки».

— Ты едешь в Южную Америку?

— Конечно, я ведь это и говорила. А на обратном пути заеду в Центральную и даже в то место, где мы побывали в прошлом году. Помнишь?

О господи, помнит ли она? Серьёзно?

— Ты имеешь в виду то место, где нас всех чуть не убили безумные пираты?

— Ой, ты такая глупенькая, всё преувеличиваешь. Да, в Сан-Лоренцо. Я поеду в сам город, разумеется, не в дикие джунгли.

Кажется, у Хельги появился шанс увидеть Арнольда раньше весны. Даже если ради этого придётся вытерпеть поездку с самой надоедливой сестрой на свете.

* * *

«Дорогой Арнольд,

ты не представляешь, какие у меня новости!

Ольга поедет в путешествие по Южной Америке и заедет в Сан-Лоренцо, а мне удалось убедить Боба поехать туда, чтобы с ней встретиться и провести там целую неделю! Юху! Хоть какая-то польза от моей семьи!

Да, я расскажу тебе это в субботу, но захотелось написать письмо прямо сейчас, пока мою радость никто ничем не успел омрачить (а мы оба знаем, что это произойдёт очень скоро).

Вряд ли Боб помнит Сан-Лоренцо, кажется, он вообще думает, что это курорт, как на Гавайях — ну и ладно. Главное, что мы сможем увидеться. Увижу твою деревню. Познакомлюсь с Раулем и Педро, ты так много про них рассказывал, я просто обязана :)

Боже, я никогда ещё не была так счастлива. Разве что… в тот день у Зеленоглазых. Ну, ты понял.

Ах да, с Днём благодарения. Спасибо тебе за тебя.

С любовью, Хельга».

Это письмо Арнольд перечитывал чаще всех. Хельга в нём была радостной, и искренней, и совсем не колючей — он редко видел её такой, даже в тот год, что они провели вместе.

От этих строк и от представления их скорой встречи сердце скакало и потели ладони. Хотя последнее, наверное, от жары.

Он очень хотел, чтобы Хельге тут понравилось. Чтобы она увидела, как здорово жить в единении с природой, пусть и без особых удобств, как здорово помогать людям и быть с ними связанным, словно со своим племенем — как в Сансет Армз, только с песнями у костра по ночам. Эти люди, ещё три месяца назад казавшиеся чужими, стали для него настоящей семьёй.

Как-то сам собой учился язык, и Арнольд иногда даже замечал, что думает на испанском. Мама сказала, что дети впитывают языки гораздо быстрее взрослых, и наверное так и было.

Арнольд даже подрос, а от физической работы у него наконец появилось подобие мышц. Он чувствовал, что способен на гораздо большее, чем казалось ему раньше, и не только физически — он будто стал смелее.

Он всё так же скучал по дому — настоящему дому — и зачеркивал дни в календаре, как начал делать ещё с первого дня. Только теперь дни летели со скоростью муссона, и возвращение в Хиллвуд уже не было таким далёким.

Он всё так же ждал субботы, чтобы поехать с другими в деревню и провисеть час на телефоне, выслушивая байки от Джеральда, предостережения от дедушки и уютное ворчание Хельги на одноклассников. У них тоже кипела жизнь, и это радовало.

Он всё так же пытался учиться. Это было сложно, когда вокруг столько дел поинтереснее, но чтобы не остаться на второй год, он должен по приезду сдать экзамены. Вернётся, сдаст — и на следующий учебный год пойдёт в школу с остальными. И всё будет как раньше.

А пока надо заняться планом на рождественскую неделю, когда приедет Хельга. Пусть это будет самая лучшая неделя в её жизни, чтобы она стала хоть немного счастливее.

Объятия были чересчур долгими, но Мириам наконец успокоилась. Хельга для себя отметила, что похлопывания по спине работают — они даже её саму немного убаюкали.

Пока мать шумно сморкалась в салфетку и бормотала извинения, Хельга глянула на свою водолазку с мокрыми пятнами на плече. Забавно. Сегодня днём реветь в плечо должна была она, но даже представить сложно, зачем ей реветь. Уж точно не из-за страха остаться одной в большом доме — её квартирка и для двоих не слишком подходит. И уж точно не из-за ушедшего — они ведь оба решили, что так будет лучше. Ну не из-за Боба же ей реветь, честное слово.

— Ты могла бы продать дом, — попыталась она внести хоть каплю рациональности. — Взять что-то поменьше.

Мириам замерла на секунду, явно осмысливая. Боже, она что, не задумывалась об этом?

— Но в нём столько воспоминаний… — всхлипнула она, и Хельга испугалась, что опять всё по новой, но мать смогла взять себя в руки. — Я подумаю, дорогая. Надо обсудить это с твоей сестрой.

Ну конечно, куда без Ольги.

Мириам ушла отдыхать, что ей точно не помешало бы, и какое-то время Хельга сидела на кухне в комфортной тишине. За аляповатыми занавесками чернело окно. Если присмотреться, можно было даже увидеть редкие падающие снежинки, а если ещё сильнее присмотреться — силуэты голых деревьев. Из её квартиры было видно только дом напротив и кусочек неба, если смотреть снизу.

Теперь, когда Алекс уехал, она может вернуться к своим старым привычкам: заказывать китайскую еду, которую он терпеть не мог, спать в позе звезды, бросать ключи где попало, а не класть их в специальную мисочку. Прибираться, только когда возникают комья пыли вдоль стен, а посудомойку ставить — когда не осталось ни одной чистой тарелки.

Интересно, забрал ли он свой кактус, и если нет, насколько быстро тот двинет кони. Интересно, получится ли у него теперь бросить курить, когда никто «вызывающе» не «дымит перед лицом».

Без Алекса не будет ссор по вечерам и завтраков по утрам. И это к лучшему, хотя по завтракам она уже немного скучает.

Может, поэтому матери так больно? Может, она вспоминает их с отцом «завтраки» — что бы ни было хорошее между ними, оно ведь точно когда-то было. Даже Хельга, если постараться, найдёт в памяти хотя бы парочку хороших моментов с Бобом.

Другое дело, что она не хочет их искать.

Ровно на этой кухне, за этим самым столом было гораздо больше моментов, которые и вспоминать намеренно не приходится. Сами лезут из грязной затхлой коробки, куда она годами тщательно их запихивала и которую ни один психотерапевт до сих пор не помог разгрести.

Вот она совсем мелкая, принесла золотую звёздочку из подготовишки — а даже Фиби не смогла её с первого раза получить, — но очередная грамота Ольги оказалась важнее, хотя ими весь дом обклеен.

Или она постарше, уже в школе, и Мириам уехала на две недели. В доме шаром покати, Хельга доедает последнюю пачку хлопьев с чуть скисшим молоком и думает, как сильно ей не повезло проводить с отцом каникулы.

Очередной праздник, в котором всё внимание на приехавшую из колледжа Ольгу, а Хельга молча ест, забирает подарок и уходит к себе, пока дело не дошло до праздничных фото, где она всегда как пятое колесо.

И прямо здесь много, много раз Боб принимает за неё решения — важные, судьбоносные, и её мнение его не интересует, ведь он старше, а значит умнее.

Вихрем всплывают бесчисленные моменты со скандалами, которыми пропитана вся её юность до отъезда в колледж. Повод всегда разный, но всегда всё сводится к одному: почему ты не она. Что с тобой не так. Будь нормальной.

Как будто Хельга знала, что такое нормальность.

Мысли об отце всегда вызывали у неё желание курить — как и многие другие мысли, — так что она даже не задумываясь подошла к окну и открыла его. На кухню потянуло вечерним холодом, и он вкупе с дымом успокоил вскипающую внутри жалость к себе.

Ну, подумаешь, родители были мудаками всю её сознательную жизнь. Это на каждом шагу встречается, куда ни плюнь, у каждого детская травма. К счастью, она уже давно не ребёнок и может себе позволить видеться с дорогими родственничками только по праздникам. Или не по праздникам, как сейчас. Или вообще не видеться.

— Мы же договаривались, что ты не дымишь в доме, сестрёнка.

Чёрт. Хельга потушила сигарету, помахала рукой в сторону окна и пробурчала:

— Извини, забылась.

Ольга прошла до посудомойки, брезгливо морща нос и одной рукой поглаживая живот. Интересно, зачем она его вечно трогает, неужто боится, что ребёнок сбежит от её занудства ещё до рождения?

— Соседи столько всего принесли, это было очень мило с их стороны, — говорила меж тем Ольга, доставая чистые блюда, и появилось предчувствие, что она не ведёт ни к чему хорошему. — Но я думаю, что посуду надо вернуть сейчас, а не оставлять это маме. Она ведь точно забудет.

— О нет, — чуйка не подвела.

— Не вредничай, Хельга, маме и так тяжело, — посмотрела Ольга серьёзно и праведно, ещё чуть-чуть, и нимб проклюнется. — К тому же, ты сделаешь это гораздо быстрее.

Ага. Как удобно, что миссис святоша не в том положении, чтобы шататься вечером по району. Как удобно.

— Кое-что я уже освободила, так что иди прямо сейчас, пока не поздно, а остальное завтра занесёшь.

На секунду Хельга ощутила себя игроком, которому НПС даёт квест. Один из тех бесячих квестов, что нельзя пропустить, но они такие скучные и бездарно написанные, что ты буквально ненавидишь каждую секунду потраченного времени.

— Это блюдо мистеру Фросту, это Джейн из дома напротив, эту кастрюльку Арнольду, это Хейердалам, а это…

— Стоять. — Нет, нет и нет. После встречи днём она точно к нему не пойдёт. — Не-не-не. Нет.

— Что нет? — нахмурила Ольга идеальные брови. — Тебе так сложно помочь своей беременной сестре? — теперь к нахмуренным бровям добавились стремительно подступающие слёзы и опустившиеся уголки губ.

Чёрт бы побрал эту беременность. Ольга потеряла последние капли эмоциональной устойчивости. Вторую сцену за день Хельга точно не выдержит, проще утопиться в блюде мистера Фроста.

— Ладно! Господи, ладно! — выкрикнула она, закатив глаза. — Только перестань! — подскочила к посуде, поставила её горкой. — И завтра я не пойду, Марка отправляй.

Ольга что-то пролепетала, мол, Марк не знает никого в этом районе, но Хельга сделала вид, что не услышала — не её проблемы. Посуду пришлось поставить в прихожей, чтобы надеть пальто и открыть дверь, после чего сцапать снова максимально небрежно, выскочить на улицу и демонстративно быстрым шагом перейти дорогу. Кажется, даже пар из её рта выходил очень гневно, как из ноздрей мультяшного быка.

Окей. Много времени это не займёт. Подойти, позвонить, отдать блюдо, поблагодарить, уйти. Всё. Сперва Джейн, потом мистер Фрост, потом родители Фиби, потом та злая тётка, которой Хельга однажды разбила мячом окно, а напоследок… да, пусть он будет в самом конце. Вдруг она внезапно устанет — упс! — что поделать, придётся отложить на завтра, а завтра её уже не касается.

С Джейн разобрались действительно быстро, она ещё раз выразила соболезнования, передала привет Ольге и забрала свою стеклянную посудину. Две минуты шлепания по слякоти, в которую превратился вчерашний снег, и мистер Фрост тоже получил своё блюдо. Но этим не ограничилось — видимо, жизнь вдовца была слишком одинокой, так что он изрядно подсел Хельге на уши: погода совсем испортилась, дорогу мэрия ремонтировать не хочет, а он летом поедет в круиз по Карибскому морю впервые со смерти жены. Как одно было связано с другим, непонятно. Хельга собрала всю вежливость, на которую только была способна, пожелала приятной поездки и поспешила ретироваться, пока он не придумал что-нибудь ещё и пока у неё не отвалились задубевшие пальцы.

К дому Хейердалов она шла с детства знакомой дорогой. Жаль, что сама Фиби уже уехала — вчера Хельга так и не смогла вновь поднять тему об Алексе, а выговориться хотелось. Значит, будет отдуваться новый психолог, как-там-его-Смит, зря она, что ли, деньги ему платит? Неудачи на любовном фронте меньшее из её внутренних зол, и если он с ними не справится, можно сразу искать следующего.

Дверь открыла мать Фиби, постаревшая лет на десять с тех пор, когда Хельга видела её в последний раз. Если подумать, десять лет и прошло. Рэба всегда относилась к ней с пониманием и сейчас так искренне обрадовалась встрече, что Хельга с лёгкостью соврала: «Прекрасно выглядите, миссис Хейердал, вы нисколько не изменились». Они немного поболтали о делах насущных, и с каким бы скептицизмом Хельга ни относилась к таким разговорам, ей действительно было интересно, как дела у родителей Фиби. Помнится, в детстве они были для неё тем примером нормальной счастливой семьи, что по-хорошему должен быть перед глазами у каждого ребёнка.

Рэба посочувствовала утрате, хотя Хельга знала, что отношения у них с Бобом были прохладные — интеллигентные Хейердалы в ужас приходили от того, как можно обращаться с ребёнком бобовским образом. В какой-то момент Хельга даже мечтала, чтобы они её удочерили, но поняла, что с ней их семья резко перестанет быть нормальной, да и счастливой тоже.

Заходить в гости она не стала, несмотря на приглашение и окоченевшие пальцы, сжимающие ручки плоской кастрюльки из-под паэльи. На ней стояло старое безвкусное блюдо с розовыми цветочками. Следующий этап её вынужденного квеста.

Злую тётку звали Мюриэль, как и всех, наверное, злых тёток на свете. Она жила на той же улице, что и Арнольд, в очень удобной стратегической позиции для наблюдения за его окном. Раньше Хельга часто ошивалась возле её дома, так было и в тот злополучный вечер. Арнольд долго не появлялся, свет в его комнате был выключен, поэтому от скуки Хельга достала из кармана свой счастливый бейсбольный мяч и принялась швырять его в стену, а после и в столб для усложнения задачи. Видимо, звук ударов о металл разбудил Мюриэль. Она завопила из окна первого этажа прямо над головой Хельги. Рука дрогнула. В следующую секунду полуподвал Мюриэль обрёл новое вентиляционное отверстие.

Очевидно, после этого инцидента пришлось искать другое место, а злая тётка стала злой. Каждый раз при случайной встрече она цокала языком и недовольно на неё смотрела, хотя деньги за окно Хельга отдала почти сразу — и это были все её карманные накопления.

Вчера Хельга её весь вечер избегала — спрашивая себя, зачем спустя столько лет она это делает, — но сейчас избежать не получится. Зато это будет взрослый поступок: встретиться со своим давним врагом лицом к лицу. Лишь бы дойти, а то пальцы она уже буквально не чувствовала.

Хельга снова шла по улице Арнольда, напротив «Сансет Армз». В столовой горел свет, и ей показалось, что она заметила сидящую фигуру, как вдруг во что-то вмазалась со звонким стуком, и кастрюля упёрлась ей в грудь.

Чёрт. Этот треклятый столб!

В следующее мгновение до неё дошло, что это мог быть за звук, и с ужасающим чувством дежавю она повернула блюдо. Скол. Прямо на когда-то позолоченном ободке.

Чёрт тебя побери, грёбаный столб!

Пока она пыталась придумать оправдания, дверь щёлкнула, и из проёма выглянула старушка Мюриэль. Да у неё слух как у летучей мыши!

— Кто там? — проскрипела она вместе с дверью.

— Добрый вечер, — протянула Хельга, хватаясь за пострадавшую сторону блюда. — От лица семьи Патаки хочу сказать большое спасибо, это ваше.

Мюриэль протянула костлявую руку, взглянула Хельге в лицо… и почему-то заулыбалась.

— А, Ольга. Куда же ты по ночам ходишь, тебе надо заботиться о малыше.

О боже.

— Отправила бы сестру свою, она всё равно без дела слоняется, пропащая.

Хельга выдавила подобие улыбки. И, пока Мюриэль не стала всматриваться в своё имущество, поспешила распрощаться практически без зазрений совести:

— Мне тут ещё кое-что вернуть надо, так что я пойду, всего доброго.

Перебежала дорогу, обернулась — старушка щурясь смотрела ей вслед. Чёрт. Пришлось подойти к крыльцу «Сансет Армз», подняться… тихо постучать.

— А что это с блюдом?.. — донеслось с другой стороны улицы, но дверь перед носом Хельги уже открылась, и она буквально в неё влетела, тут же за собой захлопнув.

Сморщилась, понимая, что наделала.

Обернулась.

Перед ней стоял Арнольд с таким видом, будто на призрака смотрел. А она вцепилась в кастрюльку занемевшими пальцами, выдвигая её вперёд, как единственное разумное объяснение.

Хотя разумного в этой ситуации ничегошеньки не было.

Две пары шорт, три розовых футболки, розовая рубашка, розовый купальник… Кажется, впервые в жизни Хельга поняла, что розовых вещей в её гардеробе как-то многовато. Особенно заметно это стало сейчас, когда половина содержимого шкафа лежала на кровати и какая-то часть — уже в чемодане. Новеньком, блестящем и тоже розовом.

Наверное, со сборами она поторопилась, до отъезда ещё неделя, но и думать ни о чём другом не могла, руки чесались сделать хоть что-нибудь связанное с поездкой. По магазинам она уже походила, причём с Мириам на пару, и они даже неплохо провели время. Подарок Арнольду подготовила — два в одном, на Рождество и день рождения, раз уж она его пропустила. Фиби и Джеральду уже похвасталась. Остальные тоже как-то об этом узнали — и точно не от Фиби, — так что надо будет передать несколько приветов. Хельга и в Сансет Армз зашла, еле отказавшись от просьб отвезти сэндвичи с тунцом и арбузом от бабушки и хлопья от дедушки, «а то как они там без нормальных американских хлопьев». Пришлось убеждать, что хлопья наверняка и в Сан-Лоренцо ничуть не хуже. Абнер тоже передал свой коронный «хрю», видимо, оправившись от разлуки с любимым хозяином. Вот бы Хельге такую короткую память.

Мыслями она была уже там. Не в заснеженном предрождественском Хиллвуде, а в джунглях, где вместо гирлянд на елях — кокосы на пальмах. Бесчисленное количество раз она прокручивала в голове тот волшебный момент, когда они с Арнольдом встретятся. Они заметят друг друга ещё вдалеке, побегут навстречу под пронзительную музыку, как в ромкомах, и… обнимутся. От последнего подкашивались коленки и изнутри прорывался какой-то глупый писк, поэтому на уроках она старалась об этом не думать. И так на её чересчур счастливую рожу все смотрели как на квадратное яблоко.

Вообще, с тех пор, как у неё появилась цель на каникулы, школа перестала так сильно напрягать. Занятия пролетали один за другим, домашку она щёлкала как орешки, а в литературном кружке, куда ходила ещё с октября, стала чуть ли не самым активным участником. За что бы она ни бралась — всё давалось просто. Неужели так и живут счастливые люди?

Хельга кинула в чемодан пару пустых дневников на случай бешеного вдохновения, цветные ручки — и решила, что на сегодня сборов достаточно.

Вечером они с Фиби запланировали пойти в кино на какую-то документалку, точнее, Фиби предложила, а Хельга по доброте душевной согласилась. Чтобы не умереть со скуки, надо было запастись мега-порцией попкорна, и Хельга проверила свою наличность.

Карманных денег осталось совсем немного после покупки подарка: на мега-порцию не хватило бы, разве что на мини. Пришлось спускаться и идти на поклонение к Бобу.

Как ни странно, он сидел на кухне и агрессивно тыкал пальцем в мобильник.

Боже. Словно неандерталец с колесом.

— Что делаешь?

— Не мешай, Ольга, я пытаюсь разобраться в этих штуках, чтобы мы не померли с голоду.

Кажется, он набирал сообщение.

— Рада, что до тебя дошло, — с каменным выражением лица она подняла большой палец. — Дай денег на кино, пожалуйста.

— Всё тебе деньги, — начал он бурчать, и Хельга закатила глаза. — На одежду давал, билеты купил, отель заказал, я миллионер, что ли?

— Я же сказала «пожалуйста».

Боб чертыхнулся, видимо, от Т9, и принялся заново набирать слово, махнув рукой в её сторону.

— Ладно, бери, бумажник в прихожей.

Хельга буркнула «спасибо», пошла в прихожую и вытащила из кошелька десятку, а потом, подумав, ещё одну. На столике рядом лежали какие-то билеты, и она присмотрелась, ожидая увидеть сладостное название «Сан-Лоренцо».

Гонолулу.

Это были билеты в Гонолулу.

Это были билеты на Гавайи. На рождественские каникулы.

Хельга протёрла глаза, потрясла головой, ущипнула себя, перевернула билеты — но ничего не изменилось. Она не спит, они настоящие. Может, это какая-то ошибка?

— Бо-о-об, а это что? — вернулась она на кухню, сжимая злосчастные бумажки и кинув их на стол перед отцом. — Что это такое?

Он посмотрел на неё как на придурошную.

— Ты читать разучилась? Это билеты на Гавайи. В отпуск.

Что-то из района сердца упало вниз. Даже не в пятки, а ещё ниже, прямо в ад.

— Ухватил по дешёвке, повезло. Вылет в четыре утра с пересадкой, но зато…

— Какие Гавайи?! — кровь в ушах стучала так громко, что Хельга почти не слышала свои крики. — Мы должны были лететь в Сан-Лоренцо! Это в Центральной Америке!

Боб на секунду опешил, но потом нахмурился.

— Впервые слышу об этом Сан-Ланейро, и хватит кричать, юная леди!

Хельге страшно захотелось на него накинуться с кулаками, и заорать ещё сильнее, и зареветь, и всё сразу, но нашлась спасительная соломинка:

— Ольга! Ольга поедет в Сан-Лоренцо, а нас там не будет!

— Ольга уже взяла билет на Гавайи. Боже, что за муха тебя укусила!

Дальше Хельга уже не слышала. Просто выпала из реальности, где её семья — мерзкие предатели, ломающие ей жизнь без малейших зазрений совести.

Кажется, на крики подошла Мириам, но что бы она ни говорила, Хельге уже было всё равно. Она убежала к себе в комнату, захлопнув дверь с такой силой, чтобы дом рухнул. К сожалению, он не рухнул.

Посреди комнаты лежал её розовый чемодан с вещами и подарком Арнольду. Подарком, который она так и не вручит.

Или вручит?

Повинуясь идее, которая молнией пронзила сознание, Хельга принялась скидывать вещи в чемодан без разбору. Полотенце, бельё, расчёска, джинсы…

Она поедет сама. Она поедет сама в Сан-Лоренцо, и никто её не остановит!

Прямо сейчас она соберёт вещи, спустит чемодан, возьмёт из бумажника Боба все деньги, выскочит на улицу, возьмёт такси, приедет в аэропорт и купит билет.

Что же там дальше…

О нет. Её не пустят на паспортном контроле. В прошлый раз с ними был мистер Симмонс. Её не пустят одну. Просто не пустят.

Хельга замерла с шерстяными носками в руке. Её всё ещё трясло, но от осознания, что ничего не выйдет, тело не хотело больше двигаться.

Она рухнула на кровать и заревела, уткнувшись в носок.

* * *

Будильник трещал уже пятый раз, и Хельга опять — сильнее, чем до этого, — долбанула по нему кулаком. Он затих, жаль не навсегда.

Ещё одно утро. Теперь до злополучного отпуска осталось три дня. Точнее, до отпуска всей её паршивой семейки, чтоб им достались самые худшие номера в отеле и с погодой не повезло.

Хельга собралась в школу, не приготовив ланч и не испытывая никакой радости, хотя это был последний день перед каникулами. В любой другой год она бы до потолка прыгала, но эти каникулы, очевидно, будут самыми ужасными в её жизни.

Мириам пыталась что-то ей сказать, пока она натягивала пальто: опять «папа забыл», «деньги вернуть нельзя», «зато в океане поплаваешь» и прочий бред. Хельга не стала её слушать — эти повторяющиеся оправдания всё равно ничего не решат. Билеты никто менять не собирался, брать новые тем более, а её протесты Боб уже назвал «блажью». Интересно, как только слово такое вспомнил.

Вечером опять будет звонить Ольга и причитать, какая она ужасная сестра, как могла забыть, что «твой Арнольдик» уехал именно в Сан-Лоренцо и как ей жаль. А затем начнёт рассказывать о Перу, Бразилии или где она там сейчас, и Хельга опять бросит трубку.

Вот бы они уже уехали поскорее. Хельга будет несчастна, но хотя бы одна в доме, если не считать какую-то соседку, которую обязательно попросят за ней приглядывать. Правда, пока никто не согласился. С чего бы это.

Уроки прошли шумнее обычного, и учителя даже не пытались успокоить предвкушающих свободу подростков. Хельга смотрела на этот балаган стеклянным взглядом и получила «E» за невыполненную домашку. Фиби на перерыве говорила что-то успокаивающее, будто это могло помочь, а Джеральд неловко предложил всем вместе сходить на каток после школы. Хельга отказалась, зная, что будет там третьей лишней.

Когда она в субботу рассказала обо всём Арнольду, на следующий день после скандала, он долго её утешал и стойко выслушивал потоки ругани, хотя, конечно, и сам был очень подавлен, она легко поняла это по голосу. Должно быть, он что-то готовил к её приезду и уж точно составил подробный план.

Как бы она хотела, чтобы этот план осуществился.

Но всё, что ей остаётся, — идти домой. Пешком и в унынии, по привычке выбрав путь мимо Сансет Армз.

Окно Арнольда, понятное дело, пустовало, как и всегда в последние месяцы. Зато в столовой сквозь занавески виднелось мельтешение, словно собралось много народа — возможно, опять что-то случилось у постояльцев.

Хельга пошла дальше, схватила немного снега, который из свежевыпавшего успел превратиться в липкий, и принялась лепить шарик. Пока она не надумала, куда его запустит — может, пройтись до дома Гарольда?

В размышлениях она резко завернула за угол. И в кого-то врезалась, от неожиданности упав на пятую точку и выронив снежок.

Напротив, точно так же упав, сидел Арнольд.

Это точно был он — лохматые светлые волосы, голова странной формы, лицо, которое снилось ей каждый день.

Это не мог быть он, но это точно был он.

— Хельга! — воскликнул как-бы-Арнольд и кинулся к ней с объятиями. А она так опешила, что даже не успела его оттолкнуть — на случай, если это всё-таки не он.

В следующую секунду она поняла, что сидит на дороге, и её обнимает Арнольд.

Настоящий.

И от этой простой мысли, взорвавшейся в мозгу как тысяча солнц, хотелось обнять весь мир в ответ, что она и сделала.

Хоть бы это был не сон, пожалуйста!

— Это ведь не сон? — спросил Арнольд, словно мысли её прочитал.

— Во сне я бы себе почки не отморозила, — пробормотала Хельга на автомате.

— Ой, прости, — вскочил он на ноги и подал ей руку. Руку она приняла, всё ещё с неверием вглядываясь в его лицо.

— Что ты тут делаешь?

— К тебе приехал, — широко улыбнулся он, и у Хельги, кажется, случился сердечный приступ. — Ну, то есть мы приехали к дедушке с бабушкой, но это была моя идея, потому что…

Договорить он не успел, Хельга задушила его в объятиях почти буквально.

* * *

— Знаешь, у нас однажды Джеральд жил, когда его родные достали, но долго не продержался.

Хельга осмотрела комнату: кровать есть и даже матрас чистый, имеется шкаф и стол со стулом. Скромно, но многого ей и не надо.

— Джеральд явно был не так мотивирован, как я.

Арнольд улыбнулся сочувственно, а его дедушка рассмеялся:

— Считай ты уже вписалась в коллектив.

Пока родители Арнольда ушли договариваться с Бобом и Мириам, Хельга начала уборку, не сомневаясь, что отец согласится — лучше уж сплавить её на время каникул в ответственные руки, чем выслушивать постоянное нытьё или бояться за спаленный дом.

Сработало.

Уже на следующее утро, не дожидаясь их отъезда и не взирая на последние попытки Мириам уговорить её поехать с ними, Хельга снова собирала чемодан. На этот раз с ещё большим воодушевлением: ей даже в самолёте трястись не придётся!

Целые каникулы с тем, кто ей по-настоящему дорог и кто ради неё сам преодолел весь этот путь.

От счастья хотелось петь, что Хельга не умела и не любила, поэтому защипала себя всю в процессе сборов — это ещё и помогло убедиться, что чудо происходит на самом деле. Она даже была готова вновь поверить в Санту, настолько волшебно всё складывалось.

Тем же днём, уже разложив вещи — комната стала почти уютной, — Хельга на минутку осталась одна. Обвела всё взглядом: стол с её дневниками и лампой-ракетой Арнольда, кровать, застеленная розовым покрывалом, пустой чемодан в углу. Вздохнула, ощущая себя ещё старше, чем обычно. И тут же об этом забыла, ведь вернулся Арнольд, и они пошли на каток с Джеральдом и Фиби.

Зимой темнеет рано, так что каток уже вовсю горел огнями, а ёлка по центру сверкала как леденец. Под пушистый снегопад и весёленькую музыку Хельга неслась по льду в своих любимых коньках, Арнольд ехал рядом, и люди вокруг были такие же счастливые, как они. Кроме Джеральда, которого Фиби учила кататься, но когда позже Хельга описывала этот день в дневнике, даже он был счастлив и ни разу не упал.

А потом они вчетвером вернулись в Сансет Армз и ужинали шумной компанией с родными Арнольда и постояльцами за большим столом. Это было как преждевременное Рождество без подарков, но свой подарок Хельга уже получила. Он сидел рядом и смеялся над шуткой дедушки, а она не могла на него насмотреться, ничуть этого не стесняясь.

* * *

Калейдоскопом закружились дни: в прогулках, встречах с друзьями и подготовке к празднику. Они украшали Сансет Армз, убирали снег, который бесконечно валил как перья из порванной подушки, устраивали баталии, совсем как в старые добрые времена из начальной школы. Повидаться с Арнольдом хотели все, даже Ронда заглянула — расфуфыренная как из телика, в белой шубе и с ещё больше раздувшимся эго. Присутствие Лайлы тоже немного напрягало, Хельга сжимала кулаки по привычке каждый раз, когда она что-то говорила Арнольду, хотя знала, что бояться нечего.

Вечера Хельга особенно полюбила — когда не было никого лишнего, когда они собирались в гостиной и слушали истории о Сан-Лоренцо, которые с мастерством рассказывал папа Арнольда. Или пекли имбирное печенье вместе с его мамой: она даже из обычной готовой смеси могла сделать что-то особенное. Или смотрели рождественские фильмы, которые Хельга раньше считала слишком слащавыми, но теперь её жизнь была такой же сладкой, и раздражение как-то отпустило.

В утро Рождества её разбудило солнце, невесть как выглянувшее из-за снежных туч. Она вскочила — хотела же встать пораньше! — быстро оделась и схватила подарок Арнольда, чтобы положить ему под дверь. Вылетела в коридор… и чуть не наступила на блестящую коробку с биркой «Хельге».

Боже, какой он милый. И как он бесит, почему сделал это первым!

Хельга, расплываясь от счастья и злобно ворча одновременно, всё-таки поднялась к его двери, оставила подарок, постучала и быстренько спустилась, чтобы спрятаться под лестницей и тайком наблюдать.

Ничего не произошло.

Она уж хотела подняться и постучать снова, но тут с другого конца коридора донеслось:

— С Рождеством, Хельга. Ты почему там прячешься?

Вот блин.

— С Рождеством, Арнольдо, — смущённо пробормотала она, вылезая из-под лестницы и неловко пятясь к двери своей комнаты, где ещё стоял подарок с её именем. — О-о-ой, что же это! Пойду открою. — Сцапала коробку, запрыгнула в комнату и закрыла дверь, чувствуя себя совсем по-идиотски. Теперь она даже не увидит, как он раскрывает подарок!

Зато коробочка с любовно выведенным именем была прямо у неё в руках. Затаив дыхание, она развернула блестящую фольгу, не как обычно разрывая, а очень аккуратно. Открыла коробку. Внутри оказалась пушистая подушка-сердце жёлтого цвета, совсем как её медальон, только по центру вместо фотографии было вышито «A + H». Вышито коряво и явно вручную.

Хельга прыснула, зажимая рот ладонью. Это был настолько девчачий подарок, что даже у неё рука бы не поднялась такое выбрать!

И всё же она знала, что не расстанется с этой подушкой до самой смерти. Нет, даже в гроб её пусть положат, как фараонам клали самое ценное в пирамиды.

Хельга приоткрыла дверь и заглянула в щёлочку — Арнольд стоял внизу, разматывая последнюю обёртку. Хорошо, что она догадалась сделать несколько слоёв. Наконец он увидел подарок, его лицо озарилось удивлением и яркой улыбкой: там был альбом специально для гербария в красивой деревянной обложке. Когда Хельга заметила его в магазине, сразу поняла, что он идеально подойдёт.

Она вышла, прижимая сердце к груди.

— Чтобы ты не присылал их по одному в письмах, лучше привези сразу альбом, когда вернёшься.

— Обязательно, — он взял её за руку, и наступил тот самый романтический момент, когда в фильмах обычно происходит поцелуй. Хельга задержала дыхание.

И в коридор вышел мистер Хьюн, совершенно бесцеремонно зевая. Они еле успели отскочить друг от друга и пожелали ему счастливого Рождества, хотя Хельга была готова сделать это Рождество для него последним.

Момент они упустили, но праздник потёк дальше своим чередом.

Это было и правда счастливое Рождество, полное смеха, тепла и надежд.

Хельга застыла, язык прилип к нёбу, а в голове крутилась одна-единственная мысль: «Скажи уже что-нибудь».

— Привет, — растерянно сказал Арнольд, будто прочитав эту мысль. — Давай я возьму, у тебя наверное руки замёрзли, — и забрал кастрюльку.

Теперь с посудиной стоял он, и неловкость стала даже более неловкой.

Язык от нёба всё ещё не отлип, иначе Хельга бы уже бросила «бывай» и выскочила наружу. Прямиком в холод и разборки с Мюриэль. Может, поэтому и не отлип?

Как же она тупо сейчас выглядит. Ещё и пальцы так окоченели, что не разгибаются.

— Прости, хочешь чаю? — спросил Арнольд с таким участием, словно если бы она отказалась, это оскорбило бы его хозяйские чувства.

Ну… оскорблять она ведь его не планировала?

Так что Хельга кивнула и осторожно пошла за ним следом на кухню.

Обстановка — по крайней мере, здесь — была примерно какой она помнила, разве что стало пустовато. А ещё пахло какими-то пряностями.

Арнольд убрал кастрюльку, и тут Хельга поняла, что забыла кое-что важное:

— Спасибо за паэлью, — собственный голос показался слишком хриплым, и она прокашлялась, — неплохо вышло.

— Рад, что понравилось, — улыбнулся он рассеянно и указал на ближнее к ней место за столом: — Присаживайся, — и включил чайник.

Хельга расстегнула пальто, села. Ситуация была ещё более сюрреалистична, чем днём, и это ощущение почему-то развязало ей язык:

— Даже не спросишь, что это было?

Арнольд усмехнулся и кивнул в сторону столовой, окна в которой выходили на дорогу и, соответственно, на дом Мюриэль:

— Несложно догадаться, ты только от одного человека можешь так удирать.

Хельга фыркнула, но он продолжил:

— Не понимаю, чего ты боишься, она наверняка забыла уже про окно.

— Во-первых, я не боюсь, — закатила глаза Хельга. — Во-вторых, у неё теперь есть новый повод, — пробормотала и на вопросительный взгляд Арнольда отмахнулась: — Забудь. Дольше одной чашки я не просижу, не переживай. Мне бы только пальцы согреть.

Кажется, язык развязался даже чересчур — это из-за тепла её так пришибло?

— Оставайся сколько хочешь, — ответил он, доставая кружки и заварочный чайник. — Зелёный или чёрный?

— Лучше полусухое, но зелёный тоже сойдёт.

А вот это было точно лишнее. Но Арнольд только рассмеялся, и Хельга поняла, что не слышала его смех уже целую вечность.

Впрочем, смешливое настроение быстро исчезло, стоило только ему сесть на соседний стул. Теперь, когда они были на расстоянии вытянутой руки, и между ними стояли чашки, слишком сильно это походило на встречу днём. И, судя по повисшему молчанию, Арнольд тоже её вспомнил.

— Эм… — протянула Хельга, формулируя тему на ходу, — как Центральная Америка?

— Отлично, — с готовностью подхватил Арнольд, — то есть, проблем в бедных районах хватает, но в последние годы волонтёров стало больше, да и финансирования, так что справляемся.

— Ого, — закивала Хельга с умным, как она надеялась, видом, — неужели мир всё-таки становится менее поганым, а то порой и не скажешь.

— Неравнодушные люди всегда есть, просто не все знают, куда применить свой потенциал.

— А ты, значит, помогаешь им раскрыться? — спросила Хельга слишком саркастично, сама того не желая.

— Уже нет, как видишь, — пропустил он её сарказм мимо ушей и принялся разливать настоявшийся чай по кружкам.

Хельга не думала, что такое возможно, но Арнольд стал ещё спокойнее и невозмутимее, чем был в детстве. И как у него это получается? Ей бы такое умение не помешало, на работе как минимум.

Правда, на его лице отпечатались следы усталости, теперь Хельга это заметила — по мелким морщинкам на лбу, отстранённому взгляду, по щетине, которая почему-то была темнее, чем шевелюра.

Да, она откровенно на него пялилась, пока он разливал чай и продолжал говорить:

— Решил, что тут я нужнее. Стоило понять это раньше, но лучше поздно, чем никогда.

Очевидно, он имел в виду стариков, и Хельга не знала, что на это можно ответить. Спец по родственным связям из неё был никакой. Но сказать что-то надо было, и она выдавила:

— Ты и там был нужен. Нельзя быть в двух местах сразу.

Боже, какая «глубокая» мысль, на премию по философии тянет, не меньше.

Она уткнулась в ароматный травянистый пар и отхлебнула чай. Чашка была явно из какого-то старого сервиза, как и чайник, нежно-голубая и немного потускневшая. Хельга обхватила её ладонями, и пусть пальцы можно было обжечь, так она их хотя бы чувствовала.

— А как Сиэтл? — прозвучал встречный вопрос.

— Стоит, — подняла она взгляд. Арнольд внимательно слушал, пришлось продолжить: — Меня устраивает. Но был бы он не в двух часах езды отсюда, было бы лучше.

— На другом континенте, например?

— Как минимум. Но меня бы и там достали, а так хотя бы работа неплохая.

Арнольд заулыбался:

— Твоя газета в школе была очень популярна. Помнишь?

Хельга не сразу поняла, о чём речь, но когда поняла — захотелось одновременно провалиться сквозь землю и стереть эту самодовольную ухмылку с его лица.

Тогда они соревновались, кто победит, правдивое издание или жёлтые страницы, и Хельга с треском проиграла. Конечно, было глупо называть журналистикой своё откровенное враньё и сплетни, но:

— Из нас двоих журналистом стала именно я, — язвительно сказала она. — И я всё ещё думаю, что правда — унылое говно.

— Сейчас я согласен с тобой больше, чем тогда, — примирительно вскинул он руки.

Господи, нашёл что вспомнить. От возмущения её прям в жар бросило, пришлось стянуть пальто и повесить его на спинку стула.

— Твоя сиэтловская газета выходит онлайн? — зачем он это спрашивает? — Я бы почитал. Мне всегда нравилось, как ты пишешь.

И снова тон его стал серьёзным, честным, а оттого бросающим в мурашки.

— Местные новости тебе вряд ли будут интересны, — отмахнулась она. — К тому же, ты всегда преувеличивал мои таланты.

— Раньше бы ты сказала, что я их преуменьшаю.

— Люди меняются, — выгнула Хельга бровь и взглянула ему прямо в глаза, но долго не выдержала и первой отвела взгляд.

Он долил чай и спохватился:

— Ой, я же забыл, — и принёс из столовой вазочку с печеньем. Видимо, сам его подъедал, когда сидел за тем столом.

Против печенья Хельга ничего не имела и взяла одну штуку, чтобы не наглеть.

Надо же, имбирное. Рождество уже давно прошло.

И вкус такой знакомый…

— О боже, — вырвалось у неё против воли. — Это ведь…

— По рецепту мамы, — кивнул Арнольд. — Здорово, что ты помнишь.

— Даже при всём желании не смогла бы забыть, — улыбнулась Хельга, пока не поняла, что наверное он имеет в виду не только печенье. А то самое Рождество, когда они его готовили вместе.

И сразу стало как-то душно от потока воспоминаний, настолько счастливых, насколько несчастны оказались последующие. Вернулся даже горький вкус обиды, заглушая вкус печенья, но Хельга сумела его подавить и взять себя в руки.

Однако Арнольд каким-то образом это заметил.

— Извини, не хотел тебя расстраивать.

— Меня уже ничто не способно расстроить, — сказала она так уверенно, что даже сама в это почти поверила. Возможно, и он поверил. Либо сделал вид.

— Тогда предлагаю обмен. Я тебе рецепт, а ты мне — название своей газеты.

Хельга удивлённо смотрела на его хитрую улыбку и думала: всё-таки люди меняются. Хотя чертовщинка в нём всегда была, просто никто это не замечал. Кроме неё.

— Ладно, — протянула она спустя долгую паузу. — Ты всё равно его узнаешь, даже если не от меня. «Seattle News».

— Оригинально.

— О да.

— Значит, ты интервью берёшь у людей? — спросил он так, словно не мог представить её в этой роли.

— Думаешь, я их только распугивать умею? — с прищуром ответила Хельга, а он принял нарочито задумчивое выражение. — Да иди ты! Я отличный репортёр. Но сейчас больше редактор.

— Я рад, что ты нашла своё призвание, — уже без издёвки сказал Арнольд. И это опять заставило её смутиться.

— Рецепт гони.

— Окей, слушай, — он придвинулся с заговорщицким видом. — К готовой смеси добавь чайную ложку мускатного ореха.

Хельга ждала продолжения, но он только смотрел на неё и опять издевательски улыбался.

— И всё?

— Ага.

— Ты издеваешься.

— Неа.

Но издевается ведь!

— Я столько лет не могла понять, чего не хватает, и это был грёбаный мускатный орех?

— Не повезло тебе, — сочувствующе поджал он губы, и это ещё сильнее взбесило.

— Я все эти годы могла просто написать тебе и узнать эту грёбаную деталь!

О чёрт.

— Да, действительно. Могла бы и написать, — спокойно сказал Арнольд, но Хельга знала, что за этим спокойствием кроется обида не меньше, чем у неё. Зря она это ляпнула.

А с другой стороны… может, самое время? Что ей терять?

Нечего. Нечего ей терять, всё и так уже давно потеряно.

Хельга вздохнула.

— Кто-то из нас должен был это сделать. Мне жаль, что у тебя смелости не хватило.

Он молча смотрел в чашку, и она сочла это позволением продолжить:

— Чтобы ты знал, мне тоже было тяжело. Я много раз писала ответы, один раз даже закинула в ящик, и пришлось его взламывать, чтобы достать. Чуть не поймали тогда.

Наверное, забавная история с матерящимся почтальоном была бы сейчас неуместной, поэтому Хельга вернулась к менее приятным вещам.

— Наши пути разошлись, такое бывает. Тебе ли не знать. Я просто… хотела сделать этот процесс менее растянутым, как пластырь оторвать — резко, чтобы потом стало легче.

— Надеюсь, стало, — поднял он наконец взгляд. И на этот раз отвести свой Хельга уже не смогла, хотя желание сбежать в Сиэтл прямо сейчас было невыносимым.

— Ты бросил меня. Не строй из себя невинность.

— Я был готов продолжать столько, сколько придётся. Мне было плевать на расстояние.

— Зато мне было не плевать, — горько улыбнулась она. — Думаешь, я хотела бежать за тобой в джунгли? Или жить одними письмами? У нас не было будущего, просто признай это.

На последней фразе она повысила голос, и он тоже не сдержался:

— Тогда почему ты это не сказала? Ты поддерживала моё решение, а потом просто исчезла! На звонки не отвечаешь, на письма тоже, а потом я узнаю от Джеральда, что ты перешла в другую школу. Что мне было делать?

— Перестать мне писать! — закричала Хельга. — Ты что, намёков не понимаешь?

— Так я перестал!

— Спустя полгода! Ты хоть представляешь, каково мне было их читать?

— Читать?! Я буквально писал в пустоту!

— Вот и надо было заткнуться!

В звенящей тишине было слышно только стук сердца в ушах.

— Твою мать, Хельга, как ты меня бесишь.

И за миллисекунду до того, как он её поцеловал, она уже знала, что он это сделает.

Второго января её родители должны были вернуться домой, а Арнольд — вернуться в Сан-Лоренцо. Хельга в праздничном блаженстве потеряла счёт времени, очнувшись только первого числа, после весёлого и шумного Нового года, когда они всем Сансет Армз пускали салюты с крыши дома.

Утро было тихим, ясным и тоскливым. Хельга ковырялась в тарелке с хлопьями, пропуская рассказ Арнольда о чём-то из джунглей мимо ушей. Понимая — это последний их день вместе, надо провести его с максимальной пользой, выжать все приятные эмоции, какие только найдутся. Но от такого напора эти эмоции лишь разбегались в разные стороны, оставляя после себя удушающую пустоту. Хельга хотела радоваться, но не могла, и от этого не могла радоваться ещё сильнее.

Арнольд взял её за руку, и от неожиданности она вздрогнула.

К счастью, на кухне они сидели одни — взрослые после Нового года имели привычку долго спать. Возможно, это было связано с пуншем.

— Хельга, — начал он, и его голос, как всегда, магическим образом успокаивал, — ты ведь знаешь, что это не навсегда.

— А вдруг тебя укусит змея, ты станешь Снэйкмэном и не сможешь жить в городе? — спросила она серьёзно, и он не менее серьёзно ответил:

— Буду жить в канализации, а по ночам бороться с преступностью.

— Звучит как план.

— Могу и тебя укусить, если хочешь.

Хельга не выдержала и хихикнула.

— Сложновато мне будет стать президентом.

— Тебя и змеиный хвост не остановит, — отмахнулся Арнольд.

Снова повисла тишина, но уже не такая унылая. А потом они смотрели мультики, хоть это и было слишком по-детски, а потом гуляли до самого вечера и безуспешно дрессировали Абнера. А потом — Хельга показала Арнольду недавние стихи и небольшой глупый рассказик о принцессе, которая не хочет быть спасённой. Показывать было страшно, не зря она тянула до последнего, но ему так понравилось, что он попросил написать что-нибудь о рыцаре и прислать рассказ в письме.

Она согласилась, хотя лишнее напоминание об отъезде мгновенно испортило ей настроение, словно и не было этого беззаботного дня.

В ту ночь ей снилось будущее. Где они женаты, у них двое детей, но Арнольд почему-то застрял на Марсе, и она строит ракету на заднем дворе дома, чтобы его оттуда забрать. Когда ракета наконец достроена, их дети уже выросли и хотят на Луну. Так что Хельга по пути забрасывает их в лунный кратер, куда они приземляются как шарики от пинг-понга, а сама летит дальше. На Марсе ей снова становится тринадцать лет, но Арнольд… ему почему-то восемьдесят. Она видит его покрытое морщинами лицо и начинает реветь, и ревёт так сильно, что просыпается.

Тяжёлое дыхание, тусклый свет из окна. Комната в Сансет Армз, уже почти родная.

Хельга встала с кровати, пошатываясь от головокружения, нацепила тапочки и прямо в пижаме вышла в коридор с одиноко горящей лампочкой. Поднялась по лестнице к комнате Арнольда. Замешкалась на мгновение. Открыла дверь, зашла и бесшумно закрыла её за собой.

Сквозь стеклянный потолок светила луна. Арнольд спал, но, судя по напряжённому выражению лица, спал плохо. Хельга подошла чуть ближе.

Нет, он не выглядел на восемьдесят, всё было в порядке. Если не считать того, что завтра он снова улетит за тысячи миль, и увидятся они лишь через несколько месяцев.

Хельга не сдержалась и вздохнула. И вдруг Арнольд открыл глаза, так внезапно, что она почти испугалась.

— Хельга? — пробормотал он еле разборчиво и сел на кровати. — Что случилось?

Блин, а что сказать-то?

— Эм… — до неё наконец дошло, насколько она похожа на маньячку из фильма ужасов, но не уходить же теперь, когда он и так проснулся. — Пришла проверить, в порядке ли ты. Может, ты совсем разнежился в тёплом климате и… заболел от холода.

Очень убедительно.

Арнольд посмотрел на неё сонным взглядом, потёр глаза и свесил ноги с кровати, хлопнув рядышком, чтобы она присела. И Хельга присела, хотя видеть его в пижаме было слишком неловко.

— Расскажешь, что приснилось?

Она уже набрала воздуха в лёгкие, чтобы отрицать само существование у неё каких бы то ни было кошмаров, но воздух вышел с ещё одним вздохом.

— Я боюсь, что ты не вернёшься, — выдавила Хельга после долгих раздумий.

— Почему? Мы же вернёмся в мае.

— Я знаю, но… — боже, слова давались с большим трудом, — тебе там нравится.

— Ну да, — растерянно ответил он, даже не раздумывая, и от этого стало ещё тревожнее. — Тебе бы тоже понравилось. Но это не значит, что я хочу там остаться.

Хельга хотела ответить, что блага цивилизации ей всё-таки дороже условных аборигенов, и наслаждаться дикой природой она бы точно не смогла. Хотела ответить, но Арнольд её обнял, и слова мигом вылетели из головы, оставив только сонное уютное тепло.

Наверное, ради него она бы и в джунглях смогла жить. Почему бы и нет.

Они ещё поболтали немного — о том, как будет здорово вместе в школе, как Арнольд сможет хвастаться своими познаниями на биологии, как Хельга победит на всех литературных конкурсах. И незаметно, в какой-то момент просто заснули в обнимку.

Утро началось с громкого стука.

— Коротышка, вставай! Я твои гренки любимые сделал.

Хельга не успела ничего понять, как её накрыло одеялом по самую макушку.

— Спасибо, дедушка! Я скоро спущусь.

Чёрт, она же в кровати Арнольда!

Остатки сна как рукой сняло, теперь она беззвучно молилась, чтобы никто из его родных не решил к нему зайти. Было смутное подозрение, что её присутствию они не обрадуются. Мягко говоря.

Хельга вспомнила про тапочки, которые наверняка лежали возле кровати, и сердце забилось ещё быстрее. К счастью, дедушка Арнольда вскоре ушёл, но она так и лежала под одеялом не дыша.

А в следующее мгновение её ослепил яркий свет, и непонятно, солнце это было или улыбка Арнольда, склонившегося над ней.

— Доброе утро, — сказал он, и Хельга заметила на его щеках румянец, а на голове — натуральное гнездо, настолько взъерошенные были волосы.

Наверное, она сейчас выглядела ещё хуже, поэтому надо было срочно сваливать.

— Доброе, репоголовый, — пробормотала она и выбралась из одеяла полностью, вскочила, чуть при этом не упав, нацепила тапочки и ринулась в сторону двери.

— Стой! — он приоткрыл дверь и внимательно осмотрел коридор. — Всё чисто, можно идти.

Она кивнула, ощущая себя суперагентом, и прошмыгнула вниз по лестнице, забегая сразу в ванную и заметив, что забыла ночью закрыть свою дверь. Бестолочь.

Уже в ванной Хельга смогла отдышаться, осознать происходящее и треснуть себя по башке пару раз. Вломилась к нему посреди ночи, заснула в его кровати — это было настолько неправильно, что черти в аду бы аплодировали!

Это было настолько неправильно, насколько и будоражаще, как будто она читала очередной любовный роман. Мысли о романах вгоняли её в ещё большую краску, и Хельга не знала, сможет ли в ближайшее время смотреть Арнольду в глаза без риска расплавиться в постыдную лужицу и стечь в ад к тем самым чертям.

Смотреть в глаза всё-таки пришлось, хотя после завтрака она моментально убежала к себе под предлогом сбора вещей. Сборы уложились в десять минут, остальное время до обеда она строчила в дневнике с таким усердием, что исписала ручку.

Арнольд был чем-то занят, но после обеда, когда пришла пора ей возвращаться в ненавистный дом Патаки — о, отбросить бы то имя! — он пришёл, чтобы её проводить, и сам спустил чемодан на первый этаж. Признаться честно, она справилась бы лучше, но благоразумно промолчала на этот счёт.

Внизу была вся его семья, они мило попрощались — Хельга заверила, что дойдёт сама с помощью Арнольда и прерывать сборы из-за неё не стоит. А ещё пожелала приятной дороги, надеясь, что рейс отложат как минимум на месяц. И тут же почувствовала укол совести, ведь эти люди приняли её как родную — да что там, отнеслись к ней в разы сердечнее, чем семья настоящая. Бабушка даже сэндвичи с тунцом и арбузом приготовила, потому что «до Сан-Франциско на конях три дня пути».

Дорога была неудобной во всех смыслах. Везти чемодан по снегу оказалось непросто, не поднимать тему совместной ночёвки — тоже. Арнольд, видимо, смущался, и ей хотелось засмущать его ещё сильнее, несмотря на собственное состояние.

— Ты в курсе, что храпишь во сне?

— Чего? — он аж остановился. Забавный.

— Сильно так. Тебе бы пазухи проверить.

Он выглядел таким растерянным, что она расхохоталась.

— Да шучу я.

Как ни странно, он не засмеялся, хотя шутка точно удалась, только улыбнулся как-то слабо, и взгляд был скорбный. Это трагическое выражение лица напомнило ей тот день, когда он рассказал об отъезде.

О нет.

— Хельга, я сегодня кое-что узнал от родителей.

Нет-нет-нет.

— Им предложили…

— Молчи.

— …возглавить отдел в Сан-Лоренцо, и это… постоянная работа.

Арнольд ждал её реакции, но она смогла лишь запоздало прошептать ещё одно «молчи».

Они смотрели друг другу в глаза, а в воздухе ещё витал призрак умершего веселья.

Праздники закончились.

Поцелуй был порывистым, требовательным и имбирным.

Хельга ответила на него не задумываясь, но тут же в голове взорвался сноп чувств и мыслей: как она полжизни этого ждала — как это неправильно, — как давно запретила себе об этом думать, какие мягкие у него прикосновения — как это неправильно, — как она зла на него и на себя, как хочется продолжения — как это неправильно, — как будто не было всех потерянных лет — но были, и был Алекс, и это неправильно, и ей нужно остановиться.

Хельга отстранилась, положив ладонь ему на грудь, ощущая жар даже сквозь свитер и с удивлением понимая, что они теперь стоят посреди кухни. Взгляд Арнольда из затуманенного сразу стал осознанным, а затем растерянным.

— Я не могу.

Этого хватило, чтобы кроме растерянности появился стыд, и он отошёл.

— Боже, прости, не знаю, что на меня нашло, — положил руку на лоб и провёл ей по волосам, ещё больше взъерошив. Хельга вдруг подумала, что он похож на воробья, и глупо хихикнула. Арнольд снова выглядел растерянным.

— Извини. Дело не в тебе, я просто… — как бы не показаться лузером? — недавно кое с кем порвала.

— Оу, — протянул Арнольд, — мне жаль.

Хотя сожаления она на его лице не увидела, только едва заметный след улыбки. И это чуть не заставило её саму улыбаться безо всякой причины, так что она поспешно бросила «мне пора» и вцепилась в пальто, висящее на стуле.

— Я тебя провожу, — не спросил, а утвердил он, словно это было само собой разумеющимся, и ушёл за курткой. Хельга не стала спорить с его джентльменскими порывами.

На улице было свежо и тихо, если не считать приглушённый шум трассы вдалеке и отзвуки сирены скорой помощи. Мюриэль не вышла, хотя Хельга была уже почти готова принять ответственность за пострадавшее блюдо. Ну, нет так нет.

По сравнению с центром Сиэтла в спальном районе Хиллвуда было даже слишком тихо для девяти (или десяти?) вечера, словно в доме престарелых. Вряд ли кто-то её возраста мог бы захотеть здесь жить.

А… ну да.

Арнольд шагал рядом, засунув руки в карманы, и о чём-то думал.

— Ты всерьёз это решил?

— М? — посмотрел он на неё.

— Снова открыть Сансет Армз. Ты и правда это сделаешь?

— Да.

Исчерпывающий ответ, но ей было недостаточно.

— Ты ведь мог бы продать его и жить где хочешь. За историческое наследие неплохо бы накинули сверху.

— Наверняка, но я не хочу его продавать.

Хельга прикусила язык, чтобы не ляпнуть что-то вроде «нельзя принимать такое решение только из-за чувства вины». Это не её дело.

Свой дом она продала бы без зазрений совести, и вскоре, судя по всему, придётся этим заняться вместо матери — её ведь даже ребёнок облапошит. А Ольгу с перепадами настроения вообще лучше к покупателям не подпускать.

Значит, после продажи больше не будет причин сюда возвращаться.

Наконец-то.

Больше ничего не будет вызывать лишних воспоминаний. В том числе и о сегодняшнем дне, полном тупых решений и неловкостей.

Хельга взглянула на Арнольда, опять задумавшемся о чём-то, и мысленно пожелала ему счастья, так искренне, как только смогла. Он был хорошим человеком — не ангелом, как она по дурости называла его в детстве, а просто хорошим человеком, — и если кто-то заслужил на свете счастья, то такие люди как он. Кто помогает другим, пытается сделать мир лучше, даже если это тщетно, и совершенно не думает о себе. Впрочем, именно поэтому счастье такие люди не принимают, а раздаривают всем подряд. Глупо. Но заслуживает уважения.

— Хельга.

Он остановился, и ей тоже пришлось. Оказывается, они уже почти пришли — крыльцо виднелось через пару домов.

— Что?

— Прости, что причинил тебе боль, — сказал он серьёзно, так, что ей нестерпимо захотелось пошутить.

— Ты не так плохо целуешься, — заулыбалась она, и Арнольд тоже.

Спустя паузу решила добавить, пряча взгляд в мокром тротуаре:

— Мне жаль, что я тогда не ответила. Я должна была всё объяснить.

Как ни странно, от произнесения этих слов и правда стало чуточку легче. Может, именно так очищается карма?

Арнольд протянул ей ладонь для рукопожатия.

— Друзья?

Хельга чуть не поперхнулась наивностью вопроса — странно предлагать дружбу спустя десять минут после того, что друзья обычно не делают, — но…

— Почему нет, — и пожала его руку.

В конце концов, это ни к чему не обязывает.

— Спасибо, что проводил. Я пойду, — она снова спрятала руку в карман, и он сделал то же самое, — завтра автобус рано.

— Спокойной ночи. И удачной дороги.

— Тебе то… в смысле тоже спокойной ночи.

Господи, ну не может она не облажаться.

Хельга остановилась у крыльца, всё ещё морщась от собственной нелепости, обернулась: Арнольд ушёл уже довольно далеко, чтобы не попадать под свет одинокого фонаря. Она закурила, отметив, что при нём сдерживалась, будто он бы её осудил. Глупость, конечно. Максимум прочитал бы нотацию, и то — теперь она уже была не уверена.

Взрослый Арнольд ожидаемо оказался не таким, каким она его представляла в своих детских фантазиях. Оно и понятно, фантазии эти произрастали на благодатной почве любовных романов и с реальностью не имели ничего общего, как она поняла ещё в колледже, во время первых отношений. Вторых, если судить не только по «взрослым» атрибутам, хотя что может быть более присуще взрослым, чем разбитое сердце.

У Арнольда тоже были эти вторые отношения. С кем-то, где-то — нет, известно где. Он признавался кому-то в любви, строил планы, обжигался. Пожалуй, именно это было для Хельги самым тяжёлым: представить, что у него параллельно шла своя жизнь. Не краткая сводка сплетен от общих знакомых, не страничка в фейсбуке, на которую она однажды зашла из любопытства, а настоящая жизнь, такая же настоящая, как её собственная. Эта жизнь сделала его Арнольдом сегодняшним. Немного осунутым, уставшим — совсем не героем её фантазий. И к лучшему, ведь слащавого Арнольда из фантазий она бы наверняка уже придушила.

Хельга докурила и зашла в дом, где, судя по тишине, все уже спали. Поднялась в не-свою-гостевую комнату, на этот раз для приличия смыла косметику перед сном, завела будильник. И ещё долго ворочалась, мучительно считая оставшиеся до подъёма часы, а когда наконец заснула, незатыкающиеся мысли обо всём сразу и там её нашли.

Утром, потягивая на кухне кофе и с каждым глотком всё меньше желая смерти, Хельга проверяла рабочую почту и представляла, как уже завтра ворвётся в офис. Чем меньше она пропустит, тем меньше потом разгребать, а отпуск пусть засунут себе в выхлопное отверстие. Не для того она горбатилась последние годы, чтобы тратить неделю на скорбь. Тем более по тому, кто этого не достоин.

Звякнуло оповещение, внезапно от фейсбука, внезапно о добавлении в друзья.

Арнольд Шотмен.

Значит, насчёт друзей он вчера не шутил. Интересно.

«Принять».

— Доброе утро, сестрёнка, — вплыла на кухню Ольга, налила сок и села напротив.

— Доброе, — буркнула Хельга абсолютную ложь, понимая, что кофе допить не получится.

— Скоро выходишь? У тебя автобус через час?

— Ага, — продолжала она пялиться в телефон.

— Мама вчера сказала, что ты предложила продать дом. Думаешь, это хорошая идея?

— Ага.

— Наверное, ей и правда так будет легче. Может, переедет ближе к нам, заведёт друзей на новом месте. На неё больно смотреть, она тут совсем одна.

— Ага.

— Только надо найти хорошего риэлтора и обязательно всё проконтролировать, ты ведь знаешь, она такая рассеянная. Ох, где бы время взять, сестрёнка, ты не представляешь, сколько всего надо сделать перед родами. Я просто как белка в колесе.

Хельга мельком на неё взглянула: наигранно несчастное выражение идеального лица, даже покрасневшие почему-то глаза и нос дополняют картину, призванную растопить сестринское сердечко. То ли аллергия, то ли опять ревела по нелепому поводу — в принципе, не важно.

— Я этим займусь, — выдавила Хельга, зная, что всё и так к этому пришло бы, и допила кофе одним глотком.

— О, спасибо, это так мило с твоей стороны, — заворковала Ольга, взяв её за руку, и Хельга заставила себя это вытерпеть. — Мне так тебя не хватает, сестрёнка. Давай видеться почаще. Я так скучаю по нашим разговорам.

По каким же?

— У вас с Алексом точно всё в порядке? — о нет, зачем она начала. — Я случайно заметила, как тебя провожал Арнольд, и…

— Мне пора на автобус, бывай.

Хельга схватила телефон, предусмотрительно оставленный в коридоре рюкзак и выскочила из дома под возмущения сестры, мол, хотя бы попрощайся с мамой. Причём Хельга была не против, если бы та успела проснуться, но терпеть Ольгу ещё хотя бы минуту означало лишиться человеческого достоинства. К тому же, Мириам всё равно не особо расстроится, если вообще заметит.

Уже сидя в автобусе, когда за окном проносился пригород Хиллвуда, а в наушниках играло что-то бодрое, Хельга снова открыла фейсбук. В личке ничего нового не было.

А что она ожидала там увидеть?

Ответ напрашивался сам собой, но Хельга от него отмахнулась и полезла прокрастинировать в ленту обновлений у друзей.

Фото со счастливыми рожами, еда, репосты глупых цитат, ещё больше счастливых фото… Надо же, Кристин замуж выходит, хотя клялась, что лучший брачный договор — трудовой. Не дай бог ещё на свадьбу позовёт. А это кто, Джеральд, что ли? Ну и бородища, повезло, что на радио его никто не видит. Хотя фанаткам зашло, судя по количеству лайков, чего и следовало ожидать.

Ладно, раз уж Арнольд теперь в друзьях, можно зайти…

Если бы было на что смотреть.

Его страница интереснее не стала: всё такие же репосты благотворительных акций, большая часть на испанском, всё тот же аватар — как бы случайное фото с эмблемой его организации, очевидно, с рекламного буклета или сайта. Арнольд на нём кому-то что-то увлечённо объяснял. Хельга на месте маркетологов точно сделала бы его главной рекламной звездой — загорелый высокий блондин с тёплой улыбкой, да у них бы пожертвования Амазонкой лились! Такую возможность упускают.

Она приблизила фото, вгляделась в пиксели. Подумала, что в жизни он симпатичнее.

Вспомнила прошлый вечер. Почувствовала, как горят щёки.

Чёртовы щёки, что за подростковая реакция? Будто она не целовалась ни разу. Да столько целовалась, что книгу можно писать! И в местах более романтичных, между прочим! Как, например, на океанском пляже, куда Алекс её отвёз сразу после выпускных экзаменов, а она настолько вымоталась, что продрыхла в машине всю дорогу. Вода была холодной, зато пляж пустым, и они так классно провели время… если не считать выгребание песка из всех доступных мест впоследствии.

Да уж. Почему-то от этих воспоминаний щёки не загорелись, хотя повод был куда весомей. Осталось только кисло-сладкое чувство ностальгии — к приятному, но невозвратному, что хотелось сохранить в максимально первозданном виде, как музейный слепок.

И кто знает, сколько ещё таких слепков ей предстоит обнаружить, раскопать и поставить на полку. Явно занятие не на один вечер, но торопиться некуда.

Музыка в наушниках сменилась на медленную, а пейзаж за окном проплывал серой массой. Дорога впереди была достаточно долгой, чтобы упереться головой в стекло и попытаться задремать, но глаза не закрывались, и взгляд постоянно соскальзывал на телефон.

Нет. Не будет она ему писать.

Это всё ещё неловко. Хотя, конечно, он первый её добавил.

Это бессмысленно — у неё и так друзей хватает.

Хотя, конечно, с ним очень комфортно, как может быть комфортно только с другом детства, даже если вы сто лет уже не виделись.

Это неудобно. Хотя… это ведь просто переписка.

Он в другом городе, у него своя жизнь, он сам сделал первый шаг, у них всё равно ничего не выйдет — нет буквально ни одной причины ему не писать.

Кроме того, что ей страшно, но со страхом Хельга никогда не церемонилась.

«Поделись секретом, как получаться на фотках нормально, а не так, будто по тебе проехал асфальтоукладчик».

Отправить.

Арнольд складывал вещи в чемодан аккуратной стопкой, положив в центр альбом для гербария, который подарила ему Хельга. Он уже представлял, как его заполнит — наконец-то другие книги можно будет открывать без опаски, что оттуда вылетит лист папоротника или шалфея. Ещё столько всего надо найти! Интересно, он успеет до мая?

Если подумать, то времени осталось не так уж много. Всего пять неполных месяцев. Почти столько же пролетело, а они будто на той неделе приехали в Сан-Лоренцо.

Арнольд мысленно составлял ждущий его там список дел: подарить Раулю футболку «Hillwood Black Sox», раз уж он заинтересовался бейсболом (кстати, надо взять свою любимую биту); проверить гнездовье амазонских зимородков, которое случайно нашлось у реки; помочь папе с крышей, а то не успели разобраться до отъезда; написать Хельге письмо. Наверное, письмо можно начать уже в самолёте, чтобы отправить при первой возможности.

Мысли о Хельге сразу перетекли в воспоминания о сегодняшнем утре, и стало так приятно-неловко, что пришлось ускорить сборы.

Потом Арнольд обнаружил чехол от старенького «Полароида», который они взяли с собой на каникулы, но самой камеры нигде не было. Решив, что она у родителей, Арнольд схватил чехол и пошёл до их комнаты на первом этаже.

Ещё в коридоре, не дойдя до двери, он услышал голоса.

— …но мы должны быть там, Майлз. И ему ведь тоже нравится.

— Это слишком сложный выбор для двенадцати лет.

Арнольд замер.

— Почему? Разве плохо, если он выберет жить с родителями?

— Стелла, он здесь вырос.

— Я знаю, — мама вздохнула и заговорила тише: — Мы столько всего пропустили. Я просто хочу, чтобы он был с нами.

— Я тоже. Давай не будем торопиться с ответом. Решим это вместе.

Разговор был странный и тревожный. Словно речь не о пяти следующих месяцах, а о чём-то большем. Но о чём и почему, Арнольд понять не мог, хотя чувствовал — это крайне важно.

Так что, поборов стыд от подслушивания собственных родителей, он подошёл к приоткрытой двери и тихонько постучал. Она открылась шире, лица мамы с папой озарил испуг.

— Простите, я нечаянно… вот, — протянул он чехол от камеры. — Что-то случилось?

Родители растерянно переглянулись. Похлопали по дивану, чтобы он сел рядом. И всё рассказали: о предложении возглавить отдел благотворительной организации, который откроют в Сан-Лоренцо летом, что придётся жить там постоянно, что решение ещё не принято и не будет приниматься без Арнольда. Что главное для них — его счастье. Что они его любят больше всего на свете и готовы вернуться в Хиллвуд, если он этого захочет. Что они всегда будут рядом.

Арнольд слушал молча. Глаза щипало, к горлу подступал комок. Осознание того, что ему предстоит, давил на плечи огромной каменной плитой. Его личной каменной плитой, которую никто с ним разделить не способен.

Он вернулся к себе, упал на застеленную кровать и пролежал так непонятно сколько, пока дедушка не позвал его на обед. Видимо, они с бабушкой ещё не знали, и Арнольд постарался вести себя как обычно, хотя получалось из рук вон плохо. На обеде он почти ничего не съел, а когда настал момент провожать Хельгу, судорожно подыскивал слова, понимая, что придётся рассказать ей неутешительные новости уже во второй раз.

Каникулы были такими сказочными, а теперь он всё испортит.

Они шли по заснеженной дороге и вместе везли чемодан. Из-за снега приходилось идти медленно, но будь воля Арнольда, он шёл бы ещё медленнее.

Хельга наверняка воспримет его слова слишком остро. Подумает, что он уже всё решил, и решение это не в пользу Хиллвуда. Или примется убеждать его, что даже если он не вернётся, она поймёт и будет в порядке. Словно он мог бы в это поверить.

А может, она психанёт и убежит, оставив его с чемоданом и сожалением.

Или рассвирепеет. Или расплачется. Или разочаруется.

И непонятно, что хуже.

— Ты в курсе, что храпишь во сне?

Ну, такого вопроса он точно не ожидал, поэтому встал как вкопанный. Хельга залихватски улыбалась.

— Чего?

— Сильно так. Тебе бы пазухи проверить.

Она выглядела как шкодливый кот. Ему безумно хотелось посмеяться сейчас вместе с ней, а не говорить то, что он должен сказать.

— Хельга, я сегодня кое-что узнал от родителей, — её улыбка погасла. — Им предложили…

— Молчи, — но ему пришлось договорить.

— …возглавить отдел в Сан-Лоренцо, и это… постоянная работа.

Арнольд мучительно долго подбирал слова, чтобы объяснить всё остальное, и этого хватило, чтобы на её лице успели мелькнуть все негативные эмоции разом.

— Я ещё ничего не решил, — затараторил он наконец. — И они не решили. Возможно, мы просто вернёмся в Хиллвуд. Но я хотел, чтобы ты знала.

Не было ли это эгоистично с его стороны? Может, не стоило ей рассказывать?

— Прости, — выдохнул он, ожидая чего угодно.

Но получил лишь объятия — неуверенные и какие-то отчаянные.

Арнольд обнял её в ответ, уткнувшись носом в воротник куртки, и надеялся, что время магическим образом остановится.

Оно и правда остановилось. Или они просто обнимались целую вечность.

— Давай тебя клонируем, — приглушённо сказала Хельга и шмыгнула носом.

— Давай.

Прощание было тяжёлым, гораздо тяжелее, чем он представлял ещё до того как узнал новости. Уверенность, что через пять месяцев они вновь встретятся, рассыпалась песком в руках.

«Я вернусь, обещаю». Он произнёс это твёрдо, чтобы припечатать сомнения, и фраза надолго засела в его голове, повторяясь с разными интонациями — то упрямо, то обречённо.

Этот день принёс ещё один болезненный разговор.

Дедушка нахмурился, почесал подбородок и уточнил, когда нужно дать ответ. Папа сказал — до весны. Дедушка задумался, а бабушка непривычно серьёзно заявила:

— Что бы вы ни решили, так тому и быть.

И добавила шутливо, толкая дедушку локтем:

— Меньше народа, больше кислорода.

Конечно, в итоге он тоже отмахнулся, мол, до весны ещё как до Луны, а даже если вы решите там остаться, прилетать в гости никто не запрещал, думайте сами, как вам лучше.

Арнольд не знал, как лучше. И мама с папой тоже не знали.

В самолёте, на полпути к Сан-Лоренцо Арнольд пытался начать письмо для Хельги. Родители дремали на своих креслах рядом, в иллюминаторе проплывали облака, блокнот лежал на откидном столике.

«Привет, Хельга. Как ты?»

Глупый вопрос. И что писать дальше, непонятно — как ни в чём не бывало рассказывать о полёте? О возвращении в деревню? О погоде?

Ещё никогда письма не казались ему такими пустыми и бесполезными. Разве сможет её утешить листок бумаги с писаниной двухнедельной давности? От телефона и то больше толку. Если бы в деревне ловила связь, можно было бы выпросить у родителей мобильник, но, видимо, звонок раз в неделю — большее, что ему доступно.

Письмо за всю дорогу так и не домучилось, как бы Арнольд ни пытался. А стоило только выйти из самолёта, как тёплый ветер с тысячью знакомых ароматов выдул из головы на время все тревоги. В Сан-Лоренцо цикадами шумел вечер. Добраться до деревни можно было только завтра, так что пришлось остановиться в городе, ещё более шумном и пахнущем стрит-фудом.

Они сидели на крохотном балкончике гостиничного номера и ужинали хрустящими эмпанадами, обмакивая их в сальсу. Где-то играла живая музыка, на чёрном небе сияла полная луна. Родители выглядели более расслабленными — возможно, из-за вина, но и Арнольд чувствовал себя спокойно, хотя пил только лимонад.

Может, воздух тут какой-то особенный? А может, он просто устал, и надо немного отдохнуть.

Утро началось с ослепительного солнца, даже слишком ослепительного после недели в зимнем Хиллвуде. Было так здорово оказаться в лете и снова ходить в шортах вместо тёплой куртки, но слепить на Рождество снеговика не из грязи тоже неплохо.

Арнольд поймал себя на мысли, проведет ли он здесь всю следующую зиму. Испугался этой мысли и отогнал её прочь.

* * *

«Привет, дорогая Хельга.

Надеюсь, ты в порядке — в тот момент, когда это читаешь, ведь как ты сейчас, я узнаю уже завтра, когда тебе позвоню. Так жаль, что мы говорим лишь раз в неделю. Как бы я хотел, чтобы тут ловила связь…

Честно говоря, это письмо далось мне тяжело. Я не знаю, как загладить вину, что расстроил тебя новостями и испортил впечатление от каникул. Но ведь они были замечательными, да?

Будь у меня телепорт, это бы решило все проблемы, и тогда бы ты смогла побывать здесь. Нет, даже без телепорта ты должна здесь побывать! Пусть на Рождество не срослось, но срастётся же когда-нибудь? Представь, как мы уже взрослыми приедем сюда вместе, и никто нас не остановит.

Все мои рассказы о Сан-Лоренцо просто ничто в сравнении с реальностью, правда. А ведь это всего одна страна. Сколько же интересного в остальных? У тебя тоже кружится голова от представления, как огромен наш мир?

Знаешь, в последние дни я много думал о будущем. И кое-что понял: неважно, что я выберу или выберут родители, неважно, какие проблемы будут перед нами стоять, я хочу, чтобы ты была со мной. Чтобы мы исследовали этот мир вместе. Звучит самонадеянно, но такая у меня мечта.

А пока буду стараться учить математику — был бы в школе, уже бы выгнали за неуспеваемость.

Скучаю по тебе. Арнольд»

* * *

«Привет, Арнольдо.

Как я уже сказала по телефону, не надо строить из меня кисейную барышню. Да, новости были отстойные, но я выдержу. Ты главное себя чувством вины не загоняй.

Хоть у нас и новый семестр, всё по-старому уныло. Единственное, что заслуживает внимания, — вечер поэзии, который объявили на четырнадцатое февраля. Тема соответствующая. Пока не знаю, стоит ли записываться, но препод в литературном кружке советует попробовать. Читать стихи о любви со сцены будет… по меньшей мере стрёмно. Но если бы ты сидел в зале, было бы ещё более стрёмно, так что может и к лучшему, что ты не здесь.

Дома всё ещё странности. Боб с Мириам слишком хорошо отдохнули, я их такими довольными давно не видела. Или вообще никогда. Подозреваю, что дело было в моём отсутствии. Ольга скоро закончит слоняться по Южной Америке и вернётся сюда, жду этого с содроганием. Нелёгкое будет времечко.

Так что готовь телепорт, мне бы он точно не помешал.

И да — отличная мечта. Я в деле.

Тоже по тебе скучаю. Хельга»

Хельга ввалилась в квартиру с кофе в одной руке и бумажным пакетом с продуктами в другой. Квартира встретила её душным молчанием. Хельга открыла окно, впустив сырой воздух и шум машин, осмотрелась — на месте вещей Алекса зияли пустоты, словно это была игра «найди двадцать отличий» с тоской в виде главного приза.

Она разложила продукты, заметив, что вся посуда чистая. Представила, как он размышляет, ставить посудомойку в теперь чужом доме или не обращать внимания. Наверное, он даже пытался выбрать второй вариант, но любовь к порядку оказалась сильнее. Как всегда.

Хельга включила ноут, устроилась в кресле с кофе и пончиком и клятвенно заверила саму себя, что только немного поработает, а потом сразу за уборку — чтобы квартира не выглядела как сыр с дырками.

Когда она очнулась, на улице уже стемнело.

Что ж, значит, не судьба ей сегодня убираться, зато в выходные она обязательно это сделает. Конечно, если не будет других планов.

Она потянулась, размяла затёкшую шею, включила свет, привычно ощущая себя вампиром под солнцем, и разогрела нехитрый ужин. А после вернулась к ноуту и открыла фейсбук, решив, что теперь и беседу можно продолжить, спустя столько времени с последнего сообщения — чтобы сразу было понятно, кто тут занятой человек.

— Тебе стоит прийти на встречу выпускников, удивишься 100% :)

Пфф, что она там забыла?

— А тебе откуда знать, ты же сам на них не ходишь :)

— Вот поэтому собираюсь сходить :)

Неужели пригласит пойти вместе?

Хельга уже выбрала из вороха отмазок самую неоспоримую, но он так и не продолжил. Странно.

— Я ни разу не была и тебе не советую. Смотреть на постаревшие лица еще хуже, чем в свой ID.

— Да ладно, не так уж много лет прошло. Когда еще идти, если не сейчас?

Хельга усмехнулась — сложно было с этим не согласиться.

— В 70, когда половина помрет уже :)

— То есть в 70 морщины тебя смущать не будут?)

— В 70 меня ничего смущать не будет)

На мгновение она представила себя в старости: вредной и ссохшейся бабулькой, в которой жизнь теплится на одной только злости и ностальгии по былым временам. Хотя зачем представлять, она и сейчас примерно такая. Разве что зубы все свои.

Может, и правда сходить на эту дурацкую встречу?

В младшую школу, конечно. Со средней и старшей её вообще ничего не связывает, кроме нескольких полезных знакомств.

— Ну и когда будет парад старперов?

— :)) Вроде в мае собирались.

И даже не спросил, чего она вдруг передумала. Странно-странно. Но до мая ещё куча времени, чтобы снова передумать.

Хельга опорожнила забитую до верха пепельницу в форме кленового листа, вспомнила, что много лет назад они с Алексом купили её в Ванкувере. Это была поездка в золотую солнечную осень, пропахшую блинчиками и первым признанием в любви. С его стороны, конечно. Она решилась это сказать гораздо позднее.

Наверное, ему тогда было тяжело. Наверное, ему часто было с ней тяжело.

Хельга всмотрелась в полки, пытаясь угадать в следах на пыльном дереве скрытое послание, но видела только пустоту — а что раньше стояло на её месте, не могла вспомнить. Какие-то статуэтки? Может, фото в рамке?

Ай, плевать. Если не помнит, значит, туда им и дорога.

* * *

Суматошное рабочее утро выбило из неё все сторонние мысли — возможно, поэтому она мазохистически любила рабочие утра.

В офисе никто не удивился её появлению в разгар отпуска. Напротив, особо смелые ещё и докопались, почему вчера работала из дома, хотя она и не должна была. Шеф просто махнул рукой, явно потом ещё месяц будет ворчать, что она не ценит его заботу. Стажёры в панике изображали бурную деятельность.

На планёрке Хельга была в каждой бочке затычкой, навёрстывая упущенные полнедели. Отхватила репортаж о проблемах на вокзале, которые сама же вчера и заметила, отчиталась за стажеров — не зря весь прошлый день подчищала за ними, утёрла нос выскочке Линде и придумала материал на следующий выпуск. Шеф оценил её настрой, остальные не очень, но их никто не спрашивал.

На репортаж стажёры поехали с ней, и Хельга ощутила себя мамой-уткой очень бестолковых утят. За каких-то пятнадцать минут дороги они умудрились задать столько вопросов, в том числе личных, что она всерьёз раздумывала уволить одного из них в качестве устрашения. Осталось только выбрать: Бойкую, Долговязого или Хипстершу.

— Ты когда-нибудь увольнял стажёров?

— Увольнял — нет. Переводил в другой отдел, пока они себе на стройке палец не оттяпали — было дело. А что, сильно лажают?

— Сильно бесят :\

— А существуют в природе те, кто бы тебя не бесил?)

— Нет, я бы и тебя сейчас уволила.

Хорошо хоть в процессе интервью работников и управляющего стажёры оказались полезными — только это и спасло их от участия в голодных играх, которые Хельга уже представляла. Кстати, ставила бы на Бойкую, она была самой беспринципной, пусть и не менее наивной, чем остальные.

Уже в офисе, печатая статью и предварительно загрузив стажёров работой по самую макушку, Хельга пошла на перекур — обмыслить заключительный абзац. В курилке, как ни странно, никого не было.

— Ну не знаю насчет хостела. Прикинь, сколько людей будет меняться каждый день, это тебе не постоянная аренда.

— Так интереснее :) И я ещё не решил, сперва ремонт надо закончить. И вообще начать)

— Удачи с этим) Может, когда закончишь, ничего уже не будет хотеться.

— Если возникнут проблемы с мотивацией, обращусь к тебе за целительным пинком :)

Хельга набирала на телефоне «это ты по адресу, обращайся», когда напротив кто-то цокнул.

— Впервые вижу, чтобы ты так улыбалась, — протянула Эми, доставая сигарету из пачки. — Ты точно на похороны ездила?

Хельга шумно вдохнула, закатив глаза, и дала ей прикурить.

— Глупости не говори. И да, гроб в церкви на свадьбу не ставят.

— Смотря какая свадьба, — затянулась Эми. — Так что, кто он? Или не он?

— Ты его не знаешь, — капитулировала Хельга, зная, что бесполезно с ней спорить. — И ничего нет.

— Ну-ну, по тебе видно.

Даже Эми иногда бесила.

* * *

Недельный выпуск отправился в печать, а пятничная Хельга — домой, смотреть баскетбол в компании пива и снэков. И Арнольда, если можно считать компанией переписку в фейсбуке.

— Ты видел, что он творит?!

— Охренеть О_о у них ни малейшего шанса.

— Я ж говорила! Хоть ставки делай, я всегда права.

— Не всегда, но тут согласен)

Лохматая, краснощёкая и в пижаме, с заляпанными в чипсах руками — и телефоном, соответственно, тоже, — она давно не чувствовала себя так беззаботно.

После они ещё долго болтали. Сначала об играх: Хельга рассказала, как однажды в колледже комментировала бейсбольный матч, и от обилия нецензурной лексики её больше никогда не приглашали; Арнольд рассказал, как пытался привить бейсбол в Сан-Лоренцо, но со страстью местных к обычному футболу это было безнадёжно.

Потом говорили о колледже: они оба учились в Хиллвуде, правда, на разных концах города. Хельга помнила, как боялась тогда встретить его и как однажды встретила. Тот случай они обсуждать не стали, хотя ей после пива так и хотелось всё высказать — как он мог забыть, что это было между третьим и четвёртым курсами? Неужели только она мучилась, ещё долго пытаясь выкинуть эту встречу из головы?

А потом каким-то образом речь зашла об отношениях.

— Ничего особенного, просто не ужились вместе. Меня бы даже устроило, если бы мы жили раздельно, но он так не хотел.

— Наверное, даже это не помогло бы, поэтому и не хотел?

— Не знаю. Может быть. Отстань. Раз ты такой умный, то почему один?

— Не такой уж умный, как оказалось. Тоже ничего не вышло, по разным причинам.

У Хельги аж засвербило где-то в мозгу от желания узнать эти причины.

— Чё, бросила?

Это было дико грубо даже по её меркам, но дико интересно.

— Не, оба так решили.

— Значит бросила :) Не парься, в нашем клубе неудачников ещё много места.

Он быстро съехал с темы, и она впиваться не стала, вдруг это тоже случилось недавно. Не хватало ещё, чтобы он там ревел.

В юности Хельга часто представляла Арнольда в отношениях с кем-то другим. Порой чтобы причинить себе боль, и тогда картинка была тошнотворно радостной, а порой — чтобы причинить боль ему, хотя бы в собственных мыслях. В таких сценариях он оставался одиноким, несчастным и почему-то лысым. Среднего варианта без перегибов никогда не существовало. Возможно, потому что он был наиболее близок к правде, и в этой правде для Хельги места бы не нашлось, даже в виде воспоминания.

Она ужасно хотела спросить, думал ли он о ней хоть иногда, как будто это бы что-то изменило.

Но не успела, отрубилась прямо на диване под тихий бубнёж телика, увидев сообщение «спокойной ночи, Хельга» только утром.

Пытаясь подобрать наиболее пафосный синоним слову «нежность», Хельга зависла и укусила карандаш. Поняла, что пить хочется, потянулась за бутылкой колы не глядя — и случайно зацепила что-то локтем.

Письмо Арнольда упорхнуло на пол. Она быстро его подняла, положила рядом и разгладила, словно извиняясь.

Письмо пришло вчера, надо было сразу написать ответ, чтобы уже отправить, но не вышло. Значит, напишет сегодня.

Но сперва есть другое срочное дело: закончить чёртов стих о чёртовой влюблённости к завтрашним чтениям. Угораздило же её оставить всё на последний момент, как будто двух недель не хватило!

Может, «мягкость»? Нет, звучит не пафосно.

Весь январь прошёл как в тумане. Хельгу бросало из крайности в крайность: то она пялится в стену, так долго, что узор из обоев плывёт перед глазами; то закидывает себя целым скопом занятий, лишь бы не оставалось времени и сил пялиться в стену. За полтора месяца она столько фильмов посмотрела, что чувак в видеопрокате вздрагивал при её появлении, столько тренировалась, что никто с ней играть уже не хотел, столько рубилась в приставку, что второй джойстик подряд отправился в мир иной.

И, конечно, ничто из этого ни капельки не помогло. Болоту, в которое превратилась её душа, было плевать, стена впереди или экран телевизора. Всё тонуло в бессмысленности.

Лишь письма Арнольда вызывали в ней хоть какие-то эмоции, но их всё равно было недостаточно, чтобы написать такие же тёплые слова в ответ.

Даже звонки по субботам проходили словно на автомате: спросить, как дела, выслушать длинный монолог с кучей новостей и чужих имён, порадоваться за очередное достижение, будь то подъём на скалистую гору или успехи в испанском. На встречный вопрос отшутиться парой забавных историй из школы, благо всегда есть что рассказать, пожаловаться на родителей и на приехавшую Ольгу. Ничего не говорить о будущем, а то он опять начнёт извиняться, оправдываться и заверять её, что вернётся.

Хотела бы она в это поверить. И жить беззаботно до самого мая, когда он на самом деле приедет, и всё будет как прежде.

Но болото оставалось внутри, отравляя её ядовитыми парами и шепча: ты не заслуживаешь, чтобы к тебе возвращались.

Хельга наконец подобрала синоним: «ласка». Вот только чем больше строк появлялось на бумаге, тем яснее становилось, что это стих вовсе не о любви. Слишком много в нём грусти и сожалений — соплей, проще говоря.

Она вырвала лист, скомкала и запустила в полёт. Попробовала ещё раз: сначала шло неплохо, но в итоге опять скатилось к страданиям. Это должен быть ненавязчивый стишок о влюблённости! Она ведь столько лет по Арнольду сохла, кому как не ей разбираться в этом лучше всего?

Можно, конечно, написать всё по-честному. Что влюблённость часто заканчивается ничем, что ты мучаешься в одиночку, а тот второй даже не подозревает. Что если даже решишься на признание, тебя скорее всего отошьют или сделают вид, что ничего не случилось. И взаимности ты будешь добиваться ещё долго, и если добьёшься, в один прекрасный день всё накроется медным тазом, и ты снова останешься одна.

Хельга вырвала, скомкала и выбросила второй лист вслед за первым. Взглянула на свой несчастный потрёпанный дневник, на письмо Арнольда. Тяжело вздохнула и пошла в ванную, просидев там непонятно сколько, а когда мыла руки, её пронзило озарение.

Влюблённость бывает взаимная! Необязательно страдать годами, если всё складывается быстро и само собой. Как у Фибс и шляповолосого, например — после приключений в джунглях они просто начали встречаться, и это было так естественно, что теперь трудно представить другой расклад. Никаких тебе драм и и страданий, сплошное счастье. Вот про кого писать надо!

Строки рождались в голове и просились наружу, Хельга поспешила к себе, но замерла на пороге комнаты.

На её месте внаглую сидела Ольга и внаглую читала её дневник.

— Ты чё творишь?! — завопила она как раненый лось, подлетела к потерявшей всякую совесть сестрице и выхватила драгоценную книжечку из её когтистых лап.

Вид у Ольги был радостный и вдохновлённый, даже чересчур, будто она что-то задумала.

— Хельга, это потрясающе! Я и не знала, что ты пишешь, твои стихи чудесные!

Хельга фыркнула, всё ещё злая от макушки до пят, и очевидная лесть на неё не подействовала.

— Это мой дневник, ты не имела права его читать, — отрезала она.

— Я зашла, чтобы позвать тебя в театр, и увидела на полу смятые страницы. Ну и бардак тут, кстати, — Ольга обвела взглядом комнату, похоже, не осознавая, в какой опасной близости кулаки Хельги от её лица.

— Сама иди в свой театр.

— Ну, как хочешь, — пожала плечами Ольга, поднялась со стула, оправив юбку. — Кто бы мог подумать, что моя сестрёнка такая талантливая, — она хотела потрепать Хельгу за щёку, но та увернулась и указала ей на дверь.

Наконец-то снова оказавшись в тишине и одиночестве, Хельга вернулась к прежним мыслям, усилием воли подавив раздражение, от которого даже лицо покраснело.

Так, стих о нормальных отношениях…

То ли из-за явственной картинки друзей перед глазами, то ли от желания иметь такое же — стих родился очень легко. Он был воздушным и игривым, немного клишированным и местами не в такт, но Хельга удовлетворённо выдохнула. Будет что декламировать на завтрашних чтениях. Главное, чтобы без аншлага в зале, и так стрёмно.

Интересно, Фиби с Джеральдом поймут, о ком речь?

Интересно, будь тут Арнольд, он бы обиделся, что она не про них написала?

Хотя, будь тут Арнольд, она бы написала про них. Может, вышли бы такие же беззаботные строки, а может, и более глубокие: как бархатный вкус какао, тепло объятий и планы на совместное будущее.

Прошлым летом, когда только начались каникулы и ещё не было известно, что их ждёт впереди, они говорили о колледже. Непонятно, с чего вдруг, просто фантазировали — как поступят в Лигу Плюща, или в Калифорнийский, или вообще в местный, неважно, лишь бы оба в один. Как будут ходить вместе на пары, прогуливать иногда, жить в общаге. На первом курсе ему стукнет девятнадцать, а ей вообще двадцать. Каким же они будут взрослыми, свободными и счастливыми.

Возможно ли теперь такое?

Может, он вернётся хотя бы к колледжу?

Защипало глаза, и Хельга вскочила как ужаленная. Надо чем-то себя занять, срочно.

Спектакль, на который повела её Ольга, оказался ровно таким скучным, как она и представляла. Зато когда пытаешься уловить смысл происходящего и впечатываешь ладонь в лоб от нелогичности, не приходится думать ни о чём другом.

А другое поджидало её в комнате, мирно лежало на столе и напомнило о своём существовании, когда она вернулась домой.

Хельга перечитала письмо в бесчисленный раз и вздохнула, понимая, что если не напишет ответ сегодня, не сможет отправить его завтра.

«Привет, милая Хельга.

Как твоя подготовка к вечеру поэзии, уже написала стихи? Волнуешься? Я был бы рад их прочесть, конечно, если ты захочешь. Уверен, они замечательные, ведь их написала ты. И уверен, что всё пройдёт отлично, так что не переживай)

Представляешь, то гнездовье зимородков ожило. Правда, внутрь я заглянуть не могу, это нора в обрыве берега реки, но они постоянно летают туда-сюда, гнездо строят. Такие красивые, зелёно-оранжевые.

Учу ребят играть в бейсбол, это тяжело. Скучаю по нашему полю, по нашей команде…

По тебе очень скучаю. Вроде бы недавно виделись, а всё равно.

Скоро весна, и нам с родителями надо будет принять решение. Честно скажу, мы пытаемся это обсуждать, но вселенная словно издевается, всегда что-то происходит и мешает. Мы так и не решили, но наверное, я должен поехать в Хиллвуд, а их уговорить остаться.

Я видел, как им тяжело устроиться в городе, тяжело привыкнуть к этому времени. Если бы я спал десять лет, тоже был бы в шоке. Знаю, что мы это уже обсуждали с тобой, но у меня не выходит из головы мысль — они должны быть здесь, это их призвание.

Не знаю, смогу ли их уговорить. Но мне придётся.

Извини, что гружу тебя этим. И извини, что до сих пор не решил. Я очень хочу вернуться в Сансет Армз, к дедушке и бабушке, к тебе и нашим друзьям, правда хочу. Просто всё стало таким сложным.

С любовью, Арнольд».

Это было его самое длинное письмо за полгода, и лучше бы вместо второй половины он снова писал о дурацких зимородках или папоротниках. Хельга бы с радостью вытерпела бесконечный монолог восхищения очередным кустом, муравьём или обезьяной, только бы не читать болезненные строки о том, как он разрывается.

Хельга не представляла, каково ему. Чтобы родителей не хотелось оставить в лесу добровольно, чтобы бабушка и дедушка не были абсолютно чужими людьми, с которыми видишься раз в столетие. Наверняка тяжело, когда тебе есть из чего выбирать.

Ей всегда выбирать было не из чего — у неё всегда был только он.

Даже когда их «отношения» ограничивались воздыханиями с её стороны, этого хватало, чтобы не чувствовать себя одинокой.

А теперь он вроде бы есть, но вроде бы его нет. И даже если он вернётся, лучше не станет, он так и будет разрываться. А если его родители вернутся с ним, он снова будет нервничать, глядя на их неудачи, и винить во всём себя.

Он всегда винит себя. Дурак.

Хельга вертела в руках карандаш, пытаясь хотя бы начать письмо, и очень вовремя в дверь постучали — Ольга позвала на ужин.

За столом сестра трещала что-то о своих планах на преподавание, родители что-то спрашивали, а Хельга молча поглощала: качество готовки в этом доме сильно выросло с приезда Ольги, вот уж что можно поставить ей в плюс.

Она даже не заметила, как разговор перешёл на неё.

— Сестрёнка, ты должна показать маме и папе свои стихи. Вот увидите, она настоящий гений.

Да господи, только хотела её похвалить. И зачем она вечно суёт нос куда попало?

— Нечего там показывать, успокойся.

— Смотрите, кто засмущался! — пропищала Ольга максимально противно. — У тебя большое будущее, сестрёнка. А если перейдёшь в школу с уклоном, это повысит твои шансы на престижный колледж.

Хельга закатила глаза: бред какой-то, расшумелась, будто она Эмили Дикинсон, не меньше. К счастью, отцу было плевать, а мать не пошла дальше вялого интереса.

Уже в своей комнате, снова гипнотизируя письмо, Хельга всё-таки собрала мысли в кучу и выжала ответ.

«Привет, Арнольдо.

Стих написала, вроде бы даже вышло неплохо, положу тебе копию в конверт. Можешь быть абсолютно честен в критике, а ещё скажи, если тебе это кого-то напомнит :)

Завтра четырнадцатое, так что с праздником! Наверное. Я всё равно считаю этот день недоразумением. Ещё завтра чтения, как ты знаешь, и я практически не волнуюсь, не знаю почему.

Приму твоё решение, каким бы оно ни было. Только не надо делать это из-за меня, ладно? Я большая девочка, переживу.

Береги себя, не лезь к бедным птицам и до связи в субботу.

Твоя в любом случае, Хельга».

— Я тут календарь открыл — суббота, значит :) Будешь отмечать?

Хельга стояла в очереди за кофе, когда сообщение пришло, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чём речь. Суббота — вроде планов нет — неужели какой-то праздник — ой, это ведь двадцать шестое марта. Что, уже?

— Спасибо за испорченное утро) Только я забыла о бренности бытия.

Она напечатала ответ одной рукой, расплачиваясь картой на кассе, и прищурилась: а зачем он спросил о планах? Уж не рассчитывает ли на приглашение?

— Отмечать не буду, как и все годы с совершеннолетия, так что формально мне всё ещё восемнадцать. Да, это так и работает.

— Лол, как скажешь)

Пронесло. Не то чтобы она не хотела его видеть — странная мысль, надо обдумать позднее, — но устраивать полноценный день рождения означало бы лишиться рассудка, либо в процессе, либо до того, как эта чудесная затея пришла бы ей в голову.

И дело не только в унылом осознании, что ещё один год пролетел, а осталось их скорее всего не так уж много, судя по генетике с отцовской стороны. И не в выжатых из пальца поздравлениях, как будто рождение — её заслуга, хотя был бы выбор, она бы вообще не рождалась. Чтобы отметить этот день, надо собрать в одном помещении тех, кого можно считать друзьями или как минимум приятелями. Именно это и вызывало больше всего головной боли: как организовать или куда пойти, сколько потратить, а главное, кого позвать.

С коллегами было неплохо завалиться в бар в пятницу или даже посреди недели, если сильно припекло. С друзьями из колледжа встречались метко, но редко, потому что раскидало их по разным штатам. С одноклассниками из старшей и средней школ общение дальше фейсбука не заходило, и то если ей или им что-то было нужно. Из младшей осталась только Фиби, у которой и своих дел по самую макушку.

Вроде бы знакомых много — но те, что близко, не близки, а другие с каждым годом становятся всё дальше.

Когда был Алекс, за компанию она его не считала. Наверное, зря. Он даже пытался в первый год отношений устроить ей праздник, но быстро понял, что это бесполезно, весь вечер глядя на её кислую рожу. Позднее этот случай всплыл на приёме у очередного психотерапевта, и Хельга не смогла объяснить, почему вела себя так, будто от неё что-то требуют, вместо того чтобы расслабиться. Старания Алекса вызывали в ней лишь раздражение. Причём не только в тот день.

Ну, в этом году ей не придётся терпеть даже поздравления на работе — суббота ведь. Можно шляться по городу с утра до вечера ради иллюзии жизни вокруг, получить халявный кусок торта в той пекарне, где у неё есть карточка постоянного клиента, прокатиться на пароме, а ближе к ночи приползти домой и отрубиться без задних ног.

Чтобы не было времени остаться наедине с мыслями, отскакивающими от светлых пустых стен съёмной квартиры.

В четверг планы внезапно изменились.

Она опять ждала свой утренний кофе и пялилась в телефон, когда в поток новостей вклинилось сообщение:

— Доброе :) Слушай, я послезавтра еду в Сиэтл по делам и заодно хочу город посмотреть. Раз уж так совпало, ты не будешь против, если присоединюсь к твоим блужданиям?)

Смешок вышел слишком громким. «По делам», ну конечно. Как он будет выкручиваться, если проведёт с ней весь день и не сможет соврать, что уже «дела» свои решил? Хельге не терпелось это увидеть, но пока и подыграть можно:

— Окей, поработаю гидом за бесплатный ужин (хот-дог ужином не считается). Теплее одевайся, на пароме сильный ветер. И не думай меня поздравлять, а то окажешься за бортом.

Только она отправила, как бариста начал звать Ольгу, и оказалось, что её имя опять неправильно записали. Классика.

В пятницу вечером Хельга зачем-то навела марафет, просидев в ванной добрых два часа и каждую минуту оправдывая свои старания тем, что личный новый год надо встречать в идеальном виде. Разумеется, это ради неё же самой, и вовсе не существует мизерного шанса, что завтра в квартиру она вернётся не одна.

В субботу утром, заранее выпытав, во сколько Арнольд приезжает, Хельга крутилась перед зеркалом, подбирая свитер из дюжины разных. Потом поняла, что ведёт себя как дура и свитер всё равно не видно под пальто. Намотала шарф покрасивее, как в одном лайфхаке с ютуба.

На месте она оказалась раньше времени, встала в стороне, чтобы спешащие люди не затоптали, и открыла фейсбук от нечего делать. Арнольд был в сети.

— Прохожу мимо вокзала, встречу тебя, что ли. Твои дела ведь не займут полдня?

Он прочитал моментально, будто держал их диалог открытым.

— Не, это быстро. Спасибо, что встречаешь, скоро буду :)

Было в этой фразе что-то уютное, что заставляло кровь разливаться теплом по телу. Хельга расстегнула пальто, поглядела на табло с часами, выкинула старые чеки из карманов, полистала новости, не вчитываясь даже в заголовки, снова поглядела на часы, почти вышла наружу и закурила, но сдержалась.

Наконец время подошло, и она принялась высматривать в толпе блондинистую голову, а нервный стук внутри стал почти барабанным.

Кажется, он заметил её раньше, чем она его — из-за надетой шапки, — и уже шёл навстречу, улыбаясь. Хельга тоже заулыбалась. Только бы не слишком широко, а то её волнение станет очевидным, и он поймёт, как она рада встрече.

— Привет, — сказал он, приблизившись, и поправил лямку рюкзака. — Извини, что пришлось ждать.

— Привет, всё нормально, — ответила Хельга, и её рука сама собой тоже принялась поправлять шарф. — Пойдём, — развернулась она и скорее пошла к выходу, чтобы холодный воздух привёл её в чувство.

Действительно привёл: она осилила смол-ток и даже смогла узнать, куда ему нужно «по делам». Арнольд назвал точный адрес, и он был как раз по тому маршруту, который она продумала для сегодняшней прогулки. Как удобно.

Они шли в сторону высоток даунтауна, подгоняемые ветром и молчанием.

— Какая крыша необычная, — наконец произнёс Арнольд, и Хельга не глядя знала, о чём он.

— Башня Смита, самый старый небоскрёб в городе, — сказала она тоном гида, который оказался весьма противным. — Сначала покажу тебе одно интересное место, а потом можешь дела свои делать. Кстати, что за дела?

Вот сейчас он посыпется.

— Да так, в банке. Просто в головном офисе… — он даже не смог закончить свой туманный ответ. Хельга хихикнула. Арнольд вздохнул, рассмеявшись: — Я так и не смог придумать, если честно. Твоя взяла.

— Само собой, — победоносно ухмылялась она, глядя на его профиль. — Я тебя насквозь вижу. — И чуть не споткнулась, засмотревшись.

Даунтаун сиял стеклом и белым камнем над их головами, выглянуло солнце, чтобы тут же скрыться за вечными сиэтловскими тучами. Хельга то и дело вворачивала факты с википедии: вчерашняя подготовка не прошла даром, что-то она запомнила. Арнольд внимательно слушал и на неё смотрел чаще, чем по сторонам.

Двадцать минут пешком, поворот на незаметную улочку — здесь притаился театр комедии, и все стены переулка были облеплены жвачками, словно пещера разноцветными камушками.

— Нифига себе, — выдохнул Арнольд, присматриваясь к стенам со смесью любопытства и брезгливости.

— Моё самое любимое мерзкое место, — Хельга была очень довольна его реакцией, ещё и потому, что комбинация Арнольд+жвачка навевала ностальгию. — Предлагаю оставить свой след, — она вытащила из сумки мятный Орбит.

И они оставили, рядом с граффити непонятной чупакабры.

А потом взяли кофе, чтобы не продрогнуть по пути, и двинули к Спейс-Нидл. Здоровенную вышку в форме НЛО было сложно не заметить из любой точки города, и вид с неё открывался потрясающий. Особенно после заката, над морем ночных огней. Но до такой романтики они с Арнольдом ещё не доросли, подумалось Хельге, и она тут же одёрнула себя: ещё не доросли?

На смотровой площадке у него было такое восхищённо-ребяческое лицо, что и она сама почувствовала себя девчонкой. Он забавно испугался, когда понял, что вместо пола — стекло, а под ним двести метров до пёстрого ковра улицы. Они сфоткали свои ботинки рядом на его фоне, наснимали панораму города и залива, хотя погода, как всегда, была нефотогенична.

На обратной дороге до паромной пристани их мелкой моросью настиг дождь. Хельга достала зонтик, и теперь они шли чуть ли не под руку, плечом к плечу.

Болтали ни о чём и обо всём сразу, как будто мало было болтовни в фейсбуке на протяжении последнего месяца. Хельга наконец расслабилась и перестала сыпать фактами как самый занудный в мире фонтан, просто рассказывала о своей жизни здесь и обо всяких чудиках, с которыми сталкивалась по работе.

Когда они дошли до пристани, дождь естественно прекратился.

Вскоре паром отплывал от берега с ними на борту, ветер стал ещё более холодным и сырым, но ради вида можно было и задержаться на палубе. Хельгу успокаивал серо-кирпичный силуэт города. Иногда она садилась на этот паром просто так, доезжала до острова Бейнбридж и обратно, смотрела на воду и тем самым прочищала мысли.

А ещё на пароме можно было поесть, что они и сделали, накинувшись на сэндвичи как голодные звери.

— Мне нравится город, — сказал Арнольд позже, когда они сидели с чаем у окна, потому что кофе здесь был ужасный, и медитировали на горизонт.

— Ты и десятой доли его не видел, — усмехнулась Хельга, — рано судить.

— Это ведь чувство, а не логический вывод. Просто нравится, и всё.

Хельга могла бы привести сотню недостатков Сиэтла, но не захотела. Вдали он и правда казался лучше, чем вблизи — возможно, поэтому ей нравилось кататься на пароме.

Они добрались до Бейнбриджа, поглазели на белоснежные ряды яхт, заметили цаплю — наверное цаплю — с рыбой в клюве и отправились обратно.

— Ты уже придумала, где хочешь свой честно заработанный ужин?

Блин, а ведь она почти забыла об этом.

— Я бы с радостью тебя разорила в каком-нибудь ресторане, но хочется рамен, так что в другой раз.

— Буду считать это приглашением, — глаза его блестели хитринкой.

— Может, всё-таки придумаешь нормальный повод вместо бреда про банк, — наверное, её глаза блестели так же.

— Обязательно.

Хорошо, что паром вскоре причалил, иначе непонятно, куда бы забрёл этот разговор.

Пока они шли неспешным шагом до лучшей, по мнению Хельги, раменной в городе, её телефон зазвонил. Мириам и Ольга всегда поздравляли утром — она даже знала, что причина в настроенных Ольгой напоминалках, — значит, это был кто-то другой. Так и оказалось.

Анна каждый год игнорировала её вялое недовольство и с упорством барана поздравляла лично, а не в фейсбуке, как все адекватные люди. Пришлось выслушать целый список пожеланий и согласиться, что этим летом «точно пересечёмся», хотя уже давно не получалось.

— Подруга из колледжа, — вздохнула Хельга, когда разговор был закончен.

— Возникают подозрения, что только мне нельзя тебя поздравлять, — с наигранной обидой сказал Арнольд.

— А тебе так хочется? — выгнула она бровь.

— Конечно. В день рождения можно наговорить человеку массу приятных вещей, и это не будет выглядеть как домогательство.

— Например? — кажется, в ней проснулся интерес к поздравлениям.

— Например, — пауза на раздумье, — что обожаешь его чувство юмора.

— Ну, такое и в обычный день можно сказать. Ещё пример? — она старалась звучать безразлично, но внутри всё узлом сворачивалось.

— Когда ты рядом с ним, мир становится ярче.

— Как-то шаблонно.

— Что думаю о тебе всё время, даже во сне.

На это ей нечего было ответить. А вечер только начался.

Густая пауза накрыла их как купол, даже шум улицы стал тише. Хельга кусала губы, теряя расфокусированный взгляд в неоновых вывесках, и старалась не улыбаться. Весь сарказм в голове растаял сахарным сиропом, а на более серьёзный ответ она бы не решилась. По крайней мере, пока что.

— Всё-таки выглядит как домогательство, да? — весело сказал Арнольд, и она покосилась в его сторону. Сахарного сиропа внутри стало ещё больше, того и гляди из ушей полезет.

— Нет, но поздравление очень странное, — только это она и смогла выжать, расплываясь в предательской улыбке.

— Согласен, мне надо больше практиковаться.

Хельга впервые была бы не против стать испытуемой.

Вскоре они дошли до раменной, заняли столик у окна, чудом пустовавший, и заказали классический вариант со свининой по рекомендации Хельги. Сидеть прямо напротив Арнольда и ждать оказалось даже сложнее, чем она думала, поэтому пришлось сбежать в туалет под предлогом мытья рук.

Из зеркала на неё смотрела девица с горящим взглядом и взлохмаченными шапкой волосами. Волосы уложились, а взгляд так и продолжал гореть — будто в мозгу гирлянды включили. И ещё эта дрожь вырывалась наружу сквозь пальцы, заметная не только ей и оттого позорная.

Чего эта девица так нервничает, зачем губы подкрасила? Неужели она на свидании?

«А что если да», — беззвучно прошептала Хельга, и отражение стало довольнее.

Когда она возвращалась к своему столику, то невольно загляделась на спину Арнольда, подумав, что в футболке вместо свитера ему было бы лучше. Или вообще без… кхм.

Им уже принесли коктейли с саке, нежно-розовые, как цветы сакуры, и достаточно крепкие на голодный желудок, чтобы снова разговориться.

— Чаще я всё-таки по китайской еде.

— В колледже я впервые попробовал острую лапшу. И оказалось, что она совсем не острая после Сан-Лоренцо.

— Точно, у тебя иммунитет, — Хельга вспомнила, что там кухня была как в Мексике. — Может, ты бы и корейскую осилил.

— Вряд ли, — усмехнулся он.

Принесли рамен идеально-инстаграмного вида с не менее идеальным ароматом. Арнольд признал, что не умеет есть палочками. Хельга кое-как научила, не упустив возможность поиздеваться и полапать его за руку якобы для правильной постановки пальцев. А он так часто брал палочки криво, словно этого и добивался.

— Ну, хотя бы готовить ты умеешь. — Он не понял. — Да я про паэлью. Вспомнил?

— «Умею» громко сказано, — махнул рукой, — всего пару рецептов.

— Умеет готовить, — разжала она указательный палец, — скромный, — разжала другой, — объективно симпатичный, даже образование есть и знание иностранных языков.

— Все шансы пройти собеседование, — отложил он палочки, гомерически серьёзно кивая. Хельга не сдержалась и хихикнула.

— Есть ещё скрытые качества, о которых я не знаю?

— Только плохие. Трудоголизм, неумение отказывать шефу и любовь к командировкам.

— Боже, вас-то мы и искали. Зарплата-минималка, никакого соцпакета, приступать сейчас же.

— А отпуск?

— Так и быть, через год возьмёте недельку.

— Через пять и ни годом меньше.

Они скрепили договор рукопожатием, давясь от смеха, и Хельге на секунду стало жаль, что это шутка — было бы здорово, задержись он в её жизни хотя бы на пять лет.

Заказали коктейли по второму кругу, и темы тоже углубились в более личное: как взрослая жизнь немного разочаровала, а детским мечтам суждено было остаться мечтами.

— Знаешь, я ведь собрал тогда альбом для гербария, — сказал Арнольд с грустной улыбкой. — Он сейчас в Хиллвуде. Думал подарить тебе его сегодня, но очень не хотелось оказаться в заливе.

— Мудрая мысль, — кивнула Хельга и поймала его взгляд. — Подаришь в другой день, если не передумаешь.

— За пятнадцать лет не передумал.

И как-то сами собой сплелись их пальцы на столе, а время застыло смолой. Музыка на фоне и чужие разговоры, движение машин за окном — всё растворилось как несущественное.

Были его глаза, было его лицо, и всё ещё был чёртов страх: то ли испортить момент, то ли потерять навсегда, как уже теряла.

— Со мной очень сложно, — произнёс тихий голос, будто не её вовсе.

— Знаю, — тепло ответил Арнольд. Он и правда знал.

— Но я хочу постараться.

Хотя бы раз в жизни.

— Я тоже.

Время снова пошло, проматываясь кусками: вот он оплатил счёт, а она оставила чаевые; вот они целуются в свете фонарей, пока ждут такси; вот они целуются в такси, и никогда ещё дорога не была такой быстрой. Взлетают по лестнице на второй этаж, целуются у двери, пока она вслепую открывает замок.

Уже в квартире поцелуев становится больше, а одежды меньше, пока не остаются только поцелуи, разбросанные по горячей коже, и прерывистое дыхание, и жар, и ощущения, поглотившие все мысли.

Пока не остаётся он один во вселенной, как всегда, наверное, было и всегда будет.

* * *

Первое, что Арнольд увидел утром — её спящее лицо. Такое милое, со вдавленной в подушку щекой, наполовину прикрытое волосами, лохматыми как одуванчик.

Он вспомнил, что давным-давно уже смотрел на неё спящую: в то утро, которое оказалось для них последним на многие годы, утро перед отъездом. Тогда он ещё не знал, что их ждёт. Просто любовался, мечтал, о чём может мечтать мальчик двенадцати лет, и думал, что когда они повзрослеют, будут просыпаться вместе каждый день.

Сегодня первое утро нового начала.

Арнольд осторожно чмокнул Хельгу в голое плечо — она даже не шелохнулась, — аккуратно встал с кровати и пошёл в душ, стараясь не шуметь, хотя догадывался, что разбудить её не так-то просто. Действительно: она спала и пока он был в душе, и пока готовил. Только на запах яичницы пришла на кухню, босая и чуть менее лохматая, в старой длинной футболке «Hillwood Black Sox».

Завтрак в постель обломался.

— Доброе утро, — сказал он, отвлёкся на секунду, чтобы выключить плиту, и тут же его со спины обвили в объятиях руки.

— Доброе, — буркнула Хельга ему в лопатку, укусила легонько и пошлёпала в ванную.

Арнольд не сразу понял, что его покусали, но это было даже естественнее, чем поцелуй.

Потом они завтракали и пили кофе. За окном тарабанил дождь.

— Мне придётся уехать, сегодня полы меняют, — чёрт, если бы он знал заранее, выбрал бы другой день. Хотя как бы он мог знать заранее?

— Жаль, — Хельга поникла и мигом ожила: — У меня же встреча с риэлтором в среду. Кажется, покупатели нашлись, только бы не сглазить.

— Отлично. А что насчёт вечера? Может, тебе помощь нужна?

— Расслабься, — она отмахнулась, и Арнольд вовремя понял, что его опять заносит. — На вечер есть планы кое с кем, если кое-кто не против.

От её улыбки захотелось промотать время на три дня вперёд.

— Кое-кто уже ждёт среду.

Через час он был на вокзале, меньше всего желая сидеть в поезде до Хиллвуда, а не провести с Хельгой ещё один выходной. Она стояла на перроне и что-то печатала, а когда поезд тронулся, указала на телефон и на Арнольда. Он открыл фейсбук.

— Это был лучший день рождения. Спасибо :*

Ему ещё больше захотелось выскочить прямо на ходу и остаться с ней. Возможно, он опять надумывает, но было в её словах что-то…

— Порадуешь в среду своим вторым рецептом?)

Или он всё-таки надумывает.

Арнольд ответил, надел наушники, включил музыку и расслабился, всю дорогу пялясь в окно, представляя будущее и улыбаясь как дурак, влюблённый до невозможности.

Хельга вытерла влажные ладони о платье, отдышалась. Перед глазами всё ещё стоял актовый зал с кучей зрителей сквозь слепящий свет прожектора, а в ушах всё ещё звенели стихи — вроде бы её собственные, вроде бы её собственным голосом. И гром аплодисментов: точно ей, хотя верилось в это с трудом.

Она вручную нацепила на пылающее лицо равнодушие, вздохнула ещё раз и обошла кулисы, выскользнув в зал. Фиби с Джеральдом заняли ей место рядом, и когда она плюхнулась на стул, Фиби восторженно зашептала:

— Твои стихи лучшие! Хельга, я так рада, что ты решилась!

Шляповолосый поднял большой палец: «Молодец, Патаки», — и Хельга кивнула обоим, будто произошедшее совсем её не удивило. В мыслях крутился лишь один вопрос по кругу: что это было вообще?

Вопрос продолжал крутиться, и когда объявили победителей. Хельга вновь на сцене приняла статуэтку с пронзённым пером сердцем, директор школы пожал ей руку, в зале опять аплодировали чересчур громко. А она пыталась за улыбкой скрыть дебильный вид неандертальца, попавшего в современность.

Первое место? На вечере поэзии? Как это вышло вообще?

— Хельга, мороженое тает.

Она вздрогнула: перед носом и правда стоит мороженое в высоком стакане, напротив Фиби и Джеральд уже смяли своё, а справа блестит статуэтка-сердце.

Когда они успели оказаться в кафе?

— Дай ей время отвиснуть.

— Я в норме, — заверила Хельга и приступила к мороженому. — А вам пора, нашли с кем Валентинов день отмечать. Кыш на свидание.

Несмотря на вялые препирательства, всё-таки удалось их выгнать. Ещё успеют в кино, или куда там теперь парочки ходят, лишь бы без пятого колеса в её лице. Она пока не настолько отчаялась.

Подтаявшее мороженое было даже вкуснее, но статуэтка привлекала слишком много внимания, так что пришлось накрыть её шарфом. Хельга и так выделялась — буквально все вокруг сидели парами или компаниями, словно одиночкам сегодня по закону нельзя приходить в публичное место и портить другим настроение. Хельга портила и наслаждалась этим. Пускай смотрят, куда всё в итоге придёт: к большому стакану и ванильным стихам о том, что уже потеряно.

Что уже потеряно… с каких пор она так думает? А впрочем, неважно. Звучит как правда.

Она засиделась в кафе дотемна, строча в дневнике другие стихи — серые и тусклые, от которых в петлю хочется. Идеальные стихи для этого дня Валентина.

А потом долго шла домой окольными путями, мимо Сансет Армз, бросив быстрый взгляд на тёмное окно Арнольда. Утром перед школой она отправила ему письмо. Примерно через две недели оно будет на месте, а ещё через две недели ей придёт ответ. В середине марта.

Заторможенное общение через письма снова казалось глупой затеей, прямо как в начале. Но тогда был смысл, каждое письмо приближало встречу, а теперь что приближать? Конец учебного года — первого учебного года без Арнольда, — начало каникул — первых летних каникул без Арнольда, — прихода осени — второй осени без Арнольда, чёрт бы её побрал. Сколько ещё надо отстрадать, чтобы он вернулся? За что он так с ней?

Хельга зашла в дом, бросила вещи где-то в прихожей и поднялась к себе. Ей надо было снова увидеть письмо.

«Привет, милая Хельга»… была бы она милой, он бы, может, и не уехал.

«Очень скучаю»… очень, но недостаточно, чтобы выбрать её.

«Мне придётся», «извини, что не решил», «всё стало таким сложным»… пустые оправдания. Он и не думал решать, нет, он уже всё решил, просто ей рассказать смелости не хватает.

Хельга вытерла нос, чтобы письмо не промокло, и сама удивилась этой мысли.

Зачем она цепляется за письма? Разве они что-то значат? Разве их так называемые отношения что-то значат, или это наивная дурость, у которой изначально не было ни шанса на успех?

Она и правда поверила, что может быть счастлива с Арнольдом? Вживую, а не в сопливых детских мечтах, и чтобы он тоже был счастлив, а не привязан к ней насильно.

«С любовью, Арнольд».

Хельга сжала письмо в ладони. Оно жалобно захрустело. Она смяла его ещё раз, и ещё, пока не остался лишь бумажный шарик, исписанный фиолетовой ручкой.

Ей даже не было больно. Это всего лишь бумага с чернилами.

Засыпая той ночью на мокрой подушке, Хельга думала: если он вернётся, всё равно как прежде ничего уже не будет.

* * *

— Я хочу, чтобы вы остались.

Папина улыбка стала грустной. Он достал воду из рюкзака и свёрток с сэндвичами, что мама дала им с собой в дорогу.

— Сынок, я знаю, ты беспокоишься о нас с мамой, — он протянул воду Арнольду, — но мы твои родители. Мы справимся.

Арнольд заглушил водой почти вылетевшие слова «в прошлый раз вы не справились». Слишком грубые даже в мыслях.

— Ты всегда говорил, что надо идти за своим призванием.

— А ещё я говорил, что семья важнее всего.

Папа откусил сэндвич, и Арнольд сделал то же самое, хотя от переживаний есть совсем не хотелось. Впереди ещё полдня пути, силы не помешают.

— Вы ведь тоже этого хотите. Остаться.

— Мы хотим быть рядом с тобой, — повторил папа то, что обычно говорила мама. — Пока ты не уедешь в колледж, потом это будет выглядеть странно.

До колледжа было ещё целых пять лет — или всего пять, как посмотреть.

Арнольд проглотил сэндвич, не ощущая его вкуса.

— Вы были несчастны в городе.

— С чего ты взял?

— Пап, я видел. И теперь я понимаю, почему так. Всё это, — он обвёл взглядом джунгли, над которыми они сейчас возвышались с холма, — другое. И вы должны быть здесь.

— Другое, — задумчиво кивнул папа. — Лучше или хуже? По-твоему.

«Лучше» мелькнуло в голове, а потом мелькнул образ Хельги, и Арнольд ощутил себя предателем.

— Просто другое.

* * *

В дверь спальни назойливо стучали.

— Хельга, ты проснулась?

Господи, пусть Ольга уже уедет, обойдёмся и без вкусных обедов.

— Я вхожу, — она явно распахнула дверь, но Хельга закуталась в одеяло с головой, догадываясь, какие у неё красные распухшие глаза после вчерашнего. — Извини, я знаю, что ты не спишь, просто поставлю твою чудесную награду на стол, чтобы вдохновение не заканчивалось. Ты такая умничка!

— Спасибо, уходи.

— Сейчас-сейчас. Ой, у тебя опять мусор валяется.

Какой ещё мусор… а, точно.

— Не трогай, — прохрипела Хельга, и как только сестра ушла, вскочила с кровати.

На полу одиноко лежало скомканное письмо Арнольда. Хельга взяла его, поднесла к столу и развернула, стараясь разгладить. Разгладить не вышло, так что она вложила его в толстую энциклопедию и придавила сверху ещё парой книг.

Посмотрела на статуэтку. Подвинула её на место получше.

В школе ничего особо не изменилось, если не считать похвалы от учителя по английской литературе, но зато в кружке после уроков её встретили аплодисментами. Слишком много аплодисментов для одного незначительного стишка, она так и сказала. Все почему-то решили, что из скромности.

За ужином, как всегда поразительно вкусным — что она туда подсыпает? — Ольга опять трещала про её образование, как будто нанялась рекламщиком той элитной школы для заучек. Шансы на поступление, колледж, возможности, бла-бла-бла. Даже Боб оживился, когда узнал о статуэтке.

До субботы Хельга забыла о письме. О звонке не забыла, но помедлила с ответом. Всего на несколько секунд, которых хватило, чтобы почувствовать себя виноватой.

Арнольд радовался её победе как Пулитцеровской премии. Сто раз извинился, что не был с ней, и Хельга в попытках сменить тему случайно ляпнула, что стих о Фиби и Джеральде. Попросила же в письме угадать, а теперь нет никакого сюрприза. Хотя всё равно он не понял бы, даже те двое не поняли.

А потом он долго и подробно рассказывал, как ходил с отцом к какому-то водопаду, заснял его на полароид и собирается отправить фотографию в письме. Хельга не особо понимала, зачем он так усиленно описывает их поход, ничем не отличающийся от остальных, но вскоре поняла.

— Я снова пытался его убедить.

Судя по всему, ничего не вышло. Какая неожиданность.

— Он сказал, что я слишком много беспокоюсь для своих лет. Что он в это время думал, как получить значок бойскаута за костёр, а я — как всех вокруг сделать счастливыми даже в ущерб себе.

— И в чём он не прав?

— Так они хотят сделать то же самое! Отказаться от Сан-Лоренцо из-за меня.

— Арнольдо, они взрослые. Взрослыми и так быть паршиво, позволь им страдать хотя бы с пользой.

— Хельга, ты не понимаешь…

— Ну конечно я не понимаю, Боб с Мириам даже пальцем о палец ради меня не ударят. Поверь, ты бы не захотел так жить. Просто прими их решение и расслабься.

Он тяжело вздохнул, какое-то время в трубке были слышны только слабые помехи. У Хельги на языке вертелся безумно страшный вопрос. Когда пауза стала невыносимой, она зажмурилась, выпалила его:

— Ты всё ещё хочешь вернуться? — и затаила дыхание.

— Конечно хочу, — в его тоне пряталась обида. — Не сомневайся.

Если бы это было возможно.

После звонка Хельга достала потрёпанное письмо из энциклопедии, снова попыталась его разгладить напоследок и положила в ящик стола к другим письмам.

Риэлтор ушёл, и Хельга осталась наедине с домом. Странно было видеть его таким: вещи наполовину собраны, везде коробки, мягкую мебель вывезли ещё на той неделе. На стенах вместо фотографий в рамках только их тени.

Хельга давно считала этот дом чужим, но теперь, лишившись части себя, он почему-то казался роднее. Как будто из последних сил упрашивал его не продавать, давил на ностальгию.

— Не выйдет, — прошептала она дому и задержалась совсем на чуть-чуть.

Мириам переехала к Ольге сразу после похорон. Марк в восторге не был — он никогда ни от чего не был в восторге, — но согласился на это временное решение, пока деньги с продажи не пойдут на покупку нового жилья.

Мать постепенно оживала, в заботах с переездом всё меньше напоминая призрака. Искала новую квартиру, даже на курсы какие-то записалась. Неудивительно, что здесь она чуть не сошла с ума: вид пустого отцовского кресла перед телевизором рушил привычную картину мира похлеще любого апокалипсиса.

Хм, а что она сделала с креслом, неужели выкинула? Зная Мириам, вряд ли, но Хельга бы с этим продавленным старьём не церемонилась.

Если подумать, осталось ли у неё хоть что-нибудь от Боба, кроме психологических травм и дурацкого носа? Разве что любовь к рёбрышкам… которую надо пересмотреть, чтобы не оказаться на кладбище так рано, как он.

Хельга обошла гостиную и кухню в поисках чего-то, что хотелось бы сохранить — или убедиться, что этого не существует в природе. Поднялась наверх, даже не открывая безликую гостевую, где ни капли не осталось от её детской комнаты, зашла в родительскую спальню.

Мебель ещё была на месте, а воздух пропитался успокоительным и материнскими духами. Туалетный столик в углу, кровать, застеленная скользким шёлковым покрывалом, на одной тумбочке лежат таблетки, а на второй — пыль. Хельга приоткрыла гардероб: среди оставшейся одежды не было отцовской. Словно и его здесь никогда не было.

А что, если…

Её бывшая комната выглядела ровно так, как месяц назад: скучная, бежевая и очевидно гостевая. Только в прошлый раз Хельга не пользовалась шкафом, тем самым, где давным-давно стоял идол Арнольда.

Теперь там висела одежда Боба, а на полке блестел его золотой пояс.

Это была не гостевая комната.

Хельга прислушалась к мыслям, пытаясь понять, что её удивило. Уж точно не отношения родителей — они годами шли к разводу — и не то, что Боб выбрал именно её комнату — священная спальня Ольги была неприкосновенной.

Но что тогда?

Что единственное подобие близости, на которое он был способен, — занять бывшую комнату нелюбимой дочери?

Она смотрела на золотой пояс с крупными буквами «BB». Олицетворение его раздутого на пустом месте эго. Возомнил себя королём, торгуя пейджерами, это ведь даже звучит смешно.

Смешной и жалкий, таким она его запомнит. И для этого никакие вещи сохранять не надо.

Хельга выключила в доме свет и закрыла дверь с твёрдым намерением больше в него не заходить. Последние бумаги можно подписать и через риэлтора, а в упаковке барахла от неё всё равно нет толку.

Как и в прощании.

* * *

— Скажи название ещё раз.

— «Ломо сальтадо».

— Ладно, я всё равно не запомню. Это божественно.

Хельга набила полный рот мяса с овощами, чуть при этом не подавившись, и попыталась сказать «даже лучше рёбрышек». Арнольд открыл вино.

— Я ничего не понял, но спасибо.

— Ты споить меня решил? — он разливал вино по бокалам.

— Ты против? — заулыбался ещё больше. — Полусухое, я запомнил.

— Если это соревнование, то ты всех победил.

— А ты продала дом.

Они театрально чокнулись.

— Мавр сделал своё дело, мавр может уйти.

Господи, всплыло что-то задротско-университетское…

— Здесь мавру всегда рады. Кто бы ни был этот «мавр».

Арнольд взял её за руку, и вечно холодным пальцам стало теплее.

— Готова увидеть гербарий? Он долго этого ждал.

— Ты знаешь, как всё испортить, — она в шутку закатила глаза. — Но взамен на твою готовку я согласна даже на ботанический сад.

— Прямо сейчас сезон цветения, а тебя за язык никто не тянул.

— О нет. Тащи свой гербарий.

* * *

Позже они лежали под одеялом в его старой комнате — уже не детской, слава богу, — и смотрели друг на друга в темноте, не видя толком. Хельга боролась с желанием задать глупый вопрос и в конце концов проиграла:

— Твои родители счастливы?

Он помедлил, то ли от удивления, то ли от опаски говорить с ней на эту тему.

— Наверное. Они занимаются любимым делом — помогают людям. Но… папа жалеет, что не приезжал в Хиллвуд почаще.

— И ты.

— И я.

Хельга перевернулась на спину. В стеклянном потолке чернело небо.

— Как думаешь, это нормально — не жалеть?

Он снова помедлил, будто знал, что ей надо продолжить.

— Я пытаюсь придумать, что бы сказала ему, если бы хватило времени. Но не могу. Я бы не стала говорить правду, а из хорошего говорить нечего.

Арнольд тихо вздохнул.

— Да, можно было бы вообще не говорить. Всё равно он был без сознания. И эти слова нужны скорее мне, а не ему.

Слёзы потекли по вискам прямо в уши. Хельга их вытерла.

— Так мне новый психолог сказал. Не буду его пока что увольнять.

Арнольд её обнял, и Хельга уткнулась носом ему в шею, рискуя задохнуться.

— Сходишь со мной на кладбище?

Он погладил её по голове.

— Конечно.

* * *

В субботний день солнце было ярким и весенним. Давно пора — после холодного марта и затяжной зимы хотелось отогреться. Что Арнольд и делал, посматривая то на свеже-зелёную траву, то на Хельгу, стоящую возле могилы отца.

Её слова с этого расстояния он не слышал, но говорила она уже долго, трясла головой, будто спорила. Когда они только подошли к надгробию, она даже слово «привет» выдавила с трудом, а теперь — расслабилась наконец. Поэтому он тактично отошёл, чтобы не мешать потоку мыслей и не смущать её лишний раз.

На этом же кладбище похоронены дедушка и бабушка. К ним они тоже сегодня заглянули — Арнольд подумал, что если немного поговорит со своими, Хельга будет чувствовать себя менее глупо. А что будет чувствовать, он знал наверняка, сам это пережил три года назад.

Уже почти три года, как он не успел.

Они ушли быстро, почти вместе. По счастливой случайности родители в это время были в Хиллвуде, а он успел только на похороны — и после них ещё долго приходил сюда каждый день.

Тогда он постоянно думал, как бы всё сложилось, сделай он другой выбор: и в средней школе, и после колледжа. Если бы он послушал Хельгу, если бы не пытался решить всё за всех, если бы повёл себя как ребёнок, если бы чаще вспоминал стариков… Если бы не подумал на четвёртом курсе, что в Хиллвуде ему уже нет места, а значит, надо лететь обратно, там его судьба.

Может, родные были бы счастливее, сделай он другой выбор? Может, он сам был бы счастливее?

И именно на этом кладбище он тогда пришёл к ответу: может, да, а может, нет. Какая разница, если он не способен повернуть время вспять. Выбор уже сделан, остаётся лишь нести за него ответственность.

Он вернулся в Центральную Америку. Два года ушло, чтобы воспитать замену и убедиться, что после его ухода всё не рухнет — слишком многое на нём было завязано, ещё один урок на будущее.

Благодаря привычке обходиться малым он накопил достаточно на ремонт пансиона, да и родители помогли. Папа тоже не хотел продавать здание, в котором выросло несколько поколений Шотменов, и горячо поддержал план Арнольда. Маму пришлось убеждать, что он делает это по собственному желанию, а не из чувства вины.

И это была правда. Чуть ли не впервые в жизни Арнольд не сомневался, где должен быть.

— Боб, ты рехнулся? Я не хочу менять школу.

Он сдвинул брови и даже перестал жевать полоску жареного бекона.

— В смысле не хочешь? В колледж ты тоже не хочешь?

Хельга медленно выдохнула, продолжая собирать коробку с ланчем.

— Я в шестом классе. Ещё пару лет можно спокойно плевать в потолок.

— Ольга в твои годы уже готовилась.

Так и подмывало спросить: «Ты хоть знаешь, сколько мне?». Зато понятно, кто источник проблемы, как и всех других проблем в её жизни.

— Я не Ольга и в Беннингтон идти не планирую.

Боб ещё говорил что-то про амбиции и как они сильны у всех Патаки, но Хельга с ланчем под мышкой уже вышла из кухни.

Конечно у неё были амбиции, и фамилия тут ни при чём. Хельга знала, что может добиться чего угодно, если захочет — осталось только понять, чего же она хочет всё-таки. Успешной карьеры? Славы? Денег? Заверните всё сразу, и чтобы счастливая семья шла в комплекте.

Но если карьера, то какая? Не быть же ей президентом, в самом деле: они после своих сроков седые все, это придётся волосы красить или парик носить, а от париков голова чешется. Хотя с политикой она бы справилась. Что там уметь, врёшь в камеру и обещания раздаёшь, а врёт она отлично.

С какой-нибудь наукой Хельга бы тоже справилась, но в лаборатории можно со скуки помереть, так что пусть лучше этим занимаются чересчур умные вроде Фиби.

Стать училкой как Ольга — если только в кошмаре.

Может, в актрисы податься? А что, ей подходит: известность, любовь фанатов, звезда на аллее славы, Оскар… В школьных спектаклях она уже играла, это вообще не сложно, главное текст вызубрить.

И когда-нибудь все её тупые одноклассники будут смотреть супер-популярный фильм и думать: неужели это та самая Хельга Патаки в главной роли? Чёрт, надо было ещё в школе действовать, а теперь куда уж нам до неё — ослепительно-прекрасной, талантливой, ангельски-скромной…

— Хельга, ты в порядке?

— Ой, — оказывается, она застыла прямо в коридоре у шкафчиков. — Зачем так пугать, Фиби.

— Ты сама ко мне подошла, — тихо сказала подруга и поправила очки указательным пальцем.

— Неважно, идём уже, — и Хельга двинулась в сторону класса истории.

Фиби тянула всю дорогу и сверлила её тревожным взглядом, а когда они сели за парты, всё-таки заговорила:

— Если хочешь, пойдём в субботу куда-нибудь.

Хельга скорчила лицо «я вижу, что ты делаешь, но даже не пытайся». Фиби его проигнорировала.

— Как насчёт парка аттракционов, тебя это отвлечёт?

— Ты же знаешь, что нет. — Хельга открыла тетрадь и демонстративно уставилась на фиолетовые строки. Укусила губу. — Я должна услышать его дебильное решение. Даже если оно и правда будет дебильным.

— Ну… тогда в воскресенье?

— В воскресенье пойду топиться, можешь камеру захватить.

— Хельга…

Фиби так на неё смотрела, будто она уже утопилась.

— Шутка, — она помедлила. — Могу прийти в субботу с ночёвкой, если ты не против.

— Естественно не против.

Фиби успокоилась наконец и отвернулась к себе, а Хельга подумала, что хотя бы в чём-то ей по жизни повезло.

Незаметно пролетел четверг, а за ним и пятница. Утро субботы Хельга встретила с кипящей в бесконечных раздумьях головой, и ладно бы что-то дельное появилось, так нет. Сплошное уныние и ожидание худшего как единственно возможного.

Обычно Арнольд звонил в час дня. Стрелка на циферблате была всего лишь около двенадцати, а мандраж уже танцевал чечётку где-то в районе рёбер.

Хельга бегала взглядом туда-сюда — от окна с солнечной мартовской погодой на телефон, который принесла в свою комнату из коридора. Телефон молчал, а за окном пели птицы.

Если Арнольд останется там, со своими птицами и джунглями, они будут видеться в лучшем случае раз в год. Он пойдёт в местную школу, заведёт ещё больше новых друзей и не вернётся даже ради колледжа — какой смысл в джунглях от учёбы, если только это не курсы по выживанию.

Если Арнольд останется там, это навсегда.

Значит, Хельга должна приехать к нему после окончания школы? Бросить все свои планы, бросить город с водопроводом и телевидением, бросить все мечты о какой-либо карьере и вместо этого строить дома для бедных. Такая себе перспектива. О пропуске в рай можно будет не волноваться, но сдался ей этот рай, если всю жизнь придётся спать на соломе и не иметь возможности принять горячую ванну.

Она ведь не Арнольд, она не святая. Насколько быстро он поймёт, что ей там не место?

Обрадуется ли он вообще её приезду спустя пять лет? Чудовищно долгие пять лет. Всё изменится к тому времени.

Через пять лет они станут чужими друг другу, расстояние сделает их чужими, уже делает. Прежний Арнольд не бросил бы Хиллвуд, Сансет Армз и её.

Грёбаное расстояние и грёбаный Сан-Лоренцо.

Нельзя было отпускать его туда, теперь он такой же отравленный, как его родители. И Хельга не может с этим сделать абсолютно ничего, потому что она уже проиграла — когда согласилась отпустить. «Всего лишь год», ну конечно. Наивная идиотка.

Всё потеряно, их глупым мечтам не сбыться.

Арнольд пока что этого не понял, но поймёт, и ему будет так же больно, как ей сейчас. Даже больнее, ведь он виноват.

Может, если она сама всё испортит напоследок, его злость окажется сильнее вины?

Стрелка на циферблате приближалась к полпервому, когда Хельга спустилась вниз и оставила телефон в коридоре. На кухонном столе валялись буклеты частной школы, которыми Ольга промыла мозг Бобу.

«Наших выпускников ждёт светлое будущее в журналистике, литературе и преподавании». Журналистика и литература, значит…

— Мириам, я к Фиби. Если будут звонить, скажи, что меня нет.

* * *

Секундная стрелка часов ползла нестерпимо медленно, и Арнольд тарабанил пальцами по стулу, пока работница почты не посмотрела недовольно в его сторону.

Время — почти три, в Хиллвуде час, и скоро он уже позвонит Хельге, осталось только дождаться, когда в телефон за стеной кто-то перестанет что-то приглушённо кричать. В испанских ругательствах Арнольд пока не сильно разбирался, но вроде бы речь шла о каком-то осле и его матери.

Чтобы не гипнотизировать часы, Арнольд ещё раз мысленно повторил, что скажет Хельге.

«Я решил вернуться. Только не сейчас, а в августе, перед школой — так мы договорились с родителями, чтобы они могли остаться здесь. Всего полгода, и я приеду».

Конечно, надо ещё рассказать, что всё следующее лето он тоже проведёт с ними, и последующее, и позаследующее… Но неважно, главное, что через полгода он вернётся в Хиллвуд, и она может больше в этом не сомневаться.

А она сомневалась, это было заметно. Её письма стали короче, звонки стали короче — она всё чаще молчала, и Арнольд сам пытался заполнить пустоту, но выходило не очень. Как достучаться до человека на другом конце континента, если из инструментов у тебя лишь письма и звонки раз в неделю?

Иногда казалось, что расстояние между ними только растёт вопреки географии.

Вот бы перенести Хиллвуд прямо в Сан-Лоренцо — тоже вопреки географии, но это бы решило столько проблем… да все проблемы, вообще-то. Арнольду не пришлось бы расставаться ни с родными и друзьями, ни со страной, к которой успел прикипеть всем сердцем.

Он старался не думать о том, что будет скучать.

Лучше думать о возвращении домой, в Сансет Армз, и как обрадуются дедушка с бабушкой. И Джеральд. И Хельга. Наверное, даже весь Хиллвуд не пришлось бы сюда переносить, только Сансет Армз и друзей. Этого было бы достаточно.

А вдруг он сможет убедить Хельгу поехать сюда после окончания школы? Нет, не «вдруг», он обязан убедить. Её не назовёшь фанаткой природы, и после прошлой истории с Ласомброй воспоминания у неё вряд ли приятные, но ведь… это Сан-Лоренцо, она бы точно прониклась со временем.

За стеной наконец-то повесили трубку, вышел мужчина с красным лицом. Арнольд влетел в комнату, закрыл дверь и набрал давно выученный номер.

Опять затарабанил пальцами по столу, пока шли гудки, и как только они прервались, выпалил не дожидаясь ответа:

— Хельга, привет, у меня есть новости.

По ту сторону немного зависли.

— Хельги нет дома, — протянул голос её мамы. — Это Арнольд? Я передам, что ты звонил.

Он даже не сразу понял, что имя правильное, а не Арчибальд, как обычно.

— Спасибо, миссис Патаки, — пробормотал на автомате, — а почему Хельги нет, что-то случилось?

— Да нет, она просто ушла.

Арнольд ещё раз сказал «спасибо» и повесил трубку, ощущая, как изнутри накатывает волна беспокойства.

Такое было однажды, когда он не успел позвонить в субботу, а в воскресенье Хельги не оказалось дома, но ведь сейчас он успел. Неделю назад она ничего не говорила о своих планах, значит, либо они спонтанные, либо что-то всё-таки случилось.

Арнольд позвонил Джеральду — друг должен был что-то слышать от Фиби. И действительно слышал, про девичник, из-за которого его отшили на оба выходных.

Отлегло. Она у Фиби.

Всё ещё странно, что не предупредила, но зато с ней всё хорошо. Сказать он может и через неделю. Спешить незачем.

«Hola, милая Хельга!

Когда ты читаешь письмо, я уже должен был рассказать тебе новости по телефону, и надеюсь, они тебя порадовали. Полгода пройдут быстро, как прошли осень и зима. Скоро будем в седьмом классе вместе :)

Чем больше перечитываю твой стих, тем больше вижу Джеральда и Фиби. Может, со стороны виднее, поэтому они и не поняли?

Ты знаешь, что я не разбираюсь в литературе, но твои стихи правда отличные. Не ругайся на Ольгу, она просто заметила твой талант и хочет как лучше :)

С любовью, Арнольд»

«Хельга, ты в порядке?

Уже вторую неделю не могу до тебя дозвониться. Твоё письмо с начала марта уже пришло, и в нём нет ничего, что бы это объяснило.

Я тебя обидел? Сделал что-то не так? Прости, сам не знаю за что, но я бы никогда тебя намеренно не обидел.

Глупо это говорить, учитывая время, но, пожалуйста, ответь на звонок в эту субботу. У меня важные новости, как ты скоро поймёшь из прошлого письма, когда оно дойдёт.

С искренней любовью, Арнольд»

«Хельга…

Сегодня суббота, и ты снова не ответила. Джеральд сказал, что тебя всю неделю не было в школе, а Фиби явно что-то знает, но молчит.

Я не знаю, что мне делать. Если это из-за меня, как я могу всё исправить?

Пожалуйста, прости, если это и правда из-за меня. А если нет — как тебе помочь? Я хочу прилететь, но пока что нет возможности.

Ответь что-нибудь, если не по телефону, то в письме. Хотя бы одно коротенькое письмо.

Буду ждать, Арнольд»

«Хельга,

если бы ты написала письмо, оно бы уже пришло. Но ты не написала, так ведь?

Наверное, я выгляжу как идиот, продолжая тебе звонить. Больше не буду. Думал, что если передам через Джеральда своё решение вернуться в Хиллвуд, ты всё-таки ответишь. Даже одного слова мне бы хватило, это лучше, чем писать в пустоту. Чувствую себя сумасшедшим»

«Ты перешла в другую школу. Я звонил Фиби, как она скорее всего тебе рассказала, но причину так и не узнал.

Почему, Хельга?

Я приеду в начале августа. Может, хотя бы лично ты мне объяснишь?»

«Привет, Хельга.

Не писал тебе два месяца, и ты наверняка выдохнула — наконец-то. Прости, но нет.

Я не могу оставить всё вот так, это неправильно. Видимо, ты можешь, а я не могу.

Через Фиби и Джеральда ты передала, что даже если я приеду, ты не согласишься со мной встретиться и поговорить, а если я буду караулить у твоего дома, вызовешь копов.

Ты ведь понимаешь, как это выглядит со стороны, да? По-твоему, я это заслужил?

Я не считаю тебя плохим человеком и никогда не считал. Вообще-то ты мне нравилась даже в начальной школе, когда пуляла в меня бумажками на уроках. Знаешь, почему? Потому что внутри ты совсем другая, и я любил это в тебе. До сих пор люблю.

Наверное, я никогда не узнаю, почему ты так поступила. Ну и ладно. Не хочу запоминать тебя такой.

Запомню лучше Рождество. Твой подарок, который, кстати, почти заполнен. То самое утро, наши разговоры, твои стихи.

Ты тоже, пожалуйста, запомни меня счастливым, а не как в последних письмах.

P.S. Вряд ли тебе интересно, но я не вернусь в Хиллвуд, по крайней мере в этом году. Можешь не волноваться, на улице мы не столкнёмся.

Желаю успехов, Арнольд»

* * *

После прохладного метро раскалённая августовским солнцем улица была как сковорода. Арнольд сощурился и перешёл на другую сторону, чтобы идти в тени домов.

Удачно совпало, что Джеральд тоже приехал на выходные к семье — можно в бар сходить, давно они не болтали. С этим колледжем и практикой ни на что не оставалось времени, вот тебе и весёлые студенческие годы.

Ещё пара улиц, и дом Джоханссенов будет прямо по курсу.

Арнольд завернул за угол и прошёл мимо прилавка с овощами-фруктами, возле которого стояли девушка и продавец.

— Свежие, пожалуйста, а не как обычно.

Голос Хельги Патаки вспорол его молнией, и Арнольд остановился, медленно обернувшись.

Даже со спины её можно было узнать, хоть и с трудом — полное отсутствие розового цвета и волосы в пучке не указывали на неё, в отличие от роста и худощавости. Возможно, это всё-таки была не она. Чтобы убедиться и ни для чего больше, Арнольд тоже подошёл к прилавку, сделав вид, что его интересуют лимоны.

Продавец выбирал помидоры с очень угрюмым лицом. Боковым зрением Арнольд заметил, как Хельга быстро посмотрела в его сторону и точно так же замерла, как он сам секундами ранее.

— А… — кажется, у неё кончился воздух в лёгких прямо в начале слова.

Арнольд всеми силами постарался сыграть удивление.

— Хельга, — это был не вопрос, но она почему-то кивнула. — Привет.

И улыбнулся.

Раньше Арнольд частенько представлял их случайную встречу и каждый раз думал, что улыбка будет натянутая, фальшивая. Что после всего случившегося он не сможет ей улыбаться по-настоящему.

Смог.

— Привет, — её голос едва заметно дрогнул, а взгляд она быстро отвела в сторону и фальшиво улыбнулась.

— Ваши томаты, мисс, — проскрипел продавец, и Хельга расплатилась. — Сэр?

Арнольд с опозданием понял, что обращаются к нему.

— Лимон, пожалуйста, один, — выбрал он наугад и быстро достал кошелёк, боясь, что Хельга уйдёт не попрощавшись.

Но Хельга, как ни странно, его ждала, вцепившись в пакет с помидорами, будто их украсть пытаются.

— Ты к Джеральду?

— Да, — сказал Арнольд и убрал лимон в карман, потому что больше было некуда. — А ты домой?

Если домой, то одну улицу им придётся пройти вместе.

— Не, я туда, — махнула она рукой в обратном направлении, совсем неубедительно. — Слышала, у тебя тоже последний курс начинается. Удачи с выпуском.

— И тебе.

Хельга сжала губы, явно раздумывая, сказать ли что-нибудь ещё. Арнольд сказал бы, но не хотел ей мешать.

— Ну, пока, — выдавила она.

— Пока, — ответил он так мягко, что сам удивился.

Они разошлись в разные стороны, и весь дальнейший путь Арнольд думал, как Хельга петляет дворами до своего дома, лишь бы только не идти вместе с ним.

После уборки квартиры Хельга пыталась утрамбовать лишние вещи в и так забитый кладовой шкаф. Сразу это сделать не вышло даже с помощью ругани, пришлось доставать барахло и играть им в тетрис. Коробки со старой обувью, куча каких-то бумаг, шторы, надоевшая поношенная одежда, приблуды для дома, которыми она никогда не пользовалась…

И откуда столько всего? Она что, ограбила магазин на диване во сне? Да тут половину раздать можно, а другую половину выбросить!

Не переставая ворчать, Хельга снова вытащила всё с полок и разделила на три группы: хлам, кому-то полезный хлам, чем-то ценный хлам. Последняя группа была меньше всех — оказалось, не так уж много тут вещей, которые она хотела бы сохранить, и зачем они всё время занимали место, непонятно.

Наконец с самого далёкого угла верхней полки, едва не навернувшись со стула, она достала довольно тяжёлую коробку под не самым разумным названием — «личное». Если бы рылся кто-то чужой, в такое он залез бы в первую очередь. Судя по слою пыли, коробка стояла с момента переезда чёрт-знает-сколько-лет, и открыв, Хельга вспомнила, почему запрятала её так далеко.

Не просто «личное».

Медальон в форме сердца, жёлтое сердце-подушка с вышитыми буквами, две стопки писем, CD-диск и бесчисленные дневники в розовых обложках.

Коробка с Арнольдом. В фигуральном, не маньячном смысле.

Давным-давно она так и не смогла её выбросить, хотя пыталась. Хорошо, что не смогла.

Хельга отставила её в комнату, быстро распихала остальные вещи по пакетам и пообещала себе, что отнесёт их в центр распределения и на мусорку как можно скорее. Заварила кофе, закурила, уселась в кресло и вытащила первый попавшийся дневник, готовая смеяться над своими детскими стихами.

Стихи и правда были неуклюжими, местами слишком банальными, но чем больше она их читала, тем меньше хотелось смеяться.

Эти строки сочились эмоциями. Тоской, обидой, стыдом, злостью — видимо, попался один из последних дневников. Тогда она уже успела бросить Арнольда и старую школу, а в новой чувствовала себя белой вороной. Кажется, именно поэтому она и писать бросила. Какой смысл стараться, если все вокруг тебя пишут гораздо лучше.

Но в этих стихах было столько эмоций, господи: когда в последний раз она писала что-то хоть вполовину такое же экспрессивное? Плохие отзывы на «TripAdvisor» не считаются.

Понятно, откуда это всё — подростковые гормоны наложились на первые неудачные отношения, которые она сама же и добила под конец здоровенной шипастой битой. Арнольд, конечно, тоже был виноват, но последний удар нанесла именно она.

Хельга отложила дневник и взяла тонкую стопку писем со своим почерком, менее неряшливым, чем сейчас. Одно из них лежало в конверте с наклеенной маркой, измятое сильнее других. То самое письмо, которое она сгоряча кинула в почтовый ящик, но тут же передумала и вскрыла замок, чуть не попавшись почтальону.

В этом письме были извинения и обвинения, но больше всё-таки извинений. Наверное, никогда и ни перед кем Хельга Патаки не извинялась так рьяно, как в ответе на последнее письмо Арнольда. Оно въелось ей в подкорку смесью презрения и горечи — двумя самыми страшными вещами, что только можно услышать от любимого человека, двумя вещами, что она заслужила.

И чтобы помнить об этом, она сохранила и его письма тоже, все до единого: в другой стопке потолще, зачитанные до дыр в приступах самобичевания. Когда казалось, что жизнь налаживается — старшая школа уже, например, или первый курс колледжа, — Хельга возвращалась к письмам, чтобы опустить себя на землю. И она не так уж мила, и то немногое милое, что было с ней рядом, рано или поздно выскальзывало из рук, а раз есть такая тенденция, надо быть к ней готовой и в будущем. Если нет особых надежд, нет и разочарований.

Интересно, что у Арнольда всегда оставалось место для надежды, даже если в этом не было никакого смысла. Надеяться на возвращение родителей, которых не видел всю сознательную жизнь, надеяться на добро в людях, на справедливость, на исполнение мечты…

Он ведь до сих пор такой. Наивности стало меньше, но надежда никуда не исчезла. Словно он владеет магией по её укрощению, и эта магия так заразна, что даже Хельга прониклась.

Сколько они встречаются, месяц? Всего-ничего, так почему возникает это чувство внутри — назойливое ощущение, что и дальше будет так же хорошо, как сейчас, а даже если не будет, они справятся. Может, это всего лишь влюблённый бред?

Хельга открыла кулон и погладила старую фотографию Арнольда со времён пятого класса. Какими же они были глупыми, особенно она.

Протрещал домофонный звонок. Чёрт, уже семь!

Хельга рывком задвинула коробку под стол, нажала кнопку на домофоне и рванула к шкафу, чтобы сменить растянутую футболку на что-то более приличное.

— Привет, — сказал Арнольд, когда она распахнула дверь, и протянул букет, слава богу, не из роз.

— О, как старомодно, — умилилась Хельга, впуская его в квартиру. — С чего это вдруг?

— На первом свидании ты бы не оценила.

— Если ты так хорошо меня знаешь, то догадываешься, что вазы у меня нет.

— Разберёмся.

Букет был пристроен в кувшин для лимонада, а они взялись за готовку. Арнольд руководил процессом, и стоило признать, руководитель из него вышел неплохой — даже у Хельги с её кривыми руками что-то получалось.

— Вот уж не думала, что когда-то буду делать лазанью, — сказала она, помешивая фарш на сковороде.

— Да ладно, тут из сложного только соус.

Он его сделал без особых усилий и комочков. Скромник.

— Ещё из сложного не слопать всё за раз и не взорваться.

Потом они в четыре руки выкладывали на форму слои, а на фоне играла «Where Is My Mind». Хельга решила забыть о своих оттоптанных медведем ушах и тихонько подпевала. Арнольд улыбался, поглядывая на неё.

— Для меня эта песня всегда была связана с тобой.

— Потому что я чокнутая?

— Потому что она была в твоём сборнике.

— Точно, была. — Хельга вспомнила про коробку под столом. — Кстати, о сборниках. Хочешь, твой поставлю?

Она вытерла руки, и пока Арнольд удивлялся, что сборник всё ещё у неё, вставила диск в плеер, стоявший без дела уже много лет. Из колонок полился джаз.

— Это же Дино Спомони! — именно такое восторженное лицо Хельга и хотела увидеть. — Со школы его не слушал. Причём это из раннего альбома, второго, может… Странный выбор для сборника, если подумать.

Хельга чмокнула его в щёку и вернулась к лазанье.

— Теперь он кажется не таким уж скучным.

Наконец форма с лазаньей отправилась в духовку, которую Хельга до этого и не включала ни разу, а Арнольд получил запоздало предложенный чай и обратил внимание на коробку под столом.

— Я вижу кое-что жёлтое и надеюсь, это не то, о чём я подумал.

— Оно самое, — сердце-подушка перекочевало на стол, и Арнольд пробормотал «боже».

— Ручная работа, — Хельга провела пальцем по криво вышитым буквам «A + H», — мастер всю душу вложил.

— В задумке всё было не так плохо.

— Не понимаю, о чём ты, — она пожала плечами. — По-моему, оно идеально.

— Окей, что ещё ты сохранила?

— Плюс-минус… всё.

— Удивлён, — и правда, со стороны на неё было не похоже. — У меня не вышло.

— Ну, из нас двоих девочка всё-таки я, хотя по подушке и не скажешь.

Арнольд рассмеялся.

— Люблю твоё чувство юмора.

— И я тебя, — вырвалось у Хельги, прежде чем она поняла, что говорит. А когда поняла, повисла страшная пауза.

Чёрт, они ведь ещё этого не говорили! В смысле, будучи взрослыми, и вообще не обсуждали, какой сейчас этап, бла-бла-бла, надо ж было такое ляпнуть…

— И я тебя, — повторил Арнольд и взял её за руку. Кажется, он совсем не растерялся.

— Признания не мой конёк, — поморщилась она.

— Мы не на крыше и не на корабле, так что это прогресс.

— Ага, — выдохнула Хельга и потянулась к нему, чтобы он не вспомнил ещё что-нибудь неловкое.

Лазанью они в итоге чуть не проворонили, но вкус не пострадал, да и аппетит разыгрался.

— Тебе надо открыть ресторан, — сказала Хельга, когда попробовала.

— Если ты будешь управляющей.

— Я серьёзно, ты озолотишься.

— Я тоже серьёзно, кто-то должен это делать. На мне пансион.

— Ресторан в гостинице, точно, — судя по реакции Арнольда, её глаза загорелись нездоровым блеском, как иногда бывало. — Ну ладно, сперва с пансионом разберись, а потом посмотрим.

— Мне, конечно, нравится твой энтузиазм, но разве тебе надоела журналистика?

— Да нет, но я же не всегда хотела быть журналисткой. Возможно, ещё надоест.

Арнольд задумался, откинувшись на стуле, и посмотрел вниз.

— Почему ты бросила писать?

— Стихи? — нахмурилась Хельга и сосредоточилась на тарелке. — Не знаю. Переросла, наверное.

Арнольд вроде бы отстал, но через некоторое время опять завёл эту тему:

— Знаешь, мама однажды случайно увидела твой стих, который ты мне отправила. Ей очень понравилось.

Хельга вздохнула и отложила вилку.

— Почему, стоит только написать одну-единственную сносную вещь, все вокруг начинают видеть в тебе талант? Это ведь тупо. Даже обезьяна может напечатать «Гамлета» по теории вероятности.

— Так напиши другие сносные вещи.

— С чего ты взял, что я смогу?

— А ты с чего взяла, что не сможешь?

— Потому что я пыталась, — развела руки Хельга, — но они были недостаточно хороши по сравнению со всеми, в том числе и со мной. Значит, в тот раз мне просто повезло, как бессмертной обезьяне.

Арнольд смотрел на неё серьёзно, будто речь шла о реальной проблеме, а не о попытках в поэзию столетней давности.

— Тебе не нужно их сравнивать, ты уже не в школе. Просто пиши для себя, если хочешь. Или для меня, — он пожал плечами, — я всегда буду рад прочитать.

Хельга сглотнула комок в горле, взявшийся непонятно откуда. И чего её так зацепило?

— Окей, — сказала она растерянно, — спасибо.

— Не за что, — улыбнулся Арнольд, и весь оставшийся вечер они об этом больше не говорили.

Ночью Хельга долго не могла заснуть, прокручивая его слова в голове, но старалась не ворочаться, чтобы не будить. А проснулась слишком рано для субботы и даже не в таком разбитом состоянии, как ожидала.

Арнольд ещё спал. Она засмотрелась на его голую спину, гадая, как можно быть настолько идеальным. Мало того что умным и симпатичным, так ещё и чутким, всегда имеющим нужные слова наготове, что бы ни случилось. Если бы она не знала его с детства, решила бы, что он робот — ну не бывает ведь таких на самом деле!

Может, есть подвох? Может, он в Сан-Лоренцо под прикрытием волонтёра людьми торговал?

Она закатила глаза в ответ на собственные мысли. Что за бред, Арнольд Шотмен и животными торговать бы не смог, даже какими-нибудь мерзкими жуками. О, ну вот и подвох: его необъяснимая любовь к биологии и другим занудным вещам. Но с этим недостатком она может смириться.

Хельга аккуратно встала с кровати, решив, что сегодня её очередь готовить завтрак — уж тосты сделать она в состоянии. К сожалению, она забыла, как громко звенит тостер, так что Арнольд всё же проснулся раньше времени. Чуткий сон: ещё один недостаток, хотя в теории это может быть полезно.

Когда они завтракали, она, видимо, слишком пристально на него смотрела:

— Что-то не так? — он забавно коснулся головы, пригладив действительно торчащие волосы.

Хельга сдержала смешок и отхлебнула кофе, не отрывая пристального взгляда.

— Ты мне скажи, что с тобой не так.

— В смысле?

— Ты почти идеален и одинок, это подозрительно.

Арнольд закашлялся от смеха и тоста.

— Во-первых, ещё вчера я был не одинок, по моим сведениям. Во-вторых, ты это к чему?

Ну да, с «одиноким» она перестаралась.

— Не увиливай, — прикрыла глаза с надменным видом, — иначе не поедем в тот странный лес.

— Да ты и правда в меня влюбилась, если не замечаешь недостатков, — парировал довольный Арнольд.

— Именно поэтому мне нужна твоя помощь.

— Ладно, — сказал он после непродолжительной паузы, — я «удушающе заботливый».

— Почему ты говоришь так, будто это цитата?

— Потому что это цитата. И причина, почему моё предложение отвергли несколько лет назад.

Такого Хельга не ожидала. Надменный вид тихонечко сполз.

— Предложение… то, что с кольцом?

— Да.

— И это было в Сан-Лоренцо?

— Да.

Ей захотелось провалиться на пару этажей ниже. А ещё ревность засвербила где-то в селезёнке.

— Мне жаль, — сказала она как можно искренне, хотя, по правде, жалостью и не пахло, ведь он был бы сейчас женат на какой-то мымре, любящей яркие эпитеты.

— Всё нормально. Теперь ты знаешь, что говорить при расставании, — улыбнулся он. — Хотя я стараюсь себя сдерживать.

— Если ты начнёшь меня «душить», — она пальцами показала кавычки, — обещаю сказать об этом сразу.

— Спасибо.

Они прикончили завтрак, собрались и спустя долгую дорогу попали в тропический лес Хо, где деревья все обросшие зеленью, а оттого причудливые. Дорога впереди петляла вглубь чащи.

— В начальной школе они казались страшнее, — заметила Хельга, — а теперь даже красиво.

— И немного похоже на джунгли, — Арнольд глубоко вдохнул чистый влажный воздух.

Хельга посмотрела на него и улыбнулась.

— Когда-нибудь съездим туда вместе. Если ненадолго.

— Идёт.

Они взялись за руки.