Amor spina est (гет)

Энн отправила Эйлин в детский садик «Годрикова лощина» (1). На нём было навешено столько охранных заклинаний, что взять его можно было только штурмом, да и то предварительно убив всех мракоборцев. Дочке там нравилось, а Энн наконец-то вышла на работу к Иллопсу. «Историю» она дописала, теперь это был трёхтомник. Третьим читателем после Поттера и Грейнджер-Уизли (если не считать Северуса) стал Бруствер. Он подтвердил опасения Энн: в Великобритании в таком виде книгу выпустить не получится. Слишком уж много там упоминалось фамилий. «Эффект разорвавшейся бомбы, вот что будет», — предупредил он. Северус был с ним согласен. Поэтому книгу они размножили магловским способом — через сканер — и она отправилась «в столы» к нескольким людям. «Можем напечатать под псевдонимом в какой-нибудь восточноевропейской стране лет через пять, и желательно даже не латинским алфавитом. Так и нам безопаснее будет, и до Англии она нескоро доберётся», — предложил Кингсли.

В совариуме Энн ценили, и работа была для неё удовольствием. Пожилые владельцы фамилиаров почему-то предпочитали Энн всем остальным целителям, так что она не могла пожаловаться на количество клиентов. Иногда она брала с собой на работу Эйлин, и тогда это была буря восторгов для всех. Больше всего дочка очаровалась собаками и мечтала о мерлиновом мастифе (2). На её шестой день рождения Берт пригласил дрессировщика с этими собаками, и Энн едва не визжала от восторга — как, впрочем, и другие дети. Берт умел ладить с ними, и всегда становился гвоздём программы для детей старше трёх лет. Не раз Энн с тоской думала о том, что с Северусом дочери не так хорошо, как с Бертом: она притихает и словно теряет часть детства.

В их отношениях с Северусом ничего не изменилось: всё тот же сарказм, колкости и «качели»: от слёз к радости. Правда, ей казалось, что радости осталось намного меньше, чем было. Берт больше не вмешивался, но он готов был терпеливо выслушивать и утешать и Энн, и Эйлин. Конечно, Энн не злоупотребляла его добротой. Просто он оказывался рядом, когда ей было того плохо, что весь мир казался чёрным и она не видела никакого просвета. Но она ничего ему не рассказывала. Они просто встречались где-нибудь и болтали о том, о сём. Зато Эйлин вываливала Берту все обиды на папу! Энн её одёргивала, если это бывало при ней, но не всегда успевала это сделать: Эйлин всегда могла связаться с Бертом по камину. Энн злилась: дочка нагло лезла в жизнь к Берту! Но у неё хотя бы хватало ума не говорить ничего папе.

Очередной кризис с Северусом разразился из-за спонтанной магии Эйлин. Когда он в очередной раз начал пилить дочь за какую-то мелкую провинность, та, по мнению Северуса, едва не подожгла на нём камзол! Правда, дальше нагревания правого рукава дело не пошло, но этого хватило на изматывающий скандал, который длился две недели. Энн потом с большим трудом вспомнила, с чего всё началось — до того измочалила их с Эйлин эта мучительная ссора. Произошло всё так. Они с дочкой вместе сходили в кино на «12 рождественских собак», и Эйлин так переполнилась впечатлениями, что ей не терпелось рассказать о них всему свету, и особенно папе. Северус, как по закону подлости, пришёл с работы раздражённым, и сбивчивые рассказы дочери его только разозлили. Обычно Эйлин сразу понимала, когда к отцу вообще не нужно подходить, но не в этот раз.

— Да замолчишь ты, наконец, или нет? — повысил он голос и, как показалось Энн, замахнулся на дочь. Та шарахнулась от него, и тотчас произошёл инцидент с рукавом.

— Ах ты дрянь! На отца бросаешься?! — Северус двинулся было к дочери, но наткнулся на преграду: Энн инстинктивно выставила щит. С этого момента начался ад: настоящая травля их обеих. Любые попытки примирения Северус пресекал. Он считал, что провинившиеся жена и дочь должны быть наказаны за своё злодеяние, и требовал, чтобы они «раскаялись по-настоящему». Он даже закрыл для них большинство комнат!

У Северуса вдруг оказалось затишье на работе, так что он много времени проводил дома: то у себя в кабинете, то в библиотеке, то в столовой. У Энн в его присутствии едва руки не тряслись, она то и дело роняла что-то и сшибала углы. Эйлин тоже была запугана. Через двенадцать дней Энн вдруг решила: «Хватит! Мы больше не станем этого терпеть!» Она собрала необходимые и любимые вещи дочери и свои и по-тихому переправила их в свою комнату в доме родителей. Они, правда, до поры и не узнали об этом. Но всё же Энн захотела дать мужу последний шанс. Ровно через две недели после начала ссоры они с дочкой к приходу папы с работы оделись, как в гости.

— С чего такой парад? — вместо приветствия процедил Северус. — Вы наконец-то решили попросить прощения должным образом?

— Мы не сделали ничего такого, из-за чего стоило бы так злиться, — мирно сказала Энн. — Давайте вместе поужинаем, потом прогуляемся в какой-нибудь парк, ведь погода на редкость хорошая. Эльфы приготовили прекрасный ужин, все блюда, которые ты любишь, Северус.

— Хочешь меня едой подкупить? Плохо же ты меня знаешь!

— Я просто хочу восстановить мир в семье.

— Пока я не услышу от вас обеих чётких объяснений вашим проступкам, ни о каком примирении не может быть и речь! — сквозь зубы проговорил Северус.

— Мы уже просили у тебя прощения, — мягко сказала Энн. — Не раз.

— Вы обе должны повиниться по-настоящему! Я не услышал в ваших извинениях раскаяния!

Этот разговор в разных вариациях — от рыданий до икоты у Эйлин, нервной дрожи у Энн — повторялся уже раз пятнадцать. Эйлин взяла Энн за руку; её ладошка была ледяной.

— Хорошо, — Энн поняла, что ничего не изменилось и не изменится никогда.

— Что хорошо? — Северус нахмурил брови и стал вглядываться в лицо Энн, надеясь поймать взгляд. Но Энн смотрела в точку между его бровей. — Что хорошо? — повторил он.

— Мы с Эйлин тебя услышали.

Энн круто развернулась, и они с дочерью вышли. Энн стала спокойной, как удав. Они поднялись в комнату Эйлин, чтобы взять свои рюкзаки.

— Хозяин требует, чтобы вы пришли к нему в кабинет, — передал им эльф.

— Сейчас придём, — ответила Энн. Когда домовик исчез, она сказала дочери:

— А мы с тобой, Эйлин, пойдём в кафе!

— А папа нас пустит разве? Он разве не разозлился уже? — с испугом спросила та.

— Мы больше не будем его спрашивать, милая.

— Но он нас тогда убьёт!

— Надевай рюкзачок и пойдём, — ласково ответила Энн.

Они трансгрессировали в магловский Лондон, сходили в кафе, прогулялись по Холланд-парк и отправились в квартиру Энн. Всё сложилось очень удачно: жильцы, которым Энн сдавала квартиру уже пять лет, съехали неделю назад, а Северус этого не знал. От него она квартиру закрыла наглухо, в лучшем случае он смог бы лишь прислать ей письмо. Эйлин всё тревожилась:

— А папа нас не накажет? Он не сможет нас наказать?

— Нет, нет, — успокаивала её Энн. — Ему сюда не попасть.

Уложив дочь спать, Энн с блаженством устроилась в кресле с книгой. Она словно вышла из холодного сумрака на свет. Впереди было только хорошее! Никто больше не обидит и не напугает ни её, ни Эйлин. Больше не надо отчитываться о своих действиях и мыслях. «И зачем я столько терпела? Зачем? Надо было раньше уходить!» — подумала Энн. Она уснула с улыбкой на губах, и пробуждение тоже было очень приятным: впереди были дни свободы! Постоянная угроза, давящая свинцовая туча исчезла!

От Северуса утром прилетела сова, в письме была единственная фраза: «Что это значит, Энн?» Она не стала отвечать. Энн не повела Эйлин в садик, они вместе позавтракали и отправились по вызовам. Эйлин беспокоилась, что папа нагрянет и накажет их, но Энн так не думала: не в привычках Северуса прилюдно устраивать скандалы. Он любит это делать наедине, чтобы проучить «виноватых» по-настоящему! Но она понимала, что в любом будет бой, и что к нему нужно подготовиться. Дочку решила отправить на время к бабушке и дедушке, чтобы Северус не мог ничего предпринять в её отношении. Те восприняли новость по-разному: бабушка сочла решение Энн не то что неверным, а даже позорным. А дедушка заявил на это, что для него главное — счастье Энн, и раз так, то он её поддерживает: просто так никто не уходит от супруга!

Днём она получила ещё одно письмо, на этот раз от Берта, с просьбой о встрече. Берта Энн пригласила к себе. Он прибыл в точно оговорённое время, и встревоженно задал почти тот же вопрос, что Северус:

— Энн, что происходит?

— Сначала скажи: что ты знаешь? — она не хотела вот так сразу ему всё вываливать.

— Сэвэр рвёт и мечет, я чуть не сорвался с работы из-за него! Он бесится потому, что ты не ночевала дома, и что не ответила на письмо. Он был у тебя на работе и в садике у Эйлин, — объяснил Берт.

— Это он тебе рассказал?

— Да.

— А ещё что он говорил?

— Ну, в выражениях он не стеснялся.

— Ты здесь по его просьбе?

— Нет. Я хочу знать, в чём дело, Энн, — повторил Берт.

— Я собираюсь уйти от него, Берт. Мы с Эйлин уходим. Я больше не могу с ним жить. И я его больше не люблю.

— Вот даже как! Не скажу, что удивлён. Но что случилось?

— А он как тебе объяснил?

— Никак. Сказал, что у тебя бзик, что ты внезапно взбесилась и сбежала, что ты продемонстрировала ему крайнее неуважение.

— Другого я и не ожидала! — Энн рассказала Берту о том, как всё было, и закончила: — В общем, я решила: хватит терпеть! Ни Эйлин, ни мне не на пользу быть с ним. Я хочу, чтобы мы жили спокойно и счастливо. А с ним это невозможно. Он нас изводит. Уж ты-то знаешь, как он может себя вести.

— Я не представляю, как ты сможешь от него уйти, — задумчиво проговорил Берт. — Мы всё равно семья, это не зависит от наших желаний. Частично Сэвэра можно понять: мы с тобой, не спросив, навязались ему в родственники. А ему это на хрен было не нужно. — Энн так и вскинулась на эти слова, но Берт не дал себя перебить. — Дай ты мне договорить! Это никак его не оправдывает. Но жизнь порознь, Энн — это только видимость. Уютно я чувствую себя, только если мы все в одном доме, даже если и поссоримся.

Энн слушала его, и разговор с ним казался ей всё более и более странным: слова произносил вроде бы Берт, но словно бы старше самого себя! Он вёл себя слишком уж зрело, словно многоопытный мужчина, а не парень на семь лет моложе неё.

— Берт, это точно ты? — дождавшись окончания фразы, спросила она и впилась взглядом в его лицо. — Что ты с собой сделал?

— Ты всё-таки догадалась, — с удовлетворением ответил он. — Я состарил разум. Ментальная магия. Это нужно было и для работы, и чтобы справиться со всем… Со всем этим.

Энн, бывало, слышала обрывки разговоров Северуса и Берта на эту тему, но не думала, что они от теории перешли к практике. Так вот почему Берт так быстро повзрослел!

— А начал ты ещё в Хогвартсе? — задала она риторический вопрос.

— Да, к концу того безумного послевоенного года. Мы постепенно это делали, очень аккуратно и осторожно.

— И тут тоже Северус помог?

— Не только он, — Берт улыбнулся. — Конечно, его роль была очень велика! Но подробнее я об это не могу говорить. Это была довольно рискованная практика, но удачная. А ещё она имеет кое-какие неожиданные, но приятные дополнения.

— Тебя прислал он? — снова спросила Энн.

— Меня нельзя прислать, я сам решаю, что делать, — мягко ответил Берт. — Я же тебе сказал.

— Просто ты до сих пор говоришь о нём с благоговением, — Энн так и сверлила Берта взглядом.

— Давай я тебе объясню. Сэвэр для меня — учитель. Он дал мне так много, как никто, наверное. Я знаю, что он всегда прикроет мне спину, бросится спасать, что в этом смысле он надёжен. Но при том сам он без каких-либо сомнений может причинять мне боль. С тобой то же самое: он ни за что не подвергнет тебя внешней опасности, хотя ничего дурного не видит в том, чтобы тебя мучить. Ну, как сторожевой пёс, который разорвёт в клочья чужака, но и своих сильно кусает.

— Таких псов магглы отдают в приюты, а маги заколдовывают, — мрачно заметила Энн. — Я не вернусь к нему.

— Ты думаешь, Сэвэр так вот вас и отпустит?

— Конечно, нет, Берт! Он начнёт со мной войну. Но я готова себя защищать!

— Непростая ситуация, Энн, — он покачал головой. — Да к тому же тебе и деваться некуда. Энн, он сможет попасть в эту квартиру, как ты её ни закрывай. Его визит сюда лишь вопрос времени. Он твой муж, у вас общая дочь, он homo salvatus (3), и он в своём праве. Разве что ты поселишься у бабушки и дедушки... Зная его, думаю так: он выберет самый удобный момент для себя и наихудший для тебя. Так что я предлагаю тебе поменяться квартирами: я тут поселюсь, а ты у меня. Ко мне он прорваться не сможет. «Жизнь в кольцо» так работает. Он тебе не рассказывал новое о ритуале?

— Нет, — с досадой ответила Энн. — Вы все молчали!

Она задумалась о квартирах. Может быть, это имело смысл?

— Берт, тебе не кажется странной сама идея о том, чтобы мне спрятаться? — сказала она после продолжительного молчания. — Мы же не на войне!

— Не на войне, — согласился Берт. — Но Сэвэр может сделать что-то жестокое. Я этого не хочу. Да ещё и тебе самой будет непросто: тебя так потянет к нему! А если он ещё и сообразит, как тебя притянуть, так ты и вовсе рванёшь к нему на гоночной скорости. В моей квартире тебе будет проще, потому что я там и против тяги поколдовал.

— А ты-то чего добиваешься, Берт? — в упор спросила Энн. — Ты ведь сейчас против него играешь.

— Я играю за него, а не против, — возразил Берт. — А хочу я спокойствия, — обезоруживающе улыбнулся он.

— Я подумаю о твоём предложении, Берт. Может, пройдёмся? А то у меня бегунец какой-то. Нервничаю.

— Я и сам тебе хотел это предложить. В Баттерси-парк?

Там они с Бертом бывали чаще всего, когда Энн требовалась поддержка.

Прогулка и ненавязчивая болтовня Берта успокоили Энн. Вернувшись домой, она в который раз принялась анализировать то, что происходило между ней и Северусом. Что было тогда, в доме Дамблдора? Она придумала себе героя и поверила в него; видела не реальность, а мысли о ней. А он? Почему он согласился, если её не любил? Возможно, тогда он не надеялся выжить и хотел обычного человеческого тепла. Но разве герой не может быть одновременно и неприятным человеком? С чего она решила, что подвиги улучшают его природу? Она всё время обманывала себя. И вот к чему всё это привело.

1. Автор считает, что маги не отправляют детей в маггловские prepreparatory school (там учатся дети с 5 до 8 лет, затем идут в primary school (начальную), а потом в secondary school (среднюю).

2. Мерлинов мастиф: маги считают, что именно на основе этой породы собак магглы вывели английского мастифа.

3. Homo salvatus — «человек спасённый». До ритуала он был homo salvandus — «человек, которого следует спасти».