Великая древняя Зебрика (гет)

Много лет спустя.

— Здравствуй, отец.

— Здравствуй, Денкейн.

Пожилая зебра расположилась в уютном новомодном кресле, а королю досталось кресло старое, ибо под его рост новые ещё не выпускались.

— Ты неплохо выглядишь. Похудел.

— Спасибо, — кивнул Фессон, — я мучительно пытаюсь заниматься тренировками. Для меня это, знаешь, проблема. Поскольку довольно нелегко подобрать что-то, что я с трудом смог бы поднять, и чтобы оно меня не перевешивало. Или барьер, который нельзя мне перепрыгнуть…

Она рассмеялась немного надтреснутым смехом.

— Правду говорят, что мальчишки не взрослеют никогда. Это же я просто сделала тебе комплимент. Меня мачеха надоумила. Сказала, что тебе приятно, когда все восхваляют твою подтянутую фигуру, хотя на самом деле ты довольно грузен. И что прежде, чем тебе комплимент делать, надо самой в это поверить… Ну, об этом-то я в детстве ещё догадалась.

— Ты-то откуда знаешь, кто как взрослеет? — Притворно возмутился Фессон, — ты и замужем никогда не была.

— Да вот потому и знаю…

— Денкейн.

— Что?

— Не порти мне настроение. Я ещё немножко зацепил те времена, когда не существовало доспехов. И сало у жеребца — это была жизненная необходимость. Хотя, каюсь, как раз тогда у меня его не было. Для магов это считалось излишним… Впрочем, я рад, что ты нашла наконец с Алое общий язык. Не люблю, когда вокруг меня кипят какие-то, скажем прямо, отношения. Это сложно, мутно и никому не нужно. В семье должны царствовать любовь и взаимное уважение, иначе такая семья триста лет не сдалась.

— И что, — удивилась она, — вы с мачехой никогда не ссорились?

— Нам нельзя ссорится, — пояснил Фессон, — больно мы смертоносные. Поэтому, как только начинали рычать друг на друга, тут же прикусывали языки и расходились по разным комнатам минимум на час. Такой был у нас уговор. А потом опять сходились, и обычно, уже имели зачатки компромисса. А иногда просто занимались любовью. Так компромисс появлялся даже быстрее… Она ведь справедливая на самом деле, хотя и вспыльчивая.

— Я знаю, — кивнула Денкейн, — она даже простила меня за то, что я более сильный маг, чем все её дети.

— Это также и мои дети, — сухо сказал Фессон, — твои братья и сёстры.

— Прости. Но ты понял, что я имела ввиду.

— Да, я бы тоже хотел, чтобы у нас родился сын или дочь, подобный нам… Я бы даже согласился, чтоб жена изменила мне, если б итогом стало рождение зеброкорна, но увы, это ничего не даст. Алое не рожала до свадьбы, но у Такритты — это другой зеброкорн, ты её не помнишь — были дети. Обычные зебры, как и у меня, и у любого из нас.

— Почему это так важно?

— Разве ты не понимаешь? — Грустно улыбнулся Фессон. — Что будет, если верховный правитель окажется сумасшедшим, садистом, да просто глупцом? Если рехнётся в процессе управления, когда уже получит власть по наследству или другим способом? Ведь в династической последовательности такое непременно случится просто по статистике. А будь у меня бессмертный ребёнок, я мог бы готовить его к восшествию на трон веками, заодно приглядываясь, а не новое ли это издание Моарея? Ибо, как ты, наверное, догадываешься: вседозволенность, порождаемая нашим могуществом — это вещь довольно опасная в первую очередь для душевного здоровья его, могущества, носителя. Ну и для жизней окружающих… А мы устали. Мы с твоей мачехой очень устали. Когда было сорок лет назад вторжение грифонов, я поймал себя на мысли, что не испытываю в бою ни ярости, ни ненависти к противникам, ни удовольствия от победы.

— Но ты же не устаёшь, — удивилась Денкейн, — помню, в детстве страшно тебе завидовала.

— А сейчас? — с невесёлой улыбкой спросил Фессон.

— Тоже. Но уже другому. Ты знаешь, чему.

— Да, — кивнул он, — а насчёт усталости… Это психологическая усталость. Если я ещё частенько выбираюсь на учения там или на гладиаторские бои, то Алое делает это куда реже. Ей объективно приходится больше работать. А был бы наследник, на него можно было бы перекладывать часть обязанностей и уезжать на неделю-другую…

— А я в виде наследника вас не устраиваю…

— Ну… — протянул Фессон.

— Только не говори, что я провалила свой «тест». Твоя дочь уже довольно старая, чтоб понять — вам просто стало жалко денег. Притом, я даже не возмущаюсь: не я их зарабатывала, чтоб решать, как тратить.

— Да. Попытались взять проблему «с наскока». Не вышло. Очень дорого станет. Значит, нужно решать по шажкам, на протяжении веков. Ибо зебры очень негативно относятся, когда у них отбирают что-то ранее данное; и ещё хуже, когда дают привилегию, но не им… А у тебя нет этого времени.

Наступила пауза. Фессон смотрел на дочь, о чём-то размышляя. Потом, приняв решение, встал с кресла и открыл переход прямо в комнате.

— Пойдём.

— Куда это?

— В Эквестрию. Там, почти в сердце Холодного континента, есть еще один, третий портал в мир духов. Потому что Моареев заколочен, а для вскрытия Лемарова нужна будет Алое… Представляешь, четыреста лет мы мечтали друг друга уничтожить, ради обладания ими, а третий переход в это время стоял совершенно бесхозный.

— Что-то я вообще ничего уже не понимаю.

— А ты не замечала, что мы с женой раз в год, примерно, куда-то исчезаем на время? Что в летнем дворце есть секретная комната, куда никто не ходит, вплоть до того, что мы пол там сами по очереди моем… Только никому не говори об этом.

— Ну, я думала, — выходя в осенний лес, сказала Денкейн, — что это у вас там логово, где можно спрятаться ото всех и заниматься только друг-другом…

— И про Тайный Орден ты тоже ничего не слышала?

— Ну, пап, про это уже в студенческой среде лет пятьдесят слухи ходят… Но я всегда воспринимала это, как закрытый элитный клуб. Мачеха бросила подачку высшей аристократии: «глядите, от вас много зависит, и кто в этом Ордене, тот может мне высказывать всякое.»

— Еще глупый вопрос тебе задам, — продолжил Фессон, — как-то никогда не спрашивал: ты в богов веришь? В смысле не в меня, конечно, а вообще?

Денкейн хмыкнула:

— В каких? Которых вы с Алое поубивали? Или более древних, о которых толком ничего не известно, подозреваю, благодаря вам же? Или в тотемы грифонских или других каких племён? Тем более, когда я училась, в моде было как раз безбожие. А потом, когда повзрослела и от юношеского радикализма отошла… Ну, я же учёный. Не вижу я никаких твёрдых доказательств вмешательства чего-то мистического в мир. Вот вас хотя бы взять. Никто пока не знает, чем вы от простых зебр отличаетесь, но чем-то безусловно отличаетесь. И механизм этот может быть изучен. Не нами , понятно, а тысячу лет спустя…

Король кивнул, хотя мысль показалась ему неприятной, но Денкейн права: когда-нибудь, вероятно, будет изучен. А вслух сказал:

— Ты забыла ещё прибавить, что в основном мы творим богов по своему образу и подобию. Поэтому наш с женой культ неплохо стоит среди широких масс, несмотря на откровенное свинство иных его служителей, ибо обычный крестьянин, доведись ему родиться аликорном, вёл бы себя именно так. Подчинил бы себе страну и свысока на всех поплёвывал. Мы с Алое , правда, ещё работаем иногда, но кто же об этом думает?.. Но я открою тебе один страшный, без шуток, секрет: Дерево Гармонии или, иначе, Тарна, которой поклоняются в Тайном Ордене — это не наша с королевой выдумка. Она реально существует, и на мой взгляд, таки является божеством. Вот, например, в качестве доказательств божественности: она не живёт во дворце, а в промёрзлой каменной пещере, где-то в другой реальности. Она не требует жертвоприношений и почти никогда не указывает, как нам жить.

— Зачем тогда вы ей поклоняетесь? — удивилась Денкейн.

— Во-первых, она обладает большим могуществом, в чём мы имели случай убедиться. И во-вторых, делится с нами знаниями о мире и о магии. За этим мы туда и ходим. Кстати, две главных войны тысячелетия шли за контроль над дверями в её мир, ибо, как ты понимаешь — знания это ключ к власти… Правда, она делится только с нами двоими. Так что да, Орден — это просто элитный клуб для знати. Алое когда-то думала, что Тарне будет лестно получить культ имени себя. Оказалось, ей без разницы.

Над ними в небе мелькнула какая-то тень.

— Пегас, — задумчиво сказала Денкейн, — никогда не видела их вживую… А сейчас зачем мы идём туда? За знаниями? Горько это говорить, но мне уже поздновато учиться.

— Никто не знает, до каких пределов простирается могущество Дерева, — ответил Фессон. — Некоторые из нас даже считали, что это оно породило зеброкорнов. После сражения мы с Алое приводили иных наших детей к его подножию. Увы, ничего не происходило. Однако, ты — особенная. У тебя сильный магический дар, талант к наукам, и в детстве ты обладала обострённым чувством справедливости. Кто знает, может с тобой будет иначе…

Кобылка несколько минут молчала, переваривая информацию. В лесу послышался шорох.

— Кто это там?

— А… За нами следят. Но нет поводов для беспокойства. Помнишь, в детстве ты говорила: «с тобой я ничего не боюсь». Что-то изменилось?

— Да, — улыбнулась Денкейн. — Я уже не столь беззащитна.

— Тем более. Два таких великих воина со всем справятся… Наверно, я не должен этого говорить, но всех, приходящих к ней, Тарна подвергает суровому испытанию. Обычно, это столкновение с какими-то твоими глубинными страхами, но иногда — наоборот — искушение благами. От того, как ты себя поведёшь, будет многое зависеть.

Тем временем они вышли на поляну с порталом. Полукругом возле него стояло, удерживая копья, около дюжины пони, видимо избравшие красивую, вычурную, явно не копытотворную рамку своим тотемом. Когда по мере приближения Фессона, переход начал светиться, они шарахнулись в стороны, но не разбежались, зеброкорн улыбнулся им во всю клыкастую пасть, но и это не возымело действия. Впрочем, нападать они тоже не спешили, понимая, что гигантский жеребец может поубивать половину даже без оружия.

Денкейн почувствовала, как от отца разошлась волна магической энергии, и тут противники дрогнули, разбежавшись с воплями.

— Что ты им показал?

— Будто у меня всё тело, даже ноги, покрыты зубастыми ртами, а из спины лезут щупальца и клешни. От такого монстра любой сбежит… Путь теперь открыт. Там довольно холодно, но ты уж терпи…

— Скажи, а почему тут нет скального монолита, запечатывающего вход?

— Тарна просила так не делать. Это одна из немногих её просьб. А просьбы верховного божества надо исполнять, иначе оно может начать приказывать, а там и наказывать…

* * *

Денкейн не дошла до Дерева метров пять, когда глаза её закатились, и она бы упала, если б её не поддержал Фессон. Обморок, впрочем, длился недолго.

Увы, её энергетический профиль не изменился. Он пылал разными эмоциями, но это был не «портрет» аликорна. Сам не зная, на что ещё надеясь, Фессон подтолкнул её ближе, и подцепив копытом, положил на голову дочери свою «ветку». «Ветки» все были практически одинаковы, но за много лет он научился отличать «свою».

— Не поможет, пап. — Тихо сказала Денкейн, уже отошедшая от последствий проникновения Тарны в свой разум, — я провалила тест… Здесь, в этом месте — я откуда-то знаю — нужно совершать только правильные поступки. Не добрые, не героические, а именно правильные. То есть, в выборе между тем, кого спасать: молодую жену или ребёнка, спасать надо жену. Она родит ещё…

— Поверь, — ответил Фессон, — в моей жизни мне приходилось не раз делать сложный выбор.

Кобылка грустно улыбнулась:

— Да уж, кому я это рассказываю?.. Так вот: там, в видении, я убила мачеху. Не потому, что была какая-то особая причина, а просто потому, что могла. Мы как бы поменялись возможностями… Знаю, ты её любишь, а вот я — не очень, — тихо продолжала Денкейн. — И вроде, причин особых к этому нет. Ну, отругала она меня пару раз, ну, потыкала носом в ошибки. Своим детям она тоже не спускает. И меня, наверно, даже по-своему любит. А я вот так отплатила, хотя могла проявить великодушие. Этот поступок был неправильным… Мне, наверно, теперь придётся уехать из столицы навсегда?

Фессон, который был немного в обалдении от результатов «опыта», сказал:

— Вобщем, ни в одном законе не написано, что подданные обязаны испытывать пылкую любовь к королеве. И бывшее в видении не является реальностью; так что нет, не должна. Но мне… Я не ожидал, что ситуация настолько плоха. И мы с тобой будем знать, что до какой-то степени, это всё же было.

— Чтож, мне давно пора на покой, — кивнула Денкейн, — надо дать дорогу молодым учёным. Какие-то сбережения у меня есть, а на Восточном побережье, говорят, очень красивые восходы. Старики ведь рано встают. Подозреваю это оттого, что они не пьют, и вообще их вечера пусты. И я не хочу, чтоб ты запомнил меня старой развалюхой… Впрочем, можешь бросить меня здесь — я это вполне заслужила.

— Нет, конечно, я тебя выведу, — он бросил последний сегодня взгляд на Дерево, потом огляделся по углам, в поисках маленькой зебры, которая всё и сразу исправит, и сделает крушение надежд как бы не бывшим.

Но кристальная конструкция более не подавала признаков жизни.