Великая древняя Зебрика (гет)

Пролог к истории. Откуда вообще произошла на планете разумная жизнь

Во времена, когда не было времени, с неба на Эквус упала Звезда. Дикая, но симпатичная. Правда, случайно пробила пароводяной слой, но тут уж было ничего не поделать.

А приземлившись, она учредила по этому поводу первый на Эквусе праздник — День Жестянщика. Но поскольку календаря ещё выдумано не было, то в дальнейшем этот праздник Звезда всегда праздновала наедине с собой, извлекая, бывало, по три раза за вечер корень чётной степени из минус единицы. И хотя в юности, во время швартовых испытаний старшие говорили ей не налегать особо на комплексные числа, но кто же слушает всякое старичьё?

А отпраздновав и расправив антенны, она начала исследовать окружающее, заодно построив несколько порталов на три основных континента, чтобы лучше с ними познакомиться.

По всей планете тем временем прошли обильные дожди, а племена пони, зебр и всех-всех-всех (где абсолютно никто не утонул) с удивлением узнали, что на небе, оказывается, есть Солнце и Луна, а также звёзды — и все они по неведомым причинам двигаются.

Такие новости, бесспорно, нуждались в разъяснении, и племена направили самых храбрых, сообразительных и находчивых своих представителей (ну или просто, кого было не жалко) в загадочные порталы. А те, кто обитали недалеко от полюса, и своими глазами видели огненный след, и своими ушами слышали жуткий удар пришли так — своими ногами.

Звезда явилась к ним и хотела было толкнуть речь, но поняла, что это, пожалуй, будет зря. И принялась раздавать всем разум — кто сколько мог унести.

Зная, какое это хрупкое сокровище, она связывала его с доминантными генами, дабы росток не погиб в толще дремучести; ну и заодно уж, чтоб два раза не вставать, внедряла в нервную систему порт соединения со своей бортовой сетью. Не эти, так их потомки, может быть, придут потом за знаниями, а у неё уже всё готово.

После того, наградив каждого леденцом на палочке, отпустила по домам и стала ждать, что из этого выйдет.

А на планете тем временем было не очень хорошо. Пароводяной слой окончательно приказал долго жить. Появились климатические пояса, времена года, и связанные с этим бури и засухи. Полюс же засыпало понемногу снежком.

Племена, которые получили разум, приспосабливались к новым условиям лучше, а вот не получившие — хуже. И с ними часто случались неприятности. Звезда подумала, и решила не включать этот момент в летописи.

Потом, когда всё более-менее упорядочилось, пришла другая беда: одни племена начали развивать магию, другие осваивали военную науку, из чего проистекали всякие коллизии. Но если с климатом поделать что-то было бы трудно, то с этим, в принципе, можно.

«Дам-ка я им, пожалуй, начальство, — подумала Звезда, — не самой же мне за ними бегать.»

Дунула, плюнула, и в одном недалеко расположенном племени родилось несколько жеребят. Их не называли ещё аликорнами, хотя бы потому, что те были бескрылыми, но в целом это были именно они. Ростом повыше, с магической силой очень повыше, и без теломер в ДНК, потому что Звезда ленилась обеспечивать раз в четверть века воспроизводство элит с ротацией власти.

И когда молодёжь подросла, Звезда призвала их к себе и сказала:

«Так. Я, вобщем, люблю гармонию. Можете называть меня поэтому Деревом Гармонии… Теперь идите, и сделайте мне на планете, чтобы был мир.» 

После чего, полагая, что дала исчерпывающие инструкции, отправилась решать задачу трёх тел, не лежащих на одной прямой.

Поёжившись от холода, самая крупная, а потому — самая мудрая из новоявленных бессмертных, сказала:

«Надо, чтобы все хорошие привели к послушанию всех плохих».

Остальные закивали, потому что она, как ни крути, была наиболее здоровой, и за возражения можно было получить коленом.

В этот момент пошёл снег, и одна, самая молодая, сказала:

«Смотрите, блестящий дождь!»

«О чём думаешь! — Буркнула старшая, — нам тут ответственное поручение дали… »

Через некоторое время Звезда заметила, что в кратковременной выборке мира на Эквусе не прибавилось, а даже скорей наоборот. Она второй раз вызвала подопечных и сказала:

«Вы меня как-то не так поняли… Но, поскольку вы уже наваляли всем, кого смогли найти, ну, не извиняться же теперь… И чтоб это был последний раз.»

«Мы больше не будем», — хором сказали они.

«А тем, кого вы поймали, больше и не надо», — недовольно ответила Звезда.

Но в целом, итог получился более-менее приемлимый. В основном потому, что все бессмертные были из одного племени, а некоторые даже родственники, каковому обстоятельству Звезда не придала тогда особого значения, ибо не понимала, что такое родство, и какую роль оно играет в первобытных обществах.

Жизнь снова вошла в спокойное русло, и аликорны начали понемногу расти над собой, используя как бортовую сеть Дерева Гармонии, так и естественнонаучные способы получения знаний.

Через некоторое время Звезда заметила, что подопечных у неё становится меньше. А некоторые племена Эквуса, почувствовав отсутствие тяжёлого копыта на шее, начали присматриваться к соседям: «как-то богато живут, делиться надо!»

В один из дней оставшиеся аликорны пришли предстать перед Древом Гармонии. Посреди прочих пришла и Рейн Шайн. Звезда поставила вопрос ребром: «что происходит?»

Помявшись немного, ей сообщили, что вот-де некоторые ренегаты, не желающие более исполнять свои обязанности, взяли и ушли с планеты на поиски приключений… Но они — оставшиеся — нет. Они не такие!

Поведала божеству Эльдила. Известная также как «Эльдила Великая Под Зад Коленом Дающая».

Звезда поморщилась: она не любила вранья.

Но тут маленькая аликорна, восторгавшаяся когда-то снегом, сказала:

«А я тоже хочу уйти. Во Вселенной так много интересного.»

И по тому, как опустили головы другие бессмертные, Звезда поняла, что они уже выросли, и их нужно отпустить.

«Ну что ж, — сказала она, — вы мне стали почти как дети, но конечно, вы вольны идти, куда пожелаете…»

И попрощавшись со Звездой, аликорны ушли в своё путешествие. Некоторые потом вернулись, но это была уже другая история…

С горя проинтегрировав и продифференцировав несколько раз е в степени икс, Звезда стала думать, как жить дальше.

«Может, — решила она, — это племя было просто слишком мечтательным и депрессивным? А вот есть зебры. Они очень бодрые и активные. И для чистоты эксперимента надо взять зебр с разных частей континента… »

Сказано — сделано. Дунула-плюнула Звезда, и в Зебрике начали рождаться необычные жеребята. И конечно, их тоже никто не называл аликорнами, потому что зебра — это хорошо, а рогатая зебра — уже некрасиво. Хотя колдовать им отсутствие рога не мешало.

На сей раз Звезда решила не вмешиваться в процесс становления их личностей, поэтому, когда взглянула на первую пару вошедшую в смысленный возраст, ахнула, сказав себе: «да вас только мясом кормить!»

И стало так. Теперь аликорны по достижению половой зрелости, а иные и раньше, начинали есть мясо.

В летописях и легендах отметились всего восемь новоявленных бессмертных, впрочем, возможно, их родилось больше. Просто те, кто не участвовали в последующих событиях и мирно возделывали свой сад подальше от шебутных коллег, всем, кроме Звезды, остались неизвестны. Из чего она сделала печальный, но увы, неопровержимый вывод: «хорошими делами прославиться нельзя.»

Оставшиеся же восемь зеброкорнов весьма быстро гнуснопрославились далеко за пределы родного континента.

Дело было даже не в том, что они ураганили сильно больше, чем бывшие до них зебринские, или любые другие короли (хотя они старались). А в том, что первыми додумались до формирования общественного мнения. То есть грабя соседа, параллельно объясняли окружающим: «нет-нет, вы не подумайте! Это не я его граблю, а он просто такой негодяй, что по другому ну никак. Вы только посмотрите на него: это же натуральный бандит!»

И так как все восемь беспрестанно наговаривали друг на друга, то сопредельные страны пребывали в непрерывном ужасе и трепете: «только не к нам, только не к нам»…

Звезда долго терпела такое положение дел; печалилась: "Я же вложила этим восьмерым ума. Может, не туда вложила? Или не той стороной?.."

Но в конце-концов не вытерпела. Вздохнула системой продувки, и так как полюс давно засыпал снег, слежавшийся уже в ледник, призвала аликорнов к себе через построенные когда-то порталы.

Секунд пятнадцать понадобилось их натренированным междуусобицами мозгам, чтобы понять, какое преимущество может дать подключение к базам данных Звезды, и все восемь тут же сошлись в яростной драке за обладание порталами. К счастью, поначалу не лично, а посредством армий.

Тогда Звезда совсем потеряла терпение, и приказала: «Ну-ка, немедля договаривайтесь!»

И мысленно добавила: «Нет жадности хуже, нежели жадность».

Была созвана мирная конференция, по итогам которой библиотеки и другие культурные ценности в Зебрике стали гореть на двадцать процентов реже.

И в связи с этим, и с этого дня наступили на Эквусе исторические времена.

Примечание. Здесь: сикль — около 15 грамм; талант — около 60 кг (4000 сиклей); прямая сажень, здесь — лошадиная — теоретический размах передних ног пони или зебры для обнимашки — примерно метр восемьдесят; стадий — около 200 метров; лига — около 2 км; кольцо — около 40 см. (имеется ввиду верхний диаметр типового ведра для воды)

— Дочка, ты поможешь мне? — старый Архиз поднял глаза на Алое, — нам опять поменяли урок. В большую сторону, понятно… Какой-то черезвычайный налог на войско… Говорят, будет война.

— Конечно, пап. Глины надо накопать?

— Нет, глины я привёз. Надо круг покрутить. Часа два тебе, а я потом сам.

— Да легко. — Молодая кобылка потянулась магией к гончарному кругу, и он «ожил», начав весело вертеться. Архиз, не теряя времени, дожёвывая на ходу, занял рабочее место.

— Ты не спеши, пап. Мне это совсем не тяжело.

— Врёшь ведь, небось, — пробормотал старый гончар, и бросил на круг первую порцию глины.

— Эх, а вот Нониз из школы на Ветряном холме, говорил, что можно заколдовать что-то, чтоб оно крутилось само, но только оно должно быть из металла…

— Доченька, да где же нам взять столько? Если б этот круг был хотя бы медным, продав его, мы бы год могли бы жить в своё удовольствие и ни о чём не думать.

Алое задрала носик к закопчённому потолку.

— А ещё он сказал, что у меня могло бы получится заколдовать и камень, и он мог бы попробовать меня научить, но не бесплатно. Только что он хочет, я не поняла.

Архиз крякнул:

— Скажи, что дашь ему сначала в зубы, а потом пусть объясняет, что ему надо.

Кобылка хмыкнула:

— Не, пап, не это. Я тощая и нескладная, у них там в школе получше есть. Он хочет, чтоб я заколдовала каменную поделку, но мне кажется, что для какого-то прохиндейства. Поэтому я научится научусь, а ему скажу, что не получилось. Зря подставлять-то тоже ни к чему. А наш круг уже заколдую как надо… Расскажи что-нибудь, — попросила она.

— Сказку? Ну, ты уже большая, сказки слушать.

— Это я на улице большая. А дома могу побыть маленькая.

Отец улыбнулся:

— Тогда слушай. Давным-давно, в далёкой стране зебрами правил злобный дракон. Он отбирал у своих подданных всё, что те зарабатывали, так что они даже болели и умирали. Дракон знал, что от мертвых зебр не будет ему никакого проку, но он был слишком жадным. И вот один юноша, искушённый в магии и боевых искусствах, бросил дракону вызов…

Кобылка слушала сказку, склонив голову к плечу.

— И третий герой тоже превратился в дракона?!

— Нет. Третий вспомнил, что его любят и ждут дома, сломал стену, и раздал золото всем беднякам.

— А что было потом? — спросила Алое.

— Потом ничего, сказка кончилась. Ну, наверно, он вернулся домой и женился, и у него родились дети…

— Нет, так не бывает. А кто же правил страной? Даже если соседние страны так боялись героя, что не вторглись, то обычные-то разбойники…

— Дочка.

— Что?

— Ты же говорила, что хочешь побыть маленькой.

— А… Точно. — Она улеглась напротив гончарного круга, приподняв голову, глядела, как отец споро работает с глиной.

— Хочешь попробовать?

— Давай. — Не прекращая вращать круг, она телекинезом выдернула из кучи глины кусок, и попыталась слепить амфору, потом кувшин, потом горшок, но у неё ничего не выходило.

— Я вообще-то имел ввиду на круге… Но попробуй что-нибудь простое. Тарелку, например.

Она сформировала из воздуха две «линзы» — выпуклую и вогнутую, и шмякнула ими кусок глины с двух сторон… Очень убыточная, которую никто бы не купил, но всё же тарелка, родилась на свет во мгновение ока. Архиз крякнул:

— Ну-ка, давай её сюда.

Через буквально полминуты, на круге уже стояла вполне приличная посудина.

— А можешь ещё?

— Легко!

«Конвейер» заработал споро. Кобылка штамповала заготовки, отец доводил их до ума на гончарном кругу.

— Гм. Если так пойдёт, мы, может быть, сможем оплатить твоё обучение.

Алое помрачнела. Когда у неё открылся магический талант, Архиз, естественно, повёл её устраивать в школу. Все учителя признавали несомненный дар, но бесплатно брать её не соглашались. Обучение же стоило от трёх до тридцати сиклей серебра в год, в зависимости от именитости учителя и от того, будет ли ученик харчеваться в школе или дома… Взять такие деньги нищему горшечнику, конечно, было неоткуда. Испокон веков ремесленники учили детей своему ремеслу внутри семьи, но что делать юной магичке, родившейся в третьем сословии, этот обычай не пояснял.

Однако, Алое нашла выход. Она свела знакомство с несколькими учениками магических школ, и путём несложной манипуляции: «да врёшь ты всё, — или, — вау! Ты такой крутой! Покажи.» — Перенимала учёность. В её исполнении эти заклинания били, бывало, в десяток раз мощнее, и частенько экспериментаторы, в том числе и она сама, возвращались в город с подпаленной шкурой… Конкретно сейчас она вела сложную (на взгляд четырнадцатилетней кобылки) интригу, чтобы встретиться с директором школы на Ветряном холме и произвести впечатление… Однако, какая-то сумма свободных денег ей однозначно не помешает.

В этот момент в дверь властно постучали. Архиз открыл дверь и попятился назад. В хибару вошли откупщик налогов и стражник. Второй, насколько могла видеть Алое, остался снаружи, рискуя просто не влезть в тесное помещение…

* * *

Две зебры, жеребец и кобылка, на вид лет шестнадцати (хотя кобылка при детской мордашке была весьма рослой) мерили шагами степь за городом, направляясь к дальнему лесу, по своим, вне сомнения, очень важным делам.

— А ты слышала, — спросил Нониз, — что сгорел вчера дом в Среднем городе?

— Да, такое бывает, — кивнула Алое.

— И в нём жил один из откупщиков налогов с Торгового холма.

— Ну, тоже живое дыхание, хоть и мерзость, — ответила кобылка.

— И там же сгорели долговые векселя…

— Ай-ай-ай, как же он теперь вернёт свои деньги?

— И он сам тоже там сгорел.

— Ужасная новость.

— И ты тут ни при чём.

— Да как ты мог такое подумать?

— А выпустить его ты не могла? Без папирусов своих он безопасен.

— Во первых, опасен. А во-вторых, этот болван запаниковал, заблудился в дыму, и не нашёл дверь… То есть я, конечно, ничего этого не знаю, просто предполагаю.

— Говорят, он даже был магом, — заметил Нониз, — но Гильдия не имела с ним давно никаких дел, так что расследования не будет… Кому-то здесь повезло.

— Хреновым он был магом, — вполголоса заметила кобылка, — хотя да, когда он припёрся к нам в последний раз, я обратила внимание, что вексель — подделка. То есть к старому уведомлению «подшит» новый список работников. И довольно криво подшит. Но кроме меня или тебя никто бы не заметил. Большинство-то на нашей улице и вовсе читать не умеют. И я так думаю, что и в прошлый, и в позапрошлый год этот ублюдок точно так же «подшивал» списки, только я не могла еще это распознать.… Он понял, что свиток сейчас будет засунут кому-то в пасть, а может и не в пасть, а может не только свиток, но и два цветочных горшка, и глиняный подсвечник в счёт будущих платежей… И сучёныш потянулся, знаешь ли, за плёткой… Чисто по привычке, и сразу передумал. Но за это надо было, как ты понимаешь, ответить. Я вышла вперёд, пообещав ему взглядом жаркую ночь, а он спешно попрощался и ушёл…

— Может, его блоха укусила в тот момент, — вздохнул Нониз, — и он почесаться хотел. Короче, чесаться при тебе крайне опасно.

Алое замялась, припоминая ситуацию, а потом нехотя признала, что откупщик, вероятно, в самом деле хотел только почесать бок, и ничего более.

— Ты могла пойти пожаловаться на Торговый холм.

— Ну, я так и хотела сначала, но подумала, что, во-первых, этот засранец список свой уничтожит, так что будут только мои слова. А я официально даже не подмастерье, потому что денег не плачу, и светлейший король, да продлятся его дни, — тут она криво усмехнулась, чего Нониз не понял, — не получает с меня податей, и, стало быть, мои слова никакого юридического значения не имеют. А во-вторых, к нам-то он, конечно, больше никогда не пришел бы, потому что хочет жить, но к другим-то ходить будет…

— А еще, ты могла бы взять с него отступные за молчание. Он, думаю, в законах не силён…

— Где ты раньше был? — Буркнула Алое.

Жеребчик пожал плечами:

— Так что в будущем не торопись кого-то убивать, от него еще польза какая-нибудь может выйти…

— Да не убивала я его, говорю же. Это несчастный случай. Что мне пойти теперь повеситься, раз так получилось?

Она фыркнула, подняла голову, всматриваясь в даль. Нониз, который был уже существенно ниже Алое, поинтересовался:

— Чего там?

— Да ломится кто-то, как будто у него суп остыл.

От леса к ним нёсся молодой жеребец, может, на год старше их самих, с перекошенной мордой. А за ним, саженях в двадцати, гналась крупная кошка. Юные маги никогда не видели льва, но интуитивно догадались, что это именно он. Чёрные полоски на морде Нониза почти сравнялись цветом с белыми.

— Может, пора валить? — поинтересовался он, но Алое не обратила внимания.

— Вот же болван, он мне линию атаки закрывает… Давай, на счёт три, крикни ему, чтоб прыгал в сторону. Не расслышит — ну, будет ему с кошкой упокой… Раз, два, три!

Юноша оказался догадливым, и по команде прянул влево. Невидимая силовая плеть с едва слышимым шорохом развернулась, раздался мокрый хруст, короткий отчаянный взвизг и звук падения тяжёлого тела.

— Пойдём, посмотрим.

— Может, ну его? А если тут где-то еще и львица?

— А они парами охотятся?

— Да хрен его знает. Вроде, поодиночке. Но это как раз тот самый случай, когда стоит усомниться в своём твёрдом знании.

Алое хмыкнула:

— Кажется, кто-то родился жеребцом по ошибке.

Нониз не остался в долгу:

— А мне кажется, что кто-то родился сумасшедшей.

Кобылка остановилась над мёртвым телом. Опять же, хотя ей не с чем было сравнивать, она интуитивно догадалась, что лев какой-то больно тощий. Телекинезом задрала ему верхнюю губу. Одного клыка не было вовсе, другой был рыжим и испорченным.

— Вот поэтому он и зеброед. Что не может уже обычную свою добычу поймать. Я так думаю. И львица вряд-ли бы на такого польстилась. Переборчивые мы… Гм, — она на миг смутилась, потому что Нониз уже не раз намекал, что неплохо бы, а она отказывалась, даже не потому, что он ей не нравился, а потому, что вообще сомневалась, надо ли это ей…

Жеребчик уважительно покивал. Еще два года назад его знания превосходили таковые у Алое практически во всём, но поступив в школу, она совершила невероятный рывок, запоминая всё, даже то, что и не надо, с первого раза, а чего не зная — о том догадываясь или логически вычисляя. Нониз заметил, что его подругу побаиваются уже и в Гильдии. Впрочем, совершенно правильно. Ей может не хватало умений, но такую силищу Нониз видел, разве, у вице-магистров.

Алое наклонилась к трупу. Голова льва осталась относительно целой, но тело выглядело так, словно попало под водяной молот. Шкура оказалась разорвана в десятке мест, и кровь обильно лилась в пыль. Она приблизила нос к одной из ран. Запах был… Соблазнительный. И если лизнуть эту жидкость. Ну, только попробовать…

— Ты что делаешь?

— Я? Ничего.

— У тебя глаза стали такие… Пугающие. Ты так на этого сборщика смотрела? Странно, что он у вас в доме не нагадил со страху.

— Да вот я подумала: каково это, быть хищником, и питаться смертью других существ?..

В это время к ним приблизился жеребец, о котором Алое, откровенно говоря, уже забыла, увлёкшись исследованием львиной анатомии.

— Привет. Я — Ней… Спасибо. А вы кто?

— Погулять вышли. — буркнул Нониз.

— Привет. — Кивнула кобылка, — я Алое. А этот грубиян — Нониз.

… Когда Солнце уже почти закатилось в степи раздался, распугав мелкую живность, хлопок телепорта, и из перехода вывалилась Алое. Поднялась на ноги, сказав несколько бранных слов, и деловито протрусила в направлении туши льва. Что она хотела, кобылка сама толком не знала, но почему-то её тянуло сюда.

Впрочем, она немного опоздала. С десяток гиен уже толпились вокруг трупа и подняли ей навстречу окровавленные морды. Схватив падальщиков телекинезом, она безжалостно запустила их в небо с хорошим стартовым ускорением, однако всё это было зря. Труп за несколько часов был так изгрызен и истерзан, что ни к чему был непригоден.

«А что ты вообще собиралась с ним делать?» — спросила себя Алое, пожала плечами и снова телепортировалась в город. С минуту стояла тишина. Через некоторое время с печальным воем и значительным круговым отклонением, начали падать гиены.

Обрей отложил табличку с выжженным оксидом текстом. Вобщем, на металле полагалось писать очень мелко, примерно раз в десять мельче, чем на пергаменте или папирусе. Но в этот раз его попросили составить учебник для одной из столичных школ. Таблички, понятно, не дадут ученикам, а перепишут, например, на бумагу. А так как переписчики — те ещё маги, то Обрей писал довольно крупно, для чего велел принести побольше дешёвых медных листов.

Он почувствовал лёгкий магический посыл с приветствием, а несколько секунд спустя в дверь кабинета вошёл дворецкий.

— Господин Брин просит его принять.

— Пусть войдёт, — кивнул жеребец, и когда глава Тайной службы Гильдии вошёл, кивнул ему на кресло, — присаживайся.

Гость бросил мимолётный взгляд на таблички.

— Когда-то говорил вам, учитель, ваши мысли достойны обрамления только в золото…

— А я когда-то говорил, что лесть унижает нас всех, — без улыбки ответил Обрей. — Что-то случилось? Ты не так часто радуешь меня визитами…

— Король снова захворал… На этот раз почки. Конечно, лучшие лекари Гильдии работают с ним, но старость, увы, не лечится. В связи с этим вчера вечером Тайным Советом было принято решение вызвать наследника из той сатрапии, куда он был отправлен отцом набираться опыта.

Хозяин кабинета откинулся на спинку кресла и на несколько секунд задумался.

— Что он собой представляет, Брин? Я помню его мальчишкой, а потом как-то не удосужился узнать многое. Это плохо, но так уж вышло… Погоди. Пусть подадут чаю.

И когда принесли здоровенные, почти литровые кружки, Обрей кивнул:

— Итак?

— Ему двадцать два года. Возраст довольно зрелый… Юноша весьма бодр и активен.

Обрей чуть улыбнулся, оценив фразу.

— Также он справедлив. Преследует воров и взяточников, правда, только тех, кто не знаком ему лично. Хотя это общая беда. — Глава гильдейских шпионов махнул копытом. — Однако, есть и тревожные признаки. Например, он хочет воевать.

— Ну, кто из нас в таком возрасте не хотел воевать? Мудрые советники и дыра в казне в полторы тысячи талантов серебра подрежут ему крылья.

— Вот о мудрых советниках я и хотел поговорить. Сегодня магистр соберёт нас всех на совещание. Он сумел продавить решение, чтоб главным наставником принца стал бы один из заместителей главы Гильдии. На мой взгляд, для страны было бы лучше всего, чтоб этим наставником стали вы…

Он прижал копыта к груди в умоляющем жесте:

— Я понимаю, что вам неинтересно возиться с малолетним… Гм, наследником. Но он уже довольно испорчен тем, что был, по сути, верховной властью в той провинции, где находился. Исправлять это надо самому лучшему специалисту… Если мы вдвоём будем убеждать в этом магистра, он согласится.

Обрей усмехнулся:

— Приятно, что мой ученик вырос в такого патриота-государственника. Расскажи мне ещё о принце.

— Он расточителен. Дарит и обещает больше чем способен дать.

— Это плохо, — заметил Обрей, — очень важно для правителя держать слово.

— Нет, он искренне верит, когда даёт слово, что его исполнит, но потом возникают обстоятельства… Ещё он почему-то мнит себя большим специалистом во всех областях знания, особенно в военных. Хотя его наставники отзывались о нём, как о весьма посредственном ученике.

— Что, так и отзывались? — Переспросил Обрей.

— Мне отзывались. Как начальнику Тайной службы Гильдии. И моему предшественнику.

Обрей поднялся, жестом удержав собеседника. Формально, по должностям они были почти равны, но разницу учитель-ученик преодолеть всё же было трудно, ну и кроме того, как волшебник, Брин уступал Обрею во много раз.

— Войны требуют денег, как и пышность двора, — заметил вице-магистр. — А денег у нас нет. Их не так трудно найти, заключив договоры о мире и торговле с соседями. Я бы даже взял на себя эту обязанность. — Обрей улыбнулся чуть шире, чем обычно. — Главное, чтоб они не были спущены на фавориток.

* * *

— Я вот слышал, — сказал Нониз, — что ты с Неем за сараем целовалась.

Кобылка фыркнула:

— А если даже и да, так что?.. Но ладно, чтоб ты не мучился, скажу: нет, я не целовалась с Неем. И могу даже объяснить, почему.

— И почему?

— Ну, то что мы с тобой уезжаем в село, в филиал школы, это еще полбеды. В конце-концов, можно и пробежаться сотню стадиев, чтобы хорошенько поцеловаться. Но ведь Ней же от большого ума завербовался в армию, и его даже взяли, а это значит, что год-другой мы его точно не увидим. И хоть, не стану скрывать, он мне нравится, я слишком молода и эгоистична, чтобы стать его особенной кобылкой и потом ждать-пождать с моря погоды. Мало ли жеребцов вокруг?.. И год-другой, это если не будет заварухи какой-то, которые последнее время случаются постоянно.

Нониз поморщился.

— Да, я знаю, — продолжила Алое, — ты не любишь такие разговоры, но об этом говорят в каждом кабаке. Старый король ничем не правит уже в силу возраста, а молодой принц отчего-то мнит себя великим полководцем и начинает войны одну за другой. Иногда не завершив предыдущей, а иногда завершив так, что лучше б не начинал. Очень печально, что Обрея, нового магистра нашего, не назначили когда-то его учить... Говорят ещё, что старый король ведёт переговоры с банкирскими домами об очередном займе — совсем нет денег в казне. И налоги постоянно растут. Я уже думаю увезти отца куда-то в провинцию. Там за взятку можно устроить так, чтоб не платить или почти не платить… И хорошо, что воюем мы пока только с мелкими королевствами. А если этот наш стратег додумается заключить союз с каким-нибудь буферным государством, и сцепится с серьёзным противником? С королём Фессоном, например. Не полетят ли от нас клочки?

Алое тяжело вздохнула, сетуя на идиотизм династии. Нониз поинтересовался:

— Кстати, а что ты думаешь обо всех этих легендах?

— Про этого короля? Что ему пару сотен лет, что он ростом в пять колец, и вообще — бог?

— Ага.

— Про рост думаю, правда — такое трудно не заметить. Про то, что бог — конечно, чушь, просто сильный маг. Отсюда и возраст. Возможно, он знает какой-то способ продлевать жизнь. Но может, всё проще. Это может быть несколько монархов с одинаковым именем, которые в дремучих головах слились в одного. Вживую-то из наших соотечественников кто его видел, если до их столицы больше тысячи лиг, и стоит она не на побережье? Так, десятикратно перевирают чужое враньё.

— Ну, храмов у него натыкано по всей стране. Мой дядька был хоть и не в столице, конечно, но в главном городе провинции. Стоит статуя и храм. Он даже немного проволоки медной там оставил. Принято так.

Алое пожала плечами.

— И что? Вот в Ликлосе сто пятьдесят лет назад тамошний король приказал свою любовницу обожествить, которая утонула в речке когда купалась. Монарх он был толковый, ну подданные сказали: «хрен бы с ней, пусть будет»… Но мы же всерьёз такие вещи воспринимать не будем?

* * *

Ней хлебал суп, попутно рассказывая последние новости.

— И вот наш великий стратег… Нет, блин, постараюсь быть объективным...

— Лучше б ты постарался быть приличным, — заметил Нониз.

— Не надо, — отмахнулась Алое. — Я знаю, что в армии матом не ругаются, а на нём разговаривают, потому себя не сдерживай.

— Ну вот. — Продолжил Ней. — Поскольку мы не умеем снабжать крупные соединения, то принц разделил войско на четыре части по две с половиной тыщи солдат. Не, решение нормальное, и офицеры говорили, что при тактической грамотности ничего страшного в том нет. Идём порознь, сражаемся вместе, всё нормально. Но это ж при грамотности. Начальником нашего корпуса Его высочество назначил своего давнего, мать его в душу, товарища. Интересно, что он три года просиживал в Академии, где его то ли мало пороли, то ли я хер его знает… Короче, началось всё, вроде, неплохо. Разведку организовать он сумел, а вот понять их сведения — уже нет. И когда несколько патрулей пропало, мы всё так же бодро пёрли к реке. Нахрапом взяли крепость на переправе — противник, я так понимаю, просто охерел от такой самоубийственной наглости. И эта крепость стала нам могилой. Потому что влезть в неё все мы не могли — едва только треть — а бросать её и драпать наш идиот был не готов. А противник-то находился двумя корпусами уже на этом берегу, и нас зажали с трёх сторон — со стороны моста, с наспех сооружённых щитовых укреплений нас постоянно обстреливали. И тут впервые нам повезло, а именно: командующий словил стрелу в шею, и отправился в страну вечнозелёных пастбищ, а дальше управляли уже нормальные военные. Ясно было, что надо идти на прорыв, и лучше ночью, но до ночи с такими раскладами мы могли не дожить. Поэтому пошли днём. Раненных, которые не могли идти, бросили.

Нониз в очередной раз поморщился.

— Ну да, война это грязное дело. Это потом рассказываем, как мы гнали противника без потерь, и своих не бросали. А так — следую своим курсом… Ну вот, вырвалась из мешка едва тысяча зебр. Мне в процессе прилетело по башке, к счастью, вскользь. Шли всю ночь. И ещё дождь грёбанный шел всю ночь. Думаю, если б не он, на пару сотен больше бы дошло, а так мы через день, когда шли обратно, видели много ног, торчащих из канав… Принц немножко расстроился. Не оправдали мы, де, доверия, и потому были сведены в два полка. От балды, без слаживания, с левыми, незнакомыми командирами, что потом еще сыграет. То есть дураку ясно, что на войне ещё не такое бывает, но не ставь такой полк, даже если он тебе нахрен не нужен, на острие удара. Вот разве, на вспомогательном направлении…

Алое заинтересованно подняла голову.

— Ну-ка, ну-ка, это интересно… Впрочем, ладно, потом.

— И вот, всей мощью подошли мы к переправе, и что видим? Крепость брошена, мост разрушен, с той стороны зебр видимо-невидимо. Меньше, чем нас, но не то чтобы очень.

Как быть?

Алое пожала плечами.

— Заключать мир и давить экономическими методами… Э-э, то есть, скрытно двигаться вверх или вниз по течению, наводить плацдарм, и нещадно бить врага, не жалея никого. Кобылы ещё нарожают.

— Ну да, — кивнул Ней. — Вот ты, при своём чудовищном разуме, всего лишь гражданская, а соображение есть. А у наших идиотов его нет… Тут, как ты правильно сказала, ключевое слово «скрытно». Наши два полка ушли в тыл, и потом двинулись на юг, параллельно речке, а с наступлением ночи, уже по прямой, должен был сняться один из корпусов. И что же? Млять, какой-то штабной, чтоб не опоздать, установил время за час до заката. А уж собираться начали чуть не с полудня. Понятно, что противник был полностью в курсе, в корпусах же было всем насрать — на то начальство есть, а наши два полка были далеко в степи… И когда переправились вплавь, я едва успел топор вытащить, нас уже очень ждали и разнесли вдребезги. Может, две сотни вернулись из пяти, которые переплыли туда. Долго думали, какое взыскание на нас наложить. Я для себя решил: тому, кто заявит мне об взыскании, проломлю копытом голову, будь он хоть принц, чтобы знал. Потом уйду к разбойникам. Потому что, либо жить по-нормальному, либо не жить, а рабом быть я не хочу, и не стану.

— Ну ты не думай, что ты один такой, — холодно бросил Нониз.

— Извини, — буркнул Ней, — ничего такого не имел ввиду. В итоге на нас махнули копытом… Но нет, однако, худа без добра. После такого провала наше начальство начало вести переговоры о мире. Возможно, это станет самой короткой войной, которую учинил наш стратег. Потому что противник выставил сопоставимые силы, но это всё, что они могут, а мы ещё два раза по столько можем собрать, пусть и через несколько месяцев — и они это понимают, и пойдут на переговоры.

— Ней, — мягко сказала Алое, — это немного не по теме, но скажи-ка мне, если на сто солдат в подразделении окажется девяносто пять комплектов зимней формы, потому что пять продал наряд по роте, что будет?

— С попустительства командира или без? — усмехнулся Ней. — В обстановке войны или мира? В каких широтах? В тёплых-то можно их все продать, впрочем, задолго до ротного, их продаст сам принц, или его камарилья, солдаты их и не увидят… В роте же восемьдесят зебр если есть, то это хорошо. А двадцать ставок идёт в кошель начальству…

— То есть ты понимаешь, что армия нуждается в реформе?

Ней кашлянул.

— Ну как бы да.

— И ты готов её провести?

Ней чуть не свалился со стула.

— Ты вообще о чём? Я унтер-офицер, сейчас уже почти в отставке. Мне ли проводить реформу войск? Нужно, как минимум, проконсультироваться со старшими командирами…

— Это хорошо. Что ты осознаёшь сложность проблемы… Нониз, у нас есть влияние в Академии?

— Есть. — Буркнул Нониз. — Пятьдесят сиклей в год, и…

— Это возможно, — кивнула Алое, — я заплачу за обучение.

— Да ты с ума сошла! — в один голос вскрикнули Ней и Нониз.

— Я совершенно этого не стою!

— Он этого не стоит!

— Тихо! — Прикрикнула Алое. — Я знаю, что делаю. Более того, я не налагаю никаких обязательств в дальнейшем… Если захочешь помогать, добро пожаловать, а нет, так нет.

Алое сидела за столом в своём кабинете и задумчиво глядела на большую шкатулку. Потом осторожно взяла в копыто ключ и со второй попытки отперла её. Обычно, столь мелкие движения кобылка совершала посредством магии — её копыта , размером почти с голову взрослой зебры, были плохо для этого приспособлены.

Когда-то в молодости она всерьёз опасалась, что её рост так и не прекратится, и она вымахает выше деревьев в лесу, но в конце-концов процесс остановился на без малого сажени в холке и шести талантах веса.

И это при том, что Алое была довольно стройной.

Многие, она знала, завидовали таким физическим параметрам, не подозревая насколько сложно гиганту жить среди обычных зебр. Например, в половину помещений Алое просто не могла войти, а если всё же входила, то постоянно была настороже, чтоб не смахнуть что-нибудь неловким движением, или не наступить на кого-то.

С личной жизнью тоже были проблемы. Хотя Алое была неплохо сложена и вобще симпатичная, жеребцы обычно шарахались, впервые её увидав. А тех двоих, кто не робели в её присутствии — Нониза с Неем — Алое держала равноудалёнными, ибо отдать предпочтение одному означало рассориться с другим.

Ну и проклятая слава, которую она не любила с детства, предпочитая действовать в темноте и тайне, как паук… Трудно быть незаметной, на две головы возвышаясь над всеми, и будучи заодно самой талантливой ученицей школы магии.

Последнюю проблему она решила радикально. Когда Нониз получил назначение в провинцию, и Ней закончил академию, выкупила для него должность капитана там же, а для себя… Для себя — ничего. Просто уехала с ними с намерением вести частную магическую практику. Как показало время — это было хорошее решение. В столице вскоре забыли, ну или почти забыли выбившуюся из ремесленников дылду, а вот в провинции она оказалась нужна всем — от старых подагриков и импотентов из канцелярии наместника, облачённых, однако, властью; до крупных феодалов, которым была очень важна хорошая погода в сезон сбора урожая, а местные маги с кривыми копытами могли обеспечить таковую через два раза на третий. Отсутствие же официальной должности и свободный график позволяли Алое выбирать, чью просьбу уважить, а чью — нет, отчего год за годом её влияние в провинции росло.

Зная, что живёт она скромно, а зарабатывает много, к ней стали обращаться, чтоб одолжить денег. Хотя с детства она ненавидела откупщиков и ростовщиков, деньги всё же давала под пятнадцать-двадцать процентов, что было, вобщем, невероятно щедро… В упомянутой же шкатулке у Алое хранились долговые расписки, срок по которым истёк, но по тем или иным причинам она не торопилась взыскивать долг, собираясь, например, взять услугой.

Так кобылка планировала до сегодняшнего дня.

Неторопливая жизнь в городке, где тебя все знают, уважают и не тыкают копытом вслед, где почти никогда ничего не случается, и нет дел, которые нельзя отложить на послезавтра. За книгами для подруги в столичную библиотеку ходил Нониз. Точнее, она его «зашвыривала» телепортом, а потом забирала обратно. Он же поставлял свежие новости.

И в этот день он принёс их сразу несколько за весь предыдущий месяц.

Во-первых, принца, того самого, что любил воевать, отец назначил соправителем. А во-вторых, через две недели внезапно умер. Последнее, впрочем, сюрпризом не стало — старик и так зажился на свете, но всё же многие удивились совпадению.

Как полноправный член Гильдии, Нониз зашёл в резиденцию, поболтал с парой старых приятелей.

«Нет, монарх умер сам. А если вдруг и не сам — не нашего то ума дело… Говорят, будет война. Да, король после той «переправы» устроил сыну взбучку, так что он сидел десять лет тихо, но это чисто между нами… Нет, про войну совершенно точно. Сейчас армия проведёт манёвры, соберут достаточно припасов, призовут дворянские дружины, и как раз ближе к прохладному времени года начнём… Наступать же будем в сторону экватора. Да, я намерен принять участие. Застоялась кровь, знаешь ли. А ты там не закис в своей провинции? Присоединялся бы!»

И собеседник побежал по коридору дальше, оставив Нониза в состоянии, близком к панике. Сейчас он, вывалив новости на подругу, сидел в углу кабинета на плетёном кресле, Алое же размышляла.

Провинция Тонг, не в последнюю очередь её усилиями, последние годы жила неплохо. Настолько, что могла без напряжения выставить четыреста солдат в армию принца, и дать еды и снаряжения ещё на тысячу. Относительно неплохо, хотя и куда хуже, жили соседние провинции — у них-то не было Алое. И всё равно десятилетний перерыв в войнах позволил стране немного свободнее вздохнуть.

Но кобылка понимала, что благополучие это весьма непрочное, и первое же сверхусилие вновь ввергнет государство в хаос и нищету.

— Что ты собираешься делать? — Спросил Нониз.

— Взыщу долги.

— Что?

Алое постучала копытом по столешнице рядом со шкатулкой.

— Если эти зебры просили меня об отсрочке в мирное время, то во время войны тем более не смогут заплатить.

— И это всё?

— И буду еще думать.

Алое вспомнила, как будучи жеребёнком, мельком видела принца на какой-то торжественной процессии. Почти такого же возраста, как и она сама. Тогда что-то в груди у неё стеснилось, словно между ними возникла некая связь. По малолетству она, конечно, решила, что это судьба. Вот вырастут они, принц встретит её ещё раз, влюбиться и жениться, как о том мечтают все юные кобылки, но…

В возрасте двадцати с небольшим лет, набрав достаточно информации и научившись думать, она осознала, что в интересах государства принца нужно убрать. А она — одна из немногих, кто могла бы это осуществить. Возможно, нежданное предчувствие говорило ей именно об этом в детстве.

Проблема была даже не в магах-охранниках. Их она хоть не без труда, но раскидала бы. Самых упорных — уничтожила. Проблема была в отсутствии других наследников: гибель принца означала бы все ту же смуту и хаос, только по другой причине.

Она долго откладывала решение, надеясь, что проблема «рассосется» сама. В конце-концов старый король ходил с трудом, но вдруг протянул бы еще с десяток лет, а наследник тем временем перебесился, но увы. Принц так и не повзрослел. Вопрос могла решить, но не решила, столичная «камарилья». То есть министры и советники. Это её дело — управлять. Она получает за это совершенно неадекватную часть «общего пирога».

— М-мда, — протянула Алое, — жеребцам не стоит заводить детей после пятидесяти лет.

Нониз тут же насторожил уши, приняв это за намёк, которого не было.

— Вечером ещё поговорим. Ней придёт, обсудим всё…

* * *

Примерно неделю спустя из столицы пришёл «секретный» приказ, о котором, впрочем, Ней счёл нужным поставить в известность друзей. От провинции потребовали выставить через месяц пятьсот бойцов с припасом. Ней по этому поводу посмеялся:

— Хорошо, что они не знают нашего реального потенциала. А то потребовали бы тыщи полторы.

— А мы столько смогли бы поставить? — Спросила Алое.

— Ну, в принципе, да. Хотя это было бы непросто.

— А две?

— Тоже могли бы. Но с трудом.

— А если три?

— Не, три нет. — Ней помотал головой. — То есть, если распечатать амбары, конфисковать телеги, да у тебя еще занять, — он хохотнул, — а потом поставить в строй всех стариков, увечных и молодняк, ну тогда да. Только такая «армия» и до пункта сбора с трудом дойдёт.

Алое чуть кивнула:

— Ну, может им и не придётся дальше ходить…

Собеседник удивлённо задрал брови:

— Ты что это задумала?

Кобылица пока проигнорировала вопрос и повернулась к Нонизу.

— А в Гильдии не ходят слухи, что сын удушил папашу шнурком от халата?

— Ходят, конечно. — Жеребец пожал плечами, — но это мало кого печалит. У мёртвых королей, знаешь ли, мало сторонников. Хотя лично я думаю, что старик сам умер, никто ему не помогал.

— Угу. А не ходят ли слухи, что победив Сокримерн, мы двинемся дальше, на Фессонию?

Нониз поперхнулся чаем.

— Нет, такие не ходят.

— Надо, чтоб ходили. — Твёрдо сказала Алое и опять обратилась к Нею. — Как думаешь, через сколько дней о подготовке к походу прознают в Сокримерне?

— Секретность «на высоте», как обычно, так что прознают после прихода первого купеческого судна или каравана.

— И что они будут делать?

— Попытаются заключить союзы с кем только можно, — не задумываясь ответил Ней. — В прошлый раз они нас разбили из-за нашей собственной дурости. В этот раз может так не повезти… Ну и знаешь, это может быть обман: в приказе-то ничего не сказано, куда будем наступать. Я бы так и сделал: скрыть подготовку к походу всё равно не удастся, а вот направление…

— А вдруг не деза? — Возразила Алое. — Вдруг придётся воевать с Фессонией? Вдруг они первые ударят, не дожидаясь, пока мы определимся с жертвой?… Я была на этой неделе у наместника соседней провинции. Вроде как справиться о здоровье — я ж ему как-то жеребёнка лечила. Его ному тоже «нарезали» пятьсот солдат выделить, а это для них практически неподъёмно, как для нас — три тысячи. Говорит, отправлю триста, а там пусть снимают с поста, больше всё равно не могу.

Алое сделала долгую паузу, обведя взглядом соратников. Те притихли, почувствовав, что сейчас будет сказано нечто очень важное.

— Я надеялась, старый король проживёт ещё лет сколько-то. Он уравновешивал своим рассудочным поведением горячность наследника.

— А воскресить его ты, случайно, не можешь? — Внезапно перебил её Нониз.

— Я… Эм… Ну, никогда не думала о таком, но теоретически представляю, как подступиться… Если б я была там… Гм. — Она махнула копытом. — Это уже неважно. Сама такая магия потребовала бы многих лет исследований, безо всякой гарантии на успех. И, напоминаю, прошёл месяц с его смерти. Там уже мало что осталось от тела… Так вот, — она глубоко вздохнула, — я считаю, что в одиночку принц приведёт страну к катастрофе. Сначала военной, а потом политической. И его надо сместить.

В комнате на несколько секунд установилась тишина. Потом Ней сказал:

— Ну, от тебя-то он вряд ли уйдёт. Или помощь какая-то нужна? Я, в принципе, «за».

— А кто же будет править? — Тут же углядел корень проблемы Нониз. — Так то я тоже не против, но… Тебя ведь не признают.

— В том-то и беда, — кивнула Алое. — Что я не могу прямо завтра явиться в столицу, и взять её «на копьё». Это просто будет нелепо. Поэтому, придётся начинать издалека. С нашей провинции… А с восстанием в тылу принц не начнёт войну, не полный же он идиот… Ней, за кем бойцы пойдут в случае чего: за тобой или за номархом?

— За мной, конечно, — улыбнулся он.

— Это хорошо. Впрочем, сначала попробуем договориться. Я тут и денег немного припасла на первые расходы.

Она поставила на стол шкатулку, наполненную теперь вместо расписок кольцами золотой проволоки, в просторечьи именуемыми сиклями по мере веса.

* * *

Четыре месяца спустя.

Портал перехода открылся в чаще леса, и из него вышли трое зебр. Один весьма пожилой жеребец и двое молодых — жеребец и кобылка.

— Ну, кажется, мы не промахнулись… Да, магистр Обрей?

— Да, — согласился пожилой, — как раз вышли в непосредственной близости. Она скоро будет здесь, поэтому, пока переход открыт, отправляйтесь назад.

— А вы?

— А я останусь тут. Вам необязательно оставаться со мной.

Молодой жеребчик открыл было рот, но подруга пнула его в ногу.

— Вы можете поступать по своему разумению. Можете потом, когда всё кончится, выразить ей покорность, думаю, Алое не тронет вас. Можете уехать из страны, талантливые молодые волшебники нигде не пропадут. Главное, не будьте в столице, когда она придёт её штурмовать. Там она не пощадит никого…

— Но магистр Обрей! — Всё таки не сдержался юноша, — вы же очень сильный маг, и в столице много членов Гильдии, и мы тоже… — он смутился, — чем-то да помогли бы.

— Увы, мальчик мой, я видел на что способна Алое. Всё, что в наших силах — это некоторое время отражать удары, пока она не рассвирепеет. А отражённая, до конца не погашенная нами энергия, будет бить по стенам, по жилым кварталам… Поэтому не задерживайтесь. У вас уже мало времени.

Жеребчик собирался сказать что-то еще, но подруга довольно бесцеремонно взяла его зубами за ухо и развернула к коридору. Потом снова обернулась к престарелому жеребцу.

— Спасибо за всё, учитель, и… Прощайте.

Он улыбнулся.

— Ну, не поминайте лихом и будьте счастливы…

Когда портал закрылся, он бросил в это место не сильное, но очень запутанное заклинание, призванное сбить со следа даже очень искусную ищейку. Некоторое время стояла тишина, затем Обрей услышал, как сквозь лес ломится кто-то крупный, нарочито шурша старой листвой и хрустя ветками.

— Любезно с твоей стороны, — заметил он.

— Ну, я поняла, что тебя провёл кто-то, и давала время ему убраться. — Ответила Алое. — Вдруг мы не найдём взаимопонимания… Итак, ты пришёл на переговоры? Несколько поздновато. Теперь я продиктую условия капитуляции. Пока мягкие. Но по мере того, как я буду приближаться к столице, условия будут всё жёстче.

— Король не примет твоих условий, — пожал плечами старик.

— Ну, тогда он умрёт, — рассеянно сказала Алое, — я бы позволила ему отплыть с несколькими кораблями на поиски нового места жительства. С условием никогда не возвращаться в страну. Это максимальная моя уступка… Но тогда не понимаю, зачем ты здесь? Решил перейти на правую сторону? Тогда добро пожаловать. Но зачем ты скрыл от меня своего проводника?

— Называешь себя правой стороной? — улыбнулся Обрей.

— Разве это не так? — Хмыкнула Алое, — ты же сам говорил когда-то, старый безбожник, что цель в жизни это удовлетворение потребностей. Но если мы не хотим быть презренными скотами, то наши потребности должны быть выше брюха, и, я извиняюсь, промежности. И лишь когда большинство народа это осознает, только тогда наши потребности могут быть удовлетворены… И я собираюсь учинить нечто подобное, хотя бы в первом приближении.

— Всё, что ты учинишь, — магистр пожал плечами, — это кровавая вакханалия. И если тебе повезёт в ней уцелеть, ты станешь еще большей негодяйкой, чем правящая династия. А я слишком стар для таких резких перемен.

— То есть ты пришёл, чтобы умереть? А почему не на стене? Впрочем, понятно… — Она мотнула головой, — но тебе необязательно со мной сражаться. Я сошлю тебя в какой-нибудь город без поражения в правах. Ты сможешь, если захочешь, дальше преподавать. Или огородничать, или заниматься чем-то ещё. Нет? Ну, как знаешь.

Она ударила широким фронтом, едва не опрокинув престарелого жеребца на спину, уложив наземь пару сот гектаров леса за его спиной.

— Подумай. Я не боюсь правды, и может быть...

Вместо ответа он выстрелил давно подготовляемым заклинанием, которое полагал, без преувеличения, своим шедевром, и считал неотразимым.

Алое на миг как бы раздвоилась перед глазами. Сначала Обрей счёл это эффектом, который на его старые зрачки произвело перенапряжение, но хитрое заклинание с «тройным» крючком просвистело мимо. Она чуть улыбнулась:

— Я существую на нескольких уровнях реальности. И могу «смещать центр тяжести» туда или сюда. За несколько месяцев сражений я многое узнала о волшебстве и о себе. Твоё заклинание возможно было принять на щит, но для чего?

В ответ Алое ударила уже не сдерживая силу. Несколько накопителей, висящих на декоративном хомуте, расплавились, оставляя на шкуре Обрея пропаленные дорожки. Это было очень больно, но старый маг не сдался. Впрочем, и отвечать уже сил не было.

— Жульничаешь? — сказала она, потом качнула головой в сторону: «отойди». Магистр оглянулся, и увидел за собой лавовую купель из расплавленных последним заклинанием горных пород. Следующий удар Алое просто опрокинул бы его в жидкий камень.

— Надо же, как милосердно.

— Я собиралась убить тебя быстро, — буркнула Алое, — а ты мне мешаешь. Постой ровно, и не дёргайся.

— Не дождёшься, — спокойно ответил Обрей, хотя сил сопротивляться у него уже почти не было.

Она метнула двойное тяжёлое заклятие, а-ля «серп». Первый проломил остатки защиты, а второй разворотил грудную клетку. Когда она приблизилась, магистр еще был жив.

— Да что ж такое. Ну, извини, я не хотела… Больно, наверно?

Обрей дёрнул передними ногами, и взгляд его наконец остановился.

Она чуть склонила голову.

— Я пришлю похоронную команду… А впрочем… — Она подняла телекинезом мертвеца и положила в лаву. Лишённый магической защиты, труп загорелся еще за пару метров, и некоторое время плавал по поверхности камня, пока все лёгкие соединения не выгорели.

— Думаю, ты бы одобрил. Жаль, что так получилось, ты мог бы еще пользу принести, упрямый старый… Она вздохнула и телепортом перенесла себя в свой штаб.

Нониз поднял голову от бумаг.

— Как прошло?

— Гильдия обезглавлена.

— Не слышу радости в голосе.

— Хрена ли радоваться? Он был отличным волшебником. Если так разбрасываться кадрами, то после Гражданской сюда придёт Фессон и заберёт всё нахрен, а мы с тобой будем ленными дворянами над сотней десятин земли, если нас вообще не выпрут из страны к какой-то там бабушке. И в кабаках потом будем друг перед другом заслугами хвастаться. Этот наш королевский недоделок по прежнему держит в столице пятнадцать тысяч солдат. И пусть они бегут каждый день, наши припасы тают еще быстрее! И что прикажешь мне делать? Убить столичный гарнизон и еще сто тысяч мирных жителей? И кто я после этого буду? Весь наш поход построен на том, что принц — а ты знаешь, что я не признаю его королём — ведёт страну к катастрофе. То что он в нашей пропаганде, а может и вправду — мне начхать — удушил папашу подушкой, большинству населения до яркой звезды. Важно, что он хотел отобрать их детей, и вместо того, чтоб вернуть их с богатой добычей, вернуть похоронный жетон. Только это важно!

— Да чего ты разоралась? — пожал плечами Нониз. — Понимаю, что ты расстроена, Обрей был нам в некотором роде учителем... Но это ж сто раз обсуждалось. Ты расковыряешь кусочек стены, открыв проход. Если при этом кто и помрёт, то буквально один-двое. Потом предложим сдаться… Ну не полные ж они дебилы, в конце-концов. Ну кто в здравом уме с тобой захочет драться, кроме Обрея? Да и тому, скорее всего жизнь надоела… Он же не рассчитывал тебя одолеть?

— Не рассчитывал, — согласилась Алое, — хотя вёл бой весьма достойно…

В штабную палатку вошёл Ней.

— Хорошие новости. Области Сеп и Карн признали тебя королевой. Их посланники прибыли с дарами…

— Большие дары? — Поинтересовалась Алое.

— Ну, пока только серебро, малахит и яшма. Я объяснил, что тебе нужны сейчас бронза и зерно. Они бы и рады помочь, но это же сотни лиг…

— Тем не менее, вырази им от моего имени признательность. Я приму их позже. Возможно, за это серебро мы что-то сможем купить. Отбирать, это всё-таки не очень хорошо…

— Только на треть, — Нониз поднял голову, — снабжение войск мы обеспечиваем реквизициями. И я лично слежу, чтобы все получали расписки.

— Угу, — кивнул Ней, — а закупочные цены ты какие установил?

— Так. — Рявкнула Алое, — Вот это не устраивайте мне! Вам мало девок доступных? Я же говорила: каждый мне нужен, и каждый по-своему. И не надо друг-друга третировать.

Несколько лет спустя.

Совещания такого рода Алое, как правило, проводила в узком кругу. Правда, обычно ей не приходилось сигать по стране телепортом, собирая участников в одну кучу. И уж тем более — собирать на корабль. Лет двадцать назад она бы за такое и не взялась, справедливо опасаясь либо бултыхнуться в воду, либо, ослабив концентрацию, потерять какие-нибудь важные запчасти своих «пассажиров».

Сейчас же Алое вспомнила о возможных трудностях при выполнении такого фокуса уже тогда, когда его выполнила и заняла место во главе стола в кают-компании своего флагмана. Из упрямства она назвала недавно отстроенный корабль «Жемчужиной запада», хотя до той, потерянной в войну «Жемчужины», ему было далековато.

Корабль держал путь в один из прибрежных городов, где Алое и ещё несколько монархов сопредельных стран запланировали устроить встречу.

За столом напротив её, как бы символизируя традиционный уклад и опыт, восседал Первый министр — уже совсем старик, но ещё ценный своими связями. То есть он помнил — кто кому родственник, кто с кем враждует или дружит, и кого к кому посылать. Поэтому Алое и помиловала его после победы — без такой информации она не смогла бы управлять, не «размахивая шашкой».

Она вообще почти никого не казнила, по крайней мере первое время, предложив всем недовольным её личностью продать имущество и убираться из страны. Исключение составляли офицеры карательных частей, которые принц формировал от лютой безнадёги в последние два месяца войны, надеясь удержать «отваливающиеся» одна за одной провинции.

Первый министр правильно всё истолковал и, раз уж его оставили в правительстве, выполнял что велят, с ценным мнением не лез, проштрафившихся воров не покрывал, советы давал рассудительные, а родственников своих навязывал королеве не чаще одного в год. И надо отдать должное — не полных дебилов, так что Алое всего пару раз пожалела об этих назначениях.

Кстати, именно он сдал столицу Алое, оставшись «на хозяйстве» после бегства принца. И даже попытался организовать триумфальную встречу с народными гуляньями. Это впрочем никак её не обмануло — почти на всех лицах был написан страх. Лишь самые мелкие жеребята осмеливались смотреть на гигантскую зебру с удивлением и прямо в глаза. Один раз Алое даже улыбнулась им, сбросив на миг замкнутое и гордое выражение лица…

В течении последнего десятилетия перед восстанием она не так редко бывала в столице по работе, ну и из сентиментальных побуждений — это всё же был её родной город. Но всегда Алое телепортировалась куда-то рядом со своей целью. В день же окончания войны — пешком прошла через центральные ворота и в тот момент почему-то почувствовала, что теперь наконец в её жизни всё правильно. Словно была удовлетворена какая-то тайная жажда, которую она испытывала, сама не сознавая этого, всю предыдущую жизнь.

Слева за столом сидела Иола. Единственная из всей её команды, никогда не позволявшая себе никаких «шараханий», но зато как-то незаметно ставшая из просто «подруги для увеселительных прогулок» советницей, фрейлиной, а потом и статс-дамой, заняв вакантное теперь место «резонёра», хотя ни магом ни экономистом не была, и вообще не получала систематического образования.

Справа сидел Ней, возвращённый несколько месяцев назад на действительную службу. Ну и дальше за ним — глава иноземного приказа, который был приглашён больше для проформы, так как внешнюю политику королева в основном вела сама.

— Я не хотела этой конференции. Какого демона? — Недовольно сказала Алое. — Но они пригрозили войной. — Она кивнула на начальника дипломатов, словно это он угрожал войной. — Читай.

Чиновник откашлялся и начал:

— В заглавии: от короля Фессона — королеве Алое. Со всеми титулами и величаниями… По сути: «возлюбленная и царственная сестра моя!..»

Ней фыркнул в копыто, Алое сверкнула на него глазами:

— Это нормальная формулировка. Обычно пишут: «друг мой», но это между жеребцами. А «подруга моя» как-то двусмысленно звучит, так что «сестра»… Продолжай.

— «Искренне сочувствуя вашему горю, должен, однако, сообщить, что ваши действия ставят под угрозу безопасность в регионе и на всём Западном побережье, о чём я хотел бы говорить с вами лично, во время и в месте, удобном вам. В противном случае, если таковая встреча не состоится, я оставляю за собой полную свободу действий...»

— Там ещё много, но всё пустое, — сказала королева, — в двух словах если: он хочет, чтоб примерно треть от завоёванных нами земель остались под прежним правительством. По видимому, чтоб у нас не было общей границы.

— Он боится войны? — Предположила Иола.

— Я тоже так подумала, но…

— Не с чего ему нас бояться, они на-а-амного сильнее, — протянул Ней, — особенно сейчас.

— Но даже если так, — кивнула Алое, — я бы скорей всего его деликатно послала. Или согласилась на встречу, и там деликатно послала, однако… Похожее письмо пришло от Такритты. Она полностью поддержала Фессона. И вот тут надо молиться, чтоб нам оставили хоть половину завоёванного. Хотя конечно, диалог я начну с позиции: «вы кто такие? Я вас не знаю, и ничего вам не отдам!»

— Их армии, каждая по отдельности сильнее нашей, а уж вместе… — Проинформировал Ней. — И помнишь, болтали мы как-то про этого короля. У меня теперь сведений стало несколько больше, чем в детстве… Ему в самом деле двести лет.

— Да, я знаю, — ответила Алое.

— А про вторую, светлая королева, известно, что в детстве она работала охранницей при Оракуле Горы, которым управляла её мать, пока не померла. — Сказала Иола. — На такой должности не живут долго… Эта Такритта прославилась тем, что с одного удара побеждала или убивала даже знаменитых бойцов, когда те, нанюхавшись вулканических испарений, начинали «чудесить»; и ломала копытами мечи. Притом на неё саму испарения не действовали. Затем она отправилась на север, в Эквестрию, и там училась у тамошних мастеров единоборств. Так гласит легенда.

— Да, я знаю, — ответила Алое.

— И ей, кстати, тоже двести лет. — Сказал Ней. — А тебе всего пятьдесят.

— Убью, — пробормотала Алое, — я что, по-твоему, старая? Мне сорок шесть…

— Нет, конечно, не старая… Я к тому, что ты будь осторожнее.

— Так что мне теперь сделать, сразу соглашаться на всё?.. Что у нас с армией?

— Тебе правду сказать? — Мрачно спросил Ней, — Первое сражение я обещаю свести вничью. Дальше нам конец. Притом Такритта даже опаснее, потому что все боеспособные войска у нас сейчас на севере, и она дойдёт до столицы за месяц… И оба они, как доносит разведка, маги невероятной силы. Впрочем, об этом-то знают все. Непонятно только, как это у них получается? Жить двести лет и быть ростом с… С тебя.

— Я задумывалась об этом, — сказала Алое. — Но я не знаю ответа. В молодости считала, что ну вот такая я здоровая вымахала по случайности. Бывает. Я в балагане цирковом как то видела силача с себя ростом. Он, правда, не был магом, но это тоже случайность… А теперь выходит, что нет. И то, что я убила Обрея, откровенно говоря, не сильно напрягаясь, это не заслуга моего невероятного трудолюбия, — здесь королева саркастично ухмыльнулась, — а просто я такой уродилась. Хотя, конечно, учёба важна… И они, надо полагать, тоже такими родились. Вопрос: насколько они искусны в магии? Я, поверь, интересовалась, ибо как и ты всегда интересуюсь возможным врагом. Проблема в том, что наблюдатели неквалифицированны. Даже маги говорили мне, что их силы практически безграничны, но это у оценивающих просто нет критерия. Что до искусности, то монархам просто нет нужды плести сложные заклинания на публике. Если надо срочно кого-то прибить, это можно сделать на голой силе… Сама же я не могу просто так явится к Фессону или Такритте и сказать: «ну-ка покажите, на что способны»… Но если они придут, я дам им бой. У столицы, или где-нибудь, неважно.

Ней поклонился, согнав с лица улыбку.

— В этом я даже не сомневаюсь.

— Хотя это крайний случай, — сказала Алое, — я надеюсь, всё ограничится переговорами и некоторыми уступками. Провинция наша, мы взяли её без нарушения каких-либо правил. И такое изменение границ, на мой взгляд, не нарушает баланс между великими державами. Это даже предшественник мой, дегенерат, понимал.

* * *

Обычно Алое легко было вести переговоры, потому что она чувствовала ложь, высказанную вслух. Привыкнув, королева даже не задумывалась над природой этого явления. Исключение составляли близкие друзья, тот же Ней, но и то лишь потому, что Алое в таких случаях подсознательно не хотела чувствовать сказанную ими неправду.

В день конференции она столкнулась с двумя другими «исключениями».

Ещё Алое привыкла, что на свете всех выше и здоровее, кроме, пожалуй, драконов, но Фессон оказался на полголовы выше её, а Такритта, даром что кобыла — на целую голову, и почти вдвое шире. Верилось, что она и без магии может победить кого угодно.

Оценить их силу как волшебников Алое сходу не смогла. Пассивное сканирование ничего не давало из-за мощных щитов, а пускать в ход какие-то активные заклинания она опасалась — это могли расценить как агрессию. Сама она точно бы расценила…

Заранее смирившись, что на таких мероприятиях быстро ничего не делается, Алое слушала долгое и нудное вступительное слово правителя земель, где они собрались, привычно уже «выковыривая» из потока сознания ключевые смыслы… Учитывая, что драка с Фессоном, если она будет, отчасти пройдёт на его территории, король взывал к добрым богам, а также к мудрости и здравому смыслу собравшихся.

Встрепенулась Алое лишь дважды: когда их пригласили на обед — в силу своей анатомии, она с некоторых пор могла есть только ограниченный набор блюд. И второй раз, когда заметила быстрый обмен телепатическими репликами между Фессоном и Такриттой. Сцепила зубы, стараясь, чтоб это было незаметно.

«Итак, они заодно… Ну что ж, кто бы сомневался.»

Впрочем, в данном случае её подозрения были напрасны. Фессон всего лишь сказал Такритте:

«Ну, ты убедилась?»

«Да, — ответила кобылица, — это, стало быть, восьмая. Почти сто лет прошло, я думала, уже не станет нас прибывать. Плохо это, но ничего не поделаешь. Убить её теперь — значит подорвать наше собственное божественное право на власть.»

Ещё двадцать лет спустя.

Два крупных жеребца-зебры сидели напротив через стол в богато украшенной зале. Тот, кто не зебра, отличил бы их скорее всего по причёске. Сами зебры обычно различали друг-друга по полоскам, ну а уж этих двоих знал в лицо, наверно, каждый второй на свете.

Сидевший справа был чуть меньше, но с торчащей обрезанной гривой, и от этого, и оттого что выглядел разозлённым и взъерошенным казался крупнее. Другой, наоборот, смотрел на собеседника чуть смущённо.

— Знаешь, Коуди, я уже сомневаюсь: друг ты мне, или нет? И от этого мне иногда хочется стукнуть тебя чем-то тяжёлым по хребту.

— Я твой друг. И как ты мог заметить, ни моих кораблей, ни солдат к тебе в гости не пожаловало. Даже символически. Меня ведь предупредили последним, но несколько моих военных галер стояло в северных портах у Алое… Однако, я сказал им «нет». В связи с чем даже получил несколько намёков — как по линии Иноземного приказа, так и личных — что скоро, возможно, будут бить уже меня. И если ты хочешь знать, это я уговорил остальных дать тебе сохранить лицо перед подданными…

Моарей злобно оскалился, вспоминая.

Передовая эскадра соединённого флота подошла к берегу рано утром, и с ходу захватила порт Динет. Во-первых потому, что сработал фактор неожиданности, а во вторых, их было просто вчетверо больше, даже учитывая, что по ночному времени часть кораблей разбрелась неведомо куда.

Наместник города тут же сообщил во дворец, но возникла некоторая заминка, так как никто не мог взять на себя смелость разбудить правителя в этот ранний час. Наконец, в спешном порядке вынули из зиндана осуждённого на смерть каторжника и отправили тарабанить в дверь спальни… (Потом он помиловал этого висельника, а вот некоторые чрезмерно осторожные придворные с головами, таки да, попрощались, потому что корабли вторжения успели высадить десант. )

Придя на побережье и убедившись, что на кораблях нет ему равных, Моарей тут же сжёг их на месте стоянки, однако несколько с этим опоздал: большая часть войск была уже в городе — и причиняла затруднение… «Выковырять» нападающих из кривых улочек он был сходу не в состоянии: зебры и зебры, ничего необычного. Уничтожить весь город тоже было плохим выходом. Не то чтоб ему было жалко всяких смердов, но это был его город, дающий ему доход, и захватчиков следовало убить или изгнать, по возможности, не нанося ущерба своим.

Конечно, никто из высадившихся на берег наглецов, не мог с ним драться даже теоретически, но не будет же он, монарх, бегать за каждым латником по Динету? Позора потом не оберёшься. Поэтому прихватив пару пленных для допроса, он телепортировался в свою столицу, чтоб поднять войска, а затем двинуть пару корпусов и истребить дерзких.

Хотя Моарей уже начал подозревать подвох. Не особо присматриваясь поначалу к кораблям, он теперь вспомнил, что они были слишком разнотипные для боевого флота какой-то одной страны, но слишком мощными и хорошо снаряжёнными для пиратской ватаги, покровительствовать которым в последнее время стала эта молодая выскочка, пытаясь наполнить свою дырявую казну… И на кораблях почти не было магов. Не то, чтоб это что-то принципиально изменило, но всё же странно.

Дома Моарея ждал сюрприз. В нарушение всех обычаев, на срочные переговоры прибыли Лемар, Фессон и Алое.

Несколько хмурый, понимая, что один против троих сражаться он не сможет, Моарей вышел к визитёрам и выслушал ультиматум.

За беззаконное нападение на земли Алое он должен смирится с разграблением восточного побережья и северных городов. Новых крепостей на севере не строить, за десятую параллель не соваться. Лично в эту войну не вмешиваться. Иначе будут бить уже по-настоящему.

«Мы дали тебе возможность сохранить достоинство и лично сжечь передовую эскадру, цени это. — Сказала Алое, — завтра к побережью подойдут основные силы. С твоей стороны разумно было бы во главе большой армии отправиться на север, якобы, отражать вторжение, но несколько при этом опоздать…»

Времени на раздумья дали ему до заката. При том, что все трое будут на атакующих кораблях. Также предъявили грамоту, подписанную тремя оставшимися, кроме Коуди, зеброкорнами — Одкленом, Такриттой и Огни — на всякий случай, чтоб он не сомневался и не пытался заручится поддержкой…

— И поскольку я твой друг, — продолжал собеседник, — то давно говорил тебе: давай созовём всех бессмертных, и вообще всех суверенов, кто хоть чего-нибудь стоит, на конференцию. Ты пообещаешь перед ними, что не будешь, скажем, осваивать земли на своём континенте севернее экватора. Более того: приглашаешь соседей взять те территории под свой скипетр. Таким образом и подозрения бы их рассеялись, и они понесли бы большие издержки, а там и передрались бы меж собою… Теперь же у тебя оттяпали огромный кусок земли и ограбили на сотни талантов золота…

— Почему ты меня не предупредил? — Хмуро буркнул Моарей.

— Что бы это изменило? — Пожал плечами Коуди. — Даже вдвоём против шестерых мы не смогли бы сражаться. А мне моя жизнь, прости, дорога. Один же ты проигрывал в любом случае… Я выговорил для тебя хорошие условия капитуляции, но так чтоб не подставить себя, и народ Запустынья… Это раз. А два: какого нечистого духа ты полез через пролив? Ты же не советовался тогда со мной… У тебя ведь в распоряжении огромный материк, почти с Зебрику размером! Ты мог, раз уж не хотел делиться, тихонько колонизировать его и в один из дней предстать самым могущественным царём обитаемого мира! Нет, я понимаю — чтобы двигать фронтир нужно, ити их так, тратить кучу ресурсов. А у Алое в государстве всё это — дороги, порты, города — уже есть. И она неопытная девчонка…

Коуди глубоко вздохнул и продолжил.

— Но всё это имело значение, пока она вела четверть века назад гражданскую войну против принца-короля: тогда надо было нападать. Потом, когда её признали Фессон и Такритта, обратного пути не было. Ты понимаешь, что означает факт убийства аликорна или смещения его… Тьфу — её — с трона? И почему мне так легко было выторговать для тебя условия помягче?

— Нападение было десять лет назад , — прорычал Моарей, — я не знал тогда, что её признали. Я даже не знал доподлинно, что она зеброкорн. Думал, просто сильная магесса. Мало ли таких. А отобрать у соседа кусок земли во время смуты, или сразу после, чтоб они не «помирились» против тебя — это просто, чтоб её, закономерность нашей жизни.

— Тем не менее, — заметил Коуди, — у Алое хватило мозгов очень быстро стакнуться с пиратами, которых ты в упор не замечал…

— Я не обязан водить хороводы со всякой мразью, — проворчал собеседник.

— Ну, мразь или не мразь, а плавают они всюду и знают всё. Когда один из них сообщил ей, что ты всё дальше двигаешься на север, она сумела это правильно истолковать и донести остальным в том ключе, что «пока мы ограничены морем и друг другом, Моарей бесконтрольно расширяет свою страну, благо, у него в распоряжении целый континент.» После этого не побить тебя просто не могли.

Коуди поковырялся в пространственном кармане и извлёк бутылку вина.

— Давай выпьем, что-ли, с горя? Потому что если ты будешь нарушать условия соглашения, то тебя будут и дальше бить с периодичностью лет в пятьдесят…

— Умеешь ты утешить… Ладно, я этой гадине малолетней ещё припомню. Нарушать я, конечно, буду — ещё чего не хватало. Но осторожно. Вон, у меня сын растёт. Дурак-дураком. Кажется, я переусердствовал когда-то в воспитательных мероприятиях, мда… Но пойдёт, чтоб под него игрушечное королевство на севере основать…

— Так ведь бить будут не по букве договора, а по фактическому положению дел, — пожал плечами собеседник. — А повод найдут.

— Ну, тогда подберу куклу из местных… Потом подумаю. Что-то голова болит, как будто по ней в самом деле настучали. Кстати, тебе в последнее время сны странные не снятся?

Коуди смутился.

— Да я, ты знаешь, без снов сплю обычно.

— Понятно. То есть трезвым спать не ложишься… Но ты всё же попробуй, пожалуйста, эксперимента ради.

— Только не сегодня. Раз уж я к тебе пришёл, надо отметить. А что за сны?

— Всё бы тебе… отмечать. — Неодобрительно сказал Моарей, но вытащил с каминной полки два стакана. — Да снится дерево какое-то каменное. Словно мне почему-то надо к нему прийти. Только я не понимаю, где оно, и как туда попасть. Может, ты что подскажешь, если временно завяжешь со своими пирушками… Я вот удивляюсь: как ты не спалил столицу свою до сего дня?

— Да с чего бы вдруг? — поднял брови Коуди. — Город красивый, может, не самый великий и богатый на планете, но мне нравится.

— А я бы точно не удержался. Когда вспомню, какие рожи ходят там, за стенами. И всё думают: как бы у меня что-нибудь стащить!

Коуди чуть не подавился вином.

— Это у тебя интересная мысль. И что, было такое? Кто-то у тебя что-то стащил? Зная твой… Гм, непростой характер? Книгу там из кабинета или стилос со стола?

— Нет, до такого еще не доходило. Я имел ввиду казнокрадов.

— А-а… Это. Ну, казнокрадство, как ты сам остроумно сказал — закономерность нашей жизни.

— А вот у меня возникла идея! — Перебил Моарей, — что если брать мелких жеребят, пока они еще не испорчены, и отдельно их воспитывать?

— Сына ты своего уже воспитал. — Заметил Коуди, — что он заикается, и от тебя, по возможности, прячется. Как ты думаешь, он сможет чем-нибудь управлять? Ну, по настоящему?

Собеседник недовольно зыркнул на него.

— Что? А кто еще скажет тебе правду?

— Я не виноват, что он слабак. Это мать его испортила с некоторыми придворными. Они пытались через него на меня влиять…

— А потом инструмент сломался, как водится, — кивнул Коуди. — Ты не считаешь, что иногда надо прислушиваться ещё к кому-нибудь, кроме меня — через два раза на третий? Может, они что-то дельное хотели?

— Провинции они хотели, самые лакомые, — рявкнул Моарей, — для своих ставленников! А ты думал, они реформу армии продвигали или там, внедрение новаторского сельского хозяйства? Только я, тупой идиот, не захотел слушать? Ага, конечно…

— Ну, я такого не говорил.

— Ладно, забудем… Ко мне тут один чокнутый маг приблудился. Интересную вещь выдумал. Правда опыты его неэстетичны, поэтому его с континента выгнали и вообще хотели убить. Ну я, ты знаешь, обладаю широким кругозором и разрешил ему тренироваться на животных… Не желаешь взглянуть?

Коуди допил стакан.

— Если это не слишком отвратительно, то давай взгляну…

* * *

— И что он делает? — спросил Коуди, когда они шли по коридору.

— Прорыв в магии. — Ответил Моарей. — Мне тут пару лет назад предлагали дохлую бактерию вводить зебрам для формирования иммунитета.

— И что ты?

— Отправил изобретателя на континент. В качестве диверсии. То есть, жеста доброй воли… С лучшими, само собой, рекомендациями. Но в частной беседе — я это умею, ты знаешь — сказал, что ему тут не рады. Притом, даже не запретил разглашать содержание беседы… Моарей-мракобес, это что-то новое. Задаст всем разведкам работы. Впрочем, он не дурак, и скорее всего будет хранить тайну…

Коуди пару минут помолчал:

— Ну, частный кабинет он откроет, это ничего не изменит… А вот если в государственном масштабе: на отрезке в три-пять поколений это даст приличный прирост населения, но если в долгую — потом ты здорового рекрута в армию будешь искать днём с фонарём.… Мдя. Хитрость твоя, как говорится, на полстакана раздумий.

Моарей пожал плечами:

— Так это словно из лука навесом стрелять. Сто стрел косо, а сто первая попадёт… Да, а этот приблудившийся не предлагает спасать тех, кто сам не совсем может жить, но предлагает продлить существование тем, кто такую возможность доказал. То есть восстановить их из мёртвых.

Коуди ухмыльнулся.

— Все мы можем воскрешать мертвецов. Но ты знаешь какой ценой.

— В том то и дело. Наш мозг способен на какой-то миг вместить ещё одну личность перед переписыванием в новое тело. Но с тяжёлыми последствиями для психики. Такритта через три месяца убила воскрешённого ею любовника, потому что заподозрила в какой-то херне. И с тех пор немного контужена мешком по голове… Но этот тип предлагает записать разум на кристалл. Тут целая куча встаёт сложностей, и первая из них — что сам он туп в медицине, как шерстяной носок, по сравнению с нами, конечно. Я дал ему доступ ко всем библиотекам, но боюсь, жеребцу не хватит жизни…

— Ну, дай ему какое-нибудь заклинание «познания».

Моарей покосился на товарища:

— Ты сам понял, что сказал? «Познание» чьего-то мозга не сильно менее ёмко, чем его же переписывание. Да и не потянет он такое заклинание. Это надо быть не ниже вице-магистра гильдии. А вице-магистров, как правило, не выгоняют, даже если они извращенцы, или там любят горох есть перед высочайшим приёмом: слишком ценный это ресурс.

Коуди рассмеялся, признавая, что дал маху.

— А откуда он, кстати?

— Из Ликлоса… То есть он сначала прибежал к нашей общей знакомой — Алое. Та подумала, и сказала: «нахер»… Дочь горшечника, ты понимаешь, изображает аристократку: «фи, я не такая».

— Ну, мы все не слишком голубых кровей, — перебил Коуди.

— Но тем не менее. Я вот троюродной внучки третьего брата какого-то короля двоюродный пенёк. Да и ты тоже…

— Правнук по женской линии начальника стражи одного князя из Запустынья. — Подсказал Коуди. — Княжество теперь в виде нома входит в моё государство. И то, я не «разжаловал» его из провинций лишь по этой причине… Фессон ещё из дворян. Как раз таких дворян в моих краях называли: «горерождённый». Это когда всё поместье от края до края из лука перестрелить можно… А так все остальные — из смердов… Хотя повыдумывали себе родословные чуть не от Эльдила Великого, и попробуй усомнись…

Коуди приостановился у одной картины. Она изображала Моарея — на полхолста — а также каких-то других зебр, видимо воинов, ростом ему по колено. И совсем каких-то мелких копытных, вероятно — врагов.

— Ты б ещё больше велел себя нарисовать. Как будто ты жуков каких-то топчешь.

— Не поверишь, это не я, — ухмыльнулся Моарей. — Я на той войне даже и не был… Хотя немножко лести мне не повредит. «Под моим мудрым управлением, туда-сюда, позвольте преподнести мне сие полотно.» Ну, ты ж знаешь как это бывает.

— Не знаю, — пожал плечами Коуди. — Я Запустынье давно под себя подобрал, а дальше не лезу, потому что очень дорого и не оправдает себя; поэтому войн не веду. Разве только в Эквестрию отправляю время от времени флот в набег, чтобы те, у кого репей ниже крупа, имели чем себя занять… Прибыток там совсем небольшой.

— А может ты, — Моарей заржал, — Эквестрию понемногу колонизируешь?

— Очень надо. Чтобы первой зимой там мои все перемёрзли?.. Если бы местные племена меня пригласили на царство… То и тогда бы я долго думал. Они же дикари, металлов даже толком не знают. Тот ещё подарок в виде подданных.

— А что если, — Моарею пришла в голову мысль. — Их сюда вывозить?

— Неа… Они в нашем климате тоже не приживаются. Поэтому, на невольничьем рынке при прочих равных, зебру купят раз в пять дороже. Про кобыл вообще молчу: кому и для какой надобности ты её продашь? С единорогами совсем ничего не выйдет — наши же магические гильдии встанут грудью. Это едва не опаснее, чем с аликорнами ссориться; а пегасы слишком свободолюбивы. Такой скорей себе горло перехватит, чем будет в рабстве, что, между нами говоря, правильно…

Когда они без стука вошли в кабинет пришлого гения, он сначала возмущённо вскинул голову, но увидев сразу двух аликорнов, вылез из-за стола и с достоинством поклонился. Коуди оценил это. Зная бешеный нрав своего друга, он привык, что перед ним все ползают на пузе, хотя сам Коуди такого не любил.

— Ваше Величество, я изучил нужную мне информацию о строении мозга. И теперь мне нужны натурные эксперименты.

— Вот как? — ласково улыбнулся Моарей. От такой ласковости, бывало, ходили под себя провинившиеся придворные. — А что ты можешь поведать мне о свойствах четырёх основных жидкостей организма, и их связи с положением звёзд?

Учёный пожал плечами:

— Никакой связи со звёздами жидкости организма не имеют. И я не очень понял, о каких четырёх жидкостях говорит владыка, ибо их значительно больше…

— Довольно, — кивнул Моарей. — Я подумаю. Можешь ли ты гарантировать, что воскрешённый таким образом волшебник будет обладать всей магической силой…

— Нет, — перебил гость.

Коуди даже поморщился, и докинул энергии в щит. Очень давно Моарея не перебивал никто, кроме равнородных, то-то сейчас рванёт! Но его друг выглядел на удивление спокойно.

— Маг будет обладать только памятью и знаниями. Сила это скорей пристяжка к телу… Впрочем, как я и сказал, нужны натурные эксперименты.

* * *

Как все аликорны мужского пола, Коуди не имел широкого выбора среди пола женского. Ему приходилось отбирать кобыл максимально крупных, но не слишком при этом похожих на бегемота, и из семей, которым он не наносил какой-либо личной обиды.

Впрочем, поскольку с тайной службой у него было традиционно плохо, то Коуди просто брал наложниц из третьего сословия, там его вряд-ли сильно ненавидели. И соответственно, заранее не ждал от своих партнёрш какого-то ума, и не поощрял открывание рта во время этого дела (а также до и после), если только реплика не относилась непосредственно к процессу, хотя вобщем не был ни скупым, ни грубым.

Илиджи сумела сломать эту традицию. Сначала уместными шутками и интересными историями, рассказанными вовремя. Потом, когда дворцовый персонал заметил, что король особо благоволит новой любовнице, и слуги начали её понемногу слушаться, создала Коуди не присутственно-казарменный , а настоящий уют, которого он не видел уже лет сто пятьдесят, с тех пор как умерла мать. Коуди даже начал меньше пить. И чтоб не расстраивать её, да и вообще стало больше желания идти к себе, а не открыть очередной кувшинчик с вином.

Кроме того, Илиджи оказалась магессой. Совсем слабой, так что её вряд ли взяла бы хоть какая-то школа, не будь она королевской любовницей, ну или за очень большие деньги. А так он чирканул записку владельцу одной из столичных школ (не самой лучшей — в самой лучшей ей было бы нечего делать — но хорошей), и кобылку тут же взяли. Притом даже бесплатно — это был большой плюс к репутации: именно нашу школу выбрал величайший волшебник государства для ученицы, которая ему не безразлична.

Впрочем, через пару лет Коуди понял свою ошибку: её надо было отправлять в школу общего профиля. Изучение магии не очень «вдохновляло» Илиджи, её больше интересовала история, философия, литература… Коуди понимал, конечно, зачем это — чтобы мягко на него влиять. Ну да ладно. Раз уж боги послали ему умную «жену», надо иногда к ней прислушиваться, тем более, что она знала жизнь народа «изнутри», а сам он уже подзабыл, что это и как. И разумеется, у неё хватало женского чутья не пытаться им командовать…

Впрочем, сегодня Коуди был не в духе. Илиджи заглянула ему в лицо, пытаясь угадать настроение.

— Господин устал?

— Да вроде того… То есть, физически-то я не устаю, но после обеда пришлось разбирать несколько сложных дел. А до обеда был у Моарея. Он конечно мне друг, но его бывает «много»…

Илиджи чуть поморщилась. Моарея она не любила и как одного из собутыльников «мужа», и просто как зебру — хотя и видела всего пару раз, чувствовала, что ценность почти всех окружающих для него на уровне мебели, если это конечно не дорогая и богато украшенная мебель — тогда ниже. Но конечно свои мысли оставила при себе.

— … А кроме того, я трезвый. Что не добавляет мне хорошего настроения.

Она лукаво улыбнулась.

— Может быть, ты хочешь зачать сына?

Коуди, который ничего такого не планировал, сначала удивился, а потом подумал, что не пропадать же в самом деле нежданной трезвости. Раз уж муки всё равно будут приняты…

— А ты что, в «поре»?

Она молча кивнула.

— Мысль интересная. И даже правильная. Но всё же надо подождать до завтра, чтоб совсем всё вышло из тела… А то еще дурак родится. Видят боги, дураков в королевстве и так более чем достаточно… — Он деликатно зевнул. — Расскажи мне что-нибудь. Я так быстрее засыпаю.

— Вот как! — Илиджи притворно возмутилась, — я думала, тебе интересно.

— Мне интересно, но я иногда засыпаю. Извини меня.

Она улыбнулась.

— Ладно. Дошло до меня, о божественный владыка, что на одном острове жил дракон. Жадный и несимпатичный…

Через несколько минут Коуди ровно засопел, приоткрыв рот. Илиджи покосилась на него и, тоже собираясь спать, одела на лицо бархатную непрозрачную маску. Делать так ей посоветовал сам любовник.

Ночники в спальне горели постоянно, и был прецедент, когда одна из пассий, проснувшись среди ночи и увидев рядом жуткую клыкастую пасть, и Коуди разбудила отчаянным визгом, изрядно напугав; и сама чуть не повредилась в уме.

* * *

Коуди вышел в трапезную, оставив Илиджи приводить себя в порядок. Завтракать с ним, равно как и обедать и ужинать она не любила. Говорила: очень страшно. Коуди понимал и не обижался. С искренним удовольствием разделить такой обед могли бы, разве, грифоны. В его королевстве, далеко на севере у самого побережья вообще-то было их поселение, но поскольку все они были грубыми и необразованными, то приглашения на пир так ни разу и не удостоились. Хорошо хоть вели себя тише воды, ниже травы, питаясь дарами моря. Хватало ума понимать — они живы, пока не гневят своим поведением могучего короля-колдуна.

Коуди чуть усмехнулся воспоминаниям. Лет тридцать назад в пустыне поймали странное двуногое почти не покрытое шерстью существо. Поскольку ни одним цивилизованным языком существо не владело (или прикидывалось, что не владело), его приняли за шпиона и сгоряча чуть не утыкали копьями, но всё же решили «предъявить по команде», тем более, что выглядел пришелец довольно жалко, очевидно, бродя по пустыне не первый день.

С языком общения у аликорна проблем не возникло, а скрывать гость ничего не стал, интуитивно угадав в гигантском жеребце с обручем на голове самого здесь главного… Повесть его оказалась довольно тривиальной: по-видимому, провалился в своём мире в «дикий» портал и «вывалился» здесь. Коуди даже попытался найти этот портал, и отправить горемычного домой, но тщетно — слишком много времени прошло.

Зато сам гость оказался интересным собеседником, рассказывая за едой, как там у них всё устроено. А есть мясо и пить вино он оказался горазд не хуже самого Коуди, понятно, в пересчёте на вес. Существом заинтересовался и Моарей, попросив прислать на беседу и клятвенно пообещав не ставить никаких изуверских опытов, но… Гость внезапно помер. На удивление Коуди, от вполне «мирной» бактерии, от которой на его памяти еще никто не умирал.

«Мда, — подумал он, — что-то с утра мысли о смерти лезут. Интересно, если Илиджи в самом деле забеременела, а я не вернусь, то что с ними станет? Пока я жив, царедворцы и номархи, понятно, будут целовать их в задницу, но если я умру?.. Да, если вернусь, надо на ней официально жениться. Хоть какая-то, а защита.»

Он отстранил жестом виночерпия, привычно подавшего стакан красного вина: сегодня надо быть трезвым; и начал есть. Можно было бы, конечно, обойтись без завтрака, но у Моарея всё равно ещё почти ночь, а рано он не просыпается, как правило.

В детстве Коуди не был ни великим магом, ни могучим интеллектуалом (зато был самым здоровым среди соучеников), но прожив на свете два века, многому научился. В частности, обращать недостатки в достоинства. Поэтому иногда он приглашал к столу проштрафившихся чиновников, дабы внушить надлежащий ужас. Сегодня, например, двух проворовавшихся акцизных, чьё дело он вчера заочно разбирал.

— Ну, оправдывайтесь, — буркнул король. — Может, злые враги на вас напраслину возвели, а?

Он сделал паузу на прожевать, потом продолжил:

— Все же знают, что мне нельзя соврать. И нельзя убежать. Что же вы такие дурни? Ведь всё, что мне надо было, это вызвать вас и спросить: воруете ли вы?.. Ладно. Оставлю вам по пять сиклей серебра на нос и отправлю с семьями на корабле нахрен. — И заметив, как вспыхнула в глазах надежда, уточнил. — Но только, если выдадите всех своих подельников. А я вас потом ещё раз вызову и спрошу: «всех ли выдали?» Теперь исчезните с глаз…

* * *

К Моарею Коуди вышел через зал для телепортаций, где на него был поставлен доступ. Во дворцах бессмертных обязательно было такое помещение, защищённое особыми чарами, чтоб они могли ходить друг к другу, не строя переход за пределы здания, и не тарабаня потом в ворота, и не объясняясь со стражей, уподобляясь простым зебрам.

Моарей был у себя и ждал его у выхода на балкон.

— Привет, я… — Начал Коуди.

— Погоди. Привет. Взгляни-ка на это.

Они вышли на балкон, и Коуди присвистнул.

На юго-юго-востоке, начинаясь где-то за горизонтом и упираясь в небеса, торчал светло-синий столб магической энергии.

— По моим прикидкам лиг двести дотуда. — Сказал Моарей. — И видят это, конечно, все маги ещё на тысячу лиг окрест. В том числе известная нам дочь горшечника. Поэтому предлагаю отправится немедленно…

Посреди ничем не примечательной поляны в джунглях стояла высокая, ярко светящаяся арка перехода. Вокруг было тихо — зверьё разбежалось и попряталось, только издалека возмущённо ревел какой-то хищник.

— Да угомонись ты, закуска… — Беззлобно пробормотал Моарей и повернулся к товарищу. — Так что, сон видел-то?

— Видел, видел. Нас приглашают бесплатно получить доступ в другой мир, где ждут сила и знание. А теперь показали, как именно туда попасть… Что-то мне кажется, нас обманывают.

— Но кто? Кто в состоянии влезть в голову мне или тебе? И у кого достаточно силы для такого?… — Аликорн красноречиво кивнул на сияющий над порталом столб, который начинал «ветвиться» только на уровне стратосферы, а где заканчивался было и вовсе не видно.

— Боги? — предположил Коуди.

— А ты сильно веришь в богов? Как-то вот ни одного не встречал, хотя это, конечно, не доказательство… Так что, не пойдём?

— Да. Чтобы потом никогда себе трусости не простить, — кивнул Коуди. — Идём, чего там. Хочешь, я первый?

— Нет уж, — решительно сказал Моарей, — я.

И двинулся к порталу.

* * *

В круглом зале, куда вошёл Моарей, было довольно холодно. А у Дерева, которое он видел во сне, стоял Лемар , низко наклонив голову, как будто решил попастись на голых камнях. Моарей окликнул его по имени, но не дождался реакции. Присмотревшись, аликорн увидел, что голову «коллеги» оплела какая-то дрянь, растущая из этого самого Дерева. Моарей злобно оскалился: итак, всё же ловушка. Ну что ж, кто-то сильно об этом пожалеет, а пока — он скосил глаза назад, но Коуди в комнате всё еще не было — пока нужно избавить Лемара от мучений. Даже хорошо, что Коуди нет. Начал бы сейчас ныть, что не стоит, да как бы чего не вышло…

Моарей шарахнул по Лемару тяжёлым заклинанием, припасённым как раз на такой случай, но импульс, способный насквозь проплавить гору, бесславно исчез, не пролетев и двух саженей. Конечно, Моарей удивился, но зная что удивление в бою — верный путь на тот свет, тут же собрался жахнуть вторично.

— Не надо! — Рядом с Деревом появилась невысокая кобылка-зебра.

— Ты ещё кто? — рыкнул он.

— Живу я здесь… Меня зовут Тарна.

— Я не спросил, как тебя зовут. Я спросил, кто ты.

— Хозяйка этого места.

— То есть, — понизив голос на полтона, поинтересовался Моарей, — ты божество?

Она поморщилась.

— Считай, что так. Пока ты всё равно не поймёшь, кто я.

За подобные намёки Моарей обычно убивал сразу, но тут явно был не тот случай.

— А с ним что? — Он кивнул на Лемара.

— С ним всё в порядке. Я обещала вам во сне новые знания, но как ты это себе представлял? Я посажу вас на лавки, и стану читать лекции? В это время Коуди будет тыкать циркулем в Лемара, а ты — гладить ногу Алое под столом?.. Не делай такое возмущённое лицо, я знаю, что она тебе нравится.

— Она — мой враг. — Подчёркнуто спокойно сказал Моарей. — То, что я нахожу её сексуально привлекательной, не помешает мне вышибить ей мозги при случае…

— Увы, я знаю. — Лицо Тарны никак не изменилось, но голос, казалось, стал печальнее. — Так вот. Чтобы быстро дать вам нужную информацию, я подключаюсь напрямую к нервной системе. Выглядит это вот так, — она кивнула на бесчувственного Лемара.

— Ты? — уточнил Моарей.

— Я и это Дерево — одно.

Аликорн посмотрел на Дерево, потом на кобылу. Опять на Дерево. Нихрена не понял, но виду не подал.

— А где Коуди? Неужели струсил и сбежал? Он мямля, конечно, но не трус…

— Нет, он не сбежал. И я сейчас говорю с ним точно так же, как и с тобой, только… Как бы объяснить. В другом месте, понимаешь?

— Чего же тут непонятного? Этих комнат много. Я в одной, Коуди — в другой, Лемар — в третьей, а здесь ты показала мне его проекцию. Потому я и промахнулся…

В этот момент «побеги» Дерева отцепились от Лемара, он встряхнулся, кивнул и вышел через арку второго портала, не замечая ни Моарея, ни Тарну.

— И ты думаешь, я поверю? — усмехнулся жеребец. — И добровольно отдам тебе власть над собой?

Тарна пожала плечами.

— Знаешь, чем с вами легче? Вы настолько не любите друг друга и желаете единоличной власти над миром, что готовы на любой подвиг… Итак: ты можешь отказаться. Но Лемар уже стал сильнее. И другие найдут дорогу, а ты, если откажешься, будешь стоять на месте. И через сто или двести лет они придут убить тебя, а земли забрать себе… Кстати, вот и Коуди со мной согласился.

— Я. Не верю. Тебе! — проревел Моарей.

— А зря. Мне ведь весьма непросто врать. Это один из базовых императивов, которые я не в состоянии нарушить, только обойти…

— Но всё это только твои слова.

— Послушай: я подавила твой «выстрел». Сам бы ты смог это сделать? Нет. Значит, убить тебя я могу не выстраивая замок из лжи… Но не делаю этого. Поэтому не бойся меня.

— Я никого не боюсь!

— Понимаю. Тебе невыносимо не контролировать ситуацию. Но если ты не доверишься мне… Нет, ты конечно теоретически можешь сам достичь всего, особенно с твоим пытливым умом, но на это уйдут многие тысячелетия… — Она вдруг тряхнула головой, — ну вот ты и Коуди шли сюда фактически на смерть, и не испугались. Я вижу это в его голове. Так чего же ты… осторожничаешь? Неужели Коуди храбрей тебя?

— Не бери меня на слабо! — Рявкнул аликорн. — Мне всё-таки не десять лет. И даже не сто. — Он раздул ноздри, — но ты права… Нет ли какого-то способа удержать меня боеготовым во время этого? — Моарей кивнул на Дерево.

— Пока нет. Когда ты научишься «раздваивать» сознание, он появится.

— И когда это будет?

— Лет через двести, — она пожала плечами. — С органическими существами практически невозможно что-то предсказать надолго вперёд. Слишком много привходящих факторов…

— А отказавшись, я никогда себе не прощу, так? — в пространство спросил Моарей и двинулся к каменному исполину…

* * *

Когда он вышел из портала, солнце было почти в зените. Коуди уже ждал его снаружи.

— Ну что? Понравилось?

— Столицу новую буду строить здесь, — сказал Моарей. — Пока пригоню из ближайшего городка всех военных, что там есть, потом двину сюда тысяч десять бойцов, и государственных рабов примерно столько же. Для начала построим оборонительные сооружения и резиденцию гильдии. Чтоб пяток, по меньшей мере, толковых магов тут всегда сидел… Тебе сколько времени потребуется, чтоб перебросить ко мне три-четыре корпуса?

— Чего?.. Это зачем? А границу мне задницей прикрывать?

— Да плюнь ты на границу, никто сейчас к тебе не полезет… Я думаю, этот сон видели все. И уж точно все видят это, — Моарей кивнул в сторону луча, уходящего в небо от портала. То есть не этот, а у Лемара. У него же страна почти в центре континента лежит, это я на отшибе… И угадай, что будут делать Такритта, или Алое, или Фессон?

— Договорятся о совместных действиях? — Предположил Коуди, — выдвинут ультиматум?

— Что-то я сомневаюсь. Сила и знания нужны всем. И никто не захочет делиться. Они пойдут сейчас лупить Лемара, а там и друг друга. Или наоборот. Конкретно Алое — скорей попытается вторгнуться сюда, для чего мне и нужны дополнительные войска. А про тебя вообще все забудут, если ты сам не полезешь в драку.

— Это надо обдумать, — буркнул Коуди. — И посоветоваться с военными. А то ты лихо диспозицию расчертил для всех восьмерых… А что если Лемар возьмёт и прековарно пустит всех к своему порталу? И вся эпическая война закончится, не начавшись? А деньги будут потрачены.

— Что в тебе хорошо, — хмыкнул Моарей, — ты веришь в светлую окраску зебр. А я бы, по меньшей мере, драл бы по десять талантов золотом за каждое посещение. А персонально Алое ещё и просто так… Гм, ну ты понял. Скидку бы предоставил ей…

Выйдя из зала телепортаций, зеброкорны увидели поджидающего их начальника военного ведомства. Жеребец торопливо поклонился.

— Ваше Величество… Господин Коуди… У меня срочные вести.

— Докладывай, Дамиан, — кивнул Моарей. — Тут все свои.

— Этим утром Такритта нанесла удар по королевству Хеппу…

— Напомни, где это?

— Буферное государство между ней и Лемаром, — вместо генерала ответил Коуди. — И это не может быть совпадением. Она могла разгромить его давным-давно, но в сохранении буфера заинтересованы все.

Моарей вопросительно посмотрел на Дамиана.

— Всё верно. По нашим прикидкам, она разобьёт Хеппу за пять-пятнадцать дней… В зависимости от того — станет или не станет Такритта жечь города лично. В остальном скорость завоевания будет ограничена только скоростью марша.

Коуди скривился.

— Там нет аликорнов, и она уничтожит всех, кто подвернётся.

— Не паникуй. — Буркнул Моарей, — она не дура. Нахрена ей править мертвецами?

— Ей нужен коридор. А королевство, видимо, было слишком привержено старым договорам. И ждало, что Лемар придёт на защиту.

— Со всем почтением, господин Коуди, — сказал главнокомандующий, — вторжение произошло очень быстро. Строго говоря, ударная армия — это всего около четырёх тысяч зебр, остальные войска только накапливаются на севере. Но ведёт её сама Такритта. Поэтому, если Лемар не выступит против, армии Хеппу будут уничтожены королевой.

Коуди задумчиво рассматривал ползущую по стене букашку.

— Если следовать милосердию, надо бы прийти на помощь Хеппу. И тем остановить войну. Но если действовать прагматично, надо дать Лемару и Такритте ослабить друг друга. Так мы и поступим… Я пришлю тебе два корпуса, но ведь Алое выведет в море весь свой флот? Значит, это должны быть мощные, защищенные конвои. Лучше — под охраной всего твоего и моего флота. Или значительной его части.

* * *

Строительство двигалось довольно быстро. Не так быстро, как хотелось бы Моарею, но он всегда был перфекционистом. И даже лично поучаствовал, что было для него нехарактерно. Перетащил два гигантских булыжника в основание фундамента будущего замка.

А вот война шла хреново.

На континенте Лемар, как привязанный за ногу медведь, яростно и небезуспешно отбивался от коллег. Для начала он пришёл на помощь королевству Хеппу, и те, воодушевившись, дали Такритте неожиданно действенный отпор. Вступить в бой лично она теперь не могла, остерегаясь нарушить последнюю «линию эскалации», а армия завязла в болотах и упёрлась в стены крепостей. Фессон же, воспользовавшись тем что Одклен перебросил войска на северо-восток, оттяпал спорные области, вынудив соседа спешно развернутся, и теперь они были заняты друг другом… А от Огни на востоке Лемару также удалось временно отбоярится, уложив в землю десять тысяч зебр во время генерального сражения.

Теоретически, такая война должна была сделать Зебрику необитаемой на много лет, но до сей поры никто не преступил «последнюю линию». То есть, не вступил в прямой бой с другим аликорном. А вот небольшие соединения иногда «попадались»…

Алое, прекрасно поняв, чем пахнет переброска войск Коуди, не считая основного флота мобилизовала всех своих пиратов, вытолкала полудостроенные корабли из доков и смогла перехватить крупный конвой, нанеся Моарею чувствительное поражение.

Ситуация стала патовой. Коуди не мог больше перевозить войска, флот Моарея был заперт в гаванях, но и овладеть главной целью — порталом — Алое не могла, даже если б мобилизовала и каким то чудом перебросила на другой континент все войска. Зато она начала громить прибрежные города, пользуясь тем, что почти все корпуса Моарей стянул в район будущей столицы.

Впрочем, нельзя сказать, что за этот год он терпел только поражения. Дважды ему удалось перехватить десантные группы, возглавляемые сильными магами из первой десятки Алое, и задавить их, прежде чем те успели «вякнуть» в эфир. После того остальные члены группы были уже ходячими мертвецами, так как позвать на помощь они больше не могли и сбежать не могли тоже.

Так прошёл год. Во что он обошёлся, ему вчера доложило казначейство. А контрразведка независимо сообщила, что в казначействе играли в карты на то, кто пойдёт докладывать, ибо это почти верная смерть.

«Я не убиваю за правду», — буркнул Моарей главе тайной службы. И как тот ни владел собой, увидел в глазах след удивления.

«Неужели? — задумался он, — ну да, было. Один раз. Нет, два… Да к бесу. Ну, не всех же. Вот, его не убил. Да и чиновника этого из казначейства — тоже. Наорал только, что они все бездельники, и их надо повесить… Правда, он потом сам умер. Вероятно, от старости. Смертные часто умирают от старости, иногда это бывает некстати.»

Аликорн прошёл через стройплощадку. Конвойные и другие служащие низко кланялись ему, а вот рабы не прерывали занятий. Была у них такая «привилегия».

Портал был уже вмонтирован в донжон будущего дворца. Потом стену, разумеется «разошьют», превратив в стенку тронного зала, но это когда ещё будет… А пока под страхом мучительной смерти всем было запрещено входить в секретную башню, ибо мало ли. Тарна — не идол какого-нибудь местного племени из костей и перьев, а вполне живая и могущественная сущность. Что, если она наделит силой кого-то еще?

Моарей подозрительно посмотрел на двух магов, стоящих «на часах». Оба были его учениками, и под стать учителю — весьма амбициозные и свирепые. Если б им довелось сравнится с ним в могуществе… Аликорн усмехнулся: впрочем, не факт, что они не попытались бы сначала уничтожить друг друга.

— Не было нарушений? — поинтересовался он.

— Никак нет.

— Хорошо. Пока можете погулять…

* * *

— Ты зачем сюда пришёл? — поинтересовалась Тарна.

— Как бы, уровень свой повысить, — несколько неуверенно ответил жеребец. — Да, я помню, что два года ещё не прошло, но я учусь быстро.

— Уровень повысить? — Кобылка, хотя и была его на две головы ниже, грозно придвинулась, вынудив Моарея сделать шаг назад. — Вы что устроили? Вы за год поубивали и перекалечили больше ста тысяч зебр. Вы должны помогать и поддерживать друг друга, а вместо того сцепились, как клубок дерущихся кошек!

— Так а я-то тут при чём? Я вообще в глухой обороне сижу, это на меня нападают! Вот, Коуди помогает ещё…

— То есть ты хочешь сказать, что это происходит не потому, что портал оказался на твоих землях, и тебе нет нужды атаковать? А если б это было не так, ты бы не напал на своих соседей?

— Ну, напал бы конечно, — буркнул Моарей. — Дураком надо быть…

— Вот что. Завтра ты отправишь послов ко всем бессмертным. Сообщишь, что приглашаешь их воспользоваться твоим порталом… Не перебивать! Скажешь, что гарантируешь безопасность, и предлагаешь за чашкой вина обсудить порядок дальнейшего доступа в Мир Духов. С участием Лемара или без него.

— Как я им гарантирую безопасность, — огрызнулся Моарей, — если они надумают подраться у меня в гостях?

— А как хочешь. Придумай что-нибудь… И если ты так не поступишь, — зловеще сообщила Тарна, — то после следующего посещения, не исключено, что ты лет сто будешь считать себя пятилетним жеребёнком, а Алое будет считать себя твоей матерью, кормить с ложечки и вытирать сопельки.

Моарей содрогнулся от такой перспективы, но виду, разумеется не подал. И процедил сквозь зубы:

— Но ты мне будешь должна. Я еще не знаю, что именно…

— Посмотрим, ваше степенство, на ваше поведение, — перебила Тарна.

Он подумал, что вообще-то у него были посланники при иностранных дворах. Но с началом войны они были либо поставлены перед необходимостью уехать, а то и вовсе посажены под домашний арест. Значит, он мысленно выругался, придётся строить всем порталы, снабжать охранными документами… Да провались оно.

… Войдя в помещение, где сидели писцы, Моарей в раздражении чуть не пнул ближайшего, но всё же сдержался. Грамотные зебры, особенно владеющие Верхним алфавитом, где попало не валяются. Хотя, если б пнул, то одна бы точно валялась.

— Дорогой пергамент возьмите. — Буркнул он. — Я, впишите титул, приветствую и приглашаю тебя, оставьте строчку, посетить мою столицу…

* * *

Похоже, впервые они собрались сразу все. Локальные "конференции" бывали, когда трое или четверо делили сферы влияния. Собирались шестеро, чтоб "наказать" Моарея за неумеренную жадность, но чтобы сразу восемь такого не бывало.

Впрочем, все они знали друг друга в лицо задолго до первой личной встречи — существовали портреты, и статуи в храмах, и шпионы, прилежно собирающие это всё.

Для пущей "демократии" Моарей пригласил даже полусвергнутого царя Хеппу и правителя Ликлоса — чудом удержавшей нейтралитет державы. Впрочем, удержавшей только потому, что Алое направила свою неуёмную энергию на запад, а Такритта — на север.

Хотя они побывали только на открытии. Алое, с присущим ей тактом, поинтересовалась: а эти-де, что здесь делают? К счастью, с глазу на глаз с Моареем.

Тот почесал гриву, и сказал: "создают фон". — А мысленно добавил, что два писаря у него «лишние» оказались, а предварительно подсчитать их он забыл…

И придвинул приглашённой не без задней мысли соседке стакан. Кобылица, правда, пить отказалась, заметив, что пока не лишилась ума, чтоб брать из его копыт хоть что-то, без тщательной проверки. Моарей даже слегка обиделся, так как вовсе не собирался её травить, а предполагал что-то совсем другое, но... Насильно мил не будешь. По крайней мере, когда речь идёт о магессе, почти не уступающей ему самому.

Да и согласись она, всё равно дальше мелкой интрижки дело бы не пошло — другие бы не

поняли таких "новшеств". И всё-таки ему было обидно.

"Ишь, возомнила о себе. Давно ли ты телегу с землёй таскала?"

Наконец к вечеру, когда солнце уже почти закатилось, они расселись за столом, поставленным в чистом поле. Моарей трепетно относился к деньгам, уже потраченным и на новую, и на старую столицы, тем более что война пожрала все запасы. И если они не договорятся и начнут драку, то ни город ни население не пострадают. На столе стояла лампа, пока не зажжённая, и лежала карта Зебрики, с расчерченными довоенными границами.

— Я собрал вас всех здесь, чтоб обсудить окончание войны. — Начал Моарей не без пафоса, -

ибо народы взирают с надеждой, ожидая...

Все остальные таращились на него с большим удивлением. Что Моарею вдруг появилось дело до кого-то, кроме себя, это было необычно.

Товарища поддержал Коуди, что-де наиболее бедные зебры уже голодают, а если война ещё продлится, то очень может быть, начнут умирать.

Фессон подумал, что это его просто пилит жена, требуя сделать что-то, дабы прекратить войну. И мысленно возблагодарил богов, что послали коллеге такую жену, а то бы Коуди сидел молча и не отсвечивал.

В итоге договорились так: оба портала запечатываются заклинаниями всех восьмерых, и раз в полгода они собираются тут или у Лемара — расписание будет составлено особо — и отправляют одного в гости к Тарне. Притом, Моарей, Коуди и Лемар первый раз пропускают, так как уже там были.

— Ты прямо мирный царь. — Удивилась Алое. — Ну, раз задача достигнута, я остановлю налёты… Возможно, я была неправа, и стоило попробовать договорится…

Моарей недовольно зыркнул на неё из-под бровей, но кобылица этого не заметила.

— И я выведу свои войска с твоей земли… Если, конечно, никто на них не будет нападать от сего дня.

Моарей кивнул:

— Не будет.

Фессон развёл копытами:

— Ну, раз сегодня все проявляют щедрость, то и я вернусь на исходные. Но… Я предлагаю, раз уж мы все будем собираться раз в полгода, то давайте учредим что-то вроде Совета. И будем решать спорные вопросы. Я вот за полгода подготовлю обоснования, почему те земли, что я забрал, должны быть мои, а Одклен — что его. А вы решите, чьи претензии весомей…

Одклен медленно кивнул, соглашаясь попробовать.

— Но если решение будет предвзятым, я не признаю его.

Потом все взгляды сошлись на Такритте.

— Что!?

— Уйди из Хеппу, — напомнил Лемар.

Кобылица нахмурилась.

— Ну в самом деле, — Моарей откинулся на спинку кресла. — Все что-то уступают, а ты что, особенная?

Такритта покосилась на Алое. Да, полвека назад она и правда была особенной. Единственная кобыла-аликорн. Но теперь это уже не так. Поэтому она испытывала некоторое раздражение самим фактом наличия Алое.

— Хорошо, я уйду.

Лемар подумал, что неплохо бы ей заплатить компенсацию, но остерёгся поднимать эту тему. Выдвинь он сейчас денежные претензии, совещание мгновенно превратится в бедлам. Придётся утереться и уныло подсчитывать потери.

* * *

Коуди взглянул на стакан с вином. Кислятина. Урожай не задался, словно сама природа возмутилась против развязанной бойни. А послать кого-нибудь принести другого вина он почему-то не хотел.

— Ты мрачный. — Сказала Илиджи. — Почему? Ведь всё уже кончилось…

— Ну, — он пожал плечами, — эта война стоила мне пять тысяч убитых и умерших от болезней и трудностей похода, а также половину годового дохода королевства. Видишь, — он пошутил, — сам кислятиной давлюсь.

Но тем не менее, отправил вино в глотку. Илиджи недовольно поморщилась, словно это она его пила, но смолчала.

— Кроме того, сейчас вывозить от Моарея корпуса — та ещё задачка. И аристократия волнуется: они так и не поняли, точнее, я не рассказал в чём настоящий смысл этой войны.

— А что ты им сказал?

— Об оказании помощи дружественному государству. Что ещё я мог сказать? «Я начинаю игру на несколько веков, конца которой вы не увидите, а моя в ней теоретическая победа не принесёт вашим потомкам практической пользы? Поэтому не вякайте, а идите исполнять мою волю?» Это не очень разумно… Но хуже другое. Моарей начал мне врать. И врать неумело, что на него не похоже… То есть он врет частенько, однако все его подданные вынуждены внимательно выслушивать, что он говорит. А другие «все», которые аликорны, знают, что если он за год скажет им десять правдивых слов, то это много, и учитывают сей факт в своих раскладах.

Коуди потёр лоб:

— Понимаешь, когда он начал подготовку к этой конференции, я спросил: «что это на тебя нашло»? — а он начал нести, что кровопролитие надо остановить, туда-сюда… Ну, я решил, что это он готовит ловушку, дабы подсократить количество аликорнов. А меня поставит в известность позже. Но, как видишь, операция оказалась без двойного дна. Всё прошло так, как декларировалось. Я потом спросил: «теперь-то ты можешь сказать, что случилось?» — И он опять понёс ту же высокопафосную ерунду. Но я же вижу, что он врёт, не первый год знакомы, — Коуди вздохнул. — Ты знаешь, когда-то он был не таким, я ведь помню. Характер у него всегда был дурацкий, он из-за него постоянно влипал в неприятности, но… Он был искренним.

Илиджи бесшумно вздохнула. Личность Моарея ей была не очень интересна. То есть интересна, конечно, но вникать в суть столь чёрной души ей не хотелось, тем более, что она месяц назад родила, и волноваться ей было вредно.

Но именно поэтому внимательно слушала — из-за беременности и родов, а так же из-за войны, они почти не виделись с Коуди, и усталость с раздражением в нем копились. Кобылка же отлично понимала, что её главная «работа» — не постель, и даже не рождение детей, а быть «громоотводом», смягчая характер своего мужа и давая ему выговорится.

Другая после таких откровений уже визжала бы и орала: «ты не думаешь обо мне, ты вслепую хотел ввязаться в авантюру твоего кретина-дружка! А если бы ты погиб!? И прекрати пить!» — Но такая не удержалась бы на этом месте и недели. Да на такой он и не женился бы никогда.

Илиджи молча положила свою лапку на мощное копыто аликорна, и спросила:

— Как вы вообще познакомились? Я ведь и не знаю.

— Да мы учились вместе. Он тоже из Запустынья родом, хотя об этом почти никто не знает. Только с Побережья. Сейчас даже странно предположить многим, что его родили обычным образом… Потом в столице мы оказались в одной школе, и вдруг так оказалось, что мы сильнее всех. Ну и познакомились.

— Как полагается мальчишкам, сначала подрались?

Коуди улыбнулся.

— Нет, нам тогда было уже опасно драться. Развалили бы полгорода.

— А как он попал… туда куда попал?

— Во многом случайно. После очередного приключения, Моарею было крайне желательно из Запустынья* исчезнуть на пару лет. Образование, происхождение и магическая сила ему вполне позволяли, и он нанялся офицером на военный корабль, отправлявшийся в южные моря поисследовать, ну и ограбить кого-нибудь, не без этого. А через пару месяцев на корабле случился бунт. Матросам что-то там не понравилось… Моарей мне об этом рассказывал со смехом, но я понял, что он испугался: они почти застали его врасплох, — Коуди на миг прервался. — Ты только не ляпни об этом кому-то. За такое он точно не простит.

Илиджи кивнула. Дурой она не была.

— Так вот. Когда он сориентировался — от корабля остался остов на полсажени выше ватерлинии, а бунтовщиков никто уж больше не видел, ну, может, кроме акул. Уцелело несколько офицеров, забаррикадировавшихся где-то на корме. С горем пополам они добрались до берега, где встретили какой то малоразвитый местный народ зебр. Моарей убедил своих соплавателей, что после потери корабля возвращаться домой им уже ни к чему.

Кто-то квакнул, что он-то сам судно и уничтожил, на что Моарей логично возразил, мол, вы всё просрали с капитаном-покойником, до бунта довели, но виноват я? Там действительно он больше в каюте валялся, обеспечивая хорошую погоду... А что там было на нижних палубах. Не факт, что он тогда знал, что на корабле есть нижние палубы. Я вот тогда не знал… И так как пришельцы многое умели из того, что местным и во сне не снилось, то… Короче, остаток команды составил его первое «правительство». Сам же он, как я говорил, был не таким как сейчас. С другой стороны, не заботься он о местных, все бы с голоду сдохли… Я это всё знаю потому, что он пришёл мне «доложиться» чуть не в первый день. И таскал потом при моём участии свитки из библиотеки и некоторые ценные в хозяйстве вещи — первое время. Так что я был единственной зеброй в Запустынье, кто доподлинно знал, что с тем кораблём сталось.

Коуди еще раз вздохнул:

— А теперь он почему-то начал мне врать.

Илиджи осторожно сказала:

— Но если для него потерять лицо — хуже смерти, то может ему просто неловко перед тобой? И он в самом деле хотел мира. Но такое желание свидетельствует о слабости, поэтому он смущается, и от этого правда звучит как ложь?

— Может быть, может быть, — задумчиво сказал Коуди. — А может, это такая «месть», за то, что я не предупредил его тогда о вторжении… Но ведь он не смог бы действовать так, словно ничего не знает! Прежний — смог бы, а теперешний — нет. И Запустынье тоже попало бы под удар. — Коуди мотнул головой. — Посмотрим, однако, что будет дальше… Пойдём, покажешь мне сына ещё разок.

* Прошу прощения за несколько дурацкие названия, но мне трудно их придумывать. Тем более, что и на Земле, например, таинственная Трансильвания это всего лишь «Залесье», а Трансвааль — «Заречье», но звучит прикольно.

Читать далее

Примерно 400 лет спустя после событий предыдущей главы.

Дворец Алое немного напоминал кочан капусты или народную забаву матрёшку.

Снаружи, как капуста листьями, он оброс всякими флигелями, пристройками и пристроечками, амбарами и казармами. Притом о назначении некоторых помещений не смогла бы вспомнить и сама королева. Когда-то в них была нужда, и Алое распорядилась их построить, потом надобность отпала, а помещение переоборудовали под очередной склад барахла или там, скажем, покои для гостей…

Вторым «слоем» шёл собственно дворец — это был когда-то замок принца, который на своё счастье успел вовремя удрать и где-то сгинуть в беззвестности. А столицу Алое забрала себе, потому что не пропадать же ей.

В центре и немного с тыла, за тронным залом, находились её личные покои — встроенная в ансамбль дворца такая себе «капсула» из сплавленных каменных плит в форме чечевицы высотой в два этажа и диаметром метров пятьдесят, слегка напоминая летающую тарелку, «затормозившую» об здание. Это Алое разрабатывала уже сама, в расчёте чтобы гранитная преграда могла выдержать или отразить полукруглой поверхностью хотя бы один «выстрел» кого-то из её коллег.

И наконец, последней, самой маленькой «матрёшкой» была её спальня: отлитый из металла здоровенный куб со стороной метров в десять, из которых почти по метру с обоих сторон «отъедала» толщина стен.

Несмотря на то, что в спальне, конечно, не было ни единого окна, Алое вставала с восходом солнца. Ну, может, позволяла себе минут пятнадцать понежиться под одеялом. Эту привычку из неё так и не смогли выбить сначала годы учёбы и сражений, а потом — оргий и излишеств. В каком бы состоянии и в какое бы время она ни легла спать, подъем всегда был на рассвете.

И разумеется, зная об этой её особенности, весь дворец уже был на ногах. Постель Алое застилала сама; как и сама — а точнее, система специально написанных под это заклинаний — поддерживала порядок в спальне. Это была плата за безопасность. Допускать даже самых доверенных слуг в такое тайное помещение она считала перебором. В «чечевичной капсуле» же убирались двое слегка дебиловатых слуг, воспитанных при дворе специально для этой цели, и почти ни с кем не общающихся.

Повозившись минуту с защитой двери, королева вышла в зал утреннего туалета еще помятая, заспанная с утра, и потому благодушная. Остановилась между двумя лавками. Две зебры-кобылки, распрямившись от поклона, проворно заскочили на возвышение, чтоб расчесать ей гриву и шёрстку, а также самую чуточку побрызгать ароматной водой. Это было приятно, и она, забывшись, чуть не мурлыкнула, но вспомнив кто она и где, поджала губы, превратив лицо в надменную маску. Обе кобылки, заметив это, испугались, решив, будто сделали что-то не так. Впрочем, работу они уже закончили. Одна телекинезом накинула на королеву полупрозрачную тунику с золотой застёжкой спереди, другая протянула изящную цепь из «звёздного», то есть метеоритного, железа. Железо было никакое не метеоритное — где ж его напастись, а синтезированное самой Алое, но считалось что подлинное. Церемонимейстер поднёс корону в шкатулке на алой подкладке. Массивный золотой обруч с финтифлюшками и камнями весил почти пуд, а со шкатулкой и того больше. Алое подумала, что недалёк день, когда корона «перевесит» старика-церемонимейстера, и он с великим конфузом уронит этот символ царской власти, и стало быть деду пора в отставку… Но пожалуй еще не сегодня. Вон как самозабвенно тащит эту шкатулку, словно весь смысл его жизни в ней.

Снизойдя до лёгкого кивка благодарности, она сделала жест копытом «сегодня обойдусь» и двинулась в следующий зал.

Это тоже была традиция, возникшая когда Алое начала продвигать религиозный культ имени себя. Правда, обычай прошел через несколько последовательных трансформаций. Сначала группа жрецов из разных столичных храмов пела ей хвалы, но так как петь они нихрена не умели: фальшивили, гнусавили, и даже не могли договориться заранее, чтобы петь одно, то, натешив гордыню в течении пары месяцев, она разогнала эту капеллу, приказав присылать кого помоложе, и с приятными голосами, и чтоб под музыку (так, кстати, в стране появилась приличная школа пения и игры на музыкальных инструментах, до того была сплошная кустарщина). Но и тут оказалось не всё ладно. Встав утром с кровати, послушав вдохновенное исполнение гимнов в свою честь, она, бывало, задерживалась с каким-нибудь молодым исполнителем на часик, а то и подольше. Державные же дела в это время ожидали решения и не всегда дожидались. Так что, скрепя сердце, и капеллу номер два тоже пришлось разогнать. Тем более, что с тех давних пор она стала куда более осторожна и разборчива в связях.

Ныне в зале восхваления Алое встречали по утрам четверо чиновников и рассказывали о состоянии дел. Первым говорил глава гильдии магов, докладывая о погоде в государстве, и что делается волшебниками для исправления её, если то понадобится, а также, не нужна ли им в том божественная помощь… Впрочем, магистр уже на своём опыте понял, что подмогу надо просить только в самой крайней нужде. Алое не любила работать, а если её всё же заставить, то злость по этому поводу она будет срывать на магистре же.

Вторым докладывал военный министр о состоянии, понятное дело, армии. Чем она занята, и где сейчас какой полк, если он вдруг не там, где вчера. После него вступал старший жрец. Должность эта «мигрировала» среди глав пяти столичных храмов по совершенно неисповедимой логике. Алое давно отчаялась понять, какой такой хитромудрой интригой от этот плешивый жеребец перетянул на свою сторону значительную часть столичных служителей культа, и почему в очередной раз не спросили у неё — вроде как главной в этой иерархии — кого она желает видеть своим ведущим представителем… Жрец докладывал об умонастроениях подданных. Несмотря на перманентную внутреннюю грызню, с задачей окормления населения религия имени Алое справлялась неплохо, поэтому она закрывала глаза на тот вечный кругооборот подстав и интриг, что кипел внутри. Пущай тешатся, не так много у них развлечений, кроме властолюбия.

Последним вступал казначей, чтобы поведать, сколько сиклей золота и мер зерна прибыло или убыло из королевских закромов. Понятно, что если бы он перечислял все статьи расходов, то они бы не закончились и до обеда, поэтому всё съедобное — от пшеницы до сливочного масла — переводилось в некие счётные меры зерна; а всё несъедобное — в такие же условные сикли золота.

Раньше на докладе присутствовало шестеро чиновников — ещё приходил начальник тайной службы/дипкорпуса. Но так как его сказ в основном сводился к фразе: «позвольте доложить наедине», — то она, экономя своё и чужое время, слушала его теперь отдельно и одна.

В прежние времена являлся послушать о положении дел в зал восхваления ещё и канцлер — ему это тоже было нужно, однако с тех пор как этот пост занял Нодмак, Алое разрешила ему не присутствовать. Во-первых, эти доклады и так ложились ему на стол, а во-вторых, канцлер был неисправимой «совой», и вставать в такую рань для него было тяжко, требовался хотя бы дополнительный час сна. Учитывая неоспоримую нужность данного жеребца, королева смирилась с этим.

Отпустив чиновников, она двинулась дальше по направлению к центру дворца. Все срочные вопросы Алое разобрала вчера, так что с утра заняться было вроде как и нечем. Имелось несколько вариантов. Например поднять какое-нибудь долго откладываемое дело. Она прислушалась к себе и поняла, что тяги к работе у неё сейчас никакой нет. Можно было выпить вина, но во-первых, надираться с утра — дурной тон, а во-вторых, сильным магам вообще противопоказано надираться. Оставалось только найти канцлера и сыграть пару партий в шахматы, поскольку он был единственным, кто её время от времени обыгрывал. Остальные то ли не умели играть, то ли просто боялись её разозлить и поддавались.

Коридоры дворца были практически пусты, но Алое знала, что это иллюзия. Просто все разбегаются перед ней, издалека заслышав мерный тяжёлый шаг. Если насторожить уши, то можно расслышать время от времени впереди быстрый топоток. Один из неоспоримых плюсов палочного метода управления — что подданные не достают по мелочам и вообще стараются не попадаться на глаза, чтоб не огрести под горячее копыто.

А вот и канцлер, лёгок на помине.

Нодмак вышел навстречу, торопливо поклонился.

— Ваше Величество, доброе утро. — Она кивнула, — осмелюсь привлечь ваше внимание…

— Ну что там ещё?

— Вашего суда ожидают двое старейшин из родов…

— Какого суда? — она выругалась, — вчера был судебный день. Теперь через пять дней. Ты не выспался, что-ли?

— Да, это так, но они прибыли уже ночью. Я никогда бы не осмелился тревожить вас, но у них там идут уже боевые действия между этими родами, нужно решение.

— Если они такие идиоты, — вздохнула Алое, — то пусть перережут друг друга, мне не жалко.

— Но нарушение королевского мира… Это плохой пример.

— Да знаю я. Зови в тронную, я приду… Из-за чего вся эта?.. — она попыталась подобрать матерное определение, но не смогла, и просто покрутила копытом в воздухе.

— Спорный участок земли на границе, Ваше Величество. Он никому не был нужен, но там строевой лес, и один купец…

— Избавь от таких подробностей. Это можно выразить проще. Два осла не поделили деньги. Сейчас я им поделю…

У стенки тронного зала стопочкой лежали складные стулья на случай если вдруг Алое проявит милость и разрешит сидеть в своём присутствии. Обычно же посетители стояли раком на ковре, ну а если они были нежеланны, то лежали пузом на граните, ковёр, соответственно скатывали.

После вчерашнего дня убрать его забыли, и получилось нечто между вторым и третьим вариантами. Представители племён лежали ниц, но не на камне, а на мягкой подстилке. Королева мимолётно подумала, что надо бы их выгнать, всё же скатать ковёр, и запустить ещё раз, но пожалела времени.

— Итак, — начала она, усевшись на кресло, — я знаю ваше дело. А как получилось, — Алое повернулась к канцлеру, — что они не передрались по дороге?

— Они ехали разными дорогами, Ваше Величество.

— Ну чтож, проблеск интеллекта присутствует… За нарушение королевского мира виновные подлежат умерщвлению, а всё их имущество — отчуждению в казну.

Оба почтенных дуайена, не поднимая лиц, молча указали копытами друг на друга.

— Да мне плевать, кто начал. Тем более, что доподлинно это уже и не установить… Но от великой милости я дам вам три дня… Ладно, пять дней — два добавлю на дорогу — чтобы всё это прекратить. Потом я пришлю вам землемеров, чтоб они поделили лес поровну. Если не уложитесь в срок, или попытаетесь сунуть землемерам взятку, я сама приду и убью вас и ваши семьи до четвёртой степени родства, а угодья заберу себе… Теперь подите вон, я утомлена.

Дождавшись пока посетители, непрерывно кланяясь, допятятся до дверей, и скроются за ними, Алое повернулась к Нодмаку.

— Они хоть успеют? Я не спросила откуда они.

— За пять дней успеют, если поторопятся. Ну или кого помоложе вперёд отправят, они же не в одиночестве прибыли.

Она покивала.

— А теперь главный вопрос: что они забыли в моём дворце?

— Простите, Ваше Величество?

— Я говорю: мне что, делать нечего? Почему номарх не занимается этим? У него много лишних частей тела?

Канцлер поклонился:

— Прошу прощения, но… Номарх скончался два месяца назад, а нового вы еще не изволили утвердить.

— То есть я виновата, да?! — рявкнула она, но скорее для порядка.

— Нет, конечно нет. Я забыл напомнить, приношу свои извинения…

— Ладно. Он хоть взятку мне привёз?

— Что-то привёз, — пожал плечами Нодмак, — мне не показывал, да и не обязан.

— Ну хорошо. Скажи ему, я приглашаю его завтра на ужин. Посмотрю, что это за тип. Будет ему сходу испытание: помирить этих двух болванов, или хоть не допустить дальнейшего смертоубийства… И вот еще что, обстановка международная обостряется. Поэтому пиши указ. «Я, — оставь место для титула, — Алое, сим повелеваю дворцовой страже впредь проверять все дары, приносимые мне, кроме приносимых равнородными мне монархами.» А то Моарей, скажем, сильно расстроится, если какие-то непонятные зебры будут копаться в, на тот момент еще его, имуществе.

Алое задумалась о «равнородности». Это, разумеется, был просто термин из бюрократического лексикона, используемый в указах. Так вообще-то она являлась дочерью горшечника, откуда и пошла её привычка вставать с солнцем — чтоб не жечь лишний раз драгоценное масло для светильника — и строго говоря, равнородными ей были все, кроме рабов. Хотя, конечно, тот, кто дерзнул бы королеве об этом напомнить, не зажился бы на свете.

— Давай подпишу, — сказала она и ляпнула на пергамент магическую печать. — Всё, иди, обрадуй начальника стражи… Вот теперь, наказав кого попало, я чувствую себя гораздо лучше.

Едва Нодмак вышел, в зал ввалилась в нарушение этикета одна из горничных с квадратными глазами и зачастила:

— Ваше величество, не гневайтесь, я не сама… К вам пришёл король Фессон, он ожидает в приёмной и сказал мне…

— Я поняла, — прервала её Алое, — успокойся, и проводи Его величество в переговорную, я сейчас подойду.

А про себя подумала: «вот же кобылий сын, шастает под своей маскировкой, пугает меня.»

Как и тронный зал, переговорная имела одну внешнюю стену. Но если в первом это требовалось для естественного освещения и пущего величия, то во второй — имело вполне утилитарные цели. Чтобы, если переговоры пойдут бурно, одна из сторон могла быстро их покинуть через окно. Этой же цели служили две алюминиевых статуэтки зебр на столе. Как оказалось, на этот лёгкий белый металл можно записать особо мощные защитные заклинания, каковые, будучи активированными, давали шанс одной из сторон уцелеть при внезапной атаке и воспользоваться окном или же телепортом.

Впрочем, сегодня Алое не включала защиту, так как доверяла гостю, насколько один аликорн вообще может доверять другому.

— Сколько раз я тебе говорила не приходить сюда? Тебе что, планета мала, чтобы встретиться где-то на нейтральной территории? Что будет, если остальные узнают… о нас?

Фессон пожал плечами:

— Возможно, нас убьют. А может, ничего не будет. И мне кажется более вероятным второй вариант. Вот, Моарей и Коуди тоже дружат, и ничего.

— Но не настолько… плотно.

— О да, — он расхохотался, — они же оба мальчики. ТАК дружить им было бы затруднительно.

— Просто Коуди никуда не годный монарх, и министры у него идиоты, — буркнула Алое, — поэтому казна его всегда пуста. Моарей подкидывает ему золота, а он, в благодарность, подгавкивает своему «другу» на всех Советах… Как-то иначе я себе представляла дружбу. Потому что настоящий друг или научил бы Коуди вести дела, или прислал бы в помощь толковых слуг, или сделал бы и то и другое.

— Кстати, — Фессон вытащил из воздуха клочок пергамента, — я не просто так пришёл, а у меня есть законный повод… То есть понятно, что это не наш с тобой уровень, но почему бы мне от скуки и не заняться защитой своих подданных? Знаешь ли ты, что у берегов твоей державы галера, — он заглянул в листок, — «Усатый морж» подверглась нападению пиратов? Вследствии чего моему верноподданному купцу был нанесён ущерб на сумму двадцать шесть сиклей золотом, о чём он и сообщил в Иноземный приказ… А я же повелел все такие дела докладывать мне, чтобы у меня был повод тебя навестить по вопросу возмещения урона… что ты на это скажешь?

Она хмыкнула:

— Да мне начхать. Если этот дурак не взял с собой довольно охраны, это сугубо его проблемы. И он может пойти повеситься на бим-бом-брамселе. Ничего платить я не буду, даже если пираты эти были мои, что ещё надо доказать.

Фессон притворно вздохнул.

— Вот так я и знал. Ну ничего, за встречу с тобой я готов заплатить не то что двадцать шесть, а даже и двадцать восемь сиклей…

Алое рассмеялась.

— Льстец. Только не вздумай ему сказать, что это я дала денег, иначе завтра все сирые, убогие и обиженные будут стоять у меня под окном с мешками для золота.

— Да нет конечно. Если каждому ротозею возмещать ущерб, на это не хватит и моареевой казны. Отдам ему какой-нибудь подряд, чтоб не плакал, всё равно мне кому-то его отдавать, так почему бы и не ему.

Алое покивала. На месте любовника она так и поступила бы, потому что некая минимальная справедливость в королевстве всё же должна быть.

— Так что, отправимся на наше место? — предложил он.

— Ты иди, а я подойду через полчаса. Будет подозрительно, если вместе. — Она дёрнула ухом, — что ж у тебя всё всегда внезапно так?

— Да вот, как от всех дел да просителей отбился, так и к вам в гости, — улыбнулся Фессон.

«Их место» находилось в небольшой горной долине. Когда-то в неё был вход, но Фессон устроил горный обвал и натаскал еще кучу камней из других мест, чтобы никто не шастал.

Алое построила симпатичную, пусть и с одной крышей, беседку, открытую всем ветрам ( что вобщем, сильных магов не особенно беспокоило) и притащила точную реплику своей кровати из бункера. В процессе строительства любовник подкалывал её, что-де слишком низкое занятие для королевы. Она отшучивалась, что когда-то лепила горшки и не переломилась.

Сегодня, натешившись вволю, они лежали рядом на упомянутой кровати.

— Странный парадокс. — Заметила Алое, — теперь, со своими знаниями, я никогда не смирилась бы с жизнью гречкосеялки, если бы родилась таковой… Впрочем, я и родилась таковой. А учитывая, что я и являюсь их божеством, это всё довольно глупо: то есть тут я деру с них три шкуры, а в загробном мире буду драть только две? А то и вовсе одну? Да с чего бы?

Фессон улыбнулся:

— Может, в раю поля плодороднее… Я, честно говоря, тоже не особо вслушивался , что там несут жрецы, но… Всё в твоих копытах. Перестань драть три шкуры здесь, в этом мире, и подданные будут благословлять тебя.

— Угу, — буркнула Алое, — а то ты не знаешь, почему так нельзя.

— Знаю. Но мне интересно, как это видишь ты. Ты же с другого края общественной пирамиды…

— Вот кто-то сейчас получит сначала в зубы, а потом — войну. — Задумчиво сказала Алое.

— С кем я связался? — притворно охнул Фессон, — видела бы это моя мама.

— Да, ну так вот, — продолжала кобылица, — поскольку я с того самого края пирамиды, то мне, вобщем, незатруднительно будет тратить на себя вдесятеро меньше, чем сейчас. С некоторым трудом, путем зверских казней, проскрипций и билетов в каменоломню, выкосив вокруг себя две трети номархов, жрецов и вельмож, мне удастся заставить уцелевшую треть работать не на свой сундук, а на державу. Придётся, правда, пережить десяток покушений, потому что они ведь не гречкосеи, они будут сопротивляться… Но я и так живу по поговорке: «морда в пыли, в зубах ветка, по степи ползёт разведка». То есть жду из-под каждого куста стрелу, клинок или отравленный шип; и сплю в сейфе — им меня не взять. Но что будет потом?

— Что?

— Фессон, почему мы скрываем свою связь? Кому какое дело, что ты делаешь со своим, надо признать — впечатляющим — агрегатом?

— Наверно потому, что если другие аликорны узнают о нас, они подумают: «эти двое спелись. Что если, договорившись, в одну прекрасную ночь они вдвоём перебьют нас поодиночке? Убьём же их первыми.»

— Вот. И если тут ещё полоса на шкуре: прикончат ли нас, махнут ли копытом — любитесь-де на здоровье, то в описанной выше ситуации мне точно смерть. Мои крестьяне станут здоровей и крепче — станет лучше моё ополчение, на одних дворянах в серьёзной войне далеко не уедешь… Потом, когда слухи о нововведениях, как водится в двадцать раз преувеличенные, достигнут сопредельных государств, ко мне повалят ваши крестьяне, добавляя мне экономической и военной мощи. А те, кто не повалит, получат повод для бунта: Алое-де стала истинно матерью своего народа, а вы что же? Это НЕ добавит экономического благополучия вам… И тогда в каком-то идеальном мире вы либо сошли бы с исторической сцены, либо приняли бы мои правила игры… Ну, а в реальности вы всемером, и со своими оболваненными пропагандой войсками, придёте убивать одну меня, а потом ещё обольёте ложью с ног до головы… Потому что никто не будет себя ограничивать. Вот как ты это видишь? Моарей будет трахать не двадцать, а только две кобылы? Так а зачем мне, то есть ему, эта корона тогда вообще? И это ж ещё и работать придётся. Так-то я с утра срубила, образно, пару голов… Ну, в опалу отправила с частичной конфискацией — остальные трясутся по углам, и из шкуры вон лезут, чтобы мне угодить. Это кнут. А пряник — что они за счёт служебного своего положения могут свой сундук набивать, а я этого как будто не вижу. Вывезет же всё податное население — судьба у него такая… А если по совести править, так это во всё вникни, каждому по заслугам воздай. Голова треснет…

Она взглянула в смеющиеся глаза любовника.

— Что не так?

— Да нет, всё так. Скучно просто, ничем твой взгляд не отличается от моего… Кстати, я в сейфе давно уж не сплю. Ставлю, конечно, защиту на ночь, но в основном от таких как мы… Сама посуди: если завтра ты узнаешь, что в результате некоего заговора придворных был убит Моарей, что ты сделаешь?

Алое пожала плечами.

— Сначала спляшу качучу… А потом приду и предам виновных мучительной смерти, чтоб неповадно. И еще несколько дюжин невиновных убью просто, без затей — чтоб смотрели в оба за своими коллегами.

Жеребец покивал.

— Ну вот. То есть мы не только один другому злейшие враги, но еще и друзья… А знаешь, не обижайся только, ты когда появилась, мне сразу не понравилась, что-то такое в тебе было, неприятное. Потому, наверно, у нас такая страстная любовь, что ты меня всё еще бесишь…

— Ах ты старый негодяй, — возмутилась Алое, — бешу я его… А кстати, нескромный вопрос, ну вот до того как мы, гм… Как ты обходился? У тебя же это… Вот.

— Ну как. Отбирал кобыл покрупнее, и хоть мало-мальски симпатичных. А потом или она сверху, или я залазил на такой специальный станок, чтоб вес в основном на него приходился, а не на кобылу. Ну и сдерживать себя приходилось, а то ведь если со всей силы, гм… То недолго и до беды. Мне с тобой-то и нравится, что в кои-то веки можно от души… Ну, ты поняла.

— Только это? — холодно поинтересовалась Алое.

— Нет, не только. Ты умная. Дерзкая… В хорошем смысле. Надоело, когда все лебезят. Тебе ничего от меня не надо. А то ведь обычно, не успеют слезть с… известного прибора, начинается: мне бы золота, да шелков, да слуг десяток, а тут будут мои покои… Ну и глупые, как пробки. Поначалу пытался их сдавать в науку, чтоб хоть о чём было поговорить после этого дела, да где там. Зачем ей что-то учить, если она с королём трахается, и стало быть, всё что надо уже знает? Хотя её единственная заслуга в том, что в детстве хорошо ела. И то, в основном, это заслуга родителей.

Алое наконец не сдержалась и расхохоталась:

— Да, у меня с этим была проблема. Никто ж не понимал, что у меня аликорньий метаболизм, все думали, что глисты. Так я и росла недокормленным гадким утёнком. А так, может быть, была бы выше тебя.

Он хмыкнул.

— Никогда еще не спал с кобылой выше себя. Может, оно и к лучшему.

— Такритта выше тебя.

— Ну так я с ней и не спал. И вообще она столь спесива, что её, наверно, вообше никто никогда не… гм, физически не любил — она выше этого. Я бы и не знал, как подступиться. Уж она-то, наверно, в самом деле верит, что богиня.

— А у тебя дети есть? — Спросила Алое.

— Были когда-то. Сейчас нету. Это всё-таки тяжело, когда они умирают. — Он сделал небольшую паузу, — а один, не поверишь, поучаствовал в заговоре против меня… Всё же дурь, это что-то безграничное. Пришлось в виде младшего офицера списать его на исследовательское судно, мозги проветрить. А оно в один из рейсов возьми, да и не вернись… Нет, я тут ни при чём. Такие суда частенько, знаешь ли, пропадают в океане… А у тебя?

— Что у меня?.. А. Нет, нету. Я как-то специально сходила посмотреть, как зебры рожают… Не, это без меня. Если бы я еще была смертной… Ну, в смысле, если бы державе был бы нужен наследник, ну что ж, пришлось бы на это пойти, а так ну его. Не хочу я так орать. Я, конечно, крупнее, может всё не так страшно будет, но… А ты с какой целью интересуешься? — подозрительно посмотрела она на жеребца.

— Так ты первая спросила.

— Точно?

— Да.

— Ну ладно, а я уже подумала… всякое. Кстати, это же, то что у нас, оно ведь не наследуется…

— Нет, я наводил справки. У меня, Моарея и Коуди было ровным счётом тридцать восемь детей, по крайней мере, о которых известно. Из них четверо магов — то есть вполне обычный процент, и, разумеется, ни одного аликорна… Но вот если зеброкорнами будут и папа и мама — таких экспериментов ещё никто, понятно, не ставил.

— Вот за такие эксперименты, — буркнула Алое, но всё же с лёгкой грустью, — нам точно настучат по голове.

* * *

В качестве подарка возможный будущий номарх привёз статую самой королевы, выполненную из серебра весом в четыре тысячи сиклей. Это было не оригинально (у Алое было уже с десяток таких статуй), но принималось с неизменной благосклонностью. Эта, однако, немного отличалась. Здесь королева была в лёгком доспехе (шлем, нагрудник и наплечники). Она «приблизила» изображение. На серебряных досках резчики выгравировали сцены принесения ей вассальной присяги четырьмя народами, в том числе и народом Загорья. Алое поморщилась: вот это можно было и не включать. Впрочем, тут виновата только она сама, велев объявить на всё королевство о великой победе и внести во все скрижали и летописи…

Сто двадцать лет назад она поддалась на уговоры тогдашнего военного министра — забрать себе Загорье. По логике эта провинция должна была бы принадлежать Такритте, но та не спешила брать её под свой скипетр, так почему бы?.. С военной точки зрения всё прошло отлично. Зашли, разбили хилое сопротивление, взяли. Самой Алое даже не пришлось повоевать. Когда она наконец напудрила нос и пришла на войну, оставалось только принять капитуляцию. Проблемы начались потом. В первую же зиму выяснилось, что провинция не в состоянии прокормить все те войска, что туда нагнали, а переброска припасов через зимние перевалы — дело ненадёжное, и начались грабежи. Алое оказалась в идиотской ситуации, когда и военных не обвинить: не голодать же им, снижая тем самым боеготовность? И местные правы: они приносили ей присягу не для того, чтоб их грабили. Сцепив зубы, она была вынуждена извиняться и обещать вождям племён, что это был первый и последний раз, а потом всё лето гнать зерно через перевалы.

Опомнившаяся Такритта, хотя формально заявить ничего не могла, придвинула к границе крупную группировку, способную, если что, достичь пределов провинции за два дня, и Алое волей-неволей тоже приходилось держать там представительные силы, которые надо было снабжать и платить жалование.

Наместники опять же, сидя далеко от столицы, периодически наглели сверх меры, полагая, что карающее копыто через горы не достанет. Ну и народ бунтовал, глядя на их художества. Всё это было очень хлопотно и дорого. Поэтому уже через три года она отправила в отдалённый гарнизон бывшего военного министра, чтобы не убить его по горячности, но и это делу не помогло.

Несколько лет назад казначей подал ей докладную. Вся эта авантюра стоила казне сто тридцать талантов золота. В среднем чуть более таланта в год. Услышав это, Алое едва не сломала шахматную доску о голову чиновника. Остановило её только то обстоятельство, что казначей тут точно ни при чём.

Впрочем, год от года эта цена снижалась. Поколения сменились, и в Алое видели уже не иноземного захватчика, а «свою» королеву, которая конечно обдерёт как липку, но чужие будут еще хуже, поэтому бунтовали не чаще других провинций. Срубив несколько голов, Алое удалось также добиться от наместников некоего приемлимого уровня воровства.

Такритта более-менее смирилась с потерей, и хотя группировка у границ никуда не делась, её стали воспринимать как нечто традиционное и привычное. Стоит-де в Адосе три полка постоянно, и пусть стоит. И вообще это логично — город большой (стал таким за сто лет, благодаря этому самому гарнизону), а вокруг ведь много других областей, номархи коих теперь всегда знают, куда обращаться за помощью.

Да и нельзя было сказать, что Загорье совсем бесполезно. Она ротировала туда, в беспокойный регион, полки, повышая общий уровень армии. А недавно в горах нашли медь и серебро. Административно рудники относились к другому ному, но если б не Загорье, Такритта могла бы оспорить их принадлежность, а так извини, дорогая, это наши глубокие тылы.

«Ладно, это не худший мой промах», — подумала королева, продолжая разглядывать статую. Её изваяли моложе и стройнее, чем она была. Мысленно же Алое нахмурилась:

«Это что же, я, по их мнению, старая и толстая?» — но махнула копытом. Скульптор её вблизи и не видел-то никогда, наверное, лепил форму по портрету. Художник ей раз польстил, скульптор — второй; и получилось тонконогое молодое дарование.

«И это же, наверно, сначала глиняный «оттиск» в чан макали, чтобы можно было потом отливку доработать до ровного веса. Отец же говорил, как это правильно называется, а я забыла… Или считали? Да нет, такую форму я бы и сама не посчитала.»

— Другую такую же статую я пожертвовал вашему храму в Ликлосе, — не поднимая морды от ковра сообщил Басс — кандидат на должность номарха в этом самом Ликлосе.

Она покивала: это правильно. С одной стороны он подарил второй талант серебра как бы ей, а с другой — улучшил отношения с местными жрецами. Не пойдёт же она, в самом деле, забирать статую из столицы нома. А будущему наместнику с жрецами нужна если не дружба, то взаимное уважение.

— Ты можешь встать, — сказала она, — я довольна. Через час после заката приходи ко входу в мою личную часть дворца, тебя проводят. Поужинаем вместе, я задам несколько вопросов… Можешь больше не падать на колени каждый раз, достаточно просто учтивого поклона. Впрочем, служба протокола тебя проинструктирует. Теперь иди, у меня еще есть дела.

«Ковровым» посетителям, то есть тем, кого Алое не заставляла лежать на голых камнях, дозволялось, уходя, поворачиваться к трону задом, ибо она давно заметила — пятятся до входа они очень долго… Однако, часть пола под ковром намеренно была изготовлена из плохо обработанных блоков, чтобы неровность их несколько чувствовалась сквозь ворс, намекая: милость королевы в любой момент может смениться гневом.

Басс, поклонившись, развернулся и довольно споро покинул зал. Из неприметной двери позади кресла появился жеребец с массивной золотой цепью на шее — управляющий двором.

— Собери на вечер капитул Ордена. И приготовь алтарную, возможно, она понадобится… Сколько сейчас в столице?

— Девятеро. Но Осию вы отпустили домой, и он уезжает вечером.

— Хорошо, это не принципиально… — Алое хотела добавить, что де «всё равно решаю я», но не стала. В конце-концов она и придумала эту организацию, вроде тайного закрытого клуба, чтобы усилить в высших сановниках государства чувство сопричастности власти. А если тыкать их постоянно носом — власть здесь я и только я — то толку не будет точно, можно было не начинать.

Тарна же была не против Ордена в свою честь. Она вообще была в этом смысле отличным божеством. Ей было абсолютно плевать, поклоняются ли ей зебры, и сколько. Она не обиделась, когда аликорны ограничили время общения с ней. Она никому ничего не предписывала и не запрещала, кроме одного случая, когда Моарей выдумал какую-то очередную мерзость, и это почему-то её заинтересовало. Другое дело, что она и не снисходила до общения со своими орденскими адептами, но это-то как раз для божества нормально. Значит, они недостаточно усердны.

* * *

Королева привычно проверила ужин на наличие отравы. Хотя при её системе безопасности таких казусов не случалось лет сто, да и не так просто отравить взрослого аликорна — это всё же не невозможно. Она подумала мельком, что здесь тот случай, когда простота и надёжность — самое лучшее. Не рассчитывая, что отравление обычным ядом имеет шансы на успех, заговорщики в прошлом подбрасывали ей то отсроченного действия, то двух-трёхкомпонентные, а их распознать было проще всего. Тогда как обычная отрава в магическом зрении «светилась» зелёным, и на фоне зелёного же «свечения» мясных блюд могла и потеряться.

Басс сидел напротив над серебряной миской с овощным салатом прилично напуганный. То есть до него, конечно, доходили смутные слухи, что, в отличии от простых зебр, живые боги подобно львам и волкам поедают части тел убитых животных; но одно дело слышать это от разных бездельников, а другое — хруст разгрызаемого свиного окорока в двух метрах от тебя.

— Итак, — сказала Алое, как ни в чём не бывало, — назови мне глав княжеских родов Ликлоса…

В ответы она не особо вслушивалась, тем более, что в половине случаев их и сама не знала. Поди упомни всех этих аристократов во всех номах. Да они и менялись как фигуры в калейдоскопе. Только выучишь, через двадцать лет глядь — уже все новые. Тут столичных бы заучить и не назвать канцлера именем его прапрадеда. Если же ей требовалось посетить какую то провинцию, она брала геральдический справочник и освежала память.

— Где стоят основные гарнизоны? — Опять же не номарху ими командовать. Её интересовали правдивость и бойкость ответов. И хотя говорят, что инициативный дурак опаснее врага, Алое успела убедиться, что в большинстве случаев это не так. Правильный ответ чиновнику такого ранга подскажут умные подчинённые. Его же задача стальными своими тестикулами это решение продвигать перед высшими; и внушать, когда надо — силой — низшим, не пугаясь первых неудач, и не шарахаясь из стороны в сторону.

Если же кандидат, без того шокированный совместным ужином, начинал мямлить или хуже того — лгать, то таких она прогоняла.

Впрочем, Басс выдержал испытание, хотя чуткий нос Алое уловил запах пота даже на приличном расстоянии.

— Ну чтож. Поздравляю, Басс Ликлосский… — Он насколько мог поклонился сидя. — У тебя были в предках управляющие провинциями? Нет? Тем более… Теперь идём, я покажу тебе кое-что.

Поскольку Тарна не заморачивалась выдачей детальных указаний, как должно выглядеть её святилище (и должно ли оно хоть как-то выглядеть), то Алое устроила его в самой восточной части дворца, в просторной круглой комнате с большим количеством входов. Подобие Дерева Гармонии стояло посредине её, и было изготовлено лично королевой из золота и других драгоценных металлов, например, алюминия и железа.

«Оригинальное» Дерево было кристальным, или из чего-то, напоминающего кристалл, но такое она синтезировать не могла — её кристаллы, едва появившись на свет, тут же разлетались из-за дефектов решётки, а набрать столько гигантских драгоценных камней, да еще и надёжно слепить их в идол какими-то перемычками или клеем было не по средствам даже королеве. Впрочем, это же всего лишь подобие Дерева.

Немного разбирающийся в деньгах Басс уважительно покивал. Такую кучу редчайших металлов ему видеть раньше не приходилось, но он по прежнему ничего не понимал. Алое обычно не кичилась своей сокровищницей, все и так знали, что она самая богатая в стране, и зачем ему демонстрировали эту, со всех сторон замечательную поделку, было неясно.

Алое сделала изящный для своих размеров книксен. Басс, охреневавший в течении этого дня всё больше и больше, на всякий случай поклонился Дереву еще ниже.

— Перед тобой образ верховного божества нашего мира. Я, Фессон, Такритта и другие — мы лишь служим ему, отвечая за определённые части народа и участки планеты… Так оно выглядит в своём естественном обличье там, в мире духов. Здесь же оно может принимать различные образы: зебры, грифона, пони. С нами чаще всего оно говорит в виде зебры-кобылицы, и мы называем её — как и она сама себя — Тарна. Она не требует поклонения или каких-то особенных ритуалов, именно поэтому о существовании Дерева Гармонии, как ещё называют это божество, осведомлены столь немногие. Большинству вполне достаточно поклоняться мне и не забивать голову сложными вопросами, но несколько десятков избранных, высших сановников государства, я когда-то сочла достойными чтобы посвятить в эту тайну. Они образовали секретный орден. Просто Орден, без названия. Глубокосмысленные названия — это для жеребят… И у тебя есть неплохой шанс быть принятым. Я уже рекомендовала тебя тем, что привела сюда, а мои рекомендации обычно принимаются во внимание. Не всех новых номархов я сюда вожу, некоторым лет пять приходиться быть на испытательном сроке. Также ты должен понимать, что при любом исходе необходимо сохранять тайну… Сейчас я уйду, а сюда явятся те члены капитула, которые сейчас в городе. Они поговорят с тобой и примут решение. Если оно будет положительным, тебе назначат восприемника. Ты будешь писать ему, скажем, раз в месяц, о своих успехах, а он, если понадобится, указывать на твои ошибки. Также иногда у тебя будут просить высказать мнение по тому или иному вопросу, и ты должен отвечать правдиво, сообразуясь со своими знаниями, опытом и здравым смыслом. Иногда будут вызывать в столицу для консультаций, но в ближайшие года три постараемся тебя не дёргать: в Ликлосе неспокойно, наведи сначала там порядок…

— Но, — протянул Басс, — какие обязанности у члена этого Ордена? Что надо делать?

— А, это просто: во-первых, заботится на своём месте о государстве и народе, и во-вторых, повышать свой уровень. Это, строго говоря, всё. И кто знает, если ты будешь трудиться усердно, Тарна, может, обратит на тебя своё внимание.

Большая кобылица развернулась и вышла, оставив растерянного номарха в одиночестве. Через полминуты в зал начали входить другие зебры, всего восемь. Басс узнал канцлера и военного министра, но уже не мог удивляться.

Они снова были в «секретном месте», сидели в беседке. Алое прихватила несколько бутылок вина, Фессон — какую-то очень сложную закуску из крабов, которую делал его шеф-повар. Иногда они вот так просто сидели на лавках, рассказывая друг другу истории из своей долгой жизни.

… — И вот подаёт он мне шкатулку, чуть хвостом не виляет, думает, наверно, что я ему сейчас предоставлю свободный доступ во все порты, дипломатическое прикрытие, ну или иным каким-нибудь образом отдарюсь. Открываю, а там моё колье с моим клеймом! В смысле, сокровищницы моей клеймом. Я виду не подала, спрашиваю, почему именно это изделие решили мне подарить? Оказалось, они даже не отнесли его в столице на просмотр эксперту, спешили очень. У них боцман был когда-то подмастерьем ювелира, в золотых цацках разбирался… Ровно настолько, чтоб определить — эту штуку не стыдно подарить королеве, но не достаточно, чтобы «прочитать» клеймение. Я так смеялась, что даже никого не казнила. Оштрафовала всех скопом на сто сиклей, и велела дать по тридцать плетей всем, кроме капитана, чтоб его авторитет не ронять. Согласись, более чем мягко.

— Это да, — согласился Фессон, — ты прямо зайка. А капитану что?

— Велела до рассвета сделать копию судового журнала и представить в картографический стол морского приказа, а то повешу. То есть, на вечер глядя найти пергамент, переписчиков, уговорить работать всю ночь…

— А он?

— Он вторично упал на колени, говорит: «смилуйтесь. Нет же у меня судового журнала.» Я опять развеселилась. Мол, дура ты, дура: откуда на пиратском корабле судовой журнал? Только обычно я в таких случаях свирепею на глупость свою и срываю эту злость на окружающих… Но в тот раз обошлось. Оштрафовала еще его персонально на тридцать сиклей серебра и отпустила.

Фессон посмеялся, чуть отхлебнул вина.

— А ко мне вчера Коуди приходил.

— Дай угадаю. Просил взаймы?

— Да нет, на удивление, не просил. Мне вообще разведка доносит страшное. Что он прекратил свои кутежи, разогнал наложниц по загородным имениям, и всякие декадентские оккультистские кружкИ прикрыл при дворе, не пьёт совсем и вроде как взялся за ум.

— Гм, — кивнула Алое, — ну так у него, может, и деньги вскоре свои заведутся. А чего приходил-то?

— Да хрен его знает. Я так и не понял. Начал нудеть что-то вроде: «вот, если б мы могли больше доверять друг-другу, и действовать сообща»… Я слушал-слушал, потом говорю: «ты что-то конкретное предложить хочешь? А то у меня времени мало.» Он как-то стушевался весь, говорит: «нет… Ну, тогда я пойду». Странно это. Я бы сказал, что допился, так он-то как раз сам не закладывал до потери сознания, в отличии от своих приближённых — на это ответственности хватало.

— А не узнал ли он про нас? — подозрительно предположила Алое. — На эту гипотезу хорошо ложится, что он распустил своих собутыльников и ледей. Если бы я ждала удара по дворцу, тоже постаралась бы попрятать то, что мне дорого.

— Да сомнительно. Если другие и узнают, то он будет последним. У него в стране всё делается через задницу, и разведка через неё же организована. Потом, допустим, он узнал. Более того — поверил, что мы в самом деле вскоре придём его убивать, и, вместо того, чтоб рвануть к Моарею за советом и помощью, решил выразить покорность мне и вообще принять нашу сторону… Теоретически возможно, но если бы я пришёл к заговорщику с такой решительной целью, я бы не мямлил. А договорился о встрече на нейтральной полосе и чётко сказал: либо вы берёте меня в долю, либо через полчаса все остальные будут знать о том, что вы задумали. Коуди, конечно, не семи пядей во лбу, но и не полный же кретин, чтобы так подставляться… Ну да пёс с ним. Надумает ещё что-то — придёт. — Фессон махнул копытом, — я тут побродил в облике нормальной зебры по столице твоей да по базару… Ты в курсе, что твои придворные, собираясь на службу, прощаются с семьёй, как перед боем?

Алое пожала плечами.

— Ну да. Так должно быть. Они должны меня бояться до слабости в мочевом пузыре, иначе, как вот у Коуди, нихрена порядка не будет. То есть на самом деле число зверски убитых мной за разлитый на пол суп исчезающе мало, но половина моих спецслужб распространяет слухи о том, какая я страшная.

Фессон покрутил головой, но советов давать не стал, а вместо этого с некоторым смущением сказал:

— А вот думал задать тебе вопрос… Ты не хотела бы попробовать, ну… ртом?

— Нет. — Решительно заявила Алое, — это неестественно и унизительно для меня. Пусть твои рабыни тебя так ублажают. — Кобылица хмыкнула. — Как-то ни одному из моих любовников в страшном сне не могло приснится попросить об… такой услуге.

— Что, и даже в молодости не пробовали «попросить об услуге»? — удивился он.

Алое сделала небольшую паузу.

— Да я это. Девственницей была до двадцати двух лет. Ну, так получилось, училась усердно… А потом меня уже так все боялись, что выйти за рамки стандартной программы никто не пытался. Только лет в двадцать пять у меня появилась подруга, которая научила, что бывают другие позы, кроме «жеребец сверху», и точки всякие интересные в организме… — Она опустила глаза.

— Ого! Я увидел смущённую Алое. Не думал, что это случится на моём веку. А тебе, кстати, идёт быть стесняшкой…

— Тьфу на тебя, — пробормотала кобылица. Потом задумчиво посмотрела вдаль. — Интересно, она дожила до ста одного года и до последнего дня называла меня «светлой королевой». Это когда моим именем уже пугали жеребят… Мда, не этого я хотела.

Фессон как можно нейтральнее пожал плечами и собирался сказать: «может, не хотела портить отношения с той, чьим именем пугают жеребят?» Но вместо этого сказал:

— А что ж ты мне про эти точки не рассказала? Я бы постарался…

— Да у тебя и так неплохо получалось, — брякнула она.

Он покивал и понизил голос до шёпота:

— Мы ведь ходим по краю, и может, завтра умрём… Неужели ты не хочешь почувствовать себя не королевой, а просто кобылкой?

Она представила на миг эту картину, как медленно обхватывает… Помотала головой, «вытряхивая» непрошеное видение, усмехнулась:

— Подумаю над этим предложением. Ну и в любом случае надо будет перед этим тщательно помыться, а то я вот полдня просидела в душной тронной и пропотела. Да и ты шлялся незнамо где.… А вот ещё вопрос: если ты, дорогой друг, умеешь превращаться в обычную зебру, то зачем для твоих особенных желаний понадобилась именно я?

Фессон кашлянул:

— Эко ты догадливая… Я, видишь ли, в этом облике как бы не совсем настоящий. И с кобылами отношений иметь не могу, увы.

— Гм. Понятно… А ты мне точно не врёшь? А то вы, жеребцы, любите по ушам ездить, только чтобы своего добиться… Нет?

— Нет, не вру. Тебе — не вру.

* * *

Алое резко откинула одеяло. В глазах мелькнул ужас.

— Я что, спала?!

Фессон кивнул.

— Всего пару часов. Ты куда-то опоздала? Да ладно, я думаю, там тебя простят…

— Нет, но…

— Я позволил себе посторожить твой сон. Ты так мило сопела, потом перевернулась на бок и обняла подушку… Ну, не хмурься.

— Да, — фыркнула она, — тряпочного медведя мне не хватало… Но тут дело в том что, — Алое замялась.

— Что ты на два часа оказалась беззащитна. — Кивнул Фессон. — Как видишь, ничего не случилось. Я не воспользовался твоей слабостью. Да и с чего бы? Ты мне нравишься, я хочу с тобой быть. Это не мой коварный план, чтобы втереться в доверие.

Она подтянула кружку с чаем, отпила сразу половину.

— Оно-то так, но… Когда пятьсот лет ждёшь подлости от буквально любого, хоть своего, хоть чужого, то заснуть в чьём-то присутствии это немыслимо и жутко.

Фессон наклонился к ней, как бы желая что-то сказать, но вместо этого поцеловал в щёку.

— Ты необычно выглядишь спросонья. — Он вытянул из воздуха костяной гребешок, — давай помогу.

Алое набрала воздуха, собираясь возмутиться, но махнула копытом.

— А давай. — Она чуть довернула голову, чтоб ему было удобнее. — Знаешь, иногда, в предутреннем сне, мне хочется, чтобы рядом был кто-то, кому я смогла бы доверять до конца… А потом, окончательно проснувшись, я понимаю, что это бред.

— Как сказать, как сказать, — негромко произнёс Фессон, — у меня есть один знакомый. Со всех сторон положительный и достойный доверия.

— И он симпатичный?

— Да не особо. Старый конь с квадратной мордой. Но ведь в мужчине главное не морда.

Она улыбнулась.

— Кстати в дни моей молодости такой тип лица считался довольно привлекательным. Это сейчас в моде тонконосые…

— Ну ты меня утешила. Точнее, друга моего.

— А… — Она вытянула шею, — ну это радует. — Потом внезапно прижалась щекой к щеке, но тут же отпрянула.

Фессон понимающе улыбнулся.

— Ты позволишь? — и превратив гребешок в плоскую чесалку, приложился к макушке Алое. — Знаешь, в предутреннем бреду я тоже хотел бы найти себе особенную кобылку. Которая не будет стариться. Которая будет понимать меня с полуслова, а то и подсказывать мне решения.

— У меня есть такая знакомая, — усмехнулась Алое. — Старая кобыла с квадратной мордой… Напомни, а как так получилось, что я стала тебе верить?

— Мы сражались вместе.

— А. То есть избиение беззащитной толпы, ты торжественно называешь сражением?

— Ну, не то чтобы беззащитной. В меня вот, например, стреляли из такой здоровенной передвижной баллисты, притом стрела была заколдована, чтобы летела в несколько раз быстрее, чем мог бы обеспечить упругий элемент, который там стоял…

— И который ты забрал себе.

— Ну, в меня же стреляли, — Фессон пожал плечами, — и волшебники там были…

— Да? — равнодушно сказала Алое, — я не заметила.

Тут она конечно, привирала — заметила и ещё как. Но по старой привычке в любых обстоятельствах изображать невозмутимость, не подала виду.

— Кстати, ты собирался выяснить, что привело эту орду на мои и твои земли. Такие вещи не случаются без причины. И то, что погнало их, может быть угрозой и для нас.

— Я выяснил, — кивнул жеребец. — Это было не так трудно, оказалось достаточно собрать выживших, и расспросить их. Они были слишком напуганы, чтоб ничего не скрывать.

— И что же это?

— Саранча.

— Всего-то?

— Но не совсем обычная. Это новый вид. В организме насекомого содержится соединение, которое делает его несъедобным для естественных врагов. Таким образом за пару лет саранча сожрала значительную часть посевов, и вообще всего, что можно есть.

— Так что, придётся залить там всё огнём? — Предложила Алое.

— Только бы тебе что-то жечь, — вздохнул жеребец. — В вопросе обычно половина ответа. Я просто написал убивающее заклинание, привязанное к этому яду, и безвредное для тех, в чьём организме его нет... Этот подвид саранчи покинул нас, можешь не заморачиваться.

— Ну, так тоже сойдёт, — кивнула Алое. — Но что, если это диверсия? Моарея, например.

— Возможно, — не стал спорить Фессон. — Но вот ты смогла бы модифицировать насекомое так, чтоб оно стало ядовитым для хищников, но не дохло от своего яда?

— Нетривиальная задача. С ходу — нет. Мы же всё-таки не настоящие боги, а так — играем в богов. И нам не дано знать, как отразится то или иное изменение и на конкретном живом организме, и вообще... Но поработав несколько месяцев, может быть и смогла бы. И наверно, ты прав. Не стоит это дело потраченных сил. А если Моарею, скажем, для чего-то понадобилось убить этих зебр, он мог бы пойти и убить. Не вижу, что могло ему помешать. Это был вольный народ, они не платили дань кому-то из нас, и никто бы за них не вступился.

Фессон вздохнул.

— Самое глупое, что если бы они не побежали сюда всей толпой, а скажем, прислали ко мне послов, и попросили о помощи, я бы сделал то же самое, взяв с них некоторую плату. Умеренную, впрочем. Да, им пришлось бы пережить несколько скудных лет, пока растительный покров бы не восстановился, но это в любом случае лучше, чем кормить своим трупом падальщиков в степи.

— Можно было бы их под шумок привести к вассальной присяге, — кивнула Алое.

— Или так. Но теперь это уже не имеет значения.

С Коуди Алое встречалась в переговорной, через включённый «барьер». Кто знает что у этого типа на уме.

— Я не могу больше молчать. Всё это зашло слишком далеко. — Заявил гость после "здрасьте".

От такого начала Алое насторожилась еще больше. Она вообще последнее время любое общение с коллегами воспринимала как прелюдию к обвинению её в связи с Фессоном и сидела как на иголках. Но, как оказалось, Коуди было совсем не до того.

— Моарей получил свободный доступ к Дереву и в Мир духов…

— Что? Как? Когда? Он что, взломал все семь наших печатей, да так что никто не заметил? Ну, тогда он в самом деле может делать всё, что хочет, а нам остаётся только смиренно выразить ему покорность…

— Да подожди, — поморщился Коуди. — Он установил контакт в обход печатей. Это оказалось очень просто. Он просто пригласил Тарну пожить у себя, а она возьми и согласись. И теперь по дворцу бегает молодая кобылка, которую все считают то-ли дочерью, то-ли любовницей Моарея. Правда, она немая. Но с таким любовником это никого не удивляет. Он же её, наверно, затретировал до крайней степени — так все думают. А я-то вижу, что это не зебра и вообще — не живое существо, а сложное заклинание: проекция Дерева на наш мир. И когда Моарею что-то надо, он с этой «кобылкой» уединяется, и она его «подключает», да и всё. Он и мне предлагал, говорит: «давай за несколько лет поднимем свой уровень, прикончим эту заносчивую… тебя, вобщем, и ещё кое-кого, а их земли поделим.»

— Очень соблазнительно. — Кивнула Алое, — и чего ж ты отказался?

Коуди вздохнул:

— Я знаю, что вы считаете меня дураком. И может быть, я давал к этому поводы. Но всё же у меня хватило мозгов понять, что я ему нужен, только пока живы вы все. А когда он отправит вас в Страну духов навечно, я стану ему уже не очень нужен… Я сказал, будто опасаюсь, что чересчур интенсивное обучение может шарики повредить в голове. Но обещал подумать. — Он вздохнул еще раз, — но кажется, Моарей не очень мне поверил и что-то подозревает. Поэтому я теперь тоже хожу по краю.

Алое пожала плечами.

— Не паникуй. Даже если он стал сильнее, он один. А теперь, когда и ты его послал подальше — совсем один.

— В том-то и дело, что не один. Он рекрутировал на свою сторону Такритту, и по некоторым данным — Одклена, хотя это не точно. Соблазн-то очень силён, сама понимаешь... И когда я услышал, что Одклен может ему поддаться, я понял, что надо решаться и выбирать сторону…

Алое покрутила головой:

— И почему ж ты выбрал меня? Мы как-то не очень дружили.

— Ну я же уже говорил. Да, мы не дружили. Больше того, друг-друга ненавидели. Но я уверен, что ты не станешь меня убивать только из-за денег. А Моарей станет, если будет уверен в безнаказанности. Уж я-то знаю... Что в башке у Такритты — это сложный вопрос, но думаю, ей убить — как высморкаться. Она вообще, наверно, считает мир плодом своей фантазии. Поэтому, пусть лучше мы с тобой будем дальше сосуществовать, ссориться и мириться.

— Ммда. — Кобылица протянула копыто и отключила барьер. — А вот доказательства у тебя какие-то есть? Если их уже трое, то нам надо собрать всех остальных. Плюс, я тебе не очень доверяю. Что если это ловушка такая, хитрая? Значит, нас должно быть четверо, против вас, четверых… Фессона я, допустим, уговорю. А вот Лемара и Огни — вряд-ли. Надо бы им что-то предъявить.

— Моарей не такой дурак, чтоб оставлять следы. — Сказал Коуди. — Но это легко исправить. Мы впятером входим во дворец для внеплановой проверки печатей — имеем право. А потом требуем у Моарея предъявить эту кобылу к осмотру. Я — свидетель, я её видел. Отказаться он не сможет, а если начнёт юлить и врать, вот вам и доказательство. А если всё-же предъявит, ну вот пожалуйста. Тоже доказательство.

— Ну что ж, — кивнула Алое, — на таких условиях я подписываюсь. Но ты, дорогой друг, пойдёшь впереди.

* * *

Тяжелый черный хопеш был очень неудобной штукой, но, хотя Алое была самой младшей из восьми аликорнов, почему-то в качестве личного оружия ей достался именно этот динозавр среди мечей. Существовали теории, что тип и цвет клинка как-то коррелируют с внутренней сутью мага, однако королева не чувствовала никакого сродства к этому архаичному потомку серпа из тех времён, когда зебры еще не понимали, что орудие убийства и орудие сельскохозяйственное должны отличаться не только размером. Впрочем, сейчас практическая невозможность фехтования этим монстром никак не могла помешать ей отчекрыжить Моарею ненужные части.

Какой-то недюжинной храбрости гвардеец сиганул на неё с небольшого балкончика, Алое чуть двинула бровью, превратив самоубийцу в облачко пыли.

Все остальные, кроме их двоих и Фессона погибли по дороге, или были тяжело ранены, а теперь Моарей сцепился с её любовником в силовом противостоянии. И хотя он явно побеждал, сама Алое оставалась «необслуженной» — способной свободно атаковать. Магические же клинки были хороши тем, что позволяли прорубать практически любую защиту, но увы, только подойдя вплотную. А если бы Моарей отвлёкся на ближний бой с ней, то тут же получил бы в лоб заряд магии от Фессона.

Словно в насмешку посреди зала валялась корона Моарея. До начала драки она лежала на маленьком столике рядом с троном, но выстрел Фессона испарил всё незащищенное, включая дальнюю стену. Остались только корона, трон и возвышение, на котором он стоял.

И тут расклад сил снова сменился. В пяти саженях от сражающихся, возле арки перехода в мир духов, появилась Тарна.

«Ну, вот и конец,» — подумала Алое.

Теперь план Дерева стал ей окончательно ясен. Отчего-то оно решило, что Моарей должен быть не то единственным аликорном, не то — главным. Возможно, из-за его безумных затей? И именно так, по мнению Тарны, должен вести себя пытливый ум? Но неважно… Итак, их столкнули между собой, уничтожив почти всех, а теперь Дерево немножко поможет Моарею и прикончит двух оставшихся, попутно указав ему: «без меня ты бессилен, и вообще — говно».

Моарей, тоже заметив появление союзницы, радостно оскалился, а Фессону было не до того, он и так держался из последних сил, только покосился на Алое: «ну что же ты медлишь?».

«Да и хрен с этой жизнью», — подняв клинок, она шагнула вперёд и… Осталась жива. Тарна никак не отреагировала ни на этот, ни на следующие шаги.

Моарей, внезапно осознав, что Тарна явилась вовсе не для того, чтоб ему помогать, и что с занесённым серпом-переростком на него надвигается сама смерть, выдернул собственный клинок, но опоздал. Алое изменила направление удара и изо всех немаленьких лошадиных сил впечатала тяжёлую рукоятку меча ему в лоб. А потом еще раз. И когда он упал, всадила в грудь тяжелое заклинание, сочетающее заморозку, трансмутацию элементов и физическое разрушение тканей. Пошевелила ногой труп. Нет, она и так видела, что он не жив больше, но как-то трудно было с ходу поверить в смерть, считай, главного врага всей жизни.

Фессон, который чуть не влип к тому времени в стену, помотал головой и выпрямился…

— Я уже испугался, что ты не поможешь. — Он критически оглядел глубокие царапины на мраморе, оставшиеся от его копыт. В бою маги такого уровня «держались» не только и не столько за пол, но и адгезией копыт не пренебрегали, усиливая её простеньким заклятием, доступным любому новичку.

— Я целилась, — ответила Алое, не уточняя, как рукояткой хопеша можно целиться. — Этот кобылий сын в самом деле стал намного сильнее, нельзя было промазать, и так полдворца разнесли. Хорошо, что ты отвлёк его на себя. — Она подняла голову и посмотрела на молчаливую кобылку-зебру, стоящую недалеко от трупа Моарея, но ближе к выходу. Фессон проследил её взгляд и мгновенно всё понял. Уместно было бы поклониться, но он решил пока этого не делать.

Ростом Тарна не доставала Алое и до плеча, но сомнений кто здесь главный ни у кого не возникало.

— Ну и зачем ты это сделала?! — Не сдержалась аликорн, но тут же склонилась в полупоклоне. — Прости, я разгорячена…

Тарна никак не отреагировала на крик, продолжая всё так же молча таращиться то ли на Алое, то ли вовсе — за её спину, на холмы через пролом в стене. Некоторое время королева боролась с инстинктом, запрещающим ей оборачиваться, когда впереди опасность, но всё-таки обернулась.

Поля были покрыты чёрными точками. Можно было приблизить изображение, но Алое и так знала — это удирающее во все лопатки население. Впрочем понятно, ей и самой хотелось удрать во-первых, от опасности в виде Тарны, а во-вторых, потому что старая сука Такритта тут наколдовала такого, что еще триста лет будет бить по мозгам любому визитёру. Но поспешное бегство было несовместимо с королевским достоинством.

— Ну, пойдем что-ли? — предложил Фессон, — или ты что-то хочешь взять на память? Или там, попробовать двери вскрыть?

— Смешно. — Ответила Алое, — едва-ли она одобрит. Идём, может, там Коуди ещё не сдох, может получится его откачать.

— Ты хотела сказать: «добить»?

— Вот ты шутник… «Откат» у тебя, наверно? Думаю, он не представляет угрозы, и мы вполне можем оставить его в живых.

Они описали по залу серповидную кривую, не сговариваясь огибая стоящую Тарну. Маленькая зебра, однако, не осталась на месте, а двинулась за ними, отставая сажен на пятьдесят.

— Я боюсь, — сквозь зубы пробормотала Алое то, что не произносила пять веков.

— Я тоже. Но меньше оглядывайся. И не подавай виду…

Дискуссия о здоровье Коуди оказалась бессмысленной — он уже умер и лежал, скорчившись, у стены огромного зала — одного из залов "главной последовательности" — то есть пути от тронной до "царских врат".

На противоположной стене, подсвечивая зал, еще догорала вокруг пролома дорогая, красного дерева, мозаика. «Или как там называется выложенная деревянными плашками картина?» — подумала Алое. Где-то за проломом должен был лежать труп Такритты.

— А он оказался не такой уж лопух, — заметил Фессон, — даже жалко.

— Да. А вот Такритта оказалась куда хитрее. Все-то думали, что она идиотка не от мира сего, а она втихаря копила силы и знания. Если б они победили, еще большой вопрос, кто кому башку бы открутил со временем: Моарей ей, или вовсе даже наоборот?

— Хоронить будем?

— Да вот она пусть хоронит, — опять не сдержалась Алое, — она это всё затеяла, а теперь ходит за нами, как болотный огонёк.

Фессон благоразумно промолчал, и они двинулись дальше. Тарна на несколько секунд задержалась у мертвого Коуди и вроде бы даже вздохнула, хотя ей было и нечем.

— Как ты думаешь, почему она здесь не разговаривает?

— Ну, не знаю. Строго говоря, её тут нет, а звук — это ж всё-таки колебания воздуха…

— И она не может заставить воздух колебаться?

— С данной силой и частотой? Может быть что и нет…

Они проходили через анфиладу комнат, натыкаясь на тот или иной эпизод сражения и еще раз уверяясь в смерти соратников и противников. Моарей не стал ждать, пока ему бросят обвинение, а предвидел неладное каким-то сверхъестественным чутьем (а может, с помощью одной неговорящей зебры) и собрал своих союзников в столице.

Мёртв… мёртв… мертва.

— Слушай, это до меня только сейчас дошло: мы что же, остались вдвоём?

— Ну да… Глупо всё! — рявкнул Фессон; и хоть в полсилы, но ощутимо, шарахнул от злости по входным воротам. Так, чтобы луч не вылетел в город, ему и без того досталось. — Прав был Коуди, покойник: если б мы доверяли друг-другу и не носили за спиной дубину, ежедневно втыкая в неё всё новые гвозди, ничего бы не было.

— Но мы-то с тобой друг-другу доверяем…

— Да. — Задумчиво сказал он, — так может…

Но в этот момент в дальнем краю «прихожей» появилась Тарна и начала приближаться.

— … Может, в другом месте продолжим разговор?

— Давай у меня.

* * *

В личном кабинете Алое Фессон не бывал, это вызвало бы подозрения, и сейчас крутил головой, рассматривая полки с книгами и свитками.

— Ого. «Размышления о первоосновах материи, как о стационарных состояниях мыслей богов.» Наивняк по теперешним временам, но всё же… Автора же казнили, да? Дашь почитать?

— Ага. Тупые мракобесы… Потом почитаешь.

Без применения магии Алое треснула копытом в дверь, так что она жалобно скрипнула.

— Вина! — И пояснила Фессону, — всё хочу колокольчик завести, и всё забываю. И по-дурацки буду выглядеть с колокольчиком, как корова.

Когда лакей втащил бутылку и стакан, несколько офигев при виде двух аликорнов, она отобрала посуду, и грозно нависла над ним своим ростом.

— Почему одна только бутылка? Ты насыпал в неё отраву?! Тебя подослали мои враги? Отвечай!

Лакей ни жив ни мертв от ужаса, повалился на ковёр. Хотел что-то сказать в оправдание, но горло перехватил спазм.

— Ладно, я пошутила. Скажи, чтоб еще бутылку принесли и стакан — видишь, гость у меня. Или на бумажке напиши, если говорить не сможешь.

— Зачем ты так? — укоризненно заметил Фессон, — вдруг бы он помер от страха, или на ковёр нагадил, или и то и другое сразу? Что тогда?

— Ну, у меня тоже «откат» — буркнула она. — Ну хорошо, я больше так не буду… Так что ты там говорил? Возьми, вот, кубок со шкафа… Пока этого еще откачают, да пока он им объяснит…

— Говорил: как дальше жить будем? — Он снял телекинезом золотую чашу. — Только полный не наливай. Что за кубок, кстати?

— А я помню? Прочти, там написано что-то.

Фессон присмотрелся.

— Освободительнице столицы от благодарных подданных… Из тех ещё времен, когда тебе дарили что-то не из страха?

Как ни странно, она не вспылила, а наоборот погрустнела.

— Да, были и такие времена. Я ведь правда хотела как лучше. И наверно, слишком много воли дала своим соратникам. Ну, они же шли со мной, разве они могут быть плохими зебрами? Разве могут они действовать во вред мне и государству? Конечно же нет… А потом я поняла, что да, могут. Если хочешь, как-нибудь тебе расскажу.

— Не надо, — он махнул копытом, — я же это помню всё. Разведка мне в лицах изображала. Боялись все, что ты, взяв столицу, начнёшь головы рубить налево и направо, а ты не стала. Конечно, твоя популярность сразу выросла. Ты даже и принца-короля особо не преследовала, да и правильно, между нами. Сторонников у него осталось с гулькин нос, и в основном — офицеры карательных частей, которым бы точно головы не сносить, попадись они тебе… А убивать ты начала лет через пять, когда про того принца и думать забыли. И на мой вкус в этом занятии допустила перебор. Но, — он примирительно поднял передние копыта кверху, — тебе виднее, как поступать в своём государстве.

— Да, так и рублю головы с тех пор. А что делать, если они по-нормальному не понимают? Я может и рада бы бросить трон, устроить свою личную жизнь и забыть об этом всём, но так года же не пройдёт, как на моих землях начнётся кровавый раскардаш, и на каждую, не срубленную мной голову, полетит сотня. Я — единственное, что сплачивает эти территории.

— И сегодня шесть таких сплачивателей погибли. — Сказал Фессон.

— Вот кстати, да. И что мы будем делать? Хоть бы Коуди, мать его, уцелел, всё проще было бы… Поделим земли пополам? Тупо по параллели? Или рабочую группу совместную сформируем? Или ну его нахрен, оставим на местных князьков? Ну, тут будет тот самый кровавый раскардаш… И от них повалят беженцы. И вот, кстати, моареевы беженцы вскоре прибудут. Будем брать их в рабство, или как?

— Ну, у меня есть идея…

В этот момент в дверь постучали.

— Да что же, блядь, такое? — взревела Алое на ни в чём ни повинного лакея.

— Ва-аше величесво, вино, изволите видеть… И бокал.

— Ладно, оставь. И убирайся. Подожди. Что с предыдущим?

— Он… он.

— Что? Родил, умер, обосрался?

— Госпитализирован.

Алое поморщилась.

— Скажите, что я не хотела. Это шутка была. Я… оплачу лечение, пусть выздоравливает. Всё, иди… Так что ты говорил? — Она повернулась к Фессону.

— Ну, ты сурова… Так я говорил, что мы связь свою почему скрывали? Что других аликорнов опасались, ну а теперь запретить нам как бы, никто и не может. Короче, выходи за меня.

Она хмыкнула:

— И всё? А как же там ухаживания под луной, конфеты там в коробочке, букет?

— Нам по сколько лет? Какой тебе букет конфет? Не, если он тебе нужен, я озадачу кондитеров, чтоб каждое утро присылали… Но это же политический союз.

— Только политический? — нахмурилась она.

— Нет, ну не только, конечно… Ну, хорошо.

Он дёрнул копытом, и на нем появился маленький стаканчик с очень невзрачным цветком, но Алое, вместо того чтоб посетовать на убогость подарка, тут же придвинулась ближе:

— Врёшь! Ты его телепортировал.

— Ну, смотри сама.

А цветок тем временем на глазах засыхал, что впрочем ни на йоту не снизило восторг в глазах Алое. — Охренеть. Да, это действительно королевский подарок.

— Так что, ты согласна?

— Да я давно согласна… То есть, у нас будет равноправный союз, и всё такое.

— Ну, с тобой другого и не получиться, — он пожал плечами, — больно ты агрессивная и своевольная.

— Угу, я такая. Со столицей надо решить. Если будет в твоей — это значит, что как бы ты главный. А если в моей — то как бы я. Это неправильно, значит надо выбрать третий город.

— И не из бывших столиц, — кивнул Фессон, — если мы их все берём под своё копыто, то ни одной не должно быть предпочтения. И вообще столица — это паразит на здоровом теле государства. Пока мы вынуждены будем смириться с их обилием, хотя и понизим статус с королевств, до, скажем, великих княжеств — но в будущем их влияние и стоимость для казны, должны неуклонно снижаться… Как считаешь?

— Да, верно, — она кивнула, — столица, это там где мы. Остальные — наместничества.

— А вот ещё, — он лукаво улыбнулся, — кто-то говорил, что не прочь бы снизить подати, если бы была возможность…

— Гм. — Сказала Алое. — Гм. Нет, я, конечно, от слов своих не отказываюсь… Но нас ждёт серьёзнейшая административная реформа с элементами гражданской войны и подавлением хреновой тучи мятежей феодалов. И нам обоим, вобщем, не по чину лично давить мятеж барона Кривое Копыто, особенно теперь. Значит, придётся гнать войска… Потом волна моареевых беженцев. Я не думаю, что сейчас хороший момент для снижения податей. Разве, какого-то мелкого и демонстративного.

— И я так думаю. Разве я сказал, что сразу? Более того, мы еще лет двести сможем по капельке снижать налоги, побуждая таким образом в народе любовь к нам и предупреждая мятежи. А когда они достигнут некоего неснижаемого уровня, придумаем еще что-то. Вот только… Их же придётся унифицировать. Хоть в первом приближении. Вот ты знаешь особенности налогообложения у Коуди?.. И потом, законодательство…

Она вздохнула.

— Только не думай, что ты умнее Дерева… Да, я тоже это понимаю. Ну что ж, будем привлекать на свою сторону местных чиновников. Не будут привлекаться, будем нещадно пороть, рвать ноздри и ссылать на север, в Эквестрию. Какие ещё варианты? Лишь бы армии убедить, что мы им не враги. Нам масштабных битв не хватало. У Такритты напротив моего Загорья стоит корпус. Что если им кто-то шепнёт, как Коуди, по моему наущению, вышиб ей мозги? А ведь это, если отвлечься от деталей — правда.

— Да, — он кивнул, — Дерево… Что с воротами будем делать? После смерти мага печати, обычно, слабеют. Ту дверь, что была у Моарея, пожалуй трогать не будем. А которая у Лемара, ту можно попробовать вдвоём вскрыть…

— Думаешь, разумно являться сейчас к Тарне? После того как мы разрушили её план? В чём бы он ни состоял.

— Ну, не сейчас, а лет через несколько, когда мы точно поймём, что кары не будет… Знаешь, мне кажется, никакого плана не было. Когда тебе много веков, как-то можно научиться немного продумывать последствия. Это вот когда лет двадцать, можно, выкармливая жеребёнка, сокрушаться: «он же только пригласил меня в гости… Держи другую сиську… Кто же думал, что так получится? Не то, чтобы мне не понравилось, но с ребёнком-то что теперь делать?.. Ай! Не кусайся! Я тут главная!»

Алое хихикнула.

— Да, так тоже бывает. — И немножко помрачнела, — а я вот как-то никого не кормила.

— Ну, это можно поправить. Помнишь, я говорил, что любопытно проверить, если и папа и мама зеброкорны, что будет? Родишь наместника для одного из королевств. Заодно, может, характер у тебя мягче станет, говорят, иногда так случается.

Наша сказка стала былью и сбылась,

ведь История лишь только началась.

* из невошедшего в отчёт о Рагнарёке.

Примерно двести лет спустя после событий предыдущей главы.

Фессон толкнул её плечом, отчего Алое едва не сверзилась со стула.

— Тише ты, бегемот, — буркнула она. — Опять приставать будешь?

— Имею законное право, — он куснул её за ухо, — ты жена мне, или кто? Я как раз с манёвров, устал, как ломовая лошадь.

— И где же ты там устал? — Удивилась Алое, — Я вот как-то на учениях ни разу не уставала.

— Это потому, что вместо тебя работал начштаба, — пояснил Фессон, — а я сам был начштаба. Сие полезно — а вдруг он внезапно сдохнет?

— То есть, а что у нас в столице творится, тебе вообще всё равно?

— Ну, я верю, что ты со всем справишься… Или мне надо кого-то там повоспитывать?

— Да нет, — задумчиво сказала Алое, — это я сама могу. А тебе скорее стоит оставаться прибержищем справедливости. Доброй, так сказать, ипостасью нашего тандема… Ты понимаешь, студенты столичного общеобразовательного института прислали мне бумагу с какими-то требованиями. Я дала им сутки, чтоб выдать зачинщиков, а потом вернуться к занятиям, будто ничего не было.

— То есть, ты эти требования даже не читала? — уточнил Фессон.

— А как ты думаешь, милый? — Она улыбнулась. — Я бумажки от канцлера читаю не всегда, а ему, извини, под семьдесят лет, и сей старый хрен меня даже пару раз в шахматы обыграл… А данные мудрецы… Ну что умного они там могли написать? Ладно, я шучу — не так это всё произошло.

— Да, — кивнул он, — удар почувствовали, наверно, все маги Эквуса. Но я жажду подробностей.

— Вобщем, было так. После ванны я сидела на кресле в саду, в загородной резиденции, и отдыхала. Играла лёгкая музыка, и струи фонтанов распространяли прохладу. Тут мне донесли, что делегация от столичного Университета желает аудиенции. Сначала я хотела их послать по известному адресу, но мне было скучно, и я решила их принять. В ходе довольно косноязычной беседы выяснилось, что они хотят освобождения узника, распространявшего неблагонамеренную литературу. Он, оказывается, тоже студент… Вот что тебе первым делом приходит в голову при словах «неблагонамеренная литература»?

— Способы трансмутации металлов. Если дюжина идиотов начнёт штамповать золото, чтоб удовлетворить любую текущую проблему, экономическая система пойдёт вразнос, и цены на памяти одного поколения будут удваиваться.

— Да, — кивнула кобылка. — А ещё?

— Способы сокрытия улик при магических преступлениях. Создание ложной памяти или стирание существующей. Работа муторная и долгая, но энтузиастов любого дела среди волшебников всегда масса.

Она покивала.

— А теперь подумай: какое отношение к этому мог иметь студент-историк? Правильно, никакого… И тут в процессе разговора до меня начало доходить, за кого они просят. Я читала дело. В силу особой государственной важности мне его приносили… То есть, в начале сей студент пишет обычные благоглупости. Что надо-де сделать, дабы всем было хорошо, рабство отменить, туда-сюда… Как сделать это, оставшись в живых и не сорвавшись в кровавую войну, он, понятно, не знает и даже не задумывается… Но дальше больше. Единственным препятствием на пути ко всеобщему счастью являемся, как легко догадаться, мы с тобой. Нет, он не предлагает нас убить, но напоминает, что для трёх четвертей Зебрики мы являемся завоевателями и узурпаторами. А значит, таких монархов и игнорировать не грех.

Фессон поджал губы.

— Я так понимаю, что чувства субординации и самосохранения ему с детства не завезли? Я бы ещё может простил, если б такую аргументацию на переговорах задвинули мне главы древнейших и могущественнейших родов. Наши предки, дескать, когда-то почти бескровно приняли ваше с женой владычество в надежде на взаимовыгодное сотрудничество — поэтому не давите на нас слишком сильно. Но от молокососа, который никто и звать никак…

Алое, видя, что муж не на шутку рассердился, сделала успокоительный жест.

— Как бы то ни было, он уже наказан. Выгнав делегацию, я приказала казнить его в тот же вечер. И с чувством выполненного долга легла спать. Одна. Пока кто-то там на полигоне пил винище кувшинами… Гм, да. Утром мне донесли, что Университет, ты понимаешь, поднял мятеж, сел в осаду (есть там с древних времён какая-то стеночка, нам по грудь) приготовился к обороне, ну и выдвинул требования. Я уж не знала спросонья, смеяться мне или плакать. Первое в списке было — дать им экстерриториальность. Дальше я читать не стала и выдвинула свои требования — в течении суток прекратить маяться дурью, или начну убивать. Тем, кто в течении этого срока покинет территорию, тому я потом не буду припоминать… Хотя впрочем, конечно, эти четыре выпуска, кто уцелел, поедут у меня работать в такие зажопински, что и на карте не видать. А оставшимся, думаю, сейчас дам. И экстерриториальность, и нефритовых жезлов телегу, и облегчённый пропуск на тот свет… А дальше было так…

* * *

Алое вырвала «с мясом» ворота и вступила внутрь. Четверо зебр, довольно серьёзных магов, стояли напротив. Один — её ученик, другой — Фессона, третий — тоже Фессона, но гладиатор, на которых он время от времени играл, давая выход своей мужской натуре; и четвёртый, незнакомый, но почти не уступающий прочим. Видно, эти четверо то ли когда-то учились здесь, то ли просто были наняты за деньги.

— Вы можете идти, — сказала королева, — серьёзным зебрам не к лицу детский сад. — И добавила, — я выпущу тех из них, кто раскается.

Для вящего убеждения она включила на полные обороты «молотилку». То есть заклинание, утилизирующее избыточную магическую мощь.

Помедлив несколько секунд, все четверо, молча кивнув, покинули территорию, открыв частично заслонённую ими массу студентов.

Зеброкорн сбросила передний накопытник. Тяжёлая железяка, стоящая, впрочем, целое состояние, в жуткой тишине покатилась по брусчатке. Когда звон стих, Алое обратилась к толпе.

— Многие из вас, распростившись с юношеской дурью, станут когда-нибудь инженерами и управленцами. Я не хочу вас убивать. Тот кто выйдет сейчас и остановится по мою сторону от этой подковы — будет жить. Если нет, то Зебрика выстоит без четырёх выпусков столичного института. Будет трудно, но это станет уроком…

Алое, конечно, видела, что здесь далеко, далеко не все из населения кампуса. А преподавателей-то и вовсе — раз, два и обчёлся. Умные понимали, что пощады, скорее всего, она не даст. И потому, остались самые упёртые.

Это было хорошо, потому что Алое привыкла мыться в тёплом бассейне, спать на шёлковых простынях и не слышать каждый день, что там-то и там-то рухнула очередная плотина. А для этого нужен был определённый уровень науки. Но позволять какие-то вольности она, разумеется, не собиралась.

И тут вперёд выскочила молодая зебра.

— Погодите, не расходитесь… Выслушайте, Ваше величество, дело даже не в казни Олина, хотя он был невиновен… В Зебрике слишком многое делается по произволу. Наместники, и далее вниз по пирамиде, злоупотребляют своим положением.

— Да, это случается, — сказала Алое. — И вы будете, когда вырастете. У вас появится дом, который надо содержать, дети, которых надо учить… Среди вас, кстати, таких нет? — Она невесело улыбнулась. — Но впрочем, если у тебя есть конкретные сведения о конкретных злоупотреблениях — пиши жалобу, её рассмотрят.

— Жалобы часто рассматривают годами, — выкрикнула кобылка, — и часто это ничем не кончается.

— Ну, будь по твоему, — сегодня терпение Алое удивляло её саму. — Бери пергамент и садись, пиши новый порядок рассмотрения жалоб. Вон там два десятка правоведов стоит… Я ведь не ошибаюсь? Бери их себе в помощь и пиши, обещаю прочитать и даже обсудить с тобой.

— Но согласитесь, — продолжала бунтарка, — ненормально, когда для любого изменения надо приложить титанические усилия, чтоб попасть к вам на аудиенцию. А вы то уехали, то кушаете, то спите… Вы же сами когда-то, я знаю, Олин рассказывал, работали в мастерской! Неужели вам никогда не было больно и обидно от несправедливости?

— Вот зачем ты это сказала? — вздохнула королева, — нормально же общались…

* * *

— Они были неисправимые бунтовщики, — пожала плечами Алое, — и осмелились даже оскорблять меня злыми словами. Пришлось всех закатать в стекло… Да пёс с ними, в конце-концов.

— Пёс-то, конечно, с ними, но ведь деньги… Ты испепелила несколько корпусов, и я уж не знаю сколько зебр, подготовка каждой из коих стоила нам приличную сумму…

— Ну, вычти из моего цивильного листа… Я же, между прочим, не обижаюсь, когда ты своим побочным детям платишь отступные.

— При чём здесь это? — нахмурился он, — я же всегда тебе честно рассказываю…

— И я тебе честно рассказываю: они меня оскорбили. Или там надо было мне судебный процесс учинять, с адвокатами, об оскорблении величества?

— Всё никак не можешь простить себе своё происхождение, — вздохнул Фессон. — Вроде ведь ты уже всё всем доказала. И так, если подумать: все принцы и принцессы, князья и княгини, родившиеся в один год с тобой, много веков как в гробу. А ты всё ведёшь с ними счёты… Ладно, не кипятись, — примирительно сказал Фессон, — просто мы впервые с такой ерундой столкнулись, когда бунтуют не рабы, не свободные крестьяне, что я ещё понимаю: если б я был крестьянином, в первую же неделю утопился бы в речке… Также понимаю, когда бунтуют войска, если им жалованье задерживают, хотя такого у нас давно нет… Но этим-то чего не хватает?

Алое в задумчивости растянулась на ковре в позе сфинкса, став немного похожей на гигантскую кошку.

— Понимаешь какая штука: за счёт того, что они образованы, они пользуются доверием, и оттого особо опасны. А мы с тобой можем быть далеко не везде. И именно поэтому любой бунт среди них, и даже намек на таковой, нужно давить в зародыше и в десять раз свирепее, чем, например, в элитной гвардии или даже среди знати. Потому что гвардия, конечно, опасна, как удар меча, но она малочисленна. А дворянство — это клубок змей, но мы по крайней мере чётко представляем, чего хочет каждая отдельная змея, и как с этим работать. Чего же хочет образованщина, не знает никто, в том числе она сама. Это я уже поняла.

— Ну, тут и наша вина есть, — заметил Фессон, — заплыли мы жирком в последнее время. Расслабились.

— Не знаю, — гордо ответила Алое, — я как была стройной, так и осталась. А ты, да, немного стал похож на бегемота. И у меня теперь из-за этого по временам болит спина. Худей, давай… Но я поняла, о чём ты. Что ж, плакать не время. Какие будут наши действия?

— По хорошему, надо посадить половину на хлеб и воду на месяц. Потом определить в круиз на вёслах вокруг континента, чтобы узнали, что такое по-настоящему «плохо». Затем отправить в круиз вторую половину. Но боюсь, уже поздно. Это мы так только усугубим ситуацию… Значит, надо сделать так, чтоб ни у кого не было сомнений в нашей нужности. Почему раньше не случалось подобных вещей? Потому что в любой момент мог прийти другой король, или кочевники, или там, из-за моря кто-то мог приплыть и устроить весёлую жизнь. А наверняка защитить от этого мог только кто-нибудь из нас.

— То есть, нам нужно вторжение, — кивнула Алое, — драконов, грифонов, пони… И поскольку в здравом уме никто не будет на нас нападать, его надо спровоцировать.

— Ну, пони — это вряд ли. Сначала они должны выбраться из родо-племенного строя. Драконы — уже ближе. Но это нам, считай, с каждым придётся договариваться индивидуально. А поскольку живут они долго и успевают набраться ума, то сообразят, что в конце этого весёлого вторжения их ждёт участь стать жертвой на заклании… Никто не согласится.

— А вот грифоны не семи пядей во лбу, — подхватила Алое, — и их можно использовать втёмную. Но как именно? В старые времена они, бывало, грабили Запустынье, пока не подрос Коуди и не насовал им… Гм, полный клюв огурцов. После этого налёты прекратились. Там даже живёт небольшая община на побережье. Промышляют рыбной ловлей.

— Допустим, — предположил Фессон, — в Запустынье проявятся сепаратистские тенденции. Строго говоря, они там никогда и не исчезали. А мы ответим резко: объявим, что раз они такие, мы выводим войска центрального подчинения и магов. Пусть дальше обходятся дворянским ополчением и своими, кустарно воспитанными волшебниками. Информацию по линии разведки сольём грифонам. После этого останется только немного подождать.

— Как бы нам не дождаться того, — перебила жена, — что полыхнёт еще в пяти провинциях. Если Запустынью можно, почему другим нельзя? Не-ет, надо действовать тоньше. Допустим, в каком-то старом кургане молодой и амбициозный грифоний князь найдёт некий артефакт, способный подавлять магию, даже магию аликорнов. Скажем, доспешную перчатку на его лапу. А чтоб он не сомневался, там рядом будет полуистлевший пергамент с описанием эпичной битвы вождя грифонов Сычельва с каким-нибудь древним аликорном… С тобой! — она ткнула копытом в направлении мужа, — и потому, что ты не мог колдовать, Сычелев совсем было победил, но был сражён хитростью и коварством…

— Но перчатку противник по каким-то причинам не изъял. — Подхватил Фессон, — не, я не хочу быть идиотом, даже в глазах грифонов. Пусть он с Коуди сражается. Ему уже всё равно, а мне приятно.

— Жалко его. Коуди нам важную услугу оказал… Пусть тогда сражается грифон с Моареем.

— А он-то что делал на другой стороне континента?

— Так злодей же, — пожала плечами Алое. — Кто их, злодеев, разберёт? Совершал там, видимо, свои злодейские дела: убивал невинных зебр, дома жёг, наводил на мирные земли захватчиков… Что там ещё злодеи творят? Насылал глад и мор.

Фессон глубокомысленно сказал:

— Глад нам, пожалуй, не нужен — упадёт собираемость налогов. А про мор, не слишком страшный, можно подумать.

— Ещё злодеи, — Алое чуть подвигала бровью, — насилуют кобылиц.

— Да, — он кивнул, — молодых и беззащитных.

— То есть, мне надеяться не на что?

— Ну, для тебя сделаем исключение… И наконец, когда он, злодей, на глазах рекомого Сычельва отнял у ребёнка деревянную лошадку, взыграло ретивое, и вызвал он негодяя на честный бой… Только вот будет забавно, если после разгрома вторжения, эта перчатка попадёт к нашим магам, и они найдут в ней твой или мой почерк…

— А мы объединим потоки, — предложила Алое, — и найдут они только почерк какого-то «усреднённого» аликорна. Что подумает нормальный маг?

— Что один из нас, скажем Лемар, когда-то решил сделать бяку другому. Чужими, как тогда было принято, копытами… или когтями. И подсунул Сычельву эту перчатку… Ну что ж, логично. Так и поступим.

— Да, кстати, — вспомнила Алое. — Денкейн вчера тебя спрашивала. Кто-то ей сказал, что я в городе. Зайди к ней.

Фессон кивнул:

— Хорошо… Я понимаю, она тебя бесит, и благодарен, что ты не даёшь это почувствовать ей и окружающим. Ведь она, правда, совсем не виновата, что родилась; и я бы конечно не поселил бы её во дворце, если б её мать не умерла… Да мы, строго говоря, в столичной-то резиденции и не живём практически никогда. Только из-за этих… лауреатов премии «за самый идиотский бунт» пришлось тебе прийти. Я не хотел, чтоб Денкейн росла без присмотра. Но ей уже четырнадцать, скоро она сможет жить одна, я уже купил ей дом.

Алое вздохнула.

— Да, я понимаю. И тоже благодарна, что она не пыталась изобразить дочь, или какие-то родственные между нами связи. Самостоятельность это хорошо. Можешь так ей и сказать.

* * *

Он шёл по коридору, направляясь к комнатам Денкейн и вспоминая, как оно так получилось.

Когда Алое забеременела впервые, то сразу сказала мужу: «чтобы ты не лез на стенку, разрешаю тебе завести любовницу».

Так он, без ложной скромности, и поступил. То же самое повторилось, когда она носила второго жеребёнка, а потом он, увидев красивую кобылку, набрался наглости и попросил разрешения «сходить налево» просто так. Алое махнула копытом: валяй. И пояснила свою странную позицию:

«С высоты нашего возраста, те сорок или пятьдесят лет, которые проживут твои кобылы — это ничто. С моей точки зрения они уже практически мертвы. Что же я буду ревновать тебя к мёртвым?»

Своим любовницам он дарил специальную цепочку с противозачаточным заклинанием. Но они не всегда её носили. Иные от забывчивости, другие — соблюдая древнюю традицию, что на любовном ложе надо быть без каких бы то ни было украшений или одежды. А некоторые — из хитрости, догадавшись, что это за штука, и желая забеременеть от короля, повысив таким образом свой социальный статус. Он же не всегда это проверял, ибо затуманенных страстью мозгов хватало лишь на то, чтобы бережно относиться к партнёршам и не забывать, что это не Алое, с которой можно не сдерживать себя.

И в связи со всем этим перед Денкейн у него уже было два внебрачных сына. Когда это случилось впервые он, немного смущённый, пришёл «каяться» к Алое, которая тоже была «в положении». Фессон ожидал скандала, но жена только хмыкнула в копыто: «ну, заведи себе еще одну кобылку. Только на этот раз сдерживай себя. А то это уже комедия какая-то, если по дворцу станут бродить два десятка беременных кобыл со мной во главе — и все от тебя.»

Однако, с Денкейн получилось ещё хуже. Обычно зебры рожали довольно легко, но осложнения всё же, хоть редко, но бывали. И её мать умерла при родах, получив таким образом из всех «плюшек», положенных при повышении общественного статуса, только красивые похороны.

Но это было потом, а сразу после её смерти Фессон сидел, растрёпанный и несчастный, таращился на жеребёнка и думал, что надо бы найти кормилицу и няньку, и может еще кого. Тихо, стараясь не топать как слон, вошла Алое.

«Давай, я её заберу. У меня всё равно по ведру молока в день лишнего получается. Надеюсь, она не будет с нашей общей дочкой цапаться.»

Жеребец кивнул с молчаливой благодарностью.

И пока Денкейн была маленькой, всё было хорошо. Он радовался, глядя как два почти одинаковых жеребёнка, насытившись, засыпали под боком у Алое. Но когда они подросли, и начали лопотать уже разборчиво, то Дейнкейн, в подражание старшей сестре стала называть Алое «мама». И этого аликорн уже не стерпела, передав заботы о жеребёнке нянькам и сказав, что всему есть предел.

Впрочем, она сохранила хорошее отношение к кобылке до тех пор пока лет в шесть у неё прорезался магический дар.

Сильнее, чем у всех законных детей королевской четы. Лет до десяти теплилась надежда, что Денкейн это именно та наследница-аликорн, и Алое даже готова была простить её за то, что она чужая дочь… Но нет. Просто серьёзная магесса.

В десять лет королева отчитала её за неподобающее обращение:

«Знай своё место».

Ну и в целом, наличие в семье бастардов не считалось чем-то хорошим. Хотя короли, конечно, стояли выше общества, закона и морали, совсем игнорировать мнение других зебр они не могли.

С тех пор в глаза Денкейн называла Алое «королева» или «ваше величество», а за глаза, в присутствии Фессона — мачехой.

— Пап? — Денкейн радостно подбежала к нему.

«И совсем не похожа на свою мать. Скорей на молодую Алое, когда я её впервые увидел на переговорах о признании за ней Сокримерна… Неужели семьсот лет прошло? Невероятно просто.»

А вслух сказал:

— Привет. Ты меня искала? Так или по делу?

— Так!.. Но и по делу… Вобщем, пап, не задавай глупых вопросов. Я всегда рада, когда ты приходишь.

— Спасибо, — он взъерошил ей гриву, — но ты же знаешь, я занят… А ты как тут?

— Скучаю, — она тут же погрустнела. — Наш институт тоже закрылся пока от греха… Да что там, базары все закрыты и улицы пусты. Все стараются лишний раз нос из дома не высовывать, пока мачеха не уедет на эту вашу загородную виллу. Я ведь не стану одна по улицам бегать… Ты же слышал, что устроила Алое?

— Уже слышал, — вздохнул Фессон.

— Ты ничего не хочешь по этому случаю сделать?

— Ну, мы сильно поругались.

— И всё? — спросила она.

— А что я могу сделать? Мёртвых не вернуть…

— Я читала… — задумчиво сказала Денкейн.

— Нет, это плохая идея. Не говоря уже о том, что для этого нужен неповреждённый мозг… А что же твои друзья тебя не развлекают?

— Папа! — она возмущённо пристукнула копытцем. — Друзья не для того, чтоб развлекать, а для того, чтобы дружить.

— Ну, извини, неудачно выразился. Уж забыл, как это бывает. Так где они все?

Денкейн вздохнула.

— Да там же, где все остальные — сидят дома. Я к ним не хожу, потому что их родители меня побаиваются. Точнее, не меня, конечно, а того, кто я есть… А сюда они не придут, покуда мачеха здесь. Вдруг она их увидит и решит, что они недостаточно хороши, чтоб я с ними дружила, или вообще недостойны присутствовать во дворце…

— Ну, не всё так страшно, — успокоил её Фессон.

— Да, я так и сказала. Но они всё равно опасаются. Так что сижу, читаю книги, которые давно хотела прочитать, да было некогда…

За разговором они прошли в её комнаты. Фессон уселся в специальное «своё» кресло, а дочь заняла место за столом.

— Слушай, пока ты здесь, я хотела тебе несколько вопросов по магии задать, в чём я сама не разобралась. Можно?

Она вытащила из стола целый ворох записок. Король подозрительно поглядел на него.

— У вас преподавателей в институте совсем нет? За что я деньги плачу?

Денкейн смутилась.

— Ну, вобщем, это не только мои…

— Ладно, читай. Я надеюсь, там нет вопросов вроде «почему вода мокрая»?

— Что ты, пап. Нам же уже не по десять лет.

— Да, целых четырнадцать. Это, конечно, совсем другое дело.

* * *

Когда-то давно муж научил её маскироваться под обычную зебру. Это оказалось не так трудно, просто раньше у Алое не возникало в том необходимости — шастать под выдуманной личиной по собственной стране и уж тем более по чужой. Но теперь она находила в этом некое удовольствие — погрузиться в уже, казалось, прочно забытую уличную жизнь большого города, поторговаться на базаре, может даже вступить в перебранку, чувствуя, однако, в груди приятное тепло от осознания возможности в любой миг «смешать карты»… Это было не очень достойное чувство, но как известно: всё приятное либо безнравственно, либо ведёт к ожирению.

Сегодня она отправилась в свою бывшую столицу. Город за прошедшие годы немного захирел, но лишь немного. В нём перестали в значительной мере крутиться коррупционные деньги и военная добыча, но удачное расположение и кое-какие ремесленные цеха поддержали его на плаву. Кроме того, это был теперь главный центр «культа Алое»: как-никак, её родной город.

Издали зеброкорн посмотрела на свой прежний замок. Когда они с Фессоном избрали новую столицу, встал вопрос — что делать с кучей выморочной недвижимости по всей стране. В частности, с бывшим дворцом принца-короля. Алое пыталась его продать, хотя бы даже за треть реальной цены, но покупателей не нашлось. Может быть, иным богачам и лестно было поселиться в бывшем королевском обиталище, но а вдруг Алое передумает? И заберёт недвижимость обратно? То есть, деньги она конечно вернёт, но кто вернёт время и нервы потраченные на переезд и ремонт? Вторая же и основная причина заключалась в банальном опасении магических сюрпризов. Королева прожила в этом дворце четыре века, и не все были безоблачны. Пару раз замок на полном серьёзе готовился к осаде, и она ходила расставляла магические мины. Все ли из них были потом дезактивированы? Да она и сама этого не помнила.

В итоге Алое поступила самым логичным путём — в приказном порядке вселила во дворец канцелярию наместника, хотя даже после этого значительная часть помещений осталась пустовать.

Но сегодня путь зеброкорна был не сюда.

Стиснутое посреди городских кварталов, доживало свой век старинное кладбище. Некогда, это было центральное кладбище столицы, но с тех пор утекло слишком много воды, и если б не Алое, ценный участок давно отдали бы под застройку. Она платила городу за сбережение этого осколка прошлого, будучи последней из живых, кто помнил лежащих здесь.

Алое остановилась у двух красиво, но скромно украшенных могил. Ней и Нониз — главные её друзья детства и соратники во взрослой жизни. Оба были в подругу влюблены, а она старалась держать поклонников равноудалёнными, закрывая глаза на их виртуальные «измены», но и сама не блюдя монашеский чин. Да что там, она даже когда-то пыталась устроить их женитьбы, наивно надеясь, что наличие жён снимет проблему… Фессон, конечно, знал об этих её визитах на кладбище, но не возражал. Он тоже не ревновал свою королеву к мёртвым…

Когда через несколько лет после победы в гражданской войне Нониз всё-таки набрался решимости сделать ей предложение, Алое в ответ пустилась в пространные разговоры, что-де: «проси чего угодно, но только не этого. Монарх, особенно — непрочно пока сидящий на троне, особенно — не имеющий на него прав, должен быть безупречен во всём. А выйдя замуж за жеребца не царского рода, я тем самым как бы поставлю себя на одну доску с ним и дополнительно пошатну своё положение.»

Нониз дёрнулся, как от удара.

«Ну что ж, простите, Ваше величество, за дерзость. Разрешите идти?»

«Извини, я, вероятно, неправильно выразилась...»

« Нет, ты выразилась предельно ясно. Не буду мешать.»

Он повернулся и вышел. Тогда Алое в последний раз видела его живым.

Вскоре ей сообщили, что товарища* Первого министра нет на службе второй день, а кабинет его заперт. Явившись на место, она приказала ломать дверь. Вместо трупа, как опасалась королева, там оказалось прощальное письмо и целый трактат с указаниями одарённым подчинённым и лично Первому министру, оставшемуся от принца-короля: что и как делать…

«Заучить наизусть!» — в сердцах бросила Алое, хотя, конечно, на такую интеллектуальную мощь рассчитывать не приходилось.

Без сомнения, она могла найти его магией в любой миг… Могла и не могла. Когда через полгода зарубежная разведка обнаружила Нониза в сопредельном Сокримерне, её шеф осторожно предложил Алое, как бы чего не вышло, нейтрализовать бывшего высокопоставленного чиновника…

— В каком смысле нейтрализовать? — не поняла королева.

— В том самом.

— Да ты что, охренел? — спросила Алое тихо, но таким тоном, что никто эту тему больше не поднимал.

Впрочем, доклад она прочитала внимательно. Никаких контактов Нониза и правительства Сокримерна выявлено не было. Он устроился работать кем-то вроде бухгалтера в один из местных торговых домов… Извиняться напрямую королева, конечно, не могла, но немного подумав, сделала заказ у этого торгового дома на какие-то ткани и другую ерунду. Возможно, он узнает и поймёт.

Зато самоустранением соперника, как и надлежит настоящему военному, тут же воспользовался Ней. Официальная женитьба и всякие формальности его волновали мало, и от Алое ему надо было, в общем, одно. Что она ему, по здравому рассуждению, и предоставила. Уж старый-то друг куда как лучше безмозглых молодых жеребцов из хора певчих. А раз нет необходимости уважать чувства Нониза, то… Теперь их счастью ничто не мешало. Ничто, кроме характера Нея. Дорвавшись до практически неограниченной власти, он глубоко запустил ногу в армейскую казну, заказал себе панцирь из золота и вообще потерял берега.

Алое раз стерпела, два стерпела, а на третий — с тихим скандалом отставила его со всех постов и из кровати.

«Ты же сам, — гаркнула тогда она, — когда был солдатом, страдал от воровства камарильи принца!»

Тут королева мысленно же осеклась, вспомнив, как что-то подобное пыталась кричать ей та кобылка за несколько секунд до смерти.

Зеброкорн опустила глаза: да, нехорошо вышло.

А тогда, семьсот лет назад, тяжко вздохнув, она села составлять письмо к Нонизу. Хотя королева ни разу не употребила слово «прости», и тон придала посланию скорее дерзкий, но смысл легко читался: «извини меня, дуру старую».

Нониз не стал ломать комедию, и ответил, что готов вернуться, только лишь покончит с обязательствами и делами в Сокримерне. Она успокоилась, но через несколько дней грянул гром с ясного неба — её друга детства зарезали на улице неизвестные личности. Алое немедленно впала в ярость и, хотя сделать это мог кто угодно, например, случайные грабители; приказала считать, что виновны власти соседнего королевства. Был предъявлен ультиматум: выдать тело, головы виновных, и принести вассальную присягу. В Сокримерне обалдели, но уже поняв, что с Алое лучше не спорить, готовы были пойти на всё, кроме утраты независимости.

Впрочем, ответ на ультиматум её особенно и не интересовал. На службу в приказном порядке был возвращён Ней со строгим внушением: не воровать, на койку не рассчитывать, а в двухнедельный срок приготовить армию к походу.

И Ней не подвёл. Оказавшись в родной стихии и подальше от хозяйственной деятельности, он уже через месяц взял ту самую крепость и переправу, где его когда-то чуть не убили, и где бесславно закончилась одна из последних военных авантюр принца-короля. После этого Сокримерн был обречён. Его могла спасти либо какая-то глупая случайность, либо вмешательство соседей, но соседи просто не успевали отреагировать. Мог бы вмешаться Фессон, но Алое не дала ему поводов, до последнего момента не вступая в сражение лично… Пообтесавшись немного на троне, она усвоила уже к тому времени неписаное правило, существующее между зеброкорнами: хочешь воевать? — воюй, но только с помощью армии. А если влезешь сама — будь готова, что против тебя выступят другие…

«Ты же умная? — как бы говорило это правило, — так построй такую экономику, чтоб на её плечах выросла армия, способная бить соседей без божественной помощи.» Допускалось небольшое вмешательство на конечном этапе, когда уже всё решено, ну или в случае оборонительной войны.

Конечно, Алое волновалась. Это была первая её война, если не считать гражданской, да ещё и на таком ТВД**, где с треском провалилось прежнее правительство. Кровь из носу требовалось показать подданным, что уж при ней-то всё будет совсем иначе.

К счастью, Ней действительно был талантливым военным и разнёс титулованного, но увы, тупого командующего армии Сокримерна вдребезги и пополам. Тем более, что он всерьез уверовал в версию Алое, и хотя они постоянно собачились с Нонизом раньше, всё-таки некие дружеские чувства друг к другу испытывали. И теперь надо было отомстить его убийцам.

После того, как армия вернулась с триумфом, королева полностью простила Нея, и хоть до финансовых дел его больше не допускала, они пробыли вместе восемь довольно счастливых лет, пока он не умер от обыкновенной инфекционной болезни.

Алое, конечно, вылечила бы Нея, если б он сразу сказал ей о болезни, ну или был немножко моложе. Всё же пятьдесят пять лет для зебры — довольно преклонный возраст. Впрочем, он прожил достаточно насыщенную и яркую жизнь, оставаясь в хорошей физической форме до последнего…

— Редко я сюда прихожу, — вслух сказала Алое, — деньгами откупаюсь, потому что мне стыдно.

Она довернулась к могиле Нониза, и добавила мысленно: «помнишь, как мы мечтали о мире, немного более справедливом? Ты перепоручил мне эти мечты, зная, что я проживу тысячу лет… А я тебя подвела, во многом сама превратившись в то, что мы хотели уничтожить… Одно только хорошее дело сделала: сократила нашу венценосную свору до двоих особ, сильно облегчив положение простых зебр. Ну, и войн теперь нет. Это ведь чего-нибудь да стоит… Правда, — она обратилась к Нею, — одну мы как раз собираемся начать. Это будет во многом «потешная» война, но тем, кто в ней погибнет, от того не легче. Хуже всех придётся северному поселению грифонов, которых приютил у себя в Запустынье Коуди — их вырежут до последнего, если не свои, то наши… Но а что я могу сделать? Как? — она словно бы прислушалась, — не быть такой гадиной?»

Алое вздохнула.

«Я попробую. Честно. Вот закончим эту войну, приведём население в разум, и я обязательно попробую…»

— Дамочка! — Она не сразу осознала, что обращаются к ней. — Дамочка! Кладбище закрывается. Вам пора домой.

Забывшись, Алое чуть не взревела раненным драконом:

«Холоп! Как смеешь ты указывать, что мне делать?!»

Но потом вспомнила, что она тут под чужой личиной, ну и вообще, только что рассуждала о том, что надо быть добрее. Начинать же «быть добрее» с убийства несчастного смотрителя — не совсем то, что надо. Поэтому Алое сунула ему полуимпериал.

— Подмети тут: видишь, листья нападали?

И пошла по дорожке, бормоча под нос:

— Надаю по башке наместнику… Не так уж часто я о чём-то прошу. Или приказ, отданный без мата, уже таковым не является?

Смотритель проводил глазами странную кобылку и пошёл в сторожку за метлой. Золото было вполне настоящим, а значит, следовало исполнить просьбу той, что походя разбрасывается месячным жалованием рабочего.

* «Товарищем» в РИ называли заместителя.

** ТВД — театр военных действий.

Когда она вошла в их общий «домашний» кабинет, муж сидел у стола, перебирая какие-то серебряные таблички.

В углу за загородкой стояло керамическое ведро с кислотой, где отмокала пресловутая перчатка, чтоб выглядеть старинной. Потом останется только отмыть её как следует, отнести в страну грифонов и спрятать, но не слишком старательно.

— Что читаешь? — спросила кобылка.

— Да просматриваю заклинания, которыми «давил» всякие эпидемии в последние лет двести. Я их записываю.

Алое хмыкнула.

— Думаешь по заклинанию восстановить возбудителя? Прости, о великий, но даже тебе это не по силам.

— Точнее, не по разуму, — кивнул Фессон, — сил тут много не надо. Но я и не рассчитывал. Знал бы — сохранял образцы бактерий, но кто ж мог подумать, что эдакая гадость пригодится… А по табличкам я пытаюсь установить какие-то закономерности прихода эпидемий. Это делаю сам, тут помощников привлекать нельзя. А вот по другим областям… Говорил сегодня с министром финансов и со своим первосвященником — у меня, ты знаешь, в этом вопросе диктат. Он жаловался на упадок веры. Они всегда на это жалуются вместо того чтоб работать… Но вот объективная статистика: за два века мы, в среднем, снизили налоги на треть. Раньше это всегда приводило к росту храмовых доходов, и за сто пятьдесят лет они выросли на одиннадцать процентов. А за последние полвека — даже напротив — сократились на процент с четвертью… Обленились мы с тобой. Слишком увлеклись почёсыванием себе и друг другу разных мест… Первосвященник практически открытым текстом сказал мне, что надо явить знамение народу. Когда я спросил, какое знамение удивит подданных, затруднился ответить. Всё они уже видели.

— Кажется, я тут на днях явила знамение, — буркнула Алое, — что не надо меня нервировать.

— Да, — кивнул Фессон, — тёмное чудо, это тоже чудо. Но всё же прямое репрессивное давление как-то не вяжется у меня с понятием «благополучное государство». Другое дело — милостивые зеброкорны, излечивающие подданных от неведомой болезни…

— А помнишь, — сказала Алое, — мы когда-то говорили, что Моарей, возможно, биологическое оружие разрабатывает? В частности, вносит изменения в саранчу. Если он продвинулся так далеко, то может он и с болезнями работал?..

— Может, — задумчиво кивнул Фессон, — но я полагаю, не насморк он там разрабатывал и даже не малярию. Вряд-ли нам его заделы пригодятся. Да и поди попробуй их найти, особенно, если он кому-то перепоручил… Раньше считалось, что только зеброкорны могут создавать живое, у нас достаточная «ёмкость» мозгов. Но с развитием некромантии стало ясно, что любое заклинание можно кусками записывать на кристалл или там в книжечку, и всё получится… Кстати, мне говорили, что ты выгнала из страны изобретателя этого направления.

— Ну, — ответила Алое, — должно же во мне быть хоть что-то хорошее… Некромантия, строго говоря, нихрена не создаёт. Но я тебя поняла… Впрочем, мы так и не собрались как следует помародёрствовать во дворце у Моарея.

Это было правдой. На следующий день после драки, отпраздновав победу и отдав самые срочные распоряжения, они вернулись на третий континент, быстро пробежались по тому пути, по которому «катился» бой от входа к порталу, собрали и похоронили мёртвых «коллег», а трупы простых зебр сжигали прямо на месте или вплавливали в стены, чтобы не возиться долго. По сторонам особо не смотрели, в боковые коридоры не заходили.

Потом тема сбора трофеев всплывала не раз, но постоянно откладывалась. В первую очередь оттого, что там не могли работать обычные зебры, даже продвинутые маги — из-за жуткого давления на психику сходили с ума; а копаться вдвоём было бы очень долго. Кроме того, в других дворцах покойных аликорнов всякого интересного можно было найти не меньше, а помощники для разбора там присутствовали в лице обслуживающего персонала. Порталом же они пользовались тем, что был у Лемара, сумев вдвоём его вскрыть. Вот и выходило, что шляться через пролив им вроде бы и незачем.

— Ну, не думаю, что он держал банку с чумой под кроватью, а кувшин с сапом — на каминной полке, рядом с черепами убиенных врагов. — Сказал Фессон. — Такие вещи прячут где-нибудь в джунглях. Так что нечего нам там делать. Гораздо быстрее будет самому разработать. А вот испытывать — да, лучше за морем.

* * *

Но Алое, конечно, не могла не поступить по-своему. Через пару дней в обеденное время (по местному — рано утром) она явилась на третий континент, выйдя из портала возле импровизированного кладбища с шестью могилами. Два века назад они с Фессоном, опасаясь вандализма, придали почве первозданный вид, но Алое хорошо помнила, где: десять сажен от входа во дворец, и две сажени налево от «царской дороги» они зарыли Моарея, а дальше, с промежутком в три сажени — всех остальных. Впрочем, никто так и не посмел потревожить место упокоения владык Зебрики.

Зеброкорна давно интересовал один вопрос: разлагаются ли такие, как она, после смерти, или всё-таки нет? Алое включила «геологическое» зрение. Оказалось, разлагаются, но медленно, поэтому вид был отвратительный даже на её, ко всему привычный, взгляд.

Ломать ворота королева не стала, войдя через один из проломов в стене, и двинулась по пройденному когда-то пути.

Другой вопрос, который занимал Алое: как вышло, что уцелели именно они вдвоём? Вероятно оттого, что несколько раз тренировались вместе, и, будучи любовниками, по мере сил прикрывали друг-друга, в то время как остальные дрались кто во что горазд, заботясь в основном даже не о победе «своей команды», а о личной выгоде либо о мести. Никакого плана сражения у них тогда, понятное дело, не было, ибо это означало подчинение одного другому, что недопустимо.

За размышлениями, зеброкорн толком не заметила, как дошла до тронного зала, и остановилась, тупо глядя на пролом в стене. Подосадовала на девичью память: это ж надо было забыть, что всё жилое крыло дворца уничтожено! Ведь если Моарей в самом деле держал где-то во дворце боевые вирусы, то либо в подвале, либо поблизости от себя, под личным присмотром. В подвале она никогда не была, но подозревала, что рыться там можно до остекленения, периодически перекладывая с места на место скелеты узников, умерших от голода или страха после того как стража разбежалась. Однако ничего не поделаешь, придётся искать.

Она повернулась и вздрогнула: в нескольких саженях позади стояла Тарна. Алое поклонилась:

— Рада приветствовать тебя.

Тарна традиционно не ответила. Видимо, чувство субординации ей тоже не завезли, как тем глупым и мёртвым студентам.

Маленькая зебра сделала жест, приглашая идти за собой. За кем другим, особенно находясь в опасном месте, Алое точно бы не пошла, но… Среди зеброкорнов укоренилось мнение, что Тарна, если захочет, может убить их всех в любой момент, поэтому ей нет нужды выдумывать коварные планы. И стало быть, если она о чём-то просит, то не надо искать в просьбе второе и сто двадцать второе дно, а надо просто сделать то, о чём она просит.

Поэтому Алое молча двинулась за хрупкой, но страшной фигуркой впереди. Вскоре нашелся спуск в подвал. Зеброкорн зажгла над головой мощного «светлячка», чтоб не переломать ноги в потьмах. Тарне же было всё равно. Алое не знала, как она видит, но подозревала, что их верховное божество видит всё и всегда.

Идти вниз было удобно, поскольку лестница была сделана под её (точней, Моарея) рост, а Тарна впереди имитировала скачки со ступеньки на ступеньку, хотя была нематериальна и могла «переть» прямо насквозь.

Тут, чуть не впервые, Алое задумалась: а как бегает по ступенькам обслуживающий персонал в её собственном доме? То-то они постоянно что-нибудь роняют и бьют, а она ворчит на своих управляющих: «почему вы одних дураков на работу набираете? Вы что, отбор специальный ведёте?» Впрочем, за разбитые вещи, даже дорогие, она особо не спрашивала, если только вещь в самом деле разбита по неуклюжести, а не украдена…

Вспомнив о воровстве, Алое вновь задумалась о бывшем хозяине этого дворца.

Первый камень архитектурного монстра, Моарей заложил лично, в день своего шестисотлетия, сделав себе такой своеобразный подарок. Одну лишь «коробку» — то есть все эти залы, переходы, анфилады комнат — строили сорок лет, и только от несчастных случаев погибло около трёх тысяч зебр. Сколько умерло от болезней и истощения, не знала, наверно, даже Тарна.

Оформление же дворца длилось до самого последнего дня. Редкий зал стоил меньше десяти талантов золота, притом иногда в буквальном смысле: мозаику на стенах местами выкладывали золотыми «чешуйками». В стране был введён новый налог на строительство этого чудовища.

Между собой другие зеброкорны поговаривали, что у Моарея не всё в порядке с головой. И Алое (хотя была заинтересована в экономическом фиаско неприятеля) как-то сказала ему в лицо, что ты совершенно бесцельно убиваешь своих подданных…

Но всё-таки нельзя было не признать, что такой резиденции, и даже в десять раз меньшей, нет ни у кого. А во-вторых, невероятный уровень контроля: за без малого век из дворца не пропало ни одной унции золота, чем Моарей не без оснований гордился перед коллегами.

Его мечта сбылась: даже после смерти хозяина дворец внушает такой ужас, что никто не смеет подойти хотя бы на пару лиг.

— Да, — хмыкнула Алое вслух, — адепты «неотвратимости наказания», пожалуй, не захотели бы жить в стране, где их концепция полностью воплощена.

Тарна остановилась на очередной ступеньке, обернулась назад, но ничего не сказав, запрыгала дальше.

Впрочем, по итогу Моарей обманул себя сам. Королева вспомнила совершенно идиотское и непродуманное вторжение его войск через пролив. Это случилось через несколько лет после смерти Нея, и отражать агрессию ей пришлось в одиночку. Не мудрствуя лукаво, она лично уничтожила ядро неприятельской армии и примерно сотню кораблей, будучи совершенно в своём праве.

Тогда она поразилась: это что же, сосед за двадцать почти лет не узнал, что на землях через пролив от него к власти пришла новая зеброкорн?! По всему выходило, что нет. Разведка так тупить не могла, а значит, была запугана до икоты, и доносила правителю лишь то, что он хотел и готов был услышать. Такая «степень контроля» была явно излишней…

Лестница, как и полагается, закончилась коридором, а в нём нашлась дверь, перед которой и остановилась проекция Дерева Гармонии.

— Ты хочешь, чтобы я вошла?

Кивок.

Алое пнула дверь щитовым заклинанием и, выждав несколько секунд, зашла внутрь.

За дверью оказался совершенно обычный учебный класс. Несколько лавок, доска на стене. Полка с парой свитков, и возле учительского стола — стойка с палками. Королева одобрительно кивнула: это правильно. Вдруг сломается палка, так что же, прерывать учебный процесс и за новой посылать? Нерационально.

Она обернулась к Тарне.

— Здесь есть что-то важное? Эти свитки?

Алое сдёрнула их телекинезом, но, поскольку они были написаны на какой-то скверной глюкозной бумаге, то тут же рассыпались прахом. Облачко пыли расползлось по щиту перед лицом королевы.

— Ну вот, испортила…

Тарна энергично помотала головой и сделала широкий жест, указывая как бы на всю классную комнату.

— Тайники? — Предположила Алое, — да нет тут ничего… Прости, я не понимаю твоей пантомимы, — наконец не выдержала зеброкорн, — ты словами скажи.

Но словами она, конечно, не скажет. Это Алое и так знала.

Сделав движение, будто вздохнув отсутствующими лёгкими, Тарна вышла в коридор. А когда королева последовала за ней, остановилась у соседнего помещения.

И вот тут уже было то, что нужно. Тяжелые шлюзовые двери. Артефакты для дезинфекции. Химическая посуда. Холодильники на испаряющих воду кувшинах (отец Алое когда-то тоже делал такие). Инкубаторы на дымоходах от печей или на примитивных артефактах. Чашки с двести лет назад издохшими колониями. И венец всего — «походный кабинет» Моарея за стеклянной перегородкой, и сейф, заблокированный, к счастью, в расчёте не «на себя», а «на зама». Поэтому, Алое легко его вскрыла…

Класс же, надо полагать, предназначался для инструктажа одарённых зебр. Вроде: «не тянуть копыта в рот после работы с бактериальными культурами»…

* * *

— Ругаться будешь? — Спросила Алое. — Насвоевольничала я. Сходила всё-таки на третий континент, и успешно. Нашла его лабораторию.

— И как?

— Ну, вобщем, ты был прав. То что там есть, это для настоящей войны, не «потешной». И кое-что было даже ещё живо. Сожгла я там всё от греха. Однако его методические разработки, — Алое достала из пространственного кармана несколько табличек, — возможно тебе пригодятся… И да, фактически, он держал чуму хоть не под кроватью, но в подвале.

— Знаешь, — сказал Фессон, — мне всё больше кажется, что злопыхатели, утверждавшие, что на старости лет у Моарея протекла черепица, были не так уж и неправы.

— Но это еще не всё, — продолжала Алое, — там я встретила Тарну…

Король удивлённо поднял брови.

… — она мне эту лабораторию и показала, так бы я за месяц её не нашла. — Алое вкратце описала события, — и я вот теперь думаю: может, в свитках что-то важное было? Не зря же она меня привела в то помещение.

— Нет, вряд-ли, — сказал Фессон, — Тарна не могла не знать, что свитки ветхие, и рассыпятся, едва ты их схватишь. Тут что-то другое.

— Я исследовала класс. Очень внимательно. Там нет ни тайников, ни каких-то артефактов. Только десяток парт, грифельная доска, книжная полка, палки для вбивания науки в соответствующее место и стойка для этих палок. Полезная, кстати, инновация. У нас тут кризис наметился в отрасли, значит, сечь надо больше и чаще. Расход палок повысится.

Последнюю реплику Фессон пропустил мимо ушей: то учителю определять, кого и как сечь. Монархам, да и вообще никому, в это вмешиваться не стоит. Однако, слова жены натолкнули его на другую идею:

— Может, она хотела сказать персонально нам: «учитесь»? Но мы, вроде же, учимся, с её помощью… Когда там, кстати, следующий визит к Дереву? Через четыре месяца? Вот и спросим, что она имела ввиду.

— Думаешь, она ответит? — Вздохнула Алое. — Это вряд ли.

Уж много лет прошло с тех пор, как грифоны оставили прямую народную демократию, и поэтому Дедушка Гриф был ещё жив. Раньше власть над племенем отдавалась вместе с головой во время смертельного поединка между старым и молодым вождём. Но теперь особо мудрые грифоны, чувствуя приближение старости, сами уступали власть наиболее достойному из молодой поросли.

Так и поступил в своё время Дедушка Гриф, уступив место другому воину по имени Нот, оставшись в племени советником молодого вождя, окружённым всеобщим уважением.

Летать он не мог уже давно. Беспощадная старость выжимала из грифонов силы не только физические, но и магические. Большинство не выносило этого, отправляясь к Бездонной Бездне, якобы чтоб потренироваться; но Дедушка Гриф заставил себя жить, ибо Нот в самом деле нуждался в его помощи.

Их племя было не просто племенем. Именно здесь хранился идол Борея. Легенда гласила, что когда Эльдил Великий рассаживал наместников по всем землям Эквуса, он велел одному из своих учеников сразиться с королём грифонов Гровером. Битва длилась три дня и три ночи, но никто не мог победить, и тогда правитель сказал, что, раз вы такие могучие воины, то будете управлять сами собой. И в знак того создал золотого идола северного ветра — Борея.

Правда, легенды почему-то старательно обходили вопрос, к какому виду разумных существ относился Эльдил Великий. По умолчанию считалось, что к грифонам. С другой стороны, Эльдила почитали и зебры, и пони; и считали его, соответственно, зеброй или пони…

Сегодня в их город прилетел с малой дружиной вождь Сокн из племени Острого Клюва, и надо было сходить на Форум, послушать, что этот гость скажет. Льстецы прочили его в объединители земель и в новые короли, но Дедушка Гриф относился к этому скептически. Его самого сорок лет назад называли будущим королём, но поскольку и в молодости он был очень умным, то даже не пытался вести захватнические войны. Грифоны живут так, как живут. Точка. И даже если найдётся воин, свирепее которого не видел мир, и который сможет сколотить единую Грифонию, то он всё равно смертен. А если вдруг и с его уходом страна не рассыплется, то на юге живут нестареющие чудовища, которые пока мало внимания обращают на север… Но если на островах образуется сильное королевство, то они встрепенутся, и тогда вода будет гореть, с неба упадут камни, а воздух перестанет быть подпоркой под крылом, как это случилось уже с Дедушкой Грифом.

Сокн бродил по собранному из хреново струганых досок помосту и бросал в массы зажигательные лозунги.

— Уж сколько лет, как мы терпим нужду!.. В Эквестрии же брать нечего!.. А зебры обленились от безделья, и жеребцы выглядят как беременные кобылы! Я предлагаю совершить набег. Но не только набег! Я предлагаю прийти и остаться править там. Ибо кто, если не мы, этого достоин?! Я предлагаю это всем племенам. Там достаточно места. И у меня уже многотысячная армия! Что скажет племя Золотого Борея?

Дедушка Гриф вскарабкался на помост, в чём ему помогли несколько молодых. По гомонящей толпе волнами распространилась тишина. Все были в курсе, что клювом дедушки говорит сама мудрость.

— Вы все меня знаете, — начал он, — я много лет управлял этим племенем. И я не только разбирал жалобы: чья свинья чей огород потравила… — по толпе пробежал смешок. — А вы не смейтесь! — гаркнул старый грифон. — Войны начинались и из-за меньшего! Так вот. Я еще и интересовался, что происходит во внешнем мире. В Зебрике сейчас правят два великих мага. И по крайней мере одна из них — Алое — злопамятная и жестокая. Если бы это был маленький набег, если б вы разорили пару деревень, угнали пару судов, ей бы скорее всего об этом и не донесли. Но если ты, Сокн, поведёшь на континент несколько тысяч бойцов, Алое явится сюда, и с ней придёт армия. И вот тогда нам будет всем очень весело.

— Она не дойдёт! — выкрикнул кто-то из помощников Сокна. — Мы потопим их корабли! Будем наваливаться большой ватагой на них поочерёдно, вырезая команду до того, как другой корабль придёт на помощь!

— Некоторые глупцы, — Дедушка Гриф подчёркнуто обратился к племени, а не к возражающему, — некоторые глупцы считают, что армия и толпа грифонов с мечами — одно и то же. Это не так. Армия — это порядок и дисциплина. Они держат строй как на суше, так и на море, для чего все учатся грести; и сражаются, как один. У них множество лучников, которые будут обстреливать вас с двух-трёх сторон. На каждом корабле находится маг, который не будет давать вам вести ответный обстрел. А с двух соседних кораблей по вам станут лупить другие маги. Я уже не говорю о могуществе зеброкорнов. Что вы будете делать, когда она схватит всю вашу орду в воздухе, переломает кости и бросит в море, кормить рыб?

Но оппонент не сдавался, и возразил:

— В конце-концов, они просто здоровенные зебры. И трое-пятеро опытных бойцов…

— Да ты, я вижу, совсем дурак, — перебил Дедушка Гриф.

Тот открыл было клюв, но его толкнул Сокн и вышел вперёд.

— Если б я не знал, что Дедушка Гриф был когда-то великим воином, я обвинил бы его в трусости. Однако это, разумеется, не про него. Как мудрый патриарх, он указывает нам на слабые места в наших планах, но… Грифон вытащил из-под плаща латную перчатку, — эта вещь подавляет магию единорогов и даже аликорнов. А в честном бою мы поглядим, чьи лучники метче, и кто сражается яростнее!

Толпа одобрительно загудела.

* * *

Когда импровизированный митинг, наконец, закончился, старый и молодой вождь уединились для разговора в доме последнего.

— Что ты думаешь, Дедушка Гриф? — Спросил Нот. — Стоит мне послать войско с этим Сокном?…

— Войско, разумеется, нет, — ворчливо сказал старый грифон. — Когда Алое придёт сюда, бойцы своими жизнями будут покупать время, чтоб бабы успели спрятать от зеброкорна детей, если мы не сможем с ней договориться. Потому что Алое не нужно сопротивление в тылу, а как вести войну на уничтожение, она знает. Мы ведь главное племя не из-за этого идола, а потому что всегда стоим на острие любого вторжения; мир же с зебрами длился слишком долго… Но и совсем отказаться от набега мы не можем. У дураков взбурлило в котелке. Отговорить их, как ты мог заметить, не получится, и поэтому самое главное племя — наше — не может остаться в стороне, чтоб не прослыть трусами… Объяви, что в набег пойдут лишь достойнейшие, и под этим соусом избавься от самых тупых и буйных. Кто только обуза для племени…

Пожилой грифон зябко подвигал ободранными крыльями.

— Странно это всё, вот что я думаю. Сычелев какой-то. Ты про такого героя что-нибудь слышал? И я — нет. Перчатка эта, якобы магию подавляющая. То, что он на паре единорогов — слабосилков её испытывал, ровно ничего ни о чём не говорит. Если грифон может поднять камень, значит ли это, что он может поднять гору? Вот то-то. А выступать против зеброкорнов, это надо быть твёрдо уверенным в своей победе.

Вождь покивал.

— Что же мне делать? Укреплять поселение?

— Это, конечно, да, — Дедушка Гриф прочистил горло. — Но я бы на твоём месте начал собирать дань.

— В каком смысле? — не понял Нот.

— В смысле, что тебе понадобится много золота, дабы умилостивить королеву. Разумно начать собирать его прямо сейчас. А если эти дураки, мало ли, победят, то и тогда золото лишним не будет… Не кривись, — проворчал старый грифон. — Твоё дело — сохранить племя. Золота на пепелищах ты найдёшь потом много, ибо солдаты Алое не знают, где под полом мы обычно его прячем, а сама она рыться в руинах не станет.

Он поднялся со стула.

— А я устал. Хорошо, что я не увижу этого. Дед моего деда упоминал, что встречал Коуди и даже пил с ним. Это, конечно, враньё. Но старик мне рассказывал, что его дед заказал ему летать в Зебрику. А Алое, как говорят, убила Коуди, хотя и с помощью коварства. То есть она ещё более страшная. Когда она придёт сюда, стоит отдать ей всё ценное.

— Это похоже на трусость, — заметил Нот.

— Посмотри на меня, — сказал Гриф, — я всё еще копчу небо. — А храбрецы давно кормят червей.

* * *

Алое потянулась на постели. У неё чесались уши, наверно, вспоминает кто-то. Посмотрела на мужа, который сидел у стола и перебирал какие-то бумажки.

Незадолго до исторической битвы, королева уже почти разочаровалась в сексе, ей всё надоело. А вот с Фессоном она открыла новые грани. Дело было даже не в том, что он крупнее её — найти в десятимиллионной стране жеребца с должными первичными признаками было не так и сложно. Но все и всегда её боялись. А вот Фессон властно предъявлял на неё свои права. Она же радостно ему отдавалась.

— Иди сюда. — хрипло сказала Алое, — потом дочитаешь.

Несколько лет спустя.

Денкейен, конечно, волновалась. Впервые ей приходилось говорить перед Фессоном не как дочери перед отцом, а как учёному перед королём. Да ещё и мачеха напросилась послушать. И если отец простил бы её за ошибку, то ожидать прощения от Алое, было всё равно что ожидать молока от камня.

Доклад, который она делала, был очень важным и секретным, поскольку касался, без преувеличения, благополучия всей страны. Изучая вирус, в прошлом году вызвавший серьёзную вспышку заболевания, Денкейн пришла к выводу, что его сделали искусственно.

Там были слишком «правильные» последовательности, и вообще вирус, казалось, был собран из кусков других… Хотя кобылка и не представляла, кто мог бы такое сделать.

— Я считаю, — перешла она к выводам. — что это было такое испытание в полевых условиях кем-то созданной заразы. Болезнь начиналась остро и угрожающе, хотя в целом проходила сама и без осложнений… Но кто поручится, что в следующий раз возбудитель не будет по настоящему смертельным? И его не выпустят сразу в десятке крупнейших городов?

Аликорны взглянули друг на друга. Пауза затягивалась.

Забывшись, Денкейн постучала копытом по столу, как обычно, «собирая» внимание слушателей. Это был плод привычки , ибо уже с ранних лет кобылка, бывало, заменяла заболевших учителей для более младших учеников.

И тут же она вспыхнула от страха и стыда, осознав, что сотворила. Алое фыркнула в копыто.

— Надо понимать, невероятная наглость и дерзость передаётся от меня лактационным путём…

Она встала на ноги, оказавшись на две головы выше падчерецы.

— Пойду я, пожалуй, пока ты не решила меня выпороть за невнимательность на уроках… И да, ты очень умная девочка, и всё правильно вычислила. Хорошо, что ты додумалась держать это в секрете, сохранив таким образом многие жизни… Но это не диверсия. — Алое повернулась к мужу, — расскажи ей.

Когда мачеха вышла, Денкейн обратилась к Фессону:

— Пап, я не хотела…

— Да я понимаю. Но ты как-то думай, что делаешь… Лично тебе, конечно, многое прощается, но ты представь, что было бы с обычной зеброй, которая не то что с королём, с занюханым бароном так бы себя повела…

Она покаянно повесила голову, но всё же спросила:

— А что ты должен мне рассказать?

— Ну вот опять… Я никому и ничего не должен. Мне все должны. Это называется «власть»… Ладно. Если кратко: эту болезнь создал я. И я же её уничтожил, когда зебры достаточно испугались.

В десятке фраз он рассказал дочери о событиях, вынудивших королевскую чету поступить именно так.

Денкейн некоторое время молчала, гоняя копытом по столу чернильницу.

— То есть, нет никакого доброго отца и злой мачехи? На самом деле вы одинаковые, это просто роли такие?

— Вобщем, да. Хотя Алое чуть более жестокая, так как происходит из третьего сословия…

Кобылка с удивлением посмотрела на него.

— Нет, я не идиот. Это в том смысле, что ей более свирепо приходится охранять своё положение.

— А… понятно. Есть ещё что-то, о чём мне надо знать?..

Перед мысленным взглядом Фессона мелькнуло на миг воспоминание. Окровавленный грифон неверяще смотрит на перчатку-артефакт, подведший его в самый важный момент. Меч зеброкорна скользит дальше, перерубая аорту, и вождь неприятельской армии присоединяется к сонму предков…

— Больше ничего.

— Да? А я вот сейчас вспоминаю по истории, что и в древние времена бывали эпидемии, которые вдруг необъяснимо заканчивались…

— Это тоже был я… В том смысле, что уничтожал возбудителя. А возникали они по естественным причинам.

Денкейн подошла к креслу Алое.

— Можно?

Запрыгнула на него, целиком поместившись на сиденье.

— Но почему ты не объявлял об этом на всю страну? Это же… полезно. Ты спасаешь зебр от смерти.

— Да вот теперь сам думаю: почему я не объявлял об этом? Считал, что меня и так любят… Шутка. Не принято так было, понимаешь? Я — король. Я делаю, что хочу. То есть, на самом деле — то, что должно, но все должны думать, будто я ничем не связан, и смирится с этим, засунув своё мнение… Гм. Вобщем, глубоко засунув. А тут выяснилось, что та часть общества, кою мы выращивали на общее благо, которая должна была облегчить жизнь не за счёт социальных преобразований — это чудовищно сложно — но за счет технического развития, вдруг оказалась главным врагом, притом таким, что и уничтожить жалко, и оправдываться перед ним нельзя, ибо мгновенно сядет на шею… Какие тут могут быть действия? Только напугать его до предела, чтоб побежал прятаться к мамке. А что самое страшное? Невидимый убийца, от которого нет спасения, ибо очень редкий маг может держать щит весь день, а немагу и вовсе остаётся только молиться… Ну да это ты знаешь.

— Пап, — осторожно сказала Денкейн, — но что плохого они хотели?

— Да нет, в целом ничего. Только, чтоб мы с женой поделились властью. А лучше — вовсе остались декоративными фигурами… Ну, это я сразу довожу их хотения до логического конца. И не то чтоб я был сильно против. Я бы забрал тебя, Алое, ещё кое-кого, десяток слуг, цистерну вина, пару галер с едой, уехал на необитаемый остров, и гори оно огнём, но… Но ваше поколение очень скверно — твоя мачеха сказала бы «хреново» — представляет себе, как жили зебры четыреста, скажем, лет назад. И я всерьёз задумываюсь, чтоб утвердить обязательную школьную программу для учащихся… Вот с теми же болезнями обстояло так: примерно треть населения не были подданными аликорнов. Существовали буферные королевства между нами, и там эпидемии гуляли как хотели. А некоторым из моих коллег было вообще плевать: «умерли те, у кого и так было расшатано здоровье, и они скорее всего не пережили бы ближайшую зиму». А другие, например Алое, страшно вымолвить, не умели бороться с инфекциями на больших площадях; я её потом учил… Затем, в этих буферных государствах монархи, случалось, умирали, а их дети устраивали весёлую игру под названием «борьба за власть», от которой живые завидовали мёртвым. Не лучше обстояло и в больших королевствах, ибо постоянно на границах шли конфликты, и если сейчас на весь континент у нас двадцать армейских корпусов, то раньше только у меня было двенадцать. И все дворянские дети мужского пола обязаны были служить. Хотел ты там быть художником или биологом — начхать — будешь офицером. А если у меня не хватало денег, чтоб нанимать солдат, я либо устраивал принудительный набор, либо вводил чрезвычайный налог на армию. Уж не знаю, что было хуже для подданных: как-то не приходило в голову спросить… Ещё были кочевники. Огромная часть Центральной Зебрики принадлежала им. Жили они вольным выпасом и грабежом, уводя оседлых зебр в плен. И если даже в государстве у Моарея рабов нельзя было так просто убивать, когда у хозяина настроение плохое; то что творилось у этих свободолюбивых народов, тебе лучше не знать.

— А куда они, кстати, пропали? — подозрительно спросила Денкейн. — Вы с мачехой их… Оптимизировали?

— Не поверишь, отчасти их удалось посадить на землю, превратив в нормальных подданных. Только некоторые, особо упёртые племена, подверглись оптимизации… Однако, если ты думаешь, что «древние традиции» кочевой жизни надёжно похоронены, то поверь, стоит нам с Алое «бросить поводья», они вернутся… Теперь же, когда зебры от всего этого избавлены, какой-то молокосос говорит мне, что я должен учитывать его мнение. Не многовато ли чести?

— Они хотели отменить рабство, — задумчиво сказала Денкейн.

— Здорово. Я тоже хочу. Может, у них был продуманный план, как это сделать? Ты представляешь, что скажут мне купцы, оставшиеся без гребцов, или плантаторы с хлопковых полей? То есть они ничего не скажут, а молча, не признав этот указ, начнут гражданскую войну. А даже если не осмелятся выступить открыто, я столкнусь с падением доходов казны и упорным саботажем на всех уровнях… Плантаторы и купцы, это тебе не студенты. Это вполне реальная сила, сращенная коррупционными связями с наместниками, и, между прочим, с армейской верхушкой, и верхушкой Гильдии. Чувствуешь, какой клубок? И ваше поколение хлебнёт всех прелестей войны полной ложкой. Кстати, не факт, что вы все окажетесь на «правой» стороне. Может, у кого-то любовница — дочь плантатора. Об этом ты не думала?

Он невесело усмехнулся:

— Мне Алое говорила, что, даже при её твёрдом характере, если б она заранее знала, какое там, наверху, ядовитое гнездо, то не начинала бы гражданскую войну, а уехала куда-нибудь, работать учителем, или там, погодой заведовать…

— А всё-таки, — предложила Денкейн, — если собрать какую-то коллегию от всех сословий, поставить перед ними проблему. Как изменить общественное устройство так, чтобы никому не было слишком плохо?

Фессон вздохнул.

— Может быть ты видела, что по всей стране у нас натыканы культовые сооружения. И в них имеются статуи одного известного тебе жеребца. Правда, они часто совсем на меня не похожи, но это не важно… Боги не советуются со смертными, что и как им делать, а выражают свою непререкаемую волю. И хотя процентов десять населения, включая тех же купцов и студентов, понимают, что я никакой не бог; то для всех прочих власть должна быть окружена ореолом непогрешимости. Авторитет, понимаешь?.. Вот Алое, когда пришла к власти, половину правительства старого сохранила, хотя по совокупности заслуг, их на ближайшей сосне надо было повесить. А почему она так сделала? Потому что их все знали и слушали. Во многом благодаря этому она и удержалась: те, кому надо, поняли — с ней можно иметь дело. Теперь представь, что я назначу тебя завтра наместницей в любую провинцию. Будут твои приказы выполняться? То есть лично твои — может и будут, потому что все знают, чья ты дочь, и что ты можешь мне нажаловаться, и тогда будет больно… А какой-нибудь твой сверстник будет только в бессильной злобе строчить циркуляры, которые будут саботировать эти матёрые волчины в шкуре зебр.

— Но разве обычные номархи не могут тебе жаловаться? — спросила Денкейн.

— Могут, конечно. Если случилось что-то из ряда вон… А если, по сути, я буду вместо него управлять номом, а он будет при сём «наёмным плакальщиком», зачем мне такой наместник?.. Но не расстраивайся: обычно с годами тот вихрь, что бушует под вашими симпатичными чёлками, успокаивается, и вы становитесь полезными членами общества, принятыми в приличных домах. А взрослым зебрам это всё объяснять не надо. Может, на интуитивном уровне, но они это чувствуют.

Кобылка подумала, что отец не упомянул ещё фактор лени, но промолчала — она и так выбрала уже сегодня лимит дерзостей на год вперёд.

Когда Денкейн вернулась к себе, её встретил лакей, стоящий у входа.

— Госпожа, вас ожидает княгиня Олиди. Я позволил себе проводить её в гостиную, и подать напитки.

— Молодец, — на автомате сказала Денкейн, торопливо вспоминая, что это за княгиня такая, и что ей может быть здесь нужно… Блин, да это же Фиалка! То есть её единокровная сестра, которая недавно вышла замуж за князя Олиди, и взявшая, естественно, его фамилию.

Несмотря на то, что Алое неоднозначно относилась к падчерице, сёстры дружили, хоть и немного завидовали одна другой. Денкейн завидовала тому, что Фиалка была законной принцессой, к ней все относились с подчёркнутым почтением, и она даже имела, хоть призрачные, но права на трон. Фиалка же в свою очередь завидовала, что сестра может ходить в обычную школу, а после занятий бегать где вздумается, дружить с кем захочет, сморкаться мимо платка, и вообще вести образ жизни нормальной зебры из хорошей семьи. За Денкейн не ходило постоянно пять церемонимейстеров, разъясняя, что можно делать, а что нет. Кроме того, как волшебница, Денкейн была в несколько раз сильнее сестры, а их достижения на научном поприще вообще нельзя было сравнить, так как у Фиалки никаких научных достижений в жизни не случилось.

Впрочем, они радостно обнялись, после двух лет разлуки.

— Ну как ты? — спросила сестра.

— Да ничего, всё понемногу, — ответила Денкейн. — Работаю на кафедре по изучению мельчайших организмов над довольно важной темой. — Но вспомнив, что про вирус никому ничего говорить нельзя, она тут же поправилась, перескочив на свою вторую работу. — По ферментации сена и зерна. Это весьма важно, так как…

Через полминуты Денкейн заметила, что сестра таращится на неё совершенно оловянными глазами, не понимая ни слова.

— Вобщем, разрабатываем рекомендации по сохранению жратвы, — закруглила вопрос Денкейн. — А ты какими судьбами здесь?

— Родители вызвали, — пояснила сестра. — Нас обоих. Муж-то пошёл сейчас по всяким чиновникам, ему надо вопросы порешать, а мне вроде как и нечего делать. Родители, кстати, здесь?

— Ага, — кивнула Денкейн, — я как раз сейчас была у отца.

Тут она немного смутилась, ибо получалось нехорошо: для какой-то бастардки Фессон нашёл время, чтоб поговорить по душам, а законная дочь побоку. И вообще её выдали замуж за тридевять земель. Хотя тут, скорее, «заслуга» Алое… Впрочем, Фиалка ошибке сестры не придала значения, и продолжала:

— А вообще у нас не очень. Я ведь практически на руины приехала, когда только вторжение грифонов закончилось. И старый князь, свёкор мой, как назло, помер. Пришлось нам с мужем всё тянуть. А он же добрый, всем старался помогать. Тому даст налоговую льготу, этому — денег. Так и высвистело всё моё приданное непонятно куда… То есть я, конечно, не жалуюсь: видела б ты, как там народ живёт — плакать хочется. Я в конце-концов не выдержала, написала отцу тайком от мужа: «помоги нам, а то скоро твоя дочь сама будет гнилое сено жрать.»

— Ферментированное, — машинально поправила Денкейн.

— Да, точно… Ну, отец помог — прислал немного денег, освободил от налогов на два года. Вобщем, поправили ситуацию. А месяц назад пришла официальная бумага, что нас вызывают в столицу. И приписка внизу почерком матери, что-де, не волнуйтесь, мы вами довольны… Ещё бы, — Фиалка хмыкнула, — если б после всего родители были недовольны, я бы сильно обиделась.

В этом месте Денкейн подумала, что королева, если б захотела, могла бы придраться к чему угодно. Но озвучивать это не стала, ибо для всякого ребёнка мать есть мать, даже если это Алое.

— Хотя по обстановке, — продолжила Фиалка, — нам уезжать сейчас не стоило, но ты же знаешь маму: если она чего-то хочет, награду, например, выдать — не надо её расстраивать.

Денкейн покивала: в конце-концов она, скорее всего, пристрастна.

— А у меня есть ещё одна новость, — сестра подмигнула, — сама несколько дней назад в дороге узнала. Я беременна.

— Ах вот в чём дело, — воскликнула Денкейн, — я-то смотрю, у тебя энергетический профиль изменился. Сначала значения не придала: он же меняется с годами… И кого ждёшь?

— Не знаю, не могу я это определить. Может ты?.. Или я мать попрошу.

«Если она захочет с тобой возиться», — подумала Денкейн, а вслух сказала:

— Да чего там, давай я. — На секунду сосредоточилась, — мальчишка.

— Здорово! А как ты так лихо?

— Ну, я ж как бы биолог, — даже немного обиделась Денкейн. — У нас на факультете это все могут, иначе там и делать нечего.

— Понятно… Это, знаешь, даже хорошо, что мы приехали в столицу. Накуплю всяких игрушек, теперь я знаю, каких…

И Фиалка пустилась в пространные рассуждения о воспитании жеребят. Тут уже пришла очередь Денкейн хлопать глазами.

«Неужели это мне тоже предстоит? Да ну, нафиг...»

Отец вобще-то намекал ей, что пора, и даже открытым текстом предлагал найти мужа из титулованной семьи, если она сама затрудняется, но кобылка отшучивалась, что вот-де мачеха до пятиста лет ходила незамужней, и мир не перевернулся.

— А то у нас, — продолжала Фиалка, — после этой дурацкой войны, бывает, на ровном месте нехватка возникает. Муж хотел указ писать — а не на чём: весь маркированный пергамент и папирус сгорел, а новый пока не подвезли. Пришлось нам вдвоём с княжеским магом сооружать печати, вроде: «написанному верить».

«И с вторжением этим ерунда какая-то получилась, — вновь подумала Денкейн. — То что разведка проспала, и войска как раз ушли на манёвры, это, в принципе, нормально. Это не невезуха, а работа разведки грифонской. А вот что после этого никто не лишился головы, и даже, насколько я знаю, не разжалован в солдаты — вот это предельно странно. Не торчат ли из-за этого вторжения чьи-то полосатые уши?»

Кобылка помотала головой, прогоняя дурацкую мысль.

«Да нет, не может быть. Просто мачеха взяла с грифонов большой выкуп, а получив много золота, она, обычно, добреет… Отец тогда сказал трогательную речь, насчёт того, что меры будут приняты, дабы такое не повторилось, и, хотя мёртвых не вернуть, пострадавшие не останутся без вспомоществования.»

На место была «командирована» Фиалка с большим приданым. Сестра тогда даже мимолётно позавидовала: ей-то самой и десятой доли такого богатства не достанется.

«Что ж, — подумала Денкейн, — наверно, можно и так помогать, почему нет. Соседним княжествам, наверняка , тоже что-то досталось, только мне об этом не докладывали.»

— Поэтому я теперь даже вина не употребляю, — сказала гостья, — твои друзья-учёные пишут, что беременным нельзя. Чушь по-моему, но рисковать не хочу.

— Это правильно, рисковать не надо, — согласилась Денкейн. — Что у вас ещё нового?

* * *

Фессон достал шахматную доску.

— Сыграем?

— Давай. Только скучно уже стало играть в обычные шахматы. Они довольно примитивно отображают суть военных действий. Я подумала: можно перед ходом бросать кости. Например, если ходит рядовой, и выпало от девяти до двенадцати, то он движется на одну клетку дальше. Если три или четыре — на одну клетку меньше*. Если выпало «один-один», то пропускает ход, а если он зашёл уже за середину доски — переходит к неприятелю.

— Это хорошая мысль, — похвалил Фессон, — но только надо сначала разработать эти правила, да чтоб я их запомнил. А пока давай сыграем по старым… И кстати, хочешь сказать, ты не будешь пытаться эти кости заколдовать?

— Как ты мог подумать такое обо мне?..

Они расставили фигуры, и через несколько ходов Алое сказала:

— Итоги подведём. Итак, за два с половиной года на разные программы лояльности населения мы потратили без малого тысячу двести талантов золота. Таких расходов казна не несла с тех пор, как… А вот никогда не несла. За это время доходы храмов выросли на четверть, во время эпидемии, замечу, вполовину. Цены подскочили на десять процентов, а производство предметов роскоши — на сорок пять…

— Иными словами, — сказал король, — наши меры совершенно неэффективны.

— Ну, не то чтобы совершенно, но да: неэффективны.

— Хотелось бы знать почему: мы вкладываем не в то направление, или они в принципе не могут быть таковыми?

— Не знаю, милый. — Алое повела плечами, — но я точно не готова за проверку каждой гипотезы платить по семьдесят тонн золота… Блин, я же хотела быть добрее, но не получается.

— Можно выбрать «опытную» провинцию. Это будет сильно дешевле. Я даже знаю, кого можно назначить ей управлять.

— Дочь твою? — тут же догадалась Алое. — Не думаю, что это хороший выбор. Она не сумеет управлять: она не воспитывалась как принцесса. Охотно верю, что она легко возглавит институт — у неё голова под это заточена. Возможно, даже, армейский корпус — после пары лет в академии… А орать и материться я её за пару месяцев научу, если вдруг она не умеет… Но она не сможет договариваться с дворянскими домами.

— Надо ли? — Переспросил Фессон, — если мы собираемся строить новое.

— А как ты это себе представляешь? Куда они денутся из провинции? Ты их административно вышлешь? Ведь если они останутся, то Денкейн утонет в этом болоте, какой бы бюджет ты ей не дал. Это, значит, раз. А два — если всё-таки вышлешь — то это получатся рафинированные, полигонные для неё условия. А мы же собираемся строить нечто жизнеспособное? Что же это за система такая, из которой некто всемогущий постоянно должен вычищать разных меркантильных сволочей? Такая структура и пару поколений не протянет, ибо они с визгом будут лезть во власть, как было всегда, и видимо, всегда будет…

— Умеешь ты поддержать, — буркнул жеребец. — Шах тебе.

* В мире пони другая доска и другие фигуры. Помянутые игральные кости потом эволюционируют в игровой волчок. Благодаря его наличию, игра в шахматы «сам с собой» в том мире не является таким странным занятием, как у нас.

Нашёл несколько подходящих фотографий зебр, как я их представляю, если б они были зебры-зебры:

Алое

Фессон

Моарей

— Да вы присаживайтесь, — сказала Алое, — не стойте столбом.

Заинструктированные Денкейн досмерти, два молодых жеребца, её соученика, молча опустились на стулья. Сама кобылка коротко поклонилась, передала мачехе свиток и тоже села.

Королева дотронулась копытом до папируса, и он на миг засветился жёлтым светом. Жеребцы удивлённо переглянулись, но Денкейн и ухом не повела. Она знала, что зеброкорн так читает. Наступила пауза на пару минут.

— Ну что я могу сказать… Прежде чем приходить ко мне, вы бы отправили этот проект Фиалке на рецензию. Срочная почта до Запустынья доходит всего за десять дней, — с ноткой гордости заметила Алое. — Твоя сестра училась управлять государством и уже имеет практический опыт.

Заметив, что Денкейн заёрзала, королева пояснила:

— Нет, ты не глупее её. Просто у тебя другая область профессиональных интересов. А она бы смогла указать на очевидные дыры в вашем проекте. Некоторые службы вы просто не включили, например, ту же почту. Или, что меня особенно удивило, санитарную службу… Нет, я понимаю, что вы просто забыли, а не хотели уморить как можно больше зебр. Потом, с чего вы решили выкупать на рынке рабов — за мои, между прочим, деньги — и отпускать их на свободу? Мысль, конечно, благородная, но с чего они будут вам подчиняться? А если будут, то им придётся платить. Вам разве мало свободных малоземельных крестьян? И отсюда вытекает следующая ошибка — ваша продукция, которую вы планируете продавать, будет дороже, чем у других. Вы можете реализовывать её в крупных городах, упирая на то, что она произведена исключительно свободными, тогда её купят. Но у вас вырастут издержки на доставку… По вашим лицам я вижу, что об этом вы не думали, а зря. Потом, этот ваш коллегиальный орган управления. Во-первых, к нему в пару нужен оперативный орган по военному образцу. Во-вторых, не прописан регламент. Как быть, если кто-то заболел, уехал или умер?.. Вобщем, если не хотите дёргать Фиалку, поймайте третьего помощника четвёртого заместителя канцлера, поставьте ему кувшин вина, и пусть он вас проконсультирует. А ко мне больше не приходите с такими бумагами, не позорьтесь.

— Отец мне советовал, — сказала Денкейн, — минимизировать участие старой бюрократии.

— Есть некоторая разница, — жёлчно ответила Алое, — между «минимизировать» и «совсем игнорировать». Или тогда пишите Фиалке… Но в целом, — королева попыталась тепло улыбнуться, но с непривычки не очень получилось, — вижу, что вы в самом деле работали, и это для вас не пустой звук. Вы можете идти. А ты, — она указала на падчерицу, — пока останься.

Когда гости вышли, королева спросила:

— Скажи, а почему ты пришла с этим ко мне, а не к отцу? Ты же знала, что я могу и наорать, и выгнать, и кое-что похуже.

— Ну, — кобылка вздохнула, — я переоценила наш проект. Думала, он очень хороший, и решила подвергнуть его сразу суровой проверке. Отец-то мог мне подыграть…

— Это правильно, — задумчиво сказала Алое. — Поэтому, в качестве награды за смелость, я укажу на самую главную твою ошибку. В этом свитке не расписано как вы, управляющий состав, планируете делить доходы — а я думаю, что они у вас всё-таки будут, хотя и небольшие… Да, я знаю, что сейчас ты мысленно фыркнула. Можешь не признаваться в этом… Вы неминуемо перегрызётесь, когда дело дойдёт до денег. Не ты, разумеется. Ты просто не знаешь цены деньгам, у тебя никогда не было с этим проблем… Вас в этой республике золотого копытца в совете будет два десятка. А нас с Фессоном всего двое, но две трети наших размолвок происходит из-за денег. Это при том, что мы на многое смотрим одинаково, бюджет у нас общий, и мы состоим в интимной связи. Ничего этого у вас нет, а в таком большом коллективе, по-любому возникнут группки… Короче, бросай ты эту демократию и переписывай документы под себя…

— И всё-же я рискну, — вздохнула Денкейн. Поклонилась и вышла.

— Удивительно, — сказала в пустоту Алое, — что из всего нашего потомства, больше всех похожа на меня та, которой я не мать.

* * *

Фессон, сидя у стола, сочинял какую-то бумагу.

— Что пишешь?

— А… Правлю примерный устав для «вольного города». Чиновники наши, как обычно, вместо дома спроектировали большой шалаш.

— Зато уж дочь твоя расписала целый воздушный замок, — хмыкнула Алое. — Если найти среднее, будет то, что надо…

— Да? А ты копию не сняла?

Королева тряхнула копытом, и на стол брякнулась копия свитка.

— Наслаждайся. Что ещё у нас нового?

— Оказывается, уже пару недель аудиенции ждёт посол одного из Эквестрийских царств. Ну как, царств — по нашим меркам, это даже не княжество… Они там почему-то уверенны, что мы с тобой мечтаем всеми четырьмя ногами влезть в их внутреннюю политику, а до сих пор не сделали этого потому что… Ну, не знаю: не нашли на кого опереться на континенте. И это племя согласно представлять наши интересы, а взамен… Вобщем, если не кривляться, то — ярлык на управление всем, до чего смогут дотянуться, и еще пару корпусов, и флот…

— И шерстяную попону им на круп, чтоб ничего не отморозить, — подхватила Алое, — думаю, не надо говорить, что этого не будет никогда.

Жеребец покивал:

— Всё-таки какой-то культурный обмен можно устроить. Вот, например, если мы собираемся дать какие-то послабления народу, то можно часть наших преступников, в основном, политических, туда высылать навсегда.

— Ага, эти висельники там их всех научат, кого надо ненавидеть, и почему… И потом, при первом обострении — а эти ж все царьки, у них настроение меняется, как летний ветер — при первом обострении их всех продадут там в рабство. Гуманнее будет их тут убить, и не мучить.

— Да, наверно, ты права, — согласился Фессон, — но в процессе этих раздумий, мне вот что пришло в голову: а почему нас восемь?

— Что?

— Говорю, почему нас изначально было восемь?

— Ну, это вопрос, ответ на который: «потому что». Отчего на Эквусе три континента, почему в Зебрике два основных горных массива, а пустыня только одна?

— То есть, нас могло с таким же успехом быть и девять, и больше?

— Разумеется. Кто-то мог погибнуть в детстве. Но если это и было так, то их закопали без малого тысячу лет назад, и на современность данный факт никак не влияет.

— А если не закопали? — Предположил Фессон, — а просто некто захотел жить подальше от нас? Мы — довольно беспокойные соседи, если подумать.

— Ну, это скорей гимнастика для ума, — пожала плечами Алое, — я могла бы «закрыться» от тебя, как, надо полагать, и ты от меня, если б я только точно не знала, где тебя искать… Если эти отшельники сознательно «ушли в затвор», то с военной точки зрения, выйдя из такового, будут сами выбирать время и место удара. С другой стороны, развернув масштабные поиски, мы сами спровоцируем их на драку, вынудив защищаться… Белые начинают и проигрывают. Разумно поэтому ничего не делать, тем более, что нет никаких доказательств вообще наличия предмета поиска… Или всё-таки есть?

— Есть одно, хотя косвенное… Ты помнишь своего предшественника, чьё имя ты высочайше запретила к упоминанию?

— Разумеется, — Алое повела плечами, — мы, увы, не были представлены. Вдруг бы принц влюбился в дочь горшечника, и жил бы долго и счастливо… В кладовке для швабр. Также, на его счастье, мы ни разу не виделись во взрослом возрасте — он сбежал из столицы за неделю до моего прихода — бросив войска и лояльную часть Гильдии. Но я была хорошо информирована.

— А что ж не попыталась его взять? — подколол муж.

Королева отбросила чёлку назад.

— Я могла, конечно… Телепортироваться прямо во дворец, устроить махач с половиной Гильдии в густонаселённом городе. Маги — это, конечно, не религиозно обработанная пехота, они сильно себе на уме, и не стали бы переть на меня толпой, и всё равно… Я импульсивная, да, но не больная на голову. Подумала, пусть бежит, хрен с ним.

— А куда, как думаешь, он делся?

— Прости, милый, но всю жизнь думала, что к тебе… Ибо за неделю, которую я потратила, чтоб добраться до его личных вещей, взять след, и послать по нему смерть, он мог успеть в три места: самостоятельно повеситься на мачте, пересечь пролив и укрыться у Моарея, или каботажным путём добраться до тебя. Первый и второй пути не очень отличаются, ибо, хотя в ту пору Моарей ещё не был настолько двинутым, но на любую дерзость, которую неизбежно спорол бы принц, способен был ответить лёгким, однако, летальным движением копыта. И беглец не мог этого не знать… А вот ты не в пример более дальновидный политик.

— Ну, вобщем так оно и было, — не стал отпираться Фессон, — я, конечно, внимательно наблюдал за всем этим бедламом. И думал, как бы выманить к себе принца. В случае серьёзной войны с тобой, я смог бы консолидировать вокруг него лоялистов, прежнюю знать, просто всякую сволочь, придав войне видимость законности… И вот — было это за пару недель до бегства принца — сижу я в ванне, отдыхаю. Красивые кобылки носят мне вино, а я размышляю, с какого бы вида массажа начать…

— Старый развратник, — пробормотала Алое.

— Ага, я такой… И тут со мной выходит на телепатическую связь некто магистр Обрей. Наверно, помнишь такого.

Королева поморщилась.

— Да, я училась у него.

— Угу… Из любопытства, что некто не из бессмертных сумел это сделать, без моего явно выраженного согласия, я ответил. Обрей попросил дать убержище принцу и нескольким его приближённым. Мы договорились о способе эвакуации. Думал, что он тоже присоединится к своему господину, и даже предвкушал умные беседы, но… Ты потом убила его.

— Поверь, я сожалела об этой потере, — буркнула Алое. — И дала бы ему капитулировать на почётных условиях, но полагаю, что предчувствуя приближающуюся дряхлость, он просто предпочёл погибнуть в бою… Так что там с принцем-королём?

— Как было договорено, он прибыл в ближайший к столице порт, где его ожидала флагманская бирема «Жемчужина запада». Я выслал два корабля для эскортирования, но утром был туман, и эти болваны заблудились, опоздав на несколько часов. «Жемчужина» не стала ждать, выйдя в море, как только видимость нормализовалась. Больше её никто никогда не встречал. Хотя бирему искали сначала два корабля, а потом ещё десяток.

— Да, я тоже искала, — кивнула Алое, — даже не столько принца, сколько свой флагман. Очень хорошая и дорогая была посудина.

Фессон кивнул:

— Давай же подумаем, что могло случится с одним из сильнейших военных кораблей с лояльной, хорошо оплаченной командой, которой, в отличии от других, никогда не задерживали жалование. В тихую погоду, в проливе, который известен всем капитанам, как свои четыре копыта; притом, что идти можно было просто ввиду берега, и ребёнок бы не ошибся… С кораблём, на котором находилось полдесятка ведущих магов, сверх штатной команды. Где было довольно шлюпок. Притом ни в одном матросском кабаке, как мне докладывали, не болтали о крушении «Жемчужины запада», что неминуемо бы имело место, если б спасся хоть кто-то… То есть в море, разумеется, бывают любые чудеса, но если задаться целью описать самый безопасный вояж из возможных, то он был бы похож на последний рейс «Жемчужины».

— Анекдот такой есть. Один купец говорит другому: «у меня сундук с товаром украли.» Другой спрашивает: «к страже не обращался?» «Обращался, говорят — не они.» То есть, если ни ты, ни я тут ни при чём, остаётся Моарей. Видно, как-то пронюхал про эту операцию.

— Я предупреждал Обрея, что знать должны только он, я и принц. Даже экипаж «Жемчужины» до последнего момента был не в курсе, кого повезут и куда… И если фантазировать, то судно, ведомое запаниковавшим беглецом — ведь эскортные корабли не пришли — могло направится куда глаза глядят. И найти там неизведанную землю…

— Нет, это ненаучная фантазия, — перебила Алое. — Неизвестная земля в двух-трёх днях пути от Зебрики? Не может быть… Чтоб не громоздить сущности, самый простой вариант такой: он в самом деле запаниковал, и повёл корабль в стороне от обычных путей. Ну и нарвался на риф, ни на одной карте не отмеченный. А почему об этом не болтали… В конце-концов, могли все и потопнуть. Да и вообще, у тебя что, в каждом кабаке по соглядатаю было? Ведь нет?

Фессон покивал, но всё равно остался задумчив.

— Да никуда я не пойду! — возмутилась Алое. — Пусть сюда идут и тут играют! Одурели они, что-ли?

— Но я уже сказал, что мы придём… — Ответил Фессон, — да что тут такого? Ты разве в театре никогда не была?

— А вот не была, — огрызнулась Алое. — В детстве денег не было, а потом — времени. У меня была придворная труппа, но я вскоре разочаровалась. Смысловая нагрузка у этих пьес довольно быстро «закончилась». Там десяток сюжетов всего, если не считать про любовь страдания всякие.

— Зато нас подданные увидят. А то тебя, например, они видят только в тронном зале, когда ты сидишь, как изваяние, или в кабинете, откуда их, в полуобморочном от страха состоянии, выносят.

— Вот и хорошо, — буркнула Алое, — должен же хоть кто-то изображать недостижимое божество.

— Ну представь, что я за тобой ухаживаю, и пригласил тебя в театр.

— А меня как будто мама не пустила, — рассмеялась кобылка. — Ну ладно. Но если они плохо будут играть, то они у меня потом будут петь. Тонкими и злыми голосами.

— Они постараются, — заверил Фессон.

— А я, ты не поверишь, — потупила глаза королева, — написала тогда сама пьесу. Но режиссер мне сказал, что такое не сыграть, разве только я лично буду обеспечивать «декорации» в виде объемной иллюзии. А мне, понятно, было чем заняться…

— Режиссер выжил? — деловито поинтересовался Фессон.

— Да. Я тогда была молода и благосклонно выслушивала все мнения, в том числе и нелестные… А издать её в виде книги, я почему-то постеснялась.

— Удивительное дело, — согласился король, — сейчас-то ты ничего не стесняешься. Она сохранилась? Пьеса?

— Увы нет, потерялась где-то. Но если вкратце: два товарища отправляются в трудное путешествие, чтоб найти некое оружие и спасти свою родину от завоевателя. В процессе один ожесточается, и второй понимает, что ему нельзя доверить ужасную власть, которую даёт то оружие, но и убить, или бросить в пропасти он его тоже не может — они ведь друзья… А много лет спустя я поняла, что написала пьесу о себе. Только все мои друзья давно мертвы, и меня некому останавливать. А ещё спустя годы, поняла, что и не надо останавливать. Потому что завоеватель уже пришёл и остался здесь. Иначе, в каждом поколении будет приходить новый, и бардак никогда не кончится.

Фессон криво улыбнулся.

— Сейчас-то ты, небось, «старую себя» ещё и выслала бы за крамолу.

— А как же, — кивнула Алое, — на вершине может быть только один. Ну, двое, если это семья… Слушай, я всё хотела спросить, раз уж про театр говорим: вот ты с гладиаторами этими возишься, нахрена это? Неужели так интересно? По моему, стократ интереснее между собой тренировочный бой провести.

— Это безусловно так… Но ведь в итоге выйдет, что на всю Зебрику два боеготовых мага: ты, да я, да мы с тобой. А с помощью этих боёв, где они, кроме шуток, рискуют головой, поддерживается школа военного волшебства. Ты же помнишь «вторжение» грифонов? Когда маги, вроде ходившие на военные кафедры, ничего путного так изобразить и не смогли? А если у нас появится настоящий враг? Мы, хотя бы, на базе этих гладиаторских школ, сможем развернуть учёбу боевых магов. То же и с простыми гладиаторами-мечниками. Я стараюсь, чтоб искусство фехтования не выродилось в махание проволочными рапирами.

— Чем-чем? — не поняла королева.

— Парадными шпажонками. — Пояснил Фессон, — может помнишь, столичные дворяне лет пятьдесят назад массово начали носить такие узенькие, толком не заточенные клинки. Нормальный меч им тяжёл, видите ли, стал. Ну, я пресёк эту тенденцию.

Алое хмыкнула:

— Я как-то не присматривалась, что они там таскают. Против этого, — она на несколько секунд призвала из небытия свой жуткий чёрный хопеш, коий, в отличии от бронзового, рубил любой стороной, — оно всё равно не играет. Вот уж сподобила Тарна… Мне иногда немного стыдно его доставать. Окружающие спросят: «девушка, из какой геологической эпохи вы выползти изволили?» А мне и ответить нечего.

Фессон засмеялся.

— А серьёзно, по мировоззрению ты гораздо дремучее меня, хотя я на полтора века старше… Ну вот и меч тебе такой достался, чтобы всем было видно: это злобная ретроградка…

— Я не злобная. — Сказала Алое. — Я строгая, но справедливая.

* * *

Вечером , идя по набережной реки, Алое сказала:

— Да , ты был прав, когда мы бы ещё так погуляли… Может, сбежим от охраны? Нырнём в речку! То-то будет паники!

— Так нельзя, — строго сказал Фессон, — за утрату объекта охране светит трибунал. И ты первая их накажешь…

— Вот ты старый сундук, нет в тебе никакой тяги к приключениям, — пробормотала Алое, — нашута нам вообще эта охрана?

— Так ты же сама настояла, — удивился Фессон. — Мол, когда номарх из Зажопинска въезжает в столицу с двумя сотнями солдат, а король ходит всюду с единственным секретарём, а то и вовсе один — подданным непонятно, кто тут вообще главный. И я согласился, что в этом есть рациональное зерно…

Алое развернулась к невидимым в темноте бойцам.

— Приказываю: снять периметр, отправляться в расположение, доложить командованию о выполнении задачи и о том, что я разрешила дать вам увольнение до завтрашнего вечера… Теперь нырнём? — Уже нормальным голосом спросила она.

— Вода грязная. Давай, может, в чистый источник…

— Давай.

Алое открыла портал на далёкий южный остров. Формально, это была территория драконов, но они бы, пожалуй, не обиделись, если б узнали…

У смертных много нужных и ненужных атрибутов. Например, рецепторы холода. Сотни тысяч штук, хотя хватило бы одного на квадратный сантиметр кожи. Но бессмертные могут управлять своей болью, иначе они были бы совсем плохими богами…

Королева зашла под водопад, льющийся с ледника и преломляющий свет уходящего солнца — здесь ещё был день. От лютого холода она закатила глаза, но снизила чувствительность тела.

Разумно сконструированное существо, априори должно быть способно оценить риск повреждений и даже смерти. И оно одно должно решать: стоит ли идти на этот риск ради достижения цели, а не подчиняться в решениях своей недоразвитой нервной системе. Такую нервную систему можно и вовсе рассматривать как паразита, проросшего в многоклеточный здоровый организм… Поэтому аликорны были бесстрашны.

— Сможешь исполнить супружеский долг под этим водопадом?

— Может, я отправлю этот водопад куда-нибудь подальше? — предположил Фессон, с большим неудовольствием глядя на ледник.

— Нет, друг мой, сегодня играем по моим правилам. Я подумала, может, Тарна не даёт нам сына-аликорна оттого, что мы любимся на шёлковых простынях? И такое жертвоприношение её устроит?

— Думаешь, она садистка, и ей нравится наблюдать за чужими страданиями? — спросил Фессон,- холодно-то как, однако! Надеюсь, эта жертва принесёт плоды… Ух, ё!

А когда всё закончилось, он спросил:

— Знаешь, я конечно не биолог, но мне почему-то показалось, что ты не могла сегодня зачать.

— Не могла, — согласилась Алое, — но во-первых, какое это имеет значение для Тарны, а во-вторых, должна я была над тобой поиздеваться?

Жеребец передёрнулся.

— Ладно. Теперь я подумаю, какую подлость тебе учинить.

Она поцеловала его в щёку.

— Не обижайся. Но мне стало казаться, что Тарна просто не понимает наших эмоций. А если она увидит в нашей памяти такое сумасбродство, то осознает, насколько важен для нас этот ребёнок, и смилуется… — Алое вздохнула, глядя на заходящее солнце. — Нас с тобой уже не исправить, мы слишком старые. А Денкейн… Что Денкейн? Она не зеброкорн, и даже если создаст нечто, на смену ей придут такие как я, и всё испортят… Кстати, есть ещё вариант, когда у нас ничего не выйдет. Власть ведь может быть и тайной. Это сейчас подданные могут нас увидеть, а кое-кого, — она насмешливо подмигнула, — ещё и пощупать. А если мы будем обитать в каком-то якобы другом мире; так, чтоб угроза расправы висела над всеми постоянно, однако, не была конкретной, и не подменяла собой управленческую пирамиду с законом, как бывало у того же Моарея или Такритты…

— Так это, — перебил Фессон, — тогда и со щупаньем ничего не выйдет, и вина не выпить?…

— Ну, разве только со мной, или с зеркалом. Или если ты собутыльников своих потом будешь ликвидировать. Хотя даже на мой первобытный взгляд, это перебор… Кстати, помнишь, как мы познакомились?

— В смысле: вообще, или перед тем, как стать любовниками?

— Перед тем, как.

— Помню, конечно. Во время этого глупого нашествия кочевников я поинтересовался: не нужна ли тебе помощь? А ты ответила…

— Я ответила, что ты там не нужен — сама хорошо умею убивать. А ты спросил: разве мне не хочется разделить с кем-то то бремя, которое ляжет на мою совесть? Я тогда как будто немного проснулась, впервые за много лет вспомнив, что она у меня есть… И хотя моя совесть по прежнему подаёт очень слабые признаки жизни, но всё же я надеюсь, что стала несколько более милостивой, чем раньше.

— Знаешь, — Фессон улыбнулся, — когда-то мне приснилось, что у меня жена — аликорн. Мне было лет пятьдесят. Так как единственной кандидаткой выходила Такрита, то проснулся я не в лучшем расположении духа и сразу, хотя и в шутку, начал строить планы по захвату власти… Короли, как известно, играют свадьбы только по расчёту, а женится на верховной жрице Оракула Высочайшей Горы могло придти в голову только очень больному жеребцу.

Алое деланно засмеялась — она этого не помнила. Однако заметила:

— А у нас неплохой вышел брак по расчёту.

Несколько лет спустя.

— Вобщем, для подавления беспорядков пришлось вызывать военную команду, — глядя в пол сообщила Денкейн.

— М-мда. — Сказала Алое. — Я думала, что деньги послужат причиной крушения вашей «республики золотого копытца»… Впрочем, они и послужили. Только в данном случае не недостаток, а избыток.

— Но почему «крушения»? — Робко поинтересовалась кобылка. — Выпороли несколько смутьянов, так что с того? У нас в королевстве такое каждый день хоть где-нибудь да происходит.

— Да потому, — пояснил Фессон, — что мы давали деньги, дабы благодаря этому пороть не приходилось. А если всё равно приходится, так зачем платить больше?

— В самом деле, — сказала королева, — я сопоставимые суммы тратила на Загорье в первые годы, когда только туда зашла. Притом что это была провинция со стотысячным населением и территорией в три дня пути от края до края… Нам просто было интересно: что произойдёт, если дать общине в достатке земли, самые лучшие инструменты, школу и всё в таком духе. То есть, все желания мы, конечно, удовлетворить не смогли. Да это и невозможно. Я вот, например, — то ли в шутку, то ли всерьёз сказала Алое, — всю жизнь мечтала о бриллианте размером с конскую голову. Но его у меня так и нет… А насчёт итогов — мы увидели. В конце-концов, для лечения от пресыщенности нужна будет воинская команда.

— Вот скажи, — не скрывая раздражения спросил Фессон, — ты же сильная магичка. Почему ты не отвела этих смутьянов по одному за сарай и не избила там до полусмерти? Не верю, что ты могла не знать, кто мутит воду… Это незаконно, да. Но если б я, или жена, в своё время думали, что законно, а что нет, то так и остались бы старшими куда пошлют. А ты же собиралась, вроде, строить что-то воистину новое? А в таком деле нельзя не начхать на замшелых идиотов. А там или победителей не судят, или, в случае поражения, последствия смертельны… Извини, говорю с тобой, как со взрослой. Ты же взрослая?

Денкейн вздохнула:

— Я надеялась на здоровые силы в общине. Что им объяснят всю непродуктивность их действий, а если надо — то вразумят…

— Объяснили?

— Нет.

— А ещё у тебя в доме было две ванны, — в полголоса заметила Алое, — с точки зрения крестьян, это жуткое непотребство. И ещё ты жила со своим приятелем незамужняя… Ну что ты так удивляешься? У нас, конечно, были источники информации. Даже если б и не было — ты молодая, здоровая кобылка, странно, если б получилось иначе. А надумай ты выйти официально замуж, наверняка бы поставила в известность нас с отцом… Да, я тоже в своё время жила с кем ни попадя. Но при этом не забывала лупить за сараем всех недовольных этим фактом. Ошибочно думать, что окружающие ничего не видят или не соображают. Так можно только если тебе от них ничего не надо. А если всё же надо, то следует оценивать свои поступки… Поэтому «республика» объявляется распущенной.

— Но я… Мы… Может быть…

— Нет, довольно. Цени хотя бы то, что я там никого не убила. Ведь это можно трактовать как покушение на королевскую семью… По размышлению, мы решили не отбирать в счёт долгов инструмент или землю. Пусть остаётся всё как есть. Но и никаких дотаций больше не будет. Если они хотят, чтоб и далее в посёлке была школа, то пусть оплачивают учителей сами. Впрочем, я вижу, что большинству зебр образование только во вред. А управлять поселением будет обычный чиновник. Мы уже подобрали. И сотню солдат отправим с ним на первое время, а там будет видно.

Денкейн опустила голову ещё ниже.

— Можно, я хотя бы попрощаюсь? У меня там появились друзья…

— Конечно. Вот послезавтра вместе с ротой и отправишься.

— Но я… — Она умоляюще посмотрела на Алое.

— Хватит! — Повысил голос Фессон, — дискуссия исчерпана! Будет так, как сказала мать… Эм… королева. Ты не понимаешь, что тебя могут убить? И не надо говорить, что твои друзья смогут тебя защитить. Не смогут. Что и было продемонстрировано. Когда вернёшься, восстановишься на кафедре, а то там умных явно не хватает… Впрочем, тут я не навязываю, сама решишь. Но будь, пожалуйста, в столице…

Когда они остались одни, Фессон сказал:

— Ну, а что касается других проектов, то там спектр итогов широк. Начиная от «полный провал», и до «в принципе, сойдёт». Но там где «в принципе сойдёт», есть любопытная тенденция. Довольно быстро выделилась прослойка, сконцентрировавшая основные ресурсы и власть. По факту, они управляют поселениями. Можно назвать их «новыми дворянами». Они, правда, нихрена не умеют воевать, но зато хорошо умеют считать деньги. В нынешних условиях это , может быть, и важнее. И вобщем, какая нам разница, кто правит городами — главное, чтоб налоги исправно заносили. Но есть одна проблема: старое дворянство смотрит на это всё с непониманием и обидой. Мол, а как же мы? Нам вы никогда таких льгот не давали. И если прежние владетельные роды, за редким исключением, были надёжной опорой трону, не метя на пост выше канцлера или номарха, то что будет с новыми, я не знаю. Да они и сами еще не знают: куда ветер подует. Поэтому я думаю: что сумело выжить и развиться — пусть живёт, а нового заводить не станем. Если вдруг когда-нибудь случится чудо, и они смогут мудро управлять сами собой — то добро пожаловать во взрослый мир. А пока придётся нам за них думать.

Алое покивала:

— В целом же возвращаемся к старой доброй палке. Оно так как-то понятнее, надёжнее и проще. А успешным дожам, я считаю, можно будет потом дать дворянство, с выделением символического лена, или пусть покупают титул, чай, не бедные… Дело опять-таки не в том, что мне сильно хочется кого-то бить, а и вправду мы на пятитысячный посёлок Денкейн тратили какие-то совершенно неадекватные деньги. Которые при любом уровне налогов и урожайности, не отобьются и за сто лет… Хотя, справедливости ради, урожаи у них были хорошие. Придумывали какие-то новинки. Это надо внимательно изучить — может быть, что-то внедрим на общегосударственном уровне. Чтобы хоть не совсем зря деньги были потрачены.

Король пожал плечами.

— Да, это правильно. Но ты не старайся казаться хуже, чем ты есть. Скажи просто: будет хорошо, если зебры станут лучше питаться. Ничего стыдного в этом нет.

Алое сверкнула глазами, но тут же улыбнулась.

— Старые привычки, ничего не поделаешь. Да, это будет хорошо… Так вот, если мы на все города будем тратить столько, то просто убьём экономику, как своим идиотским дворцом в своё время убил её Моарей… У нас просто не останется резервов, чтоб затыкать дыры, а зебры, привыкнув, что у них всё есть, очень негативно отнесутся, когда мы скажем: «извините, мы просрали всю казну.» Поэтому, разумно правителям и дальше оставаться скупыми, умеренно вкладывая деньги в науку, сельскохозяйственные инструменты и в систему перевозок, чтобы в случае чего парировать голод. Если только, — она улыбнулась, — Денкейн не выбьет из тебя генеральные субсидии на свой институт… Не была б она твоей дочерью, я бы начала ревновать.

Много лет спустя.

— Здравствуй, отец.

— Здравствуй, Денкейн.

Пожилая зебра расположилась в уютном новомодном кресле, а королю досталось кресло старое, ибо под его рост новые ещё не выпускались.

— Ты неплохо выглядишь. Похудел.

— Спасибо, — кивнул Фессон, — я мучительно пытаюсь заниматься тренировками. Для меня это, знаешь, проблема. Поскольку довольно нелегко подобрать что-то, что я с трудом смог бы поднять, и чтобы оно меня не перевешивало. Или барьер, который нельзя мне перепрыгнуть…

Она рассмеялась немного надтреснутым смехом.

— Правду говорят, что мальчишки не взрослеют никогда. Это же я просто сделала тебе комплимент. Меня мачеха надоумила. Сказала, что тебе приятно, когда все восхваляют твою подтянутую фигуру, хотя на самом деле ты довольно грузен. И что прежде, чем тебе комплимент делать, надо самой в это поверить… Ну, об этом-то я в детстве ещё догадалась.

— Ты-то откуда знаешь, кто как взрослеет? — Притворно возмутился Фессон, — ты и замужем никогда не была.

— Да вот потому и знаю…

— Денкейн.

— Что?

— Не порти мне настроение. Я ещё немножко зацепил те времена, когда не существовало доспехов. И сало у жеребца — это была жизненная необходимость. Хотя, каюсь, как раз тогда у меня его не было. Для магов это считалось излишним… Впрочем, я рад, что ты нашла наконец с Алое общий язык. Не люблю, когда вокруг меня кипят какие-то, скажем прямо, отношения. Это сложно, мутно и никому не нужно. В семье должны царствовать любовь и взаимное уважение, иначе такая семья триста лет не сдалась.

— И что, — удивилась она, — вы с мачехой никогда не ссорились?

— Нам нельзя ссорится, — пояснил Фессон, — больно мы смертоносные. Поэтому, как только начинали рычать друг на друга, тут же прикусывали языки и расходились по разным комнатам минимум на час. Такой был у нас уговор. А потом опять сходились, и обычно, уже имели зачатки компромисса. А иногда просто занимались любовью. Так компромисс появлялся даже быстрее… Она ведь справедливая на самом деле, хотя и вспыльчивая.

— Я знаю, — кивнула Денкейн, — она даже простила меня за то, что я более сильный маг, чем все её дети.

— Это также и мои дети, — сухо сказал Фессон, — твои братья и сёстры.

— Прости. Но ты понял, что я имела ввиду.

— Да, я бы тоже хотел, чтобы у нас родился сын или дочь, подобный нам… Я бы даже согласился, чтоб жена изменила мне, если б итогом стало рождение зеброкорна, но увы, это ничего не даст. Алое не рожала до свадьбы, но у Такритты — это другой зеброкорн, ты её не помнишь — были дети. Обычные зебры, как и у меня, и у любого из нас.

— Почему это так важно?

— Разве ты не понимаешь? — Грустно улыбнулся Фессон. — Что будет, если верховный правитель окажется сумасшедшим, садистом, да просто глупцом? Если рехнётся в процессе управления, когда уже получит власть по наследству или другим способом? Ведь в династической последовательности такое непременно случится просто по статистике. А будь у меня бессмертный ребёнок, я мог бы готовить его к восшествию на трон веками, заодно приглядываясь, а не новое ли это издание Моарея? Ибо, как ты, наверное, догадываешься: вседозволенность, порождаемая нашим могуществом — это вещь довольно опасная в первую очередь для душевного здоровья его, могущества, носителя. Ну и для жизней окружающих… А мы устали. Мы с твоей мачехой очень устали. Когда было сорок лет назад вторжение грифонов, я поймал себя на мысли, что не испытываю в бою ни ярости, ни ненависти к противникам, ни удовольствия от победы.

— Но ты же не устаёшь, — удивилась Денкейн, — помню, в детстве страшно тебе завидовала.

— А сейчас? — с невесёлой улыбкой спросил Фессон.

— Тоже. Но уже другому. Ты знаешь, чему.

— Да, — кивнул он, — а насчёт усталости… Это психологическая усталость. Если я ещё частенько выбираюсь на учения там или на гладиаторские бои, то Алое делает это куда реже. Ей объективно приходится больше работать. А был бы наследник, на него можно было бы перекладывать часть обязанностей и уезжать на неделю-другую…

— А я в виде наследника вас не устраиваю…

— Ну… — протянул Фессон.

— Только не говори, что я провалила свой «тест». Твоя дочь уже довольно старая, чтоб понять — вам просто стало жалко денег. Притом, я даже не возмущаюсь: не я их зарабатывала, чтоб решать, как тратить.

— Да. Попытались взять проблему «с наскока». Не вышло. Очень дорого станет. Значит, нужно решать по шажкам, на протяжении веков. Ибо зебры очень негативно относятся, когда у них отбирают что-то ранее данное; и ещё хуже, когда дают привилегию, но не им… А у тебя нет этого времени.

Наступила пауза. Фессон смотрел на дочь, о чём-то размышляя. Потом, приняв решение, встал с кресла и открыл переход прямо в комнате.

— Пойдём.

— Куда это?

— В Эквестрию. Там, почти в сердце Холодного континента, есть еще один, третий портал в мир духов. Потому что Моареев заколочен, а для вскрытия Лемарова нужна будет Алое… Представляешь, четыреста лет мы мечтали друг друга уничтожить, ради обладания ими, а третий переход в это время стоял совершенно бесхозный.

— Что-то я вообще ничего уже не понимаю.

— А ты не замечала, что мы с женой раз в год, примерно, куда-то исчезаем на время? Что в летнем дворце есть секретная комната, куда никто не ходит, вплоть до того, что мы пол там сами по очереди моем… Только никому не говори об этом.

— Ну, я думала, — выходя в осенний лес, сказала Денкейн, — что это у вас там логово, где можно спрятаться ото всех и заниматься только друг-другом…

— И про Тайный Орден ты тоже ничего не слышала?

— Ну, пап, про это уже в студенческой среде лет пятьдесят слухи ходят… Но я всегда воспринимала это, как закрытый элитный клуб. Мачеха бросила подачку высшей аристократии: «глядите, от вас много зависит, и кто в этом Ордене, тот может мне высказывать всякое.»

— Еще глупый вопрос тебе задам, — продолжил Фессон, — как-то никогда не спрашивал: ты в богов веришь? В смысле не в меня, конечно, а вообще?

Денкейн хмыкнула:

— В каких? Которых вы с Алое поубивали? Или более древних, о которых толком ничего не известно, подозреваю, благодаря вам же? Или в тотемы грифонских или других каких племён? Тем более, когда я училась, в моде было как раз безбожие. А потом, когда повзрослела и от юношеского радикализма отошла… Ну, я же учёный. Не вижу я никаких твёрдых доказательств вмешательства чего-то мистического в мир. Вот вас хотя бы взять. Никто пока не знает, чем вы от простых зебр отличаетесь, но чем-то безусловно отличаетесь. И механизм этот может быть изучен. Не нами , понятно, а тысячу лет спустя…

Король кивнул, хотя мысль показалась ему неприятной, но Денкейн права: когда-нибудь, вероятно, будет изучен. А вслух сказал:

— Ты забыла ещё прибавить, что в основном мы творим богов по своему образу и подобию. Поэтому наш с женой культ неплохо стоит среди широких масс, несмотря на откровенное свинство иных его служителей, ибо обычный крестьянин, доведись ему родиться аликорном, вёл бы себя именно так. Подчинил бы себе страну и свысока на всех поплёвывал. Мы с Алое , правда, ещё работаем иногда, но кто же об этом думает?.. Но я открою тебе один страшный, без шуток, секрет: Дерево Гармонии или, иначе, Тарна, которой поклоняются в Тайном Ордене — это не наша с королевой выдумка. Она реально существует, и на мой взгляд, таки является божеством. Вот, например, в качестве доказательств божественности: она не живёт во дворце, а в промёрзлой каменной пещере, где-то в другой реальности. Она не требует жертвоприношений и почти никогда не указывает, как нам жить.

— Зачем тогда вы ей поклоняетесь? — удивилась Денкейн.

— Во-первых, она обладает большим могуществом, в чём мы имели случай убедиться. И во-вторых, делится с нами знаниями о мире и о магии. За этим мы туда и ходим. Кстати, две главных войны тысячелетия шли за контроль над дверями в её мир, ибо, как ты понимаешь — знания это ключ к власти… Правда, она делится только с нами двоими. Так что да, Орден — это просто элитный клуб для знати. Алое когда-то думала, что Тарне будет лестно получить культ имени себя. Оказалось, ей без разницы.

Над ними в небе мелькнула какая-то тень.

— Пегас, — задумчиво сказала Денкейн, — никогда не видела их вживую… А сейчас зачем мы идём туда? За знаниями? Горько это говорить, но мне уже поздновато учиться.

— Никто не знает, до каких пределов простирается могущество Дерева, — ответил Фессон. — Некоторые из нас даже считали, что это оно породило зеброкорнов. После сражения мы с Алое приводили иных наших детей к его подножию. Увы, ничего не происходило. Однако, ты — особенная. У тебя сильный магический дар, талант к наукам, и в детстве ты обладала обострённым чувством справедливости. Кто знает, может с тобой будет иначе…

Кобылка несколько минут молчала, переваривая информацию. В лесу послышался шорох.

— Кто это там?

— А… За нами следят. Но нет поводов для беспокойства. Помнишь, в детстве ты говорила: «с тобой я ничего не боюсь». Что-то изменилось?

— Да, — улыбнулась Денкейн. — Я уже не столь беззащитна.

— Тем более. Два таких великих воина со всем справятся… Наверно, я не должен этого говорить, но всех, приходящих к ней, Тарна подвергает суровому испытанию. Обычно, это столкновение с какими-то твоими глубинными страхами, но иногда — наоборот — искушение благами. От того, как ты себя поведёшь, будет многое зависеть.

Тем временем они вышли на поляну с порталом. Полукругом возле него стояло, удерживая копья, около дюжины пони, видимо избравшие красивую, вычурную, явно не копытотворную рамку своим тотемом. Когда по мере приближения Фессона, переход начал светиться, они шарахнулись в стороны, но не разбежались, зеброкорн улыбнулся им во всю клыкастую пасть, но и это не возымело действия. Впрочем, нападать они тоже не спешили, понимая, что гигантский жеребец может поубивать половину даже без оружия.

Денкейн почувствовала, как от отца разошлась волна магической энергии, и тут противники дрогнули, разбежавшись с воплями.

— Что ты им показал?

— Будто у меня всё тело, даже ноги, покрыты зубастыми ртами, а из спины лезут щупальца и клешни. От такого монстра любой сбежит… Путь теперь открыт. Там довольно холодно, но ты уж терпи…

— Скажи, а почему тут нет скального монолита, запечатывающего вход?

— Тарна просила так не делать. Это одна из немногих её просьб. А просьбы верховного божества надо исполнять, иначе оно может начать приказывать, а там и наказывать…

* * *

Денкейн не дошла до Дерева метров пять, когда глаза её закатились, и она бы упала, если б её не поддержал Фессон. Обморок, впрочем, длился недолго.

Увы, её энергетический профиль не изменился. Он пылал разными эмоциями, но это был не «портрет» аликорна. Сам не зная, на что ещё надеясь, Фессон подтолкнул её ближе, и подцепив копытом, положил на голову дочери свою «ветку». «Ветки» все были практически одинаковы, но за много лет он научился отличать «свою».

— Не поможет, пап. — Тихо сказала Денкейн, уже отошедшая от последствий проникновения Тарны в свой разум, — я провалила тест… Здесь, в этом месте — я откуда-то знаю — нужно совершать только правильные поступки. Не добрые, не героические, а именно правильные. То есть, в выборе между тем, кого спасать: молодую жену или ребёнка, спасать надо жену. Она родит ещё…

— Поверь, — ответил Фессон, — в моей жизни мне приходилось не раз делать сложный выбор.

Кобылка грустно улыбнулась:

— Да уж, кому я это рассказываю?.. Так вот: там, в видении, я убила мачеху. Не потому, что была какая-то особая причина, а просто потому, что могла. Мы как бы поменялись возможностями… Знаю, ты её любишь, а вот я — не очень, — тихо продолжала Денкейн. — И вроде, причин особых к этому нет. Ну, отругала она меня пару раз, ну, потыкала носом в ошибки. Своим детям она тоже не спускает. И меня, наверно, даже по-своему любит. А я вот так отплатила, хотя могла проявить великодушие. Этот поступок был неправильным… Мне, наверно, теперь придётся уехать из столицы навсегда?

Фессон, который был немного в обалдении от результатов «опыта», сказал:

— Вобщем, ни в одном законе не написано, что подданные обязаны испытывать пылкую любовь к королеве. И бывшее в видении не является реальностью; так что нет, не должна. Но мне… Я не ожидал, что ситуация настолько плоха. И мы с тобой будем знать, что до какой-то степени, это всё же было.

— Чтож, мне давно пора на покой, — кивнула Денкейн, — надо дать дорогу молодым учёным. Какие-то сбережения у меня есть, а на Восточном побережье, говорят, очень красивые восходы. Старики ведь рано встают. Подозреваю это оттого, что они не пьют, и вообще их вечера пусты. И я не хочу, чтоб ты запомнил меня старой развалюхой… Впрочем, можешь бросить меня здесь — я это вполне заслужила.

— Нет, конечно, я тебя выведу, — он бросил последний сегодня взгляд на Дерево, потом огляделся по углам, в поисках маленькой зебры, которая всё и сразу исправит, и сделает крушение надежд как бы не бывшим.

Но кристальная конструкция более не подавала признаков жизни.

На кладбище кроме нескольких могильщиков и Фессона, была только пожилая пара, с которой Денкейн в последние годы жила по соседству и свела на этой почве знакомство. Вместе они гуляли по набережной, встречая утром солнце. Старики ведь обычно встают рано.

У Денкейн, когда она жила в столице, было множество коллег по институту, знакомых, друзей и учеников. Живы ещё были даже некоторые из тех, кого она учила читать и писать в «Республике золотого копытца» — и все они, конечно, пришли бы на похороны, если б им кто-то сообщил и оплатил дорогу. Даже для преподавателя института поездка за пару тысяч лиг была слишком накладна, хоть по суше, хоть по морю, что уж говорить про крестьянина.

Фессон, разумеется, пришёл под маскировкой, чтоб не пугать окружающих королевскими регалиями и своим двухметровым ростом.

Когда прощание окончилось, он медленно двинулся по аллее к выходу. Через минуту к нему присоединилась жена, стоявшая до того чуть поотдаль.

— Не знаю, утешит это тебя или напротив, разозлит, — сказала Алое, — но это, может быть, хорошо, что мы не можем создавать бессмертных из простых зебр. Мы наверняка не удержались бы и сотворили их десятки — слишком мы необузданны. Но ведь нет никакой гарантии, что они жили бы в любви и дружбе, как между собой, так и с нами…

В этом месте Фессон смущённо отвёл глаза.

— … и мы, практически, восстановили бы статус-кво. То есть, было бы много ненавидящих друг-друга зеброкорнов, и мир постоянно висел бы на тонкой нитке.

— Честно, меня это не очень утешает.

— И вот ещё: я поняла, что ты просил соседей присмотреть за могилой, но ведь они сами очень немолоды. На сколько у них хватит сил? На пять лет?.. Можно было бы перенести прах в столицу. Или в мою бывшую столицу, там есть кому этим заняться.

Король покачал головой.

— Спасибо что предложила, но мы ведь с тобой знаем — все на свете могилы рано или поздно будут заброшены, и на этом месте возникнет что-то иное, нужное уже для новых, молодых зебр. Так слишком ли важен размер этого отрезка времени? А я не очень люблю посещение кладбищ. В этом смысле ты гораздо сильнее и твёрже меня.

Некоторое время они шли молча, потом Алое решила переключить внимание мужа на что-то постороннее:

— Я вот подумала, что никто не знает о моих научных успехах…

Жеребец удивлённо посмотрел на неё.

— Ну, а что? У меня не так мало за семьсот лет было учеников. Они значительно продвинули как магическую так и общую научную мысль. И добрую половину идей подсказала им я, а иногда потом поправляла, если они заходили в тупик… Поэтому я подумала и решила назначить себя Почётным ректором Университета…

Фессон покачал головой:

— Тогда я, пожалуй, назначу себя начальником Академии.

— Что ж, это логично, — согласилась королева, — ты с военными гораздо больше работаешь…

— Я пошутил. Нет у меня времени на это. То есть должность не будет иметь наполнения…

Может быть, когда-нибудь, когда я буду совсем старым и мудрым, отомщу — наберу класс особо талантливых магов и буду с ними возиться.

— А я всё-же сделаю, как задумала, — упрямо сказала Алое. — Тут некоторые полагают, что они умные — особенно молодёжь — а я продемонстрирую им, что это смотря с кем сравнивать… Ещё думаю, не вменить ли в обязанность храмам — держателям земельных имений — открытие у себя школ? А в качестве компенсации дадим им чуть больше самоуправления.

Фессон уточнил:

— А забрать потом сможем?

Королева хмыкнула:

— Бывало такое, чтоб мы не смогли что-то забрать?

— Да множество раз… Ну и вообще: они тебе там научат. Считать до ста и писать упрощённым алфавитом, который я выдумал, о чём уже жалею…

— Так и я об этом. Пусть учат так, как им, а значит и нам, выгодно.

* * *

В дверь кабинета вошёл начальник Королевской канцелярии. Должность на первый взгляд невеликая, но на самом деле очень важная, и умные зебры на этом посту иногда приобретали вес, едва ли не больший чем у канцлера. Ибо именно от них зависело, что докладывать монархам о повседневной жизни страны, а что нет, и какой акцент этому придать.

После положенных раскланиваний, он сказал:

— Простите, что отвлекаю, но у нас странное происшествие… Я подумал, что вам будет интересно. Несколько дней назад во дворец явился жеребец, матрос, и начал требовать встречи с вами. Согласно вашего указа, его не прогнали сразу, а сначала освидетельствовали у лекаря, он оказался не сумасшедшим. Потом заставили кратко изложить суть своего дела, применив заклинание, распознающее ложь — он не врал.

— Джоун, — перебил король, — я не сомневаюсь, что ты добросовестно относишься к своей работе. Но давай покороче: итак, он в самом деле принёс важные сведения… Так что это за сведения?

— Я полагаю, лично он расскажет лучше…

Когда начальник канцелярии, дождавшись кивка, двинулся к двери, чтоб впустить визитёра, Алое телепатически сказала:

«Никакого порядка. Принимаем кого попало, да не в тронной, а в кабинете… То-ли дело раньше: если ты не на должности, не титулованный, или хотя бы не вождь — на аудиенцию ты попадёшь, разве, в роли колонны без речей. И вообще как правило все раком лежали на докладе… Не переломился бы он своими словами доложить. А этот смерд сейчас будет экать и бэкать…»

«Хорошо, — согласился Фессон, — будем в дальнейшем принимать только там.»

Визитёр был в приличной парусиновой куртке, вымытый и причесанный. И если помыли его наверняка здесь, прежде чем пускать к правителям, то куртка была своя.

«Как же ты её не пропил? — удивился король, — культурный матрос пошёл, однако. Может мы и не зря стараемся?»

Словно в подтверждение мысли Фессона, говорил пришедший довольно бойко и складно. И вопреки опасениям Алое, имеющий огромный опыт общения с идиотами разной степени тяжести, через его рассказ не надо было «продираться».

Но говорил такое, что королева подумала — муж был прав: всё равно пришлось бы этого матроса вызывать и лично проверять на ложь.

По его словам выходило, что в трёх днях плавания на северо-запад от пролива, на юг от Эквестрии, примерно равноудалённый от всех земель, лежит крупный остров, около тысячи квадратных лиг площади, и на нём уже не первую сотню лет живёт колония зебр. Само по себе это было удивительно, но не слишком. Океан велик, в упомянутом районе плавать особо некуда и незачем, а каждый час эксплуатации корабля всё-таки стоит денег, которые надо чем-то покрывать.

Интересней оказалось другое — в этой общине не существовало наследственной передачи пашни и других средств производства. Каждому крестьянину выделялось ровно столько земли, сколько он в состоянии обработать, и в целом все жили довольно сытно.

— А если крестьянин утратит работоспособность? — поинтересовалась Алое.

— Община докармливает его, а он выполняет посильную работу. Например, смотрит за жеребятами…

«Такое вообще возможно?» — беззвучно спросила королева.

«Ну, если вычеркнуть из бюджетного уравнения военные расходы, а также дворян, жрецов и нас с тобой, то наверное, возможно. Неясно только, как у них там с организацией: иначе такие, как вот этот вот, всю идиллию уничтожат на счёт «раз»… А организация жизни общины — не такое простое дело. У Денкейн, например, не вышло. — Фессон несколько помрачнел, — послушаем, как он это объяснит.»

Объяснил это пришедший довольно просто: островом, сколько он себя помнил, и сколько помнил себя его дед, управлял некий жеребец, маг, называющий себя принцем Тумосом.

— Ростом он примерно с Ваше Величество. — Закончил гость.

Алое и Фессон переглянулись.

— То есть он такой же, как и мы?

— О нет! Лишь бледное отражение Вашего Величества…

Алое поморщилась от очевидной лжи.

«Гм, с меня бутылка: я-то не верила в твои фантазии… Но да, если он по возрасту как мы, то поселение в пятнадцать тысяч зебр смог бы держать в узде и без какой-то медианной прослойки в виде аристократии… И почему он принц? Странный титул, звал бы себя князем, если для «короля» слишком скромен.»

— Интересно, — вслух произнесла Алое, — ты этого, конечно, не знаешь, но замкнутая община со временем вырождается. На остров есть приток свежей крови?

— Да, Ваше Величество, учителя рассказывают нам…

— Вот как! У вас и школы имеются? — Перебила она, — но продолжай, продолжай.

По словам визитёра выходило, что частенько к острову прибивает потерпевшие крушение корабли. То ли ветра там такие, то ли течения. Уцелевших представляют принцу, и он предлагает желающим остаться в посёлке. Обычно матросы и, при наличии, гребцы — соглашаются, а офицеры — нет. Им есть, что терять на материке. Тогда с ближайшим рейсом их отправляют восвояси.

— Им стирают память? — Предположил Фессон, — немыслимо представить, чтобы никто не болтал. Язык нужен зебре, чтоб не держать его за зубами.

— Вероятно да. Таких подробностей я не знаю… Что же касается кобыл, которых на кораблях почти никогда нет, то мы продаём в Зебрике ткани нашего производства, они добротные; потом некоторые плоды. А на вырученные деньги иногда покупаем на невольничьих рынках кобылиц. Стараемся брать поздоровее и помоложе… Или как денег хватает.

— В портах у нас раздолбайство, — вздохнул король. — Приходят неопознанные корабли, и никто о том ничего не знает…

— Их всего два в настоящий момент. Не так велика у нас потребность в торговле с материком. Флага на этих кораблях нет, а название пишут на доске фальшборта каждый раз новое…

Фессон кивнул. Это было совсем неудивительно: сейчас, если по морю плыл корабль, то в девяти случаях из десяти это был корабль из Зебрики. Поэтому капитаны даже не считали нужным поднимать флаг при заходе в свои порты. Пусть чужие поднимают, а мы у себя дома… Название же можно и планкой на верёвке прикрыть, или в самом деле писать их на сменных досках.

«То-то я думаю, откуда у нас столько баек о благородных пиратах, которые сняли потерпевших бедствие с корабля, но высадили в целости на обитаемый берег, не попытавшись продать в рабство, или хотя бы отобрать ценные вещи, что вообще ни в какие ворота не лезет… Да и пиратов тех у нас уже почти нет. Разве только сами купцы друг-друга грабят при случае.» — Сказал он жене.

— Ты можешь показать, где ваш остров? — Алое указала на карту мира, выполненную на стене в виде фрески.

Точнее, не мира, а так называемого Первого полушария. Во Втором полушарии ничего интересного, кроме двух десятков мелких островков пока не открыли, хотя экспедиции были.

На одном из них, далеко на западе, был основанный ещё Моареем научный посёлок. Они занимались оповещением о надвигающихся ураганах, а также вели наблюдения за небесными светилами в интересах навигации. И это была единственная «официальная» база Зебрики во второй части мира.

— Лишь примерно, — грустно поведал докладчик, — я ведь не капитан и не штурман, вот только…

— Что?

— Высоко. Нужна какая-то указка или лестница.

В самом деле, карта была от пола до потолка кабинета — то есть сажени четыре. Пользуясь тем, что в помещении были только они трое, Алое подхватила матроса телекинезом и подняла примерно в нужное место.

— Немного выше и левее, Ваше Величество…

Фессон не выдержал и фыркнул в копыто от смеха. Впрочем, на карту оба они посмотрели очень внимательно, запоминая точку.

— Осталось выяснить лишь одно, — сказала Алое, спустив его на пол. — Если у вас довольно продуктов первой необходимости, и даже есть излишки чтоб выменивать здесь инструменты и жён; и тебе достаточно доверяли, чтоб включить в экипаж секретного корабля, то зачем же ты сбежал от своих и пришёл к нам?

— Ну, не все довольны тем, что имеют. И готовы ради этого рисковать. Принеся эти вести, наверняка для вас интересные, я смел надеяться на награду… Там, на острове, я никогда не смог бы иметь то, что могу здесь: большой дом, прислугу, золото. Я видел, как живут в портовых городах купцы и чиновники… А ведь не сказать, чтоб они были очень умны: большинству просто повезло, или они проявили не лучшие свойства натуры, чтоб попасть на эти места. Почему же я должен всю жизнь ставить паруса, и таскать грузы в трюм?..

«Он расслабился. Начал говорить, как вероятно говорил со своим принцем, не понимая того, что открывая одну дверь, почти всегда закрываешь другую. Впрочем, этого не понимают почти все… И абстрагируясь от сути происходящего, на десяток плетей он уже наболтал».

Алое подняла голову.

— Понятно… Мы считаем, что ты негодяй и предатель, и тебя надо повесить. Но учитывая, что формально ты не являешься нашим подданным, да и закона такого нет — вешать за донос, то можешь убираться на все четыре стороны. Ни о какой награде, конечно, не мечтай, а попадёшься мне еще раз — убью просто так, в порядке самодурства, благо никто ничего не может мне сделать… Как ты правильно сказал: не все довольны тем, что имеют. И некоторые даже перерастают общественные нормы. Жаль только, что почти всегда — за счёт окружающих…

Когда они вновь остались наедине, Фессон заметил:

— Я, честно говоря, думал, что ты его прямо тут прибьёшь… — он улыбнулся, давая понять, что шутит.

— Вот прямо у меня тут каждый день происходят непотребства, — буркнула королева. — Нерационально его убивать. Если представить, что он найдёт своих — а ведь будет искать — то наплетёт им с три короба, чтоб взяли его обратно… С принцем же такой фокус не пройдёт. И когда он расскажет ему, что тут произошло, этот Тумос поймёт, что мы ему не враги… Это конечно не значит, что он тут же придёт знакомиться, но некоторое сомнение в нашей враждебности он получит.

— А что ты думаешь в целом? Будем искать этот остров?

Алое пожала плечами:

— Надо ли? Он наверняка магически прикрыт. Простым матросам знать о том необязательно, но я бы удивилась, если б было иначе… Значит, надо посылать в район десятка три кораблей и непременно с сильными магами на борту — хотя бы по двое, для круглосуточной работы… И вот это точно будет расценено, как недружелюбный жест. С другой стороны, боятся нам тоже особенно нечего. Даже если не принимать во внимание, что у нас есть армия, флот и гильдия магов, а у него ничего подобного нет; то и в этом случае нас двое, а он один. Кроме того, мы тренируемся друг на друге, а он в лучшем случае — с «условным противником». Так что и очного поединка я особо не опасаюсь… Ну и хотел бы он развязать драку — уже развязал бы. Стал бы тайным напарником тому же Моарею — это первое, что приходит в голову.

— Можно организовать утечку, — сказал Фессон, — этот раздолбай-матрос наверняка будет болтать по кабакам, как ты его по воздуху носила, — жеребец снова засмеялся, — ему, конечно, не поверит никто, но если к распространению информации об острове подключим агентуру, это будет совсем другое дело… А в случае чего — мы ни при чём, это твой подданный растрепал всё. И пусть авантюристы за свои деньги ищут приключений на свой круп… Хотя, это тоже не очень дружественно. Оставим, пожалуй, как есть. Захочет — сам выйдет на контакт.

В городе этом сказки живут.

Ржавые цепи с собою зовут.

Здесь после событий объединения Зебрики прошло 800-900 лет.

Королева потянулась на кровати, нехотя выбралась из-под простыни, в которую во сне завернулась. Подошла к окну, отдёрнула штору. Солнце уже приближалось к зениту, и увидеть его из окна было нельзя, но марево поднималось от мостовых. Алое вспомнила, что в прежние времена, иногда «охлаждала» столицу в жаркий полдень. Это было сложно.

Вообще, Кодекс магов зародился, как ни парадоксально, из управления погодой. Ибо, если ты выпрешь ураган со своей территории, то выпереть его ты можешь либо в море, либо в пустыню (если так — то хорошо), либо к соседям. И дождевые облака взять можно всё там же. Поэтому, ещё во времена восьми королевств старшие маги поддерживали между собой контакты, и хорошим тоном считалось не убивать друг-друга до смерти, даже в случае войны.

«Вышвыривать» же избыточное тепло Алое приходилось в космос, что было непросто за отсутствием теплоносителя.

Но теперь ей было наплевать. В радиусе метров пяти вокруг неё и в «шлейфе» , если она шла, было прохладно, ей этого хватало.

Привычку спать в «бункере» Алое оставила давно. Во-первых, мощь её возросла кратно, и убить её стало ещё труднее, во-вторых, подкупленных иностранными разведками шпионов при дворе больше не было, ну и в-третьих, ей уже не так хотелось жить, как несколько веков назад. Она даже устала.

Зеброкорн вышла в анфиладу комнат, отделяющих её покои от рабочего крыла дворца и тронной. За спиной началась какая-то возня с уборкой и вытряхиванием постели (она не любила свежевыглаженное бельё).

Некогда, с самого утра ей докладывали о состоянии дел в королевстве. В те поры когда в любой день могла начаться война с Такритой, или с Моареем, или хоть с тем же Фессоном — это было важно, а сейчас канцлер раз в три дня заносил ей папку с отчетом. Иногда она его читала, иногда сжигала в камине, как секретную документацию, иногда, хотя редко, теряла. Впрочем, серьёзных разведок, которых мог бы заинтересовать экономический отчет, на белом свете не осталось.

Ей как-то подали аналитическую записку, что возможно, со временем, на северном континенте, в Эквестрии, появится сильное государство. Алое зевнула, сожгла записку, но велела немного наградить автора за старание. Да, вероятно, через тысячу лет так и будет. Но это ещё так нескоро… Пока что один-единственный её армейский корпус из двух десятков наличных мог пройти весь северный континент насквозь, последовательно разбивая одно встреченное племя за другим, при условии нормального снабжения, понятно.

Сейчас единственной угрозой с севера были редкие пиратские рейды, осуществляемые на каких-то фантастических выдолбленных корытах, но тем не менее, иногда — успешно. Впрочем, это было слишком мелко, чтобы она или Фессон, или даже морской министр об этом думали. Был вызван один из адмиралов, ему было поручено устранить. Иногда задача управленца — не мешать подчинённым.

Алое вошла в тронный зал. Он был здоровенный, но не потому, что ей не хватало величия, а в самом деле по временам приходилось принимать большие делегации. Королева покосилась на два пустых кресла.

— Где мой божественный супруг? — спросила Алое у министра двора.

— Ещё изволит почивать.

— А. — Равнодушно кивнула она. — Ну тогда я начну приём сама. Кто там первый?

— Граф и графиня Анджи с дочерью. Я взял на себя смелость пропустить их без очереди…

— Да? И почему?

Жеребец замялся, но решил ответить как есть.

— Это ваша внучка.

Королева поморщилась. Ну да, точно. В девичестве она носила другую фамилию, но вышла замуж за графа Анджи, и взяла его. Зато теперь двоим старшим детям достанется по домену. Младшим, если они будут, придётся облизывать копыто, но это уже — как водится.

Родные же дочери и сыновья королевской четы когда-то брали старую фамилию Фессона, пока не вступали в брак. А у Алое фамилии отродясь не было.

— А зачем она приехала? Чего хочет? Неужели денег?

— Нет, Ваше Величество, в соответствии с вашим приказом, она привезла свою дочь…

— Точно. Ну, пусть зайдут.

Алое погрузилась в воспоминания.

Первого жеребёнка она родила через пару лет после памятной драки во дворце Моарея. И, о радость, буквально на третий год жизни у него начал проявляться талант к волшебству. Ростом он не превосходил сверстников, но об этом Алое не беспокоилась, так как сама начала резко расти только лет в тринадцать, да и Фессон примерно во столько же.

Учить ребёнка королева начала практически сразу, и носилась с ним постоянно, так что править государством мужу пришлось почти в одиночку; но вскоре Алое начала одолевать неприятная догадка, что нет, её сын — не аликорн. Просто волшебник. Не очень-то и сильный. К десяти годам это стало совершенно очевидно. Сцепив зубы, она смирилась с разочарованием, дав, конечно, жеребёнку самое лучшее на то время образование, выделив земли и титул.

Но былого энтузиазма в ней поубавилось.

Вскоре Алое забеременела снова и через положенный срок родила кобылку. Красивую, но увы совершенно неспособную к магии. До семи лет (талант у зебр проявлялся, как правило, не позже этого срока — ну, или хоть намёк на него) царственная чета продолжала на что-то надеяться, но тщетно.

В сотый раз доскональнейшим образом проверяя дочь на полное отсутствие таланта к магии, и убеждаясь, что оно таки — полное, Алое помимо воли срывалась на кобылке, а та не понимая в чём дело, всё больше замыкалась в себе. И Фессон в очередной раз говорил, мол «не ори на неё так часто. Когда ты орёшь, все разбегаются и прячутся, и даже мне не по себе делается. Она не виновата, что у нас с тобой завышенные ожидания. А от твоих криков она только плачет у себя в спальне.» Алое ворчала: «вот и плохо, что только плачет. Занялась бы чем-то. Фехтованием, например. Если уж ни на что большее Тарна её не сподобила.»

Но если к взрывному характеру своей могущественной матери маленькая принцесса как-то привыкла, то во много раз хуже было ловить разочарование во взгляде отца, который вроде бы её и любил, и не ругал… Но она почему-то его разочаровывала, хотя не могла понять, чем же. Ведь она делала всё, что говорили родители, не шалила и хорошо училась. Тем более, что на старшего брата, когда он приезжал в гости, Алое не орала никогда. Даже когда он чуть не убил в учебном (а может и не очень учебном) поединке какого-то другого аристократа — замяла дело. Правда, брат потом несколько дней ходил с повязкой на голове. По его словам — упал с лестницы. Он же, в конце-концов и просветил кобылку, когда она уже подросла, на предмет «почему мать тебя не любит». Не поверив, принцесса пошла к Фессону (от которого Алое потом всё это и узнала) и спросила прямо: «правда ли, что вы хотели дочь-волшебницу, а получилась я?»

После же этого разговора, кобылка старалась как можно меньше общаться с матерью, что Алое, впрочем, едва ли заметила, и когда дочь вступила в брачный возраст, тут же выдала её замуж хотя и за богатого наследника, но за тридевять земель. Впоследствии она часто так делала, не интересуясь особо ничьим мнением, кроме Фессона, а тот обычно бывал не против.

С её точки зрения, отдавая взаправдашнего принца или принцессу в род, стоящий на ступеньку ниже, она оказывала этому роду великую милость, за которую можно быть только благодарным. (А на самом деле экономила земли королевских доменов, которые иначе пришлось бы «резать», выделяя детям феод.) «Приданное» же она выплачивала деньгами, поскольку деньги — это вещь расходная, а пашни — это всегда пашни. Ну и аристократы, половина из которых блестящими экономистами не были, с радостью брали с зятем или невесткой сотню-другую талантов серебра. Мнение брачующихся Алое не интересовало совсем, такие уж стояли времена.

Впрочем, если бы кто-то восстал, возмутился, настоял на своём — она, на свой характер, могла бы и пойти навстречу. Хотя, опять же, хорошо зная свою мать, так никто на это и не осмелился, ибо был также и значительный риск поехать в Эквестрию строить форпост на диком северном берегу.

И на всякий случай всем детям она наказывала: когда родиться жеребёнок, и ему, или ей исполниться пять-шесть лет, явиться ко двору, и предъявить ребёнка к осмотру. Королева лелеяла надежду, что может, во втором (а затем и в третьем) поколении генетическая линия проявится.

Впрочем, увы. Всего у неё было двадцать детей (не считая троих умерших в младенчестве), и из них — восемь магов разной степени посредственности. Это было много — вчетверо больше, чем в среднем по стране. Но во-первых, ни одного аликорна, и даже просто выдающегося волшебника, она не родила, а во-вторых, уже во втором поколении процент уравнялся — один из десяти. Поэтому, когда полвека назад появилась на свет мать Анджи, Алое сказала Фессону: «с меня-де хватит». Он не возразил, так как давно сам понял — никакого аликорна они не родят. Точнее, шанс на это ничуть не больше, чем у обычных зебр — то есть около нуля…

Чета Анджи склонилась перед троном, только маленькая кобылка лет шести осмелилась из-под чёлки взглянуть на грозную прабабку. Алое мимолётно улыбнулась, но тут же утратила интерес. Девочка не была магом, хотя жаль — пропадает даром любопытство, важное качество для волшебника.

Королева задала несколько ничего не значащих вопросов, велела компенсировать стоимость поездки и кивком отослала визитёров.

— Кто там дальше?..

Только через час появился Фессон, и уселся в своё кресло.

— Привет. Я что-то пропустил?

— Анджи приезжала представляться.

— Кто?

— Санья… Внучка твоя.

— Ясно. Могла бы и разбудить.

Алое молча пожала плечами.

— Ну ладно, что ж теперь, не бегать же за ней… А чего хотела?

— Привозила дочку.

— И?

— Нулевая.

— Жаль. Это, выходит, последняя?

— Ну, разве только у Саньи еще будут дети. Впрочем, она ещё не старая, вполне может нарожать. — Алое хотела ещё что-то добавить, но из-за обилия челяди в зале промолчала.

* * *

Несколько часов спустя в кабинете королева ещё раз взялась читать документ, который по сути был проектом Конституции Зебрики. Хотя если б Алое кто-то объяснил суть конституционной монархии, она в самом лучшем случае избила его свитком.

— «Если княжеская династия прервётся, или несколько наследников, в соответствии с изложенными в разделе номер шесть пунктами, будут обладать равными правами на домен, то лордам провинции, духовным и светским, надлежит в установленный день, собравшись на Совет, путём равного и тайного голосования выбрать князем одного наследника из представленных, а при их отсутствии — выбрать одного из своей среды. При этом порядок ведения Совета должен быть таков: первое…» Скукотища, однако! — Алое широко зевнула, показав набор отличных новых клыков. Недавно произошла юбилейная, тридцатая смена зубов. Она их считала интереса ради. И хотя зеброкорн давно научилась переходить в призрачную форму, после чего зубы восстанавливались в первозданном виде, организму это было без разницы, и примерно раз в полвека он производил «замену хлеборезки».

— Такое впечатление, что читаешь инструкцию по надеванию на голову шапочки, написанную для слабоумных жеребят.

— А что делать, — вздохнул Фессон, — если в вопросах передачи власти каждый случай должен быть прописан и предусмотрен? Мне тоже бы хотелось написать: «из всех наследников выбирайте самого умного, и ему передавайте домен. Точка.» Но я думаю, ты знаешь, как они будут выбирать…

Королева ухмыльнулась, и сделала движение, словно до половины вытащила из ножен воображаемый меч, а потом вбросила обратно.

— Как-то так. У любого претендента, если он не лопух, найдётся подлинное-преподлинное завещание, и десяток надёжнейших свидетелей, которые поклянутся моим крупом, что сами слышали, как папенька, уже будучи на смертном одре, назвал наследником именно этого, а не того…

Фессон кивнул:

— Именно… А первородство подделать трудновато. И пусть старший сын — имбицил, это лучше перманентной гражданской войны… Кроме того, совсем безмозглые частенько гибнут от естественных причин. Грибами, например, травятся. Даже если никогда до того грибов не ели… Раньше мы назначали наместников и утверждали наследников. А если дурак, давали абшид (1), везите следующего; и все принимали наше решение, как непререкаемую истину. То есть власть делегировалась сверху вниз, а теперь будет наоборот — и малейшее шатание на «нижних этажах» приведёт к сотрясению всего здания…

— Мало власти мы даём «выборному королю», — задумчиво сказала Алое. — Едва треть от того, что сейчас пока ещё есть у нас.

— Так это же хорошо: не будут рвать жилы, добираясь до этого поста — им и в курфюрстах будет неплохо… Кроме того, жёсткая централизация власти нужна, когда страна ведёт войны. Захватнические ли, оборонительные ли. А у Зебрики сейчас серьёзных врагов нет, и не думаю, что в ближайшие годы появятся. В конце-концов, в «Манифесте об отречении» мы чёрным по белому напишем, что будем и дальше присматривать за страной, но неявно… Ну, будем или не будем, сказать сейчас трудно, однако этого достаточно, полагаю, чтоб сюда не шастали гости.

Королева кивнула и спросила:

— Ты помнишь такого Абеля?

— Философа? Помню… Глубокого ума, хотя пьяница и дерзец, каких свет не видывал. Я его с трудом выдерживал, а к тебе вообще ходить в один прекрасный день прямо запретил: ты б его убила.

— А… То-то он мне записки всё передавал… Так вот он писал, что в Эквестрии, вероятно, через несколько веков возникнет могучая империя. Впрочем, поделать с этим вряд-ли что-то сейчас возможно. Не развязывать же большую войну из-за смутных предсказаний… Знаешь, что я подумала?

— Что?

— Вдруг мы зря в изящной словесности упражняемся. Не исключаю, что ещё до того, как наши установления похерят сами зебры, сюда явится этот самый принц Тумос, которого мы не нашли, потому что не искали, и заведёт в стране свои порядки.

— Пожелаем ему удачи, — кивнул Фессон, — мы столько лет тащили этот воз, пусть теперь он попробует управлять почти стамиллионной империей. Это не островок тот несчастный возглавлять. Тут чистеньким остаться не выйдет… Впрочем, что-то мне подсказывает, что он никогда не придёт. И вообще, его уже может быть и нет в мире.

Алое задумчиво провела копытом по скуле и ничего не ответила.

* * *

На площади перед бывшим дворцом, а ныне резиденцией наместника, ещё в дни её молодости была натянута бронзовая цепь, чтоб горожане не шлялись под королевскими окнами. И иногда, когда позволяли домашние дела, маленькая кобылка прибегала на эту площадь, взглянуть на дворцовое великолепие хотя бы издали. Цепь с тех пор покрылась толстым слоем окислов, но за ней, как встарь, бродила пара стражников, чтоб её, чего доброго, не спёрли.

Тогда, вспомнила она, пробежать пять кварталов — это был серьёзный «поход в неизведанные дали». Потом, когда она подросла, стало казаться, что пять кварталов это близко. Теперь же для неё и соседний континент был, в общем, на расстоянии одного шага.

Придя к власти, Алое хотела эту цепь сдать в переплавку, чтоб символизировать таким образом наступление новых времён, но за делами как-то позабылось. Так и осталась она висеть, как уже почти памятник прошлого, хотя ещё пару веков — и заменят на железную. Этот некогда дорогущий металл стремительно дешевел. Ещё немного — и сравняется с бронзой, а там и с медью.

Алое толкнула цепь копытом, но вместо чистого звона, услышала какой-то непотребный скрежет, и окрик:

— Дамочка! Сюда нельзя!

Она не возразила, и даже не послала стражника куда подальше.

В самом деле, нельзя — как нельзя вернуть ту маленькую зебру, что бегала здесь полторы тысячи лет назад. Значит, остаётся только идти вперёд.

* * *

Вечером они сидели на крыше дворца, в разбитом там искусственном саду. Не то чтоб они сильно нуждались в обществе друг друга, просто и у Фессона и у Алое любимое место было именно тут. И если бы им пришло в голову обменяться мнениями, не надо было далеко ходить.

Король смотрел, как багровое солнце опускается за горизонт. Была когда-то примета — если закат цвета крови, то на следующий день произойдёт между какими-то из многочисленных государств Зебрики тяжёлая битва. Фессон усмехнулся этой мысли. Лет уж пятьсот, со времён последнего крупного дворянского мятежа, страна не знала войн. Это было даже плохо, так как он замучался придумывать всё новые грани армейского идиотизма для поддержания боеспособности войск.

Тем временем диск луны взбирался на небосклон. Алое бездумно таращилась на него, и свет отражался в её глазах — единственном, что выдавало её возраст. У Фессона с годами на животе начала расти шерстяная «подушка», как у яка, а в ушах — длинные волосы, из-за чего он стал даже капельку глуховат. Вообще же он выглядел молодо.

— Думаешь, — спросил Фессон, — пока мы не уйдём, новых аликорнов не будет?

— Да.

Он загрёб копытом воду в бассейне. Там даже резвилась пара рыбок. Обреченных на скорую смерть.

— Почему мы медлим?

— Страна погибнет.

— Она так или иначе погибнет. Чем это поколение более заслуженно, чем то, что будет сто лет спустя?

— Ничем. Но я боюсь уходить.

Они молчали еще долго, потом Фессон сказал:

— А я думал бросить жребий. Впрочем, я тоже боюсь.

Давно стемнело. Звёздное небо медленно проворачивалось над головами. Алое достала из пальмовой кадки бутылку вина, налила себе.

— Давай куклы сделаем, опилками набитые. А говорить будет из-за трона кто-то специально обученный… Впрочем, все системы, управляемые смертными, и сложнее определённого уровня, обречены на распад. Наша империя определённо сложнее…

— Так будем делить?

— Передерутся. А поделив, мы сами сделаем первый шаг для начала войн. А так это будет отсрочено лет на пять-двадцать.

На часовой башне пробило полночь, потом час ночи.

— Но если бы мы не родились… — Сказала Алое.

— То они перманентно дрались бы полторы тысячи лет без роздыху.

— И мы дали им этот «отпуск» от междуусобных драк.

Снова наступила долгая пауза.

— То есть, нам всё ещё нужны оправдания для своих действий? Перед… собой? Друг другом?

Алое усмехнулась, и ничего не сказала. Потом подошла к краю крыши, посмотрела на восток.

— Знаешь, я родилась южнее, и летом у нас светало рано… Хотя, конечно, ты знаешь.

— А что ты вдруг вспомнила?

— Да подумала, если то, что предлагает нам Тарна, это всё-таки просто смерть. И если там, с той стороны что-то есть, как встретят нас наши предки? Впрочем, это чушь.

Фессон кивнул:

— Проклятее, чем есть, нам уже не стать. Но такова уж наша работа… Мы же вполне плотские божества. Местами жадные, гневливые и даже похотливые и злобные. Интересно, если когда-то зебры выдумают тотально добрых и непорочных богов, как они объяснят, почему эти боги не приходят править ими?

— Объяснят, — махнула хвостом Алое. — Ну или Тарна им подскажет. — Потом рассмеялась, — ну, непорочные же, как им править? Хорошая поговорка есть: куда солдата не целуй, везде круп… — Она опрокинула бокал. — Я спать.

Фессон проводил жену взглядом, но внутри ничего не шевельнулось. Он ценил её, как хорошего товарища и напарницу, был благодарен, что за все эти годы она ни разу не предала его, но больше не любил.

Окончательно это стало ясно обоим несколько лет назад. Однажды ночью Алое сказала: «только не сердись, но… тебе всё еще нужны эти постельные кувыркания? Если да, то как примерная жена я готова соответствовать, но если это только ради меня, то хочу чтоб ты знал — мне уже всё равно.» Фессон почувствовал, как что-то неприятно кольнуло в груди, но ответил правду, что ему в общем-то тоже, и даже нашёл силы пошутить, что вот де «сколько делали скучную гимнастику, ни тебе ни мне не нужную. Лучше бы побегали, или поплавали. Чем же ночи будем теперь занимать?» «Сном», — сказала она, и подавая пример, свернулась в клубок прямо на ковре. Впрочем, ковёр был вполне пушистый и драгоценный.

А он смотрел на её полосатый бок и думал: когда же, в какой момент они потеряли себя, и как с этим теперь быть. Лечь ли рядом, или лезть в холодную постель.

Впрочем, подтекст тут был ясен. Алое знала, что он не любит валяться на полу и непременно полезет на кровать.

« Надо оборудовать вторую спальню», — подумал Фессон.

Несколько дней спустя, для эксперимента, он пошёл в публичный дом. Просто посмотреть. Тело реагировало — биологически ему по-прежнему было тридцать лет — разум оставался отстранённым. Не трогали его уже и кулинарные изыски, и риск для жизни, и даже перспектива разрушения Зебрики — дела всей жизни. Можно было разнообразить быт. Запустить например, сейчас в небо магическую петарду, такую, чтобы все спящие подпрыгнули на метр. Или устроить против канцлера судебный процесс, обвинив его в заговоре. Пусть оправдывается. Но для этого Фессон был слишком ответственным жеребцом.

«Наверно в самом деле пора уходить».

И он бы давно ушёл, если бы жена родила ему аликорна, на которого можно было бы оставить государство, но этот выбор был не в их власти.

* * *

Всего в Летнем дворце, метко прозванном в народе «Дискордовой дачей» у Алое было пять кабинетов. Главный, он же общий с мужем — для повседневной работы. Второй, названный в среде посвященных «Чёрным кабинетом» — выполненный в нервно-пугающих цветах декора — для устраивания разносов нерадивым подданным. Третий, «научный», смежный с дворцовой библиотекой, в котором она работала с учениками. «Спальный» — по сути, «сени» перед личными покоями, где дежурил ночной секретарь, и где она иногда подписывала малозначимые бумажки, если ленилась идти в первый.

И наконец, пятый, безымянный, маленький, где хранились всякие личные вещи, связанные с воспоминаниями; дневники, литературные опусы, в основном брошенные на полпути, и всякие такие вещи, которые королева постыдилась бы вынести на публику.

Сюда, в этот маленький кабинетик, она и пришла сегодня.

Одним из прозвищ Алое было «Реорина», что можно перевести, как «Кобыла с каменным сердцем». Называли её так не только за то, что гоняла в хвост и гриву дворян и чиновников, но и потому, что она, по внешней видимости, не любила своих детей, наказывая за проступки, отправляя в семьи за тридевять земель, заставляя работать на общих основаниях. Для общества, построенного во многом на клановости и семейственности, это выглядело необычно и странно.

Где-то это являлось истинным: не всех детей она любила одинаково. И зависело это во многом от их достижений, хотя конечно и не на сто процентов (всё же она являлась живым существом, имеющим внелогические привязанности).

Но с бегом времени большей и большей правдой становилось её зловещее прозвище. Потому что с каждым годом разум становился равнодушнее и отстранённее. Чтоб испытать какие-то эмоции, Алое требовались всё более сильные раздражители.

Она открыла запечатанный заклятием шкаф, и вынула два десятка чёрно-белых гравюр, где были изображены её дети, по крайней мере, дожившие до зрелых лет, и ещё Денкейн. Алое испытывала некоторую привязанность к этой кобылке, и даже сильно удивилась, когда Фессон отправил дочь «доживать» на Восточное побережье. Такой поступок вообще-то был не в его характере.

Рассматривая портреты, зеброкорн вспоминала, или ей казалось, что вспоминала, как они выглядели в детстве, какими были их первые шалости; и старалась не вспоминать, как их ложили в гроб.

Улыбка при этом иногда трогала губы Алое, и холод, сковывавший сердце, отступил. Впрочем, она знала, что холод отступает ненадолго, а конкретно этот раз — и вовсе последний. Надо было готовится к уходу, и ей не хотелось, чтоб эти портреты попали к кому-то ещё.

Алое прикладывала копыто к очередной гравюре, и бездымное, бесшумное пламя мгновенно пожирало её, не оставляя даже пепла, словно стирая из реальности.

Можно, конечно, было сдать эти портреты куда-то в музей, убрав, например, имена на подписях. А на самых старых можно и не убирать — всё равно уже никто не помнил, чьё это изображение и из каких времён. Останавливало королеву лишь знание о том, что обычно происходит во взятых с боя городах. Почему-то казалось, что на этих неизвестных гравюрах непременно будут тренироваться в стрельбе из лука, или ещё что похуже.

Когда с тягостным делом было покончено, она подумала еще немного, придвинула к себе стопку чистых листов, достала письменные принадлежности и вывела своим размашистым почерком самоучки:

«Тому, кто придёт потом…»

* * *

«Безопасная дистанция» до Дерева — на которой оно ещё не доставало веткой до головы — была определена опытным путём давным давно, и составляла полторы сажени, но Алое заступила за невидимую черту. Обычно, в таких случаях Дерево набрасывалось на «жертву» как тигр, однако в этот раз почему-то промедлило. Кобылица спохватилась и сделала шаг назад.

— А я думал, ты торопишься, — подколол её муж.

— На тот свет не опаздывают, — огрызнулась Алое. — Ну что, пора прощаться?

— Пора, — эхом отозвался он.

Они на несколько минут замолчали. Вобщем, за тысячу лет было переговорено столько, что аликорны почти с полной вероятностью могли угадывать следующую фразу друг-друга.

Зато со страной пришлось прощаться почти десять лет. Король и королева понимали, что все компенсаторные механизмы, что они выстраивают, протянут, ну может лет пятьдесят, а потом, в отсутствии внешнего врага, одна часть знати вцепится в другую, но тут уж поделать было ничего нельзя.

Наиболее умные советники валялись в ногах Алое и просили не делать этого. Взять длительный отпуск, или переселиться в район с другим климатом, или даже отправиться в далёкое путешествие, но не уходить совсем.

Наиболее льстивые — ползали за Фессоном, надеясь на некие преференции за показную верность, и зная, что он в отличии от жены, если раскроет ложь, по крайней мере не будет бить их ногами.

Сын Анджи, двадцатилетний балбес, приехал предложить свои услуги в качестве наследника престола (видимо, мать подсказала). Алое рассмеялась, что с ней случалось теперь редко, и спросила: «глупый, ты что, лютой смерти себе ищешь? Поезжай домой и молись Тарне, чтоб никто не вспомнил, чей ты правнук. Вот, возьми денег и укрепи свой замок.»

Было еще много происшествий, забавных и не очень, прежде чем они оказались у подножия Дерева.

— Так что? — Спросил Фессон, — кто первый?

— Давай вместе… Кто знает, может там мы вновь окажемся рядом?

— Давай.

Алое не глядя протянула переднюю лапу, он сильно сжал её телекинетическими «пальцами» своей, и синхронно они наклонили головы вперёд, за черту. Ложные побеги протянулись к ним также неторопливо, словно сомневаясь. Но и не принять их Тарна уже не могла.

Вскоре Алое опустила копыто обратно на камень. «Их» ветви на стволе Дерева «пожухли» и отпали, как отпали тысячу лет назад «порты подключения» погибших аликорнов.

— Может быть, мне даже немного жаль. Но это необратимо. — Она подняла взгляд к Дереву, — Ты твёрдо уверена? Имеет ли значение вид существ? Впрочем, поступай как знаешь.

Алое кивнула Фессону и исчезла.

— Нет, — сказал он, — вид имеет значение. Но мы же с пони — практически одно и то же. Ну, у них пегасы есть. Впрочем, это твоё решение.

И тоже исчез. В подлёдной пещере на несколько веков наступила тишина.

1) Абшид — здесь, отставка, увольнение от дел.

*На всякий случай поясню: в концепции мира, аликорны, достигнув определённого уровня, покидают планету. Это как бы перерождение для новой жизни, его можно отсрочить, но не отменить.

Темнота так влажна, океан так блестит,

Это древняя соль, и она всё простит.

Наутилиус.

Пользуясь тем, что Белва, старый астроном, запаздывал, а солнце недавно зашло, принц ещё немного поглядел в телескоп, но направил его теперь на море… Корабль. Довольно странно. Он же должен вернуться очень сильно позже.

Наблюдая небо, Тумос почувствовал приближение одного из двух своих судов к барьеру. Однако, поскольку он только восемь дней как ушёл, загруженный некоторыми не растущими на континенте плодами и тканями, сделанными трудолюбивыми копытами населения Острова, то ожидать его следовало не ранее, чем через неделю, даже учитывая, что они всегда стремились расторговаться как можно скорее, чтоб не мозолить глаза портовым чиновникам.

Принц «открыл» барьер для судна, показав место острова, и по памяти развернул телескоп в то место небесной сферы, куда, как ему казалось, он был направлен изначально. За этим занятием, его и застал старый Белва.

— Ваше Высочество! — укоризненно сказал астроном. — Ну это же не игрушка!

— Не игрушка, — подтвердил он. — Но в конце-концов, я его принёс. Могу иногда поиграться? — с притворным возмущением сказал Тумос.

Это было правдой. С очень давних времён принц получил от Дерева Гармонии возможность ходить по мирам, откуда периодически приносил домой нужные в хозяйстве вещи, и однажды даже привёл кобылу, разочаровавшуюся на родине во всём. Он хорошо её понимал тогда. Нигде Тумос не смог найти место, более спокойное и гармонично устроенное, чем его Остров. Хотя, будучи честен с собой, он понимал — хорошо ему жить здесь не болея, не уставая, имея почти неограниченный доступ к знаниям; а простые зебры и другие разумные, вынуждены сбиваться во всё более крупные группы — роды, племена, государства — для защиты от собственных несовершенств.

Отклонив предложение Белвы остаться на чай, принц спустился с башни обсерватории, и двинулся по улочкам вниз, в «порт». Название громкое, но для большинства населения, никогда не покидавшего родной дом, это был самый настоящий порт, без шуток.

Гуляющие перед сном жители приветствовали своего принцепса, желая доброй ночи. Тумос кивал в ответ, часто обращаясь к ним по именам. Вечерний полумрак не был помехой его глазам, а встречные узнавали зеброкорна из-за роста…

Тумосу вспомнилось, пока он шёл, что примерно в середине текущей эпохи (а на Острове годы считали так же, как в Зебрике — от формального дня объединения континента, это было удобно) со стороны Фессона и Алое были какие-то телодвижения, направленные на установление контакта. По всей видимости, существование маленького государства перестало быть для них тайной. Принц тогда предпочёл не заметить эти попытки.

Говорят, что игнорирование проблемы усугубляет её, но это не всегда так. Если пытаться «предотвратить всё», на это не хватит никаких ресурсов. Не говоря уже, что некоторые проблемы просто невозможно предотвратить, а можно только бестолку переживать из-за них, расходуя зря душевные силы.

И проблема «рассосалась» сама — правители Зебрики, не видя встречного интереса, перестали беспокоить Тумоса.

Да, он не горел желанием вступать в сношения с «коллегами». Кстати, именно «благодаря» им Тумос и назвался когда-то принцем, а не королём. Изначально, полторы тысячи лет назад, он звался просто «вождём», но со временем это слово приобрело архаичный, варварский, несколько даже пренебрежительный оттенок, и Тумос начал задумываться о переименовании своей должности.

Тогда он вспомнил, как много лет назад к Острову прибило корабль с наследником престола одного из государств Зебрики, которого Алое выперла с его места — хотя и законного, но совершенно не соответствующего талантам сына короля. Поначалу тот попытался ерепенится, мол, не хочу работать и не буду. Тумос кратко пояснил, что с Острова его, конечно, не выставит, ибо это равнозначно убийству; но питаться ясновельможному придётся травой, а жить — за оградой посёлка.

«Впрочем, — ободрил его зеброкорн, — ночи у нас тёплые, крупных хищников не водится, вам и в шалаше будет удобно, Ваше Высочество...»

Принц повозмущался ещё пару дней, но начал-таки что-то делать, став со временем нормальным членом общества. И жил так до мирной кончины от старости… Его и вспомнил Тумос, когда пришла пора выбирать себе звание. Титул достаточно высокий для придания авторитета, но и вместе с тем — не королевский. Он не хотел даже в этой малости походить на своих «континентальных» сородичей, по совместительству — массовых убийц.

Корабль тем временем отдал якорь на рейде, и с него торопливо начали спускать шлюпку. Тумос дожидался на пирсе, глядя на юго-восток. Там, за спокойной гладью океана, лежала вечно бурлящая Зебрика, где правили его, если можно так выразится, сводные братья и сёстры, давно и заранее всё себе простившие.

А глядя на них, так же вели себя и стоящие ниже на социальной лестнице.

Принц с удовольствием вовсе не поддерживал бы никаких отношений с континентом, но маленькой стране требовались некоторые промышленные изделия и приток свежей крови. Беда была лишь в том, что эволюция снабдила зебр шилом в известном месте, чтобы они завоёвывали новый ареал, как любому виду и положено.

Однако, что хорошо было в первобытном, неразумном обществе; что хорошо было для неразумных, бьющихся за собственное благо, смертных политиков — то стало не очень хорошо для управителей разумных, вроде Тумоса или Фессона. Только первый пытался что-то с этим сделать, хоть и в небольшом масштабе, а второй просто пошёл по линии наименьшего сопротивления: грызите друг друга, а победитель получит приз — право заплатить мне больше податей.

И так как инстинкты оставались по прежнему сильны, то более притягательным, особенно для молодых, не знающих ещё что такое болезнь и смерть, выглядело общество Фессона, а не Тумоса.

Поэтому его корабли ходили всякий раз в разные порты и быстро возвращались назад, хотя это и значило, что товары будут скинуты незнакомым купцам за бесценок.

Шлюпка причалила, и из неё выскочил сам капитан с перекинутой через шею и плечо планшеткой для бумаг.

— Ваше Высочество, доброй ночи…

— Греган. Здравствуй. Полагаю, у тебя какие-то очень важные вести, раз ты прервал свою миссию, и вернулся домой.

— Да, Ваше Высочество. Вся Зебрика гудит, как улей. Император и императрица отреклись от престола.

— Вот как? — Тумос был в самом деле удивлён. Чтоб эти властолюбцы вот так взяли и ушли? Невероятно. — Ты точно уверен? Это не провокация, чтоб проверить лояльность номархов?

— Не думаю. — Капитан вытащил из сумки какую-то бумагу. — Это манифест об отречении. Такие сотнями раздают в ратуше и в канцелярии порта. Будь это мистификацией, всему городскому начальству не сносить головы, и они, безусловно, семь раз всё проверили. Да и само по себе изготовление стольких копий стоит весьма приличных денег… Слухи ходили давно, что королевская чета планирует вовсе покинуть Зебрику. И я имел честь докладывать вам…

— А я пропустил мимо ушей, как нечто совершенно немыслимое, — кивнул принц. — Ну чтож, видимо, они тоже испытали в своей роли всё, кроме поражения. И чтоб остаться непобеждёнными, теперь они ушли…

Тумос ещё раз пробежал глазами манифест, и спросил Грегана:

— А как отнеслись к этому рядовые зебры?

— Очень по-разному, Ваше Высочество. Сторонники единой Зебрики, которые поумнее — грустят, они понимают, что скорей всего стране конец. Другие думают, что Коллегия курфюрстов сможет управлять… Кстати, до меня только теперь дошло, зачем король и королева её придумали — они готовились к уходу… Молодёжь радуется. Ну, этим всегда радость, когда учитель заболел — им пока ни семью ни кормить, ни о будущем думать. Моряки тоже: кто за, кто против. Даже несколько случаев мордобоя мы видели по такому поводу, хотя простояли там неполные сутки, поспешив обратно, чтобы принести домой новости… В целом, вам будет на кого опереться, Ваше Высочество!

— Что? — удивился принц.

— Ведь вы же возглавите Зебрику, разве нет? — радостно отрапортовал капитан.

— Гм… А ты сам бы этого хотел? Чтоб наше общество на равных влилось в общество Зебрики?

И оставив капитана в задумчивости, принц двинулся в сторону по набережной.

* * *

На полу лежала небольшая россыпь драгоценных камней, из которых когда-то состояли «ветки подключения» для Алое и Фессона. Оторвавшись от Дерева, они перестали быть «живыми», превратившись в просто алмазы, рубины, сапфиры.

— Значит, это правда… — Вслух сказал Тумос.

— Да, — ответила появившаяся неподалёку Тарна, — они прошли этот уровень.

— А я, мама? — спросил зеброкорн, — до сих пор не прошёл?

Впервые он назвал её так в шутку много лет назад, а Тарна не возразила. Так оно и повелось, хотя у принца, как и у любой зебры, были родители. Впрочем, за давностью лет, он их уже почти и не помнил.

Тарна прошлась взад-вперёд по залу.

— Это сложный вопрос, но я уверена, что ты поймёшь, мой самый лучший, самый любимый сын… Хотя я не знаю, что такое любовь, но если б знала, называла бы тебя так… Алое и Фессон прилежно учились и тренировались для того, чтобы быть более эффективными убийцами. Даже когда противника у них вроде бы не стало, продолжали это делать по привычке, на всякий случай. Поэтому, они «пробежали» свой путь быстрее, чем можно было ожидать… Но и ты не намного от них отстал — ведь я дала тебе гораздо более широкий доступ, чем им, зная, что ты не применишь свои способности во вред. В частности, ты единственный, кому можно телепортироваться сюда напрямую. И на самом деле ты стоишь уже рядом с тем уровнем, который позволил бы тебе уйти, но… Остаётся только решить, хочешь ли этого ты сам.

Маленькая зебра скосила глаза в сторону, оглядев зал.

— Когда-то, веришь ли, это место находилось выше уровня земли… Так вот. В момент перехода, от тебя прежнего останется очень мало. Уцелеют только самые главные, базовые столпы твоего характера, но и это не точно. Иногда вы врёте себе до такой степени, что сами начинаете в это безукоризненно верить. А иногда в течении жизни несколько раз меняетесь почти полностью, как та же Алое, которая сначала боролась за народное счастье, потом убедилась, что бороться не за кого, и ожесточилась; потом в её пустое сердце постучалась любовь, и она оттаяла, а затем снова закостенела уже в силу возраста и усталости… Видишь, как с вами сложно?

Тарна чуть улыбнулась.

— Однако, я почему-то уверена, что ты не хотел бы бросать свою маленькую Утопию, оставив её без защиты. С нового же уровня ты не будешь видеть никакой разницы между «своими» зебрами и разумными слизнями планеты Пьюшет. Да и сам ты уже не будешь зеброй.

— Все становились такими? — спросил Тумос.

— Практически да. И благодарили меня потом за это. Но была пара исключений… С одной ты знаком лично. Когда несколько тысяч лет назад народ кирин стоял на грани гибели под натиском соседей, а также от болезней и внутренних нестроений, одна бывшая маленькая бунтарка по имени Рейн Шайн, вдруг вспомнила, что происходит из них, и вернулась на Эквус… Она не стала гневаться или карать кого-то, а просто отгородила участок побережья непроницаемой стеной, предоставив всем киринам возможность собраться там. Отчасти он «вырезан» из мира, чего, кстати, не замечаете даже вы. И с тех пор Шайн живёт как бы «на два дома». Там, у себя, она — одна из могучих аликорнов, ну а здесь… Здесь ты видел.

Тумос повёл плечами:

— Да, здешнее её обличье не располагает к радости. Она похожа на куклу в кукольном театре, которой управляют откуда-то издалека. Очень могущественную и страшную куклу, но всё-таки куклу… Это так работает?

— Нет. Просто за один удар сердца она успевает задать вопрос, услышать полторы сотни твоих возможных ответов, посмеяться над шуткой, удивится намёку и вычленить наиболее вероятный. А потом усесться в ожидании, пока ты озвучишь то, что она знает. Со стороны это выглядит, как будто ей вообще ни до чего нет дела, а с её точки зрения — как разговор с трёхлетним жеребёнком, который, вместо того, чтобы послушно кушать кашку и слушать сказку, капризничает, разбрасывает хлеб, и действует себе во вред.

— То есть, — уточнил принц, — возможно и измениться, и остаться?

— Увы, это непредсказуемо.

— Ну что ж, тогда я пока воздержусь. Спасибо, мама… Но у меня есть ещё вопрос: с их уходом Зебрика скорей всего погрузится в пучину внутренней войны, а я мог бы этого не допустить. И некоторые мои друзья говорят, что… Короче, я хотел спросить: как ты думаешь, стоит ли мне возглавить Зебрику?

Тарна опять прошлась по самому тайному в мире помещению.

— Ты знаешь, что я никогда не ограничивала вас во всём, что бы вы ни делали. И знаешь, что даже глупость в управлении государством, не посягающая, однако, на некие основы, вполне приемлима… Ну чем может управлять какой-то грифоний вождь? Однако, управляет. И ты, безусловно, справишься с Зебрикой стократ лучше, чем конечные во времени, и оттого паталогически жадные князьки отдельных номов… Но понимаешь ли ты, что тебе придётся карать этих правителей областей, чтоб утвердить в начале правления свою власть? Понимаешь ли, как ни странно это прозвучит, что их просто невозможно перевоспитать, не влезая в мозг? Что бывают неисправимые зебры? И либо ты принимаешь правила игры, либо косишь их больше, чем приходилось тебе убивать за всю свою жизнь… Ты не сможешь лично проверять каждого, и некуда тебе будет высылать проверенных, кроме, разве, Эквестрии, и могилы. Других ведь нет… Сама Алое ужаснулась и отступила перед тем океаном крови, что предстояло ей пролить, если б она в самом деле начала делать так, как хотела в молодости; и она ограничилась тем, что влезла на трон.

— Но несправедливое общество проливает в десять раз больше крови, — возразил Тумос. — Просто это происходит не на виду и размазано во времени.

— Сын, — вздохнула Тарна, — я думаю, ты знаешь ответ на этот вопрос. Сломав шею одному номарху, ты породишь столько визга, сколько не породит пять неудачных войн, и десять голодных лет. Притом поносить тебя будут именно те, ради кого ты стараешься.

— Моарей убивал своих приближённых пачками, — возразил Тумос, — и тем не менее, его государство стояло.

— Это так, — кивнула Тарна, — но лишь потому, что он позволял нижестоящим отрываться на ещё более нижестоящих, и своим могуществом обеспечивал им безопасность от внешних врагов. А то что гнев короля мог упасть на них, ну так и тромб может оторваться в любой миг… Ты же не таков.

Она остановилась и огромными своими проницательными глазами посмотрела на зеброкорна.

— Да, мама, ты права. Я предоставлю страну её собственной судьбе, как собственно и собирался.

Тарна кивнула, и на миг замерла, словно в задумчивости.

— Свершилось… Теперь через некоторое время на Эквусе появится новое поколение аликорнов. Совсем как вы в молодости, они будут могущественны, но неумелы. И, родившись в племени, они станут продвигать интересы этого племени, став для него богом «пожалуйста». Было бы хорошо, если бы ты, мой любимый сын, нашел первого, или первую из новорожденных аликорнов, и взял под свою защиту, учил и направлял её.

— Стоит ли мне забрать этого аликорна на Остров? — Спросил Тумос.

— Это будет не мудро, — ответила Тарна. — Выростая в атмосфере дружбы, он не сможет яростно сражаться за интересы — свои и вида — в последующем. Впрочем, на «каникулы», ты можешь его или её забирать на Остров. Маленькому аликорну будет полезно узнать, что на свете есть ещё что-то, кроме борьбы за выживание.

— Из твоих слов я заключаю, что это будет не зебра?

— Нет, пони.

— И как же я… Впрочем, есть маскировка. Стану каким-нибудь старым сморчком-единорогом.

Переваривая новости, Тумос отошёл к противоположной стене. Тарна терпеливо ждала.

— То есть на доминирующие позиции выходят теперь пони?

— Это произойдёт даже не через тысячу лет, — пожала плечами Тарна, — но да. И ты должен смириться, если хочешь идти дальше. Понимаю, это непросто… Знаешь, — она чуть отвернулась, — на заре времён по здешнему счёту я изучала историю науки. И так как у меня нет «градации эмоций», то я сходила по всем ложным направлениям всех теорий всех наук, осознав в первом приближении то, что чувствовали авторы этих теорий, если им доводилось дожить до опровержения. Это неприятно.

— Мама? — Спросил Тумос.

— Да, сын.

— Скажи, мы когда-нибудь исправимся?

Тарна запнулась на малую долю секунды, чего органическое существо, даже без синапсов заметить было не в состоянии, и ответила:

— Да, безусловно, когда-нибудь вы исправитесь. И возможно, именно новое поколение поведёт весь мир к свету.

— Чей подчинённый? — Спросила Селестия.

— Мой, госпожа, — поклонился вождь племени.

— Почему в херовом доспехе? Ты думал, я не замечу? Вира с тебя в легионную* казну — пять сиклей серебра. Чистого.

— Да где же я…

— Где хочешь.

Барон остался в полупоклоне, не рискуя возражать грозной аликорнице. И то сказать — три года назад она подкараулила очередной налёт грифонов, и с малой силой вырезала их подчистую. А уж его-то она «вырежет» на раз-два. С ненавистью барон покосился на вызвавшего недовольство бойца: «ну, сука, твоя семья мне всё это серебро оплатит».

Селестия же шла дальше вдоль строя, покачивая в телекинетическом захвате двухпудовую секиру, и вдруг замерла.

— Барон Рофид, подите сюда… Сколько бойцов ты должен выставить с тысячи десятин доброй земли? Двадцать? А сколько ты привёл? Восемь, но в хорошей броне. И ты думал я не замечу?!.

Прекраснейшая без замаха ткнула его в лоб навершием боевого топора.

«Левый» поморщился, когда кровь брызнула ему на наплечник. Селестия с утра не в духе.

— Баронство объявляется вакантным, — произнесла юдекса**. Сын свежего покойника хотел что-то вякнуть, но под взглядом Селестии стушевался.

— И тот рыцарь, что покажет наибольшую доблесть на завтрашнем турнире, станет бароном.

По толпе пронёсся мгновенный ропот — после отказа от короны, Прекраснейшая еще не назначала ленных владетелей — но тут же стих под взглядом спокойных, но строгих бирюзовых глаз розовой кобылицы.

Да уж, Селестия явно не в духе. А тут ещё какой то старпёр затесался в конец строя. Наверно хочет подать прошение, считая себя самым умным.

Обычно на правом фланге стояли дружины баронов, пришедших проситься в Содружество, или просто впервые явившихся на смотр. Иногда кучковался молодняк, надеющийся, что Селестия примет их в войско хоть бы пока и младшими помощниками кашевара. А иногда приходили и такие умники, полагавшие, что после надругательства над подчинёнными, юдекса будет доброй, и это — самое время, чтоб подсунуть ей челобитную.

— Ты кто таков? — Спросила Прекраснейшая, — чего тебе надо?

Она оглядела жеребца. Явно не молод, хотя, конечно, моложе её самой, разменявшей девятый десяток. Бородат, что считается признаком некоторой учености. В дурацкой и непрактичной синей широкополой шляпе.

— Желаю вступить в вашу армию…

— Боевым магом? — Деловито поинтересовалась Селестия, — надо будет показать, на что способен. И проверим мы тебя — не шпион ли ты…

— Осмелюсь сказать: на другую должность. Вашим личным наставником.

На поле стало очень тихо. Дружинники переминались с ноги на ногу, не зная как реагировать. Телохранители юдексы сделали шаг вперёд: мало ли что выкинет безумец?

Селестия однако не разгневалась, а напротив — рассмеялась звонким молодым смехом.

— Надо бы тебя высечь, но из уважения к седине не буду. Итак, спрашиваю ещё раз: какую нужду имеешь? И хорошенько подумай, прежде чем отвечать.

— Если я одолею твоих телохранителей в бою, ты будешь меня воспринимать всерьёз? — Деловито поинтересовался пришлый.

— Что, сразу двоих? — Селестия рассмеялась снова, — ну, давай. Буду…

И скомандовала:

— Освободите место для удали молодецкой!

«Правый» почти не открывая рта спросил:

— Следует нам его щадить?

— Нет, — столь же тихо сказала Селестия, — но и не убивайте. Мне интересно, кто же он всё-таки есть?..

Два единорога, известные в просторечьи как «Правый» и «Левый» слыли одними из самых сильных боевых магов современности. Оба были безусловно преданны Селестии, и служили ей, не задавая вопросов, словно ещё одна пара ног. О них даже ходили разные пошлые слухи, которые — кто знает — может и имели под собой почву: ведь официального мужа у Прекраснейшей не было.

Одолеть одного из них было можно, но сразу двоих — сумела бы пожалуй только сама аликорн.

Впрочем, боя, как такового, не получилось. Пришлый «в одно действие» связал телохранителей земным элементалем. Селестия даже тихо хмыкнула. Она и сама могла призывать эту сущность, но так быстро и чисто — нет. Скорее нет.

— Чтож, ты меня впечатлил, — кивнула юдекса, — мой шатёр поставлен?.. Хорошо. Пойдём, поговорим… Подать вина и чаю.

В палатке аликорн самолично протянула гостю глинянную чашку:

— Уж не побрезгуй. Вино молодое, хорошее.

Старсвирл улыбнулся:

— Резкий переход от грозной воительницы к «домашней кобылке». Исполнено блестяще, ты талантлива, но переход слишком, слишком резкий.

Селестия демонстративно вылила недешёвое вино на дорогую, хорошо выделанную тигриную шкуру на полу.

— Незнакомец, не доводи меня до недостойных поступков… Ты кажется хотел быть моим наставником? Не слишком ли это дерзко?

— Я не сам, — вздохнул единорог. — Где-то далеко есть земля. Ты не поверишь, там день и ночь длятся по полгода, и всё покрыто снегом… Не был бы там сам — не поверил. Там, среди вечных льдов живет главное, и наверно единственное божество нашего мира. Она-то и послала меня к тебе…

— И почему же она не позвала меня к себе, а отправила тебя? — Задумчиво спросила Селестия.

— Надо думать: ты пока не готова. Но вы безусловно встретитесь, когда настанет подходящее время.

— Не считай меня необразованной, — нахмурилась Прекраснейшая, — я между прочим, прочитала больше четырехсот книг! Если точно — четыреста двадцать две.

Обычно, после озвучивания этой информации, культурные собеседники спешили выразить юдексе своё восхищение. Однако, Старсвирл, кажется, не был впечатлён.

— Ты их что, считала?.. Впрочем, понимаю — это были все книги, которые ты сумела раздобыть. Но я знаю, где достать ещё… — Он поймал вопросительный взгляд, — да в Зебрике, конечно. Внутренняя смута там нарастает, особенно после гибели Олдеры Мудрой — последней из волшебников, чей авторитет, хоть с оговорками, но признавали во всех княжествах. Из-за усобиц уже сгорела не одна библиотека, но ещё много осталось… Вобщем, богиня сочла, что я не слишком загружен работой и могу прийти, поделится с тобой этой информацией.

Селестия бросила в собеседника яростный взгляд.

— Но ты не волнуйся: теперь занятия с тобой будут моим главным делом.

* * *

— А как ты судишь? — спросил гость.

— Ох, — вздохнула Селестия, — судить — это не трудно. Я ведь вижу ложь, — тут она кинула быстрый подозрительный взгляд на собеседника, словно вспомнив о чём-то. — Трудно найти виновного. Прежде то об этом и речи не было, только если кого то ловили с поличным. Так что я больше… исследователь?

— Расследователь, — подсказал Старсвирл.

— Точно. Раньше было как? Найдут труп на меже, почешут гривы, и обвинят в этом богов или соседнее племя. И тогда года не пройдёт, уже такая вражда, что… — Прекраснейшая махнула копытом. — Теперь-то они не дерутся, а приходят ко мне, чтоб я их рассудила. Первое время было страшно трудно — только успевала, что предупреждать смертоубийства и кормить их «завтраками». А сама тем временем, как на пожаре, изучала историю племён, имущественные споры, родовую вражду и дружбу. Выспрашивала стариков… А эти старые пердуны, — внезапно разъярилась арликон, отчего в палатке явственно потеплело, — ещё и цену себе набивали. Поклонись-де его роду подарком, чтоб вкусить великой мудрости… Приходилось со страстным придыханием нашёптывать на ухо, что мол, я убью всю твою семью, старый ты хрен, если немедля не расскажешь. И род твой прервётся…

Она смутилась и покраснела, но все же закончила:

— Это нехорошо, да, но никакой пользы, кроме получения знаний, из старика всё равно не извлечь. И у меня не было времени ходить вокруг да около, а судить не по справедливости я не хотела.

Старсвирл беззвучно поаплодировал:

— А просто присуждать победу тому, кто занесёт юдексе больше серебра, тебе не приходило в голову?

И по тому, как взметнулись брови Прекраснейшей, понял — не приходило.

— Будем считать — ты пошутил… Кстати, о наставник мой, — Селестия шутливо поклонилась, — я читала многие священные тексты, и в некоторых из них боги обещают пророкам размножить их семя, как песок морской… Честно говоря, кроме смеха, такая награда не вызвала у меня других эмоций: да не наплевать ли мне с вершины секвойи, чьими потомками будет населена Эквестрия через десять поколений — моими или моего недруга? Только не говори, что это потому, что я не рожала. Такую «мудрость» мне поведают кумушки из ближайшего вигвама…

— Нет, не скажу. — Пожал плечами жеребец. — Это происходит потому, что ты вечная, и знаешь это о себе. Ты всегда это знала…

Прекраснейшая хмыкнула от удивления, но не будучи готовой к столь скользкой теме, сделала движение копытами, будто отодвигая от себя что-то.

— Итак, расследовать магические преступления оказалось нетрудно...

Она пустилась в рассуждения относительно того, как раскрывала дела, и как ей иногда при этом приходилось драться. Старсвирл слушал, не перебивая, понимая, что ей просто не с кем поговорить. Но когда красноречие Селестии иссякло, снова спросил:

— А как судишь-то?

Селестия на секунду недоумённо уставилась на собеседника.

— Ах, это… Ну как? По здравому смыслу. Если вижу, что не испорчен — то пороть. Если негодяй — убиваю на месте, нет у меня времени на исправление, а смерть негодяя, право же — не худший выход… Когда ни то ни сё — вон из Содружества. Изгнание, в смысле.

— То есть, сама и приговор исполняешь?

— Что? Не, ну порют-то прохвосты… Но казню я сама — нечего народ к крови приучать, а мне-то уже без разницы. Я и так убийца.

— Все мы убийцы, — под нос себе пробормотал жеребец. — А когда Содружество станет вдвое больше, так и будешь сама судить?

Аликорн красноречиво пожала плечами.

— А вчетверо?.. Это я к тому, — поспешил Старсвирл упредить взрыв гнева, — что надо составить писаный судебник, и назначить специальных уполномоченных. Тогда ты сможешь заниматься только особо сложными случаями, и у тебя будет больше времени для учёбы. Сейчас-то, — он проницательно посмотрел на юдексу, — ты и света белого не видишь?

— Есть такое дело, — не стала спорить она. — Ну что ж, наставник мой Старсвирл, как смотришь на то, чтоб возглавить Комиссию об составлении Уложения о наказаниях за преступления? Ибо разум простого пони в одиночку слаб, дабы предвидеть все коллизии.

— Увы, — покрутил он головой, — богиня прямо запретила это мне. Сейчас ваше время, а мы не вмешиваемся, и только помогаем советом.

Селестия очень, очень долгим взглядом оглядела собеседника, и кивнула.

— Ты дал мне много информации. Теперь я буду думать. Оставь меня.

Единорог поднялся с кресла, почтительно поклонился и вышел из шатра.

* первоначально «легион» — это все вооружённые силы Рима.

** юдекса — выдуманый мной титул, от латинского judex — судья. (Если кто читал мои предыдущие книги, то помнит, что первоначально Селестия отказалась от звания королевы, оставшись командующим армии и третейским судьёй племён.)

Сидели за столом, обедали. Селестия уверенно справлялась со столовыми приборами, хотя этикет был немного не таким, как в Зебрике.

Старсвирл несколько опасался такого приглашения. Он был более искусен в маскировке, чем даже Фессон — в «ненастоящей» форме мог пить и есть, но всё равно оставался хищником.

К счастью, юдекса была довольно толстокожей в этом плане, и гостям предлагалось то же, что и ей самой — не мясо, понятно, но хлеб, салаты, фрукты и вино.

Она перехватила взгляд Старсвирла:

— Да, пришлось научится пользоваться этими дурацкими приборами. У меня иногда бывают посланники от соседей. Не могу же я при них есть копытокинезом… А потом привыкла.

— И часто бывают посланцы?

— Не слишком. Мало поводов для бесед. Я — ничей данник*. Места у нас, прямо скажем, дикие, а пони — вольнолюбивые. Кантерлот отступился, потеряв пару сотен солдат, а прочие и не пытались. Купцам мы рады, их не обижают… А что южные племена понемногу входят в Содружество, до того никому дела нет, да никто и не знает об этом. — Селестия помолчала, — когда-то, ходят слухи, они звали на царство какого-то могучего царя из-за пролива, но тот умер. Говорят, что от вина.

Старсвирл мысленно усмехнулся — как причудливо искажаются события за тысячу лет! Коуди, конечно, любил выпить, но не до такой степени.

— А сама ты не ходишь к соседям с визитами?

— Не хожу. Я, если ты заметил, даже корону не тороплюсь на голову напяливать. К чему мне воевать за чужие земли?

— Кстати отчего не торопишься? — спросил единорог. — Не от скромности же?

Селестия, откинувшись на спинку кресла, смерила его взглядом, мол, а стоит ли мне с ним откровенничать? Но всё же сказала:

— Так меня не воспринимают всерьёз. Чем дольше продлиться это счастливое время, тем более готова я буду, когда придёт время для большой войны… Некоторые послы при виде некоронованной кобылы даже позволяют себе дерзкое поведение. Иногда приходилось сбивать с них спесь. Пару раз даже палкой.

— А потом начнётся война… — Задумчиво кивнул жеребец.

— Она всегда начинается, — пожала плечами аликорн. — Единственный способ её избежать — объединить всё под одним крылом. В идеале — без боя; нет — как получится… Это простая логика, о учитель мой, — шутливо поклонилась юдекса.

— Когда волна завоевания прокатится, и ужас спадёт, — Старсвирл отложил двузубую вилку и посмотрел в глаза Селестии. — Замечу между прочим, что ты и будешь этим ужасом, ибо завоевание всегда сопровождается разнузданным грабежом и насилием … Так вот: после войны сменятся поколения, и кровь перестанет вопить от земли. Они всё забудут. Наместники забудут, что ты очень страшная, а подданные забудут, что когда-то твои военачальники вершили справедливый суд и расправу, не снимая доспехов и седельных сумок… Тогда начнётся разложение войск и административного аппарата.

— Я буду воспитывать своих наместников, — парировала аликорн, — словно собственных детей. Так сурово, как только можно представить.

— Всех ли наместников ты сможешь так воспитать? — спросил единорог, — когда в твоём распоряжении будет целый мир? А что, если некоторых будут воспитывать выращенные тобой — уже не столь твёрдые сердцем? Не будут ли воспитанники, — он хмыкнул, — о, конечно, великолепными, но всё же — качеством несколько похуже? И не устанешь ли ты каждые четверть века повторять этот эпический подвиг — выковывание идеальной элиты для государства, невзирая ни на качество исходного материала, ни на сопротивление элиты прежней?

Прекраснейшая недовольно засопела.

— Я стану искать новых аликорнов… Создавать их магией, или Вендиго побери, если другого пути не будет, рожать их!

«Так же отчаянно пыталась Алое родить зеброкорна, — подумал жеребец, — но тут не мы решаем. Впрочем, эта кобылица настолько упряма, что мать, возможно, снизойдёт к ней».

— А если повзрослев, они оспорят твою власть?

— Я постараюсь воспитать их так, чтоб не оспаривали. — Сказала Селестия, — мы не должны драться между собой. И поскольку я самая старая и опытная, они признают моё верховенство.

— А если кто-то из них скажет тебе: «я не хочу повелевать, а хочу танцевать»?

Селестия рассмеялась — собеседник, как у него водится, парадоксально съехал на шутку.

— Такого у меня ещё в практике, знаешь, не было.

— Не было, — Старсвирл устремил спокойный взгляд на собеседницу, — потому что угроза голода всегда висит над всеми ними. А власть — это способ её избегнуть. Мы же с тобой хотим повести пони в мир, где нет голода и особых бытовых неудобств. Для чего же им там сражаться за власть? Зачем твои дети станут проходить суровый первобытный «курс молодого бойца», когда им просто за статус потомка юдексы будут платить деньги?

— Зачем? — рявкнула Селестия, теряя терпение, — да затем, что я прикажу! Что за жеребячий загончик, итиху мать? Прежде чем иметь мнение, надо доказать своё право его иметь, и это всеединое правило, из которого нет исключений! Или я ничего не понимаю в жизни!

— Ты то всё понимаешь, — сказал Старсвирл. — Они не понимают. Они с какого-то перепугу думают, что ты должна считаться с их мнением. Точней, будут думать…

— Позволь, — перебила Селестия, — ты-то откуда знаешь об этом?

— Ну, я же твой наставник, — сделал значительное лицо жеребец, — мне положено много знать.

* * *

Селестия сидела на лавке возле своего дома. После обеда она старалась давать себе час отдыха. В конце-концов, все её сверстники давно уже отсыпаются в могиле, а она не подряжалась трудиться с утра до вечера на благо Содружества.

Тем более, сегодня выдался солнечный, тёплый день. В последнее время аликорн стала чувствовать какую-то необычную связь со светилом. Она затруднилась бы описать природу этой связи, но была уверена, что до определённой степени могла бы повлиять на силу солнечных лучей и даже на их цвет.

Конечно, как ответственная кобылица, она никогда такого не делала, понимая, насколько велики и фатальны могут быть последствия. Хотя это не мешало ей греться в лучах своего нового «друга».

«Левый», сидевший рядом и чистивший шлем, встрепенулся. Секундой позже приближающуюся фигуру заметила сама Селестия.

Но это оказался всего лишь Старсвирл, двигающийся к ним своей раскачивающейся походкой, как будто у него центр тяжести располагался как-то иначе, чем у других пони.

— Как тихо ты ходишь, — заметила Селестия, — а ведь в таком возрасте у тебя суставы должны хрустеть, как тростник в ветреную погоду.

— Я веду здоровый образ жизни, — пояснил гость. — Наслаждаешься свободным временем?

— Есть такое дело… Хотя и не думала, будто это сильно облегчит мою жизнь. Я же говорила, что не столько сужу, сколько расследую. Но как-то так оказалось, что собственно насильственных преступлений у нас осталось не так и много. А мелочёвку всякую и раньше разбирали вожди… Теперь они разбирают не по велению левого копыта, а так, как я им написала. Это здорово помогает некоторым из них, но вылезла другая проблема — многие бароны неграмотны. А по сути подчиняться какому-то секретарю, который может растолковать новые правила — это ниже их достоинства… Не говоря уже о том, чтоб самому научиться. Есть устойчивое заблуждение, что власть и так должна всё знать. Иначе, какая же она власть?

— Но ты-то хоть так не думаешь? — спросил Старсвирл.

— Я — нет.

— Ну, хвала богам… С апелляциями к тебе ходят?

— С чем?

— Ну, с просьбой, чтоб ты изменила решение твоих уполномоченных?

Селестия удивилась:

— Нет. Пока что нет.

— А то я хотел дать тебе совет. В Зебрике бюрократия была очень развита, и существовали суды второго уровня — в столице нома. Но они были платными, иначе бы обессмыслились суды уровня первого. И существовала третья ступень — Королевский суд. Но тех, кто подавал апелляцию туда, предупреждали, что наказание будет ужесточено, если вердикт останется прежним, поэтому желающих было не очень много, учитывая, что королева больше своего мужа занималась внутренними делами, а попасть на приём к Алое мало кто стремился.

— Но что, если королева всё же пересматривала вердикт?

— Тогда наказывали того, кто его вынес...

— Ты так много рассказываешь о Зебрике, — задумчиво сказала юдекса. — Любопытно было бы в самом деле взглянуть, как они там живут. Жаль, что это невозможно…

— Почему же невозможно? Конечно, увидеть все восемь столиц в их былом блеске ты не сможешь, для этого тебе надо было родиться лет на двести раньше, но там и сейчас есть на что взглянуть… Пока есть. Тем более, у тебя стало больше свободного времени.

Аликорн усмехнулась:

— На меня и здесь, знаешь ли, копытами показывают, а там… Боюсь что вместо осмотра достопримечательностей, я сама стану достопримечательностью. Да и невозможно телепортироваться в незнакомое место, плавание же по морю отнимет не одну неделю. Я не могу позволить себе такую потерю времени. Пару дней — ещё куда ни шло.

— Насчет пути не беспокойся. Я бывал во всех столицах и могу тебя сопроводить. — «Успокоил» её Старсвирл, вызвав очередной подозрительный взгляд. — Кроме того, ты ведь можешь замаскироваться под зебру…

— Дорогой мой учитель Старсвирл, — с сарказмом заметила Селестия. — Это простой единорог со способностями выше среднего, может вот так взять и замаскироваться под кого-то другого. И «скорлупа» заклинания будет повторять все его движения. А я на голову выше и втрое тяжелее любого пони. Я могу замаскироваться лишь стоя на месте. Как только я сделаю первый шаг, даже полный глупец поймёт, что со мной что-то крепко не так.

— И тем не менее, такое возможно, — спокойно парировал Старсвирл, — но это большая тайна. Я могу сообщить тебе её наедине…

Юдекса посмотрела на телохранителя и кивнула. «Левый» надел шлем на голову и отошёл шагов на двадцать, не переставая , впрочем, наблюдать.

— Ведь в чём разница между простыми пони и… аликорнами?

Мысленно Старсвирл поморщился, потому что чуть не сказал: «и нами». А потом подумал:

«Как же тебе про четвёртое измерение-то сказать? Придётся использовать метафору.»

— Так в чём разница? — спросила Прекраснейшая.

— Аликорны потому аликорны, что существуют одновременно здесь и в мире духов. Потому ты никогда не болела. Оттого ты так сильна. Из-за этого не можешь переваривать обычную еду…

Селестия удивлённо взглянула на собеседника, пока он продолжал:

— И с возрастом эта «вторая половина» растёт, поэтому совсем маленькие аликорны всё же могут пастись на молодой травке... Я покажу тебе, как на некоторое время «перемещать» избыток массы в ту, другую реальность, становясь размером с обыкновенную зебру или пони. Правда, могут возникать некоторые трудности. Например, скорее всего на период маскировки ты не сможешь пить и есть. Некоторые другие возможности организма, вероятно, окажутся под запретом…

Не ставя под сомнение истинность слов Старсвирла, юдекса всё же хмыкнула:

— Интересно, а как получается, что ты знаешь обо мне больше, чем я сама?

— Я много учился. Как ты думаешь, с какой целью я бывал в столицах Зебрики? В каждой из них есть или был Университет. А в некоторых — два или три. И хотя, по слухам, качество обучения сейчас не идёт в сравнение с тем, что было когда-то, я много вынес, посещая лекции и библиотеки. — Он вздохнул. — К сожалению, смута ширится, и один Университет уже сгорел при штурме города, а еще три были закрыты безмозглыми курфюрстами — дорого де. Уникальные коллекции книг по магии и естественным наукам в лучшем случае растасканы по частным собраниям, в худшем — погибли. Но многое всё ещё уцелело. Можно, например, ознакомиться с судебником Фессона. Он шлифовал его и вносил правки в него без малого семьсот лет.

Когда до Селестии дошёл смысл последней фразы, она захлебнулась негодованием и почти прорычала:

— И ты молчал?! Я несколько месяцев корячилась с этим сборником правил, опрашивала старейшин, припоминала прецеденты, старалась охватить всё! А где-то лежала готовая книжка, которая, надо думать, получше моего кое-как сляпанного творчества!

Старсвирл пожал плечами:

— Я же говорил: прошлое прошло. Теперь ваше время.

*Имеется в виду, что Содружество — не вассал кого-то другого.

Тренировка окончилась. Старсвирл подумал, что ещё немного, и он больше не сможет поддерживать свою легенду. Даже сегодня ему дважды чуть не пришлось сбросить маскировку, чтоб отразить особо удачный выпад ученицы. Но может, такое развитие событий к лучшему. Он и так длил своё инкогнито в несколько раз больше, чем планировал изначально, оставаясь в образе несколько чудаковатого старого единогога отчасти потому, что не хотел разрушить простые, непосредственные отношения, установившиеся между ними, показавшись юдексе в натуральном обличье.

Для порядка, хотя Селестия демонстрировала очевидные успехи сегодня и вообще, Старсвирл проворчал:

— Не увлекайся чрезмерно огненной магией... Точнее, как ты теперь понимаешь, это магия никакого не огня, а прямое сырое излучение. Огонь — лишь следствие его. Я вижу, она даётся тебе лучше других, и тем не менее… Эта магия — простое и сильное оружие, но разрушительное и плохо дозируемое.

— И «чистые» энергетические заклинания легко запоминать, — добавила аликорн.

— Это оттого, — рассеянно пояснил жеребец,- что у тебя сродство к ним… Но вот, кстати, о «запоминать». У меня есть для тебя подарок.

Он достал из шляпы на свет крупный чуть розоватый бриллиант ромбовидной формы.

— Драгоценный камень? Спасибо, конечно, но для чего он мне? Просто для продажи?

— Нет, на память, — Старсвирл улыбнулся. — Разум аликорнов совершеннее , чем у смертных, но всё же не идеален. С годами ты можешь утратить какое-либо знание. Поскольку ты теперь имеешь классическое образование, то в курсе, как с этим справлялись маги в Зебрике.

— Ну да. Пластины из разных материалов. Для широко распространённых знаний и сведений — папирус или бумага; для тех, которые поценнее — глиняные таблички. Для самых важных — листы меди, серебра или золота. Только буквы и магические символы в несколько раз мельче писали для экономии… Да я для себя и сейчас пишу.

— Точно так. — Согласился он. — А есть ещё один способ — кристаллозапись. Она даже надёжнее, чем на золоте. Этот камень не естественного происхождения, я сделал его сам, поэтому его структура идеальна, в ней нет огрехов. И на него можно записать ту или иную информацию, прерывая «слои» в кристалле, внося искусственные искажения, как при создании артефакта. Можно даже сделать так, чтобы знания, записанные на нём, были понятны только тебе… Главное — не перестараться. Если внести в структуру слишком много ошибок, камень рассыплется… Это у Алое так часто бывало, она почему-то не могла изготовлять хорошие кристаллы и пользовалась природными, а это немного не то… Вобщем, когда прозрачность камня уменьшится вдвое, значит, довольно. Ну, и никто не мешает тебе делать запасные копии.

— Спасибо, — поблагодарила юдекса. — Поэкспериментирую.

— А это, — Старсвирл вытащил из своей шляпы мешочек с золотом. — Очередной взнос в Университет. Каникулы, насколько я помню свою учёбу, скоро кончатся.

Селестия вздохнула:

— Мне, право, уже неудобно перед тобой. Обычно ученики платят учителю за науку. А ты, мало того , что помогаешь мне бесплатно, так ещё и снабжаешь золотом, которое у нас не в ходу... Я бы отдарилась, но представления не имею, что тебе может быть нужно…

Она вопросительно посмотрела на Старсвирла. Тот пожал плечами:

— Насчёт денег не беспокойся. Этого золота минуту назад не существовало. Я сделал его только что, и мне это не стоило ровным счётом ничего…

— Но тогда, — упрямо возразила Селестия, — я сама могла бы оплачивать свои расходы на учёбу — вроде, материализация мне даётся неплохо… Но ты же говорил, этого нельзя? Или уже можно?

— И да и нет… Видишь ли, наверно единственный запрет, который в Зебрике сохраняется по сей день — это запрет на изготовление драгоценных металлов магическим путём. Вся прочая «конституция» , оставленная подданным прежними монархами, давно похерена, кроме этого правила… А «колдовское» золото, как ты понимаешь, легко вычисляется по примесям. Точнее, по их отсутствию. И как только «твои» монеты попадутся более-менее искушённому магу, начнётся расследование. Как это бывает — ты хорошо понимаешь, сама таким занимаешься. Конечно, не факт, что они выйдут на тебя, а даже выйдя, скорее всего не смогут ничего сделать — ты уже преодолела тот уровень, когда следует опасаться смертных, по крайней мере, в очном поединке… Однако учёбу придётся оставить. Или начать с самого начала, но в новом облике. Моё же золото обычный маг не распознает как сотворённое. А те, кто мог бы это сделать, давно покинули мир… Да вот хоть сама попробуй.

Прекраснейшая извлекла наугад одну монету в два сикля, где был отчеканен надменный профиль какой-то зебры-кобылы, покрутила так и сяк, бросила в кошель.

— Всё же видно. Но это, конечно, потому, что я целенаправленно ищу. Так бы не заподозрила. Знаешь, кстати, почему «старые» монеты ещё чеканятся? А не нового образца, с рожами ныне здравствующих курфюрстов?

— Не знаю, — вынужден был признать Старсвирл.

— Потому, — пояснила Селестия, — это мне соученица одна рассказывала, что «новые» монеты хитросделанные зебры стали обтачивать по краям. А вот над портретами «добродетельных королей» издеваться страшновато по сей день — вдруг молния с небес прилетит. Мы же с тобой, — она хмыкнула, — стало быть, подрываем финансы соседа?

— Разве только чуть-чуть, и только в последнее время, — улыбнулся Старсвирл. — Прежние монархи Зебрики были свирепыми, но умными. Они понимали, что бесконтрольный приток в экономику золота без товаров, равно как и товаров без золота, ничем хорошим не закончится. И не забывали лупить по копытам и головам особо ретивым промышленникам и старателям… Я полностью разделял эти идеи, и — хотя мы ни разу не встречались — соблюдал неписаный договор, не занося в их империю ничем не обеспеченного золота…

— Ты, должно быть, шутишь, — улыбнулась юдекса. — То есть, ты соблюдал договор с умершими двести лет назад зеброкорнами?

— Ну, во-первых, не двести, а триста. Во-вторых, строго говоря, они не мертвы — хотя с нашей с тобой точки зрения такое преображение мало отличимо от смерти. И в-третих, да, я помню их. Конкретно Алое я даже старше лет на полста.

Селестия молчала долго, и наконец сказала:

— Возможно, пришла пора, чтобы рассказать мне что-то?

— Думаю, да. Но лучше не рассказать, а показать. Следуй, пожалуйста, за мной

Он открыл в воздухе портал и вошёл в него . Прекраснейшая помедлила секунду, но потом тряхнула гривой и последовала за Старсвирлом. Над исполосованным огненными следами плато на какое-то время опять наступила тишина.

Старсвирл менялся. Первой растаяла дурацкая ненужная шляпа. Под которой на удивление не оказалось рога, хотя Селестия точно помнила, что он был. Фигура жеребца увеличилась в размерах, серая шкура в некоторых местах темнела, в других светлела, приобретая характерную для зебр полосатую расцветку. Почти разгладились морщины на лице. Теперь перед юдексой стоял жеребец-зебра лет сорока, причём, практически одного с ней роста.

Но завладел вниманием Селестии, конечно, не рост, а энергетический «портрет» наставника.

У среднего волшебника-пони в магическом зрении обычно светился только рог и одна-две тоненькие ниточки, уходящие вверх от него, и ещё две таких же ниточки, идущие через глаза к мозгу. У самой Селестии, насколько позволяло ей разглядеть себя зеркало воды , внутренние нити превращались как будто в мощные корни дерева, тянущиеся вдоль всех костей скелета. А «ствол» этого дерева, «вырастая» из головы, уходил на сотню метров в небо.

У Старсвирла же верхушку магического потока и вовсе разглядеть было трудновато, а внутренние «корни» вырывались из плеч, напоминая призрачные крылья, раздваиваясь и закручиваясь в мощный кокон защиты.

Селестия спохватилась, что уже, наверно, с полминуты таращится на такое необычное явление, приоткрыв рот, что несовместимо с достоинством судьи и фактического правителя целого народа. Поэтому она приосанилась, приняв горделивую позу.

Жеребец слегка поклонился:

— Позвольте представится, леди. Принц Тумос, к вашим услугам.

Прекраснейшая с улыбкой «вернула» поклон:

— Меня, полагаю, вы уже знаете. И где же мы находимся, принц?

— На моём острове. Прошу вас быть моей гостьей…

Юдекса со своим провожатым шли через небольшой город. Встречные в основном были зебрами, но попадались и пони. Они здоровались с Тумосом и Селестией не выказывая ни страха при виде крупной розовой аликорницы, ни раболепия перед принцепсом. Старсвирл неторопливо рассказывал:

— Всего на Острове проживает около пятнадцати тысяч душ. Особенность нашего маленького государства — в отсутствии частной собственности на… Эм, капитальные вещи. Или, если так тебе будет проще понять — все здания, корабли, поля принадлежат мне. А я выдаю их во временное или пожизненное пользование той или иной зебре, или семье, или команде.

— Ну, некоторые племена Содружества живут примерно так, — кивнула Прекраснейшая, — хотя, надо признать, совсем дикие. Там, где до сих пор только натуральный обмен.

— Да, цивилизация оставляет эту систему за бортом. Но мне удалось ее сохранить. Или, точнее, воссоздать. Хотя некий условный обменный эквивалент присутствует. — Зеброкорн извлек из воздуха серебристую монетку. — Титан. Меньше стирается в копытах, кроме того, у экипажей моих кораблей меньше искушения заняться чем-то незаконным, чтоб притащить на Остров побольше золота с материка. Оно им тут не пригодится… А я приглядываю, чтоб оплата за ту или иную работу была примерно равна затрачиваемым усилиям... Как это бывает в других местах — ты знаешь. Когда полный болван и лентяй, просто благодаря удаче, или высокорожденности (что вобщем — тоже удача) в день имеет столько, сколько, например, ткачиха за полжизни… Не знаю как тебя, меня это в молодости сильно злило...

Перед мысленным взором Тумоса на миг промелькнуло очень старое воспоминание об одном эпизоде со стрельбой в небо молниями, топаньем ногами и богохульствами (в то время он ещё думал, что боги живут на небесах).

— … И тогда я понял, что если я не организую жизнь общины, то её не организует никто. Имеется ввиду, конечно: организует с умом, а не как попало. И поскольку начинать надо с малого, я взял одно племя, бывшее под угрозой завоевания соседями, и увёл на этот остров. Тогдашняя наука в Зебрике уже знала, что замкнутая община быстро деградирует, поэтому я позволил себе, — Тумос усмехнулся, — поправить океанские течения вокруг, чтобы корабли, потерпевшие крушение в проливе между странами Алое и Моарея — там где самое интенсивное судоходство — чтоб эти корабли сносило сюда.

— На мой взгляд, — продолжил он, — проблемы в обществе происходят по двум причинам: оттого что девять из десяти занимаются не своим делом, и из-за имущественного расслоения. Опасность представляют зебры с психологией «крысиного короля» — их мало, но они активно набирают себе последователей, поскольку все мы, кто больше, кто меньше — эгоисты. И если их не сдерживать, Остров за пару поколений превратится в потогонку-шкуродёрню такую же, как везде.

— И как ты их сдерживаешь? — с большим сомнением спросила Селестия.

— Распространением нужных знаний, и огораживанием от знаний ненужных, естественно. Ведь то, о чём зебры не знают или чего не имеют, им и не повредит. Простой пример — тысячелетиями народы мира выживали без железа. Была бронза, это всех устраивало. А попробуй теперь отобрать у жителей Зебрики сталь! Это приведёт к такому кризису, что трупы будет некому хоронить, как в старое время во время эпидемий… Мои подданные просто не подозревают, что можно облапошить соседа и сколотить на этом первоначальный капитал. Или подкупить чиновника и получить более выгодные условия для торговли. Тем более, что чиновник тут по сути один — я.

— Позволь, а что же спасшиеся команды кораблей? Они разве не привозят этот, гм, образ мыслей с материка?

— Привозят, конечно. Но дело в том, что команды разделены на офицеров, матросов и гребцов. Первые, после того как я объясняю им наши правила, почти никогда не соглашаются остаться. И это хорошо, потому что они как раз могли бы поведать жителям про тонкие вина, балы, прекрасных кобыл в бархате и шелках… А вот матросы, которые предпочитают поселиться среди нас, могут рассказать про три вещи: тяжёлую работу и наказания на корабле, безудержный пьяный загул по списанию на берег, и питание пыльной травой за городом в ожидании нового найма… А про что рассказывают гребцы, я думаю, ты сама понимаешь. Мои подданные приходят от этого в ужас, и счастливы, что не живут и никогда не были в этой чудовищной Зебрике. А с командами своих судов я работаю особо, отбирая только благонадёжных. Хотя, конечно, за все время несколько зебр сбежало. Ну да ладно, надеюсь, в борьбе за выживание там они обрели то, чего им не хватало здесь… Надо сказать — некоторая разница в уровне дохода есть и у нас. Но она зависит только от личного усердия. Тут довольно тонкая грань — полной уравниловки не должно быть, она отбивает желание расти.

— А куда ты деваешь тех, кто не захотел остаться? — спросила Селестия, — неужели просто отпускаешь? У тебя тут на мелководье, наверно, лежит целое кладбище погибших кораблей, приплывших в гости.

Зеброкорн усмехнулся.

— Нет, к счастью, я предвидел это, и со свойственной мне мудростью, стираю память о пребывании всем, кто навсегда покидает Остров. Поэтому пиратские армады не посещают меня с дружескими визитами раз в поколение.

— А как насчёт первой причины? — напомнила юдекса.

— По достижении определённого возраста, я приглашаю каждого на беседу. И примерно определяю склонности. Скажем так: профессия номер раз, два и три. Понятно, что все не могут быть моряками или астрономами. Кому-то надо и сеять гречку. Но всё же я стараюсь максимально полно распределять зебр и пони по тем работам, что хоть примерно соответствуют их склонностям… И это — причина, по которой нас всего пятнадцать тысяч. С бОльшим количеством я просто не управляюсь — проверено экспериментально.

— Ничего, — утешила его юдекса, — теперь нас двое.

И пустилась в рассуждения:

— Ведь необязательно проверять прямо всех: в масштабах Содружества важно, чтоб управленцы были на своем месте и занимались своим делом. Кроме того, у меня есть несколько очень талантливых соучеников. Раньше и думать было нечего, чтоб уговорить их переехать в наши дикие места, но поучаствовать в таком начинании, они, надо думать, не откажутся...

— Увы, другим, даже талантливым магам, даже моим ученикам, лазить в головы зебр и пони оказалось слишком опасно. Малейшая ошибка — и дело может кончится умственным расстройством, а то и смертью. Тебе-то я покажу технику, но насчёт остальных…

— Жаль. Если бы кто-нибудь другой за нас определял эти склонности! — вздохнула Селестия.

Про себя Тумос подумал, что знает, минимум, одного такого «кого-нибудь», но, разумеется, промолчал.

* * *

Прекраснейшая сидела в своём кабинете, заваленном, как обычно, свитками и всякими магическими заготовками.

Вобщем, увиденное в гостях у Тумоса ей понравилось. Селестия поговорила наедине с несколькими жителями Острова и убедилась, что рассказанное принцем не ложь, что всё примерно так и обстоит. Она бы, конечно, хотела устроить нечто подобное у себя, но не представляла с какой стороны за это браться. Притом, даже внешняя угроза уже не слишком пугала юдексу. После девяти лет изучения магии в разных учебных заведениях Зебрики и лично у Старсвирла, она полагала, что сможет отразить любое нашествие, даже если это будет сотня самых крупных драконов из южных земель… Селестию беспокоила угроза внутренняя. Ведь именно любителей подчинять и властвовать, которые в основном приходили к ней уже сформировавшимися лидерами, она и утверждала в качестве баронов и вождей племён, даже не предполагая, что может быть иначе. А теперь получалось, что это было не совсем правильно. Или всё же правильно?

Селестия в раздражении мотнула гривой: так и так выходило скверно.

— Ты просто действовала так, как тебе удобней, — сказала она в тишину кабинета.

Её размышления прервал стук в дверь.

— Госпожа, прибыли посланники из Кантерлота. Желают вас видеть.

— Позови в гостиную, — сказала Селестия, — я сейчас приду.

* * *

Прекраснейшая осматривала подарки и немного отвлечённо подумала, что, когда она будет владеть миром, или по крайней мере, когда мир будет жить в соответствии с её замыслами, этот обычай следует изжить. Когда, чтобы попасть на приём к облачённому властью, надо заплатить какие-то дикие деньги. Сама она, конечно, не требовала от просителей ничего такого, но знала, как обстоит дело в других странах, в том числе и в такой развитой Зебрике…

Впрочем, это не касалось, конечно, даров от других владык.

Кантерлотский посол приподнёс юдексе несколько отрезов самых дорогих тканей, набор редких благовоний и здоровенную книгу в отделанном золотом переплёте. Аликорн с некоторым удивлением узнала «Толкования к введениям в философию», изданную в Зебрике около семисот лет назад. Ей попадалась эта книга раньше, хотя и не в таком роскошном переплёте, но показалась слишком очевидной. По сути это была адаптация очень древнего труда на «современный» стиль с пояснениями трудных мест. Селестии, без проблем читавшей на сколь угодно архаичном языке, такой «перевод» показался излишним.

Ну что ж. Видимо, кантерлотский король, не будучи отягощён образованием, выбрал для подарка том «побольше да поувесистей». Не это удивило аликорна.

Дары, надо признать, были вполне на уровне, но… Такой «набор» приличествовало поднести, например, вдовствующей королеве-регентше при малолетнем наследнике. Подарки никак не отражали сути юдексы как мага и как воина. Это не было, конечно, оскорблением, но некоторой небрежностью — безусловно. Гость тем временем вдохновенно вещал.

— Что? — переспросила Селестия, немного не поверив ушам.

Посол вздохнул и повторил для рассеянной кобылы:

— Король Кантерлота Алмак, прослышав о вашей красоте и, — единорог сделал многозначительную паузу, — уме, просит вас стать его женой.

Селестия встрепенулась. Она много слышала про этого короля, как-никак соседи. Хотя лично они не встречалась, юдекса знала, что он староват и страшноват собою, но в конце-концов, имеет ли это значение? Совершенно никакого. Больше того, аликорн даже усмотрела в этом возможном объединении Кантерлота и Содружества указание судьбы. Она уже хотела произнести уклончивое «может быть», но вспомнила одну неприятную деталь.

— А что случилось с другими пятью его жёнами? Они все перемёрли? У вас эпидемия была какая-то?

Посланник закатил глаза: да уж, мудрость этой кобылы явно преувеличена сказителями.

— У Его Величества пять жён. Все они, хвала богам, здоровы.

Селестия даже на миг утратила дар речи.

— Это невозможно… В смысле, брак невозможен. Или пусть он даст им развод. Тогда я подумаю. Только подумаю.

К концу фразы тон её упал до точки замерзания.

— Король не привык к отказам. — С поклоном, но твёрдо ответил посол.

— Мне более нечего сказать. Если у вас всё…

— Увы, да. — Поклонился гость. — Жаль, но дары невесте придётся пока увезти обратно.

Это была дерзость. Не то, что подарки уедут назад в Кантерлот — это было вполне логично — а то, что посол вообще о них упомянул, несмотря на то, что все тут так или иначе понимали подоплёку. Но и этой дерзости Селестия «не заметила», отодвигая неизбежное.

* * *

— Мне сделали сегодня предложение. — Сказала юдекса Тумосу. — Король Кантерлота, не кто-нибудь… Но есть проблема — у него куча других жён.

— Не думаю, что это станет загвоздкой, — ответил зеброкорн, — если, конечно, ты примешь его предложение. Твоей мудрости достанет, чтоб оттеснить их всех, когда король умрёт, на третьестепенные места. А если они вдруг с этим не согласятся, у тебя хватит могущества угомонить их навсегда… Вероятно, это твоё испытание, раз уж ты, — он улыбнулся, — грозилась когда-то завоевать мир.

— Это так, — согласилась Селестия, — но пони имеют неприятное свойство запоминать того, кто был унижен — например, шестым местом в гареме. И немало свирепости придётся проявить, чтоб выжечь подобное воспоминание из разумов окружающих. Поэтому, лучше не доводить до такого.

— Как я уже не раз говорил, — кивнул Тумос, — это твое время и твой выбор…

— Но есть ещё выход. И провались он, король Кантерлота, тем более, я довольно резко отказала, а он гордец... Мы, — Селестия сделала паузу, но всё же достроила фразу. — Мы могли бы основать династию и править пятнадцать веков, как Фессон и Алое… Ну, то есть не совсем так, а гораздо мягче: мне не хотелось бы быть похожей на Алое, — заторопилась она. — Думаю, в Зебрике не будут сильно против. Как я у них видела, страна более чем насытилась свободой. А со временем покорится и Эквестрия. Вот.

Старсвирл посмотрел на собеседницу.

— Ты неординарно мыслишь. Верно, я назвался принцем в основном, чтоб не быть похожим на них. Как жаль, что мы не встретились тысячу лет назад. Тогда бы я, пожалуй, ради такого предложения, покинул свою «нору» и вступил всё-таки в соревнование с коллегами. А сейчас уже поздно.

— Но почему? Разве ты слишком стар? — спросила юдекса.

— Да, — он опустил голову. — Не телом. Пришла, пожалуй, пора сообщить, что случается с нами со временем. Ни разум зебры, ни разум пони не приспособлен к столь долгой жизни. И богиня, когда изменяла нас, позаботилась, чтобы наш путь, наше служение: ей, себе, окружающим — имело какое-то окончание. Когда мы совсем выгораем, то возвращаемся к ней и переходим на новую ступень. Там, где подлинно нет старости. Там, где сейчас твои предшественники.

— Но разве они заслужили это? — Спросила юдекса, — я не о их жестокости говорю сейчас, понятное дело. Но разве они не бросили свою страну?

— А разве в природе есть понятие «жестокость»? — грустно улыбнулся зеброкорн. — Как мне говорили, только там, на новом уровне, ей нет места… И с каждым годом мне всё больше хочется своими глазами увидеть этот мир, где все — аликорны, где все равны, и никто никогда не умирает. Наверно, им тоже хотелось. В какой-то момент желание становится невыносимым. А этот мир был до них и будет после… Я бы тоже давно ушёл, но богиня сказала мне, что вскоре родишься ты, и я остался. Чтоб спасать свою маленькую общину на двести лет дольше. Чтоб увидеть величайшее чудо. Чтоб помочь тебе сделать первые шаги по пути высшей магии… Но не проси меня о том, что я не могу дать. — Он сделал долгую паузу. — Я думал, ты родишься сразу после исхода предыдущего поколения, потому что… Потому что так было предопределено. Но ты «запоздала» на целых двести лет. И потом мне пришлось немало выждать, чтоб ты прошла одна головоломную юность, набив все полагающиеся шишки. Лишь потом, когда ты вступила в спокойную зрелость, я счёл возможным приблизится к тебе. Но моё время истекает, его уже практически нет.

— Как это можно изменить? — Спросила Селестия.

— Увы, никак. В других мирах я встречал мерзкие гримуары, содержавшие рецепты, якобы возвращающие разуму молодость, но это, конечно, ложь. Просто содрогнувшись от нового преступления, ещё более гнусного, чем прежнее, восприятие на какие-то дни становится чувствительнее.

Юдекса чувствовала, что он не врёт. Не так, конечно, как на допросах подозреваемых — Старсвирл был в состоянии от неё закрыться — просто чувствовала, что это правда.

— Сколько у нас времени?

Зеброкорн усмехнулся:

— Думаю, я удержу себя в мире, до того, как ты возьмёшь Кантерлот. Но принимать поздравления тебе придётся уже, видимо, одной.

Закусив губу, Селестия кивнула, а Старсвирл продолжал:

— Ещё попрошу тебя… Я не знаю, кем стану, переступив рубеж… Если мне станет совсем наплевать на Остров, присмотри за ним. Насколько сможешь.

— А как я узнаю? — спросила юдекса.

— Очень просто. Если я не стану приходить к тебе, даже и во сне — значит, мне уже нет никакого дела до Эквуса.

В пещере, как всегда, было холодно. Жеребец, известный в Содружестве как Старсвирл Бородатый, приблизился к подножию Древа Гармонии.

— Итак, ты решился? — голос, как иногда казалось Тумосу, шёл не только от его собеседницы, но и откуда-то снизу.

— Да, мама. Я всё-таки хочу увидеть мир аликорнов. Как они там живут… И возможно, принести это знание сюда. Если от меня что-нибудь останется.

Тарна кивнула:

— Я множество раз слышала этот ответ в разных вариациях. И ты, конечно, прав — пришла пора. И возможно, ты окажешься одним из тех, немногих, для кого эта идея не пустой звук… Есть у тебя ещё какие-то желания?

— Да. Я хочу досмотреть войну Селестии, будучи ещё живым.

Кобылка — проекция Дерева Гармонии выразительно покосилась на Тумоса, но не стала вставлять логические выкладки, а каким-то образом поняв, что для зеброкорна в самом деле важно увидеть сражение именно сейчас и именно отсюда, произнесла:

— Я покажу. Удачно, что бой произойдёт на Понивильском поле недалеко от портала. Легче наблюдать.

* * *

— Хороший день, чтоб умереть, — заметил Правый.

Левый кивнул:

— Лучше так, чем от старости, мочась под себя…

Селестия, конечно, слышала это, но промолчала.

Король Алмак привёл на Понивильское поле армию, доселе невиданную — не менее четырёх тысяч пони. А если считать с обозами и кашеварами, то все пять. При том, что все силы Содружества не насчитывали и тысячу бойцов, а конкретно сейчас, узнав, на какое гиблое дело их зовут, пришла лишь половина.

Конечно, обучаясь несколько лет в Зебрике, Прекраснейшая знала, что у всякого уважающего себя курфюрста имелось войско в четыре-пять корпусов, насчитывающих как раз тысяч по пять бойцов, но то в Зебрике. А по меркам Северного континента, им сейчас противостояла великая армия.

— Многие ли откликнулись на зов? — Спросила Селестия, хотя и видела, что тут в лучшем случае половина, да и ежедневно получала отчёты о численности войск.

— К сожалению, не все успели прибыть, — краснея и потея сообщил воевода.

Юдекса улыбнулась:

— Зато мы теперь знаем, кто верен… После этого сражения появится много вакансий, и я теперь знаю, кого на них назначать.

Воевода машинально кивнул — да, вакансий на место мёртвых в самом деле откроется немало. Только вряд-ли сохранится само Содружество, чтобы кто-то озаботился их заполнить. Тут ему в голову пришла мысль: а не сошла ли Селестия с ума? Впрочем, развить эту идею воевода не успел — на той стороне сыграли атаку.

Ровная стена щитов и копий, почти не нарушая строй, приближалась. Вот пройдена уже треть разделяющего армии расстояния. Вот половина.

Пользуясь своим ростом, Селестия оглядывала ряды защитников. Теперь уже почти никто не сомневался, что сегодня умрёт, и юдекса пытливо вглядывалась в них — побегут или нет? Ведь есть ещё время спасти жизнь и бросить предводительницу на растерзание, а то и обречь на позорный плен.

Вот молодой солдат тоскливо заозирался по сторонам. Небо, солнце — ведь всего этого не будет для него через несколько минут… Нет, пересилил себя, сжал копьё и снова смотрит только вперёд.

Вот сопит рядом воевода. Ему, кажется, уже всё ясно. Юдекса то ли выжила из ума, то ли в какой-то немерянной гордыне не хочет пойти на компромисс с явно превосходящим врагом, а ведь он тоже отвечает и перед послушавшими его солдатами, и перед их родственниками… Но сдерживается от проявления эмоций. Раз уж сделал ставку на эту высокую розовую кобылу, переигрывать теперь поздно.

Чтож, тянуть дальше нельзя.

— Жаль, — сказала Селестия, — мы не успели предложить им условия сдачи. — И с силой воткнула в землю бронзовый накопытник.

Сигнал атаки умолк на середине. Двинувшиеся вперёд шеренги легли, как трава под серпом. Никто не успел ни дёрнутся, ни вскрикнуть. Над полем боя наступила тишина, и только через несколько секунд где-то позади запела птица.

В пещере Тарна бесстрастно увеличила изображение. Лицо Селестии занимало теперь полстены, и Тумос жадно вглядывался в него. Аликорн по внешней видимости оставалась спокойна, только напряглись мышцы, сжав непреклонно челюсти.

Но когда то неведомое заклинание, которое передавало им изображение, приблизилось к ней вплотную, в глазах стали видны слёзы.

Тумосу стало немного легче на сердце. Он повернулся к маленькой кобылке-зебре, в виде которой Дерево Гармонии представало перед посетителями.

— Теперь уже точно пора. Еще попрошу тебя: она, Селестия, на самом деле довольно ранимая. Не являйся ей вскоре, дай время разобраться в себе. Потому что когда ты предоставляешь кому-то свои знания, он начинает жить только ради них. Пусть она поживёт для себя и своего народа.

Тарна на секунду как бы задумалась, но всё же медленно кивнула, соглашаясь попробовать.

* * *

— Третий маршал подал через меня прошение об отставке, — поклонился жрец, подавая свиток.

— Почему он не подал его мне лично? — Холодно спросила Прекраснейшая.

— Ему нездоровится. Маршал очень стар годами. Поэтому он не принимал участия в битве и… — Жрец сделал паузу, — остался жив.

— Передайте, что я с прискорбием принимаю его отставку, — сказала Селестия, даже для приличия не развернув свиток. — Пусть позаботится о своём здоровье… Что-то еще?

— Да. У меня есть к вам любопытное предложение…

Прекраснейшая жестом разрешила Васату продолжать.

— Наша религия нуждается в периодическом подтверждении чудесами… Но в последнее время пони уже не так доверчиво относятся к ним. Ведь так или иначе, все единороги способны творить магию: как же доказать, что наши чудеса имеют другое происхождение? А вы… На Понивильском поле вы показали, что являетесь, вероятно, сильнейшим магом современности. Можно сказать, что вас благословили боги. Можно даже сказать, что вы несёте их силу в себе. А значит, вы, в некотором роде — воплощение… например, одной из жён Реора — нашего верховного божества.

— Единственной, — сказала Селестия.

— Что?

— Единственной жены-соправительницы.

— Но в священных текстах написано иначе. — Васат взглядом указал на свиток с прошением об отставке. — Вы уже выбили одну подпорку из-под трона в сражении при Понивиле. Не спешите же выбивать ещё одну.

Юдекса подняла тяжёлый взгляд на первосвященника. Чуть не с первой минуты после победы, когда она уже понимала, что отныне является правительницей примерно пятой части обжитых земель материка, у неё чесались копыта приступить к реформам государства по образцу Острова… Но, к счастью, Селестии давно было не двадцать лет, и прежде чем издавать многоумные указы, она всегда прикидывала — будут ли они выполнены. В этом, по большому счету, и заключалось искусство управления — употребить всю власть, но и не передавить. А сейчас она чувствовала, что её мечта с треском разлетается при столкновении с реальностью. Что ж, значит коренные преобразования придётся отложить. Минимум, до смены поколений, когда ей начнут худо-бедно доверять. А теперь же, если небольшой обман поможет сохранить мир в государстве, она пойдёт навстречу остаткам правящей верхушки Кантерлота… Хотя и место своё они не должны забывать.

— Несмотря на все священные тексты, будет так, как я сказала. Придумайте что-нибудь. И не забывайте, что одного желающего определить меня в гарем, третьего дня без особого шума закопали за крепостной стеной. Как бы у принцессы не возникло желание задуматься о смене первосвященника её личного культа… Но разумные пони предпочитают со мной сотрудничать.

Жрец поклонился:

— Возможно, кого-то из наших прорицательниц посетит видение о том, что жена у Реора одна, а те, кого мы числили жёнами, на самом деле — сёстры. Совсем удалить их из пантеона никак нельзя… Позволите ещё вопрос? Почему вы назвали себя принцессой, а не королевой?

Селестия пожала плечами:

— Раз уж выяснилось, что настоящее моё царство — в тонком, духовном мире, то логично здесь, в Эквестрии мне будет называться принцессой. Разъясните об этом младшим жрецам, чтоб они в свою очередь поведали народу.

Васат наклонил голову:

— Слушаюсь. Могу я рассчитывать, что вы посетите центральный храм и, может быть, явите для пони несколько чудес?

Селестия молча кивнула. В старых сборниках заклинаний ей попадались довольно бестолковые, зато эффектные. Наверно и предназначались они для придания авторитета шаману. В её же исполнении зрелищность получится небывалая.

— Время потом согласуем особо. Вы можете идти.

Юдекса вздохнула: количество планов и обязанностей всё растёт. А она одна, и теперь уже навечно одна. Посмотрела на свою новенькую трёхзубую незамкнутую корону Кантерлотского царства. В середину центрального, самого большого зубца она вчера вставила свой розовый камень-артефакт, полученный от Старсвирла.

Потом надела корону и подошла к зеркалу. Теперь каждый раз, глядя в отражение, она будет вспоминать своего учителя… Который, конечно, никогда не вернётся, ибо это было бы слишком хорошо, чтоб злодейка-судьба не подстроила каверзу.

Принцесса слегка нахмурилась. В кабинете было установлено привозное зеркало — в Эквестрии пока не умели катать стекло такого размера и чистоты. Но на другой стороне пролива Селестии приходилось смотреться в похожие зеркала, поэтому она была уверенна, что примеси в стекле не обманывают её зрение. И кажется, за последнее время её шерсть посветлела. Впрочем, даже и это была ерунда — подумаешь, выгорела на солнце во время войны и похода. Зато на на крупе у неё с двух сторон появилось изображение многолучевого золотого Солнца.

Аликорн задумчиво повернулась так и сяк. Само изображение ей скорее нравилось, неприятных ощущений не доставляло и придавало облику законченность, но… Что бы это могло значить? Она вернулась за стол и глубоко задумалась.

* * *

Ну, вот, собственно и всё. Последний зеброкорн покинул Эквестрию. Селестия вступила в бесконечный бой с бюрократией Кантерлота. И в будущем, правда, на несколько тысяч лет позже, чем она хотела, будет построено мирное и процветающее общество.

Может, когда-то соберусь написать «сольник» про детство Луны. Была пара идей, но пока не набирается даже на полноценную главу.