Яблоко Гесперид (гет)

Сен-Дени, Франция

— Ты убила Гарри, — глядя на Гермиону широко распахнутыми глазами, прошептала Джинни. Он была так потрясена, что даже не плакала. — Ты… убила Гарри! — повторила она, не в силах осознать ужасную правду.

— Вообще-то, — от терзавших душу воспоминаний в глазах Гермионы стали собираться слезы, — мы убили его.

* * *

Жизнь покидает Гарри, оставляя бесформенное окровавленное тело там, где еще недавно стоял мальчик-который-выжил. Безудержно рыдая, Гермиона падает на землю, глотая слезы, смешанные с кровью. Ремус и Снейп напряженно смотрят на скорчившегося Гарри, со страхом дожидаясь момента, когда Волдеморт восстанет из его тела и окажется, что жертва молодого человека была бесполезной.

Но ничего не происходит. Ошеломленные Пожиратели Смерти пялятся на труп Гарри Поттера. Время словно остановилось. Затем быстрое движение, хриплый вздох — и густая темная кровь брызгает на Гермиону. Ее крик выводит волшебников из ступора: на землю с тяжелым стуком падает тело Северуса Снейпа. Позади него, изможденно кривя губы, стоит Беллатрикс Лестрейндж с окровавленным ножом в руке. Но Снейпа недостаточно, чтобы утолить жажду мести, и она кидается на Ремуса Люпина, следящего за ее движениями с ненавистью, редко замечаемой в глазах этого человека. Рудольфус Лестрейндж хватает жену за запястья прежде, чем она добирается до оборотня.

— Достаточно, Белла, — шепчет он ей на ухо, с легкой опаской глядя на Ремуса. Губа того подрагивает, обнажая довольно острые зубы.

— Предатель! — воет Беллатрикс и пытается вырваться из хватки Рудольфуса. — Предатели! Убийцы! Вы его убили! Вы убили…

— Stupefy, — холодно произносит кто-то, и Беллатрикс застывает в руках мужа. — Stupefy. Stupefy.

Гермиона едва замечает, что обездвижена. Ремус слишком потрясен и ни на что не реагирует. Его последние, как он думает, мысли летят к храброй, дерзкой малышке Нимфадоре, с надеждой, что после его гибели она быстро забудет свою детскую влюбленность в него.

Люциус Малфой откидывает капюшон и прячет волшебную палочку в складки одежды. Затем, повернувшись к остальным Пожирателям, медленно кивает, словно придя к какому-то заключению.

— Мы все знали, что это произойдет, — устало произносит он. — Если не сегодня, то через десять лет, через сто, Темный Лорд непременно бы встретил свою судьбу в лице Гарри Поттера или какого-нибудь другого напророченного спасителя. — Глаза Беллы бешено вращаются, грозя прожечь отверстия в затылке Люциуса Малфоя. — Тридцать лет назад нас выдернули из нашего мирного размеренного существования, после чего мы были вынуждены следовать за этим жаждущим власти гением. Кроме его магических способностей, — которые были столь же поразительны, сколь убедительны, — его мощь состояла в том, что он сумел безвозвратно привязать нас к себе. Он замарал наши руки кровью, заставляя убивать, истязать, лгать, чем гарантировал себе нашу поддержку до тех пор, пока он не посчитает нас бесполезными. Он заклеймил нас. Этот полукровный выродок отметил нас, словно мы были рогатым скотом.

Упоминание о статусе крови звучит в мозгу Гермионы тревожным колоколом. И, хотя пока не понимает, куда ведет Малфой, она чувствует, что это произнесено не зря.

— В чем мы нуждались тогда и что нам нужно теперь — это правительство, гарантирующее, что такой человек, как Волдеморт, больше никогда не появится. Нам нужны новые законы, поддерживающие порядок. Нам нужны волшебницы и волшебники, которые смогут править страной, принимая правильные решения.

Взгляд Ремуса падает на голову Снейпа, окруженную страшным ореолом темной крови. И не впервые за их долгое знакомство Люпин чувствует жалость к человеку, чья роль в Ордене потребовала убить Дамблдора. Не впервые он жалеет и себя, терзаемый мыслью, что с его обостренным нюхом и слухом оборотня он должен был почувствовать приближающуюся Беллатрикс.

— Все, о чем я вас прошу, — продолжает свою речь Малфой, — это имена. Мы слишком долго мирились с позорной анонимностью. Чтобы наше общество восстало из пепла, его лидеры, принимая решения, должны быть сильными и бесстрашными. И этими решениями, — его голос помрачнел, — они должны исключить полукровок и маглорожденных волшебников из нашей общины, потому что только они, благодаря своим низкосортным статусу и магии, ведомые своей горечью и амбициями, способны породить таких монстров, как Волдеморт.

Гермиона мечтает лишь об одном — чтобы она могла закрыть глаза и не видеть этого человека, по щиколотки стоящего в крови своего полукровного спасителя и спокойно втаптывающего магическую природу этого самого спасителя в грязь.

— Мы не должны допускать их до нашей деятельности. Вы все были со мной здесь этой ночью. Вы видели, как Гарри Поттер наконец победил Волдеморта, полукровного носителя смерти и несчастий. Вы видели, как друзья Гарри Поттера, полукровки Ремус Люпин и Северус Снейп и маглорожденная Гермиона Грейнджер с холодной расчетливостью убили своего друга объединенным Непростительным заклятием. И если вы видели то, что видел я, вы должны согласиться, что наше общество только выиграет, избавившись от магловского отродья. Предлагаю вам рассказать всему миру о том, что вы сегодня видели.

* * *

— Питер Паркинсон первым выступил вперед и встал рядом с Люциусом Малфоем, что неудивительно. Затем, насколько я помню, к ним присоединились отец Ромильды, известная исследовательница и очень красивая женщина Анджела Бъёрк, Рабастан Лестрейндж, Адриан Прюитт, миссис Патил, мать Падмы и Парвати, и Амос Диггори. Джинни, ты бы видела, какими глазами отец Сердика смотрел на Гарри. Как будто он смотрел на что-то, омерзительнее самого Волдеморта.

Джинни сидела в безмолвии. Масштабность рассказа Гермионы была такой безграничной, что у Джинни не хватало слов, чтобы хоть как-то его прокомментировать. Гермиона добавила в чай четыре ложечки сахара, что было для нее совсем нехарактерно и выдавало ее внутреннее состояние.

— После всего люди с отвратительной легкостью от нас отвернулись. Грязнокровки и полукровки убили спасителя? Они тактично забывали упомянуть, что Гарри, в общем-то, тоже не был чистокровным волшебником. Нам еще повезло — суд постановил, что якобы Волдеморт был повержен не без нашей помощи. Таким образом, мы не сели в тюрьму пожизненно, а были просто изгнаны из общества.

— Вас судили?

Гермиона угрюмо кивнула и сделала глоток слишком сладкого чая.

— И ты мне ничего не рассказывала? — Джинни завладело знакомое чувство гнева из-за того, что ее постоянно держали в неведении, когда ее друзья были в беде.

— Не было никакого смысла, — без капли сожаления заявила Гермиона. — Ты была далеко, страдала из-за потери семьи и Гарри и ничем не могла нам помочь. Кроме того, нас быстро заставили понять, что в наших интересах согласиться с постановлением Визенгамота. По сути, мы сбежали. И судьба «подлых предателей» стала предупреждением для всех маглорожденных и полукровок. Хотя было очевидно, что они нас отпустили так «легко» потому, что мы слишком много знали.

— Что ж, я рада, что вы им подыграли в их маленьком спектакле и не открыли такой ценной информации никому, даже людям, которые считали себя вашими ближайшими друзьями. А Тонкс знает? Луна? Невилл?

— Никто не знает, Джинни. Неужели ты не понимаешь, что мы были рады просто тому, что выжили? Мы же говорим о Пожирателях Смерти! Преследовать нас было бы не просто легко, но еще и забавно. Уверена, сестра твоей свекрови с радостью заскочила бы на эту вечеринку, чтобы перерезать горло нескольким лишним предателям…

Хоть и понимая, что цинизм необходим, чтобы уберечь себя от болезненной правды, Джинни, тем не менее, была потрясена. На втором курсе в Хогвартсе к ней самой было трудно подойти из-за ее саркастических замечаний и грубых колкостей, которые она отпускала в адрес ничего не подозревающих сокурсников. Прошло немало времени, проведенного в полном одиночестве, пока несколько особенно настойчивых персон не вызволили Джинни Уизли из ее кокона парализующей желчности.

— Затем я поняла, что беременна, — продолжила рассказ Гермиона. — И этого было достаточно, чтобы убраться подальше от Малфоя, его друзей и остальной массы ненормальных. Все, что для меня тогда имело значение, — это ребенок в моей утробе. Переезд в Ню-Йорк был довольно большим вызовом, но, в конце концов, осталось немного вещей, о которых я сожалею… Очень горько сожалею.

Гермиона поставила чашку на стол и спокойно посмотрела Джинни в глаза, словно ни одобрение подруги, ни осуждение не имели для нее никакого значения. Она больше не была той Гермионой, заучкой Хогвартса, желающей понравиться учителям, смеющей переступить черту только в том случае, если нет другого выхода, и строго ругающей себя за это. Джинни, подавив в себе кипящий гнев, обошла стол и обняла ее.

— Наверное, тебе было очень тяжело жить в полном одиночестве, — прошептала она.

— Так же тяжело, как и тебе, — ответила Гермиона странно высоким и дрожащим голосом.

Они сидели еще некоторое время в полной тишине, возрождая в памяти события, произошедшие с Гарри и Волдемортом. Затем Гермиона встала, поцеловала Джинни в лоб и отправилась спать. А Джинни еще долго сидела за столом и смотрела на обручальное кольцо на своем безымянном пальце.

* * *

Лондон, Англия

Драко вскрыл первый конверт, и на его рабочий стол посыпались фотографии. Он рассматривал их с меньшим предубеждением, чем думал. Дата первого дня пребывания Джинни в Париже была выведена аристократическим почерком Блейза в верхнем правом углу конверта.

…Джиневра стоит возле Врат Ада Огюста Родена и лучезарно улыбается. Ее глаза светятся восхищением. Удостоверившись, что поблизости нет охранника, она проводит рукой по изгибам бронзовых скульптур. Ее пальцы касаются переплетенных тел людей, пухлых ручек младенцев, упругих животов женщин, плеч и шей мужчин. Когда пятнадцать минут спустя она идет прочь от скульптурной группы, чтобы продолжить осмотр музея Д’Орсе, на ее красивых губах играет тень сожаления...

…Джиневра сидит на земле одного их скульптурных дворов Лувра и водит угольком по блокноту, переводя взгляд со скульптуры на бумагу и обратно. На белой поверхности бумаги начинают обозначаться темные линии: там угол, тут изгиб. И постепенно беспорядочные штрихи превращаются в мускулистое тело мужчины.

— Vous dessinez très bien (1), — обращается к ней темнокожий парижанин.

Джиневра не понимает, что он ей сказал, но его искрящийся взгляд и широкая улыбка говорят о том, что он дружелюбен. Она отвечает ему такой же лучезарной улыбкой...

Драко выругался и на секунду задумался, стоит ли ему посылать кого-нибудь к этому французу. Несколько следующих снимков изображали Джиневру, выходящую из Лувра, дающую невообразимую сумму денег нищему возле метро, шагающую вдоль Елисейских полей и краснеющую, словно школьница, при каждом внимательном взгляде прохожих мужчин.

«Черт бы побрал французов и их любовь к женщинам», — мрачно подумал Драко. В дверь кто-то постучал, и Драко, не отрывая взгляда от фотографий, крикнул:

— Войдите.

— Eh bien, ma jolie, on se promene seule dans la nuit?

Джиневра смотрит на напавшего мужчину недоуменным взглядом.

— T'es pas très polie, dis donc. A moins que tu ne sois stupide?

Она тщетно пытается высвободить свою руку из его хватки и говорит, чтобы он от нее отстал…

Конверт, датированный прошлой неделей, упал на стол. Драко, приведенный в бешенство отношением этого человека к его жене, уставился на бумагу недоверчивым взглядом. Он стиснул кулаки и так сильно сжал челюсть, что стало больно.

— Это фотографии прошлой недели, — пробормотал Блейз таким тоном, словно объявил, что Волдеморт заглянет после обеда на чашечку чая.

Драко молча смотрел на снимок, на котором насильник применил силу и Джиневре пришлось отбиваться.

— Ты был там и не помог ей? — сквозь зубы процедил Драко.

— Я бы помог, но она сама прекрасно о себе позаботилась…

— Он мог ее ударить!

— Я бы не допустил этого, — запальчиво огрызнулся Блейз. — Просто если бы я ей показался, она бы поняла, что я за ней слежу.

— И? Что тут такого? Я тебя попросил об этом, — холодно заявил Драко.

— Почему-то я сомневаюсь, что Джиневре бы это понравилось, Драко.

— А мне плевать. Я имею полное право…

— Следить за Джиневрой? — Блейз ухмыльнулся. — Конечно. Она была бы рада услышать это от тебя. Может, мне просто стоит ей рассказать все сейчас и предъявить доказательства на выбор? — он схватил первый попавшийся конверт.

— Не смей, — прошипел Драко. Его глаза опасно сузились при попытке Блейза забрать у него инкриминирующие доказательства. Он спокойно открыл конверт и посмотрел на первую выпавшую фотографию. Блейз зажмурил глаза, чувствуя, как его охватывает страх.

…Джиневра заходит во двор деревенского дома. На каменном крыльце сидит какая-то женщина и кормит рыжеволосого младенца…

— Грейнджер, — сбитый с толку Драко поднял бровь.

…Грейнджер замечает Джиневру и улыбается. Подойдя поближе, она показывает ей ребенка. Джиневра выглядит так, словно ее поразило громом. Они о чем-то разговаривают, затем Грейнджер предлагает Джиневре сесть на скамейку. Гриффиндорская заучка в заметном замешательстве: она пытается что-то объяснить, но это влечет за собой горькое возражение со стороны Джиневры. Тогда Грейнджер поднимает палочку, произносит заклинание, и светлые волосы Джиневры немедленно окрашиваются в рыжий цвет и тяжелыми волнами опускаются ей на плечи…

Блейз поочередно переводил взгляд со снимка на Драко, глаза которого незаметно расширились, как у кошки, заметившей резкое движение. Радужка его глаз внезапно изменилась: серые кольца вокруг зрачков настолько побледнели, что, казалось, покрылись льдом. Кипы пергаментов, наборы перьев, бутылочка чернил и колдографии в рамочках, расставленные на столе, затряслись. Блейз начал медленное и незаметное отступление, попеременно оглядываясь, чтобы оценить расстояние между собой и дверью. Стеклянная бутылка чернил поднялась в воздух, сделала над столом несколько кругов, словно прицеливаясь, затем со свистом пронеслась по комнате, врезалась в стену и разбилась вдребезги.

— Послушай, Драко, я знаю… — начал Блейз, в мыслях гадая, успеет ли он выбежать из комнаты прежде, чем кружащие по комнате папки и бумаги начнут исполосовывать его и Драко.

Драко нежно коснулся пальцем изображения своей рыжеволосой Джиневры, играющей с младенцем грязнокровки. Гнев, какого он не испытывал никогда прежде, пронизывал его до самых костей, заостряя значение каждого мига, когда он наслаждался жизнью со своей женой, внося ясность в те моменты, когда он в чем-то сомневался, проливая ослепительный свет на долгие месяцы, прожитые в неведении. Блейз выскользнул из кабинета в ту секунду, когда в дверь вонзились резак для бумаги и отточенные перья.

«Значит, меня решила опутать мелкая Уизлетта», — размышлял Драко. Мысли были четкими и ясными, словно погода перед бурей. Ему казалось, что он видит себя со стороны — с нимбом слепой ярости, готовой впитаться в его сознание и забрать все, что ей принадлежит. И только боль не позволяла той ярости завладеть им. Боль, подобная той, которую он испытал, узнав о смерти своего отца. Боль, вызванная потерей любимого человека и означавшая, что ему придется учиться жить с этой пустотой. Придется стать бесчувственным, чтобы больше никто и никогда не смог его ранить. Его чувства были преданы, осквернены и втоптаны в грязь.

Пребывавший до сих пор в оцепенении Драко вдруг вскипел.

С громким треском его стол разломился пополам. Драко встал, перешагнул через обломки, лужу черных чернил и направился к двери, в которой все еще торчали перья и резак. Вытащив резак из дерева, провел пальцем по лезвию, затем схватил за рукоятку и яростно бросил через комнату. Резак вонзился в противоположную стену, войдя в нее почти полностью. Драко бесцельно хрустнул костяшками пальцев и оглядел кабинет, чувствуя себя при этом странно отрешенным, почти спокойным. Резко развернувшись, он ударил кулаком по стене. Резкая боль вернула Драко искорку жизни, недостаточную, однако, чтобы разрушить таящийся в нем убийственный гнев. Он продолжил крушить вокруг себя все, но теперь уже мысленными импульсами.

В дверь кто-то нерешительно постучал.

— Войдите, — вопреки терзающему его гневу Драко говорил тихо, почти вкрадчиво.

В дверном проеме показалось испуганное лицо секретарши. Она протянула своему мертвенно бледному боссу свиток пергамента. Драко натянуто улыбнулся, взял свиток и подождал, пока она исчезнет. Разорвав ленту, которой было перетянуто послание, Драко мимолетом отметил, что оно запечатано печатью Кира.

Мой дорогой брат,

Надеюсь, вы добрались до Англии безо всяких приключений. Я уверен, ты был рад вернуться к делам — только не пытайся этого отрицать. Знаю, что ты любишь свою работу. А теперь ты, наверное, задаешься вопросом, почему я, проведя в твоей приятнейшей компании неделю, решил пожертвовать своим дорогим временем и написать тебе. Я долго размышлял над тем, как тебе преподнести некие известия, но пришел к выводу, что рождественские праздники — не самое лучшее для этого время. Прости меня за эту задержку и за то, что приношу в твой дом плохие новости.

Да будет тебе известно, что фамилия твоей жены Джиневры вовсе не Вэссил, как тебе сообщили. Ее полное имя — Джиневра Молли Уизли, и является она младшей дочерью в семье Артура и Молли Уизли. Астарте сообщила мне об этом несколько дней назад.

Кроме того, Джиневра, кажется, влюблена не только в тебя, но и в еще одного мужчину.

Перед глазами Драко встала картина Джиневры, целующей Кира под сводами мечети Биби-Ханым. Драко словно электрическим током пронзила волна ненависти, и письмо в его руках вспыхнуло. Странно, что после всего, что он узнал о Джиневре, его ненависть концентрировалась больше на Кире, чем на ней, хотя руки и чесались от желания схватить ее за тонкую шею и задушить. Стены кабинета встряхнул очередной взрыв, превращая оставшуюся мебель в кучу обломков. Драко выглянул в окно. Дождь барабанил по стеклу, пузырился на мощеных улицах, шумно стекал по водосточным трубам.

«Мне надо выбраться отсюда, — мрачно подумал Драко. — Выбраться отсюда, успокоиться, принять решение и убить кого-нибудь».

* * *

Париж, Франция

Джинни бесцельно блуждала по улицам, в то время как испуганные дождем туристы и местные жители спешили найти укрытие. Площадь святого Мишеля быстро опустела, не считая нескольких случайных прохожих, одетых в дождевые плащи. Притворившись, будто ищет что-то в карманах, Джинни наколдовала солнечно-желтый пластиковый зонтик. Отведенный в сторону занавес дождя скрыл мокрую, серую улицу от Джинни, изолируя ее от мира снаружи.

«Что же делать? Как мне теперь поступить?»

Дни, проведенные с Гермионой и Гарри Артуром, помогли ей принять, по крайней мере, одно решение: от ребенка она не откажется. Подобное решение ее устрашало, но, глядя, как Гермиона нянчится со своим малышом, Джинни навсегда отмела возможность аборта. Она поняла, что хочет этого ребенка больше, чем чего-либо в жизни, и неважно, кто его отец. Ради него она бросит все.

«Бросить Драко... Почему мне так трудно это представить? В действительности он никогда ничего для меня не значил, никогда не был частью меня. Вопрос только в одном: могу ли я позволить виновнику гибели моей семьи уйти безнаказанным?»

И все же если она решила не прерывать беременность, дальнейший путь был предельно ясен: она никогда не будет воспитывать своего ребенка наследником Драко Малфоя, поэтому ей придется уехать. И если она не сможет больше шпионить за Малфоем, плести интриги вокруг него и прикидываться, что его любит, пусть так и будет. Она сможет это сделать.

«Конечно же, я смогу», — попыталась убедить себя Джинни. Бросив взгляд на купленные ею часы "J'aime Paris", она убедилась, что Драко скоро вернется с работы домой. Томясь дурным предчувствием, Джинни аппарировала в Мэнор, все еще надеясь, что сможет упаковать свои вещи и уйти.

* * *

Малфой-Мэнор, Англия

— С возвращением, госпожа, — радостно поздоровалась Граинн с Джинни, только что аппарировавшей к главному входу в Малфой-Мэнор.

— Спасибо, — хмуро бросила Джинни в ответ. — Драко уже вернулся?

— Еще нет. Когда вас не было, он задерживался на работе допоздна.

— А Нарцисса?

— Ее тоже нет, миледи. Госпожа Малфой решила погостить некоторое время у миссис Лестрейндж.

— Понятно, — пробормотала Джинни, — как же ей повезло.

Она стала подниматься по лестнице, ведущей в ее комнату, терзаемая единственной, требующей крайне напряженной умственной деятельности мыслью: что же ей надеть на ужин, чтобы понравиться Драко? Джинни злилась на себя за такое пустое мышление, однако ей хотелось, чтобы прощальный вечер, когда она в последний раз будет играть роль любящей супруги, прошел безупречно.

Драко нашел Джинни, ждущую его за обеденным столом, в оранжево-розовом шелковом платье, так подходящем к ее пылающим щекам. Упрекнув себя за мысль, что беременность ей к лицу, Драко, в конце концов, пришел к выводу, что как мужчина он имеет право на подобное мнение… Мнение, которое вовсе не значило, что он в нее влюблен. Джинни медленно и церемонно поднялась из-за стола, но затем, поддавшись чувству, бросилась к нему. Драко был удивлен горячностью ее объятий, пронизанной ощутимым отчаянием, однако с легкостью приписал все ее желанию и дальше пускать ему пыль в глаза. Он со злостью отметил, что его тело с готовностью отозвалось на ласки жены, и поспешил проводить ее к столу.

— Итак, — голос Драко был спокойным, хотя в глазах плясали странные огоньки, — как Париж?

— Прекрасно, — без колебаний ответила Джинни. — Тебе стоит побывать в Лувре, Драко, там так изумительно! Так много залов, картин, скульптур…

— Они двигаются?

— Нет, они магловские.

— Значит, они совершенно не стоят моего внимания.

Джинни закатила глаза, запоздало вспомнив уничижительное мнение своего мужа обо всем магловском.

— Зато мне понравилось. Хотя, должна признать, что моим фаворитом все-таки был музей Д’Орсе.

— Да? — равнодушно спросил Драко. — И почему же?

— Полагаю, из-за экспозиции. Первый этаж просто…

Возле стола материализовался Джеймс и поклонился хозяевам. К своему удивлению, Джинни обрадовалась, увидев его. Заказав ужин, Драко попросил шампанского, чтобы отпраздновать ее возвращение. Джинни чувствовала себя польщенной, хотя и улавливала во взгляде Драко и в знаках его внимания некую елейность, которая начинала ее беспокоить. Уверив себя, что ей показалось, Джинни постаралась заглушить сигналы тревоги, посылаемые сознанием, и отвечала на необычное количество вопросов Драко без особой осторожности.

— … такие невоспитанные. Если бы ты знал, сколько парижан врезались в меня каждый день… И уходили, даже не извинившись…

— Они уступали тебе место в… эээ… метро?

Озадаченная тем, что Драко имеет представление о магловских средствах передвижения, Джинни еще больше удивилась заявлению, что ей кто-то должен уступать место.

— Я слышал, что беременные женщины у маглов наделены специальными привилегиями, — пожал плечами Драко.

Вспомнив о своем положении и о решениях, которые ей вскоре придется принять, она поежилась. В течение мимолетного мгновения Джинни почувствовала, какая пустота образуется у нее внутри, когда она уйдет от Драко, однако все же ей придется это сделать. Ей придется двигаться вперед с типичным упрямством Уизли.

— Тебе удалось осмотреть окрестности Парижа?

— Нет, — неуверенно ответила она, не зная, квалифицировать ли ей свой ответ как ложь, ведь технически Сен-Дени был ближе к Тулузе, чем к Парижу.

— Полагаю, в Париже достаточно мест, которые стоит осмотреть? — спокойно предположил Драко.

— Да, ты прав, — облегченно вздохнула Джинни.

— Ты видела Эйфелеву башню?

— Да, но я не поднималась наверх, очередь была слишком длинной.

Драко ухмыльнулся, зная, с каким рвением владельцы престижного ресторана «Жюль Верн» бросились бы провожать Джиневру наверх башни.

— А как же Arc de Triomphe?

— Я там тоже была, — ответила Джинни, про себя отмечая его безупречное произношение французских слогов.

— Слышал, что Ile Saint Louis тоже стоит внимания.

— Несомненно, — соврала Джинни, вспоминая ту ночь, когда один парижанин оказался невоспитаннее своих соотечественников.

— Notre Dame de Paris? — продолжил спрашивать Драко.

— Бесподобное зрелище, — ответила она, вполне уверенная, что не подходила к кафедре даже близко. От шампанского ее мысли стали несколько несвязными.

— А ты случайно не встретилась с Серафиной Забини? Слышал, она с друзьями провела в Париже несколько дней.

— Нет, не встретилась.

— И, разумеется, ты отправилась в одно из знаменитых путешествий по реке?

Драко еще никогда не был так настойчив, кружа ей голову многочисленными вопросами. Да, пить шампанское на пустой желудок не такая уж удачная мысль.

— Да.

— Тебе понравилась площадь Сен-Жермен?

— Да…

— Но не так, как Елисейские поля.

— Нет, — Джинни улыбнулась, глядя в окно и избегая пронзительного взгляда Драко.

— Как тебе выставки в Большом дворце?

— Я не…

— А музей Оранжери?

— Да, — выдавила Джинни, теряясь в названиях, которыми он ее забрасывал. Она была уверена, что не посещала ни одного из этих мест. Придя к выводу, что будет отвечать «да», когда название ей покажется знакомым и «нет» в остальных случаях, она более или менее выкрутится. Мысли в голове стали путаться.

— Тебе должен был понравиться музей Пикассо.

— Да.

— С другой стороны, зная твое увлечение скульптурой, я полагаю, что музей Родена должен был привлечь тебя больше?

— Да, — повторила она, с улыбкой вспоминая Врата Ада, возле которых она провела столько времени.

— Ты устраивала себе пикник на Марсовом поле? — Драко продолжал систематически атаковать Джинни вопросами, совершенно ясно чувствуя, что может назвать секунду, на которой она оговорится.

— Нет, — устало ответила Джинни.

Казалось, что они играют в какую-то игру.

— Пила горячий шоколад в Trois Magots?

— Нет.

— Ела яблоки в саду Тюильри?

— Нет.

— Дождь часто шел?

— Нет.

— Поттер у тебя был первым?

— Да.

Губы Драко искривила удовлетворенная, жестокая улыбка. Джинни продолжала смотреть в окно, спокойно вникая в смысл последнего вопроса, пока до нее не дошло, кто ее об этом спросил и что она ответила. Она резко повернула голову и уставилась в холодные, расчетливые глаза Драко. Испуганная, Джинни резко отодвинула стул, встала, и, видя, что он даже не шевельнулся, быстро направилась к двери.

«Выйти. Выйти отсюда как можно быстрее, прежде чем он…»

Ее рука успела коснуться дверной ручки, когда один из столовых ножей просвистел в миллиметре от ее лица и воткнулся в дверь. Джинни чувствовала, как в опасной близости от ее щеки дрожит лезвие.

— Предлагаю тебе вернуться к столу, Джиневра, — послышался голос Драко.

Она покорно направилась обратно к столу, мимоходом заметив, что на землю упало несколько клочков отсеченных ножом волос. Драко следил за ней с холодной отчужденностью, взглядом убийственным и острым, словно лезвие бритвы, и Джинни не нашла в себе силы оторваться от созерцания упавшей на пол смятой салфетки. От ужаса у нее из головы выветрились все мысли.

— Посмотри на меня.

Джинни выпрямилась, положила руку на живот и, медленно подняв голову, встретилась с жестоким взглядом Драко. В ее собственных янтарно-карих глазах мерцал страх. Еще в Хогвартсе Джинни ненавидела Малфоя за его высокомерие и жестокость, но ей редко удавалось испытать их на себе: шесть братьев, владение неприятнейшим заклятием летучемышиного сглаза да непосредственное столкновение с Темным Лордом впридачу избавили ее от притязаний сопливого мерзавца. Как бы то ни было, сейчас она бы согласилась оказаться на эшафоте, склонившись под топором, вознесенным над ее головой.

— Драко, я…

— Знаешь, — прервал он ее, — ты мне столько раз врала, что сейчас будет лучше, если ты помолчишь.

Его пристальный взгляд, цепко оглядывающий ее фигуру, был полон такого презрения, какого она еще никогда на себе не испытывала. Джинни сомневалась, что он когда-нибудь так смотрел на кого-то, даже на маглов.

Драко поднял бокал с шампанским и задумчиво провел ободком по губам, не отрывая от Джинни глаз, словно гадая, которую из ее конечностей сломать первой. Он лениво исследовал ее мысли, легкодоступные из-за испытанного ею шока. Джинни вздрагивала каждый раз, когда он перелистывал воспоминания об их дурачествах в снегу, медовом месяце, их первой брачной ночи. Драко удивился, что ее воспоминания были исполнены неподдельного счастья и настоящей страсти, однако решил не вникать в причины этого. Она обвела его вокруг пальца, и больше ему ничего не стоит знать. Получила от этого удовольствие, возможно. И независимо от того, сколько радости Драко находил в ее воспоминаниях, он непреклонно связывал все с ее успехом на пути к его краху.

— Кир любезно сообщил мне о том, кто ты есть на самом деле. И рассказал о вашей маленькой шалости.

— Да как он посмел… — глаза Джинни гневно сверкнули.

— Верность, — холодно произнес Драко. — Семейные узы. Ты должна была понимать, что рано или поздно все раскроется.

— Но я также понимаю, что я не единственная искушенная в обмане! — огрызнулась Джинни, разъяренная тем, что Киру удалось выдать свою попытку насилия над ней как результат ее собственной развращенности.

Глаза Драко опасно сузились.

— Так ли это?

— Да! Он подкараулил меня в мечети и предложил семь раз потра…

— Довольно, Джиневра! — рявкнул Драко.

— Тогда посмотри, — ее дрожащий голос перешел на высокие ноты. — Взгляни на это сам!

Джинни не ожидала, что его недоверие причинит ей такую боль. Обвинения в том, что она соблазнила Кира, жгли, словно раскаленное железо, терзали, словно наказание, наложенное невинному, даже если она и понимала, что была перед Драко далеко не безупречна, и всякое требование к справедливости только рассмешит его. Кроме боли, которую он вызвал своим недоверчивым, пытливым взглядом, Джинни чувствовала, что должна защитить себя и ребенка, которого она носит под сердцем. Она надеялась, что ей удастся его убедить настолько, чтобы он позволил ей покинуть обеденный зал живой.

Драко безжалостно ворвался в ее сознание. Почувствовав мимолетное болезненное удовлетворение от того, что доставил ей этим еще больше боли, он начал исследовать ее мысли. Он копался в ее воспоминаниях о ее детстве и любящей семье, отпихивая в сторону дни рождения, празднования Рождества, ужины, пока не нашел то, что искал.

Он увидел упомянутый в письме Кира поцелуй, но также стал свидетелем разговора, который ему предшествовал и яростного сопротивления Джиневры ухаживаниям его двоюродного брата. Драко затопила еще одна волна гнева, теперь уже направленная против Кира. Но вместе с этим он невольно почувствовал благодарность Джиневре за ее преданность — хотя бы в этом случае. Наконец, он покинул ее мысли, даря ей момент передышки, которым она не преминула воспользоваться.

— Послушай, я только соберу свои вещи и сразу же уй…

С губ Драко сорвался тихий, густой смех, утонченный и изысканный, как горький мед.

— Ты никуда не пойдешь.

Теперь уже Джинни сузила глаза, гадая, поддаться ли панике и броситься наутек или спокойно подождать, пока Драко не объяснится и не тыкнет ей столовым ножом меж лопаток. Она напряженно следила за его движениями.

— Случилось так, что ты моя жена, — продолжил Драко, — а мне следует поддерживать свою репутацию, даже если это репутация, которую ты с таким рвением пыталась испортить. Кроме того, ты носишь моего ребенка. — Джинни защитным жестом прикрыла свой слегка выступающий животик. — Поэтому, наверное, сама понимаешь, что ты до некоторой степени нужна мне. Не говоря уже о том, что я заплатил за тебя внушительную сумму. Пришло время получить возврат за свою инвестицию.

— А ты не боишься, что однажды утром проснешься с ножом у своего горла? — глухим голосом поинтересовалась Джинни.

— Вопрос состоит в том, не боишься ли ты проснуться одним утром без ребенка в своей утробе.

— Ты не посмеешь… — прошипела она с нотками отчаяния в голосе.

— Ты удивилась бы, узнав, что когда речь идет о махинациях и угрозах, я могу быть таким же безжалостным и беспринципным, как и ты.

Это было настоящим ударом, и Джинни предпочла промолчать. Она выжидающе, нервно смотрела на Драко, понимая, что у него что-то на уме, и теперь ей лучше подчиниться ему, чем возражать.

— Будешь жить в Малфой-Мэноре и дальше играть свой маленький спектакль, пока не родится ребенок. Затем я решу, что с тобой делать.

— Ты не можешь просто…

— Я могу делать все, что мне заблагорассудится, Джиневра, — отрезал он грубо. — Потому что ты привязана ко мне не только документами и клятвами о вечной любви. Даже если последние месяцы ты жила во лжи, ребенок, которого ты носишь, мой, и я намерен его воспитывать.

— Нет, — в Джинни неожиданно проснулся материнский инстинкт. — Я тебе не принадлежу, также как и ребенок! Если я тебя и обманывала, то ты этого заслужил.

Сказав, наконец, то, что ее мучило, Джинни успокоилась. Драко едва заметно вздрогнул, затем уставился ей в глаза и наклонился вперед.

— Разве? — холодным тоном поинтересовался он. — Соизволь объяснить.

— Ты знаешь, что я имею в виду, Малфой, — ответила она, осмелев. Позабыв, что находится в довольно опасном положении, Джинни чувствовала себя спокойно, так как могла противопоставить Малфою гибель своей семьи.

— Как видишь, не знаю, — соврал он, несколько сбитый с толку гневом, вспыхнувшим в ее глазах, и приятно удивленный ее храбростью. — И даже несмотря на то, заслужил ли я это или нет, леди Малфой, — нарочито подчеркнул обращение к ней, — ты останешься рядом со мной, пока я не решу иначе. Подумай, что лучше для вас обоих.

Ненависть исчезла из ее взгляда, уступая место страху и усталости. Драко мрачно подумал, что даже если Джиневра сейчас сдалась, то утром она обязательно найдет способ ему отомстить. Нужно позаботиться, чтобы у нее не возникали подобные мысли.

— Я иду спать, — сказала Джинни, опустив глаза и отодвигая стул. Драко позволил ей покинуть обеденный зал, сдержав порыв еще раз бросить нож. Он догнал ее, когда она открывала двери в их спальню. Когда он положил руку на ее бедро, желая провести ее в комнату, Джинни отскочила и уставилась на него взглядом, полным ненависти.

— Убери от меня руки.

— Нет, — огрызнулся Драко, невольно улыбнувшись, но в темноте Джинни этого не заметила.

Некоторое время она смотрела на него, затем кивнула, словно отвечая на невысказанный вопрос, и направилась к выходу. Драко поймал ее за запястье и дернул на себя.

— Куда собралась?

— В свою комнату.

— Ты в своей комнате.

— Это больше не моя комната.

Она попыталась вырвать руку из его цепких пальцев. Но добилась только того, что он обхватил ее мертвой хваткой и, наклонившись, прошептал в ухо:

— Мы же не хотим, чтобы домовые эльфы судачили о том, что мы спим в отдельных спальнях, не так ли?

— С каких это пор ты волнуешься о том, что думают домовые эльфы? — пытаясь вырваться из его хватки, прошипела Джинни.

— С тех пор, как я имею дело с мелкими и предательскими существами, среди которых оказалась и моя любимая жена.

Он медленно и дразняще провел губами по изгибу ее шеи, затем нежно прикусил кожу. Джинни захныкала. Видя, как она отзывается на его ласку, Драко почувствовал возбуждение. Он грубо толкнул ее в сторону кровати, желая, чтобы расстояние между ними было как можно больше. Он ненавидел себя за слабость, которую к ней испытывал.

— Отправляйся спать, — сердито бросил он, направляясь в ванную. Холодный душ приведет его в чувства.

____________

(1) Вы очень красиво рисуете (фр.)