Дитя Дурмстранга (гет)

Доктор в белой мантии отчаянно замахал руками и прокричал что-то на болгарском. Мариса оттолкнула его, недовольно ответив на английском:

— Не понимаю!

Гермиона, вся в слезах, прошла за ней в палату.

— Кто вы? Это реанимация, заходить нельзя! — все тот же врач закричал уже по-английски, удерживая Марису за локоть.

Другой же, с сочувствием посмотрев на девушек, сказал что-то своему коллеге. Мариса не поняла всех слов, но смысл был ясен: пациент и так сейчас умрет, нужно пустить близких.

Над Крамом склонились сразу семь врачей с волшебными палочками. Одна за другой появлялись вспышки белого света — вероятно, применялось что-то, идентичное маггловскому электрошоку.

Мариса попыталась сосредоточиться. Так, как она хотела воскресить Виктора, она не хотела воскресить никого. Разве что Фреда… Если у нее получилось обойти пророчество и оживить каких-то там животных, почему не получается с самым лучшим другом на свете?

— Давай, Вик, — шептала она. — Давай. Ты нужен нам.

Гермионе как-то удалось пролезть под локтем врача и, присев на корточки, сжать руку Виктора. Он лежал в больничной пижаме с закрытыми глазами, спокойный и умиротворенный, и даже, казалось, слегка улыбался.

— Уйдите! — Гермиону наконец оттолкнули. Она, зареванная, встала около Марисы и молча смотрела, как умирает Виктор. Марису же трясло.

Вскоре палочки опустились.

Один из врачей, обернувшись, тихо произнес по-английски:

— Это все…

Расталкивая врачей, Гермиона бросилась к Краму.

Мариса стояла, не шелохнувшись.

— Прощай, Вик, — наконец прошептала она и приложила кулак к груди.

* * *

Гарри сидел в кабинете МакГонагалл и откровенно скучал. Ему, как главному на курсе авроров, нужно было отчитаться о проделанной за семестр работе, а директор еще не вернулась с какого-то собрания в Министерстве.

— Кто работает в канун Рождества? — недовольно пробурчал Гарри.

Что касается его друзей, то Рон напрочь отказался выходить из своей комнаты, Джинни лежала в лазарете, а Гермиона…да, Гермиона была в Болгарии с профессором Бустаманте. Гарри было жаль Крама. Что и говорить, он был прекрасным ловцом и достойным соперником на Кубке Четырех Волшебников. Но, несмотря на то, что над спасением его жизни бились лучшие доктора всего мира, Гарри понимал, что после таких сильных залпов Круциатуса дни его сочтены.

Гарри прошелся по кабинету взад-вперед. Со времен Дамблдора тут многое изменилось — везде царил идеальный порядок, Шляпа чинно стояла в углу, а портреты бывших директоров в основном спали, приученные МакГонагалл к жесткой дисциплине. Тут больше не было клетки с фениксом, а книги хранились в огромном шкафу с резными ручками. Гарри пробежал глазами по корешкам — почти все были на латыни. Во время испытательного срока в Аврорате латынь обязательно изучалась — она считалась основным языком для понимания древних сложных заклятий. Гарри она давалась не слишком хорошо — все несколько месяцев испытательного срока он краснел от слова «вагина», которое на латыни обозначало не что иное, как «ножны». На его беду, древние маги постоянно использовали ножны — у них были ножны для волшебных палочек, ножны для мечей, которыми они отрубали головы гоблинам, а также Волшебные Кельтские Ножны, которые по поверьям могли призывать добрых духов.

Задумавшись, Гарри открыл дверцу и провел пальцем по корешкам.

— Латынь…латынь, — сказал он обреченно.

Внезапно его взгляд упал на древнюю чашу, стоящую на самой нижней и самой высокой полке.

— Омут памяти! — усмехнулся Гарри, разглядывая древние руны.

Секунды три он боролся с искушением, но любопытство, как и много лет назад, победило, и он наклонил голову, увлекая себя в водоворот воспоминаний.

* * *

— Pasa, pasa. *

Профессор МакГонагалл, моложе лет на двадцать, в шелестящей вишневой мантии открыла дверь больничной палаты.

Молодая черноволосая женщина лежала на больничной койке.

— Как ты, Луиса? — МакГонагалл слегка пожала ее руку.

— Bien*, — ответила она чуть слышно, отвечая на рукопожатие. — Хорошо, Минерва, спасибо. Я бы сделала тебя крестной, но ты ведь не католичка.

МакГонагалл отрицательно покачала головой.

— Увы, — улыбнулась она. — Так как ты назвала дочь?

— Мариса. Это означает «del mar», то есть «морская». Красивое имя.

— Но ведь не волшебное? — МакГонагалл задумалась.

— Совершенно обыкновенное. Пусть у девочки будет нормальная жизнь, пока я работаю с магглами.

— Луиса, — произнесла МакГонагалл мягко, погладив женщину по руке. — Маги скоро вымрут, демографическая ситуация просто критическая, нас очень мало, и я на каждом собрании в Министерстве высказываюсь против того, чтобы женщины делали маггловские аборты. Но твой случай — я даже не знаю, чтобы сделала я на твоем месте.

— Минерва, я католичка, ты знаешь. Я верю в Бога. И если Бог решил подарить мне дочь, значит так тому и быть, — глаза Луисы наполнились слезами.

— Ну-ну, не плачь. Просто Люциус Малфой опасный человек. Он признал ребенка?

— Нет. Оно и к лучшему. Но сказал, что будет следить за ней. Дал ей второе имя — Бастинда. И денег. У него очень много денег, Минерва. Но он не может от нее отказаться — она родилась чистокровной.

— Бастинда .., — словно пробуя имя на вкус, протянула МакГонагалл. — Это же от египетского имени Баст — «богиня кошек».

— И да, и нет. Есть другое, не всем известное значение, — грустно покачала головой Луиса. — От слова “bustard” — незаконнорожденная…

Вихрь закружил Гарри и через секунду он уже снова оказался в директорском кабинете.

Он обхватил голову руками.

— Незаконнорожденная! Незаконнорожденная дочь Люциуса Малфоя! — произнес он себе под нос и вышел из кабинета, напрочь забыв о том, ради чего он приходил к директору.

* * *

Мариса вышла из палаты и устало прислонилась к стене, глотая слезы. Осознавать то, что Вика больше нет, было ужасно, но еще ужаснее было понимать, что его душа после смерти не обрела покой, а оказалась поглощена Темными силами. В коридоре послышались шаги — к палате бежали двое: маленькая кудрявая волшебница со вздернутым носиком и высокий седовласый колдун в спортивной мантии. Родители Виктора Крама. Только увидев лицо Марисы, маленькая волшебница разрыдалась. Седовласый одной рукой обнял жену, другой схватился за сердце. Он посмотрел на Марису с надеждой. Когда случается самое страшное, кому-то приходится быть палачом. Для родителей Крама палачом их надежды увидеть сына живым пришлось стать Марисе.

Собрав всю свою волю в кулак, она тихо шепнула:

— Умер.

Чета Крамов поспешила войти в палату.

У Марисы тряслись руки. Она опустилась на стул в коридоре, уткнулась носом в колени и разревелась в голос.

— Прости меня, прости, — сквозь всхлипывания повторяла она. — Прости, что так и не смогла тебе помочь. Прости, что у меня не получилось…тебе помочь!

— Басти? — Вик материализовался рядом. — Ты…плачешь?

Она кивнула.

— Да, Вик. Вот теперь ты тоже стал одним из демонов, мучающих меня, душой, убитой приспешниками Лорда и застрявшей между мирами. Скоро твоя речь потеряет осмысленность, скоро ты будешь выглядеть, как живой труп, скоро на твоей душе отпечатается гниение твоего тела, а твое сознание будет есть Он. Темный Лорд, так и не восставший из могилы. Скоро…скоро… А мне придется смотреть каждый день, как то, что было Виктором Крамом, превращается в …я даже не знаю во что! Вик, — Мариса повернула заплаканное лицо к другу. — Скажи, а как это — умереть?

Крам почесал затылок и посмотрел на подругу несколько странно:

— Постой, — произнес он медленно. — Я что, умер что ли?

— А ты не почувствовал? — Мариса вытерла слезы ладонью. — Ты умер, Вик.

— Нет, не почувствовал, — он пожал плечами. — Я увидел, как вы входите в камин. Через секунду я почувствовал себя плохо, но со мной ничего не произошло. Мне почти сразу же стало легче и я решил отправиться к тебе в больницу.

— А как же…переход из одного состояния в другое? Ну ты, конечно, завис между мирами, но все-таки. Дамблдор говорил, что он попал прямиком в Чистилище. Смысл в том, что умершие души мечутся между Чистилищем и земным миром, они не могут попасть ни в рай, ни в ад, потому что их мучает Лорд…Ну, во всяком случае, как понимаю я.

— Чистилище? — Крам вытаращил глаза. — Не, Басти, Чистилище я пропустил. Басти! Эй!

Но Мариса уже вбежала в палату, стуча в стены, нажимая на все кнопки, на которые только можно, и крича на всех известных ей языках:

— Врача! Врача!