Тень моего света (гет)

Мерлин раньше, бывало, представлял себе день, когда он узнает радостную весть о своем скором отцовстве, но он никогда не думал, что эта же весть потрясет его избранницу до глубины души, и не в хорошем смысле. Это случилось, когда Мерлин принес поутру в хижину букет осенних цветов и положил на стол. Моргана, любившая легкий цветочный аромат в доме, на этот раз вся скривилась, позеленела и сказала, что ее тошнит от одного их вида, не то что запаха.

— И давно это с тобой? — обеспокоился Мерлин, еще не забывший уроков Гаюса.

— Не знаю, давно не чувствовала себя так паршиво, — пробормотала Моргана, зажимая нос и рот ладонью.

Вдруг она застыла и побледнела как смерть. Только ее глаза лихорадочно бегали туда-сюда, пока она что-то сопоставляла в уме.

— Моргана? Моргана? Моргана! — пытался дозваться до нее Мерлин.

Моргана подняла на него полный ужаса взгляд и, ничего не говоря, выбежала из хижины.

Мерлин искал ее полдня, не успев даже порадоваться мысли, посетившей их обоих. Моргана двое суток пребывала в каком-то сумрачном состоянии и откровенно избегала мужа, приводя его в полное отчаяние. Лишь на третий день она оттаяла и сама забралась к нему под одеяло, сразу же нырнув в его объятья. Мерлин тяжело вздохнул и спросил:

— Ну что с тобой происходит?

Моргана молчала, и он сдался: ее невозможно было заставить говорить, если она сама того не хотела. Так прошло полчаса, а Моргана даже не шелохнулась. Мерлин задремал, его правая рука, которой он обнимал жену, начала затекать и неметь, как вдруг Моргана сказала глухо и монотонно:

— Мне страшно, Мерлин.

Мерлин вздрогнул и очнулся от дремы.

— Почему? Чего ты боишься?

— Я жду ребенка. Как я объясню ему, почему делала то, что делала?

— Он ведь может и не узнать правды?..

Моргана поднялась на постели повыше и недоверчиво посмотрела мужу в глаза.

— Предлагаешь оставить его в неведении? Мое имя известно повсюду. Меня знают как беспощадную ведьму, несостоявшуюся королеву Камелота, которая дважды незаконно захватывала трон, убивала мирных жителей для устрашения и развязала войну. Ты всерьез думаешь, что это можно утаить от ребенка? Ты же не собираешься всю жизнь держать его в глуши?

— А с чего ты взяла, что он тебя осудит, даже если узнает? — спросил Мерлин, поглаживая ее пальцами по волевому подбородку, который в такие минуты становился словно бы еще резче. — Почему ты решила, что его любовь к тебе будет слабее, чем презрение к твоему прошлому?

Моргана горько рассмеялась, закатив глаза.

— Потому что я проходила через это, а ты нет. Я не хочу, чтобы он чувствовал ко мне то же самое, что я чувствовала к Утеру. Я этого не вынесу.

Моргана опустила ноги с кровати, сев к Мерлину спиной. Ее плечи опустились, лопатки ссутулились, и весь ее вид выражал глубочайшую подавленность.

— Моргана…

Мерлин осторожно дотронулся до нее, но Моргана, дернув плечом, сбросила его руку и хрипло заговорила:

— Я смотрела на Утера и говорила себе, что никогда не стану такой, как он. Судьба — большая шутница. Я ведь только теперь поняла, почему он вел себя так, а раньше не понимала. Утер боялся — не знаю, чего именно, но точно знаю, что боялся. Сильно. Жестокость порождается страхом, Мерлин. Жестокость дает ложное чувство защищенности, безопасности. Чем ты безжалостнее с врагами, тем спокойнее самому. Да, Утер был полон страхов, ему и никакого корня мандрагоры было не надо. Извини, — Моргана замолчала на секунду, затылком почувствовав немой укор Мерлина. — Утер был полон страхов, и я… тоже. У меня от них рассудок помутился. Так приятно было чувствовать себя сильной после всего этого, — ее ровные белые зубы обнажились в насмешливой гримасе. — Я могла устанавливать свои правила, я поверила в свое могущество, пока ты не спутал мне все карты. А потом еще раз и еще…

Мерлин, больше не в состоянии слушать откровения жены, сел ближе, привлек ее к себе и тихо, но твердо произнес:

— Зачем ты вспоминаешь это? Я проклял те времена, прокляни их и ты.

— Потому что я не могу не вспоминать, — спокойно, почти безучастно ответила Моргана. — Я так и вижу снова каждый день своей никчемной жизни, только теперь все видится немного по-другому. Несправедливо, что дети расплачиваются за то, что их родители были идиотами. Так не должно быть.

— Моргана? — Мерлин нахмурился и с подозрением взглянул на нее. — Ты же ничего не…

— Не сделаю ли я что-нибудь с ребенком? — Моргана метнула на него встречный гневный взгляд. На дне ее прозрачных глаз затаилось что-то нехорошее, от созерцания чего у Мерлина засосало под ложечкой. — Как ты смеешь даже думать о таком? Да я из кожи вон вылезу, чтобы его жизнь сложилась удачнее моей, чтобы он… или она…

Она замолкла на середине фразы, сглатывая вставший в горле ком.

— Не надо так, пожалуйста, не надо, — прижал ее к себе Мерлин. — Что я могу сделать, чтобы тебе стало легче?

— А ты солги, — придушенно ответила Моргана. — Скажи, что все будет хорошо, мне часто так говорили.

Вместо слов Мерлин хаотично целовал ее шею, губы, щеки, скулы — слов здесь было не подобрать, а лукавить он не хотел. Моргана тонко чувствовала неискренность, в эту минуту струны ее души натянулись так сильно, что могли лопнуть от любой мелочи. Вдруг она резким движением толкнула его назад и, устраиваясь сверху, наклонилась и прошептала:

— Солги, любимый, у тебя это всегда так здорово получалось!

Их губы слились в глубоком поцелуе с привкусом горечи. Одна его рука легла ей на талию, другая заскользила вверх по округлому бедру, поднимая подол простой ночной сорочки, и все снова потонуло в головокружительном водовороте страсти.

После этого Моргана не заводила разговоров о своих страхах, связанных с ребенком. Она выглядела спокойной, рассудительной, любящей. Что первое, что второе, что третье Мерлин нет-нет да подвергал сомнениям — слишком ее душа была истерзана злом, слишком отравлена ядом недоверия ко всему белому свету. Можно залечить самые тяжелые раны и ожоги, но от шрамов избавиться нельзя. И черт бы с ними, со шрамами — Мерлин готов был целовать их каждый день, только бы Моргана продолжала стоять на его стороне, только бы слушать по ночам ее тихое дыхание, только бы сидеть вдвоем холодными вечерами у растопленной печи и никогда не расставаться, — но он не знал души более мятежной и свободолюбивой, чем его жена. Оставалось лишь надеяться, что она боится потерять его так же сильно, как он ее. Одно было ясно наверняка: Мерлин навсегда потерял покой.

Мерлин поначалу старался не применять при ней магию, опасаясь задеть ее чувства и всколыхнуть не самые приятные воспоминания. Моргана понимала, что рыба ловится из реки в огромных количествах не сама по себе, как и дрова за полчаса не укладываются в высокую поленницу просто так, но лишь многозначительно качала головой, пока наконец не сказала Мерлину с улыбкой, чтобы он не валял дурака и не делал вид, будто совсем не пользуется магией.

Чем больше округлялся ее живот, тем сильнее нервничал и опекал ее Мерлин. Ему теперь было не до смеха, когда он вспоминал, как Артур не давал беременной Гвен сделать лишнего шага и по десять раз на дню спрашивал у Гаюса, не угрожает ли что-нибудь ее здоровью. Моргана искренне забавлялась чрезмерной заботой мужа и выдумывала все более и более изощренные капризы, чтобы вдоволь похохотать над тем, как Мерлин бросится их исполнять. Однажды зимним днем она вышла к нему во двор и потребовала себе полную корзину свежих яблок.

— Яблоки в середине февраля? — брови Мерлина удивленно взлетели вверх.

— Я хочу яблок, — настойчиво повторила Моргана, кутаясь в теплую шаль, и указала взглядом куда-то ему за спину.

Мерлин оглянулся и увидел одиноко растущее позади хижины деревце.

— Это осина, — улыбнулся он. — И к тому же, совершенно голая.

— Неужели? А я думала, что для тебя это не проблема, — промурлыкала зеленоглазая бестия.

У Мерлина вырвался смешок недоумения.

— Ты хочешь, чтобы я…

— Да, именно этого я и хочу. Заставь осину плодоносить яблоками посреди зимы, ты же Эмрис.

Мерлин рассмеялся, подошел к дереву и сел на корточки, направив ладони к его корням. Пока он читал заклинание, лицо его стало серьезным и сосредоточенным. Радужки мага ярко вспыхнули, и от корней к веткам по стволу побежала, потянулась свежими соками живительная сила. Мгновенно набухли и распустились почки, стройная осина покрылась нежным золотисто-белым цветом, который тут же облетел тысячами мелких лепестков. На ветках образовались завязи и начали расти и наливаться на глазах.

Моргана с любопытством наблюдала за этим действом. Когда плоды, в конце концов, поспели, она, придерживая рукой выпирающий живот, подошла к осине и сорвала один.

— Это груши, — ехидно улыбнулась она, поглядев на результат стараний мужа. — Все до единой.

— Цвет и форма немного отличаются, да и на вкус слаще, но… — смутился Мерлин. — По-моему, все равно неплохая работа, как думаешь?

— Ты допустил пару ошибок в заклинании. Слабовато, я ожидала большего.

— Я могу попробовать еще раз, тут много осин, — невозмутимо предложил Мерлин.

— Ну уж нет, в следующий раз на ветках вырастут кабачки или вообще что-нибудь ядовитое, — поморщилась Моргана, стряхивая ему с плеч и головы грушевые лепестки. — Я сейчас подумала и решила, что груш мне все-таки хочется больше, чем яблок.

— Вы на удивление великодушны, миледи, — хмыкнул маг, доставая из волос застрявшие лепестки.

Моргана вдруг перестала улыбаться и спросила непривычно тихим голосом:

— Почему ты тогда промолчал? Почему не рассказал мне, что тоже владеешь магией?

Не до шуток стало и Мерлину. Зная вспыльчивый, непредсказуемый характер Морганы, он не мог сказать ей о Великом драконе и его пророчествах, поэтому решил поведать жене только часть правды.

— Я… хотел. Честно, я хотел помочь тебе, но не решился. Я боялся, что знания о магии навредят тебе, ты же понимаешь, в каких условиях мы жили.

Моргана подошла к нему почти вплотную и зорко вгляделась в синеву его глаз.

— Не-ет, — недоверчиво покачала она головой, — было что-то еще. Наверняка было. Ты же не от большой заботы напоил меня ядом.

Ее слова ударили Мерлина в самое сердце больнее кинжала.

— Моргана, прошу!..

— Знаю, мы договаривались не вспоминать. Не волнуйся, я всего лишь интересуюсь… для себя. Хочу понять кое-что, но, впрочем, это уже не важно. Я давно ни в чем тебя не обвиняю — мы все не без греха, правда? Уж я-то точно. Ну, не сердись, — Моргана в качестве извинения несколько раз поцеловала мужа, но тот по-прежнему был мрачен.

— Моргана, ты должна понять, что я люблю тебя, — говорил он надломленно. — Мне жаль, мне так жаль, что я заставил тебя пройти через это! Если бы я мог, то все бы исправил, все сделал бы по-другому. Я все готов отдать, чтобы ты мне верила, чтобы ты… тоже меня любила.

Глаза Морганы впервые приняли странное выражение, которое Мерлин впоследствии видел не раз. Она смотрела на него как на любимую лошадь, которой нужно свернуть шею, чтобы не мучилась от ран.

— Дурачок ты, — ласково погладила она его по щеке. — А почему я, по-твоему, здесь?

— Потому что тебе больше негде достать фруктов, например, — улыбнулся Мерлин.

Моргана повеселела и, радостно рассмеявшись, обняла его, словно в ее глазах и не было никакой разрывающей душу тоски.

— А можешь в реке выловить жемчуг? — прошептала она Мерлину на ухо. — Я хочу жемчужные бусы.

— Жемчуг? — со вздохом обреченности переспросил Мерлин.

— Только на этот раз не промахнись.

Моргана с улыбкой сытой хищницы подмигнула ему, аппетитно надкусила грушу и ушла в дом.