Все меняется, ничего не исчезает (гет)

* * *

Шесть месяцев спустя*

Все это место, казалось было создано для мук, начиная от сильных ветров, заканчивая обжигающе холодными морскими брызгами. От ледяного бушующего урагана не защищала даже специально утепленная мантия. Ветер проникал в любую щель между тканью и телом и свободно гулял под одеждой. Согревающее заклинание с трудом сохраняло нормальную температуру тела. Брызги, поднимающиеся после каждого удара весел об воду, пугающе высоко взмывали над бортом лодки, изредка попадая на оголенные ладони.

Люциус плотнее укутался в мантию и с интересом уставился на своего невозмутимого перевозчика. Лодочник, с сильно обветрившимся бледным лицом, будто не замечал разгулявшейся вокруг непогоды, продолжая вновь и вновь опускать весла в ледяную воду. Закаленный годами старик с потрясающим спокойствием вез немолодого аристократа на другой берег.

По своей воле Люциус в жизни бы не вернулся на этот остров, покинутый им одиннадцать лет назад. Тогда две недели, проведенные здесь, показались ему нескончаемым адом. И вот он снова прибыл сюда.

Борт с глухим стуком ударился о край пирса. Приехали. Осторожно, стараясь ненароком не оступиться, Люциус выбрался из лодки и стал на промокшие от волн и постоянных дождей доски.

— Ждите здесь, — голос Люциуса, несмотря на царивший вокруг холод, нисколько не утерял твердости. — Я ненадолго.

Малфой остановился на краю деревянного причала и с болью поднял глаза на величественное творение, возвышающееся над мертвым островом. Высокая темная башня треугольного сечения нелепо расположилась на этом крошечном клочке земли посреди холодного моря. Ни единого окошка, ни единого всполоха света, ни единой живой души. Мрачная башня, пропитанная страданиями и отчаяньем тысяч узников. Башня, бывшая темницей и домом самых отвратительных созданий магического мира. Худшее творение рук человеческих — тюрьма Азкабан.

Люциус сглотнул образовавшийся в горле комок и ступил на каменистую дорожку, ведущую к единственному входу в это отвратное место. Он шел, стараясь не смотреть по сторонам, и так зная, что именно облепило эту тонкую полоску камня на мерзлой земле северного острова. Для кладбища заключенных, умерших в стенах Азкабана, попросту не было другого места. Когда-то, еще каких-то два десятка лет назад, именно отсюда забирали его отца — Абраксаса Малфоя. Драконья оспа, разгулявшаяся в то время по тюрьме, покосила большую часть узников Азкабана, не пощадив и осужденного аристократа. То было его первое посещение этого острова, и тогда он даже мысли не допускал, что меньше чем через десяток лет займет камеру своего отца.

Люциус остановился перед единственным входом в каменную башню — деревянной дверью, обитой железными пластинами, местами уже проржавевшими.

— Кто? — раздался грубый голос по ту сторону заграждения.

Люциус, не отвечая, сунул руку во внутренний карман мантии, достал свернутый пергамент и передал его через решетку.

— Проходите, — под лязг отодвигающихся запоров вновь послышался тот же голос.

Тяжелая дверь со скрипом отворилась. Люциус, стараясь игнорировать немолодого привратника и сдерживая дрожь в ногах, вошел и огляделся. Помещение, освещаемое тремя негаснущими факелами, пребывало в пугающем полумраке, точно соответствуя царившей вокруг атмосфере. Мимо застывшего Люциуса, громко шаркая ногами, прошел открывший дверь мужчина и тяжело плюхнулся за стол.

— Люциус Малфой, значит? — ехидным голосом спросил привратник, стоило тому удобно расположится на прислоненном к стене деревянном табурете. – Присматриваете себе камеру?

Люциус ни взглядом, ни жестом не отреагировал на дерзкие слова старика. Какое ему до него дело? Но привратнику, видимо, было скучно.

— Не беспокойтесь, у нас уже давно припасена камера для Вас, — сухо, будто кашляя, посмеялся старик. – Вам даже номер, скорее всего, известен: две единицы, две тройки. Припоминаете?

Тысяча сто тридцать три. Люциус резко развернулся и бросил изничтожающий взгляд на ехидно ухмыляющегося привратника. Сволочь! Как он посмел упомянуть номер этой камеры?!

— Что ты сказал? – Люциус чудом сдержал рвущуюся наружу ярость. – Повтори!

— Ну-ну, мистер Малфой, не горячитесь. Это же ваша почти семейная камера: начала Абраксас в ней помер, потом Вы сами в неё попали, — старик понизил голос до издевательского полушепота, — может, и молодого наследника дождемся.

Люциус до хруста костей сжал белоснежный набалдашник своей трости, с неописуемым трудом сдерживая себя от мгновенной расправы над этим бешеным псом. Нашел на кого лаять! Казалось давно забытые разнообразные заклятия боли, пытки, наследственные проклятия, мигом всплыли из глубин памяти, обдав жаром соблазна использовать хоть часть своих знаний. Использовать, дабы поставить на место этого жалкого старика, отживающего свою жизнь на темном острове. Но нет. Нельзя. Такими трудами полученная репутация если не добродетеля, то отошедшего от дел Пожирателя, не должна была рушиться из-за мелкого, незначительного отброса нормального общества магов. Тем более сейчас, когда милорд вновь рвется к власти.

Люциус, буквально насилуя собственную психику, заставил себя сдержаться.

— Я советую тебе сейчас же заткнуться, старик, — его голос, несмотря на бушующий в груди пожар из злости и гнева, был абсолютно нейтрален. – Лучше молчи, если не хочешь …

— … всю ближайшую неделю дежурить на нижних уровнях, — закончил за Малфоя немолодой, но крепкий уверенный голос.

Люциус медленно, статно повернулся к новому гостю – мужчине средних лет с темными, частично седыми, грязными волосами. Выглядел он не многим лучше привратника, но держался с куда большим достоинством: по-хозяйски твердый шаг, острый колючий взгляд и слегка поднятый подбородок. Как ни посмотри – Хозяин этого темного замка.

— Прошу прощения, смотритель. Я просто… устал… Дементоры… Вырвалось… — лебезя, пролепетал привратник, низко склонив голову. Но новоявленному мужчине, казалось, были безынтересны любые слова этого старика. Он подошел вплотную к Люциусу и с интересом, но без толики страха, сомнения или неуверенности взглянул на него.

— Смотритель Хэтчинс, — мужчина протянул для рукопожатия мозолистую руку. – Добро пожаловать в Азкабан, мистер Малфой. Точнее, с возвращением.

Люциус кротко кивнул и крепко пожал поджарую ладонь, приглядываясь к необычному человеку. В его прошлое посещение этого места, Хэтчинса он не видел.

— Прошу прощения за Дэвида, — смотритель развернулся и двинулся вглубь замка, вынуждая Люциуса идти за собой. – Две его дочки, жена и сестра были… в общем, убиты на войне Пожирателями смерти. С тех пор он слишком резко реагирует на все, что с ними связано.

Люциус безучастно пожал плечами – это была далеко не первая его встреча с жертвами военного времени. Люди, подобные этому старику, по его мнению, сочувствия не заслуживали. В чем честь день за днем пытать себя, воскрешая в памяти давно ушедшее время, пусть даже счастливое? Жалеть этих безвольных слабаков, не могущих отринуть прошлое, взглянуть в открытое будущее? Увольте.

— Ничего, — примирительно ответил Малфой, желая поскорее замять конфликт, закончить дело и покинуть это неприятное место. – Я и сам вспылил.

— Да, я видел, — скупо усмехнулся Хэтчинс. – К слову, мистер Малфой, Ваше имя очень популярно в этих застенках. Вы знали?

«К чему это он?» — задумался Люциус, осторожно качая головой.

— Наиболее часто Ваше имя звучит из уст, как это ни странно, Беллатрисы – сестры вашей супруги, — Хэтчинс театрально вздохнул, будто вспомнив нечто печальное. – Знаете, будь моя воля, я бы даровал ей свободу, выполни она хоть половину из своих угроз в Ваш адрес.

На лице Люциуса не дрогнул ни единый мускул. Слова этой старой безумной суки его не пугали. Пусть она хоть несколько десятилетий хранит верность Темному Лорду, пусть миллионы раз обвиняет его в предательстве и измене – ему будет все равно. Пока она гниет в этих стенах, утешая себя мыслями о славном прошлом, он будет творить будущее. Будущее, где он займет заслуженное место правой руки Темного Лорда.

— Кстати, насчет заключенных, — Люциус неожиданно для себя вспомнил об одном знакомом. – Недавно вам доставили молодого мальчика, помните?

Хэтчинс остановился, с подозрением взглянув на Малфоя.

— Был такой. Очередной блондин, если я не ошибаюсь. Ваш знакомый, мистер Малфой?

— Нет-нет, что Вы. Я встретил его под конвоем в Министерстве, — невозмутимо врал Люциус. – За что он тут?

Смотритель по-прежнему смотрел на Малфоя, будто размышляя, стоит ли развивать эту тему с ним. С чего это вдруг такой интерес к незнакомому мальчишке? И все же…

— Убийство. В свои неполные двенадцать лет мальчик уже окропил свои руки кровью, — Хэтчинс тяжело выдохнул. – Что за времена нынче пошли. Где были его родители?

— Как он тут? Говорят, детская психика устойчивее взрослой. Мол, она меньше подвержена влиянию здешних… стражей, — Люциус скривился, вспоминая все прелести близости дементоров.

— Вот значит как… — смотритель задумчиво нахмурил порядком поредевшие брови. – А я еще удивлялся…

— Чему? – Люциус заинтересовался. Имея прямое отношение к страданиям мальчика, даже такая бессовестная сволочь, как он, не мог не разузнать, к чему привели его действия.

— Мальчишка не затыкается уже с полгода, — произнес Хэтчинс таким тоном, будто рассказывал о чем-то невероятном. — Кричит не переставая.

— Это не нормально? – удивился Малфой, вспоминая здешние собственные, наполненные кошмарами и страхами ночи.

— Полгода! – вторил Хэтчинс. – Целых полгода! Обычно узники ломаются на втором месяце, а тут… Держаться столько времени…

Люциус понимал, к чему ведет смотритель. Азкабан был не просто тюрьмой – он был настоящей пыточной камерой. День за днем пересматривая свои наихудшие воспоминания, видя кошмары, ужасы и воплощения глубинных страхов во снах, человек рано или поздно терял связь с привычной реальностью. У него не оставалось счастливых воспоминаний, не было надежды на светлое будущее. Он терял сам смысл слова «свет». Мрачная реальность Азкабана становилась эталонной, и в тот момент крики прекращались. Как не кричит Люциус, выпивая очередную кружку свежесваренного кофе, так и не кричит узник Азкабана, просмотрев очередной кошмар. Для них обоих это было естественно и привычно.

«Значит, парень держится, — резюмировал Люциус. – Впрочем, вряд ли это имеет хоть какое-то значение».

— Мистер Малфой, — голос смотрителя вырвал его из мыслей. – Но вы же здесь не ради мальчика?

Люциус, легким кивком ответив Хэтчинсу, достал из внутреннего кармана мантии аккуратно сложенный пергамент и протянул его мужчине.

— Удовлетворенное ходатайство о выдаче Джима Робинсона, — Малфой кратко озвучил содержимое пергамента. – Родственники хотят его забрать.

Это был первый раз, когда Люциус смог увидеть действительно удивленное лицо у работников Азкабана. Впрочем, Люциус его понимал. Наверняка, на памяти самого смотрителя это был первый случай, когда кто-то решил забрать бездушное тело своего нечистого на руку родственника. Пустую телесную оболочку, оставшуюся после Поцелуя дементора, вряд ли можно было сравнить с настоящим человеком. Существо без чувств, мыслей, переживаний, надежд и планов. Кому нужен кусок мяса, что только отдаленно, и то лишь лицом, напоминал о близком человеке? Кому нужно не способное выжить в одиночку, постоянно зависящее от других тело, что даже поесть само не может? Никому. Редко, очень редко находилась семья, готовая каждый день наблюдать как умирает и без того безжизненный кусок человеческой плоти.

— Робинсон? – Хэтчинс все никак не мог справиться с первоначальным потрясением. – Он же был приговорен к Высшей мере? Кому сдалось его тело?

Малфой прекрасно знал кому именно. И зачем… Получив этот нелепый, на первый взгляд, приказ от Волдеморта, Малфой поначалу опешил. Достать бездушного осужденного не было проблемой – их наказание заканчивается вместе с их сознательной жизнью. Вот только кому вообще сдалось то, что осталось? Поцелованные дементорами не годились даже для ритуалов в качестве жертв. Но стоило пройти недоумению, как Люциус резво сложил кусочки мозаики воедино.

Зачем бестелесному духу бездушное тело?

* * *

Легкое перо проворно пробежалось по грубому пергаменту, выводя лишь несколько слов.

«У меня был Люциус Малфой. Нужно встретиться. Мэтью Хэтчинс.»

* * *

Он их ненавидел. Ненавидел их всех: продажных двуличных тварей, проклятых лицемеров, неверных друзей, гнилых в своей натуре наставников, недостойных даже воспоминания родственников. Каждый, каждый из них заслужил эту честь. Честь быть презираемым им.

— Ах-ха-ха, – очередной полубезумный смешок раздался в его камере.

Это место сводило его с ума. Это место меняло его. Оно как заядлый рыбак тащило на поверхность все кусочки его памяти, что он старался похоронить как можно глубже. Отчего-то оно не давало ему забыться в безумии, подобно другим узникам. Быть может, его держали те два якоря, имя которым невиновность и желание отомстить за загубленную жизнь?

Возможно. Ему было плевать. Каждое воспоминание, каждый момент его жизни, всплывшие благодаря этому месту, подкидывали дров в яркое пламя ненависти, сжигающее его изнутри. Оно не лишало его надежды, как по идее должно было бы. Оно просто извращало для него это понятие. Его сны были наполнены не кошмарами, а темными, под стать его имени, желаниями. Извращенная надежда выйти, плюнуть во все лица, ежедневно возникающие в его памяти. Он желал растоптать их так же, как они растоптали его.

Семья, что заботилась о репутации больше, чем о собственных чадах. Желания ребенка? Его дар? Его предрасположенность? Его выбор? Для них не существовало таких понятий. Любой проступок, любой шаг в сторону от намеченных ими планов жестоко карались, оставляя как глубокие физические, так и соразмерные психологические раны. Благодаря этому месту он вспомнил все, что было с ним в родном доме. Вспомнят и они.

Друзья, что бросили его, что позабыли о нем. Одного слова, одного приговора стало достаточно для перелома их веры в него. Один предатель подвел к предательству другого, последнего оставшегося в живых друга. До боли смешная ситуация. Всю жизнь гордившийся тем, как с помощью друзей он вырвался из-под гнета своей семьи, он проморгал двух тварей — гнилого по жизни и темного по натуре. Первый, что подвел черту под жизнью единственного, как оказалось, друга, уже поплатился. Его смерть даже здесь, в этих ужасных застенках, изредка навещала его во снах. Второй же, будучи последней опорой в его жизни, оставил его, предал, забыл… Именно в тот момент, когда его поддержка была необходима как никогда. Поплатится и он.

Наставник, что воспользовался им и бросил на растерзание своре министерских шавок. Человек, которого он безмерно уважал, которому он бездумно верил, которого безоговорочно слушался. Двуличная тварь, восседавшая на собственных идеалах, с высоты своего самомнения смотревшая на шевеления более ограниченных, по его мнению, людей. Ублюдок, который, не найдя ему достойного применения в будущем, бросил его на плаху перед палачом. Одним своим словом он мог заставить опустить топор. Одно единственное воспоминание этого лицемера лежало между ним и этим одиннадцатилетним адом. Эта тварь знала о его невиновности, знала лицо истинного преступника. Эта тварь лично проводила защитный ритуал, обернувшийся смертями его друзей. Он еще пожалеет.

Они все пожалеют!

— Ах-ха-ха! – смех вновь зазвучал в этих темных стенах. Безумие в очередной раз попыталось овладеть его разумом. Не получится.

Спасаясь от очередного приступа, он вновь обернулся. Безумие отступило от лежачего на худом боку большого черного пса.

* * *

Пламя, бушевавшее вокруг худосочного старика, приятно согревало тело, не обжигая, не трогая одежду и волосы. Появившись будто из ниоткуда, оно вмиг объяло человеческую фигуру, поглощая даже его смутный силуэт, и так же бесследно исчезло. Исчезло вместе со стариком.

Появившийся во вспышке пламени своего фамильяра Альбус ступил на темный камень магической тюрьмы. Незапланированный, неофициальный визит вынудил его упрашивать Фоукса перенести их обоих сразу в кабинет к Мэтью Хэтчинсу – старому боевому товарищу. Смотритель Азкабана, в этот момент находившийся на своем рабочем месте, приветствовал гостей мимолетным удивленным взглядом.

— Никогда к этому не привыкну, — покачал головой Хэтчинс. – Приноровился я, знаешь ли, сидеть в непреступных и недоступных стенах Азкабана…

Дамблдор нежно погладил нахмурившегося феникса, с удобством устроившегося на его плече.

— Что я могу сказать? – Альбус неопределенно пожал плечами. – Фениксы удивительные создания!

Смотритель не ответил. С серьезным лицом он встал из-за стола и подошел к зарешеченному окну.

— Я ждал тебя раньше.

Оторвав взгляд от спины друга, Альбус взмахом палочки создал себе мягкое кресло и с удобством в нем расположился.

— Прибыл сразу же, как получил письмо, Мэт. – Дамблдор в привычной для него манере сцепил пальцы на уровне подбородка. – Рассказывай, что случилось.

— В общем-то, ничего. – Хэтчинс медленно покачал головой. – Обычное посещение Азкабана одним из чинушей. Если бы не два «но», мне бы и в голову не пришло беспокоить тебя.

— Первое, как я понимаю, это явившийся лично Малфой? – предположил Альбус.

— Да. – Хэтчинс кивнул и отошел от запотевшего окна. – Помнится, он зарекался не появляться больше в этих стенах.

Хэтчинс опустился за стол, оказавшись глазами на одном уровне с Дамблдором.

— Поверь, я точно помню, с каким лицом он покидал мои стены! Я видел его и сегодня. Тот страх узника перед этой тюрьмой никуда не делся. Он бы ни за что не явился по собственной воле!

Альбус согласно кивнул, принимая слова своего друга. Его подозрения о связи Тома и Люциуса медленно подтверждались. Сильнее страха Малфоя перед дементорами мог быть только его же страх перед милордом.

— Еще что?

Хэтчинс протянул Дамблдору сложенный пергамент.

— Удовлетворенное ходатайство о выдаче Джима Робинсона, — объяснил смотритель, пока Альбус внимательно изучал пергамент. – Родственники хотят его забрать.

Робинсон. Он помнил это имя. Одно из его первых дел на посту председателя Визенгамота. Джим был полубезумным алхимиком, поглощенным идеей поиска новых рецептов. Бесплодные попытки на протяжении многих лет медленно лишали его рассудка, пока однажды тот не решил для себя – для новых рецептов нужны новые ингредиенты. Сколько времени прошло между этим выводом и первым вырезанным у человека легким, никто не знал. Сидя по вечерам в темных углах Лютного переулка, Джим тщательно выбирал своих жертв. Он принимал во внимание все – начиная от веса и цвета волос, заканчивая формой бровей и глаз…

Дамблдор встрепенулся. Все одиннадцать жертв Потрошителя – как прозвал его Пророк, ссылаясь на маггловского маньяка, — были магами. Против консервативных судей у защиты не было и шанса. Джима приговорили к Поцелую.

И теперь, спустя девять лет после исполнения приговора, «родственникам» понадобилось его бездушное хладное тело. Альбус нахмурился. Этот ход был неожиданным. Упустить в размышлениях о духе Волдеморта и его возможном обретении тела такую деталь. Использовать бездушное тело… Черт возьми, гениально! Изобретательно, незатейливо и так… так просто? Никаких ритуалов? Никаких препятствий на пути к материальному телу?

Альбус не заметил, как с силой сжал бедный пергамент. Черт! Второй раз за год Том умудрился его переиграть! Бездействовать больше нельзя.

«Я не могу убить тебя Том, — с глухой яростью думал Альбус, — но твоих слуг пророчество не опекает!»

Ему стоит начать с Малфоя. Как можно раньше. Как можно жестче. Как можно тише.

— Спасибо, Мэт, — Дамблдор резко встал с вмиг исчезнувшего кресла. – Твоя помощь неоценима.

Альбус протянул руку к оперению Фоукса, но был остановлен голосом Хэтчинса.

— Есть еще кое-что. – Смотритель подошел к шкафу и принялся рыться среди дел заключенных. – Малфой сильно интересовался одним относительно новым заключенным.

— Кем? – со сдержанным интересом спросил Альбус.

— Секунду… Да где же это… — Хэтчинс наскоро перебирал имеющиеся дела, пока не нашел искомое. – Мальчик. Эрик. Двеннадцать лет.

Альбус вырвал папку из рук смотрителя. Возраст и пол совпадали. Может ли быть…?

— Предумышленное убийство, — Альбус пробежался глазами по делу осужденного юнца. – Десять лет заключения… неполный состав Визенгамота… Нотт… Гриссон… Темпер…

Альбус внимательно изучал список присутствующих при рассмотрении дел судей, отмечая все больше знакомых фамилий. Аристократы, вассалы или приближенные. Люди, чья верность присяге не могла соперничать с их же жаждой золота. Совпадение? Едва ли…

— Я хочу его видеть… — Альбус оторвался от бумаг и посмотрел на друга. – Это возможно?

Хэтчинс, помявшись несколько секунд, кивнул и попросил следовать за ним.

Путь через крепость-тюрьму нельзя было назвать приятным, пусть даже под защитой призрачного серебряного феникса. Снующие повсюду дементоры расступались перед ним, боясь не то что соприкоснуться, но даже попасть под исходящий от него белоснежный свет. Но их вид, их запах, пробирающий до костей холод – с этим Патронус ничего поделать не мог. Отвратительные чудовища в рваных черных балахонах кружили вокруг них, держась на некотором расстоянии, протягивая покрытые струпьями и нарывами руки, шумно засасывая воздух проглядывающими из-под капюшонов воронками на месте лица. И ведь в отличии от таких же противных инферналов – дементоры считались живыми существами…

Они шли в молчании, каждый погруженный в собственные думы. Альбус, без интереса провожая проплывающие мимо них номера камер, размышлял, оценивал шансы, продумывал последствия. В его душе затеплилась надежда. Что если..? Неужели..? Но Альбус не давал ей расти. Чем меньше ожидания, тем меньше боли он испытает, когда эта сама надежда не оправдает себя. И больше счастья, если…

Сто сорок девять. Расфокусированный взгляд Альбуса невольно остановился на этих цифрах. Он знал этот номер. Он знал и узника, упрятанного за дверь с этими цифрами.

— Как он? – Альбус указал ладонью на привлекшую его внимание камеру.

— Блэк? – Хэтчинс даже не задумался, мгновенно вспомнив имя заключенного. – Затих на второй месяц. Сломался бедняга.

Дамблдор сокрушенно покачал головой. Он не хотел этого. Не хотел, чтобы так получилось. «Извини, Сириус.»

Это было его очередной больной мозолью. Долго, очень долго Альбус наблюдал за молодым Блэком. С того самого момента, как Сириус попал на его родной факультет, Дамблдор взял его на заметку. Надеялся, что нашел светлый лучик во тьме рода Блэков. Надеялся, что вот оно – доказательство неприятия темной магии, передаваемой по наследству. Особенно если учесть, что Сириус, будучи законным, следующим Главой своего рода, мог стать тем самым рычагом давления на зазнавшихся аристократов.

Первые годы обучения мальчик радовал Альбуса своим поведением, своим кругом общения, своими друзьями. Сируис сблизился с ярким представителем «светлой» стороны – Джеймсом Поттером – и заслуженно считал его своим лучшим другом. Вместе они сколотили «тайную» группу и назвались Мародерами. Довольный Альбус наблюдал за всем этим лишь с доброжелательной улыбкой. Но тут что-то изменилось – то ли Сириус поменялся, то ли Дамблдор наконец-то прозрел. В шалостях начал просматриваться злой умысел, шутки над учениками больше напоминали издевательства. Блэк стал тщеславен, самоуверен, горделив. Осталась лишь преданность, и то не ему, Альбусу, или идеалам Гриффиндора, а лишь своему другу. Сируис признавал лишь мнение Поттера и считался лишь с ним. Именно так Альбус стал видеть Сириуса. Вывод, сделанный им, был прост: все-таки наследственная кровь дала знать о себе.

И он оставил его. Бросил его на суде, оправдываясь глупыми отговорками. Да он не предатель, но его не за предательство и судили. Кровь Петтигрю по-прежнему была на руках Блэка. А там уже какое дело, кого назовут правой рукой Волдеморта? Одного пожизненного заключенного или другого. Выбор не велик. Он сожалел. Но смирился.

Камера Блэка осталась позади, как и мысли о нем.

— А этот мальчик? Эрик? – Альбус переключился с Сириуса на свою нынешнюю надежду. – Что с ним?

Хэтчинс тем временем ступил на лестницу, ведущую на нижние уровни башни.

— Держится пока, – ответил смотритель, осторожно спускаясь по крутой лестнице. – Сильный ребенок. Или изначально безумный.

Альбус не стал уточнять. Оставшийся путь они прошли в полном молчании. Этаж, на который они вышли, мало чем отличался от остальных. Лишь крик, эхом скачущий по стенам, выделял его среди других пройденных. Поначалу тихое и далекое эхо, усиливалось с каждым шагом. Вопли становились все громче, разборчивее и отчаянней.

Смотритель остановился напротив очередной камеры с глухой черной дверью. Как раз напротив той, из которой доносились все услышанные крики.

— Он здесь, — Хэтчинс указал на дверь. – До сих пор не успокоился.

Альбус кивнул, просто чтобы дать понять смотрителю, что тот был услышан. Сам же Дамблдор не сводил глаз с двери.

За ней, возможно, был тот, кого он искал долгие годы. Тот, кто изначально должен был принадлежать ему. Осталось лишь в этом убедиться.

— Открывай, – сухо приказал Альбус, борясь с собственным нетерпением.

Хэтчинс дернулся было что-то сказать, но осекся. Горящий взгляд Дамблдора лишал всякого желания спорить. Он подошел к темной двери и осторожно дотронулся до неё. Многотонная железная преграда исчезла в тот же миг. Не медля, Альбус зашел внутрь.

В самом дальнем углу грязной камеры, уткнувшись лбом в стену и слабо покачиваясь, сидел мальчик. Его изрядно похудевшие ладони то сжимали друг друга, то поочередно заламывали пальцы, то царапались о грубый камень. Его некогда светлых оттенков мантия темным безобразным мешком свисала с тощих плеч. Длинные волосы спутались и полностью покрылись грязью. Пересохшие губы то нашептывали что-то тихо-тихо, то срывались на крик, что разносился по всему этажу.

И тут Альбус понял, что очерствел. Даже воочию наблюдая за мучениями двенадцатилетнего мальчика, он остался спокоен. Никаких чувств, лишь трезвая оценка ситуации. Он смотрел на юнца, но видел человека. Возрастные рамки успели куда-то пропасть. Как давно? Он не знал. Да ему и не важно.

Важен был лишь этот побитый жизнью мальчик. Фоукс, как и серебристый Патронус, остались в коридоре. Всего два шага вглубь камеры и на Альбуса навалилась вся тяжесть от пребывания в этих стенах. Ментальные щиты затрещали под напором далекой ауры дементоров, с трудом подавляя её легкое воздействие. И это у него – одного из сильнейших легилиментов современности.

— ... мама… — тихий, на грани слышимости шепот достиг слуха Альбуса, когда тот подошел совсем близко, — … мама… нет…

Невзирая на вялые попытки сопротивляться, Альбус повернул мальчика к себе лицом и чуть не ахнул. Нет, он явно не был похож на того, кого он искал. Не было у него и шрама, что так надеялся увидеть Альбус. Но это лицо, красивейшее из всех, что он видел, не портили даже грязь и худоба. Кто он?

Под звук бешено стучащего старческого сердца Альбус заглянул в пустые матово-черные глаза. Мальчик не смотрел на него, не видел его. И это лишь облегчало задачу. Привычным усилием он скользнул в память исхудавшего мальчишки…

…прошло лишь несколько мгновений, как серебристый Патронус-феникс резко вспыхнул. Взрыв ослепительно белого света разнесся по коридорам Азкабана под радостную песню Фоукса.

В этот дивный момент Альбус не пожалел, что прибыл в это богом забытое место. В этот момент ему стало глубоко плевать на все успехи Волдеморта. Он только что получил шанс победить в этой чертовой войне! Губы сами собой расплылись в коварной улыбке. Шанс, о котором знает только он!

— Ну, здравствуй, Гарри!