Персефона (гет)

Октябрь 1943 г.

Все свободное время Гермиона посвящала вычислению арифмантических уравнений, с помощью которых надеялась отыскать корень проблем, исказивший ход нынешней временной шкалы.

Прежде чем прибыть сюда, она потратила на расчеты бесчисленное количество минут, часов и дней — поистине бесчисленное, потому что имела лишь смутное представление о том, сколько времени потратила на прокручивание маховика и предварительные перемещения во времени, в попытке вызнать, что ей понадобится в этой авантюре. Она продумала все до мелочей, все так гладко спланировала! Настолько увлеклась, что рассчитала не один десяток факторов, имевших отношение к временным отрезкам и местам, в которых она могла бы оказаться во время своего пребывания в прошлом, просто для того, чтобы узнать значения, подходившие для исправления возможных погрешностей. Иначе говоря, она практически вылезла из кожи вон, чтобы заранее учесть все обстоятельства, так или иначе влиявшие на неизвестное!

Но пытаясь объединить локации и людей таким образом, чтобы раскрыть своё идеальное будущее, она оказалась в ситуации, в которой все сложилось с куда большим количеством непредвиденных событий, чем первоначально ожидалось. Прежде чем что-либо еще не вышло из-под контроля, она решила выяснить исходное расхождение с графиком и пересчитать все значения, чтобы понять, каким образом вернуть ход событий в нужное ей русло. Вторая бессонная ночь в замке, проведенная в агонии и бесконечных раздумьях над причинами смены поведения Тома, заставила ее броситься за вычисления с первым же лучом солнца.

Гермиона пыталась определить, на что же повлияло то, что по ее вине у него оказался не тот экземпляр книги о крестражах, хотя она не понимала, каким образом эта книга в принципе попала в ее сумку. Хотя после этого недоразумения Риддл и вел себя довольно предсказуемо, его поведение неожиданно и необъяснимо сменилось в начале этого учебного года, перечеркивая все сделанные ранее расчёты. Вдруг произошло слишком много неожиданных событий, чтобы она могла продолжать что-либо прогнозировать. Нужно было понять, в какие неприятности она может влипнуть, а также просчитать варианты их обхода. Но для этого ей нужно было получить БОЛЬШЕ информации! Однако из-за того, что Том вечно ускользал от нее, не отпуская своих последователей дальше вытянутой руки, любые попытки сблизиться, терпели крах.

Она была уверена, что получит ответы, при чем сразу.

Но наступил очередной день, а ей так и не удалось припереть змею к стенке, поэтому Гермиона выгадала свободную минутку перед Травологией и задержалась во внутреннем дворике, чтобы наконец исправить это недоразумение. Чтобы занять себя чем-нибудь в ожидании появления Риддла, Гермиона достала перо и пергамент, и решила с помощью вычислений понять причину странного поведения Рути. В какой-то момент она настолько погрузилась в мир цифр и пророчеств, что полностью потеряла счет времени. И только дребезжание звонка заставило ее поднять глаза от своих бумаг. Гермиона чертыхнулась сквозь зубы и стала торопливо запихивать все в сумку.

Практически бегом пересекая двор, она направилась в сторону теплиц, надеясь поймать Тома в коридоре, не испепелив по пути студентов, постоянно преграждавших ей дорогу. Она должна была поговорить с ним! Но из-за собственной рассеянности, а также непрерывного потока студентов, выходящих с урока по Трансфигурации, и словно возникавших из самих стен, она поняла, что было бы прекрасно успеть хотя бы к началу собственного урока. Проклиная все и вся, она оказалась перед гриффиндорцами, державшимися за ручки прямо перед ней. Резко уйдя в бок, чтобы обогнать их, она врезалась в грудь того, кого так отчаянно жаждала найти.

Гермиона взвизгнула от удивления, теряя равновесие.

* * *

У Тома перехватило дыхание от удара грудь в грудь, и он рефлекторно вытянул руки, чтобы подхватить девушку под локти.

Он успел скривиться от отвращения, чтобы показать насколько была глупа девчонка, преградившая ему дорогу, но когда увидел, что этой «девчонкой» была Персефона Каллаган, то на мгновение опешил.

Он вглядывался в черты ее лица в течение мучительных секунд, принимая во внимание то, как ее щеки покраснели от спешки и то, как они впадали при каждом глубоком вздохе, и особенно то, как ее приоткрытый рот хватал воздух, а ее губы… ее губы были все такими же блестящими, чуть припухшими из-за вечной привычки кусать их. Она подняла на него глаза из-под длинных темных ресниц, и эти огромные, чарующие зрачки встретили его собственный взгляд.

Воочию Персефона была все так же неотразима, как и в его мыслях, и это ошеломило его на мгновение.

— Том…

Как только его имя, произнесённое с присущей лишь ей интонацией, слетело с ее губ, он очнулся от транса и быстро разжал пальцы. Девушка потрясенно взвизгнула, теряя равновесие и тем самым привлекая внимание студентов вокруг. Ее карие глаза расширились от удивления, а руки рефлекторно растянулись в стороны, в попытке предотвратить неловкое падение прямо перед ним и остальными волшебниками. Но он не стал смотреть, каким образом она приземлится на каменные плиты коридора, а просто обошел ее, пихнув плечом стоявшего рядом студента, слишком обескураженного, чтобы подвинуться.

В тот момент, когда Гермиона рухнула на задницу, мантия Тома Риддла прошелестела у ее плеча, а вокруг раздался едкий смех и хохот, ее мысли заполнились темными, мрачными деяниями, которые она непременно сотворит с этим мальчишкой, как только закончит свои вычисления.

* * *

Тварь.

Идиот.

Ублюдок.

Гребанный пустоголовый говнюк.

И поток куда более грязных ругательств заполнил ее мысли, пока она поднималась с пола, игнорируя смех и косые взгляды наблюдавших за сценой студентов, прежде чем направиться на урок Травологии. Она так надеялась, что все наладится, что к этому времени все вернется на круги своя, но за целый месяц — за целый гребанный МЕСЯЦ — после того, как этот идиот-тупица-МЕРЗАВЕЦ прогнал ее во время завтрака в Большом зале, ей так и не удалось выяснить, что же произошло этим летом… что же, блядь, взяло и перевернуло все с ног на голову?! К тому же, если бы ей захотелось ещё раз пережить чувство подросткового смятения, то она не стала бы проходить через все те круги ада, связанные с разрывом времени и пространства!

Как назло, расписание занятий составили из рук вон плохо, и на выходе общими у них оказались только уроки по Продвинутой Арифмантике и Древним Рунам, но и на них Том успешно избегал ее общества, выбирая в напарники тех из своих приближенных, кто был не совсем безнадежен и в будущем мог сдать на Т.Р.И.Т.О.Н; Ну, Том Риддл, ну и козел! До момента пока все не покатилось в тартарары, Гермиона не подгадала больше совместных уроков, а попытки изменить расписание постфактум ни к чему не привели. Без Маховика перестроить текущую реальность оказалось куда сложнее, чем Гермиона могла себе представить.

На сегодняшний день единственным успехом можно было считать то, что пересекаясь с ним в классе или в Большом Зале, она тыкала его носом в тот факт, что большая часть его окружения была мягко говоря слишком тупой, чтобы достичь такого же превосходного уровня знаний, как у нее, чего уж говорить о том, чтобы хоть в чем-то положиться на них.

Но АХ как она смаковала эти моменты.

Гермиона грелась в очагах его ярости, вспыхивающей каждый раз, когда ей в очередной раз удавалось продемонстрировать своё превосходство.

Однако, чем дальше она отклонялась от тщательно продуманного плана, тем пуще возмущались голоса в ее голове. Она пыталась успокоить их, каждую ночь погружаясь в чтение крестража, но не находила в нем и доли той помощи, в которой нуждалась, чтобы хоть немного стабилизировать свое душевное равновесие и вернуть присутствие духа. Некоторые дни проходили лучше, чем другие; она догадывалась, что сегодня был один из тех «не лучших» дней.

— Гад получит свое сполна, — ворчала Гермиона себе под нос, направляясь к нужной теплице, где проходил урок по Травологии. — Скоро, совсем скоро наступит момент… когда я прижму его к стенке, и он взмолится о пощаде!

Если ей все же удастся его поймать…

То, что ей так долго не удавалось выгадать нужный момент для встречи, трепало ее расшатанные нервы.

И пока она не отыскала истинную причину нынешнего фиаско, — хотя руки постоянно чесались взять и начать проклинать его до потери пульса, чтобы он и вправду стал умолять ее о смерти, — ей следовало быть «осторожной».

Гермиона скривилась от этой необходимости оставаться «осторожной», и насколько предпочла бы вместо этого размазывать его по полу, попутно сдирая его кожу, но знала, что это дорога в никуда. Она позволила себе довольную ухмылку, представляя пламя, пляшущее над его головой.

Остальные студенты постепенно окружили ее фигурку. Профессор Бири, копошившийся до этого момента в противоположном конце теплицы, направился к ним с охапкой ярко-розовых пушистых наушников. Вид этих ужасных мохнатых чудовищ, а затем беглый осмотр помещения, в центре которого гнездились заросли зеленых стеблей, растущих из сероватых корешков в форме младенческой башки, подтвердили то, что сегодня был «не лучший» день.

— Доброе утро, класс! — проскандировал профессор Бири гораздо громче, чем требовалось, уже надев свои защитные наушники. — Я прекрасно помню, с каким нетерпением вы ждали дня, когда наша Жгучая Антенница подрастет, чтобы сцедить яд и записать результаты эксперимента, но нам поступил запрос из Святого Мунго с просьбой о помощи в разработке нового препарата для лечения и профилактики окаменения! Представляете?

По теплице прокатился ропот студентов, одни оживились, в то время как в голосах других слышалась отчетливая нотка беспокойства. Гермиона оглядела толпу однокурсников, вслушиваясь в их перешептывания сквозь визги и издевательства внутри своей головы. Кто-то из гриффиндорцев прошептал — окаменение. А затем — в прошлом году. Все были прекрасно осведомлены об «инцидентах» прошлого года, но никто не осмеливался озвучить свои мысли вслух, или заострить внимание на ней — одной из «жертв» — и тем более упомянуть имя своей покойной одноклассницы. Даже профессор Бири с его отвратительными пушистыми наушниками сохранял на лице широкую, излучающую позитив улыбку, будто бы не знал, что мальчик был госпитализирован, а девчонка была убита прямо на территории школы.

Гермиона фыркнула, заметив, что некоторые вещи несмотря на временные отрезки остаются неизменными. Покачав головой, она вытащила из сумки недавние расчеты и углубилась в мир формул и вычислений под возбужденную речь своего преподавателя.

— Итак, завтра мы возобновим наши эксперименты с Антенницей, а сегодня примемся за пересаживание нужных больнице саженцев, чтобы они лучше росли! Кто догадается, о каком растении идет речь? — Профессор прервался на долю секунды, пока искал глазами знакомую кудрявую голову. — Мисс Каллаган?

Гермиона зажмурилась, прежде чем поднять взгляд от пергамента и обнаружить, что весь класс вместе с профессором выжидающе пялятся на нее. Уголок ее рта дернулся от раздражения.

— Извините, профессор, я не поднимала руку.

Профессор Бири рассмеялся и радостно ответил:

— Чушь, конечно, поднимала. — «Впрочем, как и всегда» подразумевалось в его довольном тоне. — Итак, какое растение мы будем пересаживать сегодня? Подскажу, его ингредиент требуется для профилактики окаменения!

Гермиона рассвирепела. Стоило единственный раз не поднять руку, как тут же прилетело в ответ…

— Мандрагора, профессор.

Улыбка профессора расширилась, радостно игнорируя растущее раздражение Гермионы.

— Да. И…? Продолжайте же!

О, ради всего святого…

Гермиона с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза, прежде чем отчеканить:

— Известная как Мандрагора, вариация, с которой, как я предполагаю, мы сегодня будем иметь дело, — это «Мандрагора Лекарственная». Он входит в семейство пасленовых. Магглы использовали его с древних времен как обезболивающее и успокоительное, в то время как волшебное сообщество использует его магические свойства и по сей день для местного лечения, например для локализованных параличей, а также для более серьезных состояний, вплоть до полного окаменения тела, вызванного встречей с магическими существами — а именно горгонами и их подвидами — либо от парализующих проклятий.

Улыбка профессора Бири была настолько широкой, что практически касалась висков. Он взволнованно хлопнул в ладоши.

— Великолепно, мисс Каллаган! Прекрасно! Я в восторге от уровня ваших знаний! Десять баллов Когтеврану! И, да, как вы правильно заметили, мы сегодня будем пересаживать Лекарственную Мандрагору, чтобы ее побеги успели подрасти к концу года. Наилучшие особи будут отправлены в Мунго в поддержку разработки нового, улучшенного зелья! А теперь, класс, прошу вас пройти вперед и взять наушники, начинаем!

Казалось, прошла целая вечность с тех самых пор, как Гермиона впервые пересаживала детенышей мандрагоры, хотя ее движения и манипуляции были все так же отточены, будто были выдолблены на подкорке ее сознания благодаря вечному стремлению к совершенству во всем. В этом году студентов, выбравших Травологию, оказалось куда меньше, чем того требовал объем работ, предложенный в этот день профессором. Горстка студентов растянулась тонкой вереницей вдоль массивного стола, уставленного доверху горшками, и принялась за работу.

В какой-то момент Гермиона сбилась со счета, скольких вопящих подонков успела пересадить, закопав по уши в землю, — но видимо не достаточно глубоко, поскольку их пронзительные, но теперь приглушенные вопли продолжали стучать о пушистые затычки на ее ушах. У нее начала раскалываться голова от криков, которые неразборчиво визжали и внутри сознания, и снаружи со всех концов стола. И казалось, что пройдёт вечность, прежде чем сеанс пересадки этих плачущих, крикливых, хнычущих маленьких говнюков наконец-то закончится.

Приготовив очередной горшок для очередного кричащего корнеплода, она вырвала его из своего прежнего обиталища, дернув за крону торчащих сверху листьев, и пихнула в подготовленную ямку в новом горшке.

«Ты такая слабая. Немощная.»

Она подпрыгнула от звука собственного голоса, зазвучавшего в голове громче остальных. Тряхнув головой, Гермиона продолжила сгребать землю вокруг извивающегося корнеплода, утрамбовывая излишки у мясистого подбородка, прежде чем снова услышать раздражённое шипение.

«Кто бы мог подумать, что такая неудачница, как ты, сможет подчинить Темного Лорда? Даже в свои шестнадцать он на голову выше тебя.»

Мандрагора начала сильнее извиваться в новом обиталище, запустив Гермионе в лицо несколько комков грязи. Поморщившись, девушка глубже протолкнула растение в ямку, сильней надавив на головку, разразившуюся таким оглушительным визгом, что тот просочился сквозь защитные мембраны наушников. Присыпав свободной рукой еще пригоршню земли, Гермиона почувствовала, как в глазах начало темнеть.

«Он был прав…»

Гермиона покачнулась, тело повело в сторону, и она поскорее схватила еще земли, чтобы завершить пересадку. Очистив от излишков перегноя крошечный рот, она с раздражением заметила, что мандрагора продолжает визжать, извиваться и капризничать.

«Рудольфус был прав.»

Перед глазами все закружилось; это крошечное существо продолжало визжать, изрыгая свои легкие с целью защитить себя, лишив Гермиону сознания. Но фокус ее внимания ушёл в глубину сознания, и эти попытки были все менее результативны. Все ее нутро вдруг одномоментно сконцентрировалось на внутреннем голосе, оглушительно, с издевкой насмехающемся над ней.

«Я думаю, Том тоже так считает.»

Гермиона погрузила руку с очередной пригоршней земли в горшок и накрыла мерзкий крошечный ротик. Существо закопошилось сильней, продолжая мычать и ныть, что вынудило ведьму загрести еще одну пригоршню грязи и пропихнуть ее глубже, прямо в горло мандрагоре.

«Ты была хороша только в одном…»

Удерживая мертвой хваткой младенческую башку, она сжала пальцы, впиваясь в кору ногтями, но та все не унималась.

Внутренний голос вдруг засмеялся.

На его фоне Гермиона расслышала характерный хруст, почувствовала влагу, смочившую края перчатки там, где она проткнула ногтями толстый внешний слой извивающейся плоти. И темная жидкость вдруг засочилась из образованных ее ногтями прорезей.

А спустя мгновение ей показалось, что смех звучит повсюду.

Гермиона стиснула зубы и усилила давление, пока крики мандрагоры не сменились кашлем и схваткообразной рвотой. Шерстяные перчатки намокли от целебного сока, сочащегося из образованных ногтями рытвин, но ей было наплевать.

Она просто хотела, чтобы эта милюзга умолкла.

Хотела, чтобы над ней не смеялись.

Хотела, чтобы они все прекратили насмехаться над ней.

Она хотела ТИШИНЫ.

Вдруг обильный слой земли материализовался из ниоткуда и накрыл мандрагору до самой макушки; визг растения моментально стих.

Перед глазами перестало плыть, и Гермиона очнулась от помутнения, в котором пребывала секунду назад. Аккуратно вытащив руку из земли, она моргнула пару раз, прежде чем сфокусироваться на силуэте парня, стоящего напротив, по ту сторону стола. Он был без пиджака и мантии, рубашка была закатана до рукавов, и только желто-черный галстук выдавал его факультет.

Парень дружелюбно улыбнулся, оголив слегка неровный ряд зубов, и повысил голос, чтобы Гермиона услышала его сквозь наушники.

— Извини, не хотел тебя задеть! Я только что закончил и увидел, что у тебя какие-то сложности, ну и поспешил на помощь!

Гермиона нахмурилась, но все равно кивнула и выкрикнула в ответ.

— Спасибо!

— Да ладно! — Он улыбнулся. — Фишка в том, чтобы засыпать их до самых глаз — как накрывают на ночь попугайчиков, понимаешь? Тогда они моментально отрубаются! Ладно, не суть… тебе нужна помощь с остальными?

Ее взгляд скользнул к парочке оставшихся саженцев, а затем обежал класс, пересчитав целую гору ещё не тронутых другими студентами горшков. Знал бы ее собеседник, чего ей только стоило не снять в эту же секунду свои наушники, чтобы тупо отключиться на глазах у одногруппников и покончить со всем этим! Но понимание, что другие сознания подкрались слишком близко к границам разума, заставило ее с горечью отказаться от этой идеи.

— Да, пожалуйста. Было бы здорово. Спасибо! Прости, кажется я не расслышала твое имя.

Парень кивнул ей в ответ и отвернулся, чтобы взять очередной горшок с уже подготовленным углублением в почве и протянуть ей, ненадолго удержав на весу руку. Гермиона взяла горшок и протянула в ответ руку, которую тот встряхнул в крепком рукопожатии.

— Петтигрю! Лоуренс Петтигрю!

Гермиона вздернула брови.

Петтигрю.

Она не помнила никаких встреч с Петтигрю, которые бы входили в ее ближайшие планы. Нужно будет перепроверить формулы, когда выдастся минутка. И если она ничего не найдёт, то возможно сможет использовать их знакомство в своих целях, чтобы адаптировать расчёты под нынешние реалии.

— Приятно познакомиться, Лоуренс, меня зовут Персефона.

— Рад нашему знакомству, мисс Каллаган… — Она с любопытством обратила внимание на то, как он к ней обратился, и Лоуренс застенчиво улыбнулся в ответ. — То есть, приятно познакомиться!

— Конечно! — Она широко улыбнулась, когда голоса в ее голове поуспокоились от такой многообещающей встречи. — Очень приятно.

Возможно, этот день не так уж и плох…

* * *

Грязно отбрив Персефону Каллаган прямо у всех на виду, Том не преминул вернуться к своему новому хобби — чтению на ходу. Товарищи практически сразу же обступили его со всех сторон, растянувшись по периметру, чтобы расчищать ему путь от встречного потока студентов.

Несмотря на то, что каких-то сверх нагрузок на шестом курсе не было, да и свободных часов между занятиями было предостаточно, обязанность поддерживать роль идеального студента вынуждала Тома ощущать острую нехватку времени для выполнения своих «внеклассных» исследований.

Ему не хотелось признаваться в вслух, но темномагический фолиант, который попал в его руки благодаря той самой ведьме, страстно избегаемой им в последнее время, был слишком заманчивым чтением. Он вряд ли смог бы с ходу сказать, сколько раз перечитывал его от корки до корки, из раза в раз находя что-то новое и интригующее. И, честно говоря, именно благодаря Персефоне он так тщательно прочесывал эти страницы.

Нутро тревожно сжалось при мысли о ней.

Персефона была единственным человеком, кто знал, как разрушить его крестражи — точнее пока один известный ей крестраж, — в книге было довольно подробно описано, как их создавать, но сколько бы он ни перечитывал, там совершенно не упоминалось, как их уничтожить… Его более уравновешенный, хладнокровный внутренний голос подсказывал, что не стоило так опрометчиво отказываться от ее общества на завтраке так много дней назад… но сегодня, столкнувшись с ней во внутреннем дворике у кабинета Трансфигурации, он понял, что дистанцироваться от Персефоны было просто необходимо.

Складывалось впечатление, что каждую свободную минуту мысли о Персефоне сами просачивались в его сознание, или она неожиданно попадала в поле его зрения, либо пыталась перехватить его по пути на урок, чтобы «поговорить». Он не переставал думать о ней в классе, будучи в паре со своим самым одаренным последователем, Тарквином Ноттом, который, как бы не хотелось этого признавать, даже отдаленно не дотягивал до уровня ее знаний. Ради Мерлина, даже за завтраком в Большом Зале, когда Абраксас скреб ножом по банке с мармеладом, эта треклятая ведьма будто бы была рядом.

Почему он был так слеп? Каким образом, слившись воедино с ее волшебной аурой, он смог так просчитаться? Почему он упустил тот момент, когда она околдовала его, заманила в ловушку, охмурила своими чарами?

Было ясно, как день: она приворожила его так же, как и когда-то его мать приворожила отца.

Том поморщился, уткнувшись носом в книгу. Спишем на то, что виной всему — частичка грязной маггловской крови, запятнавшая его способность противостоять этим чарам. Если бы не эта мерзкая кровь, то он НЕ был бы охвачен столь ничтожными эмоциями. Он признавал, что мог бы проявить свои лучшие качества и дистанцироваться от ведьмы более… деликатно, однако, как ни крути, того требовала острая необходимость тщательнее изучить свойства своих крестражей.

Скривившись ещё сильнее, он понял, что к собственному несчастью не додумался допросить ее более тщательно, прежде чем позволить резким словам слететь с языка. Теперь ему катастрофически не хватало устных свидетельств о каких бы то ни было тонкостях волнующего его вопроса.

Вдруг Эйвери, будущий член его близкого круга, тихо объявил о прибытии в Большой зал, в результате чего Том наконец поднял глаза от своих записей. Во многом вопреки его воле, взгляд заскользил по окружающему пространству с, казалось бы, праздным выражением лица, хотя он чувствовал, как глаза бегают по столам, охотясь за знакомой копной кудрявых волос средь моря прочих студентов. Это не заняло много времени — и никогда не занимало много времени — но зрелище, представшее перед ним, оказалось самым последним, что он когда-либо ожидал увидеть.

В этом море студентов, среди толпы отбросов с их отвратительными желто-черными галстуками стояла его Персефона, весело ухмыляясь группе пуффендуек, а затем принимая кусочек пирожного от застенчиво улыбающегося пуффендуйца.

Едкая гримаса Тома усилилась в стократ.

* * *

Прошло несколько дней с тех пор, как он впервые увидел, где и с кем теперь трапезничает Персефона. Том делал все возможное, чтобы игнорировать сей факт, но, когда частота столкновений с ведьмой в коридорах сократилась, а на немногих совместных уроках она не обращала на него внимание, он понял, что тяга к попыткам найти ее в Большом зале стала маниакальной.

Она сидела там.

Снова.

С этим… пуффендуйцем.

Том аккуратно нарезал ветчину порционными кусочками, сверля взглядом его дурацкую лохматую голову.

Лоуренс Петтигрю.

Нетрудно было узнать его имя или тот факт, что он был на шестом курсе, как и сам Том. После просмотра данных, которые смог нарыть на него Нотт, Том пришел к выводу, что Петтигрю был ничем не примечательным студентом. Конечно, у парня были успехи в выбранных им дисциплинах, очевидно, он хотел начать какую-нибудь идиотскую карьеру амбулаторного работника в Св. Мунго, если расшифровка стенограммы, которую заполучил Нотт, была верна. Он также, без всяких сомнений, достаточно хорошо разбирался в растениях, чтобы большую часть времени донимать Персефону разговорами о них. Разговорами о растениях и похожей чепухе, вот чем они занимались с ней все завтраки, обеды и ужины.

Что было ТАКОГО интересного в этом малообразованном, абсолютно ничего не представляющем из себя придурке, чтобы заполнить его присутствием практически все свободное время?

Он заскрежетал краем ножа о зубчики вилки, царапая металлом тарелку, пока разрезал ветчину вместе с резким пережевыванием пищи.

— Том?

Его зрачки метнулись влево, оставив в покое пышные завитки Персефоны, и сосредоточились на менее приятном, продолговатом, даже немного изможденном лице Эллиота Эйвери. Тот мгновенно съёжился под пристальным взором своего предводителя. То, с такой непринужденностью Эйвери изобразил раболепное поведение, заставило Тома рассердиться.

Он ненавидел неизбежное зло в лице своих приспешников. Эти люди не умели думать головой, вести мало-мальски умную беседу, но при этом алкали власти, даже не представляя, каким образом ее удержать; умели лишь выезжать на имени тех, кто знал, как добиться всего, чего те даже не заслужили. Он ненавидел их, ненавидел этих идиотов, и каждое мгновение, проведённое в их обществе, заставляло ощущать гнетущую тоску — даже жажду — встречи с кем-то, кто не был бы таким пресмыкающимся куском говна.

Том избавил Эйвери от своего пристального взгляда и по собственной инициативе вернул его к Персефоне.

Прекратив дрожать, Элиот взглянул на Тома и заметил, что внимание его будущего предводителя переместилось на ту надоедливую ведьму, с которой Эйвери «однажды» столкнулся. Наблюдая за немногословным, довольно скрытым выражением Тома, он произнес с присущей ему напускной храбростью:

— Должен сказать, что удивился насчёт неё. Сразу и не скажешь, что она из этих.

— Из «этих»? — раздраженно переспросил Том, но по крайней мере, стал плавнее резать и более тщательно пережевывать ветчину, зловеще поджав губы в ожидании ответа.

— Да, — невежественно осклабился Эйвери, подкрепив свою нарастающую уверенность смачным ковырянием в тарелке. — Вся такая из себя, питала слабость к «свободолюбивым» идеям. Я бы и не догадался, что сюда входит и «слабость на передок».

Челюсть Тома застыла, так и не дожевав остаток пищи, а пристальный взгляд снова переметнулся к слизеринцу. То, что Эйвери даже не почувствовал обжигающей ауры, не подумал хотя бы оторвать взгляд от своего ужина, а продолжил весело солить и разрезать картошку, являлось кричащим проявлением невежества.

В это время Абраксас едва сдержался, чтобы не подавиться едой, Нотт старался не ерзать, и даже Лестрейндж, Мальсибер и Розье стали упорно бороться с собственными конечностями, чтобы не делать резких движений, пока неприкрытая ярость их предводителя медленно вскипала в воздухе.

* * *

— Слышала?

Гермиона подняла глаза от легкого чтива, которому предавалась в общей гостиной в надежде отвлечься от тяжелых, так и не решённых арифметических уравнений, съедавших львиную долю ее свободного времени, чтобы лицезреть стайку ее самых ненавистных, громко щебечущих однокурсниц.

— Да. Просто позорище. Я слышала, что он пытался попасть в команду по квиддичу, но…

— Пха! Ему повезло, что руки и ноги целы после произошедшего! Я бы на его месте больше не испытывала судьбу! Ну какой квиддич?!

— Правда! Каким надо быть идиотом, чтобы выбрать основным предметом Продвинутый курс по Зельеварению и умудриться добавить в «Напиток живой смерти» листья Алихоции вместо Златоцветника?

Одна из девушек прыснула со смеху в знак согласия.

— Я знаю! Они же даже выглядят иначе. Не мудрено, что зелье взорвалось.

Гермиона резко захлопнула книгу и подняла взгляд от груды подушек, на которых отдыхала.

— О ком это ты?

Девушки остановились, как вкопанные, устроив переглядки, полные страха и отвращения. Гермиона знала, что большая часть их компашки бегала за Оливией Хорнби примерно год назад, но из-за нежелания бедной овечки Оливии вернуться в школу, где был обнаружен хладный, неподвижный труп Миртл, растянувшийся прямо на полу в женском туалете, им пришлось избрать себе новую альфа суку. Им повезло, что они пока были ей не особо нужны — во всяком случае, пока — но Гермиона все же попыталась вспомнить их имена.

Брюнетка с зелеными глазами… Делия? Далида. Дебора… нет…

Именно она ей и ответила, видимо не чувствуя стеснения, охватившего остальных участниц, из-за сильной разницы в росте.

— Я думала, ты в курсе, Персефона. Эллиот Эйвери. Знаешь, один из твоих дружков… О, подожди. Мне так жаль… — На самом деле ей не было жаль. — Ты и Том Риддл больше не вместе, не так ли?

Гермиона слегка драматично изогнула бровь. И холодно улыбнулась Демими… Демоне… Дезире — как бы ее ни звали.

— Я не знала, что с бедным Эллиотом произошёл несчастный случай, — озабоченно удивилась Гермиона, радуясь кислому выражению лица собеседницы, когда проигнорировала последний вопрос. — Это только что произошло?

— Это случилось сегодня утром на Зельеварении, — вставила ее подруга.

— Просто ужасно! — Гермиона остановила улыбку, слегка тронувшую ее губы, сменив ее на беспокойный хмурый взгляд, и пошла собирать свои вещи в сумку. — Мне необходимо срочно его проведать!

Девушки выглядели более смущенными, чем обычно.

Демолли скрестила руки на груди и бросила на Гермиону недовольный взгляд.

— Я думала, вы больше не общаетесь.

— Чепуха, — усмехнулась Гермиона. — Мы — лучшие друзья.

* * *

— Ну же, мистер Эйвери, ещё один глоток!

— Но оно такое горькое!

— Да, да, я знаю, еще один, и я оставлю вас в покое.

Гермиона могла только предполагать, что звуки, доносившиеся с койки за ширмой, были ничем иным, как бесконечным нытьем Эллиота Эйвери.

Покинув башню Когтевран, Гермиона намеревалась провести долгую, приятную беседу с противным долговязым «джентльменом», пока тот не находился под защитой Тома Риддла. Если бы у неё получилось добыть какую-нибудь информацию о произошедшем летом, то она смогла бы направить ход событий в нужное ей русло. Эллиот Эйвери не был лакомым кусочком — да и что он мог знать? — но ей приходилось выбирать из предложенного. Решив подгадать наилучший момент, Гермиона пробралась внутрь палаты, наложив на себя дезиллюминационные чары, и в настоящее время сидела на соседней койке от Эллиота, скрестив ноги в ожидании, когда старая медсестра вернется в приемную.

— Во-о-от! И стоило так переживать?

— Да, вне всяких сомнений!

Медсестра усмехнулась, и Гермиона услышала звук стеклянного сосуда, осторожно поставленного на тумбочку, а затем шелест ткани.

— Зелье расслабит мышцы, и вы сможете отдохнуть. Не беспокойтесь ни о чем, мистер Эйвери, с утра вы будете как новенький.

Гермиона услышала очередное недовольное бормотание юноши и закатила глаза — он грубил даже преподавателю, лечившему его раны. Она подождала, пока медсестра пройдёт мимо ее убежища и направится в приемную, располагающуюся сбоку от больничной палаты. Затем ещё немного, пока не убедилась, что старая ведьма скрылась за дверным проемом, чтобы, наконец, соскользнуть с кровати и выйти из-за ширмы. Несколькими взмахами своей палочки она заглушила собственные шаги и подошла к каркасу того, что было несомненно кроватью Эйвери. Медсестра наполовину задвинула балдахин, и Гермиона потратила минуту, чтобы оценить интерьер. Улыбнувшись про себя, она произнесла заклинание, заглушающее пространство, прежде чем раздвинуть занавешенные шторки и снять с себя комуфлирующие чары.

Рот Эллиота Эйвери открылся, по-видимому, чтобы выкрикнуть очередную дичь, но Гермиона захлопнула его челюсти ленивым взмахом палочки. Затем он машинально попытался сесть, но благодаря зелью, расслабившему его мускулатуру и давлению магической силы, припечатавшему его к кровати, единственное, что он смог сделать, — это перевести взгляд на миниатюрную девушку слева от себя.

Гермиона наслаждалась его гримасой. И стоило ей присесть на узкое пустое пространство на простынях, как его глаза округлились, а грудь начала вздыматься и опадать, словно у испуганного хорька.

— Представь мое удивление, — начала она без преамбулы, — когда я услышала рассказ о несчастном случае, произошедшим с тобой этим утром. — Гермиона начала водить кончиком палочки по ткани, покрывающей живот Эйвери, наблюдая за тем, как тот пытается увернуться. — Я понимала, что должна проведать тебя.

Она наблюдала, как меж его стиснутых зубов вырвался сдавленный свист, пока он извивался в муках происходившей в нем внутренней борьбы.

— Во-первых, кстати… я хотела бы исправить кое-что, что волнует меня аж с момента нашей довольно… нелицеприятной стычки на Кривой Аллее. Мне кажется, мы неудачно начали наше общение, мистер Эйвери. Я предлагаю начать все сначала.

Эйвери почувствовал, как кончик палочки прошёлся по животу, груди, задел шею в том месте, где неистово бился его пульс.

— Позволь мне официально представиться…

Палочка продвинулась дальше, скользя по подбородку к щеке. Глаза Эйвери расширились до невозможности, зрачки закатились, пока он тщетно сражался и сопротивлялся давлению ее магии.

— Меня зовут Персефона Каллаган.

Холодный наконечник скользнул еще выше, в конце концов остановившись у виска. Эйвери почувствовал, как что-то вспыхнуло между палочкой и его головой, расслышал лёгкий гул электричества, ставший нарастать, усиливаясь в считанные секунды. Он почувствовал прилив магической энергии, раздался звук, похожий на раскат грома, и вскоре после этого пришла боль.

— Рада знакомству.