Когда смерть чуть менее ожидаема, чем победа (гет)

Перед предпоследней гонкой было уже совершенно очевидно, что сезон, который все команды без исключения начинали с опасениями насчет силы «Порше», заканчивается абсолютным доминированием «Макларена».

Еще после победы в Португалии (уже седьмой в сезоне), за три гонки до конца, Эд Кросс закономерно и справедливо стал двукратным чемпионом мира, подтвердив свое вновь приобретённое звание победой и в Венгрии. Его напарник числился в зачете вторым (и помешать ему уже тоже не мог никто), а сама команда «Макларен» заочно стала победителем Кубка Конструкторов и того раньше. Да, «Альфа Ромео» шли вторыми, но после нашего с Каем никудышного пилотажа в Венгрии команда из Уокинга по очкам обгоняла нас уже более чем вдвое, и в довершение констатации нашей посредственной концовки сезона, который начинался с Великих Надежд, представьте, что третьими шли «Порше», один из пилотов которой вообще не выходил на половину гонок, а половину состоявшихся стартов закончил в отбойниках.

Несмотря на то, что у остальных команд дела шли еще хуже, нам тоже нечем особенно было похвастать: всего одна победа Кая на весь сезон и несколько общих подиумов — это лишь на долю процента лучше, чем было у «Уильямс» или «Феррари» с такими же одинокими победами. Мы выигрывали у них лишь за счет большей кучности результатов.

Ну а девять побед из четырнадцати возможных забрал «Макларен».

Что до меня, то я переживал сезоны и провалы куда хуже, но вот Кай… Его раздражение и накопленная усталость буквально тучей следовали за ним, куда бы он ни пошел. Если это был завтрак, то кофе оказывался «каким-то не таким», если это была конференция, то микрофон «ужасно фонил» (хотя я ничего не слышал), если нужно было найти какое-то помещение, то внезапно пропадали все указатели на английском. Добило Кая известие о том, что «Зеон», каким-то чудом договорившись с Федерацией, расширили аудиторию и размах своего благотворительного аукциона, превратив его в масштабнейшее событие конца года, а это означало, что вместо камерной атмосферы и скромного количества привлеченных пилотов-энтузиастов участвовать обязаны были уже все, а список освещающих мероприятие каналов приближался к трем десяткам.

Каю ужасно не нравилась идея аукциона, который он окрестил «омерзительной пропагандой рабства», его юношеский максимализм вцепился в это определение и, как мне кажется, раздувал из мухи совершенно лишнего слона. Аукционы такого плана — всего лишь коммерческое шоу, и, разумеется, покупка гонщика означала только несколько ярких совместных фотографий, но Кай и слышать не желал какие-либо объяснения.

Что могло сделать ситуацию еще хуже?

Посреди недели, за три дня до соревнований, мы — пилоты, гоночные инженеры, руководители и прочий средний и старший состав команд — оказались загнаны в огромный зал, где в полдень стартовала очередная конференция по безопасности.

В конце восьмидесятых о безопасности стали действительно много говорить, но реальный процесс все никак не начинался. К сожалению, понадобится еще несколько лет и чудовищных трагедий, прежде чем процесс запустит уже общественность, а руководство распишется в собственной беспомощности — нашей кровью, разумеется. Но на тот момент мы еще этого не знали, и такой крупный сбор вне нашей инициативы сочли наконец-то полезным и значимым ответом. А значимое для нас было отличным поводом для споров и ссор, я ведь уже упоминал про скопление тестостерона?

Все шло более-менее прилично, пока выступать не прорвался Эдди. Он, в общем-то, говорил правильные вещи, но, по обыкновению, постоянно пытался переходить на личности. В прошлый раз его поддержали, но после того, как Фернандо выбыл из чемпионата прямиком в больницу, пинать испанца заочно прежние сторонники Кросса уже не хотели, так было не принято, — нашлось всего несколько человек, кого даже я не очень знал, откликнувшихся положительно.

Эд злился, ему явно хотелось, чтобы рядом стояли известные имена, ребята, кто был, по его представлениям, ему ровней, чемпионы прошлых лет и любимцы именитых команд, но его личностные придирки не поддерживал даже собственный напарник. Заканчивал Кросс уже на повышенных тонах, а когда после него поднялся один из представителей руководства Федерации и вообще попытался свернуть любые наши предложения аргументацией про недостаточность финансирования, орали почти все.

Вот зачем они нас собрали: не затем, чтобы что-то сделать, а чтобы еще один раз сказать, что они не сделают ничего.

Я знал Эда многие годы, и вот такой, как тогда, он был для меня знакомым Эдди Кроссом, человеком, который не бережет оппонентов и не терпит слабостей, тем, кто дружит с сильнейшими и равняется только на успех. Тот Эдди, что вызвал «скорую» для поверженного врага, тот, что приходил ко мне утром в гостиницу и спрашивал про здоровье Фернандо, был каким-то иным Эдди, я наблюдал его всего лишь миг. Тогда, услышав «живой, поправится», он бросил «окей» уже разворачиваясь и больше ни разу не спросил про дальнейшее положение моего друга. И, как я увидел на конференции, снова готов был проехаться по нему по полной.

Кай не знал Эда иначе, нежели как заносчивого и резкого засранца, он и не пытался его анализировать. Это собрание добило Кая окончательно, и он заявил, что отправляется в номер, где будет сидеть один вплоть до самого старта квалификации. Но стоило ему развернуться в сторону выхода в лобби, как из-за чьей-то спины вынырнуло инвалидное кресло с ловко в нем устроившимся и улыбающимся… Фернандо.

Фернандо, который должен был сидеть дома и тщательно беречь свою едва спасенную ногу. Фернандо, которого не так давно пытались чуть ли не убить в этой вот тусовке. Фернандо, который, к моему удивлению, был коротко острижен и прилично одет.

На долю секунды я решил, что теперь моему напарнику полегчает, но жестоко ошибся: если Кай решал быть раздраженным, помешать этому не могли даже лучшие чувства. Появление испанца лишь усилило его раздражение, и первое, чем он поприветствовал свою пару, было шипящее «Какого черта ты здесь делаешь?»

Фернандо, конечно, не такого приема ожидал, и когда Кай добавил еще пару злых реплик, хватаясь за ручки кресла и толкая его к выходу, я, ощущая невесть откуда взявшуюся ответственность за этих взрослых двухметровых парней, поспешил присоединиться к их побегу. Но мы не успели.

Эд, который пока не успел отойти от собственного раздражения, предстал перед нашей троицей, и испанец получил «Какого черта ты здесь делаешь?» еще и от него. Между ними явно что-то было ранее, некая полутайна, о которой я не знал и о которой они раньше толком не говорили, Эдди лишь несколько раз намекал на нечто, по его мнению, неприличное, и в этот раз позволил себе больше — он поднял глаза от сидящего Фернандо на Кая, который, нависая над испанцем, толкал его кресло, и выдал:

— Что, спустил все деньги на битье машин и планируешь подыскать нового спонсора на аукционе? Или ты уже нашел себе богатого мальчика?

К сожалению, Эда слышали все вокруг, десятка три человек. И это было уже не обвинение в опасной езде или травмированности, а что-то новое, куда более скандальное и неприемлемое.

Я был в ужасе, и все ответы, которые представлял, могли только утопить парней еще сильнее. Кай, наш действительно богатый мальчик, тоже молча бледнел, вцепившись в кресло. А вот испанец за словом в карман обычно не лез и в этот раз не стал:

— Я предпочту скорее разбить машину, чем мухлевать с клапанами, мистер Чемпион. Сэр.

Пожалуй, это был ход с козырного туза.

В том году Федерация, опасаясь из года в год все растущей мощности турбин, ограничила наддув, постановив использование стравливающих клапанов — некоторые движки теряли на этом до четверти мощности, и предположу, что клиентский TAG мог терять чуть ли не больше всех.

Надо признаться, в чем-то подобном доминирующий «Макларен» уже подозревали, но до сего момента все обходилось полунамеками и предположениями, рожденными на эмоциях. Столь уверенно и прилюдно команду-победителя и пилота-чемпиона еще никто не припечатывал. Фернандо же вел себя при этом таким образом, что не оставалось никаких сомнений: он точно знает, что говорит.

Покуда гомофобные претензии Кросса затерялись в возмущенном перешептывании о подтверждающейся афере года, мы втроем наконец-то вывезли Фернандо в лобби, где уже вернувшийся в свое грозовое настроение голландец продолжил обвинять нашего инвалида во всех бедах, на чем я с ними и заставил себя распрощаться, не желая влезать в их семейные разборки.

Вообще этот день определенно стоило назначить Днем ссор влюбленных, он и начался со скандала: супруг Клэр, заподозрив неладное в нашем тесном общении на другом краю мира, обвинил жену в измене и на эмоциях чуть ли не собирался подавать на развод, и моя подруга совершенно не знала, как ей объясниться. Если бы это было возможно, она бы, наверное, полетела домой, но в жизни ответственных людей всегда есть эта точка — между долгом личным и долгом общественным, и ревнивый муж пока не перевесил событие мирового масштаба, которое курировала Клэр.

Обвинения и даже предположения Ника были абсолютно несправедливы, но, положа руку на сердце, я его понимал: позвонив в 7 утра в гостиничный номер жены, я бы тоже не ожидал услышать на том конце провода сонный мужской голос и уж точно не был бы рад, узнав его.

Так что атмосфера в нашем штабе еще с утра была напряженной, и мы с Клэр до самого вечера не могли толком поговорить, разрываясь между телефонными звонками, схемами и визитами в подготавливаемый зал. Я видел, как ее раздражает несправедливое обвинение, но что я мог сделать, чтобы помочь Клэр? Только молчать и стараться не навредить еще больше. В итоге они как-то уладили это дело, потому что впоследствии мы общались совершенно нормально и, как я уже упоминал, на протяжении многих лет.

Уладили разногласия и мои тощие друзья: уже на ужине я встретил их слетанной парой и на радостях позвал на завтра в гости к Кимико. Это было не очень красиво, ведь Кимико приглашала меня, а не толпу мужчин, но почему-то я подумал тогда, что это был бы неплохой повод провести побольше времени втроем, а я по этому уже успел соскучиться, так как давно не видел испанца, да еще в ажиотаже гоночного уик-энда. Разумеется, я по-прежнему горел и идеей Фудзи, ощущая некую незавершенность с прошлого восхождения, и втайне надеялся, что Каю эта идея тоже понравится. В том, что она понравится Фернандо, я не сомневался — лишь в его текущих скалолазных способностях, но зато у меня теперь имелся вечно экзальтированный сообщник.

Плюсами моей идеи я счел то, что более не собирался путешествовать ночью и пьяным, а значит, и Каю наш вояж действительно мог запомниться и понравиться. А самое главное: на этот раз велосипед я ему не предлагал.

Вообще исполинского роста и беловолосый Кай в Японии стал настоящей сенсацией, и какое бы место он ни занимал в турнирной таблице и как бы плохо ни откатал последние гонки, ажиотаж вокруг него в толпе бывал даже местами устрашающий. Я думаю, его персона наверняка установила какой-нибудь рекорд по скорости набора фан-клуба, ведь искреннее и глубокое фанатение — отличительная и замечательная черта местной публики, но как раз голландец был последним человеком в пелетоне, кому бы такое могло понравиться. Почему-то эта страна давалась ему слишком тяжело… Каю точно стоило хотя бы три часа вместо бесполезной конференции провести в каком-нибудь спа, расслабляясь под музыку поющих птиц, но увы, работа налагала свои обязательства.

Зато четверг мы постарались высвободить полностью.

Кимико, которая все наше пребывание в Японии отработала помощником «Альфы» на волонтерских основаниях, в первые же минуты нашей встречи радостно сообщила, что ей исполнилось «целых двадцать» лет, и каждый вечер пыталась утащить меня к себе в гости. И каждый же вечер мне приходилось ей отказывать, потому что, как я уже сказал, работа от «Зеона» отняла весь предполагаемый досуг, а Клэр раз за разом возникала за моей спиной и уводила подальше от сакэ, видов на Фудзи и мелодичных песен моей маленькой подруги. В конце концов в среду вечером я смог порадовать ее известием, что свободен весь четверг, и если она не против, то я был бы рад показать моим друзьям ее гостеприимный дом и великолепную Фудзи-сан.

К счастью, неподдельный ответный энтузиазм ясно дал понять, что гости в ее доме всегда приветствуются, и в четверг утром, едва зайдя в дом Кимико для приличия, мы с Каем со спокойной совестью отправились покорять географические вершины Японии, оставив немобильного испанца на попечении моей подруги и ее домочадцев.

Вот это наконец-то было настоящее приключение, не посрамленное мутным сознанием и нечеткими целями! Да, сезон подъемов был давно окончен, но настоящих энтузиастов или безумцев мало что может остановить. Мы действительно проделали этот путь вдвоем, без особых неприятностей (несколько падений, подаривших синяки, ссадины и порванную одежду, можно не учитывать), и, кажется, Кай правда проникся. Возвращение в цивилизацию я тут же отметил рюмкой сакэ — и на этом счел, что японский уик-энд уже удался, пусть даже он еще и не начинался.

Остаток вечера и часть ночи мы провели за игрой в шашки, песнями, разговорами и обильными возлияниями для нас с напарником. Фернандо, подняв первую для приличия, дальше отказался, практически дублируя действия моего прошлогоднего товарища Юджи, ну а от все еще юной Кимико никто и не ждал алкогольной поддержки.

В какой-то момент трезвый, но, по обыкновению, креативный испанец вдруг вспомнил про эксклюзивное японское завязывание узлов и поинтересовался, владеет ли наша хозяйка искусством шибари.

Это был вызов!

После того, как Кимико уложила рядом с собой красивенькую пеньковую бухту, возник вопрос: а, собственно, кто жертва?

Мы снова отмели Фернандо. Кай, изображая крайнюю степень опьянения, завалился за своего инвалида и откуда-то из-за его спины вещал, что он слишком большой, чтобы Кимико вообще могла это сделать с ним. Тут была доля правды — маленькая японка едва доставала ему до груди, но такой же правдой было и то, что я, в сравнении с Кимико, был не сильно меньше Кая, но какие у меня, отвлекшегося на еще одну порцию сакэ, были поводы отказаться, оставшись последним в этой схватке?

Безмятежно скалившийся Фернандо заявил, что «настоящее шибари делается на голое тело», и я бы не особенно возражал, будь мы в иной компании, но, учитывая культурный японский дом и приличных нравственных стандартов подругу, мы сошлись на частичной демонстрации.

По мере нарастания моего обездвиживания, наворачивания наверняка красивых узлов и с учетом, как перешептывались мои подлые товарищи, я начал подозревать какую-то новую подставу. Когда Кимико закончила свою работу и отошла полюбоваться, Кай вдруг вспомнил про фотоаппарат, а Фернандо подтвердил, что Роза должна быть от такого кадра в восторге, но мы израсходовали все пленки еще на горе, это я точно помнил и знал, что мой напарник — тоже помнит. Кимико помчалась вниз — поискать и поспрашивать, нет ли у кого в доме лишней катушки, а мои друзья (не поторопился ли я их так называть вообще?) немедленно выползли из-за стола и пропали в выделенной им комнате.

Несмотря на почти детские габариты, силы у Кимико оказалось ого-го, и запаковала она мой торс отменно. Я долго был в комнате один, стоял на уже ноющих коленях, чувствовал себя довольно-таки глупо, и все, что смог — это доползти до стола и допить две рюмки, за себя и того парня, которого я завтра не захочу называть напарником. Потому что… полагаю, после такой подлости он заслуживал хорошей двойной взбучки (бить инвалида даже мысленно все еще претила совесть).

Кимико искала пленку очень старательно, но и очень долго, к ее возвращению я уже по-настоящему страдал, особенно потому, что хорошо слышал, каким образом в соседней комнате развлекаются два паршивца, намеренно бросивших меня в такой беде. Пленка так и не нашлась, так что никакого кадра для Розы не получилось, но наутро я уже не помнил, почему так злился, ведь вышло на самом деле забавно. И, конечно же, поучительно.

Пятничное утро мы посвятили возвращению в форму, к обеду отправились на трек, а к ужину нас ждал великий и ужасный аукцион, обещавший закончиться не позднее 11 вечера, поскольку уже на следующий день начиналась квалификация.

Настроение Кая улетучивалось с каждой минутой приближения к аукциону. Если утром, уезжая от Фудзи, он был весел и бодр, к практикам стал сосредоточен, но молчалив, то к помпезному ужину сделался старым ворчливым дедом двадцати лет от роду. Фернандо, разумеется, не мог присутствовать ни на треке, ни на мероприятии и оставался в гостинице. Может, это тоже отдельно расстраивало нашего юношу, но увы, как бы положительно в паддоках по отдельности ни относились к Фернандо, испанец все еще был персоной нон-грата везде, где правила Федерация.

Изначально «лоты» должны были вызываться в порядке турнирной таблицы: от самых неудачников текущего сезона вверх до нашей «звезды» — Эдди Кросса. Кай в тот момент был лишь пятым, но, как я уже упоминал, популярность его образа в Японии вышла за все допустимые рамки, и мы с Клэр выпустили его прямо перед чемпионом. Точнее, я как раз был категорически против, потому что знал, насколько это не понравится ни Каю, ни Эду, но Клэр, заняв позицию грамотного менеджера против переживающего дилетанта, не оставила мне шансов на жалость, и долговязый голландец в итоге оказался продан намного дороже двукратного чемпиона мира, да и торги за него длились дольше всех прочих. После ожесточенной борьбы за пару часов внимания нашего неразговорчивого юноши, начавшиеся сразу после этого размеренные отбивки торгов за чемпиона напоминали долговую распродажу унылого сельского скарба. Ах, как недоволен был Эдди!

Кай честно пытался улыбаться, и только азарт игроков смог скрасить эти его ужасные попытки. Мы с Клэр потом пересматривали попавшие в прямой эфир кадры и мысленно благодарили талантливого режиссера — он очень вовремя переводил фокус и искусно выбирал удачные ракурсы. Все-таки шоу удалось.

Меня, как и всех, тоже «продали». Я глазам не поверил, когда увидел своего покупателя: Юджи, о котором я тут уже вспоминал, но не нашел времени разузнать, где же он спустя год и чем занимается. Оказывается, вот чем — покупает людей!

Мы сделали все необходимые фотографии и следующую пару часов посвятили непринужденной беседе, будто близкие друзья. Так я узнал, что стал невольной причиной смены рода деятельности молодого японца: после нашего с ним общения годом ранее он вдруг осознал, что не сможет стать в автоспорте «значительным человеком», и решил обратиться в другую сферу. Он так и выразился: «значительным человеком», и пока Юджи рассказывал дальше, как же попал на нынешнюю должность (весьма высокую, но все еще не достаточно для него значительную, надо полагать), я немного отвлекся и задумался над его фразой…

А жаждал ли я стать значительным? В чем вообще была суть моего стремления по жизни? Просто гоняться и побеждать? Не совсем так. Помочь команде получить Кубок? Моя преданность командам никогда не была настолько глобальной. Помочь стать чемпионом Каю? Да с какой бы стати вообще.

Долгое время я удовлетворялся мыслью о некоей идеальной машине, на которой мог бы побеждать, — суть моих изысканий оставалась там же, где была в детстве. Но я не был конструктором, и переходить в такую сложную область на четвертом десятке было как-то поздновато. Передо мной прямо сейчас сидел парень около двадцати пяти, который сделал нечто подобное, но я все еще никак не мог поверить в себя. Что ж, до конца сезона оставалось совсем немного, и я знал, что зимой меня обязательно теперь накроет этими размышлениями. Почему бы и не в тридцать? Отличный возраст для всяческих осознаний, как мне кажется.

После этого вечера мы никогда больше не встречались с Юджи, и я, честно сказать, вовсе о нем забыл на несколько лет, пока в Англию не переехала Кимико и однажды за ланчем мы не разговорились о прошлом. Тогда только я узнал, что мечтам японца не суждено было сбыться — к сожалению, из-за болезни он не дожил до тридцати. Уверен, если бы не это, в начале девяностых я бы уже наверняка видел его на обложках Forbes.

Но возвращаясь к нашему аукциону, не могу не упомянуть, как повезло голландцу. Вспоминаю все подобные мероприятия, что видел, и могу с уверенностью заявить, что женщины, в силу устоявшейся патриархальности Больших Денег, участвуют в таких забавах нечасто. Тем удивительнее было то, что победу в битве за внимание единственного представителя меньшинства одержала единственная же дама, весьма приятной, причем, наружности. Да, немногие из присутствующих знали или хотя бы могли подозревать Кая, но кто знал — хорошо держал мину: по залу, после победного стука молотка, пронесся театральный и хорошо узнаваемый звук мужской зависти, а Кай… Ну, по нему читалось только одно: тысяча проклятий всему сущему за сам факт существования прессы, фотокамер и аукционов. И женщина им завладела на два часа или мужчина — было совершенно не важно.

После своей весьма познавательной встречи с Юджи я вернулся в отель в достаточно еще приличное время и успел даже принять душ и провести час-полтора за чтением книги, когда в соседний номер вернулся мой напарник, и у него состоялся неприятный разговор со все это время ожидавшим его возвращения Фернандо. Если бы я знал, что испанец там, то непременно зашел бы развлечь его, но он сидел так тихо, что я мог предполагать только лишь то, что они оба вместе — где-то еще.

Оказалось, я ошибался.

То ли стены отеля были картонными, то ли мои приятели откровенно перестарались с эмоциями, но я слышал буквально до последней буквы все, что они орали друг другу. Фернандо, конечно, в меньшей степени, поскольку его и при очном присутствии бывало сложновато понимать, но тем не менее. Это была типичная сцена ревности и уже вторая громкая ссора за пару дней. Не слишком ли много для отношений длительностью всего в пару месяцев?

Тем более подозревать Кая в интересе к незнакомой женщине… Мы об одном и том же Кае думали?

И пока меня окончательно не захватило желание побыть мировым судьей и спалить пару сотен нервных клеток, я оставил мальчиков на суд других соседей и администрации отеля, а сам отыскал в сумке наушники и вернулся к книге. В мои планы не входило ни подслушивать, ни накручивать себя накануне квалификации, так что я вполне мирно проспал ночь, а утром на завтраке Кай буднично сообщил, что еще на рассвете Фернандо улетел в реабилитационный центр. В центр так в центр, я не стал ему говорить, что слышал их ссору накануне.

Первую новую японскую квалификацию выиграл Чемберс, и мы настолько привыкли, что он всегда позади напарника, что отчетливо помню, как подумал поначалу: ну, Эдди попросту расслабился, может, потерял часть мотивации после досрочной победы. Или, что было хоть и маловероятно, но все же в нашей вселенной возможно, провел ночь после аукциона слишком бурно.

Но мог ли он расслабиться настолько, чтобы пропустить вперед еще и нас с Каем и один из «Уильямсов»? Или это была проблема машины?

На самом деле нет. Проблема была в самом Эде, в его подходе, и он сам был настолько расстроен этим фактом, что даже не стал прикрываться типичной уловкой, доступной пилотам в любой момент интервью.

Думаю, вы неоднократно слышали фразу, что успех — это 10% таланта и 90% усердной работы? Чемпион Эд Кросс действительно на 90% состоял из усердия, вернее сказать, его талант по большей части состоял как раз в том, чтобы преобразовывать скорость из рабочих часов. Он очень много тренировался на трассе, просто дикое количество времени тратил на механическую зубрежку — больше, чем кто-либо кого я знал. У Эдди не было семьи, которая бы его отвлекала, не было и постоянного дома, в который тянуло уехать и пролежать у бассейна все каникулы… Сколько помню, Эд Кросс с юности все время жил где угодно, где есть трасса, но только не в родном Норт-Уолшеме.

В то время у нас не было всех этих нынешних симуляторов, и необходимо было накатывать непосредственно живую трассу. Кто-то, как я уже говорил, обегал ее на своих двоих, кто-то — на велосипеде, Эдди предпочитал не тратить время на бесполезные, с его точки зрения, данные. Он первым выезжал на тренировки и сворачивал в боксы последним. Именно по этой причине Эд не любил постоянные и точечные корректировки настроек, и у него был максимально самостоятельный инженерный штаб. Интересно, как он представлял себе нашу с ним совместную работу, когда придумал спротежировать меня в «Макларен» в восемьдесят пятом? Жаль, что мы не смогли это обсудить годы спустя, когда я узнал.

В общем, со вкатом у Эдди все пошло хорошо уже со второго сезона, кроме… Кроме Сузуки, которую он увидел впервые вместе со всеми и которая превращала его в новичка. Таким образом шансы пелетона в соперничестве с двукратным чемпионом на предпоследней трассе сезона чуточку выровнялись, ну а там, где Эд не доминировал, или мог расслабиться, или даже почувствовать некоторую неуверенность, на подхвате был второй Макларен — очень закономерно, что и выиграл тоже Майк. И он же был единственным из всего пелетона, кто ранее участвовал в Гран-при Японии, правда, на совсем другой трассе и десятью годами ранее. Эдди же, стартуя с пятой позиции, закончил гонку к сороковому кругу, совершенно загнав машину. Насколько я знаю, он не давал по поводу этой гонки никаких интервью, не желая себя оправдывать, но чемпионская слава и сияние таковы, что в истории этот Гран-при остался как проблемный для его Макларена, а сам Эд Кросс считался пострадавшим от ненадежности болида.

Мы с Каем дополнили подиум Майка, наконец-то на практике подтверждая командную вторую позицию в табеле.

Кай, думается, нашел какой-то дзен одиночества после того, как уехал Фернандо. Уж слишком раздражало голландца то, что его взрослый партнер превратился в «жаждущего внимания истеричного ребенка, готового рискнуть здоровьем ради пары дней рядом». Это, если что, я процитировал самого Кая, его возмущение, которое он высказал мне уже за ужином.

Я не хотел развивать тему, не разобравшись, просто жевал и согласно кивал. Изменения в поведении Фернандо и вправду были очень заметны, по крайней мере нам. Но, может, мы ошибались, и испанец всегда был таким вот ребенком? Я подумал, что обязательно позвоню ему на неделе, чтобы разобраться. С момента разговора о Деррене я для себя сделал пометку, что ничего от Фернандо не скрываю, и планировал поговорить с ним о том гостиничном скандале, что невольно подслушал.

Но когда я позвонил в реабилитационный центр, который он назвал Каю, никаких Фернандо и никаких Ласаро там не обнаружили. И более того, оказалось, за последние несколько дней к ним не поступало запросов на размещение вообще ни от кого. Я звонил в понедельник, вторник и среду, сделал контрольный звонок перед вылетом в Австралию, но ситуация не изменилась.

Домашний испанский телефон его также отмалчивался.

Фернандо пропал.