Великая древняя Зебрика (гет)

В городе этом сказки живут.

Ржавые цепи с собою зовут.

Здесь после событий объединения Зебрики прошло 800-900 лет.

Королева потянулась на кровати, нехотя выбралась из-под простыни, в которую во сне завернулась. Подошла к окну, отдёрнула штору. Солнце уже приближалось к зениту, и увидеть его из окна было нельзя, но марево поднималось от мостовых. Алое вспомнила, что в прежние времена, иногда «охлаждала» столицу в жаркий полдень. Это было сложно.

Вообще, Кодекс магов зародился, как ни парадоксально, из управления погодой. Ибо, если ты выпрешь ураган со своей территории, то выпереть его ты можешь либо в море, либо в пустыню (если так — то хорошо), либо к соседям. И дождевые облака взять можно всё там же. Поэтому, ещё во времена восьми королевств старшие маги поддерживали между собой контакты, и хорошим тоном считалось не убивать друг-друга до смерти, даже в случае войны.

«Вышвыривать» же избыточное тепло Алое приходилось в космос, что было непросто за отсутствием теплоносителя.

Но теперь ей было наплевать. В радиусе метров пяти вокруг неё и в «шлейфе» , если она шла, было прохладно, ей этого хватало.

Привычку спать в «бункере» Алое оставила давно. Во-первых, мощь её возросла кратно, и убить её стало ещё труднее, во-вторых, подкупленных иностранными разведками шпионов при дворе больше не было, ну и в-третьих, ей уже не так хотелось жить, как несколько веков назад. Она даже устала.

Зеброкорн вышла в анфиладу комнат, отделяющих её покои от рабочего крыла дворца и тронной. За спиной началась какая-то возня с уборкой и вытряхиванием постели (она не любила свежевыглаженное бельё).

Некогда, с самого утра ей докладывали о состоянии дел в королевстве. В те поры когда в любой день могла начаться война с Такритой, или с Моареем, или хоть с тем же Фессоном — это было важно, а сейчас канцлер раз в три дня заносил ей папку с отчетом. Иногда она его читала, иногда сжигала в камине, как секретную документацию, иногда, хотя редко, теряла. Впрочем, серьёзных разведок, которых мог бы заинтересовать экономический отчет, на белом свете не осталось.

Ей как-то подали аналитическую записку, что возможно, со временем, на северном континенте, в Эквестрии, появится сильное государство. Алое зевнула, сожгла записку, но велела немного наградить автора за старание. Да, вероятно, через тысячу лет так и будет. Но это ещё так нескоро… Пока что один-единственный её армейский корпус из двух десятков наличных мог пройти весь северный континент насквозь, последовательно разбивая одно встреченное племя за другим, при условии нормального снабжения, понятно.

Сейчас единственной угрозой с севера были редкие пиратские рейды, осуществляемые на каких-то фантастических выдолбленных корытах, но тем не менее, иногда — успешно. Впрочем, это было слишком мелко, чтобы она или Фессон, или даже морской министр об этом думали. Был вызван один из адмиралов, ему было поручено устранить. Иногда задача управленца — не мешать подчинённым.

Алое вошла в тронный зал. Он был здоровенный, но не потому, что ей не хватало величия, а в самом деле по временам приходилось принимать большие делегации. Королева покосилась на два пустых кресла.

— Где мой божественный супруг? — спросила Алое у министра двора.

— Ещё изволит почивать.

— А. — Равнодушно кивнула она. — Ну тогда я начну приём сама. Кто там первый?

— Граф и графиня Анджи с дочерью. Я взял на себя смелость пропустить их без очереди…

— Да? И почему?

Жеребец замялся, но решил ответить как есть.

— Это ваша внучка.

Королева поморщилась. Ну да, точно. В девичестве она носила другую фамилию, но вышла замуж за графа Анджи, и взяла его. Зато теперь двоим старшим детям достанется по домену. Младшим, если они будут, придётся облизывать копыто, но это уже — как водится.

Родные же дочери и сыновья королевской четы когда-то брали старую фамилию Фессона, пока не вступали в брак. А у Алое фамилии отродясь не было.

— А зачем она приехала? Чего хочет? Неужели денег?

— Нет, Ваше Величество, в соответствии с вашим приказом, она привезла свою дочь…

— Точно. Ну, пусть зайдут.

Алое погрузилась в воспоминания.

Первого жеребёнка она родила через пару лет после памятной драки во дворце Моарея. И, о радость, буквально на третий год жизни у него начал проявляться талант к волшебству. Ростом он не превосходил сверстников, но об этом Алое не беспокоилась, так как сама начала резко расти только лет в тринадцать, да и Фессон примерно во столько же.

Учить ребёнка королева начала практически сразу, и носилась с ним постоянно, так что править государством мужу пришлось почти в одиночку; но вскоре Алое начала одолевать неприятная догадка, что нет, её сын — не аликорн. Просто волшебник. Не очень-то и сильный. К десяти годам это стало совершенно очевидно. Сцепив зубы, она смирилась с разочарованием, дав, конечно, жеребёнку самое лучшее на то время образование, выделив земли и титул.

Но былого энтузиазма в ней поубавилось.

Вскоре Алое забеременела снова и через положенный срок родила кобылку. Красивую, но увы совершенно неспособную к магии. До семи лет (талант у зебр проявлялся, как правило, не позже этого срока — ну, или хоть намёк на него) царственная чета продолжала на что-то надеяться, но тщетно.

В сотый раз доскональнейшим образом проверяя дочь на полное отсутствие таланта к магии, и убеждаясь, что оно таки — полное, Алое помимо воли срывалась на кобылке, а та не понимая в чём дело, всё больше замыкалась в себе. И Фессон в очередной раз говорил, мол «не ори на неё так часто. Когда ты орёшь, все разбегаются и прячутся, и даже мне не по себе делается. Она не виновата, что у нас с тобой завышенные ожидания. А от твоих криков она только плачет у себя в спальне.» Алое ворчала: «вот и плохо, что только плачет. Занялась бы чем-то. Фехтованием, например. Если уж ни на что большее Тарна её не сподобила.»

Но если к взрывному характеру своей могущественной матери маленькая принцесса как-то привыкла, то во много раз хуже было ловить разочарование во взгляде отца, который вроде бы её и любил, и не ругал… Но она почему-то его разочаровывала, хотя не могла понять, чем же. Ведь она делала всё, что говорили родители, не шалила и хорошо училась. Тем более, что на старшего брата, когда он приезжал в гости, Алое не орала никогда. Даже когда он чуть не убил в учебном (а может и не очень учебном) поединке какого-то другого аристократа — замяла дело. Правда, брат потом несколько дней ходил с повязкой на голове. По его словам — упал с лестницы. Он же, в конце-концов и просветил кобылку, когда она уже подросла, на предмет «почему мать тебя не любит». Не поверив, принцесса пошла к Фессону (от которого Алое потом всё это и узнала) и спросила прямо: «правда ли, что вы хотели дочь-волшебницу, а получилась я?»

После же этого разговора, кобылка старалась как можно меньше общаться с матерью, что Алое, впрочем, едва ли заметила, и когда дочь вступила в брачный возраст, тут же выдала её замуж хотя и за богатого наследника, но за тридевять земель. Впоследствии она часто так делала, не интересуясь особо ничьим мнением, кроме Фессона, а тот обычно бывал не против.

С её точки зрения, отдавая взаправдашнего принца или принцессу в род, стоящий на ступеньку ниже, она оказывала этому роду великую милость, за которую можно быть только благодарным. (А на самом деле экономила земли королевских доменов, которые иначе пришлось бы «резать», выделяя детям феод.) «Приданное» же она выплачивала деньгами, поскольку деньги — это вещь расходная, а пашни — это всегда пашни. Ну и аристократы, половина из которых блестящими экономистами не были, с радостью брали с зятем или невесткой сотню-другую талантов серебра. Мнение брачующихся Алое не интересовало совсем, такие уж стояли времена.

Впрочем, если бы кто-то восстал, возмутился, настоял на своём — она, на свой характер, могла бы и пойти навстречу. Хотя, опять же, хорошо зная свою мать, так никто на это и не осмелился, ибо был также и значительный риск поехать в Эквестрию строить форпост на диком северном берегу.

И на всякий случай всем детям она наказывала: когда родиться жеребёнок, и ему, или ей исполниться пять-шесть лет, явиться ко двору, и предъявить ребёнка к осмотру. Королева лелеяла надежду, что может, во втором (а затем и в третьем) поколении генетическая линия проявится.

Впрочем, увы. Всего у неё было двадцать детей (не считая троих умерших в младенчестве), и из них — восемь магов разной степени посредственности. Это было много — вчетверо больше, чем в среднем по стране. Но во-первых, ни одного аликорна, и даже просто выдающегося волшебника, она не родила, а во-вторых, уже во втором поколении процент уравнялся — один из десяти. Поэтому, когда полвека назад появилась на свет мать Анджи, Алое сказала Фессону: «с меня-де хватит». Он не возразил, так как давно сам понял — никакого аликорна они не родят. Точнее, шанс на это ничуть не больше, чем у обычных зебр — то есть около нуля…

Чета Анджи склонилась перед троном, только маленькая кобылка лет шести осмелилась из-под чёлки взглянуть на грозную прабабку. Алое мимолётно улыбнулась, но тут же утратила интерес. Девочка не была магом, хотя жаль — пропадает даром любопытство, важное качество для волшебника.

Королева задала несколько ничего не значащих вопросов, велела компенсировать стоимость поездки и кивком отослала визитёров.

— Кто там дальше?..

Только через час появился Фессон, и уселся в своё кресло.

— Привет. Я что-то пропустил?

— Анджи приезжала представляться.

— Кто?

— Санья… Внучка твоя.

— Ясно. Могла бы и разбудить.

Алое молча пожала плечами.

— Ну ладно, что ж теперь, не бегать же за ней… А чего хотела?

— Привозила дочку.

— И?

— Нулевая.

— Жаль. Это, выходит, последняя?

— Ну, разве только у Саньи еще будут дети. Впрочем, она ещё не старая, вполне может нарожать. — Алое хотела ещё что-то добавить, но из-за обилия челяди в зале промолчала.

* * *

Несколько часов спустя в кабинете королева ещё раз взялась читать документ, который по сути был проектом Конституции Зебрики. Хотя если б Алое кто-то объяснил суть конституционной монархии, она в самом лучшем случае избила его свитком.

— «Если княжеская династия прервётся, или несколько наследников, в соответствии с изложенными в разделе номер шесть пунктами, будут обладать равными правами на домен, то лордам провинции, духовным и светским, надлежит в установленный день, собравшись на Совет, путём равного и тайного голосования выбрать князем одного наследника из представленных, а при их отсутствии — выбрать одного из своей среды. При этом порядок ведения Совета должен быть таков: первое…» Скукотища, однако! — Алое широко зевнула, показав набор отличных новых клыков. Недавно произошла юбилейная, тридцатая смена зубов. Она их считала интереса ради. И хотя зеброкорн давно научилась переходить в призрачную форму, после чего зубы восстанавливались в первозданном виде, организму это было без разницы, и примерно раз в полвека он производил «замену хлеборезки».

— Такое впечатление, что читаешь инструкцию по надеванию на голову шапочки, написанную для слабоумных жеребят.

— А что делать, — вздохнул Фессон, — если в вопросах передачи власти каждый случай должен быть прописан и предусмотрен? Мне тоже бы хотелось написать: «из всех наследников выбирайте самого умного, и ему передавайте домен. Точка.» Но я думаю, ты знаешь, как они будут выбирать…

Королева ухмыльнулась, и сделала движение, словно до половины вытащила из ножен воображаемый меч, а потом вбросила обратно.

— Как-то так. У любого претендента, если он не лопух, найдётся подлинное-преподлинное завещание, и десяток надёжнейших свидетелей, которые поклянутся моим крупом, что сами слышали, как папенька, уже будучи на смертном одре, назвал наследником именно этого, а не того…

Фессон кивнул:

— Именно… А первородство подделать трудновато. И пусть старший сын — имбицил, это лучше перманентной гражданской войны… Кроме того, совсем безмозглые частенько гибнут от естественных причин. Грибами, например, травятся. Даже если никогда до того грибов не ели… Раньше мы назначали наместников и утверждали наследников. А если дурак, давали абшид (1), везите следующего; и все принимали наше решение, как непререкаемую истину. То есть власть делегировалась сверху вниз, а теперь будет наоборот — и малейшее шатание на «нижних этажах» приведёт к сотрясению всего здания…

— Мало власти мы даём «выборному королю», — задумчиво сказала Алое. — Едва треть от того, что сейчас пока ещё есть у нас.

— Так это же хорошо: не будут рвать жилы, добираясь до этого поста — им и в курфюрстах будет неплохо… Кроме того, жёсткая централизация власти нужна, когда страна ведёт войны. Захватнические ли, оборонительные ли. А у Зебрики сейчас серьёзных врагов нет, и не думаю, что в ближайшие годы появятся. В конце-концов, в «Манифесте об отречении» мы чёрным по белому напишем, что будем и дальше присматривать за страной, но неявно… Ну, будем или не будем, сказать сейчас трудно, однако этого достаточно, полагаю, чтоб сюда не шастали гости.

Королева кивнула и спросила:

— Ты помнишь такого Абеля?

— Философа? Помню… Глубокого ума, хотя пьяница и дерзец, каких свет не видывал. Я его с трудом выдерживал, а к тебе вообще ходить в один прекрасный день прямо запретил: ты б его убила.

— А… То-то он мне записки всё передавал… Так вот он писал, что в Эквестрии, вероятно, через несколько веков возникнет могучая империя. Впрочем, поделать с этим вряд-ли что-то сейчас возможно. Не развязывать же большую войну из-за смутных предсказаний… Знаешь, что я подумала?

— Что?

— Вдруг мы зря в изящной словесности упражняемся. Не исключаю, что ещё до того, как наши установления похерят сами зебры, сюда явится этот самый принц Тумос, которого мы не нашли, потому что не искали, и заведёт в стране свои порядки.

— Пожелаем ему удачи, — кивнул Фессон, — мы столько лет тащили этот воз, пусть теперь он попробует управлять почти стамиллионной империей. Это не островок тот несчастный возглавлять. Тут чистеньким остаться не выйдет… Впрочем, что-то мне подсказывает, что он никогда не придёт. И вообще, его уже может быть и нет в мире.

Алое задумчиво провела копытом по скуле и ничего не ответила.

* * *

На площади перед бывшим дворцом, а ныне резиденцией наместника, ещё в дни её молодости была натянута бронзовая цепь, чтоб горожане не шлялись под королевскими окнами. И иногда, когда позволяли домашние дела, маленькая кобылка прибегала на эту площадь, взглянуть на дворцовое великолепие хотя бы издали. Цепь с тех пор покрылась толстым слоем окислов, но за ней, как встарь, бродила пара стражников, чтоб её, чего доброго, не спёрли.

Тогда, вспомнила она, пробежать пять кварталов — это был серьёзный «поход в неизведанные дали». Потом, когда она подросла, стало казаться, что пять кварталов это близко. Теперь же для неё и соседний континент был, в общем, на расстоянии одного шага.

Придя к власти, Алое хотела эту цепь сдать в переплавку, чтоб символизировать таким образом наступление новых времён, но за делами как-то позабылось. Так и осталась она висеть, как уже почти памятник прошлого, хотя ещё пару веков — и заменят на железную. Этот некогда дорогущий металл стремительно дешевел. Ещё немного — и сравняется с бронзой, а там и с медью.

Алое толкнула цепь копытом, но вместо чистого звона, услышала какой-то непотребный скрежет, и окрик:

— Дамочка! Сюда нельзя!

Она не возразила, и даже не послала стражника куда подальше.

В самом деле, нельзя — как нельзя вернуть ту маленькую зебру, что бегала здесь полторы тысячи лет назад. Значит, остаётся только идти вперёд.

* * *

Вечером они сидели на крыше дворца, в разбитом там искусственном саду. Не то чтоб они сильно нуждались в обществе друг друга, просто и у Фессона и у Алое любимое место было именно тут. И если бы им пришло в голову обменяться мнениями, не надо было далеко ходить.

Король смотрел, как багровое солнце опускается за горизонт. Была когда-то примета — если закат цвета крови, то на следующий день произойдёт между какими-то из многочисленных государств Зебрики тяжёлая битва. Фессон усмехнулся этой мысли. Лет уж пятьсот, со времён последнего крупного дворянского мятежа, страна не знала войн. Это было даже плохо, так как он замучался придумывать всё новые грани армейского идиотизма для поддержания боеспособности войск.

Тем временем диск луны взбирался на небосклон. Алое бездумно таращилась на него, и свет отражался в её глазах — единственном, что выдавало её возраст. У Фессона с годами на животе начала расти шерстяная «подушка», как у яка, а в ушах — длинные волосы, из-за чего он стал даже капельку глуховат. Вообще же он выглядел молодо.

— Думаешь, — спросил Фессон, — пока мы не уйдём, новых аликорнов не будет?

— Да.

Он загрёб копытом воду в бассейне. Там даже резвилась пара рыбок. Обреченных на скорую смерть.

— Почему мы медлим?

— Страна погибнет.

— Она так или иначе погибнет. Чем это поколение более заслуженно, чем то, что будет сто лет спустя?

— Ничем. Но я боюсь уходить.

Они молчали еще долго, потом Фессон сказал:

— А я думал бросить жребий. Впрочем, я тоже боюсь.

Давно стемнело. Звёздное небо медленно проворачивалось над головами. Алое достала из пальмовой кадки бутылку вина, налила себе.

— Давай куклы сделаем, опилками набитые. А говорить будет из-за трона кто-то специально обученный… Впрочем, все системы, управляемые смертными, и сложнее определённого уровня, обречены на распад. Наша империя определённо сложнее…

— Так будем делить?

— Передерутся. А поделив, мы сами сделаем первый шаг для начала войн. А так это будет отсрочено лет на пять-двадцать.

На часовой башне пробило полночь, потом час ночи.

— Но если бы мы не родились… — Сказала Алое.

— То они перманентно дрались бы полторы тысячи лет без роздыху.

— И мы дали им этот «отпуск» от междуусобных драк.

Снова наступила долгая пауза.

— То есть, нам всё ещё нужны оправдания для своих действий? Перед… собой? Друг другом?

Алое усмехнулась, и ничего не сказала. Потом подошла к краю крыши, посмотрела на восток.

— Знаешь, я родилась южнее, и летом у нас светало рано… Хотя, конечно, ты знаешь.

— А что ты вдруг вспомнила?

— Да подумала, если то, что предлагает нам Тарна, это всё-таки просто смерть. И если там, с той стороны что-то есть, как встретят нас наши предки? Впрочем, это чушь.

Фессон кивнул:

— Проклятее, чем есть, нам уже не стать. Но такова уж наша работа… Мы же вполне плотские божества. Местами жадные, гневливые и даже похотливые и злобные. Интересно, если когда-то зебры выдумают тотально добрых и непорочных богов, как они объяснят, почему эти боги не приходят править ими?

— Объяснят, — махнула хвостом Алое. — Ну или Тарна им подскажет. — Потом рассмеялась, — ну, непорочные же, как им править? Хорошая поговорка есть: куда солдата не целуй, везде круп… — Она опрокинула бокал. — Я спать.

Фессон проводил жену взглядом, но внутри ничего не шевельнулось. Он ценил её, как хорошего товарища и напарницу, был благодарен, что за все эти годы она ни разу не предала его, но больше не любил.

Окончательно это стало ясно обоим несколько лет назад. Однажды ночью Алое сказала: «только не сердись, но… тебе всё еще нужны эти постельные кувыркания? Если да, то как примерная жена я готова соответствовать, но если это только ради меня, то хочу чтоб ты знал — мне уже всё равно.» Фессон почувствовал, как что-то неприятно кольнуло в груди, но ответил правду, что ему в общем-то тоже, и даже нашёл силы пошутить, что вот де «сколько делали скучную гимнастику, ни тебе ни мне не нужную. Лучше бы побегали, или поплавали. Чем же ночи будем теперь занимать?» «Сном», — сказала она, и подавая пример, свернулась в клубок прямо на ковре. Впрочем, ковёр был вполне пушистый и драгоценный.

А он смотрел на её полосатый бок и думал: когда же, в какой момент они потеряли себя, и как с этим теперь быть. Лечь ли рядом, или лезть в холодную постель.

Впрочем, подтекст тут был ясен. Алое знала, что он не любит валяться на полу и непременно полезет на кровать.

« Надо оборудовать вторую спальню», — подумал Фессон.

Несколько дней спустя, для эксперимента, он пошёл в публичный дом. Просто посмотреть. Тело реагировало — биологически ему по-прежнему было тридцать лет — разум оставался отстранённым. Не трогали его уже и кулинарные изыски, и риск для жизни, и даже перспектива разрушения Зебрики — дела всей жизни. Можно было разнообразить быт. Запустить например, сейчас в небо магическую петарду, такую, чтобы все спящие подпрыгнули на метр. Или устроить против канцлера судебный процесс, обвинив его в заговоре. Пусть оправдывается. Но для этого Фессон был слишком ответственным жеребцом.

«Наверно в самом деле пора уходить».

И он бы давно ушёл, если бы жена родила ему аликорна, на которого можно было бы оставить государство, но этот выбор был не в их власти.

* * *

Всего в Летнем дворце, метко прозванном в народе «Дискордовой дачей» у Алое было пять кабинетов. Главный, он же общий с мужем — для повседневной работы. Второй, названный в среде посвященных «Чёрным кабинетом» — выполненный в нервно-пугающих цветах декора — для устраивания разносов нерадивым подданным. Третий, «научный», смежный с дворцовой библиотекой, в котором она работала с учениками. «Спальный» — по сути, «сени» перед личными покоями, где дежурил ночной секретарь, и где она иногда подписывала малозначимые бумажки, если ленилась идти в первый.

И наконец, пятый, безымянный, маленький, где хранились всякие личные вещи, связанные с воспоминаниями; дневники, литературные опусы, в основном брошенные на полпути, и всякие такие вещи, которые королева постыдилась бы вынести на публику.

Сюда, в этот маленький кабинетик, она и пришла сегодня.

Одним из прозвищ Алое было «Реорина», что можно перевести, как «Кобыла с каменным сердцем». Называли её так не только за то, что гоняла в хвост и гриву дворян и чиновников, но и потому, что она, по внешней видимости, не любила своих детей, наказывая за проступки, отправляя в семьи за тридевять земель, заставляя работать на общих основаниях. Для общества, построенного во многом на клановости и семейственности, это выглядело необычно и странно.

Где-то это являлось истинным: не всех детей она любила одинаково. И зависело это во многом от их достижений, хотя конечно и не на сто процентов (всё же она являлась живым существом, имеющим внелогические привязанности).

Но с бегом времени большей и большей правдой становилось её зловещее прозвище. Потому что с каждым годом разум становился равнодушнее и отстранённее. Чтоб испытать какие-то эмоции, Алое требовались всё более сильные раздражители.

Она открыла запечатанный заклятием шкаф, и вынула два десятка чёрно-белых гравюр, где были изображены её дети, по крайней мере, дожившие до зрелых лет, и ещё Денкейн. Алое испытывала некоторую привязанность к этой кобылке, и даже сильно удивилась, когда Фессон отправил дочь «доживать» на Восточное побережье. Такой поступок вообще-то был не в его характере.

Рассматривая портреты, зеброкорн вспоминала, или ей казалось, что вспоминала, как они выглядели в детстве, какими были их первые шалости; и старалась не вспоминать, как их ложили в гроб.

Улыбка при этом иногда трогала губы Алое, и холод, сковывавший сердце, отступил. Впрочем, она знала, что холод отступает ненадолго, а конкретно этот раз — и вовсе последний. Надо было готовится к уходу, и ей не хотелось, чтоб эти портреты попали к кому-то ещё.

Алое прикладывала копыто к очередной гравюре, и бездымное, бесшумное пламя мгновенно пожирало её, не оставляя даже пепла, словно стирая из реальности.

Можно, конечно, было сдать эти портреты куда-то в музей, убрав, например, имена на подписях. А на самых старых можно и не убирать — всё равно уже никто не помнил, чьё это изображение и из каких времён. Останавливало королеву лишь знание о том, что обычно происходит во взятых с боя городах. Почему-то казалось, что на этих неизвестных гравюрах непременно будут тренироваться в стрельбе из лука, или ещё что похуже.

Когда с тягостным делом было покончено, она подумала еще немного, придвинула к себе стопку чистых листов, достала письменные принадлежности и вывела своим размашистым почерком самоучки:

«Тому, кто придёт потом…»

* * *

«Безопасная дистанция» до Дерева — на которой оно ещё не доставало веткой до головы — была определена опытным путём давным давно, и составляла полторы сажени, но Алое заступила за невидимую черту. Обычно, в таких случаях Дерево набрасывалось на «жертву» как тигр, однако в этот раз почему-то промедлило. Кобылица спохватилась и сделала шаг назад.

— А я думал, ты торопишься, — подколол её муж.

— На тот свет не опаздывают, — огрызнулась Алое. — Ну что, пора прощаться?

— Пора, — эхом отозвался он.

Они на несколько минут замолчали. Вобщем, за тысячу лет было переговорено столько, что аликорны почти с полной вероятностью могли угадывать следующую фразу друг-друга.

Зато со страной пришлось прощаться почти десять лет. Король и королева понимали, что все компенсаторные механизмы, что они выстраивают, протянут, ну может лет пятьдесят, а потом, в отсутствии внешнего врага, одна часть знати вцепится в другую, но тут уж поделать было ничего нельзя.

Наиболее умные советники валялись в ногах Алое и просили не делать этого. Взять длительный отпуск, или переселиться в район с другим климатом, или даже отправиться в далёкое путешествие, но не уходить совсем.

Наиболее льстивые — ползали за Фессоном, надеясь на некие преференции за показную верность, и зная, что он в отличии от жены, если раскроет ложь, по крайней мере не будет бить их ногами.

Сын Анджи, двадцатилетний балбес, приехал предложить свои услуги в качестве наследника престола (видимо, мать подсказала). Алое рассмеялась, что с ней случалось теперь редко, и спросила: «глупый, ты что, лютой смерти себе ищешь? Поезжай домой и молись Тарне, чтоб никто не вспомнил, чей ты правнук. Вот, возьми денег и укрепи свой замок.»

Было еще много происшествий, забавных и не очень, прежде чем они оказались у подножия Дерева.

— Так что? — Спросил Фессон, — кто первый?

— Давай вместе… Кто знает, может там мы вновь окажемся рядом?

— Давай.

Алое не глядя протянула переднюю лапу, он сильно сжал её телекинетическими «пальцами» своей, и синхронно они наклонили головы вперёд, за черту. Ложные побеги протянулись к ним также неторопливо, словно сомневаясь. Но и не принять их Тарна уже не могла.

Вскоре Алое опустила копыто обратно на камень. «Их» ветви на стволе Дерева «пожухли» и отпали, как отпали тысячу лет назад «порты подключения» погибших аликорнов.

— Может быть, мне даже немного жаль. Но это необратимо. — Она подняла взгляд к Дереву, — Ты твёрдо уверена? Имеет ли значение вид существ? Впрочем, поступай как знаешь.

Алое кивнула Фессону и исчезла.

— Нет, — сказал он, — вид имеет значение. Но мы же с пони — практически одно и то же. Ну, у них пегасы есть. Впрочем, это твоё решение.

И тоже исчез. В подлёдной пещере на несколько веков наступила тишина.

1) Абшид — здесь, отставка, увольнение от дел.

*На всякий случай поясню: в концепции мира, аликорны, достигнув определённого уровня, покидают планету. Это как бы перерождение для новой жизни, его можно отсрочить, но не отменить.