Время толерантности (гет)

— Скорпиус, я постоянно об этом думаю! — за полчаса до приёма Роза продолжала краситься. — Как бы ты меня не уговаривал, это же ужасно... А если... — она с тревогой посмотрела на него, — если он добьётся своего? Если остальные акционеры нас не поддержат? Скорпиус, я сойду с ума! — Роза провела по лицу пуховкой.

Малфой понимал, что сейчас Роза мысленно прощается со своей компанией и обвиняет в этом, разумеется, себя. И что ей, определённо, не до шуток. Но он ничего не мог поделать с улыбкой, которая невольно начинала играть на его лице. Душа Скорпиуса ликовала, и даже вечер, который предстояло провести с финансистами, да ещё и под аккомпанемент вокала Лили Поттер, не мог испортить ему настроения. Он ощущал себя лёгким, как пёрышко, простившимся со всеми страхами и сомнениями. Он, Скорпиус Гиперион Малфой, может всё!

— Скорпиус!

— Да? — теперь он улыбнулся открыто.

— Как ты можешь быть так спокоен? — Роза доправляла какие-то несуществующие изъяны в рисунке бровей. — Тебя это забавляет?

Когда Роза нервничала, она красилась. Причём чем сильнее был стресс, тем больше доставалось косметики её лицу. Сейчас, судя по её манипуляциям с косметичкой, она была на грани истерики. Даже Скорпиус, периодически отвлекавшийся от созерцания этого процесса, насчитал не менее пяти слоёв пудры.

— Прости, конечно же, нет, — он попытался сделать серьёзное лицо, но не выдержал и расхохотался. Роза посмотрела на него с осуждением, вызвав очередной приступ смеха. — Что меня действительно волнует, — отсмеявшись, повысил тон Скорпиус, — так это зачем ты себя штукатуришь уже двадцать минут? И что ты будешь делать, когда всё это великолепие начнёт отваливаться, как побелка со стены? Знаешь что, — с этими словами он хищно оскалился, соскочил со стула и одним движением сгрёб её в охапку, — от этого поможет только душ!

— Скорпиус, нет! — взвизгнула Роза, колотя его кулачками по спине — впрочем, довольно вяло — пока он нёс её в ванную, перекинув через плечо.

— Да-а! — довольно протянул Скорпиус, усаживая её в ванную и осторожно направляя на её лицо струю воды. Роза отфыркивалась и хихикала: видимо, веселье, написанное на его лице, было слишком заразительно. — Я хочу видеть свою жену, а не полфунта тонального крема!

Она кивнула и посмотрела на него из-под намокших ресниц. Скорпиус видел, что она подалась вперёд с явным намерением затащить в ванну и его... И, по большому счёту, забыть о приёме надолго. Но, как бы ни радовало его то, что она снова с ним, это пока было выше его сил. Где-то в тёмной и холодной глубине, до которой пока не дошёл свет его радости, он был очень и очень зол на неё... Безумно зол. Поэтому, не желая как-то обидеть или испугать её, он постарался отстраниться как можно незаметнее.

— И потрудись, пожалуйста, не использовать магию, когда будешь укладывать волосы! — пожелал он ей напоследок, легонько щёлкнул Розу по самому кончику носа, отчего та оглушительно чихнула, и скрылся за дверью ванны.

* * *

Strange I've seen that face before...*

Грустил глуховатый голос Лили, погружая зал в состояние гипнотической меланхолии, как нельзя лучше подходящей третьему часу приёма. «Если в этой женщине осталось что-то волшебное, то это голос», — думал Скорпиус Малфой. Лили, с огненными волосами, рассыпанными по плечам, в чёрном вечернем платье с «опасным для психики» разрезом, царила на сцене. Взгляды присутствующих, особенно мужчин, то и дело обращались к сцене, и Скорпиус видел в них восхищение, поклонение и желание. Лилиан вполне отдавала себе отчёт в производимом впечатлении, то и дело посылая в зал многообещающие взгляды. Её пальцы задумчиво и как будто рассеяно гладили микрофонную стойку. Ни одного лишнего движения, безупречное следование образу дивы, и бархатистый, нежный, глубокий голос с проникновенной хрипотцой:

...Like a hawk stealing for the pray

«Уж не про своего ли брата она поёт?» — ехидно подумал Скорпиус. Нет, он не был настолько слеп, чтобы не увидеть в этот момент очарования, скрытого в образе ненавистной ему «мисс Поттер». Напротив, голос расслаблял, волновал и тревожил, а Скорпиус ехидничал, чтобы сохранить ясность сознания. Он отверг предположения Розы о том, что Лили что-то знала о захвате компании, желая подержать «вражеского агента» на коротком поводке ещё пару дней. Как же ему пришлось потрудиться, балансируя между природным сарказмом и наигранной верой в её «невиновность»! Но в глазах Розы, если уж сам Скорпиус не стал отказать Лили от дома, значит, последняя была невинней Патронуса. Теперь Скорпиус мог позволить себе быть снисходительным: чтобы не хотел сделать брат этой сладкоголосой певицы, он явно просчитался. «Нет, Альбус не коршун и не орёл. Он кот, который пытался стащить со стола кусочек, делая вид, что ничего предрассудительного не происходит!»

Dance in bars and restaurants

Home with anyone who wants

«Теперь она поёт про себя?» — Малфой презрительно вскинул бровь. «Не перебарщивай и не будь таким пошлым, — вмешался другой его внутренний голос. — Просто согласись, что даже у Лили есть свои таланты». Скорпиус кивнул сам себе и слегка расслабился. «Моргана их подери, зачем мы им дались? Жили бы своей жизнью, вели бы бизнес, записывали музыку — и были счастливы», — почему-то именно неожиданно открывшийся ему талант Лили вызывал у Скорпиуса странные чувства: смесь сожаления, грусти и глухого раздражения. «Как всё-таки это мешает — видеть в своём враге человека», — думал он, едва заметно покачивая головой в такт музыке.

Вот Роза закончила разговаривать с группой волшебников в дальнем конце зала, обернулась и, улыбаясь, помахала ему рукой. Потом кивнула на сцену и заговорчески подмигнула: мол, не правда ли здорово? Он улыбнулся в ответ, кивнул и отсалютовал ей бокалом, сделав требовательный приглашающий жест: лучше не бывает, но может, наконец, подойдёшь сюда? Что бы ни происходило до этого, сейчас это снова его Роза, немного рассеянная и смущённая, но его. Даже её одежда сигнализировала о раскаянии: зелёное платье, серебристые босоножки и колье на шее в форме свившейся змеи. Нарочито слизеринское облачение и непокорная каштановая грива, уложенная на греческий манер... Словно молчаливая просьба о прощении... нет, просьбы быть не может, потому что она не знает, что её маленький обман был раскрыт уже давно. Желание, чтобы её простили, так будет точнее.

_____

* Песня Grace Jones, музыкой к которой является композиция Libertango, существующая также с другими словами или без слов вовсе. Магловская музыка, хотя кто знает наверняка? =)

* * *

Лили чуть не пропустила вступление в последний куплет. Нет, она ещё не знала, чем закончилась встреча кузины с её братом, но... Видеть Розу эдакой примерной женой, перемигивающейся со своим законным супругом, как ни в чём не бывало... Притворщица! А Лили ещё считала кузину простодушной и наивной... Её подозрения о том, что кузина просто дурачит её брата, как делала это раньше, вспыхнули с новой силой. Ну ничего, сейчас она ей напомнит кое-что... В голову Лили почему-то пришли прочитанные у брата строчки, и решение созрело мгновенно. Рыжеволосая ведьма слегка постучала по микрофону, привлекая внимание публики.

— А теперь немного неожиданная песня, которой я хочу закончить наш концерт! — Лили с удовольствием заметила, что при слове «закончить» на многих лицах отразилось разочарование. — Небольшой экскурс в историю... Мой первый муж был рок-музыкантом, — зал одобрительно загудел, а Лили подмигнула собравшейся толпе, — поэтому то, что вы сейчас услышите, будет немного громче, чем хотелось бы... Но, поверьте мне, это того стоит!

Некоторые закричали «верим», другие «а докажи». Лили наслаждалась вниманием публики. К сожалению, те, на кого был направлен этот спектакль, переговаривались между собой и не обращали никакого внимания на происходящее. Ничего, это поправимо.

— Для нового номера мне надо слегка сменить сценический костюм... — застенчиво протянула она. — Есть здесь кто-нибудь, кто силён в трансфигурации? — поднялся лес рук. — О, Мерлин, как много желающих! Но... — Лили плутовато улыбнулась и сказала прямо в микрофон, чтобы её голос разносился по всему залу, — может лучше попросить хозяина мероприятия?

Скорпиусу волей-неволей пришлось оторваться от разговора с Розой, и он, скорчив устало-недовольное лицо, щёлкнул пальцами. Вечернее платье превратилось в «старинное волшебное после встречи с оборотнями»: юбка спадала живописным каскадом клочьев, кое-где начинавшихся прямо от корсета, а рукава были распущены на длинные ленты. Чуть поразмыслив, «хозяин мероприятия» наколдовал лёгкий ветер, позволявший всему этому великолепию развеваться. «Всё-таки этот дракклов слизеринец хорош как модельер, — со странной грустью подумала Лили, оглядывая свой наряд, — такое чувство вкуса, и у такой сволочи!» Сглотнув невольно подступивший к горлу комок, Лили дала знак, чтобы начинали музыкальную тему.

— Для всех, кто неравнодушен к Зельеварению, песня Poison*!

Your cruel device,

Your blood like ice.

Лили сама не знала, что в этой песне должно было напомнить Розе об Альбусе. Всё, наверное. Те эмоции, которые он вызывал у других или те, что испытывал сам. Почему-то, Лили была уверена, что если Альбус воспринимает свои отношения с Розой через призму тех стихов, то и она должна чувствовать нечто подобное. Так или иначе, Лили вкладывала в это «тайное послание» всю свою эмоциональность и страсть:

I wanna love you, but I better not touch

I wanna hold you, but my senses tell me to stop

I wanna kiss you, but I want it too much

I wanna taste you, but your lips are venomous poison

Роза сидела за столиком с пустым, остановившимся взглядом. Сейчас, когда ярость на Альбуса и страх перед будущим на краткое время отступили, на поверхность выступила тоска и боль. Магловская мелодия с мучительно-точными словами как будто взяла её сердце в кулак, а теперь выкручивала. «Негодяй и мерзавец, почему я до сих пор думаю о тебе?». Перед глазами встало его самодовольно улыбающееся лицо и холодные, равнодушные глаза. Глаза хищника. Твоя кровь, как лёд, и все мои чувства кричат, чтобы я остановилась. «Когда же это закончится по-настоящему?»

You're poison runnin' through my veins

You're poison, I don't wanna break these chains.

Лили удовлетворённо сверкнула глазами на кузину. Теперь её наконец-то проняло! Будет что рассказать Альбусу. Скорпиус тоже заметил рассеянность и подавленное состояние Розы. Вот он спрашивает её о чём-то... «Соврёшь, что просто устала и голова болит, — мысленно ехидничала Лили. — Так-то, кузина. Не всегда любовь — это получить то, что хочешь!»

Песня закончилась, и Лилиан под гром аплодисментов поклонилась, чуть не подметя волосами сцену. На её обычно бледных щеках появился румянец, воскрешая в памяти гриффиндорскую хохотушку Лили. Она была счастлива: внимание публики, брат, который совсем рядом и с ней заодно, маленькая победа над кузиной — как давно этого не было в её жизни!

Гости трансгрессировали за четверть часа. Попрощавшись с Лили, хозяева Малфой-Холла остались одни. Скорпиус обнял Розу и прошептал ей на ухо: «На каждый яд найдётся своё зелье». Он боялся, что голос выдаст его тревоги и подозрения, но нет: фраза прозвучала на удивление буднично, будто любимое изречение зельеваров было действительно посвящено головной боли, а вовсе не Альбусу Поттеру. Тоже головной боли, но уже его, Скорпиуса. Роза доверчиво прижалась к нему, как птица, устраивающая голову под крылом. Он пах луговой травой, прогретой солнцем. Как луг вокруг поместья, запах счастья и безопасности, совсем не похожий на яростный и злой аромат полыни. «На каждый яд есть своё зелье», — повторила Роза, и Скорпиус понял, что принятое ей решение окончательно.

____

* Опять-таки игра слов, вынесенная в заголовок Яд (Poison) — Зелье (Potion). Многим это созвучие известно по ошибкам в переводе, из-за которых Снейп оказался «мастером ядов». Что касается песни, то оригинал принадлежит Элису Куперу, но желающим представить это в женском исполнении советую кавер Tarja Turunnen.

* * *

Мари Мёрквуд сидела в кресле и изо всех сил делала вид, что читает, хотя её мысли были заняты совершенно другим. Лили — Мари невольно пробил озноб при воспоминании о сестре мужа — наконец-то от них съехала, и появлялась только изредка. Это был плюс, но в остальном всё осталось по-прежнему. Даниэль задерживался. Уже который раз. Не надо было приезжать сюда, не надо было ввязываться в противостояние с «Уизли Кеир»! Чутьё адвоката и просто умной колдуньи подсказывало Мари, что настоящие проблемы ещё впереди, и все они как-то связаны с этой британской фирмой. За время знакомства с мужем, она видела его очень разным, но таким, как сейчас — никогда. Она не понимала, что происходит, и неизвестность укрепляла её страхи.

Они познакомились пять лет назад, когда член Адвокатской коллегии Сиднея Мари Лэфей стала его оппонентом на сложном бракоразводном процессе. Кстати, это было её первое проигранное дело. Наблюдая за его манерой предоставления доказательств, пытаясь найти слабые места в линии защиты, Мари постепенно стала ловить себя на проблесках восхищения противником. Его изящная трактовка спорных мест, блестящий ум и совершенно особая стратегия поведения вызывали невольное уважение. В сравнении с его образцовыми речами, её собственные казались ей самой скомканными, невнятными и по-юношески истеричными. А ведь Мари Лэфей всегда гордилась собой. Нет, даже не так: её отец, строгий судья австралийского Визенгамота, и тот был очень горд за свою дочь, а ведь заслужить похвалу Юлиуса Лэфея было практически невозможно!

Мари отнюдь не одобряла методы Мёрквуда в целом. Честная, аккуратная, от макушки до пяток «хорошая девочка» мисс Лэфей видела, что обаятельный юрист с британским акцентом слишком часто ходит по грани, заигрывает с крайностями, почти нарушая дозволенное рамками закона. В нём было что-то такое... пиратское, разбойничье. «Совершенно недопустимое», как говорил в таких случаях отец. Вот только суровый судья не знал, что Мари Лэфей с детства «болела» пиратской тематикой. Что заставило её увлечься этим впервые? Наверное, желание не отставать от сверстников, ведь быть дочкой юристов на бывшем «тюремном континенте» — задача не из лёгких. «Морские разбойники» помогали ей стать своей в любой детской компании, тем более что не было такой книги, постановки или игры, включавшей томительное слово «пират» (...корсар, флибустьер...), с которой Мари бы не познакомилась. Другие девочки, вырастая, сохраняли мечту о принце на белом коне, а Мари мечтала об отважном капитане корабля, над которым вьётся чёрный флаг...

И вот он появился перед ней. Даже безупречный костюм и знание причудливого островного права не могли скрыть эту пиратскую сущность, проскальзывавшую в уверенной пружинистой походке, опасной белозубой усмешке и звериной быстроте реакции. Возможности узнать юридического флибустьера поближе Мари была обязана его же хамству: метко кинутое в перепалке перед началом заседания замечание Даниэля заставило адвокатессу побледнеть от душивших её слёз и удалиться в дамскую комнату. Десять минут, оставшихся до заседания, она вдохновенно прорыдала, а когда вернулась в зал, в голове не осталось ни аргументов, ни возражений — ничего. Мари ещё никогда не была так близка к позорному провалу, не в силах собрать себя и приготовиться защищать свою клиентку. Она взглянула на скамью, на которой сидел уже почти бывший муж её подзащитной и его адвокат. Её глаза встретились с зелёноватыми глазами Мёрквуда, и Мари прочла в них удивление, сменившееся... тревогой? Сожалением? Раскаянием? Разобраться лучше ей не позволил вошедший судья. Заседание объявили открытым... и тут же перенесли на неделю! Потому что тот же самый негодяй и мерзавец Мёрквуд, который только что довёл её до слёз, теперь с невозмутимым видом, лениво растягивая слова, вещал судье о каком-то мифическом совершенно внезапно открывшемся основании, которое не позволит его стороне провести заседание немедленно.

Выходя, он снова встретился с ней взглядом и слегка подмигнул, а она коротко кивнула, благодаря Даниэля за появившуюся возможность прийти в себя. Гордая австралийка приняла его помощь. На всех других заседаниях он вёл себя так же, как до этого, но она больше не могла смотреть на него прежними глазами. Дошло до того, что когда процесс закончился её проигрышем, единственным, что тревожило Мари, была невозможность регулярно видеть Мёрквуда! Она скучала без него, открывая папку с новым делом, бессознательно надеялась увидеть в качестве «адвоката противной стороны» именно его... Но, несмотря на скромный штат Сиднейской коллегии адвокатов, их пути больше ни разу не пересеклись.

И вот, спустя полгода, когда она уже почти забыла об этой истории, капитан пиратского корабля возвратил своё судно из дальнего плаванья. Даниэль Мёрквуд возник перед её рабочим столом и изрёк: «Я хочу, чтобы ты работала в моей компании». Довершало эффектную картину предложение о работе, метко брошенное прямо перед удивлённой Мари. «Компанией» было мелкое торгово-охранное предприятие, переходить в которое с высокооплачиваемой работы частного юриста было как минимум безумием.

— Почему ты думаешь, что я соглашусь? — с вызовом спросила она.

— Потому что мне нужен лучший юрист на этом континенте, а это ты, — не задумываясь, ответил Даниэль. — Никто не мог так хорошо держать удар в прениях со мной.

— Но это фирма-однодневка! — возмутилась Мари, польщённая вниманием, оскорблённая наглостью и самодовольством, ошарашенная внезапным появлением.

— Думай, что хочешь, — отчеканил Мёрквуд. — Предложение остаётся в силе до конца месяца, — с этими словами он резко развернулся и вышел вон из комнаты: только лёгкая летняя мантия сверкнула.

Она не верила в эту фирму. Она не верила в честность Даниэля. Она не хотела терять престижную работу... Она написала заявление об уходе и до конца месяца пришла к нему. Потому что на пиратском корабле Мари Лэфей согласна была быть даже пленником в трюме. А сейчас её приглашали стать штурманом. Так она стала его подчинённой, а значит, всё, что было дальше, можно было бы классифицировать, как sexual harassment*, правда, совершённый с полного и безоговорочного согласия. О переходе в «Мёрквуд Индастриез» она не пожалела ни разу — после того, как привыкла, что ощущение «американских горок», рискованные комбинации, контракты, заключаемые и расторгаемые с космической скоростью — это нормально. Её пират как-то сказал: «Единственное, что я могу обещать, Мари — тебе не будет скучно», — и он сдержал обещание.

Последним испытанием для её нервов послужил день их свадьбы. Накануне Даниэль пришёл в их общую квартиру с каменным лицом и трясущимися руками, а на расспросы ответил: «Всё кончено, мы разорены». Полуторачасовой монолог с привлечением финансовых выкладок не оставил ни малейшего сомнения, что он говорит правду. Под конец своей тирады он вздохнул, глядя на неё такими искренними, похожими на пронизанную солнечным светом воду в лагуне, глазами и сказал: «Мари, выходи за меня замуж. Клянусь, мы начнём всё сначала». И она, дочь судьи Визенгамота, адвокат, имевший дело даже с насильниками и убийцами, поверила и согласилась! Уже на следующее утро они второпях обменялись клятвами и стали мужем и женой. Мари, теперь уже Мёрквуд, никогда ещё не чувствовала себя такой счастливой: какое значение имеют долги, бессонные ночи, поиск средств и деловых партнёров, если у неё есть он? Даниэль же, проснувшись после отнюдь не первой совместной, но первой брачной ночи, первым делом раздобыл утреннюю газету и протянул ей. Во всю полосу шёл заголовок: «Мёрквуд Индастриез» признана самой доходной компанией Австралии». Она отлупила его этой газетой, швырнула обручальным кольцом и чуть не наслала летучемышиный сглаз, попутно объясняя, где его законное место после таких шуток. А он только смеялся и говорил, что это она, Мари, глубоко неправа, поскольку обещала быть с ним «в богатстве и в бедности», а теперь, оказывается, он ей был нужен только нищим!

Так они и жили. Иногда Мари спрашивала себя, почему её муж выбрал в качестве спутницы жизни именно её. И не произошло ли так, что подобное предложение он делал многим, но только она выдержала его «тест». Ей не было до этого дела: ни одна женщина не смогла бы заменить Мари, потому что только ей он верил. Единственное, что иногда царапало её сердце изнутри — её пират ни разу не признался ей в любви. «...уважать, заботиться и поддерживать друг друга». Уважал. Поддерживал. Заботился. «...в болезни и в здравии». Сидел у постели и выписывал дорогие зелья. «...в бедности и в богатстве». Не заключил с ней брачного контракта, и все средства держал в общей собственности. «...в горе и в радости». Помог справиться с внезапной потерей отца, рано ушедшего из жизни. Да, он был настоящим юристом и выполнял каждый пункт соглашения, заключённого между ними. В магловской брачной клятве всё начиналось со слова «любить», но когда Мари и Даниэль стояли у алтаря, это слово произнесено не было. Не было оно произнесено и потом. Всё честно, никто не виноват. «Главное, что я его люблю», — думала Мари, то ли действительно веря в это, то ли пытаясь защитить от прожорливых сомнений своё счастье.

Только один раз она испугалась его. Это был первый Хэллоуин после свадьбы, и их пригласили на бал-маскарад. Мари решила отправиться в образе Снежной Королевы. Она уже почти была готова, оставалось только вставить линзы и перекрасить магией волосы. И вот когда Мари, провозившись с непокорными цветными плёнками, наконец-то сменила густо-чёрный цвет глаз на голубой, в её комнату зашёл Даниэль. Секунду он стоял совершенно неподвижно, буравя её нечитаемым, остановившимся взглядом. Что это было? Ужас? Ненависть? Отчаяние? Тоска? Ярость? В следующее мгновение он уже стоял напротив неё, крепко взяв Мари двумя пальцами за подбородок и запрокинув её лицо вверх.

— Сними. Их. Немедленно, — процедил он тихим, ледяным, обманчиво-спокойным тоном, от которого по позвоночнику Мари прошли мурашки ужаса: на её памяти, так говорили только серийные убийцы и садисты. — Я хочу видеть твои глаза чёрными. Всегда, — он приподнял её подбородок ещё выше. — Я жду!

Мари выудила из складок платья палочку и почти бесшумно прошептала: «Акцио линзы». В руку прилетел маленький скользкий комочек, который она машинально смяла и выпустила из пальцев. Глаза зачесались, и она невольно моргнула.

— Хорошая девочка, — усмехнулся Мёрквуд и, не отпуская её подбородка, медленно провёл большим пальцем по её нижней губе. Успокаивающий тон и нежное, медлительное прикосновение только усилили её ужас: она совершила что-то непоправимое, и сейчас будет наказана... Никогда, никогда больше она себе этого не позволит... — Так гораздо лучше, правда ведь?

Не дав ей опомниться, Даниэль впился в её губы властным, требовательным поцелуем. Они не поехали на бал. Вместо этого была ночь секса, которую Мари никогда не решилась бы повторить по своей воле: такой больной, разбитой, выжатой, как на утро после неё, она ещё никогда себя не чувствовала. Нет, он не насиловал её. Просто дал свободу своей ярости, своей власти над ней, всему самому тёмному, что творилось в его душе. Позволил заглянуть в бездну...

Мари зябко поёжилась. Несмотря на жаркую погоду, почти не отличающуюся от родной австралийской, сейчас ей стало холодно. С трудом встав с кресла, прохаживаясь, чтобы размять затёкшие ноги, она продолжала размышлять. После того случая на Хэллоуин она ни разу не видела у мужа этого остекленевшего, мёртвого взгляда, и даже порой сомневалась, не был ли тот эпизод ночным кошмаром... До этого лета, когда Даниэль, листая от скуки её «Ведьмополитен», наткнулся на статью о Малфоях. На развороте была огромная колдография: волшебник и волшебница в салатовых медицинских халатах стояли спина к спине и смотрели в камеру со смесью гордости и иронии. Заголовок гласил: «Мы — идеальные сообщники». Всё это Мари едва успела рассмотреть, потому что в следующий момент журнал полетел в камин. А через неделю муж принял решение ехать в Англию.

И вот теперь он то и дело пропадал, говоря, что наведывается в Австралию. Лихорадочный блеск глаз, азартное воодушевление после одних отлучек и меланхолия после других, раздражённый тон... Главное — его отчаянная и жестокая страсть, которую он изливал на Мари, но которая не имела к ней никакого отношения. Он как будто смотрел сквозь неё, и если бы в этот момент на месте Мари была другая женщина — вряд ли бы это что-то изменило. У Даниэля иногда появлялись любовницы, но такого не было никогда. Кроме того почти забытого Хэллоуина. Чёрноволосая австралийка чувствовала, что теряет мужа, теряет безвозвратно и навсегда. Пиратский корабль скрывался за горизонтом, оставляя её на необитаемом острове, без малейшей надежды на спасение...Внизу, в кабинете, послышался негромкий хлопок трансгрессии. Мари поняла, что медлить дальше смысла не было. Перед тем, как спуститься, она посмотрела на себя в зеркало: на бледном лице ярко выделялись чёрные глаза, светящиеся мрачной решимостью. Правильные черты лица, густые чёрные волосы, почти идеальная фигура. Как жаль, что сегодня это не имеет для него никакого значения. Мари отвернулась от зеркала и вышла.

_____

* Sexual harassment — если, конечно, кто-то ещё не знает... «сексуальное домогательство», статья, чаще всего подразумевающая властные полномочия, не позволяющие человеку отказаться. Например, домогающийся является начальником(цей) истца.

* * *

Лёжа в постели и неподвижно глядя в потолок, Мари Мёрквуд улыбнулась. Не кривоватой мрачной усмешкой, как будто приклеившейся к её лицу с самого приезда в Великобританию, а радостной, сияющей улыбкой. Даниэль считал, что им рано заводить детей... Пусть считает дальше. У неё будет его ребёнок, даже если воспитывать его придётся ей одной. Сколько угодно заклинаний и зелий, но эта ночь не должна пройти бесследно, уж она об этом позаботится. Мари снова улыбнулась и, успокоенная, заснула.