Маленькие трудности при написании великих книг (джен)

Сознание возвращалось медленно, можно даже сказать, неуверенно. Он очнулся, глаза открылись, но полноценное возвращение в мир живых по-прежнему задерживалось. Словно какая-то часть его упиралась, упрямо твердя, что не надо сейчас просыпаться. Надо лежать и дальше прикидываясь хладным телом, не реагируя на внешние раздражители в ожидании, пока «раздражители» не останутся в прошлом.

В его голове было слишком пусто, чтобы он мог идентифицировать этот голос как инстинкт самосохранения, или внезапно открывшийся третий глаз, или как своё феноменальное геройское чутьё, или как ещё хоть что-то. Он просто лежал, смотрел на смутно белеющий в темноте потолок и знал, что ему не надо просыпаться. Надо закрыть глаза и снова провалиться в спасительное забвение. А почему? Кто его знает, он в этот момент не мог даже толком осознать, кто он, собственно, такой, не то что ответить на столь сложный вопрос.

В помещении царила абсолютная тишина, веки были тяжёлыми и сами собой снова начали закрываться, в точности исполняя повеление неведомого, но такого властного «я». И в этот момент, когда он был готов снова провалиться в сладостные объятия беспамятства, бунт подняло обоняние. Лёгкий, свежий, мягкий аромат, наполненный, казалось, солнечным светом, пробивался сквозь стойкий больничный запах чистого белья и лекарств.

Тело его отказывалось слушаться, и даже лёгкая попытка повернуть голову отозвалась незамедлительным головокружением и тошнотой. Однако им овладела какая-то странная упрямая решимость во что бы то ни стало отыскать источник столь непривычного запаха.

Ему, можно сказать, повезло, поскольку источник обнаружился практически перед самым носом, силуэт небольшой, аккуратной вазы можно было разглядеть, просто скосив глаза. Ромашки, — недовольно пробурчал внутренний голос, когда с превеликим трудом удалось идентифицировать странный букет. Почему ромашки? Ему же всю жизнь дарили исключительно розы?! Роза — королева цветов. Единственный достойный цветок, который имеет право…

Яркой вспышкой под уже успевшими закрыться веками зажглись строчки из письма. Точнее нет, даже не строчки, а какие-то обрывки, нечёткие фразы:

…розы, безусловно, красивы, но вы не находите их красоту высокомерной? … мне куда милей более простые цветы, те же ромашки… я люблю этот цвет. Цвет неба и ваших глаз… нет! Я не боюсь, поскольку знаю, что вы его победите, поскольку…

Он снова открыл глаза и посмотрел на букет.

В голове начало проясняться, замелькали знакомые лица и имена. Пришло наконец осознание, кто он, собственно, такой. На секунду даже мелькнуло желание позвать кого-нибудь — быть того не может, чтобы он был тут один, — но от этой идеи пришлось отказаться. Губы, очевидно, были намазаны каким-то бальзамом, но вот во рту было суше, чем в пустыне Сахара, а собственный язык казался мало того, что чужим, так ещё и крайне непослушным.

Так что Гилдерой решил ненамного отложить оповещение мира о своём возвращении и, устало поморщившись, начал прикидывать, где же он находится. Помещение никак не походило на больничное крыло, да и на его спальню не тянуло, вывод напрашивался один — Мунго.

Но почему Мунго? Всё же шло хорошо. Он нашёл крестраж. Извлёк его, а потом…

Логика ненавязчиво подсказывала, что после того, как был извлечён осколок души, что-то произошло, однако какая-то часть Локхарта упрямо твердила, что раз воспоминаний нет, то значит, ничего и не было. Первому красавцу Англии нравилась вторая версия, но у первой был железный аргумент — просто так в Мунго ещё никто не попадал. Что же всё-таки произошло? Почему он здесь? Почему так кружится голова? Почему его тело отказывается ему подчиняться?

Среди этих многочисленных «почему?» сиротливо приютился всего один вопрос другого толка — «сколько?» Сколько он пробыл в таком состоянии? День? Два? За окном было темно, и храбрейший маг мира справедливо рассудил, что сейчас либо поздний вечер, либо уже ночь как минимум следующего дня, поскольку с тем же василиском он приходил в себя пару дней, а тут явно было что-то посильней.

Что-то очень сильное и очень тёмное охраняло второй крестраж, но что это было, он, как ни старался, вспомнить не мог. Однако, несмотря на решительное сопротивление своего мозга в плане восстановления картины произошедших событий, он уже был точно уверен, что не было никаких монстров, притаившихся инферналов или других охранявших шкатулку существ. То, что напало на него — а на него явно кто-то напал, иначе объяснить столь жалкое состояние было нельзя, — не имело голоса, когтей и зубов. Оно было быстрым, невидимым и крайне опасным.

Вместе со смутными воспоминаниями начал возвращаться и контроль над телом. Во всяком случае, когда Локхарт пришёл к выводу, что пробыл без сознания дней пять, если не шесть, и смог, наконец, толком повернуть голову он заметил, что в палате он не один. Кто-то сидел возле его постели. Точнее полулежал на его тумбочке, на том крошечном кусочке, что не был занят вазой и открытками с пожеланиями скорейшего выздоровления.

Гилдерой скорее догадался, что это Миранда, чем узнал её непосредственно. Ну действительно, кто это ещё мог бы быть? Кто ещё мог в этот трагический для всего человечества момент сидеть возле его ложа, держа его за руку и не давая старухе с косой забрать его бесценную жизнь?

Тихий голосок поспешил осторожно напомнить о том, что его бесценная жизнь, весьма вероятно, была в опасности исключительно по её милости, но его уже перекрыл всё тот же голос Грюма, который, очевидно, за время бездействия и нахождения на краю определился-таки с линией партии и признал доктрину «только идиоты обвиняют других, судьбу и приметы в своих несчастьях» единственной верной версией.

Мэтью и Гермиона совершенно правы — просто совпадение. Просто он выбрал слишком тернистый путь героя, что неспешно бредёт по полным опасностей дорогам судьбы, каждый миг рискуя своей жизнью. Прав был мистер Лайтнер, отправивший агента к нему. Кто ещё сможет спасти её от ненужных терзаний, приняв удар мнимой судьбы на себя? Кто, если не он, встанет грудью на защиту слабой и беззащитной девушки?!

Слабая и крайне беззащитная девушка, которая в бодрствующем состоянии могла запросто, фигурально выражаясь, перегрызть глотку любому, кто, по её мнению, стоял у неё на пути, в данный момент мирно спала, и потому не могла ни увидеть, что её подопечный проснулся, ни вернуть его к реальности.

Тем временем лёгкая улыбка появилась на лице героя, и он едва удержался от того, чтобы, собрав последние силы, дать ей понять о своём возвращении в мир живых, попутно обрадовав тем, что он её прощает: не хотел будить. Наверняка сидит тут уже шестые сутки, по привычке огрызаясь и на врачей, и на персонал, и на Мерлина, который при всей своей гениальности так и не изобрёл мгновенных лечащих чар, что могли бы быстро и качественно излечить любую хворь. Пусть отдыхает, да и он сам, если повезёт, чуть больше освоится к тому времени, а то сейчас те же инферналы из озера смотрелись бы на его фоне куда более живыми.

Этим планам по полному и крайне быстрому восстановлению — дабы явить себя во всей красе и хотя бы лёгкой пародии на былую лёгкость движений — было не суждено сбыться, поскольку уже через несколько минут дверь тихонько скрипнула и девушка возле него пошевелилась. Кто-то, не зажигая света и стараясь не шуметь, осторожно приблизился к его постели.

— Ну как он? — прошептал голос, очевидно принадлежавший Мэтью Уэлшу, и Гилдерой не без удивления заметил, что вопрос был задан каким-то уж слишком бесцветным голосом. Словно его обладатель задавал его уже не раз, а потому прекрасно знал ответ и даже не надеялся услышать вместо него что-то другое. Он даже мысленно фыркнул от подобного упаднического настроя — будто Мэтью не знает его? Будто он не в курсе, что не существует на свете такой магии, что сумела бы одолеть величайшего героя магического мира!

Высказывать своё презрение Уэлшу вслух он, однако, не спешил. Во-первых, хотелось-таки успеть придумать какую-то подходящую моменту фразу, дабы, произнеся её, тем самым ознаменовать своё «воскрешение» чем-то более торжественным, чем стандартный вопрос, сколько он был без сознания, и просьба подать стакан воды, а во-вторых, его всегда интересовало, что же говорят у ложа павших героев (после боя с василиском люди возле него тоже что-то говорили, но в тот момент ему было слегка не до того). Надежды на второе были высоки, поскольку эти двое явно устроили немалый шум, раз им позволили остаться на ночь: обычно строгие целители вышвыривали из больницы всех добровольных помощников, едва стрелка показывала семь вечера. А значит, несмотря ни на что, бросать его как на произвол судьбы, так и на милость целителей никто не спешил.

Воображение даже бодренько нарисовало картину, где ему, смертельно побледневшему и истекающему кровью, осторожно помогают добраться до Мунго — вариант, что его несли на руках и кровь отсутствовала, даже не рассматривался ввиду недостаточной героичности. Мэтью, сам еле стоя на ногах, поддерживал Локхарта, а Миранда в этот момент, разумеется, вытрясала душу из какого-нибудь зазнавшегося целителя, который требовал соблюдать очередь. Да, она наверняка кричала бы помимо привычных «по судам затаскаю!» что-нибудь про то, что здесь — прямо сейчас — умирает светоч магической мысли, герой, без которого мир обречён, гений, который…

Представляя эту яркую картину, он не смог сдержать довольный смешок. Хриплый, сухой, похожий скорее на предсмертный стон умирающего, чем на смех пусть и раненого, но всё-таки более чем живого человека.

Они услышали этот звук. Замерли на полуслове. Застыли на полудвижении. А потом резко, одновременно повернулись к нему.

— Л-люмос, — тихим, дрожащим голосом прошептала агент, направив палочку чуть в сторону, так, чтобы вспыхнувший слабый — и без того не сильно яркий — огонёк не слепил отвыкшие от света глаза.

Достойная фраза так и не успела сформироваться, и потому Гилдерой собирался просто ободряюще улыбнуться своей знаменитой, самой очаровательной улыбкой в мире, чтобы сразу дать им понять, что он в порядке, но, увы, исказившая против воли его лицо гримаса была из той же оперы, что и смешок. Впрочем, даже этого хватило, чтобы Уэлш одними губами прошептал:

— Я за целителями! — И выскочил за дверь так быстро, что Гилдерой и рта не успел открыть.

Глаза с трудом привыкали к свету, пусть и такому слабому, но он уже не щурясь мог разглядеть агента. Дорого ей, как видно, дались эти бессонные ночи: тени под глазами, бледная кожа, пара новых морщинок, но самое главное — глаза, в которых сейчас стояли слёзы радости. Они были странно тусклыми, но Локхарт почему-то сразу решил, что слабое освещение здесь ни при чём. Просто они теперь такие. Просто агент в один миг как будто постарела на несколько лет.

Гилдерою почему-то стало безумно стыдно за свои последние перед потерей сознания слова и мысли в её адрес. Ну действительно, ведь она, по сути-то, всё это делала не для того чтобы поиздеваться или посмеяться над ним. Она же все эти годы просто боялась за него.

Хотелось осторожно взять её за руку и сказать, что всё хорошо. Что всё будет хорошо, и он уже завтра надаёт по первое число и лорду, и не лорду, и ещё сотне Пожирателей, даже если те явятся на поле боя верхом на гигантских василисках.

Однако сил на то, что бы сделать даже такое простое движение почему-то по-прежнему не было. Хорошо, хоть он смог глазами показать на стоящий возле окна графин — Миранда всегда его понимала с полуслова, а иногда даже без слов.

В следующее мгновение одна рука оказалась под его головой, вторая же заботливо, с совсем лёгким нажимом уже прижимала к губам стакан с водой.

Он пил мелкими жадными глотками, с каждым из которых словно сама жизнь возвращалась в его измученное тело. Горло было таким сухим, что Локхарт просто-таки чувствовал, как вода стекает по нему внутрь и проникает куда-то в желудок. Странное ощущение. Видно, действительно слишком долго был в отключке.

— Ты жив… — тихонько прошептала она, когда стакан оказался на тумбочке, а прославленный, но по-прежнему ещё не пришедший толком в себя герой с наслаждением откинулся на подушку.

В этом голосе было столько удивления, неверия и чего-то ещё непонятного, что Гилдерой мгновенно понял, что сейчас просто жизненно необходимо её хоть немого подбодрить. Надо было срочно пошутить, как-то разрядить обстановку, показать ей, что вот он очухался, и всё снова будет в порядке. Ну, по крайней мере, до следующего Хеллоуина точно, когда на Гарри опять нападут.

Он так ей и сказал, тихим хриплым голосом, который всё-таки уже успел вернуться, предварительно накрыв своей ладонью её руку, чувствуя при этом, как та вздрогнула от его слов.

Они влетели в комнату одновременно: незнакомый высокий человек в одежде целителя и Уэлш.

Следующие пять минут целитель сосредоточенно осматривал героя: щупал пульс, ощупывал голову, чуть оттянув веко, рассматривал глаза и по окончании долго водил палочкой над его телом. Во время всех этих манипуляций он молчал, впрочем, и журналист с агентом не стремились нарушить тишину. Именно эта их неразговорчивость и странное выражение лиц почему-то больше всего выводили из себя и одновременно пугали величайшего героя магического мира. Что-то было в этой напряжённой тишине, что-то пряталось за всем этим напускным спокойствием, что-то…

Его взгляд, доселе рассеянно скользящий по комнате, наконец вернулся к друзьям и сам собой остановился на левой руке Миранды, на безымянном пальце которой сиял тоненький золотистый ободок. Точно такое же колечко, только покрупнее размером, красовалось на левой руке Мэтью, что покоилась на плече агента.

Гилдерою, несмотря на всю его гениальность, потребовалась пара секунд, чтобы сложить два и два и растерянно спросить:

— Эй? А когда вы успели?!

У Миранды задрожали губы, у Уэлша было то же выражение лица, как в тот день, когда Локхарт впервые навестил его после освобождения от Империо: виноватое и до крайности растерянное. Бедняга явно хотел что-то сказать, но не мог найти в своём безразмерном словарном запасе подходящих слов.

У храбрейшего героя магического мира от этой картины сердце предательски рухнуло куда-то в область желудка, а на коже проступил холодный пот, не имеющий ничего общего с его странной болезнью. Он ещё раз оглядел комнату, не замечая сосредоточенного лица целителя, который, окончив странные манипуляции, теперь просто стоял возле кровати, очевидно размышляя далеко не о самых весёлых вещах.

Цветов в палате было, конечно, много, но не столько, как когда его ранил василиск. Некоторые бутоны уже чуть подвяли, хотя он точно знал, что подобные букеты стоят не день и не два, оставаясь свежими не одну неделю. Страшная догадка мелькнула в его голове. Догадка, которая объясняла и цветы, и кольца, и странный взгляд Мэтью, и дрожащие губы Миранды, и строгий, серьёзный взгляд целителя.

— Мэнди, а почему ты не улыбнулась, когда я пошутил о Хеллоуине, до которого всё заживёт? — слабо, еле слышно, можно даже сказать, умоляюще спросил он, впервые в жизни боясь оказаться правым.

Миранда молчала, Мэтью беспомощно посмотрел на целителя, который, важно скрестив руки на груди и насупив брови, недовольно пробурчал, что пациенту нельзя нервничать. Покой и только покой.

Однако как раз именно от этой фразы пациент занервничал ещё сильнее. Руки стиснули белоснежное одеяло, взгляд метался от одного посетителя к другому: от Миранды к Мэтью, от Мэтью к целителю, от целителя снова к агенту.

— Гил, ты чуть не умер, — наконец прошептала та. — Чёрт возьми, да ты в какой-то момент — в некотором смысле — действительно умер, и мы…

— Мэнди?

— Гил. Ты не сможешь полностью поправиться к Хэллоуину, потому что… Потому что…

— Потому что сегодня тридцать первое октября, — еле слышно закончил за неё Уэлш.

Вопреки опасениям целителя, героическая натура не провалилась в очередное беспамятство. Просто снова откинулась на мягкие подушки, тоскливо размышляя о том, как неосмотрительно было хватать, а тем более надевать то злосчастное кольцо.

Ну, по крайней мере, не умер, тоскливо подвёл неутешительные итоги Гилдерой, попутно отметив про себя, что как это странно: Хэллоуин, а у них что-то хорошее случилось. То, что он очнулся, это ведь хорошее событие? Определённо хорошее, тут, как говорится, без подвоха, поскольку…

Поскольку это лишь прелюдия к праздничку, мрачно прошептал внутренний голос, приведя как аргумент тот факт, что ничем хорошим этот, с позволения сказать, праздничек в последние годы, лично для него, не оборачивался. Вечно что-то случается, вечно что-то происходит, вечно всякая чертовщина творится! А значит… А значит, мрачно подвёл итог голосок, нас разбудили не для того, чтобы радоваться жизни. Нас разбудили, что бы мы не пропустили это веселье!

Он как мог попытался принять сидячее положение и в целом, надо признать, неплохо с этим справился. После с деланным равнодушием поинтересовался, который сейчас час.

— Без пяти семь.

— Но так темно…

— Сейчас всегда темнеет рано, — уклончиво сказал Уэлш.

— Но вы же поэтому сегодня пришли, да? Потому что знали?

— Мы постоянно навещали тебя, — ответила вместо журналиста Миранда или точнее, как теперь её можно было называть, миссис Уэлш. — Так часто, как только могли.

— Однако именно сегодня вы настояли на том, чтобы провести у его постели чуть ли не целые сутки, — скрестив на груди руки, скептически заметил доселе молчавший целитель. — Знали, что именно сегодня мистер Локхарт проснётся?

— Мы надеялись. Если не сегодня, то когда ещё?

— Могу я узнать, как именно излечение от одного из самых сильных ядов связано с празднованием дня всех святых? Насколько я знаю, сегодня даже не полнолуние и парада планет с прочими мифическими явлениями также не наблюдается, — скептицизм и подозрительность в голосе целителя — Гилдерой всё никак не мог сфокусировать взгляд и разобрать вышитое на мантии имя — просто зашкаливали.

Какая тут взаимосвязь, Локхарт прекрасно знал: видят магловские боги, если он таки доживёт до старости или хотя бы до того момента, когда появится возможность переселиться на другую сторону света, подальше от Поттера, он в своих мемуарах отведёт не одну главу изучению данного феномена, но пока время для подобных откровений не пришло. Пришло время для срочного стратегического отступления в целях самосохранения. О том, что он должен отсюда немедленно — вот прямо сейчас — уходить, Локхарт прямо-таки чувствовал. Мунго, в силу своей специфики, — место, конечно, надёжное, но не от Хеллоуинских проблем. Нет, прошлый год наглядно показал, что размах — так сказать зоны поражения — лишь ширится и более не ограничен Гарри и его окружением, а потому лучше выбрать место понадёжней.

Надёжней Хогвартса — который из-за всё того же Поттера давно в этом плане не котировался — был только Гринготс, да вот только бежать сломя голову в банк, дабы залезть в свою ячейку и под предлогом пересчёта всего того, что было нажито долгим и непосильным трудом, этих самых сил и времени уже, судя по всему, не оставалось. До дома бы добраться.

Гилдерой откинул одеяло в полной уверенности, что, если надо, он поползёт, но тут не останется. Однако довольно быстро обнаружил, что ползти действительно придётся, ибо если руки его уже худо-бедно слушались, то с ногами была беда, ценой неимоверных усилий ему удалось их передвинуть, свесив с края, как будто он вот сейчас встанет, однако уже было понятно, что встать на них без посторонней помощи и поддержки он не сможет.

— Куда-то собрались, мистер Локхарт? — заметив его затруднение, осведомился целитель. — В вашем состоянии лучше оставаться в горизонтальном положении.

— Он прав, Гилдерой, не надо, — тихо сказал Мэтью, делая шаг из-за стула, на котором сидела агент, и, как видно, намереваясь помочь герою снова принять лежачее положение.

Этого допускать было никак нельзя!

— Мэтью, ты не хуже меня знаешь, что происходит в Хэллоуин. Что должно произойти сегодня перед пиром или в одиннадцать! Ты же не думаешь, что сегодняшний праздник будет отличаться от предыдущих и всё закончится моим пробуждением?

— У дверей палаты стоит охрана — они справятся.

— Справятся? В Хогвартсе был Дамблдор и куча учителей, они, по-твоему, хоть раз справлялись?!

Мэтью растерянно повернулся к Миранде, похоже, он сам сомневался. Агент молчала, как видно всё взвешивая в уме. Массивные магловские часы на левой руке целителя показывали семь часов пять минут.

Повисла тишина.

Повисла тишина, в которой они все услышали чей-то крик и топот бегущего по коридору человека.

Сердце, только минуту назад с грехом пополам вернувшееся на прежнее место, снова со свистом ухнуло в область желудка, когда дверь распахнулась и в комнату влетела совсем молоденькая медсестра, явно выпускница прошлого года.

— Мистер Эндрюс! Мистер Эндрюс, я… мы… Они штурмуют Министерство, говорят, уже есть раненые! Скримджер приказал эвакуировать всех маглорождённых пациентов.

Если от глотка воды Гилдерой обрёл голос, от новостей о том, что сегодня Хеллоуин, смог худо-бедно, но сесть в кровати, то новость о том, что веселье началось в полном объёме и скоро грозит из Министерства перебраться сюда, открыла ему не только второе дыхание, но и дала более чем достаточно сил, чтобы встать с кровати.

— Отдайте мою палочку! — как можно величественнее сказал он, держась за тумбочку обеими руками, чтобы не упасть.

— Вам нужен постельный режим, мистер Локхарт. Вы сейчас и двух шагов сделать не сможете.

Гилдерой много бы ему рассказал про свои силы и их чудесное обретение, но Миранда, как видно, уже всё решила. Встала, решительным движением достала откуда-то фиолетовый халат и накинула его на плечи героя.

— Нам тоже надо уходить. Гилдерой — полукровка, к тому же поддерживает Министерство. Его убьют без раздумий.

— Если он попытается уйти отсюда на своих ногах, то убьёт этим себя сам.

— Хватит! — рявкнула агент. — Хватит, — уже тише со слезами в голосе закончила она. — Я же знаю, что вы всё поняли, едва мы притащили его сюда.

— Конечно понял, любой идиот бы понял, что это заклятие чёрной смерти, а вовсе не дыхание Нунду, — после секундного молчания ответил целитель.

— Ну простите нас за то, что вы не идиот, а теперь прошу, отдайте палочку, потому как лорд тоже не идиот и всё понял.

— Значит, те слухи — правда?

— Да!

Мистер Эндрюс покачал головой, с сомнением ещё раз посмотрел на Локхарта и, грустно усмехнувшись, тихо сказал:

— Хорошо, я всё сейчас принесу, но вам стоит быть осторожней. Это первый в моей практике случай выздоровления после чёрной смерти, я бы хотел, чтобы к тому моменту, когда это закончится, я мог бы написать об этом как о стопроцентном выздоровлении, а не как предположение о выздоровлении, которое нельзя доказать в силу смерти пациента.

С этими словами он вышел из палаты, в то время как Миранда, мягко поддерживая Локхарта, помогала тому надеть халат как следует.

— Что значит, лорд тоже понял?

— Потом.

— Сейчас! Я желаю знать!

— Он понял, Гилдерой. Когда пошёл слух о том, что ты ранен и всплыли кое-какие подробности, он всё понял. Мы пытались замести следы, но он был быстрее, да и как спрячешь такую пропажу? На тебя было уже восемь покушений!

— Могли бы отвезти меня домой, — заметил Локхарт, благосклонно разрешая агенту завязать пояс и попутно размышляя о том, что мало того, что валялся все эти месяцы в состоянии между жизнью и смертью, так его ещё и усиленно пытались добить.

— Гил…

Кажется, он уже привык к тому, что отныне его все так называют, поэтому даже не стал возмущаться.

— Ну?

Руки агента замерли, голова была опущена, и возможно поэтому её голос звучал как-то глухо, хотя их и разделяла всего пара сантиметров.

— Как ты думаешь, что он первым делом сделал, когда понял, при каких обстоятельствах ты попал сюда?

Гилдерой растерянно переводил взгляд с журналиста на агента и обратно. Это невозможно! Это дурацкая и совершенно не смешная шутка. Сначала просыпаешься и тебе говорят, что прошло практически пять месяцев, после заявляют, что тебя всё это время пытались убить, ещё мгновение спустя говорят, что Волан-де-Морт сейчас закончит с Министерством и придёт сюда, и вот теперь…

Маленькая оранжевая тыква с весёлого Хеллоуинского подарочного пакета — в который агент, с какой-то излишней поспешностью отстранившись от него, уже запихивала стоящие на дальнем столике склянки с лекарствами — злобно скалилась и нагло подмигивала. Локхарт знал, что это неизменный атрибут праздника и такими тыквами сейчас забиты все прилавки, завешаны стены, украшены окна, но почему-то казалось, что конкретно эта чертовка усмехается именно ему. Она смеялась, насмехаясь над ним, в то время как Уэлш, пытаясь изобразить хоть что-то, отдалённо похожее на дружеско-ободряющее похлопывание по плечу, тихо сказал:

— Дома… больше нет.

В этот душераздирающий момент в палату вернулся мистер Эндрюс, неся изъятую при поступлении палочку, отдавая которую ещё совсем недавно изображавшему труп больному, он ещё раз недовольно покачал головой:

— На ваш счёт мистер Скримджер давал особые инструкции. В случае выздоровления мы должны были немедленно проинформировать его, но, боюсь, в свете нынешних событий это невозможно, поэтому придётся воспользоваться вторым вариантом. Он боялся, что за главным выходом будет слежка, как и за каминной сетью, так что вы должны покинуть больницу через чёрный ход и аппарировать уже оттуда. Справитесь?

— Нет ничего проще, — бодро объявил Уэлш. — Это для меня даже привычней, чем идти через главный. На лифте, конечно, быстрей, но туда они первым делом и ринутся, а если по лестнице, как раз к нему и выйдем. Там ещё такое классное чучело виверны стоит! Я когда в первый раз шёл…

Что именно случилось, когда Мэтью в первый раз там шёл, они так и не узнали. Журналист поймал на себе до крайности внимательный взгляд целителя и поспешил переключить внимание на больного, отложив вечер воспоминаний на потом.

— Идти сможешь? — участливо поинтересовался он у Гилдероя, который из последних сил пытался сохранить спокойное выражение лица и вертикальное положение тела.

— А есть другие варианты? — пробурчал великий герой, прекрасно понимая, что из альтернатив у него всего один вариант: лечь и умереть. Собственно, альтернативы такого плана его ничуть не прельщали, и потому он попытался хотя бы пробы ради отпустить тумбочку и сделать хотя бы один шажок без поддержки.

Уэлш вовремя успел его подхватить, когда Локхарта изрядно шатнуло в сторону и он чуть не растянулся на полу.

— Он не дойдёт, — мрачно сказал целитель. — Тело слишком долго пробыло без движения, а сам организм до крайности истощён.

— Дотащим! — бодро возразил журналист, — здесь всего пять этажей.

— Пять? Я что, на этаже с неизлечимыми?! — ахнул герой.

— Когда вас принесли сюда, признаюсь, я думал, что вас вообще на нулевой отправят.

— А здесь есть нулевой?!

— Да. Морг называется.

От гневного высказывания о текущем положении дел в современной медицине Локхарта удержал только жуткий грохот откуда-то снизу.

— Началось. Вот, — целитель достал из кармана маленький пузырёк, — два глотка, и это даст вам сил хотя бы добраться до убежища. Торопитесь, сейчас они разберутся с вашей охраной и направятся прямо сюда.

— А вы? Вы не пойдёте? — осторожно открывая пузырёк с синеватым зельем, спросил Уэлш.

— За меня не беспокойтесь. Целители нужны в ходе войны, да и я сам не собираюсь бросать своих пациентов, а вот вам, повторюсь, стоит поторопиться. Вам, в отличие от меня и прочих, пощады не будет.

Едва Гилдерой сделал глоток, как его горло обожгло огнём. Словно он выпил жидкое пламя и оно рвануло вниз по горлу, растекаясь по его телу, наполняя его жаром. Мгновение, и от корней волос до кончиков пальцев прокатилась будто обжигающая волна. Дрожь практически прошла, и он смог, наконец отпустив тумбочку, твёрдо встать на ноги.

Целитель довольно хмыкнул, Уэлш настороженно замер сбоку, готовый в любой момент подставить плечо, Миранда осторожно выглянула в коридор.

Им предстояло преодолеть пять этажей, потом выскользнуть через чёрный ход и аппарировать. Если им повезёт, охрана, приставленная к раненому герою, сможет продержаться достаточно долго, благо Пожиратели ещё не знают, что сам герой уже очнулся, а значит, торопиться не будут. Однако ничего исключать было нельзя, и потому Гилдерой не без радости взял в руки свою волшебную палочку. С ней он себя чувствовал в пять раз сильнее и в десять — спокойнее. Вот только оставалось проверить, как он, собственно, сможет в случае чего обороняться.

Для пробы сил было выбрано самое простое заклинание. Не требующие никакого напряжения, а потому единственное подходящее перед предстоящим прорывом.

— Люмос, — тихо шепнул герой, улыбаясь и с наслаждением думая про себя, что судьба, Хеллоуин, Волан-де-Морт и Пожиратели могут катиться ко всем магловским чертям, его, Гилдероя Локхарта, кавалера ордена Мерлина третьей степени, почётного члена Лиги защиты от тёмных искусств, да и просто самого великого и прекрасного мага, если не мира, то точно всей Великобритании, так просто не возьмёшь!

Судьба, Хеллоуин, Волан-де-Морт, Пожиратели и, судя по всему, сами недовольные подобным соседством магловские черти были, как видно, иного мнения, а потому…

В жизни каждого героя бывают такие моменты, которые он должен воспринимать стоически. Настоящий герой не поддастся панике, когда вместе с заклинанием активируется установленный кем-то порт-ключ. Этот защитник сирых и убогих даже не вздрогнет, когда подчиняющаяся чьей-то злой воле сила знакомым рывком подхватит его, дабы унести к неведомым опасностям. Он просто зажмурится, сделает глубокий вдох и ещё раз повторит про себя, что он самый сильный, самый умный, самый великий, а потому обязательно выкарабкается.

Как-нибудь…