Коллаген (джен)

Я прихожу в себя, судорожно и внезапно, как от кофе с электрошоком. Прежде чем у меня в голове окончательно проясняется, на мое плечо ложится тяжелая рука, закованная в металл.

— Спокойно, — произносит грубый голос, который я помню по битве.

Точно. Была битва. Я сражалась с Луном. И... победила?

— Я сделал тебе укол легких стимуляторов, — тут я наконец понимаю, что голос исходит от бронированной фигуры, стоящей рядом с кроватью. — Ты можешь испытать состояние эмоциональной приподнятости в течение следующих нескольких минут. Таким образом, Протекторат не может использовать то, что ты скажешь, против тебя. Равным образом, ты не понесешь ответственности за свои слова. Это понятно? — визор его шлема бесстрастно глядит на меня, в то время как не скрытый шлемом рот стягивается в жесткую линию.

Оружейник. Глава местного отделения Протектората. Седьмой по силе герой Протектората и второй по уровню технарь во всем мире. Стоит у моей кровати.

Я резко вскидываю руку — проверить, на месте ли шлем. Моя маска. Кость клацает о кость, и я облегченно вздыхаю. Оружейник замечает это и поднимает руку:

— Протекторат не нарушает инкогнито кейпов, если это не требуется для оказания медицинской помощи. В тех случаях, когда такое случается, медики подписывают документ о неразглашении. Раскрытие личности кейпа противозаконно в большинстве случаев, за исключением самых крайних, и ты не сделала ничего такого, что подпадало бы под эту категорию.

С каждым заявлением Оружейника я все больше успокаиваюсь, пока наконец не вытягиваюсь, расслабившись, на прохладных простынях. Я лениво шевелю костяными пластинами, покрывающими меня, проверяя, все ли они на месте. Большая их часть в сохранности, за исключением тех, что на спине и пониже. Я чувствую, что слегка краснею, осознав это. Держи маску: они профессионалы и в любом случае, наверняка видали задницы и получше.

— Что... — тяжелый кашель не дает мне закончить. Господи, как пить-то хочется.

Оружейник протягивает мне стакан воды. Беру его и киваю в знак благодарности. Присаживаюсь чуточку повыше, чтобы можно было пить. Сделав нескольких глотков, я прополаскиваю рот и сплевываю, пытаясь избавиться от гадкого вкуса во рту. Наконец привкус пепла и желчи уходит, я делаю еще несколько глотков и поднимаю взгляд на героя.

— Что произошло? — спрашиваю я. — Я помню, как он вцепился когтями мне в спину, но потом...

— Наручник временно нейтрализовал Луна. Потом ты проткнула ему глаз и впихнула в мозг столько кости, что он умер, — коротко излагает события Оружейник. Ха, так это был не сон! — Мы вытащили тебя из-под его трупа, а потом Исида восстановила твое тело, — я делаю мысленную заметку, что надо найти какой-то способ отблагодарить ее, и неважно, стремная там сила у нее или нет. — Но главная проблема сейчас — это Лун.

Блин, с ним-то что может быть не так?

Поставив стакан на столик, я спускаю ноги с кровати и восстанавливаю все недостающие детали брони, вновь погружаясь в объятия моей силы. Оружейник сдвигается так, чтобы оставаться в моем поле зрения, одновременно перекрывая путь к двери.

— На момент смерти Лун был двадцати шести футов ростом. Как правило, Протекторат не вступает с ним в схватку, когда он настолько велик. Отчасти, чтобы избежать чрезмерных разрушений, а отчасти потому, что нам не хватает ударной мощи, — на этом месте он, кажется, хмурится. Больная тема? — Ты заставила нас вмешаться, и хотя теперь он мертв, в результате АПП жаждут крови и обязательно предпримут ответные действия.

Я встаю, даже не пошатнувшись. Частично — благодаря новой пояснице и ягодицам, в которых явно больше мускулов, чем было у меня изначально (обязательно надо поблагодарить Исиду), но это еще и результат аккуратного применения моей брони, которая двигает мои конечности так, как им положено. Я поворачиваю голову (тоже не без помощи брони) и смотрю на часы. Четыре семнадцать. Если побегу в спринтерском темпе, то могу успеть домой, прежде чем папа обнаружит, что я пропала.

— И ради обеспечения твоей безопасности и благополучия я хотел бы пригласить тебя присоединиться к Кадетам, — заканчивает Оружейник, встав лицом к лицу со мной.

— Мне надо домой, — заявляю я, глядя ему прямо в глаза. — Я с большим удовольствием поговорю с вами об этом позже, но сейчас мне надо заняться своими делами. — Пусть даже дела у меня паршивые, но они мои. — В частности, я должна попасть домой до рассвета. Поэтому если вы любезно отойдете — будьте добры — с моей дороги, я буду крайне вам признательна.

Тихий голосок в голове бормочет об автографе и о том, что нельзя отмахиваться от седьмого по силе героя Протектората, но я заставляю его умолкнуть. Я все еще держу маску, и мне надо быть дома, прежде чем проснется папа.

Оружейник по-прежнему угрюм, но отступает в коридор. Кивнув, я прохожу мимо него. Ха, на этих каблуках-подпорках я вообще-то даже выше него. Он шагает рядом, пока я иду к лифту.

— Я готов предоставить транспорт, чтобы вы могли добраться куда пожелаете, — предлагает он, не глядя на меня. — Это не обязательно должен быть ваш дом; скорее, какой-нибудь квартал неподалеку, откуда вы сможете дойти пешком.

Он что, держит меня за дуру?

— Я предпочла бы сохранить свою личность в секрете, — холодно отвечаю я, остановившись перед дверьми лифта, и поворачиваясь к нему лицом. — Пожалуйста, не надо собирать обо мне информацию.

Уловил намек, засранец? Голосок в голове заводится снова, настаивая, чтобы я заткнулась и уважала старших. Я держу маску.

Выражение лица Оружейника, насколько можно разобрать под его шлемом, меняется со строгого на удивленное.

— Я вовсе не пытался выяснить вашу личность, лишь предложил оказать содействие, — он нажимает кнопку вызова. — Просто из любопытства: что вы знаете об обычаях сообщества кейпов?

* * *

В итоге Оружейник меня подвозит, попутно читая сверхкраткую лекцию о политике кейпов. «Гражданские» личности кейпов неприкосновенны, а их раскрытие чревато очень тяжелыми последствиями. Губители и Девятка — игра по высшей ставке, против них добровольно сражаются все желающие, заключая честное перемирие. Не будь слишком агрессивна, иначе твои противники могут против тебя объединиться. Не калечь никого, если этого можно избежать, или рискуешь сама быть покалеченной. Никогда не убивай, если не хочешь быть убитой.

Я тихонько фыркаю на это. Кажется диким и абсурдным, что люди, способные за несколько минут сровнять с землей целые города, заключили между собой общественный договор.

В то же время, как ни странно, это кажется понятным. В любой группе людей есть негласные соглашения, типа, я не трогаю твою семью, ты не обижаешь мою. Ты занимаешься мелким рэкетом, на тебя не обрушивается Александрия. Ты ограничиваешься тем, что мучаешь школьных изгоев...

Вдох. Выдох. Я по-прежнему держу маску, и сегодня был хороший день, вообще-то. По крайней мере, до сих пор.

Я вылезаю примерно в десяти минутах ходьбы от дома. Оружейник дает мне свою карточку с телефонным номером и предлагает договориться о встрече. Я называю прозвище, которое придумала себе и обещаю позвонить, когда появится время. Он, по всей видимости, понимает это обещание буквально — и уезжает в ночь.

Удостоверившись, что никто не наблюдает за мной, я бегу домой, перепрыгивая через заборы, и думая о том, что я натворила.

Лун мертв, это подтверждено Протекторатом. АПП должны будут сделать какой-то сильный ход, чтобы удержаться на плаву. Если не сделают, то Империя или, может быть, даже какая-нибудь новая банда воспользуются случаем и навалятся на азиатов. Лучший вариант для них — скорое и предельно жестокое возмездие убийце Луна.

Я думаю об оставшихся кейпах АПП — Оружейник рассказал мне о них. Демон Ли — телепортатор, оставляющий за собой копии, способные идти в самоубийственные атаки. Бакуда, технарь-бомбист, взявшая в заложники Корнелльский университет после того, как получила плохую оценку. Нетрудно увидеть возможность синергии между их силами, и, между прочим, никакие кости нихрена не смогут сделать против них.

Быть кейпом... опасно. Статистика говорила мне об этом и раньше, но теперь, когда я едва не осталась калекой после первого же столкновения, это знание буквально отпечаталось у меня в голове. Я чувствую легкую тошноту, вспоминая внезапную потерю ощущений в нижней части тела, а также чувство, когда голая кость погружается в пламя. Вспоминая вещи, делавшие мою уязвимость болезненно ясной. Конечно, Лун был, возможно, сильнейшим кейпом в районе Залива. И разумеется, я также часами бродила по улицам без малейшего повода применить силу. Вряд ли я встречу угрозу такого масштаба еще раз.

Но этот выход напрочь отбил у меня интерес к геройской деятельности.

Я не хочу умирать, а Лун чудовищно ясно показал тот факт, что это вполне может случиться. Я могу — настойчиво повторяю я себе — могу вытерпеть Трио, по крайней мере, некоторое время. Сейчас же я должна остановиться. Может быть, еще раз рассмотреть путь Куклы. Поискать другие способы избавиться от накапливающегося стресса? Однако... если встанет выбор между посещением школы и новым выходом в патруль...

Я сделаю выбор, когда настанет время этого выбора.

Мои размышления о перспективах обрываются, когда я добираюсь до дома. Странно, я и не заметила, что успела пробежать такое расстояние. Пожав плечами, подхожу к задней двери и открываю замок при помощи кости-отмычки. Переодевшись в ночнушку, я ложусь в кровать, чтобы перехватить лишний часок сна перед школой.

Это у меня не получается, понимаю я, в надцатый раз поворачиваясь, чтобы посмотреть на часы, на которых нет еще и пяти утра. Я сдаюсь и возвращаюсь к обдумыванию ситуации.

Моя ярость успокоилась. Очевидно, смертельной схватки с Луном, закончившейся самым настоящим убийством, оказалось достаточно, чтобы насытить ее. Пожалуй, теперь можно не беспокоиться о том, что я изувечу кого-нибудь в школе. Вздохнув, я обдумываю предстоящую неделю. Пять дней издевательств — и мерзкими словами, и физически. Сорок часов настороженности, поисков пути для отступления, неизбежные провалы и поимки, заканчивающиеся порчей моих вещей и школьных работ. Две тысячи четыреста минут, в течение которых (слава Богу, не постоянно) жалкие школьницы будут рассказывать мне, как я никчемна.

Я думаю о том, чтобы бросить школу. Тогда я освободилась бы от преследований, да и чему, собственно, может научить меня школа? Компьютерные классы — чепуха, химия мне не интересна, о биологии я уже знаю больше учителя, благодаря той работе, которую провела, прежде чем выйти на улицы, а Современная история не научила меня ничему, чего нельзя было бы найти в библиотеке. Я легко могу заняться самообучением, оставив в школе все ее дерьмо, и мне не придется сталкиваться с Эммой. Эта мысль смотрелась заманчиво. В теории.

Застонав, я поворачиваюсь набок, закрываю глаза и пытаюсь почувствовать себя хоть чуточку уставшей. Проклятые стимуляторы Оружейника.

Прокручивая в голове возможности, я не могу вообразить вариант развития событий, при котором уход из школы оказался бы верным решением. Папа наверняка воспримет это в штыки. Он хочет, чтобы я поступила в хороший колледж, а это трудно сделать, когда в аттестате стоят плохие оценки с заключением: переведена на домашнее обучение. Кроме того, мама перевернулась бы в могиле, узнав о том, что я бросила школу. Плюс, это потребует кучу бумажной работы от школьной администрации, а это понравится им не больше, чем необходимость признать наконец, что меня тут травят.

И кроме того, это будет значить, что они победили. Что я оказалась недостаточно сильной.

В рот. Ебать.

Я замечаю, что под кожей проступили бессознательно выращенные укрепленные кости. Я задвигаю их обратно, жалея, что не могу использовать эту способность, чтобы выдержать наиболее тяжелые удары Софьи. Я снова повторяю про себя старые доводы: если Софья приложит меня об угол, и если кость столкнется с этим углом неудачным образом, то она прорвет мне кожу. И когда рана затянется через несколько секунд — у всех на глазах — мои способности будут раскрыты. Да, вот так запросто. Потом они пойдут к Блеквелл, уверяя ее, что я как-нибудь там угрожала им, или еще что-нибудь придумают, и Протекторат ухватит меня за задницу быстрее, чем движется Скорость. Папа Эммы использует свое адвокатство, чтобы упечь меня в Клетку или, в лучшем случае, в обычную тюрьму — и дело с концом.

Нет уж. Лучше получать свои синяки и ждать подходящего случая, чтобы расквитаться.

Когда я снова гляжу на часы, они показывают пять пятнадцать. Пожалуй, не такое уж и необычное время, чтобы вставать, ведь правда же? Даже если и не так, я все равно недостаточно сонная, чтобы возвращаться в постель. Вздохнув, я спускаюсь в кухню. Сооружаю на скорую руку омлет с беконом и какими-то попавшимися под руку овощами. Тщательно пережевываю его, едва ощущая вкус, потом выхожу на пробежку.

Я занимаюсь этим уже достаточно долго, чтобы не задыхаться после нескольких минут бега. Однако недостаточно долго, чтобы вообще не сбивать дыхания. Я наслаждаюсь кайфом от приятного жжения в мышцах и прежде, чем оно обратится болезненной слабостью, делаю перерыв, переходя на быстрый шаг.

Можно ли использовать мои силы, чтобы бежать быстрее? Почему бы и нет. Сплавить суставы в одно целое и двигать их потом с нужной скоростью, чтобы получился бег. Придется, однако, наловчиться двигаться так, иначе ничего не выйдет. А главное, это никак не решит проблему, ради которой я начала бегать. Использование моей силы не развивает мускулы. Это будет легкий путь — то есть, признание, что я не хочу работать над собой — несмотря на то, что могу.

Я снова перехожу на бег.

К тому времени, как я возвращаюсь домой, папа уже вышел из душа и жарит бекон. Он поднимает взгляд от сковороды и устало улыбается мне. Морщинки на его лице от этого выглядят намного глубже.

— Проснулась и вперед? — спрашивает он, рассеянно двигая кусочки бекона по сковородке.

Я пожимаю плечами:

— Рано проснулась и не смогла заснуть обратно. Решила, что лучше пробегусь.

Он уважительно кивает и возвращает свое внимание к бекону. Мое настроение немного падает. Хотя, если честно, такое — обычно в порядке вещей. Мы оба были не слишком разговорчивы и до того, как умерла мама, а после этого мы как бы... оба ушли в себя, что ли. Я решила, что если не буду говорить о ее смерти, это поможет мне преодолеть тоску и двигаться дальше. Так я и сделала. Папа, наверное, думал сходным образом и взвалил на себя сизифов труд, поддерживая Союз Докеров на плаву.

Мы оба справлялись. Кое-как.

Я беру немного хлопьев и сажусь за стол в ожидании бекона. Помыться я могу и позже. Холодный бекон отвратителен, а мы с папой и без того слишком мало времени проводим вместе.

За едой мы обмениваемся редкими и не слишком содержательными репликами, но по крайней мере, при этом не возникает чувства неловкости. Папа немного рассказывает о делах в Союзе и о его положении в целом. Ничего хорошего, но в основном вариации на тему застоя, а не упадка. «Чудесно» означало «так себе», «приемлемо» значило — кое-как держимся на плаву, а «все в порядке» можно было перевести в том смысле, что самых плохих последствий удалось избежать, но мы все еще ждем неприятностей. Сейчас у них было «все в порядке».

Я немного рассказываю о книжках, которые недавно прочитала: «Граф Монте-Кристо», «Франкенштейн» и «Великий Гэтсби».

Никто из нас не заговаривает о школе. Никто не упоминает о свободном месте за кухонным столом. Так проще.

В конце концов, бекон заканчивается. Мы неловко сидим еще немного, он — с чашкой остывшей кофейной гущи, а я — с остатками молока в тарелке. Он глядит на часы, заглатывает остаток кофе и отодвигается от стола.

— Ну что ж, мне пора отправляться, — говорит он. — Удачного дня тебе, крошка!

Его усталая улыбка возвращается, но теперь она выглядит не такой нервной, как до завтрака. Я улыбаюсь ему в ответ:

— Приложу все усилия!

Папа уходит, и мне больше не надо улыбаться. Настало время принимать душ, собирать все, что нужно для школы, и вернуться в Тейлорскую жизнь.