Сила и слабость (джен)

Задумавшись, Милан едва не пропустил момент, когда Фейджент, отделившись от группы в другом конце зала, начал пробираться к нему.

Он шёл сквозь ряды танцующих, как нож сквозь масло. Где-то улучал момент между двумя фигурами танца, где-то на мгновение вплетался в общий рисунок, чтобы тотчас покинуть его в другой точке — ближе к цели. И он смотрел на Милана. Смотрел, не отрываясь.

Серые и прозрачные до белизны глаза с чёрными точками зрачков, одинаковые у всех сильфов, будто кто-то нарядил их в полумаски. Раскосые, насмешливые даже в самый серьёзный момент, а в минуты веселья — пугающие своей неподвижностью. Милана с его круглыми карими глазами Яра звала «щеночком», и добавляла, что его легко читать, будто открытую книгу. Он старался научиться скрывать эмоции, но, похоже, не особенно преуспел. Зато, как ему казалось, научился различать истинные чувства за одинаковыми безжалостно-весёлыми глазами сильфов. Ему мерещилось, что в них иногда показывались и грусть, и сострадание, и настоящая, почти детская радость…

Но не сегодня.

Пока Фейджент пересекал зал, танец начал постепенно замирать. Жители Главного убежища чуяли, что ожидается что-то необычное. Что-то имеющее отношение к справедливости и суду, а значит — к крови. И вот на Милана смотрели уже многие сотни бесцветных насмешливых глаз. Будто стая волков в ожидании добычи.

А Фейджент, не спеша, подошёл к Милану почти на расстояние вытянутой руки. Музыка смолкла. Шёпот улёгся. На Главное убежище пала тишина. И в тишине Фейджент заговорил, бросая каждое слово, будто камень в колодец.

— Сегодня ты не справился со своими обязанностями. Ты не сумел вовремя заметить атаку гарудита и предотвратить её. Ты поставил под угрозу жизнь. Мою жизнь.

Большинство в зале ещё не знало, о чём говорил Фейджент. Поэтому его слова были встречены тихим ропотом и перешёптыванием. Он поднял руку — и голоса умолкли.

— Но я не виню тебя, — повысил он голос. — Это была моя ошибка, моя оплошность. Потому что я позволил себе забыть, что ты — не такой, как мы. Больше это не повторится. Ты прощён. Суд окончен.

Он хлопнул в ладоши — и музыка заиграла снова. Кольцо зрителей распалось на отдельные фигуры, а сам Фейджент коротко кивнул Милану, развернулся и ушёл. И только сам Милан стоял посреди зала: среди шумной толпы, но более одинокий, чем когда-либо в жизни.

* * *

Первое время он ещё думал, что всё наладится. Что это была лишь фигура речи, в чём отчаянно пыталась убедить его Яра:

— Нет ничего страшного в том, что ты не такой, как они. Это не значит, что ты изгой. Ты просто… хорош в чём-то другом. Я тоже «не такая», и что?

Милану хотелось смеяться и плакать. Да, Яра была наполовину унди, унаследовав от матери глаза цвета морской воды и лёгкий аромат морского бриза, окружавший её, когда она пропадала или материализовалась. Но сказать, что для сильфов она не была «своей»… Она просто его жалела, это было очевидно. Запоздало жалела, ведь когда Фейджент шагал ему навстречу, среди сотен других лиц Милан видел и её лицо. Освещённое таким же напряжённым вниманием хищника. Прикажи Фейджент убить Милана, она первая вонзила бы ему в сердце кинжал.

Милан проводил вечера за бессмысленными воспоминаниями. Как первую неделю после Того Вечера, когда он сидел в прострации, перебирая чертежи и схемы, читая учебники и пытаясь забыться в мире цифр. И только Фейджент постепенно вытащил его, сумев разговорить. Милан до сих пор не знал, были ли магические накопители лишь поводом наладить контакт — или, наоборот, только это и было интересно Фейдженту, а Милан просто оказался первым живым и готовым идти на контакт «амулетчиком».

Но именно так — с их разговоров — и началась новая эпоха в жизни Главного убежища.

Для Фейджента Милан изобрёл магический накопитель — чтобы вернуть к жизни корабль Фейджента, в своё время едва не захваченный гарудитами. Корабль был своего рода амулетом… или живым существом. А ещё — вместилищем душ всех предков Фейджента, с которыми тот не мог поговорить, потому что корабль был разбит и истощён.

Истощён им самим, подпитывавшим за счёт магии корабля жизнь своей дочери. В его судьбе тоже была трагедия — и это, против воли, сблизило Милана с Фейджентом больше всего.

Но и радость их объединяла тоже. Милан помнил, с каким детским восторгом он впервые смотрел на карту магических токов Фейджента. Это было настолько красиво, что захватывало дух.

А когда Фейджент пытался объяснить, как происходит передача энергии от мага к магу, то, истратив все слова, в качестве иллюстрации просто взял Милана за руку. Тому показалось, что он впервые прозрел — его ощущения словно встали в фокус, обоняние, осязание, слух и зрение обострились, он увидел потоки энергии, пронизывавшие пространство… и поражённо выдохнул:

— Ты видишь так всегда?

Фейджент только кивнул.

— А как?

Он рассмеялся:

— Откуда я знаю? Это ты у нас учёный. Бери, — он поднял руки в жесте смешливой беспомощности, — и изучай.

И Милан изучал. Пока не нафаршировал своё тело амулетами до такой степени, что его магия стала столь же сильной, как у любого из сильфов. Ну… почти. Ведь он по-прежнему не мог появляться и исчезать, как они: развоплощение на частицы ветра не позволило бы его телу удерживать амулеты.

Он начал ощущать себя одним из них. И теперь осознание того, что это волшебство потеряно навсегда, заставляло его чувствовать себя таким же жалким и ненужным, как когда-то давно в родном доме.

— Тяжело видеть, как ты губишь себя… — прошелестел вкрадчивый голос с едва заметными металлическими интонациями. — Ты ведь мог бы стать способным на самом деле. Без этих жалких железок. Кстати, у тебя в третьей строчке ошибка. Ты потерял знак под корнем.

Милан встрепенулся. Его приставили охранять пленного гарудита. Не белого когтя, а одного из самых опасных — чёрных. Им не нужны были плащи, чтобы пользоваться силой.

Милан перепроверил расчёты, с которыми возился, чтобы скоротать время, — и к своему неудовольствию обнаружил, что и правда потерял знак. Он исправил написанное и снова вернулся к своим невесёлым мыслям.

— Ты слишком громко думаешь, амулетчик, — снова послышался голос пленника. — Кстати, разве не время проводить меня в уборную?

Милан нехотя приблизился. Время действительно пришло, но лично он бы предпочёл, чтобы с гарудитом возился кто-то из сильфов.

— Встань спиной к решётке.

Гарудит вроде бы послушался, но стоило Милану начать затягивать на его запястьях наручники, как пленник повернулся и защёлкнул второй наручник на его собственной кисти. Милан видел всё, но на доли секунды не успел. Как обычно.

Чёрный ноготь гарудита, длинный и острый, как скальпель, просунулся сквозь прутья решётки и замер в миллиметре от горла Милана.

— Я мог бы тебя убить, — прошелестел вкрадчивый голос. — Но пощажу. Если мы договоримся. Нам нужны такие, как ты… Знаешь, что такое жизнь гарудита?

— Пытки и убийства?

Гарудит нимало не смутился:

— Это всего лишь служба. А жизнь — радость познания. Наш разум не туманят…

— «Животные страсти»? — с ещё большим ехидством предположил Милан.

— Сильные эмоции, — каркнул гарудит. — Ты думаешь, наверное, что это означает, будто нам они не известны вообще. Известны. Но не приносят таких страданий, как вам. Если мы заключим сделку… ты станешь одним из нас. Ты будешь лучшим. Ведь даже сейчас ты можешь многое. Хочешь обрести настоящую силу?

— Я тебе не верю, — прохрипел Милан.

— Гарудиты не врут, — хмыкнул в ответ пленник. — Но от тебя и не требуется ответа. Я просто скажу тебе, что если… просто «если» — ты когда-нибудь убьёшь Фейджента, то мы будем счастливы принять тебя в свои ряды.