Бункер (джен)

Торфинн Роули шёл по коридору и всё ещё чувствовал себя так погано, словно та болотная грязь, которой он наглотался, до сих плескалась где-то внутри. Добралась до сердца, а возможно и до мозгов. Сколько сейчас? Десять минут шестого? Долохову он доложился, но ему всё равно предстояло отчитаться о провальной операции в Уэльсе письменно, а потом его наверняка поджидали любители сальных подробностей этой самой «Программы». Тогда как ему хотелось… да ничего ему, на самом деле, уже не хотелось. Домой вернуться, разве что — горячий ужин, любимые руки, кровать… Это его уже не спасало, словно он приносил всю эту мерзость с собой. Даже дома всё было уже не так. Как он устал-то… надо будет хотя бы выспаться.

В комнате связи над картой Соединённого Королевства уныло дежурил кто-то из новых бойцов, ожидая, когда Лорда кто-нибудь в недобрый час помянет по имени. Увидев начальство, он подобрался и вытянулся по стойке смирно, отодвигая за спину недопитый чай, но Роули только рукой махнул и расположился в углу за столом. Отчитываться об истраченных зельях, использованных порт-ключах и поднятой по тревоге бригаде обливиэйторов он намеревался не менее сорока минут, а потом перед самым уходом заглянуть в комнату отдыха.

Пока он заполнил бумаги, пока вписал в ведомости бойцов и расписался в десятке приказов, пока, проследил как сменились у карты дежурные, стрелки часов показали уже четыре минуты седьмого — а значит, его собственное дежурство было уже окончено.

И именно в этот момент раздалась тревога — в бункере разразилась буря, и Роули отправился прямо в штаб.

Эта тощая всё-таки умудрилась сбежать. И не просто сбежать — стоило ей разжиться палочкой, и она не только отправила пятерых прямиком в Мунго, но ещё прихватила с собой не то какие-то древние артефакты, не то чьи-то фамильные ценности. Стоило ли их вообще здесь держать, нашли филиал Гринготтса.

— Да вы что? — изумился Роули, когда сигнала тревоги не нужно было уже перекрикивать, и все занялись излюбленной в Ближнем Кругу игрой «Отыщи Лорду крайнего».

— Ты что с ней сделал? — брызгал ему на ботинки Селвин слюной. — Куда смотрел?

— Прекрати на меня орать, или, как это говорит Долохов, будь любезен захлопнись и в мою сторону не дыши, — спокойно ответил Роули. — За охрану бункера отвечает вообще Джагсон, а я битый час бумажки заполнял при свидетелях.

Дежурные невыразимцы молчали, Селвин продолжал в панике истерить и сыпать какими-то обвинениями, даже когда подтянулись все остальные, кто был сегодня ещё на ногах. Вернулся МакНейр, возглавлявший поиски в прилежащий лесах. Безрезультатно. Очень чисто ушла. Хоть в пример своим ставь и вешай в рамочку.

— Не надо валить с больной головы на здоровую! — отмахивался Роули от очередных вопросов, на этот раз уже под положенный протокол. — Чего вам надо ещё от меня? Я с ней и так сорок минут физкультурой в камере занимался! — признался он абсолютно честно, и ни словом же не соврал.

— Теряешь форму, — съязвил Амикус Кэрроу. — Вот она от тебя и сбежала.

«Твоя так вообще повесилась», — мог бы ответить Роули, но смолчал: бумага, она, конечно, стерпит и не такое, но стоит ему лишь начать… да и как-то совсем мерзкое тогда дело вышло, поэтому он сегодня девчонку и пожалел.

Домой он вернулся затемно — и, устраивая свою голову у жены на коленях, уткнулся в них лицом и тихо пробормотал:

— Я не могу больше. И вы так тоже больше уже не можете.

И замер, с силой втягивая воздух и долго не шевелясь, отдыхая в её молчании.

Через час вещи уже были собраны, а ещё через полтора он последний раз поцеловал привставшую на носочки хрупкую беременную жену, обнял своих маленьких сына с дочкой — и отправил их вслед за матушкой и сестрой к матушкиной родне в Норвегию. Тайно, старым контрабандным путём, оставшимся ещё с той войны с Гриндевальдом.

Роули остался один в большом и опустевшем доме: побродил в темноте, подобрал позабытые на полу игрушки, разогрел последние пироги, плеснул в стакан огневиски, надеясь хоть так изгнать эту болотную муть из себя.

Уснул на диване и проснулся далеко за полдень. Суббота. Сегодня он мог отдыхать, но всего за год позабыл, как именно это делать. В восьмидесятые всё было совсем не так, может быть, он был куда моложе, а может, просто дурней. Что-то с ним случилось за четырнадцать лет мирной жизни. Эта песня в его крови звучала уже совсем иначе, и слушать её хотелось, просто глядя в огонь и устроив на коленях детей. Но бросать их в этот огонь самому, своими руками? С кем он воюет? За что воюет? С лохматыми тощими девочками? Мальчишками, что швыряют навозные бомбы в марширующего врага? Сам Роули давно уже не помнил лица настоящих врагов. Зато отчётливо помнил широко распахнутые глаза школьной целительницы, которую отправил к Мерлину случайно перетрусивший имбецил. Долохов тому выбил зубы, но зубы можно ведь и новые отрастить…

До вечера он промаялся в одиночестве, то выходя на крыльцо, то просто сидя на кухне, и тишина, нарушаемая лишь скрипами и вздохами дома, душила его, как та мордредова трясина, и он включил колдорадио.

Снова давали праздничную речь Повелителя в честь годовщины взятия Министерства, которую Роули выучил, кажется, уже наизусть. Потом по радио выступал «мистер Империо» — Пий Тикнесс — и отчитывался об успехах борьбы с сидевшим уже в печёнках сопротивлением. Сколько бы их не давили, они все ползли и ползли, сражаясь за каждый дом, за каждого человека. За что сражался сам Роули, он уже давно позабыл.

— И эта война не закончится до тех пор, пока мы не сломаем этим флоббер-червям хребет! — прохрипело радио, и Роули зашёлся в пугающем смехе. Он смеялся и смеялся, утирая слёзы из покрасневших глаз. Хребет! У флобер-червя! Морганина щель, да кто пишет ему эти тексты!

Эта война не закончится никогда. Глаза той девчонки сказали ему даже больше: они не уйдут, и они не отступят. Те, кто не лягут в землю, с каждым годом будут становиться отчаяннее и злее, такими как он. Пока по лесам бегал неуловимый Поттер, им всем было за кем идти. А ему самому было? Нет, закончить это всё можно было лишь одним способом и пророчество было уже давно не секретом. Останется лишь один, верно?

Роули внимательно осмотрел оружие, висящее на стене, и, кровь снова зашумела в ушах прибоем и застучала барабаном в висках. Он касался десятков клинков или рукоятей, и в итоге снял прадедов боевой топор: не слишком здоровый — секирой пусть машет МакНейр — зато как он лежал в руке!

Он проверил остроту лезвия, несколько раз на пробу покрутил кистью, набросил мантию с капюшоном и вышел в вечерний сумрак.

…В саду Малфой-мэнора царило радостное волнение. Да, Лорду было что доложить, после того, какой удар был нанесён нынче утром сопротивлению: говорили, что Поттер был ранен, а даст Мерлин, так и убит. Все было замечательно, не считая того неприятного инцидента в бункере, о котором никто не решался Повелителю сообщить, пока не будут получены хоть какие-то свежие новости. Да и не все пока собрались. Сам Лорд беседовал с Селвином практически у фонтана, и никто как-то даже не обратил внимания на шагнувшего к ним из темноты Роули.

Никто даже не понял сперва, что именно происходит. Он вроде уже склонялся в поклоне, а в следующее мгновение гравий взметнулся из-под его ног, а потом вдруг раздался хруст. Если бы он достал волшебную палочку, у Повелителя были бы ещё шансы, но он просто рванулся с места и раскроил яйцеподобный лысый череп боевым топором.

Тюк.

Почему-то от первого удара крови почти не было, и тогда он ударил второй раз. А потом и третий. И ещё…

Несколько секунд собравшиеся — только Ближний Круг, только лучшие, те, кому Лорд, если это слово вообще было применимо к нему, доверял — окаменев, смотрели, как взлетает и опускается топор, и как летят от превращающегося в месиво черепа брызги крови, ошмётки мозга и чего-то ещё. Наверное, это были осколки кости, но точно никто в тот момент не мог сказать.

А потом все разом пришли в движение — словно их расколдовали — и сорвались с мест. Пронзительно закричали павлины, Селвина вывернуло в фонтан. Беллатрикс рванулась к Роули в бессмысленной опасной ярости, но её супруг и деверь перехватили её, и между ними завязалась яростная возня. Нагини, мирно дремавшая в траве у фонтана, взвилась, и её длинные и острые наполненные и ядом зубы вонзились Роули прямо в бедро — но он этого словно и не почувствовал, просто продолжил на удивление мерно заносить и обрушивать на уже остывающий труп топор, пока, обессилев от яда, не упал сверху на тело Лорда. МакНейр метнулся вслед за змеёй и, вытащив из-за голенища нож, разжал зубы рептилии и оттащил от добычи, а Долохов добил её вырванным из сведённых рук Роули окровавленным топором, сперва отрубив хвост, а затем уже голову. Малфой, отодвинув за спину побледневшую от шока жену, с брезгливым выражением на таком же бледном, как полотно, лице поджарил конвульсивно бьющиеся куски змеиного тела Инсендио. Мальсибер с Эйвери безуспешно пытались перевернуть Роули, пока Снейп не рявкнул на них, перенеся пострадавшего одним движением на траву, и не принялся колдовать над ранами на его бедре.

Таким Торфинна Роули они не видели никогда.

Ни единого раза. Даже в рейдах. Пусть за глаза и звали его «Берсерк»

Лицо всё в крови, зубы ощерены, и глаза — глаза словно бы не его. Белые и пустые.

— Да посветите мне! — прорычал, Снейп, и вокруг засветился десяток Люмосов.

— Жить буду? — прохрипел вдруг его пациент.

— Вот что охромеешь, это я могу сказать точно, — бросил, не глядя, Снейп, но уверенности на его лице не было, а кровь продолжала толчками вытекать из разорванного бедра.

— Ты вообще что вдруг? — спросил Малфой, загораживая от Роули не слишком обнадёживающую картину.

— Устал, — Роули попытался пожать плечами, но вышло с трудом. Нога ныла и дёргала и хотелось пить. — До печёнок устал. Достало уже это гнилое болото, вас неужели нет? — спросил он скорей удивлённо.

— Просто устал? — аккуратно уточнил Долохов, давая ему попить.

— Нет, ну мы как-то все выдохлись и… устали, — Малфой, придержал его голову, наблюдая как судорожно дёргается кадык.

— Но вот так просто подойти — и… — с уважением покачал головой МакНейр.

— Да вот… накатило… — Роули попытался выдавить из себя улыбку, но лицо МакНейра расплывалось в глазах. — Сам знаешь, как это бывает на севере, не то, что у вас на юге.

— Накатило! — хохотнул тот, зная, что его смех никого не обманет. — Бешеные вы все там на своих островах.

— Ну, это же Роули! — заметил от стола с закусками Трэверс, так и простоявший все время там.

Все нервно, но, в то же время, с облегчением рассмеялись.

— Торфинн, а... а что это за топор? — спросил Эйвери, разгадывая окрасившиеся кровью руны на топорище, и вкладывая его Роули в ледяную ладонь.

— Ну предки ещё привезли, всегда у нас был... Висел в коридоре, — слегка оживился Роули, сжимая пальцы. Поговорить об оружии он всегда любил.

— Это «Пожиратель душ» из Хельхейма, — сказал Эйвери. Руки у него дрожали. — Я его только в книжке видел... Мерлин, он что, действительно настоящий?!

— То есть как дары смерти у детей отбирать — так у всех всё нормально, а как у нас в коридоре топор, так сразу ненастоящий! — Роули улыбнулся окровавленными губами и хрипло закашлялся.

— А откуда у вас этот топор? — продолжал расспросы Эйвери, надеясь, что никто не заметит сейчас его слёз.

— Ну... есть у нас семейная байка, — отозвался охотно Роули, несмотря на то, как трудно было ему сейчас говорить. — Как кто-то из предков умудрился… кхм... поладить с Хель, ну, через семь дней и семь ночей она предку топорик и подарила...

— Поладить... так это сейчас называется? — иронично осведомился Малфой, под общий смех промакивая со лба умирающего испарину, и оттирая кровь.

— Ой, но как же, — искренне удивился Эйвери, — у неё же одна половина лица была красной, как обваренная бескожая плоть, а другая — иссиня-чёрной.

— Маркус, я, возможно, тебя удивлю, но мордашка в даме — не главное... — голос Роули совсем ослаб.

Вокруг откровенно ржали, и только Снейп ругался в полголоса, не обращая внимания ни на кого.

— Тем более под креплёную медовуху, — хохотнул Долохов, и снова приложил к губам Роули стакан с водой.

Роули молча пил, и все в ожиданье молчали.

— А чего теперь делать-то будем? — подал неожиданно голос Гойл — все разом на него посмотрели, и он замолк.

— Я — уже ничего, — прохрипел Роули. — Я что, самый умный что ли… Но я бы его, наверное, закопал, — он скосил глаза к мраморному фонтану, у которого беспомощно разбросал руки безобразный труп.

— Да не с Лордом, а с Волшебной Британией, герой! — тихо сказал Малфой, уступая место своей жене.

— Да делайте что хотите, — выдохнул Роули, безмятежно улыбаясь пришедшей за ним валькирии. — А я теперь буду спать.

Его сознание уплывало, ноги он почти не чувствовал, руки с трудом ощущал, но ему уже не было больно, и всё, чего хотелось по-настоящему — крепко и без сновидений заснуть и проснуться в каком-то другом, нормальном мире, где такого, как он, героем не назовут никогда.