Методика Защиты (гет)

Лев свирепый, лев голодный,

Ты сродни опасной мгле,

Бродишь, Богу неугодный,

По встревоженной земле.

Н. С. Гумилёв, «Дня и ночи перемены»

Спустя пару дней Росаура снова поднялась спозаранку, чтобы успеть сполна подготовиться к совершенно неожиданной и не слишком уж значительной встрече. Баловство, попытка сбросить напряжение последних дней. Накануне она приманила глянцевый маггловский журнал и теперь пыталась заколдовать старую мантию под последний писк моды. В шкафу-то моль лакомилась несколькими маггловскими нарядами, но на дворе цвел и благоухал 1981-ый год, повенчавший принца Чарльза и прекрасную Диану, и в Росауре проснулось какое-то глупое девчачье желание помодничать, что, право, не требует извинений, когда тебе двадцать лет.

А когда она думала, перед кем будет щеголять, бока ломило от смеха, а на кончиках пальцев кололась задорная магия.

Как-то вышло, что один едва знакомый мракоборец вёл её в Тейт.

Она чуть не забыла об этой встрече: после той аудиенции у Крауча вообще всё перевернулось с ног на голову, она сбила режим, по ночам штудируя учебники, а в Министерстве стала непозволительно рассеянной, расслабившись, что дорабатывает последнюю неделю. А уж после поездки в Хогвартс и встречи с Дамблдором… Росаура всем сердцем жила в стенах родной школы. Но вчера, когда она уже застёгивала портфель, на стол спланировал самолётик из обрывка тёмной бумаги.

«Завтра в час».

Потому-то в нынешнее утро она так торопилась. Платье всё никак не желало обзавестись модными укрупнёнными рукавами: вместо того, чтобы увеличиться в плечах, манжеты уже подметали пол. А вот причёски, которые предлагал журнал, были из серии «у меня под носом взорвался котёл» или же короткие стрижки в стиле Дианы, и Росаура, мучаясь с платьем, до сих пор не придумала, что сделать со своими тяжёлыми длинными волосами, что по утрам окутывали её золотым покровом до самых пят, и потому выскочила из дома, толком не успев позавтракать, в итоге наколдовав себе скромную ракушку. Она надеялась, что так выглядит хоть немного постарше.

Мама бы одобрила всё, кроме того, ради кого Росаура так суетилась.

Ради Тейта, решительно возразила бы Росаура. Исключительно ради Тейта.

…В тот же день, когда Крауч сделал её участницей своего проекта, ей на стол в первый раз прилетела служебная записка на обрывке тёмной бумаги, написанная незнакомым острым почерком.

«Мисс Вэйл, книги по защитным заклинаниям вы можете забрать в штаб-квартире мракоборцев сегодня до обеда.

Р. С.»

«До обеда» было трижды подчёркнуто, Росаура поморщилась, живо представив, как выплёскивал автор этой сухой записки своё раздражение в эти три жирные черты, которые так и кричали: «Я ценю своё время!»

До обеда оставалось полчаса. Росауре совсем не хотелось подрываться из-за того, что кому-то невтерпёж разделаться с лишними обязательствами, тем более она ещё не успела ознакомиться с бумагами, которые выдал ей Крауч: он строго наказал вскрыть их только дома (опасался соглядатаев). И всё-таки она зачаровала записку в самолётик, приказала ему лететь помедленнее и последовала за ним — он возвращался к хозяину.

У магов никогда не было регулярной армии, лишь горстка высококлассных колдунов, специалистов по борьбе с тёмными силами. Элитное подразделение правоохранительных органов носило название, пришедшее из глубины веков с именем рыцарского ордена, некогда взявшего на себя долг защищать волшебников и простецов от темных проявлений вездесущей магии, которую и сами чародеи понимали в разы меньше, чем боялись. Звались эти бесстрашные колдуны мракоборцами и, расследуя преступления, выезжая на срочные вызовы, усмиряя вурдалаков и обезвреживая страшные проклятия, оправдывали свое гордое именование ревностной службой, а зачастую и кровью. В былое время пополнить их ряды мечтал каждый второй мальчишка, а они проводили жесточайший отбор: сопляков и идеалистов там не жаловали, — но последние годы всё поменялось. Теперь, когда опасность уже не гнездилась романтично в пещере дракона, а вышла на улицы в чёрных балахонах сектантов, чтобы жечь, резать и взрывать, желающих нести ответственность за охрану порядка (или его иллюзии) резко поубавилось, однако о плачевности положения говорило то, что брать стали вчерашних выпускников. Росауру, которая блестяще сдала экзамены, приглашали, причём весьма настойчиво, но она убежала как от огня, хотя в то время более стремительный карьерный взлёт сложно было бы устроить. Трёхмесячные курсы вместо трёхгодичных — и именной жетон в нагрудном кармане. В трёх случаях из четырех это означало смертный приговор.

Когда противостояние с террористами перешло в открытую, непримиримую фазу, из полицейских и детективов мракоборцам пришлось сделаться солдатами, хоть не все из них были к этому готовы. И не все того хотели. Оказалось, что некоторые из них давно уже были идейными сторонниками Того-Кого-Нельзя-Называть, состояли в секте, и когда дело приняло крутой оборот, первые жестокие стычки и громкие дуэли случились именно между мракоборцами.

Довольно быстро стало ясно, что мракоборцы плохо представляют, как противодействовать организованным, планомерным террористическим атакам, которые выливались в короткие, но беспрецедентно жестокие схватки с экстремистами. Мракоборцы никогда с таким не сталкивались, их никогда этому не учили. Но, стоит сказать, большинство из них повели себя достойно. Они быстро погибали, но погибали в бою. Впрочем, едва ли можно было назвать эти столкновения боем честным: террористы не гнушались подлости и коварства, редко выходили сражаться лицом к лицу, а больше расставляли ловушки, готовили засады, нападали из-за угла или вовсе исчезали с места преступления, оставляя в подарок прибывшим на вызов мракоборцам ещё пару взрывов и лютое проклятие. Года четыре назад, после зверского убийства шефа мракоборцев, за осиротевший отдел взялся Аластор Грюм по прозвищу Грозный Глаз — за жуткий протез под косматой бровью. Изрезанный шрамами, точно его рвала на куски свора бешеных собак, он держал своих подчинённых в ежовых рукавицах, но железной дисциплиной и жесточайшими требованиями добивался эффективности, а ещё — какой-никакой живучести. За пару лет мракоборцы выучились никому не доверять, спать по три часа в сутки, без колебаний отправляться в гущу схватки, но не геройствовать, а просто хорошо делать свою работу и не растрачиваться на дежурные разговоры.

На мракоборцев смотрели с опаской или уважением. Но никто и не подумал бы завидовать им.

Когда Росаура приблизилась к штаб-квартире мракоборцев, на двери висел портрет погибшего сотрудника. Свежий, заметила Росаура. Но рассмотреть толком не успела — дверь распахнулась, к ней вышел колдун в чёрной мантии, напоминавшую военную шинель. В руке он держал палочку, что было нарушением всякого этикета, но Росаура поостереглась бы попенять ему на это. Всё-таки, он был мракоборец. В следующую секунду она почувствовала до дрожи, что это значит — всё потому, что он окинул её взглядом. Столько настороженности, подозрительности и суровой готовности в любой момент наслать проклятье в одном только взгляде — и это чуть не сбило Росауру с ног.

— Заходите, — сказал мракоборец и быстро ступил обратно за порог.

В Росауре всё же шевельнулось любопытство, когда она вошла следом, но не увидела ничего, что могло бы стать декорациями к маггловскому фильму про бункер с военным советом. Вышло странно — как будто они и вправду оказались в узкой тёмной прихожей большой квартиры, и ничего, кроме пыльного зеркала, в котором мелькали смутные тени, и покосившейся вешалки, там не было. Под потолком мигал сгусток тёмно-жёлтого света. Дверь захлопнулась сама собой. Росаура ахнула — изнутри дверь была прозрачной, но не как стекло, а как линза, через которую был виден не только коридор, но почти весь второй уровень Министерства.

Тут Росаура спохватилась, что мракоборец молчит и продолжает изучать её своим хищным взглядом, она чувствовала это кожей. С него станется устроить ей досмотр без всяких церемоний. После того, как Крауч протаранил ей мозг, до сих пор болела голова, и, вздохнув поглубже, Росаура выстроила в сознании щит и подняла взгляд.

Глаза напротив были небольшие, сощуренные, уже в сеточке ранних морщин, пронзительно жёлтые, и впрямь как у хищника. А вкупе с гривой светлых волос сходство со львом выходило знатное.

И Росаура не сдержалась:

— А хвост с кисточкой?

Мракоборец вскинул брови. Не может быть, чтобы про это сходство никто раньше не шутил, наоборот, Росаура готова была держать пари, что какое-нибудь прозвище прицепилось к нему ещё со школы, и, по-хорошему, она повела себя бестактно, но её так нервировала вся эта мрачная, жёсткая атмосфера, что ей пришлось защищаться, пусть и смехом — а что, боггарта же отгоняет…

А ещё Росаура не ожидала, что замешательство мракоборца так её развеселит, и она расплывётся улыбкой до ушей.

— Мда, — отозвался мракоборец, — запамятовал, что остроты относятся к вербальной магии. Первый курс, второй семестр?

— А вы не острите, вы перчите, — ухмыльнулась Росаура.

Мракоборец вновь одарил её сумрачным взглядом и кисло сказал:

— Книги. Вернуть в сохранности.

Резким вмахом палочки он переместил несколько внушительных томов поближе. В полёте с них сыпалась пыль. У Росауры разгорелись глаза, руки сами собой потянулись к гримуарам.

— Стоять! — воскликнул мракоборец и перехватил её руку. Он казался весьма рассерженым, а хватка его была поистине звериной. — Нельзя без перчаток. А ту, которая в зелёной бархатной обложке, нельзя открывать без специальных наушников. Вы что, совсем ничего не знаете?

Росаура опешила.

— Мистер Крауч только-только вручил мне бумаги, я ещё не успела…

— А вы всегда читаете инструкцию вместо того, чтобы головой подумать? Постоянная бдительность!

Росауру будто кнутом хлестнули, так жёстко, злобно сорвались эти осуждающие слова. Она втянула воздух, больше всего на свете боясь расплакаться, и спросила, лишь бы сохранить лицо:

— Зачем наушники?

— Книга про оборотней, вопит хуже мандрагоры, — сказал мракоборец без единой эмоции, а Росаура огрызнулась:

— Да вам не привыкать.

Ей показалось, что на миг по лицу мракоборца мелькнула тень досады — на самого себя.

— Прошу вас упаковать эти книги так, чтобы мне не грозило членовредительство, — добавила Росаура, стараясь звучать холодно. — Они нужны мне для работы.

— Мозги вам тоже когда-нибудь пригодятся.

— У вас их шибко много, поделитесь?

Мракоборец нахмурился, Росаура насупилась, оба открыли рты, но тут Росауру что-то толкнуло в спину, отчего она чуть не грохнулась на стопку злосчастных книг, которая так и висела меж ними в воздухе, а мракоборец выругался.

Оказывается, Росаура загородила собой дверь, и перед ней уже извинялись за беспокойство.

В прихожую протиснулся невысокий колдун с копной тёмных кудрей в чёрной мантии мракоборца, но как же она не шла ему! Точно он залез в неё ради маскарада, ведь его курносое, добродушное лицо с удивительно розовыми щеками никак не могло быть лицом человека, который каждый день за руку здоровается со смертью.

— Привет, — улыбнулся Росауре новоприбывший. — Извините, тут у нас всегда теснота. Грозный Глаз убеждён, что если к нам ввалятся Пожиратели, то в этом тамбуре их удобно будет оглушать по одному.

Росаура прыснула. Да ведь он совсем ещё молод, и тридцати не будет! Колдун тем временем заглянул Росауре за плечо и увидел её хмурого собеседника:

— О, привет, Скримджер.

— Привет, Лонгботтом, — сдержанно ответил Скримджер.

— А чего вы тут ютитесь, — удивился этот удивительно розовощёкий Лонгботтом, — слушайте, айда на кухню, жена мне с собой такое зелье сварила, закачаешься…

— Мисс Вэйл уже уходит.

— Спасибо, что представили нас друг другу, — не сдержалась Росаура.

Скримджер и бровью не повёл. Лонгботтом протянул ей руку:

— Да, конечно! Фрэнк.

— Росаура, — рука Лонгботтома оказалась такой, какой и должна была быть: мягкой и тёплой, как свежий хлеб. — Но это я вас благодарила, без вас я бы и не узнала, что вашего библиотекаря зовут мистер Скри... Скринж... Скримджу...

— Даже не пытайтесь! — расхохотался Фрэнк. — Это старинное северное ругательство, которым устрашают врагов перед атакой (помимо задранных килтов, конечно). А про библиотекаря вы лиху дали, конечно, — Фрэнк разве что слезы не убирал, на что Росаура и рассчитывала. — С повышением, старина!.. Ну-ну!..

И, подмигнув Росауре, хлопнув по плечу совсем скисшего Скримджера, Фрэнк Лонгботтом протиснулся меж ними и прошёл сквозь облупленную стену.

Миг Росаура и Скримджер не глядели друг на друга, и Росауре всё окончательно надоело:

— Да, я ведь уже ушла. Буду ждать вашей посылки, мистер Скримджер, книги и мозги, вы запомнили? И перчатки из драконовой кожи. Боюсь, ваш ум слишком едкий, чтобы я рискнула коснуться его без должной защиты.

Она повернулась, чтобы открыть дверь, но та, конечно же, не поддалась.

— Ну, бросьте, — устало сказал Скримджер. — С кем вы шутите.

— Я не шучу. Я вас вербально атакую.

Удивительно, но эти вымученные шпильки и впрямь его обезоруживали. Росаура осознавала, что заигрывается, причём знатно, ведь перед ней человек, который, наверное, давным-давно разучился шутить, человек, которому чёрная мантия была к лицу потому, что лицо его было… ещё молодое, но уже иссушенное, тревожное, едва ли не злое.

Она уже хотела извиниться, как он сказал:

— Все бы атаки были такие.

И Росауре даже стало чуть стыдно.

Но, невероятно, он тоже устыдился — как оказалось ближе к концу рабочего дня, когда на стол к Росауре прилетела записка на уже знакомой тёмной бумаге.

«Слышал, вы увлекаетесь живописью. Время найти сложно, но следующий четверг у меня свободен. Могу я рассчитывать на ваше участие?

Р.С.»

Разумеется, никаких извинений. Что для воспитанного человека резкость и грубость, то для мракоборца — рабочий тон. Но что-то остановило Росауру от крошечного поджигающего заклятия на рабочем столе. Она поглядела на угловатую подпись.

Неудивительно, что он сокращал до одной буквы свою дикую фамилию... Да и имя, как у всякого чистокровного волшебника, у него было на латинский манер, от чего Росауру всегда скука брала. Она-то была благодарна отцу за необычный выбор и любила своё имя, которое чистокровных снобов вводило в ступор: за ним скрывалась история, которой они не могли знать.

Росаура мотнула головой и еще раз перечитала записку.

«Слышал». Может, он и составлял на неё досье для Крауча. Она-то в обеденный перерыв «услышала», что Руфус Скримджер был тот ещё карьерист. Впрочем, у кого хватило мозгов заподозрить мракоборцев в излишней амбициозности! Все они были смертники. Вот он и не растрачивался на церемонии, ценил своё время, сразу с места в карьер. Быть может, потому и карьерист, хихикнула Росаура. Однако во всей записке чувствовался налёт галантности: всё-таки, он принял во внимание её вкусы, которые в скобках обозначились как «высокие», и даже предоставлял ей право выбора.

«Пожалуй, я смогу взять отгул, если вы обещаете мне долгую прогулку. А начнём с Тейта».

В задумчивости она дважды обвела букву «Т», улыбнулась сама себе и запульнула бумажный самолётик по коридору. Он изящно вышел из пике и неспешно направился в сторону штаб-квартиры мракоборцев.

Когда она уже перестанет так быстро попадаться на крючок? Какой толк строить из себя недотрогу, когда достаточно мало-мальски оригинального приглашения, чтобы она тут же безоговорочно согласилась, даже не поломавшись пары часов?

И вот, спустя неделю, когда она уже всеми мыслями умчалась в Хогвартс, тот едва знакомый мракоборец напомнил о себе. Кратко, пунктуально, решительно.

«Завтра в час».

Да кто вообще был этот Скримджер? Конечно, ни разу не «библиотекарь» — оперативник высокого звания с весьма внушительным послужным списком и стажем. Весной, кажется, его награждали за успешную операцию. Говорили о бесстрашии. Хвалили бесстрастие. Шептались о безжалостности. Но кто сейчас мог похвастаться сердечностью? И потом, мракоборцы хотя бы вызывали уважение. Даже трепет. Это вам не шебутной Билли Дэвис из Департамента магических игр и спорта. Мракоборцы — люди серьёзные, они не станут растрачиваться на пустяки.

Конечно, от осознания, что тебя оценили как «не пустяк», удовольствие выходило сомнительное, но…

Ради Тейта же!

Это была проверка, которая отсеивала трусов и снобов — Росаура назначала свидания в маггловских местечках: бар, рок-клуб, кино или театр, да просто прогулка по маггловским кварталам, а ещё забавнее — прокатиться в метро. Один зельевар чуть не трансгрессировал на виду у сотни магглов, когда толпа потеснила его к эскалатору. Конечно, это было очень рискованно, выходить к магглам, тем более в места, где гудел по проводам ток, ведь это значило, что нужно было наложить на себя ограничивающие чары, не позволяющие волшебству соприкоснуться с электричеством, и рядовой колдун оказывался беспомощнее малого ребенка, но Росауре казалось, что оно того стоит, хоть бы спесь сбить со всяких снобов, которые мнят себя Мерлином, а на деле… Признаться, в случае этого мракоборца Росаура ожидала несогласия — ведь мракоборцы спали с волшебными палочками в зубах, постоянно настороже, им, верно, выйти из штаба, заглушив своё волшебство, всё равно что руку себе отрезать, — и не слишком уж расстроилась бы, ответь Скримджер отказом. Ей не понравился этот человек, но когда-то с Линдой они дали глупое девчачье обещание ходить на свидание, если уж позвали, «чтобы не помереть старыми девами». Не сказать, что правило работало на результат, но толика веселья и даже куража в этом была, так почему бы не развеяться и не позабавиться, глядя, как этот угрюмый мракоборец проникается импрессионистами. Испариться по щелчку пальцев она всегда успеет, если придётся скучать.

Однако Скримджер воспринял её предложение совершенно спокойно. Разве что отвечал чуть дольше — вероятно, узнавал, что такое этот маггловский Тейт.

Ох, что такое этот Тейт!..

Росаура бывала в Лондонской галерее искусств бесчисленное множество раз с отцом, каждый раз , когда он брал ее с собой в Лондон, столько же — одна, когда сдала экзамен на перемещение и смогла очутиться в столице в мгновение ока. Пару раз приводила туда подруг, но, например, Нарцисса слишком паниковала при большом скоплении магглов, а та же Линда оказалась совершенно равнодушна к живописи. Росаура не знала, что из этого расстроило её больше.

Как бы она ни убеждала себя, что ей всё равно, как относится к живописи и к магглам этот Скримджер, но, подымаясь к белым колоннам Тейта, Росаура испытывала жестокое волнение, как всегда бывает, когда выносишь на суд другому человеку что-то, что для тебя драгоценней миллиона золотых галеонов.

Скримджер уже был там. Разумеется, он не первый раз выходил к магглам и держался непринуждённо, но Росаура знала, что в рукаве он держит палочку. Зоркие глаза шныряют туда-сюда, будто высматривают добычу в зарослях тростника.

Недаром Паскаль сказал, что человек — лишь мыслящий тростник…

Ещё Росаура знала, что он заметил её гораздо раньше, чем она его. И успел выкинуть окурок, хотя характерный запах выдал, что курит он заядло, причём редкостную дрянь. Но Росаура больше думала о том, что рукава платья получились всё-таки слишком нелепыми даже для нынешней моды. Впрочем, она давно приучила себя, что уверенность даёт сто очков вперёд самому изысканному наряду, а потому решительно поздоровалась первой.

Скримджер ответил на редкость миролюбиво. При свете дня, в маггловской одежде, он вообще не казался таким уж суровым. Летний плащ несколько старомоден (этим всегда грешили чистокровные, которые выбивали себе «Превосходно» по Маггловедению), галстук повязан аккуратно, густые жёсткие волосы старательно приглажены, — он явно стремился к максимальной обыденности своего облика (в 80е пышная грива волос была обыкновенным явлением даже на самом деловом человеке), и ему бы почти удалось, если бы не магия, которую невозможно было погасить в хищных жёлтых глазах.

Нельзя сказать, что Скримджер оказался совсем равнодушен к живописи. Но когда Росаура подходила к «Утеснику» Милле, она на губах чувствовала запах рассветной росы. А Скримджер всё шнырял глазами влево-вправо, вверх-вниз, и, предусматривая опасность, он не мог усмотреть главного: красоты.

Поначалу Росаура что-то рассказывала, комментировала, но вскоре заметила, что Скримджер кивает скорее из вежливости. Да, при свете дня, на людях, он оказался весьма учтив — то есть, хотя бы придерживал дверь и шёл на полшага позади.

— На самом деле, — сказала Росаура, — совсем необязательно что-то знать об искусстве. Надо просто… чувствовать его. Я могу вам пересказать биографии художников и указать на крошечные детали, которые раскрывают сюжет картины, но если вы сердцем увидите эту картину, то больше ничего и не нужно, никаких слов.

Скримджер промолчал, и Росаура перестала что-либо говорить. В конце концов, она всегда лишалась дара речи, когда лицезрела очертания вечности.

Пару раз она одёргивала себя, чтобы не делать поспешных суждений. Разве сама она не бывала замкнутым наблюдателем? Может быть, Скримджер и чувствовал, просто на свой манер. Ведь он задерживался перед некоторыми картинами. Особенно его заворожил «Конец света» Джона Мартина.

— Кто же так гневается? — спросил Скримджер негромко.

Он переводил задумчивый взгляд с полотна на табличку с подписью. Второе название картины было «Великий день Его гнева». Росаура не была уверена, что вопрос требует ответа, но решила сказать:

— Бог.

— Так они называют магию.

Это уже точно не был вопрос, но Росаура всё равно сказала:

— Не совсем. Так они называют Того, Кто сотворил магию.

Скримджер задержал на Росауре долгий взгляд. Ей нечем было гордиться: она лишь повторила слова отца. Но кровь бросилась ей в лицо, неумолимо.

И Росаура повела его к «Офелии». Перед нею у Росауры всегда перехватывало дыхание. Но Скримджер недолго смотрел на картину. Зачем-то он спросил об очевидном:

— Что с ней случилось?

— Она сошла с ума от любви и утопилась.

Ей казалось, что в её словах отзывается вечное и великое.

А он покачал головой.

— Мёртвые не выглядят так.

Он, конечно, знал, о чём говорит, но ей не хотелось, чтобы за ним осталась эта неприглядная, жестокая правда, и она сказала:

— Это искусство.

— В смерти нет ничего прекрасного.

— Но всё искусство — о смерти. И о любви. О любви, которая стоит смерти. О любви, которая несовместима с жизнью. Такая любовь выходит за пределы, а последний предел — это смерть. Поэтому в трагедиях все умирают от любви.

Она была вдохновлена, когда стояла перед полотном, запечатлевшим сосредоточие прекрасного, и говорила эти слова мужчине, который был ей почти не знаком, но чей взгляд испытывал её сердце. Однако он не был тронут или, быть может, думал совсем о другом.

— Грош цена такой любви, — сказал он.

Но ещё пару мгновений Руфус Скримджер смотрел на мёртвую девушку в прозрачном саване ледяных вод, и в этом вынужденном молчании Росаура разглядывала его всё как ту же картину. Густые волосы цвета темного золота отброшены с высокого, будто вырубленного из цельного камня лба; лицо его угрюмо и отмечено упрямством: тяжёлый подбородок и узкие, плотно сжатые губы, тёмные брови, чей резкий изгиб создаёт впечатление, будто они вечно нахмурены. Он не слишком высок, но держится по-военному прямо, вероятно, по юности он был очень резв, да и нынче пылкость ему не чужда, однако движения его все строго выверены, даже неспешны, но стремительны: он не позволяет себе ничего лишнего, беспечного, но дышит полной грудью, потому что знает цену каждого вздоха. Глубоко посаженные глаза глядят пристально и настороженно, и есть в них ещё что-то, страшное: они видели смерть и не раз. Росаура подумала, что грозным обликом и строгим нравом он напоминает Бетховена, человека, в чьей могучей груди рёв боли перерождался в бессмертную музыку, человека, который сказал: «Я схвачу судьбу за глотку».

Росауре стало странно и страшно рядом с ним, потому что его судьба показалась совсем другой и очень далёкой от того, что знала и понимала Росаура. Она подумала, что не выдержала бы и часа той жизни, которую ведёт он, и минуты той борьбы, которая его сотворила. Необъяснимая тревога охватила Росауру: зачем такой человек захотел смотреть на картины, зачем он позвал её с собой? И зачем она заговорила с ним о смерти и красоте, когда о первом он знает ужасающе больше, а о втором и думать давно позабыл?

Она ещё хотела прийти к своей любимой картине. Но в последний момент повернула в соседний зал. Отчего-то ей стало страшно, что когда у неё замрёт от восторга сердце, рядом будет этот человек. Вдруг он усмотрит в том опасность, а не красоту?..

Они спустились по белым ступеням, когда уже смеркалось. Росаура с удовольствием отметила, что ей удалось потерять счёт времени.

— За работой живёшь по будильнику, — пожаловалась она в шутку.

Она уже привыкла, что Скримджер не улыбается, даже сам себе.

— Иногда и десять будильников не помогают, — сказал он, и она улыбнулась шире, как бы за двоих, а он не обиделся.

— Мне даже представить страшно, как вы устаёте, — сказала она.

— Больше всего устаёшь от бездействия, — сказал он.

Только когда она отвернулась, он чуть слышно вздохнул. Этот вздох странно тронул её сердце.

Он всё ещё держался на полшага позади, но она подстроилась, и они пошли вровень.

Они обошли площадь, перешли мост. Дорога гудела, Темза шумела, чтобы продолжать разговор, надо было надрывать горло. Пешеходная дорожка сузилась, снова пришлось идти по одному. Он пошёл впереди, но то и дело оглядывался, чтобы убедиться, что она справляется.

Когда они перешли мост, Скримджер предложил Росауре локоть. Непривычно, правый. Потому что он левша, подумала Росаура, ему так сподручней выхватить палочку… если что.

Но в центре оживлённого города ей всегда очень хорошо удавалось не думать о «если что». Со стороны они были совершенно обычные (по меркам 80-х) магглы, а Росауру это никогда ни капли не унижало. И, что ей весьма нравилось, Скримджер тоже никак не настаивал на том, чтобы поскорее переместиться куда-нибудь в более привычную среду обитания.

Спустя ещё пару часов обещанной долгой прогулки (Росаура могла ходить по городу сколько угодно куда глаза глядят, если б не эти чёртовы каблуки) она сама предложила ему где-нибудь посидеть.

— Да, — согласился он, — знаю одно место. Или у вас есть предпочтения?

Он сказал это дежурно, и было ясно, что он давно определился с выбором, но не отметить его попытки быть обходительным было нельзя. Поэтому Росаура уступила.

— Я ещё на том мосту вся продрогла. Не откажусь от зелья.

— Да, хорошо бы.

Они завернули за угол, и Скримджер протянул ей руку. Это не было жестом сближения: всего лишь необходимость для парного перемещения в то место, которое один из волшебников чётко держит в голове. Такой способ был довольно опасен, но Скримджер выглядел так, будто для него в мгновение ока шагнуть за пару десятков миль да еще вытянуть на себе спутника не стоит и чиха. Его уверенность будила в Росауре азарт против здравого смысла: ведь она почти не знала его, и он мог унести её куда угодно.

— Это же не где-нибудь в Шотландии? — отшутилась она. — Мы успеем дойти пешком до закрытия? Или можно прокатиться на автобусе. Вы когда-нибудь ездили на верхней палубе?

Он понял ее опасения раньше, чем она договорила, и убрал руку в карман.

— Однажды один психопат захватил такой автобус в заложники, — сухо сказал Скримджер, кивком указав направление, куда им следовало идти. — Заколдовал водителя, приказал гнать на полном газу в пригород по встречной полосе. Мы его на мётлах преследовали.

Так-то Росаура ожидала, что мракоборец будет всю дорогу хвастать своими боевыми подвигами, однако за весь день это был первый раз, когда Скримджер распространился о своей службе, и самолюбованием здесь и не пахло. Росаура воскликнула с натужным изумлением:

— Ну ничего себе!

— Ничего выдающегося. Посреди бела дня. Много шума вышло. О маскировочных чарах и думать забыли, вот и обеспечили месяц работы бригаде стирателей памяти.

— А что автобус?

— В дерево въехал.

— А пассажиры?..

— В основном повреждения средней тяжести.

Лицо Скримджера было до того бесстрастно, что не разобрать было, осталось для него то происшествие трагедией, весёлой байкой, досадной ошибкой или очередной галочкой в месячном плане. Обескураженная, Росаура спросила:

— А какие преступник выдвинул требования? Зачем ему вообще был нужен тот автобус?

Скримджер закурил, скосил взгляд и обронил:

— До его дома трамвай не проложили.

...Она ещё не была в том пабе, куда он её привёл. Тёмный, но не захудалый, укромный, но не тесный. Если бы хоть немного добавить зелени и подвесить какие-нибудь огоньки, стало бы в разы привлекательнее, но взглянув на меню, Росаура поняла, за что это местечко ценят суровые мракоборцы: отменная кормёжка за умеренную цену.

Но у Росауры как назло отбило аппетит. Она сама не понимала, что с ней происходит, ведь из-за глупого платья она успела только яблоко надкусить рано утром. Скримджер что-то ей посоветовал, она отказалась, тогда он взял ей наваристое зелье, а себе плотный обед. Естественность, с которой Скримджер держался, подкупала. Он вёл себя как человек, который приучился рассчитывать силы и ценить возможность хорошего отдыха.

Зелье оказалось весьма приятным. Росаура поблагодарила Скримджера. Поглядела в мутное окно, и на ум пришёл десяток подобных ситуаций, когда время клонится к вечеру, в ногах усталость от неудобных, но крайне изящных каблуков, в голове обрывки приятных, даже порой волнующих впечатлений за прошедший день, а напротив неё сидит тот, с кем она этот день провела, и… там уж начинались вариации, но сводилось всё к тому, что надо расставить точки над «и», а там изящно уйти в закат. В конце концов, с Руфусом Скримджером они даже не перешли на «ты».

— Я скоро уеду в Хогвартс.

К чести Скримджера, в отличие от многих, он сосредоточено смотрел не на неё, а в тарелку.

— Я знаю.

— Вот как.

Скримджер пожевал складку у рта.

— Вы стали частью большого проекта. Очень неожиданно.

— Вот как, — повторила Росаура с вызовом. Скримджер отложил вилку и внимательно посмотрел на Росауру.

— Это должен был быть я, — и всё-таки в его голосе проскользнула досада.

Росаура отвела взгляд. Её укололо не осознание, насколько неопытна и слаба она по сравнению с бывалым мракоборцем, и каким опрометчивым выглядит решение Крауча отправить в Хогвартс именно её, но подозрение, что весь сегодняшний день сложился так только потому, что Скримджеру стало любопытно, кем же его заменили.

— Всегда мечтали стать учителем? — съязвила Росаура.

— А вы действительно ничего не понимаете?

Росаура поглядела на него со всем холодом, на который была способна:

— Крауч сказал, других вариантов нет. Дамблдор принял меня на должность.

— Дамблдор! — резко сказал Скримджер. — Старик подпортил нам крови. Его гуманизм сейчас совершенно ни к чему. Не спустя семь лет войны. Не после всех потерь, которые мы несём каждый день!

Сколько в его голосе жило гнева и боли! И ведь он тоже называл то, что происходило, этим страшным словом, «война», и был совершенно серьёзен.

— Хогвартс — не островок спокойствия. Дети могут быть неопытными, но это не значит, что они ангелы. Мы теряем лучших людей, с ног сбиваемся, разыскивая приспешников Сами-Знаете-Кого, а тем временем их отпрыски под крылышком Дамблдора совершенствуются в магии. Среди Пожирателей достаточно молодёжи, ваши ровесники, вчерашние студенты. Что, скажете, Директор снял недостаточно баллов с их факультета, когда они отрабатывали тёмные проклятия на младшекурсниках?

Сердце Росауры будто сжала ледяная рука.

…Ваши ровесники…

Слишком усердно она пыталась об этом не думать, забыть тех, с кем три года назад сидела за одной партой, а потом… старалась убедить себя, что просто потеряла их из виду, что судьба их развела, и нечего тут сокрушаться. Но это было сложно, когда на столе Бартемиуса Крауча лежали смертные приговоры, и в них были вписаны имена её вчерашних однокашников.

Скримджер же бесжалостно продолжал:

— Мы не знаем, кто завербован, кто под проклятием и выполняет чужую волю вслепую, а кто вовсе заклеймён.

Клейма на левое предплечье в виде черепа, обвитого змеёй, удостаивались самые рьяные и жестокие сектанты, вхожие в ближайший круг к главарю. Принять метку было для них честью, которой они добивались, совершая ритуальное убийство — и чем изощрённее оно было, тем большую преданность делу и вожаку они выказывали. Метку нельзя было скрыть чарами, только длинным рукавом, и она являлась безоговорочным доказательством вины, вот только Крауч не сумел пока издать закона, который позволял бы сотрудникам спецслужб буквально хватать за руку любое подозрительное лицо — требовались неопровержимые доказательства причастности к террористической деятельности, а истинные носители метки хорошо заботились о своей репутации в обществе: попробуй хоть пальцем тронь.

— Вы полагаете, — говорил Скримджер Росауре, — в Хогвартсе запрет не только на перемещения, но и на моральное вырождение? Нечисто сейчас везде, особенно там, где боятся лишний раз ворошить улей. Крауч разработал проект, по которому учебный процесс в Хогвартсе должен быть кардинально перестроен. Давно пора! Дамблдор, разумеется, наложил вето. Но даже ему пришлось пойти на уступку. Он не может не понимать, что студенты в опасности, быть может, ещё большей, чем мы здесь. Это всегда слишком опасно, когда люди, которые не могут друг другу доверять и плохо умеют себя контролировать, заперты в одном месте.

— Мистер Крауч проинструктировал меня, — Росауре пришлось повысить голос, чтобы Скримджер не вздумал её сразу же перебить. — Я знаю, что положение опасное. Я хочу защитить детей.

Скримджер открыл было рот, но потом поглядел на неё как-то искоса, и Росаура почувствовала, что заливается краской. В его-то глазах она сама — ребёнок, пусть он всё ещё говорил ей «вы» (хотя в его случае это не было данью вежливости, а тоном официального протокола). Да и в глазах Дамблдора, нет разве? А Крауч… он ведь тоже всё понимает. На что он-то ставит? На их особую договорённость, не прописанную ни в одном документе, но впечатанную в мозг тяжёлым взглядом чёрных глаз?..

Но раз Скримджер был изначальным кандидатом, он прекрасно знает, что это за договорённость. А скорее всего, он знает гораздо больше, чем Крауч ей открыл, и всё, что ему остаётся, — это потешаться над её неведением и кусать локти.

В игре, где Скримджер был бы крупной фигурой, Росаура оказалась пешкой.

— Даже детей террористов защищать хотите? — чуть погодя спросил Скримджер негромко.

Росаура могла бы пожать плечами, но Скримджер глядел на неё на редкость пристально. В его жёлтых глазах не было враждебности, скорее любопытство. Росаура ощутила себя на экзамене.

— Если скажу, что да, вы скажете, что я изменница? Или что я дура и совсем ничего не понимаю? — бросила она зло.

— Скажу, что вы слишком много думаете об искусстве на войне, — Скримджер скомкал салфетку, и теперь вежливое обращение звучало откровенной издёвкой. — Это, может, красиво. Но сейчас совершенно неуместно.

— Ах, «когда говорят пушки, музы молчат», мистер Скримджер? Нет, — решительно ответила Росаура. — Когда, как не сейчас, этому самое место! Я думаю, способность видеть красоту и отличает нас от Волдеморта!

— Молчи!..

Глаза Скримджера расширились. Он вмиг преобразился, поднялся из-за стола с палочкой наготове. Росаура нахмуриться не успела, как он дал ей предостерегающий знак.

— Туда, через заднюю дверь. Ничего не говорите. Скорее.

— Руфус, что…

Он схватил её за локоть, очень больно схватил, и повёл к неприметной лесенке, которая вела будто в погреб, а сам сделал знак бармену, приложил палочку к горлу, и его чёткий резкий голос раскатился по всему пабу:

— Немедленно уходите!

Немногочисленные посетители встрепенулись, кто-то тут же бросился к двери, но были те, кто так же, как Росаура, ничего не понимал и оглядывался в поисках шутника, чтобы знатно его обругать за нарушенное спокойствие. Бармен решительно кивал и показывал в сторону дверей, а Скримджер на ходу сотворил пару защитных заклинаний, которые белой плёнкой облепили стены.

— Если что-то случилось, почему мы… — заговорила Росаура, когда нога её коснулась первой ступеньки, и тут раздался грохот, звон осколков и крики.

Скримджер толкнул её, что она споткнулась на ступенях и упала, а сам сотворил щит. Хоть боль в ноге пробила до слёз, Росаура не могла вымолвить и слова: перила, у которых она стояла секунду назад, вспыхнули, как солома. Росаура не видела теперь, что творится в зале, но шум лишь усиливался, крики становились отчаяннее, мелькали вспышки. Скримджер метал заклятья, не разжимая плотно сомкнутых губ, и своим мастерством, видно, выдал себя: те, кто вторглись в паб, стали сообща целиться именно в него.

Он разжал губы лишь раз, только чтобы приказать ей:

— Уходи!

Но Росаура в ту же секунду сотворила сотканный из чистой магии щит — и очень вовремя, потому что щит Скримджера взорвался, не выдержав мощного удара. Заклятья летели скопом. Росаура подняла палочку, но, чтобы ударить, надо было приподняться хоть на пару ступенек повыше, а всё её тело вдруг парализовал страх. Завороженная, она смотрела, как Скримджер мечет заклятья, как вспышки дробят её слабенький щит и уже проносятся в дюйме от его растрёпанной головы, в тот миг так похожей на голову разъярённого льва.

Росаура наколдовала ещё один щит, пытаясь унять дрожь, которая охватывала её при каждом новом крике, исполненном страха и боли.

Тут сбоку от них показалась чёрная тень. Росаура вскрикнула, но Скримджер не успел бы заметить — и она выкрикнула простейшее оглушающее заклятие. Силуэт в черном плаще играючи развеял выстрел Росауры в пепел, и ей послышался глумливый смех. Зато Скримджер опомнился — и послал в тень синий, точно электрический, разряд. Тень взвизгнула, а в тот миг, когда заряд осветил её целиком, Росаура увидела: вместо лица у тени был череп…

Крик застрял в горле, Росаура невольно шагнула назад, наступила на больную ногу и упала, но ничего не почувствовала. Она будто не помнила себя.

Конечно, она видела эти маски-черепа в газетах, не раз. Видела и Тёмную метку, сотканную из грозовых туч, над разрушенным кварталом, куда она раз выезжала в составе комиссии. Но за три года… да, за три года она впервые видела череп вместо лица вживую, собственными глазами.

Она всегда очень хотела быть смелой. Хотя на самом деле она была тихой, в каких-то моментах даже робкой. Она ненавидела свою робость и думала, что преодолела её, научившись дерзить и острить, ходить на каблуках и даже порой спорить с преподавателем или начальством (но только для того, чтобы о ней отзывались как о «думающей»). Она упоённо читала книжки, где писали о приключениях, подвигах и битвах, в детстве ей нравилось стрелять из самодельного лука и махать шампуром будто шпагой, но перед ней никогда не стоял человек, у которого вместо лица был череп, а волосы на её голове не дымились, подпаленные заклятьем.

Кто-то взял её за руку. Ей пришлось дважды моргнуть, чтобы вместо черепа увидеть живое лицо.

Руфус Скримджер поднял её, грубовато, но твёрдо поставил на ноги. Заметил, что она не наступает на левую, вылечил. А Росауру всю до сих пор трясло. Он положил руку ей на плечо. Позвал по имени. Отзвук его голоса заставил страх чуть отступить. Другая рука его придерживала её за талию. Теперь Росаура дрожала не от страха, по крайней мере, не от того лютого ужаса, который пронзил её с грохотом и вспышкой. Всё происходило слишком быстро, у неё кружилась голова, ей хотелось, чтобы мир хоть на секунду остановился. Как-то вышло, что единственный, на кого она могла опереться, был этот едва знакомый мракоборец, Руфус Скримджер, и она приникла к нему не как к человеку, а как к дереву или столбу, чтобы убедиться, что мир не опрокинулся, а она способна стоять на ногах.

Она держалась за него и ощущала, как колотится его сердце. Внешне он был твёрд и почти невозмутим, но ей почему-то стало легче оттого, что она узнала: он тоже дико перепугался. Она смогла наконец вздохнуть полной грудью. И тут же услышала, как вздохнул и он.

Она подняла голову и встретилась с его губами. Они были сухие и жёсткие. Очень горячие.

Он приник к ней, будто поцелуй был для него глотком воды.

Через пару секунд Росаура отстранилась и опустила взгляд. Сердце всё ещё колотилось неистово. Он не разжал рук. Хватка его была железной, ещё немного — и болезненной, но — надёжной. Он даже не убрал палочки.

— Пойдём отсюда, — сказал он.

В ней нашлось сил только кивнуть, и он повёл её меж опрокинутых стульев и разбитой посуды. Бармен привычно склеивал тарелки магией. Кто-то из еле живых от страха посетителей сказал Скримджеру в спину:

— Сэр! Спасибо…

Скримджер задержался, чтобы перекинуться с барменом парой слов, и Росаура краем глаза увидела в углу что-то похожее на чёрный мешок, а поверх — белая полоса. Росаура пригляделась, губы задрожали, Скримджер проследил направление её взгляда, быстро развернул её за плечо и повёл к выходу, но теперь Росаура, даже зажмурившись, видела чью-то бескровную, замершую в судороге руку.

На улице стало чуть легче. Ночи в августе были уже прохладные, но всё ещё ласковые. Скримджер спросил:

— Где ты живёшь?

Она сказала, он уточнил, что находится поблизости, наконец, припомнил те места и протянул ей ладонь. Теперь Росаура и не думала уклониться, даже если бы у неё оставались силы противиться. Она просто хотела домой. И ей нужно было верить, что этот человек отведёт её именно туда, потому что ей нужно было быть уверенной хоть в чем-то, чтобы не закричать от ужаса. Когда Росаура сжала его ладонь, ей показалось, будто она коснулась нагретого солнцем камня.

С лёгким хлопком они исчезли в темноте, чтобы выйти из неё за пару сотен миль у покосившийся изгороди. К ней Росаура и привалилась, почувствав дурноту, как часто бывало после перемещения. Именно по причине перегрузки организма до перемещений допускались только совершеннолетние после сдачи экзамена и прохождения медкомиссии, и то, каждый раз — на свой страх и риск. Разорвать в клочья при прыжке через полстраны могло запросто, особенно если волшебник приболел или просто-напросто не в духе. В том, что Росауру сейчас не раскроило пополам, была немалая заслуга ее спутника. Тот, пока она переводила дух, стоял рядом, с поднятой палочкой, оглядывался. Росаура выровняла дыхание и заметила, что у изгороди отцветает пышный куст шиповника.

— Отсюда полмили, — сказала Росаура. — Спасибо, я…

— Нельзя произносить его имя.

Она оглянулась. Скримджер был очень бледен. Она ведь даже не спросилась, как он…

— Руфус, вы… вы не ранены?..

Даже если его не задело, для колдуна стрелять разрушительной магией вовсе не то, что магглу спускать курок. Сотворение волшебства всегда требует напряжения тела и духа, и часто чародеи падают в изнеможении после мощных выбросов магии, потому рядовые волшебники предпочитают в повседневной жизни ограничиваться бытовыми чарами и пользоваться метлой в качестве транспортного средства и совой — в качестве почтового. Хотя возможности магии почти безграничны, мало кто может пользоваться ими непрестанно.

Высокий лоб Скримджера покрыла испарина, но он перехватил руку Росауры, и взгляд его, очень грозный, пронизывал насквозь. Он смотрел на неё так, как будто от его слов зависели их жизни. От того, как она их поймёт.

— Ни в коем случае нельзя произносить его имя. Он наложил проклятье. Так он выслеживает смельчаков. Если бы он получил контроль над Министерством, он бы отслеживал так всю страну, Пока он не может достигнуть таких масштабов, но это проклятье тоже очень коварно. Им хватает нескольких минут, чтобы определить примерное место и напасть, если нет особой защиты.

Росаура смотрела на Скримджера во все глаза. Её снова начало потряхивать.

— Боже мой… Я… я не знала. Не знала!..

— Не знала! — воскликнул он. — В газетах для кого на первой странице написано...

— В газетах? — по Росауре, едва живой от страха, болезненно били его упрёки. — Я разве дура читать в наше время газеты! Там сплошная паника, люди с ума сходят от этих газет, а будь там хоть слово правды…

— И листовки с предупреждениями и рекомендациями по обеспечению собственной безопасности тоже, значит, только панику сеют!

— Ага, «если увидите оборотня, незамедлительно сообщите в Министерство», — сорвалась Росаура, — не заметила приписки «вероятно, это будет последнее, что вы увидите»!..

И снова та белая рука поверх чёрного покрывала… Сил на зубоскальство не осталось. В Росауре всё сжималось, стоило ей придвинуться на шаг к осознанию: из-за её глупости… Но она не могла столкнуться с этим сейчас. Только дышать, раз, два, три… Скримджер не стал больше ничего говорить, попрекать, сетовать: не мог не видеть, как ей жутко, стыдно и горько… Он всё ещё держал её за руку, но гораздо мягче. Совладав с голосом, Росаура сказала:

— Я тут… недалеко.

Он понял по-своему:

— В таком состоянии нельзя перемещаться самостоятельно. Расщепит ещё.

— Я дойду. Как раз развеюсь.

— Хорошо.

И как ни в чём не бывало он взял её под руку. Сложно было понять, больше в этом было заботы или властности. Но Росаура ничего не сказала. Может, она и досадовала бы на его категоричность, как досадовала на настырность всякого, кто пытался сблизиться сразу на первом свидании, но после случившегося… ей больше всего хотелось, чтобы её поддерживала чья-то крепкая рука. Росаура сняла туфли и пошла босиком по мягкой земле.

На чёрное небо принесло облаков, их лиловые бока приминал ветер там, высоко, в поднебесье, а у земли было совсем тихо и спокойно. На траву, что уже начинала желтеть, выпала роса. Опрятные домики, скрытые одеялом из дикого винограда, скучились парочками, тройками, будто чтобы согреться во сне. В редких окнах горел свет, то и дело тявкали собаки.

Если бы кто-нибудь спросил Росауру, почему она живёт так далеко от Лондона, на окраине Оксфорда в маггловской деревушке, она бы ответила: здесь не слышно взрывов и не падают башни. Потому так сладко и удавалось забывать обо всех угрозах и бедствиях… Так легко было убедить что себя, что отца, будто это никогда их не коснётся, что бы там ни говорил здравый смысл и газетные сводки, всё — голосом мамы. Росаура мотнула головой. Не сейчас.

Сейчас, бредя по извилистой просёлочной дорожке под руку с мужчиной, который недавно её целовал, Росауре захотелось сказать ему, что ночь нынче особенно красива, потому что они, слава Богу, живы. Украдкой она подняла на него взгляд. Скримджер шёл быстро, немигающие глаза, казалось, чуть светились и шныряли влево-вправо по изгородям и кустам, вверх-вниз по дорожке, а губы его были сжаты в тонкую черту, будто изнутри зашитые проволокой.

— Почти пришли, — сказала Росаура. Ей стало жаль его. Кажется, он и вправду ни на секунду не мог позволить себе облегчения.

Он только кивнул, а идти им пришлось ещё четверть часа.

— Вот тут, — Росаура отворила низенькую калитку. Скримджер рассёк палочкой томную ночь.

— Защитные чары никуда не годятся.

Росауре многого стоило, чтобы ответить ровно:

— Это папин дом. Когда он в отъезде, магглы думают, что я бываю тут только по выходным. Свет в окнах они не могут видеть. Меня здесь никто не тревожит.

— Пока никто не потревожил. И я не о магглах. Стоит добавить пару заклятий. Я сделаю.

Росаура чуть нахмурилась.

— Сейчас уже поздно...

— Самое действенное, конечно, заклятие Доверия, — ровно произнёс Скримджер и поглядел на неё полувопросительно. А Росаура оказалась застигнута врасплох.

Заклятие Доверия относится к высшей, таинственной магии, которую едва ли возможно постичь умом. Дом, защищённый этими чарами, исчезает с любой карты, путь к нему не сможет найти никто, кроме совы, и только если хозяин сам укажет адрес гостю и откроет дверь тому, кого считает другом, возможно будет попасть внутрь. Однако стоит выйти вон — и дорога обратно тут же забудется, адрес испарится с клочка бумаги, и не отыскать будет двери и окон промеж стен. Перемещаться в дом, защищенный такими чарами, невозможно.

Для осуществления столь виртуозного волшебства требовался ещё один человек — Хранитель Тайны. Верный друг, которому бы хозяин дома доверял всецело. Хранитель запечатлевал в своём сердце Тайну убежища, и чары действовали до тех пор, пока хозяин бы не снял с Хранителя этот груз или пока Хранитель по своей воле не пожелал бы предать хозяина. Соит Хранителю добровольно сообщить адрес или открыть перед врагом двери дома, как волшебство рассеется. Вот только предатель будет проклят вовек.

Предложение Руфуса Скримджера было беспрецедентным. К заклятию Доверия редко приступали и ближайшие родственники, пасуя перед смертельной ответственностью, а он заговорил об этом так запросто, что это уже разжигало опасения — кажется, в нем заговорила гриффиндорская отвага, второе имя которой слабоумие.

— Конечно, но… — Росаура не знала, какие слова подобрать, чтобы не обидеть ненароком, но ничего не придумала и сказала, как есть: — Но я ведь почти не знаю вас, Руфус.

Ей стало очень легко на душе, когда она сказала это вслух. С воодушевлением она посмотрела на него, как будто теперь-то всё должно наконец встать на свои места. Шок отступил, и она осознанно решила снова сказать ему «вы». Во-первых, Росаура Вэйл не была так воспитана, чтобы один поцелуй означал отказ от приличий — и она очень надеялась, что Скримджер тоже вспомнит о них и перестанет обращаться к ней так запросто, будто произошедшее давало ему власть над нею. Во-вторых, он всё же был старше; он был будто из другого мира; он был человек, из уст которого «ты» звучало холоднее и резче, чем «вы».

Скримджер повёл плечами. Он и так уже принял сухой рабочий тон.

— А я почти не знаю вас. В этом несомненный плюс.

Росаура хотела усмехнуться, однако он казался совершенно серьёзным. Росаура начинала терять терпение.

— Но это буквально называется «заклятие Доверия». Как я могу…

— Очень даже. Доверьтесь мне в вопросе охраны вашего дома — и только.

Росаура покачала головой. Она, может, была зелёной и неопытной пигалицей, которая лезла не в свое дело себе на беду, но даже те скудные школьные знания, которыми она до сегодняшнего вечера так гордилась, подсказывали ей, что Руфус Скримджер подходит к самым сокровенным тайнам магии до ужаса топорно. Не работает это как маггловский механизм, что стоит столько нужную пружинку нажать. Такая магия исходит из глубин сердца, а его не обманешь.

Скримджер трактовал её молчание иначе и сказал раздражённо:

— Видите ли, если меня схватят, то станут расспрашивать точно не о вашем месте жительства.

Он будто усмехнулся. Росаура похолодела — больше от этой угрюмой усмешки, чем от простых, но таких страшных слов.

— Не говорите так…

— Не говорить очевидного? — кажется, теперь потерял терпение он. — Да, за мной водится. Пока этим новобранцам мозги вправишь…

Он недовольно подёрнул плечом и вскинул палочку. Острая, длинная, в его твёрдой руке она напоминала рапиру, — и Росаура невольно отступила назад. Скримджер коротко сказал:

— Обойдёмся, чем возможно.

Из палочки завилась тонкая золотистая нить, которая привязалась к краю изгороди, и Скримджер пошёл вокруг, ведя нить за собою, и та оплетала дом и сад золотистым коконом. Немало кругов ему пришлось навернуть, чтобы завершить работу — и Росаура залюбовалась творением его рук, пока золотая сеть медленно рассеивалась в ночи. О такой магии она только читала. А Скримджер не намеревался останавливаться, что-то забормотал себе под нос, методично чертя палочкой в воздухе…

— Только магглоотталкивающие не надо! — спохватилась Росаура. — А то папа домой не попадёт.

Скримджер косо глянул на неё и, пробормотав что-то ещё минуты три, опустил палочку, кажется, еле удержавшись от тяжёлого вздоха.

— Вот здесь, — он приподнял раскидистые ветки жасмина и указал на крохотный клочок земли, — я оставил, как бы сказать, форточку. Если очень нужно переместиться, то можно прямо отсюда. Вероятность, что кто-то чужой приземлится здесь, ничтожна — если только, конечно, предварительно носом кого не ткнёшь.

По его лицу пробежало хмурое подобие усмешки, но уже куда примирительней, чем прежде.

— Руфус, — Росаура не хотела об этом говорить, но мысль свербела на сердце, — скажите честно, вы сделали это всё по приказу Крауча?

Он поглядел на неё с подозрительностью, но Росаура твёрдо встретила этот взгляд.

— Когда Крауч говорил со мной, он сказал, что в его принципах «обеспечить гарантии». Он, конечно, знает, что мой отец — маггл, и когда мы заключили соглашение…

— Теперь понял, — перебил ее Скримджер, — вы не покупаете газет, чтобы дома отец не прочитал?

Росаура лишь кивнула. В лице Руфуса Скримджера что-то изменилось мимолётно, будто под толщей усталости и досады шевельнулась печаль и даже… понимание?..

Росаура осознала, что наконец-то увидела его настоящего. Она больше не могла говорить ему «вы».

— Руфус, ты делаешь это всё сегодня, потому что тебе так приказали?

Он посмотрел на неё прямо и сказал:

— Я делаю то, что считаю нужным.

Росаура поняла, что большего она не добьется, но нужно ли было большее?.. Он же не сводил с неё взгляда, и она ощутила внезапную робость.

— Спасибо, — тихо сказала Росаура. Она хотела добавить, что оно того, конечно, не стоило, что он, наверное, и так очень устал, но… почему-то не нашлось слов. А он только чуть качнул головой. И ничего не сказал про то, что уже так поздно, что ему уже пора уходить. Просто стоял и всё смотрел на неё. Глаза его и вправду чуть светились.

— Чаю? — услышала Росаура свой до странности тихий голос.

— Не откажусь.

Она хотела поспешно отвернуться и направиться в дом, но ноги сковала странная слабость. Она сильнее оперлась на хлипкую ограду. Было совсем тихо.

Скримджер шагнул ближе. И ещё. Решительно, почти требовательно. Так ходит лев, в груди перекатывается грозное рычание, хвост взметает песок…

«А хвост с кисточкой?..»

Росаура не сдержала улыбки.

Скримджера, кажется, это слегка сбило с толку. Последнее время люди улыбались всё реже, особенно незнакомцам.

Быть может, он сам давно забыл, как улыбаться.

Они оба забылись, когда он стал её целовать.

Он весь был как из железа. Он знал, чего хочет, он знал, что делает. В нём была уверенность в своих силах, которой так не хватало Росауре. Но чуть позже она мотнула головой.

— Да брось, — хрипло сказал он. — Сама видела, завтра, может, от меня и мизинца не останется, чтоб в спичечный коробок положить.

Вот как, оказывается, даже у Руфуса Скримджера не было уверенности в завтрашнем дне. Он, как и все, хватался за сегодняшний.

— А от меня и сегодня… — Росаура осеклась, и в глазах предательски защипало, когда до неё вновь донёсся грохот, вспышка, жуткий крик…

Она невольно прижала руки к ушам. Скримджер понял. Сам вздохнул, глубоко и тяжело. Неловко тронул её плечо.

— Спасибо.

— За что?

Не мог же он издеваться? Разве не она всё портила, разве не была глупой девчонкой, которая полезла на рожон?

— Твой щит дважды меня уберег. А то остался бы без ноги.

— Без ног.

— Что?

— Сам сказал, дважды…

Он чуть усмехнулся. Только в этой усмешке было больше горечи. И Росауре очень захотелось увидеть, как Руфус Скримджер улыбается, когда искренне радуется.

Примечания:

Главные герои https://vk.com/wall-134939541_11039

Коллаж https://vk.com/photo-134939541_457245628

Коллаж от Menestrelia https://vk.com/photo-134939541_457245051

Картины, упомянутые в главе:

"Пропитанный влагой утесник" https://gallerix.ru/album/Tate/pic/glrx-1248864798

"Конец света" https://gallerix.ru/album/Tate/pic/glrx-653146913

"Офелия" https://gallerix.ru/storeroom/1448626367/N/528120700/