Методика Защиты (гет)

В шумящем потоке детей Росаура высмотрела сестру Кадмуса, Летицию. Та как раз сняла праздничную остроконечную шляпу, и её светленькая головка с аккуратным чёрным бантом вертелась за столом Слизерина.

Второй раз в жизни Росауре стало неуютно под взглядами слизеринцев. Прежде — она помнила отчётливо — в первый её день, после Распределения, когда под вежливые хлопки они уступали ей место, но в снисходительных взглядах читался вопрос: «Кто она такая, эта Вэйл, никогда не слышали этой фамилии?..» А потом кто-то назвал имя её матери, и всё прекратилось… сделавшись негласным. Если бы она была полукровкой в четвёртом колене, и тогда между ней и сливками была бы преграда, почти невидимая, будто тоненькая плёночка, но ушло бы немало усердного труда, чтобы прорвать её. Однако магглом был не прадед Росауры, но отец.

Теперь слизеринцы глядели на неё с подозрительностью, оценивающе, даже презрительно. В их глазах читалось: «Не то чтобы нам больно нужен этот предмет, но мы привыкли получать всё самое лучшее». А Росаура определённо не подходила под это определение. По крайней мере, не в своей помятой мантии.

— Твой брат в Больничном крыле, — сказала Росаура Летиции. — С ним всё благополучно, он спит. Профессор Дамблдор уже известил ваших родителей.

Летти нахмурилась:

— Папа рассердится. Кто хоть раз в жизни пропускал Распределение! Мама говорит…

— Тебе лучше пойти спать. Завтра на перемене навестишь брата. Напиши родителям, что всё в порядке.

Летти, качая головой, пошла вслед за подругами. На душе у Росауры кошки скребли. Отчего-то угрюмый, скорее недовольный, чем обеспокоенный взгляд девочки казался плохим предзнаменованием.

— Ай-яй-яй, мисс Вэйл! Да вы прямо с корабля на бал!

Огибая профессорский стол, ловко управляясь со своим брюшком, обтянутым изумрудной бархатной жилеткой, к ней приближался профессор Слизнорт. На его лице, под моржовыми усами, сверкала улыбка, на лысине — отблеск тысячи свечей, он протягивал свои холёные руки, словно раскрывая объятья, и на миг Росаура всерьёз заволновалась, а не желает ли бывший декан её обнять, однако тот в последний момент сомкнул мягкие ладони, замедлился до вальяжности и укоризненно покачал головой.

— Мисс Вэйл, я, разумеется, искренне счастлив, что наши преподавательские ряды пополнил столь очаровательный новобранец! Я хорошо помню ваше стремление оказаться на этом священном помосте… — Слизнорт чуть зажмурил свои умные тёмные глаза, точно предаваясь ностальгии. — Однако, девочка моя, недостаточно одной лишь амбиции, нужно заботиться и о верном её воплощении! — он театрально всплеснул руками. — Вы взбираетесь на Олимп — так извольте соответствовать… — и он многозначительно хмыкнул, окинув её лукавым взглядом с головы до пят.

Росаура чувствовала, как запылали щёки, и она еле удержалась, чтобы не одёрнуть замызганный рукав, однако нашла в себе силы бесстрастно произнести:

— Премного рада видеть вас, сэр.

— Ай, девочка моя, ну к чему эти церемонии между нами! — рассмеялся Слизнорт. — Мы теперь по одну сторону баррикад… Вот только меня, признаюсь, огорчило, что ваше покорение этих баррикад вышло несколько… неуклюжим.

Мадам Трюк, которая всё вертела в руках пустой бокал и совсем не спешила уходить, фыркнула. Слизнорт чуть поморщился и наклонился к Росауре с заговорщицким видом:

— Вопрос чести факультета, девочка моя, — и тут же громогласно, так что замешкавшиеся гриффиндорцы, как раз проходившие мимо, чуть не подпрыгнули: — Горжусь, что Слизерин даёт столь блестящих выпускников, достойных занять место за профессорским столом Хогвартса! — и вдруг он с неожиданной нежностью взял её руку и накрыл своими пухлыми пальцами, добавил укромно, только лишь ей: — Это место, ручаюсь, мисс Вэйл, позначительней, чем кресло Министра Магии. Впрочем, — он вновь повысил голос, — и в кресле Министра крепче всего всегда держались выпускники нашего факультета. Я убеждён, что Бартемиус Крауч…

Мадам Трюк фыркнула ещё громче. Росаура нервно высвободила руку. Слизнорт прищурился и покачал головой, но с уст его сорвался вовсе не упрёк:

— Ну-ну, я и забыл, что вы с поезда, совсем устали, конечно, а я лезу со светскими беседами. Ничего, недельки через две я надеюсь открыть новый сезон Клуба, а вы, мисс Вэйл, просто обязаны почтить нас своим присутствием. Вы послужите замечательным примером для нынешних семикурсников, ах, у нас собралась за последние пару лет такая занятная компания…

— Благодарю вас, сэр.

— А всё же вы бука! — расхохотался Слизнорт. — Прощаю вам эту кислую мину, только потому что знаю по себе, как утомительны путешествия поездом! Да ещё эта неприятность с боггартами, конечно… Дамблдор нас, деканов, предупредил, как только его оповестили, что дело неладное, надо ещё поговорить с детьми… С Яксли будут проблемы, определённо… — его лоснящееся лицо на миг дрогнуло в тревоге. Росаура впилась ногтем в палец, ожидая расспросов, но Слизнорт разделался с дурными мыслями смешком: — Помню, раз какой-то умник выпустил в поезде суаньчжоуского питона. С рогами такой, знаете, красноглазенький. И эта рептилия, понимаете ли, ползает с огромной скоростью, туда-сюда, да он сам перепугался, ну, дети визжат, а панцирь у него толстенный, оглушающие не берут… да ничего его не берёт толком. Кто-то догадался полезть в учебник Скамандера, там на трёхсотой странице крошечный параграф мелким шрифтом… Ну у Скамандера подход ко всяким тварям, сами знаете, отеческий, никаких заклятий — вот и пришлось нам всем вагоном петь этому питону что-то сродни китайской оперы…

Слизнорт сам уже смахивал первые слёзы безудержного веселья, как мадам Трюк, которая всё грела уши, так расхохоталась (пусть звучало это, будто её скрутил приступ запущенного бронхита), что даже Слизнорт на миг потерял дар речи. Впрочем, тут же махнул рукой.

— Это в моменте кажется, будто небо вот-вот обрушится, девочка моя, — он, кажется, чуть не потрепал Росауру за плечо, но всё же ограничился понимающим кивком, — а через пару недель уже будете со смехом вспоминать. Найдите себе хорошего собеседника, которого не будет утомлять ваш педагогический эпос, и половина проблем будет решена — по крайней мере, на душе уж точно будет легче. Только внимательно следите за степенью невинности историй и выбирайте собеседника тщательно, — добавил он, покосившись на мадам Трюк.

Та как раз поднялась из-за стола и тут же тяжело опёрлась о кресло. Её короткие серые волосы казались почти белыми из-за горячего румянца, что выступил на её лбу и щеках.

— Неплохая медовуха, а, Роланда? — кисло протянул Слизнорт.

— Для начала учебного года… — мадам Трюк шмыгнула носом и состроила непередаваемую гримасу, — недурственно.

Слизнорт шепнул Росауре:

— Кому-то не хватило вчерашней вечеринки.

— Вечеринки?.. — удивилась Росаура.

— В честь начала учебного года, — загадочно ухмыльнулся Слизнорт.

— Я, определённо, многое пропустила, — севшим голосом пробормотала Росаура.

— Вы наверстаете, девочка моя, только главное не забывать золотое правило: своевременность и уместность! Всё-всё, а теперь идите-ка спать. Альбус попросил меня открыть запасы зелья без сновидений, чтобы дети спокойно спали после этого происшествия с боггартом, я распоряжусь, чтобы и вам принесли порцию.

— О, не стоит…

— Вы меня удивляете, мисс Вэйл, — покачал головой Слизнорт. — Неужели наш факультет так и не приучил вас пользоваться обстоятельствами и не отказываться даже из вежливости от того, что вам нужно!.. Нет, право, вы ничуть не изменились. Вы всё так же непохожи на Миранду…

— Я пошла в отца.

На благодушном лице Слизнорта появилась улыбка, снисходительная к ребячеству, к холодному, чуть оскорблённому тону, дерзкому ответу. Скупой до зубного скрипа, Слизнорт не упускал случая зарекомендовать себя человеком щедрым. И он всё-таки потрепал Росауру по плечу.

— Заглядывайте ко мне на чашечку умиротворяющего бальзама. Помню, первые года полтора — Мерлин, как давно это было! — я с него не слезал.

Хохотнув, Слизнорт отчалил. Росаура выдохнула: благосклонность прежнего декана было бы приятна, не будь она столь похожа на неприкрытое покровительство.

Росаура разве ощутила тонкий укол досады, что больше никто из профессоров не подошёл к ней — а ведь большинство учило её какие-то три года назад, и она не могла бы припомнить, чтобы хоть с кем-то у неё, усердной отличницы, не ладилось.

— Ну чего ты встала, осинка? — гаркнула ей на ухо мадам Трюк.

Росаура от неожиданности отшатнулась и… воспользовалась обстоятельствами по завету бывшего декана:

— А вы не знаете, где комнаты профессора Защиты от тёмных искусств? Там же, где кабинет?

Этот невинный вопрос страшно развеселил мадам Трюк.

— Ха! По такой логике мне, значит, на квиддичном поле ночевать? А что, погодка лётная!

— С-спокойной ночи, — выдавила Росаура и пустилась опрометью из Зала.

Мерцающие свечи разлетелись по воздуху, освещая в ночи галереи и коридоры. Они часто делали так в вечер начала учебного года, разнося дух праздника по пыльным закоулкам, провожая учеников до уютных гостиных. Одна из свечей опустилась над головой Росауры и полетела чуть впереди, точно зная, куда держать путь.

Росаура испытала странное чувство, когда заставила себя остановиться, прежде чем ноги привычно унесли бы её в сторону слизеринских подземелий. О нет, теперь ей гнездиться совсем в другом месте. Кабинет Защиты от тёмных искусств располагался довольно далеко от Большого Зала. Вновь пришлось попрыгать по лестницам и поплутать по коридорам. Достигнув нужных дверей, Росаура еле перевела дыхание. И это придётся каждый день так бегать! Придётся пораньше уходить с завтрака, чтобы успевать прийти в класс до начала занятий…

Класс был тёмен и пуст, только строгие ряды парт, учительский стол, доска. Последний преподаватель Росауры был знатный оригинал, и класс был увешан чучелами птиц, стены обклеены газетными вырезками, сообщавшими о знаменитых магических дуэлях. Вообще каждый преподаватель накладывал свой отпечаток на это место, что весьма вдохновляло. Росаура прошла по классу, поднялась по винтовой лестнице и замерла на верхней ступеньке, вновь оглядев всё с пола до потолка. Значит, и ей предстоит как-то преобразить это пространство…

Дверь в профессорский кабинет оказалась заперта и на обычную «Алахомору» не поддалась. Росаура начала уже было нервничать, но догадалась назвать своё имя — и дверь, протяжно скрипнув, распахнулась.

Профессорский кабинет располагался в небольшой башенке и мог бы показаться уютным, если бы его круглые стены не были столь же неприглядны: даже длинные стеллажи могли похвастаться лишь пустыми полками. Радовало большое окно с широким подоконником, и Росаура поспешила приоткрыть створку, впуская в застоявшийся прохладный воздух дуновение ещё тёплого сентябрьского ветра. Пламя парящей свечки затрепетало, тени переметнулись, и Росаура увидела на профессорском столе несколько листов пергамента.

Это было расписание.

Первые пару мгновений Росаура таращилась на него такими глазами, что Афина бы позавидовала. Аккуратные таблицы, выведенные зелёными чернилами, доводили до её сведения, что каждый день она должна проводить по пять пар. Разве что в пятницу — четыре.

Росаура не глядя рухнула на жёсткое кресло.

Нет, конечно, она могла бы предположить… Но… Почему-то у неё в голове всё это время стояло расписание её собственное, курс за шестой-седьмой, когда в день никогда не бывало больше трёх пар, и все преимущественно во второй половине дня. А ведь если припомнить, то на младших курсах наоборот, большинство занятий проходило утром. Вот только преподаватель по предмету один и должен вести как у младших, так и у старших, и Росаура со стоном пересчитала все классы, которые были обозначены в её расписании. Да, так и оказалось: малыши преимущественно до обеда, и главный плюс — занятия с каждым факультетом по отдельности. Однако с третьего курса группы объединяли по два факультета, а значит, на занятии будет присутствовать человек двадцать, двадцать пять!.. Росаура помнила, как это было неудобно на практических занятиях, как они смеялись над профессором, который метался по классу, пытаясь проверить, чтобы все добились одинаковых результатов, и пока он перебегал от одной парты к другой, где-нибудь на другом конце класса что-то взрывалось, потому что ученики уставали держать действие чар на минуту дольше… О, тогда-то ей было весело…

Да, после пятого курса количество изучающих дисциплину на продвинутом уровне уменьшается, но и занятия становятся куда более сложными. И каждый вечер отведён шести- семикурсникам, у последних так вовсе две пары подряд. Три часа практического колдовства уровня ЖАБА…

Пусть пороху Росаура ещё не нюхала, однако могла понять, что готовиться к сдаче выпускных экзаменов самостоятельно и подготавливать к этому на должном уровне двадцать человек — совсем разные вещи.

Дрожащей рукой Росаура отложила расписание и достала записную книжку… Переплёт книжечки переливался алым. Это значило, что на зачарованной странице Крауч оставил послание и давно уже дожидается ответа.

— Тебя ещё тут не хватало, — прошипела Росаура и тут же боязливо прижала руку к губам, испугавшись, что книжечка сможет её подслушать.

«Сообщите о результатах. Прежде чем писать, убедитесь, что рядом нет посторонних. В кабинете предпримите все обговорённые меры безопасности».

Росаура чуть не запустила книжечкой в окно. Что ему сообщить? Что у мальчика случился припадок? Что она рисковала потерять работу в первый же день и осталась здесь исключительно по милости Директора? Краучу ведь и так доложатся мракоборцы о происшествии в поезде. Он спрашивал, что ей удалось узнать из наблюдения за детьми… А она так и не выполнила его поручения подсесть к слизеринцам и ничего толком не сумела узнать, кроме… Но Росаура покачала головой. Дело ли, сообщать о каждой мало-мальски неосторожной фразе? Так недолго сделаться параноиком.

В мрачных раздумьях Росаура, обнаружив ещё одну дверцу, оказалась в маленькой спальне, где, занимая весь проход, дожидался хозяйки чемодан. Крауч настаивал, чтобы она позаботилась о безопасности — и Росаура достала небольшую колбочку с вязкой бесцветной жижей. Окунув в неё пальцы, Росаура смазала косяк двери в кабинет, раму окна (и в кабинете, в спальне), а также камин. Теперь к ней никто не смог бы заявиться без некоторых сложностей, которые точно обратили бы на себя её внимание, стоило бы ей зазеваться, и никак невозможно было бы её подслушать или за ней подглядеть.

Скрепя зубами, Росаура взяла перо и вычеркнула сухие строки Крауча — те растаяли, оставляя зачарованную страницу пустой. Росаура задумалась и припомнила беседу со Слизнортом, из которой можно было хоть что-то выжать…

«Дети напуганы нападением боггартов. У мальчика Яксли приступ, определён в Больничное крыло. Есть мнение, что возникнут проблемы. Дамблдор распорядился всем давать зелье без сновидений. Также Дамблдор, ещё до приезда учеников, собирал деканов факультетов для краткого совещания, его содержание мне неизвестно. В своей речи Дамблдор сделал акцент на мужестве, необходимом перед лицом опасности и проч. Вероятно, деканы должны провести воспитательную беседу со своими студентами, предполагаю, что едва ли там будет обсуждаться причина нападения. Дамблдор намеревался провести личную встречу с мракоборцами после ужина. Мракоборцы докладывались напрямую Дамблдору. Об успехах расследования мне неизвестно».

Росаура несколько раз перечитала своё донесение, однако что толку — её слова уже отпечатались в книжечке Крауча.

Его ответ последовал незамедлительно.

«С Яксли будут проблемы однозначно. Вас могут привлечь. Отрицайте всё. Подчёркиваете, что без вашей помощи мальчик уже был бы мёртв. Не говорите лишнего. Узнайте, о чём Дамблдор говорил с деканами, узнайте содержание воспитательных бесед с учениками. Всегда носите средство связи с собой и отвечайте оперативно».

Росаура закусила губу. От первых фраз её бросило в холод. Конечно, он знала, что Яксли — те ещё снобы, богаты и влиятельны, и надо же было случиться, чтобы неприятность произошла именно с их отпрыском!

Росаура безжалостно стукнула себя книжечкой по лбу. Как она может взвешивать жизни детей, как может рассуждать, кому было бы «выгоднее» пострадать, лишь бы только ей это не доставило столько проблем?..

Она опротивела себе до зубного скрежета. Но всё же задала Краучу очень важный вопрос.

«Кто выпустил боггартов?»

Её слова давно растворились в плотной бумаге, но на сей раз Крауч не спешил с ответом.

Чтобы отвлечься от грызущих помыслов, Росаура кинулась разбирать чемодан. Клетку Афины перенесла в кабинет на подоконник: сову она ещё из дома отпустила в свободный полёт. И когда-то той вздумается вернуться? Кувыркается сейчас в свободном полёте, пролетает над Чёрным озером, едва не скользит по водной глади, о счастливая, необременённая птица!.. Росаура ходила из кабинета в спальню в полнейшей рассеянности, бралась за одну вещь, не доносила её до полки, хваталась за другую… Свеча всё порхала над ней и капала воском на холодный пол. Росаура говорила себе, что надо бы наколдовать мебель, мягкую перину, хотя бы графин воды, но ничего не могла довести до конца. Ей всё казалось, что сейчас кто-нибудь к ней зайдёт, но никто её не тревожил, пока время не доползло до полуночи.

Скинув пыльную мантию, Росаура отправилась в душевую, которую поначалу приняла за тесный тёмный чулан.

Вода приглушила усталость, но не смыла тяжёлого груза, который никак не получалось сковырнуть с сердца. Чем больше Росаура обращалась мыслями к минувшему дню, тем отчётливее видела допущенные ошибки, тем сильнее жглись досада и стыд.

Но когда Росаура вернулась в спальню и опустилась на жёсткий матрас, самым неожиданным, даже предательским, оказалось чувство одиночества. Никогда ещё она не оставалась в Хогвартсе совершенно одна.

Да что ж с ней творится, она и вправду как глупая школьница… Правильно сказал Фрэнк: главное, что никто не умер. И она будет ночевать над кабинетом профессора Защиты от темных искусств, а не дома, укрывшись одеялом от позора, что лишилась работы в первый же день. Но дома… её бы утешил отец. Отец! И как так вышло, что она до сих пор ему не написала!

Росаура совсем не хотела пугать отца.

Если в первые годы в Хогвартсе в силу возраста и свежести впечатлений она чуть ли не каждый день писала отцу письма, в которых подробнейше описывала всё великолепие и многогранность волшебного мира, который только теперь раскрылся перед нею во всей полноте, то постепенно она стала ограничивать себя — не по холодности или скупости, и не потому, что возникло бы опасение, будто отец не сможет чего-то понять, но единственно оттого, что знала: отец очень любит её.

И Росаура очень деликатно подходила к тому, что рассказывать ему о волшебном мире, тем более о событиях, которые волновали его. Конечно, когда мать решила покинуть Британию, притом яростно настаивая, чтобы Росаура бросила последний курс и уехала с ней, отец не мог не понять, что положение волшебников, во всесилии которых он всегда сомневался, оказалось крайне плачевным. Росаура полагала, что отец понимает, что происходит, даже лучше, чем сами волшебники — маггловская история, по выражению одного учёного, была не учительницей, а суровой надзирательницей, а мистер Вэйл был достаточно умён, чтобы провести нужные параллели — и даже объяснить их слишком юной и наивной дочери. Однако отец всё же не мог представить той лёгкости и вместе с тем изобретательности, с которой в мире волшебников можно было причинить боль. Не мог, а может, не хотел думать, что если в маггловском мире огнестрельное оружие заткнуто за пояс тех, кто либо имеет право, либо изрядно постарался, чтобы его заполучить, то в магическом мире каждый волшебник получает палочку в возрасте одиннадцати лет. Маггловские войны знаменовали себя бомбёжками, траншеями, голодом и комендантским часом, мистер Вэйл знал это по себе, однако Росаура ходила на работу в изящных мантиях, возвращалась домой в приподнятом настроении, бегала на свидания, приводила подружек на чай, гуляла с отцом под руку по подсолнечным полям, смеялась и пристально следила, чтобы в доме не появлялось волшебных газет.

Отец не смог бы жить, зная, что она находится в опасности, от которой он не в силах её защитить.

Поэтому Росаура писала отцу, как клубился дым Хогвартс-экспресса, одевая его алые бока, точно белой ватой. Как суетились дети, как переживали разлуку родители.

«Я, знаешь, впервые задумалась, чего оно стоит, расстаться со своим ненаглядным чадом на несколько месяцев, а главное — вверить его здоровье и жизнь другим, почти незнакомым людям, которые в силу неизвестных заслуг или же стечения обстоятельств называются учителями».

Писала о девочке, которой помогла с чемоданом.

«Она была так растеряна, и я до конца жизни буду помнить её благодарный взгляд. Вот уж не думала, что заслуживаю такой благодарности, да и за что — всего-то отыскала ей купе. Она была очень расстроена, что родители не могут проводить её до поезда. Папа, мне так жаль, что и ты все эти годы не мог меня провожать».

Писала, как красив Хогвартс в вечер праздничного пира. Как серебрилась борода Дамблдора, когда он произносил свою проникновенную речь.

«Это поразительно, с какой деликатностью он указывает на слабости и какие комплименты расточает достоинствам! Он, конечно, превосходный оратор, он знает, что нужно детям, что именно их приободрит, но одобрение будет не пустой лестью, а как бы закинет крючок для размышлений, чтобы они не успокаивались на достигнутом. Удивительным образом его похвала не расслабляет, а, напротив, подстёгивает!»

Писала, как странно располагать собственной спальней, душевой, кабинетом, да ещё и целым классом, ни слова не замечая о грузе одиночества.

«Сегодня времени и сил уже нет, но я тут обживусь, станет очень уютно. Думаю, что следует разместить в классе, быть может, какие-то экспонаты, плакаты повесить… Твоя классная комната в Оксфорде — это же просто зачарованное место, как так получается, что в её стенах речь сама собой начинает звучать шекспировским слогом? Я хочу, чтобы студенты, оказываясь в моём классе, настраивались на нужный лад, сразу же, но пока голые парты навевают лишь тоску. Кстати, уже завтра мне предстоит провести целых пять пар…»

Росаура разошлась на последнем абзаце, отчасти признаваясь самой себе, что пишет это для собственного успокоения. В голове до сих пор не укладывалась программа для всех семи курсов, а пролистанные учебники казались невероятно скучными и бессистемными, поэтому Росаура считала ниже своего достоинства идти по параграфам. Она была уверена, что сумеет построить уроки по собственному усмотрению, и главным препятствием перед завтрашним стартом ей казалась усталость, бессонница, пережитый стресс и тоска по ласковому взгляду светлых отцовских глаз.

Афина залетела в кабинет ровно в ту секунду, когда Росаура подписала письмо своей любовью.

— Здравствуй, голубушка, — улыбнулась Росаура сове.

На душе сразу стало легче от одного мерцающего совиного взгляда. Афина повертела головой, придирчиво рассматривая кабинет и, кажется, не сильно впечатлилась.

— Да, пока пустовато, но мы над этим поработаем. А сейчас слетай-ка к папе.

Афина поглядела на Росауру как на сумасшедшую: «Я целый день в пути провела, ты моей смерти хочешь?»

Росаура закатила глаза.

— Папа переживает!

Афина раздражённо встряхнула перьями. Росаура всплеснула руками.

— Хорошо! Отдыхай! Но письмо должно быть доставлено к утру! Попроси другую сову, я сейчас в совятню не пойду.

Афина ухнула: «Вот, наконец-то здравая мысль, всему тебя учить!», взяла в клюв увесистый конверт и улетела в сторону совятни.

— Я не буду окно закрывать, — сказала Росаура в след и поднялась в спальню. Перед первым учебным днём надо хоть немного выспаться, хоть сна не было ни в одном разбереженном, покрасневшем глазу.

Однако в спальне на свеженаколдованной тумбочке стояла небольшая чашка белого фарфора с краткой запиской.

«Начинать лучше на трезвую голову».

Росаура узнала почерк профессора Слизнторта. Он всё-таки прислал ей порцию зелья без сновидений.

* * *

Утром её караулили сразу три будильника, но Росаура вскочила с кровати за полтора часа до первого. За окном рассвет уже окрасил верхушки елей в светло-серый, и Росаура распахнула створки пошире, приказывая себе не ёжиться под порывом прохладного ветра. Достала магический патефон и поставила совершенно обычную пластинку Франсуазы Арди. Что кипело в ней, бодрость или волнение, она не задумывалась, а воинственно набросилась на чемодан в поисках мантии, достойной первого учебного дня. Не такой торжественной, какую Росаура предполагала на праздничный пир (и когда теперь ей придёт время?..), но достаточно идеальной, чтобы заявить о себе с лучшей стороны. Да, она молода, и слишком многим (в том числе ей самой) это кажется не заслуживающим доверия, но она так же решительна, собрана, элегантна и серьёзна. Её амбиции выросли не на пустом месте: она одна из лучших выпускниц своего набора, она — из тех, о ком говорят «подающая надежды», она безупречно работала в Министерстве и её заметил Крауч (заметил! а не сама она ему навязалась), в конце концов, это у неё в крови — она дочь профессора, и отец благословил её на это восхождение.

А ещё охмурила мракоборца, — мелькнуло лукавым огоньком в глазах, когда она замерла перед зеркалом, обеими руками собрав волосы высоко над головой. Щёки тут же вспыхнули, обожжённые румянцем, но Росаура заставила себя стоять прямо и томно подмигнула своему отражению.

— Ух, ведьма!

Совсем глупо хихикнув, она закрепила высокую причёску зачарованным гребнем, который только волшебством мог удерживать тяжесть вьющихся белокурых волос. Потом очень болит голова и шея, но порой приходилось идти на жертвы ради представительного вида.

Как любила говорить мама, высокие причёски выгодно открывают ей шею. Ох, мама… разве задумываешься в четырнадцать лет, для чего нужно эту шею открывать, а точнее… для кого. Всё в Росауре всколыхнулось от воспоминания, как чужие пальцы отводили прядь волос, как дыхание касалось там, за ухом, а после — губы…

Она не стала писать ему вчера. Зачем? И так узнает всё от Фрэнка, и так знает лучше всех, какая она неумеха… Но ведь это его урок она выучила на зубок: в последний миг она колдовала щит. Наверное, ему всё-таки стоило об этом знать?..

Росаура покосилась на Афину. Та дремала, то и дело раздражённо поглядывая из-под крыла: «То же мне, суету навела, вырядилась». А потом посмотрела на часы. За сборами она и не заметила, как пролетело время — завтрак уже начался.

Росаура спускалась к завтраку, подогревая в себе боевой настрой, нарочно ступая степенней, держа голову выше. Напускная серьёзность грозила разбиться вдребезги от одного вида мальчишек, которые скатывались вниз по перилам, или девочек, которые, примостившись в углу, заплетали друг другу косички, и Росаура позволяла себя весьма добродушную улыбку всем, кто встречался ей на пути. Мантию она выбрала намеренно светло-зелёную, с рукавами, отороченными бархатом, чтобы и за милю нельзя было спутать со школьной формой. Дети косились на неё, но здороваться не спешили. Росаура твёрдо решила, что не станет расстраиваться по пустякам.

Вторая попытка покорить Большой Зал прошла несравненно успешней первой: по крайней мере, на Росауру обращали куда меньше внимания, да и до своего места за профессорским столом она дошла напрямик.

Вокруг мадам Трюк толпилось несколько старшекурсников.

— Мы можем только в среду, Уоррикер! — возмущённо говорил долговязый рыжий мальчик.

— И мы только в среду! — не сдавала позиций миниатюрная девушка с короткой стрижкой. — Отстань, Дэйв, ты ещё ловца себе не нашёл.

— Вот мне и нужно поле для отборочных. У вас вся команда крепко сбита, а нам ещё и охотника подыскать бы. Мадам Трюк, ну запишите!..

Мадам Трюк сидела, уперев локти в стол и крепко сжав голову обеими руками. Взгляд её был устремлен куда-то под своды, где ветер нетерпеливо гнал стада облаков.

Росаура чудом не рассмеялась и потянулась за омлетом. Но тут раздался знакомый голос:

— Да мне плевать, Пуффендуй бронирует все четверги до конца месяца.

Росаура так и не дотянулась до омлета. Аппетит испарился. Она постаралась скосить взгляд так, чтобы не шевельнуть головой, но и без того знала: за её спиной стоит тот парнишка, Кайл, которого она грозилась сдать декану с потрохами.

Но почему от одного звука его голоса это её кишки крутило до жути?..

— Записала, Хендрикс, на четверг, — отозвалась тем временем мадам Трюк, черкнув пером по пергаменту с расписанием и поставив жирную кляксу вместо подписи.

— Мадам, я ваш…

— Да иди уже.

— Окей.

Кайл, несомненно, ухмыльнулся, что-то бросил другим, менее удачливым капитанам, развернулся и…

Росаура молилась, чтобы не покраснеть. Кайл Хендрикс таращился на неё, по вытянувшемуся лицу блуждала неуверенная улыбочка. А ведь паршивец знал, что глаза у него щенячьи. Чем и пользовался.

— Утречко доброе, мэм…

Какая-то часть Росауры, которая с придурью, так и желала глупо хихикнуть. Уши определённо пылали, и Росаура трижды прокляла себя за выбор высокой причёски. А Хендрикс улыбнулся шире, мгновенно почуяв её замешательство, и сказал:

— Вы уже говорили с моим деканом, мэм?

— Вас это не касается, — отрезала Росаура, вложив в эту фразу всю возможную чопорность.

— Но как раз меня-то это больше всего касается, мэм, — ничуть не смутился Хендрикс. — Но прежде чем вы пойдёте к профессор Стебль, скажите, в чём же вы нас обвиняете? Мэм?

Росаура скомкала салфетку.

— Ваше поведение неподобающе, Хендрикс.

— Но мэм! — Хендрикс живо изобразил, будто её слова ранили его в самое сердце. — Любить и быть любимым — разве это преступление, мэм? Что останется святого в мире, где любовь попадёт в опалу…

— Вы оказались куда красноречивее, чем можно было ожидать.

— Но вы ожидали, да, мэм?

Росаура мечтала порвать салфетку в клочья. А Хендрикс понизил голос и наклонился ближе:

— Я-то думал, из всех преподавателей именно вы и можете понять юные сердца, мэм. Не заставляйте нас думать, что для вас пустой звук…

Мадам Трюк поперхнулась тыквенным соком. Хендрикс покачал головой, не сводя с Росауры своих щенячьих глаз.

— В вашей воле казнить и миловать, мэм, — скорбно произнёс он. — Я только хотел просить вас об одном.

Росауре показалось, или мадам Трюк бросила ей предостерегающий взгляд, но было поздно:

— Терпеть вас лишнюю секунду?

— Мы ещё встретимся сегодня на занятии, мэм! — ухмыльнулся Хендрикс. — А так, я хотел бы присутствовать при вашем разговоре с профессором Стебль. Вы сейчас с ней говорить собирались?

— Вас это…

— Да нет же, не только меня, но и, прошу заметить, дамы моего искреннего сердца. Мне кажется, мэм, вы бы совсем перестали меня уважать, если б я не настаивал, чтоб вот, это самое, присутствовать, когда вы с профессором Стебль будете нам косточки перемывать.

— А кто сказал, что я вас уважаю, Хендрикс? — сказала Росаура, стараясь держаться невозмутимо, но беда была в том, что к их разговору прислушивалось уже человек двадцать. — Вы сначала заслужите уважение. И, к слову о том же: если бы вы уважали вашу… «даму сердца», вы бы вели себя гораздо осмотрительней. Не стоит ли ей задуматься, так уж вы цените ваши отношения, раз вы тут во всеуслышание обсуждаете со мной ваши затруднения?

На миг повисло молчание. У Росауры закололо в затылке от количества неравнодушных взглядов. Хендрикс, у которого, видно, в памяти кончились цитаты из бабушкиного романа, чуть похлопал глазами, но когда Росаура уже думала праздновать победу, нашёлся:

— Но затруднения-то у нас из-за вас, — и со смешком, как-то издеваясь, прибавил: — Мэм.

И этот гнусный смешок подхватили нестройным гоготом. В основном дружки-квиддичисты, но Росауре показалось, что пара преподавателей тоже обменялась краткими усмешками. От этого всякий стыд в ней выжег гнев.

— И их прибавится, если вы продолжите в том же духе.

Дрожащей рукой Росаура положила чистую вилку на чистую тарелку, сказала в пустоту: «Приятного аппетита, мне нужно подготовить класс к занятию», и прошла мимо квиддичистов, чтобы, отойдя на пару шагов, услышать их возбуждённое перешёптывание, сдобренное смешками. Росаура вышла из Большого Зала, молясь, как бы не оступиться. От каблуков она ещё не нашла сил отказаться.

Ушла она вовремя — пусть до звонка оставалась четверть часа, но когда она подошла к своему классу, у него уже толпились первокурсники-слизеринцы, с которыми и была первая пара. Завидели они её приближение издалека, тут же сгрудились в осмотрительную кучку и выжидающе наблюдали, как она приближается.

Какие они милые, отозвалось в сердце Росауры. Досада на происшествие за завтраком исчезла, стоило ей встретить дюжину внимательных, несколько настороженных взглядов, готовых ловить каждый её жест.

— Доброе утро, профессор! — воскликнул темноволосый мальчик. Остальные нестройно подхватили приветствие. Росаура расплылась в улыбке. На змеином факультете всегда были в почёте хорошие отношения с преподавателями. Вежливость, пунктуальность и безупречность — вот чем отличались слизеринцы от сорванцов-гриффиндорцев, витающих в облаках когтевранцев и слишком фамильярных пуффендуйцев. Росаура обещала себе, что ни в коем случае не будет благоволить родному факультету без веских на то причин, но её уже подкупило столь ответственное отношение малышей — а ведь это был самый первый их урок!

«Какая ответственность», — припечатала мысль, точно гиря.

— Доброе утро, ребята, — сказала Росаура и тут же пожалела: несколько лиц недовольно поморщились от такого «детского» обращения. Да, они же отчаянно хотят казаться взрослыми… — Прошу вас, заходите.

Росаура открыла дверь и пропустила ребят. Глядя на макушки, что едва доходили ей до плеча, Росаура улыбалась всё шире.

Она чувствовала небывалое воодушевление, когда прошла вдоль парт, уже занятых детьми, к учительскому столу, а мантия её легко развевалась от стремительной походки, и каблучки звонко стучали по деревянному полу. Росаура развернулась к классу, одаривая детей искренней улыбкой.

Но они не спешили улыбаться в ответ.

— Мы начнём урок пораньше, — сказала Росаура. — Вы такие молодцы, что пришли все вместе и заранее…

— Профессор Слизнорт сказал, что если мы попали на Слизерин, значит, должны быть достойны, — подала голос большеглазая светленькая девочка.

— Профессор Слизнорт совершенно прав. Он — замечательный учитель и…

— А вы тоже у него учились?

— Да, конечно, — улыбнулась Росаура.

— Вы тоже учились в школе? — ахнула другая девочка, так искренне, что Росаура чуть не рассмеялась. На девочку тут же зашикали:

— Ну конечно, училась, не с луны же она свалилась!

— Да, конечно, я училась в Хогвартсе, — чуть повысив голос, сказала Росаура. — И могу ответственно заявить, что следующие семь лет вашей жизни будут наполнены удивительными открытиями, важными встречами и, конечно, незабываемыми приключениями! Вы найдёте здесь настоящих друзей, поэтому уважайте друг друга и держитесь так же сплочённо, как вы уже постарались в первый день. Вы обретёте множество знаний, которые помогут вам стать сильными волшебниками. И хоть об этом принято шутить, но скоро вы поймете, что взмаха палочки недостаточно, чтобы сотворить магию — вам потребуется внимание, упорство и, конечно, воображение…

Росаура была так воодушевлена, что и не чувствовала, будто стоит на твёрдой земле — она словно воспарила, отдавшись волнующему вдохновению, и слова лились, одно за другим, точные, красивые, воодушевляющие, и… Ей вот только чуточку досаждал какой-то странный звук, шуршание или…

Она обнаружила, что никто давно её уже не слушает. Те, кто устроились на первых партах, сидели ровненько, сложив ручки, но с совершенно пустыми глазами. А те, что подальше, уже шушукались и скребли перьями друг у друга в пергаментах.

— Что ж, — скомкала Росаура свою вдохновенную речь, — перья вам понадобятся чуть позже, — две девочки испуганно подняли головки, но Росаура улыбнулась, пусть укоризненно покачала головой. — А сейчас поговорим о нашем предмете. Как он называется?

Десяток рук взмыл в воздух.

— Ну, скажите хором! Защита…

— Защита от тёмных искусств, — кто-то отчеканил бодро, кто-то неуверенно, кто-то промолчал.

— Знаете, одно название может о многом нам рассказать. Вас может удивить, что для постижения магии нужно преуспеть в нескольких дисциплинах, но все это потому, что магия очень разнообразна. В этом классе, — Росаура обвела рукой голые стены, укорив себя за то, что до сих пор не придумала, как же их украсить, — как думаете, что мы будем делать?

— Колдовать?.. — протянул круглолицый мальчик и состроил рожицу, как бы удивляясь очевидности собственного ответа. Пара его соседей захихикала. Росаура кратко усмехнулась.

— Безусловно, мистер?..

Мальчик стушевался.

— Троллоп…

— Тролль зелёный, — громко прошептал его товарищ и спрятал лицо в ладонях, чтобы вволю посмеяться.

— Мистер Троллоп абсолютно прав, — сказала Росаура и ободряюще улыбнулась мальчику. — На наших занятиях мы очень часто будем использовать наши волшебные палочки. Достаньте их. Давайте!

Первокурсники потянулись кто в карманы, кто в портфели. Кто-то брался за палочку неумело, а кто-то держал уверено, крепко.

— Ой!

На задней парте что-то блеснуло, раздался девчачий писк. У Росауры перебило дыхание, когда она ринулась на шум.

— Энни!

Да, это была та самая девочка, которой Росаура помогала с чемоданом и поиском купе. Смертельно напуганная, она глядела на свою палочку, которая валялась в проходе.

— Что случилось?

— Она… Она искрит! — взвизгнула Энни.

— Ты не обожглась?

— Н-нет. П-просто она и-искрит…

— Такое бывает, — сказала Росаура, — если взяться не за тот конец и вообще вести себя с палочкой… непочтительно. Подбери её, пожалуйста, и никогда не бросай.

Энни смотрела на палочку как на змею. Медленно покачала головой. Росаура заметила, какая у неё растрёпанная коса. Будто со вчерашнего дня не переплетали.

— Никто, кроме хозяина палочки не имеет права её трогать. Запомните это, ребята, никогда не берите чужие палочки! Верно говорит мистер Олливандер, палочка сама выбирает волшебника, вы теперь связаны на всю жизнь, это как… — Росаура чуть не ляпнула, «как рука», и запнулась, потому что не смогла придумать, с чем же можно сравнить волшебную палочку… Но нашёлся кое-кто посмелее:

— Как третья рука? — кажется, это был тот же Троллоп. Шутник, ну-ну. Пронёсся нестройный смешок, но всеобщее внимание было до сих пор приковано к Энни.

— Возьми палочку, Энни, — повторила Росаура.

Энни прикрыла глаза, и на её бледном личике живо отразилась борьба с каким-то чудовищным страхом.

— Всё будет хорошо. Когда волшебник берёт в руки палочку, намереваясь сделать доброе дело, он ощущает прилив тепла.

Росаура так хотела сказать что-то обнадёживающее. Но…

— А почистить ботинки — доброе дело, мэм?

— А убрать за совой, мэм?

— А ширинку застегнуть?..

И они все уже покатывались от хохота.

— Вы что-то говорили о чести факультета, молодые люди, — воскликнула Росаура.

Дети чуть устыдились, но кое-кто продолжил шептаться, сквозь смех пополняя список добрых дел.

— Энни, мы тратим время…

Энни вспыхнула, бросилась к палочке, но не донесла она ещё своей дрожащей руки, как между ней и палочкой прошёл видимый глазу разряд, точно электрический. Энни вскрикнула, кто-то подхватил, но хуже всего был возглас:

— Да просто палочка не хочет, чтобы ты к ней прикасалась, маггловыродка!

Росаура резко обернулась. Красивый темноволосый мальчик, который ещё первый поздоровался с ней, замер под её разгневанным взглядом, но так и не отвёл своих серых, будто хрустальных, глаз.

— Такие слова недопустимы, — голос Росауры дрожал. От гнева или от волнения, чёрт бы разобрал. — Как ваше имя?

— Эйвери. Валентин Эйвери, мэм.

— Слизерин лишается двадцати очков, мистер Эйвери. Запомните, — Росаура обвела взглядом их всех, тяжёлым, потому что тяжесть легла и на сердце, — в этом кабинете… не только в этом кабинете, конечно… такие слова недопустимы. Не имеет значения, как принято было у вас дома. Но вы должны понимать, что находитесь в обществе, где подобные выражения непозволительны. И если я услышу такое в стенах этого класса, вы покинете его навсегда.

Она ещё раз посмотрела на них, задерживаясь взглядом на каждом. Их лица… ещё очень нежные, мягкие, припухлые, чистые, теперь омрачились тревогой и затаённой обидой. Ей пришлось быть жёсткой на первом же уроке, и от этого в груди разливалась терпкая горечь.

Росаура повернулась к Энни. Та стояла ни жива ни мертва.

— Возьми свою палочку, Энни. Она по праву принадлежит тебе, потому что ты — волшебница.

Но Энни покачала головой.

Тогда Росаура наклонилась и бережно взяла палочку. Положила её на учительский стол. В классе стояла трескучая тишина. Казалось, ещё недавно Росаура готова была взлететь от счастья, но теперь ощутила себя намертво придавленной к земле. За горечью пришла растерянность — она не могла понять, что теперь делать. Плана у неё толком не было, фантазия и энтузиазм, на которые она так полагалась, затухли, будто кто свечу задул. Росаура обернулась к детям. Те, притихшие, избегали её взгляда.

— Защита от тёмных искусств или, лучше сказать, от тёмных сил, — заговорила Росаура, — начинается с нас самих. Вокруг много опасностей, и мы будем учиться как защищаться от злых чар, вредоносных существ и даже от людей, которые имеют против нас дурные намерения. Но всё это окажется ничтожно, если в нас самих будет жить нетерпимость, зависть, неприязнь и жестокость.

Нет, она оказалась совершенно выбита из колеи. И все эти торжественные речи — сущая фальшь. Она видела по глазам детей: они озлобились, потому что она поспешила с наказанием, когда можно было ограничиться словами. Как же ей теперь тронуть их сердце?

Все надежды дать первокурсникам возможность сотворить первое волшебство на первом её занятии пошли прахом. И Росаура, взмахнув палочкой, сделала то, от чего зарекалась — приманила учебник и открыла на первом параграфе.

— Достаньте тетради, чтобы вести конспект. Мы запишем основные определения, чтобы вы понимали, что нам предстоит изучать.

За последующий час та морозная тишина так и не развеялась. Росаура умудрилась растянуть параграф, и хоть дети и через пятнадцать минут уже изнемогали от нудной диктовки, всё, что придумала Росаура — это задавать очевидные вопросы, вроде: «Как вы думаете, что такое морок и чем он отличается от миража?». Несколько девочек хватались за возможность показать себя, и Росаура с радостью в конце занятия зачислила им призовые баллы, но осадок от произошедшего ничто не смогло перебить, даже задание, которое Росаура придумала давно и находила его невероятно творческим: написать эссе на тему «Что защищает нас от тёмных сил?».

Чаще всего Росаура поглядывала на бедняжку Энни и Валентина Эйвери. Энни старательно скрипела пером, но всякий раз, когда Росаура заглядывала в её конспект, то обнаруживала лишь спутанную, бессвязную линию вместо осмысленных фраз. Валентин Эйвери быстро вёл запись хорошо поставленным почерком, и, заканчивая раньше прочих, спешил отвернуться к окну. Росаура кусала губы, но не знала, что и поделать.

После урока слизеринцы так же слажено собрались и вышли из класса цельной группкой, но Росауре пришлось оторвать от них Энни.

— Энни, тебе стоит взять свою палочку. Она так отреагировала, потому что почувствовала твой страх. Ей… как бы сказать, ей грустно, что ты её не принимаешь. А ведь она теперь зависит от тебя. Нельзя её бросить.

Энни стояла перед ней, потупив взор.

— Ты просто боялась, что над тобой будут смеяться? Не обращай внимания. Многие держат палочку первый раз в жизни. Никто еще толком не умеет колдовать. Знаешь, в ближайшее время, вот увидишь, у каждого палочка заискрит, только попробуют спички в иголки превратить!

Росаура выдавливала из себя ободряющую улыбку, но Энни даже не поднимала глаз. И Росаура, повинуясь скорее порыву, а может, чтобы найти выход собственной горечи, положила руку на худенькое девичье плечико. И почувствовала, как Энни дрожит. Росаура тихонько вздохнула.

— У тебя вся косичка растрепалась, давай-ка я переплету?

Энни едва заметно склонила голову — то ли в знак согласия, то ли от усталости. Росаура дёрнула голубую ленточку и распустила тёмные волосы, которые доставали до пояса. Приманила гребень, принялась бережно расчёсывать.

— Ты уже писала родителям?

Энни неопределённо повела плечами. И наконец сказала:

— Я… А как отправить письмо?

— С совой. Если у тебя нет совы, то можно сходить в совятню и там взять любую, только принеси ей какое-нибудь лакомство.

Энни тихонько засопела. Росаура спохватилась:

— Я… мы можем вместе сходить в совятню. Она рядом с квиддичным полем. Только не сегодня, а, например, в субботу утром. Посмотрим на сов, хорошо?

Энни обернулась, и впервые на её тонком личике проступила крошечная улыбка.

Росаура отвечала ей сторицей. Энни смущённо отвела взгляд.

— Всё, договорились. Зато за эти дни впечатлений у тебя наберется!.. В пятницу вечером садись писать большое письмо для родителей. А в субботу сходим. Ну, вот и коса твоя готова.

Энни ухватилась за кончик косы и вдруг сказала тоненько:

— А мне мама всегда заплетала…

Глаза её заблестели, Росаура поспешила отвернуться. Взяла палочку Энни со стола.

— Я положу её тебе в портфель. Пожалуйста, в эти дни постарайся к ней привыкнуть. Если на других занятиях тебе будет сложно с нею совладать, скажи преподавателям, они поймут. Но если тебе будет сложно, то мы обратимся к профессору Дамблдору. Он точно тебе поможет.

Это, впрочем, кажется, вновь напугало Энни, но Росаура, взглянув на часы, воскликнула:

— Ох, пять минут осталось! Какой у тебя следующий урок?

— Тр-транс-трансэвакуация…

— Трансфигурация. Беги на пятый этаж, попроси… Ах.

Росаура выглянула в коридор и увидела нескольких первокурсников-когтевранцев, которые уже дожидались у дверей. А рядом, о Мерлин, витала некая призрачная дама, на которую когтевранцы косились скорее с любопытством, чем с испугом.

Росаура попросила призрака проводить Энни до кабинета Трансфигурации. Это, конечно, был для девочки новый стресс, но ничего лучше сообразить Росаура не сумела, так и отпустила Энни с тяжёлым сердцем.

Начиная урок с когтевранцами, Росаура уже запретила себе разглагольствовать, а тем более — рисковать и заставлять детей доставать палочки. У неё самой в голове не укладывалось, как быстро она отказалась от своего прекрасного плана колдовать на первом же занятии, но опустошение, которое принесло занятие со слизеринцами, лишило Росауру всякого куража. Она старалась сделать диктовку не слишком скучной, и с когтевранцами и вправду сложилась весьма любопытная беседа, однако Росаура быстро намотала на ус: слишком много болтать детям давать не стоит, а то не замолкнут никогда, а ещё не стоит задавать им слишком очевидные или наоборот, слишком расплывчатые вопросы — либо засмеют, либо уплывут в неведомые дали.

На обед Росаура не пошла, готовилась — во второй половине дня её ожидало три сложных урока: со сдвоенной группой пятикурсников, и все шестые курсы, разделенные на две группы, подряд. Для обоих потоков Росаура решила опираться на СОВ: пятым курсам предстояло сдавать этот экзамен, а шестые только отмучились. С пятикурсниками Росаура прекрасно растянула на всю пару разъяснения, что ждёт их на экзамене (заодно прикинула примерную программу на весь год), чем хоть немного их успокоила, и это считала своей главной победой: теперь дети хоть знали, к чему готовиться. Задание уже не творческое, а аналитическое: хорошенько подумать и честно написать, где у кого какие пробелы, на что следует сделать упор, и тем самым выстроить траекторию для индивидуальной подготовки. Сами пятикурсники казались изрядно подавленными, поэтому спрашивали по делу, слушали внимательно, а пара рассказов Росауры о том, как она сама сдавала СОВ, вызвала живой интерес.

А вот с шестыми курсами Росаура наконец-то позволила себе присесть за учительское кресло. Группы были меньше: на продвинутом уровне Защиту выбирали изучать далеко не все, и Росаура прошлась по журналу, чтобы познакомиться со всей шестой параллелью (и, признаться честно, хоть немного перевести дух). После Росаура предложила каждому по свежей памяти продемонстрировать колдовство, которое встретилось в экзамене. Не без натяжек, но вышло познавательно. Задание для шестикурсников Росаура назвала «благодетельным»: нужно будет изложить свое мнение об экзамене, рассказать о своей подготовке, о ходе испытаний, о сложностях, подводных камнях, замечаниях и выводах. Росаура намеревалась потом передать работы шестикурсников пятикурсникам, да и ей самой следовало хорошо узнать, к чему готовить студентов.

Конечно, она понимала, что вся эта писанина ей сойдёт с рук только на первом занятии. Для пятых и шестых курсов, с которыми занятия дважды в неделю, предстоит подготавливать серьёзные задания, нацеленные на результат. Ребята в общем-то собрались толковые, разве что…

— Так вы пойдёте к профессору Стебль, мэм?

Росаура закатила глаза и только после обернулась. Прозвенел звонок с пятой пары, и шестикурсники с Гриффиндора и Пуффендуя поспешили на ужин. И один только Кайл Хендрикс был невыносим. А у Росауры как раз не осталось сил, чтобы с ним препираться.

Его подружка-гриффиндорка, Мэй Линсбет, сидела за его плечом тише воды ниже травы, а теперь тенью выскользнула в общей толпе. А Хендрикс, значит, пошёл грудью на амбразуру. И его нахальная смазливая физиономия приводила в бешенство, но… Росауре показалось недостойным отрекаться от собственного слова.

Росаура с Хендриксом прошли мимо гостеприимно распахнутых дверей Большого Зала и соблазнительных запахов печёной рыбы. Путь их лежал к теплицам, где проходили занятия по Травологии.

Вместо мыслей в голове стоял оглушительный звон. Росаура пыталась придумать, что ей говорить, и как действительно сформулировать претензию к Хендриксу и его подружке, но море подавленных эмоций захлёстывало с головой, разбивая в пену любые мало-мальски связные слова.

Скажу, что он идиот, подумала Росаура. Невоспитанный, заносчивый, себялюбивый болван. Ей всё казалось, что из них двоих это она выглядит как студент, которого тащат на разговор с деканом, а вовсе не Хендрикс, который шёл вразвалочку и ухмылялся. Даже пару раз приветственно кому-то махнул.

Сентябрьский вечер уже накинул свой сумеречный полог на стеклянные крыши оранжерей. Внутри было совсем темно, только листья причудливых растений шевелились от невидимого ветра.

— О, а вон и профессор Стебль! Мэм! Доброго вечерочка!

Профессор Стебль, невысокая полненькая ведьма с курчавыми седоватыми волосами, чья рабочая мантия всегда была замызгана землей и удобрениями, оказывается, стояла у тепличного окна под тенью какой-то пальмы с ярко-розовыми плодами, и вот подозрительно резко дёрнулась. Но, когда разглядела Росауру и Хендрикса, преспокойно достала из-за спины руку, в которой держала деревянную трубку.

— В чём дело, Кайл?

— У меня-то всё окей, это вот у ми- профессора Вэйл дело.

Кайл расплылся в улыбке, которой при всём желании нельзя было отказать в очаровании.

— Да, Росаура, что такое?

Росаура всё глаз не могла отвести от трубки в черной от земли рабочей перчатке.

— А… хм. Видите ли, вчера на станции Хогсмид мистер Хендрикс и…

— Мэм! — взвился Хендрикс с видом оскорбленной невинности. — Я ведь просил вас, не втягивать… Мэм! — обратился он уже к своему декану. — Я во всём сознаюсь. Я обидел профессора Вэйл.

Профессор Стебль округлила глаза и вся во внимании затянулась.

— Я… — голос будто изменил Хендриксу, и он просипел: — Я попытался с ней… познакомиться!

Профессор Стебль закашлялась — впрочем, скоро Росаура поняла, что это она так смеётся. А Хендрикс, прикрывшись рукой, весь покраснел от сдерживаемого хохота.

— Виноват! — похрипел Хендрикс. — Вы же знаете, мэм… Я всегда стараюсь идти навстречу… Я подумал, у нас новая студентка… А вдруг, она окажется на нашем факультете… Наш факультет, он ведь всем открывает объятья! Сирым, убогим… И вы сами сказали вчера, профессор, чтоб мы приглядывали за малы- младшими.

И Хендрикс оглянулся на Росауру с высоты своего трёхэтажного роста.

Профессор Стебль грубовато похлопала Хендрикса по плечу:

— Ну хватит, хватит.

И повернулась к Росауре.

— Что ж в этом такого криминального, что молодой человек принял вас за студентку! Я бы сочла это за комплимент.

Других-то вам и не скажешь, чуть не съязвила Росаура.

— Молодой человек саботировал безопасную транспортировку учащихся до школы, — выдала Росаура, припоминая разом все те жуткие инструкции, которых начиталась перед отъездом. На миг ей показалось, что это прозвучало внушительно. Однако профессор Стебль, затянувшись, посмотрела на неё так, что открыто читалось: «Сама-то поняла, что сказала?». Росаура поджала губы. Профессор Стебль пожала плечами:

— Хотите наказание ему назначить? Думаю, невыносимое дружелюбие — это личная проблема Кайла, из-за него не должен страдать весь наш факультет, не так ли?

— Накажите меня, — воскликнул Хендрикс, скорбно опустив голову перед Росаурой.

— Да, лишняя работка тебе не помешает, Кайл, — миролюбиво усмехнулась профессор Стебль, стряхивая пепел в клумбу с чёрной мимозой. — Разленился ты у меня. Думаешь, СОВ наскрёб на проходной, и теперь всё, лафа?

— Ну разве что чуть-чуть, профессор, — улыбнулся Кайл во все тридцать два.

— Ну так что, Росаура, подрядите этого оболтуса вам полы начищать?

— А у вас есть сломанный стул? — вдруг с воодушевлением воскликнул Хендрикс. — А то я могу вам починить, без палочки, у меня дед на все руки мастер, я всё лето у него в гараже просидел.

— Только не давайте ему конспекты проверять.

— Почерк у меня неважный, мэм.

— Или пусть окна вам в классе вымоет.

— Я с наружной стороны на метле подлечу просто, круто, да?

И профессор Стебль одарила его взглядом, полном гордости.

— Ты, Кайл, конечно, раздолбай тот ещё у меня, но, чувствую, теперь наша команда в надёжных руках.

— Профессор! — Хендрикс весь разом подобрался. — Я уже забронировал поле на все четверги. В этом году мы их всех…

Росаура громко кашлянула. На неё воззрились безо всякого почтения, скорее раздражённо, гадая, что ж она так долго тянет и до сих пор тут торчит. А Росаура совсем растерялась, поскольку перспектива провести с Кайлом Хендриксом хоть на минуту дольше положенных двух часов в неделю, ей совсем не улыбалась: уж лучше она собственноручно, без палочки, будет полы драить. И никакая альтернатива в голову не шла. Не строчки же его сажать писать!

— В следующий раз безалаберность мистера Хендрикса скажется на всём факультете, — наконец сказала Росаура.

— Уяснил? — в слишком уж притворной грозности обернулась к Хендриксу профессор Стебль.

Смотреть, что скорчит из себя Хендрикс, Росаура уже не желала. То море, что бушевало в ней, вконец вскипело, и даже дорога по вечерней прохладе до Большого Зала не принесла хоть толики успокоения.

До конца ужина оставалось минут двадцать, и Росаура неприятно удивилась, что мадам Трюк до сих пор сидит за профессорским столом. Другого соседа у Росауры не оказалось: её разместили на самом краю.

Усевшись, она мрачно обвела взглядом салат, пудинг, запечённого лосося. В ногах она давно уже ощущала слабость, но из-за переполнявших чувств кусок в горло не лез.

— Лосося бери, — вместо приветствия подсказала ей мадам Трюк. Росаура подчинилась, хотя бы ради того, чтобы с остервенением вонзить вилку в невинного лосося.

— Ну, за почин, — хохотнула мадам Трюк, пододвинула к Росауре кубок с тыквенным соком и, чуть понизив голос, сказала: — Медовухи хочешь?

— Что?

Мадам Трюк красноречиво приподняла бровь.

— Не, можно и чего покрепче… — и похлопала себя по нагрудному карману мантии.

Росаура надеялась, что выражение её лица сделалось не слишком отталкивающим. Впрочем, мадам Трюк сама махнула рукой.

— Ладно, ещё не вечер.

— Да нет-нет, спасибо, я просто…

— Согласна, лучше позже, чем раньше.

— Да я… Как бы…

— Ешь лосося, чего ты его мучаешь.

— Да этот Хендрикс…

— Обормот.

— Да!

Странное дело — казалось, всё возмущение, что бурлило в ней, вышло с одним этим словом.

— Я пыталась поговорить с профессором Стебль. А она, кажется, с ним заодно!

— Ну так она ж его декан.

— Да, но…

— Но меньшим обормотом он от этого не становится, кто ж спорит.

— Я не смогла придумать ему наказание.

— За наглость только квоффлом в рожу сойдёт. А так их не отучишь.

— Профессор Стебль сказала, ну не страдать же за него всему факультету, как бы намекнула так, а ну баллы мне тут не снимай…

— А что ещё б она сказала.

— Это же какое-то зверство! — возмутилась Росаура. — Она на полном серьёзе предлагала мне заставить его полы драить, а каких-то там двадцати баллов ей жалко?

— Да они над баллами этими трясутся. Какое ещё развлечение — межфакультетское соревнование, чтоб его. За кубок школы. Вот уж где грызня.

— Неужели это так серьёзно? Для деканов это что, дело чести?

— Для деканов это прибавка к зарплате.

Росаура опомнилась, когда поняла, что превратила несчастного лосося в кашу. Мадам Трюк, развалившись в кресле, побалтывала кубком, и Росаура сильно сомневалась, что там тыквенный сок.

— С деканами связываться — это себе дороже. Они за своих барсучков-орлят-змеек горой стоят. Ну разве Минерва со своих львяток шкуру дерёт, но на свой манер, тебя она также по носу щёлкнет. У неё там всё за закрытыми дверьми. Не, просто штрафуй и всё.

Росаура нахмурилась. Мадам Трюк невозмутимо кивнула:

— Да-да. А с оболтусами этими ты не лалакай. А то развела тут утром ораторию. Этот Хендрикс круглый идиот, но мордашка у него смазливая, вот он и пользуется. Тебе на шею сядет и ножки свесит.

— Но вопрос был серьёзный, — неуверенно сказала Росаура. — Ситуация… неоднозначная. И он так просил меня не говорить про его девушку, что-де вот, он всё берёт на себя… И я подумала, ну, разве это не хорошо? Что он так поступает? Что это ведь… ну, по-своему благородно.

— Он так поступает, потому что ты ему пальчик показала, а он тебе уже руку отхапал.

— Мне вообще кажется, что это неправильно, что приличного поведения мы будто можем от них добиться только наказанием. Надо же как-то воспитывать, чтобы это было в порядке вещей…

Мадам Трюк глотнула из кубка и крепко поморщилась.

— Такому морали нет смысла читать, он не тем концом сейчас думает, чтоб там ещё что-то про высокое и вечное отложилось, — и с тяжёлым вздохом мадам Трюк завершила: — Пубертат.

На самом деле, она добавила ещё одно словцо, в которое вложила всё непередаваемое чувство, но Росаура отчаянно сосредоточилась на многострадальном лососе.

— Всё-таки, это их личное… — пробормотала Росаура. Мадам Трюк расслышала (несомненно, у всех игроков в квиддич прекрасный слух — надо же за рёвом болельщиков различить свист бладжера, который летит прямо тебе в голову) и сухо усмехнулась.

— Дорогая, у нас тут несовершеннолетние. И нам надо, скажем так, чтобы количество приехавших на учебу детей было равно к концу года количеству уехавших. Дебет с кредитом чтоб сошёлся. Смекаешь?

Росаура подняла на собеседницу обескураженный взгляд. Мадам Трюк тяжело вздохнула. Оглянулась. Наклонилась совсем близко, что стали заметны морщинки вокруг ястребиных глаз.

— Чтоб девки не…

— А, мисс Вэйл! — к ним подбирался профессор Слизнорт. Росаура как никогда была рада его видеть. — Не могу не поинтересоваться, как у нашей юной коллеги первый день!

— Вы так добры, сэр, спасибо вам за зелье, я хоть выспалась немного.

— А, не лукавьте, трёх часов недостаточно, чтобы выспаться.

— Неужели у меня такие синяки под глазами!

— Ваши глаза и всё, что под ними, само очарование, а в них самих плещется то, чего едва ли отыщешь в премудрых очах прочих, собравшихся за этим столом, — улыбнулся Слизнорт. — Огонь энтузиазма. Вижу, первый день не вполне вас убил.

— Он покушался, — улыбнулась Росаура, и ей правда стало легче оттого, что всё можно так легко превратить в шутку. Вот только слова Валентина Эйвери были отнюдь не смешными. Но Росаура, глядя в приветливое, благодушное лицо Слизнорта, слишком захотела и вправду чуть выдохнуть — и, решив, что в ситуация с Эйвери — это их личное с ним дело, и не стоит сразу же втягивать декана, заговорила о какой-то ерунде: — Я вся извелась за те полчаса, пока до меня добирались все первачки-когтевранцы. Они заблудились по дороге, и я всё думала, а не пойти ли их искать, но как бы я оставила тех, кто уже пришёл?..

— Ничего страшного, — махнул Слизнорт пухлой рукой. — Пару раз опоздают, вы им штрафные запишите, и перестанут.

Интересно, скривилась Росаура, дал бы он такую отмашку, если б речь шла о его змейках!

— Но это же их первый день! Они ведь ничего тут не знают…

— Всегда могут спросить. Призраки те же — всегда присматривают за первокурсниками, могут подсказать. А что не хотят — их дело, но только последствия научат их хоть немного думать. Хотя порой мне кажется, что мозг в ребёнке созревает для самостоятельной деятельности где-то годам к пятнадцати. Когда они осознают, что СОВ сдавать как-то надо.

Мадам Трюк хохотнула. На этот раз Слизнорт к ней присоединился. Росаура поджала губы. Слизнорт наклонился к ней:

— Не кудахтайте над ними. Они уже многое способны делать сами. Чем более высокие требования вы к ним предъявите, тем лучше они будут им соответствовать. Главное не расхолаживать их, особенно на первых порах.

Росаура в сомнении пожала плечами.

— А если их это отпугнёт? Какой толк в железной дисциплине и суровых наказаниях, если это отобьёт интерес к предмету?

— Да у них нет еще никакого интереса. И едва ли будет. На пятом курсе они будут учить, потому что придется сдавать экзамен. И только на шестом-седьмом некоторые возьмутся за ум.

Росаура возразила:

— Ну как же, а если талант? Помните Северуса Снейпа? Он блистал на ваших уроках, разве…

Ей показалось, или на секунду по лицу Слизнорта прошла мрачная тень…

— Я лишь хотела сказать, сэр, что на ваших занятиях я никогда не ощущала себя, ну… в железных тисках.

— Я бы подал в отставку, если бы вы сказали обратное, — усмехнулся Слизнорт. — Такое ваше впечатление, полагаю, и есть показатель хорошей дисциплины.

Росаура понимала, что затронула болезненную тему, пусть Слизнорт всё скрывал за своей благодушной улыбкой — а не к тому ли привыкла и она?

— Если ребёнок талантлив, — после небольшой паузы сказал Слизнорт, — дисциплина тем более будет ему подспорьем. Вообще, мисс Вэйл, остерегайтесь талантливых. От них можно чего угодно ожидать и крайне легко попасть под их обаяние. И они быстро начинают думать о себе слишком много, полагают, будто могут позволить себе не трудиться, а это самое опасное. К ним нужен особый подход, к каждому свой, о, искусство ловца жемчуга, знаете ли…

Слизнорт был коллекционер, он этого не скрывал. Коллекционер жемчужных зёрен, которые выискивал к навозной куче.

— Благодарю вас, сэр, за ценный совет. Я, правда, очень признательна, стыдно признаться, как часто сегодня я чувствовала себя совершенно сбитой с толку. А ведь это всего-то пять уроков.

— Поэтому надо срочно отправляться спать! — воскликнул Слизнорт. — Я серьёзно, лучше лечь пораньше, но хорошенько отдохнуть. Здоровый сон в нашем деле — залог выживания. Я пришлю вам зелье через полчаса.

Росаура лишь вежливо поблагодарила. Она действительно еле держалась на ногах и не представляла, как доберётся до своего кабинета.

А Слизнорт, уже собравшись уходить, как-то картинно спохватился, склонился к ней, и несмотря на улыбку под моржовыми усами, в его тёмных лукавых глазах жглась тревога.

— Чуть не забыл, завтра в школу приедут родители мальчика Яксли. Есть вероятность, что с вами захотят поговорить. Переживать нечего, с Кадмусом… всё благополучно… — Слизнорт нервно втянул воздух, — однако… вам лучше… лучше, чтобы всё было наилучшим образом, вы понимаете. Там, конечно, буду я, как декан…

— Но Кадмус так и не прошёл распределение, — сказала Росаура какую-то нелепость, ощущая давящий холод в груди.

— Распределение? — поморщился Слизнорт. — Да Бог с вами, место Кадмуса давно было оставлено за ним, кровать у окна с видом на коралловую горку… — Росаура не пыталась скрыть замешательства, желая, чтобы Слизнорт был откровенен до конца, что он и сделал в досаде: — Бросьте, девочка моя, неужели вы питаете какие-то иллюзии о Распределении? Все уважающие себя волшебники знают, на какой факультет направить своих детей, нельзя же важнейший вопрос знакомств, связей, круга, в конце концов, доверять воле случая! Это магглорожденные могут играться и доверяться решению, прошу прощения, Шляпы… — он фыркнул и покачал головой: — К её чести, конечно, она достаточно, кхм, умна, чтобы понимать, на кого её напялили и где уместно её шаманство, а где…

Внимательно присмотревшись к лицу Слизнорта, ловя не едкий смысл его слов, но возбуждённый тон, Росаура решила, что настал верный момент.

— Ох, сэр, — Росаура судорожно вздохнула, поднесла руку к лицу, из-под ладони послала Слизнорту отчаянный взгляд, — сэр, но что же будет с бедняжкой Кадмусом?.. Извините, я не могу теперь думать ни о чём, кроме визита его родителей. На их месте я была бы в ярости.

Слизнорт пожевал губы.

— Родители должны понимать, куда отправляют своих детей, — несколько неуверенно протянул Слизнорт. — Многие идут на этот риск, потому что если оставить ребёнка с волшебными способностями дома, очень велика вероятность, что его обучение запустят, а если оставить его без присмотра и не научить контролировать ту магию, которая внутри него, последствия могут быть… ужасными. Родители не всегда готовы с этим справится. А то, что в Хогвартсе происходят инциденты, так это неизбежно…

— Они обвинят во всём меня, — всхлипнула Росаура, внимательно наблюдая за Слизнортом. — Это ужасно, не начав ещё работать, я…

— Ну, будет вам, дорогая мисс Вэйл!.. — разжалобить Слизнорта всегда было довольно просто. — Конечно, Яксли закатят скандал, но это будет чисто для вида…

— Вам-то профессор Дамблдор наверняка сказал что-то важное, воодушевляющее вчера, после всей этой истории… А я как слепой котёнок. Он-то понимает, что произошло, и вы знаете, а я, хоть и была там… Я ничего не понимаю… Не знаю, что говорить, как оправдаться… — Росаура понизила голос до трагического шёпота: — У меня до сих пор в ушах истошные крики детей, напуганных до смерти…

Слизнорт охнул, а Росаура как раз подставила своё дрожащее плечо под его мягкую руку. Ей, впрочем, едва ли приходилось играть: она просто использовала ситуацию... с наибольшей выгодой.

— Вы мужественная девушка, мисс Вэйл, вы столкнулись с тем, с чем едва совладали опытные мракоборцы! О да, Альбус был в ярости… Поверьте, возможные сцены от Яксли — ничто по сравнению с тем, как гневался Альбус…

Росаура затаила дыхание.

— Он очень встревожен, и, знаете ли, любые попытки даже таких уважаемых людей как Яксли о чём-то возникать, он пресечёт. Дело ведь действительно тёмное…

— Знаете, — решилась Росаура, — я никому ещё не говорила, сэр, но вам я могу сказать… — она понизила голосо до шёпота, а Слизнорт склонил свою блестящую лысину ближе, — когда поезд погрузился в темноту, а дети стали кричать от страха, мне на миг показалось, будто я видела… Пожирателя смерти.

Слизнорт побелел, вскинулся, остервенело затряс головой:

— Невозможно! Это исключено. Это совершенно исключено!

— Но как тогда боггарты оказались в поезде? — быстро произнесла Росаура и, отняв руки от лица, прямо посмотрела на Слизнорта.

Тот моргнул и нервно пригладил усы. Росаура подалась к нему.

— Сэр, я преподаватель Защиты от тёмных сил. Я должна знать, с чем имею дело. Что думает об этом профессор Дамблдор? Он не доверяет мне, я знаю, считает меня слишком юной и неопытной, но понимание ситуации помогло бы мне хотя бы твёрдо стоять на ногах. Не оставляйте меня в неведении, сэр!

Слизнорт, кажется, задержал дыхание. В его тёмных глазах промелькнуло сожаление… И он отвёл взгляд.

— Мы все должны думать о детях, мисс Вэйл. А, Филиус!

Слизнорт резко выпрямился и жизнерадостно помахал через весь стол, срочно откланялся и припустил.

Только плотно затворив дверь в свою спальню, Росаура достала записную книжечку.

«Дамблдор исключает внешнее вторжение в поезд. Он был в ярости, узнав о происшествии. Какие распоряжения он дал деканам, доподлинно неизвестно, однако есть вероятно, что им предписано с удвоенным вниманием следить за детьми. По словам учеников, на «воспитательных беседах» деканы сказали старшим опекать младших, а младших — держаться старших. Также о любом затруднении сообщать сразу деканам. Важно: детям сообщили, что боггартов перевозили в поезде для практических занятий по моему предмету, однако произошла поломка замков, и они вырвались на волю.Насколько я могу судить по прошествии одного дня, прочих преподавателей незаметно отстраняют от решения внутрифакультетских проблем. Завтра прибудут Яксли, ожидается скандал, но Дамблдора это не смущает».

Донесение бесследно пропало, и тут же проявились слова Крауча:

«Перевозка учебного оборудования и поломка замков — официальная версия, будет в завтрашних газетах. Продолжайте наблюдение».

Какая-то мысль не давала покоя. Почему Яксли прибудут только завтра, если их сын до сих пор в Больничном крыле? Если б я была матерью, подумала Росаура, я бы примчалась сюда ещё вчера… Но об этом Росаура решила не писать. Ещё раз перечитав сухую строку, Росаура вздохнула: ждать похвалы от Крауча — что с козы молока. Но можно и сцедить пару капель, раз уж на то пошло. И она решительно повторила свой вопрос, уверенная, что на этот раз заслужила узнать ответ:

«Кто выпустил боггартов?»

Сердце пропустило удар. Переплёт налился алым. Крауч был лаконичен:

«Дети».