Пламенное сердце (гет)

После той трагедии я была опустошена. Я не хотела есть и не хотела спать. А когда закрывала глаза, то видела того отвратительного демона с рогами на глазах.

Хоронили брата и маму в закрытых гробах. Бабушка, что удивительно, проронила пару слезинок, однако, когда зашёл разговор о том, чтобы взять меня под опеку, довольно быстро слилась, назвав демоном, убившим мать и брата.

Официальная версия состояла в том, что посреди ночи у меня пробудилась способность к пламени, и я подожгла дом. В огне умерли все члены моей семьи, выжила только я одна. Вот только это неправда. В доме был демон, огнечеловек с рогами на глазах. Я рассказывала об этом следствию, я умоляла расспросить их того пожарного, который спас меня, потому что он подтвердил бы мои слова, вот только он не стал этого делать. Он сказал, что никакого огнечеловека не видел, что у меня разыгралось воображение, а трупы моих мамы и брата он выносил собственными руками.

В тот момент вся моя благодарность к этому человеку испарилась, будто её и не было. Я возненавидела его так же сильно, как и родную бабку, отказавшуюся от меня ещё до моего рождения и сделавшую это официально пару дней назад.

Я стала сиротой. И всё, о чём я могла думать — так это о том, зачем же я переродилась? Мне было бы лучше умереть вместе с семьёй в том пожаре.

Я хандрила, сколько могла. Проливала слёзы, и пламя в моих ногах становилось всё сильнее. Я проклинала его, я ненавидела его, я была благодарна за то, что оно стало для меня шансом найти демона, убившего мою семью.

Как мне сказали, я была пирокинетиком третьего поколения. Это значит, что я могла сама создавать пламя из своего тела. Вернее, из своих ног. Я могла развить эту способность и в будущем стать, например, пламенным пожарным. Это развязало бы мне руки и помогло в поисках демона, убившего мою семью.

Меня отправили в приют Хайджимы Индастриз. Вернее будет сказать, что это место официально называлось приютом и было создано для того, чтобы помогать детям-сиротам, обрётшим огненные способности. По факту мы были для них кем-то вроде подопытных крыс. Они изучали, как работают наши способности, тренировали нас. Мы развивали свои способности, укрепляли наши тела и сопротивляемость огню, делали всё, что было в наших силах.

В первый день я была напугана. Меня окружало много незнакомых людей, и все они были мужчинами. Я ещё давно признала, что после своей смерти я стала бояться мужчин. Я понимала, что это глупо, что не все такие, как тот говнюк-насильник, но разум кричал другое. Я билась в неконтролируемой истерике, когда видела учёных-мужчин, я сбегала от них и постоянно лила слёзы. Поначалу это их удивляло, потом они поняли, в чём дело.

Тут должны быть слова о том, что они всё поняли и решили меня не трогать, но это не так. Они оставались сумасшедшими учёными, а я — всего лишь образцом для исследований. И исследовать можно было не только мой огонь, но и мою психику. Они порой специально пугали меня, чтобы увидеть, как увеличится сила моего пламени. И я боялась, крича и вырывалась. Они наслаждались этим и подхихикивали, от чего мне становилось только противнее.

Не знаю, сколько времени это длилось, но в один день я поняла, что больше так продолжаться не может. Я просто осознала, что всё происходящее в этом приюте — не более, чем ступенька для меня. Благодаря ей я могу стать сильнее, могу найти свой путь в этом мире, могу поставить перед собой цель и добиваться её.

Осознание этого факта будто ударило меня по голове. У меня есть шанс воспользоваться тем, что мне дают эти люди, и вырваться из этого места.

С моей шеи будто пропала удавка, и дышать стало проще.

Перво-наперво я стала игнорировать шепотки за спиной. Другие дети знали, как я тут оказалась, и с радостью кидали мне в след, что моя мать и мой брат погибли из-за меня. Они смеялись над моей реакцией, потому что я злилась, но теперь я просто не обращала на из злые слова ни капли внимания. В конце концов, я знала, что моя семья погибла не из-за меня, и этого было достаточно.

Затем я стала спокойнее реагировать на касания мужчин. Вернее, меня до сих пор передёргивало, но я крепко сжимала зубы, не позволяя себе проронить ни слезинки. Я отвлекала себя, как могла: мысленно пела какие-то дурацкие песенки из прошлой жизни, считала от одного до ста, поочерёдно напрягала мышцы ног, лишь бы не думать, как кожу обжигает чужая ладонь. И со временем это стало помогать.

Но нервы у меня не железные, и бывали дни, когда, оставшись одна, я давала себе слабину. Тогда меня прорывало, и я рыдала из-за всего подряд: из-за той роковой ночи, из-за того лживого пожарного, из-за чужих прикосновений, из-за злых слов, из-за смрада ненависти, страха и презрения. А ещё холода.

Опять же, мы были не более, чем объектами для исследований. Нас никто не любил, но о нас заботились, чтобы мы не померли. И этот морозный запах чужого безразличия к детским судьбам заставлял меня дрожать от холода.

Я и тут прослыла гением. Мало того, что я демонстрировала свои небывалые познания в японском и математике, так я ещё могла рассуждать, как взрослый человек. Более того, имея за спиной обширные знания того, как герои различных историй учатся управлять своими силами, я довольно быстро справилась с огнём в своих ногах и вскоре избавилась от специальных ботинок, которые мне дали в первый же день, чтобы я ничего тут не спалила.

Подобное оборудование выдавалось всем детям, и, как только на тренировках они показывали полный контроль огня, это оборудование снималось. Я добилась снятия железяк в шесть лет. Обычно это происходило у детей лет в восемь-десять.

Нам прямо в этом приюте устроили что-то вроде школы. Вернее, меня туда зачислили практически сразу, как я научилась контролировать пламя. Это произошло в начале июля, и благодаря своим знаниям из прошлой жизни, я не только догнала программу за две недели, но и значительно перегнала. Я была лучшей в классе, но оно и понятно: странно в двадцать шесть лет не знать тех базовых вещей, которые проходят младшеклассники.

Благодаря этому я перескочила через три года обучения в школе, и в семь лет уже училась в четвёртом классе. Тут нагонять ребят было сложнее, но мне, что удивительно, помогли. Местные учителя, как и учёные, изучающие нас, видели в этом интересный опыт. И это сейчас не слова обиженной девочки. Я лично слышала, как две преподавательницы обсуждали, провалю ли я это эксперимент или нет. В итоге я не провалила.

Шепотки за спиной утихли, меня реже называли убийцей матери, однако противный смрад никуда не уходил. Однако также я почувствовала лёгкий запах свежести. Я догадывалась, что своими умениями я заставила некоторых ребят уважать себя, и от этого мне становилось очень приятно.

Я развивала свои боевые навыки. Скажи мне кто в прошлой жизни, что я буду учиться драться, я бы рассмеялась ему в лицо. Теперь же вот она я, стою в специальной униформе в жароустойчивом помещении напротив мальчишки в точно такой же одежде.

— Начинайте, — раздался звук из динамиков, что были подвешены высоко под потолком.

Мы одновременно сорвались с места. Он был старше меня на два года и создавал огонь на кончиках пальцев. Я, тем временем, сражалась с помощью ног. Для этого мне пришлось чуть ли не сам брейк-данс освоить.

Когда я только начинала учиться, было страшно. Я боялась подвернуть ногу или руку, и я их постоянно подворачивала. Я стояла на руках, чувствуя, как кровь приливает к голове, я тренировала взмахи ногами вместе с учителем. Я разжигала огонь в ногах, пытаясь совместить всё то, чему я научилась.

Эти тренировки заняли долгих три года. Я была слаба, потому как была ребёнком, но я росла, вытягивалась и развивалась физически. К десяти годам я была в первом классе средней школы и имела упругое, натренированное тело.

Честно говоря, я довольно ленивый человек, а потому сотню раз порывалась всё бросить, оставить, как есть, но в детском доме Хайджимы Индастриз никому никогда не давали расслабиться. Меня гоняли взашей против моей воли, и где-то в глубине души я была благодарна им за это.

Именно благодаря этому я сейчас сражаюсь на равных с двенадцатилетним мальчиком.

Он нападал довольно прямолинейно, полагаясь на силу огня в пальцах, и это было его главными глупостью и слабостью. Я знала, с какой стороны он нападёт и что попытается сделать. Я позволила ему схватить меня за руку, но лишь для того, чтобы извернуться в воздухе и как следует дать ему пылающей пяткой по лицу.

Я была устойчива к огню от природы. Здесь же, в Хайджиме Индастриз, мою устойчивость, так сказать, прокачали. Меня кидали в горящий огонь, оставляли потеть в сауне, давали противников с мощным пламенем, чтобы я научилась противостоять ему.

Это было бесчеловечно и жестоко по отношению к ребёнку. Я ненавидела этих людей за то, что они творили. Но вместе с тем я была им благодарна. Пусть и ради собственных корыстных целей, но они помогали мне становиться сильнее.

Как итог, я заставила этого мальчишку поваляться на полу.

Меня захлестнула радость. Я была сильной, действительно сильной. Я могла драться на равных с мальчишками, у меня была сила, которая могла мне помочь если не в драке, так хоть сбежать куда подальше.

Огонь, уничтоживший мою семью, стал мне билетом в лучшую жизнь.

Я настолько поддалась эмоциям, что расслабилась. На моём лице засверкала острозубая улыбка, которую я так старательно прячу вот уже восемь лет. Мальчишка, увидев её, испуганно вздрогнул, а в воздухе повис резкий запах. Он меня испугался. По одному лишь его виду я поняла, о чём же он думал в эту самую минуту.

Демон.

Он считал меня демоном. Куда бы я ни пошла, найдутся люди, что разглядят во мне эту сторону.

Внезапно меня пробило на смешок, и я не смогла сдержать его. Я расхохоталась, хватаясь за живот и садясь на корточки. Мальчишка побледнел ещё сильнее, а у меня на глазах выступили слёзы, которые я поспешила стереть.

— Ты… Ты смеёшься над поверженным противником, — прошептал мальчик.

Я резко замолкла, поднимая на него взгляд.

— Это не так. Я смеюсь не над тобой, — ответила я, мгновенно беря себя в руки.

— А над чем же тогда? Кроме моего унизительного проигрыша, тут больше не над чем смеяться! — Его голос чуть дрогнул.

— Я смеюсь над твоими мыслями. Ты ошибаешься, я не демон.

Несмотря на то, что я старалась говорить это как можно мягче, эффект мои слова дали полностью противоположный, нежели я ожидала. Мальчишка зло сверкнул глазами, от него повеяло чем-то острым. Он был зол. И всё также напуган — резкий запах чего-то неприятно с головой выдавал его истинные эмоции.

— Иди к чёрту, демон, — прошипел он.

Нашу перебранку остановили учёные. Мы вышли из помещения, и мальчишка убежал куда-то самым первым. Я не знала, куда именно, но догадывалась.

На следующий день о произошедшем инциденте узнали все дети и все работники приюта. Дети тут же начали относиться ко мне прохладнее, чем прежде. Вновь пошли разговоры о том, что это я виновата в смерти матери, и от этого неприятно скручивало живот: я только недавно смогла заслужить лёгкое доверие по отношению к себе, как всё вновь разрушилось.

Я, если честно, до сих пор не до конца понимала, чем было вызвано подобное отношение ко мне. Если ещё живя с матерью я осознавала, что виной всему излишняя набожность и скудоумие, то тут я была сбита с толку. У меня возникала мысль, что это просто дело привычки, последствие коллективного разума.

Если так подумать, то эта теория звучала правдиво. Вот мне пять лет, мои брат с матерью убиты, а виновата в этом (по официальной версии) я. При этом я не могу держать себя в руках, и на моём лице то и дело проскакивали отвратительнейшие улыбочки. Сама не знаю, почему, но всякий раз, когда я слишком сильно волнуюсь или переживаю, мои губы сами собой растягиваются в улыбке. Лишь несколько лет назад я научилась сдерживаться.

Итак, я пришла и выглядела как сумасшедшая, если ещё учитывать те истерики, которые я закатывала, когда меня касались мужчины-учёные. Затем я резко присмирела, но при этом мои знания и умения резко пошли в гору. Я перескочила несколько классов, стала считаться гением. Люди не любят выбивающихся из толпы людей, таких они обычно пытаются принизить. И вот, злословие стало оружием в их руках. А теперь они просто привыкли называть меня демоном. Я уверена, что никто из них даже имени моего не помнит.

В двенадцать лет, заканчивая среднюю школу, я знала, чем буду заниматься в будущем. Вернее, я давно знала, чем буду заниматься — стану пожарной. Но именно в двенадцать я получила шанс начать обучение в училище, созданном Четвёртой бригадой.

Мне пришло оттуда письмо. Там, оказывается, прознали о моих успехах и предложили в пятнадцать лет поступить к ним без всяких вступительных. Обучение, как и для всех детей-сирот, оплачивалось государством, что мне было только на руку. Я тут же отослала им своё согласие.

Итак, у меня оставалось три года в Хайджиме Индастриз. Они, честно говоря, ничем не отличались от предыдущих проведённых там лет. Я заканчивала старшую школу, писала итоговые экзамены в Хайджиме. Их результаты должны были учитываться по окончании училища.

Дело в том, что я проскочила через три года обучения, а потому оканчиваю старшую школу на три года раньше. То есть, когда мои сверстники в училище только-только пойдут в первый класс старшей школы, я буду свободна от учёбы, потому как уже окончила её и даже получила аттестат. Это было мне только на руку.

В этом постапокалиптическом мире то, что я проходила, немного отличалось от того, что я учила в прошлой жизни. Часть знаний была утеряна после катастрофы много лет назад, а потому и знания, которые я получила, были слегка обрывочными. Например, история. Некоторые её моменты были подправлены, другие — переписаны. Люди здесь знали о тех же римлянах куда меньше, чем в моей прошлой жизни. Утерянные научные знания разрабатывались вновь. Люди делали повторные открытия в области физики, химии и биологии. Частично сохранились различные языки. Так как после катастрофы в Токийскую империю сбегались люди из разных стран, вполне закономерным стало то, что люди продолжали иногда разговаривать на своём родном, дабы не забыть его. Так же иногда делала и я, когда осознавала, что японский начал вытеснять мой родной. Лучше всех сохранился английский, и его-то как раз в школе и преподавали.

И вот, спустя десять лет после той холодной январской ночи, я наконец-то смотрю на себя в зеркало и вижу будто и саму себя, но будто и другого человека.

Я знаю, что мама хотела, чтобы я была счастлива, чтобы у меня было много друзей и чтобы я никогда не была одинока. Но сейчас это было невозможно. Я не могла найти друзей в таком месте, как Хайджима Индастриз. Это просто невозможно. Здесь все дети друг для друга — соперники и ступеньки в достижении своих целей, а все взрослые — не более, чем экспериментаторы, которым плевать на здоровье и безопасность детей.

Я закончила своё обучение здесь, и теперь самое время вырваться из этой золотой клетки. Меня отпустили с лёгкостью, заставив подписать бумажку о неразглашении тайн Хайджимы Индастриз. Иначе говоря, чтобы я никому не говорила про то, что здесь происходит, а то вряд ли обществу понравится новость о том, что в приюте компании, которая стала монополистом в семидесяти процентах сфер жизни общества, маленьких детей заставляют драться друг с другом, раз в неделю пихая в них таблетки для увеличения мощности пламени, которые имеют не самые приятные побочные эффекты.

Я не стала строить из себя борца за чужие права и свободы и подписала эту бумагу. Как минимум потому, что это глупо. Я пока слишком слаба, чтобы выступить против такой огромной организации. А любой бунт Хайджима Индастриз может с лёгкостью подавить, лишив население некоторых благ. Например, света и горячей воды.

Как бы сильно мне не было бы жалко детей-сирот, что здесь живут, помочь им я пока что была не в силах. Да и не хотелось помогать тем, кто за глаза поливал тебя грязью.

Я тяжело вздохнула и отвернулась от зеркала, одной рукой проводя по своим длинным чёрным волосам. На кровати передо мной лежала сумка с собранными вещами. Я наконец-то покидаю это отвратительное место.