Корейский для начинающих (гет)

Выспавшись как следует, я, Гюнай, Даша, Ксюша, Ан сонсеним, Сон Чжин (почему-то без Вики) и Иль Хэ (наш третий практикант в изучении корейского языка) привычно совершили круг по Кёнсондэ, облазив до этого неизученные магазины одежды и обуви, впрочем, обувь на свою ногу я уже отчаялась найти. Тридцать седьмой с половиной размер — вполне ходовой для Кореи, вот только все туфли и сандалии, что я примеряла, оказывались неимоверно тесными, несмотря на то, что моя ступня, по меркам России, считалась даже узкой. Заглянув в “UNIQLO” — магазин японской одежды, сеть которых какое-то время назад была открыта в Москве, мы накупили по паре футболок (благо цены здесь были ниже московских) и общим решением направились в один из ресторанчиков с местной кухней, где и остались до самого отбытия в общежитие.

На часах было всего около десяти, когда я выползла из душа после прогулки. Мы расположились во дворике, исполненные искреннего желания дисциплинированно заняться домашней работой по корейскому языку, но всё равно не могли сидеть тихо, наверное, виной тому была несмолкающая на телефоне Чон Мин песня «Оппа Каннам стайл», под которую весело и забористо выплясывали Гюнай и Даша. Танец сопровождался комментариями Сон Чжина: «О-о-о-о-о-о, Даща-а-а-а!» после каждого её прыжка, но это ещё ничего… Вот когда она без труда и подготовки встала на руки, запросто устремив ноги к ночному небу, даже у меня челюсть отвалилась, а затем последовал не слишком приличный комментарий, отразивший всю полноту моего восхищения её акробатикой, впрочем, сидящий рядом Женя меня поддержал безоговорочно. Все попытки подучить подготовленные назавтра тексты на корейском, ведь нас — ого-го! — должно было приехать снимать телевидение, центральный корейский канал KBS, полетели в тартарары. Мой нетбук, игравший американский кантри и канадский рок, стал жертвой нападения Гюнай, отчаянно возжаждавшей музыки k-pop, которая за время пребывания в этой стране мне уже порядком поднадоела. Я стоически игнорировала её уговоры, а потом и вовсе закрыла крышку компьютера, так как Иль Хэ откуда-то приволок гитару, заставив мои глаза загореться пламенной страстью. Не то чтобы я умела хорошо играть, но три блатных аккорда изобразить могла, как и пару песен, которые орала с друзьями в глубокой юности во дворе своего дома.

Зашпилив сигарету в зубы, точно матёрый гопник, я закинула одну ногу на другую и лязгнула расстроенными струнами. Далее я некоторое время возилась с настройкой этого великолепия, приняв вид столь вдохновенно-значительный, будто была как минимум Карлосом Сантаной, а затем «чуть-чуть» громко заорала песню «Солдат» Пятницы. Наши корейцы, поражённые русским песенным колоритом, сидели с открытыми ртами; думаю, что относить их удивление к моему «профессионализму» точно не стоило, правда, последующая похвала была приятна. Вика, услышав оглашенный список моего скромного репертуара, запросила «Это всё» ДДТ, и я с удовольствием предоставила нашим возможность повыть на припеве, радуясь, что мои умения оценили. Да что говорить, я распушила хвост… Дашка, шмыгнувшая в общагу за фотиком, уже вовсю общелкивала нашу горланящую компанию, а Вика на свой самсунг снимала видео. Проходящие мимо местные аборигены откровенно боялись смотреть в нашу сторону, а ведь университет был сборищем певунов, певуний, актёров и музыкантов. Ну, точно подумают, что русские сумасшедшие, да ещё и бездарные.

Силой отобрав у меня гитару, так как я разошлась ни на шутку, Гюнай всучила её Иль Хэ и потребовала песню. Я реально тут же превратилась в пузырящуюся лужицу, когда он запел — у него был очень приятный голос, редкая фальшь ничуть не портила впечатления, да и сам опыт игры на гитаре, судя по тому с какой легкостью он брал баре, что мне редко удавалось, был куда более серьёзный, нежели мой. Завершив песню, Иль Хэ получил заслуженный шквал аплодисментов и тонну восхищения от покорённых слушателей.

— Это было восхитительно! Я будто на концерте оказалась! — разглагольствовала Гюнай в своей излюбленной манере розовой фефачки.

— Да, я чуть оргазм не словила! — поддержала я, тут же словив подзатыльник от Даши.

— Аня-я-я! — завопила Гюнай, переходя на ультразвук. — Фу! Как ты могла испортить такой момент?! — она морщилась, будто съела лимон целиком, пока я смеялась над её ужимками. — Это отвратительно!

— Ну, чего же тут отвратительного, — с деланно-серьезным видом не согласился Женя, — оргазм вполне даже приятная вещь. Обалденная, чего уж там!

Гюнай, которой само слово «секс» казалось аморальным, стала возмущаться на Женю, тот, в свою очередь, воспользовавшись ситуацией, под всеобщий хохот с серьёзным лицом стал читать ей лекцию о пользе интимных отношений для общего тонуса организма. Мы ей вспомнили и баклажаны… Гюнай их любила, но после того как мы подкинули ей пару идей, отнюдь не кулинарных, как можно ещё использовать сей овощ, она пообещала ещё долго без отвращения в его сторону не смотреть. Ан сонсеним смеялась вместе с нами нараспев, стараясь не переводить смысл жениных слов не слишком-то понимающим нас менторам, ибо Чон Мин и Сон Чжину было по девятнадцать лет. Иль Хэ же был немногим старше. В таком балагане нас и застал вернувшийся откуда-то Нам Юн, который, что приятно, подсел ко мне. Достав из сумки подшивку листков, он принялся их изучать, а затем преспокойненько, без стеснений репетировать свою роль в спектакле, который должен будет состояться в следующие выходные. К сожалению, на тот момент у нас в программе назначена поездка в Сеул, а мне, если честно, было бы приятно посмотреть на Нам Юна в его стихии. Пытаясь учить свою речь, я всё время отвлекалась на какие-то мелочи, например, наблюдение за ним, а затем и вовсе закрыла тетрадь, так как Даша совсем не вовремя дала мне гитару. Стараясь побороть стеснение, я спела ещё одну песню, на этот раз стараясь не вести себя как гопник. Позже ко мне пристал Женя с просьбой наиграть ему какую-то мелодию, что, к счастью, оказалось мне по силам.

Мы договорились с Нам Юном встретиться завтра после моих занятий, чтобы поиграть на фортепиано, и это меня немного беспокоило. Я боялась, что упаду в его глазах из-за своего излишнего хвастовства во время пьянки на Хэундэ… Время приблизилось к двенадцати, и нас загнал в общагу как всегда пунктуальный ачжощи-охранник, однако спать мы, конечно же, сразу не легли.

— О, тёть Марина опять выгуливает туалетную бумагу, — захихикала Даша.

Марина, встреченная в коридоре с рулоном туалетной бумаги, была самой старшей в женской части группы, ей было около тридцати, что было сложно сказать по внешнему виду; она оказалась замужней и быстро получила прозвище «тётя». Глядя на тряпичную увлажняющую маску на её лице, мы не могли не вспомнить эпизод недельной давности, когда Гюнай впервые прикупила себе такие же.

То был ничем не примечательный вечер: свистнув у Гюнай маску, я стала корчить рожи в объектив фотоаппарата, поддержав компанию, Даша последовала моему дурному примеру, и тут начался наплыв веселья. Времени уже было за полночь, но разве это нас когда-либо останавливало? Мы прихватили Гюнай видеооператором и двинулись на третий этаж пугать мальчиков. Издавая загробные звуки, хромая в лучших традициях зомбофильмов и стараясь не ржать слишком громко, мы постучали в первую дверь. На нашу удачу Иль Хэ ещё не спал; скатившись по стенке и закрывая лицо руками от камеры, он залился хохотом, а Гюнай своим фирменным смехом иствикской ведьмы. Решив испугать Антона — организатора нашей поездки в Корею, который уехал спустя восемь дней после прибытия — мы вломились и в его комнату, без стеснения набрав пароль кодового замка, который был идентичен нашему. Комната встретила нас гробовой тишиной и теменью. Антон, точно оживший труп, резко приняв сидячее положение, пробубнил что-то не слишком приятное, заставив нас ретироваться как можно быстрее, но при этом как всегда ржать на весь этаж. Какой-то кореец, решивший выйти из своей комнаты в одних только семейниках, быстренько заполз обратно, вконец обалдев от безбашенности и беспардонности русских. Спустившись на первый этаж, мы обнаружили на кухне Ксюшу и Женю, мирно поглощающих бич-пакеты. Гюнай заскочила туда первой, снимая наше, как нам казалось, фееричное появление, сопровождаемое всё теми же загробными звуками, больше похожими на рвотные позывы.

Ксюша не изменилась в лице, зато Женя изобразил наигранный испуг… Затея была поистине дебильной, веселись в основном, мы сами, нежели наши жертвы, но нас это мало волновало…

Утро понедельника началось с беготни по корпусу в попытке уложить непослушные волосы, накраситься, что перед занятиями мы делали крайне редко, и подобрать подходящую одежду. Профессор Хонг постоянно организовывал для нас культурные мероприятия в целях знакомства с гостеприимной Кореей. Приезд канала KBS так же был устроен с его лёгкой руки, только мы всё никак не могли взять в толк: зачем нас, каких-то непонятных зачуханных студентов, решили показать по телику. Хоть мы между собой и возмущались, переживая за то, какими идиотами будем выглядеть на экране, но все же, подобное внимание нам льстило. Едва не опоздав на завтрак, который каждое утро спецом привозила для нас старшая Ан сонсеним, впоследствии прозванная ласково «ури омма» — наша мама — помогающая в организации нашего досуга, я перехватила пару рисовых пирогов, чем-то напоминающих наши родные хачапури и, заварив кофе, отправилась докрашивать глаза.

Уже в аудитории, сидя по струнке ровно, когда уважаемые ачжощи с телеканала готовились к съемке, мы немного нервно перешучивались между собой. Каждый из нас переживал, что будет вести себя глупо. Однако съемки прошли спокойно, если не считать, что когда в процессе урока Ан сонсеним смотрела на меня, собираясь задать какой-то вопрос, я с отчаянным взглядом незаметно водила головой из стороны в сторону. Но самый пик напряжения пришелся на чтение моей речи, я сидела, что называется, под мушкой у оператора. На этом, как оказалось, съемки не закончились; они потащились с нами и в столовую, где мы пытались поедать пищу выскакивающими из рук палочками. Только когда KBS уехали, нам удалось немного расслабиться и спокойно продолжить обед, после которого начиналась вторая пара по корейскому языку. Женя демонстрировал всем очень неудачную мою фотографию, сделанную на телефон Сергея — там я, с блестящим, точно намасленным лицом, горящими красным огнём полуприкрытыми глазами, выглядела как-то неадекватно и пьяно.

После этого меня ожидало приятное времяпрепровождение в обществе Нам Юна и пианино. Задобрив и прикормив его банановым молоком с печеньем, я попросила сыграть мне, но каким было удивление, когда я обнаружила, что его способности весьма скромны. Оказалось, что с инструментом он общается всего года два, да и не для самой игры, а лишь для аккомпанемента песням из мюзиклов и спектаклей, в которых принимает участие. То ли он жутко стеснялся, то ли ещё была какая-то причина, но мои уши с трудом выдерживали и его пение, но это вовсе не из-за отсутствия слуха, а из-за того, что очень трудно играть на фортепиано и одновременно петь — по себе знаю. Несмотря на скромные таланты, стремился к их улучшению Нам Юн весьма напористо, поражая меня своей любовью к учёбе.

Брякнув ещё на улице, что я не притронусь к клавишам, если он играет лучше, я расслабилась и, конечно, не без запинки, ведь у меня не было при себе нот, сыграла ему «Грёзы любви» Листа, что никак не могла доучить из-за непреодолимой лени. Нам Юн, кажется, немного удивился моим умениям и, после прослушивания куска сонаты «Ре-мажор» Моцарта для двух фортепиано, которую мы играли с преподавательницей на закрытии весеннего семестра в музыкальной школе, метнулся к себе в репетиционную за нотами, попросив меня подождать. Опасения вызвала его просьба сыграть Лунную сонату Бетховена, ведь я неумело читала с листа, но всё оказалось куда проще, чем я себе представляла. То было детское, очень лёгкое переложение, да ещё в другой тональности, имеющей меньше знаков, чем оригинал. Я с удовольствием пролистала весь сборник лёгоньких пьесок, без проблем играя все его пожелания.

Самым приятным в нашем, назовём это, свидании была игра в четыре руки какого-то очень простенького произведения на одну страницу, да ещё и в до-мажоре. Моя партия была аккордной, а Нам Юн страдал, пытаясь играть свою. В итоге нам таки удалось сыграться и от души повеселиться, толкая друг друга с узенькой фортепианной табуретки. Жаль, что вскоре ему пришлось бежать на репетицию, но это позволило мне всласть подубасить громогласные произведения, параллельно кривясь от звуков доносящейся из соседней комнатушки чьей-то фальшивой распевки. Ну, точно кота за хвост тянули! Да ещё эти певуны абсолютно без стеснений долбили мне в стену, пытаясь заглушить набат одной из рахманиновских прелюдий, которую я не без труда вспомнила. Чувствуя себя королевой среди немощных червей, я с задранным носом покинула студийную часть учебного корпуса и направилась в общежитие за традиционным дневным сном.

Услышав доносившийся из коридора неизвестно кому адресованный картинный вопль Даши «ульчжи ма-а-а», что означало просьбу не плакать, я вспомнила, как мы провожали Антона на Родину. Крик из коридора, услышанный мной сегодня был ничем по сравнению со стенаниями всех участников программы, которые стояли под окном, поочередно обнимая уезжающего. Я же спешила к ним из комнаты, не преминув крикнуть из окна: «Что, гроб уже вынесли?», за что виновник сего спектакля наградил меня таким мрачным взглядом, что впору было провалиться под землю. Однако подобные мелочи меня никогда не останавливали. Со словами: «На что же ты нас покинул, родненькай?!», я вцепилась в антонову шею и завыла громче остальных коронное дорамное: «качжи ма-а-а!» — не уходи. Антон действительно не хотел покидать нас, осознавая, какое веселье пропустит. На вчерашней пьянке он поведал, что прошлогодняя группа была серой и унылой по сравнению с нами…

Сон пришёл ко мне где-то на середине мысли, только оказался уж слишком коротким, так как вскоре меня разбудила Таку, сообщив, что уже шесть вечера и через час мы должны быть в китайском ресторане. На встречу с профессором Хонгом опаздывать совсем не хотелось. Наорав на подругу за столь позднюю побудку, я в спешке стала приводить себя в порядок, попутно решая, что же надеть. Поющая из колонок какая-то очень грустная сопливая корейская песня ничуть не ускоряла моих сборов, потому вскоре меня пришла поторапливать Гюнай, которая в ожидании уселась за компьютер.

— Сейчас, только вещи переложу из одной сумки в другую…

Небрежно смахнув со стола своё барахло прямиком в черный клатч, в итоге я стала вытаскивать всё обратно, так как маленькая сумочка, распухшая по бокам, не хотела закрываться. Чертыхаясь, я с грустью отказалась от мысли брать с собой всю косметичку, оставив один лишь блеск для губ и тональный корректор. Взгляд зацепился за кончик упаковки одного из презервативов, пролежавших там с самой пятницы. Вытащив их, я в ступоре секунд пять смотрела на нарисованные шариковой ручкой дохлые рожицы с высунутыми языками и крестиками вместо глаз.

— Гюнай, кажется, меня жестоко оттролили, — в оторопи проговорила я, даже не глядя на подругу, а точно тупая курица пялясь на художественный труд Юн Сона.

— Что случилось?

— Смотри, что Юн Сон сделал…

Бросив мимолётный взгляд на презервативы, она отвернулась обратно к ноутбуку, но потом, видимо, при мысли, что ей не почудилось, резко мотнула головой в мою сторону. По расширившимся глазам и недоуменному выражению лица, не трудно было догадаться, что последует за этим:

— Пхахахаха, — раздался её громогласный смех на весь этаж; Гюнай согнулась пополам, тыкая пальцем в рожи. — Это… это, — не в силах родить мысль, заикалась она, — Хахахаха… — не сумев выдавить и слова, продолжила она, в то время как мне совсем не было смешно.

— Вас долго ждать? — спросила появившаяся в проёме Даша. — Чего с Гюнай?

Но та, пытаясь выпищать: «смотри, смотри», давясь хохотом, продолжала тыкать в презервативы в моих руках. Даша, не вкурив издалека шутки юмора, подошла ближе и уже через секунду рядом со мной ржали две кобылы.

— Как стыдно-то, — лишь пробубнила я, с грустью убирая презервативы в чемодан. — Кошмар…

— С чувством юмора у него всё в порядке! — заметила Даша.

— Дурак, — бросила я обиженно. — Вот зачем он так сделал?..

— Ты мой личный сорт лошары, — хлопнула меня по плечу Гюнай, немного успокоившись.

Всё ещё ощущая дикую неловкость, я засеменила вслед за подругами вниз, где, как и ожидалось, это происшествие стало достоянием всей группы и пообещало напоминать о себе как можно чаще в лице, конечно же, Жени. Слово «презервативы» оказалось слишком сложным для сергеевской картавости, что вызвало ещё больший взрыв хохота и приподнятое настроение на весь оставшийся вечер...

Скользнув на стул между Таку и Гюнай, дабы не оказаться в обществе постоянно подкалывающего меня Жени, я закатила глаза, когда он с коварством выбрал стул напротив. В китайский ресторан профессор нас уже водил и кормил тем же, но никто не возмущался, ибо хрустящая свининка в панировке со сладким соусом и креветки в странной красной жиже были весьма и весьма вкусными, если бы ещё Женя не портил мне аппетит, постоянно подставляя под нос небольшую пиалу с густоватой соевой пастой, выдавленной на самое донышко в виде характерного завитка.

— Икра заморская, баклажанная! — процитировала я известное кино с наигранным удовольствием на лице, подставив соевую пасту обратно Жене под нос под хихиканье в кулак Иль Хэ.

Причину гробовой тишины за столом я нашла сразу же — Даша с прямой, напряженной спиной, точно проглотив весло, никак не могла справиться с выскальзывающим из палочек кусочком мяса. Рядом с ней сидел профессор, при помощи перевода Ан сонсеним, задававший ей какие-то вопросы. При нём мы все вели себя сдержаннее, каждый раз боясь показать глубину и широту истинной русской души, дабы не напугать. Ури омма добавила в нашу опустевшую тарелку часть оставшейся порции с их стола, как всегда проявляя непривычную для нас заботу.

Наевшись досыта, мы расстались с Хонг гёсунимом* и решили немного прогуляться, но нелёгкая, в лице Жени, потащила нас в сульчиб*, который я вскоре окрестила фекальбаром, а Женя — «Диким койотом», так как иначе обозвать это место язык не поворачивался. Прокуренный донельзя, он представлял собой натуральное заведение для алкашей, правда, не самых бедных, так как цены тут оказались московскими. За недлинной барной стойкой клиентам разливали крепкие напитки девочки на высоких каблуках и в мини юбках; складывалось впечатление предбанника публичного дома.

Освещение было настолько тусклым, что я едва не упала на небольшом порожке у бара, где распивала Ольмеку * парочка уже нетрезвых ачжощи. Женя и Иль Хэ, с подачи первого, сели прямо перед баром, мы с Дашей назло ему — рядышком, а остальные забурились в небольшой чилаут сбоку. Заказав себе по Лонг Айленду айс ти, который, на удивление, был сделан из настоящего чая, а не то что наша российская барбитура даже в приличных заведениях, мы стали издеваться над официантками, строя из себя лесбиянок. Я осторожно поглаживала дашину руку, лежащую на подлокотнике, и постоянно склонялась к ее уху, якобы шепча нечто интимное.

Подобное заведение было явно рассчитано исключительно на мужчин, посему неловкость от присутствия здесь мы всё же испытывали.

Женя предложение своё озвучил из мнимой вежливости, не рассчитывая, что в сульчиб пойдёт вся братия, и уже на протяжении получаса исходил фекалиями во всех направлениях, за что получил пару крепких подзатыльников. Решив проведать здешний клозет, я несказанно удивилась, увидев ярко-голубой стульчак в окружении потрескавшейся от старости того же цвета плитки, словно здесь был не бар, а давно не ремонтированная хрущоба. Тараканов, правда, взгляд не выловил, но поморщившись и стараясь ничего не касаться, я осторожно открыла дверь, выскочила в помещение и вернулась к своему коктейлю. Гюнай, окосевшая от одного глотка, отдала свой «длинный остров» нам с Дашкой на растерзание. Алкоголя в коктейле оказалось предостаточно, посему и мне довольно скоро стало легко и спокойно.

Махнув рукой во время объяснения Даше сложного полёта «Як-42» из баек моей краткой стюардесской юности, о которой я, бывало, вспоминала, доходя до кондиции, я случайно толкнула появившегося из ниоткуда человека справа.

— Чуэсоамнида, — бросила на автомате извинение я, но застыла, глядя на соседа с перманентным выражением удивления. А Пусан-то, оказывается, тесен.

Юн Сон, по-видимому, был удивлен не меньше меня, и, судя по застывшей перед ним барменше, спросившей, чего он желает, только что пришел.

— Что вы здесь делаете? — по-корейски поинтересовался он.

— Пью алкоголь, отдыхаю, — не меняясь в лице, ответила я на его родном языке, не задумываясь.

Он с не меньшим удивлением оглядел бар, обнаружив здесь большую компанию русских. Почему-то мне захотелось провалиться под землю, да и почти пустой коктейль Гюнай в руках играл не в мою пользу.

— Мне кажется, это не лучшее место для девушек, — многозначительно, даже недовольно произнёс он, переходя на английский.

— Мне кажется, это вообще нехорошее место, — саркастично добавила я, не удержавшись, тем самым переведя стрелки на него, и уже жалея о вырвавшейся фразе.

Судя по дёрнувшейся брови, он явно не ожидал подобного отпора, в конце концов, это не его дело, где я провожу свой досуг. Даша, явно до этого не подозревавшая о присутствии Юн Сона, удивленно взглянув на нас, сделала вид, что заинтересовалась полками с алкоголем, но при этом толкнула меня локтем, призывая заткнуться.

— Вот как… — неприязненно заметил он, но, хмыкнув, без большого энтузиазма согласился: — Что ж, это дело каждого, — и заказал себе что-то по цвету напоминающее антрифриз, но явно более горючее.

Чувствуя, что надо бы уходить отсюда, я была благодарна, когда Гюнай, с сосредоточенной морщинкой меж бровей поглядывавшая на меня и Юн Сона, вдруг предложила прогуляться, правильно расценив беспокойство на моём лице. Быстренько расплатившись и бросив «до свидания», непонятно кому адресованное — то ли Юн Сону, то ли обслуживающему персоналу, я с друзьями покинула бар, оставив там лишь Женю и Иль Хэ, которым было, в общем-то, плевать на наше присутствие.

— Блин! Блин, блин, блин! — ворчала я на ухо Гюнай и Даше, сжав кулаки, пока мы спускались на лифте. — Обязательно было выбрать из всех сульчибов именно этот?

— Что стряслось? — спросила Ксюша, шёпотом вклиниваясь в разговор.

— А ты не заметила?

— Там был этот мужчина, который Аньку сбил, — пояснила Гюнай, удивив её.

— И мы не слишком радушно друг друга встретили, — добавила я, сморщив нос.

— Спокойствие, только спокойствие, — легонько щипая меня за плечо, поддерживала Даша. — Он для тебя никто, сама говорила, так что не бесись.

— Неприятно, — судя по тону, он явно издевался.

— Он просто не ожидал тебя там встретить, вот и всё, — добавила Ксю, выходя из лифта. — Там освещение как в склепе.

Вот мы и решили больше никуда не ходить с Женей, уж слишком злачным оказалось это место.

— Иль Хэ-то там что забыл? У него же есть девушка, — возмутилась Даша, когда, чуть отстав от Вики, Сон Чжина и Таку, мы возобновили разговор. — И он, вроде бы как, очень верный.

— Вроде бы как… Впрочем, они всего лишь бухают, точнее, Женя бухает, а Иль Хэ даже стакан пива не допил, когда мы уходили.

Настроение у меня так и не появилось, посему, набрав в магазине макколи* и всяких чипсов, мы продолжили заправляться алкоголем прямо в гостиной общежития, ныкая бутылку под стол всякий раз, когда кто-то показывался в стеклянных дверях. Охранник бы сразу нас разогнал. Постепенно в помещении становилось всё больше народу, что примечательно — корейцев, но на это пролил свет пришедший сюда Нам Юн. Оказывается, сегодня ночью по телевизору должны будут транслировать футбольный матч Корея — Япония, посему, смекнув, что всю ночь могу находиться подле Нам Юна, я быстренько перехотела спать. А ещё у Сергея была водка…

Подселившиеся на ночь в комнату Жени два друга Ан сонсеним, приехавшие из Сеула, поддержали компанию, но явно были в шоке от того как пьют русские. Со счётом «1:0» Корея оставила за собой первый тайм, ознаменовав сим серию громогласных тостов. На часах было уже около двух. Во время перерыва мы все разбрелись курить в женский и мужские туалеты, но моё предложение оккупировать женский душ перевесило, так как Жене и Нам Юну было лень тащиться на третий этаж. Что ж, об этом они оба пожалели…

Голая грудастая кореянка не успела вымолвить и слова, как дверь закрылась. Нам Юн, кажется, был в шоке, да и Женя тоже… Я подлетела к Гюнай, умывавшейся в это время у одной из раковин и стала дёргать её за ночнушку:

— Ты не поверишь, там Нам Юн… открыл дверь в душ, а там… сиськи, ой, кореянка голая… — мгновенно осознав всю трагедию, я резко протрезвела, в то время как мальчиков и след простыл.

Гюнай скосил приступ хохота, кажется, истерического, и этот хохот не останавливался ещё очень долго и продолжился после выяснения отношений. За опозоренную подругу вступилась какая-то воинственная кореянка, пообещавшая Нам Юну все муки ада, а ему было чего бояться… Если его выгонят из университета, то получится, что в этом будет моя вина… Разбуженная Ан сонсеним была приставлена к пострадавшей стороне, дабы перевести нам всю суть сложившейся ситуации. Подозрительный смех доносился из комнаты тех девушек… И нам это ой как не понравилось. Переговорив с ними, Ан сонсеним лишь пожала плечами, назвав их «какими-то ненормальными», и ушла спать.

Утро началось с громогласного голоса ачжощи в динамике каждой комнаты. Между корейскими словами мы различили имя Нам Юна и синхронно переглянулись. И только через полчаса узнали, что его выселяют из общежития, за что нам хотелось опустить мордой в унитаз ту боевую кореянку, хотя, в принципе, наказание было справедливым, если учесть, что из университета нашего страдальца не выгонят. Ощущая жгучий стыд, я всё пыталась связаться с Нам Юном через Чон Мин, у которой в Какао токе* был его номер. Пока мы находились на учёбе, он успел испариться из университета в неизвестном направлении, а на все сообщения отвечал с явной неохотой, что принесло мне немало беспокойства.

Нам устроили небольшой инструктаж правил поведения в общаге, правда без криков и возмущений, что удивительно, так как готовились мы к гильотине, и пожелали удачного отдыха. Корейцы такие странные…

Мы решили вечерком заскочить в пекарню «Paris baguette» и купить Нам Юну тортик, дабы извиниться и поддержать, а заодно вместе попить чаю, но, прихватив торт, он просто ушёл куда-то с друзьями, оставив нас с носом. Судя по всему, решил перестать с нами общаться, хотя мы старались убеждать себя, что он просто слишком занят на репетициях, да и его редкие сообщения в Какао токе свидетельствовали о том, что винит за происшествие он лишь себя одного. Справедливо, но мне от этого было не легче.

Расположившись в гостиной без тортика и в унылом состоянии духа, мы мешали Ан сонсеним проводить дополнительные занятия по корейскому для Таку, Вики, Светы, Марины и Сергея, которые до поездки его не учили. Общежитие закрывалось через час, посему куда-то выходить было уже бессмысленно, ещё и завтра предстояла экскурсия в какой-то горный парк, так что мы решили разойтись спать пораньше, чем сильно удивили Чон Мин, которая решила, что сегодня мы снова будем пить.

Утречком нас как всегда забрал водитель на довольно вместительном микроавтобусе и повёз куда-то в пригород Пусана. Я проклинала всё на свете, когда общим решением мы постановили не использовать специальный разукрашенный автобус в виде паровоза с вагончиками, чтобы добраться до вершины горы. Ноги отваливались, а жара мешала получать от прогулки удовольствие. Благо ещё, что по пути часто попадались фонтанчики с питьевой водой, где мы подолгу останавливались, чтобы умыться. Иль Хэ чуть приподнял футболку, чтобы промочить грудь и был сильно смущён, получив музыкальное сопровождение в виде подвывания нами стандартной для стриптиза песни Джо Кокера «You can leave your hat on».

Скинув свою тяжеленную из-за одолженного у начальника большого объектива зеркалку на Таку, я почувствовала облегчение. Осмотрев достопримечательности в виде небольшого пруда с какими-то крупными ярко-оранжевыми рыбами и пару небольших будок с Буддой, мы отправились к маяку, расположенному на отвесной скале, где дул такой сильный ветер, что мою любимую соломенную шляпу сдуло с головы и унесло вниз, вроде бы в зону досягаемости. Там проходила тропка до открытой площади, где фотографировались туристы. Главное, чтобы не улетела дальше. Но оказалось, со шляпой пришлось расстаться навсегда, так как, спустившись к подножию маяка, я не смогла найти пропажу, а взбираться по небольшим выступам для лучшего просмотра местности побоялась. Внизу в глубоком ущелье, где плескались волны, было целое захоронение утерянных платков, кепок и шляп, но это ничуть не подняло моего боевого духа.

Нафотографировавшись на крутом утёсе, группа отправилась к главной дороге парка, поднимаясь по бесконечным лестницам обратно в гору. Ещё раз глянув вниз с небольшой веранды маяка, я обнаружила, что моя шляпа покоится в том же месте, куда и улетела, просто снизу она не попадала в зону видимости. Во мне боролись два чувства: оставить её там и не рисковать переломаться к чертовой бабушке, хоть и выступ, на котором она лежала, не казался таким высоким, сильный ветер мог сыграть со мной злую шутку, или рискнуть конечностями и головой в попытке её достать. Группа уже сильно обогнала меня, но, закусив губу, я приняла решение попробовать вернуть потерю. Как оказалось, мне было по силам забраться на невысокий выступ и достать шляпку, но едва не сорваться, увидев, как из трещины выползает нечто мерзкое, похожее на сколопендру*. Едва не завизжав от ужаса, я на скоростях спустилась вниз, держа в зубах многострадальную шляпку.

Совершив подвиг и отойдя от шока, я ринулась вверх по лестницам догонять скрывшихся из виду своих, на радостях не отказав корейским туристам снять их на фоне маяка и открывающегося за ним вида на море и корабли. Они были удивлены, что, попросив меня об одолжении на английском, получили ответ на родном корейском. Мило улыбаясь, троица молодых людей весело замахала мне на прощание.

Истекая потом, я догнала всех уже наверху, где Женя и Таку сидели на лавочке с сигаретами прямо рядом с надписью о запрете курения. Я поддержала их компанию, выдула у Гюнай полбутылки воды одним махом, шлифанув марининым пивом, и мы отправились вниз по склону обратно к автобусу. Старшая Ан сонсеним предложила нам посетить знаменитый пусанский рыбный рынок, где нас ждала встреча с разнообразными морскими обитателями, а так же, снова обед с профессором. Рынок, как и ожидалось, источал весьма неприятные запахи, но разнообразие его не могло не поразить. Огромный королевский краб, враскоряку сидящий на дне одного из аквариумов, позой напоминал дворового гопника, только сигареты в зубах не хватало, за что тут же был ласково назван Васянычем. Ещё в лотках плавали какие-то странные, похожие на мужские достоинства жирные черви, которые, я, в общем-то, так и окрестила. Сложив кулачки у щёчек, я по-корейски обозвала сие недоразумение милашками, вызвав у торговавшей рыбой ачжумы смех. Сашими или по-корейски «Хэ», которыми нас угощал Хонг гёсуним, оказались просто божественными, вторым же блюдом был суп из рыбьих голов, по вкусу напоминающий обыкновенную уху.

Уставшие и наевшиеся до отвала, мы поехали в общагу на автобусе, так как свою машину уже отпустили. Водители автобусов в Корее заняли особенное место в моем сердце, по приезду в Россию я обещала целовать ноги нашим маршрутчикам, так как каждая поездка здесь была рисковым делом. Стоять, ни за что не держась, было невозможно, посему, если не было свободных мест, я намертво вцеплялась в ближайшую перекладину и то умудряясь повалиться на рядом стоящих людей. Принцип домино здесь срабатывал отменно.

Слушая музыку, я глядела на то, как находящаяся рядом Гюнай уступила незнакомой бабульке место, та, поблагодарив вежливую иностранку, так как то было не специально отведенное для старичков, беременных и инвалидов место, забрала из её рук красную сумку. В Корее, удивительно, было нормальным, если сидящие люди просто забирали вещи из твоих рук на время поездки. Я едва не подпрыгнула на месте от неожиданности, когда, вынырнув из толпы, со мной рядом неожиданно оказалась Ан сонсеним, которая протянула мне свой телефон.

— Что случилось? — выдергивая наушник из уха, спросила я недоуменно.

— Ваш мужчина звонит, — с немного подозрительной улыбкой пояснила она.

— Он не мой мужчина, — бросила я, недовольно нахмурив брови, хотя понимала, что Ан сонсеним могла попросту неправильно выразиться по-русски.

— Извините, — но по хитрющему взгляду и усмешке мне стало ясно, что она прекрасно понимала о чём говорит.

Не зная, что ему от меня понадобилось, я собрала силы в кулак и приложила трубку к уху.

— Ёбо…сеё, Юн Сон щи, — с запинкой сказала я «аллё» на корейском, едва не треснув себя по лбу, ведь отдельно «ёбо» — переводилось как обращение «дорогой» жены к мужу.

— Здравствуйте, Анна, — отозвался собеседник на том конце провода. — Последняя наша встреча была не слишком приятной…

— Это точно, — устало согласилась я, чувствуя, как учащается пульс.

— Я не хотел, чтобы вы подумали негативно обо мне, я вовсе не имел в виду ничего плохого тогда. Просто был немного удивлен встрече, — пояснил он нейтральным голосом, будто вовсе не считая себя виноватым. — Прошу прощения, если вы меня не так поняли.

Как же, не так поняла…

— Юн Сон щи, и вы меня извините за излишнюю грубость, если вас это задело, — проговорила я, обдумывая, а не виновата ли я сама, восприняв ту его фразу в штыки? — В тот бар мы попали случайно, просто изучали местность, — про то, что мне тогда хотелось выпить что-то помимо пива, соджу и макколи я, естественно, умолчала. — Да я и сама была удивлена вашему появлению.

В трубке раздался короткий смешок.

— Вы сейчас заняты? Я бы хотел сгладить то недоразумение…

Глаза мои достигли почти идеально круглой формы, а сердце отчего-то собиралось выпрыгнуть из груди, несмотря на то, что я отчаянно сопротивлялась всё более настойчивой мысли о том, что он мне нравится, невзирая на его возраст и семейное положение. Всё было как-то неправильно, и нашей четвертой встрече я не смогу найти оправданий, ведь свой долг за ту небольшую аварию он уже заплатил сполна, да и иска уже вряд ли ждёт. Несмотря на сильно смахивающее на деловое общение, я всё больше запутываюсь и всё больше интересуюсь им, как мужчиной. Нужно было заткнуть себе рот и хорошенько прикусить язык, когда я невольно ответила:

— Сейчас я еду с экскурсии в общежитие и буду свободна не раньше чем через два часа…

— Хорошо, тогда до встречи, я за вами заеду…

Немигающе глядя сквозь ждущую от меня увлекательного рассказа Гюнай, я захлопнула раскладушку телефона и медленно, как-то отстраненно вернула её Ан сонсеним, вернувшись в реальность только когда Гюнай защелкала пальцами у меня перед носом. Автобус тряхануло на повороте, и я едва не села на голову старушке, забыв, что нужно держаться.

— Значит, на свидание пригласил, — сказала Гюнай, видимо, гревшая уши во время нашего разговора.

— Нет, ну, что ты… Это не свидание…

— Ты сейчас мне пытаешься соврать или самой себе? — поддела она. — Ты же говорила, что он женат?..

— Женат? — подхватила сонсеним. — Значит, это плохой человек, — рассудила она здраво.

— Что ему от меня надо?

— А как же Нам Юн? Он же тебе нравится…

— Гюнай, Нам Юн мне, конечно, нравится, но не так сильно, я уже говорила, а Юн Сон… — но я оборвала себя на полмысли, пытаясь расставить приоритеты. — В общем, не знаю, в любом случае, я не буду делать глупостей…

— Ань, он же старый…

— Нормальный он, ничего не старый, — неожиданно вступилась я, ведь мне всегда нравились взрослые мужчины. — Просто я должна разобраться что же ему нужно от меня…

— Ему, наверное, немного меньше сорока, — на этих словах Ан сонсеним Гюнай поморщилась.

— Думаете? Но он хорошо выглядит и очень симпатичный, — да, я сказала это вслух, мысленно коря себя за несдержанность.

— Он шикарный и богатый, — стала дразнить меня сонсеним.

— Может, он просто бабник какой-то…

— Бабник — это что?

— Чинча наппын намчжанын ёчжадырыль чуахейо*, — перевела Гюнай, соображавшая на корейском больше моего, хоть я и поняла её элементарную речь.

— А, ясно, — протянула сонсеним и со всей серьёзностью обратилась ко мне: — Тогда будьте, пожалуйста, осторожны, Анна. В Корее бывают не очень хорошие люди…

Несмотря на внутреннее беспокойство, к встрече с ним я подошла со всей серьёзностью, даже вытянула волосы феном на круглую расчёску, хотя чаще даю им высыхать самостоятельно и вообще делаю пучок. Я думала о том, как мне одеться выгодно, но неброско, чтобы он не подумал, что я действительно ожидаю с ним встречи. А ожидала ли я? Ещё не могла понять своих ощущений…

Нам Юн не выходил на связь со вчерашнего вечера, а ведь я отправила ему пару коротких сообщений, посему и эти мысли доставляли мне некоторые неудобства и переживания. Чон Мин сказала, что как он появится, она сразу же сообщит об этом.

Даше, несмотря солидарность в выборе мужчины постарше, перспектива свидания с Юн Соном тоже не ахти как понравилась, поэтому она завалила меня предупреждениями и напутствиями, а Таку, увидев черноту моего неумелого смоки-ай, потребовала стереть это убожество и сделала мне неброский, нежный макияж, а так же помогла запудриться и наложить румяна. Никто из девочек ни в коем случае не осуждал меня, только искренне переживали, только Таку, кстати, оценила Юн Сона по достоинству. Из окна коридора второго этажа я увидела, как, не заезжая в сам двор, внизу у лестницы остановилась белая бэха, заставив меня взять ноги в руки, быстро сменить домашнюю одежду на тёмно-синие джеггинсы, которые выгодно подчеркивали мою лучшую часть, и белую майку. Обув обыкновенные чёрные найковские вьетнамки с завязками, я решила в последний раз взглянуть в зеркало. Всё-таки заметно, что я старалась, но в таком виде я чертовски себе нравилась, посему, плюнув на сомнения, вышла на улицу, только сейчас подумав, что если Нам Юн где-то на территории университета, я могу предстать не в лучшем свете.

Юн Сон как всегда был одет с иголочки, в стильных светлых брюках в едва заметную клеточку и застёгнутом на одну пуговицу облегающем кардигане в тон брюкам, из-под которого виднелся глубокий клинообразный вырез футболки. На ногах же были чуть темнее наряда полотняные туфли. Рядом с ним я, скорее всего, смотрелась убого…

— Здравствуйте, Анна, вы сегодня прекрасно выглядите, — опровергая мои мысли, с улыбкой заметил Юн Сон, стоявший, облокотившись на дверь своего авто, заложив руки в карманы брюк.

— Спасибо, — чуть приподняв уголки губ, ответила я, сминая клатч в руках. — Здравствуйте…

Забравшись на сидение машины, я ощутила волну ужаса и непонимания, что я делаю рядом с ним, а главное, где был мой мозг, когда я согласилась. Наверное, моё напряжение было слишком заметным, так как Юн Сон не смог сдержать улыбки и комментария:

— Что-то не так?

— Мне просто немного неловко, что мы в прошлый раз так расстались, — соврала я, пытаясь выглядеть убедительно. — Прошу, извините ещё раз мою грубость…

— Мы уже это обсудили, — спокойно заметил он, когда мы выезжали из туннеля, в который как раз в этот момент заходил Нам Юн с друзьями, заставив меня, не задумываясь, согнуться на сидении, сделавшись незаметной. Похоже, он вообще не посмотрел на проехавшую мимо машину, а вот я поставила себя в неловкое положение, над чем не постеснялся поглумиться мой спутник, заставив меня сгореть от стыда:

— Среди этих молодых людей был ваш парень? — спросил он влоб, но не применив при этом совершенно никаких интонаций.

— Нет, просто… — но я не знала, что ответить ему.

— Вы бы не хотели, чтобы вас видел в моём обществе тот, к кому вы неравнодушны? — его проницательность начинала меня пугать.

— Не совсем так, но…

— Ясно, прошу прощения, если это ставит вас в неловкое положение, — несмотря на вежливость, мне почему-то показалось, что он надо мной издевается. Снова.

Я ощущала себя полной идиоткой, но при этом ещё больше запуталась в нашем с Юн Соном общении. Такое впечатление, что мы действительно общаемся только чтобы занять свободное время...

* * *

Гёсуним* — (кор. 교수님) — профессор.

Сульчиб* — (кор.술집) — проще говоря, питейное заведение — отдельное явление в корейской культуре, в обычных ресторанах обычно не бывает ничего, кроме пива, сочжу и прохладительных напитков.

Olmeca — текила.

죄송합니다 — чуэсоамнида — извините.

Макколи — (кор. 맥컬리) — национальное корейское молодое рисовое вино, белое по цвету и отдалённо напоминающее на вкус квас.

Какао ток* -카카오톡 — корейская программа наподобие icq, только с привязкой к телефонным номерам

Сколопендра (Scolopendromorpha). Эта панцирная сороконожка абсолютно неприятна на вид.

Ёбосеё — (кор. 여보세요) — Аллопривет.

Ёбо — (кор. 여보) — дорогой)) переводится ещё и как мёд

Чинча наппын намчжанын ёчжадырыль чуахейо -진짜 나쁜 남자는 여자들을 좋아해요 — Очень плохой мужчина, который любит женщин.