Корейский для начинающих (гет)

Бесконечный свет неона, из-за которого невозможно было разглядеть звёзд, уже почти не щипал глаза; он привлекал сотнями вывесок, приглашающих посетить уютные кафе, магазины с дорогой и не очень одеждой. Практически через каждые двадцать метров по обеим сторонам улицы сменяли друг друга кофейни или небольшие ресторанчики с вывесками, где непременно была изображена курица. Складывалось впечатление, что корейцы только и делают, что запивают хрустящую острую курочку кофе.

Уже почти десять дней прошло с тех пор, как я оказалась в Южной Корее — стране, о жизни в которой я могла когда-то лишь только мечтать. Впереди ждало ещё целых двадцать дней, двадцать счастливых дней! Слабо верилось, конечно, что я прилечу сюда и сразу же попаду в дораму, где тут же стану главной героиней — разумом-то я это понимала, но вот сердце никак не могло послушаться. Так я и ходила с чуть глуповатой улыбкой, с интересом читая незнакомые фразы и слова на хангыле, заглядывая в придорожные лотки со сверкающей бижутерией и местными сладостями — печеньем с красной бобовой пастой, которая была мне не по вкусу. Впрочем, я уже считала её мерзостью и почти привыкла к её непомерному количеству в каждой выпечке и пирожном.

Согруппники остались в Пицца Хате, не пожелав сопровождать меня до соседнего магазина косметики и поверив на слово, что топографическим кретинизмом я отродясь не страдала; только, несмотря на то, что ещё в детстве я выводила маму и тётку из лабиринтов турецких рынков, я таки заблудилась. Меньше нужно было рот по сторонам разевать. Конечно, ничего страшного в том, что я заплутала, не было: найти такси здесь довольно просто, цены кажутся сравнительно небольшими, а мой корейский уже, как я смеялась, достиг уровня, чтобы спросить «Как пройти в библиотеку?».

Быть может, мне хотелось какой-то уединенности в теплый, даже жаркий вечер; майка неприятно липла к телу, а лицо уже наверняка заблестело, но то были мелочи по сравнению с тем, с какой радостью я восприняла своё внезапное одиночество. Везде и всюду мы сновали группой, и редко когда удавалось выбираться из общежития даже вдвоём, поскольку, несмотря на самостоятельность, наши любили сбиваться в большое «стадо».

Думаю, никто за меня особо волноваться не будет, разве что соскучатся по неуёмному, иногда чуть пошловатому и даже не всегда уместному юмору. Это в полную силу проявлялось, естественно, только при людях, с энтузиазмом воспринимающих мою сомнительную изюминку. А сейчас я была одна… Сейчас я могла сдерживать свои замашки и не выглядеть дико со стороны, пугая скромных корейцев, не привыкших к такому стилю поведения. От меня иногда даже шарахались… Сейчас я могла показаться милой, особенно благодаря ободку с грязно-белым бантиком, одолженному у соседки по комнате, и ненавязчивому макияжу. Девчачий образ дополняли простые черные леггинсы и чёрная свободная майка с удлиненной белой вставкой на спине, прикрывающей выделяющееся место. Милашкой я себя никогда не считала, вот симпатичной — то самое слово; впрочем, образ вменяемой симпатичной девушки регулярно портили мои архисвоевременные комментарии и, как мама надо мной подшучивала, «сексуальный смех», сравнимый разве что со ржанием коня.

Достав старый, иссеченный царапинами айпод, я взглянула на время. Девять. Общежитие по обыкновению закрывалось в двенадцать, а это означало, что у меня была ещё уйма времени, чтобы нагуляться. Кажется, я помню это место, — промелькнула мысль в голове. Зайдя в ярко освещенный магазин, я обнаружила, что и вправду была здесь с девчонками, о чём говорил бросившийся в глаза большой игрушечный медведь — Rilakkuma, сидевший в окружении десятков своих маленьких копий на одном из стендов. Девушка-продавец вежливо поклонилась, на автомате бросив: «Тыроосэо», в переводе на наш родной — «Проходите, пожалуйста» — весь обслуживающий персонал чаще всего использовал именно это выражение, реже — простое приветствие. И как у них от улыбки не трескаются уголки губ? Однако вежливость и гостеприимство корейцев, иному люду иногда кажущиеся непривычным, но, ни в коем случае, наигранным, мне очень нравились. Поневоле и сам учишься у них. Побродив среди ярких бамперов на телефоны, игрушек, брелоков и сувениров, я вышла обратно на улицу, после освежающего кондиционера в магазине вдохнув душный воздух находящегося в субтропиках города.

Увесистый розовый пакетик в моих руках одновременно грел душу и напоминал, что нужно как-то сдерживать неуёмное стремление тратить деньги направо и налево, а то к концу отпуска буду жить на «бич-пакетах» — так мы ласково окрестили лапшу в пластиковых стаканчиках, которую нужно было заливать кипятком. Корейцы, кстати, ничуть не чураются подобной пищей, нежели у нас в стране, где «Доширак» считается уделом средних и низших слоев населения. Я и сама иногда не прочь перекусить им, видимо, как раз из-за небольшого достатка.

Вежливо, но с круглыми глазами посторонившись от настойчивого телефонного рекламщика, посмевшего взять меня за талию, я юркнула за поворот. Насчёт скромности корейцев я немного преувеличила. Иногда их простота могла вводить в ступор. Проходя мимо очередного “Норебана”, то есть, “Караоке”, понатыканных здесь подобно кофейням, я в очередной раз отметила, насколько же грязно на улице. Нет, то была не грязь, а натуральный ковёр из рекламных листовок, которые простой люд, не заморачиваясь, бросал прямо под ноги. Найти в Корее урну считалось удачей, а всё из-за того, что, как мне объяснили, вывоз мусора, особенно пищевого, здесь был крайне недешевый. Улица, по которой я шла теперь, была освещена тусклее, чем предыдущие, но многочисленные корейские юноши и девушки наглядно иллюстрировали поговорку \"темнота — друг молодёжи\". За следующим поворотом, правда, оказалось намного спокойнее.

Я включила плеер и вздохнула, размышляя, не с целью ли поиздеваться надо мною \"мешалка\" выбрала изо всех пяти тысяч песен именно эту? Да, ночной Пусан и его непохожесть на российские города немного не сочетался с лирикой шансона, а именно «Тихим Океаном» Ивана Кучина. Как бы не хотелось сбежать от русского сплина, он и здесь меня настигал. Минутная слабость, ностальгия, «зов крови». Вряд ли кто-то по моему виду мог сказать, что я увлекаюсь подобной музыкой, однако то была дань детству в обществе отца ,горланящего шансон под гитару, да и во время длительных поездок с ним на машине я досконально успела выучить все его любимые песни, а так же заиметь собственные. На секунду прикрывая глаза в светлой тоске, я будто оказывалась дома, но открывая их, радовалась сильнее, видя перед собой места, столь непохожие на родные. Может, найдя некую гармонию между новым и давно знакомым мне мирами, я могла бы даже всплакнуть, идя с той же глупой улыбкой на устах, но погрузиться в свой немного неадекватный мир контрастов России и Кореи мне так и не удалось.

Как-то неожиданно, безо всяких разминок и прелюдий, прямо в середине лирического проигрыша между куплетом и припевом я оказалась на асфальте. Тут же запылали содранные ладони, следом заныло бедро, принявшее толчок, благодаря которому я и оказалась в горизонтальном положении. Я в ступоре смотрела на валяющийся неподалёку этюдхаусовский розовый пакетик, из которого лениво выкатился ярко-розовый блеск для губ, устремляясь по улице вниз. То были не все потери: где-то невдалеке зеленел объемный тюбик геля против прыщей, приземлившийся рядом с дверью в «7 eleven» — круглосуточного магазинчика. Не успев даже выругаться, как следует, да что там, вообще прийти в себя, я только сейчас поняла, что надо мной кружит некто, пытаясь что-то выспросить, судя по открывающемуся и закрывающемуся рту. В ушах всё так же, чуть с хрипотцой, пел Кучин. Песня «Нищенка» сейчас показалась насмешкой. Вот тебе и «зов крови». Резко дёрнув провод наушников, я зашипела от боли — ладони оказались не сильно, но разбиты, и на них уже проступала кровь. Вокруг, как ни странно, не было ни души, не считая мужчины, который что-то тараторил на корейском языке. Нет, я ещё не настолько владела языком, чтобы понять его, да чего греха таить, за плечами было только четыре месяца изучения...

Лицо ачжощи* розовело от волнения, а и без того узкие глаза терялись в глубоких морщинах. Повезло же, лучше бы меня сбил шикарный оппа* на шикарной машине, как это бывает в дорамах. Ой, точно, меня ведь сбили! Я в ужасе оглядела себя с ног до головы. Удар был, слава Богу, несильным, но, судя по тупой боли в бедре, синяк будет большим и пообещает ещё долгие дни менять цвета. Скривившись, я попыталась встать, но боль не позволила — теперь точно несколько дней враскоряку ходить! Очень заманчиво! Почему удар пришелся именно по бедру, а не ниже — вопросов больше не возникало. У корейца оказалась весьма непатриотичная тачка — BMW 6 — слишком высокая, чтобы зацепить мою голень. Что ж, пункт «шикарная машина» был выполнен, только суетился вокруг меня вовсе не шикарный молодой человек, и даже не молодой, вот только его зеленый хозяйственный фартук никак не ассоциировался с белым гигантом бэхи.

Дяденька-кореец попытался подхватить меня под руки, но как-то неуклюже, поэтому мне было проще отмахнуться и посидеть ещё немного на асфальте с крайне задумчивым и, должно быть, туповатым выражением лица. И всё бы ничего, но вырвавшийся у меня комментарий всего одним кратким, но ёмким словом охарактеризовал всю непередаваемую глубину моего удивления.

— Рощиа сарамиэё*? — донёсся голос откуда-то сбоку, заставив меня распахнуть глаза шире и почувствовать некую пристыженность.

Впрочем, за охватившим меня удивлением изо рта едва не выпорхнула ещё пара столь же цветистых словечек. Другой человек, которого я не заметила, с телефоном у уха заинтересованно и с беспокойством взирал на меня. Мужчина с окрашенными в каштановый с отливом в бронзу волосами до плеч подошёл ближе и протянул руку. На вид ему было от тридцати до сорока лет, корейцы — моложаво выглядящая нация, поэтому сложно было определить более чёткие рамки возраста, а ещё восемьдесят процентов населения страдают близорукостью. Если кореец не в очках, значит у него линзы. Очки этого мужчины были стильными, с толстой оправой сверху и её отсутствием снизу — такие считались нормой в году эдак шестидесятом-семидесятом. Винтаж.

— Can you stand up? — спросил он на довольно чистом, по крайней мере, понятном мне, английском.

— Муллаё*, — ответила я на автомате, не приняв руки, пока второй кореец продолжал что-то щебетать, из чего я разобрала лишь одно слово — «здоровье».

— Хангугорыль халь су иссоё?

Во время того, как я усиленно соображала как ему лучше ответить, что я всего-ничего говорю по-корейски, он переключился на телефон, а потом взглянул куда-то вбок, читая со столба адрес улицы. Услышав слово, похожее на английское ambulance, я отчаянно замахала перед ним окровавленными ладонями.

— Аниё, эмбулансынын щироё. Нан кэнчанаё, — соображая изо всех сил, попросила я не вызывать скорую, чем он на тот момент занимался.

Видимо, у меня из ушей пар повалил так, что он попросил меня говорить по-английски, чтобы мой мозг окончательно не свернулся в трубочку. Удостоверившись, что скорая помощь мне не требуется, он что-то сказал по телефону и убрал его в карман льняного серого пиджака, помог мне встать, правда я едва не завалилась прямо на него. Второй мужчина, не переставая что-то говорить, собирал мою косметику обратно в пакет. Вопрос о том, кому принадлежала машина, отпал сразу же, судя по блеску явно недешевых ботинок, которые я успела оттоптать, когда владелец авто меня поднимал. Бедро пронзила тупая боль, и я согнулась, но к одежде окровавленными руками не прикоснулась.

— С вами точно всё в порядке? — снова уточнил мужчина на английском, обстоятельно отряхивая мои испачканные леггинсы, правда, минуя пятую точку. Он на секунду отошел к машине, извлек из двери пачку влажных салфеток, но вместо того, чтобы протянуть их мне, сам стал стирать кровь с моих ладоней, обеспокоенно, даже зло что-то нашёптывая.

— Извините, — сказала я на корейском итут же поймала на себе удивленный взгляд.

— За что? Это же я вас сбил, — расшифровала его английскую речь, ведь чего таить, и с английским я дружила весьма скромно. — С вами точно всё в порядке?

— Да, да, — подтвердила я, заметив, что ладони не так пострадали, как мне казалось раньше.

Кровь уже остановилась, под её слоем оказалась всего пара небольших ссадин, если не считать ушиба бедра. Второго корейца окликнули из ресторана, судя по всему, рыбного, так как на улице перед его витриной располагался большой аквариум. Тот подошёл к нам, всучил пакет, стоит отметить, не мне, и, сказав что-то сердитое, ретировался. Проходящая мимо парочка, перешептываясь, косилась на меня и моего спутника, но поймав его строгий взгляд, засеменила быстрее.

Мужчина показался мне сдержанным, даже слишком, он не рассыпался в извинениях, вероятно, не считал этого нужным, хотя действительно странно было меня не заметить на пустынной дороге; я и шла где-то сбоку, предоставляя проезжающим мимо авто целую полосу. Извинился он всего единожды, оправдывая себя тем, что слишком устал и в тот момент говорил по телефону. Я не стала обвинять его, да ничего страшного, в принципе, не случилось, вот только когда, заверив, что мне не нужно сопровождение и отправившись своей дорогой, я споткнулась, почувствовав неприятную боль в бедре, он снова подлетел ко мне и буквально насильно затолкал в машину, чем привлёк внимание высунувшегося из рыбного ресторана того же самого мужчины в рабочем фартуке. Насколько я поняла, водитель, видимо, чтобы отвязаться, убедил того, что мы отправляемся прямиком в больницу.

В салоне из светло-коричневой кожи было прохладно, даже холодно, из-за кондиционера. Заметив, как я поёжилась, владелец авто приложил ладонь к месту, откуда дул воздух, несколько раз нажал на одну кнопку из множества и пообещал, что скоро станет теплее.

— Как ваши руки? — спросил он, когда мы тронулись с места.

Странно, он даже не поинтересовался, куда меня везти.

— Нормально, — снова на автомате по-корейски ответила я и продолжила на английском: — Вы не могли бы отвезти меня на главную улицу Кёнсондэ к Пицца-Хату?

Бросив на меня взгляд из-под чуть изогнутой брови, он ответил:

— Мы едем в больницу.

— Нет, не надо, со мной и впрямь всё в порядке, если бы что-то было сломано, я бы почувствовала, — сказала я, как мне показалось, напутав что-то с английскими временами.

Ещё с полминуты он пытался объяснить, что у меня может быть трещина в бедре. Следующие пять минут, когда мы ехали в противоположную сторону от университета искусств, где располагалось моё пристанище, я не оставляла попыток уговорить его изменить своё решение, но он казался непреклонным. Возможно, за собранностью и внешним равнодушием этот человек действительно переживал за моё здоровье. Остановившись возле больницы, он без разговоров вышел из машины, обошел её и открыл дверь, протянув мне руку.

— Ачжощи, всё нормально! Я не хочу в больницу! — не зная, как к нему обратиться, сказала я, заметив, как при слове «ачжощи» дёрнулся его глаз. — Серьёзно, со мной всё в порядке, я просто хочу поехать обратно на Кёнсондэ. Я могу взять такси, но в больницу не пойду, — на удивление быстро сообразила на его родном языке.

Недовольно сложив руки на груди, я надула губы и вперила взгляд в бардачок, будто это он был виноват в моей сегодняшней неудаче. Негромкий басовитый смех заставил меня удивлённо повернуться и наблюдать веселье на лице мужчины, а так же ряд идеально ровных белоснежных зубов. Я не знала почему, но у большей половины встреченных мною корейцев были ровные выбеленные зубы. То ли от природы, то ли они прибегали к помощи стоматологов. Хотя удивляться было нечему — насколько я успела понять, мужская половина нации ничуть не реже заглядывала в зеркало, нежели женская, а этому мужчине и вовсе больше всего подходил эпитет “холёный”. Подтянутый и стройный, среднего для европейца роста, он наверняка был высоким в Корее. Не знаю, прибегал ли он к пластическим операциям, (в Корее это считается нормой), да ещё имея для этого средства, однако он был достаточно симпатичным. Вопрос о его возрасте всё так же не давал мне покоя.

— Утчжи ма… щибщьо, — понуро попросила я не смеяться надо мной, с замедлением успев добавить вежливое окончание фразе, ведь спутник был гораздо старше меня.

Сказав что-то на корейском, по интонации показавшимся мне не слишком обидной, скорее, шуточной, шпилькой, он спокойно закрыл дверь машины и вернулся на водительское место. Не знаю, что так повлияло на меня, наверное, его смех, но сейчас я уже смотрела на него иначе, чем на сбившего меня человека. Лёгкая полуулыбка так и осталась на его губах. Мы отъехали от больницы и отправились в обратную сторону по названному мною адресу — к Пицца Хату. Краем глаза я заметила, что на безымянном пальце его левой руки белеет след отсутствующего кольца. В голову стали прокрадываться некие подозрения... Вечер пятницы, Кёнсондэ — студенческий район, где много молодёжи, конкретно, девушек… Дорогая тачка, приятный парфюм, аккуратно уложенные волосы… Кто знает, наверное, я нарушила его планы. Корейцы уже не раз удивляли меня своей раскованностью, проявляющейся по ночам в людных местах. Оборотни. Днём они действительно казались скромнее. Однажды малочисленная мужская часть группы в количестве двух человек оставила нас ночью на пляже и срулила в магазин за горячительным. Около нашего лежака чуть ли очередь не образовалась. Молодые люди интересовались, не хотим ли мы с ними выпить…

— Кажется, нам надо было проехать чуть дальше, — заметила я, когда машина повернула влево, не доехав до нужного поворота.

Но тут BMW остановилась в небольшом закуточке возле вывески одной из кофеен, заставив меня удивлённо посмотреть на водителя, который, не сказав ни слова, видимо, посчитав это бесполезным в виду моей неспособности сразу воспринимать иностранную речь, вышел из машины. Я даже не успела его окликнуть, подумала, что он галантно откроет мою дверь и снова протянет руку. Не тут-то было, но и соседнее кафе он обошёл стороной, скрывшись за поворотом и оставив меня одну. Беспардонно потыкав чужую магнитолу, я включила сиди-проигрыватель и наткнулась на одну из любимых корейских песен. Певца звали Им Чже Бом, нечто сродни нашему Лепсу, но с голосом слегка помягче, не считая того, что в микрофон поорать он любил примерно так же. Подвывая себе под нос, пытаясь угадывать корейскую речь, я начала покачивать головой в такт музыке, пока взгляд случайно не зацепил стоящего возле моей двери мужчину, чьё появление заставило меня вздрогнуть от неожиданности. Он снова надо мной смеялся.

— Вам нравится Им Чже Бом? — с улыбкой спросил он, предложив мне выйти из машины, и из принесённого с собой пакетика извлёк коробочку с пластырем, заботливо предложив его мне.

Руки не слушались, скорее из-за чувства неловкости, что меня поймали на месте преступления, нежели из-за боли. Наклеив поочередно на каждую ладонь пластырь, он предложил зайти в кафе на чашку кофе, тем самым обещая расплатиться за причиненный здоровью ущерб. И в этот раз он был непреклонен, и заверения в том, что в Пицца-Хате я съела столько, что даже кофе не полезет, не помогли. Пытаясь не хромать, чтобы он не дай Бог подумал, будто я давлю на жалость, пока мы добирались на второй этаж до кофейни, на самом деле я не могла избавиться от чувства, что подобная забота, выражавшаяся в лёгких прикосновениях, поддержки под руку, была мне приятна. Иногда здорово почувствовать себя израненной ланью, за которой бережно ухаживают, хотя я поймала себя на мысли, что, как правило, такая забота заставляет чувствовать себя неуютно, вплоть до неприятия. Я не гордячка, скорее, тупица, коих множество, и всё-то мы пытаемся перенести стойко, никогда не жалуемся и не плачем, нам проще избегать лишних взглядов, забиваясь в укромный угол, делая грусть и боль незаметной для окружающих. Нет, лошадь на скаку в горящей избе я ещё не останавливала…

Наверное, подобная самостоятельность — на деле элементарная глупость и утаённое желание, чтобы хоть кто-то понял истинность внутренних чувств. Что, несмотря на все отговорки, уверенность в собственных силах, даже русской бабе требуется чуткое плечо. Ну, просто убиться, какая лирика! Слава Богу, что он не заметил моей усмешки. Корея меня меняет? Мне приятна помощь? Нет, это лёгкое помешательство, может, при падении, я случайно натёрла асфальтом мозг.

Я тупо пялилась в меню (там, на удивление, не было ни одной английской буквы, а на хангыле мне было читать лень) и осторожно поглядывала на сидящего с прямой спиной спутника, листавшего страницы с видом непревзойдённого достоинства. Характеристика «аристократ хренов», осталась невысказанной где-то глубоко в потаённых уголках моей русской души. Сама же я наверняка выглядела серой мышью, скукожившейся, стеснённой, пускай так, главное, чтобы из меня наружу не полезло всё то… что лезет обычно.

— Что вы предпочитаете? — всё-таки поинтересовался он после нескольких минут молчания, позволивших мне оценить вполне уютное, даже домашнее кафе с кучей милых побрякушек и цветков в горшках на полках.

— А? — вернулась я в реальность и скороговоркой ответила: — То есть, горячий капуччино.

Капуччино? Первое, что пришло на ум, в общем-то, мне было всё равно, что пить, однако на удивление спутник заказал то же самое и бельгийские вафли.

— Вы всегда так стесняетесь? — совершенно без задней мысли спросил он.

— Нет, только когда меня сбивают машиной, — отшутилась я, вот только должной отдачи не получила. Нет, он не напрягся, но глупой шутки, по-видимому, не понял. Нервы мои как-то вдруг накалились до предела — наверное, чуть романтичная обстановка этому неплохо способствовала. А ещё его сосредоточенный взгляд. — Извините, я, наверное…

— Всё в порядке, — перебил он негромко. — Вам не за что извиняться.

Я удержалась от того, чтобы моя бровь не прошибла потолок, ибо шутка была вполне забавной, может, и чуть туповатой, однако этот мужчина, по-видимому, посчитал её неуместной, но решил проявить снисхождение к невменяемой иностранке. Или он так переживает за инцидент, что просто неспособен воспринимать юмор, заставляя при этом чувствовать себя идиоткой? Подавив улыбку, за которой пряталась легкая досада, я отвела взгляд в сторону, мечтая засунуть свой язык куда поглубже. Буду молчать — такой вариант показался наиболее приемлемым. Зачем он притащил меня в это кафе? Сидит, роется в своей мобиле, попивая кофе, словно меня рядом и в помине нет. Расплачивается за свою ошибку чашкой кофе, что ж, я и этого не просила, но не сидеть же с таким отстраненным видом? Меня это порядком задевало. К вафлям, как и он, я не притронулась, хотя, признаться, хотелось. Громко отхлебнув кофе, я поднялась с места, наконец, привлекая к себе внимание, и сообщила о своём намерении посетить уборную, получив в ответ лишь сухой кивок.

От столика я отходила, состроив ему в спину недовольную мину, удержавшись от того, чтобы высунуть язык. Дохромав до туалета, я решила, что спутник и не заметит моего отсутствия, посему, обиженно фыркнув, поковыляла по лестнице вниз, поймав и проигнорировав вопросительный взгляд официанта. Сил шляться в таком состоянии по улице у меня не было. На удачу пустое такси попалось мне сразу же, и, недолго думая, я отправилась в университет, только уже на подъезде к которому осознав, что из-за своей озлобленности я забыла у него в машине не только пакет с косметикой, но и клатч с деньгами, паспортом, айподом и пропуском в общагу. На удачу возле общежития мне попалась Ксюша, вернувшаяся с ужина в Пицца-Хате пораньше. Одолжив у неё денег и отмахнувшись, что объясню все позже, я вернулась в машину и велела удивленному таксисту ехать обратно. Вполне ожидаемо было то, что белой бэхи возле того кафе уже не оказалось, а значит, у меня начались серьезные проблемы, ведь о том, куда бы этот человек мог подвезти моё барахло, я ему ни словом не обмолвилась, даже не представилась. Надеюсь, хоть в паспорте сообразит посмотреть...

От души выругавшись, я погнала таксиста обратно в университет. Денег, одолженных у Ксюши, едва хватило, чтобы добраться до места, где лакомилась местной кухней вторая половина группы вместе с нашей сонсеним — учительницей, преподававшей корейский язык. Она была своим парнем, на пару месяцев младше меня, с короткой стрижкой и полным отсутствием макияжа. Больше всего мне импонировал стиль её одежды — европейский кэжуал. Она и без всего “милого”, что так обожали кореянки, выглядела довольно симпатичной, а главное — самодостаточной и уверенной в себе. Вникнув в мою проблему, она заверила, что ничего страшного, этот человек наверняка завезёт документы, ведь пропуск в общежитие с названием университета остался в сумочке, и разъяснила, почему этот тип так со мной носился: в Корее считается нормальным подавать иски из-за таких мелочей, как эта. Вот откуда взялась его забота, он банально трясся за свою шкуру! Кажется, если бы на моем месте была собака, то… Ах да, собаки не могут подавать иски — а именно эта способность ставит меня на одну планку с людьми, которых можно сбить машиной, а потом, чёрт возьми, напоить кофе! Не знаю, что меня так сильно разозлило — отбитая задница, потеря документов или истинная подоплёка внимания к моей персоне. Ещё и смеялся надо мной! Да нафига он мне вообще сдался? Злясь на себя ещё больше и понося виновника «трагедии» почём свет стоит, я попросила сонсеним впустить меня в общагу, оставила своих на улице доедать курицу и отправилась в душ остужать пар. Уже подходя ко второму этажу, я, не видя ничего перед собой, чуть не снесла идущего навстречу корейца.

— Здравствуйте, — коряво по-русски, чуть приклонив голову, сказал он одно из двух слово, которое знал на моём родном наречии.

— Здр… Аньйоасейо, — сразу же сменила я гнев на милость и мило улыбнулась.

Он ещё раз мотнул башкой, я в ответ тоже изобразила китайского болванчика, и мы распрощались. Рыжая шевелюра с лохматой химией от макушки до чёлки скрылась из виду, оставив меня дебиловато улыбаться пустоте в мыслях. Нам Юн мне сразу понравился, ещё когда мы прихватили его из общаги и пошли всей толпой в Норебан орать песни дурными голосами. Мой нежный музыкальный слух едва выдержал подобную пытку. В очках, как и любой кореец, он был всё же очень привлекательным, на мой взгляд, правда, если бы не пил странный луковый сок, о назначении которого мне приходилось только догадываться. Ещё меня подбешивал тот факт, что ему нравилась другая девочка из нашей группы, на которую он запал явно из-за её ультракоротких нарядов. Объективно говоря, этой блондинке с ногами от ушей я не уступала ни в чём, за исключением полного отсутствия грудей в моём организме. Я, впрочем, будучи субъектом неранимым, стойко восприняла подобную оплеуху — не в первой, но отступаться не собиралась.

Нам Юн учился на актёра, правда, я понятия не имела, что он забыл в университете на каникулах, хотя не он один — тут обитало еще множество студентов. Скорее всего, у них здесь был какой-то летний факультатив. Так же общагу оккупировали несколько музыкальных студенческих групп, репетиции которых мне удавалось иногда заставать. Нашей братии выделили пару комнат с пианино, где мы могли спокойно поорать наши русские народные. Инициатива исходила с моей стороны, ибо мне порой хотелось прикоснуться к фортепиано, чтобы окончательно всё не забыть. С сентября у меня должны были возобновиться частные уроки в детской музыкальной школе с моей старой преподавательницей, учившей меня ещё в совсем раннем детстве. Жаль, что я и не подумала взять с собой ноты, но да ладно, техническую память иногда полезно напрячь. Слышала, что Нам Юн ещё и пианист, интересно было бы послушать…

Протерев в душе мутное от влаги зеркало, я повертелась на месте, стараясь разглядеть синяк на правой ягодице, который уже начал приобретать темноватые очертания, Прикоснуться к нему было пыткой. Намыливая шампунем голову, я все страдала об отсутствии документов и вещей, оставленных у этого старого болвана; ещё ужасно раздражал тот факт, что ему придется рыться в моей сумочке, чтобы найти адрес моего места обитания в Корее. Тут мои глаза распахнулись от ужаса, когда я вспомнила, что вместе с пропуском в общагу во внешнем кармане клатча лежали презервативы. Готовая разрыдаться от стыда и отборно отматерив собственную глупость, я, кажется, спугнула кореянку, которую как ветром сдуло из душа. Стыдно, очень стыдно, что он обо мне подумает? Ведь я о нём подумала примерно то же… Не сказать, что я искала приключений на свою голову, но почему-то именно сегодня, ради смеха, когда мы с девочками собирались в Пицца-Хат, я отшутилась: «Береженого Бог бережет, как говорила монахиня, натягивая презерватив на свечку». Я не собиралась цеплять парней, мне с этим что-то основательно не везет, просто… Господи, как же глупо! Но вместо того, чтобы покраснеть до кончиков ушей, я заржала как конь на всю душевую, заставив Дашу, решившую зайти именно в этот момент, посмотреть на меня с изумлением.

— Ань, смех без причины, сама знаешь признак чего. Я невовремя? — спросила она, покрутив пальцем у виска, пока я с наигранной страстью в глазах пялилась на то, как она раздевается. Десятый размер — это вам не хухры-мухры!

— Люблю смотреть на две вещи… — дернув бровями, не отводя взгляда от выдающихся частей Даши, сказала я.

— Да-да, — устало подтвердила она, — как я прыгаю.

— Ты не в духе?

— Убью Женю, — буркнула она, встав под струи воды. — Он меня достал…

Почему-то на мои шутки она не обижалась, впрочем, как и я на её, а вот наш мелкий одногруппник девятнадцати лет немного раздражал её, только поржать над кем-нибудь, кроме неё, вместе с ним она не брезговала. Каждый божий день чаще всего заканчивался для Даши именно этой фразой. Не знаю, я считала Женю вполне обаятельным мальчиком, он мне даже нравился. В последние дни мы лазили вместе, находя везде и всюду повод посмеяться. Вполне себе ненавязчивое общение...

— Не обращай на него внимания, не думаю, что он действительно хотел тебя обидеть, — вступилась я.

— Он что-то совсем фильтровать перестал, — гневно, но в то же время лениво заметила Даша. — Зря ты сбежала из Пицца-Хата, Чон Мин сегодня отожгла, — сообщила она и стала со смехом рассказывать, как та ляпнула что-то несуразное по-русски; Чон Мин — это одна из наших менторов, то есть, помощников в изучении языка. — Что, кстати, с тобой стряслось?

Демонстрация расползающегося по мягкому месту синяка и последующий рассказ несказанно удивил её.

— Этот козёл, — не стеснялась я при ней свой истинной натуры, — вообще меня не замечал, ну, я и срулила из кафе, забыв у него свои манатки. И теперь приходится гадать, когда же он завезет их и завезет ли вообще.

— В таких случаях говорят: сама дура, уж извини, — не оценила она моего гнева.

— Абсолютно нефиг добавить, — повторила я излюбленную фразу, заразившую всех и вся.

— Ты же мечтала остаться здесь нелегальным эмигрантом, вот тебе и случай представился.

— Не смешно, хоть бы паспорт вернуть, — скорбно ответила я. — Надеюсь, у него мозгов хватит…

— Ой, да прекрати, — отмахнулась Даша, лениво возя мочалкой по телу. — Вернет он тебе всё, сонсеним права, проблем в Корее никому не хочется, здесь менталитет другой.

— Ага, можно сказать, что русские просто обожают проблемы. Я бы сказала, что у нас просто, скорее, агрессивный способ их решать, зато у корейцев — более действенный и дисциплинированный...

Поболтав ещё с пять минут, мы вместе вылезли из душа, приветственно махнув умывающимся у гряды раковин сестричкам Свете с Мариной, которые единственные держались особняком от всей группы, предпочитая гулять везде вдвоём, затем отправились в комнату, в наш непрекращающийся бардак. Примерив на голову дашин лифчик и получив от неё пинок под зад, слава Богу, не по больной ягодице, я засела за компьютер.

— Чего это мы сегодня не бухаем? — спросила она, судя по характерному звуку, запуская Скайп на своём нетбуке.

— Да я как-то не задумывалась, взять ли мне пару литров пива домой, когда меня сбил этот урод.

— Не бесись, — спокойно обрубила Даша.

В комнату буквально впорхнула Гюнай, вертя в руках веер с фоткой корейского актёра Ким Су Хёна. По её горящим глазам и пакету в руках мы сразу же угадали следующую фразу:

— Ой, девочки, вы не представляете! Я купила себе ещё одно платье! — радостно замотала она перед нами шмоткой, точно трофеем.

— Надевай, — хором скомандовали мы с небольшим сарказмом, но искренне за неё радуясь, ведь Гюнай у нас была чем-то особенным.

Она всегда поднимала нам настроение своей волшебностью, способностью радоваться милым мелочам и обожанием розового цвета, над чем мы непременно часто прикалывались. Гюнай была клубком сахарной ваты, достаточно скромной, но невероятно экзальтированной личностью. Находясь в Корее, её, видимо, шарахнуло так, что она источала вокруг себя радугу, нередко нарываясь на стёб. Впрочем, именно за это мы её и любили. А ещё она была азербайджанкой, но такой, каких я не видела. Мне казалось иногда, что её в детстве уронили в чан с няшностью. Надев платье, Гюнай намазюкала губы яркой розовой помадой, влезла в высоченные каблуки и ушла дефилировать в коридор, попеременно переговариваясь через окно с теми, кто остался на улице. Судя по стуку каблучков, она решила спуститься к ним похвастаться. Зашедшая в комнату Таку — единственная представительница Северной столицы в нашей группе, удивленно поинтересовалась:

— Вы куда-то на ночь собрались? А, дайте угадаю — Гюнай опять купила новое платье? — усмехнулась она.

— В точку, — последовал стройный ответ в унисон.

— Ещё немного и мы срастёмся мозгами, — сказала Даша.

— Я больше с тобой в душе не моюсь, — ответила я и засмеялась.

Мы смеялись над любой мелочью, иногда до поросячьего визга, мешая Таку спать, частенько ночами она просыпалась от взрыва хохота в комнате, зло бурчала что-то себе под нос и снова засыпала. Она была самой спокойной из нас и, наверное, уже жалела, что поселилась именно в этой злосчастной комнате — эпицентре суматохи и постоянного бардака, ведь она была чистюлей. У Гюнай, Даши и у меня на столах вечно разрывались гранаты, мы не успевали убирать весь свой хлам, как тут же захламляли пространство заново. Баночки кремов, ушные палочки, открытые тени для век, какие-то компьютерные провода, заколки, расчески и средства гигиены — среди всего этого иногда сложно было отыскать нужные вещи. Чего стоили наши шкафы, на которых бесстыдно сушились трусы и лифчики…

Забежала Чон Мин, без спроса свистнув с Дашиного стола печенье, что-то проболтала на полурусском-полукорейском и её сдуло из комнаты. Всё съестное, лежавшее на наших столах, по праву считалось общим, поэтому она всегда без стеснения заходила и тырила печеньки. Однажды я пришла в комнату, обнаружив на своем столе пустую коробку и груду фантиков. Так родилось шуточное прозвище «барсеточница». Чон Мин была до невозможности милой кореянкой, она училась в старшей школе и с невероятным энтузиазмом изучала русский язык, удивляя окружающих своими знаниями. Всего полгода изучения, и она говорила уже вполне неплохо, конечно, простыми фразами, но если мы начинали объяснять что-то, переходя с корейского на английский, она забавно хмурилась и строго просила: «по-русски, пожалуйста», вполне чисто, почти без акцента.

Конечно, толком поспать нам не удалось, несмотря на усталость после далекой экскурсии в Кёнджу, а так же прогулки по Кёнсондэ. Всем было интересно, что же со мной стряслось. В очередной раз услышав сонный голос Лейлы, то есть, Таку, предпочитающей, чтобы мы использовали псевдоним, а не имя: «Потише, девочки», мы на минут пять притихли, а потом возобновили болтовню с новой силой. Только обсудив, казалось, уже все возможные темы, вплоть до мистера Дарси из романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение», мы сладко заснули. Кажется, кто-то опять захрапел…

* * *

Хангыль — корейский алфавит.

Ачжощи* кор. — (아저씨) — дядя, обращение к мужчинам старшим по возрасту.

Оппа* — (кор. 오빠) — обращение к старшему брату или парню немногим старше тебя.

Рощиа сарамиэё* (кор. 러시아 사람이에요) — русский(ая)

Муллаё* — (кор. 몰라요) — не знаю.

Если вечером я ещё как-то вползла на кровать-чердак, расположенную над письменным столом, по жутко неудобной лестнице, то с утра готова была проклинать всё на свете, так как вместе с бедром отчего-то сильно скрутило поясницу, а так же близлежащие к месту удара суставы и мышцы. Обстановка комнаты была, в первую очередь, продуманно-эргономичной, что, в принципе было удобно, но только не после того, как тебя сбила машина, и твоя драгоценная задница стала похожа на спелую сливу. Размеры синяка я, конечно, преувеличивала, но ущерб от него был всё ощутимее. Едва не грохнувшись с лестницы, я призвала на помощь Дашу, подставившую своё сильное плечо инвалиду, и потащилась умываться. Встали мы пораньше, так как собрались на пляж. Как и следовало ожидать, некоторые решили не ехать, а выспаться как следует, посему в культпоход отправились только Света, Марина, я, Даша, Чон Мин и Ксю. Пришлось снова занимать деньги на проезд, а так же брать с собой доллары, обменять для меня которые любезно предложила Даша, так как без паспорта ни в одном банке не станут со мною разговаривать. Всё ещё сетуя на нерасторопность сбившего меня мужчины, с которым мы даже не удосужились представиться друг другу, я понадеялась, что он хотя бы завезёт вещи в течение дня.

Самый популярный в Корее пляж Хэундэ как всегда встретил нас ковром из корейцев на желтых надувных кругах, которых в море плавало по пять штук на квадратный метр. Мы уже не удивлялись, что, избегая загара, половина местных купалась в одежде или гидрокостюмах, кепках и очках. Я же без загара выгляжу, мягко говоря, болезненно, так что стараюсь чаще подставлять лицо солнцу и, что называется, поджариваться. Синяк, торчавший из-под плавок купальника, наверняка привлекал к себе немало внимания, хотя, объективно говоря, беспокоил меня саму куда больше, чем окружающих. Мы с опаской ретировались от мужчин арабской наружности, навязчиво просивших сфотографироваться с ними. Иной раз мы чувствовали себя обезьянками где-нибудь в Геленджике, пора было начинать брать за это деньги. Даже американцы, от которых мы такого могли ожидать в последнюю очередь, как-то раз подкатывали с этой просьбой. Напрыгавшись на довольно сильных волнах, мы развалились на арендованных подстилках под тентами. Недосыпание давало о себе знать, хорошо еще вчера не пили; инициатива исходила обычно от меня или Жени, который вчера таки надрался. Вот ведь малолетний алкаш, да ещё и в одиночку!

Дашка притащила воды, чем спасла всех от жажды и необходимости самим тащиться в магазин по невыносимой жаре — тридцать пять градусов в тени, при влажности, переваливающей за семьдесят пять процентов. Зная, что никто не понимает русский язык, я вовсе не следила за своей речью, а зря. К нам подошел мужчина совсем нерусской наружности. В моей голове моментально стали образовываться подозрения касательно его национальности. Бросив парочку пустых фраз на русском, чтобы завязать разговор, он поведал, что сам родом из Узбекистана, а на чужбину прикатил в целях подработки. Как оказалось, между Узбекистаном и Южной Кореей был установлен безвизовый режим. Даже узбек без стеснения попросил с нами сфотографироваться, за что был вежливо отправлен в дальние залесья. Работая администратором на автомойке, я просто мечтала сбежать от колорита работников из Средней Азии.

— Понаехали в белокаменную, — проворчала я негромко, стряхивая песок с подстилки.

Узбеки развернули «аул» через лежак и постоянно косились в нашу сторону, из-за чего мы нашли единственное верное решение — поскорее убраться с пляжа, тем более что все уже подустали. Заскочив в банк, дабы разменять деньги, мы сразу же отправились назад в общежитие, дружно постановив голодать до ужина, обойдясь коробкой с печеньем и банановым молоком, продающемся в небольших пузатеньких бутылках на каждом углу. В общежитии оказалось, что те, кто не пожелал ехать с нами на пляж, расползлись по разным направлениям Пусана, и на посту осталась только Ан сонсеним, к которой я сразу же побежала с расспросами: не появлялся ли тот мужчина с моими вещами? Оказалось, что нет, да и охранник, предупрежденный о подобной возможности, только развел руками. Напряжение и страх, охватившие меня в тот момент, грозили вылиться в нервный срыв. Даже Ан сонсеним уже не тешила столь радужными надеждами, но об обращении в российское посольство пока не заикалась. Прошло пока что меньше суток, волнение усиливалось, да ещё и недосып медленно, но верно склонял меня к горизонтальной плоскости. После душа, несмотря на все переживания, меня сморил дневной сон, только снилась какая-то бессмысленная, но весьма неприятная белиберда.

Расходившись с утра, я вроде бы перестала чувствовать сильную боль в бедре и пояснице, но вечером с пробуждением она вернулась. За окном было уже темно, когда меня и Дашку разбудила Гюнай, вернувшаяся с прогулки с Миной — корейской подружкой, когда-то бывшей практиканткой в Вон Гване* в Москве.

Далее последовали долгие сборы обратно на пляж, только уже ночной. Хэундэ ночью превращался в место массового досуга молодежи, местной и приезжей, где на каждом углу играли группы, отовсюду слышались звуки живой музыки — именно это соблазнило Гюнай, по её словам, еще никогда не тусовавшуюся по ночам из-за строгости матери, составить нам компанию. Немудрено, что вечер в общаге начался с беготни по соседним комнатам в поисках подходящих шмоток. В итоге, не найдя ничего пристойного в чужих гардеробах, не считая пары побрякушек, девчонки выстроились в коридоре в шеренгу, ожидая самую нерасторопную — меня — в попытке высушить волосы, оставшиеся мокрыми с самого обеденного душа. Белые шорты, некогда бывшие джинсами, и приобретенная на рынке в Нампо свободная размахайка с моськой Микки Мауса очень даже неплохо сочетались, вот только опять я была в почти спортивной одежде. Ещё и кроссовки… Классический образ никак мне не удавался, наверняка из-за привычки носить на работе комфортную одежду, но я планировала приобрести себе здесь удлиненный пиджак. Пора приобщаться к более строгому стилю, подчеркивающему женственность. Надеюсь, что когда-нибудь у меня это получится…

Выйдя в коридор, я обнаружила, что девочек сдуло вниз, а нашлись они перед теликом в гостевой комнате. Тут же выяснилось, что я не последняя, кто собирается, подобно черепахе. Опоздуном оказался, как ни странно, Женя, которого будили сто раз, прежде чем он пришел в себя и сходил в душ.

Бросив девчонкам и Сергею — единственному старшечку из нас — что покурю на улице, я просочилась в открывшиеся двери общаги за кореянками, тоже решившими провести ночь вне общаги. Только закурив сигарету, я едва не поперхнулась дымом, увидев внизу лестницы, ведущей во дворик возле общежития, знакомую белую бэху, а ещё неприлично оголенную неизменно вызывающими у меня тонны ненависти шортами пятую точку. Вика, кажется, мило общалась с моим водителем, держа в руках розовый пакет этюдхауза и мой черный клатч. Изобразить умирающего лебедя, спускаясь по лестнице, у меня удалось, вот только по глупости я не подумала выкинуть сигарету — в Корее, пуританской стране, вид курящей женщины считался ещё более уродливым, чем в России, поэтому кореянки по обыкновению ныкались по углам. Мне, наверное, стоило последовать их примеру, вот только соображалка в нужные моменты не работает как нужно. Этот мужчина уже смотрел на меня, так что сигарету выбрасывать было поздно, оставалось только, состроив волевое лицо, «постараться» перестать хромать и со вздернутым носом спуститься к ним.

— Я привёз ваши вещи, — сообщил он кратко, кивнув на скарб в руках Вики, которая с приторной улыбочкой протянула пакет и клатч мне. — Зря вы сбежали, мне казалось, что вы едва можете ходить, — хитрый огонёк в его глазах мне очень не понравился. — Кстати, как ваша нога?

Подавив желание засунуть в его глотку свой кроссовок, я поправила стильные очки без диоптрий и забрала вещи у Вики, которая, подмигнув мне и поклонившись водителю, двинулась к лестнице, где уже стоял ожидавший её чем-то очень недовольный Сон Чжин — один из наших помощников, по совместительству, её парень. Окликнув Вику снова, я спросила, идёт ли она с нами на пляж, но получив отрицательный ответ, обратно всучила ей своё барахло с просьбой закинуть в мою комнату.

— Уже всё в порядке, — соврала я намеренно не слишком убедительно, возвращаясь к диалогу, едва не добавив, что иск против него я подавать не собираюсь. — И я не убегала, а просто пошла в соседний магазин за сигаретами.

— Не знал, что сигареты продают без денег, — усмехнулся он с небольшой издёвкой, скользнув взглядом по моему спортивному наряду.

Ну почему, почему я не надела платье?! Точнее, свой единственный девчачий сарафан, для которого и так редко предоставлялись случаи. Правильно, я надевала его в прошлую субботу на пляж, а ходить в одном и том же не позволяли принципы. Мне нравился мой внешний вид, но… не мартини, не мартини*… На моём водителе же сегодня были обыкновенные, чуть зауженные к низу чёрные брюки и тёмного цвета рубашка в мелкий рисунок, выгодно подчеркивавшая стройность и довольно широкие для корейца плечи.

— Я только в магазине вспомнила, что забыла сумочку…

— И как это воспринял таксист? — беззастенчиво поинтересовался он, усмехнувшись в кулак.

Да, сохранить лицо мне не удалось, и только сейчас я подумала, что не обязана отчитываться перед каким-то незнакомым мне человеком. Правда, всё равно я вела себя как дура.

— Пришлось одалживать денег у согруппников, — сдалась я с потрохами и поддержала его смех, изо всех сил стараясь не быть наигранной. Вообще, он бы мог догадаться подождать моего возвращения.

— Я вас напугал или чем-то обидел? — спросил он в лоб, чем вызвал усиление желания по заталкиванию обуви в его глотку. Казалось, что этот вопрос стёр с его лица весь налёт веселья. — Мне стоит за что-то извиниться?

— Нет, что вы, я просто… Мне было не очень уютно в том кафе… Я вас совсем не знаю, не следовало туда идти, да и официантка как-то странно смотрела, — нашла я новую отговорку, на которой мне пришлось притормозить, напряженно выуживая слова из своего скудного английского словарного запаса.

— Простите, если это доставило вам неудобства. Надо было просто сказать, я бы сам отвёз вас в университет. Кстати, ваша подруга сказала, что вы здесь изучаете корейский язык, если я правильно понял.

Надо же, он действительно собирался продолжать наш диалог, что, конечно, радовало, но все равно немного настораживало.

— Да, у нас небольшая программа на август, — закивала я, поглядев вверх во двор, где уже собирался народ.

— Ясно, значит, потом снова в Россию, — сам для себя заметил он. — Ончже буто хангугорыль пэуго иссо?* — спросил он, решив вынести мне мозг, хотя вопрос был до ужаса простым.

— Иуоль бутоё**, — ответила без промедлений я, читая на его лице явственную заинтересованность, которую нельзя было отнести к сарказму. Может, до него всё-таки дошла причина моего ухода из кафе? Откуда такая смена поведения?

Задав ещё пару элементарных вопросов, он заметил толпу, спускающуюся по лестнице вниз. Однако каково был моё удивление, когда я увидела в компании наших Нам Юна, который что-то оживлённо обсуждал с Женей. Синхронно побросав на нас заинтересованные взгляды, будто стая глупых голубей, группа проплыла мимо. Сонсеним, коротким кивком поздоровавшись с водителем, сказала мне, что они подождут на остановке. Гюнай, подгоняемая жениными тычками под рёбра, с громкими воплями понеслась вниз по довольно крутому склону дороги, заставив меня в очередной раз улыбнуться мужчине, будто извиняясь за избыток шума, издаваемого нашей компанией.

— Куда вы собираетесь?

— Сначала в кафе поесть, а потом на Хэундэ гулять, — ответила я безо всякой задней мысли, но была сбита толку последующим предложением:

— Могу я вас подвезти? — он посмотрел на крутой спуск дороги от университета, находящегося на нагорье. — Наверное, вам ещё тяжело ходить.

— Всё в порядке, — в очередной раз заверила я, но кажется, с ним такие номера всё так же не проходили.

После очередной попытки отговорить, он всё-таки убедил меня в моей неспособности передвигаться самостоятельно, галантно открыл дверь авто и попросил пристегнуться. Деревянными пальцами пытаясь закрепить ремень, я не могла снова не вспомнить его возможных опасений касательно судебного иска. Джип легко и мягко тронулся с горки и углубился в недлинный туннель, над которым проходила оживлённая трасса. Русские, ушедшие недалеко, как всегда громко болтая и смеясь, загружались в один из автобусов под номером «1». Притормозив возле остановки университета, являющейся конечной, мой спутник опустил водительское стекло и спросил у Ан сонсеним, ожидающей меня снаружи, в какое кафе мы идём сегодня, но то было всё, что я поняла. Они перекинулись ещё парой фраз и к моей неожиданности обменялись телефонными номерами. Сонсеним смотрела на меня так, будто ожидала каких-то протестов, но я лишь недоуменно пожала плечами.

Я не пыталась возразить, когда вслед за отъехавшим стареньким, но чистым автобусом Хёндай, набитым моими дражайшими согруппниками, тронулась и бэха, только чувствовала себя крайне неудобно еще и из-за того, что, глядя в заднее стекло впереди идущего автобуса, видела буйство Даши и Гюнай, отчаянно отмахивающихся от Жени и, почему-то, Ксюши. Странно, Ксюша всегда была примером скромности, ну, не считая того эпизода недельной давности на пляже, когда решила поиграть в игру «напои соседа» с корейцами. Хотя чего таить, она и тогда являлась скромным, тихим и неподвижным… бревном, которое мы не могли сдвинуть с места и которое не хотел брать «на борт» ни один таксист.

Спутник с усмешкой наблюдал за переполохом впереди, изредка издавая тихие смешки.

— Эти русские такие странные, — с американским акцентом процитировала я фразу из фильма «Ширли-Мырли».

— Прошу прощения? — естественно не понял он, так как фраза прозвучала на русском.

— Ничего, просто одна поговорка... Мысли вслух.

Мы выехали на более широкую дорогу, обогнали автобус и оставили его далеко позади, странно, что в тот момент на центральной трассе было так мало машин. Я не успела одуматься, когда, миновав Кёнсондэ, мы уже въехали на подвесной пусанский мост — местную достопримечательность; моя группа ещё наверняка даже в метро не спустилась. Я как всегда с упоением смотрела на вид ярко освещенного второго по популярности в Корее пляжа Кванали, пестрящего разноцветным неоном, из-за которого на небе отражалось чуть желтоватое свечение. Ночь окрашивала город в невообразимые краски и цвета, да и сам мост, изящной громадиной пересекающий залив, светился подобно ёлочной гирлянде — вид на него с пляжа открывался просто восхитительный. В какое кафе сказала везти меня сонсеним, я так и не поняла, но знала, что наши снова хотели есть курицу, а на Хэундэ я насчитала подобных заведений не меньше пяти. Прибудем мы значительно раньше, поэтому, либо спутнику придётся довольствоваться моим обществом несколько дольше, либо же бросить меня несчастную на произвол судьбы. Не нравилась мне подобная неизвестность.

— Вы хотите поесть курицы? — неожиданно спросил он, когда мы уже подъезжали к пляжу.

— Придётся, — ответила я и пояснила: — Моя группа только ей и питается, впрочем, я не против.

— Прозвучало неубедительно, — заметил он. — Я ещё не ужинал, может, составите мне компанию? Как насчёт Самгёпсаля*? — предложение разделить пищу вместе было подано с особой осторожностью. — Это мясо, которое…

— Знаю, — не очень-то воспитанно перебила я, всё ещё не приходя в себя после внезапного предложения. — Если это удобно, то я не против.

— Отлично, — ответствовал он вроде бы с энтузиазмом.

Зачем я согласилась? Он наверняка будет сидеть с отсутствующим выражением лица и рыться в телефоне, который, к слову, только что затрезвонил какой-то корейской песней. «Ёбосео, нэ, апочжи*…» — так начался разговор, судя по всему, с отцом. Почему он не использует гарнитуру в машине? Хочет ещё кого-то сбить из-за невнимательности? Бросив на меня осторожный взгляд, мужчина сказал ещё пару слов, как будто намеренно избегая простой, понятной мне речи в фразах, и завершил разговор. Лицо при этом у него было наисерьезнейшее. Я же намеренно отстранённо глядела за окно, где уже было пруд пруди молодёжи. Тем временем, машина свернула на пересекающуюся с главной улицу и, проехав пару десятков метров, остановилась возле традиционного ресторанчика, откуда слышался аппетитный запах жареного мяса.

Сквозь прозрачные стекла виднелись похожие на водосточные желоба вытяжки, спускавшиеся над грилями, вмонтированными в низкие столики, за которыми прямо на полу сидели люди. Находясь в закутке, это место наверняка привлекало к себе не слишком много внимания, зато здесь было спокойнее, несмотря на то, что почти все столики были заняты. Сбросив найки и засунув их в галошницу на входе, я подождала расшнуровывающего ботинки спутника, и мы отправились вслед за крепкой невысокой женщиной с бесом коротких кудрей на голове. Протерев прямо перед нами столик, из-за которого, по-видимому, совсем недавно ушли предыдущие гости, она выслушала заказ и через несколько секунд её заменила молоденькая официантка, принесшая графин с водой и два небольших железных стаканчика — в Корее принято запивать пищу водой. Ещё через некоторое время на столе появились традиционные закуски в маленьких тарелках — кимчхи, маринованая сладкая редька, какая-то непонятная трава, похожая на черемшу, только тоньше, не очень аппетитно выглядящие маринованные баклажаны и свежие листья салата. Выудив из коробки на столе железные палочки, мой новый знакомый протянул пару мне.

— Как вас зовут? — неожиданно спросила я, когда мне осточертело молчание.

— Пэ Юн Сон, — спокойно ответил он, наливая воду в стаканчики и не глядя на меня. — Только, пожалуйста, больше не называйте меня ачжощи, я не считаю себя таким старым, — попросил он с усмешкой.

Немного устыдившись, хотя в обращении «ачжощи» не было ничего плохого, да и по возрасту он подходил, я решила представиться:

— А меня зовут…

— Анна, да, я смотрел ваш паспорт, — всё так же нейтрально сказал он, но вдруг добавил, наконец взглянув в мою сторону: — до того, как обнаружил пропуск.

Меня больше интересовало, заметил ли он там два презерватива, но, конечно же, спрашивать об этом я не собиралась.

— Ясно, — вот и поговорили. — Вы живёте в Пусане?

— Нет, я здесь по делам… Я из Сеула.

Только мне удалось вывести его хоть на какой-то диалог, как появилась ачжумма*, принесшая на большой тарелке крупные тонкие куски жирной свинины, большие хозяйственные ножницы и щипцы для переворачивания мяса. Пожелав нам приятного аппетита, она удалилась к другим гостям.

Небрежно, но аккуратно бросив тут же зашипевшее мясо на гриль, спутник опустил над ним размеренно гудящую вытяжку и пристально посмотрел на меня:

— Зачем вам корейский язык? В университете учите?

— Нет, просто мне нравится Корея, наверное, дорам насмотрелась, а свой университет я уже закончила, — ответила я, запинаясь.

Корейцы очень любили слушать комплименты в адрес своей страны и нации, но Юн Сон не проявил каких либо патриотических чувств, размеренно подкидывая в гриль странного вида грибы.

— О, какова ваша специализация? — проявил он вежливый интерес.

— Сложно объяснить, — лихо соображая на английском, ответила я. — Я окончила спортивную академию, факультет физической реабилитации. Массаж, адаптативная физкультура для людей с ограниченными возможностями, для тех, кто получил различные травмы.

— Интересная профессия, а кем вы работаете? — продолжил он, только я чувствовала себя будто под лампой.

— К сожалению, не по своей специальности, — скромно ответила я, опустив, что ничего о ней не знаю, так как пять с половиной лет валяла дурака, а диплом купила.

— И всё же?

Немного стыдно было говорить о месте своей работы, так как гордиться было действительно нечем.

— Я менеджер на автомойке… — и сдуру добавила: — Моя мама — начальник.

— Семейный бизнес? Вполне неплохо, — оценил он снисходительно.

— Не совсем, над нами есть головное начальство, управляющее остальными объектами… — чего мне стоило объяснить ему на английском про строительный и хозяйственные магазины, тендеры и бани…

Боже, неужели ему и правда интересно, или он пытается исправиться после вчерашнего вечера?

— Когда вы возвращаетесь в Россию? — не дав расспросить себя о работе, перевел тему Юн Сон.

— Тридцатого августа, — несмотря на допрос, я стала чувствовать себя увереннее, возможно, именно этого он и добивался.

Далее разговор потёк свободнее, я рассказала о своём увлечении музыкой, фортепиано, он же, как оказалось, был увлечен гитарами, поведал о своей внушительной домашней коллекции музыкальных инструментов, правда, свои умения назвал весьма скромными. Мы даже смеялись над какими-то милыми мелочами, но ничего, кроме склонностей к музыке и имени, я о нём не узнала, тогда как о себе рассказала предостаточно.

Напряжение, сковавшее меня поначалу, начало отступать, и мне стало легче орудовать палочками, поглощая заботливо разрезанные Юн Соном куски хорошо прожаренной свинины, правда, выпить чего покрепче всё равно хотелось — для окончательного расслабления и общего тонуса. Цели совместного ужина я так и не поняла, вроде бы он уже не столь часто интересовался моим здоровьем, но и свиданием это назвать было сложно. Скорее, случайно оказавшись в чужом одиночестве, я просто составляла ему компанию, однако след от кольца на безымянном пальце всё так же меня беспокоил, навязчиво мозоля глаза.

Я была для него слишком молодой, да и каких либо намёков, как женщина, не удостаивалась, в общем-то, и от него мне ничего нужно не было. Интересный опыт в общении с взрослым мужчиной, корейцем, но не более того. Сдержанный, вежливый, немного черствый, но, всё же, идущий на контакт. Аккуратно очерченные брови, чуть прикрытые оправой очков, и заколотые на затылке невидимкой блестящие тёмные волосы, свободные к плечам, сегодня в другом освещении показавшиеся мне просто тёмно-каштановыми, выглядели несколько женственно, но такой стиль шел ему, и Юн Сон об этом явно знал. Сеть микроскопических морщинок вокруг глаз ничуть не портила его облика, а напротив, придавала мужественности и серьезности. Не в пример другим корейцам, прячущимся от солнца, его кожа была смугловатой и смотрелась нежной на ощупь. Осознав, что вот уже пару минут со слегка мечтательным выражением лица и застывшими у губ палочками пялюсь на него, я одним махом осушила стакан с водой и, конечно же, поперхнулась так, что слёзы на глазах выступили. Протянув мне салфетку, Юн Сон не сдержал улыбки, вот только не успел вставить комментарий, как его навороченная мобила, лежавшая по правую руку, завибрировала и стала петь незнакомую мне песню. По мере разговора я заметила, как меняется его взгляд — от напряженного до встревоженного, даже испуганного.

— Простите, но у меня появились срочные дела, — явно обеспокоенный отнюдь не тем, что нам придется расстаться, произнёс он, поднимаясь из-за стола.

Раскорячив затекшие ноги, я со страдальческой гримасой поднялась следом, обронив, что меня уже наверняка ждут на пляже, и он тут же поспешил в этом убедиться, сделав короткий звонок Ан сонсеним. Сообщив, что моя группа расположилась возле спасательной вышки номер «6», он оплатил счёт, кисло посмотрев на меня, когда я попыталась достать из кармана свои мятые воны. Привычка проявлять финансовую самостоятельность не раз ставила меня в неловкое положение. С ним это было явно неуместно.

— До свидания, Юн Сон щи*, — впервые назвав его по имени, попрощалась я у ресторана.

— Я могу довезти вас до пляжа, — сказал он удивлённо, но, судя по спешке, в которой мы покидали ресторан, был благодарен.

— Ничего, я знаю этот район и не потеряюсь, не переживайте. Спасибо за ужин, — вежливо и скромно сказала я, слегка поклонившись, радуясь, что сегодня при встрече с ним не произошло никаких идиотских ситуаций, ну, не считая вранья по поводу побега.

Кивнув в ответ и ещё раз извинившись за спешку, он сел в машину, достав телефон, по-видимому, собираясь совершить ещё один звонок. Я же, забыв про хромоту, пошла своей дорогой, вскоре выбравшись на шумную улицу, думая о том, что, несмотря на странность и сдержанность сегодняшней встречи, мне не хотелось её заканчивать.

— Анная*! — я едва не споткнулась на месте. Повернув голову в сторону проезжей части, я встретилась взглядом с Юн Соном, ехавшим параллельно мне. — Пожалуйста, напишите мне смс, когда встретитесь с друзьями.

Мотнув головой в знак согласия, я ещё раз попрощалась, не заметив, с каким интересом на меня смотрела сидящая в уличной кафешке группа людей внешности янки. Плевать, уж иностранцев стесняться я не собиралась. На подходе к пляжу орала музыка из чьих-то колонок, уличные татуировщики, сидя в окружении фотографий с частями тел с изображением собственных творений, предлагали свои услуги. Рядышком пристроились две развлекательные палатки с шариками, которые нужно было лопнуть прицельным метанием наверняка тупых дротиков. Там же на стене громоздились ряды призов: разнокалиберных милых игрушек — не то, что наши российские автоматы, наполненные жуткой синтетической белибердой: зверьём непонятных цветов с такими уродливыми мордами, что впору снимать в дешёвых фильмах ужасов.

Пробурчав что-то про дурацкие корейские светофоры, заставляющие ждать пешеходов около пяти минут, я пересекла улицу и оказалась на самом пляже, где негде было камню упасть. Пройдя вдоль берега, я не единожды становилась жертвой весьма приветливого, но не очень адекватного поведения корейцев: один юноша, перегородив дорогу с раскинутыми руками, громогласно крикнул: «Hello!», заставив меня юркнуть вбок, что сильно его рассмешило. Гюнай я заметила сразу — она сидела на ступеньке образованного толпой амфитеатра и со счастливым, чуть дебиловатым выражением лица слушала уже знакомую мне по прошлому посещению ночного Хэундэ молодежную группу, расположившуюся спиной к морю на каменной клумбе. Девочка-солистка тоненьким чистым голосочком пела очередную песню, а парни рядом лабали на гитарах, один, задавая ритм, на парочке небольших тамтамах. Где расположились остальные я нашла сразу же, стоило увидеть, как нечто очень шустрое и очень русское, судя по знакомому смеху и комментариям, вихрем носится между лежаками с криками: «Я тебя убью, Женя!». Тот же, по худобе своей сравнимый разве что с веревкой и менее заметный, чем громогласная Даша, удирал, сверкая пятками, по всему пляжу, пока не остановился у самого берега, поджидая её, чтобы толкнуть в воду. Чего-чего, а сила в этом шнурке была богатырская, уж никогда бы не подумала. Но, впрочем, у Даши была тяжелая рука и точный удар. Шлепок пришёлся Жене по плечу, странно, что оно у него не отвалилось…

— Ну как? — спросила сонсеним, смеясь вместе с Ксюшей и Нам Юном над разыгравшимся спектаклем. — Не обидел вас? — с небольшим акцентом сказала она по-русски, как всегда обращаясь на «вы», что уже не так резало слух, но всё равно было непривычным.

— Нет, мы просто поужинали здесь недалеко, — пожала я плечами.

— Ты к нему не приставала? — не преминула вставить шпильку Ксюша, наливая мне пива.

— Нет, он какой-то отстранённый, сам по себе.

— Очень жаль, — по обыкновению, надув полные губы, ответила Ксю любимой русской фразой Сон Чжина, которую он использовал даже не в самых подходящих случаях. Фраза эта стала притчей во языцех довольно скоро, и стадный инстинкт постоянно заставлял русскоязычную часть нашей группы повторять её снова и снова.

— Мы вроде бы поговорили, но о нём я ничего не узнала, — стараясь придать лицу более равнодушное выражение, ответила я. — Говорила, в основном, только я…

— Это нормально для корейцев, — махнула рукой сэм*, пока я пыталась найти чистое от песка место на подстилке, обнаруженное возле Сергея, где я и примостила пятую точку, спокойно брякнув ему краткое «Двигай тазом». — Натура такая, как это сказать по-русски? Мы редко когда рассказываем о себе в начале.

— Скрытные… — предположил Сергей, как всегда закартавив на букве «р», что я естественно не преминула передразнить, позабавив Нам Юна, не понимающего ни слова по-русски.

Сергей же, как всегда, состроил милую утиную рожицу, как мы называли его ужимки, но ничуть не обиделся, а только прыснул и неубедительно возмутился: «Ну, Ань…». Ещё у Сергея была бровь, правда всего одна, зато доминировавшая на лице. Я всё вынашивала коварный план проведения операции по обустройству его моноброви разделительной полосой, для чего всерьёз подумывала однажды подкрасться к нему с бритвой, потому что для прополки щипчикам пришлось бы связать его и заткнуть чем-нибудь рот. Украдкой поглядывая на Нам Юна, я предложила перевести тему и говорить по-английски, а то он что-то совсем заскучал.

Начав пить пиво, останавливаться мы не собирались и вскоре уже во всю играли в национальный корейский литрбол с подачи Нам Юна, научившего нас простой потехе. Суть одной из игр была в том, что, каждый человек называл максимум по три числа. Счёт вёлся до тридцати одного, и тому несчастному, на чью долю выпадало это число, приходилось пить до дна. К игре подключились мокрые и все в песке Женя с Дашей. Периодически подвывая, что хочет в клуб, Женя пытался привлечь к своей идее Нам Юна, с чем я в корне была не согласна, да и ему самому, судя по всему, и без клуба было вполне весело. В итоге мне и Жене пришлось тащиться в палатку за добавкой пива, ибо с таким размахом оно довольно быстро закончилось. Веселье набирало обороты, ну а взрыв хохота пришёлся на появление Гюнай — она, кружась в непонятном танце, больше похожем на отпугивание мух, пронеслась мимо нас со счастливой улыбкой, вогнав в ступор непривычного к такому поведению Нам Юна.

— Здесь так здорово, и почему я в прошлый раз не поехала с вами? — возмущалась Гюнай своей несообразительности. — В следующую субботу обязательно поеду, мы ведь ещё здесь побываем?

— В следующую субботу у нас Сеул, — разрушила её планы Ксюша.

— Очень жаль, — сказала Даша и засмеялась.

Гюнай, впрочем, уже не слышала их: продолжая делать руками странные айзербайджанские помахивания, она, подобно маленькому привидению, закружилась обратно к музыкальной группе.

— Она сумасшедшая? — с усмешкой спросил Нам Юн по-корейски, но все его поняли.

— Нет, она просто Гюнай, — с серьёзным видом ответила я и, не удержавшись, закатилась своим «сексуальным смехом».

— Гюнай — такая Гюнай, — добавила Даша и поддержала моё ржание своим ещё более громогласным.

Наигравшись в литрбол, мы решили переключиться на Уно — карточную игру — правда освещение оказалось не столь ярким, чтобы различать цвета карт, и мы быстро бросили эту затею. Женя ускакал в какой-то клуб, устав искать себе компанию. Остальные разбрелись по пляжу. На подстилке остались только я, Сергей, Нам Юн и Ксюша. Ещё я заметила, что Нам Юн с удовольствием поддерживает со мной общение. Ксюша состроила удивлённую рожицу и отвернулась, когда он с улыбкой заправил мне выбившуюся из пучка прядь волос за ухо. Этот жест показался мне несколько интимным, да и в Корее подобные прикосновения считались признаком симпатии. То ли мы были пьяными, то ли ночной пляж действовал на меня романтично, но смену в его поведении невозможно было не заметить.

Возле подстилки появилась сонсеним с телефоном у уха, она что-то поддакивала на корейском, затем, не прерывая разговора, обратилась ко мне:

— Это тот мужчина, — не став называть при Нам Юне имя Юн Сона, или вовсе его не зная, произнесла она. — Кажется, переживает, что вы не написали сообщение, — сонсеним с издёвкой усмехнулась

Знатно треснув себя по лбу ладонью, я вспомнила об обещании.

— Скажите ему, что всё в порядке, да и чего ему неймется? — скорее, сама себе сказала я, отмахнувшись, но явно раздувшись от гордости.

— Хм, not bad, — прокомментировала Ксюша, отсалютировав мне стаканчиком с пивом, который тут же залпом добила.

Ан сонсеним, показав мне поднятый большой палец и обнажив ряд ровненьких белых зубок, ещё что-то сказала Юн Сону и завершила разговор, в конце обозвав его ачжощи. Я прыснула в кулак, зная, что ему это не очень нравится. Значит, ей он не представился.

Рассвет на Хэундэ начался почти внезапно, вообще, обычно в Корее и темнеет быстро. Мы засобирались в общежитие. Встав, отряхиваясь, с подстилки, Нам Юн протянул мне руку и помог подняться, чем вызвал у Ксюши хитрющую ухмылку. Женя отжал на время у каких-то кореянок систему записывания звука и пытался битбоксить в микрофон, привлекая к себе внимание. Впрочем, кроме парочки репперов в широких штанах и кепках он мало кого смог порадовать, так как помимо всего был в стельку пьян. Утащить его в общежитие не удалось, поэтому мы бросили ребенка на произвол судьбы.

Как-то так получилось, что первая машина такси была забита под завязку, не знаю, как удалось уговорить водителя принять сразу пятерых пассажиров, но в этом была заслуга Ан сонсеним. Девчонки, хитро подмигивая, оставили нас с Нам Юном добираться до общаги самостоятельно. Он вовсе не возражал, а напротив, только скользнув на заднее сидение машины, после моих слов: «Чом пигунхейо», что на русском означает: «Я немного устала», взял за руку и пристроил мою голову у себя на плече. Может, им руководило количество выпитого пива, а может, я ему действительно понравилась, но вёл он себя довольно властно, пытаясь поцеловать меня прямо в такси, тогда как в Корее я бы не стала делать этого открыто, ведь водитель поглядывал в зеркало заднего вида. Только бы его действия не были результатом количества выпитого алкоголя… Я, конечно же, пыталась строить из себя недотрогу, аргументируя это тем, что в машине мы не одни.

В итоге доехали до общаги мы спокойно, но оставшись покурить во внутреннем дворике, просидели там ещё полчаса, допивая открытую бутылку пива, периодически целуясь и болтая на отвлечённые темы. Уже поднимаясь наверх по лестнице — я на второй, он — на третий этаж, мы ненадолго притормозили в закуточке женского этажа для довольно длительного прощального поцелуя. Я отметила про себя, что он немного напорист, возможно, не слишком опытен в подобных делах, но поддаётся обучению, позволяя мне доминировать.

Чуть пьяная и немного счастливая, распрощавшись с Нам Юном, я шла по коридору к своей комнате, как путь мне перегородила Даша с рулоном туалетной бумаги в руках; с деланно-недовольной миной, подбоченившись, она притопывала ножкой в ожидании.

— Ну? — только изрекла она.

— Мы целовались… — ответила я и глупо, пьяно захихикала, приложив ладони к губам.

— Это мы с Ксюшей видели из окна, думаю, можно тебя поздравить, — сказала она, не убирая с лица недовольства, что не знавшего её человека поначалу могло поставить в тупик, но я-то понимала, что на самом деле она радуется за меня. — И как?

— Не знаю, по-моему он не очень-то умеет целоваться, но это лечится… — делая вид, что смущена, ответила я.

Мы немного потрепались, пока смывали макияж в ванной, а затем мирно легли спать под чей-то привычный размеренный храп…

* * *

Вон Гван — корейская школа в Москве.

Люблю я сладкий чай с шоколадом, но он, конечно, не мартини… не мартини* — найдено на просторах рунета.

— 언제부터 한국어를 배우고 있어?* — Ончжебуто хангугорыль пэуго иссо?С каких пор вы изучаете корейский?

— 이월부터요 — Иуольбутоё. С февраля месяца.

Самгёпсаль** (삼겹살; samɡjʌp̚sal) — популярное блюдо корейской кухни. Представляет собой кусочки жирной свиной брюшины, не прошедшей маринования, не посыпанной специями, которые участники трапезы поджаривают на стоящем на столе гриле.

Апочжи* — (кор. 아버지) — отец.

Ачжума* — (кор.아줌마) — тётушка, обращение к взрослой женщине.

Щи* — (кор. 씨) — господин, вежливое добавление к имени.

«я»* или «а»(в случае если имя заканчивается на согласную) — звательный падеж

Сэм* — сокращённо от сонсеним.

Выспавшись как следует, я, Гюнай, Даша, Ксюша, Ан сонсеним, Сон Чжин (почему-то без Вики) и Иль Хэ (наш третий практикант в изучении корейского языка) привычно совершили круг по Кёнсондэ, облазив до этого неизученные магазины одежды и обуви, впрочем, обувь на свою ногу я уже отчаялась найти. Тридцать седьмой с половиной размер — вполне ходовой для Кореи, вот только все туфли и сандалии, что я примеряла, оказывались неимоверно тесными, несмотря на то, что моя ступня, по меркам России, считалась даже узкой. Заглянув в “UNIQLO” — магазин японской одежды, сеть которых какое-то время назад была открыта в Москве, мы накупили по паре футболок (благо цены здесь были ниже московских) и общим решением направились в один из ресторанчиков с местной кухней, где и остались до самого отбытия в общежитие.

На часах было всего около десяти, когда я выползла из душа после прогулки. Мы расположились во дворике, исполненные искреннего желания дисциплинированно заняться домашней работой по корейскому языку, но всё равно не могли сидеть тихо, наверное, виной тому была несмолкающая на телефоне Чон Мин песня «Оппа Каннам стайл», под которую весело и забористо выплясывали Гюнай и Даша. Танец сопровождался комментариями Сон Чжина: «О-о-о-о-о-о, Даща-а-а-а!» после каждого её прыжка, но это ещё ничего… Вот когда она без труда и подготовки встала на руки, запросто устремив ноги к ночному небу, даже у меня челюсть отвалилась, а затем последовал не слишком приличный комментарий, отразивший всю полноту моего восхищения её акробатикой, впрочем, сидящий рядом Женя меня поддержал безоговорочно. Все попытки подучить подготовленные назавтра тексты на корейском, ведь нас — ого-го! — должно было приехать снимать телевидение, центральный корейский канал KBS, полетели в тартарары. Мой нетбук, игравший американский кантри и канадский рок, стал жертвой нападения Гюнай, отчаянно возжаждавшей музыки k-pop, которая за время пребывания в этой стране мне уже порядком поднадоела. Я стоически игнорировала её уговоры, а потом и вовсе закрыла крышку компьютера, так как Иль Хэ откуда-то приволок гитару, заставив мои глаза загореться пламенной страстью. Не то чтобы я умела хорошо играть, но три блатных аккорда изобразить могла, как и пару песен, которые орала с друзьями в глубокой юности во дворе своего дома.

Зашпилив сигарету в зубы, точно матёрый гопник, я закинула одну ногу на другую и лязгнула расстроенными струнами. Далее я некоторое время возилась с настройкой этого великолепия, приняв вид столь вдохновенно-значительный, будто была как минимум Карлосом Сантаной, а затем «чуть-чуть» громко заорала песню «Солдат» Пятницы. Наши корейцы, поражённые русским песенным колоритом, сидели с открытыми ртами; думаю, что относить их удивление к моему «профессионализму» точно не стоило, правда, последующая похвала была приятна. Вика, услышав оглашенный список моего скромного репертуара, запросила «Это всё» ДДТ, и я с удовольствием предоставила нашим возможность повыть на припеве, радуясь, что мои умения оценили. Да что говорить, я распушила хвост… Дашка, шмыгнувшая в общагу за фотиком, уже вовсю общелкивала нашу горланящую компанию, а Вика на свой самсунг снимала видео. Проходящие мимо местные аборигены откровенно боялись смотреть в нашу сторону, а ведь университет был сборищем певунов, певуний, актёров и музыкантов. Ну, точно подумают, что русские сумасшедшие, да ещё и бездарные.

Силой отобрав у меня гитару, так как я разошлась ни на шутку, Гюнай всучила её Иль Хэ и потребовала песню. Я реально тут же превратилась в пузырящуюся лужицу, когда он запел — у него был очень приятный голос, редкая фальшь ничуть не портила впечатления, да и сам опыт игры на гитаре, судя по тому с какой легкостью он брал баре, что мне редко удавалось, был куда более серьёзный, нежели мой. Завершив песню, Иль Хэ получил заслуженный шквал аплодисментов и тонну восхищения от покорённых слушателей.

— Это было восхитительно! Я будто на концерте оказалась! — разглагольствовала Гюнай в своей излюбленной манере розовой фефачки.

— Да, я чуть оргазм не словила! — поддержала я, тут же словив подзатыльник от Даши.

— Аня-я-я! — завопила Гюнай, переходя на ультразвук. — Фу! Как ты могла испортить такой момент?! — она морщилась, будто съела лимон целиком, пока я смеялась над её ужимками. — Это отвратительно!

— Ну, чего же тут отвратительного, — с деланно-серьезным видом не согласился Женя, — оргазм вполне даже приятная вещь. Обалденная, чего уж там!

Гюнай, которой само слово «секс» казалось аморальным, стала возмущаться на Женю, тот, в свою очередь, воспользовавшись ситуацией, под всеобщий хохот с серьёзным лицом стал читать ей лекцию о пользе интимных отношений для общего тонуса организма. Мы ей вспомнили и баклажаны… Гюнай их любила, но после того как мы подкинули ей пару идей, отнюдь не кулинарных, как можно ещё использовать сей овощ, она пообещала ещё долго без отвращения в его сторону не смотреть. Ан сонсеним смеялась вместе с нами нараспев, стараясь не переводить смысл жениных слов не слишком-то понимающим нас менторам, ибо Чон Мин и Сон Чжину было по девятнадцать лет. Иль Хэ же был немногим старше. В таком балагане нас и застал вернувшийся откуда-то Нам Юн, который, что приятно, подсел ко мне. Достав из сумки подшивку листков, он принялся их изучать, а затем преспокойненько, без стеснений репетировать свою роль в спектакле, который должен будет состояться в следующие выходные. К сожалению, на тот момент у нас в программе назначена поездка в Сеул, а мне, если честно, было бы приятно посмотреть на Нам Юна в его стихии. Пытаясь учить свою речь, я всё время отвлекалась на какие-то мелочи, например, наблюдение за ним, а затем и вовсе закрыла тетрадь, так как Даша совсем не вовремя дала мне гитару. Стараясь побороть стеснение, я спела ещё одну песню, на этот раз стараясь не вести себя как гопник. Позже ко мне пристал Женя с просьбой наиграть ему какую-то мелодию, что, к счастью, оказалось мне по силам.

Мы договорились с Нам Юном встретиться завтра после моих занятий, чтобы поиграть на фортепиано, и это меня немного беспокоило. Я боялась, что упаду в его глазах из-за своего излишнего хвастовства во время пьянки на Хэундэ… Время приблизилось к двенадцати, и нас загнал в общагу как всегда пунктуальный ачжощи-охранник, однако спать мы, конечно же, сразу не легли.

— О, тёть Марина опять выгуливает туалетную бумагу, — захихикала Даша.

Марина, встреченная в коридоре с рулоном туалетной бумаги, была самой старшей в женской части группы, ей было около тридцати, что было сложно сказать по внешнему виду; она оказалась замужней и быстро получила прозвище «тётя». Глядя на тряпичную увлажняющую маску на её лице, мы не могли не вспомнить эпизод недельной давности, когда Гюнай впервые прикупила себе такие же.

То был ничем не примечательный вечер: свистнув у Гюнай маску, я стала корчить рожи в объектив фотоаппарата, поддержав компанию, Даша последовала моему дурному примеру, и тут начался наплыв веселья. Времени уже было за полночь, но разве это нас когда-либо останавливало? Мы прихватили Гюнай видеооператором и двинулись на третий этаж пугать мальчиков. Издавая загробные звуки, хромая в лучших традициях зомбофильмов и стараясь не ржать слишком громко, мы постучали в первую дверь. На нашу удачу Иль Хэ ещё не спал; скатившись по стенке и закрывая лицо руками от камеры, он залился хохотом, а Гюнай своим фирменным смехом иствикской ведьмы. Решив испугать Антона — организатора нашей поездки в Корею, который уехал спустя восемь дней после прибытия — мы вломились и в его комнату, без стеснения набрав пароль кодового замка, который был идентичен нашему. Комната встретила нас гробовой тишиной и теменью. Антон, точно оживший труп, резко приняв сидячее положение, пробубнил что-то не слишком приятное, заставив нас ретироваться как можно быстрее, но при этом как всегда ржать на весь этаж. Какой-то кореец, решивший выйти из своей комнаты в одних только семейниках, быстренько заполз обратно, вконец обалдев от безбашенности и беспардонности русских. Спустившись на первый этаж, мы обнаружили на кухне Ксюшу и Женю, мирно поглощающих бич-пакеты. Гюнай заскочила туда первой, снимая наше, как нам казалось, фееричное появление, сопровождаемое всё теми же загробными звуками, больше похожими на рвотные позывы.

Ксюша не изменилась в лице, зато Женя изобразил наигранный испуг… Затея была поистине дебильной, веселись в основном, мы сами, нежели наши жертвы, но нас это мало волновало…

Утро понедельника началось с беготни по корпусу в попытке уложить непослушные волосы, накраситься, что перед занятиями мы делали крайне редко, и подобрать подходящую одежду. Профессор Хонг постоянно организовывал для нас культурные мероприятия в целях знакомства с гостеприимной Кореей. Приезд канала KBS так же был устроен с его лёгкой руки, только мы всё никак не могли взять в толк: зачем нас, каких-то непонятных зачуханных студентов, решили показать по телику. Хоть мы между собой и возмущались, переживая за то, какими идиотами будем выглядеть на экране, но все же, подобное внимание нам льстило. Едва не опоздав на завтрак, который каждое утро спецом привозила для нас старшая Ан сонсеним, впоследствии прозванная ласково «ури омма» — наша мама — помогающая в организации нашего досуга, я перехватила пару рисовых пирогов, чем-то напоминающих наши родные хачапури и, заварив кофе, отправилась докрашивать глаза.

Уже в аудитории, сидя по струнке ровно, когда уважаемые ачжощи с телеканала готовились к съемке, мы немного нервно перешучивались между собой. Каждый из нас переживал, что будет вести себя глупо. Однако съемки прошли спокойно, если не считать, что когда в процессе урока Ан сонсеним смотрела на меня, собираясь задать какой-то вопрос, я с отчаянным взглядом незаметно водила головой из стороны в сторону. Но самый пик напряжения пришелся на чтение моей речи, я сидела, что называется, под мушкой у оператора. На этом, как оказалось, съемки не закончились; они потащились с нами и в столовую, где мы пытались поедать пищу выскакивающими из рук палочками. Только когда KBS уехали, нам удалось немного расслабиться и спокойно продолжить обед, после которого начиналась вторая пара по корейскому языку. Женя демонстрировал всем очень неудачную мою фотографию, сделанную на телефон Сергея — там я, с блестящим, точно намасленным лицом, горящими красным огнём полуприкрытыми глазами, выглядела как-то неадекватно и пьяно.

После этого меня ожидало приятное времяпрепровождение в обществе Нам Юна и пианино. Задобрив и прикормив его банановым молоком с печеньем, я попросила сыграть мне, но каким было удивление, когда я обнаружила, что его способности весьма скромны. Оказалось, что с инструментом он общается всего года два, да и не для самой игры, а лишь для аккомпанемента песням из мюзиклов и спектаклей, в которых принимает участие. То ли он жутко стеснялся, то ли ещё была какая-то причина, но мои уши с трудом выдерживали и его пение, но это вовсе не из-за отсутствия слуха, а из-за того, что очень трудно играть на фортепиано и одновременно петь — по себе знаю. Несмотря на скромные таланты, стремился к их улучшению Нам Юн весьма напористо, поражая меня своей любовью к учёбе.

Брякнув ещё на улице, что я не притронусь к клавишам, если он играет лучше, я расслабилась и, конечно, не без запинки, ведь у меня не было при себе нот, сыграла ему «Грёзы любви» Листа, что никак не могла доучить из-за непреодолимой лени. Нам Юн, кажется, немного удивился моим умениям и, после прослушивания куска сонаты «Ре-мажор» Моцарта для двух фортепиано, которую мы играли с преподавательницей на закрытии весеннего семестра в музыкальной школе, метнулся к себе в репетиционную за нотами, попросив меня подождать. Опасения вызвала его просьба сыграть Лунную сонату Бетховена, ведь я неумело читала с листа, но всё оказалось куда проще, чем я себе представляла. То было детское, очень лёгкое переложение, да ещё в другой тональности, имеющей меньше знаков, чем оригинал. Я с удовольствием пролистала весь сборник лёгоньких пьесок, без проблем играя все его пожелания.

Самым приятным в нашем, назовём это, свидании была игра в четыре руки какого-то очень простенького произведения на одну страницу, да ещё и в до-мажоре. Моя партия была аккордной, а Нам Юн страдал, пытаясь играть свою. В итоге нам таки удалось сыграться и от души повеселиться, толкая друг друга с узенькой фортепианной табуретки. Жаль, что вскоре ему пришлось бежать на репетицию, но это позволило мне всласть подубасить громогласные произведения, параллельно кривясь от звуков доносящейся из соседней комнатушки чьей-то фальшивой распевки. Ну, точно кота за хвост тянули! Да ещё эти певуны абсолютно без стеснений долбили мне в стену, пытаясь заглушить набат одной из рахманиновских прелюдий, которую я не без труда вспомнила. Чувствуя себя королевой среди немощных червей, я с задранным носом покинула студийную часть учебного корпуса и направилась в общежитие за традиционным дневным сном.

Услышав доносившийся из коридора неизвестно кому адресованный картинный вопль Даши «ульчжи ма-а-а», что означало просьбу не плакать, я вспомнила, как мы провожали Антона на Родину. Крик из коридора, услышанный мной сегодня был ничем по сравнению со стенаниями всех участников программы, которые стояли под окном, поочередно обнимая уезжающего. Я же спешила к ним из комнаты, не преминув крикнуть из окна: «Что, гроб уже вынесли?», за что виновник сего спектакля наградил меня таким мрачным взглядом, что впору было провалиться под землю. Однако подобные мелочи меня никогда не останавливали. Со словами: «На что же ты нас покинул, родненькай?!», я вцепилась в антонову шею и завыла громче остальных коронное дорамное: «качжи ма-а-а!» — не уходи. Антон действительно не хотел покидать нас, осознавая, какое веселье пропустит. На вчерашней пьянке он поведал, что прошлогодняя группа была серой и унылой по сравнению с нами…

Сон пришёл ко мне где-то на середине мысли, только оказался уж слишком коротким, так как вскоре меня разбудила Таку, сообщив, что уже шесть вечера и через час мы должны быть в китайском ресторане. На встречу с профессором Хонгом опаздывать совсем не хотелось. Наорав на подругу за столь позднюю побудку, я в спешке стала приводить себя в порядок, попутно решая, что же надеть. Поющая из колонок какая-то очень грустная сопливая корейская песня ничуть не ускоряла моих сборов, потому вскоре меня пришла поторапливать Гюнай, которая в ожидании уселась за компьютер.

— Сейчас, только вещи переложу из одной сумки в другую…

Небрежно смахнув со стола своё барахло прямиком в черный клатч, в итоге я стала вытаскивать всё обратно, так как маленькая сумочка, распухшая по бокам, не хотела закрываться. Чертыхаясь, я с грустью отказалась от мысли брать с собой всю косметичку, оставив один лишь блеск для губ и тональный корректор. Взгляд зацепился за кончик упаковки одного из презервативов, пролежавших там с самой пятницы. Вытащив их, я в ступоре секунд пять смотрела на нарисованные шариковой ручкой дохлые рожицы с высунутыми языками и крестиками вместо глаз.

— Гюнай, кажется, меня жестоко оттролили, — в оторопи проговорила я, даже не глядя на подругу, а точно тупая курица пялясь на художественный труд Юн Сона.

— Что случилось?

— Смотри, что Юн Сон сделал…

Бросив мимолётный взгляд на презервативы, она отвернулась обратно к ноутбуку, но потом, видимо, при мысли, что ей не почудилось, резко мотнула головой в мою сторону. По расширившимся глазам и недоуменному выражению лица, не трудно было догадаться, что последует за этим:

— Пхахахаха, — раздался её громогласный смех на весь этаж; Гюнай согнулась пополам, тыкая пальцем в рожи. — Это… это, — не в силах родить мысль, заикалась она, — Хахахаха… — не сумев выдавить и слова, продолжила она, в то время как мне совсем не было смешно.

— Вас долго ждать? — спросила появившаяся в проёме Даша. — Чего с Гюнай?

Но та, пытаясь выпищать: «смотри, смотри», давясь хохотом, продолжала тыкать в презервативы в моих руках. Даша, не вкурив издалека шутки юмора, подошла ближе и уже через секунду рядом со мной ржали две кобылы.

— Как стыдно-то, — лишь пробубнила я, с грустью убирая презервативы в чемодан. — Кошмар…

— С чувством юмора у него всё в порядке! — заметила Даша.

— Дурак, — бросила я обиженно. — Вот зачем он так сделал?..

— Ты мой личный сорт лошары, — хлопнула меня по плечу Гюнай, немного успокоившись.

Всё ещё ощущая дикую неловкость, я засеменила вслед за подругами вниз, где, как и ожидалось, это происшествие стало достоянием всей группы и пообещало напоминать о себе как можно чаще в лице, конечно же, Жени. Слово «презервативы» оказалось слишком сложным для сергеевской картавости, что вызвало ещё больший взрыв хохота и приподнятое настроение на весь оставшийся вечер...

Скользнув на стул между Таку и Гюнай, дабы не оказаться в обществе постоянно подкалывающего меня Жени, я закатила глаза, когда он с коварством выбрал стул напротив. В китайский ресторан профессор нас уже водил и кормил тем же, но никто не возмущался, ибо хрустящая свининка в панировке со сладким соусом и креветки в странной красной жиже были весьма и весьма вкусными, если бы ещё Женя не портил мне аппетит, постоянно подставляя под нос небольшую пиалу с густоватой соевой пастой, выдавленной на самое донышко в виде характерного завитка.

— Икра заморская, баклажанная! — процитировала я известное кино с наигранным удовольствием на лице, подставив соевую пасту обратно Жене под нос под хихиканье в кулак Иль Хэ.

Причину гробовой тишины за столом я нашла сразу же — Даша с прямой, напряженной спиной, точно проглотив весло, никак не могла справиться с выскальзывающим из палочек кусочком мяса. Рядом с ней сидел профессор, при помощи перевода Ан сонсеним, задававший ей какие-то вопросы. При нём мы все вели себя сдержаннее, каждый раз боясь показать глубину и широту истинной русской души, дабы не напугать. Ури омма добавила в нашу опустевшую тарелку часть оставшейся порции с их стола, как всегда проявляя непривычную для нас заботу.

Наевшись досыта, мы расстались с Хонг гёсунимом* и решили немного прогуляться, но нелёгкая, в лице Жени, потащила нас в сульчиб*, который я вскоре окрестила фекальбаром, а Женя — «Диким койотом», так как иначе обозвать это место язык не поворачивался. Прокуренный донельзя, он представлял собой натуральное заведение для алкашей, правда, не самых бедных, так как цены тут оказались московскими. За недлинной барной стойкой клиентам разливали крепкие напитки девочки на высоких каблуках и в мини юбках; складывалось впечатление предбанника публичного дома.

Освещение было настолько тусклым, что я едва не упала на небольшом порожке у бара, где распивала Ольмеку * парочка уже нетрезвых ачжощи. Женя и Иль Хэ, с подачи первого, сели прямо перед баром, мы с Дашей назло ему — рядышком, а остальные забурились в небольшой чилаут сбоку. Заказав себе по Лонг Айленду айс ти, который, на удивление, был сделан из настоящего чая, а не то что наша российская барбитура даже в приличных заведениях, мы стали издеваться над официантками, строя из себя лесбиянок. Я осторожно поглаживала дашину руку, лежащую на подлокотнике, и постоянно склонялась к ее уху, якобы шепча нечто интимное.

Подобное заведение было явно рассчитано исключительно на мужчин, посему неловкость от присутствия здесь мы всё же испытывали.

Женя предложение своё озвучил из мнимой вежливости, не рассчитывая, что в сульчиб пойдёт вся братия, и уже на протяжении получаса исходил фекалиями во всех направлениях, за что получил пару крепких подзатыльников. Решив проведать здешний клозет, я несказанно удивилась, увидев ярко-голубой стульчак в окружении потрескавшейся от старости того же цвета плитки, словно здесь был не бар, а давно не ремонтированная хрущоба. Тараканов, правда, взгляд не выловил, но поморщившись и стараясь ничего не касаться, я осторожно открыла дверь, выскочила в помещение и вернулась к своему коктейлю. Гюнай, окосевшая от одного глотка, отдала свой «длинный остров» нам с Дашкой на растерзание. Алкоголя в коктейле оказалось предостаточно, посему и мне довольно скоро стало легко и спокойно.

Махнув рукой во время объяснения Даше сложного полёта «Як-42» из баек моей краткой стюардесской юности, о которой я, бывало, вспоминала, доходя до кондиции, я случайно толкнула появившегося из ниоткуда человека справа.

— Чуэсоамнида, — бросила на автомате извинение я, но застыла, глядя на соседа с перманентным выражением удивления. А Пусан-то, оказывается, тесен.

Юн Сон, по-видимому, был удивлен не меньше меня, и, судя по застывшей перед ним барменше, спросившей, чего он желает, только что пришел.

— Что вы здесь делаете? — по-корейски поинтересовался он.

— Пью алкоголь, отдыхаю, — не меняясь в лице, ответила я на его родном языке, не задумываясь.

Он с не меньшим удивлением оглядел бар, обнаружив здесь большую компанию русских. Почему-то мне захотелось провалиться под землю, да и почти пустой коктейль Гюнай в руках играл не в мою пользу.

— Мне кажется, это не лучшее место для девушек, — многозначительно, даже недовольно произнёс он, переходя на английский.

— Мне кажется, это вообще нехорошее место, — саркастично добавила я, не удержавшись, тем самым переведя стрелки на него, и уже жалея о вырвавшейся фразе.

Судя по дёрнувшейся брови, он явно не ожидал подобного отпора, в конце концов, это не его дело, где я провожу свой досуг. Даша, явно до этого не подозревавшая о присутствии Юн Сона, удивленно взглянув на нас, сделала вид, что заинтересовалась полками с алкоголем, но при этом толкнула меня локтем, призывая заткнуться.

— Вот как… — неприязненно заметил он, но, хмыкнув, без большого энтузиазма согласился: — Что ж, это дело каждого, — и заказал себе что-то по цвету напоминающее антрифриз, но явно более горючее.

Чувствуя, что надо бы уходить отсюда, я была благодарна, когда Гюнай, с сосредоточенной морщинкой меж бровей поглядывавшая на меня и Юн Сона, вдруг предложила прогуляться, правильно расценив беспокойство на моём лице. Быстренько расплатившись и бросив «до свидания», непонятно кому адресованное — то ли Юн Сону, то ли обслуживающему персоналу, я с друзьями покинула бар, оставив там лишь Женю и Иль Хэ, которым было, в общем-то, плевать на наше присутствие.

— Блин! Блин, блин, блин! — ворчала я на ухо Гюнай и Даше, сжав кулаки, пока мы спускались на лифте. — Обязательно было выбрать из всех сульчибов именно этот?

— Что стряслось? — спросила Ксюша, шёпотом вклиниваясь в разговор.

— А ты не заметила?

— Там был этот мужчина, который Аньку сбил, — пояснила Гюнай, удивив её.

— И мы не слишком радушно друг друга встретили, — добавила я, сморщив нос.

— Спокойствие, только спокойствие, — легонько щипая меня за плечо, поддерживала Даша. — Он для тебя никто, сама говорила, так что не бесись.

— Неприятно, — судя по тону, он явно издевался.

— Он просто не ожидал тебя там встретить, вот и всё, — добавила Ксю, выходя из лифта. — Там освещение как в склепе.

Вот мы и решили больше никуда не ходить с Женей, уж слишком злачным оказалось это место.

— Иль Хэ-то там что забыл? У него же есть девушка, — возмутилась Даша, когда, чуть отстав от Вики, Сон Чжина и Таку, мы возобновили разговор. — И он, вроде бы как, очень верный.

— Вроде бы как… Впрочем, они всего лишь бухают, точнее, Женя бухает, а Иль Хэ даже стакан пива не допил, когда мы уходили.

Настроение у меня так и не появилось, посему, набрав в магазине макколи* и всяких чипсов, мы продолжили заправляться алкоголем прямо в гостиной общежития, ныкая бутылку под стол всякий раз, когда кто-то показывался в стеклянных дверях. Охранник бы сразу нас разогнал. Постепенно в помещении становилось всё больше народу, что примечательно — корейцев, но на это пролил свет пришедший сюда Нам Юн. Оказывается, сегодня ночью по телевизору должны будут транслировать футбольный матч Корея — Япония, посему, смекнув, что всю ночь могу находиться подле Нам Юна, я быстренько перехотела спать. А ещё у Сергея была водка…

Подселившиеся на ночь в комнату Жени два друга Ан сонсеним, приехавшие из Сеула, поддержали компанию, но явно были в шоке от того как пьют русские. Со счётом «1:0» Корея оставила за собой первый тайм, ознаменовав сим серию громогласных тостов. На часах было уже около двух. Во время перерыва мы все разбрелись курить в женский и мужские туалеты, но моё предложение оккупировать женский душ перевесило, так как Жене и Нам Юну было лень тащиться на третий этаж. Что ж, об этом они оба пожалели…

Голая грудастая кореянка не успела вымолвить и слова, как дверь закрылась. Нам Юн, кажется, был в шоке, да и Женя тоже… Я подлетела к Гюнай, умывавшейся в это время у одной из раковин и стала дёргать её за ночнушку:

— Ты не поверишь, там Нам Юн… открыл дверь в душ, а там… сиськи, ой, кореянка голая… — мгновенно осознав всю трагедию, я резко протрезвела, в то время как мальчиков и след простыл.

Гюнай скосил приступ хохота, кажется, истерического, и этот хохот не останавливался ещё очень долго и продолжился после выяснения отношений. За опозоренную подругу вступилась какая-то воинственная кореянка, пообещавшая Нам Юну все муки ада, а ему было чего бояться… Если его выгонят из университета, то получится, что в этом будет моя вина… Разбуженная Ан сонсеним была приставлена к пострадавшей стороне, дабы перевести нам всю суть сложившейся ситуации. Подозрительный смех доносился из комнаты тех девушек… И нам это ой как не понравилось. Переговорив с ними, Ан сонсеним лишь пожала плечами, назвав их «какими-то ненормальными», и ушла спать.

Утро началось с громогласного голоса ачжощи в динамике каждой комнаты. Между корейскими словами мы различили имя Нам Юна и синхронно переглянулись. И только через полчаса узнали, что его выселяют из общежития, за что нам хотелось опустить мордой в унитаз ту боевую кореянку, хотя, в принципе, наказание было справедливым, если учесть, что из университета нашего страдальца не выгонят. Ощущая жгучий стыд, я всё пыталась связаться с Нам Юном через Чон Мин, у которой в Какао токе* был его номер. Пока мы находились на учёбе, он успел испариться из университета в неизвестном направлении, а на все сообщения отвечал с явной неохотой, что принесло мне немало беспокойства.

Нам устроили небольшой инструктаж правил поведения в общаге, правда без криков и возмущений, что удивительно, так как готовились мы к гильотине, и пожелали удачного отдыха. Корейцы такие странные…

Мы решили вечерком заскочить в пекарню «Paris baguette» и купить Нам Юну тортик, дабы извиниться и поддержать, а заодно вместе попить чаю, но, прихватив торт, он просто ушёл куда-то с друзьями, оставив нас с носом. Судя по всему, решил перестать с нами общаться, хотя мы старались убеждать себя, что он просто слишком занят на репетициях, да и его редкие сообщения в Какао токе свидетельствовали о том, что винит за происшествие он лишь себя одного. Справедливо, но мне от этого было не легче.

Расположившись в гостиной без тортика и в унылом состоянии духа, мы мешали Ан сонсеним проводить дополнительные занятия по корейскому для Таку, Вики, Светы, Марины и Сергея, которые до поездки его не учили. Общежитие закрывалось через час, посему куда-то выходить было уже бессмысленно, ещё и завтра предстояла экскурсия в какой-то горный парк, так что мы решили разойтись спать пораньше, чем сильно удивили Чон Мин, которая решила, что сегодня мы снова будем пить.

Утречком нас как всегда забрал водитель на довольно вместительном микроавтобусе и повёз куда-то в пригород Пусана. Я проклинала всё на свете, когда общим решением мы постановили не использовать специальный разукрашенный автобус в виде паровоза с вагончиками, чтобы добраться до вершины горы. Ноги отваливались, а жара мешала получать от прогулки удовольствие. Благо ещё, что по пути часто попадались фонтанчики с питьевой водой, где мы подолгу останавливались, чтобы умыться. Иль Хэ чуть приподнял футболку, чтобы промочить грудь и был сильно смущён, получив музыкальное сопровождение в виде подвывания нами стандартной для стриптиза песни Джо Кокера «You can leave your hat on».

Скинув свою тяжеленную из-за одолженного у начальника большого объектива зеркалку на Таку, я почувствовала облегчение. Осмотрев достопримечательности в виде небольшого пруда с какими-то крупными ярко-оранжевыми рыбами и пару небольших будок с Буддой, мы отправились к маяку, расположенному на отвесной скале, где дул такой сильный ветер, что мою любимую соломенную шляпу сдуло с головы и унесло вниз, вроде бы в зону досягаемости. Там проходила тропка до открытой площади, где фотографировались туристы. Главное, чтобы не улетела дальше. Но оказалось, со шляпой пришлось расстаться навсегда, так как, спустившись к подножию маяка, я не смогла найти пропажу, а взбираться по небольшим выступам для лучшего просмотра местности побоялась. Внизу в глубоком ущелье, где плескались волны, было целое захоронение утерянных платков, кепок и шляп, но это ничуть не подняло моего боевого духа.

Нафотографировавшись на крутом утёсе, группа отправилась к главной дороге парка, поднимаясь по бесконечным лестницам обратно в гору. Ещё раз глянув вниз с небольшой веранды маяка, я обнаружила, что моя шляпа покоится в том же месте, куда и улетела, просто снизу она не попадала в зону видимости. Во мне боролись два чувства: оставить её там и не рисковать переломаться к чертовой бабушке, хоть и выступ, на котором она лежала, не казался таким высоким, сильный ветер мог сыграть со мной злую шутку, или рискнуть конечностями и головой в попытке её достать. Группа уже сильно обогнала меня, но, закусив губу, я приняла решение попробовать вернуть потерю. Как оказалось, мне было по силам забраться на невысокий выступ и достать шляпку, но едва не сорваться, увидев, как из трещины выползает нечто мерзкое, похожее на сколопендру*. Едва не завизжав от ужаса, я на скоростях спустилась вниз, держа в зубах многострадальную шляпку.

Совершив подвиг и отойдя от шока, я ринулась вверх по лестницам догонять скрывшихся из виду своих, на радостях не отказав корейским туристам снять их на фоне маяка и открывающегося за ним вида на море и корабли. Они были удивлены, что, попросив меня об одолжении на английском, получили ответ на родном корейском. Мило улыбаясь, троица молодых людей весело замахала мне на прощание.

Истекая потом, я догнала всех уже наверху, где Женя и Таку сидели на лавочке с сигаретами прямо рядом с надписью о запрете курения. Я поддержала их компанию, выдула у Гюнай полбутылки воды одним махом, шлифанув марининым пивом, и мы отправились вниз по склону обратно к автобусу. Старшая Ан сонсеним предложила нам посетить знаменитый пусанский рыбный рынок, где нас ждала встреча с разнообразными морскими обитателями, а так же, снова обед с профессором. Рынок, как и ожидалось, источал весьма неприятные запахи, но разнообразие его не могло не поразить. Огромный королевский краб, враскоряку сидящий на дне одного из аквариумов, позой напоминал дворового гопника, только сигареты в зубах не хватало, за что тут же был ласково назван Васянычем. Ещё в лотках плавали какие-то странные, похожие на мужские достоинства жирные черви, которые, я, в общем-то, так и окрестила. Сложив кулачки у щёчек, я по-корейски обозвала сие недоразумение милашками, вызвав у торговавшей рыбой ачжумы смех. Сашими или по-корейски «Хэ», которыми нас угощал Хонг гёсуним, оказались просто божественными, вторым же блюдом был суп из рыбьих голов, по вкусу напоминающий обыкновенную уху.

Уставшие и наевшиеся до отвала, мы поехали в общагу на автобусе, так как свою машину уже отпустили. Водители автобусов в Корее заняли особенное место в моем сердце, по приезду в Россию я обещала целовать ноги нашим маршрутчикам, так как каждая поездка здесь была рисковым делом. Стоять, ни за что не держась, было невозможно, посему, если не было свободных мест, я намертво вцеплялась в ближайшую перекладину и то умудряясь повалиться на рядом стоящих людей. Принцип домино здесь срабатывал отменно.

Слушая музыку, я глядела на то, как находящаяся рядом Гюнай уступила незнакомой бабульке место, та, поблагодарив вежливую иностранку, так как то было не специально отведенное для старичков, беременных и инвалидов место, забрала из её рук красную сумку. В Корее, удивительно, было нормальным, если сидящие люди просто забирали вещи из твоих рук на время поездки. Я едва не подпрыгнула на месте от неожиданности, когда, вынырнув из толпы, со мной рядом неожиданно оказалась Ан сонсеним, которая протянула мне свой телефон.

— Что случилось? — выдергивая наушник из уха, спросила я недоуменно.

— Ваш мужчина звонит, — с немного подозрительной улыбкой пояснила она.

— Он не мой мужчина, — бросила я, недовольно нахмурив брови, хотя понимала, что Ан сонсеним могла попросту неправильно выразиться по-русски.

— Извините, — но по хитрющему взгляду и усмешке мне стало ясно, что она прекрасно понимала о чём говорит.

Не зная, что ему от меня понадобилось, я собрала силы в кулак и приложила трубку к уху.

— Ёбо…сеё, Юн Сон щи, — с запинкой сказала я «аллё» на корейском, едва не треснув себя по лбу, ведь отдельно «ёбо» — переводилось как обращение «дорогой» жены к мужу.

— Здравствуйте, Анна, — отозвался собеседник на том конце провода. — Последняя наша встреча была не слишком приятной…

— Это точно, — устало согласилась я, чувствуя, как учащается пульс.

— Я не хотел, чтобы вы подумали негативно обо мне, я вовсе не имел в виду ничего плохого тогда. Просто был немного удивлен встрече, — пояснил он нейтральным голосом, будто вовсе не считая себя виноватым. — Прошу прощения, если вы меня не так поняли.

Как же, не так поняла…

— Юн Сон щи, и вы меня извините за излишнюю грубость, если вас это задело, — проговорила я, обдумывая, а не виновата ли я сама, восприняв ту его фразу в штыки? — В тот бар мы попали случайно, просто изучали местность, — про то, что мне тогда хотелось выпить что-то помимо пива, соджу и макколи я, естественно, умолчала. — Да я и сама была удивлена вашему появлению.

В трубке раздался короткий смешок.

— Вы сейчас заняты? Я бы хотел сгладить то недоразумение…

Глаза мои достигли почти идеально круглой формы, а сердце отчего-то собиралось выпрыгнуть из груди, несмотря на то, что я отчаянно сопротивлялась всё более настойчивой мысли о том, что он мне нравится, невзирая на его возраст и семейное положение. Всё было как-то неправильно, и нашей четвертой встрече я не смогу найти оправданий, ведь свой долг за ту небольшую аварию он уже заплатил сполна, да и иска уже вряд ли ждёт. Несмотря на сильно смахивающее на деловое общение, я всё больше запутываюсь и всё больше интересуюсь им, как мужчиной. Нужно было заткнуть себе рот и хорошенько прикусить язык, когда я невольно ответила:

— Сейчас я еду с экскурсии в общежитие и буду свободна не раньше чем через два часа…

— Хорошо, тогда до встречи, я за вами заеду…

Немигающе глядя сквозь ждущую от меня увлекательного рассказа Гюнай, я захлопнула раскладушку телефона и медленно, как-то отстраненно вернула её Ан сонсеним, вернувшись в реальность только когда Гюнай защелкала пальцами у меня перед носом. Автобус тряхануло на повороте, и я едва не села на голову старушке, забыв, что нужно держаться.

— Значит, на свидание пригласил, — сказала Гюнай, видимо, гревшая уши во время нашего разговора.

— Нет, ну, что ты… Это не свидание…

— Ты сейчас мне пытаешься соврать или самой себе? — поддела она. — Ты же говорила, что он женат?..

— Женат? — подхватила сонсеним. — Значит, это плохой человек, — рассудила она здраво.

— Что ему от меня надо?

— А как же Нам Юн? Он же тебе нравится…

— Гюнай, Нам Юн мне, конечно, нравится, но не так сильно, я уже говорила, а Юн Сон… — но я оборвала себя на полмысли, пытаясь расставить приоритеты. — В общем, не знаю, в любом случае, я не буду делать глупостей…

— Ань, он же старый…

— Нормальный он, ничего не старый, — неожиданно вступилась я, ведь мне всегда нравились взрослые мужчины. — Просто я должна разобраться что же ему нужно от меня…

— Ему, наверное, немного меньше сорока, — на этих словах Ан сонсеним Гюнай поморщилась.

— Думаете? Но он хорошо выглядит и очень симпатичный, — да, я сказала это вслух, мысленно коря себя за несдержанность.

— Он шикарный и богатый, — стала дразнить меня сонсеним.

— Может, он просто бабник какой-то…

— Бабник — это что?

— Чинча наппын намчжанын ёчжадырыль чуахейо*, — перевела Гюнай, соображавшая на корейском больше моего, хоть я и поняла её элементарную речь.

— А, ясно, — протянула сонсеним и со всей серьёзностью обратилась ко мне: — Тогда будьте, пожалуйста, осторожны, Анна. В Корее бывают не очень хорошие люди…

Несмотря на внутреннее беспокойство, к встрече с ним я подошла со всей серьёзностью, даже вытянула волосы феном на круглую расчёску, хотя чаще даю им высыхать самостоятельно и вообще делаю пучок. Я думала о том, как мне одеться выгодно, но неброско, чтобы он не подумал, что я действительно ожидаю с ним встречи. А ожидала ли я? Ещё не могла понять своих ощущений…

Нам Юн не выходил на связь со вчерашнего вечера, а ведь я отправила ему пару коротких сообщений, посему и эти мысли доставляли мне некоторые неудобства и переживания. Чон Мин сказала, что как он появится, она сразу же сообщит об этом.

Даше, несмотря солидарность в выборе мужчины постарше, перспектива свидания с Юн Соном тоже не ахти как понравилась, поэтому она завалила меня предупреждениями и напутствиями, а Таку, увидев черноту моего неумелого смоки-ай, потребовала стереть это убожество и сделала мне неброский, нежный макияж, а так же помогла запудриться и наложить румяна. Никто из девочек ни в коем случае не осуждал меня, только искренне переживали, только Таку, кстати, оценила Юн Сона по достоинству. Из окна коридора второго этажа я увидела, как, не заезжая в сам двор, внизу у лестницы остановилась белая бэха, заставив меня взять ноги в руки, быстро сменить домашнюю одежду на тёмно-синие джеггинсы, которые выгодно подчеркивали мою лучшую часть, и белую майку. Обув обыкновенные чёрные найковские вьетнамки с завязками, я решила в последний раз взглянуть в зеркало. Всё-таки заметно, что я старалась, но в таком виде я чертовски себе нравилась, посему, плюнув на сомнения, вышла на улицу, только сейчас подумав, что если Нам Юн где-то на территории университета, я могу предстать не в лучшем свете.

Юн Сон как всегда был одет с иголочки, в стильных светлых брюках в едва заметную клеточку и застёгнутом на одну пуговицу облегающем кардигане в тон брюкам, из-под которого виднелся глубокий клинообразный вырез футболки. На ногах же были чуть темнее наряда полотняные туфли. Рядом с ним я, скорее всего, смотрелась убого…

— Здравствуйте, Анна, вы сегодня прекрасно выглядите, — опровергая мои мысли, с улыбкой заметил Юн Сон, стоявший, облокотившись на дверь своего авто, заложив руки в карманы брюк.

— Спасибо, — чуть приподняв уголки губ, ответила я, сминая клатч в руках. — Здравствуйте…

Забравшись на сидение машины, я ощутила волну ужаса и непонимания, что я делаю рядом с ним, а главное, где был мой мозг, когда я согласилась. Наверное, моё напряжение было слишком заметным, так как Юн Сон не смог сдержать улыбки и комментария:

— Что-то не так?

— Мне просто немного неловко, что мы в прошлый раз так расстались, — соврала я, пытаясь выглядеть убедительно. — Прошу, извините ещё раз мою грубость…

— Мы уже это обсудили, — спокойно заметил он, когда мы выезжали из туннеля, в который как раз в этот момент заходил Нам Юн с друзьями, заставив меня, не задумываясь, согнуться на сидении, сделавшись незаметной. Похоже, он вообще не посмотрел на проехавшую мимо машину, а вот я поставила себя в неловкое положение, над чем не постеснялся поглумиться мой спутник, заставив меня сгореть от стыда:

— Среди этих молодых людей был ваш парень? — спросил он влоб, но не применив при этом совершенно никаких интонаций.

— Нет, просто… — но я не знала, что ответить ему.

— Вы бы не хотели, чтобы вас видел в моём обществе тот, к кому вы неравнодушны? — его проницательность начинала меня пугать.

— Не совсем так, но…

— Ясно, прошу прощения, если это ставит вас в неловкое положение, — несмотря на вежливость, мне почему-то показалось, что он надо мной издевается. Снова.

Я ощущала себя полной идиоткой, но при этом ещё больше запуталась в нашем с Юн Соном общении. Такое впечатление, что мы действительно общаемся только чтобы занять свободное время...

* * *

Гёсуним* — (кор. 교수님) — профессор.

Сульчиб* — (кор.술집) — проще говоря, питейное заведение — отдельное явление в корейской культуре, в обычных ресторанах обычно не бывает ничего, кроме пива, сочжу и прохладительных напитков.

Olmeca — текила.

죄송합니다 — чуэсоамнида — извините.

Макколи — (кор. 맥컬리) — национальное корейское молодое рисовое вино, белое по цвету и отдалённо напоминающее на вкус квас.

Какао ток* -카카오톡 — корейская программа наподобие icq, только с привязкой к телефонным номерам

Сколопендра (Scolopendromorpha). Эта панцирная сороконожка абсолютно неприятна на вид.

Ёбосеё — (кор. 여보세요) — Аллопривет.

Ёбо — (кор. 여보) — дорогой)) переводится ещё и как мёд

Чинча наппын намчжанын ёчжадырыль чуахейо -진짜 나쁜 남자는 여자들을 좋아해요 — Очень плохой мужчина, который любит женщин.

Юн Сон, видя мою неловкость, решил включить магнитолу. Каково было удивление, когда в динамике под негромкий аккомпанемент гитары запел Марк Шолтез одну из моих любимых песен “Kissed it all away”.

— Вам нравится Марк Шолтез?

Странно, я считала его не слишком популярным, да и сама случайно наткнулась на радио Relax-fm относительно недавно.

— Нет, я просто послушал ваш айпод, если вы не против, — честно сознался он и нажал кнопку следующей песни, на этот раз нам пел Эрик Клэптон. — У вас интересный вкус…

— Разнообразный... Я слушаю всего понемногу, — согласилась я, решив не заострять тему на том, что он трогал мои вещи. — В общем-то, у меня нет особых предпочтений.

— Я бы так не сказал, — не согласился Юн Сон, — судя по тому, как много места в вашем плеере отведено классической музыке и такой, как эта, — кивнул он на магнитолу. — Похоже, что вы слушаете не ради самой музыки, а для размышлений, — попытался донести он до меня свою мысль.

— Если не считать, что Эрик Клэптон и Рахманинов соседствуют с AC/DC и Daft Punk, а так же лучшими традициями русского шансона, — усмехнулась я. — А классику я люблю из-за того, что играю на фортепиано да и вообще получаю от неё эстетическое удовольствие.

— Первая песня, которая мне попалась, была на русском языке и немного удивила. Её сложно назвать мелодичной, а мужской голос показался мне немного грубоватым.

— У Ивана Кучина очень приятный голос! — сразу же вступилась я, вспомнив, что именно на «Нищенке» состоялось наше знакомство.

— О, я и не собирался обижать ваш вкус, — засмеялся он, а я, бросив взгляд на пролетающие мимо огни Кёнсондэ, неожиданно обнаружила идущих вдоль дороги Вику и Сон Чжина; кажется, он шёл позади, роясь в телефоне, а на её лице было выражение недовольства.

Снова поссорились. Что-то у них не клеится, хотя, если учесть викин норов, это понятно — она не ревновала Сон Чжина разве что к столбам и бесилась, когда мы с ним общались.

— В России подобную музыку слушают, в основном, определённые люди… Это так называемая тюремная лирика.

— Вы хотите сказать, что её случают заключённые? — переспросил Юн Сон, не отрывая задумчивого взгляда от дороги.

— Нет-нет, я неправильно объяснила, — наверное, я переоценила его удивление, ответив довольно резко. — Частично — да, бывает, певцы и сами сидели… Это русская особенность, так сказать, довольно незатейливое музыкальное сопровождение из трех аккордов и непременно берущие за душу тексты с серьёзным содержанием. Что удивительно, у нас многие полицейские слушают подобное. Этот певец стал известен именно благодаря им. Первый альбом автором не распространялся, потому что был изъят полицией при очередном аресте, собственно, они и сделали ему славу.

— Как интересно... — и снова равнодушие сквозило в его словах.

— Это не коммерческая музыка, не красивое лицо исполнителя и не дорогие клипы, а, как мне кажется, популярность благодаря несомненному таланту, — распалялась я всё больше, попав в свою стезю, несмотря на то, что собеседник снова был холоден. — Мне же, что неудивительно, подобное увлечение досталось с детства от отца.

— Он полицейский? — сразу же догадался Юн Сон, выказав хоть какие-то эмоции.

— Да, но любовь к этому стилю появилась намного раньше, чем он пришел в полицию. Отец играл в молодости в музыкальном ансамбле.

Мы немного постояли на светофоре,и двинулись дальше.

— Значит, это привито вашим родителем, — согласился Юн Сон, что было приятно, с интересом. — А ваша мама? Она тоже любит русский шансон?

— Да, но не так рьяно как я, есть категория шансона, рассчитанная на женскую аудиторию. Нет, конечно, певицы не сидели в тюрьме, но их музыка приближена к классике шансона. Только все песни, скорее, поются о нелёгкой женской судьбе, тогда как мужчины поют о Родине, о матери и о своих бедах, — с трудом пояснила я на английском. — Каждый поклонник находит в строках себя самого.

— Вы мне не покажете? У вас айпод с собой? — вдруг спросил Юн Сон и открыл подлокотник сидения, где я увидела несколько проводов, автомобильный сетевой адаптер и белый эппловский шнур.

— Вы уверены? — опасливо поинтересовалась я, достав старенький плеер, который всегда брала с собой. — Просто это может показаться вам несколько странным…

Но взглянув на меня с поджатыми губами, он только махнул в сторону айпода ладонью.

— Ладно… — отозвалась я, сосредоточенно соображая, какую песню выбрать, чтобы не резануть ему слух.

Жестоко обрубив Джорджа Майкла на середине «Roxanne», он вошёл в меню айпода через бортовой компьютер, на экране которого сразу же высветилось разнообразие моих папок. Знакомая с машинами не понаслышке, я немного удивилась комплектации музыкальной системы, поддерживающей яблодевайсы. Остановив выбор на песне Любы Успенской «К единственному, нежному», я с опаской следила за реакцией спутника, чьё выражение лица сделалось задумчивым, Ваенга же, с её фортепианными вступлениями, явно понравилась Юн Сону больше. Наблюдая за ним, я и не заметила, как мы оказались в районе Кванан, где располагался один из любимых туристами пляжей с видом на пусанский мост.

— Вам не нравится, — рассудила я чуть разочарованно.

Ну, конечно...

— Нет, почему же, это интересно, немного необычно, но вы правы, вероятно, в этом что-то есть.

«Ага, ну да, как же», — подумала я и собралась было уже переключить на что-то более нейтральное, но спутник неожиданно попросил мой айпод и после сосредоточенного выбора папки из английских и корейских включил альбом-ассорти из спокойного лаунжа, попав на красивый сет «Будда бара» с индийскими мотивами. Впрочем, на этом он не остановился, а покрутив колёсико плеера, неожиданно для меня поставил канадский альтернативный рок.

— Обожаю эту песню, — подвывая звучавшей в колонках «Photograph» Никелбэка, сказала я.

— Мне нравится эта группа, — согласился он, паркуясь на обочине дороги параллельно пляжу. — Когда я ехал к вам, здесь было какое-то народное представление. Не хотите посмотреть?

Я кивнула и, отстегнув ремень безопасности, выбралась из машины, вдохнув солоноватый морской воздух. Чуть впереди виднелось скопление людей вокруг небольшой сцены, на которой в причудливом танце кружились люди в деревянных масках. Оценив количество машин возле эстрады, я поняла, почему мы припарковались так далеко.

Ветер нещадно трепал мои волосы, заставляя их липнуть к губам, тогда как волосы Юн Сона столь красиво развевались, что я чувствовала себя, мягко говоря, неудачницей. Отчаявшись усмирить свои патлы, я попыталась сделать пучок, который постоянно распускался, так что пришлось закрепить его карандашом, наудачу попавшимся в клатче.

— Вам лучше с распущенными, — прокомментировал спутник и без предупреждения выдернул карандаш из давшейся с трудом причёски.

Скроив мрачную мину в ответ на его наглость, я, плюясь волосами, убрала импровизированную заколку обратно, красноречиво косясь на Юн Сона.

— Красота требует жертв, — с улыбкой добавил он. — Не хмурьтесь.

Вздохнув так, будто на меня обрушились все муки мира, я чуть обогнала его, услышав в спину вполне ожидаемый смешок. Тоже мне ценитель женской красоты, я и с пучком себе нравлюсь... А потом ещё и волосы будет сложно расчесать.

Мы примостились на ступеньках сбоку, наблюдая, как на сцене в образе королевского евнуха, как пояснил Юн Сон, прыгает кореец, изображая, что кого-то ищет. Из-за кулис, точно насмехаясь, то высовывалась, то исчезала голова в женской маске, а публика смеялась нараспев под аккомпанемент квартета, играющего на традиционных корейских инструментах: каягыме, свирели, корейском барабане и странном однострунном инструменте, звук которого напоминал игру на пиле. Забавная сценка немало повеселила меня, но вот Юн Сон, вроде бы сосредоточенно наблюдавший за действом, кажется, стоял с расфокусированным взглядом, а в глазах читалась грусть, которая не давала мне покоя. Он ушёл в свои мысли, совершенно не замечая происходящего вокруг…

— Юн Сон щи, что-то случилось? — спросила я по-корейски.

— Нет, просто немного устал, — сообщил он, с опозданием заметив, что к нему обращаются, но мысль не продолжил.

Странный он какой-то, в машине так неплохо общались, хотя его равнодушие нельзя было не заметить, а тут он снова меня не замечает, заставляя вновь и вновь жалеть о решении с ним встретиться. Что ж, не сбегать же опять. Придётся делать вид, что мне весело, хотя и подстраиваться под него не очень-то хотелось, у меня всё-таки отпуск.

Абстрагировавшись от присутствия Юн Сона, я скоро включилась в игру актёров со зрителями, которые по команде улюлюкали клоуну на сцене. Сообразительная и прозорливая я одолжила у Дашки мыльницу, чтобы не тащить свой никоновский кирпич, и сейчас думала, что это представление станет отличным дополнением к фильму, который я планирую смонтировать после нашего отпуска. Увлекшись процессом съемки, я не заметила, как отошел Юн Сон, вернувшись с двумя баночками сидра — безалкогольного газированного напитка, любимого корейцами.

— Спасибо, — с благодарностью сказала я, принимая банку двумя руками, как того требовал этикет Кореи по отношению к старшим, радуясь, что Юн Сон всё-таки решил обратить на меня внимание.

— Вы можете не утруждать себя корейскими обычаями в моём присутствии, я понимаю, что для вас это непривычно, — усмехнулся он, заставив мои щеки предательски загореться, хотя это вряд ли было заметно под пудрой.

— Извините.

— И постоянно извиняться прекратите.

— Я просто стараюсь быть вежливой, — бросила я нейтрально, без улыбки.

— Это, конечно, хорошо, но выглядит так, будто вы стараетесь мне понравиться.

— Юн Сон щи! — возмутилась я, чувствуя себя маленьким ребенком, которого подловили на небольшой шалости. — Я лишь принимаю тот факт, что не слишком знакома с менталитетом Кореи, и просто боюсь сделать что-то лишнее. Я понимаю, что вы старше меня, но это не даёт вам право осуждать меня за мою вежливость. И это вовсе не из-за того, что я пытаюсь вам понравиться, это привычка! — вскипела я, неожиданно выудив трудные слова на английском из памяти.

— Вот именно об этом и речь, вы довольно раздражительны, хоть и пытаетесь этого не показывать, — прямолинейно заявил он, и, глядя в моё вмиг обозлившееся лицо, добавил: — И к восприятию критики вы явно не расположены.

У меня из ушей готов был повалить пар, ведь он определил эту мою черту характера абсолютно точно, хотя я была в корне не согласна с его словами относительно раздражительности. Может, это и было за гранью того, что я понимаю в корейцах?

— У вас такой взгляд, будто вы готовы меня ударить, — с неожиданно доброй усмешкой заметил он, возможно, пытаясь сгладить углы.

— Пожалуйста, не ведите себя так, будто вы хорошо знаете меня, — не смогла остановиться я. — Мы знакомы всего несколько дней, а вы пытаетесь учить меня жизни.

Я едва удержалась от того, чтобы обозвать его «ачжощи», дабы обидеть, ведь, чего таить, во мне кипела злоба, и я даже не пыталась сдерживать себя, а просто в какой-то момент отвернулась к сцене, ощущая теперь лишь только досаду. Если это не наглость, тогда что же это за черта характера в корейце, который, в общем-то, был для меня никем?

— Не злитесь, Анна, это вам не к лицу, — снова поддел он, похоже ни разу не обидевшись. — Хотя должен признаться, что глядеть, как вы выходите из себя, довольно забавно.

— Вы издеваетесь? — спросила я, вскинув бровь.

— Немного, — сознался Юн Сон, но примирительно протянул ладонь. — Больше не буду, честно.

— И снова…

Он засмеялся, когда я обиженно надулась, опять отвернувшись к сцене и чувствуя, что меня переигрывают. Обычно подобной ерундой, применительно к друзьям, занималась я. А тут меня конкретно прессовали, заставляя чувствовать неловкость и оттого еще больше злиться от невозможности дать достойный ответ, так как обычно мои шутки заканчивались очень пошло, а иногда и обижали людей. Став поневоле объектом беспощадного троллинга, я посочувствовала и собственным жертвам. Вообще, я, конечно, не ожидала подобного от корейца, тем более, взрослого мужчины. Но тут я впала в ступор, ощутив как он взлохматил мои волосы, и удивлённо обернулась.

— Вы голодны?

— Нет, — коротко ответила я, всё ещё дуясь.

— А выпить не хотите? — неожиданно спросил Юн Сон, удивляя всё больше и больше.

— А что, моя раздражительная персона может себе это позволить в вашем присутствии? — огрызнулась я. — И вы, мне казалось, на машине.

— Я живу вон в том отеле, — проигнорировал он мой сарказм и кивнул на высокую коробку отеля «Homers», первые некоторые этажи которой были стеклянными. — Оставим машину и… выбирайте место.

Мне показалось, или за ним водится привычка искуплять свои мелкие пакости? Призадумавшись, а не стоит ли мне вообще распрощаться с ним на сегодняшний вечер,, я в итоге нескромно сказала:

— Только если это будет место, где мало людей, но не похожее на тот сульчиб… Он просто ужасен.

— У меня в отеле для этого есть замечательный лаунж бар с неплохой атмосферой и ненавязчивой музыкой, в основном, джазом, — предложил Юн Сон, но слово «отель» в контексте с алкоголем мне не слишком понравилось. Увидев мои колебания, он добавил, обойдя проблему: — Если вы переживаете насчёт расположения, то можем пойти в любой другой бар…

— Нет, всё в порядке, — смело сказала я, искренне надеясь на самоконтроль из страха; если так пойдёт дальше, я вполне могу проснуться утром в его постели. Конечно, возможно, именно на такую смелость он и рассчитывает.

Через некоторое время, оставив машину на подземной парковке, мы уже поднимались в лифте бесспорно недешевого отеля на какой-то этаж — считать я не подумала, так как была увлечена самобичеванием из-за собственной неосторожности и усиливавшимся страхом, в попытках представить, что же этот мужчина действительно задумал. Всё больше меня пугала мысль о том, что он хочет именно того, чего я боялась. Хотя я не была девственницей да и против самого секса, как такового, ничего не имела, но у меня отчего-то засосало под ложечкой. Я не хотела выглядеть доступной… А значит, следовало держать дистанцию и не налегать на алкоголь…

Бессмысленно отрицать: несмотря на свойственный ему снобизм, Юн Сон нравился мне всё больше. Было в нём что-то необъяснимо-очаровательное, отчего пень моей внутренней женщины начинал активно мечтать стать берёзкой.

Бар оказался почти пустым — вероятно все обитатели отеля проводили досуг на улице, лишь азиатская парочка сидела у барной стойки — стройная дама в коктейльном платье алого цвета о чём-то с улыбкой рассказывала своему собеседнику. Мне стало неуютно, особенно из-за спортивных вьетнамок. Что-то негромко сказав официанту, Юн Сон пропустил меня вперёд и пошёл следом к указанному столику, где перед нами положили коктейльные карты. Освещение этого бара было выполнено в синей цветовой гамме, а в центре довольно просторного помещения стояла круговая барная стойка с официантом в кипельно-белой рубашке, на которой красовалась строгая черная жилетка; на накрахмаленном воротничке — бабочка. Наш же стол находился в смежной комнате, окна которой выходили на гирлянду подвесного моста. Поистине чудесный вид открывался с этого угла, а внизу продолжалось незатейливое представление с масками. В баре, как и обещал Юн Сон, играл приятный джаз, может, блюз, но тут неизвестная мне композиция сменилась на гершвиновскую “Summertime” — один из известнейших её вариантов, который исполняли Элла Фицджеральд и Луи Армстронг, что заставило меня расплыться в блаженной улыбке. Перед нами уже лежали традиционные для Кореи закуски в виде орешков и сладких кукурузных палочек, которые мы с группой попросту прозвали ништяками.

— Знал, что вам здесь понравится, — заметил он, кажется, вот уже с полминуты глядя на утонувшую в мыслях меня.

— Здесь красиво, музыка замечательная, правда я не слишком знакома с Гершвиным, но эту песню знаю, а вид… — у меня и вправду перехватило дыхание при взгляде в окно.

В этот момент я с защемившим сердцем подумала, что Юн Сон и впрямь не имел в виду ничего плохого, приглашая меня сюда.

— Что вы будете? — спросил он, листая меню.

— Не знаю... если есть, то Голубые Гавайи, — попросила я небрежно, находясь в чутка экзальтированном состоянии, но вовремя сообразив, что это было невежливо, обратилась к Юн Сону: — То есть, я бы хотела Голубые Гавайи, — и постаралась улыбнуться, но получился неубедительный оскал.

— Как скажете, — ответил он, изо всех сил сдерживая улыбку, и, подозвав официанта, быстро сделал заказ.

Через несколько минут на столе уже стоял голубого цвета коктейль со взбитыми сливками и кусочками фруктов, а так же графин с виски и тюльпановидный бокал на короткой ножке. Я совсем не удивилась, не увидев ни льда, ни колы: Юн Сону шло пить Jeam Beam чистым.

— Комбэ, — сказал он кодовое корейское слово и коснулся моего коктейля своим бокалом с негромким звяком.

— Комбэ, — подтвердила я, отпив из трубочки, и, чтобы порадовать спутника фразой на родном языке, довольно протянула: — Ачжу мащиссоё!* — что тут же показалось мне невероятно глупой затеей.

Он в ответ продолжил разговор на корейском, но я, не разобрав слов, ответила недоуменным взглядом.

— Извините, я понимаю лишь некоторые ваши фразы, видимо, ещё не так много выпила… — отшутилась я.

— Ольма сурыль мащёя хэ*?

— Ному маныль кот катхаё*… — ответила я, приложив ладонь ко лбу, снова порадовав собеседника.

Потихоньку мне стало легче без стеснений хоть что-то говорить на корейском, а Юн Сон старался использовать простые выражения, дабы меньше ставить меня в тупик. Осушив один коктейль, я принялась за второй, чувствуя, что постепенно расслабляюсь и немного косею.

— Извините, но я больше не могу, — сдалась я, переходя на английский и изображая жестами, как распухает мой мозг. — Иначе моя голова точно взорвётся.

— Понимаю, но вы всё равно не так плохи для четырёх месяцев изучения.

— Ой, да не смешите меня, — отмахнулась я с усмешкой.

— Чинча! — подтвердил он, хотя глаза его откровенно смеялись, но по-доброму; если раньше в них мне привиделась грусть, то сейчас она испарилась.

Вдруг стало как-то легко и непринуждённо, словно мы знали друг друга вечность, редкий сарказм не казался обидным, а смех поддерживался обеими сторонами. Юн Сон с удовольствием поддерживал любую тему, видимо, янтарный Джим знал своё дело.

— Не расскажете о себе, Юн Сон щи? — вдруг серьезно попросила я. — Я совсем ничего о вас не знаю, кроме пламенной страсти к гитарам. Кем вы работаете?

— Я всего лишь архитектор.

«Ага, всего лишь архитектор на BMW X6», — подумала я меркантильно, но ничего не сказала, предоставив ему возможность рассказать поподробнее.

— В основном я занимаюсь проектированием крупных объектов, но бывает и небольших кафе, ресторанов. Случаются частные специальные заказы, — пояснил он и спросил отнюдь не раздраженно: — Вы удовлетворены?

— Более чем, — ответила я, все равно ощущая, что вопросов работы он касаться не слишком хочет. — Если вы не хотите рассказывать о себе, то не буду настаивать, — пожала я плечами и приложилась к своему коктейлю, чувствуя, что неловкость вернулась.

У Юн Сона завибрировал телефон, высветив на экране новое сообщение.

— Ваша сонсеним спрашивает, вернётесь ли вы сегодня в общежитие? — внезапно сказал он, удивив меня некоей беспардонностью моей учительницы, но я быстро смекнула, что, скорее всего, то было с подачи Дашки, Гюнай и Ксюши, а потом меня осенило:

— Сколько сейчас времени? — резко спросила я.

— Без двадцати двенадцать, — сказал он, нахмурившись.

— Если я в течение двадцати минут не окажусь в общежитии, я буду ночевать в чимчжильбане*, — запаниковала я, суетясь, едва не столкнув остатки своего коктейля на белоснежную скатерть.

— А во сколько открывается общежитие? — спросил он, даже не пытаясь подняться из-за стола. Мой взгляд выражал недоумение, на смену которому пришел шок.

— В пять… — с тем же чуть удивленным выражением лица ответила я.

— Утром я вас сам отвезу, — без особых интонаций даже не предложил, а утвердил Юн Сон, заставив меня подавиться воздухом.

— Это…

— Бар круглосуточный, и потом, вы всё равно уже опоздали, — и снова это непонятное спокойствие в голосе.

— Вы предлагаете мне всю ночь пить? — подозрительно прищурившись, задала я вопрос, чувствуя подвох.

— Вы что, боитесь меня? — удивленно, словно моя подозрительность была нонсенсом, сказал он. — Я хоть на секунду повел себя некорректно?

— Нет…

— Тогда ваши опасения бессмысленны.

— Вероятно…

Я всё ещё смотрела на него, сосредоточенно сдвинув брови. Юн Сон был прав, ни одним словом, ни жестом он не позволил заподозрить, будто желает затащить меня в постель.

— Но я устала… — несмотря на правду, эта фраза прозвучала глупой отговоркой. — Это немного… неправильно…

— Мне казалось, вы куда более уверенная в себе девушка, — складывалось впечатление, что он просто тянет время, но тут я вспомнила про дохлые рожицы на презервативах.

— Вы только что оскорбили меня? — поинтересовалась я довольно грубо.

Засмеявшись от души, по-видимому, осознав, что меня так разозлило, он спокойно поднялся с места и встал рядом, положив ладони на мои предплечья.

— Простите, я не знаю, что тогда на меня нашло, у меня просто под рукой была ручка и…

— Это было пошло и не смешно, — совершенно серьёзно сказала я. — А вы могли проигнорировать наличие презервативов в моей сумочке и не ставить меня в неловкое положение.

— Прошу прощения, я не хотел ничего такого, просто мне показалось это забавным.

— А мне нет, но зато подруги мои посмеялись вдоволь, — не меняя гнева на милость, бросила я. — Надо мной потом весь день издевались.

Второй раз он не извинился, а просто усадил меня обратно в мягкое кресло, так и не позволив уйти, затем заказал крепкий кофе и, предложив перемирие, протянул руку, которую я отвергла, злобным взглядом сверля его графин с виски. Несмотря на все попытки убедить, что ничего ему от меня не нужно, необходимость моей компании ставила меня в тупик.

— Вам совсем скучно? — уже беззлобно, с едва уловимой иронией спросила я, заметив, как улыбка стёрлась с его лица.

— Немного, — нехотя признался он, ухмыльнувшись своему бокалу, где на донышке осталось ещё немного виски. — Что мне написать вашей сонсеним?

* * *

…У меня жутко слипались глаза, когда, просидев перед отъездом в машине ещё некоторое время, он всё же повёз меня к общежитию. Мы больше не пили, а ещё одна чашка кофе почему-то наоборот меня сморила, впрочем, такова особенность моего организма, кофе редко когда помогал мне пробуждаться.

Казалось, что были обсуждены все темы, несмотря на то, что я и в этот раз узнала о нём крупицы. На улице как-то быстро рассвело, отчего глаза щурились против моей воли. Юн Сон сменил очки на солнечные, по-видимому, так же подустав от длинной ночи. В одном я была уверена точно: занятия я пропущу, быть может, только первую половину, ведь встать через три часа мне не улыбалось. Заехав прямо во двор общежития, въезд в который располагался чуть дальше лестницы, мы простояли там ещё около десяти минут, так как двери всё ещё были закрыты. Я чувствовала, что ещё немного, и я усну прямо на удобном сидении авто…

— Таку, отвали, — отмахнулась я, не поднимая век, и устроилась поудобнее, пытаясь нащупать подушку. — Ну что?

Но открыв глаза, я удивлённо проморгалась, увидев перед собой улыбающееся лицо Юн Сона, который осторожно призывал меня к пробуждению, касаясь плеча.

— Пардон, — выпалила я слово-паразит, которое и в Корее меня преследовало. — Я уснула? Прошу прощения…

— По утрам к вам лучше не подходить, — заключил он, когда я попыталась сфокусировать взгляд.

Возле стеклянных дверей уже стоял ачжощи с сигаретой, изредка косясь в нашу сторону. Состояние у меня было крайне плачевное, словно я пила беспробудно всю ночь, а вовсе не ограничилась парой порцией гавайев. В животе предательски урчало, несмотря на съеденный напоследок в баре чизкейк. В машине повисло неловкое молчание, пора было прощаться, но расставаться не хотелось.

— Я пойду, спасибо за вечер и… спокойной ночи? — нехотя выдавила я, открывая дверь машины и опуская неслушавшиеся ноги на асфальт, до которого они не дотянулись, так как бэха была слишком высокой.

— И вам спасибо, Анна, — ответил он, положив руки на руль. — Спокойного утра.

Я с отвращением взглянула на светлое небо, на котором, впрочем, ещё не объявилось солнце, а лишь где-то на горизонте освещало гору ореолом из лучей.

— Когда вы возвращаетесь в Сеул? — неожиданно спросила я, спрыгнув с сидения и закрыв дверь только наполовину.

— В четверг утром, — ответил он.

— Жаль, — бросила я устало, но вдруг вспомнила: — Мы с группой прибываем туда в пятницу, — недвусмысленно бросила я, но тут же поправилась: — Если вдруг…

— Вечером у вас никаких мероприятий? — неожиданно перебил он, но получил отрицательный кивок головой в ответ. — Я наберу вашей сонсеним.

Цикады противно и громко стрекотали в кустах, мешая сосредоточиться на поиске пропуска в клатче. Я постаралась выдавить из себя улыбку, когда Юн Сон, моргнув габаритами авто, выехал из дворика и исчез из виду…

— ...Ты не охренела ли? — стоило мне зайти в комнату, сонным голосом спросила Даша и, по обыкновению повернувшись на бок, не открывая глаз, подперла скулу ладонью.

— Спи, давай, утром всё расскажу, — лениво ответила я, раздеваясь, попеременно сканируя взглядом заваленный барахлом стол в поисках зубной щётки и пасты. Внезапный всхрап справа заставил меня захихикать в кулак.

— Ань, я спрашиваю, было ли у вас?.. Давай, живо рассказывай, — не унималась Даша, превозмогая подступающий сон.

— Тише, девочки, — прозвучал голос Таку.

— Если ты хочешь сейчас, то пошли со мной в туалет, — полушёпотом попросила я, приложив палец к губам. — А это ещё что за тело? — удивлённо взглянула я на возвышающееся над моей кроватью чьё-то одеяло.

— Ксюшка у нас осталась, — пояснила Дашка, спускаясь с лестницы и беря рулон туалетной бумаги со стола.

С Ксюшей в обнимку я уже ночевала, посему её привычный труп в моей кровати не пугал, напротив, мне отчего-то было комфортно её соседство.

— Я полночи не спала, переживая за тебя, — устало проговорила Даша, когда, поставив дверь на подножку, мы вышли в коридор.

— Не переживай, мы с Юн Соном просто друзья.

— Он что, даже не приставал к тебе? — спросила Даша с недоумённым взглядом. — Он что, идиот?

— Сначала я охреневшая, потому что не ночевала в общаге, теперь идиот он, что не приставал ко мне, — усмехнулась я, но как-то горько. — Нет, Даш, я думаю, что у него в Пусане просто никого нет… Нам, конечно, немного трудно было найти общий язык, но пара коктейлей быстро решили эту проблему.

— Странно как-то; корейцы — такие корейцы, — отчего-то недоверчиво прокомментировала она, словно я чего-то утаиваю.

— Мне кажется, ему просто одиноко… Меня постоянно преследовало это чувство, — пояснила я. — Но мне приятно с ним общаться просто как с другом, да и корейские друзья мне не помешают. Завтра утром он уезжает в Сеул.

— Ты сказала ему, что мы там в пятницу будем?

— Конечно, но отчего-то мне думается, что у нас там не состоится встречи, — посетовала я. — Правда, он обещал набрать Ан сосненим сегодня вечером. Может, ему свой номер послать? — размышляла я, с непреодолимой ленью смывая косметику.

— Корейцы очень осторожные, — высказала вслух свои мысли подруга. — Что ты сама к нему чувствуешь?

— Не знаю, — ответила я честно. — Меня устраивает наше общение, но… Мне порой кажется, что что-то с ним не так. Человек полностью выпадает из реальности… А так… здорово быть просто друзьями.

Но Даша положила ладонь на моё предплечье и с внимательным, полупроснувшимся взглядом спросила:

— Звучит не очень убедительно, Ань. Но не буду лезть к тебе в душу…

Дашины слова причинили мне лишь беспокойство, и, засыпая, я пыталась понять свои чувства. Мне нравился Нам Юн, но он что-то совсем не шёл на контакт в последнее время, а Юн Сон, похоже, совсем не видел во мне женщину, чего, впрочем, и следовало ожидать, исходя из моего мерзкого непокладистого характера, который вечно всё портил.

Попросив Дашу разбудить меня к обеду, привалившись бочком к Ксюше, я незамедлительно уснула, даже не услышав, как девочки засобирались на завтрак и учёбу, хотя всегда отличалась чуткостью сна, но никогда не ворчала, как Таку. Растолкала меня Гюнай, потребовав повторного рассказа о прошедшей ночи, но получив лишь короткое: «Отвали, дай доспать… Я буду чичжы тонкасы на обед», я ещё десять минут докемарила, прежде чем, собравшись с силами, потащиться в столовую. Встретила меня гробовая тишина, только Женя хитро улыбался, а попробовав вставить комментарий про бурную ночь, был довольно грубо послан в зловонные места, обозван нехорошим словом, отчего быстро заткнулся. В отличие от Даши, которая не умела стоить из себя злюку и, пытаясь обижаться, только сильнее привлекала к себе внимание, у меня было не такое доброе сердце. Но, несмотря на это, злилась я недолго и непродуктивно, постоянно оправдывая окружающих в любом их действие, злой иронии, неправильном поступке или даже тупости.

На сей раз девочки оказали мне услугу, не издав ни звука о моем сегодняшнем свидании перед остальными. Личная жизнь в подобных аспектах оставалась личной, несмотря на то, что, в сущности, между мной и Юн Соном ничего не происходило. Даже Ксюша, не заставшая наши с Дашей и Гюнай разговоры, узнала обо всём последней и, примечательно, от меня. Поедая свой обед, я ненароком заметила, что Даша застыла с пустыми палочками у рта, самозабвенно слушая какой-то рассказ Иль Хэ. Толкнув её под столом, я лишь получила недоуменный взгляд:

— Что?

— Вернись на землю, — негромко попросила я, накладывая в рис кимчхи*.

Даша, глупо захихикав, вернулась к еде, а я, быстренько скинув грязную посуду в мойку, решила, что на занятия сегодня вообще не пойду, и, вернувшись в комнату, тут же завалилась обратно спать, проснувшись только к сборам на прогулку. Сонсеним предложила нам посетить какой-то парк, где мы и провели остаток дня…

Юн Сон так и не позвонил…

* * *

Каягы́м (кор. 가야금) — корейский многострунный щипковый музыкальный инструмент.

Ачжу мащиссоё* — 아주 맛있어요! — очень вкусно.

Ольма сурыль мащёя хэ? -얼마 술을 마셔야 해? — сколько вам нужно выпить?

Ному маныль кот катхаё — 너무 많을 것 같아요 — кажется, слишком много.

Чинча! — (кор.진짜) — правда!

Чимчжильбан –(кор. 찜질방) — национальная корейская сауна, где можно не только попариться, но и переночевать в специальной общей комнате отдыха.

Чичжи тонкасы — (кор.치즈돈까스) — свиной эскалоп с сыром в хрустящей панировке)

Кимчхи — (кор. 김치) — острая квашенная пекинская капуста — неотъемлемый атрибут корейской кухни.

— Испарилось моё счастье, — хмыкнула я, подперев щёку кулаком.

Только что перевалило за полночь, и мои надежды и ожидания превратились в тыкву...

Весь день с замиранием сердца я наблюдала за Ан сонсеним, а точнее, за всеми входящими вызовами её телефона, но обещанного звонка от Юн Сона так и не дождалась.

— Ну, может, в Сеуле всё-таки позвонит? — в очередной раз предположила Таку, которой я частенько любила сетовать на свои маленькие проблемы. — Не расстраивайся ты так сильно, сама говорила, что вы всего лишь друзья.

— Ты же знаешь, что на самом деле я не могу не переживать, — драматично вздохнула я, откинувшись на стуле. — Я, конечно же, ничего не жду от него, но мог бы хотя бы позвонить. А теперь я у разбитого корыта — ни Юн Сона, ни Нам Юна, вот и помру старой девой.

— Не преувеличивай, хотя я тебя понимаю. Когда находишься в другой стране, тебе кажется, что твоя жизнь протекает быстрее…

Она была права: везде, где бы я не находилась, курортные романы развивались с ошеломляющей быстротой. Уже на третий день знакомства, казалось, что я знала молодого человека не меньше месяца.

— Да, мы знакомы меньше недели, — подтвердила я, но не стала переживать меньше. — Для местных время течет размереннее. Им ведь невдомёк, что моё “бортовое время” сходит с ума от того, что осталось меньше трех недель пребывания в Корее, — кисло улыбнулась я.

Таку похлопала меня по плечу, всё прекрасно понимая. Она по-взрослому оценивала такие вещи, была спокойнее остальных, поэтому, частенько уставая от суматошности согруппников да и себя самой, я обращалась к ней за серьезным взглядом со стороны и более глубокой оценкой ситуаций. Наверное, в этом плане с ней было проще, потому что Таку было уже двадцать пять лет, тогда как Гюнай и Даше стукнуло всего по двадцать одному году, а Ксюше и того меньше. Несмотря на то, что я совсем не ощущала, да, что греха таить, и не вела себя на свои полные двадцать три года, творящееся внутри меня зачастую заставляло чувствовать себя старой мудрой бабулькой. Правда, зачастую моя мудрость всухую проигрывала неугомонному юношескому максимализму.

— Ну, вот видишь. Если ему будет необходима твоя компания, то он непременно с тобой свяжется.

— Боюсь, что ты только что развеяла все мои надежды, — ответила я с грустью, хоть так до конца и не призналась себе в симпатии к Юн Сону. Скорее, то была навязчивая идея, неспособность дотянуться до этого человека.

Чего и говорить, любовь, как таковую, я никогда не испытывала. Самые сильные чувства случились со мной в четырнадцать лет, когда я по молодости влюбилась во взрослого парня из дома напротив. Боюсь, что то был единственный раз, когда я плакала из-за мужчины. Именно поэтому самые продолжительные отношения в моей жизни длились не более трёх месяцев, остальные по две, максимум три недели. Молодые люди чаще всего надоедали мне излишним вниманием, тогда как я всегда стремилась к свободе и самостоятельности, и пока ещё не нашёлся мужчина, которому я могла и хотела бы посвятить большую часть своего свободного времени. Мне всегда проще было остаться дома перед монитором компьютера, нежели идти на свидание…

Пиканье кодового замка означало, что кто-то из своих вот-вот войдёт в комнату, посему все заупокойные разговоры о моём богатом и противоречивом внутреннем мире разом стихли.

— Вы не поверите! — Даша с ошарашенными глазами влетела в комнату, не глядя кинув кофр на стул. — Это просто одуреть!

— Даш, отдышись и начни спокойно, — предложила я, подпиливая ноготочки няшной пилочкой с наконечником в виде ушастенького животного, купленной в Этюд Хаусе.

— Мы с Ксюшей сейчас шли мимо «7 eleven» и знаете, кого видели? — с бешеным взглядом попробовала намекнуть она.

— Не иначе как Пэ Ён Чжуна с Ким Су Хёном под ручку, — засмеялась я, назвав наших с Гюнай любимых актёров.

— Там Вика с Сон Чжином были…

— Ну, не удивила, — добавила Таку, усмехнувшись.

— Нет, подождите, вы не дослушали. Женя с Чон Мин… они за руки держались! — родила наконец Даша, а я аж приподнялась на стуле.

Ничего особенного, как могло показаться на первый взгляд, не произошло, подумаешь, новая парочка образовалась, но Женя… несмотря на то, что был старше Чон Мин всего на год, являлся ребёнком, который слишком быстро повзрослел в свои девятнадцать лет. Ясное дело, у юношей его возраста гормоны бурлят особенно активно, но она-то девочка-цветочек, милая, нежная и совсем маленькая, да ещё и с корейским менталитетом. Все мы прекрасно знали о её симпатии, но не придавали значения, считая, что Женя способен фильтровать, кого ловить в свои сети. Самое плохое было в том, что я приложила к их романтическим начинаниям руку. Как-то раз, напившись, мы с Женькой общались в пролёте между вторым и третьим этажом, просто разговаривая о жизни. Несмотря на свой возраст и пошлые шутки, он был вполне способен на адекватное общение и разумно поддерживал разговор. Тема зашла о Чон Мин, так как было сложно не заметить знаков внимания с её стороны. Она ему тоже нравилась, но Женя сам говорил, что за ручку держаться его вряд ли устроит, на что я заявила, что он вполне может просто приятно проводить время в её компании, главное, чтобы это не переходило границ. Получается, что, скорее всего, переоценив его разумность, я сама подтолкнула его к активным действиям. Впрочем, у Чон Мин своя голова на плечах.

Влетевшая в комнату, подобно Даше, Гюнай тоже начала свою речь со слов: «Вы не поверите!», оказалось, и она видела парочку, только уже в пролёте между этажами; Чон Мин, прислонившись к жениному плечу, доверчиво держала его за руку. Но не успели мы обсудить это, как в комнату вошли Ксюша, а за ней счастливая, раскрасневшаяся виновница всеобщих переживаний, при которой пришлось улыбаться и радоваться её достижению. Мы, конечно же, были рады за подругу, но уж слишком не внушал наш Казанова доверия, особенно мне, так как была пара случаев, когда наши пьянки едва не заканчивались поцелуями.

Про мою проблему с Юн Соном все как-то сразу забыли — это к лучшему, так как постоянное напоминание только усугубляло мой романтический недуг. На деле же, было просто обидно потерять такого мужчину даже просто как друга. Несмотря на трудности общения и даже мелкие неурядицы, меня неодолимо тянуло к нему, возможно, просто из спортивного интереса…

…Умываясь в туалете, я услышала громогласный, точно “Бухенвальдский набат”, дашин ор из комнаты: «Бабушка! Да! Ты слышишь меня? Я говорю: слышишь меня?! Да! Записывай настин номер! Да… Восемь, девятьсот! Да не семьсот! Бабуль, ты слышишь меня?..», а параллельно Даше по скайпу с мамой разговаривала Гюнай, которую из туалета было слышно не хуже. Зайдя в комнату, я обнаружила её размахивающей перед вебкой новой шмоткой и говорящей с внезапно усилившимся айзербайджанским акцентом: «Мама! Ты себе, мама, не представляешь, мама, как здесь здорово! Я себе такие туфли ещё купила, мама!». Затем Гюнай нырнула в пакет под столом, выудив оттуда бежевые ботильоны на высоченном каблуке с открытым французским пальцем, а так же миленьким бантиком на лодыжке.

— Мама, гляди какая прелесть! Всего двадцать тысяч вон, мама, это же сущие копейки, мама! Всего шестьсот рублей! — поражалась она, жестикулируя с таким размахом, что подходить к ней в этот момент было опасно.

Такие «мосты» с Россией по скайпу случались у нас каждый день перед сном, так как в Москве часовой пояс опаздывал на пять часов, и с родными было удобнее связываться поздней ночью. Делать было абсолютно нечего, посему положение спасло оставшееся после ночных посиделок на Хэундэ пиво. С каждой бутылкой темы для разговоров становились всё более откровенными. Из-за моей пагубной привычки к курению мы переместились в женский туалет, тем более Таку, не участвовавшая в попойке, завалилась спать, попросив нас ретироваться. В итоге чуть окосевшая Ксюша, когда я прикурила вторую сигарету, что-то разоткровенничалась, переживая за Сон Чжина. О её симпатии я узнала сравнительно недавно, так как она по натуре была скромным человеком, не привыкшим делиться собственными переживаниями с людьми, которых знает всего-ничего. Впрочем, подозрительные полупьяные возгласы: «Сон Чжин-а-а» на Хэундэ полторы недели назад, когда Ксюша была нетранспортабельна, не позволили мне удивиться.

— Вика достаёт его жутко, сама, похоже, не знает, что ей нужно, — пожаловалась Ксюша, поневоле становившаяся свидетелем рассказов той, так как они жили в одной комнате. Запив свою печаль пивом, она продолжила: — Ань, тебе я ещё не жаловалась, так как ты вечно в своих любовных делах, но…

— Представляешь, Вика наорала на Сон Чжина за то, что тот без спроса выпил её йогурт, ну не дура ли? — перебила Даша, недовольно цокнув языком. — Что за детский сад? Не понимаю её поведения…

— Я такая же была в её возрасте, — неохотно созналась я, подливая себе пива.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Гюнай.

— Я уже давно за ней заметила, это называется «собака на сене», Сон Чжин ей просто надоел, но и расстаться с ним она не может. Это очень двойственное ощущение, с одной стороны — привычка, с другой — желание свободы, — под внемлющие взгляды я решила немного покопаться в истории своей жизни: — У меня три года не было молодого человека по той простой причине, что все мои отношения обычно ничем хорошим не заканчиваются, точнее, заканчиваются, как у Сон Чжина и Вики, а я уверена по своему опыту, что им недолго осталось, — на этих словах Ксюша не сдержала едва заметной ехидной улыбки. — В общем, в январе этого года на дне рождения у подруги я познакомилась с молодым человеком. Я была тогда излишне пьяной и даже не понимала, почему он так носился со мной, а после празднования ещё и возил по всему городу, то в ресторан — к другим подругам, то на встречу с Маруськой, я рассказывала, это моя самая лучшая подруга, — пояснила я. — Мне он понравился, высокий, стройный, да и вроде бы как не очень бедный… — я задумчиво почесала затылок, решая, как продолжить рассказ.

— Ну? — в нетерпении спросила Даша, которая ждала аналогии со сложившейся ситуацией.

— Он мне тогда очень понравился, на следующий день мы созванивались, планируя встретиться, но, вы не поверите, не получилось: то ли я переела на днюхе, то ли перепила, и у меня случился приступ аппендицита, — на лицах подруг появилось вежливое сочувствие. — После операции я пять дней провалялась в больнице, пропустила Рождество, тогда как семья и друзья развлекались.

— Не томи.

— Сейчас, я пытаюсь всю картину восстановить, — скорее, для себя пояснила я чуть заплетающимся языком. — Он хотел приехать ко мне в больницу, но сами понимаете, вид у меня был не комильфо. Мы подолгу трепались по телефону, и даже когда меня с исколотой задницей выписали, я всё оттягивала встречу, не желая идти на свидание враскоряку. Он повёл меня в кино, мы посидели в кафе там же, общались, смеялись… Я подумала, вот оно! То, что я так долго искала — спокойный, симпатичный, приятный и умный мальчик, он даже мне букет роз подарил на выписку… А я не балованная такими знаками внимания, — тяжко вздохнула я, углубляясь в приятные воспоминания. — Но… мы виделись каждый день, а я пока ещё не привыкла посвящать человеку столько личного времени, дура я, конечно… Но как-то быстро я осознала, что и он мне не подходит, хотя ни словом, ни делом не обижал, исправно таскал веники… Постоянные звонки и переживания, как я поздно вечером возвращаюсь из Вон Гвана, которые постепенно стали раздражать… И в один прекрасный момент я просто сказала, что он не то, что мне нужно, хотя принять такое решение было сложно, мне ведь уже не восемнадцать лет, — взывая к пониманию и сочувствию поведала я. — Он расстроился, конечно, но держался молодцом, не звонил и не писал, пока я сама не предложила однажды ему встретиться, так как начала тосковать. То было после клуба, сами понимаете, в каком я состоянии была. В общем, я наступила на те же грабли в который раз, возобновив с ним отношения… Если бы не это, мы, может, и сейчас могли бы спокойно общаться вконтакте на привет-пока, но я же обрубила все концы, зная, что подобное может повториться. Он снова стал переживать, что я поздно возвращаюсь, а я и написала: «до тебя же я как-то жила, и не надо за меня переживать…». Самое интересное, что он не отреагировал на это негативно, тогда мне пришлось повести себя как тварь. Я сказала, что давай, мол, встречаться иногда, но отношений мне не нужно. В общем, выставила себя девочкой легкого поведения.

— А он…

— Он сказал, чтобы я ему больше не звонила, бросил пару оскорблений, которые, чтобы я не говорила, показались мне весьма обидными. Тогда я попросила его, чтобы он не брал трубку с моего номера… никогда… Как-то так…

— Ты, мать, конченная дура, — прокомментировала Даша, с которой было невозможно не согласиться.

— Знаю, но, прошу прощения, что провела вам небольшой экскурс в прошлое, наверное, пиво виновато. Однако я думаю, что это наглядно показывает позицию Вики, — рассудила я, поудобнее устраиваясь между раковинами.

— Абсолютно нефиг добавить, — согласилась Гюнай — наша трезвенница по причине ненависти к пиву.

Ксюша стояла рядышком с крайне задумчивым выражением на лице, стараясь примерить услышанное на ситуацию.

— Тебе хотелось его вернуть? — спросила она.

— Конечно, но назад пути уже не было. Впрочем, я быстренько справилась с тоской. Я не могу осуждать Вику, понимаете...

— Ну, конечно, а ещё у тебя все хорошие, — саркастично добавила Даша, не в первый раз озвучив подобную мысль. — Ты всех оправдываешь, даже Женю, хотя я в корне не согласна с…

— Это их дело, в конце концов, — устало потирая глаза, заключила Ксюша, так же переключившись на отношения образовавшейся парочки.

— Да, девочки, я знаю, что вы любите оказываться вовлеченными во все «семейные» неурядицы, — намекнула я Гюнай и Даше, которые были нашими глазами и ушами в ситуации Вики и Сон Чжина, — однако я думаю, что не стоит влезать в отношения наших Чон Мин и Жени.

— Я так не могу, я очень переживаю за Чон Мин, а так же за Сон Чжина.

— Надо стараться сдерживать себя, Даша, — поддержала меня Ксюша, однако и ей сейчас была необходима информация, которой владела Гюнай, постоянно находившаяся в компании Вики и Сон Чжина. Только поведение Вики невольно отдаляло ту от дружбы.

Разговоры по душам за стаканчиком пива обычно заканчивались весьма поздно, точнее сказать, рано, посему на следующий день мы клевали носом на парах, совершенно не слушая объяснения сонсеним. Мне, Гюнай и Ксюше было просто, так как подготовка у нас была лучше, чем у остальных; зачастую мы отвечали на элементарные вопросы, не «приходя в сознание», а вот Дашка изо всех сил старалась не задремать, выводя кривые буквы хангыля в тетрадке. Плюнув на вторую пару, обычно ответственная Гюнай все же решила подавить жалом подушку, а мы присоединились к ней только после занятий.

Вечером, перед прогулкой с Женей, Чон Мин сообщила, что Нам Юн до конца каникул останется жить дома, где-то в пригороде Пусана, посему после намеченного на выходные спектакля будет появляться в университете крайне редко и вернется лишь к началу учебного года. Но тридцатого августа мы должны лететь в Москву… Что ж, мне оставалось только задумчиво пожать плечами и смириться, что этого мальчика я больше не интересую и не увижу.

Собрав скарб в Сеул, мы по обыкновению устроились во дворике общежития, ожидая доставщика любимой курочки. Гюнай возмущалась по поводу того, что никто не умеет танцевать вальс и слегка неуклюже кружилась вокруг нас, пока я подпевала ей штраусовский венский, который как-то сам собой превратился в излюбленную мелодию Джо Кокера, сопровождаемую моими попытками ухватить Гюнай за грудь под её вопли, что первый раз у неё должен быть с мужчиной. Убежав от меня по лестнице вверх, где располагались двери административного корпуса и окруженная лавочками, как амфитеатром, беседка, больше похожая на сцену, она продолжила свои попытки изобразить вальс, агитируя Дашу и Иль Хэ, которого, по возможности, мы таскали с собой ради дашиного душевного спокойствия. Беспорядок случился сам собой, под накрапывание мелкого дождика мы вдруг дружно возжелали сладкого, помянув добрым словом Нам Юна, тогда забравшего тортик.

— Никто не хочет сгонять в магазин? — спрашивала Даша, поглаживая картинно ноющего Иль Хэ по голове.

— Господи, как это мило, — глядя на их незатейливое общение, заметила Гюнай. — Вы как мамочка с сыном!

— Скажешь тоже, скорее, муж и жена, — не согласилась Ксюша, злобно косясь на Вику и Сон Чжина, которые сидели друг с дружкой, держась за руки.

— Ой, ну прекрати, — отмахнулась Дашка, заржав в явной попытке скрыть смущение.

Глупость глупостью, но даже такая незатейливая игра была ей приятна.

— Анэ*! — потребовал Иль Хэ, расшифровав русский язык. — Торт хочу!

— Что он сказал?

— Назвал женой, — перевела я, наблюдая в момент образовавшееся коварство на лице подруги. — Если что, муж будет — нампхён, — я хитрюще дёрнула бровями.

— Если вы муж и жена, тогда у вас будет первая брачная ночь? — наперебой заговорили Сон Чжин и Гюнай.

Даша с Иль Хе переглянулись и, коварно улыбнувшись и томно сказав «Now…», она повалила его на деревянную скамью. Он хохотал как безумный, но мне от чего-то показалось, что Дашку вовсе не устраивает роль циркового клоуна, несмотря на дикое веселье и всеобщий смех.

Телефон Иль Хэ, негромко звякнув, привлёк внимание сообщением, по-видимому, от его девушки, так как Иль Хэ сразу же сделался сосредоточенным, оборвав самый разгар веселья. Дашка же, напрягшись, постаралась скрыть свои переживания за новой шуткой.

— Ты мне изменяешь? — забавно нахмурив брови, спросила она, а Гюнай перевела ему:

— Как ты можешь вообще, совести нет, при живой-то жене!

— Даша, извини, — небрежно засунув телефон в карман шорт, взмолился Иль Хэ, с радостью продолжив разыгравшийся спектакль. — Она никто для меня, всего лишь любовница! — перешел он на английский и неожиданно обнял со спины опешившую “жёнушку”.

Хорошо, что было темно, так как Дашка, по-видимому, раскраснелась, стала нервно сдувать налипшие на лоб волосы и щипать “супруга” за руки.

Наша хорошая, глупенькая Дашенька, недавно, снова жалуясь на Иль Хэ, начала разглагольствовать на тему своей внешности, что всё-то она понимает, что не ждет, будто он вдруг решит заметить в ней женщину. Несмотря на свой весёлый нрав, способность с первого взгляда нравиться людям, она сетовала по поводу своей фигуры, на самом деле не замечая, какой добротой светится её лицо, какая очаровательная у неё улыбка. Да и сложно оценивать себя со стороны, но нам-то было яснее ясного, виднее видного, что дашкины карие глаза очень живые, а ровно очерченные брови и каштановые волосы делают её яркой и заметной. Её задорный характер и внутреннее тепло не могли остаться незамеченными, поэтому её любили все вокруг.

Так забавно было наблюдать за ними со стороны, когда, поедая курицу, Иль Хэ, вроде бы в шутку, стал прикармливать её своим куском, а мы весело поддевали их, продлевая счастливый дашин миг. Иль Хэ из-за начавшейся в институте учебы не мог поехать с нами в Сеул, поэтому, вернувшись в комнату, Даша была сама не своя. Всё валилось из её рук, она постоянно вспоминала, что нужно положить в рюкзак ещё что-то, но в итоге сказав, что соберется с утра, с кислой миной уселась за свой нетбук, потребовав от меня поставить какую-нибудь веселую музыку. Но как назло после забористой «Оппа Каннам стайл» запел задушевный Им Чже Бом. Извинившись, я предложила сменить песню, но она запросила не менее грустную — Nickelback “Far away”, в чём я не смогла отказать.

Было очень жаль её, ведь Иль Хэ несвободен, а сегодняшний балаган стал следствием всеобщего настроения, оставшегося печальным осадком в её душе… На фоне её переживаний приуныла и Ксюша, и я, но сейчас мы старались уделять больше внимания Даше, отодвигая собственные проблемы и переживания на задний план.

Утро началось с нервного ожидания надравшегося вчера вместе с Женькой и Сон Чжином Сергея, который упился в такие «щи», что был безбожно пьян до сих пор и едва переставлял ноги, когда мы отправились на автобусную остановку, чтобы отправиться на Пусанский вокзал. Унылое состояние Сергея, который пары слов даже на русском не мог сформулировать, дополнялось картиной переживаний Чон Мин. Как мы и думали, Женя перегнул палку…

Вчерашняя пьянка, в которую была вовлечена Чон Мин, едва не закончилась плачевно. Попробовав отношения с ней и осознав, что ничего не выйдет, Женя повел себя как последняя скотина, решив обрубить всё по-своему, проще говоря, облапал Чон Мин, пытаясь склонить её к чему-то более серьезному и прекрасно осознавая, что она убежит, испугавшись. Да, решение проблемы было радикальным, и я его понимала, так как доверился в этом он одной мне, рассказав всё от и до. Другие же сразу же ополчились против него. Да, мальчик слишком юн, он немного переиграл в злобного ловеласа, пытаясь от неё избавиться; он был неправ, что не сдержался, увлёкся ею, но мне почему-то было жаль его. Слишком раскрепощенный для своих девятнадцати лет даже для русского, Женя чересчур много говорил о том, что ему плевать на окружающих, на самом деле страдая от одиночества и своего, несомненно, дебильного характера. Мальчик, о котором я знала больше остальных, совершенно не раздражал меня, нет, наверное, я видела его истинную натуру. Ему просто было нужно, чтобы его заметили, и он не умел выбирать людей для своего круга общения... Внутри нашего микросоциума все проблемы приобретали вселенский масштаб, и мы поневоле становились участниками проблем других и зачастую любили и ненавидели стадом.

— Не дыши на меня, — попросила я, поморщившись от перегара, когда Женька облюбовал место в автобусе возле меня, беспардонно свистнув один наушник. Кажется, я стала для него старшей сестрой, к которой, что случись, можно прибежать с проблемами. — Ты ведь понимаешь, почему к тебе так резко поменялось отношение? — напутственно спросила я.

— Плевать, — отмахнулся он, намеренно дуя мне в нос, за что получил подзатыльник.

— А вот и нет, — спокойно не согласилась я. — Предупреждала ведь, зачем полез?

— Я же говорю, мне плевать на всеобщее мнение, — как баран повторил он. — Зато Чон Мин классно целуется.

— Придурок, — прокомментировала я. — Ты можешь держать своего дружка в ширинке?

— Можно подумать, что ты не такая. Мы с тобой именно на этом и сошлись.

— Да, Женя, но только я больше склонна к гуманности, да и о наших с тобой тёрках никто не знает. Ты неосторожный.

— Я просто хотел показать, какая я скотина, чтобы она больше не бегала за мной.

— Просто ты забыл, что нас здесь десять человек, с которыми придется жить и дальше. Представь себе взаимодействиея в группе людей, попавших на необитаемый остров? Смотрел сериал «LOST»?

— Я уловил твою мысль, да, я это понимаю, но ничего. Проблема и преимущество подобного общества в том, что оно скоро находит нового козла отпущения.

— Боюсь, ты не прав, Женя, плохие поступки люди очень долго не забывают…

…Старшая Ан сонсеним привезла нам завтрак прямо на вокзал, всё больше вгоняя нас в смущение своей заботой. Эта милая, приветливая и улыбчивая кореянка зрелого возраста, с добродушными морщинками вокруг глаз и губ, носилась с нами как с маленькими детьми и с удовольствием шла на контакт, правда совсем не знала русского языка, из-за чего мы испытывали некоторые проблемы в общении.

Оценив современный скоростной поезд, внешне похожий на гоняющий между Питером, Нижним Новгородом и Москвой «Сапсан», мы заняли свои места и вскоре отбыли, предвкушая приятные и насыщенные три дня в Сеуле. Но путешествие началось не столь хорошо… Слишком мягкий ход поезда, набравшего скорость в триста километров в час, принёс мне и Таку головную боль и тошноту. Если я ещё как-то справлялась со своим желудком, то подруге было поистине плохо, и она частенько убегала в туалет. Наглый Женя, сидевший напротив меня, без стыда и совести лег головой на дашины прелести, предварительно взбив их, точно подушку, и раскинул под столом “копыта”, заставив меня ютиться в маленьком пространстве.

У Дашки не было сил спихивать его, потому что мыслями она осталась в университете искусств и искренне переживала, что, прощаясь утром с Иль Хэ, повисла у него на шее, тогда как другие просто пожали ему руку. Я не нашла ничего лучше, как последовать её примеру, дабы не ставить подругу в неловкое положение, она ведь частенько поддерживала мой «сексуальный смех» своим.

Едва вывалившись из поезда, уставшие и замученные, мы решили пообедать прямо в здании Сеульского вокзала, где мне впервые не понравилась еда. Удон* по цвету напоминал мочу из давно не опорожнявшегося мочевого пузыря, а по вкусу из-за избытка соевого соуса детский Панадол. Всё это великолепие, ещё и вкупе с дурнотой после поезда, заставило меня отказаться от обеда. Самым страшным оказалось то, что с вещами наперевес — только у одной меня было два рюкзака и тяжелый фотоаппарат со внешней вспышкой — мы потащились смотреть достопримечательности города по страшной жаре, несмотря на то, что солнце периодически пряталось за тучками. В преддверие дождя воздух был настолько наполнен влагой, что порой становилось тяжело дышать, казалось, и рюкзаки оттого ещё сильнее резали плечи.

Красота современного города не могла не удивлять нас, по словам встретившей нас на вокзале Екатерины Анатольевны — ещё одного организатора поездки — которая на время нашей учебы перебралась в Сеул, правительством был принят закон об облагораживании города, предписывающий застройщикам ставить скульптурные композиции возле каждого здания. Самым странной мне показалась композиция из четырех человек корейской наружности, которые по задумке автора были сплющены, но в то же время реалистичны, словно ты смотришь на фотографию под определенным углом, и были ростом мне по пояс. Но на этом странные достопримечательности не закончились; проходя между стеклянными высотками, мы наткнулись на плоский памятник высотой в трехэтажный дом, который то опускал, то поднимал молот, скорее всего, изображая рабочего, и навевал мысли о социалистическом строе, будто его доставили из КНДР.

Мы немного потоптались на смене караула возле ворот дворца Токсугун, где пофотографировались с солдатами в национальной пёстрой одежде, послушав музыкальное сопровождение. Поначалу традиционная корейская музыка кажется странным набором из смеси барабанов с шотландской волынкой, правда, мелодии в пику шотландцам весьма и весьма медленные, но потом привыкаешь, наслаждаясь колоритом столь непохожей на нашу страны.

Самым главным местом, куда я хотела попасть, была площадь Кванхвамун в самом центре Сеула, полюбившаяся мне с просмотра корейских дорам. Здесь, возвышаясь над туристами, стоят памятники Седжону Великому, создавшему корейский алфавит хангыль, и Ли Сунсину, знаменитому своими победами над морским флотом Японии в Имджинской войне. Прямо перед Ли Сунсином располагается фонтан, в котором разрешается купаться, имеются даже кабинки для смены одежды.

Бьющие прямо из-под ног струи стали отрадой и для нас — усталых путников русской наружности. Скинув вещи на лавочку, мы, не боясь намокнуть, дурачились и прыгали, убегая от маленьких гейзеров и толкая друг друга под брызги. Видео, где мы дурачимся, которое засняла Вика, станет отличным дополнением к моему фильму. Грозная фигура Ли Сунсина взирала на нас с постамента со всей строгостью, но это никого не волновало.

Пройдя чуть дальше, мы пофотографировались возле позолоченного памятника Седжону Великому, попытались прочитать письмена на хангыле у подножья его трона, и отправились в музей, расположенный прямо под площадью Кванхвамун, где экспонировались коллекции национальной одежды, украшений, мебели и картин, а так же оружия. Фотографируясь на память на настоящем троне, мы образовали даже небольшую очередь из корейцев. Полумрак музея создавал необходимую обстановку погружения в корейскую культуру, а плывущие по стенам надписи и инсталляции древней корейской жизни навсегда впечатались в память. Несмотря на всю усталость, здесь нас настиг моральный подъем, а особенно понравилась стойка с игрой, где можно было почувствовать себя гребцом на старинном судне. Жаль, что не удалось попасть в тир, который оккупировали корейские дети, но нас дало ещё множество интересного впереди.

Дворец Кёнбоккун, врата которого располагались возле площади Кванхвамун — наш следующий пункт назначения — представлял собой огромнейший дворцовый комплекс, на осмотр которого нам выделили всего полтора часа. Превозмогая усталость, мы с честью выдержали это испытание, несмотря на адскую боль в ногах. Невероятной красоты музей, чья крыша возвышалась над остальными строениями, вырастал пагодами, одна из другой на фоне величественных гор. Больше всего мне приглянулось местечко, называющееся, по словам сонсеним, Кёнхору, где в центре симметричного пруда с невысокими каменными бортиками, на каменных сваях стояла огромная ротонда, ласково нареченная мной летней королевской беседкой.

Не успели мы расположиться возле воды, где дул прохладный освежающий ветер, как сонсеним заставила нас взять себя в руки и потащила дальше, сквозь дворцовые павильоны к королевским покоям. Наверное, из-за усталости мы не слишком-то наслаждались прогулкой, но не оценить красоты не могли. Все строения были выполнены в одном стиле, где преобладал красный и зеленые цвета. Под черепичной крышей пагод прятались насыщенные растительные узоры, из углов которых вырастали поддерживающие крышу балки, оканчивающиеся резными драконьими головами. Возле исполинской башни музея мы примостились на круговой каменной скамье, в центре которой лицом к сидящим стояли невысокие статуи, олицетворяющие все двенадцать знаков восточного гороскопа. Интересно было считать людей собственного знака — Дракон — которые фотографировались возле скульптуры. Сергей, неожиданно образовавшийся рядом, протянул мне прозрачный пластиковый стакан с апельсиновым соком с мелко порубленным льдом, вызвав у меня блаженную улыбку.

— Гюнай, я нашла тебе друга! — с воплями подлетела я к ней, указывая на возвышающийся среди скульптур древних чиновников каменный фаллический символ, довольно реалистичный, надо сказать.

— Аня-я-я! — сразу же завизжала она, отчаянно краснея.

— Хочешь я выкопаю его для тебя? — спросила я, игриво подергивая бровями и выдвигая и задвигая перед её глазами длинный объектив фотоаппарата. — Назовешь его Валерой!

Гюнай, спасаясь от меня, убежала в сторону, но выбрала неудачное место, ибо Женя продолжил издевательства, сменив меня на посту.

Она сторонилась меня до самого Намдэмуна — традиционного рынка, — где мы не могли не восхититься разнообразием забавных корейских вещиц. Таку, с которой мы решили обследовать рынок вместе, искала деревянную театральную маску, затаскивая меня в каждый магазин. Мы накупили традиционных заколок-затычек с невероятной красоты аппликациями в виде павлинов и цветков, выложенных красивыми стекляшками; выбрали по паре столовых наборов — палочки и ложка — и нашли сувениры для друзей. Моя подруга, которую величали славным именем Иванна, должна будет остаться довольной веером с изображением танца из традиционного корейского спектакля. Здесь же я нашла очень милый палантин с зайцами, который стащила прямо из-под носа у Ксюши, а так же надолго задержалась возле палатки с календарями с фотографиями корейских звёзд эстрады и кино. Прижимая к груди портрет Пэ Ён Чжуна, я, счастливая и довольная, вместе с Ксюшей прихватив попавшихся по дороге Сон Чжина и Вику, отправилась дальше, попав в сумочный рай на распродажу. Несмотря на то, что глаза разбегались по всем направлениям, я обуздала своё желание оставить здесь много денег, приобретя лишь жёлтый рюкзачок, такой же взяла и Ксюша. У нас появилась странная тенденция брать одинаковые вещи, мы полностью срослись вкусами и теперь доверяли друг другу в выборе одежды и кожгалантереи. Таку, пришедшая в бешенство из-за стоимости масок нужного ей размера, осталась где-то позади, в попытках найти себе что-то иное.

Возле выхода с рынка нас уже ждала вся братия, примостившись на каменном бортике клумбы главной площади. Довольные шоппингом, все хвастались приобретениями, а Гюнай носилась в обнимку с постером Ким Су Хёна, благодаря за скромный подарок щедрую Дашку. Здесь к нам присоединились друзья Ан сонсеним, те самые, что ещё в Пусане поразились алкогольной вместительности русских уникумов. С вещами и покупками наперевес мы отправились через улочки вечереющего Сеула к ближайшей станции метро, чтобы, наконец, попасть в хостел, что должен был стать нашим пристанищем на ближайшие две ночи.

От встретившей нас там казармы мы пережили, мягко говоря, культурный шок. Конечно же, нас заранее предупредили о том, что всем придется жить в одной комнате, но мы и понятия не имели, что с нами будут ночевать и посторонние люди, которых ожидал не меньший сюрприз в виде суматошных русских. Несмотря на усталость, мы постановили, что сон — для слабаков, и самые сильные, в лице меня, Жени и Таку, отправились в соседний тусовочный район Хондэ, знакомый мне по одной из дорам. Если пусанские пляжи по выходным кишели людьми, то здесь негде было и камню упасть. Среди гряды магазинчиков с одеждой, обувью и бижутерией, как и на Хэундэ прямо на тротуарах расположились музыкальные группы, развлекая хмельную молодежь и туристов. Сопровождавшие нас друзья Ан сонсеним предложили посидеть в летней традиционной кафешке, побухать перед клубом. Очень трудно было запомнить их имена, особенно если учесть, что мы приняли на грудь достаточно много, посему один из них, знавший русский язык, предложил называть его Вовой, именем, которым нарекли его друзья-русские, чем вызвал у меня приступ гомерического хохота.

Дело как обычно закончилось литрболом, но, при всём желании напоить нас с Таку, корейцы отчего-то быстро проигрывали. Меньше всего в этой компании меня привлекло замечание одного из корейцев, что нам стоит разделить женскую и мужскую части компании, так сказать, для лучшего «улова» в клубе. Подобная прямолинейность нам с Таку не слишком-то понравилась, и мы готовы были оставить их компанию, благо адрес хостела у меня был, но Женя, который по корейским меркам ещё не был совершеннолетним, да и по глупости забыл паспорт в Пусане, не мог пройти в клуб… Корейцы, смекнув, что с нами ловить нечего, быстренько завели нас в какой-то поганый клуб, договорившись, чтобы нашего малолеточку пропустил фейс-контроль, и быстро ретировались, пожелав счастливой ночи. Тот клуб был ужаснейшим местом и сборищем не слишком приятных типов, но это с лихвой компенсировалось количеством выпитого нами алкоголя. Коктейль “Зомби” подавался в пластиковых вёдрах, и его хватило на всю ночь, чтобы ужраться в слюни, а так же словить белочку…

Глядя на то, как Таку и Женя самозабвенно целуются, забыв обо мне, я не могла впервые за время пребывания в Сеуле не вспомнить о Юн Соне. Он так и не объявился, не позвонил, видимо, выкинув меня из своей жизни за ненадобностью. Я, снедаемая грустью, едва вытащила голубков из клуба, чтобы отправиться в хостел. Такси, надо сказать, здесь вышло чуть ли не в два раза дороже, чем в Пусане, да ещё и вид целующейся на заднем сидении парочки оставил неизгладимый отпечаток в моей душе.

В тихом омуте черти водятся. Не ожидала я подобного от Таку, которая прекрасно знала о симпатии Чон Мин к Жене, но и осуждать их я не могла, лишь искренне надеясь, что утром им обоим станет невыносимо стыдно. Злая как собака, я пулей вылетела из такси, обнаружив возле хостела Вику и Сон Чжина… По их словам Гюнай и Ксюша так же не спали, болтая на лавочке за поворотом. Бросив недовольный взгляд на Женю и Таку и саркастично пожелав им спокойной ночи, я отправилась за поворот, где сразу же обнаружила подруг…

* * *

Анэ* — (кор. 아내) — жена

Нампён (кор.남편) — муж

Удон (яп. 饂飩, обычно записывается как うどん) — один из видов лапши из пшеничной муки, популярный в японской кухне. Основное отличие от рамэна — при приготовлении лапши не используется яйцо.

Мой бешеный взгляд и общая дерганность сбили с толку Гюнай и Ксюшу, которые мирно общались на лавочке возле закрытого на ночь магазина текстиля. Вклинившись в их разговор, я поведала о случившимся, попросив лишь, чтобы Чон Мин об этом не узнала. Подруг произошедшее ввергло в сильнейший ступор, на какое-то время они даже забыли собственную, не менее важную тему разговора. Оказывается, Вика ещё вчера бросила Сон Чжина — то-то он был такой хмурый — и ещё сегодня сознался, что ему нравится Ксюша… Увлеченная попыткой передать свои эмоции касательно Таку и Жени, я даже сочла брошенную между строк фразу галлюцинацией, но опешив, переспросила:

— Что-что? — я даже подавилась воздухом, не поверив собственным ушам; мгновенно из организма испарился хмельной дух, а сознание прояснилось, вот только отчего же, в принципе предполагая их разрыв, я так удивилась? — Сон Чжин прямо так сам тебе признался?!

Я сочла услышанное плодом моего больного воображения, так как подобное никак не могло уложиться в голове. Слишком увлеченная собственной персоной и усталостью, я и не заметила, что у них с Ксюшей сложилась прогулка тет-а-тет во дворце.

— Однако, парень не промах, — вырвался у меня невольный комментарий.

— Аня, эти двое меня доведут до истерики! — внезапно запальчиво сказала Гюнай, которая явно копила в себе эти мысли продолжительное время. — Пока ты была в клубе, у нас тут целая история произошла. Помнишь вчера Сон Чжин с Женькой и Сергеем напились? Так вот, оказывается, утром, после этого Вика сказала Сон Чжину, что она с ним расстается. Прикинь? И все из-за того что он выпил! Это перебор! Затем, пока вы тусили с друзьями Ан сонсенним, мы с Дашкой, Сон Джином и Викой пошли в бар на Хондэ. Ну, конечно, выпили мы там немало, особенно я с Викой, — созналась особо непьющая Гюнай. — По словам Вики, это для того чтобы показать Сон Чжину как ей больно из-за него. Короче, после бара мы бегали по улице как сумасшедшие, а Сон Джин ходил и бесился. Самое ужасное было дальше: я, уже успокоившись, вижу, что Ксюшка плачет, мы с Дашкой, естественно, начали ее успокаивать. Разумеется, плакала она из-за Сон Чжина. Очень тревожилась из-за того, что Сон Чжин переживает из-за этой дуры, — Гюнай на время прервала свою речь, стараясь отдышаться, точно совершила кросс. — В результате, девочки залипли у уличных музыкантов, а я отошла поговорить с Сон Чжином, который сам по ходу дела не понимал, что Ксюшка к нему неровно дышит. Мы с ним долго разговаривали по поводу Вики и Ксюши, он сказал, что одна его уже в конец достала, а за вторую он очень беспокоится и не хочет, чтобы она плакала, и у него уже у самого начали появляться чувства к Ксюше, но из-за своей неопытности всё никак не разберется в них.

— Гюнай, Гюнай, отдышись, ещё не хватало тебя тут откачивать, — закатилась я каким-то истерическим смехом, понимая, что общий психоз нам обеспечен.

— Короче, подходя в хостелу, Вика позвала Ксюшу на разговор. Сон Чжин начал нервничать из-за этого, а мы с Дашкой пытались всякими способами подслушать их, но у нас никак не получалось, — по мере её рассказа у меня всё больше округлялись глаза. — После этого Вика позвала меня и сказала, что они решили поговорить с Сон Чжином, сначала Вика с ним, а потом Ксюша… Я начала их отговаривать, чтобы оставили парня хоть сегодня в покое, без того у бедняги день сложный, но Вика настояла все-таки на своем. Она и меня пыталась заставить в этом всём участвовать, но я отказалась от греха подальше. В итоге, мы под белы рученьки Ксюшу увели гулять, а \"голубков\" оставили поговорить наедине, — будто среди нас не было третьего человека — прямой участницы событий, она стала говорить о ней в третьем лице, примеряя все переживания на себя: — Сложно описать чувства Ксюши…

— Так, Гюнай, давай-ка я сама о себе расскажу, — без зла попросила Ксюша. — В общем, пока они там разговаривают, мы сидим тут как две идиотки, — краткой репликой закончила она излияния Гюнай, от которой у меня едва не произошло кровоизлияние в мозг. — Мы с Гюнай планируем продолжить пить до утра. Составишь компанию?

— Очень жаль, что я уже «в щи», но поддержать соглашусь, раз такое дело. Кстати, а где Дашка?

— Она очень устала и пошла спать, — пояснила Ксюша, сильно удивив меня, ведь не в характере Даши было пропускать “семейные” склоки.

— Так вот, теперь Вика решила, что не хочет его отпускать!.. — выдала возмущённый финальный аккорд Гюнай.

— Прямо как я предсказывала, — резюмировала я, когда мы тронулись с места в ближайший круглосуточный магазин.

Набрав макколи, немного пива и напугав продавца своими скорбными рожами, мы общим решением двинулись к Вике и Сон Чжину, невзирая на хилые ксюшины протесты. Пришлось взять инициативу в свои руки, не дай Бог эта Вика ещё натворит чего, ему и так несладко с ней пришлось. Сначала я должна была всё разведать…

Застала нас довольно унылая картина: Вика, обняв свои коленки, изо всех сил изображала «пичальку», а Сон Чжин рылся в своём телефоне с нечитаемым выражением лица. Поговорили, называется… Над обоими будто нависло чёрное грозовая туча, норовившая шарахнуть молнией каждого, кто приблизится.

— А Таку и Женя теперь вместе, что ли? — спросила Вика. — Я их видела на веранде, они… мягко говоря, срослись ртами…

Подобное сравнение, вполне точное, кстати, вызвало у нас рвотные позывы.

— Не знаю, как это вышло, — обошла тему я, хотя прекрасно понимала, что к ней придется рано или поздно вернуться. Сейчас было немного не до них, поэтому я не стала сосредотачивать внимание на викином комментарии. — Вик, можно тебя на секундочку? — попросила я осторожно, подхватив пакет с пивом и пару стаканчиков, недвусмысленно намекая, что разговор предстоит долгий.

Одного взгляда было достаточно, чтобы Вика поняла, что я в курсе всех событий с Сон Чжином, поэтому она, чуть приподняв уголки губ, поднялась с места, с тоской взглянув на него и Ксюшу, взяла меня за руку как-то трогательно и доверчиво, словно маленький ребенок маму, отчего у меня невольно защемило сердце. Вика и была ребенком, несмотря на довольно откровенные фото вконтакте и нелепые попытки “взрослого” поведения, она всё равно ещё мыслила по-детски, не в состоянии правильно оценивать свои поступки — взять ту же откровенную одежду, которая, к слову, совсем ей не шла. Пока ещё в своём возрасте она осталась глупенькой блондиночкой, искренне не понимающей, почему половина группы так категорично к ней относится с самого начала отпуска.

Пройдясь по закоулкам небольшого района, где не было высоток, а располагались лишь частные коттеджные домишки отнюдь не традиционного стиля, мы облюбовали место подальше от яркого фонаря под навесом закрывшегося на ночь магазина. Предостерегая Дашу и Гюнай от желания постоянно влезать в чужие тёрки, я сама с головой нырнула в это болото, теперь не зная как начать разговор, план которого разрабатывала последние полчаса. Эх, если бы я была грамотным психологом!.. И теперь этот глупенький птенчик, что не в состоянии справиться со своими эмоциями, сидит и заливается горючими слезами, всё так же обнимая худенькие коленочки. Тут меня ещё сильнее накрыло понимание, что этот ребёнок, несмотря на все попытки казаться взрослой — на самом деле просто такой, какой он есть… Немного наигранная в каждом своём жесте, немного колючая, словно подросток пубертатного периода, и жутко обидчивая, плачущая по любому поводу… Я вспомнила, как однажды напрямую заявила, что она одевается как девушка легкого поведения, а Вика потом проревела в комнате полдня. Я была не права, так резко выразив всеобщее мнение, но она не понимала, что нам приходится краснеть за неё, а так же обступать со всех сторон, чтобы не дай Бог с ней что-то случилось. Кто знает этих корейцев… Тогда я извинилась, действительно ощутив вину, и больше никогда не подкалывала, поневоле познакомившись с её ранимой натурой.

В разговоре, который нам предстоял, правда и понимание должны были стать основополагающими, посему, собрав пьяную волю в кулак, я рассказала ей историю своих последних неудачных отношений, поведав о таком понятии, как «Собака на сене»… Наверное, выглядела я внушительно и серьёзно, потому что мне удалось заставить её прислушаться к словам и сделать правильные выводы. Так же, распознав викины переживания, я сразу же обратила её внимание на то, что это нормально ненавидеть Ксюшу, это будет нормально, если она поймёт, что не может без Сон Чжина и попытается его вернуть, но если сейчас отношения в тягость, не стоит на них зацикливаться, нужно лишь идти дальше. Любой её выбор, прикинув в голове, я признала бы правильным, так как человеческую душу постичь нелегко, а еще труднее отказаться от собственного эгоизма. Объяснив все ошибки в её поведении, я ожидала закономерного несогласия, но Вика ни капли не усомнилась в логичности моих изъяснений. В сущности, я ничего не изменила и ни к чему не принуждала её, а просто дала толчок к осознанию и систематизированию её собственных мыслей.

Наш разговор прервали два корейца, разъезжающих на хёндай купе по ночному городу в поисках приключений. Конечно же, они не ожидали встретить в слабо освещенном безлюдном переулке двух иностранок, и ещё немало удивились моему знанию корейского языка. «Надо больше пить», — подумала я, почувствовав как под напором не пойми откуда взявшихся словесных конструкций трещит по швам языковой барьер. Ребята, осознав, что тут им ловить нечего, быстро ретировались, вызвав у меня пару саркастичных смешков и, к счастью, подарив Вике неожиданный моральный подъем. Наверное, стоило их только поблагодарить, так как на лице скуксившейся девочки появились отголоски веселья.

Вернувшись в закуток невдалеке от хостела, мы обнаружили, что Ксюша, Сон Чжин и Гюнай находятся на том же месте, а к ним затесались Таку и Женя, которые до омерзения противно сидели в обнимку, поражая несуразностью своего присутствия и поведения. Гюнай пребывала в тихом ужасе.

Найдя общество парочки отвратным, я похлопала Вику по плечу, поддержав её стремление ещё раз переговорить с глазу на глаз с Ксюшей, которой на самом деле было дико стыдно за их с Сон Чжином взаимную симпатию, а сама украла последнего на вторую часть разговора, так как он находился в унылом и тревожном состоянии. Ещё совсем юный и местами несмышлёный, он подобно Вике не умел находить правильных выходов из ситуаций, поэтому, помянув лихом своё решение вмешаться, я привела его на то же место, где состоялся недавний разговор с его «почти» бывшей девушкой.

Подавленный и сникший, точно они с ней сговорились, он поначалу без особого интереса слушал мою распалённую речь…

— Сон Чжин, ты не должен себя винить за внезапно изменившиеся чувства, — на полукорейском, полуанглийском стала я доносить до него мысль. — Вика и сама запуталась, она просто не понимает, что ей нужно… — далее последовал краткий экскурс во всё ту же ситуацию «Собака на сене».

— Я не знаю, — по-русски заговорил он, — я не знаю, что мне делать, нуна! — наверное, впервые в жизни он так ко мне обратился. — Ксюша очень хорошая девушка, но это неправильно. Вика тяжелая девушка, — немного несуразно, но понятно объяснил он мне, используя простые слова, но потом, плюнув, решил переключиться на английский: — Со мной никогда такого не случалось, это странно, я не могу не чувствовать вины.

— И это правильно, но, Сон Чжин, прими верное решение для себя — кто из них тебе нравится сильнее, даже если ты захочешь вернуться к Вике, это не будет означать, что ты плохой человек. Осталось каких-то две недели, и мы уедем, разве ты не понимаешь?

— Понимаю, — понурив голову, ответил он, снова уходя в свои мысли.

Из-за очков на меня смотрели настолько наивные и чистые детские глаза, что я сразу поняла, его точно никто не осудит. Сон Чжин — другой человек, он никогда не сможет преподнести себя сволочью, как некоторые, потому что, несмотря на некую схожесть ситуаций, Женя использует слишком жестокие и эгоистичные методы. Сон Чжин же был просто потерянным человечком, трогательным, запутавшимся, которого хотелось поддерживающе потрепать по шевелюре и просто ласково сказать: «Не плачь, малыш, всё пройдёт, мама с тобой»… Несмотря на некоторую ироничность своих мыслей, я действительно ощущала нечто подобное, глядя на его безысходность, в которой был один-единственный выход:

— Ты ведь понимаешь, что Вика ещё сама не доросла до серьезных отношений. Помни, если ты выберешь её, то всё может повториться, — обратив свою мысль в простые рассуждения, сказала я осторожно. — Но всё может случиться и иначе, она ведь может измениться, — добавила я, в чём очень сильно сомневалась, но нельзя было показывать свою однобокую точку зрения, ведь Вика, в сущности, тоже не была ни в чем виновата. Ну, просто не сложилось…

— Понимаю, Аня, так что же мне делать? — слишком доверчиво для коварной меня спросил он.

— Сделать выбор, которого желает твое сердце, — красноречиво, чуть банально выразилась я, используя именно те слова, которые до него точно дойдут.

Сон Чжин — добрый и чуткий мальчик, он обязательно поймёт, просто, как и Вику, его нужно немного подтолкнуть. Глядя на их метания, я почувствовала себя бездушной скотиной, ведь моя симпатия к Юн Сону и Нам Юну и на четверть не стоила подобных переживаний. Похоже, что и такой старой и прожжённой кошёлке как я можно было чему-то поучиться у молодёжи. Я слишком рано повзрослела, пускай и никогда не была такой испорченной как Женя, но от того что во мне осталось мало искреннего, неподдельного, я и страдала больше всего на свете. Ту теплоту, которую по отношению и к Ксюше, и к Вике испытывал Сон Чжин, можно было назвать лишь чистой и искренней, у него никогда бы не возникло мысли воспользоваться одной из них. Удивительна и прекрасна такая невинная любовь…

— Нуна, я плохой, я очень плохой, — Сон Чжин запустил пальцы в волосы, не в состоянии справиться с эмоциями; по его щеке скатилась одинокая слеза, а я изо всех сил старалась сдержать добрую улыбку.

— Ты нормальный, Сон Чжин, это жизнь. Если ты будешь действовать в пику своим чувствам, то останешься несчастен. Лучше корить себя за совершенные ошибки, поверь, я сама продолжаю наступать на свои любимые ржавые грабельки… — я осторожно положила руку ему на плечо, будто впитывая его маленькое, наверное, одно из первых в жизни душевное расстройство.

— Ксюша такая хорошая, — вдруг протянул он и с грустью улыбнулся. — Спасибо, нуна, ты очень умная…

Я едва не заржала как конь, но сдержала неуместный порыв, лишь поддержав парня улыбкой. Воистину трогательно, забавно, непривычно стать для кого-то старшей сестрой, несмотря на богатый опыт бабских горестей моих подруг, которых точно так же приходилось выслушивать, но не испытывать при этом жалости, а лишь вежливое сочувствие.

— Я вижу теперь, что ты очень хороший человек, — снова повторил он на русском, заставив ёкнуть моё сердце и едва ли не заплакать, что со мной случалось крайне редко. Это был удар ниже пояса: я всегда считала себя в меру эгоистичной, но справедливой натурой; кто-то говорил мне спасибо за мелкую душевную помощь, но ещё никто и никогда не называл меня хорошим человеком. Хороший человек — Анна Кукина… Думала меня передернет на этой мысли, но нет, лишь какое-то тепло разлилось по всему телу, а ещё я поняла, что я таки надралась в стельку…

Когда мы вернулись, я впервые в жизни увидела пьяную Гюнай, вроде бы ничего особенного, но её глаза, разрезом навевающие ассоциации с китайским пасечником не вовремя полезшим за мёдом, заставили меня засмеяться, что спасло от ненужных мыслей о Юн Соне, которые стали просыпаться на фоне разговора с Сон Чжином. С невероятным благоговением, но стараясь сохранять при Вике серьёзное лицо, мы с Гюнай проводили взглядами Ксюшу и Сон Чжина на длительный разговор…

А дальше в моей памяти было всё обрывками, так как выпила я слишком много. Единственное, что я помню, это то, что Ксюша и Сон Чжин вроде бы как шли за руку, а когда мы пьяные, обалдевшие от изменений в нашей общажной семье таки добрались до своих кроватей, слава Богу обнаружили Чон Мин спящей, а вот ушедшей пораньше парочки Жени и Таку не было, правда, обнаружились они близко — на балконе хостела, где не отлеплялись друг от друга еще не весть сколько времени. Впрочем, я была уже в состоянии, близком к «никакущему», поэтому, обняв не менее пьяную, ошалевшую от происходящего Ксюшу, я забылась мирным, но недолгим сном.

Первое, что я увидела, проснувшись — дашины раздувающиеся от гнева ноздри. Она случайно спалила голубков на балконе ночью, поэтому пребывала в тихом ужасе и шоке, злобно косясь на Таку. Чон Мин же пока находилась в счастливом неведении.

Обцеловав со всех сторон, даже в бровь, Сергея, который сегодня улетал в Москву, мы написали ему свои электронные адреса и с обычными шаблонными воплями махали ему вслед, стоя на крылечке хостела. Очень жаль, несмотря на то, что Сергей был скромным и нешумным человеком, от нас словно кусок откололся, напомнив, что в Корее мы только гости, что какой долгой бы не считалась поездка, мы всё равно как и он улетим в безликую серость Москвы…

Надо мной ржали всей группой, оказывается, ночью я храпела, хрюкая как боров, что ещё долго мне будут припоминать. Дашка сначала подумала, что это Сергей, но едва не разбудила всех громогласным смехом, распознав, что звук исходит от меня.

Сон Чжин остался досыпать, поэтому самые сильные — я, Ксюша, Гюнай, переживая жуткое похмелье, прихватив ещё Чон Мин, Дашу и тёть Марину со Светой, всё-таки потащились в намеченный на сегодня парк аттракционов «Lotte world». Отчего-то мне было хуже остальных, посему я едва сохраняла внешнее спокойствие, хотя желала упасть замертво прямо посреди вагона метро. Благо, что вскоре удалось присесть, однако лучше от этого не стало.

Ан сонсеним, показав нам вход в парк, уехала по своим делам, предупредив, что в восемь вечера у нас запланирован осмотр сеульской телебашни, которая была похожа на нашу останкинскую, как родная сестра. Часть аттракционов располагалась внутри торгового центра под крышей, а часть — снаружи. Несмотря на своё состояние, я по достоинству оценила красоту сказочного парка, который я до этого видела только на фотографиях. Пускай я не была в Диснейлейнде, но глядя вокруг, я невольно их сравнивала. Те же сказочные замки и разряженные в мультяшных героев актёры — Белоснежка, Аладдин, даже бурундуки Чип и Дейл, на которых я смотрела сквозь свои стеклянные красные глаза. Девчонки, кроме Гюнай, отправились к аттракционам, а я, стараясь прийти в себя, прихватила хот дог и сок со льдом, с ужасом думая, о том, как бы повел себя мой желудок, пойди я с ними.

Мимо под зажигательную латинскую музыку прошествовал бразильский парад, где разряженные в перья участницы, пританцовывая, весело салютовали гостям воздушными поцелуями. Я бы и сама непременно всему этому порадовалась, но стояла с каменным лицом, громко потягивая сок из трубочки. Далее, исследовав внутреннюю территорию, мы наткнулись на магазин, который я назвала бы раем — пастила, суфле, мармелад, всё яркое, невероятно красивое, вкусное и, конечно же, дорогое. Набрав себе зефирюшек, я, наконец, почувствовала блаженство, так как глюкоза постепенно восстанавливала свою норму в моем организме, если не сказать, превышала до состояния слипшейся задницы. Света и Марина как всегда отделились, оставив нас у палатки с ободками-ушками, детскими коронами, шляпками и очень милыми мягкими игрушками. Ксюшка выбрала себе мягкие белые уши, Чон Мин достались тигровые кошачьи, Даша купила большой синий бант, немного странной формы, я — мини-шляпку с вуалью, крепящуюся на невидимках, а Гюнай — корону, конечно же, розовую. Девочки решили пойти покататься на большом корабле-маятнике, а мы с Гюнай поплелись скрашивать свой досуг в комнату страха.

Так я не смеялась уже давно: фальшивые призраки выскакивали из-за углов, сильно пугая визжащую от каждого шороха Гюнай, что доводило меня до истерики. Держась за живот, я обозвала выскочившего из-за угла человека в маске черепа и с наглухо надвинутым на лоб капюшоном: «Кьоун оппа*», чем вызвала у того непонимающий наклон головы. Как он меня сумасшедшей не обозвал… Ускоряя Гюнай тычками под рёбра, от чего она визжала ещё сильнее, мы довольно быстро обошли всю комнату и выбрались наружу, где я выслушала от нее не слишком лестное мнение о моих шуточках. На предложение пойти во второй раз она ответила отказом. Пугать её было забавно и после комнаты страха, так как она дёргалась от любого щелчка, чем я вдоволь насладилась.

Соединившись с девочками, мы отправились изучать уличные аттракционы. Там были американские горки, огромный шест с маятником, откуда доносились дикие вопли, качели и самый ужасный на вид — высоченный широкий металлический столб, устремляющий ввысь отдыхающих, сидящих на круговой конструкции с креслами. Уже на самом верху, будто давая передышку для наслаждения Сеулом с высоты птичьего полёта, конструкция без предупреждения обрушивалась вниз в сопровождении визга и воплей решившихся на подобный подвиг людей.

— Ну, не-е-ет, — протянула я, выставив перед собой ладони, когда девочки встали, что удивительно, в небольшую очередь возле этого аттракциона, в то время как к другим стояли толпы.

— Один раз живём, — фаталистски проговорила Ксюша, подталкивая меня вперёд. — Неужели ты не хочешь попробовать хотя бы один аттракцион? Когда мы ещё будем в Сеуле…

— Ты смерти моей хочешь? Я и так ещё до конца в себя не пришла, — стала канючить я, чувствуя, как от одного только вида этого жуткого развлечения слабеют коленки. — Пожалуй, я пойду в туалет схожу лучше…

Гюнай поддержала мою идею не рисковать собственным желудком, а встала в соседнюю очередь в ещё одну комнату страха, где показывался 3D фильм. Быстренько забежав в дамскую комнату неподалеку, я умыла лицо холодной водой. Руки всё ещё подрагивали, а взгляд отказывался фокусироваться, посему я постоянно ходила в солнцезащитных очках, дабы не пугать окружающих. Вернувшись, я ощутила страх и смятение, так как Чон Мин, ожидавшая меня у начала очереди, просто взяла меня за руку и потащила к девчонкам.

— Да вы издеваетесь!

— Да, но ты же сама хочешь, по глазам вижу, — гаденько ухмыльнулась Дашка, конечно же, не видевшая моих глаз за тёмными стёклами очков.

Да, я хотела, но не сейчас и не в таком состоянии! И ещё я жутко боялась…

— А если меня затошнит? А вдруг в таком состоянии у меня сердце остановится? — засуетилась я, дрожа всем телом и наблюдая, как буквально сползшие с сидений аттракциона корейцы на ватных ногах поплелись к выходу — вид у них был всклокоченный, в глазах сильнейшее потрясение, к удивлению, быстро сменившееся на истерический хохот.

— Андуэ! Андуэ! Андуэ! — что означало «нет», процитировала я любимую цитату Гюнай из дорамы «Дворец».

— Дуэ… Дуэ… Дуэ… — не согласившись, отозвалась Даша и засмеялась.

— Боже… — простонала я, когда против воли ноги понесли меня к одному из сидений. — Даша, ты будешь держать меня за руку, — приказала я, чувствуя, как уже сейчас к горлу подкатывает тошнота.

— Меня бы кто держал, — вдруг её глаза тоже сделались большими.

— Ага! — уличила я её в испуге. — Я уколов не боюсь, если надо уколюсь. Почему стою у стенки? У меня дрожат коленки*!

Более того, дашкин страх я понимала, так как ей было достаточно сложно закрепить надевающуюся через голову страховку на своём богатстве. Справившись, она схватила меня и Ксюшу, сидящую со спокойным выражением лица, за руки и точно впечаталась в спинку сидения. Тут я вспомнила! Чёрт возьми, вот же ж..!

— Дашка, ты ж и на самолёте боишься летать, — припомнила я, с каким остервенением она держала меня за руку на взлёте и посадке.

— Угу, — пробубнила она, не открывая рта и, кажется, не моргая, когда наши ноги оторвались от асфальта, и конструкция медленно поплыла вверх.

— Бесстрашная, блин, — так же с трудом выдавила я, глядя на то, как земля постепенно отдаляется.

Вид Сеула, раскинувшегося, точно на ладони, не смог нас восхитить, ибо твердили мы то поочередно, то хором лишь одно междометие, выражающее разом всю широчайшую гамму наших эмоций. На великое наше счастье никто поблизости не понимал русский язык.

— Отче наш… Как читается эта чертова молитва!? — вырвался у Дашки резкий комментарий сквозь истерические смешки.

Конструкция, чуть покручиваясь вокруг своей оси, достигла вершины и остановилась, словно давая передышку… Как я и говорила раньше, всё произошло без предупреждения… Крик потонул в горле, когда всего секундный полёт заставил мой мозг прилипнуть к черепной коробке, а язык — к нёбу. То был непередаваемый страх, неподдающееся объяснению ощущение, которое я уже позже сравнила с описанием аппарации в книжке про небезызвестного шрамоголового мальчика: словно тебя засосало в узенькую коктейльную трубочку, а внутренности скрутило в спираль.*

Я даже не сразу сообразила, что бешеная машина смерти, мягко затормозив, опустила нас с небес на землю. Щелкнул стопор страховки, а я всё так же сидела в креслице с перманентным выражением ужаса на лице, точно только что познакомилась с Дьяволом. Дашка, судя по всему, ощущала то же самое, а Ксюша и Чон Мин спокойненько встали и вытянули нас с сидений, потащив к выходу, словно безвольных кукол.

— Твою мать! — вырвалось у меня. — Ещё хочу!

— И я! — поддакнула Дашка. — Но, может быть, не в этот раз…

— Вау…

— Супер…

— Чинча мощиссоё*!.. — пискнула Чон Мин, сложив ладошки у носа, похоже, тоже испытав некий всплеск адреналина в крови.

— Ксюша, ну ты монстр! — не могла не восхититься я её спокойствию.

— Она ржала над нами, если ты не слышала…

— Я слышала только звуки приближающейся кончины, чем-то напоминающие те, что обычно доносятся из туалета, — отшутилась я, истерично хохотнув. — Чёрт, меня тряхануло так, что исчезли последствия похмелья и желание спать...

...Потом мы с Гюнай достояли очередь в комнату страха, наперебой говоря, что она зря не пошла с нами. Мы даже почти решились испытать это чувство вновь, но времени уже не было, посему, посетив показ 3D фильма, устрашающего и интересного только по мнению Гюнай, пошли в длиннющую очередь на американские горки. Однако, простояв там меньше пятнадцати минут, решили что дело гиблое и отправились к метро, совершенно не переживая за испарившихся в неизвестном направлении Марину и Свету. Они всё равно дамы самостоятельные.

— Может, отложим шоппинг назавтра? — чувствуя, что от усталости у меня начинают путаться мысли, сказала я.

— Щас прям! — возмутилась Гюнай. — Я не купила себе платье для клуба, мы же договорились! Ань, тебе самой нечего надеть.

— Ничего страшного, могу пойти и в спортивном, как вчера, — не согласилась я.

— Ты видела задницу своих белых штанов? — усмехнулась Ксюша. — После вчерашних посиделок такое чувство, что ты не успела добежать до туалета.

Показав ей язык, я с грустью смирилась со своей участью, а Гюнай уже набирала номер Сон Чжина, но выражение её лица, менявшееся в процессе разговора, нас немного напугало.

— Что случилось?

— Они в Коэксе*, Ксюша, только не нервничай, к ним Вика затесалась… и Сон Чжин сказал, что они в кино, а ещё там... там…

— Не надо, мы поняли, — предостерегла я, мигнув взглядом в сторону Чон Мин.

Ксюша, естественно, всё же занервничала, понимая, что Вика снова идёт на попятную, пытаясь вернуть Сон Чжина, а он ещё не совсем разобрался в своих чувствах, несмотря на то, что нынче вечером сделал сложный выбор в сторону Ксюши.

— Надо ехать в Коэкс, там и платье себе купишь, Гюнай, — отрезала Ксюша и пошла вперед, удручённая собственными мыслями.

— Даш, я боюсь за Чон Мин, — осторожно прошептала я, с утра совершенно не ожидавшая, что Женя и Таку всерьёз начали встречаться. Оба, конечно же, получили по шапке и угрозы, что если они будут оказывать друг другу знаки внимания перед Чон Мин, то огребут по полной, но остановит ли их это? — Может, надо разделиться? Давайте я с Чон Мин вернусь обратно в хостел?

Но мою затею не поддержали. Чон Мин внезапно сама позвонила Сон Чжину, чтобы убедиться, что Женя с ним… Вот отсюда-то и начались проблемы. Если Сон Чжин промолчал, что эти двое бродят там за ручку, то наша ранимая девочка непременно убедится в этом воочию…Они словно умерли для нас, никто не желал мириться с подобной несуразицей. Господи, да Таку двадцать пять лет! Да, понравились друг другу, но надо же быть осторожными, не причинять боль окружающим!

Коэкс располагался в двух станциях от парка аттракционов, посему прибыли мы быстро, и оказалось, что ребята ещё были в кино. На осмотр торгового центра у нас было около полутора часов, из-за поездки на телебашню, поэтому, взяв ноги в руки, мы на бешеной скорости понеслись по магазинам в поисках пристойных платьев. Первый же магазин, который мне попался, оказался именно тем самым, что я искала. Строгий стиль граничил с кэжуалом: стильные пиджаки с погонами из пайеток, а так же, не то футуристичные, не то, наоборот, винтажные платья и искрящиеся стразами майки и блузки. Я попала в рай, каждая из вещей пришлась мне по вкусу.

— Анька, мне кажется, это на тебя, — указала Гюнай на обтягивающее платье на манекене. — Для худеньких и высоких. Я бы сама его купила, но сомневаюсь, что найдется мой размер.

— Сомневаюсь, что оно подойдет мне, — отозвалась я, погладив отъевшееся за время пребывания в Корее брюшко. — Я не в форме для этого платья.

— Ерунду городишь, — не согласилась Даша, придирчиво оглядев мою задницу. — Задолбала со своими спортивными штанами.

Но тут Ксюша вытащила то, о чём я мечтала с самого приезда… На вешалке с тридцатипроцентной распродажей обнаружился невероятно шикарный чёрный удлиненный пиджак. Спереди застегивающийся на одну пуговицу, украшенный сзади прозрачной гофрированной вставкой со свободным хлястиком, крепящимся на двух крупных пуговицах.

— Оно! — сразу же воспылала я страстью. — Ксюша, ты прелесть, — под косые взгляды продавщиц я быстро обняла подругу и, схватив пиджак, тут же примерила.

— Какой шик! Тебе очень идет, Анечка, — воистину порадовалась за меня Гюнай. — А ну-ка распусти волосы.

Я повиновалась, развязав узел пучка. Волосы, конечно же, не легли как надо, а сосульками рассыпались по плечам. И правда, мои мелированные патлы ниже плеч очень неплохо контрастировали с мрачностью ткани.

Однако настроение моё быстро улетучилось, стоило взглянуть на ценник. Около ста восьмидесяти долларов уже со скидкой за это великолепие… Пускай цена для такой вещи была невысокой, но у меня отчего-то на груди подняла голову жаба. Помимо пиджака пришлось бы брать ещё туфли, платье или брюки с рубашкой. Чуть приуныв, я отправилась за подругами в следующий магазин, в одном из которых успела достать продавцов, перемерив чуть ли не с десяток платьев… Несмотря на свою красоту, они сидели на мне как на вешалке — одно не подошло из-за отсутствия у меня груди, как таковой, другое оказалось мало, на третьем была сорвана молния, к тому же оно было похоже на одно из викиных платьев. Оставив подруг выбирать шмотки в другом магазине, я, сглотнув комок в горле, поплелась обратно в «Jessy New York» размышлять над пиджаком. Но вместо того, чтобы как следует подумать над оставшимися в моём кошельке вонами, я ещё и майку под него купила за непростительно большие для моего среднего достатка деньги. Обычная такая белая майка, правда, со стразами на декольте, и пиджак обошлись мне в триста баксов, посему я вышла из магазина одновременно довольная и расстроенная, несмотря на то, что потратила я не больше, чем планировала потратить в Сеуле.

На телебашню мы решили не ехать по причине усталости и того, что нам потребуется чуть больше времени на шоппинг. Дашка вообще пошла в салон красоты, дабы покрасить волосы, а мы с Ксюшей, оставив Гюнай и Чон Мин в очереди к парикмахеру, отправились исследовать Коэкс дальше. На диво нам попался ряд магазинов с недорогой одеждой, где я закупилась под завязку, не считая того, что всё ещё не купила брюки, но зато приобрела классную шляпку-котелок черного цвета. В одном из магазинов нам встретились Таку и Женя, которым мы наиграно улыбнулись и поспешили незаметно ретироваться.

Возле салона красоты уже находились Сон Чжин и Вика, которая решила изменить тактику поведения в обществе соперницы, игнорируя её присутствие. Сон Чжин же ни капли не дал усомниться в своей добропорядочности и сразу же прильнул к Ксюше, всех нас порадовав, ну, почти всех… Всем на зависть он поведал, что на демонстрации какого-то нового самсунговского девайса попал на выступление C`nBlue — модной молодежной корейской мальчиковой группы, по которой пёрлись все наши девочки, кроме меня. Я и понятия не имела что они собою представляют.

— Ань, смотри как я покрасилась и подстриглась, — кокетливо поправляя прическу, сказала улыбающаяся Даша, чьи волосы посветлели на полтона, сделались насыщенного тёмно-рыжего цвета и стали короче на пару сантиметров.

Я, мазнув по ней взглядом с отсутствующим лицом, недоуменно спросила: «А где Даша? Она ещё не закончила?», чем рассмешила всех присутствующих.

Самым жутким оказалось то, что два идиота Женя и Таку, нагнавшие нас на выходе, совершенно не стеснялись в проявлении чувств, из-за чего, отойдя к туалетам, мы ещё очень долго успокаивали расплакавшуюся Чон Мин, пообещав обоим все муки ада и теперь окончательно определив своё к ним отношение. Шок нашей малышки был слишком сильным… Таку окончательно упала в моих глазах… Никто бы не осуждал её, подумаешь, курортный роман, но к её несчастью, она совершенно не понимала, почему все на неё обозлились, показав ещё и свои умственные способности. Мало того — у неё был парень в Питере… Парень, за которого следовало держаться, парень, который играл ей на гитаре по скайпу… Хотя... “Все что происходит в Лас-Вегасе, должно остаться в Лас Вегасе”. (С)

— Я не могу понять, как такое произошло, — сетовала Гюнай. — Женя-то понятно, сволочь, хоть и перегнул палку на этот раз, но Таку…

С грустными лицами, голодные и злые мы вернулись в хостел, где начались сборы на вечернюю прогулку. Понятия не имею, откуда у нас были силы после бессонной ночи и такого насыщенного дня, но то была последняя ночь в Сеуле… Завтра в семь вечера мы уже отправимся с Сеульского вокзала до родного дома, как мы называли Пусан. В связи со всеми событиями, произошедшими за вчерашнюю ночь, пока Пусан нравился мне больше.

Помотав перед лицами Марины и Светы новым пиджаком, я по-детски похвасталась:

— Говорила же, что куплю лучше, чем у тебя, — и показала язык Марине, вызвав у неё смех. — Бе-бе-бе…

Она ещё в Пусане приобрела обалденный тёмно-синий пиджак с белой окантовкой на воротнике и карманах — такие показывали в одной из дорам.

Все по очереди сходили в душ, который, к слову, был только один на всю казарму, и стали собираться на улицу. Беготня по комнате началась страшная, создалась очередь возле трюмо. Корейцы, кажется, были чуть-чуть помешаны на длине своих нижних конечностей — странное зеркало их вытягивало. Такие зеркала, кстати, были и в магазинах в Коэксе, мои же ноги показались и вовсе анимешными. Дашка порадовала всех, присев на карачки перед трюмо и увеличив тем самым и без того выдающийся десятый размер груди. Пока мы одевались, красились и укладывались, в комнату зашёл высокий статный незнакомец европейской наружности вслед за владельцем хостела и с коротким «Hello» и очаровательной улыбкой скрылся на балконе, где, как оказалось, располагалась дверь в ещё одну комнату.

Мы, вернее, женская половина, точно глупые рыбки с открытыми ртами повернулись друг к другу и сразу же стали восхищаться всем стадом. Гюнай находилась под особенным впечатлением.

— Девчонки, а давайте позовём его с собой? Соседи, все дела, — попросила она, но тут дверь на балкон открылась и перед нами явился тот симпатяга.

Приветливо улыбаясь, он поинтересовался, что мы будем сегодня делать и сам попросился в компанию, так как только что приехал из аэропорта и ещё не успел изучить местность. Гюнай выслушивала наш разговор, затаив дыхание и комкая край моего новенького пиджака, за что я готова была буквально загрызть её.

Успев за вчерашний вечер изучить район Хондэ, мы двинулись в сторону клубной улицы, набрасываясь на нового знакомого по имени Алестер с вопросами. Оказалось, что он англичанин, о чём свидетельствовал и его акцент, что в Корее он всего на четыре дня из-за работы, далее двинется в Тайланд, после — в Лос-Анджелес, а затем домой — в Лондон. Я особо не вдавалась в подробности его жизни, оставив все расспросы на Гюнай. Каким-то боком этот Алестер был связан с корейской музыкальной группой «Шайни», которую так же любили все наши девчонки. Меня больше развлекало другое, мне показалось, что на меня стали больше обращать внимание из-за моего внешнего вида. Хорошо, что я не нашла брюки. Леггинсы подошли очень кстати, как и новые сандалии с симпатичными звеняшками в форме маленьких дисков. Я чувствовала себя королевой подиума и буквально цвела и пахла, несмотря на всю усталость.

Мы облюбовали одно из «куриных» кафе, где накормили немного стесняющегося Алестера любимой хрустящей курочкой, орудуя специальными щипцами — столовыми приборами, чтобы руки не пачкать. Хорошо, что Таку и Вика с нами не пошли; присоединился только Женя, который постоянно требовал от нас объяснить, почему же мы все на него так обозлены. Впрочем, он получал весьма редкие и однозначные ответы, посему, поужинав, ретировался в сторону хостела, сообщив, что устал. К несчастью и Чон Мин вскоре решила покинуть нашу компанию. Её проводил и посадил на такси Сон Чжин, а мы продолжили выпивать за знакомство, обходя один бар за другим.

Гюнай, до этого желавшая пойти в клуб, отмела затею, так как Алестер решил, что для клуба одет неподобающе, несмотря на наше несогласие с этим утверждением. В итоге мы расположились в открытом баре, где допили последние коктейли и двинулись в сторону хостела. Я с ужасом обнаружила, что у новых сандалий отвалился задник. Очень жаль, они были красивыми, хоть и недорого стоили.

С улыбкой я смотрела на Алестера и Гюнай, которые всю ночь мило беседовали.

— Я бы ещё где-нибудь посидел, — вдруг предложил он.

— Да, неплохая идея... — начал было Сон Чжин, но я оборвала его:

— Но мы слишком устали, завтра, вернее, сегодня, нам нужно будет выселяться из хостела… — я осторожно подмигнула Гюнай, которая, распознав намек верно, сразу же сказала:

— Ну, девочки, мы в Сеуле последнюю ночь, как так можно? — но, несмотря на некую наигранность, вызвавшую у Ксюши пару смешков, она выглядела вполне убедительно.

— Ксюша, давай останемся и погуляем с нуной, — всё ещё не понимал намёков Сон Чжин, который получил неприятный тычок под рёбра от Ксюши. — Ай, муо хэё*?

— Тонсен, чинча морига наппаё*, — постучала я его по голове, к удивлению поймав строгий, предостерегающий взгляд от Ксюши.

— Нуна, почему? — возмутился он, отмахиваясь от моей руки.

После вчерашнего разговора по душам, мы будто стали с ним ближе, хотя раньше особо не общались, из-за того, что мне было трудно сломать языковой барьер. И он не особо шел на контакт, видимо, из-за моего неспокойного характера и поведения. Мы с Ксюшкой потащили Сон Чжина под руки, предложив Гюнай и Алестеру, раз они не хотят спать, ещё немного погулять…

Уже в хостеле мы обнаружили неспящую Чон Мин, свернувшись калачиком, лежавшую на своей кровати. Она плакала и забавно называла Женю мандавошкой — ругательством, которое по дурости он сам однажды применил в ее преисутствии. Голубков же не было, они облюбовали балкон и лизались там всю ночь в обнимку с пивом. Мы с Ксюшкой не стали мешать, хотя хотелось надеть им на голову кастрюли и постучать поварешками, дабы они очнулись. Психи да и только. По обыкновению обняв Ксюшу, я забылась тревожным сном, переживая за Чон Мин.

Утром мы с Ксюшей и Дашей порядком обалдели от количества засосов на жениной шее; оккупировав душ втроём, мы перемыли парочке все косточки, но со смесью беспокойства и радости отметили, что наша Гюнай так и не появилась в хостеле, хотя все её вещи уже были собраны. Она обнаружилась внизу на веранде, где они с Алестером проговорили всю ночь… Романтика… Порядком уставшая, она с полураскрытыми глазами, кротко прислонившись к его плечу, что-то рассказывала.

— Not bad, — оценили мы с Ксюшей хором и ретировались, так и не выдав своего присутствия.

— Лихо это она! — прокомментировала Даша, когда мы вернулись в казарму, чтобы дособирать вещи.

Уже через полчаса за нами заехала Ан сонсеним, которая всё это время жила у себя дома в Сеуле; объяснив Гюнай как добраться до Сеульского вокзала, мы оставили её там, пообещав, что созвонимся позднее. С трудом волоча неслушающиеся ноги, я, Ксюша, Сон Чжин и Даша отправились до привокзального рынка. Чон Мин с раннего утра уехала на встречу с друзьями, так как раньше жила в Сеуле; Женя, Таку и Вика испарились в неизвестном направлении, но оно и к лучшему.

Я, конечно, идиотка, могла бы и в Пусане закупиться косметикой, но разве ж мне объяснишь? Зато маме отличный подарок купила — серию антивозрастных кремов японской фирмы «TONY MOLY», потратив почти все разменянные деньги.

До поезда в Пусан оставалось ещё около двух часов, поэтому мы, соединившись с остальной группой, расположились на привокзальной площади под накрапывание мелкого дождика. Погода явно портилась, обещанные синоптиками дожди уже поливали ночами, несмотря на то, что на дворе была лишь середина августа. Странно, но пятнадцатого числа в Корее официально началась осень, и погоду точно переключило с жаркого на дождливый климат. Кто-то говорил о надвигающемся на полуостров тайфуне…

Последние часы в Сеуле мы с вернувшейся Гюнай, которая пообещала рассказать о свидании по приезду в Пусан, провели исследуя Зару — магазин располагался прямо в здании вокзала. Не найдя ничего подходящего, я вернулась к нашим на улицу, оставив подругу в поисках обуви. Её серебристые балетки совсем расклеились, и ей элементарно был не в чем ходить, не считая кроссовок.

— Анна щи, — обратилась ко мне сонсеним, доставая из кармана свою раскладушку. — Вам Юн Сон звонил, — сообщила она во всеуслышание с самодовольной улыбкой, заставив меня смутиться под взглядами согруппников.

— О, да... — Света игриво дернула бровями.

Признаться, я уже вычеркнула этого человека из своей жизни на фоне произошедшего за какие-то два дня в Сеуле, заставившего меня разочароваться в любимой по сериалам столице раз и навсегда. Это время я практически не вспоминала о Юн Соне.

— Он просил перезвонить, как вы появитесь.

Без моего согласия сонсеним набрала номер и протянула телефон совершенно опешившей мне. Нервничая и накручивая ремешок рюкзака на палец, я приложила трубку к уху.

— Ёбосейо, аньоасейо, Юн Сон щи…*

* * *

Нуна* — (кор.누나) — подобно обращению «оппа», только парня к девушке старше возрастом или сестре.

Кьоун оппа* — (кор. 귀여운 오빠) — милый парень, ну, или братик.

«Я уколов не боюсь, если надо уколюсь. Почему стою у стенки? У меня дрожат коленки*!» — вольная интерпретация цитаты из стихотворения Корнея Чуковского.

Шрамоголовый мальчик — проще говоря, Гарри Поттер — книжка, написанная Дж. К. Роулинг. Аппарация — это телепортация в мире волшебников.

Чинча мощиссоё — (кор.진짜 멋있어요) — действительно шикарно.

Коэкс — Coex –огромный развлекательный торговый центр в Сеуле.

Муо хеё? — (кор. 뭐 해요?) — что ты делаешь?

Тонсен, чинча морига наппаё (кор. 동생, 진짜 머리가 나빠요) — младший братик, ты реально тупица (дословно: младший брат, твоя голова плохая)

Ёбосейо, аньоасейо, Юн Сон щи…. — (кор. 여보세요, 안녕하세요, 윤선씨) — Алло, здравствуйте, господин Юн Сон.

Я в смятении махала рукой вслед группе, удаляющейся в здание вокзала, считая себя конченной рисковой идиоткой, доверчиво поддавшейся уговорам задержаться на день в Сеуле, цитирую: «В целях осмотра достопримечательностей, вы же наверняка посмотрели всего-ничего…», — так сказал по телефону Юн Сон, который с бухты-барахты решил объявиться именно перед нашим отъездом. Я уже думала изменить своё решение, но как раз в это время, приказав не сходить с места, он отбыл, чтобы обменять мой сегодняшний билет. Мои дорогие девочки, прочитавшие мне жуткую лекцию о старпёрах-извращенцах, постоянно оборачиваясь, переговаривались между собой и ободряюще, но тревожно улыбались.

— Удачной тебе ночи, Анютка! — иронично крикнул Женя, мерзко осклабив свой поганый рот в подобии улыбки.

Я на всю площадь выкрикнула ему предложение прогуляться дальним пешим маршрутом с анатомическим уклоном, не заботясь, что кто-то сможет понять грязный русский язык, и оттопырила средний палец, впрочем, получила два таких же в ответ.

— Урод, — буркнула я, сжимая кулаки добела, но отвернувшись, столкнулась лицом к лицу с Юн Соном.

Вырвавшееся у меня междометие заставило в ужасе зажать рот ладонью, испуганно глядя на него. Надо же так влипнуть, и мой некрасивый жест он наверняка тоже видел. Похоже, пора догонять своих. Позор-то какой…

— Высокие отношения, — спокойно заметил Юн Сон. — Вы всегда так грубы, или этот молодой человек заслуживает подобного отношения?

— Я… он, — промямлила я, не убирая ладони от губ. — Прошу прощения, у нас есть небольшое недопонимание. Постойте, — оборвала я себя, — вы что, поняли, что я ему сказала? — мои глаза наполнились ужасом.

— И даже то, что вы сказали мне, — ответил он, строго глядя на меня, готовую провалиться сквозь землю. — Я когда-то изучал в университете русский язык, иногда и в Москве бываю по работе. Хотя я мало что помню. Но по вашей экспрессии было несложно догадаться о сути разговора.

— О, — выдавила я, совершенно опустошённая подобными новостями. — Простите… Я не подумала… Это вышло случайно, — замельтешила я, отчаянно жестикулируя. — Обещаю, что больше вы такого не услышите…

— Ничего, я хорошо знаком с русским менталитетом, — заметил он, и, Боже, как мне не понравился смысл и интонации в его речи.

Я не спорила, что русские туристы, как правило, редко блещут культурой, но не планировала ухудшать мнение иностранцев о своей Родине. А что он подумал обо мне… Как же стыдно, просто ужасно стыдно!.. Будем надеяться, что женины слова он не перевёл.

— Идёмте в машину, дождь начинается, — нейтрально предложил Юн Сон, однако фирменный пакет бутика, где я купила пиджак, всё же галантно взял, как и один из моих рюкзаков, стоявший на каменной скамье.

Другой уже был на моих плечах, а в руках находился пакет с косметикой, а так же остальным барахлом, купленным в Коэксе. Чувствуя себя униженной собственным поведением идиоткой, я понуро засеменила вслед за мужчиной. Зря я ввязалась в эту аванюру. Да зачем он вообще позвонил мне? Опять начнётся это странное общение, ещё дико раздражало кольцо, как я и думала, обручальное, объявившееся на безымянном пальце левой руки. В отличие от православных, католики носят его на левой руке. В принадлежности Юн Сона к католичеству, а не к буддизму, я не сомневалась, об этом свидетельствовал крестик у него на груди, совсем непохожий на православный. Распятие Христа было выполнено не на шести или восьмиконечном кресте, а на обычном.

Юн Сон несколько оторопел от веса найковского спортивного рюкзака, когда взял его из моих рук, чтобы закинуть на заднее сидение.

— Вы там камни носите?

— Нет, — потирая плечи, на которых остались красные полоски от лямок, ответила я, — там фото-аппаратура и ещё куча девайсов.

— Я думал, что фотоаппарат в том рюкзаке, — указал он на соседний пухлый чёрный рюкзак с маленькой нашивкой в виде фотоаппарата на штативе.

— Ну… — я не нашла что ответить, а лишь поймав взгляд аля «женская логика», неубедительно пожала плечами.

Впрочем, логика была — в том рюкзаке, если разобрать все отсеки, будет гораздо больше места для необходимой одежды, что я взяла с собой в Сеул. Фотоаппарат с объективом начальника, конечно же, было опрометчиво таскать в незащищённой от ударов таре, но зато гораздо удобнее доставать, не возясь с застежками, а просто дернув за шнурок рюкзачка, похожего на мешок для сменки. Дождь вновь прекратился, не оставив даже луж на асфальте, когда мы тронулись в неизвестную сторону. В очередной раз у меня появились мысли, что я, возможно, совершила глупость, оставшись в Сеуле на свой страх и риск. Наверное, я сошла с ума и, глядя на Юн Сона, вновь испытывала приутихшие подозрения насчет его странного желания находиться в моей компании. Интересно, знает ли сего супруга, что он разъезжает по Сеулу с какой-то непонятной русской? Невольно бросив взгляд в чуть забрызганное дождем зеркало заднего вида на моей двери, я в ужасе стала приглаживать растрепавшиеся волосы, но заметив заинтересованный взгляд спутника, манипуляции прекратила, сжавшись в комок на сидении.

— Почему вы такая… седая? Какой у вас натуральный цвет волос? — неожиданно спросил Юн Сон, осматривая мою голову точно на предмет вшей.

— Русый, — спустя какое-то время ответила я, вспоминая слово на английском, и добавила: — А седая я из-за специального шампуня.

Зачем он спрашивает, по чуть отросшим корням и так видно. Да и не такая я и седая, мелирование у меня хоть и частое, но неяркое, в сравнении с пергидрольными блондинками.

— Должно быть, русый — очень красивый цвет. Зря вы краситесь, ваша натуральная красота, я уверен, ничуть не хуже…

— Мне так больше нравится, — обидевшись, фыркнула я, сдержав комментарий про его крашеные волосы.

— Я ни в коем случае не хотел вас обидеть, но, кажется, этот цвет делает вас старше…

— А родной превращает меня в бледную моль.

Юн Сон снисходительно усмехнулся и больше не трогал опасную почву, видимо, вспомнив, что критика и я — вещи несовместимые. Мы проезжали мимо какого-то оживлённого района со стеклянными высотками, закрывающими солнце и дающими густую тень, отчего вдоль улицы стали постепенно зажигаться фонари и включаться неоновые вывески, хотя небо ещё было светлым. Толпы людей скапливались у пешеходных переходов и с невероятной скоростью переходили дорогу. В Сеуле и в Пусане светофоры всегда работают в пользу водителей. В нос ударил запах выпечки, проникший в машину через открытое окно, и я вспомнила, что сегодня ничего не ела, кроме традиционного бананового молока и пары бисквитов, но не стала говорить об этом Юн Сону.

— Вы по телефону сказали, что не успели побывать на телебашне. Сейчас самое время — на закате там очень красиво, — начал он и, взглянув на занимающиеся на небе тучи, добавил: — Надеюсь, мы опередим ливень.

— Погода здесь очень изменчива, — заметила я. — В России, например, если небо заволокло, то обязательно будет дождь, а здесь тучи могут быстро рассеяться, и через несколько минут уже будет жарить солнце.

— Как вам Сеул? — поинтересовался он.

— Не знаю, в плане достопримечательностей — очень красивое место, но жить я бы хотела в Пусане, — зевнув, поведала я, мысленно помянув нехорошим словом участников группы, которые исправно портили мне настроение в эти выходные. — Наверное, здесь слишком суетливо, словно другой мир… А там невероятной красоты пляжи и темп жизни размеренный…

— Вы правы, здесь слишком много людей, я и сам часто устаю от этого, однако зимой здесь более мягкий климат, нежели в Пусане — там сильнейшие ветра.

— Знаю, — отозвалась я, отсутствующе глядя в бардачок.

— Вы выглядите уставшей.

— Немного, мы почти не спали в эти выходные, — пожаловалась я негромко. — Всё потому, что Сеул слишком большой, чтобы спать.

Ага, конечно, если учесть, что большую часть времени мы пробухали на Хондэ и возле хостела. Эти русские такие странные…

— Тогда на сегодня обойдёмся телебашней, а завтра я покажу вам красивые места, где бывает мало туристов, — распланировал он. — Правда, после работы, но я освобожусь довольно быстро.

— Юн Сон щи, но у меня завтра поезд в семь, успеем ли мы осмотреть всё? — устало сдвинув брови, сказала я. — Если вы сами не устали, давайте сегодня всё посмотрим, я выдержу…

Он посмотрел на меня серьезно, но с улыбкой.

— К сожалению, назавтра все билеты на поезд раскуплены, я взял на вторник…

— Что? — ахнула я, но он, судя по всему, ожидал подобной реакции. — А как же… Да меня убьют за это!

Ну дела… Сначала он уговаривает меня задержаться на день, в итоге — на два. Такой расклад меня не слишком устраивал.

— Мне казалось, что ваши родители в России, да и лет вам уже немало.

— Вот спасибо, — огрызнулась я, не сдержавшись. — Надо было сказать об этом до того, как мои друзья отбыли в Пусан.

— Но тогда уехали бы и вы… — мне, наверное, показалось, но в его голосе проскользнула грустная нотка.

— За меня будут волноваться, — не зная, что добавить, сказала я. — Подруги у меня, знаете, очень заботливые… Иногда даже слишком…

— В любом случае, у вас уже нет выбора, — на его лице отобразилась немного нахальная улыбка, а мне захотелось спрятать голову в песок. — У ваших друзей наверняка есть интернет в общежитии, да и номер Ан Ён Чжу, — назвал он имя сонсеним, — у меня есть. Не переживайте, в конце концов, они только позавидуют вам, ведь вам удастся увидеть настоящий нетуристический Сеул. Так сказать, обложку красивого города, знакомого вам только по дорамам.

Ага, позавидуют, только потом отдубасят чем-нибудь тяжелым. Перспектива увидеть столичный андерграунд, конечно же, не могла не радовать, вот только нужно ли мне это? Степенный Пусан, где жизнь куда более традиционна, стал мне настоящим домом, а Сеул казался огромным мегаполисом, незнакомым, несомненно, красивым, но, возможно, опасным... Мне казалось, что я не смогу запомнить ни одной улочки, ни одной вывески, тогда как «дома» всё казалось родным и знакомым. Нет, я не боялась нового, просто очень тяжело привыкала к чужой обстановке, да и не успею привыкнуть, ведь у меня всего два дня… Неужели я начинаю думать о своем решении остаться с положительной стороны?

— Вы всё ещё дуетесь на меня из-за билета? — спросил Юн Сон, опережая моё желание взглянуть на него с подозрением.

— Да, — честно ответила я. — Это слишком внезапно. Это шло вразрез с моими планами, да и учёбу придется пропустить…

— Вы же знаете корейский выше преподаваемого уровня, сами говорили, — моментально припомнил он, заставив меня недовольно поджать губы в ответ на его улыбку.

Чёрт возьми, и почему, когда я смотрю на него, хочется забыть про его ехидство и подколы, стремление заставить меня плясать под его дудку? Что в нём такого особенного, что уже сейчас мои только что поджатые губы сами собой расплылись в ответной улыбке, и так же сам собою вырвался смех? Меня как будто переключили с одного канала на другой. И то было совсем не ржание коня, и не кокетство, а просто смех — так должна смеяться нормальная девушка, а не быдло, орущее матом на Сеульском вокзале. И откуда у меня появились силы, чтобы изменить испорченное его выходкой настроение и просто плыть по течению, отметая все «против»? В какой-то момент я почувствовала свободу и независимость от своей группы, я могла получать удовольствие от общества этого человека, от Сеула, который, к слову, всё же не был так плох, и попытаться перестать быть колючей, как ёж, забыть все свои недостатки и комплексы и научиться различать в его как будто насмешливых речах искренние комплименты. Ведь Юн Сон назвал меня красивой… Только осознав это, я почувствовала не гордость, не очередную победу над каким-то понравившимся мне юношей, а просто приятное тепло, греющее сердце.

Юн Сон не груб, а просто прямолинеен и внимателен к мелочам — всего лишь склад характера, который я постоянно определяю как внешний снобизм и сарказм. Он современен в речи, а не то, чего я ожидала от взрослого мужчины, корейца, которых я поневоле ровняла под одну гребенку. Возможно, мне предстоит узнать о нём немного больше, но сделав маленькое открытие, я уже чувствовала себя спокойнее и зареклась больше не огрызаться, а попробовать быть девушкой…

Сумерки едва занимались; минуя пробки, мы успели добраться до телебашни до заката. Взяв только деньги и фотоаппарат со вспышкой под заинтересованный взгляд Юн Сона, я оставила вещи, зачарованно поглядывая на гору Нам, из самой вершины которой подобно нераспустившемуся тюльпану вырастала сеульская телебашня, пока ещё не освещенная прожекторами. Мы торопились до заката, посему выбрали наибыстрейший способ добраться до вершины — на фуникулере, что позволило сделать мне отличные фотографии прилегающей местности и отдаляющегося города. Юн Сон лишь тихонечко наблюдал за мной, изредка указывая наилучший вид для съёмки. Безумно красивый пейзаж открывался уже с холма у основания башни. Я хотела осмотреть ещё выставочный и концертный залы на нижнем этаже, но, к сожалению, нам пришлось поторопиться наверх, чтобы уловить наступающий закат — как обычно, день здесь сменяется ночью в считанные минуты.

Юн Сон пропустил меня в лифт первой, где пришлось немного потесниться из-за наплыва туристов, что было неудивительно для этого времени суток. Несмотря на остановки, чтобы выпустить людей на этажах, где располагались рестораны, скоростной лифт быстро домчал нас до одной из смотровых площадок \"N Seoul Tower\" — так называется телебашня.

Я почти забыла про присутствие Юн Сона, прилипнув к панорамному окну с видом на зажигающий огни город и саму башню уже освещенную прожекторами, которые включились, наверное, когда мы ехали на лифте. Оказалось, что на соответствующих по направлению окнах смотровой площадки показаны расстояния в километрах до разных городов мира… Не переставая восхищаться, я настроила фотоаппарат, но, к несчастью забыла, что внешняя вспышка включена, поэтому первый же кадр не получился, отразив от стекла внутреннее пространство площадки и… задумчивое лицо Юн Сона, очень красивое в дымке блика вспышки, показавшееся молодым, только серьёзные глаза выдавали возраст. Небо стремительно темнело, а я, не переставая, носилась из стороны в сторону, снимая Сеул со всех сторон, пока меня не остановил Юн Сон, буквально схвативший за плечо.

— Анна, вы не думали, что так активно занимаясь фотографией на память, вы упускаете самое главное — настоящее, то, что происходит сейчас, от чего можете получить удовольствие и не глядя в видоискатель?

Я опустила фотоаппарат, пристыженно глядя на спутника, а тот просто развернул меня к окну, положив ладони на мои плечи. Насколько же он был прав, укоряя меня в суматошности, свойственной, наверно, почти всем туристам, что без остановки щелкали камерами вокруг нас. По-новому взглянув на раскинувшийся на далёкие километры Сеул, я вдруг ощутила блаженство, вот она — ценность момента, когда впереди открывается неизведанная вселенная, словно ты паришь над городом, забывая мыслить, существовать… Подобная красота, конечно же, должна остаться на фотографиях, но они ничто по сравнению с личным присутствием… С моментом, когда подобное происходит на самом деле, когда с одной стороны из-за туч всё ещё пробивается солнечный свет, а с другой наступает ночь, наряжая город огнями, точно ёлку на Новый Год.

Вереницами, одна за другой, зажигались целые улицы дорожных фонарей, опоясывая «ёлку» гирляндами. Машины носились внизу, их силуэты постепенно растворялись в наступающей темноте, оставляя только красные и жёлтые «глаза» фар и стопов. Всё было так волшебно, эфемерно, будто это всего лишь сон, который развеется поутру. А ещё эти тёплые ладони на моих плечах и улыбка в неярком отражении стекла из-за приглушенного освещения на смотровой площадке.

— Очень красиво, — тихонько и почти бесстрастно сказала я, хотя внутри бушевало неподдельное восхищение, едва не превратившее меня в Гюнай; ещё немного и я бы начала кружиться в странном танце. — Даже не знаю, что сказать…

— Просто наслаждайтесь, — ответил он, убирая руки с моих плеч. — Я отойду к автомату с водой, — предупредил Юн Сон и оставил меня наедине со своими мыслями. — Вам что-то взять?

— Нет, спасибо, — отстраненно отозвалась я, пытаясь осознать нахлынувшее счастье, что я не дома, не в рутине, а в Сеуле — городе моей мечты, что смотрю на него не через монитор компьютера, а могу почти прикоснуться к жизни своей мечты.

— Анна? — внезапно донёсся до меня голос, на который я сразу же откликнулась, и не подумав, что вряд ли здесь мог быть кто-то из своих.

Передо мной, откуда ни возьмись, выросла статная фигура молодого мужчины, облачённого в стильные закатанные до колен джинсы и светлую свободную футболку с расфокусированным изображением Майкла Джексона на груди.

— Алестер? — удивленно проморгалась я, подумав, что это, наверное, галлюцинация.

— Я думал, что вы уехали в Пусан...

— Я… Я осталась ещё на пару дней в Сеуле…

— А ваша группа? — спросил он с непривычным английским акцентом, по которому не всегда легко было разобрать слова.

— К сожалению, они уже на пути в Пусан, — отозвалась я, внезапно ощутив, что шея скоро переломится под тяжестью ремня фотоаппарата.

До этого его яркая улыбка вдруг потухла, видимо, случайно столкнувшись со мной, Алестер надеялся увидеть Гюнай — как это мило.

— Гюнай, наверное, очень устала, мы всю ночь прогуляли на Хондэ, а потом просидели на веранде хостела, — поведал он искренне, невольно вызвав у меня прилив радости за подругу.

— Вот как? — хитренько ухмыльнувшись, сказала я, а Алестер вдруг полез в карман и достал оттуда знакомую мне заколку Гюнай в виде бантика.

— Она забыла это на столе на веранде, — пояснил он, протягивая мне вещицу.

Странно, неужели он всё это время таскал заколку с собой? Я едва не растаяла от умиления.

— Ваш знакомый? — Юн Сон появился из-за спины, но по выражению лица мне показалось, что он хотел спросить: не пристают ли ко мне?

— Да, мы жили в одном хостеле на Хондэ, — по-корейски ответила я под непонимающий взгляд англичанина, не знавшего и слова этого языка. — Это Алестер, Алестер — это Пэ Юн Сон щи, — по привычке добавила я приставку вежливости, позабыв, что наверняка он может счесть это частью имени.

Они вежливо пожали друг другу руки, но тут на лице Алестера постепенно стало появляться странное выражение, кажется, он узнал моего спутника.

— Пэ Юн Сон? — переспросил он, убеждаясь. — Вы, случайно, пару лет назад не занимались проектированием студии звукозаписи в Лондоне? — и добавил название, которое я ни за что бы не смогла запомнить.

— Возможно, — уклончиво ответил тот, бросив на меня косой взгляд, говорящий, что ему не слишком-то нравятся подобные разговоры.

— Точно, — убедился Алестер. — О вас тогда все говорили, едва смогли заполучить вас…

Я с удивлением обнаружила, что Юн Сон — довольно известная личность в узких кругах. Совпадение, конечно, но мой английский знакомый распалялся не на шутку, периодически поглядывая на меня, видимо, удивляясь, что я — ничтожная блоха — нахожусь в обществе такого человека. Впрочем, слушая хвалебную речь, я поневоле присматривалась к спутнику внимательнее, ощущая некую гордость. Надо же, известный архитектор, делал проекты в Лондоне — я же говорила, что он не с проста так дорого одет и разъезжает на дорогой машине…

Ещё какое-то время нам пришлось посвятить Алестеру, пока Юн Сон в вежливой форме не сообщил, что мы торопимся, недовольно глядя на то, как я пытаюсь проглотить смех. Распрощавшись, мы отбыли в сторону лифта, но вниз не поехали. Верхний этаж башни, оказывается, вращался, по словам Юн Сона, совершая полный круг за сорок восемь минут.

Когда нам принесли меню, я в шоке смотрела на цены, стараясь подавить желание поскорее отсюда ретироваться. Несмотря на то, что угощал Юн Сон, я всё ещё чувствовала неудобство, словно меня покупают. Глупо, конечно, но горбатого могила исправит…

Но моя неловкость быстро сменилась на восхищение, так как во время еды здесь можно было насладиться меняющимися видами Сеула с высоты. Мы ещё и у окна сидели. Мне кажется, что люди приходят сюда не за едой, а именно за замечательными видами. В этом, похоже, и состоит главная роль расположения башни в центре города. За полный оборот здесь можно увидеть весь Сеул.

Юн Сон, всё же заметив мой взгляд на бешеные цены, просто вытянул меню из моих рук и попросил оставить выбор за ним, лишь в очередной раз удостоверившись, что я не люблю сильно острые блюда. Он заказал суп из морепродуктов и пибимпаб*, что удивительно, с мясом, и отдельно для себя попросил принести красный перец. Невзирая на то, что я не слишком-то любила пибимпаб, так как там было слишком много непонятной безвкусной травы, местный оказался очень вкусным, а суп из морепродуктов, подаваемый на специальной горелке, и вовсе восхитительным. Не зря здесь были такие цены, я накинулась на еду, точно лев на зебру, едва сдерживая себя правилами этикета. Впрочем, мой аппетит не вызвал у Юн Сона недовольства, напротив, несмотря на неисчезающую улыбку, он смотрел с одобрением. Сейчас бы ещё стаканчик ледяного пива, но я смиренно довольствовалась водой, пытаясь запить перец, которого в блюдах было всё равно больше, чем я рассчитывала. Юн Сон же вывалил себе в тарелку столько перца, что у меня поневоле сжались внутренности.

Уже лениво ворочая палочками, я расслабилась в удобном кресле, глядя на ночной город, на который слева шла стена дождя, точно отчертили по линеечке. Не зная, чем себя занять, я стала просеивать фотографии, сделанные на смотровой площадке, не заметив, что за мной немного с укором наблюдают. Отложив фотоаппарат, я взглянула на Юн Сона из-под бровей, снова ощущая, что делаю всё неправильно. И тут у меня возник вполне логичный вопрос:

— А где я буду ночевать?

— В моей квартире, — спокойно ответил он. — Там, конечно, не слишком удобно, так как я использую её, в основном, когда у меня много работы, — чем он подтвердил наличие ещё одного дома или квартиры, наверняка в Каннаме, где живут звёзды и просто богатенькие буратино. — Там есть вай-фай, правда, ноутбук я всегда вожу с собой, но могу одолжить свой планшет.

— Было бы неплохо, — согласилась я, сетуя, что оставила свой смартфон в Пусане, и вдруг вспомнила: — А от вас можно будет как-то позвонить в Россию? Мама ждет от меня звонка по приезду из Пусана и наверняка будет переживать.

Он тут же достал телефон, но я сказала, что могу сделать это и позже.

***

Я даже не глядела по сторонам на заливаемые дождём улицы Сеула, пытаясь не уснуть прямо в машине, ещё и тихая печальная мелодия, доносящаяся из колонок, неплохо этому способствовала. Юн Сон мягко вёл машину, не говоря ни слова, периодически тормозя в очередной пробке или на светофоре, и я уже плохо соображала, когда мы свернули с оживлённой улицы в тихий спальный район высоток: въезд туда перегораживал небольшой шлагбаум, который как по команде поднялся, когда бэха сверкнула фарами. В будке сидел ачжощи, которому, чуть опустив водительское стекло, Юн Сон что-то сказал, пытаясь перекричать дождь. Мы подъехали к первой же высотке, нырнули в подземную стоянку и оставили там машину.

Мы поднялись в холл, где Юн Сон перекинулся парой слов с консьержем, а я лишь, вежливо кивнув головой, негромко поздоровалась. Далее предстояла ещё одна поездка в зеркальной кабинке лифта с прозрачной стеной, через которую можно было видеть отдаляющуюся землю и прилегающие улицы. Кажется, восемнадцатый этаж, если я правильно запомнила, так как глаза слипались. Юн Сон провёл меня по недлинному коридору и остановился возле одной из одинаковых дверей, открыв крышку электронного замка и набрав пароль. Пискнув, дверь поддалась, пропуская нас в прихожую квартиры с высокими потолками. Я всё же поёжилась от нахлынувшего ощущения неправильности происходящего.

Квартира оказалась больше похожей на студию. В большом помещении на треножниках были растянуты чертёжные листы с какими-то схемами, на большом столе валялся ворох таких же, удивив меня тем, что в век технологий архитекторы до сих пор полностью не отказались от бумаги в пользу компьютеров. Белая доска в центре комнаты была исписана маркером, где так же нашлись какие-то чертежи и даже рисунок странного яйцеобразного здания.

— Там спальня, — указал Юн Сон на винтовую лестницу, подсказав мне, что квартира многоуровневая. — Дверь в ванную комнату под лестницей. Наверху тоже есть туалет, но душ только внизу.

Ничего себе, не слишком удобно, да я бы здесь навсегда осталась, один вид из окна чего стоил! А кухня, прилегающая к студии, с мебелью из полированной стали в стиле хайтек на вид будто выпрыгнула из кулинарной телепередачи.

— Если вы захотите поесть, нужно будет заказать еду на дом, холодильник я использую для напитков, — продолжал экскурс он, совершенно не замечая моего обалдевшего лица. — Гипермаркет мы проезжали по дороге сюда, это минут десять пешком, если захотите завтра с утра выбраться. Код замка я напишу на доске, только, пожалуйста, не потеряйтесь в городе. Если вдруг задумаете что-то готовить — вся нужная посуда там, там и там…

Я почти не слушала его, озираясь по сторонам. Юн Сон же, предложив подняться по лестнице в спальню, ошарашил меня ещё больше. Минимум мебели, но максимум удобства — так бы я описала стиль комнаты, выполненный в строгой чёрно-белой гамме. Высокая перегородка с разноцветными стеклами и полками с книгами и цветками в горшках разделяла спальню и гардеробную — такую, о которой мечтает, наверное, каждая женщина.

— Располагайтесь, — бросил Юн Сон, ненадолго скрывшись в гардеробе в поисках сменной одежды, что немного удивило меня.

— А вы что, останетесь здесь на ночь? — ошарашенно спросила я, заметив только одну спальню.

— Вообще-то, я здесь живу, — с незлой усмешкой сообщил он очевидное, что подтверждал полный одежды гардероб, никак не сочетающийся с понятием «вторая квартира». Я едва не поперхнулась воздухом, услышав подобную новость. — В основной квартире сейчас ремонт... Не бойтесь, я займу диван внизу, всё равно ночью придется работать, — сообщил он и ретировался, оставив после себя напряженную недосказанность.

Вот это да… У меня абсолютно не находилось слов, чтобы описать такой поворот событий. Совершенно опешив, я порылась в рюкзаке в поисках домашней одежды, в которой ночевала в “казарме”. Мои единственные запасные штаны, помимо леггинсов, оказались “украшены” отвратительно грязными бурыми пятнами на белой заднице. Нужно было застирать их ещё в хостеле, но тогда я была слишком занята. Осторожно спустившись вниз, я спросила о стиральной машинке у расположившегося на диване с ноутбуком Юн Сона, чей домашний вид меня немного смутил — спортивные серые штаны и обыкновенная белая майка, открывающая рельефные плечи и руки, которые просто не могли не привлечь моего внимания. Он объяснил, как пользоваться ультрасовременным и, похоже, обладающим недюжинным искусственным интеллектом самсунговским агрегатом, обнаружившимся в ванне вместе с машинкой для сушки белья, что весьма порадовало.

Пока стирались мои вещи, я без зазрения совести улеглась в хозяйскую ванну, стоявшую треугольником в углу, хохотнув над количеством средств для волос, выставленных здесь же, на специальной полочке. Стиральная машинка уже стихла, когда я проснулась, закашлявшись, оттого, что вода попала в нос. Чёрт, ещё никогда в жизни не засыпала в ванне. Быстренько спустив воду, я, ёжась от прохлады дувшего кондиционера — непременного атрибута всех домов — натянула леггинсы и единственную чистую адидасовскую распашонку в мелкий редкий горох, больше похожую на пижаму, перекинула вещи в сушилку и с одолженным у хозяина дома полотенцем на голове вышла из ванны, нос к носу столкнувшись с Юн Соном.

— Я испугался, что вы там уснули, — оправдал он своё появление возле двери.

— Нет, просто ждала, пока достирает машинка, — соврала я, вдруг вспомнив, что смыла косметику, без которой он меня ещё не видел.

Правильно говорят, что женщина только после свадьбы должна постепенно снимать макияж — сначала румяна, затем помаду и так далее. Я чувствовала себя безоружной в таком домашнем виде, посему, неловко потерев одной ногой о другую, поспешила проскользнуть мимо хозяина квартиры и скрыться на лестнице, но полотенце, обмотанное на голове на манер тюрбана, внезапно слетело прямо в руки Юн Сона.

— Прошу прощения, — пискнула я, возвращаясь вниз и забирая его, тут же прикрыв им растрепанные мокрые волосы.

Юн Сон, похоже, понял причину моих метаний, но не прокомментировал, лишь остановил меня на входе в спальню, протянув «яблочный» планшет и телефон для звонка матери. Быстро совершив звонок, я наврала ей про то, что решила остаться в Сеуле у Ан сонсеним, а мой мобильник покоится в Пусане, так что звонить мне бесполезно. Если что, я сама наберу. Я никогда не врала матери, посему чувствовала себя весьма пристыженно. Обычно я делилась с ней всем, но сейчас это показалось мне не совсем уместным, учитывая, что я за многие тысячи километров от дома, в незнакомом городе и в обществе незнакомого мужчины, мало того, в его квартире.

Быстро сбегав вниз, я вернула телефон и решила, что больше ни за что не буду его тревожить, а позволю себе расслабиться в кровати, слушая музыку и путешествуя по просторам сети. Трудно было с непривычки разобраться с планшетником, но по значку я узнала Сафари — эппловский браузер, вот с переключением клавиатуры на латиницу пришлось немного повозиться. Кириллицы, конечно же, не обнаружилось.

Стоило мне зайти на свою страничку вконтакте, как девчонки, успевшие добраться до общаги, обнаружили моё присутствие и сразу же накинулись с вопросами и переживаниями. Я отвечала неохотно, не желая вдаваться в подробности пребывания в Сеуле, посему нашла единственный выход: переключить тему на Алестера, встреченного мной на площадке. Гюнай, конечно же, воспылала радостью, узнав, что он беспокоился о ней и вернул любимую заколку. Оказывается, он уже успел написать ей о нашей встрече, а так же поведал, что за мужчина был со мной, не опуская подробностей. В итоге девчонки уже знали, что Юн Сон довольно заметная личность, но всё равно предостерегали от необдуманных поступков. Я не могла не согласиться с их опасениями, но, с другой стороны, похоже, что мы общаемся с ним только как друзья, что вполне меня устраивало. В планшетнике оказался и скайп, и девчонки заставили меня включить вебку, что выдало моё нахождение в чьей-то кровати.

— Ты вообще отмороженная на всю башню, — мотала головой Дашка.

— Очень жаль, — монотонно отозвалась я и развернула \"яблоко\" так, чтобы показать обстановку.

— Not bad, — хором отозвались они и засмеялись.

Позади них мелькнула голова Таку, заставив вернуться непрошенные воспоминания, следом я уловила негромкий голос Жени, видимо, тусовавшегося на входе в комнату.

— Анечка, мы все по тебе очень скучаем, кто будет нас веселить вечерами? — мило сложив губки, сказала Гюнай, выдав меня с потрохами сразу же появившемуся в кадре Жени.

— О, — выдал он, — ну и как тебе… Сеул? — с ехидной ухмылкой спросил он, явно намекая на что-то другое.

— Будто бы стал чище без твоего присутствия, — злобно бросила я. — Выйди вон из кадра…

— Всё, всё, ухожу, — сдался он с поднятыми руками, но исчезнув из монитора планшетника, бросил напоследок: — Смотри там, не посрами Отечество…

Облив его грязью, так что Гюнай поспешила прикрыть уши ладонями, я случайно нажала кнопку окончания вызова. Решив не перезванивать, я написала девчонкам, что собираюсь спать, но прежде чем осуществить задуманное, написала на фейсбуке своему знакомому-корейцу, что нахожусь в Сеуле. Он, правда, пожаловался, что так и не сможет вырваться из Киева домой… Вырубив айпад, я в последний раз спустилась вниз, чтобы достать вещи из сушки, впрочем, белые штаны так до конца и не отстирались, легла обратно в кровать и моментально уснула, едва успев взбить подушку…

Первое, что я увидела, проснувшись — незнакомую комнату, вместо привычного близкого от кровати-чердака потолка и заспанных мосек соседок по комнате. Скомканное одеяло лежало на полу, а я оказалась, раскорячившись, в странной позе, головой в угол двуспальной кровати, причем, нижний. Странно, я не заметила, что ворочалась, так как частенько просыпаюсь по ночам, но вчера я была такой уставшей, что должна была спать неподвижным бревном, как Ксюша. С трудом превозмогая лень, опустив руку, чтобы почесать голень, я решила покемарить ещё хотя бы полчаса, обещая себе, что ещё немного и встану… Как же хорошо, что плотные шторы не пропускают солнечных лучей…

Пронзительный стрекот вонзился в уши, заставив меня положить подушку на голову и изо всех сил прижать. Настойчивый звон будильника продолжал нервировать… Стоп! Откуда здесь взяться будильнику? Точно страус из песка, я вытащила голову из-под подушки с полусонными глазами, отказывающимися фокусироваться на чернеющем прямоугольнике телефона, мигающего экраном на простыне возле моей головы.

— Чёрт возьми, заткнись! — я в нервно стала тыкать по тачскрину, но эффекта это не возымело, так как телефон был заблокирован.

Только окончательно проснувшись, мне удалось справиться с мобилой, в которой я узнала юнсоновскую. Странно, я вроде бы отдавала её хозяину вечером. Проморгавшись и утерев глаза кулачками, я сползла с кровати, небрежно закинув на неё одеяло. Мысль, что меня решили разбудить таким варварским способом, сменилась на осознание, что Юн Сон был здесь, когда я спала.

— Отлично, — пробубнила я, вспомнив свое положение на кровати, когда первый раз проснулась.

Кое-как отыскав в одном из рюкзаков расческу, я привела волосы в более или менее удобоваримый вид, умыла лицо в прилегающей комнате с санузлом и спустилась вниз, сразу обнаружив хозяина квартиры, спокойненько пьющего воду из бутылки, облокотившись на дверь холодильника.

— Могли бы и сами разбудить, а не оставлять этого монстра, — потыкала я в телефон пальчиком. — Я едва не разбила его о стену.

— Я счёл это не слишком уместным, не думаю, что вы бы были рады, — ответил он спокойно.

— Тем не менее, вы не постеснялись зайти, — сказала я, но ответа не последовало. — Доброе утро.

— Утро? — Юн Сон кивнул в сторону окна, где темнело небо и лил сильный дождь.

— Сколько времени? — удивленно спросила я и, не дожидаясь ответа, глянула на экран телефона, который всё ещё был в моих руках. — Ох, отлично, я почти сутки проспала.

— Я не думал, что вообще возможно столько спать, — усмехнулся он, протягивая мне новую бутылку воды.

— Я просто не спала почти трое суток, — поведала я, пропустив издёвку мимо ушей. — Видимо, экскурсия по Сеулу отменяется, — с грустью взглянула я за окно.

— Боюсь, что дождь только усиливается, — ответил он. — Но мы можем поужинать в отличном месте с живой музыкой. Кажется, вы не ели целые сутки.

Есть я, конечно, хотела, но немного расстроилась из-за невозможности посмотреть обещанные местечки Сеула. Я сказала, что буду готова через полчаса, и, быстро взяв ноги в руки, побежала наверх, где, неярко накрасившись, извлекла из пакета аккуратный сверток пиджака, купленную под него майку и котелок, но тут же, треснув себя по лбу, вспомнила, что у меня из обуви с собой были только найковские шлёпки.

— Я могу зайти? — послышался голос из-за чуть приоткрывшейся двери.

— Да, — бросила я через плечо, уныло глядя на рваный задник сандалий, которые мне было жалко выбрасывать. — Юн Сон щи, у вас случайно нет клея? — как-то обыденно спросила я, точно своего мужа.

Он заметил в моей руке пострадавшую туфлю и, выбрав из шкафа нужные вещи, сказал, что поищет и отправился вниз, не забыв бросить одобряющий взгляд на разложенные на уже заправленной постели вещи. Я улыбнулась ему в спину, понимая, что, откровенно говоря, он меня использует для увеселения собственной персоны, сам ведь говорил, что я забавная в гневе. Что ж, если я не могу понравиться этому человеку как женщина, это играет даже в мою пользу, я буду использовать его для собственного развлечения, так сказать, бартер. Эпизод с будильником меня ни капли не сконфузил, а напротив, представив, как Юн Сон отчаянно пытается придумать способ разбудить меня, вышагивая вокруг кровати подобно индюку, я залилась хохотом.

— Что вас так сильно рассмешило? — образовался он в комнате снова, протягивая мне какой-то клей.

— Вы не постучали, — напомнила я без укора.

— Это моя комната.

— И что?

— Вы не переодеваетесь.

— Но могла…

— Очень жаль, — саркастично сказал он, а я едва не повалилась на кровать в приступе скрутившего меня хохота, вспомнив, что фраза «очень жаль» была излюбленной у нашей группы, благодаря Сон Чжину.

— Странно, вы, наверное, впервые не бросаетесь на меня за сарказм.

— А, то есть, вы подтверждаете, что это было ехидство? — стараясь успокоиться, выдавила я.

— Не отрицаю, — с серьезным видом ответил он, потом поддержал мой смех, хотя вряд ли мог понять его причину.

— А теперь я буду переодеваться, — намекнула я.

— Мне остаться?

— Юн Сон щи! — фыркнула я наигранно, когда он двинулся в сторону двери.

— Быстрее, пожалуйста, я заказал столик на девять, — предупредил он, выходя из игры и из комнаты.

* * *

«Пибимпаб» (кор. 비빔밥) — это смесь из риса, обжаренных овощей, яиц и пасты из горького красного перца. «Пибимпаб» — самое корейское из всех блюд.

Волосы, которые я не стала укладывать, к неимоверной моей удаче струились по плечам мягкими волнами. Котелок, открывая лоб, был задвинут назад, согласно модным тенденциям. Удачный неброский макияж, аля «Жаклин Кеннеди», аккуратно подчеркивал глаза. Когда я спускалась из спальни, видела, что Юн Сон неотрывно наблюдает за мной, посему чувствовала лёгкость, а когда он сделал комплимент — и вовсе смущённо улыбнулась. Редко когда мне удаётся ощущать себя, что называется, на высоте, и это был именно такой случай.

Галантно и немного наигранно заложив левую руку за спину, он открыл дверь пассажирского сидения, невольно заставив меня в шутку изобразить надменный взгляд и помахивания ладонью в стиле английской королевы. Дождь лил такой, что я предложила Юн Сону немедленно начать строить ковчег, опасаясь, что Сеул утонет. Улицы были полны «шапок» разноцветных зонтиков и полиэтиленовых дождевиков. Город, привыкший к частым ливням, был едва ли меньше оживлен, нежели в ясные дни. Я опасалась, что под напором влаги мои сандалии снова расклеятся, поэтому, когда мы притормозили возле одного из стеклянных небоскрёбов, высотой не ниже, чем вавилонская башня, я осторожно ступала по тротуару, держась за руку спутника и старательно обходя лужи. Только в вестибюле здания я неловко отсоединилась от него под заинтересованный взгляд проходящей мимо зрелой пары.

Заходя в зеркальный лифт, я не преминула улыбнуться своему отражению и отряхнуть чуть промокшую шляпку, Юн Сон же не проявил какого-то особого интереса к своей персоне, в отличие от неспособной спокойно пройти мимо зеркала меня. Ощутив на себе его задумчивый взгляд, я расправила невидимые складки на пиджаке встала по струнке ровно. Лифт быстро поднялся до нужного этажа, где нас прямо на выходе с вежливым поклоном и привычным: «Тыроосейо» встретил метрдотель, поинтересовавшись о заказе столика.

В помещении, наполненном звуками музыки, был чуть приглушен свет, а столы располагались вокруг небольшой сцены, где играл струнный квартет и пианист на блестящем чёрном рояле. Смокинги музыкантов и общая обстановка не оставляли сомнений в фешенебельности заведения. На каждом из круглых столиков, накрытых белыми скатертями, стояли невысокие шапки коротко остриженных роз и небольшие канделябры со свечами. Наше место находилось чуть вдали от центра возле стены с картиной зеленеющего пейзажа.

Мимо в белых фартуках о т пояса сновали официанты с подносами в руках. Несмотря на дороговизну обстановки и высоту потолков, здесь оказалось очень уютно, а грустная мелодия, извлекаемая виолончелистом, играющим соло, способствовала расслаблению. Я не умела играть на смычковых инструментах, считая это уделом людей с идеальным слухом, посему испытывала подлинное восхищение, забыв про присутствие Юн Сона и глядя на сцену. Как-то сами собой мои глаза закрылись, и очнулась я только когда меня щёлкнули по носу пальцами.

— Йа! — возмутилась я по-корейски, глядя на него с осуждением, но Юн Сон, невзирая на мою невежливость, только засмеялся и предложил взглянуть в меню, пока я не заснула.

Заказав по паре итальянских блюд и аперитив, мы завели непринуждённую тему о музыке, в которой я чувствовала себя как рыба в воде. Юн Сон с явным интересом слушал рассказы о жизни русских композиторов, которые в свое время поведала мне преподавательница. Сам же он любил Моцарта и попал практически пальцем в небо, обозначив и моё любимую Сонату Ре-мажор для двух фортепиано, которую мы c Ириной Владимировной по частям играли на разных мероприятиях, так как заучивание произведения целиком требовало гораздо больше времени, да и детки, что учились со мной, не всегда на концертах могли выдержать такой объем произведения. По моим словам эта соната была написана Моцартом специально для его ученицы, и Юн Сон добавил ещё несколько штрихов рассказом, что это, наверное, единственное произведение, что было написано для двух фортепиано, а не для фортепиано и оркестра. По моим попыткам показать движение пальцев по скатерти я пыталась донести, что Моцарт, в принципе, писал, в основном, только оркестровые произведения.

— Знаете, что такая же проблема была и с Чайковским? — добавила я. — Его попросили написать фортепианное произведение, точно не помню какое, врать не буду, но исполнитель отказался его играть, обозвав Чайковского чуть ли не психом, — распалялась я всё больше. — Нет, вы хотя бы видели партитуру той же «Феи Драже» из балета «Щелкунчик»? Да на фортепиано, чтобы её сыграть, я не говорю о лёгких переложениях, надо так раскорячить пальцы!.. А вот все Рахманиновские сложнейшие концерты сыграть вполне реально, так как они были написаны пианистом для пианистов.

— Интересно, — отозвался Юн Сон и вдруг удивил меня: — Я окончил в детстве музыкальную школу, но, наверное, не брал трудных произведений, так что не задумывался о возможности сыграть их… Иногда я достаю синтезатор и пробую что-то вспомнить, но в основном играю легкие пьески и что-то современное. Вспомнил, у меня в детстве была проблема сыграть Моцарта, — внезапно ахнул он, — ноты вроде бы были простыми, но мне отчего-то это произведение так и не далось. Теперь ясна причина.

— Вы играете на фортепиано? — удивленно переспросила я. — Здорово, хотелось бы услышать… Знаете, ещё хочу сказать, что студенты консерватории, как мне рассказывала моя преподавательница, несмотря на доступность партитуры, если был выбор частенько отказываются играть Моцарта. Там должна быть сосредоточенность, ровный темп, чего сложно добиться. Зачастую, из-за скорости и старания выдавать каждую ноту чисто, произведение теряет свою лёгкость… Признаться, со своим неуёмным стремлением играть сложные произведения этого композитора я села в лужу, так как мы с преподавательницей так и не смогли нормально сыграться… — добавила я, запив грусть глотком красного вина. — Я не видела в вашей квартире синтезатора…

— Он там, просто разобран и сложен под диваном, я уже давно его не доставал из-за напряженности с работой. И кажется, ему пора покинуть пыльный ящик, — с улыбкой сказал Юн Сон, предаваясь каким-то своим воспоминаниям. — Вы играете Шопена?

Я отчаянно замотала головой.

— Я очень люблю Шопена, но он мне совершенно не даётся. Сложно.

— Почему же, у него есть достаточно простые и удобные для игры вещи, — не согласился Юн Сон, на что я отмахнулась с усмешкой.

— Простые мне не интересны. То, что элементарно читается с листа, совершенно не откладывается в моей памяти. Интересно лишь то, в чём нужно ковыряться часами. Я, наверное, какая-то неправильная пианистка, но наверняка из-за того, что я быстро переключаюсь с одного произведения на другое, я не знаю ни одного целиком.

— Несмотря на любовь копаться в нотах вы непостоянны? — с интересом сказал Юн Сон. — Как же вы играли Моцарта?

Я убрала локти со стола, когда нам принесли первое блюдо — какую-то пасту с морепродуктами, рекомендованную мне Юн Соном, который себе заказал феттуччини с шампиньонами и курицей.

— Итак? — вернулся он в тему, когда я едва успела попробовать восхитительное творение итальянской кухни.

— То произведение стало моей болезнью, поэтому интерес к нему не угасает и по сегодняшний день. Не далее, как на последнем концерте мы сыграли его третью часть. Не без запинки, конечно же, но это впервые, когда нам удалось хоть немного постичь его суть. Правда, прослушав свою игру в записи, я поняла, что мне ещё учиться и учиться, — скривилась я от отвращения к собственным способностям. — А Шопен… Шопен — ещё одно больное место, он слишком романтичен, тогда как я не считаю себя способной передать полноту подобных чувств. Более того, он совершенно несимметричен, мне трудно играть триоли*, а так же просчитывать ноты, так как… — я задумалась, изо всех сил думая, как передать мысль: — Представьте себе идущие ровно вниз ноты скрипичного ключа и совершенно не ложащуюся на правую руку левую. Так сказать, различные в левой и правой руке комбинации нот и пауз. В итоге ровная гамма скрипичного ключа у меня выходит обрывками, а басового и того хуже. Ну не может мой мозг воспринять этого! Преподавательница на меня постоянно ругается из-за этого.

— Вы что, не умеете считать? — спросил Юн Сон осторожно. — Это же элементарная математика.

— Могу просчитать только вальсовый размер и то не в случае с Шопеном, — понуро заявила я и призналась: — Я сольфеджио вообще не знаю…

Юн Сон вскинул бровь и спросил:

— Как же вы тогда можете играть того же Моцарта?

— Вот как раз Моцарта просчитать могу, он лёгок в симметрии, там нет разницы музыкальных пауз в разных руках. Но самое плохое — это прежде чем начать играть произведение, я его сто раз прослушаю в чужом исполнении.

— То есть, как? Вы вообще не можете играть незнакомые произведения? — ахнул Юн Сон.

— Да, я дилетант, и со мной бесполезно ругаться. Незнакомые тексты мне не под силу, только если лёгкие.

— Это лень, — осудил он беззлобно.

— Самая настоящая, — подтвердила я, сделав жест бокалом в его сторону, так как он попал в самую точку. — Если приходится что-то зубрить, оттого сразу же начинаю испытывать отвращение, посему в случае с фортепиано даже не пытаюсь искать этого самого отвращения, а просто играю для себя, пусть это и непрофессионально.

Юн Сон задумчиво прикоснулся губами к ободку бокала вина.

— Действительно, — согласился он без презрения. — Даже не знаю, что вам на это сказать. Потому что меня вы вряд ли послушаете.

Но я в ответ только пожала плечами и принялась за ужин, изредка косясь на Юн Сона и чувствуя небольшую неловкость из-за своей честности. Глупо было признаваться в собственной лени, но сказанного не вернешь. Видимо, являясь человеком целеустремленным в виду азиатского трудоголизма, он не мог понять моей безответственности, да и я сама себя частенько ненавидела за это, но бороться со своей дуростью не могла.

— У вас нет цели связать свою жизнь с музыкой?

— Я не знаю, это просто для удовольствия. Увлечение, которое не приносит денег и не прокормит меня в будущем...

— Вы говорили, что ваша работа бесперспективная, — вдруг вспомнил Юн Сон. — Так может, музыка сможет открыть вам какие-то перспективы?

Я уже неоднократно получала подобные вопросы, и до сих пор не могла дать вразумительного ответа.

— Не знаю, перспектива быть ресторанным музыкантом меня вряд ли устроит, — прикинула я свои силы и возможности на будущее. — Я ведь не окончила даже музыкальную школу.

— Нужно с чего-то начинать, — не согласился он, — и почему сразу ресторанным пианистом? Попробуйте создать свою группу…

— Не думаю, что уровень дотягивает, да и нет у меня знакомых, увлекающихся музыкой. В основном надо мной потешаются, хотя, признаться, это сильно раздражает…

— Потешаются?

— Очень часто слышу слова: «Ну что, ты ещё не бросила своё пианино?». Эта усмешка выводит из себя. Я вращаюсь в обществе, которое даже книжки не читает… Таких зачастую хочется ударить.

— В России что, зазорно быть музыкантом? — удивился он не на шутку. — Как такое возможно?

— У нас очень мало увлеченных людей, а про народные инструменты и говорить нечего… Если кто-то скажет, что играет на балалайке, то его могут поднять на смех. Жутко, правда? Нет, конечно, люди образованные или просто разносторонне развитые никогда подобного не скажут, есть и те, кто, не умея играть вовсе, с восхищением смотрят на тебя, но что-то мне таких встречается всё меньше и меньше…

— Бессмыслица какая-то, я слышал, что русские — самая читающая нация.

— Но идиотов, всё же, больше, — не боясь немного подмочить репутацию Родины, сказала я честно: — И мне, не имеющей увлеченного круга общения, зачастую попадаются именно они.

— Либо категоричны вы, либо вам пора меня друзей…

— Их у меня и так нет, а те, кто есть, конечно же, поддерживают, я имею в виду, настоящих друзей, но как-то неискренне, так, что и рассказывать не хочется. В любом случае, тема классической музыки не всем понятна и интересна. Чаще мне некому выговориться по поводу своих начинаний и стремлений, так как у всех свои дела. Просто мы не всегда сходимся интересами… — что-то разоткровенничалась я. — Но, тем не менее, я их люблю и уважаю.

— Вам нужно найти единомышленников. Попробуйте спросить помощи у интернета, я уверен, такие люди найдутся…

— Это всё одноразовые знакомства, мне трудно сходиться с людьми. Один разговор и затишье…

— Мне казалось, что вы очень общительны, — не согласился Юн Сон. — И что, напротив, очень легко сходитесь с людьми…

— В этом-то как раз различие корейского и русского менталитетов, — вздохнула я.

— Вы такой знаток корейского менталитета? — с усмешкой поинтересовался он, осторожно промокнув губы салфеткой — этот жест отчего-то заставил меня сглотнуть. — Готов выслушать ваши мысли.

— Не мысли, а подтвержденные наблюдением факты, — заумно сказала я, задвигая на нос невидимые очки, вызвав у него смех в пику едва не образовавшемуся презрению. — Разница в том, что мы — русские — открытые душой люди, легко сходимся с новыми людьми, но на деле всё оказывается не так просто. Мы заводим новое знакомство, на первых парах всё выглядит идеально: ты быстро срастаешься с человеком, но копнув глубже, можешь обнаружить под радушием неискренность, злость, столкнуться с эгоизмом. К таким людям бесполезно обращаться за помощью, случись какая ситуация. У нас помогать ближнему может не всякий…

— Я понял вас, а что вы скажете о корейцах?

— Вы быстро отметаете ненужных своему кругу людей. Так сказать, прицениваетесь и никогда сразу не откроете душу. Корейцы весьма осторожная нация в большинстве своём. Я наблюдала даже за нашими помощниками в изучении языка, только сейчас потихоньку они начали привыкать к нам, открываться, да и то не всем. И только сейчас они начинают делиться какими-то своими переживаниями, хотя до этого вели себя нейтрально.

— Логично, да, мы такие, — неожиданно легко согласился Юн Сон, хотя я считала, что он начнет спорить со мной и злиться. — Я вас чем-то удивил? — спросил он, глядя в моё немного ошарашенное лицо.

— Не ожидала, что вы не начнете оспаривать моё мнение. Я и сама типичная русская, как вы видите.

— Отчего-же… Вы достаточно наблюдательны и, что немаловажно, самокритичны. Но не забывайте, что в любой стране находятся разные люди…

— Не спорю, — отозвалась я, когда он взял мой бокал, чтобы подлить еще вина, тогда как сам практически не притрагивался к своему. — А ещё я очень люблю поговорить…

Он не сдержал смешка, и красная капля, сорвавшись из горлышка дрогнувшей бутылки, ярким пятном расползлась по белоснежной скатерти.

— А ещё вы с юмором относитесь к самой себе. Это довольно мило, не считая тех моментов, когда кто-то пытается вас дразнить.

— Конечно, только я могу говорить гадости в свой адрес, — рассмеялась я, с благодарностью принимая бокал. — Я слишком самовлюблённая, чтобы выслушивать подколы от других.

— И как же вы меня терпите? — Юн Сон отодвинул тарелку, которую тут же подхватил шустрый официант.

— Нет, как вы терпите меня? — задала встречный вопрос я.

— Я же говорил, что в гневе вы забавная, только не злитесь, — он предостерегающе выставил перед собой ладонь. — Поначалу мне было просто интересно наблюдать за вами, подтрунивать, порой появлялось и раздражение…

— Очень мило с вашей стороны в этом признаться, — беззлобно поджав губы, бросила я. — Думая, что чего-то не понимаю, я пыталась как-то подстраиваться, что ли… Вы ведь тоже далеко не ангел, Юн Сон щи, — усмехнулась я в надежде, что подобную честность и издёвку в свою сторону он воспримет нормально.

— Вы правы, я могу быть слегка несерьезен, — согласился он искренне.

— Прошу прощения за прямолинейность, — тем не менее, вставила я, понимая, что он всё же старше и кто знает, что у него на уме.

— Я, в отличие от вас, не обижаюсь на такие мелочи, — поддел он.

— Ага! — подпрыгнула я на месте, открыв рот. — Я так и знала, что вы тоже не приемлете критику в свой адрес!

— С чего вы взяли? — удивился он, непонимающе глядя на меня из-за очков.

— Вы всегда оставляете последнее слово за собой, — пояснила я. — Даже извинившись за прямолинейность, я получила едва ли завуалированную сдачу. «В отличие от вас» прозвучало саркастично.

— Не пытайтесь искать в моих словах скрытый подтекст, — немного настороженно бросил он, и сам того не понимая, убедил меня в моей догадке.

— Тема закрыта, — осторожно хохотнув в кулак, завершила феерию я, не став его раздражать.

— Нет, постойте! Вы сами ищете в моих словах двойное дно, и кажется что-то себе напридумывали…

— Вы раздражаетесь, — я указала взглядом на сильно зажатый в его правой руке нож.

— Вовсе нет…

— Вовсе да, — уличила я самодовольно.

— Вы ищите то, чего нет.

— Вы просто не замечаете этого.

— Чепуха, я ни капли не злюсь…

— Злитесь…

— Сейчас начну…

— Тогда проиграете, — я сложила руки на груди, ожидая агрессии в свой адрес, но за столом повисло недолгое молчание, которое нарушилось его веселым смехом.

— Я в вас не ошибся, — подтверждая какие-то собственные догадки, сказал он совершенно иным тоном, из которого исчезла напряженность. — Вы кого угодно переспорите и заставите принять свою точку зрения. Впрочем, ладно, вы меня раскусили, я действительно не всегда однозначно отношусь к критике.

Победа… Мы оба смеялись, получив искреннее удовольствие от разговора, размеренной игры музыкантов и вкусного ужина. Это было здорово переупрямить и переиграть его, пускай даже и в такой шуточной форме. Было трудно, но я справилась. Я с удовольствием наблюдала за корейской парой, танцующей прямо перед сценой, ничуть не стесняясь. Они весело щебетали, а мужчина в шутку резко наклонил даму в танце, вызвав её смех.

— Вы не хотите потанцевать? — неожиданно спросил Юн Сон.

— Что? Я? — встрепенулась я испуганно. — Я никогда не…

— Только никогда не говорите, что никогда не танцевали с мужчиной, не поверю, — не согласился он.

— Я не очень-то умею — скуксилась я. — Последний раз выдался не слишком удачный, — засмеялась я, пыталась спрятать смущение.

— Что такое?

— Стыдно вспоминать, но я танцевала с отцом жениха на свадьбе подруги, который постоянно и беспардонно пытался сократить между нами расстояние, за что я с невинным видом оттоптала ему каблуком туфлю, — поведала я, видя как, словно услышав анекдот, спутник расплывается в улыбке.

— Обещаю, я не буду вести себя подобным образом. Жалко ноги.

— Верю, но…

…Но он уже встал с кресла, доверительно протянув ладонь, которую я, набравшись смелости, приняла. Меня почему-то разбирал дикий хохот, но я старалась сдерживать себя, осторожно положив руку на его плечо, когда мы достигли небольшого пространства между сценой и столиками. На удивление, мне было легко и комфортно, а не как обычно, когда из-за настырности партнеров я едва не заваливалась на них, чего, в принципе, они наверняка и добивались. Я не устроила «ча-ча-ча» по его ногам, так как Юн Сон сохранял дистанцию.

— У вас хорошее настроение или вы что-то вспомнили? — спросил он.

— И то и другое, — я на секунду убрала руку из его ладони и отсмеялась в кулачок. — С этим самым отцом жениха мы едва не снесли банкетный стол, когда он попытался меня наклонить в танце и основательно макнул меня волосами в торт новобрачных, за что потом пришлось извиняться. Русские свадьбы вообще всегда весёлые, — отозвалась я.

— Интересно было бы послушать, — в некотором изумлении кивнул Юн Сон.

Я тихонько рассказывала ему про наши современные свадебные традиции, вроде выкупа невесты и подчас пошловатых конкурсов от тамады, а он негромко посмеивался, совершенно ненавязчиво приближая меня к себе, но давая достаточно места для свободы. Рассказ об одной из свадеб закончился общим взрывом смеха и моим предложением покинуть танцпол, но Юн Сон попросил о последнем танце, в чём я не могла и не хотела ему отказывать. Всё было как-то правильно, я, всегда стеснявшаяся публично танцевать в паре, вдруг ощутила волну спокойствия, комфорта в руках мужчины, ведущего в танце. Это был забавный опыт.

* * *

— Вы, верно, шутите, — в ужасе глядя в знакомые ноты, сказала я, сидя перед настоящим электронным пианино с полноценной клавиатурой, а не обещанным синтезатором. — Я же сказала, что это только в процессе изучения…

Юн Сон будто и не слышал, протягивая мне только что распечатанные ноты «Грёзы любви» Листа. Нашёл же, ведь! Если перед Нам Юном играть я не стеснялась, то сейчас была в лёгком ступоре и уже пожалела о своём хвастовстве.

— Вы говорили, что не знаете наизусть только последнюю часть, вот, пожалуйста, играйте по нотам.

— Вы просто не представляете, чего просите. Я не смогу играть чисто, это немного не мой уровень…

— Прекратите стесняться, я же не злобный критик, чтобы осуждать, я прекрасно понимаю, что вы только учитесь, — непреклонно заявил он, выставляя листки на пюпитр.

— Айгу-у-у*! — я ударила себя по лбу ладонью, веселя Юн Сона. — Вы хуже, чем моя преподавательница, — мрачно заявила я, ставя пальцы на клавиши, — да и инструмент незнакомый…

— Играйте!

Я, подавив судорожный вздох, постаралась расслабить одеревеневшие пальцы, но едва смогла. Учительница всегда перед игрой спрашивала: «Ты готова?», на что я всегда отвечала отрицательно, но мы тут же начинали играть. Мысленно представив себе привычную ситуацию, я осторожно коснулась клавиш, которые по жёсткости были идентичны клавишам настоящего пианино, и заиграла.

Господи, надо было там сыграть си бекар, а не си бемоль!.. Ну вот, опять не учла дуги при пассаже, ну да Бог с ним, хотя бы в темп уложилась. Юн Сон заботливо перевернул страницу, на которой меня ждал сущий ад — кульминация, которую я физически никогда не могла сыграть нормально, постоянно не попадая по клавишам из-за темпа и количества аккордов в обеих руках. Квакнув в самом начале неправильной октавой, я приказала себе не суетиться и чуть медленнее, чем обычно, на удивление почти чисто смогла выполнить все трудные моменты. И лишь когда кульминация подошла к концу на небольшой паузе, я вздохнула, едва справившись с бешено колотящимся сердцем. Дальше шла нетрудная часть, которую именно из-за легкости я и не могла выучить наизусть, но неплохо читала с листа.

Завершив свои страдания финальным тихим аккордом, я замерла в нерешительности, передержав педаль, пока не вздрогнула от звука аплодисментов.

— Вы издеваетесь?

— Но вы же так старались, — вставил он шпильку. — И у вас было такое лицо, точно вы толкали холодильник на десятый этаж, — засмеялся он, но, поймав мой злобный взгляд, быстренько стер улыбку.

— У всех музыкантов своя мимика. Никогда не говорите пианисту о его лице! — презрительно бросила я, раздражаясь всё сильнее. — Это очень обидно!

— Не сердитесь, — спокойно попросил Юн Сон, потрепав меня по одеревеневшему плечу. — Не смотрите на меня так, будто я ваш враг. Вы сыграли очень и очень хорошо, признаться, я и вовсе не ожидал подобного.

— Ах так? — возмутилась я, скидывая его ладонь и вставая на ноги. — Значит, вы намеренно дали мне эти ноты, чтобы посмеяться над моими потугами?

— Тихо, спокойно, просто я хотел узнать, насколько ваше хвастовство соответствует действительности. Вы действительно меня удивили.

— Вот оно что? — кипя от гнева, я добела сжала кулаки, больно впившись ногтями в ладони. — Вы хотели... Да вы… Я терпеть не могу, когда… — я подавилась фразой, когда Юн Сон неожиданно и порывисто прижал меня к себе и, прислонившись щекой к моим волосам, стал поглаживать по голове.

— Тише-тише, а то вы меня сейчас убьете, — засмеялся он искренне, а я, расслабившись, скорее от неожиданности, обмякла в его объятиях, потеряв дар речи. — Простите, если неправильно выразился, не думал, что вы разозлитесь, просто…

— Просто как всегда решили меня поддеть, — вякнула я неразборчиво, уткнувшись носом в складки рубашки на его ключице и чувствуя, что злость утихает. — Вы меня доведете.

— Вы сами себя доведёте, — спокойно заметил он и решил перевести тему: — Мне кажется, что пришла пора вскрыть мой бар. Вы всё так же предпочитаете вино?

Он отпустил меня из объятий так внезапно, что я чуть не грохнулась на пол, но удержалась за клавиатуру ладонью, издав пронзительный грязный аккорд.

— Красное, — буркнула я, боясь встречаться с ним взглядом.

— Пока я занимаюсь выпивкой, сыграйте, пожалуйста, то, в чём вы уверены.

Я издала вслед ему злобный рык, который был проигнорирован, затем, ущипнув себя за руку, с опаской взглянула на инструмент.

— Я же говорила, что не знаю ничего целиком.

— Играйте по кускам, просто играйте и прекратите оправдываться, — попросил он, исчезнув в закутке кухни.

Блин, черт бы побрал этого мужчину! В то же время я понимала, что еще никто так настойчиво не просил меня сыграть, что не могло не греть душу. Может, ему действительно нравилось, а может, несмотря на мою колючесть, злобу и оправдания, он знал, что мне надо «выговориться музыкально» перед кем-то, ведь никто и никогда не слушал моё безобразие с удовольствием. Пускай, сам напросился...

Намеренно сделав звук громче, я хрустнула пальцами и зарубила громкий «Регтайм кленового листа» Скотта Джоплина, который знала с детства и играла весьма неплохо. Постепенно злость уходила, а мои руки, в бешеном ритме сменяющие аккорды, расслабились, позволяя механической памяти делать своё дело. Я не стала играть плохо изученную часть, а завершила произведение на громогласном аккорде в конце повтора первой части.

— Браво!

Я вздрогнула и поперхнулась воздухом, даже не заметив, как Юн Сон подкрался сзади, держа в руках два пузатых бокала на длинных тонких ножках. Мой мрачный вид, будто спрашивающий, не издевается ли он опять, заставил его тут же добавить:

— Честно, очень здорово, прекратите ждать подвоха с моей стороны.

— Спасибо, — распрямив складочку меж бровей и почувствовав себя полной идиоткой, сказала я. — Извините меня, я…

— Вы не уверены в себе — это плохо.

Юн Сон занял инструмент, попросив подержать его бокал, а я уселась на соседний диван и стала слушать, с удивлением обнаружив, что перебирает клавиши он легко и свободно, наслаждаясь собственной игрой, чего мне вечно не доставало. Периодически издавая грязные звуки, он будто бы этого не замечал этого, совсем не зацикливался на всяких мелочах.

— Это ведь Ирума? — узнала я одну из зарисовок корейского композитора, когда он завершил игру: — Очень красивая вещь

— Но, к сожалению, это всё, что я знаю наизусть, — с едва различимой досадой заметил он, поднимаясь из-за инструмента. — Вы знакомы с его творчеством?

— Очень близко, у него очень лёгкие и приятные на слух вещи. Я даже сделала целую папку с его нотами.

Юн Сон, попросив меня подняться, выдвинул диванный ящик, где оказалась кипа нот, и извлёк оттуда целый сборник, на котором на хангыле было написано имя именно этого композитора.

— Что? Не-е-ет, — простонала я, когда он протянул ноты мне. — Я плохо читаю с листа.

— А я вообще едва ли способен на это, но вы наверняка найдете здесь знакомые вещи, думаю, для вас это не составит труда.

Он достанет меня своим вниманием, нет, точно! Впрочем, после изучения одного произведения мне стало легче побороть стеснение и играть, хоть и не быстро, но достоверно и даже удалось словить романтический настрой одной из любимых мелодий. А Юн Сон просто сидел на диване с закрытыми глазами, изредка прикасаясь к вину, не останавливая меня. Казалось, что он вообще уснул, однако стоило мне остановиться, как он требовал продолжения, что навело меня на мысль, будто меня используют в качестве музыкального автомата. Наконец, я просто устала и плюхнулась на диван возле него, подобрав под себя ноги. В помещении повисла тишина, может, наговорившись, а может, наигравшись, мы просто пили вино, глядя за широкое окно во всю стену, в которое бил непрекращающийся ливень, напомнивший о расклеившейся на пути к дому обуви, из-за чего до квартиры я доковыляла с трудом, волоча за собой пострадавшую сандалию.

Тишина была какой-то обволакивающей: не напряженной, а, напротив, приятной. Несмотря на то, что выспалась, я не заметила, как задремала и оказалась в горизонтальном положении с помощью чьих-то мягких, убаюкивающих прикосновений. Кажется, я что-то соображала, чувствуя, как нежно и кротко Юн Сон гладит меня по голове, а может, то бы просто сон, от которого не хотелось просыпаться… Я резко распахнула глаза, осознав, что это происходит на самом деле и почувствовав некоторое смятение из-за того, что мне это нравилось. Моя голова покоилась у него на коленях, а сама я свернулась калачиком на диване.

— Я что, уснула? — нет, я не косила под дурочку, просто не могла понять, как позволила такому случиться.

Посмотрев снизу вверх, я увидела, что Юн Сон снял очки, а его глаза улыбаются. Я не помню, чтобы он когда-либо снимал очки, только менял одни на другие, но я не успевала рассмотреть его лицо: вокруг глаз оказалось несколько больше морщинок, нежели я видела раньше, а немного взлохмаченные, может быть, потому, что он немного «стёк» по дивану, прочертив затылком по спинке, волосы делали его каким-то очень домашним и уютным, как и расстегнутая на пару пуговиц у воротника рубашка.

— Я, наверное, пойду спать, — сказала я, осторожно поднимаясь с его колен, но вдруг, взглянув на электронное фортепиано, вспомнила: — Кстати, вы говорили, что у вас целая коллекция гитар…

— К сожалению, она не здесь, да и не во второй квартире. Её пришлось перевезти в офисный склад из-за ремонта.

— Ясно, — отозвалась я и зевнула, изо всех сил изображая усталость, хотя, конечно же, выспалась за весь день. Всё-таки, его близость чертовски смущала.

Юн Сон мне определенно нравился, но я боялась портить наши сложившиеся дружеские отношения, хотя, признаться, очень хотелось. После его мимолетных прикосновений, объятий в момент моей агрессии, я чувствовала, что внутренние барьеры начинают трещать по швам, когда он вот так улыбается мне…

— Что ж, спасибо за чудесный вечер и... спокойной ночи, — скороговоркой выдала я и, стараясь не бежать, засеменила наверх, подхватив с вешалки возле лестницы свой котелок.

Только закрыв дверь в комнату, я стала шлёпать себя по ушам, пытаясь выбить оттуда это сладкое чувство симпатии, которое разгоралось всё сильнее. То, что я чувствовала сейчас, было уже слишком, и вино было вовсе не причем. Я же, как дура, наверняка улыбалась во сне, лёжа у него на коленях, а если и не улыбалась, то всё было и так заметно по моей довольной сытой роже. Обычно жалея о своих поступках, сейчас я боролась с мыслью о том, что ушла совершенно напрасно. Слишком очевидна была причина моего побега, да и глупый вопрос о гитарах, будто я только искала повод остаться… Всё было слишком наигранно, я разнервничалась… Но мне же не показалось, будто он начал проявлять интерес? Я ударила себя достаточно сильно по голове, повторяя лишь одно слово: «Андуэ…».

Скинув пиджак на кровать, я побежала умываться, думая, что это поможет. Попытку стянуть с себя непослушную майку, стразами зацепившуюся за волосы, прервал внезапный стук в дверь, заставивший меня подскочить на месте и вырвать себе несколько волосков. Натянув майку обратно, я пригладила волосы и, восстановив ровное дыхание, быстро подошла к двери.

— Да, Юн Сон щи? — спросила я намеренно обыденным тоном.

— Я опять сделал что-то не так? — спросил он напрямую, даже не пытаясь переступить порога комнаты.

Да, черт возьми, да! Ты мне понравился!

— Нет, что вы, я просто устала.

— Кочжитмальхачжи ма* — с горькой усмешкой сказал Юн Сон, на мгновение опустив взгляд.

— Чега? Нан кочжитмальхачжи анаё*, — сообразила я тут же на корейском, вылупив на него честные глазищи, перед которыми внезапно оказалась початая бутылка вина.

— Возьмите вино, ведь всё равно в интернете будете сидеть полночи, — совершенно точно определил он. — Сомневаюсь, что вы сейчас ляжете спать.

— А вы?— совершенно не подумав, поинтересовалась я и тут же захотела ударить себя по губам.

— Я вас смущаю, поэтому просто лягу спать, — суховато и, возможно, немного наигранно ответил он.

— Но… Ладно, я испугалась, — согласилась я, опираясь плечом на дверной косяк.

Такое признание, наверное, со стороны выглядело слегка глуповато.

— Йа, чинча*… — он невесело ухмыльнулся и, цокнув, стал спускаться по лестнице, махнув на меня рукой.

— Стойте, — сама не знаю, что мной двигало, когда я схватила его сзади за край рубашки. — Юн Сон щи, простите меня, пожалуйста…

Выйдя за порог комнаты, я спустилась на одну ступень, но весь запал желания что-либо говорить улетучился в неизвестном направлении.

— Уаиныль чом то мащильккаё*? — наверное, предлагая еще немного выпить вина, я думала, что это как-то сможет повлиять на его внезапно ухудшившееся настроение. — Простите меня, пожалуйста, если я вас чем-то обидела… Просто я вас совсем не знаю, я в незнакомом городе, незнакомой стране, и мне… Совсем не хотелось вас расстраивать, я просто…

— Боитесь, я понял, — сказал Юн Сон по-корейски.

Он обернулся, на его лице была неожиданная печать усталости, и всё же, я не слишком понимала на что он обижается, ну что я могла такого сделать? Какие мои слова могли так сильно опустошить взгляд этих красивых тёмных глаз? Откуда в них столько грусти и невозможной, непреодолимой безысходности, словно у него в душе осадок от какого-то горя. Горя? Но…

— Что с вами? — осторожно спросила я. — В вашем взгляде столько печали...

— Всё в порядке, — отмахнулся он и улыбнулся довольно весело, но меня это не проняло.

Я без зазрения совести обошла его на лестнице и подтолкнула вперед в спальню, о чём тогда думала — не знаю…

— Мне казалось, вы боитесь оставаться со мной наедине, а тут и обстановка весьма… уединённая…

— Я буду держать бутылку при себе, если что, — сказала я и крепко сжала горлышко в руке в целях самообороны.

— Вы странная, — он усмехнулся, но, отобрав у меня опасный артефакт, налил мне половину бокала, а сам стал пить из горла.

— Почему?

— Потому что вы мечтали выставить меня за дверь, а теперь сами затащили к себе в постель.

Да, мы сидели на застеленной кровати, и этот факт меня не пугал.

— Во-первых, это ваша постель, во-вторых, мне без разницы где бояться, — я сделала страшные глаза. — Мы всё равно в квартире одни.

— Логично...

Юн Сон принял горизонтальное положение, повернулся боком и, закрыв глаза, подложил руку под подушку.

— Йа! — выпалила я, чуть опешив и почему-то смеясь.

— Вы только что сказали, что это моя кровать! — картинно зевнув, напомнил Юн Сон, не поднимая век.

Я отставила бокал на тумбочку и, сложив руки на груди, попыталась обидчиво надуться, но не получилось; его ребячество не могло вызвать во мне ни гнева, ни желания снова бояться. Как можно быть таким милым? Это просто ужасная корейская черта, народ здесь мил тотально и беспощадно… В голове зазвучала фраза: «Корейские мужчины настолько суровы…», отчего я снова залилась хохотом.

— Что? — по-корейски спросил он, непонимающе распахнув глаза. — Вы пьяны?

— Вовсе нет, — отмахнулась я и плюхнулась на другой край кровати, с улыбкой глядя в потолок, точно в звёздное небо, но повернув голову к нему, обнаружила, что в его глазах тоже пляшут смешинки, совершенно по-детски забавные. — Юн Сон щи, сколько вам лет?

— Это так важно? — спросил он безо всякой злобы.

— Просто интересно…

— Тридцать семь, вас это как-то смущает?

— Нет, я примерно так и думала, — ответила я, хмыкнув.

Он протянул руку и тыльной стороной ладони коснулся моей скулы, так мягко и осторожно, что в моем вмиг потеплевшем сердце не хватило места для испуга. Прикосновения исчезли, стоило мне невольно зажмуриться, но я нашла его руку и осторожно направила обратно. Всё было слегка неуместно, непривычно, но от жара его ладони земля медленно, но верно уходила из-под ног, и почему-то хотелось прижаться сильнее, словно ничего не было важнее в этот момент. И трепет, охвативший меня, когда он нерешительно подвинулся ближе и просто положил руку мне на талию, невозможно было описать. Не было ожидаемого напряжения, не было ни страха, не было во мне укора, а лишь спокойствие, расслабленность и желание, чтобы этот момент не кончался. А Юн Сон как-то трогательно уткнулся носом мне в плечо... Сердце ёкнуло в ни пойми откуда взявшейся тоске... тоске за него...

Его странное желание быть рядом со мной казалось безысходностью, одиночеством, может, он запутался в себе и его определенно что-то гложет, не даёт покоя. Мне казалось правильным просто погладить его по волосам, которые на ощупь оказались вовсе не такими мягкими, как я представляла. Так мы и лежали в обнимку, просто наслаждаясь тишиной, вот только его непонятное состояние меня сильно беспокоило, почему-то казалось, что на моём месте могла быть любая другая женщина, но это нисколечко не смущало. Вряд ли он ждал от меня жалости, поэтому я не пыталась что-то говорить или лезть к человеку в душу, а лишь на время попыталась стать его опорой.

Прошло наверное полчаса, и я решила, что Юн Сон уснул, посему, осторожно сместив его руку с талии, постаралась подняться, чтобы уйти спать вниз, но не смогла.

— Куда вы? — донёсся тихий голос.

Он некрепко обхватил моё за запястье, не позволяя уйти, а в глазах читалась настоящая мольба, словно ему действительно было необходимо не чьё-то, а именно моё присутствие. Ничего не ответив, я просто легла обратно на сгиб локтя и с пониманием взглянула на него.

— Вы действительно странная, — рассудил он, — мне казалось, что вы боитесь меня.

— Я боюсь вовсе не вас, — сказала я, не пытаясь лгать.

— А тогда чего же? — но в его голосе не было настойчивости, может, он и вовсе не стремился услышать ответ.

— Я боюсь себя, — при этих словах мне изо всех сил перебарывать смущение, которое наверняка выдавал с потрохами мой взгляд мимо Юн Сона.

Его лицо оказалось в дюйме от моего; Юн Сон будто бы спрашивал, не решаясь преодолеть оставшееся расстояние без моего одобрения, но я сама дотронулась до его губ поцелуем, как-то кротко, осторожно, будто боялась поранить. Теперь всё было логично, несмотря на все его прошлые слова о моих опасениях. Я не попалась на удочку, ведь он никогда не пытался меня к чему-либо принудить...

— Вы уверены? — он прервал поцелуй и взглянул на меня серьёзно, чуть тревожно. — Я не хочу, чтобы…

— Юн Сон, — впервые позволила я себе опустить формальную приставку к имени, — я никогда бы не сделала то, что противоречит моим желаниям.

И в миг, когда он мягко продолжил поцелуй, куда-то испарилась вся неуверенность, оставив после себя лишь ощущение нереальности происходящего. Та нежность, которую он вкладывал в каждое прикосновение, отдавалась истомой в моём сердце, необъяснимой приятной тоской и простым желанием прижаться к нему в поисках необходимого как воздух тепла. Пускай позже у меня могут возникнуть угрызения совести, но, пожалуй, я подумаю об этом завтра*, а сейчас было уже сложно контролировать свои чувства и эмоции, поглотившие нас обоих целиком.

Исчезли комплексы, стёрлись противоречия и разница в возрасте. Я и не думала, что смогу когда-либо почувствовать нечто подобное, невероятно нужное с мужчиной, которого знаю чуть больше недели. Но время становилось неважным, были только его руки, губы и обнажившаяся душа. Его нежность поглощала меня, вызывала страсть и в то же время убаюкивала, заставляла терять сознание, растворяться в объятиях и вздрагивать при поцелуях... И эти, возможно, банальные, но в этот момент такие прекрасные и желанные слова: “Ты такая красивая...” навсегда впечатались в сознание...

* * *

Триоль* — различные комбинации нот и пауз.

Айгу* — корейское восклицание, что-то типа «о, Боже»

Андуэ* — 안돼 — нет

Дуэ* — 돼 — да, может

Кочжитмальхачжи ма* (거짓말하지 마) — Не лги мне.

Чега? Нан кочжитмальхачжи анаё*, (내가? 난 거짓말하지 않아요) — Я? Я не лгу.

Йа, чинчча* — (야, 진짜) — чинчча — обычно «правда, действительно», но в данном случае это больше саркастичное « серьёзно, что ли?» из серии «вы надо мной издеваетесь?».

Уаиныль чом то мащильккаё?* (와인을 좀 더 마실까요?) — А не выпить ли нам еще немного вина?

Я подумаю об этом завтра* — цитата Скарлетт О`Хара из книги «Унесенные ветром»

Наверное, меня поймёт всякая женщина, просыпавшаяся в тёплых руках мужчины под его размеренное дыхание. Лицо Юн Сона выглядело безмятежным и расслабленным: морщинки разгладились, отчего он казался почти юным. На улице было ещё совсем темно, но я более не смогла уснуть, наслаждаясь каждым мгновением, улыбаясь и ощущая лёгкость, непринуждённость. Аккуратно убрав волосы с его лба, я чуть отстранилась, когда он неуклюже перевалился на спину, и положила голову ему на грудь, чувствуя неописуемый восторг и истому. Мне хотелось обнять его крепче, но совесть не позволяла беспокоить его размеренный сон. Эта ночь была странной, ласковой, наполненной обыкновенной страстью; и сейчас путалось сознание, и сейчас пронзительно изнывала душа, а тело вздрагивало при мысли о его кротких прикосновениях и невыразимой нежности.

Я не строила воздушных замков, которые могли раствориться в любую секунду, ведь прекрасно понимала, что сегодня нас разделят пятьсот километров до Пусана, и это расстояние может стать финальным аккордом в наших едва зародившихся отношениях. Встретиться с Юн Соном, скорее всего, станет невозможно… Я ничего не знала о его семье, есть ли у него дети? Я старалась отложить эти мысли на потом, жаждая сполна насладиться мгновением, которое навсегда останется в моём сердце теплым отголоском. Дотянувшись до прикроватной тумбочки за айподом, я воткнула наушники и включила печальную мелодию, как нельзя кстати подходящую моему состоянию.

Юн Сон зашевелился; мне пришлось нехотя дать ему свободу и перевернуться на другой бок, но лишь сделав это, я почувствовала его руку, оказавшуюся на моей талии, и он одним ловким движением подвинул меня к себе.

— Холодно, — зачем-то сообщил он, забрав один наушник и уткнувшись мне в шею. — Что это за музыка?

— Романс для фортепиано с народным оркестром композитора Бибергана, — запинаясь, прошептала я, пытаясь утихомирить внезапную дрожь от его дыхания, обжигающего кожу.

— Красиво, — сонно отозвался он. — Что за инструменты на заднем плане?

— Балалайки…

— Так вот они какие… — сонно заметил Юн Сон и пролез второй рукой под мою талию, прижав к себе так крепко, что я, едва сохраняя ровное дыхание, могла выдержать эту близость.

Кое-как справившись с нахлынувшими чувствами и участившимся пульсом, я закрыла глаза и отдалась звукам музыки, ощущая благодарность мужчине, обнимавшему меня. Наверное, впервые я не чувствовала необходимость одиночества после бурной ночи — обычно это состояние наступает при пробуждении и появляется желание исчезнуть из чужой постели или же, если нахожусь на своей территории, поскорее избавиться от присутствия постороннего. Сейчас всё было по-другому, словно меня подменили; чувствуя неизбежность расставания, я, напротив, пыталась справиться с внезапно наступившей сонливостью и продлить эту ночь. Тепло его тела обволакивало меня, и я не заметила, как уснула, а при пробуждении обнаружила лишь пустую смятую постель. Отчего-то сильно хотелось взвыть…

Айпод с аккуратно накрученными на него наушниками лежал на тумбочке, а снизу не доносилось ни единого звука. Накинув домашнюю одежду и умывшись, я решила спуститься на кухню, где стояла сейчас такая необходимая кофе машина, которой, слава Богу, меня-неумеху научили пользоваться. Замерев на пороге спальни, я увидела Юн Сона, развалившегося на диване с ноутбуком в окружении вороха каких-то документов. Захотелось спрятаться, забиться в угол, только бы не встречаться с ним взглядом: а вдруг он, насытившись сегодняшней ночью, теперь испытывает ко мне лишь равнодушие? Вполне ожидаемая неловкость не заставила себя ждать.

— Доброе утро, — сказал он обыденно, едва ли взглянув на меня хоть на секунду.

— Доброе… — негромко отозвалась я, стараясь не трястись как побитая собака, когда спускалась по лестнице. — Я сделаю себе кофе, вы будете?

— Нет, спасибо, уже выпил.

Его нейтральный ответ меня совсем не порадовал, и, механически возясь с кофеваркой, я начинала сходить с ума от беспокойства и непонимания. Только ночью всё было нормально, но сейчас… Я едва не выпустила чашку из рук, когда совершенно неожиданно Юн Сон подкрался сзади и обнял меня, поцеловав в мочку уха. Почти потеряв сознание от внезапной радости, я просто развернулась и обняла его за талию, прижавшись щекой к груди, точно верный щенок, давно не знавший ласки своего хозяина.

— Анна… — тихо прошептал он, зарываясь носом в мои волосы.

— Ещё немного вот так постойте, — попросила я шепотом, прижавшись крепче, ощущая одновременно счастье и смятение, столь сильные, что глупое сердце рвалось вон из груди.

— Я уже опоздал на одну деловую встречу, — зачем-то сообщил Юн Сон.

— Почему же вы не уехали?

— Наверное, ждал вашего пробуждения, — эти его слова отозвались во мне величайшим счастьем и показались самым красивым из всего, что я когда-либо слышала.

— Спасибо, — словно благодаря его за всё на свете, проговорила я.

— Мне, к сожалению, стоит поторопиться.

— Да, конечно… — безропотно согласилась я, но руки мои только крепче сцепились за его спиной.

Его короткий смешок приятным звоном коснулся слуха, а потом Юн Сон просто отстранил меня, чтобы с улыбкой поцеловать на прощание.

Едва оставшись в одиночестве, я запрыгала от счастья по всей квартире, пока не накатило осознание неотвратимой разлуки, заставившее меня обессиленно упасть на диван, забыв про остывший кофе. Невозможность что-либо изменить приближала меня к неминуемо приближающейся реальности. То были, наверное, лучшая ночь и утро в моей жизни. Юн Сон пообещал, что непременно сорвётся с работы пораньше, чтобы провести вместе последние часы моего пребывания в городе, пообедать где-то рядом с Сеульским вокзалом, но я не хотела никуда выходить до самого поезда, так как прекрасно понимала, что на улице он будет вести себя иначе, отстранённее. Посему, чтобы продлить сладостный момент, решила похозяйничать на его кухне, сварганив что-то простенькое и вкусное, желательно из русской кухни. А какое самое русское из самых простых блюд? Естественно, блины, ну не искать же ингредиенты для борща в закоулках Сеула? Муку, яйца, молоко и подсолнечное масло было найти куда проще, вот только за неимением в этой стране сметаны, её придётся заменить вареньем, ну, или джемом. Окрылённая идеей, я метнулась в гипермаркет неподалёку, по возвращению, едва не перепутав одинаковые двери квартир.

Я была настолько поглощена готовкой для человека, оказавшего мне незаслуженное внимание, что не заметила, как время перевалило за два часа дня. На удивление с чужими сковородками и электрической плитой я справилась легко, ничего не разбив и не порушив. Решив добавить последний штрих стопке румяных блинов, башней возвышающихся на тарелке, я взяла густой вишнёвый джем, отрытый где-то в просторах гигантского магазина, и наваяла на верхнем блине смеющуюся рожицу с высунутым языком, припомнив юнсоновскую шутку с презервативами.

Довольная собой, я уселась с планшетником на диван, постоянно поглядывая на часы. Никого из согруппников в сети не оказалось, зато я получила от них кучу полных переживаний сообщений с последующими угрозами отрыва конечностей мне лично и одного интересного места Юн Сону. От души насмеявшись, я отписала, что у меня в порядке и что вечером, когда вернусь, обязательно всё расскажу. Слушая музыку, я не заметила, как запикал кодовый замок, а передо мной возникла фигура человека, державшего стопкой две коробки, что закрывали его лицо.

— Вы рано, — сказала я с улыбкой, но немедленно вошла в ступор, когда из-за верхней коробки высунулось незнакомое лицо корейской наружности.

— Нугуя*? — ошарашенно и резко спросил он, едва не уронив коробки, но вовремя их подхватил и сгрузил на журнальный столик.

— Ачжощинын нугуимникка? — переспросила я тоже самое, но только более вежливо, несмотря на то, что ко мне обратились неформально, на падмале — разновидности невежливой речи, которая в данном контексте отображала экспрессию.

Заболтав что-то с красным от возмущения лицом, из чего я разобрала лишь имя Юн Сона и слово «женщина», он, наконец, вкурил, что я ничего не поняла, тогда в том же тоне продолжил на английском:

— Кто вы такая и что делаете в этой квартире Юн Сона?

— Я… А вы кто?

— Брат жены Юн Сона! — глядя на меня как на кучку экскрементов, пояснил он, раздуваясь от гнева, тогда как я, подавляя испуг, едва держалась на ногах.

Конечно, наличие супруги, в чем я была уверена, предполагало наличие родственников, но встречаться с членом семьи Юн Сона, тем более, находясь в домашней одежде в его квартире, с его планшетником, на его диване, и, что хуже, в обнаружившихся во вполне холостяцкой квартире тапочках совсем немужского размера, мне не хотелось.

— Агащи*, вы меня понимаете?! — заорал он, крепко сжимая кулаки, точно собрался меня ударить.

Я осторожно кивнула, совершенно не зная, что сказать, так как любое сказанное мною слово может отразиться на Юн Соне.

— Ачжощи, вы не так поняли, — моментально собралась я, что далось с трудом. — Юн Сон щи вчера сбил меня на машине, из-за чего я опоздала на поезд до Пусана, а переночевать мне было негде, — неожиданно сообразила я правду с элементами выдумки — так сказать, первое, что пришло на ум.

На всё ещё покрытом розовыми пятнами лице мужчины отразилась попытка поверить в услышанное.

— Какая ложь! — снова возмутился он, всплеснув руками и цокнув. — Кто вы вообще такая? Вы хоть знаете, что жена Юн Сона в больнице в коме в критическом состоянии? Разве вас это ни капли не беспокоит? Айгу, да что же это такое? Как он мог так поступить? — на глазах мужчины неожиданно выступили слёзы, а голос к концу речи потух, точно огарок свечи, невольно заставив сжаться от жалости моё сердце.

Господи, как такое возможно? Измена уже являлась чем-то непристойным и ужасным, на что я махнула рукой, легкомысленно решив, что, возможно, в семье у него не всё в порядке, но чтобы такое… Почему Юн Сон искал утешения в объятиях другой женщины, почему? От моей души оторвался кусок, озлобив и осквернив её, мне стало по-настоящему стыдно и отвратно от одной мысли, что мужчина, которому я отдала не только тело, но и открыла сердце, оказался таким подлецом. Я едва держалась на ногах, пытаясь осознать жуткие вести, понять, сколько боли принесла незнакомой мне семье и человеку, смотрящему на меня сейчас сквозь слезы с такой очевидной и понятной агрессией, ненавистью и злобой. Мне же абсолютно нечего было добавить в своё оправдание, как и в оправдание Юн Сона, которого я расхотела видеть рядом с собой раз и навсегда. Всё, что я могла сделать, это, бросив ненужное извинение, помчаться наверх, впопыхах собирать свои вещи.

Безысходность и гнев, охватившие меня, стерли без остатка все светлые добрые чувства, и пускай меня саму никто не обманывал, я чувствовала себя грязной, использованной и не могла совладать с накатывающими слезами. Руки едва слушались и почему-то стали ледяными, озноб неприятными волнами раскатывался по всему телу. Господи, бедный ачжощи, бедная жена этого человека — даже в мыслях я больше не могла произнести ненавистного имени — за что ей такое чудовищное горе? Рюкзаки были переполнены, а бумажный пакет из магазина, где я приобрела пиджак, норовил порваться, посему я просто выкинула невлезающие сандалии, которые были безвозвратно испорчены. Давясь слезами, я из последних сил спустилась вниз, не забыв скрыть глаза за тёмными очками, чтобы не показывать ачжощи, который остался, чтобы проконтролировать мой уход, своего истинного состояния. Истерика едва не вырвалась наружу, когда мы уже спускались вниз в неловком молчании под его изъедающие ненавистью взгляды, как вдруг створки дверей лифта открылись, и там оказался виновник всеобщего угнетения, в глазах которого застыл перманентный ужас.

— Хён*… — выдавил Юн Сон бесцветным голосом. — Хён, это…

— Заткнись, Юн Сон, — на понятном мне корейском сказал ачжощи и довольно грубо вытолкнул меня из лифта.

— Агащи, сами доберетесь до вокзала, — брякнул он, не глядя в мою сторону. — А ты едешь со мной…

Моё состояние граничило с желанием наложить на себя руки. Сгорая от стыда, я просто двинулась в сторону выхода, но путь мне перегородил Юн Сон.

— Я отвезу вас на вокзал, Анна, я должен объяснить…

— Объясните это своей жене, что находится при смерти, — обозлённо бросила я и оттолкнула его от себя.

— Анна…

— Юн Сон, ты что творишь? — злобный голос ачжощи эхом раздавался в ушах.

В следующую секунду я едва не обронила все свои сумки, когда он схватил Юн Сона за воротничок и затряс, что есть силы, что-то горланя на корейском, из чего я уловила лишь одно грязное слово. Судя по всему, первое оцепенение и ужас, читавшийся в каждом взгляде и движении, исчезли, оставив на лице Юн Сона лишь злобу, и он уже не стеснялся в выражениях, крича в ответ на брата жены.

Я бросилась к выходу, больше не желая видеть ни одного, ни другого, а консьерж с осуждением глядел мне вслед, качая головой из стороны в сторону. Такого позора я ещё никогда не испытывала. В спину неслись просьбы Юн Сона остановиться, подождать его.

На улице моросил мелкий дождь, навевая ещё большую безысходность и душевную боль. Как такое могло произойти? Я знала, на что иду, что, скорее всего, совершаю ошибку, но как же больно!.. Сердце буквально готово расколоться напополам от внезапной ненависти, точно прожигающей дыру в груди…

Таксист, который наудачу попался мне почти сразу на парковке возле гипермаркета, не мог не заметить, что меня всю трясёт, посему по дороге на вокзал постоянно косился в зеркало заднего вида, не смея даже включить радио. Я заходилась тихими рыданиями на заднем сидении, сетуя на свою глупость, и никак не могла понять, как же мог этот гад поступить со своей семьёй и женой. Будучи человеком отходчивым и всепрощающим, сейчас я не могла найти ему оправданий, потому только сильнее дрожали мои руки и слёзы всё лились рекой. И оттого сильнее я корила себя за неотвратимое желание, чтобы Юн Сон догнал меня, как-то объяснил всю ситуацию, но, просидев три часа на вокзале в ожидании посадки на поезд, я целиком и полностью решила вычеркнуть его из своей жизни. Он так и не объявился…

Когда поезд тронулся, я сжалась в сидении, глядя за окно, где проносились мимо дома и оживлённые трассы, постепенно уступая место сельским пейзажам и горным туннелям, напоминая мне, что всё безвозвратно кончено. Оборвалась нить, словно и не было тех ласковых рук и поцелуев, не было нежности, остался лишь осадок где-то в глубине души.

Километр за километром боль постепенно стихала, оставляя место равнодушию, отчуждению, осознанию того, что два прекрасных дня в Сеуле закончились, оставив о себе лишь дурные воспоминания, понимание, что этот город я больше никогда не смогу полюбить…

* * *

— Отстаньте от меня все, пожалуйста! — надрывно крикнула я, закрывая голову подушкой. — Идите куда шли и не трогайте меня.

Решив для себя, что перед подругами не покажу слабости, я не выдержала сразу же, как только зашла в комнату и оказалась в переплетении их рук: слёзы хлынули новой волной, а девчонки ещё не знали, что стоит мне заплакать, как всё кругом потонет в море солёной воды. Обычно, чтобы ни случалось, я старалась выключать непрошеные слёзы, но сегодня был не такой случай.

Подруги ещё никогда не видели меня в таком состоянии, посему пытались расспрашивать, но я не могла выдавить и слова, словно потеряла дар речи, да и как признаться в таком позоре? Сознаться в содеянном и прослыть подстилкой, разрушившей чью-то семью? Я понимала, что не должна брать вину на себя целиком и полностью, однако не могла чувствовать и думать иначе…

Девочки ушли из комнаты, отчаявшись до меня достучаться, я пообещала, что скоро приду в себя, просто мне нужно немного времени, но не заметила, как за переживаниями провалилась в сон, устав от дороги и последних событий…

— Ань, ты как? — осторожно спросила Ксюша, заставшая меня ранним утром умывающейся возле раковины.

Видок у меня был ещё тот — из зеркала совершенно отреченным взглядом на меня смотрели опухшие, красные глаза. Невесело ухмыльнувшись, я ответила чуть хрипловатым голосом:

— Сойдёт для сельской местности. Все меня видели, да?

— Нет, на твою удачу Таку, Вики, Жени и тёть Марины со Светой не было на тот момент в общаге.

— Уже хорошо, — без особой радости прокомментировала я. — Не говорите им, ладно? Я постараюсь вести себя как обычно, только не спрашивайте пока ни о чём, умоляю вас. И не надо смотреть на меня с таким лицом, будто кого хоронят, — засунув щётку и пасту в карман, я сообщила: — Пойду на завтрак первой…

Несмотря на раздражение, проскочившее в моих словах, Ксюша понимала, что мои нервы — сейчас одна сплошная натянутая струна, посему не обижалась.

— Хорошо, что сделать мне? — спросила она, когда я уже была у лестницы.

— Просто поговори с девочками без Таку и Вики, а перед ними я найду какой-нибудь способ вести себя обыденно.

Она пообещала выполнить мою просьбу, особенно тщательно поговорив с Дашей, чье неуемное стремление быть утешительницей для каждого сейчас было бы не к месту. Да, такой я человек, не умею я делиться горестями, если мне плохо, то пускай ждет весь мир, иначе я могу сорваться на такую истерику, что в радиусе километра полопаются стеклянные предметы и потрескаются окна. Мне нужно было пережить ещё хотя бы пару дней, чтобы окончательно систематизировать всё случившееся, найти какую-то элементарную логику и оправдания действиям Юн Сона, или просто принять его как плохого человека и думать о нём не больше, чем о Жене, поступки которого уже не вызывали злобы, а лишь недовольную усмешку.

Спустившись на первый этаж в гостевую комнату, где у нас по обыкновению проходили завтраки, девочки с удивлением обнаружили меня весёлой, будто ничего не случилось. Кое-как выкручиваясь из подколов Жени по поводу отдыха в Сеуле, я улыбалась и шутила, с удовольствием поглощая завтрак и рассказывая о своих впечатлениях от телебашни. На самом деле за улыбкой пряталось желание вырвать Жене язык, зажарить его на сковороде и съесть, а ещё я пыталась не завыть с новой силой, запивая образовывающиеся в горле комки обжигающим кофе.

Даша хотела было что-то сказать мне лично, когда мы засобирались в учебный корпус университета, но была спроважена вовремя подоспевшей Ксюшей, которая, подмигнув мне, предложила сегодня вечером посидеть где-нибудь в курином ресторане.

В Пусане, как и в Сеуле, окончательно испортилась погода, поливая Корею сильнейшими ливнями с грозами, усиливавшими вероятность обещанного тайфуна. Это совсем не способствовало долгим прогулкам. После занятий, ютясь под зонтами и дождевиками, мы отправились в знаменитый аквариум на Хэундэ. Никто не стал меня осуждать, когда я оставила компанию, чтобы прогуляться в одиночку, незаметно подмигнув Ксю, чтобы она, по возможности, откололась от остальных. Не знаю, почему я выбрала её, наверное, из-за того, что она никогда не скажет и не посоветует ничего лишнего, а где надо промолчать — просто промолчит.

Прогуливаясь между большими аквариумами с разнообразными морскими жителями, я без разбора щёлкала камерой, даже не стараясь ловить фокус и глядеть в видоискатель. Огроменная рыба с тупой мордой, больше похожей на глазастый булыжник, наполовину высунувшись из своей пещеры, глупо смотрела на меня. Показав ей рожу, я неожиданно увидела, как она клацнула острыми как бритва зубами.

— А с виду ты кажешься безобидной…

— Ну вот, уже с рыбами заговорила, — Ксюша подкралась сзади и высунула язык, глядя на уродливую рыбину.

— Глупый рыбик с открытым ртом, — бросила я. — Но он хотя бы молчит…

— А со мной ты, значит, помолчать вдвоём решила.

Я слабо улыбнулась и взяла Ксюшку под локоть, уводя к другому аквариуму, где из песка торчали какие-то странные маленькие черви, на деле оказавшиеся тоже рыбами, только с неимоверно длинными непропорциональными телами.

— Морские сурикаты, — делая вид, что читаю вывеску, сказала я.

— Ага, оставь свои шутки для Гюнай, это она у нас наивная, — Ксюшка потрепала меня по плечу. — Но то, что ты уже шутишь, это уже хорошо.

— Ага, если не считать, что мы весь день ржали с Дашкой…

— То было на публику, а сейчас по собственному желанию. Просто признай, что ты приходишь в себя, что бы там не стряслось.

— Лучше расскажи как вы с Сон Чжином, и как с Викой…

— А то ты на обеде не видела, — Ксюшка улыбнулась точно сытая кошка, но тут же изменилась в лице, вспомнив про соседку по комнате. — Вика меня совсем игнорирует, даже не здоровается…

— Вполне логично, она просто не может иначе… Ей тяжело, что какой-никакой парень выбрал подругу, ну хорошо, не подругу, просто соседку по комнате. Я тебя понимаю, ведь со стороны это может выглядеть твоим предательством, несмотря на то, что вы с Викой так нормально и не сдружились.

— Ваша вина, что спихнули меня в самолёте на нее, а с собой везде таскали Таку, — ничуть не обидевшись, напомнила она про полёт в Корею.

Тогда мы как-то сразу разделились по возрасту, спихнули младшеньких — Ксюшу и Вику — друг на друга, а сами: я, Даша, Таку и Гюнай с самой регистрации друг от друга не отлеплялись…

Как я поняла за весь день, двое наших противных голубков так и снуют друг с дружкой под руку, прихватив Вику. Таку как-то сразу стала нежелательным лицом номер один — единогласно и безоговорочно. Подлая змея, да ещё и в засосах вся ходит, точно ужаленная, а Женя и вовсе скоро станет похож на один большой засос. Оказалось, что после отъезда Сергея он остался один в комнате, а Иль Хэ, узнав про то, что случилось в Сеуле, стал всё больше отдаляться от Жени и по-новому смотрел на Таку, чьи ахи и вздохи, доносившиеся из соседней комнаты через смежные розетки, мешали по ночам спать. Подобные новости меня ошарашили, ну почему бы этим двум идиотам не найти другого места для любовных утех? Бедный Иль Хэ на днях спросил у Даши: почему наш учебный лагерь превратился в секс-лагерь?

Мы с Ксю вошли в просторный зал с высоченными, этажа в три, аквариумами, где плавали крупные акулы, невероятных размеров тунцы и исполинские черепахи, размеренно гребущие ластами мимо опасных хищников, совсем их не боясь. Пройдя сквозь аквариум под аркой, где можно видеть, как над головой проплывают морские жители, мы как-то чересчур быстро оказались у выхода, где располагался магазин сувениров.

— Я должна это купить, — сказала я, схватив понравившегося плюшевого детеныша тюленя с полки и прижав к груди. — У Гюнай вон, сколько игрушек, а мне холодно и одиноко…

— А как же я? А я? — флегматично, без особых интонаций спросила Ксюша, вызвав у меня улыбку.

— Ты мой любимый кроватный труп.

Было приятно снова шутить и веселиться, слава Богу, я действительно отходила от всего быстро, несмотря на покалывающие в груди воспоминания о той ночи. Пусть пока что не очень часто тянуло улыбаться, но я была уверена: боль утихнет, и всё вернётся на круги своя… Но я ещё долго буду содрогаться при мысли о перенесённом позоре. Вот и сейчас, внезапно вспомнив об этом мужчине, я почувствовала, как внутри зашевелилось и перевернулось нечто неприятное, склизкое. Очень жаль, что всё то светлое, что было в Сеуле, теперь покрыто срамом…

— Когда собираешься рассказать нам? — осторожно спросила Ксюшка, поравнявшись со мною возле кассы.

— Шесть тысяч вон, пожалуйста, — огласила улыбчивая продавщица на английском.

— Когда буду готова, но, скорее, когда напьюсь, — уточнила я, а продавщица поневоле сделала непонимающее лицо, подумав, что обращаются к ней. — Поэтому пока что пить не буду…

— Но девчонки уже запланировали на ночь кинопросмотр с макколи…

— Лягу спать пораньше.

— Не в твоих принципах пропускать попойки, — напомнила подруга, когда, отслюнявив нужную сумму, я взяла пакетик с моим новым комнатным питомцем.

В холле на выходе нам уже махала Ан сонсеним. Мы вышли самыми последними и, как оказывается, пропустили грандиозное веселье происходившее уже наверху на улице. Дашка и Гюнай, решив побегать под тёплым дождём без зонтика, были мокрые насквозь.

— Иль Хэ щи! — весело защебетала Даша, увидев любимого ментора, который шёл под зонтиком с остановки. Видимо, он вернулся с учебы и решил соединиться с нами.

Он стал отчаянно хихикать над девочками, так как выглядели они точно промокшие кошки.

— Вам не холодно? — спросил он, продолжая смеяться.

И как он не старался, не смог увернуться от мстительных объятий Даши, которая подкараулила его со спины. Мы очень долго ржали над натуралистичным влажным рисунком на его футболке в виде отпечатка дашиной груди, очерченной точно по циркулю.

— Нуна! Привет, как твои дела? — заметив меня, Иль Хэ подошел и обнял, как-то по-мужски похлопав меня по спине.

— Отлично! — улыбнулась я. — Как твои? Как учёба?..

На своё удивление я заметила, что он с удовольствием общается с Дашей и, кажется, после поездки в Сеул между ними что-то неуловимо изменилось, о чём свидетельствовала картина в метро: Иль Хэ, положив ей голову на плечо, дремал с открытым ртом.

Девчонки, как и договаривались, набрали побольше макколи и всяких «ништяков», чтобы вечером устроить просмотр выбранной японской драмы «Небо любви». Сделав домашку, они перетащили дашкин нетбук вниз и спёрли мои колонки, пытаясь и меня подключить к просмотру, а зря…

Просмотр дорамы закончился общими подвываниями и слезами, а так же моим мокрым полотенцем, в которое все без зазрения совести сморкались, а я, нахлобучившись рисового вина, прикуривая одну сигарету за другой, оказалась плачущей в женском сортире.

— Ань, очень сложно успокаивать, знаешь ли, когда не знаешь причины слёз…

— Даш, — шикнула Ксюша.

— Ну, не могу я так, глядя на неё сердце разрывается, — обнимая меня, скрючившуюся на полу, сказала Дашка, на чьих глазах ещё не просохли слёзы от просмотра фильма.

— Всё будет хорошо, моя девочка, всё будет хорошо, — Гюнай присела рядом и стала гладить меня по голове, а я, надрывно завыв, буквально бросилась ей на грудь и обхватила в кольцо рук, отчего мы едва не завалились вместе на грязный пол.

— Сволочь… Какая же он сволочь… — вдруг гневно стала нашептывать я, и эта характеристика была отнюдь не самым плохим, что я говорила.

— Я ему точно что-нибудь оторву, если явится в Пусан, — зарычала Даша, понимая, что их подозрения касательно поведения Юн Сона были правдивы. — Ань, ты ещё днём вчера писала, что у тебя всё хорошо…

— Всё и было хорошо, — чуть успокоившись, икая, выдавила я, чувствуя, что ещё немного, и я сама выложу всё подчистую. Девочки, на удивление, терпеливо ждали. — Я сама во всём виновата, он тут не причем…

— У тебя как всегда все хорошие, мы знаем, — всплеснула руками Ксю, присев на корточки возле моих ног. — Может, расскажешь всё-таки? А то вон Дашку скоро хватит кондратий.

— Макколи ещё есть? — спросила я.

— Тебе хватит, — отрезала Даша по-матерински строго.

— Я сама знаю, когда мне хватит, — огрызнулась я нервно.

Когда едва начатая последняя бутылка макколи оказалась в моих руках, я сделала несколько больших глотков, отчего «по усам потекло», прикурила ещё одну сигарету и, собравшись с силами, как на духу рассказала обо всём, что произошло в Сеуле, опустив лишь подробности проведенной в объятиях Юн Сона ночи.

— Я знала, на что шла, но и подумать не могла насколько всё серьёзно. Этот мужчина оказался подлецом, каких свет не видывал, — завершила я свой слёзный рассказ, чувствуя, как сжимается сердце — мне словно пришлось пережить все заново.

Всегда смуглое лицо Гюнай сейчас напоминало оштукатуренную стену, Ксюша молча рассматривала свои шлёпки, и даже Даша с непониманием и неверием глядела куда-то мимо меня, не в силах выдавить комментария.

— Всё то, что бывает в дорамах — чистейшей воды бред, — провела я невеселую аналогию. — Хочу домой в Москву, не могу даже в одной стране находиться с этим человеком. Ясное дело, что лично мне он ничего не сделал, но…

— Вот ведь, урод… — Гюнай, никогда особо не использовавшая ругательств, сказала это с яростью. — Конечно, мы тебя понимаем, Анечка, — вдруг ласково добавила она, — и ты не должна себя винить…

— Как это, не должна? Знаешь, как мне стыдно за этот поступок? Особенно перед тем ачжощи, но не перед этим… Этим… — но я была не в состоянии назвать его по имени, а лишь уныло прислонила ледяную ладонь ко лбу. — Спасибо, что выслушали, мне стало легче… Пожалуйста, никому не рассказывайте…

— Ну, конечно же, мы никому не скажем, — тут же закивала Даша.

— Сон Чжин, правда, в курсе, что у тебя тогда истерика случилась…

— Скажите, что от счастья… — буркнула я, утирая слёзы.

— Ага, от счастья, как же…

В этот момент в туалет заглянули полуночницы-кореянки, с которыми у нас была стычка, но быстренько передумали курить, увидев картину пьяных обнимашек «этих странных русских», и ретировались, не сказав ни слова.

— Пошли им бить морды! А что, древняя русская традиция — стенка на стенку, — воинственно сжав кулаки, предложила я, чувствуя, что от сердца отлегло. — Где моя бутылка?

Странно, я ожидала, что после рассказа станет хуже…

— Тебе ещё глоток и ты упадёшь…

— Завтра в школу не пойдём! Кстати, да, я завтра вряд ли встану, — решила я. — Предупредите Ан сонсеним и извинитесь за меня. Скажите, что я была… в говно…

— Твоя честность и красноречие и так частенько сражают её наповал.

Уже хихикая, мы отправились в комнату, где, слава Богу, не было Таку, которая снова умотала на третий этаж к Жене. Ксюшку я не отпустила, приказав ночевать у нас. Достав из пакетика, купленного в аквариуме, игрушечного белька, я усадила его на подушку.

— Этот мужчина теперь будет жить с нами.

— Как его зовут? — вплетаясь в невинную забаву, спросила Гюнай, забирая его с подушки и прижимая к щеке. — Классный.

— Валера! О, точно, будет Валерой! — сразу же сообразила я.

— Валера из Тагила, — радостно поддержала Даша, а я, отобрав игрушку, запульнула её на кровать Гюнай.

— Гляди, Гюнай, у тебя теперь мужик в постели!

— Валера — единственный мужчина, которому это дозволено, — заползая по лестнице, кокетливо сообщила та, хлопая глазками.

— Эй, отдай Валеру, он мой! — возмутилась я, так как она успела устроить его возле подушки, где уже был целый зоопарк: большой розовый медведь, выигранный Викой, и круглая красная птичка из игры «Angry birds».

— Ну, уж нет, ты сама его кинула.

— Мне ущипнуть тебя за грудь?

— Андуэ!

— Дуэ!

— Аня, прекрати! — стала отмахиваться Гюнай, когда я, стоя на ступеньке лестницы, пыталась до неё дотянуться, но в какой-то момент просто схватила Валеру и кинула Ксюше, что уже была на моей кровати.

— Руки прочь от моего Валеры, — брякнула я, перелезая через Ксюшу к стенке. — Даш, свет потуши. Гюнай, а теперь рассказывай, что у вас там с Алестером в Сеуле было…

Даже в наступившей темноте можно было заметить её загоревшиеся, точно китайские фонарики, красные щечки. Гюнай сидела, обнимаясь с розовым медведем, и выглядела до невозможности счастливой.

— Ну… Мы гуляли по Хондэ, болтали о жизни, а потом я сказала, что сильно устала и предложила поехать в хостел…

— А вот теперь поподробнее, — устало попросила я, искренне радуясь за подругу.

— Он не отпустил меня спать… Я не знаю, как так вышло, но… — она запиналась на каждом слове, словно открывая какую-то супер секретную информацию. — Он просто взял меня за руку, мы так и сидели всё утро, я даже толком не могу вспомнить, о чём мы разговаривали.

— Вы целовались? — спросила я, но услышала дашин глухой смех в подушку, смекнув, что дальше скажет Гюнай.

— Он меня поцеловал, — кусая лапу медведя, пробурчала она.

— Да-да-да-да! — заверещала я. — Твой первый поцелуй…

— В щёчку…

Я аж поднялась в сидячее положение, больно чирканув по стене плечом.

— Что? Ты издеваешься? — недовольно бросила я, потирая ушибленное место.

— Гюнай — такая Гюнай, — сонно проговорила Ксюша, обнимая подушку.

Но Гюнай было не до нас, она, мечтательным взглядом глядя за окно, предалась воспоминаниям. Ну, да... Чего ещё было ожидать, Гюнай была невинна и чиста, точно первый снег, и даже простой поцелуй в щёку для неё был чем-то особенным, непривычным.Ощущая, как по комнате разливается её розовая аура, я тоскливо завидовала, ведь моя испорченная натура уже давно не способна на такую простую романтику. Если бы дело не дошло до постели, я бы не чувствовала себя такой угнетённой, но из-за этого на плечи легла ответственность. В жизни за всё приходится платить, искупать грехи стыдом, позором… Как-то тяжело стало сразу на душе, едва ощутив лёгкость, я вновь погрузилась в наболевшие мысли, но теперь как-то по другому, словно глядя на всё со стороны. Наверное, я просто выговорилась за сегодняшний вечер, а может, просто была пьяна, но я уже не ощущала того груза на душе. Мне просто вдруг стало грустно, грустно лишь от разочарования, но не от чувства вины… Теперь просто стоило забыть этот момент своей жизни и спокойно жить дальше, получив печальный опыт и понимание, что безответственность никогда не доведёт до добра…

— Прощай, Юн Сон, жаль, что всё так закончилось…

— Чего? — сонно спросила Даша.

— Ничего, спокойной ночи, — и, обняв Ксюшу, я уснула под привычную мелодию сопения с соседней кровати…

***

Нугуя* — (кор.누구야) — кто вы?

Агащи* — (кор. 아가씨) — девушка.

Хён* — (кор. 형) — старший брат, обращение мужчины к мужчине старше его по возрасту.

Невероятно, но факт: я проснулась в нормальном состоянии и даже пошла на учёбу, чувствуя себя, конечно, не бодро, но приемлемо. Не знаю, где я просчиталась, но до возвращения домой как-то вдруг осталось всего шесть дней, что не могло не сказаться на моём душевном состоянии. Несмотря на то, что я сильно скучала по матери и даже по своей однообразной работе, да и всё произошедшее в Сеуле, естественно, заставляло тосковать по дому сильнее, я не могла не грустить из-за скорого отъезда. Слишком привычной стала жизнь в Пусане, именно жизнь, а не отпуск, ведь то был целый месяц безграничного счастья. Невольно в голове прокручивались все радости и все недоразумения, произошедшие в нашей небольшой «общине», посему не у меня одной настроение стремилось к угнетенному. Впрочем, пусть мы не успели надышаться пусанским воздухом, не успели сделать ещё множество вещей, не успели посмотреть многие красивейшие места Кореи, но зато обрели верных друзей и неплохие связи в «Стране утренней свежести», как именовали Родину корейцы.

Стены общежития почему-то именно в этот четверг стали настолько любимыми, что мы в шутку прижимались к ним, словно к живым, пытаясь собрать и сохранить в памяти всё то тепло, что они нам подарили. Кореянки, заставшие нас в коридоре, обнимавшимися с дверными косяками, окнами и перилами лестниц, посмотрели как на сумасшедших и поспешили ретироваться от безумия русских, вызвав наш задорный смех.

Моё предложение посетить музей оптических иллюзий, о котором я читала ещё в России, поддержали все, кроме Таку и Вики, отправившихся по шмоткам. На Женю мы уже почти не обижались, привыкли к его дурному нраву, но всё равно морщились от вида жутких засосов на его шее. Таку же окончательно стала изгоем, как и Вика, которую мне было искренне жаль. Я даже поддерживала с ней общение на радость Ксюше, которая считала это правильным, но сама контакт с ней потеряла окончательно. У Ксюши с Сон Чжином было всё хорошо, никаких ссор и недопониманий, оба витали в облаках, счастливые… Мне же, как и Даше, которая всё никак не могла дотянуться до Иль Хэ, было немного грустно, но мы обе искренне радовались счастью подруги.

Несмотря на постоянные дожди, я находила силы сохранять присутствие духа и не замыкаться в себе, стараясь поверить, что мир не потерял красок, что надо жить дальше и любой ценой провести последние дни в Корее, что называется, на полную катушку… Депрессию лучше приберечь на Москву, ведь всё равно по возвращении придётся скучать. Я считала себя сильным человеком и сейчас испытывала себя печальной песней, звучавшей в наушниках, стараясь превратить тоску в светлую грусть и улыбку. Пока что выходило удачно. Вообще, я, конечно, в чем-то неадекватна, обожаю щекотать свои нервы…

Едва мы тронулись с остановки, Женя выпрыгнул из автобуса у первого же поворота, заметив возвращающихся с шоппинга Вику и Таку. Его пришлось ждать на Кёнсондэ ещё около часа, так как они не захотели ехать в музей, а ему приспичило пообщаться со своей девушкой. В итоге, облазив все близлежащие магазины с косметикой и электроникой, мы примостились лакомиться мороженым возле входа в подземку, веселясь под музыку, доносящуюся из колонок возле стенда с телефонами. Корейцы со смесью ужаса и веселья наблюдали, как мы отплясываем под хрестоматийную «Оппа Каннам стайл», которую Даша осмелилась попросить поставить ещё раз. Зажигательные танцы завершились, когда Женя таки соизволил притащить свою задницу на Кёнсондэ, откуда мы тут же отправились в метро до музея.

Как и ожидалось, музей оказался невероятно весёлым. Экспозиция предоставляла удивительную возможность стать частью картины или инсталляции, например: усевшись на специальную тумбу, обхватить за талию Наполеона, мчащегося с саблей на лошади, или подставить голову в прорезь и стать одним из участников бешеных американских горок, строя испуганное лицо для пущей убедительности. Гюнай встала на ступеньку лестницы, ведущей в стену и оказалась вдруг некоей знаменитостью, вокруг которой щелкали камерами рисованные папарацци. Я, испортив ей хороший кадр, влезла на постамент и замахнулась ногой, мол, не воруй мою славу. Больше всего мне понравился нарисованный мужик в семейниках, которые, по задумке автора, можно было «оттянуть», заглядывая внутрь. Мы вдоволь повесились в экспозиции с натуралистичным средневековыми клозетами, изображая, что нас тотально прихватил понос. Ещё были комнаты вверх тормашками, где можно было, если перевернуть фотографию, оказаться стоящим на руках или сидящим на стене. Почти в самом конце выставки нас ожидали кривые зеркала и переодевание в богов и монарших особ с возможностью посидеть на троне.

Надурачившись, мы покинули это чудесное место в превосходном настроении, шутя и рассматривая чудесные снимки, добавившиеся в нашу «фото-копилку». Вернувшись на Кёнсондэ, мы решили полакомиться в Пицца Хате любимой карбонарой, после чего разделились. Часть наших отправилась в общежитие, а я, Ксюша, Гюнай, Сон Чжин, Даша и Света с тёть Мариной — в чимчжильбан, который советовал посетить нам Антон. Дашка переживала из-за отчего-то злючего Иль Хэ, который за какую-то шутку неожиданно спустил собак на Гюнай с необъяснимым гневом, что ввергло нас в ступор и поначалу показалось шуткой. Дашу мы буквально за шиворот утащили в корейскую баню, чтобы она не пыталась составить ему компанию. Пускай перебесится, уж не знаю, что там у него случилось, но не нужно лезть на рожон.

Едва подойдя к пляжу Кванали, где располагался самый крутой пусанский чимчжильбан, я почувствовала вполне ожидаемый укол воспоминаний. Место, где чуть больше недели назад происходило традиционное корейское действо в масках, навевало необъяснимо тёплые, но, в то же время, неприятные чувства. А вон там, совсем близко, возвышалась «коробка» отеля Homers, в баре которого мы проговорили с Юн Соном всю ночь. Стараясь подавить непрошеную тоску, я с натянутой улыбкой поддалась всеобщему веселью, когда на ресепшне нам выдали одинаковые розовые робы.

Такого количества голых женщин я ещё нигде не видела: по двум из пяти этажам банных удовольствий без комплексов сновали нагие кореянки с на диво красивыми грудями, что в пору было обзавидоваться. Гюнай, к сожалению, отправилась сразу же в комнату отдыха, потому что стеснялась ходить голой. Жаль, она пропустила невероятное блаженство. На втором этаже располагалась конкретно сама баня — куча мелких лягушатников с разной температурой воды, где-то ледяной, а где-то обжигающей. Самый лучший бассейн-ванна оказался на балконе с видом на горящий огнями пусанский мост. Развалившись в тёплой воде на свежем воздухе, я, тёть Марина и Света испытали воистину вселенское блаженство, оценив все прелести такого отдыха. Затем, навалявшись как следует в джакузи, мы попробовали зайти в сауну, но на неудачу, забыли взять шлёпки и вылетели оттуда пулей, едва не получив ожог пяток о горяченный кафель пола. Даша не знала куда деться от постоянных взглядов на её внушительное богатство, так как кореянки, все до одной худосочные и хрупкие, наверняка такого чуда света, как десятый размер, ещё не видели. Очень жаль, что в продаже в бане не нашлось ни одного раздельного купальника, чтобы облюбовать большой бассейн, но мы нашли ещё одно потрясающее место. На самой крыше под открытым небом располагался закуток с лежаками и отличным видом на море, где, воссоединившись с Гюнай и Сон Чжином, мы и расслаблялись в оставшееся до закрытия общаги время, фоткаясь в робах и \"чебурашках\" полотенец на голове. Больше всего поразила развалившаяся на двух шезлонгах компания корейских мальчиков, которые лежали друг на друге, точно морские котики на лежбище. Недолго думая, мы образовали такую же композицию на соседних местах. Намывшиеся, расслабленные и уставшие, мы прибыли в общежитие почти в двенадцать, едва успев проскользнуть мимо закрывавшего двери ачжощи.

Меня сильно клонило в сон, однако из соображений растянуть и без того долгий и насыщенный день, спать я легла не сразу, а, просеивая фотки из музея, горстями выкидывала их в фейсбук и вконтакте, где упивалась завистью комментировавших сие недоразумение друзей, пока не наткнулась на фотографии со смотровой площадки в Сеуле… Я уговаривала себя не листать их к началу альбома, где была фотография Юн Сона, но не смогла. И вот уже минут пять смотрела в его серьёзные грустные глаза подёрнутые дымкой отраженной от стекла вспышки, думая, что, наверное, пока не в силах выкинуть этого человека из головы. В сердце появилось натянутое ощущение тоски, которое никак не давало мне прийти в себя. Как-то автоматом открыв фотошоп, я выделила лицо и фигуру, убирая ненужные блики, и, чем чётче становилось изображение, тем ярче становились и мои воспоминания.

— О,— протянула Даша, неожиданно возникшая за моей спиной, заставив вздрогнуть. — Всё ещё думаешь о нём? — она присела рядом на корточки, рассматривая фотографию.

— Каждую секунду, — против воли сорвалось с моих губ.

— Так зацепило? — с грустью сказала Даша, не понимая, что мне сейчас не стоит задавать такие вопросы, ворошить прошлое.

— Глупо, правда? — хмыкнула я, бессмысленно возя курсором по его лицу. — Чтобы он не сделал, чего бы не натворила я, наверное, мне пока не под силу его забыть. Я идиотка… — заключила я ещё более заупокойно.

— Ты просто влюбилась, Ань…

— Вряд ли, — отмахнулась я. — Скорее, сошла с ума. Просто мне очень стыдно за произошедшее, но, в то же время, если бы была возможность этого избежать, я бы всё равно поступила так же. Лучше сожалеть о совершенных ошибках…

— О-о-о, мать, ты не права. Я имею в виду чувства… Да у тебя всё на лице написано, — комментировала она, меняя одежду на домашнюю.

А я, подобрав ноги на стул, уныло обняла колени, уткнувшись взглядом в лицо Юн Сона, не замечая, что в заголовке страницы появилась единичка в скобках, означающая либо новое сообщение, либо комментарии и обновления в ленте друзей.

— Даша, ты обещала мне сделать страничку вконтакте, — беспардонно войдя в чуть приоткрытую дверь, сказал Иль Хэ. — Нуна, ты чего такая грустная? — обратился он ко мне, заметив мою скорбную позу на стуле.

— Иль Хэ, — Даша выдержала паузу, строго глядя то на него, то на себя.

Мы обе были в одних футболках, хоть и длинных, но, тем не менее, без нижнего белья, да и мои голые ляжки должны были его смутить.

— Что?

— Иль Хэ-э, — тоже намекнула я, но он оказался несообразительным малым и только глупо смотрел на нас, видимо, совершенно не замечая, что мы особи противоположного пола и немного стеснены.

— Ну чего?

— Чего-чего, — передразнила Даша, — ты ничего не замечаешь? — но его недоуменное лицо заставило её закатить глаза. — Мы вообще-то не одеты.

Он только усмехнулся, ни капли не сконфузившись, и убрался из комнаты, позволив нам с Дашкой натянуть шорты.

Пока они возились с созданием аккаунта, я врубила свежевыложенную в сеть серию вампирского сериала “Настоящая кровь” и тут же попала на весьма пикантную сцену «спаривания» людей-оборотней в их человеческой форме.

— Да-а-аш, — похотливо дёрнула я бровями, когда из колонок стали доноситься естественные и не очень звуки.

Она проскользила на стуле в мою сторону и коварно ухмыльнулась. Да, тело у этого актёра было потрясающим.

— Иль Хэ щи… — хитренько подозвала она, и тот вырос за нашими спинами с удивленным лицом.

Мы заржали, когда оборотень-мужчина, обладающий нечеловеческой силой, поднял партнёршу на руки и бросил на кровать, точно мешок с пухом.

— Это что такое, нуна? — складывая ладошки возле сморщившегося носа, спросил он, хихикая как дурачок.

— Се-е-е-кс, — протянула я, и мы с Дашкой снова заржали, а Иль Хэ, точно никогда не видевший откровенных сцен в кино, смотрел с недюжинным интересом студента-натуралиста, которому для полной картины не хватало только блокнота с ручкой.

— Тебе на фейсбуке, кажись, письмо пришло, — увидела Даша, ткнув пальчиком в фоновую вкладку.

— Да, небось кто-то опять оставил публикацию в дебильной клубной группе, — отмахнулась я, грызя ногти.

Парочка вновь принялась за аккаунт, только с ним что-то не клеилось, видимо, потому что регистрация на русскоязычном сайте проходила из другой страны. В комнату зашла Таку, обругав Иль Хэ и Дашу за оккупацию её стола, несмотря на существовавшее между ними соглашение: «интернет-розетка» на дашкином столе не работала, а у Таку не было своего компа, и она всегда сидела за дашиным. Бартер, так сказать. Ребятам наверняка хотелось послать её лесом, но они промолчали. Я же, наскучившись сериалом, наконец, решила взглянуть на страницу фейсбука, чтобы стереть оповещение, но оно оказалось вовсе не тем, чего я ожидала. В развернувшейся ленте под значком глобуса обнаружился написанный на хангыле комментарий. Не обратив внимания на имя, я включила ту видеозапись, бывшую нашей с учительницей попыткой сыграть Моцарта на репетиции. Проморгавшись, будто мне почудилось, я присмотрелась к имени «배윤선», заставившим меня поперхнуться воздухом, так как это был никто иной, как Юн Сон. Откуда у него моя страничка на фейсбуке? Но ничего удивительного, я ведь наверняка спалила её в просмотренных страницах браузера на его планшетнике.

— Иль Хэ… — окликнула я его каким-то пространственным туманным голосом. — Ты можешь перевести, что здесь написано?

Он, придвинувшись ко мне вместе со стулом, прищурил глаза и вгляделся.

— Нуна, тут… как сказать по-русски… — задумался он. — Ты молодец, и… ещё немного и ты добьешься цель, которую… перегородила…

— Цели, которую поставила, — поправила Даша его русский. — Ань, это то, о чём я думаю?

— Угу, — не открывая рта, промычала я, стараясь заглушить в себе непрошеную злобу из-за его внезапного объявления.

На страничке Юн Сона не было ни одной фотографии и ни одной записи на стене, кроме скудной личной информации об окончании какого-то неизвестного мне университета. Вероятно, его страница была просто закрыта от посторонних глаз, однако мне почему-то показалось, что он недавно зарегистрированный пользователь.

— Ань, не кисни, — тут же безапелляционно приказала Даша, наблюдая смятение на моём лице.

— Легко сказать…

— Нуна, и намчжарыль араё?* — без задней мысли спросил Иль Хэ.

— К сожалению… — отозвалась я, поджав губы.

Разозлившись на саму себя, я громко хлопнула крышкой нетбука и забралась на кровать с айподом. Надев маску для сна, я сказала Даше, что они мне ничем не помешают, если останутся, но, не успев воткнуть наушники, услышала ачжощи из коридора, который, судя по всему, грозно ругаясь, выгонял из соседней ксюшиной комнаты Сон Чжина. Я засмеялась в кулак, увидев, как Иль Хэ в панике стал метаться из стороны в сторону, пока Дашка чуть ли ни пинком направила его к гюнаевскому шкафу, где он скрылся полностью, точно в поисках Нарнии. Заглянувший в комнату ачжощи недовольно фыркнул и скрылся. Ксюша вошла следом и тут же зашлась истеричным смехом, глядя на то, как Иль Хэ пугливо высовывается из шкафа, точно белка из дупла.

— Ачжощинын накассоё*? — спросил он её и, получив утвердительный кивок, вывалился из шкафа.

— Он Сон Чжина за ухо вывел из комнаты, — не могла отсмеяться Ксю, прикрывая рот ладошкой.

— Вы ничем постыдным не занимались? — осторожно поинтересовалась Даша.

— Нет, просто рылись в компе, — пожала она плечами. — Даш, в душ пойдешь?

— Да, сейчас, разберусь с этим грёбаным аккаунтом…

— Зачем вам в душ? Вы же только что из бани, — удивилась я, слушая их вполуха.

— Пока мы доехали до общежития, у меня футболка к спине прилипла, да и на улице вымокнуть успели…

Засыпая, я думала, что же творится в голове у Юн Сона, ведь он не написал сообщения, не просто поставил отметку «нравится» на видео и не просто написал комментарий, а вложил в него своё неизменное назидание, хотя я бы на его месте, несмотря на свою не слишком ровную игру на фортепиано, либо оставила восхищённый комментарий, либо вообще ничем не выдала своего присутствия на страничке. С его стороны это выглядело так, будто он не ощущает и малейшей вины за случившееся, а, быть может, я просто снова себя накручиваю… Но как он посмел снова объявиться?... И всё же… он объявился после двухдневного молчания… Совесть? К чёрту его совесть, я должна проигнорировать этот комментарий, а лучше с утра и вовсе удалю…

* * *

Сонные из-за тяжелых туч на небе, поливающих землю мелкой моросью, мы загрузились в наш родной экскурсионный автобус, чтобы отправиться в Ким Хэ — традиционную деревушку, где нас ждало погружение в корейскую культуру посредством изготовления традиционных вееров и игры на барабанах сальмунори. Унылое состояние никак не способствовало пробуждению, посему веселиться мы с Дашкой начали, только выехав за пределы университета. Строя рожи в объектив снимавшей нас Вики, мы сделали себе начесы, аля Стивен Тайлер в лучшие годы группы «Aerosmith», чем веселили весь честной народ. Прическами всё не закончилось: одолжив у Ксюшки чёрный карандаш для глаз, я сначала нарисовала себе гитлеровские усы, а затем превратила их в подкрученные усики Арамиса и дополнила художество бородкой на тот же манер.

— Гюнай, Гюнай! Гляди, какой мужчина рядом с тобой, а ты спишь! — заверещала Дашка на ухо спящей подруге.

Та, лениво приоткрыв один глаз, проморгалась, посмеялась, но тут же, обняв сумку, снова уснула, с чем мы были в корне не согласны.

— Тихо, — шепотом попросила я и хитро добавила: — Давайте ей татуху на плече нарисуем?

— Я за голову Сталина! — тут же загорелась Даша.

— У меня есть идейка покруче, — подмигнула я ей и скомандовала: — Женя, держи её!

И как бы Гюнай не вырывалась, постоянно твердя одно «андуэ», через несколько секунд на её смуглом азербайджанском плече красовалось всего три буквы — «В.Д.В.», над чем ржал весь автобус…

— Ну, зачем? — запищала она, скуксившись и выпятив нижнюю губу. — Могли бы нарисовать что-то миленькое, цветочек там, ну, или не знаю, сердечко.

— А что? Идея! Женя, обведи татуху сердцем, — перебросила я ему карандаш по воздуху, но Гюнай на неудачу поймала его в воздухе. — А давайте её так в Москве выпустим второго августа? — снова не удержалась я от нацистской шуточки, на которые Гюнай никогда не обижалась.

— Андуэ, сумасшедшая женщина!

— Мичин гончжу*! — бросила в её сторону Чон Мин, смеясь.

— Андуэ, нан кынян гончжу, — с чувством и расстановкой с милой рожицей поправила её Гюнай.

— Мичин кимчхи! — засмеялся Сон Чжин.

— Йа, тонсен! Чинча наппын аи!

— Нуна-а-а…

Чуть позже, стирая влажной салфеткой с лица жирный карандаш, к тому же оказавшийся ещё и водостойким, я наигранно злобно глядела мимо складного зеркальца на Ксюшу.

— Посмотри, что ты сделала, я теперь похожа на уголовника с щетиной! — рычала я.

— Очень жаль, — флегматично заметила Ксюша.

— Да, очень жаль, — засмеялся следом Сон Чжин.

— Да ты у меня его жрать будешь! — продолжала я ломать комедию.

Мне и Гюнай едва удалось смыть художества с кожи, когда мы уже подъехали к воротам деревушки, где жизнь остановилась пару сотен лет назад. Несмотря на неприятную погоду, мы успели насладиться традиционными домиками с пагодами, нафоткаться всей группой под какой-то вывеской на китайском, и засели мастерить веера, смеясь над потугами друг друга в попытке ровно наклеить части цветных бумажек на белый веер, отличный от привычных нам складных. Деревянная ручка длиной в сантиметров десять переходила в закрепленную в неё бумагу, кругом растянутую на тоненьких деревянных спицах. Не у всех получилось изобразить аппликацию в виде ветви сливы: у кого-то она вышла кривой и громоздкой, над чем мы все долго ржали, а мою работу, что приятно, даже сфотографировала преподаватель, обучавшая нас этому нехитрому ремеслу.

После этого нас ждал накрытый в столовой стол, где подали суп с капустой, очень напоминавший кислые щи, но какой-то невкусный, посему мне пришлось немного поголодать, потому что есть без всего рис, который подавали практически к любому блюду в Корее, я тоже не стала. Далее мы изучали сальмунори, стараясь выбивать поставленный ритм. Я не поспевала за старичком-преподавателем, дубасившим по барабанам с невероятной скоростью, постоянно терялась, но так же быстро находилась и вливалась в работу. Проходящие мимо туристы с интересом заглядывали в открытую дверь и снимали нас на камеры.

На обратном пути в университет мы заскочили в Пусанскую Русскую Школу, которая являлась принимающей стороной в нашей поездке, а дальше разбрелись по разным сторонам. Я с девчонками отправилась в гипермаркет неподалёку, где на втором этаже мы приобрели себе по паре кед, а так же няшные парные футболки для Ксюши и Сон Чжина. Парные футболки на влюбленных в Корее мы видели очень часто, корейцы не чураются проявления чувств и с удовольствием показывают, что у них в отношениях всё ладится.

Устав от шоппинга и постоянной беготни, мы отправились в общагу, где мою идею посетить в пятницу ночью какой-нибудь клуб или просто погулять приняли почему-то только Гюнай и, к сожалению, Вика, которую я в мягкой форме попросила одеться прилично. Однако, завершив все сборы, я вышла в коридор, откуда заметила сидящих во дворе на сырых лавочках её и какого-то знакомого на мордочку симпатичного студента, который, кажется, в самом начале отпуска попался мне в одних трусах на этаже мальчиков. Вика, увидев меня, весело замахала ладошкой и подлетела ко мне уже на лестнице, сообщив, что у неё свидание… Ага, так мы, значит, переживаем из-за Сон Чжина… Никакого упрека с моей стороны не было, я просто чуть усмехнулась, глядя на то, как она расцвела за какие-то полчаса разговора с этим юношей.

Гюнай всё сетовала на то, что придётся утаить о походе в клуб от матери, которая бы ни за что её не пустила. Разрядившись, точно ёлки, мы с ней двинулись в путь, едва успев выйти до закрытия дверей. Место, в которое мы отправились, посоветовал, как ни странно, Нам Юн, не далее, как сегодня объявившийся в Какао токе у Чон Мин; так же Нам Юн поведал, что у него всё отлично и он отъедается домашними харчами. Очень рада за него…

В Сомьёне — районе, где располагался клуб «Пиксы», оказалось не меньше людей, чем на ночном пляже в выходные. Он чем-то напоминал сеульский Хондэ, но здесь не было какой-то суматошности, что ли. Минимум иностранных туристов и максимум корейской молодёжи, перебегающей из кафе — в бар, из бара — в клуб, или просто снующей взад-вперед по улице. Я заманила Гюнай на чашку кофе с бельгийскими вафлями в «Angel-in-us», где мы проболтали почти час, обсуждая Алестера и этого идиота Юн Сона, при воспоминании о котором у меня сжимались внутренности. На смену боли и беспокойству пришла ярость. Вообще, я уже не удивлялась изменчивости своих чувств и была уверена, что они ещё успеют надоесть мне всем своим спектром. Гюнай трогательно поправляла заколку-бантик, что передал со мной её любимый англичанин, и рассказывала, о чём они переписываются. Если она будет в Лондоне, он обязательно покажет ей город и излюбленные местечки.

Наш столик привлекал немало взглядов, но мы этого совсем не замечали, увлеченные собственными рассказами. Выйдя на улицу в неплохом расположении духа, мы с удовольствием прогулялись по оказавшемуся довольно большим райончику в поисках клуба, а найдя его, ещё очень долго ржали на всю улицу, так как его название было вовсе на «Пиксы», а «Fix», просто у корейцев было своё произношение английских слов.

То, что нас ждало внутри — невозможно было описать словами: полуголые кореянки в бикини и на высоченных каблучищах разгуливали по душному клубу, вертя попами перед молодыми людьми, которые были так же оголены, но по пояс, и почти каждый был перепачкан флуоресцентной краской всевозможных цветов. Эпик фейлом всего этого безобразия оказались водяные пистолеты в руках каждого второго, посему мы очень быстро стали желанными мишенями. Какой-то кореец нагло стащил с моей головы котелок и ушел плясать неподалёку, но Гюнай без слов сбегала за моей шляпкой, за которой был теперь глаз да глаз. Наверное, мы были трезвыми, посему было трудно поддаться всеобщему веселью. Нужно было срочно накатить… Но кроме слабеньких коктейлей в этом клубе намеренно не подавали ничего крепче, посему мы решили потусоваться в каком-нибудь соседнем баре, где зависли почти на два часа с разговорами «за жизнь». На входе обратно в клуб мы увидели, как оттуда под руки волокут какого-то пьянющего парня. Потихоньку безобразие в клубе стало принимать неадекватный поворот, нас хватали за все выделяющиеся места, а Гюнай и вовсе с визгом пришлось выпутываться из чьих-то потных объятий.

— Отвратный клуб, — возмущалась она, когда мы вышли на улицу, чтобы прогуляться, так как времени до открытия общаги оставалось где-то полтора часа, а в помещении, полном ненормальных пьяных корейцев, оставаться не хотелось. — Я и не знала, что есть тут такие…

— Там просто была вечеринка в бикини.

— Но эти девушки в купальниках… и чего они визжали, когда их хватали? Сами виноваты… — внезапно изменилась она в голосе.

Мы еще немного погуляли, зашли в магазин за вкусняшками и бич-пакетами и потихоньку тронулись на поиски такси. Поправляя сползшие леггинсы, я чуть отстала от подруги, чтобы подтянуть их, но сложилась пополам в приступе дикого хохота.

— Гюнай… — пыталась выдавить я. — Гюнай… повернись…

— Чего? — сразу же насторожилась она, но я беззастенчиво потыкала пальчиком в сторону её задницы, где на чёрной ткани платья остался розовый отпечаток флуоресцентной краски в виде характерной пятерни.

— А-а! Стыд-то какой! — заверещала она на ультразвуке.

Я перехватила её руку в попытке отряхнуться.

— Не надо, прошу тебя! Девчонки должны это увидеть! Я тебя умоляю! В темноте все равно не так заметно. Да и розовенькое, как ты любишь…

— Аня! Прекрати!

Наудачу нам тут же попалось такси, в которое я быстренько затолкала подругу и влезла следом, всё ещё давясь от хохота. А ещё у нас для Даши был небольшой подарок…

…На цыпочках зайдя в комнату, мы, надеясь повеселиться, решили разбудить Дашу при помощи взятого из клуба водного пистолета, чем сильно её разозлили. Однако она быстро зашлась хохотом, увидев отпечаток пятерни на гюнаевском платье, где после сидения в такси осталось всего два пальца, но всё равно четкие-причеткие. Таку в комнате не было, что, несмотря на желание, чтобы она вовсе выселилась, не могло не вызывать рвотные позывы. Я, наверное, впервые за три дня уснула спокойно, даже не вспомнив о Юн Соне…

* * *

Проснулась я как-то резко и неожиданно от дикого вопля, донесшегося с соседней кровати; лениво выглянув расфокусированным взглядом из-под маски для сна, что нам выдали при перелёте из Абу-Даби в Сеул, я увидела, как Гюнай без страха сломать себе конечности подобно мамонту громко спрыгнула со своей кровати, чем окончательно разбудила остальных.

— Гюнай, твою мать, что стряслось? — буркнула я, выглядывая из-за спящей Ксюши, которая, похоже, способна была проснуться только от взрыва.

— Там.. там… Такой большой и ужасный!

— Фаллос? — буркнула я злобно.

— Аня-я! Там огромный клоп! — очень мило и испуганно пожевывая ворот ночнушки, сказала она, заставив меня заржать, так как сам бы клоп на комплимент «большой» мог бы ответить только: «Ой, ну, да ла-а-адно», махнув лапкой.

— Даша, ты спишь?

— С ней поспишь, — донёсся глухой голос из-под подушки.

— Через Ксюшу лень перелазить, спасёшь Фиону* от монстра?

Из груды одеяла, где она спала, поднялась рука с соединенными в круг большим и указательным пальцем. Через мгновение Даша сползла с лестницы, не открывая глаз, взяла маленький пакетик со своего стола, затем, всё так же с опущенными веками, забралась на кровать Гюнай, словила чудовище, вытряхнула пакет в окно в коридоре и, точно зомби, забралась обратно в своё логово, тут же засопев в две дырочки.

— Мощно это она, — прокомментировала я, пока Гюнай проверяла постельку на предмет зловоний.

Проснувшись где-то после полудня, группа уехала на горячие источники, я же, не желавшая выходить за пределы университета, хотя погода как-то внезапно наладилась, снова принеся жаркое солнце, решила позагорать на футбольном поле, так как кожа моя становилась бледнее день ото дня. Посидев пару часов с книжкой на свежем воздухе, я решила посмотреть какой-нибудь фильм. По корейскому телевидению уже показывали седьмую серию новой дорамы «Вера», значит, наши русские фансабные группы успели перевести хоть какую-то часть. Я оказалась права, посему, поставив вконтакте на загрузку первую серию, сходила в душ, так как меня ещё на улице обвоняла какая-то клопообразная скотина, и запах не хотел выветриваться.

— О, Марин, ты чего не на источниках? — спросила я удивлённо, встретив её по дороге из душа в комнату.

— Решила хоть денёк посидеть дома, а то мы со Светой постоянно мотаемся, — пожала плечами она. — Чон Мин тоже не попала, должна вот-вот прийти из школы.

— Ясно, слышала, что с гюнаевской задницей вчера приключилось? — спросила я и услышала в ответ подтверждающий смех.

— Да, она утром так возмущалась, так возмущалась!.. По-моему, правда, она была в восторге.

Немного поболтав, мы с Мариной распрощались и разошлись по своим комнатам: я — к сериалу, она, умница, — к учебе, хотя официально наши занятия закончились ещё в четверг. Дорама быстро мне наскучила, обычно с первой серии я не впечатляюсь, поэтому терплю до второй-третьей, когда появляется интерес. Сейчас же, я откровенно не знала чем себя занять. Уже и маникюр с педикюром сделала, и вещи сходила постирать, и даже прибрала бардак на столе...

Раздался звук, оповещающий, что в фейсбуке пришло новое сообщение. Без моего ведома развернулось диалоговое окно чата.

«— Я сейчас в Пусане, есть ли возможность встретиться вечером?».

Это мог быть только Юн Сон, заставивший меня ощутить равнодушную тоскливость от неуместности его сообщения.

— Нет, — проговорила я вслух и черканула оное в чат, даже не задумавшись о том, что могла просто проигнорировать.

Несмотря на свою категоричность, я чувствовала, как предательски стучит сердце, ожидая следующего сообщения. Но в следующие пятнадцать минут в комнате не раздавалось ни единого звука, кроме злобного скрежета моих зубов. Отправившись вниз за банкой сидра из автомата, я на входе в комнату замерла от сигнала о сообщении, затем следующего и, наконец, последнего. Почему я должна вновь и вновь возвращаться в тот день? Почему ты просто не исчезнешь? Но душа, точно пинком под зад, подталкивала меня к компьютеру. Дрожащими руками коснувшись тачпада, чтобы уснувший экран вновь загорелся, я на миг зажмурилась, пытаясь справиться с чувствами.

« — Я должен принести свои извинения за то, что произошло, — говорило первое сообщение. — Мне очень неудобно перед вами, Анна, — гласило второе. — Я поступил плохо и не отрицаю своей вины, просто позвольте мне объяснить…».

И вновь уныние накрыло меня с головой, а утаённое желание заглянуть в его грустные глаза всё сильнее постукивало внутри из запертой в дальних уголках моего разума клетки. Но я не должна сдаваться, я знала, что если поддамся, то услышу лишь пустые извинения. Внезапно в голове что-то щёлкнуло… Похоже, то самое непрошеное чувство справедливости, которое заставляет меня постоянно оправдывать окружающих. Я ведь сама прыгнула в его объятия… Юн Сон мог просто забыть обо мне, вычеркнуть из жизни, ведь всё равно в четверг я улетаю, да и, по сути, мы никто друг для друга — просто путники, случайно встретившиеся на станции в ожидании поезда и заведшие разговор по душам. Было непросто прогнать мысли о его искреннем раскаянии, так как они всё больше места занимали в моей голове. Я была благодарна Чон Мин, которая, вернувшись из школы, забежала ко мне, чтобы предупредить, что через час нас на ужин снова ждёт профессор Хонг. А ехать достаточно далеко — на Хэунде. Мои волосы, всё ещё завернутые в полотенце, были сырыми, на лице — ни грамма косметики. Как? Как, я спрашиваю, я смогу собраться за отведенные десять минут?

Носясь по комнате подобно небольшому, но разрушающему всё на своём пути торнадо, я стала выгребать из шкафа шмотки в поисках цветастенькой юбки, которая, собака, нашлась на самом дне отнюдь не полки, но чемодана, вся мятая, точно из… не важно. Быстро подкрасив глаза, я не стала сушить волосы, а закрутила их на затылке нетугим узлом; чтобы разгладить, чуть намочила юбку и была в принципе готова,искренне радуясь, что из-за нехватки времени, я не могу продумать ответ Юн Сону.

Чон Мин и Марина уже нервно мерили шагами дворик, подгоняя меня криками в окно. Шустро собрав сумочку, я оказалась внизу, откуда мы пошли, нет, побежали к автобусу, правда по дороге отказались от этой идеи, так как помимо автобуса пришлось бы использовать ещё и метро. Запихавшись в такси, мы планировали немного сократить тем самым время поездки, но, Боже, как мы ошибались! Именно сегодня вечером Пусан решил превратиться в одну сплошную пробку, точно рязанское шоссе в пятницу вечером в дачный сезон! В итоге мы опоздали в ресторан на целых сорок минут, тогда как наши, уже сытые и довольные, сидели, попивая содовую.

— Красные в городе! — замахала Дашка из-за столика. — Быстрее апокалипсиса дождаться, чем вас…

Мы посетовали на пробку и потраченные деньги, и очень-очень быстро стали есть. Этот ресторан оставил неизгладимое впечатление. Шведский стол — рай для любого русского, только вместо однообразной еды, которую всегда подавали в отелях где-то в Турции и Египте, тут был невероятный выбор из креветок, кальмаров, суши, сашими, вкусных булочек, супов, горячих блюд из рыбы и мяса, разнообразные гарниры и потрясающие десерты: тирамису, чизкейки, кексики… Немудрено, что я едва не взвыла от переедания и с трудом добралась до общаги, чтобы переодеться в джинсы и майку и нанести полноценный макияж для поездки обратно на Хэундэ. Я, конечно, могла остаться и там, но поддержала девочек, что после горячих источников, конечно же, хотели привести себя в порядок.

В последний раз на ночной пляж с нами собрались и Марина со Светой, а так же Таку, правда, без Вики, так как та умотала на очередное свидание с глупым рыбиком — так я прозвала её молодого человека, который постоянно ходил с открытым ртом и по выражению лица напоминал ту рыбу-булыжник в аквариуме.

На Хэундэ было менее людно, чем раньше; после наступления корейской осени людей и музыкантов поубавилось вдвое. Гюнай удалось застать только клочок выступления группы, что неизменно музыкально сопровождала нас каждую субботнюю ночь, кроме того времени, что мы провели в Сеуле.

Без звуков музыки и мы как-то притихли, почти не веселились, лишь лежали с пивом, глядя на звёзды, болтали о жизни и просто расслаблялись, слушая размеренный шелест волн. Гюнай и Чон Мин стояли рядышком, глядя на выступление какой-то певицы с экранчика телефона. Только Даша и Женя, скорее по привычки, чем из-за веселья, носились друг за другом по пляжу, но даже их беготня теперь казалась фоном размеренного и непривычно тихого Хэундэ…

Я решила помочить ножки, но затея не удалась — сильная волна снесла меня на берег, промочив насквозь примерно до середины бедра. Я едва не упала, но меня подхватили чьи-то сильные руки. Подняв взгляд на мужчину, в объятиях которого поневоле очутилась, я вздрогнула, однако вместо логичного гнева и ощущения боли по мере узнавания, я испытала невероятную радость и счастье…

— Так и знал, что найду вас здесь...

* * *

Нуна, и намчжарыль араё? –(кор. 누나, 이 남자를 알아요?) — сестра, ты знаешь этого мужчину?

Ачжощинын накассоё? — (кор. 아저시는 나갔어요?) — ачжощи вышел?

— Мичин гончжу! — (кор.미친 공주) — сумасшедшая принцесса.

— Андуэ, нан кынян гончжу. (кор. 안돼, 난 그냥 공주) — нет, я просто принцесса.

— Мичин кимчхи! — (кор.미친 김치) — сумасшедшая квашеная капуста.

— Йа, тонсен! Чинча наппын аи! — (кор. 야! 동생 진짜 나쁜 아이) — Эй, младший братик! Ты плохой ребенок!

— Нуна-а-а… (кор. 누나) — старшая сестра, подруга

Фиона — принцесса из мультфильма “Шрек”, которая была заточена в башне под надзором милой драконши.

В состоянии, близком к шоковому, я не сразу осознала, что действительно нахожусь в объятиях Юн Сона и просто смотрю на него, словно на близкого человека, которого не видела долгое время. Подсознание в такие моменты вываливает всю правду о чувствах, будто чёрным маркером на лбу прописывает. Встрепенувшись, я сделала шаг назад, а на смену радости от встречи пришла вполне ожидаемая ярость.

В поле зрения попали Гюнай и Даша: первая стояла с открытым ртом, а вторую почему-то обнимала со спины Ксюша, но через мгновение я поняла, что она просто удерживает её, рвущуюся в нашу сторону начать бить морду Юн Сону, чего он непременно заслуживал. Стараясь сохранять спокойствие, хотя руки дрожали, я осторожно покачала головой из стороны в сторону, глядя на подруг.

— Мне кажется, ваше появление не совсем уместно, — бросила я колко, борясь с желанием убежать подальше.

Юн Сон не выглядел подавленным, на лице не читалась просьба выслушать, но я уловила эти его чувства в неуверенной попытке приподнять уголки губ.

— Мне очень жаль, что хён застал вас в квартире, и я бы всё же хотел объяснить всю ситуацию. Не хотите пройтись вдоль пляжа?

Как он смеет спрашивать подобные вещи, да ещё и таким спокойным ровным голосом?

— Нет, не хочу, просто уходите, Юн Сон щи. Разговоры всё равно ничего не изменят, — но на этой фразе я вдруг задумалась.

Может ли быть такое, что он приехал в Пусан ради меня? Такое сильное чувство вины? Сомневаюсь, но, тем не менее, он сейчас стоит передо мной, точно вылезший из табакерки чёрт, старается вернуть моё расположение… Странно, всё это очень странно, что с ним творится? Да и кто я для него? Подумав ещё с десять секунд, он вдруг сказал:

— Мне кажется, что уже давно пора оставить столь формальное общение, Анна, — заметил он с небольшим укором, намекая на наше совсем не формальное общение несколько дней назад. — Я знаю, что вы злитесь на меня…

— Нет, не на вас злюсь, я злюсь на себя саму, — буркнула я и вдруг созналась: — Я первая перешла черту в нашем общении, не зная ситуации в вашей семье. Вы правы, вы никогда и ни к чему меня не принуждали, посему вам извиняться не за что, и давайте завершим этот нелепый разговор. Женя, свали в туман! — буркнула я в сторону уже по-русски, так как наглец решил незаметно подкрасться из темноты.

Тот с гаденькой улыбочкой поднял руки вверх, но в тот момент был оттащен за шкирку подоспевшей Дашей, на лице которой застыл немой вопрос: нужна ли мне помощь?

— Типичная женская черта говорить не то, что думаешь, — с усмешкой не согласился Юн Сон, даже не обернувшись в сторону моих согруппников. — Я понимаю вашу обиду…

— Обиду? — вскипела я. — Конечно, какая тут обида, когда меня просто вышвырнули за порог! — но понимая, что начинаю нести несуразицу, постаралась успокоиться: — Случайность, конечно…

— Думаю, вас беспокоит вовсе не это, да и не стоит врать себе и мне, вы беспокоитесь лишь из-за того, что поневоле стали яблоком раздора в моей семье. Я понимаю ваши чувства, понимаю так же, что вы теперь считаете меня плохим человеком, осуждаете из-за того, что я, неверный муж, посмел привести в дом женщину, когда собственная жена находится в коме, — он и понятия не имел, в какое неловкое положение ставит меня этим разговором. — Подождите, не перебивайте, раз я уже вышел на эту тему…

— Я не хочу ничего знать, потому как меня это не касается, — уколола я, отойдя от кромки моря, чувствуя, что ногам постепенно становится холодно.

— Не касается, — подтвердил он негромко и достаточно резко продолжил: — но на самом деле вы ведь так не считаете? Я не планировал затаскивать вас в постель, но сделанного не вернуть, да и вы ни в чём не виноваты, всё сложилось так, как должно было сложиться, — в его голосе прозвучала небрежность, даже грубость.

— Пожалуйста, не возвращайте меня в тот день. Мне всё ещё стыдно, — проглотив комок в горле, сказала я. — Мне невыносима сама мысль об этом…

— Невыносима? — вспылил Юн Сон. — Вам было так плохо со мной? Анна, неужели…

— Вы прекрасно поняли, что я имела в виду, — перебила я, — если бы не ситуация в вашей семье… Да и без того всё то, что произошло в Сеуле — уже было неправильным. Вы — женатый человек, а я… — я замолчала, поневоле бросив взгляд на безымянный палец левой руки, где не было кольца. — Вы снова сняли кольцо…

Он небрежно взглянул на свою руку и засунул её в карман.

— Я и пытаюсь это объяснить… Просто выслушайте меня, и тогда сами решите, сможете ли вы простить меня, если не простить, то хотя бы понять. Моя жена находится здесь, в одной из пусанских больниц, — подтвердил Юн Сон причину своего нахождения здесь, отнюдь не связанную со мной. — Я должен постоянно быть подле неё… — вдруг голос его стал ещё тише, складывалось впечатление, что он борется с какими-то своими внутренними демонами. — Я благодарил небеса, когда меня вызвали в Сеул на прошлой неделе, но ведь рано или поздно я должен был вернуться сюда. Мне и самому трудно признаться в том, что я сейчас скажу, и я даже не понимаю, почему я нахожусь здесь, а не в больнице…

— Зачем вы мне всё это рассказываете? — глупо спросила я, совершенно не улавливая нить событий.

— Может, всё-таки отойдём? — попросил он, бросив взгляд на моих девочек, а я невольно двинулась следом, загребая босыми ногами влажный песок, совсем позабыв о валяющихся чуть поодаль тапочках.

— Я вас не понимаю, причем совсем…

— Потому что мне трудно в этом признаться человеку, которого я знаю всего пару недель, — невесело ухмыльнулся он.

— Так может, то, что вы хотите сказать, мне не следует слышать? — осторожно поинтересовалась я, в уверенности, что его личная жизнь меня действительно не касается.

— В тот день, когда я случайно сбил вас, я был немного не в себе, — он мотнул головой, печально глядя на барашки волн, шелестевшие в паре метров от нас; неужели этот человек настолько скрытен, что я не могла увидеть в его тогдашней печали такой глубокий смысл? — Я ехал из больницы, в которую доставили мою жену… Она… — кажется, ему было очень тяжело вспоминать то время. — Она едва не утонула в море, на той яхте произошёл пожар… Я рванул из Сеула в Пусан, по дороге едва сам не попал в аварию, мне казалось, что в моей размеренной жизни не могло произойти ничего хуже… Я бы никогда не подумал, но Бу Ён… — Юн Сон с какой-то непреодолимой болью назвал это имя, и ещё некоторое время не решался продолжить рассказ: — Оказывается, она изменяла мне и уже очень давно… Её подруга, расчувствовавшись, призналась мне во всём в больнице… Они с любовником были вместе в то утро, и тот мужчина утонул… Но вы не поверите, я, наверное, действительно плохой человек, но я был рад этому… Хотя, конечно же, нельзя так думать об усопших. Сейчас же я испытываю лишь равнодушие. Представьте, каково это: ухаживать за любимой женщиной, зная всё это… Я, наверное, смог бы это пережить, но… Я едва ли мог подойти в больнице к её кровати, это было выше моих сил… Она выглядела жалко, но не вызывала во мне жалости, лишь гнев. Я так и не смог её простить и боюсь что не смогу простить и в будущем.

Я чувствовала, с каким трудом даётся ему этот разговор, видела, что при воспоминаниях его сотрясает крупная дрожь, а глаза увлажнились. Его боль вперемешку с яростью и обидой эхом откликались в моём сердце…

— И в то же время, я боялся, что если останусь один, то сойду с ума…

Теперь всё встало на свои места, теперь ясна была причина, по которой он так желал моей компании, пусть не моей конкретно, но любого другого человека, просто попалась почему-то именно я и поневоле стала его успокоением. Он всего лишь боялся остаться один — такие мысли проскакивали у меня на протяжении всего нашего общения, но я и представить не могла, насколько глубока его душевная рана, одиночество. И мне показалось совсем неуместной наша совместная ночь, всего лишь его попытка мести жене… Мелочной, незрелой, глупой, но мести.

— Почему вы не сказали раньше? Я бы никогда… Это ужасно, — проговорила я, приложив ладонь ко лбу, всё равно до конца не осознавая его чувств, лишь ощущая собственное опустошение. — Теперь мне вдвойне стыдно…

— Поверьте, жалость — это не то, что мне было нужно тогда, так и сейчас. На работе, в семье, все сочувствуют мне и беспокоятся за меня и Бу Ён, но они не понимают, что это ввергает меня в ещё большее смятение. Вам нечего стыдиться. Пожалуйста, не смотрите на меня такими глазами, я действительно поступил плохо по отношению к вам и к семье…

Вот почему он снял обручальное кольцо — в том был лишь один смысл: стереть боль. И вот почему оно вновь появилось в Сеуле — он не мог показывать своего состояния остальным. Кажется, Юн Сон совсем запутался, а меня… меня просто использовали морально. То интимное, что произошло между нами, уже и вовсе перестало иметь смысл, он ведь действительно не планировал этого, но сделанного, конечно же, не вернёшь. Всего лишь осечка, с которой стоило смириться и ему, и мне… Всё стало логичным, но неправильным, я всего лишь оказалась его опорой на несколько дней, опорой, которая помогла выжить и не сломаться. Никаких чувств, просто случайность…

— Бу Ён сегодня пришла в себя, — сообщил он зачем-то. — Но я не мог себя заставить поехать в больницу даже по приезду в Пусан. Простите, я, наверное, снова вас использую…

Я находилась в смятении, весь спектр эмоций, что я испытала, слушая его монолог — от ярости до жалости, вмиг выключился, сменяясь на тяжкий осадок в груди от понимания, что, выговорившись, Юн Сон просто исчезнет, оставив о себе лишь болезненное воспоминание. Теперь мы стали чужими окончательно. Он и сам, похоже, понимал, что пора прийти в себя, вернуться к нормальной жизни и ухаживать за больной супругой, которую рано или поздно простит…

— Вам стало легче? — осторожно спросила я, мягко коснувшись его предплечья в попытке поддержать, но стараясь не показывать жалость.

— Вы сумасшедшая? — неожиданно резко и удивленно спросил он, расширившимися глазами глядя на меня.

Этот вопрос ввёл меня в ступор.

— Что опять, черт возьми, я сделала не так? — грубо спросила я, отстранившись и обидчиво соединив брови.

Юн Сон закатил глаза и сам схватил меня за плечи, мечущимся взглядом пытаясь прочитать что-то на моём лице.

— Вы должны кричать на меня и даже, возможно бить, а вы… Вы спрашиваете: не полегчало ли мне? — сказал он, но получил в ответ лишь недоуменный взгляд. — В России все женщины такие…

— Дуры? — предположила я, отчего-то искренне засмеявшись, и отшутилась, совсем не понимая, что меня так рассмешило: — Национальная черта…

— Вы больная…

— Ну, уж точно не здоровая, синяк до сих пор не прошел, — припомнила я с усмешкой. — Но не бойтесь, иск подавать уже поздно.

— Какой к чёрту иск?

Мне показалось, что ещё немного, и он прикоснётся ладонью к моему лбу, чтобы проверить температуру; кажется, Юн Сон уже действительно был недалёк от этого. Пристально впиваясь в меня взглядом, он, видимо, ставил мне очередной диагноз.

— Проехали, — махнула я рукой. — А я три дня голову ломала, чего же вы ко мне на фейсбук залезли, зачем вам так необходимо мне всё объяснить, напридумывала себе кучу вариантов, но этот, воистину, оказался…

— Вы пьяны? — он затряс меня за плечи, приводя в чувство, и, похоже, был совсем не способен понять моей внезапной смены настроения.

Я вдруг посерьёзнела. Юн Сон же казался немного дёрганным.

— Юн Сон щи, мне кажется, вам нужно спешить в больницу. Не беспокойтесь, извиняться не надо, я вроде бы как взрослая девушка, всё понимаю. Я отчасти рада, что повстречала вас, правда, Бог знает, что навыдумывала себе, наверное, дорам пересмотрела, — посетовала я. — Мне жаль, что я, скорее всего, больше вас не увижу, но как-нибудь переживу, не маленькая…

— Вы не так поняли, глупая женщина, — засмеялся он неожиданно, что выглядело совсем неуместно при всех обстоятельствах. — Ценю ваше самопожертвование, — едва сдерживая ехидство, заметил он, — но я вовсе не это имел в виду.

— Нет, я…

— Помолчите секундочку, — потребовал Юн Сон настойчиво и крепче, даже немного больно сжал мои плечи, от чего я невольно пискнула. — Вы действительно думаете, что я позволил случиться чему-то между нами из каких-то мелочных соображений мести своей жене? Стал бы я сейчас оправдываться… Да, поначалу мне просто нужна была компания, отвлеченные темы разговоров, забытье… Соглашусь, что это продолжилось и в Сеуле. Работа отвлекала, но в какой-то момент мне снова стало одиноко и тоскливо, и я снова стал ощущать безысходность, смятение, но потом вспомнил, что человек, который не давал мне унывать в Пусане находится совсем близко, в одном городе со мной… — я чувствовала себя совсем глупой, так как и отдаленно не могла понять его, а Юн Сон всё так же продолжал отвечать на немые вопросы: — Да, поначалу ничего особенного, наше общение снова помогло мне не упасть в пропасть… Но, Анна, это оказалось не просто способом… — он запнулся, но во время распалённой речи успел напугать меня до чёртиков и, кажется, оставить синяки. — В какой-то момент я понял, что мне просто было хорошо с вами, и Бу Ён здесь вовсе не причем. Та ночь и утро заставили меня проснуться новым человеком, осознать, что жизнь не заканчивается на неудачном браке…

— Вы сами-то трезвый? — спросила я обиженно, выискивая в его словах подвох. — Вы несёте бред… Этого не может быть! Да я же только и делала, что ругалась с вами, спорила и показывала себя не с лучшей стороны.

— Вы были живой и настоящей, почему вы снова себя недооцениваете? — но я смотрела на него глупыми глазами, уже вряд ли соображая хоть что-то, когда его пальцы мягко разжались и осторожно легли на мои скулы. — Какие подтверждения моей привязанности вам нужны, чтобы вы, наконец, поверили мне?

Но всю романтику момента разрушил мой последующий комментарий:

— Вам, по-моему, срочно нужна помощь специалиста… — я посмотрела на Юн Сона как на душевнобольного, осторожно отстранив его руки. — Вы вообще себя слышали со стороны?

Но и сама я пребывала в каком-то странном смятении, постоянно убеждающем меня, что либо безумна я, либо слетел с катушек он, неся совершенную чепуху, переходя с английского на корейский. Считая его человеком спокойным и уравновешенным, ещё никогда я не видела его таким… Даже слово не могу подобрать… Словно ему лет восемнадцать и руководствуется не разумом, а юношеским максимализмом.

— Вы разочарованы моей импульсивностью? — он усмехнулся, отнюдь не весело. — Или я вам опротивел? Что ж, тогда, вероятно, это мне жизненный урок…

Мои глаза распахнулись в ужасе, он рассуждал так, будто влюбился, что за бред сивой кобылы?! И тут меня внезапно шарахнуло по башке… Такое впечатление, что…

— Господи, вы что, никогда не симпатизировали женщинам, кроме своей супруги? — я едва не покрутила пальцем у виска.

— Отчего же, я просто был верен жене, — как-то подозрительно сказал он. — О, Господи, Анна, вы меня поражаете! Вы думаете обо мне, как о каком-то несмышленом мальчишке?

— Вы… вы просто сейчас говорили такие вещи, — потупив взгляд, попыталась я оправдать глупость, которая образовалась в моём блондинистом мозгу, где была полная каша.

— Анна, вы слушаете, но не слышите. Что непонятного в том, что вы мне просто нравитесь? Что все дни после вашего отъезда я не мог найти себе места…

Я подавилась воздухом, чувствуя, что ждет меня только одно — окончательный и бесповоротный сдвиг фаз, и даже сейчас, точно издалека до меня дошёл окончательный смысл сей фразы.

— Юн Сон… вы меня просто шокируете, — выдавила я, но снова не нашла понимания в его лице; лишь, сосредоточившись на собственных истинных чувствах, которые были заглушены шоком от всего услышанного, поняла, что мне только что признались в чувствах и как бы я не сдерживалась, не могла скрыть радость. — Я… Господи, что я должна ответить? — засмеялась я истерично, но видимо, снова прогадала с реакцией.

— Что ж, видимо, мне только остаётся попросить прощения…

— Нет, постойте, — сквозь смех в моём голосе стала проступать серьёзность. — После всего того, что вы мне рассказали, мне трудно принять возможность сего факта. У меня в голове сейчас такой бардак, что я теряюсь в догадках, как всё это расставить по полочкам. Мне ведь не почудилось, правда? — и сама себе уже на русском процитировала «Божественную комедию» Данте Алигьери: — Он тронулся умом, и я ему вослед*…

— Что за аллегория? — внезапно спросил он, видимо, сообразив, что я сказала. — Я не пойму вас…

— Говорю, что вы тяните меня за собой в своё безумие.

— Вы ничего не скажете в ответ?

— Скажу лишь, что и подумать о подобном не могла, поэтому никогда не учитывала собственные чувства, довольствуясь лишь тем общением, что вы могли мне предложить.

— Яснее, пожалуйста.

— Если я скажу, что вы мне нравитесь с первой встречи — это что-то изменит? — выдавила я с трудом, опустив взгляд, оставалось только шаркнуть босой ножкой. Но я заметила лишь как его испачканные песком туфли приблизились ко мне.

— Изменит, — сказал он уверенно, но как-то тяжело. — Изменит всё полностью и бесповоротно, — Юн Сон снова заключил моё лицо в ладони и заставил встретиться с ним взглядом. — Это принудит меня изменить свою жизнь. Семья пока не знает, но я уже начал подготавливать документы для развода. Не смотрите на меня так испуганно, это вовсе не из-за вас, вы же понимаете, что…

— Но ведь вы любили жену, а измена — это ещё недостаточный повод для развода…

— И что мне делать, если от той любви не осталось и следа? Последние годы то была лишь привычка.

— Но это неправильно, она ведь, в больнице, тот человек погиб, она, должно быть, сейчас несчастна…

Он усмехнулся, взглянув в темноту, где море едва заметно отделялось от неба линией горизонта. Юн Сон ответил не сразу, уже спокойно:

— Но она будет вдвойне несчастна с человеком, который её не любит, причём, взаимно. Бу Ён уже давно от меня отдалилась, поверьте, не всё было так гладко, — он с какой-то невообразимой легкостью рассказывал о своей жизни, тогда как раньше я не могла вытянуть из него и слова: — Вы не знаете всех подробностей… За десять лет брака много воды утекло, она давно ко мне охладела. Думаете, я этого не чувствовал?

— Вы категоричны, вы ведь решили бросить её в такой трудный момент… — сказав это, на самом деле я просто не знала что действительно нужно говорить, поддерживать или же, напротив, осуждать, чем я и занималась в данный момент.

— Не думаю, что она бросится ко мне в объятья, увидев на пороге больничной палаты, и станет просить о прощении, — горько сказал он.

— Семья осудит вас, — осторожно напомнила я. — Вы можете подождать хотя бы до её полного выздоровления?

И всё равно, чувство смятения только усиливалось в груди, несмотря на его и моё признание. Скорее всего, он искал повод начать действовать, обрести свободу, используя меня лишь как рычаг, толчок к изменению жизни. Его искренняя симпатия не могла не греть душу, и я была с одной стороны рада, что она помогла ему перетерпеть боль от измены жены, но с другой стороны очень жалела эту женщину, ведь ей придётся испытать настоящий ад: сначала от потери любимого мужчины, потом из-за мужа, который уже собрался подавать на развод. Юн Сон оказался жестоким человеком, но он ведь не дорамный принц — идеальный парень с правильными взглядами и поступками, а я не наивная дурочка, которая завоевала его сердце своей неуклюжестью. Просто так сложилась жизнь, мы просто друг другу понравились, но, тем не менее, всё равно на душе оставалось ощущение, что мы оба сейчас очень сильно обманываемся в чувствах…

— Осудит, возненавидит… — он, видимо, не понимая, что его на самом деле ждёт, выглядел несерьезным. — Мне не двадцать лет, и я больше ни под кого не собираюсь подстраиваться. Теперь я хочу жить собственной жизнью, так что, пожалуйста, просто поддержите меня и тогда мне станет легче, а Бу Ён скоро поправится…

— Это так важно для вас, моё мнение? — непонимающе спросила я.

— Ваше мнение сейчас является для меня единственно важным, — мягко, но сосредоточенно заключил Юн Сон, а я вдруг заметила, что помимо нас на пляже ещё множество людей, молодёжи, которая мочит ножки в набегающих на берег волнах, что мои подружки, чуть поодаль, стоят, глядя на нас издалека подобно сурикатам, пытаясь различить наши фигуры в потьме.

— Вы ведь уже всё для себя решили, — тихо сказала я.

— Анна!

— Ну, хорошо-хорошо, считайте, что я полностью на вашей стороне, — согласилась я, но чувствуя, что не могу так считать на самом деле, добавила: — Пускай я и не согласна с радикальным решением проблемы, но это ваша жизнь, которая меня не касается…

— Ошибаетесь, — он примирительно усмехнулся. — Я надеюсь, что вы не станете в будущем меня избегать.

— Да, хорошо, — глупо подтвердила я, как-то равнодушно пожав плечами, — вот только в четверг я улетаю в Москву…

Он неожиданно легко и певуче засмеялся, заставив вновь подумать о нём как о сумасшедшем.

— Москва — не Марс, я же говорил, что у меня бывают проекты в Москве, и как раз сегодня появился один заказ от Хёндай.

Юн Сон неожиданно прижал меня к себе, властно обхватив руками вокруг талии, даже оторвал от земли.

— Я вся мокрая, — встрепенулась я, вспомнив про влажные джинсы, но всё равно по инерции обняла его в ответ.

— Здесь люди. Это немного не вовремя.

— Что? — я непонимающе сдвинула брови и по его хитрющему взгляду не сразу опознала довольно пошлую и неожиданную шутку. — Юн Сон щи! Это было отвратительно! — но не смогла удержать взрыв хохота, едва скрывая смущение. — Поставьте меня уже, я тяжелая.

— Юн Сон щи! Юн Сон щи! — передразнил он. — Чтобы я больше не слышал этого отвратительного «щи» в свой адрес, — приказал он, улыбаясь ребяческой улыбкой, и закружил меня, заставив завизжать, чиркнув моими ногами по прохладной воде.

Больной, сумасшедший мужчина, которому в голову, похоже, ударил внезапный приступ кризиса среднего возраста, иначе его дуракаваляние я объяснить не могла, но почему-то из головы улетучились все тревожные последствия тяжелого разговора, а так же осуждение его решения бросить семью. Я до сих пор даже понятия не имела, есть ли у него дети, но в этот момент меня это совсем не смущало, когда, стоя в воде в по колено промокших брюках, он опустил меня на землю, точнее, в воду, и не успела я снова завизжать от холода, как он просто поцеловал меня. Нежно, требовательно, властно, так, будто казалось, что мы оба не можем надышаться друг другом, а когда он на время отстранился, чтобы вдохнуть хотя бы глоток воздуха, я обняла его за шею крепче и, смеясь, вернула его губы на место.

Я прекрасно понимала, что тревога вернётся, да ещё и толком не успела понять свое собственное отношение, но сейчас любое беспокойство казалось лишним, сейчас был важен только размеренный шелест волн… его тёплые губы и руки, его сумасшествие и моя невероятная привязанность, влюблённость, счастье… И ещё некоторое время мы просто целовались в размеренной тишине Хэундэ, наслаждаясь каждым мгновением и секундой, проведённой вместе. Он распрощался со мной до следующей встречи, не желая отпускать мою руку, и ушёл с лёгким сердцем, будучи готовым принять на себя шквал ненависти и непонимания со стороны близких, а я, глядя ему вслед, произнесла только одно слово: «Сумасшедший…» и с благодарностью взглянула на почти чистое небо, где, периодически выглядывая из-за мелких облачков, мне подмигивали звёзды…

Конечно же, я вернулась к группе с глупой мечтательной улыбкой, мокрая и вся в песке, но сияющая как начищенный самовар. Осушив залпом почти треть полуторалитровой бутылки пива, я развалилась на подстилке — и всё это под немое наблюдение подруг. Слава Богу, здесь не было ни Жени, ни Таку, которые, видимо, ушли на романтическую прогулку по пляжу…

— Онни, что это было? — спросила Чон Мин.

— Я бы сказала, что то, что происходило там, на волнах последние минут пятнадцать, было очень романтичным, но, прости, язык не поворачивается, — одуплилась Гюнай, с тревогой глядя на моё блаженство.

— Псих, — тихо сказала я, улыбаясь своим мыслям и совершенно не слушая никого вокруг.

— Аня-я-я! — грозный голос Даши точно так же был проигнорирован.

— Кажется, она сошла с ума, — оценив последствие разрушения моего мозга Юн Соном, предположила Ксюша.

— Мичин намчжа, — зачем-то повторила я то же самое на корейском.

— Анна щи, — послышался фоном смех Ан сонсеним, — ачжощи вас заставил потерять голову?

— Не называйте его ачжощи, он от этого бесится, — попросила я туманным голосом на автомате, и услышала смех девчонок и Сон Чжина.

— Не хочешь ничего рассказать? — назидательно спросила Даша.

— Нет.

— Мы вообще-то беспокоимся.

— Это личное, — отмахнулась я, закрывая глаза и даже не заметила, как задремала…

***

Способность адекватно мыслить не вернулась ко мне и в общаге, словно зомби я несколько раз ходила от комнаты до туалета и обратно, забывая взять то полотенце, то гель для умывания. Девочки задавали какие-то вопросы, но слышали лишь бессвязные односложные реплики или же вовсе молчание в ответ. Даша пару раз грозилась надавать мне по «щам», но угрозу свою так и не осуществила, а жаль — возможно, это бы помогло мне выплыть из собственных мыслей, в которых я пыталась разобраться. То, что я чувствовала — странная смесь счастья и волнения, словно чудесный сон, что развеется по утру; всё сказанное Юн Соном казалось нереальным, всего лишь плодом моего больного воображения. И когда это я успела стать такой впечатлительной, что даже моя бурная фантазия нервно курит в сторонке при одном воспоминании произошедшего сегодня на пляже? Как могли ярость и обида так быстро исчезнуть, смениться радостью, пониманием, любовью?.. Его резкая смена поведения, ребячество, возможно, действительно являлись следствием кризиса среднего возраста, но оттого ничуть не теряли романтичности. Юн Сон просто сдерживал свою истинную натуру в общении со мной, ощущая тяжесть, боль от происходящего в его жизни… Думая, что это его особый шарм и загадочность, я и в мыслях не могла представить, что он окажется простым, приземлённым и таким юным в свои тридцать семь лет.

Однако я всё же не могла не остановить своих радостных порывов, понимая, сколько всего ему придётся пережить, чтобы изменить свою жизнь, обрести свободу… Невольно вспомнился собственный отец, который ушёл из семьи из-за другой женщины: семнадцать лет брака, двое детей — всё это держало вместе его и мать… Они оба стали чужими друг для друга, чувства исчезли, остались лишь привычка и обязательства, мы с Антоном… Отец был несправедлив, бросая нас, я была совсем юной, почти ребенком, возненавидела его, не могла понять, а моя бабушка — старой закалки человек — и по сей день осуждает его молодую супругу, за то, что увела мужа из семьи. Только к годам восемнадцати-девятнадцати я как-то вдруг осознала, что в жизни не бывает всё только чёрным и белым. Оля — жена отца — на самом деле хороший человек, молодая и современная женщина, с которой мы легко нашли общий язык. При встречах мы с ней дурачимся, обсуждаем женские штучки, да и своё мнение об отце я изменила в лучшую сторону. С ней он другой, примерный семьянин, любящий муж и отец моей маленькой сводной сестрички, и к нам с братом он стал относиться по-другому: мы больше не в тягость ему, а наконец-то стали любимыми детьми…

Пускай наши с Юн Соном отношения далеко не так серьёзны, как бы мне хотелось, но я невольно сравнивала ситуацию с папой и Ольгой и то, что случилось у нас, быть может, тяга к мужчинам старше возрастом у меня именно из-за этого, кто знает… Однако, я больше чем уверена, в Корее очень серьёзное отношение к институту брака, и близкие Юн Сона стопроцентно осудят развод, а обо мне он вообще вряд ли заикнётся, иначе встретит шквал непонимания. Если только обо мне не заикнется тот ачжощи. Всё равно, какие бы фантазии и мечты сейчас не крутились в моей голове, я улетаю через четыре дня… А чувства… Чувства на расстоянии недолговечны. Как бы он мне не нравился, я ещё никогда и никому не говорила слова «люблю», я и не знаю что это такое. Можно ли назвать моё очень доброе и тёплое чувство к этому человеку любовью? Я не знаю, да и не ощущаю «бабочек» в животе, а только непреодолимую тревогу за него, желание прикоснуться, увидеть улыбку, и только от одних мыслей о нём сердце бьется быстрее… Так почему бы не сделать неидеального человека своим идеалом?

— Аня! Прекрати нас игнорировать! — обратилась ко мне Гюнай, видимо, уже не в первый раз.

— Всё в порядке, я просто пытаюсь прийти в себя, — на автомате сказала я, хотя никакого вопроса мне не задали.

Мы ещё не легли спать, да и что-то не хотелось, я сидела перед включенным компьютером, бездумно глядя в монитор. Только сейчас, вернувшись с небес на землю, я вдруг заметила, что фоновым рисунком рабочего стола стоит фотография Юн Сона со смотровой площадки, и когда я успела настолько сойти с ума?

— Ты уже с нами?

— С вами, — улыбкой ответила я, наконец, осознанно посмотрев на подруг. — Я, кажется, влюбилась и не могу осознать сего факта.

— Мы это уже давно заметили, — поджала губы Ксю, но тут из душа вернулась Таку, и мы общим сбором, прихватив Чон Мин, пожёвывающую моё печенье, отправились в туалет.

— Последние три часа ты выглядела обдолбанной, — сообщила Даша. — Мы до тебя докричаться не могли.

— Я и была обдолбанной, — но чтобы меня правильно поняли, добавила: — счастьем…

Мы уселись в промежутки между раковинами, попивая банановое молоко.

— А как же его жена? Ты ведь говорила, что она…

— Это уже не важно, не думаю, что ему понравится, если я кому-либо буду распространяться о его личной жизни.

— И когда это ты успела стать такой скрытной?

— Простите, девочки, но теперь всё по-другому, я не хочу об этом говорить, чтобы не сглазить.

Даша, поджав губы, взглянула на меня как на сумасшедшую. Она наигранно притронулась к моему лбу тыльной стороной ладони и неожиданно улыбнулась.

— Мать, ты меня с ума сведешь, то у тебя истерики, то ты ржешь как конь, то витаешь в облаках, а теперь решила поиграть в загадочность. Нет, так дело не пойдёт.

— Да, слишком многое изменилось за сегодняшнюю ночь, — закивала Гюнай, грызя ногти, — и теперь мы от тебя не отстанем.

— Ладно вам, у меня и впрямь всё хорошо. Всё разъяснилось, Юн Сон оказался не таким уж плохим…

Ксюша подавила усмешку, но не злую. Вообще я думала, что они начнут ругать меня и осуждать, даже не вдаваясь в подробности.

— Онни, этот мужчина старый, — засмеялась Чон Мин, забавно сморщив носик.

— Йа, чинча! Этот мужчина вовсе не старый, он очень хороший, — я задорно улыбнулась отражению в зеркале напротив. — Это ты мелкая!

— Ань, ты не видишь, что она над тобой издевается? Ах, Чон Мин — наша маленькая лиса, — засмеялась Даша, а я и вправду только сейчас заметила, как блестят хитрые глазки «маленькой лисички».

— Чон Мин! — возмутилась я.

— Пабо онни*,— захихикала она снова, а я в шутку замахнулась на неё рукой, но вместо этого крепко обняла, едва не задушив в объятиях.

— Он приедет в Москву по работе, точно приедет, — уверенно сообщила я, снова глупо улыбаясь…

— Аня, приём, не уходи в себя снова! — защелкала Ксюша пальцами перед моим лицом.

— Не ухожу, теперь всё хорошо...

Девочки хоть и были рады за меня, но все равно слушали настороженно. Я, в сущности, ничего им не рассказала и не требовала, чтобы меня поняли, но, дабы успокоить, убедила в том, что изначально не знала всей ситуации, посему обижалась и злилась.

Прижав Валеру к груди, я уснула самым счастливым человеком на земле, забыв всю неуверенность, наслаждаясь тем, что имею сейчас…

* * *

Данте Алигьери, отрывок из Божественной комедии, откуда взята цитата:

«Яви мне путь, о коем ты поведал,

Дай врат Петровых мне увидеть свет

И тех, кто душу вечной муке предал

Он двинулся, и я ему вослед».

Пабо онни (кор. 바보 언니) — дурочка-сестричка

(В английском языке не существует невежливого обращения, поэтому далее, для лучшего восприятия, текст будет адаптирован под родной русский)

* * *

— Мама, я влюбилась! — заорала я в трубку не своим голосом и закусила губу, словно не решалась сказать это долгое время.

— Ну, наконец-то… — последовал незамедлительный сонный ответ.

— Мама! Я серьёзно! — обиженно возмутилась я и засучила ногами по покрывалу.

— Вообще-то, в Москве сейчас шесть утра, — последовал протяжный зевок, заставивший меня ощутить приступ вины; она и так работала без выходных уже почти месяц из-за моего отсутствия.

— Ой, прости, я не подумала… Я тогда перезвоню чуть позже.

— Нет, уж говори, коли разбудила, — чуть ворчливо, но с интересом попросила она. — Раз ты забыла о разнице во времени, то, видимо, что-то серьёзное, я права?

— Мам… Я даже не знаю, как сказать…

— Далеко зашло?

— Довольно… Да… Слишком далеко.

— С начинкой не приедешь?

— Мама!!! — завизжала я в лучших традициях Гюнай и, наверное, тут же покраснела. — Как ты можешь такое говорить? Да ты вообще можешь хоть немного серьёзно к этому отнестись? — в ответ донесся лишь тяжелый вздох. — Ему тридцать семь, мама… — я вдруг подумала, что и привычку повторять слово «мама» переняла у подружки. — И он пока женат…

— Ты чего, совсем обалдела? — мне пришлось отнять трубку от уха из-за громогласного возгласа матери.

— Не переживай, он разводится, нет, не из-за меня, не бойся, — я, конечно же, не стала вдаваться в подробности; в трубке раздавалось лишь напряженное молчание. — Он приедет в Москву в ближайшие месяцы, так что…

— Давно ты мужиков домой не водила… — сменила она гнев на милость. — Что ж, дело твоё, конечно, разве ж ты меня послушаешь? Просто, пожалуйста, будь аккуратна.

— Нэ, омоним…

— Чего?

— Я говорю: да, мама. Пора бы уже запомнить…

— Смотри, не обижай его, знаю я, что ты быстро перегораешь…

— Именно этого я боюсь, но мне кажется, что в этот раз всё серьёзно, я действительно испытываю к этому человеку сильную симпатию.

Поговорив с ней ещё пару минут, я еще сто раз извинилась за то, что разбудила, пообещала, что привезу ей хорошие подарки и распрощалась, не заметив, как на экранчике моей нокии засветился значок сообщения.

— Там Нам Юн в футбол играет, — сообщила Даша, заходя в комнату с банными принадлежностями и перекинутым через плечо полотенцем.

— Круто, — без особых интонаций отозвалась я, но всё же слезла с кровати и прошла к окну в коридоре.

— Что-то хреново играют, — прокомментировала я, глядя на то, как какой-то студент запутался в ногах и упустил лёгкий пас; мяч медленно и меланхолично откатился к забору. — Их бы наша дворовая братва порубила на щепки.

— Твоя правда, — подтвердила Даша, с усмешкой наблюдая за действом. — Поспать что ли ещё?

— Гата-а-а-альский! — заорала я, замахнувшись кулаком на поле, вспомнив одну из сценок в «Нашей Раше».

— Газмяс! Газмяс! Газмяс! Газмя-я-яс! — поддержала Даша.

— Мы мясо, мы га-а-з!

На улице образовалась Гюнай, которая махала с общажного дворика Нам Юну, мокрому с головы до ног от пота. Горе-футболисты, уставшие от палящего солнца, устроили тайм-аут, и он подошёл к ней перекинуться парой слов. Я услышала, что он спрашивает обо мне и невольно захотела убежать, только вот не успела.

— Нам Юна-а! Аньоасейо! — загорланила Даша и энергично замахала рукой, точно флагом национальной корейской сборной, а я не успела спрятаться под подоконник.

— Аньон, Нам Юн, — поприветствовала я, кивнув ему с улыбкой.

И чего бояться? Всё равно поцелуй по пьяни не считается…

— Аня! Аньон! Кибуни оттейо?* — тут же с улыбкой сказал он мне и улыбнулся Даше.

— Чо-чо? — переспросила та.

— Спрашивает, как настроение, — пояснила я и крикнула ему по-корейски: — Нормально, а у тебя?

Он что-то быстро брякнул, а Гюнай перевела, что у него тоже всё в порядке, на этом мы распрощались, так как ребята снова стали беспорядочно и лениво бегать по полю. Мне захотелось на миг стать стариком Хоттабычем и подарить каждому по мячу, может, хоть заиграют нормально. Явно не спортсмены эта актёрская братия, но то, что они при такой жаре могут играть в футбол — уже впечатляет. Нам Юн, кстати, за то время, что мы не виделись, избавился от своей невнятной химии от затылка до чёлки, и теперь имел вид вполне адекватный с естественно-прямыми волосами.

— Пойду дальше спать, — зевнув, сказала я и попросила Гюнай, собравшуюся в магазин, притащить мне немного молока.

Забравшись на кровать по лестнице, я заметила, что диод телефона, оповещающий либо о пропущенном звонке, либо о сообщении, мигает. Решив, что это очередное дебильное сообщение от билайна, что-то типа «этот абонент снова в сети», которыми меня любила закидывать служба поддержки, я едва сразу же не удалила уведомление, но вовремя очухалась, увидев незнакомый, отнюдь не российский номер. Я сразу же догадалась от кого оно, так как никто в Корее не знал моего номера, конечно же, кроме Юн Сона, которому я продиктовала его на пляже.

— Чего лыбишься? — спросила Даша, тоже затаскивая своё бренное тело на кровать-чердак.

— Юн Сон написал, — зарделась я, приложив ладонь к щеке. — Забыл сказать мне на пляже, что у меня очень вкусные блины, — мне было чертовски приятно это читать. — Пожелал приятного дня и обещал чуть позже набрать.

Значило ли это, что встреча в больнице с женой прошла нормально и всё не так плохо, как я себе надумала? Или же наоборот, увидев её, он не стал сразу шокировать заявлением о разводе… В душу прокралась тревога, я знала, что не стоит раньше времени забивать себе голову, но иначе не могла.

— Что ответишь? — с интересом спросила Даша, лёжа на животе и суча ножками.

— Как что? Поблагодарю и сухо напишу, что буду ждать звонка.

— Это, по-твоему, сухо? — пристально посмотрела она на меня, но я как всегда состроила хитрую улыбку, вспомнив Женю на уроке корейского.

Он как-то читал замудреный текст, сидя лицом к аудитории и откровенно мямлил, Дашка спросила, где у него находится кнопка громкости и получила в ответ пошловатенькую улыбку, которую мы и по сей день теперь практикуем.

— Завидую я тебе белой завистью. Уж не знаю, что у вас там произошло… Мне же, видимо, совсем ничего не светит с Иль Хэ, — посетовала она трагично. — Что ж, я всё понимаю…

— Даш, не загоняйся, — бросила я, нажав кнопку отправки сообщения и воткнув в телефон штекер зарядки. — Ваше общение кажется очень странным.

— Мы просто друзья.

— Да вы же практически под ручку ходите! — я говорила чистую правду.

Поначалу мы с Гюнай и Ксюшей тоже сочли это общение за близкую дружбу, не став расстраивать влюбленную Дашу, но потом… Потом заметили, что ведёт Иль Хэ себя как-то странно, точно пытается сдержать симпатию… Вообще он какой-то мутный парень, никогда не поймёшь что у него на уме, и это ещё больше мучает влюблённую подругу. — Он постоянно спит на тебе в автобусе…

— Тоже мне, романтика, — парировала она, обиженно фыркнув, и я её прекрасно понимала, так как поведение этого юноши действительно не сильно походило на дружеское, но и к любовной привязанности это было сложно отнести. — Мы скоро уезжаем, зажать его что ли в тёмном углу и поцеловать? — и заржала громогласно, хотя я прекрасно понимала, что смеяться ей вряд ли хочется.

Но я и сама впала в уныние, так как, ни днём, ни вечером не дождалась обещанного звонка. Ожидание далось мне очень тяжело, Юн Сон не объявлялся и в фейсбуке. Девочки, конечно же, видели мою тревогу и старались как-то поддерживать, а я успокаивала себя тем, что он действительно занят, разгребая ситуацию с женой, но кто знает… Он говорил, что Бу Ён вряд ли бросится к его ногам в палате, но то были слова не совсем равнодушные, скорее, горькие… Я снова слишком много думала, слишком многого боялась и не хотела терять его, не хотела обретать душевные раны и не могла найти себе места, постоянно проверяя телефон и едва удерживая себя от того, чтобы доставать Ан сонсеним, мало ли, вдруг Юн Сону придёт в голову позвонить на её номер. Вдруг из-за каких-то особенностей роуминга я не могу принять входящий вызов? Сходить с ума не давали мои любимые девочки, которые поддержали мою идею устроить девичник, отличавшийся от обычных попоек только тем, что в этот раз мы пили не пиво и не макколи, а виски… Несмотря на утреннее жаркое солнце, в воскресенье вечером ливанул обещанный дождь, загнав нас в магазин на Кёнсондэ, где мы и нашли какой-то непонятный не самый дорогой виски.

— Гюнай, держи, — я протянула ей пару десятков тысяч вон, когда она очутилась у кассы с бутылкой.

Дашка подоспела к нам с двухлитровой бутылкой колы и целым ворохом чипсов и печенья. А я пристроилась возле холодильника с молочкой и стала рыться в телефоне в попытке словить ближайший халявный вай фай, чтобы проверить фейсбук.

— Онни, ты нормально? — спросила Чон Мин, сочувственно глядя на моё уныние.

— Нан кэнчанаё*, — не слишком убедительно ответила я, но тут же исправилась: — Чинча…

— Этот мужчина плохой, не звонить тебе…

— Юн Сонын кынян паппаё*, — пожала плечами я, и тут у неё зазвонил телефон.

— Нэ, Нам Юн оппа*? — донёсся её няшный голосочек. — Нэ, Аннанын ёгиё. Альгессоё*… Аня, Нам Юн с тобой поговорить хочет.

— Да поняла уже, — не очень довольно сказала я, принимая телефон, и показала Чон Мин кулак.

— Нам Юн очень добрый и хороший, — сказала она зачем-то, видимо не подобрав нужного слова.

Разговор, слава Богу, оказался коротким, ибо связь в дождь плохо ловила не только в России; обменявшись приветствиями, мы лишь спросили как дела друг у друга, как настроение и всё в таком духе. Однако меня это не могло насторожить, Нам Юн предупредил, что на днях появится на Кёнсондэ и очень бы хотел всех нас встретить, ага, если всех, то почему попросил к телефону меня? Я чувствовала вину перед Юн Соном за один только этот дружеский разговор с Нам Юном, посему благодарила небеса, когда связь прервалась.

— Будет звонить ещё, скажи, что я плохо понимаю по телефону его английский, — подмигнула я Чон Мин, отдавая телефон.

— Понятно, онни, — заулыбалась она; когда Чон Мин улыбалась, нам всем очень хотелось ласково ущипнуть её за милую щёчку.

Такого милого создания я ещё не видела, а когда она впервые появилась перед нами в школьной форме, мы едва не померли от перекавая. Тоненькая, хрупкая, невысокая, невероятно стройная и симпатичная нежная девочка с очень красивыми волосами и хитрыми лисьими глазками.

Едва добравшись до общаги под проливным дождем, мы сначала всей толпой сходили в душ, а затем, нацепив на себя ушки, короны и шляпки, что накупили в парке аттракционов в Сеуле, принялись пить, празднуя ксюшино счастье да гюнаеву любовь и заливая нашу с Дашей тревогу. Виски пришлось пить, смешивая с колой, так как большей гадости я ещё не пробовала, но, тем не менее, оно как-то быстро закончилось, и мы переключились на макколи. Я решила, что сейчас самое время для бабского сумасшествия и напялила милый нежно-голубой комплект белья с рюшами и бледно-розовыми бантиками — никогда не думала, что мне подойдёт такая прелесть.

— Ну, как я вам? — я резко распахнула кардиган и добавила: — Часики не хотите?

— О, кто-то надрался! — засмеялась Ксюшка. — Что мы тут не видели, нашла, кого удивить!

— Ага, Юн Сону своему покажешь, думаю, оценит, — на полном серьёзе сказала Дашка, поднимая бокал. — Тебе бы ещё голубые чулки сюда.

Тёть Марина, соблазнившись приглашением на стаканчик, зашла в комнату и застала картину: я, эротично отклячив задницу, использовала кроватную лестницу как стриптизерский шест.

— Я ошиблась дверью?

— Не, просто Аня напилась…

— Ничего я не пьяная! — возмутилась я, ослабляя тугие бретельки бюстгальтера. — Я просто…

— Проститутка? — предположила Ксюша.

— Ксюша! — взвизгнула я. — Ну, только если чуть-чуть…

Пьянка закончилась тем, что я стала грузить тёть Марину какой-то ерундой, тогда как остальные уже сопели на кроватях. Ей едва удалось от меня избавиться, да я сама понимала, что несу всякий бред, рассказывая о своей жизни…

На следующий день, собрав с нас днём по несколько фотографий, Ан сонсеним уселась за компьютер мастерить видео для запланированного назавтра тожественного выпускного. Вечером, по обыкновению совершив круг по Кёнсондэ, мы с девочками засели перед монитором моего нетбука, чтобы посмотреть получившийся мини-фильм про наш отдых. Гюнай, Даша и Чон Мин плакали навзрыд до тех пор, пока Чон Мин с заплаканной мордашкой вдруг не хлопнула ладонью о ладонь и не сказала: «Стрелять-колотить», над чем мы все ещё долго смеялись. Ксюша и Даша умотали в магазин, а Гюнай продолжала тихо плакать, забившись в угол за дашиной кроватью, я же с невинным лицом включила наигрустнейшую песню из её любимого сериала.

— Ты что, издеваешься? — сиплым голосом, икая, не в силах остановить слёзы, спросила она.

— А как же! — засмеялась я, хотя и у самой на душе скребли кошки, но мне было проще смеяться, чем плакать.

— Аня, прекрати, пожалуйста, поменяй песню! — завыла Гюнай снова.

— Ок.

Но на смену одной грустной песни пришла другая такая же, заставившая подругу заплакать ещё сильнее, сгорбившись на корточках с причитаниями о скором отъезде.

Ожидая доставки курицы, мы расположились на улице с гитарой, чтобы готовиться к завтрашнему выпускному в пусанской школе. Ан сонсеним сказала написать благодарственную речь на корейском, что мне было делать категорически лениво, посему, пристроившись к Гюнай и Сон Чжину, репетирующим какую-то корейскую песню в честь праздника, я долго думала, чем бы заменить свою речь. Вернувшиеся из магазина Ксюша и Даша сидели рядом, уткнувшись в телефон и в наушниках.

— Может, и мне что-то спеть? — озвучила я мысли в слух, позабыв страх сцены благодаря Сон Чжину, который даже не осознавал, насколько сильно ему на ухо наступил медведь, и не просто наступил, а ещё и потоптался; Гюнай, всегда поющая чистым голосочком — и та сбивалась. — Но не на корейском, конечно же.

— А что, возьми, да «Это всё» коронную спой, кстати, подходит случаю, — согласилась она. — И учить не надо, готовенькое всё.

— Я в словах не уверена, — немного поморщившись от неказистого боя на гитаре Сон Чжина, сказала я. — Ксюш, не поищешь слова в Яндексе? Дай сюда, покажу как надо… — буквально вырвав у него гитару, я стала объяснять элементарный бой. — Может, вы лучше споёте песню из дорамы «Dream high»? — и сразу же начала подбирать элементарные аккорды, хотя у Сон Чжина на телефоне они были.

Ребята стали подпевать под гитару, а я просто играть, так как совершенно не знала слов.

— У тебя хорошо получается, давай ты её сыграешь?

— Ну, уж нет, сами учите, я песню эту плохо знаю, да и в аккордах, как видишь, тоже путаюсь, — сразу же отмахнулась я, спихнув идею на них. — Я лучше своё родное ДДТ сыграю, а текст перепишу из инета.

— Что сыграешь? — подоспела из дверей общаги Вика. — Мой кореец не объявлялся? — картинно спросила она, явно привлекая внимание Сон Чжина.

— Нет, глупый рыбик не появлялся… — отшутилась я, а Даша прыснула в кулак.

— Он не глупый рыбик! — сразу же запротестовала Вика и присела рядышком. — Не называй его так!

— Я же не виновата, что он постоянно с открытым ртом ходит! — оправдалась я и стала играть «Это всё», кривясь при подвываниях Вики.

— Ань, давай мы только припев будем петь? — предложила Ксюша, протягивая мне телефон со словами песни; я тут же закивала, стараясь игнорировать недовольство Вики. — Давай, ещё раз…

Сосредоточившись на мелодичном вступлении, я и не заметила, как девочки стихли, глядя куда-то вдаль.

— Аня… — донёсся голос Сон Чжина, но его почему-то ущипнула за руку Гюнай, словно призывая к молчанию.

— Ты играй, — добавила она, странно улыбаясь.

Не почуяв подвоха, я тихонечко запела, стараясь исполнять все ноты чисто, девочки подпевали на припеве, привнося в песню душевный лагерный настрой и общность. Я представила, как это здорово будет выглядеть на сцене. К нам на огонёк ожидался сам российский консул, что немного удивляло; возможно, он оценит наши старания, хотя, скорее всего, только из вежливости. Идея пригласить его, конечно же, принадлежала Хонг гёсуниму, который не забывал постоянно шокировать нас своими сюрпризами.

Перейдя на громкий бой в последнем куплете, я стала петь чуть громче, но, в тоже время, с большей душой, как того и требовала песня. А когда завершила, то стала кланяться и приседать в шуточных книксенах под аплодисменты друзей.

— Всё отлично, только не делай такое лицо, когда играешь! — засмеялась Дашка, а я, сорвавшись с места, едва не одела на неё «испанский воротник».

— Я же просила, никогда не говорить мне про моё лицо! — взбешенно, но всё же в шутку вскричала я с занесённой гитарой в нескольких сантиметрах над её головой.

— Да, она этого терпеть не может, — донёсся голос из-за спины, заставив меня встрепенуться и едва не выронить чужой инструмент.

Мало того, что Юн Сон каким-то образом оказался позади меня, так на удивление ещё и по-русски заговорил, чего я никогда не слышала. Акцент, конечно же, резал слух, но слова были понятны. Не давая мне опомниться, он поздоровался со всеми, а Гюнай, Ксюша и Даша, поклонившись в ответ, хитрюще заулыбались и стали мне подмигивать.

— Позор-то какой, — проговорила я, приложив ладонь ко лбу. — И давно ты тут стоишь?

— С самого начала песни, — опередила ответ Юн Сона Вика, заставив меня покраснеть с головы до пят и стеснённо поставить гитару на мыски, опустив взгляд.

— Вот вечно так, — пробурчала я себе под нос. — Почему ты не позвонил перед приездом?

Он достал из кармана телефон, пару раз тронул тачскрин и развернул экраном ко мне, где высветилось моё имя, но вокруг не раздалось ни звука.

— И где твой телефон? — спросил он, а мне пришлось виновато извиниться.

— Аня-я-я! — донёсся голос Таку сверху, и она показала мой мигающий звонком телефон в окне, из которого доносились вопли солиста AC/DC в песне «Back in Black». — Тебе твой ачжощи звонит! — крикнула она, заставив меня залиться краской и начинать мысленно сколачивать себе гроб.

— Таку, заткнись! — бросила я злобно, почёсывая затылок.

А она, увидев «моего ачжощи», издевательски дёрнула бровками и скрылась в окне.

— Я не привыкла здесь брать телефон с собой… — сконфуженно пояснила я.

— Смотрю, у вас вечера довольно занятно проходят, — будто и не заметив реплики Таку, сказал Юн Сон по-английски, а Сон Чжин что-то ответил ему на корейском, подчёркнуто вежливо, что я разобрала из окончаний предложений.

— Выпускной? Всё так серьёзно?

Он что, действительно собрался стоять здесь и общаться с нами? Мне было несколько неловко, так как девчонкам наконец-то удалось без зазрения совести оценивающе поразглядывать его.

— Ерунда, — отмахнулась я.

— Ань, до закрытия общежития осталось полчаса, — как бы между прочим заметила Ксюша, намекая отнюдь не мне, но Юн Сону.

Повисло неловкое молчание, а я смотрела на «своего ачжощи», безмолвно спрашивая, что делать, и он ни капельки не растерялся.

— Ты всё ещё здесь? — спросил он с усмешкой.

— В смысле?

— Ань, вали за сумкой в общежитие, — подначила Даша, нагло улыбаясь.

Сдвинув брови, я отдала гитару Сон Чжину и засеменила в общежитие, чтобы быстренько собрать рюкзак, на всякий случай захватив зубную щетку и плащ, так как назавтра обещали дождь. Буркнув Таку что-то про неуместность её реплики, я вышла из комнаты, услышав смех вдогонку. Юн Сон и мои друзья что-то обсуждали, было видно, что девочкам трудно скрыть неловкость от его присутствия, тогда как Сон Чжин спокойно что-то рассказывал. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я вышла на улицу, пряча за спиной рюкзак, чувствуя себя мишенью для взглядов согруппников.

— Ань, ты такая милая сегодня, прям до невозможности, — поддела Гюнай, но была тут же послана шепотом на три весёлых буквы.

— За что? — возмутилась она искренне. — Я правду говорю!

Оставив её с открытым ртом, я показала едва сдержавшей комментарий Даше язык и хвостиком поплелась за Юн Соном, который припарковал машину внизу у тоннеля, наведя меня на мысль о том, что незаметное появление у меня за спиной было тщательно спланировано. Тихо скользнув на пассажирское сидение, я закинула рюкзак назад и сложила ладони на коленках, чувствуя себя как-то некомфортно.

— Ну, и чего ты скуксилась? — спросил он, пристегнувшись и включив зажигание. — Стесняешься меня?

— Есть немного, — честно ответила я. — Просто не слишком привыкла выставлять отношения напоказ.

— Ты, оказывается, сильна не только в фортепиано, но ещё хорошо поёшь и играешь на гитаре, — оценил он и мягко потрепал меня по волосам.

— Спасибо, — коротко сказала я, едва сдержав порыв оправдаться, что знаю всего несколько аккордов и пою не ахти как, и вдруг действительно почувствовала благодарность.

— Не смущайся, — попросил он и наклонился ко мне, чтобы коснуться лёгким приветственным поцелуем, заставив меня до дрожи сжать в кулаках подол рубашки.

Этот поцелуй показался мне очень ласковым и невинным, отчего по телу быстро растеклось тепло, а загоревшаяся щека готова была потянуться за вмиг исчезнувшей ладонью.

— Я видел твои рисунки на стене в фейсбуке, очень рад, что ты такой разносторонне развитый человечек, — продолжал он расточать комплименты.

— Спасибо, — ещё тише сказала я, не в силах выдавить ничего иного. — Как у тебя дела?

И почему, чёрт возьми, я не могла даже взглянуть в его в глаза? Куда делась моя раскованность, смелость? Внутри всё полыхало от радости, смущения и нереального ощущения простого женского счастья.

— Всё потихоньку разрешается, — сообщил он сдержанно, от позавчерашней прямолинейности не осталось и следа. — Я… сказал Бу Ён о своём решении, так как физически она почти здорова и это не ухудшит её состояния.

— Ты уверен, что правильно поступаешь? — осторожно поинтересовалась я, всё же ощущая некую вину перед этой женщиной, но поймав сердитый взгляд Юн Сона, проглотила язык.

— Мне казалось, что ты хоть отчасти должна быть рада подобному стечению обстоятельств, — он будто бы намеренно поймал мой испуганный взгляд. — Трудно понять тебя, кажется, что ты пытаешься оттолкнуть меня.

— Ты издеваешься? — удивленно спросила я. — Ты даже представить не можешь, насколько я счастлива хотя бы просто находиться рядом с тобой! — выпалила я и тут же зажала рот ладонью, выдав своё истинное состояние.

Юн Сон искренне засмеялся и взял меня за руку.

— Вот такой вспыльчивой ты мне нравишься больше. А то, спокойно принимая комплименты, не оправдываясь, ты меня немного насторожила.

— Я не оправдываюсь! — возмутилась я, нахмурившись. — Я просто знаю, что всё, что я делаю крайне далеко от совершенства… А те рисунки, это практически копирка с фотографий!

— Узнаю тебя, — поддел он с улыбкой и на мгновение отпустил мою руку, чтобы переключить передачу, но затем вернул обратно. — Тебе нравится слышать комплименты, ты просто не умеешь их принимать, а надо учиться, — серьёзно, но как-то насмешливо сказал Юн Сон. — Ты слишком остро ассоциируешь себя с профессиональными художниками и музыкантам, думаешь, что тебе до них не дотянуться.

— Но ведь так и есть…

— Но ведь никто этого от тебя и не ждет. Сама говорила, что многие даже книжки не читают, так чего удивляться их восхищению твоими талантами?

— Не таланты это…

— Ну, вот опять, — цокнул он.

— Я не оправдываюсь.

— Ты неисправима, но это лишь доказывает твою человеческую скромность.

— Я, по-твоему, скромная? — я усмехнулась и расплылась в счастливой улыбке.

— Скромность не всегда выражается в спокойном поведении. Зачастую такие люди просто не умеют преподнести себя в обществе, но это не показатель. Будучи личностью экспрессивной, можно оставаться скромным человеком. Это как раз о тебе. Тебе легко в обществе, но только не тогда, когда дело касается твоей личной жизни и стремлений. Тебя смущает это, но меня смущаться не надо.

Я задумалась о правдивости его слов, почему ему так легко видеть меня насквозь, словно он знает меня так долго? Может, в силу опытности, он умеет читать людей, а может, я слишком открытая перед ним… Я так же чувствовала неудобство оттого, что Юн Сон слишком хорошо успел во мне разобраться.

— Сон Чжин сказал, что ты очень хороший человек и друг, что ты помогла ему кое в чём личном.

— Он ещё совсем ребёнок, а я… Я и не так опытна по жизни, да и не сделала для него чего-то особенного, просто помогла разобраться в чувствах, — вспомнила я с теплотой на сердце. — Он очень хороший и добрый мальчик.

— Дела любовные? — поинтересовался Юн Сон, сворачивая с трассы в район пляжа Кванали.

— А как же, — усмехнулась я.

— Мне казалось, что ты ещё сама молода…

— Ты хочешь узнать о моей личной жизни? С этой целью разговор затеял? — сообразила я и чуть обиженно добавила: — Мог бы просто прямо спросить.

По его улыбке я поняла, что попала в точку.

— Это, кажется, лежит в пределах того, что ты не очень любишь выставлять напоказ, — сразу же нашелся он. — Поэтому настоящую тебя мне приходится узнавать посредством хитрости.

— Скорее, провокации, — засмеялась я.

— Ты голодна? — Юн Сон вдруг отчего-то решил перевести тему.

— Немного, но не хочу идти в людные места. Не хочешь прогуляться там, где поменьше народу?

— Знаю одно симпатичное пустынное место, — поведал он, но, к несчастью, точно из-ниоткуда в бэху врезалась стена дождя. Ливень оказался настолько сильным, что едва удавалось различать силуэты людей и встречных машин, и Юн Сону пришлось замедлить ход и вглядываться в дорогу.

— Почему дождь всегда мешает нам? — вслух высказал он мысль.

— Не мешает, Юн Сон, скорее, наоборот, — приподняв уголки губ, сказала я, пристально взглянув на него.

Поначалу на его лице читалось непонимание, но сообразил, что я имею в виду, он довольно быстро.

— Ты хочешь ко мне в отель? — удостоверился он прямолинейно, но тут же закатил глаза, увидев моё смущение.

— Я не это имела в виду, просто в прошлый раз из-за дождя у нас не было выбора… Я опять ерунду несу… В общем я…

— Я понял тебя, — серьёзно ответил он, а я и не заметила, как мы подъехали к въезду на подземную парковку отеля. — Закажем еду в номер?

Я отвела взгляд и едва заметно кивнула, чувствуя, как розовеют щёки; всё равно рано или поздно мы бы оказались здесь, не в чимчжильбане же ночевать? Да и как самой себе признаться, что я просто хочу уснуть в его объятиях? Испачкав голень о влажный порог машины, я стала отряхиваться, всё ещё ощущая неловкость и радость, что этот человек находится рядом со мной. Когда мы поднимались на лифте, я смотрела на Юн Сона с какой-то щемящей душу благодарностью и вдруг оказалась в его объятиях.

— Два дня хотел сделать это, — прошептал он ласково, доверчиво поцеловав меня в лоб.

— Я очень рада тебя видеть, — точно так же негромко сказала я, вдыхая запах его волос и едва ощутимого приятного парфюма.

Что со мной творится? Ещё никогда я не ощущала себя настолько на своём месте, словно так всегда и должно было быть. И самое главное, что я чувствовала с его стороны такую же отдачу, невероятное тепло и нежность.

Номер оказался довольно просторным, но однокомнатным: зона гостиной отделялась от спальни стоящим спиной к кровати диваном, перед которым на стене висела плазма с парой картин по бокам, напольные неяркие светильники создавали атмосферу уюта, и, опуская скромность обстановки, номер едва ли можно было назвать дешевым. Юн Сон привык к комфорту и, несмотря на то, что вряд ли сам себе готовил, кухня здесь была, правда состояла лишь из холодильника, мойки и микроволновой печи, роль разделочного столика выполняла стиральная машинка. Небольшой столик с парой стульев располагался там же. Невзирая на незнакомую обстановку, я зашла будто к себе домой, наверное, это было следствием присутствия дорогого мне человека.

— Чего бы тебе хотелось поесть? — поинтересовался он, стягивая с плеч кардиган.

— Курицы, — ответила я, вспомнив, что сидя на улице возле общаги так и не успела дождаться доставщика еды.

— Мне казалось, что она тебе надоела, — вспомнил он.

— Если хочешь что-то другое…

— Нет, курица — отлично, — перебил он. — Неострая, так?

— Терияки, — озвучила я свои вкусовые пристрастия, когда он уже набирал номер на стационарном телефоне, висящем в кухне.

Пока мы ждали доставку, включили телевизор и уселись на диван, Юн Сон сам пристроил мою голову у себя на плече и посмеивался над юмористической передачей, где показывали какие-то сценки. Я рассмеялась над потугами толстяка влезть в узкие джинсы в магазине под комментарии бегающей вокруг продавщицы: «Ачжощи, чаль оульрёйо*!».

— Что-то понимаешь? — спросил он, переплетя наши пальцы.

— Немного, — честно призналась я, — скорее, догадываюсь о сути реплик.

Невероятное счастье было в такой обыденности — просто смотреть вместе телевизор, ощущать его тёплые прикосновения и трогательно прижиматься к нему в поисках защиты. Чувство нереальности происходящего сменилось комфортом и расслабленностью. Правильно, так и должно быть, мы просто вместе…

Стук в дверь резанул слух и заставил меня отпрянуть от Юн Сона.

— Ну, ты чего, это всего лишь доставщик, — заверил он меня, лениво поднимаясь с дивана.

— Извини, я просто… — я неловко запустила пальцы в волосы на затылке. — В прошлый раз…

— Не бойся, нас никто не побеспокоит, — он заставил подождать человека, находящегося за дверью, просто, чтобы обнять меня.

Затем, расплатившись, он принял коробку с курицей и пакет с бутылкой сидра, отдал деньги парню, с интересом поглядывающему внутрь номера и вернулся ко мне… Запах жареной курицы заставил меня жадно облизнуться, а Юн Сон, поставив еду на столик перед диваном, принес стаканы с кухни и уселся рядом со мной. Интересно, вместо обычных деревянных палочек в коробке обнаружились пластиковые перчатки, чтобы не пачкать руки.

— Ты такая худая, а ешь за двоих, — засмеялся он, что заставило меня сконфуженно умерить свой аппетит и есть чуть медленнее.

— Здесь слишком много соблазнов, — сообщила я без особой гордости. — Я, кажется, неплохо поправилась.

— Ничуть не заметно, — ответил он, с легкостью обернув руку вокруг моей талии и заставляя подсесть ближе. — По крайней мере, ты отлично выглядишь…

— Подумаю об этом дома, — отмахнулась я, слишком увлеченная ужином, чтобы заметить очередной комплимент.

Комедийная передача закончилась, и начался какой-то концерт, состоящий в основном из грустных баллад. Тут от порыва сильного ветра неожиданно распахнулось окно, впустив в комнату свежий воздух.

— Точно, сегодня же в ночь обещали тайфун! — испугавшись, сказала я, однако прильнула к окну с интересом натуралиста, не обращая внимания на попадающие на лицо брызги.

По пляжу, точно перекати-поле, летел чей-то оранжевый зонтик, какая-то девушка пыталась справиться со своим зонтом, вывернувшимся наизнанку из-за сильного ветра. Дождь такой силы выгнал с улиц почти всех гуляющих, и ещё никогда я не видела Кванали таким пустынным, даже огни моста едва различались на горизонте, но от того пляж не потерял своей красоты: сильнейшие волны, словно киты, далеко выбрасывались на берег мутной песчаной пеной, однако спасатели в плотных дождевиках всё же не покидали своих постов. Завороженная уличным пейзажем, я и не заметила, как Юн Сон беззвучно подошёл сзади и обнял меня, положив подбородок на моё плечо.

— Кажется, благодаря кое-кому я начинаю любить дождь…

— Хочу на улицу! — заныла я, понимая, что выходить не стоит, ведь буйство погоды становилось не на шутку опасным.

— Нам повезло, что доставка еды работала, — задумчиво сказал Юн Сон, игнорируя мой не очень адекватный порыв.

— Бедный парень, наверное, весь вымок… — отстраненно пожалела я несчастного и содрогнулась оглушительного раската грома.

— Наверное, лучше закрыть окно, — предложил Юн Сон и согнал меня с влажного подоконника, на котором я успела расположиться.

Мы ещё немного посидели перед телевизором, сигнал постоянно пропадал из-за непогоды, сытая усталость давала о себе знать моими постоянными зевками. Юн Сон спросил, нужно ли мне в душ, но я была в нём перед отъездом, посему, прежде чем пойти умыться, пустила его первым, снова оккупировав подоконник. Юн Сон справился быстро и вышел с влажными, чуть растрепанными волосами, облаченный в свои домашние штаны и майку, видимо, чтобы не смущать меня. Проскользнув мимо него в ванну, я почувствовала аромат мужской банной косметики, оставшийся после его присутствия. Выпотрошив рюкзак, я едва отыскала там зубную щетку и собственное средство для умывания…

Юн Сон стоял возле трюмо, приводя волосы в порядок и, похоже, не заметил моего появления, что позволило мне подкрасться незаметно и обнять за талию, почувствовав его тёплые ладони на своих руках.

— Не хочу в Москву… — расстроенно поделилась я, чувствуя неминуемое расставание. — Не хочу в эту серость и рутину…

— Я, скорее всего, прибуду в Москву в ноябре, — сообщил он, улыбаясь мне из отражения, а потом просто развернулся, не отпуская моих рук. — За эти два месяца я, думаю, успею разрешить все проблемы… Ты станешь ждать меня?

Я счастливо и грустно кивнула, потянувшись к его лицу, чтобы снять очки и отложить их на туалетный столик.

— Конечно, стану, только это и будет вытаскивать меня из депрессии, — с тяжелым вздохом сказала я, прикоснувшись ладонью к его упругому животу. — Надеюсь, твои планы не поменяются, — я вовсе не имела в виду работу, а его отношение ко мне, и Юн Сон это прекрасно понял и поцеловал меня, позволив бесцеремонно стянуть с себя майку.

Какое красивое у него тело, налицо регулярное посещение тренажерного зала, гладкость кожи сводила с ума, и я даже не заметила, как он осторожно и мягко подтолкнул меня к кровати, поочередно расстегивая пуговицы моей рубашки, под которой, конечно же, скрывался тот самый миленький бюстгальтер…

* * *

Нан кэнчанаё — (кор.난 괜찮아요) — Я в порядке.

Юн Сонын кынян паппаё (кор. 윤선은 그냥 바빠요) — Юн Сон просто занят.

— Нэ, Нам Юн оппа? Нэ, Анянын ёгиё. Альгессоё. — (кор. 네, 남윤 오빠? 네, 안나는 여기요. 알겠어요) — Да, Нам Юн, братик. Да, Аня здесь.

Ачжощи, чаль оульрёйо* — (кор.잘 어울려요) — вам очень подходит.

Проснувшись оттого, что кто-то рядом зашевелился и прижал к себе, прикоснувшись к щеке губами, я подумала, что ещё никогда в жизни так хорошо не высыпалась. Едва сдержав блаженную улыбку, я сделала вид, что сплю, хотелось ещё немного вот так полежать, понаблюдать, какие он ещё предпримет попытки расшевелить меня ото сна. Юн Сон ласково провёл ладонью по моему животу.

— Ты ведь не спишь, — прошептал он мне куда-то в шею.

— Как догадался? — сонно спросила я.

— Спящие обычно дышат, — донёсся глухой смех, заставивший меня лениво приоткрыть глаза.

— Ещё немного, мамочка… — пошутила я, повернувшись к нему и обняв за талию, прижалась щекой к тёплой груди. — Хорошо…

Через несколько счастливых секунд я совершила потягушки, едва не засандалив ему в челюсть кулаком. На грани сладкой дремоты я нежилась под его взглядом.

— Ты сонная очень милая…

— Да, не принцесса… — не согласилась я, прикрывая веки, подумав, что на голове у меня наверняка свила гнездо парочка ворон.

Он не дал мне снова задремать, осторожно прочертив линию пальцем от лопаток до ягодиц, заставив вздрогнуть и чуть выгнуться навстречу ему, чтобы почувствовать, что разбудил он меня вовсе не из-за того, что пора подниматься.

— О, — выдавила я и глупо, совершенно не к месту, захихикала.

Где-то я читала, что утренний секс повышает тонус и способствует заряду хорошего настроения на весь день…

Бодрость действительно подкралась как-то незаметно, и, уже стоя в душе под тёплыми струями, я заметила, как в отражении блестят счастьем мои глаза, почему-то в желтоватом освещении сейчас казавшиеся зелёными. На самом деле, они у меня серо-голубые с карими вкраплениями, лучами расходящимися от зрачков, из-за чего у многих напрашивается сравнение с циферблатами. Умные люди говорят, это называется секторная гетерохромия. Я и не думала, что без косметики и с мокрой головой могу выглядеть, чувствовать себя такой красивой и желанной, невзирая на все изъяны внешности и «излюбленные» комплексы. Чувствуя себя превосходно, я «выплыла» из ванной комнаты, ещё раз потянувшись изо всех сил, и прильнула к любимому мужчине, уже принявшему душ и завязывающему тонкий стильный галстук у воротника серой рубашки.

— Тебе не надо торопиться на выпускной? — напомнил он, привлекая меня к себе и целуя в кончик носа.

— Наверное, надо, — я нехотя отлепилась от него и уселась с косметичкой на диван, дабы «нарисовать» лицо.

Пальцы почему-то подрагивали, наверное, ещё не схлынули остатки неги после чудесного пробуждения. Юн Сон сделал нам по чашке растворимого кофе, который в Корее был очень вкусным, не то что наши дешевые Нескафе и тому подобная барбитура. Я с благодарностью приняла горячий напиток, сделала глоток и стала подкручивать ресницы «пытошным инструментом», как называла эти щипчики моя мама. Юн Сон с интересом наблюдал мои манипуляции, но не комментировал, видимо, привыкнув, что женщины с их стремлением хорошо выглядеть прибегают и не к таким фокусам. Я с удовлетворением чувствовала, что ему тоже невмоготу торопиться из-за желания продлить минуты нашего такого обыденного «семейного» быта, словно мы прожили друг с другом не один год. Жаль, что пришлось ускорить сборы, но даже в лифте Юн Сон без стеснения держал меня за талию и присоединившийся к нам на четвертом этаже мужчина в строгом фраке с бейджиком на английском «метрдотель» и следовавшим за надписью корейским именем, ничуть его не смутил. Тот же, наверное, из-за профессиональной сдержанности также не проявил особого интереса, только негромко и с улыбкой поздоровался.

— Ты, наверное, хочешь есть… — задумчиво сказал Юн Сон, видимо, пытаясь решить для себя эту непосильную задачу в виду отсутствия времени.

— После выпускного у нас обед с гёсунимом, ничего страшного, не беспокойся за меня, — ответила я, выплывая из своих путанных счастливых мыслей.

— Это хорошо, так как после обеда я буду сильно занят, — сообщил он, не вдаваясь в подробности.

Выйдя на подземную парковку, мы обнаружили чуть пыльную в разводах после дождя бэху, которую грязь явно дешевила.

— Тебе бы полировку сделать, — приглядевшись к мелким рисункам едва заметных царапин, сообщила я и услышала смешок.

— Профессиональная внимательность?

— Что? А… да, — смущенно засмеялась я, бросив пристальное разглядывание краски и подойдя к пассажирской двери.

— Её всё равно пора менять, — сказал Юн Сон, — страховка через год заканчивается.

— Что хочешь брать? — с интересом спросила я.

— А что нравится тебе? — просто спросил он.

— Не знаю, — почесала я репу. — Если джип, наверное, Рэйндж Ровер Вог или какой-нибудь не самый большой Кадиллак, а если из легковых, то… Вариантов много, но определенно немца или японца.

— Ты мне сейчас очень помогла, — весело и чуть саркастично засмеялся Юн Сон, вырулив со стоянки и встав с включенным поворотником на выезде с подъездной дорожки отеля. — Я думал о Порше Каймане или чем-то ещё более спортивном, — размыто сообщил он.

— О, если хочешь спорткар, то как насчёт Астон-Мартин Вэнтидж двенадцать какой-нибудь?

Юн Сон сделал большие глаза.

— Запросы у вас, девушка, — засмеялся он, смутив меня. — Этот автомобиль слишком дорогой.

— Извини, я думала, что они с Кайманом в одной ценовой категории.

— Ты что! Астон раза в полтора-два дороже! Боюсь, что я не настолько финансово состоятелен, — но осознав, что я едва ли смыслю в автомобилях, особенно такой стоимости, добавил: — Но я подумаю над твоей идеей, правда в Корее нет надёжных дилеров этой марки, придётся под доставку.

Пусанская школа находилась в районе Кванан, совсем недалеко от отеля Юн Сона, однако у меня оставалось ещё минут пятнадцать времени до начала выпускного, а за выступление я не боялась, так как Дашка пообещала распечатать мне слова. Юн Сон не собирался выгонять меня из машины раньше времени, а лишь позволил себе прилечь на моё плечо как-то непривычно и трогательно. Осторожно скользнув пальцами в его ладонь, я чувствовала, что не могу с ним расстаться, ведь неизвестно, сможет ли он встретиться со мной вечером, да и у Ан сонсеним сегодня День Рождения, которое нужно будет непременно отпраздновать. Юн Сону же в обед придётся встречаться с родителями жены, что живут в Пусане.

Не знаю, что его интересовало во мне, может быть, во всём было виновато стечение обстоятельств, столкнувшее нас в позапрошлую пятницу на Кёнсондэ, но я чувствовала, что ни секунды не смогу свободно дышать без его присутствия, и верила в искренность его чувств. Мелкие капли дождя бились в лобовое стекло и подхватывались резинками дворников, лениво скользящими туда-сюда примерно раз в двадцать секунд.

По улице сновали хмурые промокшие люди: кто в плаще, кто под зонтом, а кто-то просто держал над головой сумку или журнал; прохожие и понятия не имели, что, вызывая у меня невольную улыбку от одного только своего вида, являются фоном для моего счастливого состояния. Ко входу в школу подъехали знакомый автобус и серебристый кроссовер старшей Ан сонсеним, из которых на улицу смеясь и шутя вывалили мои согруппники. Гюнай имела неосторожность защемить кусок платья дверью и едва не показала всем свои ляжки. Наблюдая за её попытками освободить злосчастную ткань, я невольно засмеялась, думая, какими же неуклюжими и суетливыми мы обычно выглядим в глазах прохожих. Ан сонсеним подлетела к ней и помогла открыть дверь, отряхнув пострадавшее платье.

И только Ксюша, случайно глянувшая в нашу сторону, увидела припаркованную чуть поодаль машину Юн Сона, но не стала нас выдавать, а, лишь улыбнувшись, с намёком поторопиться кивнула в сторону входа в школу, получив в ответ растопыренные пять пальцев

— Она кажется спокойной девушкой, — заметил Юн Сон.

— Так оно и есть, это я, Даша и Гюнай обычно становимся эпицентром суматохи, — подтвердила я.

— А, совсем забыл, — он отстранился от меня и перегнулся на заднее сидение, чтобы достать какой-то бумажный пакет, который под мой непонимающий взгляд поставил мне на колени.

В пакете оказалась какая-то коробка, заставившая меня удивлённо вылупить глаза на Юн Сона.

— Твои сандалии, к сожалению, не подлежали восстановлению, так что, надеюсь, это тебе подойдёт. Решил, что в Москве летнюю обувь ты всё равно уже не поносишь… В общем, посмотришь позже, а теперь беги, а то опоздаешь.

— Вот так просто? Даже не позволишь мне восхититься, поотпираться и поблагодарить себя? — засмеялась я, удивленная неожиданным подарком.

— Это займёт много времени, — подтвердил Юн Сон, улыбаясь мальчишеской улыбкой и многозначительно добавил: — Я же тебя знаю… Можешь потом написать мне длинное благодарственное письмо в фейсбуке.

— Спасибо, я не ожидала, — сказала я, не удержавшись от восхищения, и обняла в знак признательности, зарывшись пальцами в его волосы. — Надеюсь, что у тебя всё пройдёт без эксцессов, — добавила я, потому как желать приятного дня в виду обстоятельств было не совсем уместно.

— Беги давай, — поторопил Юн Сон и, когда я выгружалась из машины, не удержался, чтобы ущипнуть за пятую точку.

— Юн Сон! — возмутилась я такой фривольности. — Что за ребячество!

— Имею полное право, — засмеялся он и добавил по-русски. — До свидания.

Это «до свидания» едва не скосило меня приступом гомерического хохота, так как я вспомнила одно занимательно интернет-видео.

— Чего смешного? — чуть обидчиво спросил он, видимо подумав, что я веселюсь над его акцентом.

— Ничего, просто кое-что вспомнила, увидимся, — бросила я и помахала на прощание, крепче сжав ручки бумажного пакета с коробкой.

Находясь в невероятно позитивном расположении духа, я едва сдерживала порыв закричать от счастья, когда поднималась на девятый этаж, где располагалась русская школа. В небольшом холле уже были расставлены стулья, на которых лежало по одной розочке, но сам выпускной ещё не начался. Обе Ан сонсеним, профессор Хонг и неизвестный мне русский мужчина, идентифицированный как консул, что-то обсуждали возле стойки, но, заметив меня, расплылись в доброжелательных улыбках, и я подошла, чтобы по обыкновению пожать руку профессору и поздороваться с остальными.

— Аннанын оныль ачжу еппыгунё*! — заметила старшая Ан сонсеним, младшая же, не удержавшись, прыснула в кулак, поймав мой недовольный взгляд.

— Комапсымнида*, — смущённо поблагодарила я, приложив ладонь к щеке; комплимент был вовсе не лестью и не проявлением вежливости, я и сама знала, как светятся мои глаза и что счастливая улыбка против воли постоянно лезет на лицо.

Пройдясь по небольшой школе, я издалека услышала подвывания под гитару Сон Чжина и постоянно сбивающуюся из-за его пения Гюнай.

— О, кто пришел! — загорланила Даша тут же и крепко обняла меня, шепнув на ушко, что от меня за километр тащит мужским парфюмом.

— Нуна, ты готова к выпускному? — спросил Сон Чжин, протягивая мне гитару, а Гюнай за его спиной показывала, как перерезает себе горло невидимым ножом.

— А как же! Пионер всегда готов!

— Пионер, что это? — из-за моей спины вылез Иль Хэ с рюкзаком, который, по-видимому, только что пришел.

— Иль Хэ щи! — Дашка быстро переключилась на обнимание вновь пришедшего.

Иль Хэ, не выдержав постоянно доносящихся из соседней комнаты стонов, вот уже пару дней как съехал из общежития к тёте, что жила в Пусане, чем сильно расстроил Дашу. Сейчас она, обняв его, отстранилась, смущенно потупив взгляд. Ксюшка незаметно подмигнула мне и предложила начать репетировать, пока есть время, но песню удалось спеть всего до середины, так как в класс вошёл консул и с интересом стал расспрашивать нас об учёбе. Он был сильно удивлен, что мы изучаем корейский язык исключительно по велению сердца и что кроме Жени никто из нас не имеет лингвистической специальности. Вскоре вошла младшая Ан сонсеним и поторопила нас занять свои места в импровизированном зале, так как организаторы были готовы начать торжественную часть. Было видно, что она и сама немного нервничает, произнося подготовленную речь на русском и немного путая ударения, затем она стала переводить слова Хонг гёсунима, следом за которым с короткой приветственной речью выступил консул. Конечно же, я не знаток чиновьичей касты, не считая главы администрации соседнего с моим родным посёлка Верея, который мыл свою машину у меня на мойке, но консул показался мне приятным заинтересованным человеком. После всех речей Хонг гёсуним стал раздавать сертификаты в бархатных обложках, и — ничего себе! — коробки с серебряными часами, торжественно поздравляя нас с окончанием учебы и пожимая руки всем участникам программы под вспышки камеры Романа — одного из учителей Пусанской школы.

Далее шла развлекательная часть — наша музыкальная благодарность, Гюнай с улыбкой и слезами на глазах пела с Сон Чжином, что на нервяках перепутал пару аккордов. Я и сама готова была разрыдаться, занимая следом их место и чуть подстраивая гитару. Непрошеный комок в горле не давал сосредоточиться на игре, и я слажала было на вступлении, но быстро взяла себя в руки и негромко запела. Лица моих дорогих согруппников, ставших мне настоящей семьей, озаряли печальные улыбки, глаза Гюнай и Даши были на мокром месте, по мере нарастания градуса «душещипательности» песни, кажется, потихоньку стали расклеиваться и остальные, довольно стройно подпевая мне на припевах. По щекам Сон Чжина и вовсе текли слёзы. Ощущение тяжести в груди было такое, точно я исполняю не дворовую «Это всё», а не меньше, чем «Адажио» Альбинони, отзывающуюся в сердце невыносимой тоской скорого расставания с этим чудесным местом. А я продолжала петь, постепенно усиливая голос и громкость гитарного боя, а перед глазами проносились все чудесные моменты в Корее… только хорошее, только самое сокровенное, радостное и невероятно родное… Все наши бесшабашные приколы и общажная суматоха, все девчачьи слёзы, даже утреннее похмелье, и Гюнай, в ужасе убегающая от клопа — все глупости и радости, всё то счастье, что подарил нам Пусан, Университет Искусств и, конечно же, наш второй папа Хонг гёсуним.

«Ты не плачь, если можешь, прости.

Жизнь не сахар, а смерть нам не чай,

Мне свою дорогу нести,

До свидания друг и прощай.

Это все, что останется после меня

Это все, что возьму я с собой.

Это все, что останется после меня

Это все, что возьму я с собой…».

Последний раз медленно проведя пальцами по струнам, я замолчала в гнетущей тишине и круговерти печальных лиц, даже спокойные Света и тёть Марина сидели со слезами на глазах, а я едва держалась, чувствуя, как трясётся нижняя губа. Аплодисменты последовали с небольшим промедлением, какие-то негромкие, печальные, адресованные самим себе. Я, осторожно убравшись с импровизированной сцены, вернула гитару Сон Чжину и с улыбкой и благодарностью взглянула на обеих Ан сонсеним и профессора, которые так же тоскливо улыбнулись мне в ответ. Затем мы двинулись в компьютерный класс, где на большом экране смотрели сделанное Ан сонсеним видео, и несмотря на то, что некоторые из нас его уже видели, мы всё равно смеялись над некоторыми отрывками и забавными фотографиями. Забойная «Оппа каннам стайл», сопровождавшая видео, сменилась на «Американо» группы 10см, но и она отпела не полностью, оставив после себя надпись «Ури хэнбокхан щиган*», и тут заиграла невероятно грустная неизвестная мне песня на английском языке… Сон Чжин и Ксюша мило жались друг к другу в попытке остановить беспощадный бег времени, Даша украдкой наблюдала за грустным Иль Хэ, Женя и Таку, впервые в жизни не вызывая отвращения, просто держались за руки, рядом с ними, склонив голову на плечо Таку, сидела глотавшая слёзы Вика; Гюнай и Чон Мин плакали, обнимая друг дружку, Света и Марина с виду казались спокойными, но было ясно, что и им тяжело. Моя семья, мои друзья, вторые папа и мама, старшая, пускай и не по возрасту, сестра Ан сонсеним, и даже Майя, что преподавала русский язык в пусанской школе и которая жила с ней в одной комнате в общежитии, благодаря чему мы частенько общались, все стали родными, неотъемлемой частью моего сердца…

На такой грустной ноте и завершилось видео, а мы отправились на торжественное разрезание торта со свечками; взорвав пару хлопушек, мы всем миром пофоткались и засобирались на Хэунде снова в тот ресторан со шведским столом. Запрыгнув в машину Ан сонсеним, мы с удивлением обнаружили, что из колонок доносится голос диктора русско-корейского аудиокурса, повторяющего слова и предложения попеременно то на корейском, то на русском. Пару раз обозвав её ури омма, мы получили в ответ её смущенную счастливую улыбку и шутливые попытки замахнуться на нас рукой, от чего на и без того печальном сердце становилось только грустнее, хоть и невероятно тепло. Ксюша и Сон Чжин в обнимку тихонечко плакали на заднем раскладном сидении, образующим в машине третий ряд; из-за его учебы сегодня им придется расстаться и у меня невероятно болела душа за подругу и младшего братика. Он жил в другом городе и не мог остаться с нами на последний завтрашний день, посему состояние у обоих было крайне угнетенное. Высадив их, меня, Гюнай и тёть Марину со Светой подле входа в отель, где располагался ресторан, Ан сонсеним поехала обратно к школе за остальными.

Только когда все были в сборе, мы расселись за длинный стол, чувствуя, что кусок в горло не полезет, но разве ж русские могут пропустить такое чудо света как шведский стол? В итоге я, не наевшись, пошла за добавкой. Стоя перед сложным выбором: взять рыбу или мясо, я наложила в тарелку всего и побольше и едва не столкнулась со стоящим в очереди корейцем. Извинившись, я успела разглядеть его с головы до ног, невольно осознав, что мальчик действительно стоит внимания. Стильные джинсы и облегающая черная футболка с клинообразным вырезом эффектно выделяла жилистые плечи и соблазнительный кусочек груди. Модная, но простая причёска очень шла ему, как и брильянтовый камушек гвоздя в ухе. Я едва не надавала себе по морде за внезапную симпатию к юноше, и не могла не поделиться обнаружением красивого оппы с подругами. Жаль только, что «вьюнош» быстро пропал из поля зрения, но я быстро нашла его глазами: его макушка торчала над ширмой, отделяющей уединенный столик у окна.

— Вон он, точно он, — невежливо указала я пальцем на его «парик», а Ан сонсеним внезапно поднялась с места, как бы между прочим подошла к холодильнику с пирожными, огляделась по сторонам, точно воровка, и безо всяких стеснений прошла мимо его столика, чтобы разглядеть.

— Офигеть, она выдала, — прокомментировала я забавное поведение преподавательницы, в то время как остальные над ней ржали.

Ан сонсеним вернулась к нам со скривленным личиком, давая понять, что такие парни не в её вкусе.

— Слишком ухоженный, я таких не люблю, — пояснила она, присаживаясь на место. — Невысокий…

— Нормальный у него рост, по-моему, он клёвый, — не согласилась я.

— Да ну, он некрасивый, — оценила Гюнай по собственному вкусу, когда юноша поднялся с места и пошел в сторону «сладкого».

— И попы у него нет, — продолжила сонсеним потешаться.

— А по-моему, обалденный, — дашкины глаза заблестели подобно моим, пока её не стукнул по лбу Иль Хэ, сказав что-то типа: «Жена должна смотреть только на мужа», отчего она расплылась в довольной улыбке. — А ты даже не рыпайся! — строго приказала Даша мне, чтобы как раз в этот момент парень, который, кстати, был с какой-то страхолюдиной, заметил, что я на него пялюсь.

— О, чёрт, — я отвернулась, поправляя прическу, вовсе не желая привлекать к себе внимания; его присутствие было мне приятно только с эстетической точки зрения. Услышав смех справа, я посмотрела на заливающуюся хохотом Ан сонсеним. — Чего смеётесь?

— Анна, он увидел вас и засуетился, сделал вот так, — сообщила она и показала, как он чуть нервно заправил волосы за уши, оглядываясь по сторонам.

— Ага, он, похоже, вообще потерялся куда шёл, — добавила Гюнай, хихикая.

— Он же со своим самоваром, — сказала я, кивнув в сторону коротконогой кореянки на высоченных каблуках, с физиономией, похожей на тарелку.

— Что-то у него самовар не очень, — заметила Даша и засмеялась.

— Да, Анна, вы очень красивая по сравнению с ней, — совершенно серьезно сказала Ан сонсеним, заставив меня в очередной раз за день смутиться от внезапных комплиментов. — Она вся в операциях.

— Сонсеним, серьезно? — удивилась Гюнай.

— Вы не видите, но я вижу, — уверила та.

— Может, он альфонс? — предположила я.

— А может, у него любовь большая и чистая! — возразила наивная Гюнай, даже не подумав, что я пошутила.

— Ага, пакет на голову и вперёд…

— Аня-я-я! — завопила она тут же и прикрыла нежные ушки ладонями.

— Ань, к тебе обращаются, — ткнул меня Женя.

— А, чего?

— Профессор спрашивает, где ты учишься, — повторил Женька пропущенный мною вопрос.

Коротко рассказав о своей специализации, я получила неожиданное предложение от профессора вести физкультуру в школе, ведь действительно имела для этого специальное образование. Я призадумалась не на шутку над серьёзностью его предложения, почувствовав, как появляется всё больше нитей, связывающих меня с чудесной Южной Кореей.

— Анна, у вас есть спутник жизни? — неожиданно продолжил разговор Хонг гёсуним, и я даже не знала, что сказать, а Чон Мин ткнула меня пальчиком под рёбра, так как я слишком долго обдумывала ответ, и сама ответила по-корейски:

— Да, у неё есть мужчина, здесь, в Корее.

Я готова была прихлопнуть маленькую лису, но пришлось мило улыбаться. А ещё меня поражал чуть бестактный вопрос профессора, однако я быстро вспомнила, что разговоры о семейном положении в Корее считались нормой. Чон Мин заметила так же, что он богатый и шикарный, за что получила от меня пинок под столом и обещание расквитаться чуть позднее. Таку, Женя и Вика не преминули погреть уши, так как никто не знал и крупицы из моей личной жизни. Мне пришлось самой вступить в разговор, чтобы «добрая» подружка не сболтнула ничего лишнего. Я лишь добавила, что он не богат, но имеет стабильный доход и по профессии является архитектором.

— Тогда вы спокойно можете переехать в Корею, — оценил профессор, а покрасневшей мне пришлось больно ущипнуть Женю за его глухой смех, не слишком мастерски завуалированный под внезапный приступ кашля.

— Я подумаю над этим, — размыто ответила я и с облегчением вздохнула, так как допросу с пристрастием теперь подверглась Вика, а потом Хонг гёсуним с нами распрощался и покинул ресторан.

После обеда, заскочив в банк, чтобы в последний раз обменять деньги, я с ужасом предстала перед фактом, что прямо на улице придется распрощаться с Сон Чжином. Девочки и он предлагали мне поехать обратно в школу, откуда его до вокзала подбросит Ан сонсеним, но я чувствовала, что ещё немного и мой желудок взвоет без дозы Мезима, который я по глупости забыла в общаге. Что-то уже во второй раз после этого ресторана мне было немного некомфортно. Гюнай, Даша и Ксюша ничуть на меня не обиделись, а Сон Чжин внезапно отдал обалдевшей мне какой-то конверт и попросил, чтобы я прочитала позже. Заботливо засунув письмо в рюкзак так, чтобы не помять, я с укором взглянула на Вику, передающую ему прямо перед глазами Ксюши своё послание, не заботясь о чужом мнении. Сон Чжин, конечно же, не мог не принять письмо из вежливости. Подобного номера я, как не старалась, понять не смогла, мало того, мне в последнее время казалось, что у неё с глупым рыбиком всё даже очень хорошо. Сон Чжин, конечно, тот еще орех: взял и пару дней назад заявил Вике, что жалеет о том, что встречался с ней. Маленький эгоистик понятия не имел, что подобные вещи способны только разбередить упрямое и глупое девичье сердечко.

Солнце выглянуло из-за туч как-то внезапно, но на душе не стало спокойнее, напротив, тоска только усиливалась; распрощавшись с Сон Чжином, мы остатком нашей группы двинулись к метро, пытаясь надышаться воздухом любимого Хэундэ, где были, возможно, крайний раз. Не выдержав, я открыла конверт прямо в метро и углубилась в чтение, каждая строчка заставила меня ощущать различные эмоции, и люди, сидевшие напротив, могли наблюдать их контраст — от заливистого смеха до увлажнившихся глаз. Я почувствовала вибрацию телефона в рюкзаке и с ужасом стала вытряхивать себе на колени всё лишнее от зубной щётки до расчёски. Стоявший в ногах пакет с подарком Юн Сона, который я не успела посмотреть в школе и забыла про него в ресторане, упал набок, благо, что в вагоне было довольно чисто, и он не испачкался.

— Ёбосеё, — в спешке бросила я, надеясь, что за время поисков телефона Юн Сон не отчаялся дождаться ответа.

— Ты в метро что ли? — спросил он, услышав, как дикторша милым голосочком объявляет станцию сначала на корейском, потом на китайском и японском.

— Ага, с Хэундэ в университет еду, — сообщила я отстранённо. — Что-то случилось?

— Почему должно что-то случиться? Просто хотел услышать твой голос, — как-то печально посетовал он, видимо, нахлебавшись с семьёй жены.

— Юн Сон, по голосу же слышу, — тревожно сказала я, сильнее прикладывая телефон к уху, словно это как-то могло помочь достучаться до его мыслей.

— Встреча с её родителями прошла не очень позитивно, — саркастично, даже зло вдруг бросил Юн Сон. — Они сначала решили, что развод — это шутка…

— Понимаю, — осторожно сказала я, представляя себе их встречу в красках; муж бросает едва вышедшую из комы жену, надо думать…

— Что с твоим голосом? Как выпускной? — решил он перевести тему, спустив пар всего в одной реплике.

— Хорошо… Грустно, — отозвалась я. — Сон Чжин уехал, у него учёба начинается, — зачем-то добавила я. — Он мне письмо прощальное написал, сижу, смеюсь.

— Прочитай мне, — попросил он.

— Тебе-то зачем? Оно же на русском…

— Просто переведи и всё, — чуть нервно попросил он, скорее всего, желая отключиться от собственных безрадостных мыслей.

— Ладно, — пожала я плечами, хотя разговор был телефонным, и снова стала вглядываться в закорючки кривоватенького почерка Сон Чжина, написанного практически без ошибок, так как ему наверняка помогала Ксюша: — Привет, уже прошел месяц. Уже скоро мы расстанемся. За один месяц у нас появилось много воспоминаний. Сначала я тебя боялся, но сейчас я знаю, что ты хороший человек, — я немного истерично хохотнула и вытерла проступившие в уголках глаз слёзы. — Я думаю, что ты очень хорошо играешь на инструментах и поёшь. Когда я приеду в Москву, сыграй мне, пожалуйста, хорошую песню, а пока что, поменьше кури и пей и будь здорова, — горько усмехнулась я, чувствуя, что ещё немного и разревусь. — Мы обязательно встретимся ещё раз в России… — я не выдержала и, растроганная таким простым и добрым посланием, заплакала, будто и забыв о человеке на другом конце провода.

— Кстати, я вдруг подумал, что ты передо мной не выкурила ни одной сигареты, — вспомнил он, пока я пыталась справиться со слезами.

— Я и не вспоминала о них… Странно, — вдруг осенило меня.

Ан сонсеним помахала мне рукой, намекая, что пора выходить и с сосредоточенной складочкой меж бровей взглянула на моё расстроенное лицо. Проходя мимо неё, я просто протянула ей послание, чтобы не прерывать разговора с Юн Соном.

— Ты что, плачешь? — немного настороженно, скорее, испуганно спросил Юн Сон, опознав всхлипы.

— А ты чего ожидал? Глупый, глупый Сон Чжин…

— Я считал, что ты не такая ранимая, извини.

— Я забыла тебя предупредить, что обычно, когда я плачу, выходят из берегов моря, — подавила я смешок, не в силах остановить слёзы, слава Богу, догадалась достать из кармана плаща солнечные очки. — Мои подруги уже в курсе сего факта, посему стараются не провоцировать, да и, в принципе, я редко так расстраиваюсь…

— Стесняюсь спросить, не из-за меня ли они узнали об этом? — усмехнулся Юн Сон вовсе несерьёзно, но услышав в ответ моё молчание неловко добавил: — Ты что, серьёзно из-за меня плакала?

— От самого Сеула до Пусана и ещё полвечера, — честно призналась я, всё ещё пытаясь успокоиться.

— Прости, что причинил тебе такую боль, — мне едва удалось расслышать его слова сквозь шум проезжающих мимо машин, когда мы с группой поднялись из подземки.

— Ничего, дело прошлое, ты не виноват, что я такая плакса.

— Виноват, ты же знаешь, я должен был рассказать обо всём раньше.

— Тогда бы, возможно, мы больше не встречались, — опровергла я, а на смену слезам медленно стало приходить осознание правдивости моих слов.

— Ты права, — осторожно заметил он. — Пожалуйста, больше не расстраивайся так сильно из-за меня, даже когда соскучишься в Москве…

— Юн Сон, ты провоцируешь меня? — бросила я чуть ли не сварливо.

— Мне нравится твой печальный голос, — сознался он с каким-то не очень естественным смешком.

— Извращенец, — это я сказала по-корейски, смеясь на всю улицу и привлекая своей репликой взгляды прохожих.

— Что сейчас будешь делать? — спросил он уже более бодро, отсмеявшись вместе со мной.

— Наверное, немного посплю, а затем мы едем в ресторан отмечать День Рождения Ан сонсеним, — сообщила я, хотя точно помню, говорила ему это с утра. — В ночь не сможешь вырваться?

— Я постараюсь освободиться, но честно, не знаю, получится ли. С меня сейчас начнут спускать три шкуры, поэтому…

— Понимаю, не надо объяснять, просто я соскучилась, и мне скоро уезжать. Прости, не буду лезть и торопить тебя, — замельтешила я неловко, осознавая, что как бы часто мне не хотелось видеться с ним, от моих желаний мало что зависит.

— Я тоже по тебе скучаю, — просто ответил он, заставив меня едва ли не подпрыгнуть от счастья. — Я понимаю, что тебе скоро уезжать.

Мы завершили разговор на этой ноте, а я снова впала в уныние, но вспоминая о том, что он думает обо мне, улыбалась глупо и счастливо…

* * *

Аннанын оныль ачжу еппыгунё* — (кор. 안나는 오늘 아주 예쁘군요!) — Анна, ты очень красивая сегодня!

Комапсымнида* — (кор. 고맙습니다) — спасибо; в отличие от более часто используемого «Камсахамнида» (кор.감사합니다), имеющим китайское происхождение, является чисто корейским словом.

Ури хенбокхан щиган* — (кор. 우리 행복한 시간) — наше счастливое время

Я ахнула, когда открыла продолговатую бордовую коробку и увидела то, что и в мыслях вообразить не могла: тёмно-коричневые жокейские сапоги до колен на плоской гибкой подошве. Такие вряд ли стоило носить позже середины октября, они были практически летними, но как нельзя кстати пригодятся, когда я вернусь в Москву. Ни единого изъяна, единственный шов от голени до ступни был едва ли заметен. Я любовно прижала подарок к груди, ощущая благодарность Юн Сону ещё и за отменный вкус, он выбрал именно то, что я искала, как в Москве, так и в Корее, в которой едва-едва стала появляться обувь осеннего сезона. Нет, я не спорю, в Москве можно было найти что-то по душе, но я не готова выложить за сапоги больше восьми тысяч рублей, просто потому, что не так хорошо зарабатываю, и почти смирилась с тем, что пятый год подряд придется носить свои изношенные любимые сапоги, подошва которых менялась уже третий раз, но качественная кожа выглядела практически новой.

— О! Где нашла такую прелесть? — спросила Гюнай, вошедшая в комнату после проводов Сон Чжина.

— А где девчонки?

— Они решили прогуляться немного по Кёнсондэ, Ксюша совсем расстроенная…

— Надо думать, — ответила я, натягивая на ногу сапог, молясь о том, чтобы размер подошёл. — Охренеть, у меня появилась фея-крёстная, надеюсь, эти сапоги не превратятся в полночь в тыкву, — проговорила я, чувствуя, что обувь пришлась по ноге, не была узкой, но в тоже время облегала ногу и стопу, подобно кожаным гольфам.

— Это… — на лице Гюнай проявилась усиленная работа мысли. — Юн Сон подарил что ли?

Я счастливо кивнула и испытала порыв поцеловать мысок сапога, но была явно не Алиной Кабаевой и решила всё же поберечь позвоночник.

— Ничего себе, выглядят обалденно.

— Даже носить жалко! Наверное, стоят немерено! — восхитилась я как-то меркантильно. — Я окончательно убила свои сандалии в Сеуле, а он, прикинь, решил сделать мне подарок. И ведь с размером угадал, хотя сандалии, по которым он наверняка ориентировался, были мне чуть маловаты.

— Может, пока ты спала, он с линейкой измерил? — засмеялась Гюнай, отобрав у меня снятый сапог на предмет оценки. — Отличная замена сандалиям.

— Он решил, что сапоги в Москве мне будут нужнее, — вспомнила я его слова. — Надо написать ему благодарность! — я сразу же схватила телефон и черканула восхищенное сообщение, затем отобрала сапог у Гюнай, осторожненько упаковала обратно в коробку, засунула в чемодан, а сам чемодан глубоко задвинула в шкаф. Вспомнив, что в дорамах девушкам частенько дарят обувь, я расплылась в блаженной улыбке.

— Ты бы ещё замок на чемодан повесила, — усмехнулась Гюнай, собираясь в душ, и напомнила: — Мы в восемь выходим, кстати…

* * *

Ресторан, в который повела нас Ан сонсеним с подачи Майи, оказался чем-то невероятным, мало того, что у него была своя пивоварня с пивом, самым вкусным из всего, что мы пробовали в Корее, так ещё и радовала музыка, исполняемая интернациональной группой. Четверка болгар плюс парочка филлипинцев отжигали так, что у нас едва хватало терпения усидеть на месте, принимая первую порцию пива. Мальчик-филиппинец к неожиданности завыл со сцены достоверным голосом Майкла Джексона, заставив всех нас удивлённо переглядываться. Болгары же исполняли, в основном, англоязычные и корейские песни из репертуара Бони Эм, Стиви Вандера, Баккары и даже Псая с его “Оппа Каннам стайл”, что не могло не радовать, и едва мы выпили пива, как пустились в пляс. Музыканты выступали строго по полчаса, затем на полчаса уходили на перерыв, во время которого подсаживались к публике в целях завести новые знакомства, выпить и просто приятно поболтать.

Увидев новые лица, то есть, нас, лысенький мужчина, отдалённо напоминающий Сергея Трофимова, только с о-о-очень выдающимся носом, по словам Майи бывший лидером группы, сразу же направился к нам поинтересоваться, откуда мы родом. Поздоровавшись на английском, он получил весьма русское «здрасьте», так как о том, что он знает наш язык, нам уже поведали. Удивленно оглядев наш стол, он с удовольствием присоединился к очередному тосту и спросил, что мы забыли в далёкой Южной Корее. Всё в общении складывалось просто отлично до той поры, пока он не стал нагло строить глазки Чон Мин и даже спросил её номер. Старый педофил — было самым мягким ругательством, что он услышал в спину, когда покинул наш столик. Мы, сговорившись с девчонками, отправили Гюнай и Ксюшу в магазин за тортиком и свечками.

Когда они вернулись, к нам тут же побежал заметивший торт официант и поинтересовался о цели торжества, а узнав, принёс в качестве презента бутылку шампанского. Мы так же договорились с музыкантами, чтобы они в начале выступления поздравили нашу дорогую и горячо любимую сонсеним.

Только мы установили торт, как группа как раз вернулась на сцену и, спев одну песню, приступила к поздравлению, спев «Happy birthday» на английском и продолжив на корейском. Наша именинница не отличалась особой застенчивостью и, задув свечи, забойно улюлюкала и показывала на себя пальцами, счастливо улыбаясь и купаясь в лучах славы, так же, побывав в «групповых» объятиях.

Мы с Дашкой сидели, разинув рты, не веря собственным ушам, и синхронно повскакивали с мест, когда артисты на сцене начали петь песню Гриши Лепса «Рюмка водки на столе». Пускай мы и заказывали песню, но как-то вмиг одурели от понимания, что слышим её буквально на другом конце света, где было очень трудно отыскать следы русских. Мы орали на весь ресторан, всей группой выстроившись в шеренгу на импровизированном танцполе, мигали зажигалками и после конца песни долго кричали «браво» и хлопали, точно перед нами и впрямь был сам Лепс. Болгары быстро смекнули, что в наших лицах нашли благодарную публику и следующие полчаса пели только русские песни. Замшелая «Арлекино» Пугачёвой, которую пела очень милая рыжеволосая болгарка, и та пошла на ура. Мы уже были более чем навеселе, поэтому попадавшие в радиус действия наших чар корейцы с соседних столов быстренько влились в веселье. Чуть поодаль кто-то снял со стены картину и стал с ней танцевать, пока не подбежал взбешенный официант и не дисциплинировал пьяных корейцев. Какой-то дедочек встал в центре нашей компании и стал отплясывать, буйно размахивая руками и ногами. Парочка, которой мы ненамеренно закрывали обзор сцены, даже не думала ругаться, а в один прекрасный момент мужчина с того стола подошел ко мне и попросил, чтобы я утащила на танцпол его супругу, как-то подозрительно касаясь моей талии. Впрочем, подвоха я не распознала, так как была слишком увлечена песней «Одиночество сволочь». Впоследствии он признался, что вовсе не является мужем этой женщины, посему я вежливо и с улыбкой отстранилась от него, чтобы пойти осушить сразу полбокала пива. Мы ещё долго плясали и веселились, так как Ан сонсеним договорилась с охранником не закрывать на ночь двери общежития, посему у нас впереди была ещё уйма времени.

«Седая ночь» Юры Шатунова стала апогеем программы музыкальной группы, под которую беситься с нами начала даже тёть Марина, бывшая старой гвардией и наверняка выросшая на подобных песнях. Пьяные и счастливые мы обнимались и плакали прямо посреди танцпола, в круговорот рук попала и Майя, которой мы были благодарны за выбор ресторана.

«И, утратив скромность, одуревши в доску,

Как жену чужую, обнимал березку...».

В голове почему-то звучали именно эти строки из стихотворения Сергея Есенина «Клён ты мой опавший».

Мы с Дашкой пошли в туалет, чтобы привести себя в порядок, ведь наверняка косметика потекла. Я, конечно, не разревелась, как остальные, но глаза все равно были на мокром месте, посему не удивительно, что и моему сегодня довольно яркому макияжу досталось.

— Даш, что-то я не видела у тебя этой подвески, — сказала я, глядя на её грудь, на которой на кожаном длинном шнурке висел симпатичный медальончик в виде металлической пластинки в форме домика, где располагалась аппликация милой кошечки и деревца; снизу домика были приклеены нежные тканевые кружавчики.

Она тут же зарделась, прикусила губу и мило шаркнула ножкой.

— Угадай, — счастливо сказала она, прижимая медальон к груди как нечто очень ценное и дорогое.

— Иль Хэ? — вылупила я на неё глаза. — Неужели он?

Она стесненно кивнула, не в силах сдержать улыбки.

— Представляешь, как только мы в ресторан зашли, он подозвал меня к себе и со словами, что у него было мало времени для выбора, подарил это.

Вещица и впрямь была очень миленькой, у Иль Хэ оказался весьма неплохой вкус и доброе сердце. Мы всё ещё понятия не имели о природе его отношения к Даше, но никому из нас он ничего не подарил, хотя мы тоже вполне неплохо общались. Подвеска вполне могла подтверждать симпатию.

— Смотрю, ты сейчас взорвешься от радости, — не удержалась я от комментария, так как подругу распирало от гордости, и она тут же оказалась в моих объятиях. — Дашенька, ты для него, кажется, стала особенным человечком…

— Но всё равно он не видит во мне женщины… — как-то стразу приуныла она.

— Он весь вечер от тебя не отходит, — не согласилась я.

— У него всё ещё есть девушка…

— Девушка не столб — отодвинем, — постаралась успокоить её, хотя понимала, что слова тут не помогут.

— Я не знаю, что мне делать, Ань, — Дашенька доверчиво прижалась к моей груди, ну, к тому месту, где у нормальных девушек должна быть грудь. — Мы послезавтра утром улетаем, я… Я такая дура… Я готова наброситься на него и задушить в объятиях, но не могу… Я даже не знаю, будет ли он мне писать, я сегодня ночью почти не спала из-за этого, — нет, она не плакала, просто голос её стал почти беззвучным и совсем грустным.

— Соберись, давай, ты должна сейчас выйти в ресторан и источать лучи радости. Нам всем тяжело, мы все слишком полюбили Пусан и нам трудно смириться с тем, что придётся вернуться в Москву.

— Не хочу домой… — обреченно заявила она. — Профессор Хонг говорил мне, чтобы я переезжала в Пусан…

— Он всем так говорит…

— Ага, только душу бередит.

— Юн Сон не звонил тебе?

— Вот чёрт! — в ужасе воскликнула я, впервые за шумный и веселый вечер вспомнив о Юн Соне.

Порывшись в сумочке, я едва не вытряхнула всё её содержимое в раковину, но вовремя заметила белый шнурок нокии и чудом не выдрала его «с корнем», выуживая мобилу из сумочки. — Блин… — разочарованно протянула я, так как на экране не было оповещений о пропущенных вызовах и сообщениях, что немало насторожило, ведь на часах уже было полвторого ночи.

Злая и встревоженная отсутствием вестей, я подхватила Дашу под руку, и мы вернулись к нашему столику заливать моё горе пивом. В ресторане как-то внезапно стало меньше народу, и музыканты больше не выступали, и нам вскоре пришлось уйти, так как все изрядно подустали. Такси мы поймали сразу же и, распихавшись по машинам, покинули это чудесное место. Майя, с которой нам довелось ехать вместе, стала с грустью рассказывать про свою тяжелую жизнь, видимо, прилично накатив пива, и мы с Гюнай и Чон Мин, поневоле слушавшие её, искренне сочувствовали. Высадившись возле круглосуточного магазина возле университета, мы набрали макколи и, оказавшись возле общаги, не дожидаясь остальных, начали пить. Следом за нами приехало такси с тёть Мариной, Светой и счастливой и довольной Ан сонсеним, которая поделилась, что ещё никогда не праздновала дня рождения так весело. Немного посидев с нами, они с Майей ушли спать, но мы начали переживать из-за отсутствия Даши и Ксюши, которые должны были по дороге завезти Иль Хэ домой. Машина подъехала как-то бесшумно и незаметно, и мы заметили подруг только тогда, когда они подошли вплотную к столику, за которым мы расположились. На Даше не было лица, а по щекам текли слёзы, на вопрос “что случилось?” она не выдавила ни слова, и Ксюша предательски молчала, обнимая Дашу за плечи.

— Выпить, мне надо срочно выпить, — глотая слёзы, попросила меня налить макколи она, совершенно не осознавая, насколько мы испугались.

— Да что ж такое, Даша, немедленно говори, что случилось! — строго выпалила Гюнай, не выдержав тяжелого молчания.

— Я дура, я такая дура! — взвыла Даша в ответ и спрятала лицо в ладонях. — О, Господи…

— Даша!

— Я его поцеловала в такси на прощание, в губы… — поведала она тихо, а мы все синхронно вопросительно взглянули на начавшую хихикать Ксю.

— А… он? — осторожно поинтересовалась я, чувствуя, как и у самой поневоле бегут мурашки по телу. — Этот козёл тебя отверг? — взбычилась я, сжимая кулаки и обещая Иль Хэ все муки ада при завтрашней встрече.

Но я заметила, как неловко, точно не решаясь, Даша замотала головой из стороны в сторону.

— Он… ответил на поцелуй, — и она разрыдалась пуще прежнего, а мы впали в ступор, но быстро заржали.

— И правда, дура, — с облегчением выдохнула я, смеясь, — ты чего ревешь белугой?

— Она в шоке, — обратила внимание Ксюша, — и я тоже была, пришлось отвернуться и попросить таксиста поменять музыку, чтобы отвлечь его.

— Дашка! — заорала я на всю улицу, позабыв о том, что, в общем-то, была ночь и в общежитие все спали. — Ты такая прелесть!

Я бросилась Гюнай наперерез обнимать подругу и в итоге в эту суету вовлеклись даже Марина со Светой, которые в последние дни стали определенно с нами ближе. За поздравлениями с победой и обретенным счастьем мы и сами заревели все вместе.

— Блин, я из-за вас такой плаксой стала! — утирая слёзы, посетовала я. — Девочки мои дорогие, как же мы будем без нашей комнаты? Без нашего срача и развешанных лифчиков?

— Без клопов, — тоненько заныла Гюнай.

— Без тёть Марины, выгуливающей туалетную бумагу… — поддержала Ксюша.

— Без посиделок в туалете и криков ачжощи, — посетовала Света, и мы завыли сильнее, прижимаясь друг к другу.

Далее пошли громогласные тосты за любовь и дружбу, а так же привычный литрбол, в ходе которого двое проигравших участниц пили на брудершафт, до дна и звонко чмокали друг друга в губы.

— Аня, что ты творишь? — завопила Гюнай, унося ноги, из-за того, что я попыталась сделать вид, что целую её «по-настоящему» под всеобщий хохот. — Мои губы не для тебя предназначаются!

— Давай я лишу твой рот невинности! — хохотала я.

— Сумасшедшая!

Далее вышло так, что проиграла снова я и на этот раз Чон Мин.

— Аня, ты её хоть не порти! — возмутилась Гюнай, но каково было моё удивление, когда Чон Мин, наклонившись ко мне, запечатлела на моих губах невинный, но долгий поцелуй, потешаясь над раскрывшими рты подругами.

Даша, Света и Марина уже выбыли из игры, а мы продолжали пить с Чон Мин.

— Ого, да ты стала пить как я! — гордо заявила я, прижимая девчушку к себе.

— Я — маленькая Аня! — воскликнула та и залпом осушила ещё один стакан макколи, мило крякнув в кулачок.

— О… — я раскраснелась от такой чести. — Теперь у меня есть личный Мини Ми, как у доктора Зло из фильма об Остине Пауэрсе.

— Ань, а почему ты не с Юн Соном? — внезапно спросила Гюнай, заставив меня вернуться в тревожные мысли.

— Думаю, он очень занят, — отрешенно бросила я, но полезла в сумку за телефоном, чтобы на всякий случай проверить.

Тишина…

— Не расстраивайся, — тут же поддержала Даша, увидев моё кислое лицо, — ты сама говорила, что у него проблемы.

— Постараюсь.

— О, Нам Юн оппа в Какао токе, — внезапно сказала Чон Мин, роясь в своей мобиле. — Онни, хочешь что-то написать?

— Нафига? — бросила я. — Гы ттонг намчжа*…

— Что? — захихикала Чон Мин, и я попыталась объяснить, что попробовала перевести на корейский русское ругательство «говнюк». — Боже, ты что, отправила ему это? — я в ужасе взглянула на диалоговое окно, в котором Чон Мин написала обзывательство и добавила смайлик в виде достоверного завитка. — Аня, смотри! — она ещё раз кликнула по смайлам и мы уже вместе ржали над завитком во весь экран, посланным в следующем сообщении…

В итоге мы легли спать под утро, и, проснувшись уже сильно засветло, я едва не родила ежа против шерсти: по моей подушке распластались чьи-то длинные чёрные патлы в лучших традициях азиатских ужастиков. К счастью, это была всего лишь сладко спящая Чон Мин, которая обвилась вокруг меня подобно милой обезьянке.

— Твою мать, чуть кони не двинула! — возмутилась я, а она лишь сладко потянулась и, отпустив меня, перевалилась на другой бок.

— Ты чего? — сонно спросила Даша.

— Чего-чего, у меня Садако в постели!

— Кто? — на этот раз откликнулась Гюнай, чей милый храп прекратился из-за моего возгласа.

— Мёртвая японская девочка из фильма «Звонок»,— пояснила я, тыкая пальцем в макушку Чон Мин.

— Ахахахаах, описилась от страха?

— А-то, откуда она тут вообще взялась? — спросила я, стараясь выудить из памяти хоть что-то.

Девочки заржали всё ещё не очень трезво.

— Ты сама её не отпустила, просто подняла на руки и закинула на свою кровать, сказав, что если она посмеет спуститься, то ты её пристрелишь!

— Ты такая дебилка, когда пьяная, — открыла мне страшную правду Даша, чья груда одеяла сотрясалась от смеха.

В комнату постучали и через мгновение к нам всунулась голова Ан сонсеним; голова сообщила, что через час общий сбор внизу, мы снова еде в Пусанскую школу и затем идем на прощальный обед с профессором Хонгом, а так же добавила, что у нас в комнате можно топор вешать. Понять, что у меня жестокое похмелье помог спуск по лестнице с кровати, в качестве реанимирующих мер две таблетки аспирина и почти литр питьевой воды. Похоже, вчера мы лихо переборщили, Чон Мин же, несмотря на свой бараний вес, проснулась бодренькая и уже носилась по нашей комнате в поисках телефона, сумочки и своего кулона, по совместительству сухих духов, которые неделю назад подарил ей её отец.

— Чёрт, мы вчера Нам Юну написали, что он говнюк, — вспомнила я и заржала на всю комнату, не в силах справиться с физической слабостью и, видимо, подступающим слабоумием.

— Вы с Чон Мин вчера были самые пьяные.

— Я — мини Аня! — вспомнила та, подлетев ко мне и заключив в крепкие объятия.

Едва волоча ноги, я поплелась в душ и нашла в себе силы помыться, а потом привести себя в порядок. Красные глаза спрятались за тёмными стёклами очков, хотя на улице не было и намёка на солнце. Тряску в автобусе я пережила с большим трудом, и уже в Пусанской школе пришлось умыть лицо в туалете; руки сильно дрожали, а мозг не хотел нормально работать. Едва не уснув головой на столе в ожидании Хонг гёсунима, я осушила стакана три воды, заботливо принесенной Ксюшей, и была даже не в состоянии шутить, лишь углубилась в тревожные мысли о Юн Соне, который так и не объявился. Профессор пришел к нам с пухлым бумажным пакетом, в котором оказалась распечатанная раскадровка новостей с нашим участием. Нам досталось по несколько фотографий не очень хорошего качества, но ставшие отличными воспоминаниями об отдыхе. Далее мы спустились в столовку где-то на четвертом этаже, где был шведский стол с традиционной кухней.

— Даш, смотри, асфальтоукладчики гудрон забыли! — заржала я, открыв крышку кастрюли, где доверху была налита какая-то тёмно-серая жижа. — Хочешь попробовать?

Она скривилась в отвращении и опасливо потыкала гадость поварешкой, словно боялась, что оттуда вылезет какая-то глазастая дрянь. Как пояснила нам Ан сонсеним, то был суп из какой-то крупы, который она сама, впрочем, тоже не стала есть. К нам подоспела старшая Ан сонсеним с Майей, в руках которых были объемистые желтые и розовые клеенчатые челночные сумки с изображением японского мишки Рилаккума, которые по одной раздали нам. Мы обалдели, но это снова были подарки и сухой паёк в дорогу виде чипсов, бич-пакетов и пирожных чоко-пай. Помимо сухого пайка в каждой сумке были аккуратно завернутые в золотую подарочную бумагу разнокалиберные коробки, аж четыре штуки.

— Так неудобно, — сказала сидящая рядом со мной тёть Марина.

— Ага, такое чувство, будто мы сделали что-то плохое, а нас ещё и подарками заваливают. Но пора, кажется, привыкнуть к корейскому гостеприимству.

— Пора уже отвыкать, — не согласилась она со мной, вспомнив о завтрашнем отъезде и тяжело вздохнув.

В первой коробке оказалась флэшка на четыре гигабайта — сувенир из офтальмологической клиники, где нам, в качестве знакомства с Кореей, полностью обследовали зрение. Помню, что была в шоке от обстановки клиники, где на ресепшне тусовалась стайка симпатичных кореянок в стильных форменных костюмах, а аппаратура была настолько совершенной, что напомнила мне суперсовременные примочки Тони Старка, то есть, Железного человека из одноимённого фильма. В следующей коробке от той же клиники обнаружилась синяя кожаная визитница, явно мужская, которую я решила подарить брату. Развернув самую большую коробку, я нашла там маленький металлический футляр, вскрыв который, ахнула, увидев кучу инструментов для маникюра. Светка вместе со мной вскрыла последнюю коробку, где так же была USB флэшка, но уже на шестнадцать гигов, с символикой университета искусств.

— Ну, ничего себе, подарочки! — восхитилась Даша, глядя в мой открытый маникюрный набор. — Ребят, мы хоть чего-то из этого достойны? — хохотнула она как-то горько. — За что нам это?..

Слов не нашлось больше ни у кого, только все благодарили старшую Ан сонсеним и профессора Хонга, устроивших нам такой чудесный отдых. Кстати, в сертификате, который мы получили на выпускном, было шуточное послание от профессора, что он обязуется принять нас на следующий год, и были даже его личный и школьный штампы.

— Ань, у тебя телефон звонит, — услышала Даша, пока я пыталась прийти в чувство от такого внимания к нашим персонам.

Я едва не выронила мобилу, увидев на экранчике высветившееся имя…

— Ёбосейо, — как-то резко и нервно сказала я в трубку.

— Привет, ты сейчас где? — тут же спросил Юн Сон.

— В Пусанской школе, — сообщила я, чувствуя, как по телу разливается тепло от одного только звука его голоса.

— Выйдешь на секундочку минут через десять? — попросил он вкрадчиво, заставив меня задуматься.

— На секундочку? — немного уныло отозвалась я и грустно добавила: — Конечно…

Ничего не понимая, я только пожала плечами на вопросительный взгляд Гюнай и едва поднялась с места, как Чон Мин сказала:

— Онни, Нам Юн хочет с тобой поговорить, — она протянула мне телефон с включенным Какао током.

— Скажи, что я отошла, — отстранённо сказала я, чувствуя, что подкашиваются ноги.

На секундочку… Господи, почему только на секундочку? Мне завтра уезжать… Какая к чёрту секундочка? Я чувствовала обиду и опустошение от прозрения, что встреча будет короткой, а значит, возможно, мы с Юн Соном больше не увидимся. С трудом передвигая ноги, я вышла из столовой и спустилась на лифте, где меня ждали уличные сумерки, равнодушие прохожих и одиночество… Его ещё не было, я вышла слишком рано, даже не вспомнив, что он сказал, что приедет через десять минут. Прислонившись к стене здания, я вытащила из пачки парламента мятую сигарету и выронила зажигалку, не в силах справиться с трясущимися руками. Кажется, начинался мелкий дождик, а мне хотелось взвыть от досады, отчего я только резче вдыхала дым, совершенно не чувствуя насыщения им.

Я не смотрела по сторонам, копаясь в своих печальных мыслях и глядя на свой облупившийся педикюр, а Юн Сон образовался передо мной как-то внезапно, просто вырос из-ниоткуда. По моим щекам потекли слёзы, стоило поднять на него взгляд. Наверное, я сейчас была похожа на одинокого воробушка, покинутая всеми, а главное, надеждой. Не в силах выдержать грусти и в его взгляде, я снова склонила голову.

— Ты приехал, чтобы сказать мне, что мы больше не увидимся... — безысходно, но как-то равнодушно прошептала я, и тогда на мои плечи легли его ладони.

Только я попробовала затянуться сигаретным дымом, как Юн Сон выхватил мою сигарету и не глядя отбросил в сторону.

— Ты не куришь передо мной, забыла?

— Прости, — я дёрнула плечами, точно в попытке безмолвных оправданий. — У тебя проблемы?

— Мне нужно ехать в Сеул, — тяжело вздохнул он и с промедлением добавил: — Сейчас… Вечером у меня неотложная встреча по поводу проекта в Москве, а завтра я встречаюсь с семейным адвокатом.

Это был приговор моему сердцу, я чувствовала, как оно сжимается в груди, точно в предсмертной агонии; очки Юн Сона облепила мелкая морось, не давая мне как следует разглядеть чувства в его глазах.

— Понимаю, — отозвалась я с тяжестью и на автомате достала пачку парламента из кармана, но Юн Сон остановил мою руку и просто засунул сигареты обратно.

Меня трясло так сильно, что он, похоже, и сам испугался.

— Я скоро прилечу в Москву, и именно из-за этого мне нужно сейчас уехать. Нельзя терять шанс, иначе потом я вряд ли смогу вырваться, — пояснил он, осторожно коснувшись пальцами моего лица, по которому текли беспомощные слезы. — Не плачь, прошу тебя.

Он собрался было убрать руку, но я не позволила, доверчиво ткнувшись щекой в тёплую ладонь.

— Прости, это слишком внезапно, мне трудно поверить, что я тебя больше не увижу…

— Не драматизируй, скоро увидимся, пара месяцев всего… — ободряюще напомнил он, привлекая меня в объятия.

— Ты надолго приедешь? — с надеждой спросила я, чувствуя, что не в силах справиться с разочарованием и веду себя как маленькая влюбленная дурочка.

— От двух месяцев до четырех, может, и на полгода. Я постараюсь решить все бракоразводные нюансы, но это не должно занять много времени. Перед свадьбой мы подписывали брачный контракт, это ускорит процесс, — сообщил он. — Поверь, мне тоже тяжело, особенно после твоего сообщения.

— Какого сообщения? — удивлённо заморгала я, но получила такой же удивленный ответный взгляд.

Сунув руку в карман плаща, я достала телефон и взглянула исходящие сообщения, совершенно дезориентированная подобной новостью. Неужели я была такой пьяной? Точно, обнаружилось сообщение, адресованное Юн Сону.

— Noreul saranghaneun got kat`ayo, — интересно, и как я могла сообразить по-корейски на латинице в таком состоянии, ведь моя нокиа не воспринимала хангыль, подумала я, прежде чем до меня дошел смысл написанного. — О, Господи! — тут же взвизгнула я, прикрыв ладошкой рот.

— Ты что, не помнишь, как написала это? — возмущенно спросил Юн Сон, пока я пыталась осознать тот факт, что призналась ему в любви.

— Я… Да я…

— Ты пьяная была?— с подозрением спросил он, чуть отстраняясь, но по моим глазам он понял, что догадка оказалась верна. — Совсем ничего не помнишь?

— С трудом… Юн Сон, извини, я обычно такого не пишу…

— Значит, то было лишь пьяным порывом… — разочарованно протянул он, в то время как я и не знала, что ответить в своё оправдание.

— Юн Сон, я…

Но Юн Сон, кажется, так сильно обиделся, что в глазах стали проскакивать искры гнева, и он засобирался было к машине, но я поймала его, схватив за руку, и тут же обняла за талию.

— Не уходи, пожалуйста, — я разрыдалась, чувствуя, что он не обнимает меня в ответ. — Прости меня, я подумала, что тебе было не слишком приятно это сообщение. Я постоянно боюсь сделать что-то неправильно, да, я вчера наклюкалась… Я просто не ожидала от себя такого.

И даже после этих слов складывалось впечатление, что я обнимаю бездушный столб. Юн Сон не на шутку расстроился и, кажется, был в ярости, даже не желая просто смотреть в мою сторону.

— Ульчжи ма, — попросил он меня не плакать, невольно навеяв ассоциации с дорамами, где подобные реплики использовались довольно часто и высмеивались в юмористических передачах.

Однако голос его был холоден как лёд, Юн Сон, видимо, решил, что я послала это совершенно неадекватное сообщение в порыве пьяного глумления, но отнюдь не искренне. Я слишком долго собиралась с мыслями, пытаясь принять для себя факт чувств, и в итоге, собравшись, сказала то, что никогда ещё никому не говорила:

— Я… Действительно написала то… что чувствую, — заикаясь, выдавила я и крепче сжала его в кольце рук, боясь, что он оттолкнёт меня.

— Яснее, — строго приказал он.

— Я… полюбила тебя, — сдалась я с потрохами, сжавшись, словно ожидая с его стороны чего-то нехорошего.

Но произошло то, на что я надеялась всей душой: напряжение, превращающее Юн Сона в камень, спало, он обнял меня и поднял мою голову за подбородок для поцелуя. Я чувствовала, что ещё немного и упаду, ноги совсем не слушались, тогда ему пришлось поддержать меня и крепко прижать к себе.

— Дурочка, — ласково сказал он, проведя рукой по моим волосам, и с улыбкой добавил: — Ты у меня такая глупая дурочка, — и снова поцеловал.

— О, э… мы идём за угол в кафе «Бене», если что… — эхом раздался в ушах дашин голос.

Группа вереницей «выкатилась» из здания, проходя мимо ничего не замечающих нас, и расползаясь в разные стороны. Благо, что профессора и старшей Ан сонсеним не было, совсем не хотелось попасть в неловкое положение. Младшая Ан сонсеним осторожно поставила мой рюкзак и сумку с подарками возле стены и скрылась из виду, незаметно показав поднятый большой палец.

— Сколько у нас ещё времени есть? — спросила я, едва соображая из-за накатившей нежности.

— Времени вообще нет, — усмехнулся он, не отпуская меня. — Какой у тебя рейс?

— В час с копейками завтра в ночь, до Абу-Даби, компания Этихад, номер рейса не помню, — выдала я скороговоркой, чувствуя, что ещё не всё утрачено, и он, возможно, сможет проводить меня.

— Я не обещаю, сделаю всё, что возможно, чтобы успеть, — сообщил он с грустью. — Во сколько вы будете в аэропорту, да, и почему рейс непрямой?

— Мы прибываем туда в пять вечера за неимением иной возможности добраться до Инчхона, кроме как на единственном автобусе. А перелет с пересадкой, так как так дешевле, — пояснила я, пожав плечами.

— Встреча с адвокатом у меня в шесть, — не слишком обнадеживающе сообщил он, а я знала, что от Сеула до Инчхона, где располагался международный аэропорт, не меньше часа езды и то зависит от пробок. — Регистрация, наверное, начнется за два-три часа, — задумчиво сказал Юн Сон. — Анна, я постараюсь успеть, только, пожалуйста…

— Я понимаю, — горько отозвалась я, чувствуя, что не могу выпустить его из кольца рук. — И, пожалуйста, зови меня Аня. Анна — слишком официально.

— Аня?

— Это мягкая форма имени, — сообщила я. — Родные и вовсе зовут меня Нюся.

— Ню… щя? — повторил он неверно, так как сочетание букв «с» и «я» в корейском языке создают звук «Щ», и корейцам трудно не придерживаться этого правила.

— Нюся, — повторила я, — но для тебя это будет сложновато.

— Аня — приятнее на слух, — отмёл он простонародное «Нюся» сразу же.

Мы ещё минут пять стояли в обнимку, чувствуя, что не можем надышаться друг другом, в моём сердце росла тоска от расставания с человеком, которому я призналась в чувствах, пускай он и не ответил ничего, мне было достаточно лишь того, с какой нежностью его глаза смотрят на меня.

— Мне пора… — тихо напомнил он, нехотя ослабляя руки.

— Я буду скучать…

— Я тоже... Надеюсь, что я прилечу к тебе в Москву уже свободным человеком, — зная, что это непременно поднимет мне настроение, сообщил он и поцеловал меня в лоб, на секунду задержавшись.

— Я даже не успела купить тебе подарок на память, — встрепенулась я. — Те сапоги… Спасибо, они очень мне понравились и подошли по размеру.

— Я рад, что угодил твоему вкусу, ведь едва не купил на высоких каблуках, но вовремя вспомнил, что ты придерживаешься более комфортного стиля.

Улыбнувшись в ответ, бросив неловкое прощание и подхватив вещи, оставленные Ан сонсеним, я неуверенно двинулась вдоль улицы, постоянно оглядываясь на Юн Сона. Стоило зайти за угол, как едва высохшие слёзы хлынули с новой силой, заставив меня пошатнуться и едва не упасть. Ускорив шаг, пытаясь заглушить чувства, я быстро дошла до оговоренного кафе и зашла внутрь, тут же увидев возле кассы Сон… Чжина?

— Сон Чжин, а ты что тут делаешь? — удивленно спросила я, ведь он буквально вчера от нас уехал и, помнится, навсегда.

— Нуна! — он заключил меня в объятия, словно не видел тысячу лет. — Я вернулся! — сообщил он радостно. — Родители отпустили к Ксюше! — важно добавил он, явно гордясь тем, что его отношения с русской девочкой приняла семья.

— Очень неожиданно!

— Очень жаль! — засмеялся он и повел меня в подвальное помещение, где располагались уютные столики, окруженные диванами и креслами.

Здесь уже была подружка Гюнай Мина и её сонсеним из Вон Гвана, что жил в Пусане, а так же Чон Мин, счастливая плачущая Ксюша, для которой приезд Сон Чжина оказался сюрпризом, Даша и… Нам Юн, что поздоровался со мной, сверкнув белоснежной улыбкой. Блин.

— Ну, что? — сразу же обратилась ко мне Даша. — Ты почему здесь?

— Он поехал в Сеул, — поджав губы от досады, сообщила я, присаживаясь на единственное свободное место напротив Нам Юна. — Неотложные дела…

— Вы… Он приедет к тебе в аэропорт? — тревожно спросила Гюнай, но я только пожала плечами. — Не раскисай, Анечка, мы с тобой…

— Спасибо, — грустно отозвалась я, когда подруга ободряюще потрепала меня по волосам.

Даша была хмурой из-за того, что обещавший сегодня приехать Иль Хэ так и не появился, зато писал ей в Какао токе, который она установила на свой мобильный. Сбегав наверх за кофе, я сидела непривычно притихшая и изредка отвечала на вопросы Нам Юна. Мне казалось неуместным его присутствие, несмотря на дружеское общение и, вроде бы, перегоревший порыв романтической симпатии к моей персоне. Чон Мин достала свой полароид и стала делать прощальные фотографии, в число которых попала и фотка Нам Юна со мной. Жаль, что картридж быстро закончился, а запасного у нее с собой не было. Нам Юн тут же запихнул получившуюся фотографию в кошелек, заставив меня смущенно отвести взгляд.

Посидев некоторое время в кафе, Ксюша и Сон Чжин ушли на прогулку.

— Не хочешь тоже прогуляться? — спросил Нам Юн украдкой, но я не успела ответить отказом, так как Даша внезапно влезла в разговор:

— Ань, сходи, проветрись, тебе это нужно.

— Сомневаюсь, — ответила я, наигранно улыбаясь парню, который не понимал русского языка.

— Тебе с ним детей не крестить, — отмахнулась Даша, — простая прогулка не изменит твоих чувств.

Задумавшись над правдивостью её слов, я ещё немного поколебалась, но в итоге согласилась, и мы с Нам Юном под моё кислое: «Увидимся в общаге», покинули кафе и направились в сторону главной улицы, чтобы совершить прощальный круг по Кёнсондэ, болтая на отвлеченные темы. Мне и вправду становилось легче от ненавязчивого общения, да и сам Нам Юн не стремился оказывать мне какие-то знаки внимания, ведя себя по-дружески. Мы обсуждали наш отдых и его переезд на съемную квартиру возле университета, когда нас накрыла стена дождя, заставив забиться под козырёк Старбакса.

— Этот дождь уже действует мне на нервы, — вздохнула я, отряхиваясь от капель.

— Что? — спросил Нам Юн, не поняв русского языка, но осознав, что я просто выразила мысли вслух, добавил: — Я знаю одно отличное место, где сухо и весело.

Только в этом «прекрасном месте» я поняла, что мы остались наедине — то было заведение, системой отдыха похожее на норебан, только в отдельных комнатках можно было не только петь, но и копаться в интернете и играть в Нинтендо «Wii», чем мы и занимались целый час. Настроение у меня было в самый раз, чтобы мочить зомби, и Нам Юн поддержал идею, правда сказал, что не слишком любит подобные игры. Мы так же поиграли в интерактивный Пинг Понг, где поначалу проигрывала я, но быстро адаптировалась к виртуальной забаве, вспомнив навыки большого тенниса, по которому у меня второй юношеский разряд, что был необходим для поступления в спортивную академию. Нам Юн быстренько обалдел, оставшись далеко позади меня по очкам, и под мой саркастичный смех победителя предложил сменить игру. Натянув его в теннис я как-то быстренько продула в гонки, не справившись с управлением, но от этого моё настроение только повысилось.

Оплаченное время закончилось, и мы вышли на улицу, где дождя не было уже и в помине. Он согласился проводить меня до университета, решив, что туда вызовет такси до Сомьёна, где должен встретиться с друзьями. Было приятно просто болтать с ним, шутить и смеяться, что неплохо помогало справиться с наступающей на пятки депрессией. Мы трепались в общажном дворике до самого закрытия дверей. К универу подъехала машина сонсенима Гюнай, и она, быстренько распрощавшись, махнула мне рукой и скрылась в здании. Когда ачжощи по обыкновению вышел с сигаретой на улицу перед закрытием, я пожелала Нам Юну хорошей учебы в наступающем учебном году и уже стояла у дверей, когда, окликнув меня, он подошел и без зазрения совести спросил:

— Можно я тебя поцелую на прощание? — и без спроса потянулся к моим губам, а я впала в ступор ещё и из-за застывших позади него с открытым ртом Даши, Чон Мин, Сон Чжина и Ксюши, вернувшихся с прогулки вместе.

— Стой, — запаниковала я, когда он уже почти коснулся моих губ поцелуем. — Не надо…

Он как-то сразу смутился и осторожно поинтересовался:

— Почему, Аня?

Что я могла ответить? Он ведь и понятия не имел, что я по уши люблю своего ачжощи…

— Нам Юн, ты очень хороший парень, но, прости, зачем делать бессмысленные вещи? — спросила я, и тогда он с улыбкой просто чмокнул меня в щёчку и весело помахал на прощание, спускаясь по лестнице.

— Фуф, я ему чуть пинка не отвесила! — поделилась со мной Даша. — Если бы ты это сделала, я бы и тебе вломила…

— Добрая подруга! — съехидничала я.

— Справедливая, — поддержала Ксюшка со смехом.

— Нуна! Нам Юн и ты…

— Просто друзья, — с улыбкой ответила я, похлопав немного обалдевшего Сон Чжина по плечу и с грустью добавила: — Пойдём собирать чемоданы…

* * *

ттонг намчжа* (кор. 똥남자) — ттонг — ммм… экскременты, намчжа — мужчина, хоть и нет такого обзывательства в Корее, но мы его придумали, проще говоря, говнюк, да простит меня цензура.

Noreul saranghaneun got kat`ayo,* — (кор.너를 사랑하는 것 같아요) — кажется, я тебя люблю.

Ливень стеной; фары встречных машин, едва различимые в размываемом водой, льющей точно из ведра, лобовом стекле автобуса, несущегося по трассе в аэропорт… Я с тоской вспоминала утреннее прощание со старшей Ан сонсеним, профессором, ачжощи, который принимал нас в университете искусств, Майей, а так же с Чон Мин, Сон Чжином, оставшимся на ночь в общаге и Иль Хэ, который буквально не выпускал плачущую Дашу из объятий. Все они стали частью нашей жизни, добрыми друзьями, с которыми мы делили яркие и прекрасные воспоминания. В наушниках играла грустная музыка, а руки не отпускали телефона, я надеялась, верила, что Юн Сон может в любой момент позвонить мне… Хотя бы просто позвонить… Читая письмо Чон Мин, врученное мне утром, я ощущала невероятную благодарность этой маленькой доброй девочке, чей старательный печатный почерк отличницы плохо, но трогательно вязался с неграмотностью письма.

(Пунктуация и орфография сохранены в первозданном виде)

Маленький Анya».

Я ржала как конь на весь автобус, пытаясь не поддаться напрашивающимся слезам. Мне едва удалось распознать в «яреле» рояль, но слово мне очень понравилось. Я протянула письмо Даше, которая, читая его, расплылась в блаженной улыбке. Мой телефон, от которого удалось ненадолго отвлечься посланием Чон Мин, внезапно заиграл, заставив меня подскочить в кресле.

— Ёбосейо? — радостно крикнула я на весь автобус.

— Ёбосейо, — раздался на другом конце голос, совсем не похожий на голос Юн Сона, и я, наконец, додумалась взглянуть на экран, чтобы понять, кому я понадобилась, чёрт возьми! — Ань, вы мои часы нашли? Я их в хостеле забыл.

— Да, Серёж, нашли, — довольно резко ответила я, почему-то злясь на него. — Везём тебе твой сертификат и результаты обследования в клинике.

— Отлично, не знаешь, школа получила мою посылку?

— Нет, не получала, — даже не интересуясь, что он имеет в виду, бросила я, желая поскорее завершить разговор.

— Странно, они должны были получить её еще позавчера, — задумчиво прокартавил Сергей в трубку.

Распрощавшись с Сергеем, я вернулась к своим думам, удивляясь, как водитель вообще может вести автобус при почти нулевой видимости. По телевизору, висящему у двери автобуса, с постоянным прерыванием сигнала передавали, что над островом Чеджу беснуется стихия, ломающая крыши домов и деревья. В разных уголках Кореи сильнейшие ветра с ливнями точно так же наносили урон чьему-то имуществу и здоровью. Думая, что, возможно, рейс задержат, я вовсе не расстраивалась, мечтая о встрече с Юн Соном, однако прекрасно понимала, что если это случится, то неизвестно как мы будем улетать из Абу-Даби, ведь время между самолетами было ничтожным. Мы могли серьезно попасть впросак и задержаться в Эмиратах на сутки.

Гюнай поскуливала на заднем сидении, жестами показывая, что ей очень нужно в туалет, Дашка рылась в Какао токе, остальные спали. Света и Марина вообще как-то неожиданно рано утром ускакали на поезд до Сеула, чтобы попасть на какую-то экскурсию, но глядя на мрачное небо и ливень, я могла им только посочувствовать. Корея будто бы плакала, провожая нас на Родину…

На санитарной остановке мы промокли до нитки, перебегая от автобуса до здания с сувенирными палатками, кафешками и общественным туалетом. Оставалось ещё немного времени, и мы, вовсе не весело, предаваясь своим воспоминаниям, отплясывали под игравшую там «Оппа Каннам стайл» в последний раз веселя честной народ. Во время остальной поездки мне так и не удалось покемарить, сказывались нервы, и вот, уже проезжая город Инчхон, я как никогда ощутила, что всё… это был финал, мы покидаем ставшую родной Корею, устремляясь в московскую рутину, обратно к работам и учебам, обратно к близким. Депрессия настигла меня, стоило увидеть футуристичное стеклянное здание аэропорта. Небольшая пробка на въезде окончательно ввергла меня в уныние и ощущение безысходности от понимания, что я не увижу здесь его… Юн Сона, ставшего наваждением, моей головной болью и величайшим счастьем, о котором я когда-то могла только мечтать. Его иногда грустные глаза и ласковая улыбка навсегда впечатались в моё сердце, в котором не хватало места для других симпатий. Сколько радости и любви подарил мне этот мужчина, сколько слёз я успела пролить из-за него и сколько испытать боли из-за его проблем. Его несчастья успели стать моими, и я искренне сопереживала ему, чувствуя, что улетаю и оставляю его без поддержки. Я, конечно же, рассчитывала на его приезд в Москву, но пока что отказывалась верить в подобную возможность, живя сегодняшним днём и осознавая, что скоро нас разделят тысячи километров…

Едва не позабыв чёрный рюкзак с дорогой фототехникой, я вылезла из автобуса и сразу же спряталась под навес крыши аэропорта, наблюдая за тем, как водитель выгружает из багажного отсека наши чемоданы. Ан сонсеним, что провожала нас до самой регистрации на рейс, подошла как-то незаметно и по-дружески положила ладонь мне на плечо.

— Не унывайте, Аня, — попросила она осторожно. — Он обязательно появится, — угадала она мои мысли.

— Не появится, — уныло уверила я, чувствуя, что ещё немного и расплачусь, — да и дорога из Сеула наверняка сплошная пробка из-за грёбаного дождя, — уже зло бросила я.

— Появится, — чуть растянув слово, не согласилась сонсеним и развернула меня на девяносто градусов. — Ведь он уже здесь…

Я потерялась в пространстве, забыла как дышать и не могла сдвинуться с места, увидев его, стоящего чуть поодаль под куполом чёрного зонта, хотя он точно так же, как и мы, уже находился под навесом. Сердце выпрыгнуло из груди с какой-то невыразимой болью и радостью, а я, забыв про чемодан и сумки, побежала навстречу, не замечая никого вокруг, боясь, что видение исчезнет, испарится, не дав до себя дотянуться.

— Ты приехал… — я попала прямиком в его объятия, а Юн Сон от неожиданности даже уронил зонт прямо в лужу, собравшуюся возле бордюра.

Он на миг отстранил меня от себя и строго взглянул в мои глаза.

— Прекрати реветь, немедленно, — приказал он и снова прижал к себе, зарывшись носом в мои волосы.

— Я не реву… — неуверенно промямлила я. — Я просто не ожидала увидеть тебя. Почему ты не позвонил? Я думала, что ты весь в делах.

— Хотел просто обрадовать тебя, — сообщил он лукаво, похоже, и рассчитывая на такой тёплый приём. — Эй! — возмутился Юн Сон, когда я нехило стукнула его в грудь.

— Ты заставил меня беспокоиться, — совершенно не оправдываясь, заявила я.

— Ты знаешь, что у тебя удар тяжёлый? — засмеялся он, потирая ладонью место удара.

— Так тебе и надо! — не теряя с ним физического контакта, глухо сообщила я, ткнувшись носом в его рубашку.

А потом мы вместе с группой нашли место, где нам предстояло провести долгие часы до регистрации, я оставила чемодан под зоркое дашино наблюдение, и мы просто ушли с Юн Соном в поисках какого-нибудь уютного кафе, так как решись мы уехать из аэропорта, могли бы провести всё время в пробке. Он перенес встречу с адвокатом назавтра по собственному желанию, несмотря на важность рассматриваемого вопроса о разводе, он сделал это ради меня, доказав свои чувства без слов…

* * *

Корея — удивительная страна, каждому из нас подарившая свою маленькую сказку, своё человеческое тепло и счастье. Для каждого из нас была уготовлена собственная дорама, в которой каждая из нас мечтала оказаться, все солнечные и дождливые дни, наполненные весёлыми экскурсиями, учёбой, посиделками в общажном дворике и прогулками по Пусану, навсегда останутся запечатленными в фотографиях и видео, которых накопилось столько, что я боялась всю эту кучу разгребать. Но фотографии — это ничто по сравнению с собственным присутствием, с ощущением погружения в красивейшую страну, её культуру и менталитет. Ещё долго мне будут сниться шумные улочки Кёнсондэ и мерещиться запах любимой курочки, ещё долго я буду просыпаться ночью в тишине, а не в гомоне общажной жизни, и поначалу не смогу заново привыкнуть к своей кровати.

Валера, которого я сжимала в руках на взлёте, глядя за иллюминатор соседнего ряда кресел, так как мы сидели на среднем, смотрел на меня грустными чёрными бусинами глаз, точно пытался поддержать. Я не плакала и не собиралась биться в истерике из-за расставания с Юн Соном, с которым мы провели чудесные часы в тихом уголочке аэропортового кафе. Я чувствовала надёжную веру в его скорый приезд в Москву… Я впервые в жизни верила и в свои собственные чувства, до этого считая своё сердце циничным и черствым, и была благодарна за время с любимым мужчиной, с которым, наверное, свела меня сама судьба. Дашенька, милая бедная Дашенька, вжавшаяся в сидения двумя рядами позади, отчаянно держалась за подлокотники, боясь взлёта, Ксюша теребила в руках коробочку с рисовым пирожным в виде сердечка, которое для неё и Сон Чжина сделал его отец. Гюнай уже сопела в две ноздри в неестественной позе в кресле, наверное, видя сны о своём англичанине, а я, последовав её примеру, опустила веки и окунулась в собственный мир грёз, решив, что по приезду домой обязательно напишу книгу о нашем невероятном путешествии.

끝

* * *

Спасибо всем, кто читал этот эмоциональный бред, основанный на реальных событиях. Спасибо моим дорогим и ставшим настоящими подругами Гюнай, Даше и Ксюше, которые с упоением ждали каждой главы. Спасибо профессору Хонгу, обеим Ан сонсеним, Антону и Екатерине Анатольевне, что организовали и сделали наш отдых незабываемым, и стали нашей семьёй. Спасибо нашим друзьям Чон Мин, Сон Чжину, Иль Хэ и Нам Юну, что внесли свою прелесть в нашу дурацкую общажную жизнь. Мне до сих пор стыдно перед Нам Юном за то, что его вытурили из-за меня из общежития.

^__________^

Ах да, Вика, ака Иванна, моя дорогая и горячо любимая бета, прости, что мучила тебя новыми главами, выходящими чуть ли не каждый день, спасибо за потраченное на меня время…