Корейский для начинающих (гет)

Волосы, которые я не стала укладывать, к неимоверной моей удаче струились по плечам мягкими волнами. Котелок, открывая лоб, был задвинут назад, согласно модным тенденциям. Удачный неброский макияж, аля «Жаклин Кеннеди», аккуратно подчеркивал глаза. Когда я спускалась из спальни, видела, что Юн Сон неотрывно наблюдает за мной, посему чувствовала лёгкость, а когда он сделал комплимент — и вовсе смущённо улыбнулась. Редко когда мне удаётся ощущать себя, что называется, на высоте, и это был именно такой случай.

Галантно и немного наигранно заложив левую руку за спину, он открыл дверь пассажирского сидения, невольно заставив меня в шутку изобразить надменный взгляд и помахивания ладонью в стиле английской королевы. Дождь лил такой, что я предложила Юн Сону немедленно начать строить ковчег, опасаясь, что Сеул утонет. Улицы были полны «шапок» разноцветных зонтиков и полиэтиленовых дождевиков. Город, привыкший к частым ливням, был едва ли меньше оживлен, нежели в ясные дни. Я опасалась, что под напором влаги мои сандалии снова расклеятся, поэтому, когда мы притормозили возле одного из стеклянных небоскрёбов, высотой не ниже, чем вавилонская башня, я осторожно ступала по тротуару, держась за руку спутника и старательно обходя лужи. Только в вестибюле здания я неловко отсоединилась от него под заинтересованный взгляд проходящей мимо зрелой пары.

Заходя в зеркальный лифт, я не преминула улыбнуться своему отражению и отряхнуть чуть промокшую шляпку, Юн Сон же не проявил какого-то особого интереса к своей персоне, в отличие от неспособной спокойно пройти мимо зеркала меня. Ощутив на себе его задумчивый взгляд, я расправила невидимые складки на пиджаке встала по струнке ровно. Лифт быстро поднялся до нужного этажа, где нас прямо на выходе с вежливым поклоном и привычным: «Тыроосейо» встретил метрдотель, поинтересовавшись о заказе столика.

В помещении, наполненном звуками музыки, был чуть приглушен свет, а столы располагались вокруг небольшой сцены, где играл струнный квартет и пианист на блестящем чёрном рояле. Смокинги музыкантов и общая обстановка не оставляли сомнений в фешенебельности заведения. На каждом из круглых столиков, накрытых белыми скатертями, стояли невысокие шапки коротко остриженных роз и небольшие канделябры со свечами. Наше место находилось чуть вдали от центра возле стены с картиной зеленеющего пейзажа.

Мимо в белых фартуках о т пояса сновали официанты с подносами в руках. Несмотря на дороговизну обстановки и высоту потолков, здесь оказалось очень уютно, а грустная мелодия, извлекаемая виолончелистом, играющим соло, способствовала расслаблению. Я не умела играть на смычковых инструментах, считая это уделом людей с идеальным слухом, посему испытывала подлинное восхищение, забыв про присутствие Юн Сона и глядя на сцену. Как-то сами собой мои глаза закрылись, и очнулась я только когда меня щёлкнули по носу пальцами.

— Йа! — возмутилась я по-корейски, глядя на него с осуждением, но Юн Сон, невзирая на мою невежливость, только засмеялся и предложил взглянуть в меню, пока я не заснула.

Заказав по паре итальянских блюд и аперитив, мы завели непринуждённую тему о музыке, в которой я чувствовала себя как рыба в воде. Юн Сон с явным интересом слушал рассказы о жизни русских композиторов, которые в свое время поведала мне преподавательница. Сам же он любил Моцарта и попал практически пальцем в небо, обозначив и моё любимую Сонату Ре-мажор для двух фортепиано, которую мы c Ириной Владимировной по частям играли на разных мероприятиях, так как заучивание произведения целиком требовало гораздо больше времени, да и детки, что учились со мной, не всегда на концертах могли выдержать такой объем произведения. По моим словам эта соната была написана Моцартом специально для его ученицы, и Юн Сон добавил ещё несколько штрихов рассказом, что это, наверное, единственное произведение, что было написано для двух фортепиано, а не для фортепиано и оркестра. По моим попыткам показать движение пальцев по скатерти я пыталась донести, что Моцарт, в принципе, писал, в основном, только оркестровые произведения.

— Знаете, что такая же проблема была и с Чайковским? — добавила я. — Его попросили написать фортепианное произведение, точно не помню какое, врать не буду, но исполнитель отказался его играть, обозвав Чайковского чуть ли не психом, — распалялась я всё больше. — Нет, вы хотя бы видели партитуру той же «Феи Драже» из балета «Щелкунчик»? Да на фортепиано, чтобы её сыграть, я не говорю о лёгких переложениях, надо так раскорячить пальцы!.. А вот все Рахманиновские сложнейшие концерты сыграть вполне реально, так как они были написаны пианистом для пианистов.

— Интересно, — отозвался Юн Сон и вдруг удивил меня: — Я окончил в детстве музыкальную школу, но, наверное, не брал трудных произведений, так что не задумывался о возможности сыграть их… Иногда я достаю синтезатор и пробую что-то вспомнить, но в основном играю легкие пьески и что-то современное. Вспомнил, у меня в детстве была проблема сыграть Моцарта, — внезапно ахнул он, — ноты вроде бы были простыми, но мне отчего-то это произведение так и не далось. Теперь ясна причина.

— Вы играете на фортепиано? — удивленно переспросила я. — Здорово, хотелось бы услышать… Знаете, ещё хочу сказать, что студенты консерватории, как мне рассказывала моя преподавательница, несмотря на доступность партитуры, если был выбор частенько отказываются играть Моцарта. Там должна быть сосредоточенность, ровный темп, чего сложно добиться. Зачастую, из-за скорости и старания выдавать каждую ноту чисто, произведение теряет свою лёгкость… Признаться, со своим неуёмным стремлением играть сложные произведения этого композитора я села в лужу, так как мы с преподавательницей так и не смогли нормально сыграться… — добавила я, запив грусть глотком красного вина. — Я не видела в вашей квартире синтезатора…

— Он там, просто разобран и сложен под диваном, я уже давно его не доставал из-за напряженности с работой. И кажется, ему пора покинуть пыльный ящик, — с улыбкой сказал Юн Сон, предаваясь каким-то своим воспоминаниям. — Вы играете Шопена?

Я отчаянно замотала головой.

— Я очень люблю Шопена, но он мне совершенно не даётся. Сложно.

— Почему же, у него есть достаточно простые и удобные для игры вещи, — не согласился Юн Сон, на что я отмахнулась с усмешкой.

— Простые мне не интересны. То, что элементарно читается с листа, совершенно не откладывается в моей памяти. Интересно лишь то, в чём нужно ковыряться часами. Я, наверное, какая-то неправильная пианистка, но наверняка из-за того, что я быстро переключаюсь с одного произведения на другое, я не знаю ни одного целиком.

— Несмотря на любовь копаться в нотах вы непостоянны? — с интересом сказал Юн Сон. — Как же вы играли Моцарта?

Я убрала локти со стола, когда нам принесли первое блюдо — какую-то пасту с морепродуктами, рекомендованную мне Юн Соном, который себе заказал феттуччини с шампиньонами и курицей.

— Итак? — вернулся он в тему, когда я едва успела попробовать восхитительное творение итальянской кухни.

— То произведение стало моей болезнью, поэтому интерес к нему не угасает и по сегодняшний день. Не далее, как на последнем концерте мы сыграли его третью часть. Не без запинки, конечно же, но это впервые, когда нам удалось хоть немного постичь его суть. Правда, прослушав свою игру в записи, я поняла, что мне ещё учиться и учиться, — скривилась я от отвращения к собственным способностям. — А Шопен… Шопен — ещё одно больное место, он слишком романтичен, тогда как я не считаю себя способной передать полноту подобных чувств. Более того, он совершенно несимметричен, мне трудно играть триоли*, а так же просчитывать ноты, так как… — я задумалась, изо всех сил думая, как передать мысль: — Представьте себе идущие ровно вниз ноты скрипичного ключа и совершенно не ложащуюся на правую руку левую. Так сказать, различные в левой и правой руке комбинации нот и пауз. В итоге ровная гамма скрипичного ключа у меня выходит обрывками, а басового и того хуже. Ну не может мой мозг воспринять этого! Преподавательница на меня постоянно ругается из-за этого.

— Вы что, не умеете считать? — спросил Юн Сон осторожно. — Это же элементарная математика.

— Могу просчитать только вальсовый размер и то не в случае с Шопеном, — понуро заявила я и призналась: — Я сольфеджио вообще не знаю…

Юн Сон вскинул бровь и спросил:

— Как же вы тогда можете играть того же Моцарта?

— Вот как раз Моцарта просчитать могу, он лёгок в симметрии, там нет разницы музыкальных пауз в разных руках. Но самое плохое — это прежде чем начать играть произведение, я его сто раз прослушаю в чужом исполнении.

— То есть, как? Вы вообще не можете играть незнакомые произведения? — ахнул Юн Сон.

— Да, я дилетант, и со мной бесполезно ругаться. Незнакомые тексты мне не под силу, только если лёгкие.

— Это лень, — осудил он беззлобно.

— Самая настоящая, — подтвердила я, сделав жест бокалом в его сторону, так как он попал в самую точку. — Если приходится что-то зубрить, оттого сразу же начинаю испытывать отвращение, посему в случае с фортепиано даже не пытаюсь искать этого самого отвращения, а просто играю для себя, пусть это и непрофессионально.

Юн Сон задумчиво прикоснулся губами к ободку бокала вина.

— Действительно, — согласился он без презрения. — Даже не знаю, что вам на это сказать. Потому что меня вы вряд ли послушаете.

Но я в ответ только пожала плечами и принялась за ужин, изредка косясь на Юн Сона и чувствуя небольшую неловкость из-за своей честности. Глупо было признаваться в собственной лени, но сказанного не вернешь. Видимо, являясь человеком целеустремленным в виду азиатского трудоголизма, он не мог понять моей безответственности, да и я сама себя частенько ненавидела за это, но бороться со своей дуростью не могла.

— У вас нет цели связать свою жизнь с музыкой?

— Я не знаю, это просто для удовольствия. Увлечение, которое не приносит денег и не прокормит меня в будущем...

— Вы говорили, что ваша работа бесперспективная, — вдруг вспомнил Юн Сон. — Так может, музыка сможет открыть вам какие-то перспективы?

Я уже неоднократно получала подобные вопросы, и до сих пор не могла дать вразумительного ответа.

— Не знаю, перспектива быть ресторанным музыкантом меня вряд ли устроит, — прикинула я свои силы и возможности на будущее. — Я ведь не окончила даже музыкальную школу.

— Нужно с чего-то начинать, — не согласился он, — и почему сразу ресторанным пианистом? Попробуйте создать свою группу…

— Не думаю, что уровень дотягивает, да и нет у меня знакомых, увлекающихся музыкой. В основном надо мной потешаются, хотя, признаться, это сильно раздражает…

— Потешаются?

— Очень часто слышу слова: «Ну что, ты ещё не бросила своё пианино?». Эта усмешка выводит из себя. Я вращаюсь в обществе, которое даже книжки не читает… Таких зачастую хочется ударить.

— В России что, зазорно быть музыкантом? — удивился он не на шутку. — Как такое возможно?

— У нас очень мало увлеченных людей, а про народные инструменты и говорить нечего… Если кто-то скажет, что играет на балалайке, то его могут поднять на смех. Жутко, правда? Нет, конечно, люди образованные или просто разносторонне развитые никогда подобного не скажут, есть и те, кто, не умея играть вовсе, с восхищением смотрят на тебя, но что-то мне таких встречается всё меньше и меньше…

— Бессмыслица какая-то, я слышал, что русские — самая читающая нация.

— Но идиотов, всё же, больше, — не боясь немного подмочить репутацию Родины, сказала я честно: — И мне, не имеющей увлеченного круга общения, зачастую попадаются именно они.

— Либо категоричны вы, либо вам пора меня друзей…

— Их у меня и так нет, а те, кто есть, конечно же, поддерживают, я имею в виду, настоящих друзей, но как-то неискренне, так, что и рассказывать не хочется. В любом случае, тема классической музыки не всем понятна и интересна. Чаще мне некому выговориться по поводу своих начинаний и стремлений, так как у всех свои дела. Просто мы не всегда сходимся интересами… — что-то разоткровенничалась я. — Но, тем не менее, я их люблю и уважаю.

— Вам нужно найти единомышленников. Попробуйте спросить помощи у интернета, я уверен, такие люди найдутся…

— Это всё одноразовые знакомства, мне трудно сходиться с людьми. Один разговор и затишье…

— Мне казалось, что вы очень общительны, — не согласился Юн Сон. — И что, напротив, очень легко сходитесь с людьми…

— В этом-то как раз различие корейского и русского менталитетов, — вздохнула я.

— Вы такой знаток корейского менталитета? — с усмешкой поинтересовался он, осторожно промокнув губы салфеткой — этот жест отчего-то заставил меня сглотнуть. — Готов выслушать ваши мысли.

— Не мысли, а подтвержденные наблюдением факты, — заумно сказала я, задвигая на нос невидимые очки, вызвав у него смех в пику едва не образовавшемуся презрению. — Разница в том, что мы — русские — открытые душой люди, легко сходимся с новыми людьми, но на деле всё оказывается не так просто. Мы заводим новое знакомство, на первых парах всё выглядит идеально: ты быстро срастаешься с человеком, но копнув глубже, можешь обнаружить под радушием неискренность, злость, столкнуться с эгоизмом. К таким людям бесполезно обращаться за помощью, случись какая ситуация. У нас помогать ближнему может не всякий…

— Я понял вас, а что вы скажете о корейцах?

— Вы быстро отметаете ненужных своему кругу людей. Так сказать, прицениваетесь и никогда сразу не откроете душу. Корейцы весьма осторожная нация в большинстве своём. Я наблюдала даже за нашими помощниками в изучении языка, только сейчас потихоньку они начали привыкать к нам, открываться, да и то не всем. И только сейчас они начинают делиться какими-то своими переживаниями, хотя до этого вели себя нейтрально.

— Логично, да, мы такие, — неожиданно легко согласился Юн Сон, хотя я считала, что он начнет спорить со мной и злиться. — Я вас чем-то удивил? — спросил он, глядя в моё немного ошарашенное лицо.

— Не ожидала, что вы не начнете оспаривать моё мнение. Я и сама типичная русская, как вы видите.

— Отчего-же… Вы достаточно наблюдательны и, что немаловажно, самокритичны. Но не забывайте, что в любой стране находятся разные люди…

— Не спорю, — отозвалась я, когда он взял мой бокал, чтобы подлить еще вина, тогда как сам практически не притрагивался к своему. — А ещё я очень люблю поговорить…

Он не сдержал смешка, и красная капля, сорвавшись из горлышка дрогнувшей бутылки, ярким пятном расползлась по белоснежной скатерти.

— А ещё вы с юмором относитесь к самой себе. Это довольно мило, не считая тех моментов, когда кто-то пытается вас дразнить.

— Конечно, только я могу говорить гадости в свой адрес, — рассмеялась я, с благодарностью принимая бокал. — Я слишком самовлюблённая, чтобы выслушивать подколы от других.

— И как же вы меня терпите? — Юн Сон отодвинул тарелку, которую тут же подхватил шустрый официант.

— Нет, как вы терпите меня? — задала встречный вопрос я.

— Я же говорил, что в гневе вы забавная, только не злитесь, — он предостерегающе выставил перед собой ладонь. — Поначалу мне было просто интересно наблюдать за вами, подтрунивать, порой появлялось и раздражение…

— Очень мило с вашей стороны в этом признаться, — беззлобно поджав губы, бросила я. — Думая, что чего-то не понимаю, я пыталась как-то подстраиваться, что ли… Вы ведь тоже далеко не ангел, Юн Сон щи, — усмехнулась я в надежде, что подобную честность и издёвку в свою сторону он воспримет нормально.

— Вы правы, я могу быть слегка несерьезен, — согласился он искренне.

— Прошу прощения за прямолинейность, — тем не менее, вставила я, понимая, что он всё же старше и кто знает, что у него на уме.

— Я, в отличие от вас, не обижаюсь на такие мелочи, — поддел он.

— Ага! — подпрыгнула я на месте, открыв рот. — Я так и знала, что вы тоже не приемлете критику в свой адрес!

— С чего вы взяли? — удивился он, непонимающе глядя на меня из-за очков.

— Вы всегда оставляете последнее слово за собой, — пояснила я. — Даже извинившись за прямолинейность, я получила едва ли завуалированную сдачу. «В отличие от вас» прозвучало саркастично.

— Не пытайтесь искать в моих словах скрытый подтекст, — немного настороженно бросил он, и сам того не понимая, убедил меня в моей догадке.

— Тема закрыта, — осторожно хохотнув в кулак, завершила феерию я, не став его раздражать.

— Нет, постойте! Вы сами ищете в моих словах двойное дно, и кажется что-то себе напридумывали…

— Вы раздражаетесь, — я указала взглядом на сильно зажатый в его правой руке нож.

— Вовсе нет…

— Вовсе да, — уличила я самодовольно.

— Вы ищите то, чего нет.

— Вы просто не замечаете этого.

— Чепуха, я ни капли не злюсь…

— Злитесь…

— Сейчас начну…

— Тогда проиграете, — я сложила руки на груди, ожидая агрессии в свой адрес, но за столом повисло недолгое молчание, которое нарушилось его веселым смехом.

— Я в вас не ошибся, — подтверждая какие-то собственные догадки, сказал он совершенно иным тоном, из которого исчезла напряженность. — Вы кого угодно переспорите и заставите принять свою точку зрения. Впрочем, ладно, вы меня раскусили, я действительно не всегда однозначно отношусь к критике.

Победа… Мы оба смеялись, получив искреннее удовольствие от разговора, размеренной игры музыкантов и вкусного ужина. Это было здорово переупрямить и переиграть его, пускай даже и в такой шуточной форме. Было трудно, но я справилась. Я с удовольствием наблюдала за корейской парой, танцующей прямо перед сценой, ничуть не стесняясь. Они весело щебетали, а мужчина в шутку резко наклонил даму в танце, вызвав её смех.

— Вы не хотите потанцевать? — неожиданно спросил Юн Сон.

— Что? Я? — встрепенулась я испуганно. — Я никогда не…

— Только никогда не говорите, что никогда не танцевали с мужчиной, не поверю, — не согласился он.

— Я не очень-то умею — скуксилась я. — Последний раз выдался не слишком удачный, — засмеялась я, пыталась спрятать смущение.

— Что такое?

— Стыдно вспоминать, но я танцевала с отцом жениха на свадьбе подруги, который постоянно и беспардонно пытался сократить между нами расстояние, за что я с невинным видом оттоптала ему каблуком туфлю, — поведала я, видя как, словно услышав анекдот, спутник расплывается в улыбке.

— Обещаю, я не буду вести себя подобным образом. Жалко ноги.

— Верю, но…

…Но он уже встал с кресла, доверительно протянув ладонь, которую я, набравшись смелости, приняла. Меня почему-то разбирал дикий хохот, но я старалась сдерживать себя, осторожно положив руку на его плечо, когда мы достигли небольшого пространства между сценой и столиками. На удивление, мне было легко и комфортно, а не как обычно, когда из-за настырности партнеров я едва не заваливалась на них, чего, в принципе, они наверняка и добивались. Я не устроила «ча-ча-ча» по его ногам, так как Юн Сон сохранял дистанцию.

— У вас хорошее настроение или вы что-то вспомнили? — спросил он.

— И то и другое, — я на секунду убрала руку из его ладони и отсмеялась в кулачок. — С этим самым отцом жениха мы едва не снесли банкетный стол, когда он попытался меня наклонить в танце и основательно макнул меня волосами в торт новобрачных, за что потом пришлось извиняться. Русские свадьбы вообще всегда весёлые, — отозвалась я.

— Интересно было бы послушать, — в некотором изумлении кивнул Юн Сон.

Я тихонько рассказывала ему про наши современные свадебные традиции, вроде выкупа невесты и подчас пошловатых конкурсов от тамады, а он негромко посмеивался, совершенно ненавязчиво приближая меня к себе, но давая достаточно места для свободы. Рассказ об одной из свадеб закончился общим взрывом смеха и моим предложением покинуть танцпол, но Юн Сон попросил о последнем танце, в чём я не могла и не хотела ему отказывать. Всё было как-то правильно, я, всегда стеснявшаяся публично танцевать в паре, вдруг ощутила волну спокойствия, комфорта в руках мужчины, ведущего в танце. Это был забавный опыт.

* * *

— Вы, верно, шутите, — в ужасе глядя в знакомые ноты, сказала я, сидя перед настоящим электронным пианино с полноценной клавиатурой, а не обещанным синтезатором. — Я же сказала, что это только в процессе изучения…

Юн Сон будто и не слышал, протягивая мне только что распечатанные ноты «Грёзы любви» Листа. Нашёл же, ведь! Если перед Нам Юном играть я не стеснялась, то сейчас была в лёгком ступоре и уже пожалела о своём хвастовстве.

— Вы говорили, что не знаете наизусть только последнюю часть, вот, пожалуйста, играйте по нотам.

— Вы просто не представляете, чего просите. Я не смогу играть чисто, это немного не мой уровень…

— Прекратите стесняться, я же не злобный критик, чтобы осуждать, я прекрасно понимаю, что вы только учитесь, — непреклонно заявил он, выставляя листки на пюпитр.

— Айгу-у-у*! — я ударила себя по лбу ладонью, веселя Юн Сона. — Вы хуже, чем моя преподавательница, — мрачно заявила я, ставя пальцы на клавиши, — да и инструмент незнакомый…

— Играйте!

Я, подавив судорожный вздох, постаралась расслабить одеревеневшие пальцы, но едва смогла. Учительница всегда перед игрой спрашивала: «Ты готова?», на что я всегда отвечала отрицательно, но мы тут же начинали играть. Мысленно представив себе привычную ситуацию, я осторожно коснулась клавиш, которые по жёсткости были идентичны клавишам настоящего пианино, и заиграла.

Господи, надо было там сыграть си бекар, а не си бемоль!.. Ну вот, опять не учла дуги при пассаже, ну да Бог с ним, хотя бы в темп уложилась. Юн Сон заботливо перевернул страницу, на которой меня ждал сущий ад — кульминация, которую я физически никогда не могла сыграть нормально, постоянно не попадая по клавишам из-за темпа и количества аккордов в обеих руках. Квакнув в самом начале неправильной октавой, я приказала себе не суетиться и чуть медленнее, чем обычно, на удивление почти чисто смогла выполнить все трудные моменты. И лишь когда кульминация подошла к концу на небольшой паузе, я вздохнула, едва справившись с бешено колотящимся сердцем. Дальше шла нетрудная часть, которую именно из-за легкости я и не могла выучить наизусть, но неплохо читала с листа.

Завершив свои страдания финальным тихим аккордом, я замерла в нерешительности, передержав педаль, пока не вздрогнула от звука аплодисментов.

— Вы издеваетесь?

— Но вы же так старались, — вставил он шпильку. — И у вас было такое лицо, точно вы толкали холодильник на десятый этаж, — засмеялся он, но, поймав мой злобный взгляд, быстренько стер улыбку.

— У всех музыкантов своя мимика. Никогда не говорите пианисту о его лице! — презрительно бросила я, раздражаясь всё сильнее. — Это очень обидно!

— Не сердитесь, — спокойно попросил Юн Сон, потрепав меня по одеревеневшему плечу. — Не смотрите на меня так, будто я ваш враг. Вы сыграли очень и очень хорошо, признаться, я и вовсе не ожидал подобного.

— Ах так? — возмутилась я, скидывая его ладонь и вставая на ноги. — Значит, вы намеренно дали мне эти ноты, чтобы посмеяться над моими потугами?

— Тихо, спокойно, просто я хотел узнать, насколько ваше хвастовство соответствует действительности. Вы действительно меня удивили.

— Вот оно что? — кипя от гнева, я добела сжала кулаки, больно впившись ногтями в ладони. — Вы хотели... Да вы… Я терпеть не могу, когда… — я подавилась фразой, когда Юн Сон неожиданно и порывисто прижал меня к себе и, прислонившись щекой к моим волосам, стал поглаживать по голове.

— Тише-тише, а то вы меня сейчас убьете, — засмеялся он искренне, а я, расслабившись, скорее от неожиданности, обмякла в его объятиях, потеряв дар речи. — Простите, если неправильно выразился, не думал, что вы разозлитесь, просто…

— Просто как всегда решили меня поддеть, — вякнула я неразборчиво, уткнувшись носом в складки рубашки на его ключице и чувствуя, что злость утихает. — Вы меня доведете.

— Вы сами себя доведёте, — спокойно заметил он и решил перевести тему: — Мне кажется, что пришла пора вскрыть мой бар. Вы всё так же предпочитаете вино?

Он отпустил меня из объятий так внезапно, что я чуть не грохнулась на пол, но удержалась за клавиатуру ладонью, издав пронзительный грязный аккорд.

— Красное, — буркнула я, боясь встречаться с ним взглядом.

— Пока я занимаюсь выпивкой, сыграйте, пожалуйста, то, в чём вы уверены.

Я издала вслед ему злобный рык, который был проигнорирован, затем, ущипнув себя за руку, с опаской взглянула на инструмент.

— Я же говорила, что не знаю ничего целиком.

— Играйте по кускам, просто играйте и прекратите оправдываться, — попросил он, исчезнув в закутке кухни.

Блин, черт бы побрал этого мужчину! В то же время я понимала, что еще никто так настойчиво не просил меня сыграть, что не могло не греть душу. Может, ему действительно нравилось, а может, несмотря на мою колючесть, злобу и оправдания, он знал, что мне надо «выговориться музыкально» перед кем-то, ведь никто и никогда не слушал моё безобразие с удовольствием. Пускай, сам напросился...

Намеренно сделав звук громче, я хрустнула пальцами и зарубила громкий «Регтайм кленового листа» Скотта Джоплина, который знала с детства и играла весьма неплохо. Постепенно злость уходила, а мои руки, в бешеном ритме сменяющие аккорды, расслабились, позволяя механической памяти делать своё дело. Я не стала играть плохо изученную часть, а завершила произведение на громогласном аккорде в конце повтора первой части.

— Браво!

Я вздрогнула и поперхнулась воздухом, даже не заметив, как Юн Сон подкрался сзади, держа в руках два пузатых бокала на длинных тонких ножках. Мой мрачный вид, будто спрашивающий, не издевается ли он опять, заставил его тут же добавить:

— Честно, очень здорово, прекратите ждать подвоха с моей стороны.

— Спасибо, — распрямив складочку меж бровей и почувствовав себя полной идиоткой, сказала я. — Извините меня, я…

— Вы не уверены в себе — это плохо.

Юн Сон занял инструмент, попросив подержать его бокал, а я уселась на соседний диван и стала слушать, с удивлением обнаружив, что перебирает клавиши он легко и свободно, наслаждаясь собственной игрой, чего мне вечно не доставало. Периодически издавая грязные звуки, он будто бы этого не замечал этого, совсем не зацикливался на всяких мелочах.

— Это ведь Ирума? — узнала я одну из зарисовок корейского композитора, когда он завершил игру: — Очень красивая вещь

— Но, к сожалению, это всё, что я знаю наизусть, — с едва различимой досадой заметил он, поднимаясь из-за инструмента. — Вы знакомы с его творчеством?

— Очень близко, у него очень лёгкие и приятные на слух вещи. Я даже сделала целую папку с его нотами.

Юн Сон, попросив меня подняться, выдвинул диванный ящик, где оказалась кипа нот, и извлёк оттуда целый сборник, на котором на хангыле было написано имя именно этого композитора.

— Что? Не-е-ет, — простонала я, когда он протянул ноты мне. — Я плохо читаю с листа.

— А я вообще едва ли способен на это, но вы наверняка найдете здесь знакомые вещи, думаю, для вас это не составит труда.

Он достанет меня своим вниманием, нет, точно! Впрочем, после изучения одного произведения мне стало легче побороть стеснение и играть, хоть и не быстро, но достоверно и даже удалось словить романтический настрой одной из любимых мелодий. А Юн Сон просто сидел на диване с закрытыми глазами, изредка прикасаясь к вину, не останавливая меня. Казалось, что он вообще уснул, однако стоило мне остановиться, как он требовал продолжения, что навело меня на мысль, будто меня используют в качестве музыкального автомата. Наконец, я просто устала и плюхнулась на диван возле него, подобрав под себя ноги. В помещении повисла тишина, может, наговорившись, а может, наигравшись, мы просто пили вино, глядя за широкое окно во всю стену, в которое бил непрекращающийся ливень, напомнивший о расклеившейся на пути к дому обуви, из-за чего до квартиры я доковыляла с трудом, волоча за собой пострадавшую сандалию.

Тишина была какой-то обволакивающей: не напряженной, а, напротив, приятной. Несмотря на то, что выспалась, я не заметила, как задремала и оказалась в горизонтальном положении с помощью чьих-то мягких, убаюкивающих прикосновений. Кажется, я что-то соображала, чувствуя, как нежно и кротко Юн Сон гладит меня по голове, а может, то бы просто сон, от которого не хотелось просыпаться… Я резко распахнула глаза, осознав, что это происходит на самом деле и почувствовав некоторое смятение из-за того, что мне это нравилось. Моя голова покоилась у него на коленях, а сама я свернулась калачиком на диване.

— Я что, уснула? — нет, я не косила под дурочку, просто не могла понять, как позволила такому случиться.

Посмотрев снизу вверх, я увидела, что Юн Сон снял очки, а его глаза улыбаются. Я не помню, чтобы он когда-либо снимал очки, только менял одни на другие, но я не успевала рассмотреть его лицо: вокруг глаз оказалось несколько больше морщинок, нежели я видела раньше, а немного взлохмаченные, может быть, потому, что он немного «стёк» по дивану, прочертив затылком по спинке, волосы делали его каким-то очень домашним и уютным, как и расстегнутая на пару пуговиц у воротника рубашка.

— Я, наверное, пойду спать, — сказала я, осторожно поднимаясь с его колен, но вдруг, взглянув на электронное фортепиано, вспомнила: — Кстати, вы говорили, что у вас целая коллекция гитар…

— К сожалению, она не здесь, да и не во второй квартире. Её пришлось перевезти в офисный склад из-за ремонта.

— Ясно, — отозвалась я и зевнула, изо всех сил изображая усталость, хотя, конечно же, выспалась за весь день. Всё-таки, его близость чертовски смущала.

Юн Сон мне определенно нравился, но я боялась портить наши сложившиеся дружеские отношения, хотя, признаться, очень хотелось. После его мимолетных прикосновений, объятий в момент моей агрессии, я чувствовала, что внутренние барьеры начинают трещать по швам, когда он вот так улыбается мне…

— Что ж, спасибо за чудесный вечер и... спокойной ночи, — скороговоркой выдала я и, стараясь не бежать, засеменила наверх, подхватив с вешалки возле лестницы свой котелок.

Только закрыв дверь в комнату, я стала шлёпать себя по ушам, пытаясь выбить оттуда это сладкое чувство симпатии, которое разгоралось всё сильнее. То, что я чувствовала сейчас, было уже слишком, и вино было вовсе не причем. Я же, как дура, наверняка улыбалась во сне, лёжа у него на коленях, а если и не улыбалась, то всё было и так заметно по моей довольной сытой роже. Обычно жалея о своих поступках, сейчас я боролась с мыслью о том, что ушла совершенно напрасно. Слишком очевидна была причина моего побега, да и глупый вопрос о гитарах, будто я только искала повод остаться… Всё было слишком наигранно, я разнервничалась… Но мне же не показалось, будто он начал проявлять интерес? Я ударила себя достаточно сильно по голове, повторяя лишь одно слово: «Андуэ…».

Скинув пиджак на кровать, я побежала умываться, думая, что это поможет. Попытку стянуть с себя непослушную майку, стразами зацепившуюся за волосы, прервал внезапный стук в дверь, заставивший меня подскочить на месте и вырвать себе несколько волосков. Натянув майку обратно, я пригладила волосы и, восстановив ровное дыхание, быстро подошла к двери.

— Да, Юн Сон щи? — спросила я намеренно обыденным тоном.

— Я опять сделал что-то не так? — спросил он напрямую, даже не пытаясь переступить порога комнаты.

Да, черт возьми, да! Ты мне понравился!

— Нет, что вы, я просто устала.

— Кочжитмальхачжи ма* — с горькой усмешкой сказал Юн Сон, на мгновение опустив взгляд.

— Чега? Нан кочжитмальхачжи анаё*, — сообразила я тут же на корейском, вылупив на него честные глазищи, перед которыми внезапно оказалась початая бутылка вина.

— Возьмите вино, ведь всё равно в интернете будете сидеть полночи, — совершенно точно определил он. — Сомневаюсь, что вы сейчас ляжете спать.

— А вы?— совершенно не подумав, поинтересовалась я и тут же захотела ударить себя по губам.

— Я вас смущаю, поэтому просто лягу спать, — суховато и, возможно, немного наигранно ответил он.

— Но… Ладно, я испугалась, — согласилась я, опираясь плечом на дверной косяк.

Такое признание, наверное, со стороны выглядело слегка глуповато.

— Йа, чинча*… — он невесело ухмыльнулся и, цокнув, стал спускаться по лестнице, махнув на меня рукой.

— Стойте, — сама не знаю, что мной двигало, когда я схватила его сзади за край рубашки. — Юн Сон щи, простите меня, пожалуйста…

Выйдя за порог комнаты, я спустилась на одну ступень, но весь запал желания что-либо говорить улетучился в неизвестном направлении.

— Уаиныль чом то мащильккаё*? — наверное, предлагая еще немного выпить вина, я думала, что это как-то сможет повлиять на его внезапно ухудшившееся настроение. — Простите меня, пожалуйста, если я вас чем-то обидела… Просто я вас совсем не знаю, я в незнакомом городе, незнакомой стране, и мне… Совсем не хотелось вас расстраивать, я просто…

— Боитесь, я понял, — сказал Юн Сон по-корейски.

Он обернулся, на его лице была неожиданная печать усталости, и всё же, я не слишком понимала на что он обижается, ну что я могла такого сделать? Какие мои слова могли так сильно опустошить взгляд этих красивых тёмных глаз? Откуда в них столько грусти и невозможной, непреодолимой безысходности, словно у него в душе осадок от какого-то горя. Горя? Но…

— Что с вами? — осторожно спросила я. — В вашем взгляде столько печали...

— Всё в порядке, — отмахнулся он и улыбнулся довольно весело, но меня это не проняло.

Я без зазрения совести обошла его на лестнице и подтолкнула вперед в спальню, о чём тогда думала — не знаю…

— Мне казалось, вы боитесь оставаться со мной наедине, а тут и обстановка весьма… уединённая…

— Я буду держать бутылку при себе, если что, — сказала я и крепко сжала горлышко в руке в целях самообороны.

— Вы странная, — он усмехнулся, но, отобрав у меня опасный артефакт, налил мне половину бокала, а сам стал пить из горла.

— Почему?

— Потому что вы мечтали выставить меня за дверь, а теперь сами затащили к себе в постель.

Да, мы сидели на застеленной кровати, и этот факт меня не пугал.

— Во-первых, это ваша постель, во-вторых, мне без разницы где бояться, — я сделала страшные глаза. — Мы всё равно в квартире одни.

— Логично...

Юн Сон принял горизонтальное положение, повернулся боком и, закрыв глаза, подложил руку под подушку.

— Йа! — выпалила я, чуть опешив и почему-то смеясь.

— Вы только что сказали, что это моя кровать! — картинно зевнув, напомнил Юн Сон, не поднимая век.

Я отставила бокал на тумбочку и, сложив руки на груди, попыталась обидчиво надуться, но не получилось; его ребячество не могло вызвать во мне ни гнева, ни желания снова бояться. Как можно быть таким милым? Это просто ужасная корейская черта, народ здесь мил тотально и беспощадно… В голове зазвучала фраза: «Корейские мужчины настолько суровы…», отчего я снова залилась хохотом.

— Что? — по-корейски спросил он, непонимающе распахнув глаза. — Вы пьяны?

— Вовсе нет, — отмахнулась я и плюхнулась на другой край кровати, с улыбкой глядя в потолок, точно в звёздное небо, но повернув голову к нему, обнаружила, что в его глазах тоже пляшут смешинки, совершенно по-детски забавные. — Юн Сон щи, сколько вам лет?

— Это так важно? — спросил он безо всякой злобы.

— Просто интересно…

— Тридцать семь, вас это как-то смущает?

— Нет, я примерно так и думала, — ответила я, хмыкнув.

Он протянул руку и тыльной стороной ладони коснулся моей скулы, так мягко и осторожно, что в моем вмиг потеплевшем сердце не хватило места для испуга. Прикосновения исчезли, стоило мне невольно зажмуриться, но я нашла его руку и осторожно направила обратно. Всё было слегка неуместно, непривычно, но от жара его ладони земля медленно, но верно уходила из-под ног, и почему-то хотелось прижаться сильнее, словно ничего не было важнее в этот момент. И трепет, охвативший меня, когда он нерешительно подвинулся ближе и просто положил руку мне на талию, невозможно было описать. Не было ожидаемого напряжения, не было ни страха, не было во мне укора, а лишь спокойствие, расслабленность и желание, чтобы этот момент не кончался. А Юн Сон как-то трогательно уткнулся носом мне в плечо... Сердце ёкнуло в ни пойми откуда взявшейся тоске... тоске за него...

Его странное желание быть рядом со мной казалось безысходностью, одиночеством, может, он запутался в себе и его определенно что-то гложет, не даёт покоя. Мне казалось правильным просто погладить его по волосам, которые на ощупь оказались вовсе не такими мягкими, как я представляла. Так мы и лежали в обнимку, просто наслаждаясь тишиной, вот только его непонятное состояние меня сильно беспокоило, почему-то казалось, что на моём месте могла быть любая другая женщина, но это нисколечко не смущало. Вряд ли он ждал от меня жалости, поэтому я не пыталась что-то говорить или лезть к человеку в душу, а лишь на время попыталась стать его опорой.

Прошло наверное полчаса, и я решила, что Юн Сон уснул, посему, осторожно сместив его руку с талии, постаралась подняться, чтобы уйти спать вниз, но не смогла.

— Куда вы? — донёсся тихий голос.

Он некрепко обхватил моё за запястье, не позволяя уйти, а в глазах читалась настоящая мольба, словно ему действительно было необходимо не чьё-то, а именно моё присутствие. Ничего не ответив, я просто легла обратно на сгиб локтя и с пониманием взглянула на него.

— Вы действительно странная, — рассудил он, — мне казалось, что вы боитесь меня.

— Я боюсь вовсе не вас, — сказала я, не пытаясь лгать.

— А тогда чего же? — но в его голосе не было настойчивости, может, он и вовсе не стремился услышать ответ.

— Я боюсь себя, — при этих словах мне изо всех сил перебарывать смущение, которое наверняка выдавал с потрохами мой взгляд мимо Юн Сона.

Его лицо оказалось в дюйме от моего; Юн Сон будто бы спрашивал, не решаясь преодолеть оставшееся расстояние без моего одобрения, но я сама дотронулась до его губ поцелуем, как-то кротко, осторожно, будто боялась поранить. Теперь всё было логично, несмотря на все его прошлые слова о моих опасениях. Я не попалась на удочку, ведь он никогда не пытался меня к чему-либо принудить...

— Вы уверены? — он прервал поцелуй и взглянул на меня серьёзно, чуть тревожно. — Я не хочу, чтобы…

— Юн Сон, — впервые позволила я себе опустить формальную приставку к имени, — я никогда бы не сделала то, что противоречит моим желаниям.

И в миг, когда он мягко продолжил поцелуй, куда-то испарилась вся неуверенность, оставив после себя лишь ощущение нереальности происходящего. Та нежность, которую он вкладывал в каждое прикосновение, отдавалась истомой в моём сердце, необъяснимой приятной тоской и простым желанием прижаться к нему в поисках необходимого как воздух тепла. Пускай позже у меня могут возникнуть угрызения совести, но, пожалуй, я подумаю об этом завтра*, а сейчас было уже сложно контролировать свои чувства и эмоции, поглотившие нас обоих целиком.

Исчезли комплексы, стёрлись противоречия и разница в возрасте. Я и не думала, что смогу когда-либо почувствовать нечто подобное, невероятно нужное с мужчиной, которого знаю чуть больше недели. Но время становилось неважным, были только его руки, губы и обнажившаяся душа. Его нежность поглощала меня, вызывала страсть и в то же время убаюкивала, заставляла терять сознание, растворяться в объятиях и вздрагивать при поцелуях... И эти, возможно, банальные, но в этот момент такие прекрасные и желанные слова: “Ты такая красивая...” навсегда впечатались в сознание...

* * *

Триоль* — различные комбинации нот и пауз.

Айгу* — корейское восклицание, что-то типа «о, Боже»

Андуэ* — 안돼 — нет

Дуэ* — 돼 — да, может

Кочжитмальхачжи ма* (거짓말하지 마) — Не лги мне.

Чега? Нан кочжитмальхачжи анаё*, (내가? 난 거짓말하지 않아요) — Я? Я не лгу.

Йа, чинчча* — (야, 진짜) — чинчча — обычно «правда, действительно», но в данном случае это больше саркастичное « серьёзно, что ли?» из серии «вы надо мной издеваетесь?».

Уаиныль чом то мащильккаё?* (와인을 좀 더 마실까요?) — А не выпить ли нам еще немного вина?

Я подумаю об этом завтра* — цитата Скарлетт О`Хара из книги «Унесенные ветром»