Дитя Дурмстранга (гет)

Мариса с ужасом смотрела в лицо покойного. В белой траурной мантии, со скрещенными руками на груди, в которых была зажата его палочка, он выглядел так, как и должен выглядеть почивший волшебник. За исключением того, что он был очень молод. В той части Буэнос-Айреса, где родилась Мариса, жили преимущественно старые длиннобородые маги, носившие цветастые летние мантии и прятавшиеся от жары под широкополыми плоскими шляпами.

— Волшебники живут дольше обычных людей, — любила говорить ее мать, покачиваясь в кресле. — Иногда намного дольше.

Маленькой Марисе казалось, что всем этим старикам по соседству уже давно перевалило за сотню.

После того, как они переехали в маггловкий квартал на окраине города, Мариса поняла, что люди умирают. В основном это были старые люди, и девочка не боялась смерти — для волшебника семьдесят — довольно средний возраст, для маггла — глубокая старость.

Волшебники в Аргентине, стране религиозной, были двух типов: первые столетья назад отказались от религии, утверждая, что магия и Бог –несовместимы, другие же, как мать Марисы, были убеждены, что родиться волшебником — что-то вроде второго первородного греха, и этот грех надо искупить, пустив магию во благо.

Но Мариса не считала себя грешной только потому, что родилась волшебницей. А то, что она “bruja”, то есть ведьма, уже было понятно с самого начала.

Каждое воскресенье они с матерью ходили в церковь и молились Virjen, Деве Марии. Марисе нравилась Virjen — у Нее было красивое лицо и руки, праведно сложенные для молитвы.

Мариса больше благодарила, чем молилась. Благодарила за то, что они родились волшебниками и проживут дольше обычных людей — это ей казалось огромным преимуществом. В ее детском мире жизнь была долгой-долгой прямой, которой не видно конца. И уж конечно, маленькая Мариса не могла себе представить, что молодые тоже умирают. Особенно волшебники.

И поэтому мертвое юное лицо с заостренными чертами, твердые холодные руки с зажатой в них волшебной палочкой и траурная мантия вселили в нее такой утробный ужас, что она не могла пошевелиться. Неуверенно протянув руку, она дотронулась до приглаженных рыжих волос. Ей хотелось встать на колени и завопить: «Почему он? Почему он, такой молодой, красивый, с планами на жизнь? Почему именно этот англичанин, загонщик, Фред Уизли лежит сейчас в черном гробу со скрещенными руками и закрытыми глазами?» Детское представление о долгой жизненной прямой разбилось вдребезги, уступив место тяжелому пониманию, что умирают даже молодые. Даже чистокровные.

Мариса Бустаманте так и не смогла подружиться с тем Богом, в которого верила ее мать — Богом, готовым наказать ее за одно то, что она родилась с магическим геном ДНК. Но у нее был ее собственный Бог, который больше двадцати лет слушал ее благодарности и глупые молитвы и который обязательно должен был услышать, как она, захлебываясь слезами, взвыла, точно раненая собака:

— Не умирай! Господи, пожалуйста, не дай ему умереть!

И тогда тучи, затягивающие небо, пронзила молния, и в воздухе появилась Черная Метка.

— Среди нас Пожиратель! — закричал кто-то в исступлении, и несколько палочек оказались направленными на неизвестного человека в плаще с капюшоном. На Марису.

* * *

Мариса Бустаманте открыла глаза. Этой ночью она снова прогулялась до леса и, как обычно, бесполезно. Когда, под утро, беспокойный Морфей наконец-то заключил Марису в свои объятья, кошмар про похороны вернулся. Мариса села на кровати, протирая глаза руками.

— Не дай умереть кому?

Девушка вздрогнула и подняла глаза — перед ней, облокотившись на метлу, стоял Фред Уизли. Темно-рыжая челка небрежно зачесана набок, мантии нет — только зеленый свитер и типично маггловские американские джинсы. Пальцы машинально поглаживают древко метлы. Лицо сосредоточенное, напряженное.

— Фред.., — только и смогла произнести Мариса. — Что ты тут…делаешь?

— Пришел посмотреть на что-нибудь сексуальное, но жестоко разочаровался. Ты спишь в мантии. И в брюках. Это какая-то аргентинская традиция? — Фред хитро улыбался.

Мариса неуклюже поднялась с кровати и пошарила по карманам в поисках пачки сигарет. Наконец, с трудом вытащив одну, она закурила.

— Так кому? Кому не дай умереть? Ты раз десять повторила это во сне. Ты в порядке?

— Не совсем, — покачала головой Мариса. — Мне снятся кошмары.

— Они всем снятся, — пожал плечами Фред. — Мне тоже. Мне снится, что я умер. И меня несут в гробу. И идет дождь. Ливень прямо.

— А дальше? — Мариса посмотрела исподлобья.

— Дальше все обрывается, — развел руками Фред. — И я просыпаюсь в кровати, радостный, что ничего этого не было.

— И ты не боишься, что это когда-нибудь случится?

— Обижаешь! — Фред рассмеялся. — Я, хоть и провалял в школе дурака на пару с братцем, все-таки волшебник. И я могу отличить то, что было, от того, что будет. Так вот во сне у меня чувство, что это все уже было. Но я просыпаюсь и понимаю, что этого не было. А раз не было — так чего париться?

Смех у Фреда был громкий и чистый, а слова он выговаривал четко и с придыханием, как и подобает истому англичанину. Мариса невольно улыбнулась.

— Так почему ты в моей комнате? — спросила она.

— Н-да, не так я себе это представлял, — Фред почесал в затылке древком метлы. — В общем, я знаю, твой друг, Крам, чуть не умер… ты была в Болгарии, тебе, наверное, пришлось хреново, — Фред запнулся. — И я подумал, а вдруг у тебя и правда…проблемы? Вот Джордж после Битвы почти ни с кем не сближается— ему тяжело. И я …короче, вдруг тебе тоже тяжело и ты не хочешь ни с кем сближаться?

Мариса грустно кивнула.

— В Хогсмиде тебя не было. Я подумал, что все уже давно встали. Ну и тогда…я, в общем, я здесь.

— Зачем? — почти шепотом спросила Мариса.

Фред взъерошил темно-рыжую челку.

— Н-да, — еще раз сказал он. — И правда, я все себе не так представлял. Я пришел, потому что никак не могу выкинуть тебя из головы, Бустаманте, десятый номер. Даже не пойму почему. После того, как ты мне ясно дала понять, что между нами ничего не может быть, мне бы по-хорошему стоило наслать на тебя какое-нибудь проклятье и забыть. А я не могу. И вот, хватаюсь за последнюю соломинку, вдруг у тебя действительно что-то не в порядке, друг там в коме…Кстати, а он правда твой друг? И если ты сейчас снова собираешься сказать, что я тебе не нравлюсь, пожалуйста, примени легиллименцию. Внуши мне, что у тебя предубеждение против рыжих. Или ты из принципа не любишь англичан. Или ты вообще лесбиянка. Чтобы я со спокойной совестью мог о тебе забыть, — закончив свою тираду, Фред исподлобья посмотрел на Марису. Он по-прежнему стоял, оперевшись на метлу, и теребил рукой волосы.

— Знаешь, что меня успокаивает? — задумчиво произнесла Мариса. — Полеты.

Тотчас черный Нимбус оказался у нее в руке. Обхватив древко, Мариса запрыгнула на метлу.

— Пойдем! — она махнула Фреду. — Сверху круче!

* * *

Они зависли над озером. Был холодный солнечный день, и Мариса поежилась. Фреду же, казалось, было вполне комфортно в свитере и джинсах. Водная гладь покрылась тонкой коркой льда, на каменной стене замка плясали солнечные блики. Слева желтел квадрат квиддичевого поля, кое-где припорошенного снегом.

— И правда круче, — кивнул Фред. — Небо настраивает на позитивный лад.

Мариса подкурила палочкой сигарету и протянула пачку Фреду.

Фред взял ее, заинтересованно покрутил в руках, прочитал буквы — «L&M», потом неловко вытащил одну.

— Никогда не мог понять, в чем кайф, — сказал он, выпуская дым. — Чушь какая.

— Все так сначала говорят, — ответила Мариса, поеживаясь от прохладного ветра, поднимающего полы мантии.

— И долго ты меня не можешь выкинуть из головы? — спросила она после небольшой паузы.

— На самом деле с Чемпионата мира по квиддичу, — смущенно улыбнулся Фред, смотря, как бычок его сигареты летит вниз — Четыре часа чистого времени и на сухую. Такое вообще возможно? Я тогда решил, что ты классная. Только не думай, что я тогда струсил с тобой знакомиться. Просто никак не мог застать тебя нигде. Если и видел, то вокруг тебя всегда была толпа журналистов. Четыре часа и на сухую — это все-таки не шутки.

— Лучше смотреть надо было, — буркнула Мариса себе под нос.

Они еще немного помолчали, болтая ногами и разглядывая горы, замерзшее озеро и величественный замок. Опытным взглядом Мариса пробежалась по метле Фреда.

— Неплохая модель, — заметила она, чтобы как-то занять паузу в разговоре. — Последняя?

— Да, последний «Игл», американский. Не «Нимбус 2010», конечно, но тоже ничего, — облегченно вздохнув, поддержал разговор Фред.

— Это бук? — Мариса сжала рукой древко метлы Фреда.

— Тис, — негромко произнес Фред и накрыл ее руку своей. — Только крашеный.

— Тисовые дороже, — зачем-то ляпнула Мариса, каждой клеточкой своего тела ощущая, как ее замерзшую руку греет рука Фреда, большая и горячая.

— Дороже, — подтвердил он, сжимая руку Марисы еще сильнее. — Галеонов на десять примерно. Знаешь, что я об этом на самом деле думаю?

— Что? — как можно безразличнее спросила Мариса.

— Что нахрен метлы, Бустаманте, десятый номер. Буковые, тисовые, да хоть осиновые — все в задницу! По крайней мере сейчас.

Рука Фреда наконец-то отпустила руку Марисы. Скользнув по ткани мантии, она крепко обхватила девушку за талию. Волосы Марисы еще больше спутались от ветра, на щеках у Уизли шелушилась кожа, и от них обоих несло маггловским табаком.

Губы у Фреда были соленые.