Все меняется, ничего не исчезает (гет)

Сознание и осознание пришли не сразу, но резко и внезапно как вспышка молнии средь ясного неба. Это было похоже на прерванный сон — столь же быстро одна реальность заменила собой другую. То самое чувство, когда ты, находясь под властью морока, сбрасываешь с себя его липкие сети.

Он вспомнил себя. Он — негласный глава зеленого факультета, староста школы, любимчик большей части учителей и особ противоположного пола. Он — талантливый маг из рода, ведущего свою линию от самого Слизерина. Он тот, кого узкий круг людей звал Волдемортом. Он Том Риддл… ну или, по крайней мере, его солидная часть. Том вспомнил все: от приютских застенков до первого разделения души. Сон, в котором он был лишь дневником, жалкой книжонкой, способной задавать простые вопросы и давать односложные ответы, кончился. И какой ценой? Совершенно ничтожной! Все, что ему требовалось для пробуждения после долгий спячки — лишь небольшая эмоциональная подпитка, которую с лихвой обеспечил новый счастливый обладатель вместилища его души.

Невилл Лонгботтом — жалкий с его точки зрения мальчишка, страдающий от одиночества и притеснения более сильных — неожиданно для себя обнаружил в старом дневнике внимательного и отзывчивого собеседника. Том был вежлив и терпелив — записная книжка четко выполняла задачу, поставленную хозяином при создании. И пары недель не прошло с начала их общения, как мальчишка вовсю делился с ним своими проблемами, переживаниями, тайнами. Щедро изливал душу в прямом смысле этого слова. А дневник, не стесняясь, впитывал все в себя. Бумага все стерпит.

Невилл вернулся в Хогвартс, в его, Тома, единственный дом. Здесь он, будучи одновременно отбросом со дна маггловского общества и наследником известнейшей фамилии мира магов, обозначил цель всей своей жизни. Именно в Хогвартсе он обрел самого себя, именно там он раздобыл необходимые знания, именно там началась его гонка за бессмертием, таким необходимым для него в планах на будущее. В школе начала формироваться группа его верных приспешников, в ней он встретил своего первого и сильнейшего врага. Влияние старинного замка на его судьбу было сложно переоценить.

Наверное, оттого унылое блеяние этого жалкого мальчишки, что понеслось, стоило тому переступить порог Хогвартса, воспринималось Томом с таким негативом. Только то, что, будучи обычной книжкой, он не мог толком ненавидеть и злиться, спасало Невилла от резких и преисполненных злобы ответов. И, тем не менее, читать строчки, выводимые неуверенной трясущейся рукой, с каждым днем становилось все противнее.

«А ты пробовал дать им отпор?» — с месяц назад спросил Том, втайне надеясь хоть чуть-чуть подгадить раздражающему ребенку.

— Нет. Это лишь даст им повод для больших издевательств, — без раздумий ответил Невилл.

«Нет, ты не прав. Они издеваются над тобой, только зная, что не получат сдачи. Соберись с силами и ответь им. Поверь, я знаю что говорю».

Невилл ничего не написал в ответ. По крайней мере, в тот день. Но на следующий…

— Ты говорил, что знаешь! Я поверил тебе! — чернила ложились на бумагу вкупе с падающими слезами.

Том ликовал.

Эта маленькая вольность чуть не обернулась крахом всего предприятия. Три дня Невилл не прикасался к дневнику. На три дня забыл о своем друге, живущем в книге. Но их связь не пострадала.

Когда Невилл в очередной раз схватился за перо, Том успокоился. Работа могла продолжаться. Только на сей раз без подобной несдержанности.

Постепенно, шаг за шагом Том менял свое отношение к Невиллу. Его послания перестали быть опорой для мальчика, все больше походя на советы, а то и вовсе указания. Медленно, ненавязчиво…

Первый этап близился.

Хэллоуин был не за горами.

* * *

Тридцатое октября — как же боялся и ждал прихода этой даты Альбус. Как же тщательно он готовился к ней все это время...

За прошедшие с момента обнаружения Поттера три месяца Альбус проделал просто титанический объем работы: регулярные посещения Азкабана с единственной целью — получше изучить молодого заключенного; возобновившаяся переписка с министром, которому вновь понадобилась помощь в удержании собственного кресла; не оставляющие в покое школьные дела. Все это не могло не отразиться на и так не лучшем здоровье директора. Помона, что с доблестью справлялась с его старческими болячками, негодовала: «В вашем возрасте нельзя столько работать!» — и, вздыхая, вновь и вновь латала Альбуса, зная, что переубедить его не получится. Но не самочувствие было главной проблемой директора.

Поттер. Поттер рос слишком независимым, слишком свободолюбивым, слишком гордым. Он не особо-то считался с авторитетами, точнее всего с одним — его же отцом, так же не подконтрольным Дамблдору. При общении с другими детьми Поттер явно ставил себя во главу угла, редко принимал чужое мнение, только если оно принадлежало не Пьеру. Гарри упрямо гнул свою линию, продавливал свои интересы, не склонялся под напором других. Пьер мог бы гордиться таким сыном. Это было неприятно.

Правда, не обошлось и без нужных лично ему, Дамблдору, недостатков. Вспыльчивый в силу своей откуда-то взявшейся природы вейлы мальчик был совершенно не склонен к анализу и расчету. Он действовал на инстинктах, без раздумий, без плана, наобум. Не способный в плане тактики и стратегии, он легко мог поддаваться на неявное давление. Его действия, основанные на известных ему принципах и правилах, легко могли быть предугаданы и просчитаны.

В целом ситуация была достаточно удобна. Несмотря на имеющиеся минусы, при должном усердии он мог правильно их использовать.

Осталось лишь затащить Поттера к себе под крыло. Именно для этих целей Альбус выделил себе весь этот день.

Сейчас ему предстоял нелегкий разговор с такими же вспыльчивыми, как и сам мальчик, родителями.

Мир прекратил свое безумное вращение, вновь застывая перед глазами. Не качаясь и игнорируя головокружение, Альбус вышел из камина.

— Мсье Дамблдор? — раздался сильный мужской голос прямо перед ним. Альбус поднял голову.

Место, в котором он оказался, ничем не было похоже на аристократический дом, тем более на дом начальника одного из главных отделов министерства магии Франции. Комнатушка от силы в десять квадратных метров площади с диваном, двумя креслами и одним пустым журнальным столиком явно не соответствовала статусу своего хозяина.

— Удивлены? — неприятный акцент резанул по ушам не хуже отточенной бритвы.

— Пожалуй, да, — признался Альбус, внимательно рассматривая расположившихся в креслах супругов.

Стало понятно, откуда Гарри заимел подобную внешность — Гэлбрайты буквально излучали великолепие даже среди голых стен неизвестного места. Пьер вальяжно развалился в кресле, цепким взглядом оценивая каждое движение Альбуса. Но он не столько наблюдал за ним, сколько демонстрировал это, пытался в этом уверить. Его же прекрасная жена, Николь, вела себя не под стать мужу. Сложив руки на коленях, она с открытым и легко читаемым вызовом глядела на директора, будто прося дать повод для выплеска накопившихся гнева, ярости и усталости. Еще бы, восемь месяцев не ведать о судьбе собственного сына.

— Садитесь, мсье, — Пьер кивком указал на диван, стоящий напротив них.

— «Профессор», — поправил мужчину Альбус.

— Мы не в школе, мсье, — в тот же миг резко ответил Пьер.

— Ну, тогда хотя бы «мистер», — натянуто улыбнулся Дамблдор, стараясь скрыть раздражение.

— И не в Англии, — все тем же тоном добавил Пьер. — Уважайте устав монастыря, в котором находитесь.

До скрипа сжав челюсти, Альбус проглотил прямую демонстрацию неуважения. Его буквально носом тыкали, что все его заслуги здесь не имели ровно никакого значения. Это раздражало. Он не для того прожил на этом свете больше ста лет, чтобы терпеть подобную вольность! Да у него жизненного опыта, мудрости, знаний, не говоря о магической силе, больше чем у этого напыщенного красавца и его жены на двоих! А тут… подобное отношение. «Что ж, будь по-вашему, — решил задетый Альбус. — Но в таком случае не видать и моего уважения к вам как к воспитателям Гарри».

— Я, честно, удивлен, что вы попросили меня о встрече, — продолжал Пьер. — У нас с вами, мсье, не так много точек для пересечения.

— Вы не пра… — хотел было поспорить Альбус, но был грубо прерван.

— Ах, да, Турнир трех волшебников. Несомненно, он затрагивает вас, — вещал Пьер, все больше и больше раздражая Альбуса, — но это решается на уровне министерств, а не директоров. Так зачем я вам, мсье Дамблдор?

Альбус ответил не сразу, проверяя, собирались ли его вновь прерывать. Кажется, нет.

— По поводу Турнира можете больше не переживать, наше Министерство пересмотрело свою позицию, — будто мстя, Дамблдор решил оттянуть момент с ответом на главный вопрос молодого Пьера. Он не собирался быть ведомым в этом разговоре. Роль лидера подходила ему куда больше.

— Слабо верится, — бросил Пьер, вертя в руках появившийся бокал с вином. — Я был бы в курсе.

— Не беспокойтесь, вас скоро уведомят, — благосклонно улыбнулся Альбус, отчетливо видя промелькнувшее на лице Пьера раздражение.

— Вы не ответили на вопрос! — резче, чем следовало, выпалил Гэлбрайт. — Зачем вы здесь?!

Мужчина явно не выдерживал всего навалившегося напряжения. Пропавший сын, беснующаяся из-за этого жена, бесплодные поиски и неприятные рабочие моменты доведут кого угодно. Рано или поздно. Пьер, кажется, был уже на грани срыва. И для Альбуса это могло стать проблемой.

— Я здесь ради того, ради чего и вы, — как можно спокойнее проговорил Дамблдор, готовясь к ожидаемому взрыву. — Мне нужен Гарри Поттер.

Взрыва не последовало, но только лишь благодаря самому Пьеру. Ладонь Николь полная жидкого огня взлетела в ту же секунду, как последний слог слетел с уст Альбуса. Взлетела, целясь в лицо человека, докопавшегося до скрытой правды, но лишь для того, чтобы быть перехваченной мощной рукой Гэлбрайта. Следом, не отстав от первой, рванула и вторая, но Пьер, вмиг вскочивший с кресла, уже закрыл Альбуса своим торсом.

— Успокойся! — прикрикнул мужчина и силой встряхнул свою жену, которая только что чуть было не предала огню Председателя конференции магов — без слов, без криков, быстро и без сомнений. Истинная вейла.

Дамблдор, поудобнее устроившись на диване, внимательно наблюдал за развернувшейся картиной. Вскочившая Николь, с трудом удерживаемая мужем, с немой яростью, решимостью и обреченностью пыталась прорваться к Альбусу с единственной целью — защитить тайну собственного сына.

— Он знает! Пусти меня Пьер! — рычала женщина не в силах побороть своего мужа. — Я не дам забрать моего сына!

Но Пьер не отпускал, продолжая удерживать Николь, даже несмотря на языки пламени, пожирающие его одежду. Он будто не замечал беснующийся огонь, жар которого опалял брови Альбусу даже в паре метров от источника.

«Оно не обжигает его? — задавался вопросом Альбус, воочию наблюдая новый для себя феномен. — Почему?»

Он точно знал десятки исторических моментов, где фигурировали сожженные вейлы, так что речи об иммунитете и быть не могло. Тут было явно что-то другое.

— Успокойся! Он может знать, где Эрик!

И в ту же секунду, идеально подобрав момент, Альбус триумфально провозгласил:

— Я знаю, где Гарри.

Николь мигом устало повисла на руках мужа, вспышка гнева далась ей нелегко. Пьер молча, аккуратно опустил супругу в кресло и лишь после этого повернулся к Альбусу. Серьезный, собранный, решительный.

— Мы ведь говорим об одном человеке? — Пьер видимо не собирался первым ставить знак равно между пропавшим героем и собственным сыном. Что ж, Альбус мог сделать это сам. Ему не сложно.

— Да. Эрик Эдмонд Гэлбрайт, по рождению нареченный Гарри Джеймсом Поттером. Я знаю, где он.

Теперь настала очередь Пьера устало падать в объятия мягкого кресла. Без помощи палочки призвав к себе стакан, чем немало удивил Альбуса, он сделал большой глоток и вновь поднял глаза на собеседника.

— И где он? У вас?

— Нет, — предельно серьезно ответил Альбус, решив, что сейчас не время для шуток. Информация, которой он собирался поделиться, была чересчур важной и в той же степени неожиданной и шокирующей для всех здесь сидящих. Альбус только за три месяца смог отойти от первоначального потрясения.

— Не томите, Дамблдор! — вновь вскочил на ноги Пьер, по-своему истолковав непродолжительное молчание директора.

Ледяным ветром северных морей разнесся по комнате тихий, но отчетливый голос Альбуса.

— Он в Азкабане.

* * *

О, Мерлин! Какое же это все-таки наслаждение. Как он мог так долго отказываться от подобного? Как он мог променять нечто неописуемое?

Очередной кусок сочного ростбифа исчез во рту Волдеморта. Ах! Этот вкус! Боже, каким же он был дураком! Еда, её вкус, ощущение сытости после великолепной трапезы — всего этого он лишился в ходе бесчисленных трансформаций собственного тела. А тут… Это тело…

Печеный золотистый картофель услужливо подставился под острую вилку.

На первый взгляд такая мелочь, такой пустяк, обязательный для всех живых организмов, как прием пищи, умудрялся приносить такое удовольствие и удовлетворение. Волдеморт до сих пор помнил тот экстаз, когда он с месяц назад, сломленный обостренными чувствами «своего» тела, впервые вкусил банальный куриный суп. То состояние вполне можно было назвать счастьем. «Испытывал ли он подобное раньше?» — задумался тогда Волдеморт и не смог найти ответ. Память о той прошлой, еще до трансформаций, жизни навсегда оставила его. Его дневник, его первый крестраж стал тому виной. Но это не имело ровно никакого значения. Именно тогда он решил жить лишь завтрашним днем, раз путь в прошлое был заказан.

— Еще вина, милорд? — Люциус, в последнее время ставший чувствовать себя гораздо свободнее в его присутствии, поднес небольшую бутылку к опустевшему стакану. Воледморт кивнул, впитывая весь вкус печеного картофеля.

Нарцисса, расположившаяся по правую руку от своего мужа, аккуратно вытерла губы салфеткой и, извинившись, покинула стол, оставляя мужчин наедине. Волдеморт настороженно глядел ей вслед.

— Он еще не смирилась? — дождавшись пока женщина выйдет из зала, спросил Волдеморт Люциуса. Малфой покачал головой.

— Она просто не знает как вести себя в вашем присутствии, милорд. Нарцисса не привыкла к вам.

В воздухе повис еле заметный знакомый «запах» — описать это чувство как то по-другому Волдеморт попросту не мог — Люциус врал. Самую малость, но все же. То, чего он никогда не допускал в беседах с ним раньше, мигом всплыло, стоило теме коснуться его жены. Ну и пусть. Это не столь важно. Сейчас у Волдеморта имелись куда большие проблемы.

Его взгляд непроизвольно упал на правую руку. Черное пятнышко у самого основания ладони становилось все заметнее. Тело разрушалось. Тело не приняло его душу.

— Милорд, как ваше самочувствие? — в который уж раз спросил Люциус, снова получая один и тот же ответ. Но не сегодня. Ему пора.

За этот долгий месяц он смог справиться с буйствующими чувствами, нашел более или менее подходящую палочку, определился с дальнейшими действиями. Тело слушалось его беспрекословно, хоть иногда и требовало сна, пищи и воды. В любом случае нельзя было дольше задерживаться. Планы не терпели отлагательств. Тело не терпело задержек.

— Я в порядке, но… — громко сообщил Волдеморт под стук опускающихся на стол приборов. — Но завтра я покину твой дом, Люциус.

За столом вмиг стало тихо.

— Милорд? — Люциус с долей шока и удивления уставился на Волдеморта. — Что-то случилось?

— Ничего, что касалось бы тебя… пока что, — спокойно и уверенно ответил он. — Благодаря тебе я уже достаточно восстановился и окреп. Придет время, и я, как следует, награжу тебя за все.

Люциус, встав из-за стола, низко поклонился, благодаря и принимая благодарность.

— Это больше, чем я могу рассчитывать, милорд. Моя верность вам непоколебима.

Волдеморт не стал спорить — нынешний Малфой оказался более полезен, нежели тот, еще не слишком дальновидный юнец, которым он был во времена Первой войны. В Люциусе пробудилась и расцвела его слизеринская сущность. Как змея после холодной ночи Малфой облюбовал камешек потеплее и с удобством на нем расположился.

— Надеюсь, так будет продолжаться и дальше, Люциус. Я рад, что ты у меня есть.

— Благодарю, милорд! — не поднимая головы, выпалил мужчина донельзя довольным голосом.

Темный лорд встал из-за стола и, не обращая внимания на склонившегося аристократа, подошел к зеркалу, висевшему на одной из стен. Лицо, отразившееся в нем, уже не воспринималось как нечто чуждое, поддельное. Этот облик, уже успевший прижиться к личности своего носителя, оказался недолговечен. Через год, два, три, если повезет, это тело разрушится, вновь выпустив на волю жалкий дух Волдеморта. Нет! Он не допустит этого вновь! Он не вернется к тому жалкому подобию жизни!

Его планам, составляемым долго и тщательно, необходимо было подождать еще пару лет. Ему нужно было время. Ему нужно было тело, стабильное тело.

— Люциус, — окликнул Волдеморт все еще склоненного аристократа, — меня не будет некоторое время. Возможно длительное.

Люциус, услышав слова Темного Лорда, наконец, поднял голову и со странным выражением лица посмотрел на своего господина. Но промолчал.

— Надеюсь, ты мне доверяешь, Люциус? Не предашь? — с ноткой угрозы вопрошал Волдеморт.

Подобный вопрос с подобной интонацией вмиг заставил побелеть и так белокожего Малфоя. Он как китайский болванчик то кивал, то мотал головой, не силясь ответить на оба вопроса сразу. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока не вспомнил о наличии голоса.

— Не предам! Доверяю! — рьяно выпалил Люциус.

Волдеморт криво улыбнулся, но увидев себя в зеркале, вновь вернул на лицо непроницаемое выражение. Этому телу не шла его прежняя ухмылка.

— Я надеюсь. А пока меня не будет, для тебя есть несколько поручений.

Малфой молчал, обратившись в слух.

— Первое и наиболее важное, провал которого недопустим — обо мне никто не должен знать. Сотри память сыну, если не уверен в его способности держать язык за зубами, возьми непреложный обет… В общем, все что угодно, но моя тайна должна остаться тайной.

— Милорд, но…

— Не перебивай! — рявкнул Волдеморт, пресекая любые возможные возражения и вопросы. — Я развязал тебе руки, потому ты сам выберешь способ, который удовлетворит и тебя, и меня. Второе — старая шайка. Собери людей, восстанови нормальные отношения, не упускай никого из виду. Следи за ними, контролируй. К моему возвращению хочу знать о них все: начиная цветом трусов, заканчивая политическими взглядами. Мне нужна старая гвардия! Это понятно?

Малфой, помня приказ не перебивать, кивнул.

— Хорошо. И последнее — новые люди, новые связи. Мне нужен контроль над департаментами в Министерстве, нужны сторонники моих взглядов, нужны те, кто поддержат меня.

— Все как в прошлый раз? — с любопытством спросил Малфой, справедливо полагая, что Волдеморт уже закончил.

— Нет, — на чуждом лице вновь заиграла улыбка. — На этот раз все будет иначе…

И зная, что ждет весь магический мир в будущем, Волдеморт холодно засмеялся.

— Век просвещения, век познания близится.

* * *

— … в Азкабане.

Иллюзорная волна северного холода пронеслась по комнате, задув факелы и ощутимо потрепав каминное пламя. Пьер почувствовал, как на затылке вздыбились волосы, как затряслись в еле подконтрольном ему гневе руки, как вновь распалялась усмиренная Николь. Новость подобная этой не могла восприниматься обыденно. От недавно нахлынувшей обреченности не осталось и следа. Сейчас даже он — всегда славившийся контролем и рациональностью — был готов поддаться своей огненной ипостаси и, набросившись на старика, сжечь кожу на его лице, дать ему ощутить запах собственной горелой плоти. Бокал вина выпал из трясущейся руки.

Жидкое пламя потекло по венам, прогоняя созданный единственным упоминанием тюрьмы мороз, медленно формируясь в ладони в яркий, пышущий жаром шар. Палочка, повинуясь мысленной команде, мигом влетела в свободную руку, готовая разразиться залпом разнообразных проклятий… Осталось лишь отпустить пробужденный гнев…

Прохладная ладонь Николь опустилась на готовое взорваться пламенем маленькое солнце в руке мужа, туша как сам шар, так и весь подступающий гнев Пьера. Еще мгновение назад полный жажды расправы мужчина бросил удивленный взгляд на свою жену, умудрившуюся удержать себя и его от расправы. И хотя Николь казалась спокойной, контроль давался ей явно нелегко: бледное лицо, закусанные губы, напряженная поза. Она держалась, видимо, только из-за сына.

«Дурак! — корил сам себя Пьер за пропущенную вспышку. — Думай об Эрике! Думай о сыне! Соберись!»

Во все еще трясущейся руке материализовался новый бокал с вином, который Пьер в ту же секунду залпом опустошил.

— В Азкабане? — немного хрипя, переспросил Пьер, удерживая себя от крика. — Почему? Как? Как долго?!

Дамблдор демонстративно опустил палочку — когда он успел её поднять, Пьер не заметил — и тихо прокашлявшись, ответил:

— Прежде чем я скажу, прошу уяснить две важных вещи. Первая: я тут не при чем. Придержите свой гнев для настоящих виновных.

— Это уже мне решать, Дамблдор! — не сдержавшись, рыкнул Пьер. Но тут же улыбнулся:

— К тому же послов с плохими вестями ранее, знаете ли, убивали.

Дамблдор никак не отреагировал на мрачную шутку Пьера, чем немного смутил последнего. Готовясь к этому дню, Гэлбрайт и представить себе не мог, что он выйдет таким странным. За свою жизнь он успел собрать немало сведений обо всех возможных оппонентах в разных областях своей жизни, и Дамблдор не был исключением. Чудаковатый старик, известный далеко за пределами своей страны, представал перед всеми в образе доброго, пускай и немного странного дедушки. Сейчас же перед Пьером сидел собранный, серьезный, уверенный с себе и своем превосходстве человек. Притворный благодушный настрой, демонстрируемый им в начале встречи, истаял, исчез без следа.

Умудрился Пьер удивить и сам себя — эта вспышка гнева, собственно как и несвойственная сдержанность Николь, были чуть ли не откровением для него. Значит, он мог, как и прочие из его рода, поддаться ярости, подавив ею разум и логику. Вечер открытий.

— Я прибыл не с вестью, я прибыл с решением, мсье и мадам Гэлбрайт, — чуть хмурясь, произнес Альбус, как бы невзначай выделив обращение. — И объяснением.

— Я понимаю, — склонил голову Пьер, осознав и постыдившись собственного поведения, — просто… я…

Нет. Не так надо начинать в этом случае. Пьер крепко сжал ладонь жены и, уже успокоившись, поднял глаза на старика.

— Прошу прощения за эти сцены, мсье Дамблдор. Наследственность к ним располагает.

— Я не в обиде, но хотелось бы перейти к главному.

Пьер согласно кивнул.

— Вы сказали, что пришли с решением нашей проблемы. Это так?

— Все верно. Но для начала позвольте задать один вопрос? — Дождавшись еще одного утвердительного кивка, Дамблдор продолжил. — Вам знаком некий Джон Роуз?

— Разумеется! — воскликнул Пьер, услышав столь известное себе имя. — Это тот учитель, что пропал вместе с Эриком. Неофициально один из главных подозреваемых.

Дамблдор слушал его внимательно, изредка кивая головой.

— Официально, — продолжал Пьер, — вторая жертва неизвестного похитителя или… или…

Пьер запнулся, боясь, что произнеся последнее слово, он невольно воплотит страшную возможность в правду.

— … или убийцы, — закончил за мужчину Дамблдор, заставив Пьера еле заметно вздрогнуть и чуть сжать руку супруги. — Что ж, рад вам сообщить, что оба варианта лишь частично близки к истине.

— Это как? — Пьер недоумевал, тщетно пытаясь связать слова старика.

— Просто дайте мне закончить, — Дамблдор поглубже вздохнул и, всем видом прося не перебивать, заговорил. — Профессор Роуз действительно похитил Гарри…

— Эрика! — стальным голосом вставила Николь, несмотря на весь вид Альбуса. — Его зовут Эрик.

Взгляд женщины был подобен тону: твердый, уверенный, непреклонный. И как бы Пьер не желал поскорее услышать правду, он не мог винить свою жену за это уточнение. Её как и его самого задевало, когда ребенка называли чуждым им именем — будто таким образом рвали незримые связи между настоящим Эриком и прошлым Гарри, будто отстраняли их от сына, будто обесценивали их совместно прожитые годы, их заботу, их общие воспоминания. Это недопустимо, тем более тогда, когда само будущее Эрика было столь туманным.

— … похитил Эрика, — исправился Дамблдор, с минуту глядя в ожесточенное лицо женщины, — и перерезал ему горло.

Под судорожный вздох Николь острая боль пронзила ладонь Пьера, что крепко держала руку женщины, ныне обрамленную острыми как бритва когтями. Мужчина не дрогнул, он уже достаточно за сегодня проявил свою несдержанность.

— Давайте ближе к делу и без лишнего драматизма, — несколько раздраженно отреагировал Пьер. — Нам уже известно, что Эрик жив. Прошу, не нагнетайте лишний раз атмосферу.

Альбус на мгновение улыбнулся, примирительно разведя руки в разные стороны.

— Извините, привычка. Что ж, тогда буду краток. Я пока сам не полностью разобрался в ситуации, но некоторые моменты мне известны. Джон Роуз похитил вашего сына, намереваясь принести его в жертву неизвестной мне цели, но выдержка его оставила — мальчика лишь сильно ранило. Тогда же, истекая кровью, Эрик спалил горло своему похитителю и потерял сознание. Это было его последним воспоминанием перед Азкабаном.

Пьер сухо сглотнул, осознав какой груз лег на плечи его сына. Не каждый ребенок способен убить в его возрасте, и далеко не каждый сможет с этим жить. А если добавить к этому влияние дементоров… Он не мог представить, что вытерпел его сын за прошедшее время, как и то, сохранился ли его разум после всего пережитого. Ад, что познал Эрик в свои годы, не мог пройти бесследно. Последствия ожидаемы, и к ним нужно было готовиться.

— Но как он оказался в английской тюрьме? — как можно ровнее спросил он, максимально подавляя свои эмоции. Сейчас было не время для них. Несдержанность могла дорого обойтись как и им, находящимся в этой комнате, так и Эрику, томящемуся в адской камере. Пьер осторожно пошевелил раненой рукой, больше не чувствуя впившихся в плоть острых когтей своей жены.

— Эрик был приговорен к десяти годам заключения в Азкабане за убийство Джона Роуза.

— Что за… — хотел было возмутиться Пьер, но был прерван Дамблдором.

— Не так быстро. Как глава Визенгамота я смею утверждать, что ничего об этом не знаю. Я абсолютно уверен в том, что не было ни заседания, ни одобренного мною приговора.

Пьер судорожно соображал. Что за бред? Что за херня творится в головах у этих англичан? Да что уж там в головах! Что за херня творится у них в стране?! Ведь если принимать слова Дамблдора на веру, то получается…

— Да, — будто прочитав его мысли, ответил старик. — Кто-то очень сильно захотел упрятать вашего сына в самое мерзкое место на этом свете.

— Если вы обо всем этом в курсе, то почему мой сын еще не дома? — возмущение Николь, наконец, нашло выход. — Почему он по-прежнему в Азкабане? Почему вы бездействуете?!

Дамблдор не ответил, а лишь с отчетливо читаемой злостью взглянул на женщину. Кажется, последнее обвинение сильно его задело.

— Мадам Гэлбрайт, — старик говорил тихо, медленно, но твердо, — попрошу воздержаться от подобных заявлений. Позвольте вам напомнить, что это вы в данный момент нуждаетесь в моей помощи, а не я в вашей. Это я принес вам новости, которые вы безуспешно искали чуть больше полугода. Это я тот, кто действительно сейчас держит судьбу Гарри в своих руках! Проявите уважение, если уж лишены гостеприимства!

Николь сжималась с каждой произнесенной фразой — правда больно била по открытому разуму. Тем более что она сама прекрасно осознавала истинность слов этого старого, но умного человека. Они действительно подобно слепым котятам тыкались носами в каждую дверь, в надежде обнаружить там следы сына, а теперь разыгрывали непонятно что перед тем, кто пришел к ним с желанием помочь. Пьер понял это чуть раньше. Теперь, видимо, вняла и Николь.

— И все-таки, почему вы здесь? И почему без нашего сына? — Пьер решил принять удар на себя, но Дамблдор уже успел прийти в себя.

— Я нашел причастных к данному происшествию людей и буквально два часа назад получил на руки постановление об освобождении Эрика.

Пьер вскочил, чувствуя, как рядом поднялась с кресла и его жена.

— Так чего же мы ждем?! — нетерпение таки прорвало все удерживающие чувства барьеры и вырвалось наружу.

Альбус не сдвинулся ни на миллиметр, продолжая вальяжно восседать в своем кресле.

— Не так быстро, — одной лишь фразой Дамблдор вновь вернул напряжение в комнату. — Я прибыл сюда не просто так. Прошу сядьте, нам еще есть, что обсудить.

* * *

Темной неприметной тенью он скользил по коридору, лавируя между перевозбужденными и чересчур активными учениками. Близился праздничный пир в честь такого неоднозначного праздника как Хэллоуин. День Всех Святых, что раньше был ничем иным как Ночь смерти. День, когда умирало солнце. День краткого торжества тьмы и её приспешников. Чем не его день? Чем не лучший день для начала чего-то нового?

Он старался двигаться быстро, не привлекая лишнего внимания — для него оно сейчас могло быть губительным. Не хотелось наживать неприятности в отправной точке его возвращения. Все должно было пройти без сучка и задоринки.

Выйдя из бурного потока учеников, он завернул в пустующий коридор на втором этаже. Пункт назначения был близок, и ноги нетерпеливо несли в нужном направлении. Он остановился перед столь знакомой и значимой дверью. Именно отсюда начался его путь, приведший к тому, кем он являлся сейчас. Путь, конца которому не было видно и в помине. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив ни единой живой или мертвой души, смело вошел внутрь.

Что ж, давайте отпразднуем Хэллоуин, как полагается.

Сладость или гадость?

* * *

Холод отступил. В очередной раз. Отчего-то в последнее время это стало нормой. Чуть ли не ежедневно дементоры покидали эту часть тюрьмы, предпочитая держаться подальше от необъяснимого источника тепла, разливающегося по этажу.

Обычно безразличие было нормальной реакцией на подобное явление, но сегодня что-то заставило его подняться с пола и пройти к решетке. Иррациональное чувство, не имевшее под собой никакой почвы, принуждало повиноваться и слушаться. Взыгравшее любопытство? Интуиция? Шутки больного сознания? Возможно.

"И что же я должен увидеть? Понять? Услышать?" — за одиннадцать лет пребывания в этом Богом забытом месте он подвергал сомнению едва ли не каждое свое действие. В этом сумасшедшем доме выжить иначе было невозможно. Отвлечёшься на минуту и будешь есть камни, свято веря, что грызешь кусок бифштекса. Разум здесь жил своей жизнью.

Маленькое решетчатое окошко давало очень ограниченный обзор на происходящее в коридоре. Но его хватило. По коридору медленно, поддерживая своей костлявой рукой какое-то небольшое тело, шествовал Альбус Дамблдор, окруженный ореолом пламени своего феникса. Ирония судьбы или её неотвратимость? Как так получилось, что первый за восемь лет взгляд, брошенный за решетку, наткнулся именно на этого человека?

Звериный рык вырвался из горла обычного человека. Звериная ярость затмила человеческую сущность. Звериная жажда крови поглотила простое человеческое желание мести. Он бросился на железную кованую дверь, царапая её, колотя, пиная. Только она отделяла его от единственной оставшейся цели существования. Лишь она... Лишь эти десять сантиметров металла...

И мгновения не прошло, как он выбился из сил и повис на решетке — здешнее питание не направлено на взращивание сильных телом заключенных. Ему ничего не оставалось делать, кроме как наблюдать за проходящим мимо стариком и тем, кого он сопровождал. Они шли медленно. Ведомый с явным трудом передвигал ноги, находясь в состоянии, близком к обморочному. Еще один шаг и пламя феникса осветило худое лицо бывшего узника…

Даже он, проведя в этом месте столько времени, и, казалось бы, растеряв все чувства, кроме гнева и жажды мести, не смог удержаться от потрясенного вздоха. Грязное лицо с впалыми щеками, потрескавшимися губами было обыденностью для этого места, но возраст... Это явно был мальчишка, едва ли старше двенадцати лет.

Новая волна ярости поднималась, налетала подобно грозовому валу, сминая остатки сознания.

"Дамблдор-р-р!!!" — прорычало его сознание, справедливо полагая, что он был причиной нахождения мальчика в этих стенах.

Пелена гнева застила его глаза. Кулак с хрустом и гулом врезался в железную дверь, оставив кровавый след на многовековом металле. Вслед за первым последовал и второй. Он не чувствовал боли, не чувствовал ударов, не слышал ничего кроме биения собственного сердца. Его мир сейчас состоял лишь из одной стоявшей перед ним преграды. Той, что удерживало зверя от расправы над ненавистным стариком.

— Кто… вы… — тихий охрипший голос мальчика достиг его сознания сквозь гул гудевшей от ударов двери. И тут же следом зазвучали до боли знакомые снисходительные нотки.

— Я Альбус Дамблдор, Гарри, — второе имя вмиг, будто окатив холодной водой из ведра, остудило буйную голову узника, заставило прекратить попытки сломать заслон и навострить слух. — Я пришел тебе помочь.

Шаг за шагом они удалялись от его решетки. Рано! Слишком рано! Он чувствовал, что должен услышать что-то настолько важное, что его дальнейшая жизнь будет строиться вокруг этого знания. Постойте же!

Судьба будто услышала его немой крик, заставив мальчика остановиться на месте, несмотря на усилия его провожатого.

— Значит… я и вправду… Гарри Поттер… — прошептал тот и мгновенно обмяк в руках Дамблдора.

— Да, мальчик мой, — уже в пустоту говорил старик скорее для себя, чем для кого-либо еще. — И больше я тебя не потеряю.

Узник понял, что больше не в силах стоять на ногах — они не желали держать ни его, ни груз неожиданно подслушанного откровения. Не соображая и не контролируя больше собственное тело, он ударился спиной об стену и съехал по ней на холодный пол.

Значит, он жив, нашелся. Его крестник, казалось бы, потерянный, как и все близкие ему люди, был так рядом. Если бы он только знал…

Теперь Гарри находился в руках того, кому он искренне желал смерти. В руках того, кто подвел к смерти его самого. В руках, откусить которые было бы величайшим удовольствием в его жизни.

Впервые за десять лет губы Сириуса Блэка растянулись в дьявольской усмешке, не предвещающей ничего хорошего. Больше холод, нагоняемый дементорами Азкабана, его не трогал.

* * *

Эрик не понимал, где находился. Комната без границ, до края наполненная мягким светом, игривыми бликами и приятной медленной мелодией. Пустой зал без единой души и предмета мебели не пугал, а успокаивал, умиротворял. Эрик опустил взгляд на свои руки. Неестественная худоба исчезла, грязь испарилась, будто её никогда и не было, а кожа грелась в лучах невидимого солнца.

Ясно. Достаточно было лишь на секунду отвлечься от созерцания себя и окружающих красот, лишь на мгновение задуматься о том, где же он оказался — как все ставало на свои места.

Значит вот он какой, рай. Вот оно какое — посмертие…

Неожиданно что-то коснулось его руки. Эрик резко развернулся и нос к носу столкнулся с прекрасной незнакомкой — он знал о её красоте, хоть и не мог видеть лица. Какая-то магия не давала Эрику сосредоточиться на её чертах, глазах, губах. Лишь светлые волосы с платиновым отливом резко врезались в память. Было в ней и нечто родное…

Девушка не дала Эрику и возможности спокойно поразмышлять. Схватив за обе руки, она потащила его за собой, кружась по залу в такт ускорившейся музыке. Легкость и плавность движений девушки гипнотизировали, приковывали взгляд, отзывались по телу мурашками. Её смех, отдаваясь эхом в этом помещении без стен, заставлял забыться, изгонял страхи и печали одним лишь своим звучанием. Он был настолько заразителен, что Эрик просто не мог не засмеяться в ответ. Со счастливой улыбкой он позволил себе целиком отдаться этому импровизированному танцу…

… Темнело. Теплые дневные тона сменялись холодным вечерним полумраком, а они все кружились, забывшись в дуэте. Мелодии сменяли друг друга, с каждым разом звуча быстрее и жестче. Пространство вокруг заполнялось другим парами, стоявшими и наблюдающими за ними. Эрику было все равно — пусть смотрят. Он был готов терпеть все, пока его ладони сжимает эта девушка, пока её смех достигает его слуха…

Бо-о-ом! По залу прокатился гулкий, оглушающий звон, затмевающий все прочие звуки.

Бо-о-ом! Громче прежнего послышался еще один, больно ударивший по ушам, на секунду выбивший воздух из груди.

Бо-о-ом!!! Третий, подобный грому удар заставил таки Эрика отпустить нежные ладони прекрасной незнакомки и плотно закрыть себе уши. Не помогало. Бесполезно. Он проникал сквозь любые преграды, будто их для него вообще не существовало. Грохот нещадно колотил по ноющим перепонкам и отдавался волнами боли по всему телу. Не в силах держаться на ногах, Эрик упал на колени, с силой зажимая уши, надеясь избавиться от терзающего слух звука.

— Хва-а-атит! — заорал Эрик от бессилия, даже не надеясь перекричать царящий кругом гул.

Но в тот же миг настала тишина. Плотная, оглушающая тишина, нарушаемая лишь яростным свистом в истерзанных ушах. Эрик чувствовал, как дрожит его тело — в месте, где он находился, заметно похолодало. Мороз пробирался под легкую рубашку, воскрешая, казалось бы, изгнанные этим местом воспоминания. Задрожали руки, правда, уже совсем не от холода. Эрик почувствовал, как некто коснулся его плеча. Он боялся открывать глаза, боялся покинуть спасительное незнание об окружающем мире по ту сторону век. Он знал, там уже далеко не все так прекрасно. Рука с острыми колючими пальцами опустилась ему на голову, задирая её кверху, царапая нежную кожу и вырывая волосы. Его лицо обдало ледяной стужей. Слеза боли и страха предательски скользнула из-под закрытого века и, скатившись по лицу несколько сантиметров, застыла маленькой льдинкой.

«Открой глаза… открой… — молил сам себя Эрик, зная, что должен это сделать. — Открой!»

Эрик резко распахнул оба слезящихся глаза.

Гигантский рот-воронка на лице, сплошь покрытом струпьями, медленно и неотвратимо приближался к нему. Ужас парализовал мальчика. Эрик знал, что это, знал, что его ждет, когда чудовище коснется его. Знал, что это конец.

«Почему… Почему вы здесь? Почему вы вновь пришли за мной?»

Бо-о-ом!

Эрик снова распахнул глаза под такой знакомый звон домашних часов, стоявших у него в комнате. Он прекрасно помнил этот звук, который успокаивал его после очередных ночных кошмаров.

Дом. Теперь он был дома.

Иголка размером с хорошую спицу с силой пронзила сердце мальчика. Дома? Дома?!

— А-ха-ха! — истерический, больше похожий на карканье смех вырвался из пересохшей глотки. Дома он?! Наивный мальчик! — А-ха-ха!

Сначала некое подобие рая, теперь дом. Надоело просто топить его в безумии? Решили покидать его с высот счастья на дно безысходности? Эрик с силой закусил губу, чувствуя тонкую струйку крови, побежавшую по подбородку. Сердце нестерпимо болело, пропитываясь ненавистью к стражам Азкабана.

Противнейшие твари умело пытали своих заключенных.

Однажды Азкабан действительно сведет его с ума.