Все меняется, ничего не исчезает (гет)

— Морель! Симон! Бонне! — в аудитории прогремел голос Анатаза Анро, преподавателя боевой и защитной магии. — Учитель здесь я, а не мадмуазель Делакур! Переключитесь!

Флер усмехнулась, наблюдая, как вновь выпрямляются спины её однокурсников, и послала благодарную улыбку профессору, пусть его старания и были напрасными — не пройдет и пары минут, как эта компания вновь одарит её вниманием с трех разных сторон.

— Вернемся к теме. — Продолжил урок профессор Анро, по-прежнему не сводя глаз с провинившихся учеников. — Как я уже сообщил, в следующем семестре мы с вами разберем заклинания, запрещенные к использованию решением Международной Конфедерацией магов, такие как…

В затылок Флер что-то легонько ударило и, отскочив, упало на пол. Девушке даже не надо было смотреть вниз, чтобы знать, что же там лежало — очередной скомканный кусочек пергамента. Флер устало вздохнула.

Вроде уже пятый курс, а привычки все еще детские. Она не оборачивалась. Флер и без того чувствовала наполненный жгучей ревностью взгляд Амелии Брюн — бывшей девушки недавно отвернувшегося Рина Бонне. Парочка разошлась нескольким днями ранее, и Бонне время даром не терял. Жаль, ему ничего не светило, впрочем, как и Амелии в ее жалких попытках задеть невозмутимую Флер.

В голову прилетел второй кусочек пергамента и застрял в волосах, так и не приземлившись рядом со своим собратом.

«И все-таки достала, — скривилась Флер, обожавшая свои волосы больше, чем мать собственное дитя. — Довела».

Легкий плавный полуповорот, небольшой наклон головы, и вот её рука уже тормошила рядом сидящего Бонне.

— Рин, — как можно соблазнительней прошептала Флер, запустив ладонь в свои волосы на манер гребешка и вычесывая из них проклятый пергамент ревнивой дуры, — дай посмотреть последние записи, я отвлеклась.

Бонне так и замер с открытым ртом, уставившись на девушку замутненным взором. Обворожительно улыбнувшись, Флер приблизилась к парню, плавным медленным движением заправив за ухо прядь волос и наклонившись над партой, сделала вид, что сверяет конспект. Раздавшийся позади легкий хруст поломанного пера дал понять Делакур, что спектакль достиг своего зрителя. Значит можно и сворачиваться.

Но у судьбы был другой взгляд на все происходящее. Не успела девушка выпрямиться, как ладонь так и не пришедшего в себя Бонне опустилась на тонкую талию Флер…

— Не уберешь руку, — голос вмиг понизился до температуры арктической льдины, — сожгу. Всего.

Внушение не подействовало — парень, кажется, просто не понимал, что творит. Ладонь медленно поползла по спине, спускаясь ниже…

Небольшой огонек слетел с ладони разгневанной Флер и маленькой искрой влетел в ноздрю невменяемого Бонне. Парень дернулся, вскрикнул, приложил руки к обожжённому носу и виновато взглянул на девушку — пусть он себя и не контролировал, но все прекрасно помнил.

Ободряюще улыбнувшись Рину, который явно не собирался выяснять отношения, Флер вернулась к своему пергаменту, наслаждаясь звуками ломающегося пера в руке обозленной дуры.

Больше не один кусочек пергамента не достиг светлой головы Флер — простейшие щиты они прошли еще в прошлом году. Не зря же она так сильно наседала на изучение курса профессора Анро?!

— Свобода! — со звонком протянула Флер, потягиваясь с завидной кошачьей грацией. Больше в классе её ничего не держало, потому, закинув сумку на плечо, девушка вышла из класса, попутно отмахиваясь от предложений прогуляться. Её манила общая гостиная, а если точнее — одинокий диванчик в самом дальнем углу. Обращенный к стене и отрезанный от источников света по вечерам он буквально притягивал к себе парочки влюбленных, жаждущих интима. Все другое время, спасаясь от излишнего внимания, диванчик занимала сама Флер, жестко пресекая попытки помешать её уединению.

Как можно незаметней проскользнув по общему залу, минуя что-то громко обсуждающих второкурсников, избежав внимания семикурсников, играющих в плюй-камни, девушка достигла таки своей цели. Достигла и, остановившись, нахмурилась — диван был уже кое-кем занят. Хотя против её компании она ничего не имела.

— Привет, Габби, — поздоровалась с сестрой Флер, присев рядом.

Скромно расположившаяся на диване Габриель буркнула в ответ нечто невнятное. Она, не мигая и не отрывая взгляда, смотрела на каменную стену.

— Что-то случилось? — в последнее время Габриель неплохо так пугала Флер, привыкшую к своей милой застенчивой робкой сестренке. Слишком уж та изменилась, вновь прибыв в школу после каникул.

— Ничего, — Габриель оторвала взгляд от стены и, взглянув на Флер, натянуто улыбнулась. — Просто устала. Тяжелый день.

Вот она. Вот эта лживая улыбка на всегда искреннем лице девочки. Раньше Флер её не замечала.

— Как тебе начало второго года? — встряхнув головой, Флер постаралась прогнать из головы глупые мысли. — Чувствуешь себя старше?

На мгновение задумавшись, Габриель пожала хрупкими плечами и, задрав ноги на диван, обняла собственные коленки.

— Не знаю. Возможно.

Флер окончательно расслабилась, развалившись на мягком диване, и закрыла глаза в попытке отгородиться от окружающей суматохи. Но нет — громкие возгласы игроков в плюй-камни и переходящие на крик спорящие второклашки не давали ей провалиться в сладкую полудрему. Беспардонные людишки.

— А ты почему не со своими? — спросила Флер свою сестру, поняв, что сейчас ей покоя не видать.

— Они меня раздражают, — быстро и без раздумий ответила Габриель. — Разговаривают со мной, будто ничего и не было…

Флер все-таки соизволила открыть глаза и с интересом взглянула на Габриель. Что же такого произошло, что могло вызвать подобные чувства у её доброй сестренки? Неужели у неё тоже начался тот период? «Нет, — ответила сама Флер, пробежав глазами по лицу Габриель, — еще рано». Тогда что?

— А что-то было? — с интересом и готовностью воздать виноватым, поинтересовалась Флер.

На вопрос Габриель отреагировала самым неожиданным образом. Она резко вскочила с дивана, во все глаза уставившись на сестру и часто, будто гневаясь, дыша. Фальшивая улыбка слезла с лица подобно дешевому макияжу, оголяя чуть искривленные в непонятной эмоции губы.

— Эрик! — резко и громко вскрикнула Габриель. В гостиной повисла тишина. — Эрик был!

— Ты опять?! — взмолилась Флер, понизив голос до шепота. — Мы же договаривались...

— Договаривались… — уже тише проговорила Габриель, качая головой. — Но я не могу делать вид, будто ничего не произошло!

— Я тоже не могу каждый день успокаивать бурно реагирующую на каждый вопрос девчонку! — по-прежнему тихо огрызнулась Флер. — Учись держать себя в руках! Ты хоть представляешь, что такими темпами случится, когда твой дар окончательно проснется?

Габриель упрямо закачала головой, в который уже раз не прислушиваясь к советам натерпевшейся в свое время сестры.

«Блин, ну что за упертая девочка! — раздраженно думала Флер. — Она же все видела!»

— Мама предупреждала тебя, что если случится нечто подобное тому, что было со мной, она запрет тебя до тех пор, пока ты не освоишь окклюменцию лучше неё самой. Помнишь?

Габриель потупила взор, видимо прекрасно помня разговор, состоявшийся летом. Мама не могла не заметить, как изменилась её прилежная и тихая дочурка всего за девять месяцев вне дома. Она видела, как все, что каким-либо образом было связано с Эриком, сильно било по Габриель, выводя её эмоциональность на новый уровень. Она очень сильно переживала за своего жениха. С того самого момента Аполлин стала уделять своей младшей дочери куда больше времени.

— Значит так, — тихо, но твердо обратилась к сестре Флер, — ты сейчас пойдешь и присоединишься к своим однокурсникам. Хватит уже бегать от проблем! На Эрике мир клином не сошелся!

Готовая взорваться очередной гневной тирадой Габриель, была остановлена поднятой ладонью сестры.

— Я не хочу ничего слышать. Твое будущее зависит от того, как ты научишься ладить с людьми. Даже с теми, кто презирает нашу расу. — Флер взмахнула рукой, будто прогоняя Габриель. — Вперед.

Габриель, бросив очередной обозленный и чуть обиженный взгляд на развалившуюся на диване сестру, развернулась на пятках и ушла.

Флер же, слушая, как удаляется стук каблучков Габриель, закрыла глаза, наслаждаясь воцарившейся тишиной.

«Какая же Габби еще глупая. Ей еще расти и расти.»

* * *

Тело с силой сжало, скрутило, сминая со всех сторон, не отпуская -ощущение, которое становилось таким обыденным для большинства мало-мальски способных волшебников. Поначалу неприятное, раздражающее чувство, будто тебя проталкивают сквозь игольное ушко, быстро приедалось организму и спустя пару месяцев регулярного пользования аппарацией уже не замечалось. Что ж, Дамблдор, только что с хлопком возникший посреди пустой улицы Хогсмида, умудрился отличиться и здесь. Он, как обладатель куда более удобного и приятного средства перемещения, аппарацию искренне не любил и потому прибегал к ней как можно реже. Сегодня пришлось. Фоукс после их совместных посещений в Азкабан твердо решил переродиться, не оставив Альбусу иного выбора. В другое время он возможно и покряхтел бы немного, сетуя на нерадивых волшебников, создавших такой способ перемещения, но не сейчас.

Сегодняшний день был днем его триумфа. Знаменательная, столь значимая для Магической Британии дата. День падения Темного Лорда. День пропажи истинного Героя. Символично было бы и обрести его в этот же самый день. Альбус любил символику.

Дамблдор оглядел пустынную улицу вечернего Хогсмида, кивнул в знак приветствия проходящему мимо Аберфорту и, не говоря ни слова, двинулся к замку. Всё прошло едва ли не лучше, чем он рассчитывал — все поставленные задачи выполнены: Эри… Гарри дома, соглашение с родителями заключено, следы пребывания мальчика в стенах тюрьмы заметены. Главные проблемы ближайших лет были решены. Самое время немного расслабиться…

— Альбус! — у ворот его встречала взволнованная Минерва МакГонагалл. — Где вы были? У нас происшествие…

Вот и расслабились.

* * *

Одинокий дом в полусотнях миль от Кемпера, долгое время безжизненный и брошенный, сильно изменился за последние три месяца. Он не был в плохом состоянии, даже наоборот слишком хорошо сохранился для подобного беспризорного здания: не было битых окон, грунт не просел ни на миллиметр, цветы свободно росли вдоль целых стен и дорожек. Дом выглядел прекрасно… за некоторым исключением. Лишь в сравнении можно было узнать, как же сильно все тут поменялось. Стекла, хоть и целые, но были погребены под таким слоем пыли, что грозились в ближайшем будущем треснуть под её весом. Изрытая норами земля с готовностью принимала все семена, что щедро сыпали бурно разросшиеся цветы, оттого некогда красивый цветник превратился в неухоженный рассадник с сорняками и без границ.

Но сейчас все изменилось. За две продуктивных недели дом с неоценимой помощью свой хозяйки быстро лишился своих недостатков и теперь с радостью впускал прохладный вечерний ветерок в свои открытые чистые окна…

...сильный порыв сквозняка оторвал кусок исписанного пергамента от поверхности стола и отравил его точно в лицо заснувшей на столе девушки. Энн проснулась мгновенно, но чтобы сообразить, что же произошло, понадобилась дополнительная секунда. Она не была готова к тому, чтобы быть разбуженной подобным способом. Да куда уж там, она не ожидала даже того, что уснет за собственной работой.

— Да-а-а, Энни, — протянула девушка, протирая заспанные глаза. — Не думала, что скажу подобное, но тебе нужно меньше сидеть над всем этим.

Тейт пробежалась глазами по собственному рабочему столу, вдоволь забитому разнообразным мусором: куски пергамента, порванные записи, перечеркнутые схемы и разлитые чернила. «Это не мусор, — говорила она сама себе, когда видела весь этот беспорядок, — это расходные материалы». И была права. Её нынешние труды никак не могли обойтись без подобной вакханалии.

С тех пор, как её самым гадким образом уволили с двух работ, Энн не раз задавалась вопросом: «Почему я не ищу новую?». Задавалась, задумывалась и не находила ответа. Возможно, она не чувствовала в ней необходимости. Возможно, не было подходящей для неё должности… а нет, это точно нет — Тейт не трудилась даже заглядывать в газету во время поздних завтраков. А возможно, потому что она уже нашла себе дело по душе и характеру.

Одно легкое движение волшебной палочкой подняло на столе небольшой вихрь из кружащихся бумаг и свитков. Маленькое торнадо пробежалось по столу, заглатывая все больше «расходных материалов» и насытившись, успокоилось, оставив после себя лишь аккуратную стопку сложенных записей и пометок. Энн, глядя на чистую поверхность рабочего стола, лишь обреченно хмыкнула — к концу дня все равно все вернется к былому состоянию.

Энн посмотрела на висящие напротив стола настенные часы, потом перевела взгляд на улицу, виднеющуюся сквозь открытое окно, и сладко зевнула.

— Значит, либо я проспала чуть больше часа, либо чуть больше дня, — зачем-то подсчитала Энн. В любом случае время теперь её ни в чем не ограничивало. — Что ж, отдохнули и вновь работать!

Из ящика под столом Энн аккуратно достала с десяток сложенных листов, полностью исписанных аккуратным почерком и несколькими точно построенными схемами, и положила их прямо перед собой. Вот он, её двухнедельный труд — из запланированных полутора тысяч страниц готова была лишь жалкая дюжина. Работа, поначалу казавшаяся ей легкой, очень скоро перестала такой быть. Она не учла слишком многого, отнеслась слишком несерьезно и теперь корила себя за это. Но что поделать, это был её личный выбор. Любовно посмотрев на первые, кажущиеся ей идеальными страницы Энн так же аккуратно, как и доставала, убрала их обратно в стол. Её учебное пособие по трансфигурации. Её детище, идея которого вынашивалась уже с полдесятка лет. И вот сейчас в отсутствии других дел до него наконец-то дошли руки.

Что же сподвигло её на подобное неблагодарное занятие, как написание учебника для детей, не ценящих чужой труд? Что заставило целыми днями сидеть на одном месте, составляя планы, содержание, разбивая на темы, сверяясь с учебным планом и ища легкие способы подачи материала? Наверное, характер. Энн прекрасно помнила те учебники, по которым её заставляли учить детей в Шармбатоне. Даже больше — она прекрасно помнила, как училась по ним сама. Еще тогда, во времена своей юности, Тейт, подписавшаяся на известные магические научные журналы, видела разницу между тем, что им преподавали и современными достижениями. Учебное пособие возрастом в два с половиной десятка лет не могло быть актуальным. За четверть века наука по её предмету успела шагнуть вперед не единожды: появились новые теоремы, исчезли спорные старые, добавились исключения и новые законы, порой очень даже значительные. Её натура, пунктуальная и точная, не могла мириться с подобным положением дел, и тогда родилась она — идея. Идея собственной серии учебников по трансфигурации со всеми исправлениями и дополнениями. К счастью, эта работа убивала просто тонны времени, высасывая его подобно страдающему от жажды путнику в жаркой пустыне, что нашел флагу с драгоценной водой. Просто идеально для нетерпящей простоя Энн.

Тейт усмехнулась — тогда, в дни рождения этой идеи, она еще и предположить не могла, что судьба закинет её в Шармбатон на место преподавателя как раз по этому предмету и познакомит с таким многообещающим парнем как Эр…

«Нет! — покачала головой Энн. — Не отвлекаться!»

Не хватало ей сейчас пусть и вполне обоснованных, но бесполезных переживаний об одном пропавшем мальчике. Она не для него это делает, а в первую очередь для себя и всех будущих учеников. Ведь так?..

Именно там, в Шармбатоне, Энн действительно поняла, насколько необходима её невоплощенная пока в реальность мечта. Осознать это помогли в первый же месяц работы её же ученики, стоило только на лекциях слегка отойти в сторону от базиса информации, который занудно вещали старые учебники. Поначалу следовали лишь недоумевающие вопросы, стоило словам Энн пойти в разрез с написанным, но после… споры, несогласие с выставленными оценками, чуть ли не жалобы мадам Максим. Энн долго это терпела, ломая себя и переступая через собственные знания. Не успела — её уволили немногим раньше.

«Думаю, хоть за это нужно поблагодарить мадам Максим, — улыбнулась Энн, — не дала пойти против собственной природы».

Так стоп. К делу! Тейт покачала головой, изгоняя лишние, мешающие делу мысли и вновь вернулась к работе. С каждой новой строчкой в ней крепла уверенность в правильности собственного выбора.

* * *

Прошло полвека с начала его карьеры, за время которой он был признан одним из лучших специалистов в своей области, два года со смерти его дражайшей и богатой, оттого горячо любимой тетушки, полгода с его самовольной отставки и выхода на пенсию и лишь шесть часов с момента знакомства с одним молодым, но в некоторой мере уникальным пациентом. И вот теперь, идя на встречу к родителям мальчика, ожидающим его вердикт, его прогноз, его выводы, он в которой раз за этот короткий период времени спрашивал себя: а верным ли было решение принять предложение молодого, по его меркам, знакомого? Пусть он и был в долгу перед отцом Пьера, но стоил ли он произнесенной клятвы о неразглашении?

Мартин Баррет осторожно открыл дверь, вышел и закрыл её за собой, стараясь производить как можно меньше шума — мальчик слишком активно реагировал на внешние раздражители. Его уже ждали.

Стоило дверной ручке тихо щелкнуть, фиксируя дверь в косяке, как с близстоящего дивана мигом вскочили два человека — вечно серьезный Пьер и вечно цветущая Николь. Сколько уже раз Мартин поражался этой паре? Сколько раз он уже ловил себя на зависти к этим двум? Это ж надо было так лечь картам судьбы, чтобы сошлись такие разные, но в чем-то совершенно одинаковые люди. Помнилось, еще в молодости своей свадьбой Пьер испортил ему пари, заключенное с прошлым главой рода Гэлбрайт. Нет, он серьезно полагал, что быть Пьеру под каблуком у Аполлин Делакур. Что ж, не сложилось. Пьер, бунтарь домашний, в очередной раз пошел наперекор отцу, выбрав мало кому известную мисс Анри. Хотя нет, не противостояние с отцом свело этих двоих вместе. Пьер банально, по-мальчишески влюбился, и Мартин понимал это лучше других. Ведь именно тот досадный проигрыш стоил ему свадьбы со своей первой безродной любовью — старик Гэлбрайт на мелочи не разменивался.

— Как он, Мартин? — Пьер заметно нервничал, что было не удивительно, учитывая произошедшие с его сыном события, в которые Баррет был посвящен сразу после произнесения клятвы.

Сказать, что он удивился, узнав всю подноготную нашумевшего дела о похищении, — не сказать ничего. Он был шокирован. Шокирован как произошедшим, так и отсутствием последствий. Где ожидаемый международный скандал? Где обвинения в сторону чванливых five-o’clock? Где праведный гнев отца? Где возмущение главы отдела Международного магического сотрудничества? Мартин буквально засыпал Пьера подобными вопросами, но ответов не получил. Мужчина скрывал нечто гораздо более серьезное, чем нарушение международного права и заключения собственного сына в Азкабан. И он собирался узнать, что именно. Но позже.

— С ним немного непросто, — честно, как и подобает любому целителю, ответил Мартин. — Есть такая форма психологической защиты, как отрицание. Простая, причем настолько, что зачастую она рассматривается как часть более сложных механизмов…

— Пожалуйста, без лекций, — сухо прервал мужчину Пьер, не шибко заботясь о приличиях.

— Ну ладно, — пожал плечами Баррет, переходя сразу к сути. — В данный момент Эрик не воспринимает существующую реальность, в частности меня, этот дом, свою кровать, одеяло и даже ощущения покоя и мира. Он попросту отрицает все окружающее. Причина мне не ясна: возможно, вследствие резкой смены обстановки, возможно из-за воздействия Азкабана, возможно что-то еще. Я не буду утверждать наверняка. Но, несмотря на простой случай, имеются и ряд странностей.

— Странностей? Каких, мсье Баррет? — ровным голосом уточнила Николь, чуть сильнее сжав руку своего мужа.

Целитель улыбнулся.

— Просто Мартин. Для близких людей я просто Мартин, — уточнил Баррет под доверительный кивок женщины. — Странно именно время. Я уже говорил, что отрицание это механизм защиты. Он служит именно для сохранения рассудка и личности в тяжелых, порой даже невыносимых ситуациях. Азкабан я бы, ни минуты не раздумывая, отнес к таким, но что я вижу? Эрик свыкся со всем, что было с ним по ту сторону решетки, пережил это, причем находясь в ясном уме. Пережил муки, испытывая которые не грех и разума лишиться, а не только замкнуться.

— Что за бред?! — прорычал Пьер, до побелевших костяшек сжимая кулаки. — Тогда почему он сейчас… такой? Он уже дома!

Мартин осторожно подбирал слова, пока небольшая ладошка Николь успокаивающе гладила плечо мужа.

— Единственное, что мне приходит на ум, это допущение того, что Эрик считает себя виновным. Такие люди воспринимают муки заключения лишь как заслуженные и потому сносят их безропотно, гася попытки сознания защитить самого себя.

— Это не ответ! — продолжал наседать Пьер. — Почему. Он. Такой. Сейчас?!

— Пьер, успокойся, я еще не закончил. В любом случае дальше мы пускаемся в область догадок, — Мартин сделал небольшую паузу, стараясь как можно точнее сформировать свою мысль. — Каждый из нас знает, какое воздействие человек испытывает в присутствии дементоров. Кошмары, как следствие этой самой ауры стражей, становятся постоянными и продолжают терзать узника даже во сне. Я, честно, боюсь даже представить, что пережил Ваш сын, но скорее всего он до сих пор воспринимает все происходящее лишь как очередной глумливый и ужасный сон.

Мартин замолчал. Пьер и Николь так же не произносили ни слова. Было видно, как они обдумывают сложившуюся ситуацию, как силятся понять, оценить последствия и рыщут в поисках решений. Они получили, что хотели — знание. И теперь силились им правильно распорядиться. Только вот почему они у специалиста совета не спрашивают?

— Это еще не все, — прервал тишину Мартин, отметив резко переключившееся внимание супругов. — Все, что я сказал, может звучать пугающе и несколько обезоруживающе, но, поверьте, это не так. Обычно подобное состояние проходит либо путем лишения раздражающего фактора, либо со временем. Все зависит от него. Как быстро его сознание примет текущее положение дел, как быстро он осознает, что это не галлюцинации, так быстро он и придет в себя. В любом случае готовьтесь.

Баррет специально не договорил всего, желая втянуть супругов в диалог, чтобы отвлечь от навалившихся мыслей. Он ждал их вопроса.

— Готовиться? К чему? — Николь чуть подалась вперед, с волнением глядя на целителя.

— В первую очередь к эмоциональной вспышке. Ждите все: начиная от гневных криков и раздражительности, заканчивая слезами радости и истерики. Запомните, подобная реакция будет в любом случае, потому подготовьтесь заранее.

Пара родителей слушала внимательно, стараясь не пропустить ни слова из уст целителя — от этого зависела дальнейшая жизнь их ребенка. Видя это, Мартин вещал без устали.

— Во-вторых, я не могу ручаться за его дальнейшее состояние. Как только он выйдет из собственного мира грез, могут вскрыться другие возникшие за восемь месяцев проблемы и патологии. Постарайтесь предусмотреть и такую возможность.

Пьер и Николь синхронно кивнули. Баррет удовлетворенно улыбнулся и загнул третий палец.

— В-третьих, Софи. Где она сейчас? В школе? — Пьер в очередной раз утвердительно кивнул. — Пусть пока рассчитывает на то, что ей придется остаться там на каникулах. Нужно максимально ограничить посещения, по крайней мере, до стабилизации его состояния. Меньше лиц, меньше новых деталей, меньше новой информации — пусть освоится в уже данных ему четырех стенах. Это понятно?

Очередной кивок.

— И последнее. Николь, Пьер, — Мартин усиленно выделил каждое имя и перевел взгляд с одной на другого, — посещения мальчика я разрешаю, но пожалуйста, по одному. Не перегружайте сына, дайте ему привыкнуть. Договорились?

— Это все? — вопросом на вопрос ответил Пьер.

— Нет, — покачал головой Баррет, — но остальные инструкции я оставлю уходя.

— Ты еще не уход… — чуть не вырвалось у Пьера, но локоть жены вовремя впился в бок мужу. Хоть и немного поздно.

— Нет, — улыбнулся Мартин, открывая недавно закрытую дверь. — Пойду еще немного понаблюдаю пациента…

… и уже закрывая за собой дверь, Баррет краем уха услышал недовольный шепот Пьера: «И все равно я ему не доверяю…»

* * *

Кончик длинного носа директора Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс проплыл в нескольких миллиметрах от окаменевшей шерсти неподвижно лежащей кошки. Вот уже более получаса Альбус, склонившись, не обращая внимания на больную спину, изучал ни живое, ни мертвое животное. Какое интересное началось время!

То больше десяти лет сплошного затишья, когда из взрослых игр остается только политика (совершенно не интересная Дамблдору), то такое: исчезновение Гарри, «восстание» Тома, обнаружение Эрика. И вот в довесок и открытая Тайная комната! Как же интересно!

В открытии последней Альбус не сомневался — это не тот факт, которым могли воспользоваться ученики в качестве шутки. Да и еще эта кошка… Альбус никогда никому не признался бы, что сам не может осознать произошедшее. След от проклятья был не то что бы сложным — он был корявым. Ни логики, ни правильного построения, ни видимых связей. Магическое воздействие непонятной формы и с непонятной целью. За свою долгую жизнь Альбус привык думать, что любое заклинание есть воплощение желания исполнившего его. Не те привязанные к словам формы проклятий, где во главе угла идет правильный синтаксис, а настоящая магия. Магия желания и стремления. То, чего не хватает большинству современных волшебников. То, без чего невозможно освоить невербальную магию. То, что смог постичь он.

В этой кошке не чувствовалось ни того, ни другого: ни точности и правильной формы стандартных заклинаний, ни оттенка желания настоящей магии. Только некоторая неправильность, некий дефект. Создавалось впечатление, будто он смотрел в кривое зеркало — вроде и отражение, да вот только искаженное.

И все же Альбус мог сделать два вывода.

— Она жива, Аргус, — серьезным тоном озвучил Альбус свои выводы, под дружный облегченный выдох. За спиной Альбуса расположилась целая делегация, состоящая из мадам Помфи, как хозяйки кабинета, Минервы, Аргуса Филча и Северуса. — Жива, но окаменела. Сам расколдовать её я не в силах.

Филч, только-только облегченно вздохнув, вновь нахмурился.

— Если не вы, то кто? — в отчаянии завопил школьный завхоз, вцепившись руками в свои редеющие волосы.

Альбус назидательно поднял указательный палец и с мальчишеской улыбкой провозгласил:

— Растения!

Никто не улыбнулся, продолжая по-прежнему недоуменно взирать на директора.

— Ну же, — продолжал веселиться Альбус, — думайте! Дам наводку, она поспеет лишь ближе к лету! Ой, это же целых две подсказки!

Делегация, отлично знающая решение этой загадки, не спешила отвечать, предоставляя право выделиться друг другу, а Альбус в то время с интересом и смехом наблюдал за действиями своих немолодых коллег, хоть и знал итог. Ведь видя беспомощность других, она всегда приходила им на помощь…

— Мандрагоры, — ответила Минерва, глядя в пол. — Но зачем ждать до лета? Почему не заказать уже готовую настойку?

Альбус вскинул руки.

— У тебя есть лишние деньги? У бюджета вот нет, а настойка, между прочим, не из дешевых.

Филч взвыл подобно раненому зверю, причем настолько натурально, что Поппи аж дернулась к ближайшей аптечке. Минерва же, пребывая в раздумьях, снова подошла к кошке, а Северус так и не отлип от стены, которую поддерживал своим телом.

— Ну, в общем, все порешили, потому бывайте, — воскликнул Альбус и, взмахнув своим сиреневым колпаком, вышел из медицинского крыла. И стоило лишь раздаться глухому звуку захлопнувшейся двери, как Дамблдор мигом посерьезнел.

Стоило ли им говорить, что он ждал новых жертв в ближайшем будущем?

* * *

Он вновь был здесь. Вряд ли когда-нибудь это место уйдет из его воспоминаний и снов.

Его объятые пламенем руки с отчаянной силой сжимали горло лежащего под ним человека. Он чувствовал, как от жара лопаются волдыри на коже несостоявшегося убийцы, чувствовал ослабевающие с каждой секундой удары, чувствовал мрачную необходимость этого действия, несмотря на неприятие убийства.

— Я хочу жить! — в которой уже раз прохрипел Эрик, харкая собственной кровью, натекшей из надрезанного горла.

Его хватка слабела, но и конец уже был близок. Он помнил его. Эрик видел, как злость во взгляде мужчины сменяется безысходностью и отчаянием. Видел, как открывается рот в попытках произнести последние слова.

— Я… тоже… — до боли знакомый голос резанул Эрику по ушам.

Это же… Эрик перевел взгляд с матово-черных глаз на лицо только что убитого и с криком отпрыгнул от трупа. Это был он, точнее его собственное тело. Пустой рыбий взгляд черных глаз, обгорелое дочерна горло, обожжённые ладони, белоснежные волосы, ковром разлетевшиеся по грязному пыльному полу…

Нет… Нет! Эрик в страхе пятился от собственного трупа, будучи не в силах отвести от него глаза. Это казалось нереальным, сюрреалистичным.

— Нравится? — раздался за спиной его же голос, заставивший резко, чуть не выворачивая шею, обернуться.

Облокотившись на каменный постамент, вертя в руках смутно знакомую чашу, стояла еще одна его копия. Весь вид двойника, впрочем, как и голос, буквально сочился желчью, ехидством и высокомерием.

Уже полностью потерявшийся Эрик только и мог, что переводить взгляд с трупа на стоявшую рядом копию.

— Я спрашиваю, — двойник наклонился к недоумевающему Эрику и с улыбкой Чеширского кота ткнул пальцем в валяющееся неподалеку тело, — тебе нравится?

Мальчик замотал головой, на что его копия лишь засмеялась. Она хохотала, глядя на потерянное лицо своего оригинала, и придвинулась чуть ближе.

— А мне да, — с каким-то садистским удовольствием прошептал двойник. — И знаешь, что странно? Мы ведь с тобой одно целое…

— Нет! — Эрик, наконец, обрел власть над голосом. — Я не…

Договорить он не успел. Объятые пламенем руки двойника вцепились ему в горло, припекая рану и сжигая кожу. Боль вторглась в замутненное сознание, путая и так не ясные мысли.

— Тебе придется стать таким! — холодно улыбаясь, проорал двойник, не обращая внимания на вырвавшийся стон Эрика. — Придется!..

…Резкий вскрик, и вот он снова был «дома». Снова видел эту комната. Он вырвался из цепких лап одного кошмара, но лишь для того, чтобы оказаться в другом.

— Аха-ха-ха! — горько засмеялся Эрик, чувствуя, как слезы потекли по его лицу. Он устал, он обессилел. Ужасы ломали его волю, муки калечили его тело. Его сопротивление начало казаться ему бессмысленным, его терпение бездумным. Да и стоило ли оно того? Что его ждало? Жизнь в страхе, в боли, с пудовым камнем вины на плечах. Стоило ли это его мук, его терпения?

Тихо скрипнула входная дверь, Эрик чисто машинально повернулся на звук и замер.

— Хватит… — еле слышно прошептал мальчик, чувствуя, как сердце пронзило болью. — Прошу… хватит…

В дверном проеме стояла мама, взирающая на него с настоящим беспокойством. Вот она — совокупность всего, чего он был лишен в стенах этой адской камеры. Ему наглядно демонстрировали, что именно он так желал каждый раз, приходя в себя после очередного сеанса кошмаров. Эрик сжался от почти физической боли — видеть её лицо он был не в силах. Только не мама. Только не её образ…

Почему нельзя просто мучить его дальше?! Зачем эти игры?!

— Эрик! Что с тобой? — не прошло и мгновения, как она оказалась у его кровати.

Эрик отпрянул от женщины как от огня. Ему нельзя поддаваться! Ничего этого нет! Нельзя допустить проблеск надежды!

— Эрик… — уже тише прошептал образ Николь Гэлбрайт. — Эрик… не бойся.

— Хватит… прошу… — шептал он, не желая даже поднять глаза на женщину. Он боялся её, боялся чувств, которые она могла вызвать. — Просто уйди…

— Нет, — твердый голос образа его матери раздался совсем рядом. Ухо мальчика уловило еле заметное дыхание женщины. — Не уйду. Я буду здесь до тех пор, пока ты меня не примешь.

Сердце в очередной раз дало сбой. Очередная игла боли прошила грудь мальчика.

— Тебя не может быть здесь… — плача, шептал Эрик. — Ты сон… Тебя не может быть здесь…

Женщина дернулась как от удара, но быстро взяла себя в руки. Её ладонь неуверенно осторожно соприкоснулась со щекой мальчика. Теплая…

— Но я здесь, — улыбнулась его мать, с трудом сдерживая собственные слезы. — Я здесь и никуда больше не денусь.

Тепло от руки матери огненными волнами потекло по замерзшему во всех смыслах телу. Оно было настоящим.

— Правда? — не веря спросил мальчик, чувствуя, как слеза счастья скользнула по заплаканной щеке.

Он решил довериться… в последний раз. Пусть этот кошмар окажется правдой. Иначе…