Червь (джен)

Я вышла из душа, но не стала вытираться. Капли холодной воды на коже хоть как-то облегчали жару. Я чувствовала, как прохладный ветер гуляет по комнате, обдувая тело. Мокрые волосы облепили шею, плечи и спину, по ним тонкими струйками стекала вода.

Было странно чувствовать прохладу и одновременно напряжённо думать. Ещё не было даже семи часов, а я уже взялась за работу. Так было надо.

Я наклонилась над раковиной, позволяя капелькам влаги упасть с ресниц и скатиться по лицу.

Я потянулась и взяла зубную щётку, которую принесли насекомые. Точно так же — при помощи десятка нитей — они доставили зубную пасту. Потратив две минуты на то, чтобы почистить зубы и ещё одну, чтобы прополоскать рот, я начала потягиваться и разминаться. Из-за холодка кожа ощущалась стянутой.

Подобно людям, которые гладят живот, одновременно похлопывая себя по голове, я делала несколько дел сразу. В руке я держала расчёску, пытаясь медленными и точными движениями расчесать запутавшиеся и сбившиеся в узелки волосы. Занятие, требующее спокойствия и терпения.

В тоже время в моём сознании полным ходом шла работа: я чувствовала, наблюдала, изучала и отслеживала одновременно десятки тысяч событий. Я ощущала, как по дому передвигается папа, как он вытаскивает из своего шкафа рабочую одежду, отбрасывает в сторону пару носков. Я следила за каждым входом в дом, за окнами и дверьми, отслеживала движения соседей и их собственных соседей. С помощью блох мне удавалось даже держать под надзором соседскую кошку — удивительно кровожадное создание, чисто из спортивного интереса прикончившее немыслимое количество местных лягушек и мышей.

Я наблюдала за каждой мелочью в радиусе трехсот метров, была в курсе действий каждого человека, следила за каждым клочком земли. Некоторые насекомые ползали внутри стен домов, какие-то прятались по тёмным углам, и нужно было всего лишь мгновение, чтобы понять, где именно произошло то или иное изменение. Я чувствовала червей, копошащихся в земле, муравьев, старающихся не сбиться с пути под гнётом влажной жары на улице. Я ощущала, как личинки поедают очередную жертву соседской кошки, как муравьи собирают еду и переносят её в свой муравейник, весьма похожий на лабиринт.

Я подумала о своём собственном улье, о множестве задач, требующих выполнения, о незаполненных рабочих местах, о потенциальных угрозах и степени их опасности. Я расставляла задачи по важности, понимая, что всё выполнить невозможно. Мне нужно было со всеми переговорить, присмотреть за отдельными группами, собрать больше информации по строительству и финансам, убедиться, что всё идёт гладко. Каждое из этих дел потенциально могло быть прервано, так что мне нужно было ещё и убедиться, что у меня есть люди, которым я смогу при необходимости всё перепоручить.

Столько информации… Целая куча не вполне осознанных задач, большинству из которых я уделяла всего лишь несколько секунд, либо принимая решение сразу, либо откладывая задачу на потом. Многие пришлось отложить, поскольку для их решения требовалось лично проверить ход работ либо поговорить с определёнными людьми.

Я насухо вытерла волосы, вновь их расчесала, собрала с помощью насекомых шёлковые нити, разбросанные по всей ванной, затем, обернувшись полотенцем, направилась в свою комнату одеваться.

К тому моменту, когда папа спустился на первый этаж, я уже стояла у плиты и почти приготовила завтрак. На мне был топ без бретелек и свободные легкие брюки, волосы завязаны в хвостик.

Приготовление завтрака было рутинным занятием наподобие поглаживания живота. Поэтому я всё ещё «похлопывала себя по голове», размышляя, как разрешить одну деликатную проблему. Но как только на кухне появился папа, я попыталась остановиться, заставила себя отключить многозадачность.

— Ты хочешь в этом пойти в школу? — спросил папа.

— Я хочу в этом пойти на пробежку, — ответила я.

— В такую жару? Возьми с собой воды.

Я махнула лопаткой в сторону кухонного стола, где рядом с солонкой и перечницей стояли две бутылки воды.

— Хорошо.

— Блинчики? — спросила я. — Фруктовый салат? У нас осталось немного с вечера.

— Пожалуйста.

Я скинула на тарелку блинчик и протянула папе. Потом снова добавила масла, налила тесто и начала орудовать сковородкой, чтобы распределить всё тесто тонким слоем по поверхности.

— В это время тебя обычно уже нет, и возвращаешься ты довольно поздно.

— Пытаюсь выполнять свои обязанности дочери, — сказала я. — А ещё хочу поговорить.

— Хорошо. Я люблю говорить, — ответил он. — Только если это не тот самый разговор, которого мы оба ждали.

Он поморщился, когда садился за стол: ранение всё ещё давало о себе знать.

— Нет, это не он, — подтвердила я.

— Ага, — вздохнул отец, внимательно разглядывая меня. Выглядел он спокойным.

— Я думала… Я, наверное, не вернусь в школу, — я посмотрела на блинчик, ткнула его лопаткой, убедилась, что тот достаточно прожарился, и перевернула его.

Я слышала, как папа налил себе апельсиновый сок. Мухи, притаившиеся на карнизе и на полке между кулинарными книгами, увидели неясное движение, когда он, прежде чем заговорить, поднес стакан ко рту и немного отпил:

— Это полтора месяца занятий. Все будут догонять программу, не только ты. Лучших условий и пожелать было нельзя. Новое окружение, новые люди, новые возможности. И новая ты.

— Новая я, — эхом повторила я.

Стряхнув блинчик на тарелку, я положила на него недавно размороженную чернику и добавила ложку сливок. Я завернула блинчик, положила рядом немного салата, взяла кружку чая, стоявшую у плиты, и села напротив папы.

Он сильно постарел. Две серьезных травмы, от одной из которых он всё ещё не совсем оправился, и в придачу огромный стресс, причиной которого частично была я. Всё это прибавляло ему лет. Я испытала нежность, смешанную с чувством вины.

— Если бы я попросил, ты бы пошла? — спросил он. — Гипотетически.

— Если бы ты попросил, то пошла бы, — подтвердила я. — Но это не то место, где я хотела бы сейчас быть.

Папа кивнул, съел кусочек блинчика и смахнул крошку фруктового салата, прилипшую в уголке рта. Я потянулась за бумажными полотенцами, оторвала одно и передала ему.

— Спасибо, — сказал он. Но это был не ответ на мои слова.

Если бы он попросил, я вправду бы это сделала. Разобралась бы с делами, пересмотрела приоритеты, выкинула из головы несущественные задачи, изменила планы. Всё это отняло бы время, возникла бы масса проблем, появились бы дела, которые не удалось уладить, люди, которые остались бы без защиты… Но я бы на это пошла.

— И что ты тогда будешь делать?

— То же, что и сейчас. Буду работать, — сказала я. — Всё ещё надо расчищать город. За это неплохо платят, учитывая обстоятельства.

— Это тяжело, — сказал он.

— Я сильная, — сказала я, напрягая руку. Мышцы у меня были, но на моей тонкой руке они смотрелись весьма убого. Я расслабила руку. — Да и, в конце концов, там надо не только поднимать тяжести.

— Но это изматывает тебя. Не хочу сказать, что это плохая работа, нет, мы оба знаем, что сотни людей, работавших со мной раньше, теперь заняты тем же. Я и сам занимался этим. Но ты умна. Мы с твоей мамой думали, что ты поступишь в колледж. У нас и в мыслях не было, что ты даже не закончишь школу.

Он решил приплести сюда маму. Я вздохнула.

— Я закончу школу. Обещаю. Но я могу переждать год, учиться онлайн.

— Зачем? Зачем тратить полгода или год, если можно закончить десятый класс за два месяца? — папа не был расстроен или зол. Он был растерян.

Расстановка приоритетов, взвешивание вариантов действий и затрат. Если я буду проводить большую часть дня в школе, то всё остальное автоматически перейдёт на второй план.

— Как ты и говорил — я уже не та, что раньше, — ответила я.

Папа взглянул на меня, прямо в глаза, и я на секунду замерла. Этот внимательный, изучающий взгляд…

Он знает?

— Так и есть, — просто ответил он.

Не подтверждение моих опасений, но и не отрицание. Просто констатация факта, который мы оба знали.

— Если ты хочешь, чтобы я пошла, скажи мне. И я пойду. Ты мой папа. Скажешь мне сделать что-то — и моя обязанность это исполнить.

— Нет, — он покачал головой. — Мы оба знаем, что это не так.

Вместо ответа я откусила ещё один кусок блинчика.

— В любом родителе живёт маленький страх, что, возможно, в один прекрасный день его ребёнок поймет, что ты не всезнающ и не всесилен. И что он не обязан делать то, что ему сказано. Но ты живешь вместе с ребёнком, бок о бок, и, как родитель, привыкаешь себя вести так, будто у тебя есть власть. Ты веришь в это так же, как и твой ребёнок. Для некоторых — для большинства — эта уверенность в себе уходит, как только ребёнок становится подростком. Родитель превращается из самого важного человека в жизни в обузу.

— Ты никогда не был для меня обузой, — сказала я.

— Знаю, — ответил он. — Но это всё только усложняет, верно? Большинство семей переживают этот переход, это изменение постепенно. Шаг за шагом дети проверяют на прочность родительский авторитет, и не сразу узнают, насколько он хрупок. А что у нас? У меня не было времени, чтобы привыкнуть к этому. Всё решилось в одну ночь, за один разговор. Ты решила, что я больше не имею права голоса в твоей жизни.

— Но это не так, — то, что он сказал, встревожило меня, сильнее, чем я могла выразить. — Я хочу, чтобы у тебя был голос. Ты можешь установить комендантский час или заставить меня пойти в школу, я послушаюсь. Буду ныть и спорить, но подчинюсь. Твой голос имеет значение.

Папа потянулся через кухонный стол, взял меня за руку, поднес к губам и мягко поцеловал пальцы.

Затем тихо произнес:

— Я надеюсь, что если когда-нибудь у тебя будет собственный ребенок, тебе не придётся слышать ничего подобного.

Он отпустил мою руку, и я убрала её.

— Ты уверена, что не хочешь пойти в школу? — спросил он.

Я кивнула.

— Значит, это твоё решение, — сказал он. — Не моё. Где ты будешь работать?

— На набережной, — сказала я. — Близко, хорошо платят и неплохо кормят. А ещё там безопасно.

— Своим бывшим коллегам я не рекомендую работать настолько близко к местному суперзлодею, — ответил папа.

Я доедала блинчик, не зная, что ответить.

— Ты будешь там во время обеда?

Я кивнула.

— Давай встретимся там. Дел невпроворот, и хотя всё идёт хорошо, я хотел бы найти немного времени и для тебя. Пообедаем где-нибудь, или, может быть, я принесу еду с собой? Что думаешь?

Это было некстати по множеству причин. Даже просто моё пребывание здесь уже создавало проблемы. Я была не там, где нужно. Очень неудобно совмещать обычную жизнь и деятельность кейпа. Каждый разговор с отцом заставлял меня нервничать, я пыталась понять, догадывается ли он о чём-либо. Я переживала, что стоит мне только выйти за дверь, как я наткнусь на поджидающих меня героев, которые после стычки с моими клонами-мутантами, а может и каким-то другим образом, сумели определить мою личность. Я опасалась, что отцу могут позвонить и выдать меня, как в тот раз, когда я прогуливала школу. Только в этот раз тут будут замешаны ещё и супергерои.

Последний такой разговор нанёс непоправимый ущерб нашим отношениям. Настолько большой, что я дошла до того, что проверяла свой дом и окрестности в поисках угроз и ловушек. С папиной точки зрения, ну... мы всё достаточно подробно обсудили. Только вот отношения не стали лучше.

Оторваться от необходимых дел, чтобы пообедать, получить новую информацию и не дать папе заподозрить, что я вновь скрываю правду? Чтобы не допустить ещё один неловкий разговор?

Я была к этому готова.

— Было бы чудесно.

Он улыбнулся.

Я взяла со столика с телефоном блокнот, в который мы обычно записывали разные номера, и записала туда свой.

— Позвони мне, когда будешь подходить.

— Это твой номер?

— Да.

На мгновение он погрустнел, затем чуть оживился:

— Полагаю, он нужен тебе, чтобы остальные могли с тобой связаться.

— Да, — сказала я. — Мне нужно идти. Хочу немного пробежаться, и, может, поболтать кое с кем, прежде чем начнётся работа.

— Береги себя. Позвоню в одиннадцать-одиннадцать тридцать.

Кивнув, я забрала бумажник с документами и наличкой, новый перцовый баллончик, отцепила чехол с ножом от рюкзака, висевшего на задней двери. Это был запасной нож. Не слишком хорошего качества, ведь происхождение моего первого ножа было бы сложнее объяснить. Этот же вполне подходил для самообороны, с такими многие сейчас ходили по городу.

Я взглянула на папу, но он, казалось, старательно не замечал того, как я готовлюсь к выходу в город.

Он беспокоился за меня, или мои сомнения были не напрасны? Возможно, он что-то подозревал и просто не хотел знать наверняка?

Я не могла спросить, не могла даже заикнуться и попытаться хоть как-то разъяснить этот вопрос, ведь это навело бы его на определенные мысли. А может быть, он сообщит мне то, что я не хотела услышать.

Я шагнула наружу, окунувшись в горячий уличный воздух. Благодаря информации от насекомых я знала о жаре на улице, была к ней готова, и всё же, это было совсем другое дело — самой погрузится в летний жаркий зной, такой влажный, что одежда и кожа мгновенно намокли.

Как только я вышла за пределы видимости дома, я достала телефон и проверила сообщения, пришедшие прошлой ночью и сегодня утром. Их было двадцать.

Шарлотта: “знаю, сейчас довольно поздно, ничего важного, я просто подумала, не захочешь ли ты прогуляться и поесть мороженого? терри мечтает об этом. можем на обратном пути захватить мармелад и шоколад для моего братика”.

Шарлотта: “заходил эрик. ничего серьезного. тебе придется сказать ему привет при встрече”.

Форрест: “видел сегодня Эрика. нужно будет поздороваться”.

Форрест: “забудь, Шарл уже написала”.

Шарлотта: “отведу младшего брата сегодня в школу. если не увижу тебя — хорошего дня, увидимся вечером”.

Всё было зашифровано. Ну, почти всё. Имена были кодовыми словами для отдельных ситуаций и людей. «Эрик» — значит проблемы. «Младший брат» — дети на попечении Шарлотты. «Терри» — это все люди на моей территории.

Как бы странно это ни выглядело, для меня было целых два кода: «ты» и «Ты».

Скорее всего, люди мечтали о каких-то изысках в вопросах питания, да и угощения для детей не будут лишними. Пока меня не было, возникла какая-то проблема, но она разрешилась. Мне нужно переодеться в костюм и проверить, действительно ли всё улеглось. Шарлотта пойдет сегодня в школу и возьмет всех детей с собой.

Были и другие сообщения. Куча жалоб на то, что улицы оставались неубранными, из-за чего ругался и жаловался «Терри», были какие-то неясные опасения насчёт сегодняшнего обеда, и Лиза сообщила о какой-то непонятной «вечеринке».

Остаток пути до набережной я бежала.

Людей на улице было немного, мимо проехало несколько машин, издалека доносился звук начинающейся стройки, родители вели детей в школу, никто никуда не спешил.

Я прошла мимо своего логова и обнаружила, что в главной комнате сидит незнакомая девушка. Там же Шарлотта помогала маленькому мальчику надеть рубашку. Форрест был на кухне и заполнял продуктами пластиковые контейнеры, которые я вчера принесла для детей.

Я добралась до пляжа и зашла в ливневую канализацию, которая окольным путем вела в моё логово.

Изначально, насколько я поняла, этот вход должен был быть временным. Работы на набережной продолжались, и рано или поздно ливневый сток был бы обнаружен или просто заблокирован. До того, как это произойдёт, Выверт собирался направить свои ресурсы на создание нового тайного входа.

Надо поговорить об этом со Сплетницей, но она была настолько занята, что мой список дел на этом фоне выглядел просто ничтожно.

Насекомые полетели со второго этажа вниз по лестнице, окружая меня плотным облаком, закрывающим от посторонних глаз. Я почувствовала, как при моём появлении дети испуганно попятились, прячась за Шарлоттой.

Я послала нескольких бабочек в сторону ближайшего ребёнка. Они подлетели к девочке и закружились вокруг её руки. Она протянула палец, и одна бабочка села на него.

Когда остальные дети тоже протянули руки, я послала бабочек и к ним. Они отвлеклись достаточно, чтобы я без проблем и лишних слёз прошла мимо и поднялась наверх.

Я закрыла за собой дверь и быстро переоделась. Поверх брони на плечах я накинула плащ, поместив сверху насекомых. Носить чёрное летом ужасно, а ещё сверху тепло и вес насекомых, но, возможно, если прикажу насекомым кружить надо мной, я сумею создать какую-нибудь тень.

Хотя это сделает меня удобной мишенью для решивших внезапно нагрянуть героев. СКП, наконец, осознала все возможные угрозы, которые повлекла за собой дверь — импровизированный портал Сплетницы в другую вселенную, — и теперь в составе Стражей и Протектората стало больше иногородних кейпов. Они решили выделить ресурсы на защиту портала. Это о чём-то говорило, учитывая сегодняшнее состояние СКП.

Где-то на территории Чертёнка скрывались пара злодеев из Падших, из этого следовало, что и Приют наверняка прислал двух-трех кейпов со своей стороны. Пока не уйдут или не умрут последние Падшие, в городе будут оставаться и представители Приюта.

Свою часть работы я выполнила всего несколько дней назад, когда помогла выследить двух Падших, но даже подключив Сплетницу, подсказавшую нужное направление, я не смогла от них избавиться. Её сила подсказала, что одним из двоих был Валефор. Несмотря на устрашающие имена и то, что они называли себя культом Губителей, Падшие не представляли серьёзной угрозы. Это были воры и вандалы, по слухам совершающие инцест, полагая, что таким образом в их кровосмесительных семьях будет рождаться больше детей со способностями. Лишь несколько человек, контролирующих “семью”, действительно были способны на убийство. Но им было далеко до Бойни номер Девять.

И всё же Валефор был тем, кого СКП зовёт Скрытником. Кейп со способностями, дающими ему неуловимость и изворотливость. Схватка со Скрытниками — то, чего я хотела бы избежать. Если под угрозой окажутся мои люди, или если Аише понадобится моя помощь, я вступлю в бой, но пока меня устраивает то, что мне не надо каждые несколько секунд оглядываться назад. Такого я уже нахлебалась.

И это не говоря о других злодеях, пытающихся закрепиться в городе. Часть территории Броктон-Бей хотели заполучить Посланники, и мы с Мраком пошли им навстречу. Они согласились играть по нашим правилам, готовы были вступить с нами в альянс и пополнить наши силы. Наибольший интерес у них вызывали не создание проблем или конфликты с местными властями, а теневые, но при этом вполне законные сделки и охота за другими злодеями. Я не знала, в чём заключались мотивы Посланников: действовали ли они от чистого сердца, либо им просто нужно было время на восстановление. Но то, что они здесь и сотрудничают с нами, поможет отпугнуть более серьёзных противников.

В итоге Посланники были такими идеальными партнерами, на каких только можно было рассчитывать. Единственной проблемой оставалось то, что их лидером был Умник, из-за чего он, конечно же, не нравился Сплетнице. Потребуется немало времени, чтобы убедить её сотрудничать.

Часть территории Куклы пытались забрать Зубы. Когда-то они уже вели свою деятельность в Броктон-Бей, но их, как и Посланников, около десяти лет назад едва не уничтожили. Они бежали, чтобы вернуться сейчас с полностью обновлённым составом. Остались лишь название, жажда насилия, любовь к анархии и желание любой ценой получить выгоду, всё почти как у АПП. Кукла, кажется, пыталась уладить всё сама, без чьей-либо помощи, и я не собиралась навязываться, пока она сама не попросит.

У меня были другие заботы, мне оставалось лишь положиться на то, что она знает, что делает.

— Рой, — позвала меня Шарлотта, как только я спустилась. Я увидела новую девушку, пухленькую, с короткой стрижкой, подчёркивающей круглое лицо. Похоже, что она боялась меня больше, чем дети.

Форрест, склонившийся над кухонным столом, по контрасту, казался почти смущённым. У него была широкая грудная клетка, сердитый взгляд, густая чёрная борода и грубые, всклоченные волосы. Он был довольно крепким и мускулистым, и мог бы сойти за дикаря, если бы не носил тесноватую рубашку-поло в полоску и очки в толстой оправе, как у ботанов. Не так давно, рискуя своей жизнью, он помог мне победить Манекена, монстра, которого боялись даже самые могущественные кейпы.

Я попросила Шарлотту найти кого-нибудь, кто мог бы стать моим вторым помощником. И неожиданно для меня она предложила кандидатуру Форреста.

— Что-то срочное? — спросила я.

Она покачала головой. Я чуть расслабилась и показала на новую девушку:

— Кто это?

Шарлотта виновато потупила взгляд:

— Ещё одна пара рук. Не волнуйся. Мы с Форрестом завязали ей глаза, пока вели сюда. Мне тяжело одной приглядывать за всеми детьми, и я готова ей заплатить.

— Я могу покрыть расходы, — ответила я. — С этим проблем нет. Как дети?

— Мы почти готовы идти, — сказала она. — Дети умыты, накормлены и одеты, обеды почти приготовлены. У них есть рюкзаки…

— Хорошо, — сказала я. — Скоро отправится школьный автобус. У тебя есть время, чтобы ввести меня в курс дел?

— Я едва могу упомнить всё то, что происходит. Я совсем замоталась.

Мне стало жаль её. Такова была цена моего пребывания с папой.

— Тогда только важное. Кто такой или что такое «Эрик»?

— Форрест объяснит. Какие-то подонки мешали спокойно жить людям в северной части. Твои ребята поймали их.

— Что за бардак в переулке?

— Мусоровозы не могут проехать по дороге. Проспект Шейл всё ещё плох, и никто не сказал его жителям, что не надо выкидывать мусор на тротуар. Его там куча, сейчас жарко, и всё воняет.

— Я разберусь, — ответила я. Не так давно вонял весь город, и люди не жаловались. — Что с поставкой еды?

— Овощи в одном из заказанных тобой поддонов, оказались испорченными. Подгнившими. Я хотела вчера вечером их приготовить, чтобы сегодня Форрест просто разогрел и дал людям на обед, но их невозможно было спасти. Подумала, что тебе захочется что-нибудь получше жидкой похлёбки. Но потом я была так занята детьми, что забыла. Прости.

— Всё в порядке, — сказала я. — Ты прекрасно справилась. Лучше, чем я ожидала. Я придумаю что-нибудь с обедом. Может, подключу местных, кто этим занимается. Что мы давно не ели, и что любит большинство людей?

— Пиццу! — раздался голос одного из подопечных Шарлотты.

— Пицца — это хорошо, — сказала я. — Если повезёт, я смогу найти кое-кого, кто открыл пиццерию на севере города. Можем заказать по порции на каждого рабочего, ещё по порции каждому ребёнку на вечер. При условии, что они будут хорошо себя вести в школе и сделают домашнее задание.

Дети восторженно загалдели, а один буквально запрыгал от радости.

— Форрест, — позвала я. — Можешь проводить детей до автобусной остановки? Мне нужно поговорить с Шарлоттой.

Форрест молча распрямился, взял в обе руки бумажные пакеты с обедами и подошёл к детям. Те, словно магниты, прилипли к его ногам и зацепились за них. Он так и пошел к дверям с ними на ногах. Остальные, кто не успел присоединиться, отправились за ним почти как насекомые за мной.

Насекомые моментально пришли в движение, закрыв дверной проём. Незачем показывать подруге Шарлотты вид улицы и давать подсказку о нашем месторасположении. Та испуганно пискнула и отшатнулась.

Шарлотта действительно привела кого-то, кто боится насекомых?

Я посмотрела на девушек. Шарлотта обеспокоенно хмурилась, а её подруга выглядела испуганной: руки сжаты в кулаки, глаза широко распахнуты.

— Я вижу, Джесси всё ещё писает в кровать, — заметила я.

На одной из двухъярусных кроватей в другой комнате насекомые обнаружили мокрое пятно. Надо было поговорить о каких-то банальных вещах, чтобы ещё больше не напугать новенькую.

Шарлотта широко раскрыла глаза:

— Чёрт! Я была так занята, пытаясь за всем уследить…

— Всё нормально, — сказала я. — Я разберусь.

— Ты не должна, — ответила она. — Ферн…

— Есть ещё кое-что, о чём я хотела поговорить. Твоя подруга… — я посмотрела на неё, она до сих пор нервничала. Зачем Шарлотта привела её сюда, если она такая пугливая? — Сплетница проверила её?

— Это произошло спонтанно. Знаю, это было глупо, но…

— Не хочу показаться грубой, — сказала я. — Но исключений быть не должно. Прежде чем приводить кого-то сюда, его следует проверить.

— Я буду осторожнее.

— Будь добра. Я могу сделать что-то ещё, чтобы отблагодарить тебя за помощь?

— Ты платишь мне более чем достаточно.

— Дай мне знать, если что-нибудь придёт на ум. Пока что давай поищем пиццу и, может быть, сладости для детей на вечер?

— Думаю, они оценят. Им тяжело возвращаться к школе, возвращаться к тому, что даже отдалённо напоминает ежедневную рутину.

— Хорошо, — сказала я. — Только не говори им про сладости. Пусть это будет сюрпризом. Думаю, автобус уже подъезжает, так что поторопись на остановку.

— Завяжи глаза, Ферн, — сказала Шарлотта.

Через минуту они ушли.

Я вздохнула и принялась за уборку. Насекомые унесли неиспользованные бумажные пакеты и остатки листьев салата.

«Все сейчас в школе», — подумала я.

Я почувствовала сожаление. Часть меня хотела пойти, доказать самой себе, что я пережила прошлое, выросла. Я хотела, чтобы в моей жизни стало немного больше нормальных вещей, наподобие завтрака с папой.

Но в то же время, было множество причин не делать этого: моё лицо могло засветиться, в школе учились Стражи, к тому же, у меня и без учёбы было много дел.

Лучше держаться от школы подальше.

Вернулся Форрест:

— Хочешь их увидеть?

Я кивнула, и мы вышли из логова через центральный вход.

Вокруг нас набережная и бывшая криминальная часть доков сливались в единое целое. Новые улицы, новые тротуары, новые здания. Многие люди вышли на улицу всего десять или пятнадцать минут назад, кто-то начал работу пораньше. Создавали нечто-то новое как единая община.

При моём приближении разговоры прекратились, работа остановилось, всё внимание переключилось на меня.

Насекомые следовали за мной, образуя подобие шлейфа. У плеч и волос они вились, словно искры от черного пламени. Образ. Я делала, всё что в моих силах для того, чтобы заслужить преданность людей. Старалась быть щедрой, беспристрастной. Но для полноты картины необходим образ.

Это напомнило мне папины слова об авторитете родителей. Возможно, здесь всё так же?

— Нападавшие были из Избранников, — разъяснил Форрест. — Но я сомневаюсь, что они были полноправными членами группы.

— С семьёй всё в порядке?

— Да. Напуганы, потеряли кое-что из вещей, но ничего особо ценного.

— Когда у тебя больше ничего нет, маленькие вещи становятся важнее.

— Глубокая мысль.

Это был сарказм? Я не смогла опередить, не оглянувшись на него, так что просто промолчала.

Тюремные камеры, так же как моя база, были спрятаны в одном из зданий. На страже стояли несколько человек из семейства О`Дейли. Завидев меня, они замерли. Больше всего сейчас они походили на солдат.

Неподалеку стояла супружеская пара японцев. Нос мужчины заклеен пластырем, у ноздрей запёкшаяся кровь. Оба были покрыты синяками.

Я прошла мимо них в помещение и взглянула на заключённых. Три гопника, старше пятнадцати, но точно младше двадцати пяти. На их лицах было столько краски, что возраст было трудно определить.

И солдаты, и японцы последовали за мной внутрь.

— Вы пришли, чтобы отомстить? — спросила я.

— Н… нет, — сказал мужчина. — Я пришел попросить о снисхождении.

— Пошёл на хуй, педрило. В жопу тебя, гомик! — крикнул один из-за решётки.

— Для них?

— Да.

— Но они напали на вас.

— По незнанию.

— Это ты ничего не знаешь, педик ёбаный!

— Я и моя жена считаем себя хорошими христианами, — пояснил мужчина. — Бог хочет, чтобы мы проявили милосердие, подставили вторую щеку.

— Подставь-ка лучше задницу, чтобы я смог тебя поиметь, педик!

— Тихо, — сказала я.

Несколько насекомых влетело в клетку, парень открыл рот, чтобы что-то ответить, но подавился мухой.

— Вы связываете мне руки. Я не могу позволить им уйти безнаказанно. Это может быть неправильно истолковано, и впоследствии навредит всем жителям этой территории: вам, мне, им, всем остальным. Людям надо знать, что они в безопасности, особенно после всего произошедшего.

— В полиции о них позаботятся. Пускай это будет гражданским арестом. Мы не станем упоминать ваше имя.

— А если их отпустят? Если в полиции решат, что доказательств недостаточно или сотрудники будут слишком заняты, чтобы уделить вашему делу достаточно внимания, и эти трое и дальше продолжат нападения на людей?

— Это система, на которую мы должны полагаться.

Я взглянула на гопников и незаметно отправила к ним насекомых, которые закрепили к ключевым точкам шёлковые нити и заняли позиции на участках тел, до которых сложно добраться.

— Открой камеру.

Супружеская пара отступила, их лица исказились от ужаса. Форрест потянул за рычаг, и металлические двери камер, расположенных вдоль коридора открылись.

Один из гопников посмотрел на меня исподлобья, но был достаточно умен, чтобы промолчать.

— Неподалеку есть небольшое отделение полиции, — сказала я. — Вы трое пойдёте по проспекту Шейл, в квартале от Лорд-стрит повернёте налево. Там есть будка, полицейская машина и два сотрудника полиции. Они арестуют вас.

— Ага. Ну конечно мы сдадимся, — сказал второй парень.

— Мне повторить указания?

— Не-а, — оскалился первый.

— Идите, — сказала я. Насекомые привязали нити к решётке. Если они попытаются побежать или напасть, они упадут, и, возможно, удавятся или вырубятся.

— Серьёзно? — спросил Форрест.

— Охрененно, — прокомментировал главный гопник.

Проходя мимо, он показал Форресту средний палец. Тот дёрнулся, будто хотел ударить, гопник отшатнулся, но этим всё и ограничилось.

Они бросились бежать, как только вышли из поля зрения О`Дейли, которые стояли на страже моей миниатюрной тюрьмы.

Я приказала насекомым, размещённым на гопниках, укусить, затем поманила людей, стоящих рядом, следовать за мной.

Когда мы подошли, все трое лежали, корчась от боли. Один из них кричал так, словно его прижгли раскалённой кочергой. Другой изгибался, будто содержимое грудной клетки пыталось выбраться наружу.

— Что ты сделала? — спросил Форрест. В его голосе смешались страх и благоговение.

Третий гопник присоединился к крикам своих дружков.

— Муравьи-пули, — сказала я. — Их укусы причиняют сильнейшую боль. Люди сравнивают эту боль с ощущениями от пулевого ранения. Отсюда и название.

Гопник всё ещё кричал, но уже тише, и теперь он прерывался, и тихо скулил.

— Ещё они известны как «муравьи-24 часа», — добавила я.

— Почему?

— Потому что столько длится боль. Вставайте, — приказала я им. — Сейчас же, или вас снова укусят.

Не сразу и с неохотой они всё же поднялись на ноги, и мне не пришлось выполнять свою угрозу. Один из них горбился, двое других стонали. Все трое смотрели на меня.

— Сами виноваты, — сказала я. — Даю второй шанс. Идите и сдайтесь полиции. Но в этот раз я буду периодически приказывать муравьям кусать вас, чтобы вы поторапливались.

— С хуя ли...

Не успев договорить, он закричал и упал на землю, дёргаясь от боли.

— Если вы не полностью признаете свою вину или попытаетесь что-нибудь провернуть, то видимо мне придётся узнать, на сколько укусов у них хватает яда. А теперь вперёд. Бегом.

Двое из них побежали, спотыкаясь и дёргаясь от непрекращающейся боли, а третий пополз. Когда болтливый отстал на пару шагов, я ускорила его, приказав муравью укусить ещё раз.

Я повернулась к остальным. На меня смотрел пострадавший мужчина.

— Вам тоже следует пойти в полицию, — сказала я. — Расскажите свою историю, пусть они сделают снимки.

— Хорошо, — кивнул он, и повернулся, чтобы уйти, но затем добавил: — Я просил вас быть снисходительной.

Как мне объяснить? Я видела вещи намного хуже. Мне хотелось защитить от подобного всех и каждого. Система не остановит таких, ей одной не справиться.

Если я начну объяснять — они станут спорить, каждое возражение будет вредить моему образу, будет расшатывать веру людей в меня, заставит меня выглядеть слабее. Кому-то нравится, что есть человек, способный держать преступников в ежовых рукавицах, а кому-то нет, но в итоге все примут цену безопасности.

Мне это не нравилось, но это было необходимо.

Он всё ещё смотрел на меня, ожидая реакции на свои слова.

— Я и была.

Это всё, что я могла сказать.

* * *

Я вернулась в своё логово и начала снимать костюм. Получалось с трудом — он прилипал к коже.

Нужно придумать на лето вариант полегче. Настолько же прочный, но более пористый, может быть, не такой чёрный, если при этом по-прежнему удастся скрываться среди роя насекомых…

Основные задачи выполнены. Я позвонила Лизе, и через неё узнала всю важную информацию о происходящем в городе. Они с Мраком встретились с одним из Посланников. К счастью, не с их лидером — на столь деликатной встрече мне бы хотелось присутствовать самой. Сейчас же Мрак был вполне в здравом уме, чтобы держать Сплетницу в рамках.

Я связалась с нужными людьми, чтобы убрать мусор с улицы, заказала на обед пиццу и дополнительные припасы, чтобы заменить плохую партию овощей. Показалась людям как Рой, и теперь мои клоны из насекомых стояли на крыше, в поле зрения людей на улице, осматривая продвижение строительства. В течение дня «Рой» появлялась то тут, то там, чтобы все знали, что она рядом.

Ведь она и была рядом. Я была рядом.

Закончив снимать костюм, я достала рабочую одежду.

Я не врала папе, когда говорила, что буду работать — несколько часов я буду помогать своим людям на моей территории. Чем пытаться поддерживать ложь, лучше и в самом деле работать вместе со всеми и внести свой вклад в общее дело, пусть даже и не в течение всего дня.

Прежде чем начать, у меня оставалось одно маленькое дельце. Я спустилась вниз, достала с двухъярусной кровати матрас Джесси и, чтобы почистить, перетащила его на открытый воздух. Матрас был тонкий и на такой жаре за день успевал высохнуть. Влажность воздуха мешала, но я могла выложить его на солнце.

В костюме, который я оставила наверху, завибрировал телефон. Насекомые принесли его ко мне.

Шарлотта: “я кое-кого встретила в классе. похоже, что это большой Эрик”.

Большая проблема? Я раздумывала над ответом, но почти сразу пришло следующее сообщение.

Шарлотта: “говорит, твой старый одноклассник. спрашивает, где ты. очень громко и настойчиво. не верит, что ты не в школе. судя по всему, хочет поговорить с Тобой”.

Было чёткое разделение: «Ты» — означало Рой, «ты» — Тейлор. Если кто-то был настолько неосторожен, что Шарлотта это поняла…

Блядь.