Последний вздох (гет)

⁽¹⁾

Аудитория зельеварения пахла серой, мятой и чем-то терпко-железистым — стандартный аромат утренних паров у профессора Снейпа. Студенты шептались, возились с котлами, выстраивались за ингредиентами, а Гермиона привычно заняла место за первой партой.

Он вошёл чуть позже — и шаг его был не тот. Не мальчишеский наскок с торопливым вскакиванием на место, а ровная, выверенная походка, будто каждый шаг он заранее рассчитал. Даже взгляд — холодный, цепкий — был ей незнаком.

— Доброе утро, — сказал он тихо, садясь рядом. Не «Привет, Гермиона», не «Ну как ты?», а отстранённо, почти вежливо.

— Доброе, — ответила она, пытаясь сосредоточиться на свитке рецепта. «Только кажется. Всё нормально. Он просто повзрослел».

Но когда Снейп начал объяснять технику приготовления усмиряющего отвара, всё стало только страннее. Гарри не писал в спешке конспект, не шептал ей вопросы и не морщил лоб над незнакомыми терминами. Он спокойно перебрал ингредиенты, точно отмерил дозы и зажёг пламя под котлом так, будто делал это всю жизнь.

— Ты... готовился? — не выдержала она, наблюдая, как он идеально нарезает листья лунника. Она подарила ему на день рождение «Настольную книгу алхимика», но совершенно не представляла, что Гарри действительно её прочтет. И, судя по тому как изменилось его поведение, книгу он прочитал не один раз. Но что-то под коркой щекотало, будто говоря "Изменения слишком сильные".

— Можно и так сказать, — его губы дрогнули в тени улыбки. — Просто решил подойти к делу серьёзнее. После всего случившегося… глупо не использовать возможности. Кстати, я так и не поблагодарил тебя за Алхимика.

«После дементора, — подсказал ей внутренний голос. — Он говорил, что это его изменило».

Но даже в этом «серьёзнее» было что-то не то. Гарри никогда не любил зелья. Никогда не держал нож так уверенно. Никогда не ждал, пока отвар приобретёт нужный оттенок, прежде чем переходить к следующему шагу.

— Странно видеть тебя таким, — вырвалось у неё прежде, чем она успела остановиться.

— Каким? — он поднял глаза, и в них промелькнуло что-то хищное, мгновенно спрятавшееся за привычной мягкостью.

— Спокойным. Уверенным, — она отвела взгляд к своему котлу. — Не знаю… как будто… ты другой.

Он чуть наклонился вперёд, достаточно близко, чтобы её дыхание сбилось.

— Может, я просто наконец стал тем, кем всегда должен был быть. Сириус рассказал, что родители были мракоборцами. Представляешь, Гермиона?

Он вскинул брови, чуть наклонил голову. Тепло улыбнулся. Его жесты.

— Они с отцом входили в какой-то элитный отряд. Что-то вроде спецназа у магглов. Если я хочу пойти по стопам отца, мне нужно сдать на "Превосходно" зелья.

Она чуть нахмурилась, не поднимая глаз от котла: в его голосе не было ни тени привычной неуверенности. Ни одного «ну… не знаю» или «наверное». Всё прозвучало так, будто он заранее продумал этот ответ и теперь спокойно его озвучил.

— Это… неожиданно, — произнесла она после короткой паузы, добавляя в котёл измельчённый корень белладонны. — Ты раньше не говорил, что хочешь стать мракоборцем.

Он пожал плечами снова, тем самым старым жестом, но и он выглядел чуть… иным. Не рассеянным, а будто рассчитанным на то, чтобы снять её настороженность.

— Странно видеть тебя таким целеустремлённым, — пробормотала она себе под нос, но достаточно громко, чтобы он услышал. — Хотя, наверное, это естественно после всего, что произошло.

Её взгляд снова скользнул к нему — и зацепился за мелочь, которую заметил бы только человек, знавший Гарри так близко, как она: нож в его руке двигался с хирургической точностью, а не сумбурно и наугад, как прежде.

Снейп тем временем обошёл класс и остановился прямо у их парты, заглядывая в котлы. Его губы чуть дрогнули, будто он хотел что-то сказать, но передумал.

— Похвально, Поттер, — выдавил он наконец, и в голосе, как ни странно, не было яда. Губы профессора чуть дрогнули, будто он совершенно не хотя похвалил гриффиндорца — Хоть раз не собираешься взорвать мне аудиторию.

— Это не в моих планах, — ответил он спокойно, не поднимая глаз от котла. Он всё так же продолжал работать над зельем.

Фраза заставила Гермиону на миг задержать дыхание. Она вспомнила, как раньше он в таких случаях нервно шутил или отмахивался. Или, наоборот, напрягся бы присутствию самого ненавистного преподавателя. Теперь же — ровный тон, без колебаний. Слишком ровный.

— Ты действительно изменился, — сказала она чуть тише, чем собиралась. — Даже Снейп это заметил.

— Знаешь, Гермиона — он отложил нож и высыпал нарезанные ингредиенты в котел. Чуть убавил огонь и начал осторожно помешивать деревянной лопаточкой по часовой стрелке. Следуя строго по рецепту на доске.

— Когда едва не умираешь от поцелуя дементора... Приоритеты меняются. Но... Ты мой лучший друг. И похоже единственный.

Он хмыкнул, скользнув взглядом по Уизли.

— Впрочем, я рад, что в моей жизни стало меньше предателей.

Она вздрогнула, будто от неосторожного прикосновения к горячему металлу. Слова ударили неожиданно сильно — не только их смысл, но и то, как он их произнёс: спокойно, без вспышки боли или обиды, с ледяной констатацией факта.

— Гарри… — начала она, но язык запнулся. — Рон… он просто… растерялся.

Он даже не посмотрел на неё, продолжая выверенно вести ложечку по часовой стрелке. Каждое движение было медленным, размеренным — слишком размеренным.

— Растерялся, — повторил он так, будто пробовал это слово на вкус и находил его пустым. — Забавно. Люди говорят «растерялся», когда на самом деле имеют в виду «предал».

Гермиона замерла с половиной измельчённого ингредиента в руке. Слова ударили сильнее, чем едкий запах паров из котла. Это был не привычный Гарри — вспыльчивый, способный выругаться на Рона, но уже через день пойти мириться. В его голосе сейчас не было ни обиды, ни боли. Только холодное презрение, как будто он поставил жирную точку и закрыл книгу.

— Не говори так, — выдохнула она, наконец сбрасывая траву в зелье. — Рон… он твой друг. Был и остаётся. Он просто не смог сразу поверить в невозможное. Это не предательство, это... страх.

Он не ответил сразу. Только чуть склонил голову, будто разглядывал поверхность зелья, и спокойно провёл ложечкой ещё один круг.

— Страх не оправдание, — сказал он наконец. — Страх — это то, что заставляет людей отступать, когда ты нуждаешься в них сильнее всего.

Слова были тяжёлыми и спокойными, и от этого ещё более болезненными.

— Но ты ведь не такой, — возразила Гермиона, чувствуя, как голос чуть дрогнул. — Ты всегда был тем, кто прощает. Тем, кто даёт второй шанс.

Он тихо усмехнулся, но в этой усмешке не было тепла.

— Может, я просто понял, что прощение — не всегда добродетель, — произнёс он. — Иногда оно делает тебя слабым. Иногда люди начинают этим пользоваться.

Поттер чуть повернулся, посмотрел на неё

— Знаешь, я сирота. — произнёс он. — И у сироты должен быть опекун. Магический. А ещё я наследник одной из древнейшей семьи. Это значит, что моё обучение в Хогвартсе оплачивается не с отчислений попечительского совета. У меня есть наследство, которым я могу управлять.

Гермиона подняла взгляд от котла, где её зелье едва заметно пузырилось.

— Я знаю, — тихо сказала она. — Я читала, что для таких случаев Совет назначает представителя семьи или хранителя наследства.

Они говорили тихо, едва ли их можно было услышать под шумом кипящих котлов и стука ножей по деревянным доскам. Но, было видно, Гарри старается говорить так, чтобы слышала только она.

— Верно. Назначается магический опекун, который распоряжается имуществом наследника до того момента, пока он не станет совершеннолетним. Или не будет эмансипирован.

— Эмансипирован? — переспросила Гермиона, аккуратно помешивая зелье. — Ты имеешь в виду… официально признан совершеннолетним раньше времени?

Она чуть наклонила голову, пристально глядя на него.

— Да, но это не важно. Я к тому, что, — Гарри чуть убавил огонь под котлом, добавляя следующий ингредиент. — Я никогда не видел своего магического опекуна. Зато ключ от моего сейфа у кого только в руках не побывал. А это... не нормально.

— Не нормально, — согласилась Гермиона после короткой паузы. — Насколько я знаю, доступ к наследственным счетам может иметь только опекун или сам наследник.

Она нахмурилась, будто складывая в уме детали.

— И теперь вопрос: откуда у семьи Уизли деньги на Чемпионат мира по Квиддичу. На достаточно дорогое мероприятие. В ВИП ложу. Вначале я подумал, что это Министр оплатил билеты...

Гарри задумчиво откинулся на спинку стула.

— Чтобы для чего-то увидеться со мной. Или использовать моё имя в какой-то сделке с представительством Болгарии — он усмехнулся, смотря в котел.

— Но тогда достаточно было бы одного билета. Хотя... Я бы не согласился идти туда без своих друзей. Я бы там заскучал один. Но нас обязан был бы сопровождать кто-то из взрослых.

Гарри чуть придвинулся, дождавшись, когда зелье в котле приобретет нужный оттенок, чтобы добавить следующий ингредиент и продолжил.

— Четыре билета, Гермиона. Это уже достаточно. Но были близнецы, Чарли, Перси. Хорошо, Персиваль мог быть там как сотрудник министерства...

Он тяжело вздохнул.

— Герми, я может быть не самый образованный, но... Я учился в обычной школе. Я знаю математику. И мой дядя постоянно читает журналы по бирже. И спортивные колонки. Даже если цены отличаются, в чем я сильно сомневаюсь, то цена билета на чемпионат в вип ложу должна быть не менее трехсот (300) фунтов. Или 60 галлеонов и 17 сиклей. Восемь билетов, Гермиона... Восемь. То есть примерно 486 галлеонов и 16 сиклей...

Он замолчал, помешивая зелье в котле.

— Слишком большая сумма для семьи, которая не могла купить сыну волшебную палочку. Слишком большая сумма для тех, кто закупается в подержанных магазинах.

Гермиона замерла с ложкой над своим котлом, будто внезапно забыла, что должна мешать.

— Ты… считаешь, что деньги могли быть… твоими? — спросила она медленно, почти шёпотом. — Что кто-то использовал твои средства, чтобы оплатить эти билеты?

Она покачала головой, как будто сама пыталась отмахнуться от этой мысли.

— Это… это звучит неправдоподобно. Уизли никогда бы… — фраза повисла в воздухе, и она не договорила. Даже самой себе это звучало неубедительно.

— Но если это действительно так, — продолжила она тише, — тогда кто-то из взрослых должен был знать. Без разрешения опекуна такие траты невозможны. И если ты его никогда не видел…

— Им может быть только Альбус Дамблдор. Но если бы он им был, он бы по праву опекуна мог аннулировать магический контракт с Кубком Огня. Но... я участвую в Турнире трех идиотов

Поттер тяжело вздохнул.

— Директор Дамблдор, Гарри — Гермиона выдохнула это почти беззвучно, словно оно само вырвалось, — да, это… это единственный вариант, который действительно складывается.

Она нахмурилась, снова глядя в котёл, но на этот раз не видя ни пузырей, ни цвета зелья.

— Но если он твой опекун… тогда ты прав. Он мог бы аннулировать контракт, как только твоё имя вышло из Кубка. Это его право. Его обязанность, если есть риск твоей жизни.

Она подняла глаза на него.

— И если он этого не сделал… значит, либо он не опекун, либо он знал и всё равно позволил тебе участвовать. Что… — она запнулась, потому что само это предположение было для неё почти кощунственным, — …что делает всё это ещё более странным.

— И... в свете всего выше сказанного, я считаю, что меня предали. Рон просто оказался ещё одним.

— Гарри… — голос Гермионы дрогнул, и она даже не попыталась скрыть этого. — Это… тяжёлые слова.

Она сжала пальцы на ложке так, что костяшки побелели.

— Я понимаю, почему ты так думаешь, — продолжила она уже тише. — Всё действительно выглядит… неправильно. Но… предательство — это не просто ошибка. Это когда человек осознанно решает причинить тебе боль.

Она опустила взгляд.

— Я не уверена, что Рон вообще понял, что сделал. И я не уверена, что остальные… что кто-то из них осознал, как это выглядит для тебя.

— Это не мои проблемы, Гермиона. Ни один из них не подумал обо мне. Ни один не встал рядом. А значит… им и не место рядом.

Она смотрела на него — на движения, на интонации, на то, как он держится. Всё это было… почти как раньше. Почти. Но не совсем. И теперь, когда в голове роились мысли о Дамблдоре, о деньгах, об опекуне, она поймала себя на том, что не может отделаться от одного простого, пугающего вопроса: а Гарри ли это вообще?

И как будто в ответ на её немой вопрос он вдруг улыбнулся — мягко, почти по-старому:

— Тем более я не один — у меня есть Гермиона Джин Грейнджер.

Она почувствовала, как сердце на миг сбилось с ритма, будто кто-то тихо дёрнул за невидимую нить внутри. Имя, произнесённое им так спокойно, так уверенно, прозвучало гораздо сильнее, чем любая пылкая речь.

— Не используй это против меня, — сказала она тихо, не глядя в его сторону, но зная, что он услышит.

Он не ответил. Только вновь погрузился в работу, словно всё вокруг перестало существовать. Его взгляд скользил от доски к страницам учебника, потом к котлу — и каждый раз, когда инструкции расходились, он принимал решение без колебаний. Не так, как делал бы Гарри, который обычно спрашивал её совета или сомневался в каждом шаге.

Даже Снейп, проходя мимо, задержался на их паре дольше обычного и хмуро кивнул, заглянув в котёл.

— Похоже, Поттер, вас кто-то подменил, — процедил он с привычной ядовитой усмешкой. — Этот отвар... на удивление близок к идеальному.

— Возможно, я просто наконец начал слушать ваши советы, профессор, — прозвучал ответ, лишённый привычной насмешки.

Снейп сузил глаза, будто в его голове мелькнула та же мысль, что и у Гермионы, но он предпочёл промолчать и двинулся дальше по рядам.

Она, не удержавшись, всё-таки склонилась ближе к его котлу.

— Ты точно ничего не перепутал? — спросила она полушёпотом. И снова не могла понять: её больше тревожит то, как он варит зелье… или то, как прозвучало «у меня есть Гермиона Джин Грейнджер».

— Профессор Снейп написал рецепт на доске — ответил он, не отрываясь от котла. — И он отличается от того, что в учебнике. Я просто следую тому, что на доске.

Она подняла взгляд на доску и невольно прикусила губу. Он был прав: формулировки Снейпа отличались от текста в учебнике — где-то в последовательности добавления ингредиентов, где-то в температуре, где-то в порядке помешивания. Раньше Гарри даже не заметил бы таких мелочей. А если и заметил — не стал бы спорить с напечатанным текстом.

В груди неприятно защемило. Не из-за зелья — из-за того, как он изменился. Или… из-за того, как сильно она не могла понять, кто перед ней на самом деле.

— Ты словно стал… другим человеком, — сказала она тише, чем собиралась. — И я не уверена, что знаю этого человека.

— Тогда тебе придётся познакомиться с новым мной. Потому что больше быть мальчиком для битья я не собираюсь.

Слова упали между ними, как раскалённое железо. Гермиона замолчала, не зная, что на это ответить. В его голосе не было ни тени бравады, ни подросткового максимализма — только холодное, обдуманное решение, которое не требует одобрения.

Она снова посмотрела на его руки. Они двигались с той же выверенной точностью, что и прежде. Ни один шаг не был сделан наугад. Каждый грамм ингредиента отмерен идеально, каждое помешивание рассчитано. Это был не мальчик, который вечно вляпывается в неприятности. Это был кто-то, кто сам их создаёт — и сам из них выходит.

— Гарри… — выдохнула она наконец, чувствуя, как голос предательски дрожит. — Я никогда не думала о тебе как о мальчике для битья.

Он не посмотрел на неё, продолжая следить за тем, как в зелье меняется цвет, густея и переливаясь тёмно-алой вязью.

— Может быть, ты — нет, — сказал он спокойно. — Но мир именно так меня и видел. И если он решил, что я его мишень… то теперь пусть привыкает к тому, что цель отвечает.

Слова повисли в воздухе, обволакивая её сильнее, чем пар от котла. Впервые за все годы учёбы она почувствовала не только тревогу, но и странное предчувствие — будто та грань, за которой заканчивается «Гарри Поттер», осталась далеко позади.

— Да и согласись, прошлый я скорее всего сейчас пользовался бы привилегией чемпиона Хогвартса и не сидел бы на парах.

Он пожал плечами.

— А после дементоров, единственное что я действительно хочу — это жить.

Она невольно задержала дыхание. В его голосе прозвучало нечто, чего она раньше в нём не слышала — не героизм, не упрямство, не юношеская жажда доказать всем обратное. Это было простое, тихое, до боли человеческое желание: жить. Не выживать. Не спасать мир. А просто — быть.

Гермиона посмотрела на него иначе. Не на «мальчика, который выжил», не на избранного чемпиона, не на легенду, которую на него пытались навесить все вокруг. А на человека, который заглянул в бездну и теперь цепляется за каждый шанс не упасть туда снова.

Снейп снова прошёл мимо их стола, бросив короткий взгляд в котёл и хмыкнув с редким выражением одобрения.

— Заканчивайте, у вас осталось десять минут, — бросил он, удаляясь к кафедре.

Гермиона почти не слышала. Она смотрела на «Гарри» и чувствовала, как внутри у неё растёт нечто опасное — смесь страха, непонимания и… странного восхищения.

Он закончил за пять минут до конца пары. Осторожно перелил образец своего зелья в колбу, а остатки испарил магией, как и было написано в Алхимике. Гермиона также прочитала эту книгу, поэтому заметила эту маленькую особенность в действиях Гарри.

Поттер подписал на пергаменте своё имя, прикрепив к пузырьку.

Гермиона наблюдала за каждым его движением — и в каждом была та уверенность, которой у Гарри раньше никогда не было. Даже под её строгим взглядом он всегда немного торопился, проливал каплю-другую, забывал проверить температуру зелья перед тем как снимать котёл с огня. Сейчас же всё выглядело так, будто он прошёл практику у какого-нибудь мастера Зелий — и не одну.

— Ты… испарил остатки, — сказала она тихо, скорее самой себе. — Но это… этому не учат.

Он спокойно отложил колбу на край стола и наконец посмотрел на неё.

— Не учат, — согласился он. — Но если хочешь делать что-то по-настоящему правильно, приходится идти чуть дальше, чем требуют школьные учебники.

Снейп, вернувшийся к их паре, остановился как вкопанный, глядя на пузырёк, потом на чисто вычищенный котёл. Его чёрные глаза сузились.

— Что ж, Поттер, — произнёс он медленно, с непривычной ноткой уважения. — Пожалуй, это впервые за четыре года, когда ваше зелье не представляет угрозы для окружающих.

Мужчина поднял флакон с зельем, смотря на жидкость внутри через свет.

— И кажется вы наконец-то стали готовить пригодные к употреблению зелья...

В классе раздался лёгкий гул удивления, и Гермиона уловила, как несколько человек повернулись к ним с открытыми ртами. Но он — он даже не улыбнулся. Просто чуть кивнул, будто подобный результат был для него само собой разумеющимся.

Гермиона осталась сидеть, уставившись на пузырёк с его зельем. Её собственный отвар был хорошим, крепким… но даже рядом не стоял с тем, что приготовил он. И это — возможно — пугало её сильнее всего.

Вокруг стоял обычный послеурочный шум — кто-то с шипением вытирал стол, кто-то спорил о том, чьё зелье должно было бы сработать лучше, Пэнси Паркинсон громко жаловалась на передержанный отвар. Но Гарри будто выпал из этого мира. Ни шорохов, ни голосов — только собственные мысли и эта неподвижность, которая Гермионе не нравилась.

— Гарри… — позвала она тихо, но он не шевельнулся.

Она наклонилась ближе, осторожно коснулась его локтя. Лёгкое движение — но он не вздрогнул, не повернул головы. Будто был где-то далеко-далеко отсюда.

— Всё в порядке? — спросила она чуть настойчивее.

Он моргнул, как человек, которого вытащили из глубокого сна, и только тогда медленно повернул к ней голову. Взгляд был каким-то… тяжёлым. Как будто он нёс на себе груз, о котором никто не догадывался.

— Да, — произнёс он наконец. — Просто думаю.

— О чём? — спросила она ещё тише.

— О том, как быстро всё меняется, — ответил он, но в голосе не было ни сожаления, ни радости. Только усталость. — И, кажется, я единственный, кто это заметил.

Её пальцы по привычке сжались на ремешке сумки. Она хотела сказать что-то утешающее, что-то обнадёживающее… но язык не повернулся. Потому что впервые за долгое время она не знала, как ему помочь.

Колокол прозвенел, возвещая конец пары. Студенты задвигались к выходу, но он не пошёл сразу. Всё так же спокойно сидел на месте, словно не спешил никуда. И Гермиона вдруг поняла, что, несмотря на всё это спокойствие, внутри него что-то клокочет. Что-то, что он тщательно прячет за ровной осанкой и бесстрастным взглядом.

Потом он улыбнулся, привычным жестом взъерошил волосы и посмотрел на неё:

— Не волнуйся. Я просто все никак не могу свыкнуться с обязанностью участвовать в идиотском турнире.

И этот жест — знакомый до боли, до мельчайшей детали — стал для неё ударом сильнее любого из его хладнокровных высказываний за утро. На секунду всё вернулось: тот Гарри, которого она знала, которого защищала, за которого переживала.

Но… эта улыбка казалась чуть отрепетированной. Этот взъерошенный жест — чуть намеренным. Как будто он сознательно подбирал нужные слова и движения, примеряя на себя роль, которую раньше носил как вторую кожу.

— Не волнуйся? — переспросила она, всматриваясь в его лицо. — А есть повод?

— Никакого, — ответил он слишком быстро и, не дав ей времени задать следующий вопрос, направился к выходу.

Она проводила его взглядом. Чувство тревоги не ушло. Оно только затаилось — и теперь тихо жгло где-то под сердцем, напоминая: что-то не так. Что-то серьёзно не так.

* * *

После трансфигурации дневной ритм Хогвартса снова потёк в своей обычной колее: звон колокола, гул голосов в коридорах, запах жареной тыквы и густого супа, уже доносившийся из Большого зала. Гермиона машинально свернула в сторону лестницы на обед. Погружённая в свои мысли и даже не сразу заметила, как кто-то догнал её быстрым шагом.

— Подожди, — знакомый голос прозвучал почти рядом, и через мгновение Гарри поравнялся с ней, легко подстроив шаг под её.

Он выглядел так, будто предыдущий разговор вовсе не оставил на нём следа: привычно взъерошенные волосы, та же небрежная походка, и только взгляд — чуть более внимательный, чем обычно.

— Я тут понял, что за всё утро толком не ел, — он сделал вид, будто говорит это как нечто совершенно несущественное. — А обед без компании... звучит слишком уныло.

Он чуть склонил голову, заглядывая ей в лицо.

— Можно мне составить тебе компанию, мисс Грейнджер? — тон нарочно был лёгким, почти шутливым, как будто никаких разговоров про предательство, опекунов и дементоров вовсе не было.

Гермиона кивнула — чуть медленнее, чем обычно. Внутри у неё всё ещё гудели мысли: про сейф, билеты, Дамблдора, его слова о том, что его предали. Даже его походка казалась иной — более выверенной, уверенной. И всё же в этой небрежной улыбке, в том, как он наклонил голову, чтобы поймать её взгляд, было что-то старое, знакомое.

Она шла рядом и молчала, потому что не знала, чего хочет больше — чтобы это действительно был Гарри… или чтобы её интуиция не подвела.

— Скоро первый этап турнира, — сказал он, шагая рядом. — Дамблдор говорил, что их будет семь... Они решили сделать "новый" Турнир Трёх Волшебников. Считают, видимо, что число семь очень магическое...

— Семь… — повторила Гермиона, словно пробуя слово на вкус. — Это уже не Турнир Трёх Волшебников, это… целая серия испытаний.

Она нахмурилась и замедлила шаг, задумавшись.

— Если честно, это звучит не как соревнование ради славы, а как полноценная проверка возможностей. Семь этапов — это не просто сила или смелость, это… стратегия, выносливость, умение адаптироваться.

Она перевела взгляд на него, внимательно, почти изучающе:

— И ты должен пройти их дважды. — Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение, в котором пряталась тревога.

Он кивнул, тяжело вздыхая.

— И ни один из этих чёртовых организаторов нихрена не сделал, — произнёс он глухо, сдавленно, будто каждое слово давалось с усилием. — Ни объяснений, ни мер предосторожности, ни даже попытки разобраться, почему вообще моё имя оказалось в Кубке дважды.

Он усмехнулся — коротко, без тени веселья.

— Им всем наплевать. Главное, чтобы шоу продолжалось.

— Не говори так, — тихо сказала Гермиона, но голос её звучал неуверенно, будто сама она не до конца верила в сказанное. — Я уверена… кто-то пытается разобраться. Наверное. Просто… всё это слишком запутанно.

Она опустила взгляд, сцепив руки на ремне сумки.

— Но ты прав, — добавила она почти шёпотом. — Они должны были что-то сделать. Хотя бы попытаться защитить тебя.

Она подняла глаза и посмотрела на него так, как смотрят на человека, которого боятся потерять: внимательно, почти болезненно серьёзно.

— Это нечестно.

Гарри хмыкнул.

— Если я что-то и понял в этой жизни, Герми... Так это то, что всем наплевать. В особенности на "Мальчика-который-выжил".

Гермиона остановилась на полушаге, будто эти слова ударили сильнее, чем она ожидала.

— Не всем, — выдохнула она, чуть тише, чем собиралась. — Не мне.

Она осеклась, поняв, как это прозвучало, и быстро отвела взгляд, будто надеялась, что он не заметит её смущения.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказала она уже спокойнее, собравшись. — Люди всегда будут видеть в тебе символ, историю, имя… но не человека. И всё же… ты — это больше, чем легенда. И не всем всё равно.

Он посмотрел на неё, вскинув брови. Но ничего не сказал.

Они замолчали почти одновременно. Разговор выдохся, оставив за собой тяжёлое эхо невысказанных мыслей. Оставшуюся дорогу они прошли молча: мимо витражей, переливающихся в солнечном свете, мимо оживлённых групп студентов, обсуждавших грядущий турнир, мимо портрета мадам Селвин, которая привычно поклонилась «дважды чемпиону».

И вот впереди открылся знакомый проём в Большой зал — шумный, тёплый, пахнущий выпечкой и специями. Гул голосов накрыл их, как тёплое одеяло, и на миг всё показалось почти нормальным.

Гарри толкнул массивную дверь, пропуская Гермиону вперёд. Она прошла внутрь и машинально заняла своё место за столом Гриффиндора, чувствуя, как рядом опустился он.

Шум, смех, запах жареной тыквы — всё выглядело так, будто ничего не изменилось. Только внутри неё всё по-прежнему не складывалось: слова о предательстве, деньги, Дамблдор, чужая уверенность в его голосе… и то простое, что никак не уходило из головы: не всем всё равно.

— Эй, Поттер! — крикнул кто-то из сокурсников, кажется, Дин. — Ты опять на первой полосе Ежедневного пророка!

Несколько человек засмеялись, кто-то театрально захлопал, кто-то стал перешёптываться, пролистывая страницы газеты. В воздухе сразу повисло ощущение того самого внимания, которого он больше всего ненавидел — колкого, цепляющего, бесконечного.

Гермиона бросила на него быстрый взгляд, пытаясь понять, как он отреагирует, но Гарри даже не поднял головы. Только угол его рта дёрнулся в почти незаметной ухмылке — не весёлой, а усталой.

Гермиона протянула руку через стол:

— Дай посмотреть, — сказала она, и Дин, усмехнувшись передал ей свежий выпуск Ежедневного пророка.

Газета была тёплой на ощупь, будто её только что вытащили из совиной сумки. На первой полосе — крупная фотография Гарри, движущаяся с ленивой уверенностью: тот самый взъерошенный силуэт, только с каким-то новым взглядом — более холодным, отстранённым, чем она помнила.

Она нахмурилась.

— И когда сделано это фото? — пробормотала она, поворачиваясь к нему. — Я не помню, чтобы тебя кто-то снимал.

Гарри на миг задержал взгляд на своей двигающейся копии и чуть приподнял бровь. Его лицо оставалось спокойным, но в глазах мелькнуло что-то такое, от чего у Гермионы неприятно заныло под рёбрами — как будто ответ она и сама знала, просто не хотела его слышать.

— Не знаю… — протянул он, чуть наклонившись ближе, чтобы рассмотреть снимок. — Выглядит так, будто я тут иду на занятия… хм…

Он прищурился, словно пытаясь вспомнить момент, но в его голосе не было ни удивления, ни раздражения — лишь сухое безразличие.

— Странно, — тихо сказала Гермиона, не отводя взгляда от фотографии. — Обычно они предупреждают или хотя бы делают это открыто. А тут… будто кто-то специально следил за тобой.

На фотографии копия-Гарри привычно поправила воротник рубахи, остановилась, смотря по сторонам. Взгляд остановился, смотря прямо в центр кадра, чему-то ухмыльнулся и вновь двинулся.

«Дважды чемпион — или ошибка судьбы?»

Заголовок ярко пестрел на первой странице. Статья на странице 7.

Сказать, что нынешний Турнир Трёх Волшебников уникален — значит не сказать ничего.

Кубок огня, артефакт, овеянный легендами и магией древнейших времён, впервые в своей истории выбрал одного и того же человека дважды.

Гарри Джеймс Поттер — «мальчик, который выжил», «надежда магического мира», «тот, чьё имя шепчут в каждом доме» — теперь официально участвует в турнире сразу в двух ролях: как чемпион Хогвартса и как «Гарольд Поттер» — представитель загадочной, не названной школы.

Министерство магии пожимает плечами. Главный судья турнира Альбус Дамблдор уверяет, что магию Кубка невозможно обмануть. Но если так, то выходит, что сам артефакт сочёл Поттера настолько важным, что дал ему две судьбы. Или, как шутят в кулуарах, две могилы.

Одни видят в этом высшую справедливость: мол, если магия так решила — никто не смеет спорить. Другие считают это откровенной насмешкой над самим смыслом соревнования:

«Один и тот же человек займёт два места, получит двойную славу и, возможно, двойную награду», — заявил нашему изданию один из преподавателей Дурмстранга на условиях анонимности. «Если так пойдёт и дальше, то через пару лет весь турнир можно будет переименовать в Кубок Гарри Поттера».

Но с другой стороны, цена этой «двойной славы» ужасающа. Теперь юный Поттер обязан пройти каждое испытание дважды. Дважды рискнуть жизнью. Дважды доказать свою силу, ловкость и умение. Дважды смотреть в глаза смерти. И, по сути, дважды проиграть — достаточно одной ошибки в любом из семи этапов, чтобы рухнула его судьба. Или возможно даже умереть страшной и мучительной смертью...

Тем временем в кулуарах уже обсуждают возможные причины случившегося. Одни утверждают, что это результат опасной магической диверсии: будто кто-то намеренно исказил работу Кубка, чтобы втянуть Поттера в игру. Другие шепчут о древнем пророчестве, которое якобы гласит, что лишь «дважды избранный» сможет пройти через огонь и тьму грядущих испытаний. Третьи и вовсе намекают на закулисные интриги Министерства и политические договорённости, в которых фамилия Поттер может оказаться куда более удобной разменной монетой, чем сама магия.

Интересно, что и сам Поттер настаивает на своей невиновности. По словам близких к нему источников, он не подавал ни одной заявки — и тем не менее его имя оказалось в кубке дважды. В редком комментарии для Ежедневного пророка Поттер заявил:

«Я не просил этого. Но раз магия решила иначе — значит, придётся пройти через всё это. И если кто-то надеется, что я сдамся на полпути, пусть не тратит времени на ожидание».

Слова, полные решимости… или обречённости?

Так или иначе, именно Гарри Поттер сегодня будет центром внимания всего магического мира. Станет ли это триумфом легенды или величайшим унижением за всю историю турнира?

Р. Скиттер

— Интересно, что я с ней даже не разговаривал — Поттер тяжело вздохнул и посмотрел на студентов за столами. Каждый из них реагировал на статью по-своему: кто-то сдержанно усмехался, пряча глаза за страницами газеты, кто-то откровенно тыкал пальцем в его сторону, перешёптываясь с соседом. Пара первокурсников таращились на него так, будто перед ними сидела знаменитость с обложки, а не человек, с которым можно заговорить. Несколько старшекурсников из Слизерина даже не пытались скрыть ехидные улыбки.

Гермиона наблюдала за ним краем глаза. Взгляд его казался отстранённым, но в том, как напряглись пальцы на краю стола, было что-то почти болезненное — как будто каждое шепотное слово в зале било сильнее, чем любое заклинание.

— Я прибью её — тихо прошептал Гарри.

В его голосе не было привычной бравады подростка, только усталость и злость, спрессованные до холодного шёпота. Пальцы, сжимающие край стола, побелели.

— Гарри… — начала она осторожно, не зная, как правильно реагировать. — Она просто… пишет. Это её работа.

Он коротко фыркнул, даже не удостоив её взглядом.

1) Эта глава написана от лица Гермионы Джин Грейнджер. Спустя годы я понял, что не могу писать фанфик только от лица одного персонажа, получается несколько однобоко. Поэтому я постепенно буду вводить главы от лица других персонажей

Вернуться к тексту