Назгул страны Рун (гет)

Эрэндис уже достаточно давно знакома с темными майар, чтобы не ожидать представления на публику. Если Лангон и оскорблен вынужденной ложью принцессы о Тхурингветиль или интригами за его спиной, вида он не подаст, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Сама же майэ разве что задерживает на Эрэндис чуть более внимательный, чем обычно, взгляд, преисполненный молчаливого понимания. Что до собственных обид, на фоне событий прошлых дней они внезапно кажутся мелкими и незначительными — куда более весомо отныне непреходящее ощущение опасности. Эрэндис даже не может упрекнуть себя в наивности, с самого начала она подспудно понимала, что помощь Саурона не может быть бескорыстной, и сейчас сердце ее разрывалось: то ли бороться за собственное наследие здесь, на родной земле, то ли под любым благовидным предлогом вернуться в Нуменорэ, где государь, сам того не осознавая, нуждается в ее поддержке. Королева Асавир больше не пытается установить с ней связь, и Эрэндис не может сказать, что пугает ее в большей степени: дружба ее светлости, немилость или подчеркнутое безразличие.

— Что с вами происходит в последнее время? — негласные законы Вусты диктуют условия игры даже в их небольшой компании, и принцессе нечасто удается, как прежде, по душам поговорить с Алласом, но сегодня особняк непривычно безлюден и пуст, и потому страж позволяет себе это исключение из правил: — Сидите здесь целыми днями одна, совсем из дома выходить перестали…

— О чем ты? — Эрэндис по привычке изображает усталое удивление. — Сам же сопровождал меня вчера к падишаху. И третьего дня, и еще на прошлой неделе…

— Поездки во дворец не считаются, — нетерпеливо отмел ее аргументы Аллас. — Вы туда ходите, как будто наказание отбывать. Вы, даже слушая проповеди леди Морвен, выглядели более радостной, чем когда встречаете наследника.

— Наследник скучен и глуп, как рыба, — Эрэндис не удается скрыть презрение. — Не знает элементарных вещей за пределами своего крошечного жалкого мирка. Представить себе не могу, как он сможет однажды стать падишахом. Харадвейт — огромная и такая сложная страна! У Безарта хотя бы… советники, — она едва не упоминает жену, вовремя прикусив язык. Незачем демонстрировать даже перед Алласом излишнюю осведомленность.

— Раньше вы бывали в нижнем городе или хотя бы навещали леди Иштар в ее покоях, — не сдается тот. — А сейчас как будто ко всему интерес потеряли. Сидите только возле фонтана и шепчетесь с водой, как местные сумасшедшие старухи. Я начинаю беспокоиться за ваше здоровье.

— Совершенно напрасно, — искренне возражает принцесса. — Я регулярно получаю вести из города. Симин приносит мне все сплетни, как сорока на хвосте. Иногда приходят послания от государя. Что до интереса… Вуста — совсем не тот город, в плену очарования которого можно пребывать вечно. Ты знаешь, мы не для того оставили Арменелос, чтобы провести остаток дней в гареме. Моей целью с самого начала был Умбар. И государь обещал встретить нас там в день середины лета, но отчего-то больше не заговаривает о поездке.

— Падишаху ваши планы совсем не понравятся, — замечает Аллас, а принцесса, тем временем, задается риторическим вопросом, насколько она может доверять старому другу, и не успела ли Асавир запустить свои цепкие коготки и в его сердце. — Он мне не показался таким уж религиозным человеком… и жрецов он не любит.

— Причем абсолютно взаимно, — хмыкает Эрэндис. — В этом он напоминает мне нашего государя. Один борется с поклонением валар, другой — с верованиями Востока в любом их проявлении. Вот только жрецы всегда оказываются сильнее. Одному человеку не по силам повернуть вспять течение истории.

— Вы хотите сказать, что и усилия государя окажутся бесплодными? — с опаской косится на нее Аллас, словно надеясь услышать немедленное опровержение этой кощунственной мысли. — Не похоже, уже не одно поколение выросло с осознанием того, что культ валар и даже самого Эру — не более чем пережиток старины, навязанный атани эльфами.

— Древние верования живут по своим законам, — задумчиво качает головой Эрэндис. — Если государь хочет заставить народ позабыть о Валиноре, не стоило привозить в самое сердце страны живое доказательство его существования. Успехи, достигнутые за века правления династии, обратятся в ничто, довольно будет Саурону сотворить хотя бы одно очевидное чудо.

— Вы не боялись уезжать, ваше высочество? — спрашивает вдруг Аллас. — Несколько лет вдали от Арменелоса… всякое может случиться в ваше отсутствие. Не знаю, замечали ли вы, но при вас король всегда становился рассудительнее и осторожнее.

— На государе лежит великая ответственность, и он сознает тяжесть своей ноши, — отвечает Эрэндис. — При мне или без меня он денно и нощно печется о благе Нуменорэ. Не тревожься понапрасну, Аллас, он не позволит себя запутать ни Саурону, ни кому бы то ни было другому.

— Только что вы сказали, что силы одного человека ограничены, даже если этот человек наделен величием и властью, — возражает страж, виновато отводя взгляд, словно стыдясь своих сомнений. — Я много наблюдал за падишахом Безартом. Думал: вернусь на остров, увижусь с сестрой, и расскажу ей, сколько всего повидал в чужих краях. Готов поспорить, она и десятой части моих историй не поверит… Так вот, падишах немногим уступает в мудрости нашему королю, только придворные его каждый свои интересы блюдет. А люди — они везде одинаковые, так моя сестренка всегда говорит. Всякий ищет, где лучше.

— И все же, государь может спать спокойно, пока подле него есть такие преданные люди, как ты или лорд Аланор, — наигранно улыбается принцесса. — Или ее величество, мудрая и дальновидная женщина. А это уже немало. Повторюсь: оставь свои страхи за Нуменорэ позади, Аллас. Я уверена, что в наше отсутствие не случится ничего страшного.

То ли беспокойство Алласа оказывается чрезмерно заразительным, то ли верна небрежно оброненная Лангоном шутка о том, что у всякой женщины, хотя бы год прожившей в Харадвейте, пробуждаются способности к колдовству, но Эрэндис, пусть она провела под этим небом всего лишь полгода, охватывают необъяснимые недобрые предчувствия. Страх прорывается наружу в беспокойных снах, мало похожих на прежние отчетливые видения, посещавшие ее после особенно впечатляющих и значимых разговоров и событий, — нет, на сей раз речь идет о калейдоскопе лиц и деталей, запомнить которые выше сил принцессы, но осадок они с успехом оставляют пренеприятнейший.

Может быть, поэтому, когда падишах приглашает Эрэндис на ужин в сопровождении ее свиты, — как лорда Лангона, так и ведущей затворнический образ жизни леди Иштар, — она может только устало прикрыть глаза и вверить себя судьбе, в последнее время щедрой на шутки самого дурного вкуса.

Хотя прежде Эрэндис никогда не замечала, чтобы Тхурингветиль заказывала себе новые наряды, вечером та спускается в незнакомом темно-фиолетовом платье — тем более примечательном, что оттенок этот как в Вусте, так и в Нуменорэ считается редким, а от того особенно дорогим. Рыжие волосы скрывает сложная конструкция из ткани, принятая при дворе падишаха, — нечто подобное носит и королева Асавир, — и все вместе эти элементы гардероба придают майэ вид мистический, если не сказать — зловещий.

У Лангона, впрочем, праздничный образ майэ особенного восторга не вызывает.

— Вы не можете покидать дом без моего позволения, — раздраженно бросает он, скользнув по Тхурингветиль неприятненным взглядом. — Вы, кажется, забываете, что все еще находитесь под наблюдением, и если королю донесут о вашем самоуправстве, это обернется проблемами для каждого из нас.

— Не думала, что вы так боитесь короля, — Тхурингветиль, очевидно, его злость только веселит. — Можете спать спокойно, Лангон, я не выходила в город. Платье мне доставили от Лурца, вы должны его помнить. Вы знали, что он перебрался в Вафру?

— Симин окончательно ума лишилась? — цедит Лангон сквозь зубы. — Я не разрешал пускать в дом орков.

— Но и не запрещали, — подмечает Тхурингветиль и поясняет, заметив, что принцесса прислушивается к их разговору. — Лурц теперь свободный торговец, потомки и подмастерья его — уважаемые горожане, в Мордоре не бывали уже несколько десятков лет, а младшее поколение — так вообще никогда. И он единственный, кто, не глядя, может изготовить для меня наряд, достойный дворца падишаха.

— Интересно, что еще он привез вам, кроме платья? — ядовито усмехается Лангон. — Возможно, следует обыскать вашу комнату, леди Иштар?

— Оставьте это, что за глупости, — не выдерживает Эрэндис и оборачивается к Тхурингветиль. — Вы это серьезно? Орк умеет шить платья?

— И, как видите, очень красивые, — подтверждает майэ. — А в вашем представлении орки способны служить только пушечным мясом?

— Нет, конечно, нет, — отчего-то смущается принцесса. — Правда, мне нечасто приходилось видеть орков. Исилиэль вообще лет до тринадцати считала, что они — что-то наподобие сказочных чудовищ, которыми пугают детей. Но я не думала, что у них присутствует какое-то понимание красоты. Знаю, что они при желании умеют строить и изготавливать оружие, но женские платья…

— Чему только не научишься ради прекрасных глаз леди Иштар, не правда ли? — фыркает Лангон. — Наша карета готова, не заставляйте падишаха ждать. Можете с ним поговорить об орках, он ими чрезвычайно интересуется.

— Из соображений безопасности? — спрашивает принцесса и снова не угадывает.

— Из соображений дешевой рабочей силы, — поправляет ее Лангон. — На Ар-Фаразона работают сотни вастаков, в поисках хорошей жизни устремившихся на запад. Падишаху тоже нужны свои вастаки. И орки отлично подходят на эту роль. Пресловутый Лурц, скорее, исключение. Он чересчур умен для орка, если пережил даже битву Гнева. Не каждому из майар повезло так же.

Тхурингветиль только качает головой, скрывая улыбку за раскрытым веером.

— Лурц обещал отдать нам в услужение своего сына, — произносит она, чтобы позлить Лангона. — Он лично занимается его обучением. Могу себе представить, во что превратился Мордор за годы войны. Там понадобится кто-то, способный на нечто большее, нежели пустое сотрясание воздуха.

Дальнейшая перепалка майар, тянущаяся всю дорогу до дворца, мало интересует Эрэндис. Она отлично понимает, на что пытался намекнуть Лангон: вне всяких сомнений, Тхурингветиль не ради платья призвала старого слугу, бывшего рядом с ней еще до изгнания Владыки. Лурц что-то передал ей, письмо или информацию, и нет никакой возможности выяснить это, если только сама Тхурингветиль не разговорится. Да даже если и так, можно ли верить услышанному? Эрэндис не знает, где находится Вафра, но ей чрезвычайно любопытно взглянуть на этого загадочного орка. Если бы только Лангон не следил за каждым ее шагом…

Вопреки ожиданиям Эрэндис, во дворце Безарта не царит привычного оживления: они оказываются единственными гостями на этой трапезе. Нет даже Маузы, присутствие которой всякий раз ее успокаивает: непреходящее беззаботное веселье наложницы, пусть даже оно не более чем тщательно продуманный спектакль, позволяет ей относиться к происходящему, как к игре, вынужденной необходимости, какой были, например, запомнившиеся из детства визиты в дома различных вельмож, пользовавшихся в тот момент расположением короля. Главное — дождаться, когда подадут десерт, а потом очень скоро можно будет возвращаться домой.

Отчего-то, стоит ей только увидеть падишаха, принцесса понимает: с возвращением домой этот кошмар не закончится.

Леди Иштар Безарт встречает практически радостно, словно старую знакомую. Эрэндис внезапно осознает, что та действительно могла видеть его еще ребенком, и особенно отчетливо представляет разделяющую их с подругой пропасть. Как она вообще могла подумать, что существо, помнящее сотворение мира, способно воспринимать ее, как нечто значительное? Даже с падишахом, несмотря на безукоризненную вежливость, Тхурингветиль держится покровительственно, а когда Эрэндис вспоминает, как именно майэ намеревается использовать его дочь, ей окончательно становится не по себе.

— Вы все молодеете, моя госпожа, — расточает комплименты Безарт. — Я всегда говорил, что время над вами не властно. Может быть, поэтому вы не замечаете его течения. Я ждал вас в гости с лордом Майроном, и с того приглашения минуло уже без малого двадцать пять лет.

— И в самом деле, — Тхурингветиль с сожалением разводит руками. — Мне нечем перед вами оправдаться, ваша светлость. Нас разделяла всего лишь армия, разве же это причина откладывать встречу старых приятелей?

— Поначалу я был даже обижен на вас, — продолжает падишах. — А потом вспомнил вашу любимую присказку: майар никогда не опаздывают, они всегда появляются в нужный момент. В прошлый раз вы пришли, чтобы спасти мою жизнь. Точнее, жизнь той, кого я любил, что для меня равнозначно. И в этот раз вы снова принесли свет в мой дом — на сей раз для моего сына.

Тхурингветиль едва заметно хмурится, а у Эрэндис все холодеет внутри. Только Лангон выглядит невозмутимым, — похоже, он отлично знает о цели этого ужина.

— Я был готов дать разрешение на помолвку в тот самый день, когда увидел принцессу Эрэндис, — признается падишах. — Принцесса прекрасна, хорошо воспитана, знает наши традиции. К тому же, разве возможно сомневаться в той, кто провел хотя бы непродолжительное время в вашем обществе, моя госпожа? Вы изменяете каждого, кто встречается на вашем пути. Не хватало только согласия опекунов невесты. Вот почему едва я получил послание из Нуменорэ, скрепленное королевской печатью, я решил, не откладывая, заняться подготовкой к помолвке наследника с его высочеством.

Эрэндис смотрит прямо перед собой, с трудом сдерживая подступающие слезы. Из всего услышанного в голове рефреном повторяется только одна фраза: королевская печать. Государь, вопреки всем их договоренностям, дал согласие на брак, Тхурингветиль снова оказалась права, говоря, что Эрэндис ничего не знает о своем опекуне и не может полагаться на его слово. И от понимания этого становится только больнее — она почти не слышит обращенных к ней слов падишаха, не придает значения оправданиям майэ, белым шумом звучавшим в ее ушах, не чувствует вкуса подаваемых к столу изысканных блюд. Согласно законам Харадвейта, принятые на себя обязательства исключают ученичество и, тем более, жречество, без соответствующей сложной процедуры, провести которую никто и никогда не позволит. Даже если ей удастся каким-то чудом переубедить Ар-Фаразона, выбранный прежде путь навсегда будет для нее закрыт.

Тхурингветиль незаметно толкает ее под столом, вкладывая в руки золоченый бокал.

— Улыбайтесь и ведите себя достойно представительницы династии, — еле слышно шипит она. — Я ничего не знала, я клянусь вам. Мы обо всем поговорим, когда вернемся. И не смейте больше игнорировать вопросы Безарта!

Взять себя в руки получается не сразу, но Эрэндис все же делает глоток вина и предпринимает попытку поучаствовать в разговоре — как выясняется, выбрав для этого весьма удачный момент.

— Моя фаворитка, Мауза, будет счастлива оказать ее высочеству необходимое содействие, — провозглашает Безарт. — Предоставить своего портного, своего ювелира…

— У меня есть очень удачная идея, — принцесса будто со стороны слышит свой голос. — Ваша светлость изволили высоко отозваться о наряде леди Иштар. Меня тоже потрясла его красота, и хотя я очень высоко ценю помощь леди Маузы, я бы хотела, чтобы платье на мою помолвку изготовил тот же мастер. Он ведь живет в соседнем городе, всего несколько часов пути. К тому же, я, кроме Вусты, в Харадвейте еще ничего толком и не успела увидеть.

Тхурингветиль отзывается быстрее, чем ее успевает остановить Лангон:

— Я с большой радостью устрою встречу с Лурцем для принцессы. Ваша светлость, речь о том самом орке, о котором вы так наслышаны, помните? Я убеждена, его просто не может не заинтересовать ваше щедрое предложение. Королевская свадьба — это все же совсем другой уровень, нежели без пяти минут осужденная преступница.

— Неужели вы такого плохого мнения обо мне, что сочли, будто я ни во что не ставлю старую дружбу? — оскорбляется Безарт. — Да не воспримет принцесса мои слова, как умаление ее достоинства, но одним из условий Харадвейта в рамках брачного соглашения стало ваше немедленное освобождение из-под стражи, моя дорогая леди Иштар. И снятие всех обвинение, само собой. Право, не представляю, что это взбрело в голову Ар-Фаразону.

— Его светлость меня в очередной раз несказанно удивляет, — осторожно произносит Тхурингветиль, словно пытаясь распознать, что за подвох скрывается за, на первый взгляд, хорошей новостью. — Никогда бы не подумала, что вы выдвинете подобное условие.

— Разумеется, оно вступает в силу только в случае заключения брака, — ехидно уточняет падишах, с подозрением посматривая на Эрэндис. — Мне дали понять, что принцесса порой до крайности независима в принятии решений, да и ситуация вокруг Кханда все сгущается. Я хочу быть уверен в том, что у нас в восточных землях союзник, которому можно доверять.

На какое-то мгновение Тхурингветиль напоминает Эрэндис внеземное создание из эльфийских легенд — словно в этот самый момент она обратится крылатым вампиром, готовым вонзить когти Безарту прямо в лицо. Однако наваждение так же молниеносно развеивается, — и вот перед ними снова немного усталая женщина с дежурной улыбкой привыкшей вращаться при дворе светской дамы.

— Выбор союзников — дело, безусловно, важное, — мягко подтверждает она. — Никогда еще верность не значила так много. Вы тоже так считаете, лорд Лангон?

— За последние несколько месяцев вы столько раз сменили сторону, что я бы воздержался от бесед о верности с вами, — насмешливо изгибает он бровь. — Сомневаюсь, что вы вообще в курсе, что означает это слово.

— Вы очень ошибаетесь, — Тхурингветиль не отводит от него пристального взгляда, от которого чувствует себя неуютно не только Эрэндис, но, кажется, даже падишах. — Союзники менялись, но идеи? Нет, не думаю. Разве смысл понятия верности не в том, что это всегда верность кому-то или чему-то одному?

— Я попрошу своих людей сопроводить Лурца в Вусту, — мстительно усмехнувшись, меняет тот тему. — Принцессе не следует путешествовать одной. У нее и так много хлопот накануне помолвки.

— Отчего же, — недоуменно пожимает плечами падишах. — Что может случиться по дороге в Вафру? У принцессы надежная охрана, да и мои солдаты не давали повода в себе сомневаться. Леди Иштар даже не придется утруждаться, отправляясь в путь. Зная, как она привязана к ее высочеству, мы будем рады принимать ее у себя во дворце до самого возвращения ее подруги.

Эрэндис не помнит, как заканчивается вечер: ее переполняют обида и все нарастающая паника. Возможно, падишах и не кажется таким уж грозным противником по другую сторону Великого моря, но на своих землях он полновластный властелин. Да и кто придет ей на помощь, если сам король Нуменорэ желает этой помолвки? От того, что Ар-Фаразон не счел необходимым уведомить ее о своем решении даже письмом, становится особенно горько.

— Как вы могли так поступить со мной! — набрасывается она на Лангона, едва они покидают покои Безарта. — Я не рабыня в гареме падишаха, чтобы так распоряжаться моей судьбой! Кем вы себя возомнили?

— В данном случае — исполнителем воли величайшего из когда-либо живших правителей, — невозмутимо отзывается тот. — Разве не так именует себя каждый нуменорец, хоть сколько-нибудь облеченный властью? Не понимаю, чем вы недовольны, принцесса. Лучшего мужа для вас и представить себе нельзя. Не на престол Нуменорэ же вы рассчитываете претендовать?

— Лорд Лангон прав, — Тхурингветиль предупреждающе сжимает ее руку, подавая знак не спорить. — Из всех зол следует выбирать меньшее. Я всегда поступала только так, — она мило улыбается Лангону, который на этот раз не сопровождает их, а остается во дворце.

Колеса кареты гулко стучат по мостовой опустевшей улицы, и только здесь Эрэндис позволяет себе дать волю слезам.

— Как вы можете оставаться настолько спокойной? — с упреком спрашивает она майэ. — Вас ведь они тоже окружили со всех сторон! Ваша судьба напрямую зависит от того, буду ли я танцевать под дудочку Безарта! А мне придется это делать, иначе они используют все свое влияние, чтобы навредить нам! Как будто все, о чем я мечтала, — это жалкая пустыня!

— Оснований для драмы я не вижу, в конце концов, и, падишах, и его окружение — всего лишь люди, а значит, их история длится недолго, — пожимает плечами Тхурингветиль. — Но вы правы, Харадвейт — отнюдь не предел устремлений. Не оглядывайтесь на меня, принцесса, поступайте, как считаете правильным. Я не склонна полагаться на обещания королей, свобода — вообще понятие относительное. В лучшем случае, одна стража сменится другой, старая клетка — новой, только побольше.

— Я недооценивала Лангона, — вздыхает Эрэндис. — Они превратили вас в мой поводок. А меня — в ваш. И делают вид, как будто так и должно быть.

— Каждый из нас — поводок для кого-то, — Тхурингветиль вновь дает волю философским настроениям. — Для вас — я. Для меня — Майрон. Для Майрона… — она не заканчивает, но, судя по интонациям, подразумевает вовсе не себя. — Вопрос здесь только в том, чего хотите вы, Эрэндис. Что вы позволяете навязать себе в качестве поводка.

— Но какой у меня выход? — всплескивает руками Эрэндис. — Я ухватилась за поездку к Лурцу, как утопающий за соломинку, это было сродни озарению. Но без вас я буду чувствовать себя потерявшимся ребенком.

— Я не всегда буду рядом, пора научиться справляться самой, — немного резко возражает Тхурингветиль. — Я дам вам кое-что в дорогу. Еще один подарок. Возьмите, — и в ладонь Эрэндис ложится неприметное, но, в то же время, особенное кольцо с нежно-сиреневым камнем с лиловыми прожилками. — Та часть Железных гор, где добывались подобные самоцветы, уже давно под водой. Лурц узнает это кольцо. В нем нет ничего важного или опасного, никакой магии, не пугайтесь, — добавляет она с усмешкой. — Но вот от Лангона его лучше прятать.

— И чем мне поможет это кольцо в Вафре? — Эрэндис смотрит на майэ с затаенной надеждой.

— Покажете его Лурцу, как знак. Как весточку от меня и распоряжение оказывать вам любую необходимую помощь. Попросите его спрятать вас, так, чтобы ни люди Безарта, ни сам Лангон не нашли. Орки знают эту землю лучше людей, хоть их и принято недооценивать. Пробудете у Лурца до приезда магистра, а потом известным вам способом вернетесь в город, и да поможет вам Мелькор.

Эрэндис с неким трепетом надевает кольцо на палец. Чуда не происходит.

— Я должна увидеть королеву Асавир, — твердо произносит она. — Я не поставлю вашу жизнь и безопасность под угрозу, если остаются шансы решить все мирно. Я должна услышать, что скажет она. Я хочу, в конце концов, увидеть этот проклятый приказ государя. Не могу поверить, что он мог сделать такое со мной. Я выросла на его руках, Иштар! Не мог он настолько измениться, или же я совсем его не знала.

— К королеве Асавир не являются без приглашения, — пытаеся переубедить ее Тхурингветиль. — Во дворце падишаха без высшего изволения и летучая мышь не пролетит, и это не аллегория. У Асавир полно противников, которые без труда узнают мой почерк, и если вас поймают, никакой Ар-Фаразон не поможет. Да и захочет ли...

— Иштар, я осознаю опасность своей затеи, — возражает Эрэндис. — Но у нас тут вопрос жизни и смерти. Я не из тех, кто выживает в гареме. Я не ради такого будущего пересекла полмира, — в ее взгляде вдруг что-то меняется. — Сам Владыка Мордора знает мой род, его слуги с уважением произносят имя моего отца. Я не стану женой сына рабыни.

— Держитесь незаметно, вот о чем я хочу вас попросить, — вздыхает майэ. — Дождитесь, пока Асавир останется одна, но прежде непременно убедитесь, что для вас еще есть путь к бегству. И помните, что бы вам ни удалось услышать или узнать, не давайте волю эмоциям. Я позволила себе подобную слабость лишь однажды и чуть было жизни не лишилась. Никогда не забуду.

— Как это случилось? — спрашивает Эрэндис, и майэ заметно ежится.

— На Тол ин-Гаурхот. Сейчас не время и не место вспоминать подробности.

Эрэндис нарочито шумно укладывается спать, удостоверившись, что вся прислуга, каждый стражник пожелали ей доброй ночи. При взгляде на Тхурингветиль сложно понять, не приснился ли принцессе и вовсе этот их разговор: позаимствовав из библиотеки какую-то умбарскую рукопись, она усаживается возле печи и невозмутимо погружается в чтение. Эрэндис хочет посоветовать ей отдохнуть, тут же задается неуместным, пожалуй, вопросом, нуждается ли украденное у смертной девушки тело майэ в физическом отдыхе, и торопливо поднимается по лестнице, будто Тхурингветиль может ненароком подслушать ее мысли.

Она покидает дом с грацией первого в жизни полета, задев крылом ветвь чинары. От волнения голова идет кругом.

Видение летучей мыши отличается от человеческого. Теперь дворец падишаха кажется ей совершенно иным, нежели вечером, под надежной защитой свиты майар. Каждый камешек, каждая песчинка здесь источает опасность. Чуть припадая на поврежденное крыло, Эрэндис скользит среди теней, затаив дыхание, и ей едва хватает сосредоточенности, чтобы прислушиваться к болтовне слуг. Те, впрочем, не обсуждают ничего значимого: спорят о поставках продовольствия к столу Безарта, сплетничают о наложницах. Эрэндис пытается представить себя в плену этой бесцветной, оторванной от реальности жизни, и лишь преисполняется решимости разобраться в причинах столь поспешного решения Ар-Фаразона.

Удача улыбается ей на этаже, что единолично занимает Безарт: не то Тхурингветиль преувеличила бдительность охраны падишаха, не то дело в сказочном везении, а может быть, некие чары, вплетенные в магию плаща, делают принцессу незаметной, но ей удается проникнуть в те самые комнаты, где несколько часов назад ей сообщили ужасное известие, и притаиться среди мраморных колонн. Безарт сидит за низким столиком на веранде, погруженный в чтение и рассчеты. Белобородого старика, разделяющего с ним позднюю трапезу, Эрэндис не знает, но по их беседе скоро догадывается, что перед ней один из его министров.

— Ну а что с посланником королевы? — Эрэндис почти что успевает отчаяться, когда министр вдруг решает сделать ей негаданный подарок и поворачивает разговор в нужное русло. — Вы так и не позволите послу встретиться с ним? Одним богам известно, как он может это истолковать.

— Продолжайте тянуть время, — отвечает падишах. — Ваши отговорки до сегодняшнего дня показывали свою эффективность. Как только договор будет скреплен печатью, король Ар-Фаразон уже не сможет отозвать свое решение, не нанеся нам оскорбления.

— Тар-Мириэль сильно рискует, — советник неодобрительно качает головой. — Как бы вы поступили, попытайся одна из ваших наложниц заключить подобное соглашение за вашей спиной, воспользовавшись недоговоренностью, которую каждый может трактовать в удобную ему сторону?

— Несчастная не дожила бы до рассвета, — хмыкает Безарт. — Однако в Нуменорэ ситуация полностью противоположная. Престол по праву принадлежит Тар-Мириэль, это ее супругу полагается статус раба. Впрочем, не думаю, что ему сейчас до судьбы принцессы Эрэндис. Когда он узнает, что его супруга ожидает наследника…

Сейчас Эрэндис приходится кстати совет Тхурингветиль: от удивления она едва может дышать. Слишком много потрясений и открытий для одной маленькой летучей мыши, сердце которой так и заходится от ярости.

— В крайнем случае, нас можно обвинить в слишком формальном следовании инструкциям, — продолжает падишах свою мысль. — А с этим пусть уж Лангон сам разбирается. Ты и сам видел, принцесса ограничена по натуре, все, что ее интересует — это новые платья. Собралась зачем-то в Вафру. Все происки Иштар, сбежать от меня надумала. Не тут-то было, останется во дворце. На этот раз Саурон у меня в руках.

— Осталось убрать Лангона, — пристально смотрит на него министр. — Вы обещали мне его должность, если я поддержу вас в прошлогоднем восстании, повелитель. Этот чужеземец позволяет себе слишком много вольностей.

— Лангон и без того скоро нас покинет, не успеем свадьбу сыграть, — отзывается Безарт. — И вот тут мне понадобится твоя помощь, Лала. Пошли своих воинов, пусть не теряют его след из виду. Если мои догадки верны, скоро в наших руках окажется такой козырь, что никакой Нуменорэ не сможет более диктовать нам свои условия. Наступит эра новой империи — империи Харадвейт.

— Я бы не стал полагаться на слухи, — морщится Лала. — Лангон ведь свои намерения прямо так и не обозначил, всего лишь произвел некоторые проверки…

— Так он и признается, — фыркает Безарт. — Даже с одним Сильмариллом в руках он мог бы провозгласить себя правителем Средиземья, а уж если заполучит все оставшиеся…

— Сильмариллы — ненадежная реликвия, повелитель, — советник Лала отныне представляется Эрэндис самым разумным из обитателей дворца. — Скольких достойных воинов они в свое время свели в могилу? Эльфы опять-таки поднимут шум. А чтобы отобрать камни у Лангона, надо сначала, чтобы те, кто выступает их нынешними хранителями, согласились расстаться со своим сокровищем. И не думаю, что они окажутся настолько сговорчивыми.

— Вот и поглядим, у кого хватит наглости бросить вызов нашей династии, — невозмутимо отвечает Безарт. — У Сильмариллов есть одно удивительное свойство, Лала, они отлично выявляют, кто тебе друг, а кто враг.

— Насколько мне помнится, ни у одного хранителя Сильмариллов друзей не было, — поджимает губы советник. — Вероятно, я не слишком внимательно слушал истории, что рассказывал мне отец. Повелитель Безарт в своей мудрости видит много дальше своего раба.

До самого рассвета удача не оставляет принцессу — и опустив голову на подушку, разворошив плотно свернутые одеяла, она никак не может поверить, что ей действительно удалась эта безумная вылазка. А еще Эрэндис чувствует облегчение — куда проще смириться с мыслью, что все происходящее — результат интриг Ар-Зимрафель, в конце концов, королева никогда ее не любила. Грех был бы не воспользоваться поводом избавиться от нее фактически с дозволения самого Ар-Фаразона.

Скажи кто Эрэндис еще несколько месяцев назад, что она вверит свою судьбу гоблину, и девушка рассмеялась бы в лицо шутнику. Однако теперь Лурц, хочет он того или нет, становится ее единственной надеждой на обретение свободы.

Дорога до Вафры проходит через пустыню, и если поначалу им еще попадаются небольшие оазисы и разбросанные там и тут каменные домики, вскоре взгляду удается выцепить лишь унылые, покрытые слоем пыли чахлые деревца да в изобилии вырытые колодцы. Аллас выглядит абсолютно измученным — климат юга не пришелся ему по душе.

— Много же терпения вам понадобится, ваше высочество, — задыхаясь, бормочет он, поравнявшись с ее паланкином, установленным на спине верблюда. — Южане сами повторяют, что пустыня — проклятое место, обожженное дыханием дракона. Как же вы сможете жить здесь?

— Я не буду жить здесь, Аллас, — шепчет Эрэндис на адунаике. — Я сбегу, вот увидишь.

— Не говорите глупостей, от падишаха Безарта никто не сбежит, — недоверчиво хмыкает Аллас и пришпоривает коня, не иначе как чтобы держаться подальше от опасных бесед. — Да и куда вы пойдете? До ближайшего колодца не доберетесь, свалитесь от истощения.

— Поспорила бы я с тобой, да что у тебя есть, — раздраженно бормочет Эрэндис, тщетно поправляя неудобные подушки. Теперь она прекрасно понимает, почему знатные дамы Вусты предпочитают сходить с ума от безделья, но никогда не покидают город.

На исходе дня на горизонте появляются стены, издали кажущиеся выточенными из песчаной тучи. Принцессе не удается сдержать радостной улыбки — все-таки добрались.

Лурц не похож на орков, чтобы запомнились ей по военным хроникам, — если не всматриваться внимательно, можно даже принять его за очень старого, изможденного человека, с кожей, высушенной солнцем пустыни, и спиной, сгорбленной от тяжелого труда. Образ дедушки успел померкнуть в памяти Эрэндис, но она уверена, что доживи старый вастак до преклонного возраста — и нечто неуловимое роднило бы его с этим древним существом.

Лурц успел обзавестись немалым потомством — возле его мастерской вьется целая стайка юных орков, больше похожих на необычных детей с резкими, непривычными западному взгляду чертами лица. Их отношение к посланникам Безарта читается куда более отчетливо: Эрэндис замечает недоброе перешептывание, а один из малышей посмелее тут же бросает в лошадь камень, чем страшно сердит Алласа. Продолжения истории принцесса уже не видит — хозяин дома приглашает их войти.

— Мне нужно очень необычное платье, господин Лурц, — поясняет принцесса и, убедившись, что ее провожатые находятся достаточно далеко, разворачивает кольцо на пальце камнем наружу. — Моя подруга говорила, что вашему вкусу позавидовали бы лучшие портные.

Бесцветные глаза орка не выражают ни единой эмоции, когда он замечает кольцо. Лурц степенно кивает.

— Если это угодно падишаху. Я изготовлю платье за несколько дней, буду работать, не покладая рук. Однако вашему высочеству придется провести это время в Вафре. Сами понимаете: примерки.

— На это мы и рассчитывали, — тонко улыбается Эрэндис.

Лурц позволяет себе проявить чуть больше эмоций, когда стражники оставляют их наедине. В руках орка появляется сантиметр, и он так быстро снимает мерки, что Эрэндис не может поклясться, что лента не исполняет свой зачарованный танец самостоятельно, без всякой помощи портного.

— В чем же заключается пожелание госпожи? — спрашивает орк. — Лурц счастлив быть полезным, но не понимает…

— Я не хочу выходить замуж за сына Безарта, ясно? — быстро поясняет Эрэндис. — Если я останусь в Вусте, меня заставят заключить помолвку. А это не входит в наши планы. Леди Иштар… Тхурингветиль сказала, что вы можете меня спрятать.

— Если госпоже удастся оторваться от своей охраны, Лурц с радостью предоставит ей укрытие в своем доме, — спешит заверить орк. — Но к чему столько сложностей? Любую помолвку можно разорвать. Если же падишах решит, что госпожа сбежала, поиски будут вестись по всему Харадвейту. И как же вы рассчитываете уйти от преследования?

— Я получу убежище, Лурц, — твердо говорит Эрэндис. — В Умбаре. До храма руки Безарта не дотянутся, не посмеет. Помолвка же уничтожит все мои шансы на ученичество.

— Госпожа желает стать жрицей? — глаза орка удивленно расширяется. — Лурц уже давно не помнит, чтобы магистры брали женщин в ученицы.

— Этот магистр согласится, — Эрэндис не желает вдаваться в подробности. — А охрану я возьму на себя. Я так понимаю, нужно, чтобы как можно больше людей увидело, как я покидаю город, верно? А на полпути я вернусь.

— Госпожа, путешествовать в одиночку по пустыне опасно, — вскидывается орк, но Эрэндис останавливает его предупреждающим жестом.

— У меня свои секреты. Когда я в следующий раз появлюсь в твоем доме, выглядеть буду иначе. Ты сможешь меня узнать?

— Я узнал кольцо, — просто отвечает Лурц. — Я всегда узнаю ту, кто его носит.

Оставшиеся дни в Вафре Эрэндис старается быть на виду. Принимают ее по-королевски — и грех не воспользоваться таким гостеприимством. Ее внешность располагает к себе и знать, и простых людей, — но при первом же упоминании Нуменорэ улыбки становятся искусственными и колючими.

— Что Мордор! — безнадежно машет рукой глава города, которого Эрэндис удается убедить высказаться открыто. — Вы бы видели, во что превратился Рун с началом их военных походов! Эта мода пошла еще при покойном Бэльзоре, сынок его лишь продолжил начатое с попустительства этого старого интригана, папаши ныненего короля. А уж о внуке и говорить не приходится. Его солдаты — самые настоящие головорезы!

Возразить Эрэндис нечего — Элендур снискал себе настолько дурное имя, что подобрать достойные оправдания попросту невозможно. К тому же, она с самого начала подозревала, что одним разоренным курганом дело не ограничится.

— Лорд Элендур претендует на роль наместника короля в Мордоре, — решает она посмотреть на реакцию собеседника. — Их семья влиятельна, а военные победы только прибавляют ему веса в глазах короля.

— Да сохранят нас боги от такого наказания, — меняется в лице глава. — Харадвейт никогда не воевал с Мордором, но если такое случится, здесь даже дети поднимут оружие. Никто не станет мириться с осквернением захоронений. Хотя… он хмурится, — думаю, лорд Майрон бы с этим не согласился.

— Что это значит? — подобное откровение звучит для принцессы в новинку. — Он не стал бы защищать Мордор от нуменорцев?

— Он сдал крепость, едва забрезжила угроза затяжной войны, — пожимает плечами глава. — И из его улаири в Мордоре остался только один. Во всяком случае, в городе так говорят. Это Лорган надо защищать, вот где настоящие святыни. И, разумеется, север. Вы ведь слышали о генерале Илли?

— Вы имеете в виду брата падишаха? — удивляется Эрэндис. — Претендента на трон Харадвейта? А мне сказали, что он сейчас в Мордоре.

— Сегодня в Мордоре, завтра на севере, — делает загадочные глаза глава. — Генерал Илли совсем не похож на падишаха, он не их тех, кто будет отсиживаться за каменными стенами своего роскошного дворца. А еще он настоящий северянин. И если однажды истерлингские племена решатся объединиться и вернуть себе земли, с которых были изгнаны, кто еще достоит будет стать предводителем людей, если не он? Лорд Майрон ему доверяет.

— Я благодарна вам за откровенность, — серьезно произносит Эрэндис. — Но вы большой мечтатель. Скорее небо опрокинется, а земля расколется пополам, чем два истерлинга сумеют договориться и, уж тем более, согласятся поставить третьего командовать ими. Сдается мне, и генерал Илли так популярен, лишь пока не взошел на престол. А ведь у падишаха уже есть наследник.

— Однажды война придет на север, — пожимает плечами глава. — Остановить это нельзя. Вы знаете, какие слухи ходят по городу? Говорят, что Сильмариллы уцелели. Тот, кто сумеет их найти, по праву сможет править севером и владеть богатствами затонувших земель. А еще говорят о том, что лорд Ангмар с повеления самого лорда Майрона воздвиг там новую крепость.

— Карн Дум, — полушепотом подтверждает принцесса, и глава смотрит на нее с неподдельным удивлением.

— Не стану спрашивать, откуда вам это известно, — странным тоном отвечает он. — Но Безарту, кажется, в кои-то веки улыбнулась удача. А как по мне, его сын не заслуживает такую королеву.

— А Харадвейт? — Эрэндис дерзко смотрит ему в глаза. — Харадвейт заслуживает? Вы спите и видите, как заполучить затонувшее золото, которое вам не принадлежит, а потом упрекаете Элендура в жадности? Чем вы все, в таком случае, отличаетесь от нуменорцев, которых так ненавидите?

Глава оскорбленно вскидывается.

— Я золото ищу не для того, чтобы разбогатеть, ваше высочество. Этот удел оставьте падишаху. Вафра никогда не подчинялась Вусте, мы живем наставлениями жрецов Умбара, и любой из них подвергнет нас страшному проклятию, посмей мы отступиться от верного пути. Если бы вы имели возможность побеседовать с генералом Илли, вы бы увидели, что он достойный ставленник Умбара и Мордора. Впрочем, вы еще познакомитесь — когда престол Харадвейта перейдет в его руки.

— Вы так открыто говорите мне о восстании, чтобы я передала эту дерзость падишаху Безарту? — склоняет голову набок Эрэндис. — Зачем же так неосторожно делиться своими планами с кем попало?

— Вы не передадите мои слова падишаху Безарту, — глава неотрывно смотрит на кольцо у нее на пальце. — Полагаю, что и до короля Нуменорэ они не дойдут. Я, скорее, рассчитываю, что генерал Илли в нужный момент услышит, что Бродда из Вафры искренне предан ему и его роду.

— И что я получу взамен? — в тон ему отвечает Эрэндис. — В Вусте у вас нет власти, а именно туда мне предстоит вернуться не далее как завтра утром, как только Лурц закончит платье.

— Хотите, чтобы я помог это предотвратить? — все-таки ей удается раз за разом шокировать Бродду. — Вафра, конечно, не подчиняется Вусте, но падишах сотрет город с лица земли, если мы попытаемся вас удерживать.

— Этого не потребуется, — качает головой Эрэндис. — Помогите мне избавиться от охраны. Да так, чтобы на вас не подумали. Пусть решат, что на нас напали разбойники. Наследник рассказывал, что еще несколько лет назад дорога между городами не считалась безопасной. Сделаем вид, что те времена вернулись. Только одного из стражников, нуменорца, что сопровождает меня сегодня, не трогайте. Этот человек — мой друг. Судьба остальных меня не волнует.

— И куда же вы отправитесь, позвольте спросить? — хмурится Бродда, явно относящийся к ее идее с подозрением.

— Это уж я сама решу, — отзывается принцесса.

Отъезд из Вафры и такое же сумбурное возвращение в город невольно ассоциируются у нее с бегством с разоренной стоянки клана в далеком детстве — только на этот раз рядом нет Аин, на плечи которой можно переложить заботы о поиске укрытия, да и Алласа приходится бросить на произвол судьбы. Дом Лурца приходится искать по памяти, с трудом сопоставляя видение обычного человека с тем удивительным смешением запахов, звуков и расстояний, каким мир предстает перед глазами летучей мыши. Больше всего Эрэндис боится нападения хищной ночной птицы — о подобных инцидентах в Харадвейте периодически рассказывали при дворе Безарта, — однако Владыка, будто сумев услышать благословение Тхурингветиль, позволяет ей добраться до назначенного места без приключений. На вытянутую руку Лурца она падает практически обессиленной.

— Что это? — отвратительно галдящие дети, несмотря на поздний час, полны энергии и любопытства. — Дай сюда! — самый младший нагло тянет лапу, пытаясь ухватить ее за крылья, и тут же получает оплеуху.

— Не лезь, — окрикивает его Лурц, и Эрэндис задумывается, кем может этот детеныш приходиться орку, помнящему еще времена Темной крепости. Должно быть, они страшно гордятся тем, что растут рядом с живой легендой. А может быть, напротив, воспринимают эти чудеса, как должное, ведь и их внешность зачастую обманчива и с трудом выдает возраст.

— Откуда ты это приволок? — хмуро спрашивает существо неопределенного пола, сидящее в углу на груде небрежно сваленных рулонов дорогого шелка. — Я таких в городе не видела. Цвет какой-то странный. И эти когти…

— Обычная летучая мышь, — скалится Лурц. — Меньше разглядывай — здоровее будешь. Было дело, я тоже руки тянул, куда не просят. Крепко же мне тогда досталось от отца. А не вмешайся он, кто знает, как бы дело обернулось. Может быть, вместе с остальными бы сейчас рыб кормил.

— Расскажи, — пусть орочьи дети и были дурно воспитаны, при упоминании старейшего в роду они резко затихли. Эрэндис приходилось видеть такое и в своем клане. Отчего-то в мышином облике намного сложнее бороться с подступающими воспоминаниями, словно вся непомерная тяжесть накопленной памяти обрушивается на слишком крошечное и слабое для таких впечатлений существо.

— Сто раз уже рассказывал, — рявкает Лурц и с сомнением обводит взглядом собравшихся вокруг него детенышей. — Хотя, наверно, и не вам, вы для меня все на одно лицо. Давно это случилось. После первой войны. Когда в озере вода кипела, а из земли вырывалось пламя. Старшие сказали, надо уходить, если жить не надоело. Цитадель, самая первая цитадель Повелителя, говорили, как есть под землю ушла. Разнесли все до камешка.

— А ты видел? — Эрэндис несколько приходит в себя после перелета и в говорящем существе распознает, наконец, особу женского пола. Наряды на ней чересчур роскошные для орка, что не мешает им смотреться мешковато и неряшливо, словно их хозяйка, разжившись лучшей одеждой благородных дам Вафры, так и не сообразила толком, что теперь с ней делать.

— Цитадель? — Лурц кривится. — Вот еще. Нас туда и близко не подпускали. Говорили, сначала надо заслужить. Там жили только древние орки, те, кого породила сама гора. Повелитель их отбирал лично, некоторых поначалу даже учил чему-то. А что толку, все равно все передохли. Или почти все… Да не перебивай же меня! Сама спрашивала про мышь.

— Ну мышь-то, чего мышь? — фыркает его… жена? дочь? далекая правнучка? — Я бы из такой и в худшие времена похлебки не сварила. Мяса на один укус.

— А мне тогда отлично было! — с непередаваемой гримасой перебивает ее Лурц. — Все летело в бездну! Шагу нельзя было ступить, чтобы тебя не придавило каким-нибудь обломком горы. Да еще и эти твари из-за моря. Я мышь подобрал, хотел съесть, когда найдем, где укрыться. Лучше бы не лез. Меня как будто молнией ударило. Вспышка перед глазами — и темнота.

— Все ты выдумываешь, — один из детенышей недоверчиво хмурится, но от Эрэндис отодвигается подальше. — Мыши колдовать не умеют.

— Обычные не умеют, — подтверждает Лурц. — А от той я несколько дней лежал. Отец сказал, луна сменит другую, если на ноги не встану, без меня уйдут. Но я оправился. Тогда он мне за мышью наказал ухаживать. Они теплую кровь любят, так я для нее зверьков мелких ловил. Лететь она не могла, а может, и не хотела. Видно было, и без того ее потрепало, а это колдовство последние силы вытянуло. Потом вроде снаружи все затихло. Повелителя в Арде не стало, долго не было. Мы к Цитадели не возвращались. Говорили, запрещено туда приходить, проклят будешь. И мышь та тоже оправилась. Не улетала от нас. Днем спала. Ночью тоже неподвижно сидела. Летать не хотела. Ничего не хотела. Надоела мне до смерти. Мне отец наказал, попробуй только потерять или навредить. Оберег для племени или что-то вроде этого. А потом к нам сам господин Лангон явился.

Вокруг снова поднимается гул, призванный продемонстрировать глубокое изумление. Лурц наслаждается всеобщим вниманием и, дождавшись тишины, продолжает:

— Явился, говорю, господин Лангон. И сразу к делу, так и так, мышки не видели, на простых кровососов не похожей? Найдете мне мышку, так уж и быть, убивать вас не буду. Ну, отец с него клятву, конечно, стребовал. Не знаю, где храбрости набрался, с майар спорить. А потом мне говорит, неси мол свою любимицу. А мне и жалко стало. Привязался я к ней что ли за те годы. Ерунда какая-то, — он трясет головой. — А потом еще много, много лет прошло, и за мной пришли. Говорят, из самого Ангбанда. Мы все чувствовали, что там творится что-то. Но не шли. Мы там раньше и не были никогда. Ангбандские орки нас равнинными крысами называли. Говорили, проку от нас в бою никакого. А те, которые пришли, держались повежливее. Сказали, господин Майрон мне оказывает великую честь. Я к тому времени про мышь позабыть успел, вот и ломал голову всю дорогу, на что я вообще сдался господину Майрону. Прихожу, там... — Лурц восхищенно разводит руками, словно не в силах описать всего великолепия увиденного. — Мы такого в наших земляных норах и представить себе не могли. И ведут меня, значит, к самому господину Майрону. А с ним леди красивая.

— Как принцесса Файха? — оказывается, среди орочьих детей тоже есть девочки, Эрэндис определяет это скорее по интонациям, нежели по облику.

Лурц смеется.

— Твоя принцесса Файха рядом с ней уродливее албаи, — возражает он. — Леди намного красивее. Начала со мной говорить, только я ничего и не понял. Будто бы я ее когда-то там спас. Я так честно и сказал, что такую красивую леди, если бы встретил, ни за что бы не забыл. И тогда она превратилась в ту самую мышь, что с нами столько лет жила.

— Так это была?... — глаза девочки озаряются догадкой.

— Госпожа Тхури, она самая, — кивает Лурц. — Я к своим с тех пор так и не вернулся. Господина Майрона я позабавил, так он мне повелел в Ангбанде оставаться и госпоже Тхури прислуживать. Домой я подарков много послал. Но это было уже потом, когда Повелитель вернулся… Госпожа Тхури сказала, что мне учиться надо. Велела Углуку рассказать мне, что к чему. Углук старый был, уже тогда очень старый. Слышал, он один из первых, кто вышел из сердца горы. А теперь уже и горы той нет. Госпожа Тхури нас перед последней битвой на восток отослала. Я в Мордоре осел, а Углук дальше подался. Не было больше от него вестей. Я уже сколько лет собираюсь до Лоргана добрести. Может, еще свидимся. Жив старик, если не убили. Хотя, теперь уже не выберешься. Если падишаху что понадобилось, от их семейки не избавишься.

— А эта мышь? — девочка пристально смотрит прямо в глаза Эрэндис. — Вдруг она тоже колдунья? И тогда господин Майрон меня тоже в крепость возьмет? Я буду за ней ухаживать!

— Самая умная здесь, да? — орчонок постарше бесцеремонно отталкивает ее от стола. — Я буду. Ты безрукая, у тебя эта мышь сдохнет. И господин Майрон тебя скормит своим волколакам.

— Вот и не скормит! — между детьми завязывается спор, а Эрэндис отчего-то впервые за последние несколько месяцев необычайно легко на душе. О том, что в ее отсутствие будет происходить в Вусте, и как отреагирует Ар-Фаразон, когда ему донесут о похищении принцессы, она старается не думать.