Дамы семьи Поттер (гет)

Примечания:

В предыдущих "сериях": ночью со среды на четверг Поликсена побывала в Хоге с частным визитом и вынесла оттуда подарочки. Тем временем вечером четверга Гарри помог Рону окончательно увериться в том, что он великий маг, а не сумасшедший. Нынче у нас все тот же поздний вечер четверга.

После этой главы я беру перерыв до начала января. Поздравляю всех вас с наступающим Новым годом ❤️

— При министре Блэк магическая Британия наконец займет должное место на международной арене, создаст систему поддержки для рабочего класса, а также модернизирует инфраструктуру, колдомедицину и образование… Люций, ты плохо старался, — укорила Поликсена, поднимая голову от любовно приготовленной Малфоем папочки. — Надо было растянуть предложение еще на пару абзацев, а то у меня хватило дыхания, непорядок… Давай по-другому: голосуйте за меня — и не придется ходить строем. Галочку ставить у фамилии «Блэк».

— Читай, как написано, — пристукнул тростью Люциус. Зря он, что ли, корпел над текстом интервью — вкладывал душу, недосыпал ночей и преступно пренебрегал домом и семьей? — И не закатывай глаза, я все вижу.

Поликсена с готовностью вскочила и, шутовски изогнувшись, указала на кресло обеими руками.

— Прошу. Садись и читай сам, раз я тебе нехороша.

Она сложила руки на груди подозрительно знакомым жестом и продолжила, нетерпеливо притоптывая ногой:

— Зачем вообще читать это вслух? Это бессмысленная трата времени, а у меня еще планы на вечер. Отдай текст Рите, и дело с концом.

Люциус покосился на Скитер — та пила чай с Патроклом в дальнем углу, где под торшером стояли два кожаных кресла и журнальный столик. Они выбирали лучшие колдоснимки для статьи и выглядели очень умиротворенно… полная противоположность их с Поликсеной взрывоопасной команде.

— Это репетиция, — отмахнулся Люциус, стараясь не показать, как сильно его тянет принять предложение и занять освободившееся место во всех возможных смыслах. Уж Люций бы показал, как надо читать речи… уж он бы не крутил носом… — Тренируйся сейчас, при своих, чтобы потом не краснеть при чужих.

Поликсена пофыркала еще немного и села обратно, полистала папочку и продолжила читать:

— Годы бездарного руководства привели страну к чудовищному упадку и регрессу, и как следствие…

Она нахмурилась и бегло пробежала глазами оставшийся текст. Захлопнула папку.

— Ну вот зачем мне полстраницы живописать страдания рабочего класса? Спорим, волшебники и сами знают, как сильно подорожал летучий порох?

— Они-то, может, и знают, — вкрадчиво согласился Люциус, крепче сжимая трость. Ему очень хотелось стукнуть сестрицу Патрокла по темечку, чтобы та прониклась своей невиданной удачей. — А вот у тебя на лбу написано: ты об этом ни сном, ни духом, для тебя порох готовят домовые эльфы. Электорату важно видеть, что, несмотря на высокое рождение, мадам Блэк в курсе их забот и тревог.

— Ты правда веришь, что они на это купятся? — Поликсена скривилась так выразительно, что у Люциуса свело скулы, и он отвернулся, как назло уперевшись взглядом в собственное отражение в настенном зеркале. Выглядел зазеркальный Люциус неважно: на его щеках проступили едва заметные алые пятнышки, а зрачки расширились до предела. Для полноты картины не хватало только венки, бешено пульсирующей на виске, и Малфой выдохнул через нос и отвел глаза, пытаясь успокоиться. Тщетно: при одном взгляде на Паркинсон — на невозможно упрямую, совершенно несносную Паркинсон — у него опять закипела кровь.

Нет, это просто невыносимо! Ни драккла лысого не смыслить в политике — и всюду совать свое ценное мнение… Все-таки Мерлин добр и милостив: родись Поликсена в семействе Малфоев — и старший брат придушил бы сестрицу еще в колыбели.

— Люций, избиратели — не дураки, — покачала головой Паркинсон, небрежно откладывая папочку на кофейный столик. — Они прекрасно видят пропасть между такими, как мы, и всеми остальными, и фиговый листочек демагогии тут никак не справится.

— Это потому, что ты даже не стараешься! — наконец взбеленился Люциус, потрясая зажатой в кулаке тростью. — Почитай интервью Фаджа или Скримджера — оба из кожи вон лезут и правильно делают. А ты… ты — как кошка, которую ведут к миске сливок, а она упирается всеми лапами! Да я… да я бы…

— Все, перерыв! Нам обоим надо остыть, — Поликсена хлопнула ладонью по столешнице и решительно встала. — Я буду на улице. Вернусь минут через десять, не скучай.

Она промаршировала мимо него к выходу из студии, а Люциус еще пару минут топтался на месте, пока все-таки не поддался соблазну. Занял освободившееся, еще теплое место и аккуратно положил руки на подлокотники, устроился поудобнее…

— Я с ней поговорю, — пообещал неслышно подошедший Патрокл. — А ты воспользуйся оказией и подумай о своем поведении. Как маленький, ей-Мерлин… Еще палочками померяйтесь!

— Твоя укоризна пропадает втуне. Лучше потрать время с толком и укроти свою дикую сестрицу, — фыркнул Люций, искусно избегая смотреть другу в глаза — ему было настолько стыдно, насколько вообще возможно для урожденного Малфоя. — И вложи ей немного совести, можно даже через задницу. Стать Министром магии — да о таком мечтают все подряд, от мала до велика! А наш кандидат того и гляди прыгнет в Темзу.

Патрокл неодобрительно покачал головой и вышел, и только тогда Люциус позволил себе расслабиться и заерзать в кресле. Внутри что-то надсадно ныло: он чувствовал себя как страстно влюбленный жених, вынужденный уступить невесту другому, — и то, что соперник не ценит своего счастья, только подливало масла в огонь его ревности.

Эта глупая вера всегда жила где-то на изнанке сознания: рано или поздно, но высшая власть в стране достанется именно Люциусу. Другие мальчишки хотели стать аврорами или колдомедиками, но только не наследник Абраксаса Малфоя…

Каждое последующее поколение должно не только сохранить унаследованное достояние, но и преумножить его. Запомниться потомкам, чтобы спустя столетия о них говорили с тем же придыханием, что и о других выдающихся предках. Люциус не поможет Малфоям отступить от края пропасти, заполучить хотя бы двух наследников — эта архиважная задача легла на плечи Драко. Он был рад и горд за сына, но что оставалось ему самому? Какая другая вершина так и не покорилась ни единому предшественнику, даже самому обаятельному и хитроумному?

Стань Люциус Министром магии, и вопрос можно было бы считать закрытым. Он стал бы первым Малфоем, лично примерившим корону. Пускай рыдают от зависти и Арманд⁽¹⁾, и Септимус⁽²⁾! Именно Люциус был бы первым из семьи, кто правил бы Британией в открытую. Подлинный властитель, а не серый кардинал… Его маленькая и скромная, но поистине окрыляющая мечта.

Люций так желал этого в детстве и раннем юношестве, но со временем реальный мир затянул его в болото повседневности, добавил тревог сожалений, а вдобавок еще и щедро окропил кровью. Наивность и оптимизм иссякли, детская мечта забылась и припала пылью — а теперь вдруг снова зашептала на ухо, как змей-искуситель в райском саду.

Заветное желание Люциуса поднесли на серебряном блюде совсем другому человеку. Более того, сам же Малфой и поднес его Поликсене, и продолжал подносить, и будет подносить столько, сколько понадобится, до самой победы на выборах… Будь она проклята, та победа, и будь они прокляты, те выборы!

Если бы Паркинсон хоть немного ценила свою удачу, было бы проще — по крайней мере, Люциусу хотелось так думать. А так он слушал неуклюжую декламацию чужого текста, подходящего Поликсене не больше, чем богемский хрусталь — избушке Хагрида, и испытывал извращенное, болезненное удовольствие от каждой несвоевременной паузы, от каждой неверной интонации: ну вот видишь, ты и вправду не на своем месте! Так уступи же его мне. Отдай его тому, кому оно подходит как влитое…

И становилось только горше от того, что умом Люций понимал: рокировка невозможна. Он жаждал взять на себя ношу Паркинсон, а сама Поликсена мечтала от нее избавиться — но из всей Британии за Люциуса Малфоя проголосовали бы только его жена, отец да друзья…

— А ведь вы саботируете мадам Блэк, — тихий голос Риты озвучил его собственные мысли, и он открыл глаза и наморщил нос. Признавать очевидную правду не хотелось. — Ваша лучезарность, давайте напрямую: на самом деле вы пишете тексты под себя. И это чудесные речи, спору нет, но они идут нашему кандидату, как корове седло. Я не понимаю, вы хотите выиграть выборы? И, если нет, что здесь делаю я? Мадам Блэк не единственная, у кого есть планы на вечер.

Рита всегда величала его самыми дурацкими титулами: то «вашим великолепием», то «вашей исключительностью», — и он давно привык и даже начал ценить эту неуместную фамильярность. Лизоблюдов в мире хватает с лихвой, зато по-настоящему талантливых людей днем с огнем не сыщешь. И этим самородкам можно простить некоторые вольности — при желании Малфои умели проявить гибкость.

— Ну конечно, я хочу победы на выборах, — вслух проворчал он, вставая и снова беря в руки трость. — Разве я виноват, что Паркинсон не годится для речей с трибуны?

И разве он виноват в том, что британские волшебники слепы и узколобы, что они голосуют не за того, кто рожден для политики, а за того, кто шире улыбается? Разве виноват Люциус в том, что отец привел его к Лорду за руку и велел подставить предплечье под Метку? И разве повинен в сотне других «но», маленьких и больших, которые пролегли между ним и его заветной мечтой?

— У мадам Блэк все выйдет на славу, если вы прекратите вставлять ей палки в колеса, — стоявшая рядом Рита укоризненно покачала головой, и ее неестественно светлые короткие кудряшки запрыгали у висков. — Ну же, ваша блистательность, сдавайтесь. Это не так страшно, как кажется.

— Ну ладно, — уступил Люциус, перекладывая трость из руки в руку, чтобы скрыть смущение. — Я действительно… несколько… эммм… увлекся. Но хотя бы вы видите, что у меня получилось бы намного лучше, чем у нее?

Рита кивнула без малейшего колебания, и сразу стало легче, словно туго взведенная пружина внутри чуть разжалась. Люциус поколебался и направился к выходу — пора было закапывать топор войны и расчехлять трубку мира.

* * *

Слава Мерлину, прыгать в Темзу Поликсена не собиралась — вместо этого она стояла на крыльце дома, оперевшись о перила локтями, и курила, напряженно глядя в темноту впереди.

— Эта привычка мало того, что глупая, так еще и вредная, — светски заметил Патрокл, подходя ближе и становясь рядом. Вместо ответа сестра молча привалилась к нему и позволила приобнять себя за плечи. Порой, как в такие моменты, хрупкие и одновременно уютные, ему было трудно поверить в то, что их с Поликсеной разделяло несколько лет: Патроклу было всего четыре, когда сестра родилась, и он не помнил себя до нее, без нее…

Даже в самых ранних его воспоминаниях Поликсена всегда была где-то рядом: сперва плакала в беседке под присмотром няньки, пока Патрокл гонялся по саду за бабочками; затем упрямо ковыляла следом за раздраженным медлительностью сестры, быстроногим братом; и именно его имя было пускай и не первым словом Поликсены, но совершенно точно находилось в первом десятке.

Она сверкала глазами из угла, молча наблюдая за тем, как Патрокл готовится к Хогвартсу. Увязывалась следом, когда они с Люцием, важные и взрослые, устраивали учебные дуэли. Преподносила им смешные подарки, которые они принимали, стараясь не слишком очевидно закатывать глаза: какие-то цветы и камни с узором, и еще зеленый жук, которого Поликсена поймала и засунула в банку из-под джема, а Патрокл выпустил…

В должный срок Хог поглотил сперва его самого, а потом и Поликсену, и они стали видеться только на каникулах, вращаться в разных компаниях, на разных орбитах — и странно было думать, что так могло продолжаться и по сей день. Что распорядись судьба иначе, они так и не стали бы по-настоящему близкими людьми, а остались бы просто родственниками, как он и Пандора — почти чужаками, связанными только кровью и редкими совместными воспоминаниями…

— Я спросила мнение всех подряд, но так и не спросила твое, — глухо сказала Поликсена. — Я и так подозревала, что ты ответишь, но не желала узнавать наверняка. Ты тоже хочешь, чтобы я стала Министром, правда?

— Нет, — честно ответил он, и сестра удивленно замерла. Очень хотелось увидеть ее лицо полностью, а не только профиль, но вместо этого Патрокл продолжил смотреть вперед: на пустынный переулок, на темные окна домов напротив и на одинокий фонарь в снопе желтого света, под которым вился ошалевший мотылек. Студия Скитер находилась в деловом квартале, и поздним вечером, задолго после окончания рабочего дня, тут было тихо и безлюдно. — Конечно, не хочу. Как я могу хотеть, чтобы ты страдала?

Патрокл помолчал и тяжело продолжил:

— Я с удовольствием взял бы эту ношу на себя или возложил ее на Люция — вот уж кто грезит о министерском кресле… И тем не менее я поддержу твое выдвижение по той же причине, по которой на него согласилась ты. Потому что так будет лучше для всех.

— Будет, — эхом откликнулась Поликсена. — Конечно, будет… Пообещай мне кое-что.

— Что именно? — машинально откликнулся Патрокл и не увидел, но уловил ее усмешку каким-то шестым чувством.

— Мог бы сказать «что угодно», — подначила сестра, но вышло как-то невесело. — А я бы коварно воспользовалась твоей обмолвкой.

— Это вряд ли, — усомнился Патрокл, и она вздохнула и отстранилась, снова оперлась локтями о перила. Отчеканила как можно увереннее, но он все равно расслышал в ее голосе сомнение:

— Пообещай мне, что если я выиграю выборы и отбуду один срок, то смогу жить дальше так, как посчитаю нужным.

Холодный ветер ласково погладил по волосам, принес с собой запах весенней, льдистой свежести, и Патрокл поднял воротник пальто выше, сунул руки в карманы.

— Хочешь выйти на заслуженный отдых, как maman? — уточнил он, и сестра медленно кивнула.

— Я всегда буду частью семьи, — поспешно добавила Поликсена. — И ты, и Панси всегда сможете на меня положиться, если случится нужда. Но пока этой нужды нет…

— Пока ее нет, — подхватил Патрокл, — я обещаю, что Паркинсоны ни о чем тебя не попросят. Вот только…

— Попросят Блэки, — закончила сестра. — Я понимаю. Это уже моя забота.

— И как именно ты хотела бы жить? — спросил Патрокл, потому что ему действительно было интересно.

Поликсена помолчала и сказала очень осторожно, совершенно непохоже на себя — так, словно кралась по тонкому льду:

— Честно? Шансов нет, так что об этом смешно даже говорить. Просто… мне нужно зацепиться хоть за что-то, чтобы продолжать барахтаться. Как… ну допустим, маяк. Свет в конце тоннеля, надежда на чудо — и на то, что если это чудо случится, я буду готова и свободна настолько, насколько это возможно.

— Ты заслуживаешь намного большего, чем сладкий самообман, — мягко сказал Патрокл и потянулся к лицу Поликсены, отвел выбившуюся прядь волос и заправил ее за ухо. — И мне жаль, что это все, что я могу дать. Обещаю, что если твое чудо, каким бы оно ни было, все-таки сбудется, я отпущу тебя с легким сердцем.

— Еще мне нужна вилла, — сестра даже повернулась к нему, словно Патрокл собирался дать деру, а Поликсена готовилась догонять и вырывать обещание силой, и он не сдержал смешок. — Что? Ты все равно там не бываешь!

— Мне не жаль для тебя виллы, — легко согласился Патрокл. Что угодно, лишь бы его бесстрашной сестре было не так невыносимо жить дальше. — Я так понимаю, Сириус не сумел растопить твое сердце? Жаль, из вас вышла бы красивая пара. Он мог бы стать твоим якорем — или как там, маяком? Не знал, что тебе нравятся морские метафоры. Очень романтично.

— Ну хоть ты о нем не напоминай, а? — взмолилась Поликсена, и Патрокл вскинул руки, признавая поражение. — Сириус тут, Сириус там… Можно хотя бы здесь, на крыльце Ритиной студии, его не будет?

— Понято, не лезу, — уступил Патрокл и снова притянул ее к себе, поцеловал в лоб. Пробормотал в гладкие волосы: — Попробуй найти в своем положении плюсы. Быть Министром не так уж и плохо, честное слово. Власть бывает приятной, если выработать к ней привычку.

— Вот только мне она не нужна. Я не на своем месте, — глухо ответила Поликсена и завозилась, устраиваясь удобнее. — Меня воспитывали второй, ты же знаешь. Я не лидер, а исполнитель, и при том хороший. И знаешь что? Меня устраивает эта роль, отец верно понял склонности своих детей… Слушай, почему вы выбрали в кандидаты именно меня? Выдвинули бы на высокий пост Сири, он любит покрасоваться. Вышел бы всем Министрам Министр, перед другими странами было бы не стыдно.

— Ты разве сама не видишь? — удивился Патрокл, отстраняясь, чтобы заглянуть сестре в лицо — недоуменное, с нахмуренными бровями и прищуренными глазами. — Поликсена… по своей сути Блэк точно такой же, как и ты. Так уж вышло, что Сириус родился старшим сыном, наследником, хотя по характеру должен был стать бойцом семьи, а не ее главой. Вальбурге следовало смириться, но она заупрямилась и решила прогнуть реальность под себя: принялась ломать старшего сына и держать в тени младшего… Потому я и не лоббирую интересы Блэка — вы с Сириусом слишком похожи, чтобы быть гармоничной парой. Кому-то из вас придется кардинально измениться, и я не уверен, что хочу для тебя такой судьбы. Ты и так превозмогла достаточно.

— Измениться мог бы Сириус, — рассудительно заметила Поликсена, барабаня пальцами по кованым перилам: фениксы и гиппогрифы, переплетенные в вечном танце. — Он уже меняется.

— И это чудесно, но надолго ли его хватит? — усомнился Патрокл, потирая бровь и снова пряча руки в карманы — апрель выдался холодным. — Пока долг и личные желания Блэка совпадают, все хорошо, но что будет, если они войдут в противоречие? Для долгой перспективы этот новый Сириус слишком непредсказуем. Темный фестрал, который может прийти первым, а может перемахнуть через изгородь и исчезнуть в лесу. На кону слишком многое стоит, и тебе мы доверяем — а ему пока нет.

— Ну и дураки, — проворчала сестра, снова поворачиваясь к перилам, и он усмехнулся. Поликсена помолчала и продолжила с заметным усилием: — Я очень боюсь превратиться в леди Вал. Ты ведь знаешь, как это бывает… я стану новой Вальбургой, а Сири будет моим Орионом, и рано или поздно мы оглянемся — и ужаснемся этим метаморфозам. Сириус горько пожалеет, что настаивал на своем, а я…

— А он настаивает? — хмыкнул Патрокл и поймал ее косой взгляд. — Послушай, между тобой и Блэком я всегда выберу тебя. Не думал, что нужно это озвучивать.

— Иногда нужно, — пожала плечами Поликсена, и он кивнул: раз нужно, значит он станет, ему не в тягость. — Кстати, у меня подарочек от твоей дочери. Патрокл… когда ты собираешься поговорить с Панси начистоту?

— Когда мы соберем все крестражи, — с готовностью принялся перечислять он. — Когда ты выиграешь выборы. Когда…

— То есть, никогда, — Поликсена криво усмехнулась и с нажимом потерла лоб. — Все ясно. Послушай, Панси тебя поймет. Кто-кто, а уж она-то точно тебя поймет, не переживай. Ты ей нужен. Любой.

— Зачем? — пожал плечами Патрокл, усилием воли смиряя горечь, волной поднявшуюся внутри, сдавившую сердце стальным обручем. — Она выросла почти без моего участия и удалась на славу. Знаешь, иногда я даже рад, что все так обернулось… Ты вырастила мою дочь лучше, чем сумел бы я сам: Панси гнется, но не ломается. Она совсем не похожа на своего незадачливого папашу. Я горжусь ее характером и по-настоящему радуюсь тому, что она пошла не в меня…

Он проследил взглядом за кошкой, ловкой тенью шмыгнувшей вдоль стены, и продолжил:

— К тому же, зачем бередить раны? Панси привыкла к тому, что меня почти нет в ее жизни. Она наверняка и не помнит, как я играл с ней в детстве, как читал сказки и катал на плечах… Моя дочь — подросток, и ей нужно что-то другое, и я понятия не имею, что именно. Знаю, как обеспечить Панси блестящее будущее, как устроить отличную партию, а как с ней общаться, да еще и начистоту… этого я совсем не умею. Да и надо ли учиться? Панси следует смотреть вперед, а не оглядываться назад.

— Вот вроде умный, а иногда как скажешь что-то — и хочется тебя треснуть, — сокрушенно покачала головой Поликсена и действительно треснула — легонько, с едва заметным нажимом стукнула пальцами Патроклу по лбу. — Если оставить все, как есть, Панси будет ждать этого разговора всю жизнь — так, как ждала его я. Хочешь, чтобы дочь приходила к твоему портрету, пытаясь выведать у мертвого то, о чем молчал живой?

— А ты приходила? — тихо спросил Патрокл. Он специально убрал портрет отца в дальнюю галерею, надеясь, что сестре так будет проще — и вот, пожалуйста, снова просчитался.

— Ну конечно, — неожиданно развеселилась Поликсена — было у нее такое свойство. — Вышло неудачно, сразу говорю. В посмертии Приам ни капли не изменился… Но ты намного гибче отца, и это плюс, а не минус. Поговори с дочерью. Увидишь, вам обоим станет легче.

Патрокл кивнул и прищурился.

— Так что там за подарочек?

— Не поверишь: крестраж Лорда, — хмыкнула Поликсена, и он удивленно вскинул брови. — Точнее, то, что дети считают крестражем. Вот тебе последние сводки с полей: мелкий Малфой, Гарри и Панси обнесли Тайную комнату Салазара Слизерина.

Патрокл ощутил укол гордости за дочь — неуместный и глупый, более того, незаслуженный, но такой приятный, — и Поликсена заметила и усмехнулась краем губ. Патрокл задумался и прищурился: что-то в словах сестры привлекло его внимание, что-то едва заметное, как змея в траве. Подарочек от Панси — от его дочери, которая неотлучно находится в Хогвартсе…

— Как ты попадаешь в школу? — заинтересовался он и тут же понял как. Тяжело вздохнул и покачал головой. — Ясно, можешь не отвечать. Поликсена, ты играешь с огнем. Я ведь советовал встречаться с ним подальше от чужих глаз — или вам позарез нужен выброс адреналина? Ну так устройтесь в стойле с гиппогрифами или поднимитесь на крышу Тауэра!

— Мы просто дружим, сколько можно повторять? — устало поправила сестра, глядя куда-то ему через плечо. — Мы просто дружим, а я просто баллотируюсь в министры, так что все делают то, что нужно. Волшебная взрослая жизнь. Знаешь, иногда мне кажется, что только Люциусу она и в радость… что только Малфой по-настоящему устроился в этом мире.

— Просто дружите… Ну надо же, какой интересный эвфемизм, — светски заметил Патрокл, но сестра только отмахнулась, заставив его насторожиться. — Погоди-ка… вы что, и правда просто дружите? Как… ммм… настоящие друзья?

— Так точно, — сквозь зубы процедила Поликсена и принялась с нарочито отстраненным видом прохлопывать карманы в поисках сигарет.

— А ваши встречи тет-а-тет? — удивился Патрокл. Следовало промолчать, но в кои-то веки любопытство взяло верх над здравомыслием. — Что вы вообще на них делали?!

— А ты что думал? — невесело хмыкнула Поликсена, наконец доставая пачку, и он замялся и вместо ответа красноречиво поднял брови. Что-что… что могут делать взрослые мужчина и женщина в закрытом помещении два дня напролет? Пить чай? Играть в шахматы? — Вот вы с Люцием что делаете, когда остаетесь одни?

— Послушай, я не против ни вашей дружбы, ни чего-либо большего, — отступил Патрокл, и Поликсена на глазах растеряла запал и поникла. Он ценил ее редкую уязвимость. — Можете делать что душе угодно, лишь бы Блэк не принялся крушить и убивать. Побереги себя и не дразни спящего дракона: вы с Сириусом по-прежнему в одной лодке, и ваш брак должен оставаться безукоризненным хотя бы на бумаге.

— Я понимаю, — вздохнула Поликсена, крутя в длинных пальцах сигарету и не спеша ее зажигать. — Не переживай, мы с Севером больше не видимся, кроме как по делу… И наши забарьерные встречи тоже прекратились. Видишь, как я стараюсь? Люций мне должен — и не только нового домовика, я знатно продешевила.

— Скучаешь по Северусу? — после паузы предположил он, и сестра промолчала и все-таки закурила, затянулась дымом. Патрокл тоже помолчал, покусал губу и в сердцах признался: — Никогда не понимал, чем Снейп умудрился зацепить вас с Малфоем. Ну вот что в нем такого особенного, в этом вашем дорогом друге?

Поликсена открыла было рот, но Патрокл выставил вперед ладонь и продолжил с нажимом:

— Я никогда не понимал харизмы Северуса Снейпа, но раз тебе он так нужен, я не против. В хозяйстве что только не пригодится… У меня всего две просьбы: не злите Блэка и не эпатируйте общественность.

— И Малфоя тоже, — фыркнула сестра, с силой вдавливая окурок в железные перила. — Скоро он начнет бегать за мной с паранджой. Не иначе приревновал Севера, коварный разлучник… В общем, приструни своего приятеля, иначе я за себя не ручаюсь.

— Он просто не хочет, чтобы ваша крепкая дружба со Снейпом просочилась в газеты, — мягко заметил Патрокл, и Поликсена нахмурилась — точь-в-точь как Панси. — Ты ведь знаешь, что люди о ней подумают — в точности то, что думал я сам… Но я все равно поговорю с Люцием. Ему всегда тяжело давалось отпускать контроль, но здесь нашла коса на камень. Пора идти на компромиссы, иначе вы и правда друг друга убьете. Только Скитер и порадуется — такой скандал в преддверии выборов!

Стукнула дверь, и Патрокл оглянулся и усмехнулся: на пороге, в пятне света замер Люциус, и выглядел друг так, словно его вынудили выйти на крыльцо под прицелом палочки.

— Мы — взрослые люди, — строго сказала Поликсена. Она повернулась к Малфою лицом и облокотилась на перила, согнула ногу в колене и устроила пятку в кованой решетке. Старая привычка, Патрокл помнил, что сестра любила стоять так на балкончике Паркинсон-мэнора, спиной к пропасти. — Эта победа нужна нам обоим, и я готова к компромиссам. А ты?

— Вообще-то вся эта авантюра была моей идеей, — кисло напомнил Люциус, почему-то косясь не на нее, а на Патрокла. — Ну конечно, я готов.

— Врешь, — покачала головой Поликсена. — Я же вижу, как тебя корежит. И это понятно: из тебя вышел бы намного лучший Министр. Люций, я уже говорила: лично мне не нужно это проклятое кресло, я чувствую себя не в своей тарелке. Говорила ведь?

— Говорила, — согласился Люциус. Он поколебался, а затем все-таки протянул ей руку с растопыренными пальцами. Поликсена хмыкнула и вложила между ними новую сигарету, щедро прикурила от палочки. Люциус втянул дым и старательно поморщился, закашлялся. Патрокл скрыл усмешку: друг не раз жаловался на плебейские замашки Поликсены, и было забавно видеть его погрязшим в маггловском пороке с головой. — Но делать нечего, жизнь несправедлива. Работаем с тем, что есть.

— Пока что ты делаешь ровным счетом наоборот, — отрезала сестра. — Не работаешь с тем, что есть, а пытаешься создать из ничего нечто. Пора придумывать что-то новое. Что-то не такое малфоевское.

— Например? — Люциус снова затянулся, а Патрокл украдкой зевнул в кулак и кинул взгляд на иссиня-черное небо с редкими звездами: было поздно, самое время вернуться домой. Заглянуть к жене, посидеть с ней у камина, делясь новостями за день и чувствуя, как блаженное тепло качает на своих волнах, расслабляет и убаюкивает…

— Начни с длины предложений, — посоветовала Поликсена и потянулась к Малфою, панибратски хлопнула его по плечу. — И поменьше сложных слов на единицу текста. Мои интервью не будут изучать со словарем. Их будут листать за утренним кофе и пятичасовым чаем — и это в лучшем случае.

— Вот умеешь же опошлить! — Люциус закатил глаза и щегольским щелчком пальцев испарил окурок. — Вам со Скримджером нужно устроить соревнование по юмору ниже пояса. Его казарменные шуточки против твоих бенефисов.

— А что, это идея, — оживилась Поликсена и тут же фыркнула: — Шучу, шучу… Идите обратно, а я приду чуть позже, мне нужно еще немного подумать.

— Подумать или покурить? — наморщил нос Люциус, и Патрокл неодобрительно поджал губы, взглядом намекая другу не лезть на рожон. — От твоей маггловской отравы дохнут докси, у меня даже глаза слезятся. Ну почему нельзя курить нормальные сигары? Тлетворное влияние супруга?

— Оно самое, — с готовностью подтвердила Поликсена, и Патрокл плотно сжал губы, чтобы не рассмеяться. — Уже осваиваю мотоцикл и собираюсь набить пару татуировок. Думаю, на шее будет в самый раз. Электорат придет в восторг!

Она оттянула двумя пальцами воротник водолазки, склонила голову к плечу и поиграла бровями. Люциус побелел, прищурился, подаваясь к ней, и Патрокл понял, что пора вмешаться.

— Вы меня вконец достали, — честно сказал он и сделал шаг вперед, встал между сестрой и лучшим другом, символически разводя их по разным углам ринга. Люциус сверкал глазами, Поликсена сладко улыбалась, и внезапно Патрокл почувствовал себя легко и свободно. На секунду они все словно вернулись в полузабытое детство, когда Поликсена дразнила Люция важным индюком, а тот пояснял другу, что с малолетними девчонками, даже такими вредными, Малфои не воюют, не то бы он… — Мне действительно пора домой, а вы учитесь обходиться без рефери. Справитесь? Или можно поздравлять Скримджера с досрочной победой?

— Мы просто выпускаем пар, что тут неясного? — проворчал Люциус, резким жестом одергивая полу мантии, а Поликсена кивнула и вернула воротник водолазки на место. — Иначе мой котелок окончательно расплавится. Это же не человек, а ходячее чувство противоречия! И как ты ее терпишь?

— Я тоже от тебя без ума, — развеселилась сестра и добавила Патроклу совсем другим, мягким тоном: — Иди к жене, она наверняка скучает. И не забудь добычу детей, она в сумке в студии. Расскажешь потом, что они там раздобыли.

* * *

— Все-таки хорошо, что вы отступили, ваша непревзойденность. Ваш кандидат и так просто пылает энтузиазмом, — даже не пытаясь скрыть сарказм, заявила Скитер, когда они с Патроклом вернулись в студию, и жестом пригласила Люциуса за письменный стол у двери. Дождалась, пока Паркинсон попрощается и уйдет, а Малфой усядется и устроит трость у подлокотника кресла, и только тогда продолжила: — Кстати, уж не обессудьте, но за сегодняшнее интервью я возьму по двойному тарифу.

— Почему это? — вскинулся Люциус, и Рита пожала узкими плечами. В своем брючном костюме цвета индиго и с малиновой помадой она выглядела как диковинная райская птица, случайно залетевшая в скучный английский сад.

— Потому что мне придется придумать мадам Блэк с нуля, — пояснила Рита, захлопывая блокнот. — Я провела здесь битый час, и за это время не узнала о ней ровным счетом ничего — кроме того, что Поликсена умеет читать с листочка.

— Тоже мне высшая нумерология, — фыркнул Люциус. — Что вообще нужно знать электорату? Как заживут простые британцы при министре Блэк. Причем тут ее личность? Впрочем, если без этого никуда, вот резюме: замужняя дама, воспитывает героя, ни в чем подозрительном не замешана.

— Звучит как аврорская ориентировка, — Скитер выразительно поморщилась и снова тряхнула кудряшками. — Это не живой человек, а картонный макет! Представьте, что я не ваша верная Рита, а, скажем, миссис Беллами из Уилтшира. Люблю пудинг с патокой, держу магазинчик цветов и лелею трех упитанных дворняжек. Я не разбираюсь в политике, так что голосовать стану за того, кто мне больше приглянется. Как я буду выбирать? Читая интервью в «Пророке». Скажите, положа руку на сердце: разве после сегодняшнего интервью я узнала хоть что-то новое о чете Блэк? Скажем, как они любят проводить вечера? Какие у них планы на будущее? Почему, в конце концов, будущий первый джентльмен не сопровождает супругу — он что, против ее политической карьеры?

— Поликсена, — сладким голосом позвал Люциус, заметив, что дверь открылась — Паркинсон соизволила вернуться, вдоволь надышавшись своим маггловским ядом. — Где нынче твой избранник и почему он не с тобой?

Сестра Патрокла замерла на полушаге и пару секунд молчала — словно мужей у нее был целый полк, и она не могла понять, о ком речь.

— Понятия не имею, где сейчас Сириус, — наконец отозвалась Поликсена своим особым, опасно веселым тоном, предвестником очередной дурацкой шуточки. — Но надеюсь, что где бы он ни был, ему там хорошо. Или у тебя личная заинтересованность, а, Люций? Так и тянет полюбоваться на его смоляные кудри? Так и знала, что ты неравнодушен к брюнетам.

Паркинсон прошагала к журнальному столику, взяла папку с интервью и уселась с ней на подоконник, легкомысленно болтая ногой, а Малфой повернулся обратно к Рите.

— Это она так шутит, — кисло пояснил Люциус, и Скитер кивнула со всей возможной серьезностью, но ее карие глаза смеялись. Он жестом наложил «заглушку» и прошипел: — Ну вот, видите? Что и требовалось доказать: Поликсене нельзя давать слово, иначе все интервью будут именно в таком духе, шуточка на шуточке. А там, не приведи Мерлин, еще и речи с трибуны…

Он внутренне содрогнулся, представив себе выступление Поликсены на важном международном саммите. Вот Люций бы точно не ударил в грязь лицом…

— Зато так ваша подруга выглядит живой, — заметила Скитер, играя с застежкой блокнота. — И с этим можно работать. Вот мой профессиональный совет: выбросьте ваши листочки и позвольте мадам Блэк говорить то, что она думает на самом деле. У Поликсены действительно есть харизма, но этому качеству негде проявиться, если вы держите ее на коротком поводке.

— Если она выскажет, что думает на самом деле, — прошипел Люциус, подаваясь вперед через стол и пристукивая тростью, — то никакой предвыборной кампании просто не будет. Да Паркинсон спит и видит, как бы сойти с дистанции! Ее удерживает только долг — в противном случае она уже была бы Мерлин знает где, но точно не здесь!

И только Мерлин знает с кем — хотя Люциус тоже начинал догадываться, и эта догадка ему очень не нравилась. Куда вообще смотрит Сириус? На его месте Люций давно бы рвал и метал.

— Вот, отлично! Пускай так и скажет! — вопреки ожиданиям Рита воодушевилась, и ее глаза загорелись. — «Не хочу лезть в политику, но думаю о будущем Гарри — и не вижу другого выхода. Глава государства из меня выйдет так себе, но я хотя бы буду Министром, а не диктатором, как Руфус Скримджер». Ну же, признайте: это, как минимум, свежо и искренне. Как раз то, что нужно в этой конкретной гонке.

Люциус выдохнул через нос и неохотно кивнул — Скитер была права. Им и в самом деле требовалась победа, и если у британцев такой отвратительный вкус, что он может с этим поделать?

— Впрочем, о женских голосах все равно можно забыть, — добавила Рита, снова открывая блокнот, и Малфой нахмурился и крепче сжал трость. — Точнее, о голосах женщин от двадцати пяти до сорока с хвостиком. Не смотрите на меня, как на дуру, уж поверьте: ровесницы ни за что за нее не проголосуют. Даже я, уж на что верна вашему сиятельству, но отдам голос за другого кандидата. Предупреждаю заранее, чтобы потом не было сцен ревности.

— Но почему? — опешил он. — Чем лучше Фадж или Скримджер? Неужто женщинам милее тюфяк или солдафон, чем другая дама? Поликсена — одна из вас, и вам выгодно голосовать именно за нее. Из женской, так сказать, солидарности.

— Это слащавый миф, в который верят только мужчины, — Рита отмахнулась от него, как от мухи, и принялась искать в ящике стола карандаш. — Думаете, хоть одна женщина помогла мне построить карьеру? Совсем наоборот: меня всячески тянули на дно — видимо, из большой солидарности. Женщины, в точности как мужчины, стремятся к власти и сытости, а в процессе с удовольствием топят друг друга. Так что не надейтесь, что волшебницы Британии поддержат мадам Блэк только потому, что та носит юбки.

— И как нам завоевать женские голоса? — окончательно сдался Люциус.

— А никак. Она же как ястреб в курятнике, — скептически скривилась Рита, снова пристально рассматривая Поликсену и делая быстрые пометки карандашом. — Вы можете натыкать ему в хвост куриных перьев и разучить с ним кудахтанье, но ястреб никогда не станет курицей. И будьте уверены: другие куры вычислят это с лету. Вам нужно покорить сердца домохозяек и работающих женщин, а у мадам Блэк на лбу написано: она не отличит кастрюлю от сковородки. Зато, подозреваю, может упрятать на шесть футов под землю — но для женской части электората это минус, а не плюс.

Люциус поймал себя на том, что согласно кивает: после откровенного разговора с Патроклом он больше не мог развидеть хищные повадки Поликсены — прежде почти незаметные, отныне те бросались ему в глаза. Сперва Люций даже думал все переиграть, но в итоге не стал: кандидат с тайным военным прошлым все равно был лучше кандидата с Меткой на предплечье.

— К тому же, мадам Блэк слишком хороша собой, чтобы апеллировать к этой части электората, — кисло продолжила Рита, и Люциус заморгал и снова обернулся к Поликсене через плечо, присмотрелся к ней внимательнее.

Он никогда не видел в младшей сестре своего лучшего друга просто женщину — и это было огромной удачей. Только сейчас, глядя на Паркинсон, Люциус заметил длинные ресницы, упрямый подбородок и четкую линию губ, но эти черты существовали словно по отдельности и отказывались составлять общий портрет. Он облегченно выдохнул: слава Мерлину, Поликсена оставалась для него смягченной версией Патрокла и не вызывала ни капли мужского интереса.

— Красивая, состоятельная и замужняя, из хорошей семьи, да еще и с героем в воспитанниках? — тем временем продолжила Рита, выводя в блокноте шаманские круги и спирали. — Мадам Блэк вызывает зависть, а не отклик или чувство сопричастности. Так что забудьте о ровесницах — они проголосуют за кого угодно, кроме Поликсены, просто чтобы утереть ей нос. Делайте ставку на вчерашних выпускниц и почтенных дам.

— Девицы увидят в ней пример для подражания… — защелкал пальцами Люциус, ухватив идею, и Рита довольно кивнула и продолжила:

— …А сентиментальные старушки оценят сказку со счастливым концом. И мы пишем именно для них: Поликсена должна стать героиней любимого романа — отчаянной упрямицей, которая борется с преградами на пути к счастью.

— А что с мужчинами? — забеспокоился Люциус, и Рита фыркнула и лихо заложила карандаш за ухо. Малфоя всегда притягивала эта двойственность: строгий крой одежды и вырвиглазные цвета, ядовитый маникюр и мальчишеская, безоглядная дерзость. Рита не была классической красавицей, но ее хотелось рассматривать: и брючный костюм цвета индиго, и курносый нос в веснушках, и малиновую помаду… Всего в ней было почти чересчур — но именно что почти.

— Говорю же: спустите Поликсену с поводка, — сказала Скитер, крутя карандаш в пальцах — совсем не аристократичных, но трогательно коротких и тонких, почти игрушечных. — Дайте ей просто быть собой — и часть мужских голосов автоматически окажется у нас в кармане. Кстати, как у Сириуса Блэка с ревностью?

Люциус призадумался. На шкале супругов, начиная с безотказного подкаблучника-Гринграсса и заканчивая им самим, Сириус находился намного ближе к Люцию, чем к Амадею. Правда, Азкабан прибавил Блэку спокойствия и чувства момента, но Люциус подозревал, что суть родича осталась прежней, огненной.

— Он работает над собой, — обтекаемо подытожил Люциус, и Рита кивнула.

— Небольшой пикантный скандальчик нам даже на руку, — легкомысленно заметила она. — Женщины растают, а мужчины заинтересуются мадам Блэк еще больше. Такова уж мужская натура: вас всегда привлекает то, что нужно другому.

— Гнусная клевета! — возмутился Люциус, и Рита усмехнулась и не стала настаивать. — Ну что же, с Поликсеной план действий понятен, но это только полдела. Параллельно нужно подмочить репутацию Руфусу.

— Есть идеи? — уточнила Скитер, и Люций кивнул и нежно погладил навершие трости, следя за тем, как серебряная змея пробует воздух язычком.

— За Поликсеной стоят Малфои, Паркинсоны и Шеклболты, но кто держит руку Скримджера? — вкрадчиво спросил он. — Откуда у него деньги на кампанию? У его семейства кишка тонка проспонсировать выборы за собственный счет. Личные средства? Но как честный аврор сумел накопить суммы такого порядка?

— Анонимные доброжелатели? — предположила Рита, и Люциус взглянул на нее с ласковой укоризной. — Согласна, звучит глупо, но Скримджер способен сослаться именно на это.

— Народ должен знать своих героев в лицо, — скомандовал Люциус, пристукнув тростью. — Вашей задачей будет вычислить и опубликовать имена этих щедрых дам и господ. Кто они и чего хотят? За кого на самом деле будут голосовать те, кто выберет Руфуса Скримджера?

— Вы уверены, что он не посягнет на свободу слова? — после паузы спросила Рита, и Люциус нахмурился: впервые за всю историю их знакомства в голосе Скитер мелькнула тень страха. — Ваша бесподобность, вы — щедрый человек и умеете вскружить даме голову, но стоят ли золотые горы и часы в вашей компании моей жизни?

— Если Руфус тронет вас хоть пальцем, на его карьере можно поставить крест, — как можно увереннее сказал Люциус, и Рита неохотно кивнула. — Добавьте это в начало разоблачительной статьи. Вы, Рита Скитер, — достояние магической Британии, вы — голос истины, и если с вами что-то случится, винить следует не кого иного, как господина главного аврора. Это и послужит гарантией вашей безопасности.

— Знаете, а ведь Скримджер предлагал мне работать на себя, — призналась Рита. — Причем за сравнимую сумму.

— Почему отказались? — напрягся Люциус, и она криво усмехнулась и встретила его взгляд.

— Продажная журналистка тоже может быть верной. Я всецело предана вашей живописности… Ну а если серьезно, то мне банально не нравится этот человек. Его слишком сложно просчитать. К тому же, даже у таких, как я, есть свои принципы и представления о чести, а Скримджер полагает, что достаточно бросить мне кость посочнее — и я тут же брошу все и кинусь лизать ему ботинки. Он отнесся ко мне без уважения — в отличие от вас.

Люциус молча кивнул: добавить тут было нечего.

— Может, перестанете звать меня «живописностью»? — подумав, предложил он, и Рита фыркнула. — Давайте хотя бы по имени, а?

— Вы так и не поняли, правда? — мягко сказала Скитер, закрывая блокнот. — В моих глазах именно это и есть ваше главное преимущество. Я знаю, что могу пошутить с вами в любой момент — и вы погрозите пальцем, но в целом простите эту маленькую шалость. Скримджер совсем другой. У меня сложилось стойкое ощущение, что если я наступлю не на ту мозоль, он не покажет ни словом, ни жестом. Улыбнется и пойдет дальше, и все будет вроде бы хорошо — но через пару месяцев, именно тогда, когда я стану меньше всего этого ожидать, я обнаружу себя в мешке на середине Канала. Я не умею жить с головой на плахе… Так что же, ваша безупречность, что делаем с интервью?

— Поговорите с Поликсеной тет-а-тет и узнайте ее получше, — кисло предложил Люциус. — Я больше не стану вмешиваться — я доверяю вашему чутью. Раз вы считаете, что британцам нужно познакомиться с настоящей Поликсеной Блэк, пускай будет так. Надеюсь, вы знаете, что делаете.

* * *

Сколько Кассиопея себя ни помнила, у нее всегда была тень.

Она повсюду таскалась за Касси, как приклеенная, следовала за ней шаг в шаг, как бы та ни старалась оторваться и наконец от нее убежать — куда угодно, хоть в Америку. Пожалуй, Кассиопея могла бы смириться с ее существованием, если бы не одно важное обстоятельство — в присутствии своей тени сама она неминуемо отходила в тень: моментально терялась на фоне младшей сестры, блекла в сравнении с той, словно именно Касси была жалкой черно-белой копией, а не ярким оригиналом. Люди честно старались не сравнивать их, Кассиопея знала, что они не нарочно: просто, несмотря на два года разницы, сестры были похожи, как две капли воды, — однако это понимание никак не могло утешить ее горе.

Потому что проклятому Мерлину возжелалось, чтобы Рея во всем была лучше Касси.

Ее улыбка была обаятельнее, ответы — остроумнее, а характер — приятнее. В отличие от всего мира, Кассиопея никогда не обманывалась на счет сестры: Дорея умела говорить одними глазами и играть словами, стелить мягко-мягко, незаметно опутывая людей как паутиной — не вырваться.

Тем обиднее было понимать, что Касси была единственным человеком во всем мире, кто не подпал под ее чары. Родители бережно хранили неумелые рисунки младшей дочери и никогда не пропускали ее музицирование, даже когда Рея ужасно фальшивила, — а Кассиопею, несмотря на все ее старания, награждали скупым кивком и улыбкой, не затрагивающей глаз. Даже Поллукс, обожаемый старший брат, за чье внимание они с таким пылом соревновались, предпочитал именно Дорею — в отличие от прямолинейной и неуступчивой Касси, та умела подобрать нужный ключик к кому угодно.

Несмотря на то, что Блэки были богатой и уважаемой семьей, Кассиопея росла с ощущением, что ей всего и всегда не хватает. Иногда ей даже казалось, что она вот-вот задохнется, словно деревце, которому не повезло прорасти в мрачной тени огромного дуба, мстительно заслоняющего своими ветвями солнце. Все, что Касси было нужно, приходилось добывать с боем, а затем охранять добытое от сестры, предугадывать действия Реи наперед; а еще — ломать собственный характер, неуклюже пытаясь скопировать то, что Дорее удавалось естественно, как дыхание. Получалось так себе.

Кассиопея прекрасно помнила тот день, когда она впервые проиграла сестре по-крупному. Стояло морозное и ясное утро сочельника, и за завтраком Поллукс сообщил семье «радостные новости»: он готовился впервые стать отцом. Его невзрачная, тоненькая, как веточка, новобрачная принимала поздравления, улыбаясь светло и смущенно, а шестилетняя Кассиопея изо всех сил пыталась сдержать слезы обиды и ревности. Ну вот, будто мало ей было Дореи! Теперь внимания Поллукса и собственных родителей станет еще меньше, пока на ее долю не останется вообще ничего, даже самой малости…

Мне же не хватает! — хотела выкрикнуть Касси, чтобы все они, взрослые, умные и такие довольные собой, остановились и хотя бы раз по-настоящему ее заметили. Мне ничего не хватает: ни внимания, ни любви, ни ласки, ни заботы… их и так ужасно мало, а теперь придется делить эти жалкие крохи еще и с младенцем! Зачем нам еще один ребенок? Я его совсем не хочу! Я уже его ненавижу, заранее!..

— Ненавижу, — пробормотала Кассиопея, пряча лицо в ладони, и по удивленному и неуютному молчанию, наступившему в столовой, поняла, что ее все-таки услышали. — Не хочу…

Звякнула чья-то вилка, раздался смущенный смешок, а потом хрустальным ручейком зазвенел голосок четырехлетней Реи:

— А я хочу! Это будет мальчик или девочка? А как мы его назовем? А где он будет жить — в моей комнате, да? А можно я сама выберу имя?..

Касси медленно убрала руки от лица и увидела, как Поллукс подхватывает Дорею на руки, усаживает ее себе на колени и целует в черноволосую макушку. На красивом, точеном лице брата было написано облегчение, и Кассиопея навсегда запомнила этот момент, хотя урок, вынесенный в тот день, она сумела осмыслить гораздо позже: люди не желают слышать неприятную, колючую правду. Им куда милее сладкая ложь — и эту ложь они готовы поощрять, щедро одаривая тех, кто им соврет удачнее остальных…

Их было слишком много, девиц семьи Блэк, и они были слишком похожи между собой: гордые, темпераментные и ревнивые, не способные до конца принять тот факт, что они не единственные и неповторимые. Не исключительные. Они соперничали во всем подряд: кто краше, кто умнее, кто быстрее бегает и лучше учится, у кого тоньше талия, кто талантливее в Чарах и кому достался самый статный и галантный жених… Каждое лето Кассиопея ожидала нашествия кузин в «Старые дубы» с затаенным содроганием, — а потом учеба в Хогвартсе отняла и эту передышку, потому что Касси угораздило попасть именно на Слизерин, в один серпентарий с ними… Хорошо хоть не в тот же дортуар — этого она точно не вынесла бы и придушила бы кое-кого подушкой.

И все они, все эти девицы Блэк, от которых рябило в глазах, непременно превосходили Кассиопею хотя бы в чем-то.

Старшая на три года Каллидора была серьезной и начитанной — к ее мнению прислушивались даже взрослые, считали заносчивую выскочку «мудрой не по годам» и наперебой прочили ей блестящее будущее. Дора умела себя поставить, и Касси втайне завидовала ее апломбу.

Сестрицы Каллидоры, на год старше и младше Кассиопеи, неразлучные Цедрелла и Чарис, были смешливыми и кокетливыми, умели напропалую стрелять глазками, завивать ресницы, красиво укладывать волосы, повязывать ленты семью разными способами и гармонично петь дуэтом. Без их выступлений не обходился ни один семейный вечер, и каждый раз сестры срывали бурную овацию, — а с некоторых пор им повадилась аккомпанировать вездесущая Дорея…

Кузина из старшей ветви, Лукреция, жила в роскошном лондонском доме и была любимицей своего деда, главы рода Блэк, а потому задирала нос уже на этом основании, невзирая на то, что, помимо Вальбурги, была в их недружной компании самой младшей. За Лукрецией всюду ходила важная домовушка, словно фрейлина — за наследной принцессой, и никакие дразнилки, даже самые меткие и обидные, не могли сбить с этой зазнайки спесь. Кассиопея с ужасом представляла себе, во что превратится Хогвартс, когда примет Лукрецию под свой кров, и радовалась тому, что сама она едва застанет этот бедлам.

Впрочем, Лукреции не пришлось бы наводить шорох в одиночестве, потому что ее ровесница Вальбурга, дочь Поллукса, тоже росла капризной и взбалмошной, — но при этом очень красивой, самой красивой из них всех. Даже красивее Дореи, и Кассиопее нравилось наблюдать за тем, как фарфоровое личико сестры кривилось при взгляде на племянницу. Поллукс обожал дочь, буквально на руках ее носил, а Касси радовалась тому, что Рею все-таки щелкнули по носу: вот видишь, видишь, как обидно, когда тебя в упор не замечают! Как больно и горько, когда все внимание достается совсем не тебе, а той, другой — и чем, чем же она настолько лучше тебя?!..

Она уже и сама не помнила, когда именно это случилось и как; кто из них отыскал на чердаке письма прабабки, а потом увлек остальных в поиски загадочного пророчества, о котором та вскользь упоминала. И ведь отыскали. Прочли взахлеб, тоненько чихая от книжной пыли, пихаясь локтями и шикая друг на друга, чтобы не привлечь внимания домовиков или взрослых. И, кажется, именно Кассиопея тогда первой предположила, что пророчество говорит не о ком-то в далеком будущем или прошлом, а о ней самой и о ее будущем сыне… Просто помечтала вслух — и по ядовитой, колючей тишине, наступившей после этих слов, поняла, что шутки кончились.

Как они возмущались, как негодовали! Всегда невозмутимая и степенная Каллидора раскраснелась, как помидор, а у Эллы от смеха — якобы веселого, но Касси хорошо различала злость в ее синих глазах, — растрепались косы, и из волос выскользнула лента, шелковой голубой змеей свернулась на полу библиотеки.

Лукреция и Вальбурга тогда даже не поняли, о чем идет речь, слишком малы были — сколько им исполнилось, шесть лет, семь? Они повсюду таскались за старшими кузинами, чтобы не отставать от остальных, но в их «взрослые» дела особо не вникали — им за глаза хватало просто присутствия, одного факта сопричастности к важной тайне.

Зато все отлично поняла умница Дорея. Смерила сестру пытливым взглядом, улыбнулась своей бархатной улыбкой, склонила голову к плечу — так же, как делала сама Кассиопея, со стороны и не отличить.

«Пророчества — вещь опасная, — промурлыкала она, и Касси крепче сжала зубы. — Не следует играть с будущим».

«И все равно оно обо мне, что бы вы себе ни думали, — процедила Кассиопея и резко встала, задев журнальный столик. Чарис тут же замахала на нее руками и воровато оглянулась на дверь: тише, мол, не то услышат и надерут нам уши! — Вот увидите, пророчество говорит о моем сыне!»

Наконец-то я докажу вам, кто из нас на самом деле лучше всех, с отчаянным предвкушением думала она. Наконец-то все встанет на свои места, так, как и должно было быть всегда. И можно будет выйти из гонки, перестать оглядываться через плечо, чувствуя, как соперницы подкрадываются все ближе и ближе, жарко дыша в затылок… можно будет расслабиться и просто жить, не сравнивая себя с другими, не стегая себя кнутом от всей души… Вот же он — окончательный спор, окончательный приз, добыв который я наконец-то сумею обрести счастье.

С тех пор ее больше не волновали ни оценки, ни кавалеры — Касси умела отделить зерна от плевел и сосредоточиться на главном. Стать матерью второго Мерлина, принца Блэков, великого мага, который приведет род к славе и навсегда войдет в историю, — вот настоящая задача, и она Кассиопее вполне по плечу. И пускай Дора тянет руку на уроках и блистает познаниями, пускай в бальных книжечках Эллы и Чарис не остается ни единой пустой строчки… пускай. Касси упорнее и целеустремленнее их всех, она умеет ждать и идти на жертвы — тоже. Она умеет бороться, и для нее хороши любые средства.

Например, Кассиопея может отправиться в Новый Орлеан и выбить там сеанс у знаменитой Даниэлы Стивенсон — позже окажется, что один из последних, через пару месяцев пророчица навсегда закроет свою практику и больше не произнесет ни единого слова до самой смерти. Касси хорошо помнила низкий и гулкий голос, раздавшийся словно отовсюду, и то, как он вибрировал в костях, прошивал ее тело насквозь. И свое отчаяние помнила тоже: то, как комкала в потной руке перчатки, превратив тонкую ткань в неопрятный комок, и как металась по номеру отеля, без разбору круша вазы и хрусталь… а потом сидела на балконе, вызывающе закинув ноги на перила, глядела с высоты третьего этажа на тревожное веселье Марди Гра и курила под стук барабанов и стон саксофонов.

Все без толку. Ближайший парад планет должен был состояться только в 82-м году, а на календаре был ни много ни мало — всего лишь тридцать восьмой. Кассиопее было двадцать, и она пребывала в прекрасном здравии, но это сейчас, когда это здравие не пригодится, — а когда оно будет действительно нужно, в далеком восьмидесятом, будет уже слишком поздно для всего. Касси исполнится шестьдесят два года! Не сорок, не сорок пять даже… шестьдесят два — почти что смертный приговор. Ни одна волшебница не сможет родить в таком почтенном возрасте… конечно, кузины, племянница и сестра тоже не сумели бы провернуть подобный трюк — однако это служило слишком слабым утешением. Игра давно перестала быть игрой — за прошедшие годы эта идея успела отравить Кассиопею своим сладким ядом, ослепить золотым блеском грядущей славы.

Она никогда не станет матерью принца Блэков, зато сможет стать… бабушкой? Научить ребенка всему, что необходимо, стать ближе родной матери и вложить ему в голову нужные мысли… да, это могло бы сработать. Все помнят мать короля Артура — и ее, Кассиопею, запомнят тоже. Не смогут не запомнить.

Однако шли годы, а Касси никак не могла родить даже собственного ребенка. Приам на нее не давил, он относился к «трудностям» жены с пониманием, а она задыхалась от слез, в одиночестве спальни оплакивая нерожденных сыновей: сперва одного, затем второго и, наконец, третьего. И мордредова Полидамия, дальняя кузина мужа, улыбалась тошнотворной улыбочкой и с притворным участием советовала побывать на водах: бесплодие нынче лечат, прогноз чаще всего благоприятный, и Кассиопее вовсе не стоит так волноваться, нервное расстройство уж точно не прибавит здоровья… И шептала, шептала на ухо Приаму: ах какая нежная натура у нашей милочки, ах какая тонкая душевная организация…

После третьего выкидыша Касси отчетливо поняла: грядет развод. Маги идут на такой шаг очень редко, общественное мнение разводы не одобряет, однако Приаму позарез нужен наследник — или наследница, к тому моменту уже было совершенно все равно… Паркинсонам нужен хоть кто-нибудь одной крови с ними, а Кассиопее исполнилось уже тридцать пять лет. Время утекло ужасно быстро и непонятно куда, а она не то что не приблизилась к давней детской мечте — Касси от нее даже отдалилась…

И тогда она пошла ва-банк. Собрав всю решимость в кулак и затолкав поглубже фамильную гордость, однажды вечером Кассиопея пришла в кабинет мужа, без разрешения заняла гостевое кресло, закурила вишневую сигариллу и рассказала все, что знала о пророчестве, от начала и до конца. Грубо говоря, пригласила в долю.

И ставка сыграла — новая информация очень заинтересовала Приама. Они расстались вполне довольными друг другом, и Касси постаралась забыть о том, что на столе супруга уже лежала пухлая папка с гербом ее родной семьи — кто-то из проклятых кузин успел произвести необходимые расчеты, помогая Приаму выбрать молодую и плодовитую жену…

Едва заметив признаки новой беременности, Кассиопея собрала вещи и в тот же день вернулась домой, в «Старые дубы». Официально — погостить у семьи, а на самом деле — чтобы держаться подальше от Полидамии, от ее дурного глаза и слишком большой власти в Паркинсон-мэноре. Касси честила себя трусихой и перестраховщицей, но под отчим кровом ее первенец все-таки сумел появиться на свет, в то время как другие, до него, не получили эту возможность. Для верности она выждала еще пару месяцев, пока Патрокл окончательно не окреп, и только тогда триумфально вернулась в поместье Паркинсонов, так и не ставшее для нее настоящим домом.

Змея Полидамия наконец признала поражение и уползла зализывать раны на виллу, а Кассиопея впервые в жизни почувствовала, что ей начало хватать и внимания, и заботы, и ласки. Слишком поздно, конечно, — эти телячьи нежности нужны были одинокой девочке с куцыми косичками, а не взрослой и состоявшейся женщине, — но она все равно жадно принимала чужую любовь, пытаясь хотя бы так заполнить черную дыру внутри.

Наверное, из нее вышла ужасная мать. Касси не знала наверняка, ей не с кем было себя сравнить. Впрочем, на фоне собственной maman, считавшей, что детей должно быть видно, но не слышно, и делавшей исключение только для Дореи, Кассиопея выгодно отличалась: у нее было целых двое любимцев.

Патрокл стал новой надеждой, упрочил шаткое положение, подарил спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Он был слишком Паркинсон, чтобы Касси могла чувствовать себя с ним привольно и спокойно, но она правда любила сына — как умела. В ее понимании любовь означала закалку и оснащение наследника всеми качествами и умениями, которые пригодятся в жизни. «Пожалеешь розгу — испортишь ребенка» — Кассиопея знала, как несправедлив и жесток бывает мир, а потому истово следовала этой максиме.

Его сестра, появившаяся на свет после тяжелой беременности, во время которой Касси почти не вставала на ноги, радовала намного меньше. Они с Приамом надеялись на второго сына — защитника семьи, бойца рода Паркинсон, — а получили невесту на выданье, и тем горше было разочарование. Возможно, со временем Касси оттаяла бы, но Поликсена вечно плакала — и не тихо, едва слышно, а громко и требовательно, — и особенно надрывалась, когда к ней подходила родная мать. Словно заранее не терпела ее прикосновений, словно пыталась возвести между ними стену, еще не осознавая ни себя саму, ни окружающий мир. Кассиопея была взрослой женщиной, она понимала, что младенцы не питают злого умысла, — но все равно обижалась. Кусала губы и отчаянно злилась: и на дочь, и на себя — за то, что не может отмахнуться и просто любить Поликсену как ни в чем ни бывало.

И когда уже на следующий год в ее жизни появилась поздняя чудо-девочка, Пандора, не кричавшая и не плакавшая, улыбавшаяся материнскому голосу, похожая на Касси как две капли воды, только лучше, намного лучше, Кассиопея и сама не заметила, как отдала всю себя именно ей. Она правда хотела поделить свою любовь, как бы мало той ни было, честно, поровну — однако не сумела. Именно с Пандорой она по-настоящему почувствовала себя матерью. С младшей дочкой можно было уютно молчать и откровенно говорить, и делиться секретами, и учить ее, и заплетать мягкие волосы чернее воронова крыла. Ее маленькая Пандора Блэк… совсем не похожая на отца и на брата с сестрой, без единой черточки Паркинсонов, будто бы без единой капли чуждой крови — ее, Кассиопеи, собственный, чудесный ребенок.

Поликсена носилась по поместью кометой, разбивала себе колени и непокорно сверкала зелеными глазищами, как у дикого котенка, — ни у кого из Блэков таких отродясь не бывало, — а Пандора росла полной противоположностью сестры, ласковой и послушной маминой доченькой. Поликсена была совершенно чужой, словно никогда, ни на единый миг не принадлежавшей Кассиопее, а Пандора — своей до самой последней косточки. Поликсена всегда была упрямой и независимой, она не нуждалась в опеке взрослых, и Кассиопея не возражала: она была слишком занята воспитанием второй, гениальной, дочери.

В какой-то момент, глядясь в зеркало вместе с Пандорой — те же глаза, те же скулы, то же все — Кассиопея твердо решила исполнить пророчество через нее, преподнести своей любимой девочке королевский дар. К тому времени она уже поняла, что придется объединить силы с кем-то еще, с той же Вальбургой, — пророчество не зря говорило о том, что кровь их великого мага будет «густа и черным-черна»… Вал вышла замуж за своего троюродного брата, Ориона Блэка, у них как раз подрастали двое сыновей, и особые надежды возлагались на наследника, Сириуса…

Тем не менее Касси не собиралась делать ставку только на младшую дочь. Наиболее надежным вариантом был бы тройной брак: Патрокл мог взять в жены младшенькую Сигнуса, Нарциссу; Пандора вышла бы замуж за Сириуса, ну а Поликсена… Кассиопея пыталась убедить мужа отдать дочь за второго сына Вальбурги, Регулуса, но супруг уперся рогом — нельзя класть все яйца в одну корзину, Паркинсонам нужны связи с другими семьями…

Впрочем, люди предполагают, а Мерлин располагает: вскоре Нарциссу просватали за другого — Сигнус дрогнул под влиянием главы семьи, Ориона, на которого, в свою очередь, надавил не кто иной, как отец счастливого жениха, Абраксас Малфой. Касси даже слегла на несколько дней, тяжело переживая ужасную новость: она никак не рассчитывала, что Сигнус решит породниться с Малфоями — слишком давней и глубокой была вражда между семьями, начавшаяся еще при Гастингсе. Однако Орион и Абраксас плевать хотели на чужое мнение — как Касси узнала позже из первых рук, они повадились играть в вист, а затем и вовсе стали закадычными приятелями. Так один из путей оказался закрыт — и тем важнее стала помолвка Пандоры и Сириуса, особенно если учесть, что о пророчестве знала уйма народу…

Кассиопея наводила справки и подозревала, что кузины давно позабыли о том далеком дне: Каллидора и Чарис остепенились каждая на свой манер и просто жили как умели; Цедрелла же нежданно-негаданно выскочила за младшего из горлопанов и Предателей крови Уизли и этим, вероятно, поставила на своей линии жирный крест. Лукреция, крепко сдружившаяся с Эллой, несмотря на разницу в возрасте и общественном положении, тоже вела себя тише воды ниже травы. У нее и рыжего брюзги Прюэтта росли дочь и непоседливые близнецы, при одном взгляде на которых у Касси начинались мигрени. Единственной, кто по-настоящему ее беспокоил, была родная сестра, подколодная змея Дорея, — но та тоже не давала о себе знать и занималась тем, что сдувала пылинки с единственного позднего сына. Правда, Рея всегда умела отлично заметать следы…

Кровь густа… Касси была почти уверена в том, что для исполнения пророчества кому-то нужно свести две линии родословной воедино. Даже если Дорея не отступилась, сестрице и ее мальчишке ничего не светило — в отличие от предыдущего поколения, в этом девицы нужного возраста были наперечет: три дочки Сигнуса были старше Поттера, да к тому же, просватаны за других, а Поликсена и Пандора смогли бы выйти за Джеймса только через ее, Кассиопеи, хладный труп.

Долго обхаживать Вальбургу не пришлось — та как раз переживала личную драму и ухватилась за предложение родственницы зубами и когтями. Ей требовался карманный великий маг — и Кассиопея догадывалась о причине, но подтверждать догадку не стала. Какая разница, что движит Вальбургой, если оно как раз на руку Касси?

Она умела быть осторожной, хоть это давалось ей нелегко, а потому попробовала уточнить пророчество снова. Весьма удачно под руку подвернулась правнучка Даниэлы Стивенсон, Каролина, — между прочим, первая девочка в семействе за много лет. Кассиопея и Приам взяли ее бесприданницей, с надеждой на то, что невестка даст новую подсказку — и прогадали. Каролина оказалась пустышкой — впрочем, Патроклу она пришлась по сердцу, и Касси не стала снова вмешиваться в жизнь сына… Ей и без этого было чем заняться.

Она была совсем близка к победе, когда получила подлый удар в спину — и он был тем болезненнее потому, что если хоть кому-то Касси и доверяла безраздельно, так именно Пандоре. Планы пришлось менять на ходу — и Поликсена заняла место младшей сестры на удивление безропотно. Переговоры с Лестрейнджами пришлось отменить, заплатив разочарованному Рудольфусу немалую виру, и Касси даже порадовалась тому, что будущей невесте о них сказать не успели — ей не хотелось дополнительно ранить Поликсену, а Рабастан, как ни крути, был прекрасной партией… Пожалуй, только тогда Кассиопея пригляделась к старшей дочери и впервые заметила между нею и собой печальное сходство, — но решила, что наводить мосты было слишком поздно…

И теперь, сидя в темном номере парижского «Рица» и докуривая последнюю сигариллу в пачке, Касси лениво размышляла: а может, было вовсе и не поздно. Может, следовало постараться и найти к Поликсене подход, первой сделать шаг навстречу, проявить терпение, мудрость и гибкость. Она же все-таки была взрослой, хоть и не ощущала себя таковой ни единого дня…

И это проклятое пророчество… Касси снова ухватилась за него после гибели мужа — гибели неожиданной и подозрительной, заставшей ее врасплох и надолго выбившей почву из-под ног. У них с Приамом не сложилось великой любви, но имелось кое-что другое: крепкое и надежное сотрудничество и глубокое взаимопонимание. Кассиопея так привыкла к тому, что он всегда был рядом и что на него можно было положиться в чем угодно, что когда супруг внезапно исчез, она совсем растерялась. И, пожалуй, только тогда поняла, как много Приам для нее значил, — но и для этого оказалось слишком поздно…

Тогда, в траурные месяцы в Ницце, Касси тонула в горе и страхе, ей позарез требовался ориентир, — и пророчество всплыло в памяти весьма кстати, снова наполнив жизнь подобием смысла.

Впрочем, именно подобием — в глубине души Кассиопея давным-давно знала, что партия безнадежно проиграна: Персефона выросла без ее участия, не говоря уже об остальных претендентах. Кто бы ни оказался тем самым великим магом, до Касси ему нет ровным счетом никакого дела, — но она просто не могла взять и остановиться. Что она стала бы делать? Долгие годы пророчество было ее стержнем, единственной константой… Путеводной звездой, поманившей и заведшей в тупик.

Она снова взглянула на два письма, лежавших на столике, тронула пергамент кончиками пальцев. Луна писала бабушке о мальчике, чья сила превосходит всяческое воображение, описывала страшную сцену на башне и спрашивала совета: как новому другу развить свои таланты, откуда мог взяться его странный дар? Ее отец писал о том же мальчишке, хоть и в другом ключе: со смесью сдержанного уважения и отчаянной смелости обычно слабовольный и нерешительный зять сообщал Касси о том, что выбрал дочери жениха.

Сообщал, ха… да как бы не так! Ксенофилиус ставил в известность, и по непривычно ровным и твердым строчкам было ясно: в этом вопросе мямля Лавгуд не отступится. Касси прикрыла глаза и сгорбила плечи. Луна могла бы сделать намного лучшую партию, но есть ли в этом смысл? Кассиопея устала устраивать чужие судьбы — все попытки выходили боком, и даже ее недюжинного упрямства не хватало, чтобы продолжать борьбу.

Рональд Уизли, ну надо же. Из пяти детей, рожденных от крови Блэков в восьмидесятом, это должен был оказаться именно он — самый безнадежный и с виду бесталанный, хуже полусквиба-Лонгботтома, шестой сын, которого ни в кнат не ставила даже собственная мать… Их, Блэков, обещанный принц, предсказанный столетия назад, — конопатый и рыжий подросток, долговязый и нескладный, жадный, своевольный и недоверчивый. И уж точно не нуждающийся в опеке и поддержке Кассиопеи Паркинсон, окажись он хоть трижды женихом ее младшей внучки. Что вообще делать с новым великим магом, какой с него прок? Когда-то давно они думали об этом, наверняка думали, но сейчас, наконец добившись цели, Касси пыталась припомнить — и у нее ничего не выходило.

Родись мальчишка тогда, и до Гриндевальда, и до Риддла, когда мир был другим, а Блэки славились богатством и многочисленностью, — и он мог бы стать новым Темным Лордом, сплотить вокруг себя магическую Британию и привести ее к славе. Фактически, сделать то, чего жаждала Вальбурга, мстя предавшему любовнику, и на что рассчитывал Приам, создавший оппозицию тому же человеку…

Но Рональд родился значительно позже — когда успели отгреметь две войны, а маги стали опасаться талантливых и амбициозных. И родился он не Блэком и не Паркинсоном, и даже не каким-нибудь Смитом — мальчишку угораздило появиться на свет в семье Уизли, что автоматически ставило крест на серьезных политических амбициях.

Какие активы у него оставались — грубая сила? Сама по себе она ничего не решала. Один в поле не воин: чтобы великий маг сумел забраться на вершину, его должны вознести туда восхищенные сторонники и вынужденные союзники… вот только шестому сыну одиозного Артура Уизли не светят ни первые, ни вторые. Отправить мальчишку на континент — дать Рональду хорошее образование, привить манеры, сменить имя и фамилию, перекрасить волосы, — и обеспечить его триумфальное возвращение лет через двадцать? Правда все равно выйдет на свет, так просочилась правда о полукровном происхождении Риддла — как бы Том ни прятал концы в воду…

Что делать с этим ребенком, если вылепить из него лидера не выйдет? Перековать великого волшебника в оружие, заточить как меч? Но как использовать это уникальное оружие и против кого? Грозить им политическим оппонентам семьи? Устранять руками Уизли конкурентов за власть? Даже если Кассиопее удастся убедить Патрокла так, как некогда она убедила Приама, это послужит шагом за грань. Никто не потерпит такого резкого и необратимого изменения в балансе сил. Против Паркинсонов сплотятся все остальные, и авантюра закончится плачевно — так, как заканчиваются игры с потусторонним и предсмертные проклятия… Нет, Касси не желала семье своих мужа и сына участи французских ле Гла.

Воспитать из Рональда ученого, двигающего магический прогресс? Гениального колдомедика? Может, даже алхимика? Кто знает пределы его способностей… Вот только рано или поздно мальчишку захотят опутать обетами и клятвами, не дать ему развернуться в полную силу, а то и нанести превентивный удар, Никто не хочет повторения истории с Риддлом. И как Касси — одинокая, смертельно уставшая Касси — сумеет защитить своего протеже?..

Все-таки партия проиграна, давно и безнадежно проиграна, и остался лишь один вопрос: que faire⁽³⁾? Что теперь делать, если делать больше нечего? Для чего теперь жить?

Касси докурила сигариллу, уничтожила окурок и решительно встала. Включила свет, подошла к зеркалу — поправить тугой локон, подкрасить губы красной помадой. Тяжело сглотнула, глядя в глаза своему отражению, — из зеркальных глубин на нее смотрела незнакомая женщина, уставшая и потерянная, с жесткой складкой губ и холодным взглядом. В ней ничего не осталось от девочки с косичками, мечтавшей о том, как однажды ее заметят и выберут… и чтобы только ее одну…

Касси вздохнула, достала палочку и приставила кончик к виску, пристально глядя себе в глаза. И тут же вздрогнула от хлопка аппарации.

— Я так и знал.

Кассиопея устало прикрыла глаза и медленно опустила руку. Поворачиваться не было сил.

— Ma reine⁽⁴⁾, ну вот что ты творишь? Тебе не стыдно так меня пугать? У меня ведь слабое сердце.

— Отпусти меня, — попросила она, снова открывая глаза, и вышло очень жалобно — так могла бы просить Касси Блэк, но никак не Кассиопея Паркинсон. — Зачем я тебе нужна, ну вот правда?

Абраксас подошел со спины, обнял прямо поверх ее рук, а затем осторожно, но настойчиво вытащил из сведенных пальцев палочку и отбросил куда-то в сторону. Положил подбородок Кассиопее на плечо и встретил ее взгляд в зеркале. Красивый, невольно подумала Касси и поразилась тому, что даже в такой момент не может о нем не думать. Красивый и такой теплый, совсем не похожий на нее саму…

— Нашим великим магом оказался мальчишка Уизли, — сказала она, почти не разжимая губ, и спрятала глаза. — Можешь начинать смеяться.

— Серьезно? — хмыкнул Абраксас, и Касси вскинулась и снова прикипела взглядом к его отражению. — Ну и Мерлин с ним! Послушай, ну зачем он тебе сдался? У тебя растет чудесная внучка, и даже не одна, а целых две, а вскоре может родиться еще и внук — так неужели, чтобы заслужить твою любовь, им нужно быть из ряда вон?

Нет, печально подумала Кассиопея. Не нужно.

— Тебе просто не за чем больше гоняться, правда? Хвост все-таки ускользнул, и ты осознала, как тщетны попытки его изловить? — промурлыкал Малфой ей на ухо, и по шее пошли мурашки. — Ну ничего, ничего, не беда… я найду тебе новую задачу, ma déesse. Например, мы так и не закончили твой портрет — ты ведь не собираешься эгоистично оставить художника без музы?

— Ты никогда его не закончишь, признайся честно, — слабо усмехнулась Касси. — Абраксас, я же видела наброски — ты совсем не умеешь рисовать… а еще постоянно его переделываешь, несчастный ты жулик.

— Совершенству нет пределов, — бесстыдно пожал плечами Абраксас и легонько боднул ее в висок. — Ну же, Касси, соглашайся. На тот свет ты всегда успеешь, — а пожить для себя, да еще и в компании такого красавца, как я… еще и влюбленного в тебя по уши…

— Это ты зря, — серьезно укорила она, не спеша повернуться к нему, и Абраксас кивнул и снова заглянул ее отражению в глаза.

— Знаю, — ответил так же серьезно и тут же, почти без перехода, раздулся от самодовольства: — Невестка говорит, я очень, очень смелый человек…

— Или глупый, — вздохнула Кассиопея, уже зная, что все-таки останется. И, наверное, этим окончательно испортит Абраксасу жизнь, по-другому Касси не умеет, — но она все-таки с ним останется. И попробует научиться любить как-то иначе — так, чтобы ему тоже было с ней тепло… Выбрал ведь. И только ее одну.

Примечания:

PayPal, чтобы скрасить мои суровые будни: ossaya.art@gmail.com

Карта для тех же целей: 2200700436248404

Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️

Рита Скитер: https://ibb.co/r0chrq4

1) соратник Вильгельма Завоевателя — подразумевается, что он помог сюзерену получить престол

Вернуться к тексту

2) Поттер-вики: "Очень влиятельный человек в Министерстве магии в конце восемнадцатого века. Многие утверждают, что министр магии Анктуоус Осберт был не более чем марионеткой в его руках"

Вернуться к тексту

3) фр. что делать

Вернуться к тексту

4) фр. моя королева

Вернуться к тексту