Яблоко Гесперид (гет)

Малфой-мэнор

Джинни не знала, зачем в ту ночь она отправилась в читальный зал, где часто отдыхала Нарцисса, вместо того, чтобы насладиться спокойной и уединенной атмосферой в библиотеке. Если леди Малфой и удивилась, услышав, как невестка вошла в комнату, то виду не подала, продолжая внимательно читать книгу. Хотя в камине не играл огонь, а в открытые окна врывался холодный ветер, в остальном все было так же, как в те вечера, которые обе женщины проводили в обществе друг друга, ожидая шагов Драко в коридоре. Тогда Джинни узнала более спокойную, а также более естественную сторону характера своей свекрови. Здесь она стала свидетельницей слабостей Нарциссы, наблюдала за ее борьбой с призраками войны, выходившей далеко за пределы простых симптомов чумы гарпий; здесь Джинни позволяла себе хоть на минуту поверить, что мать Драко в действительности могла оказаться хорошим человеком.

Но в венах Нарциссы текла та же кровь, что и в венах Беллактрикс — чистая, однако запятнавшая руки многих поколений, поэтому Джиини не могла себе позволить забыться. И, тем не менее, сама не понимая почему, да и не стараясь искать причины, Джинни села в свое кресло, поерзала, пристраивая живот, и принялась за чтение. Иза после ужина куда-то исчезла, но Джинни знала, что ее темноволосая подруга, как и она сама, любит побыть одна. А вот Нарцисса, сведущая в манипуляциях и интригах, совсем не верила, что отсутствие Изы случайно. Но, не зная, чем все это закончится, леди Малфой, однако, предполагала, что любое изменение ситуации будет только к добру; она никак не желала, чтобы ее внуки росли в доме, в котором родители вели себя так, словно каждое их слово означало начало новой войны. Ну, или продолжение старой.

Когда часом позже Драко ступил в читальню, он не удивился, найдя там мать; та медленно оторвала взгляд от страницы книги и холодно воззрилась в него. Заметив компаньонку матери, Драко, к своему раздражению, потерял дар речи. Рыжие локоны Джиневры, местами все еще неровно обрезанные брошенным им ножом, обрамляли ее лицо трепещущим огненным ореолом. Она так углубилась в чтение, что даже не услышала его шагов. Драко никогда не считал, что беременность привлекательна, но теперь должен был признать, что его жена красива. С каждым днем она становилась все прекраснее, обретая в материнстве величественность, которой ей раньше не хватало, и с каждым днем все больше отдаляясь от него — сознание этого факта совсем его не радовало.

Драко сел, а Нарцисса, поднимаясь со своего места, обменялась с сыном красноречивыми взглядами. Она поцеловала его в лоб и протянула книгу, которую читала. Джинни, хотя и не могла не обратить внимания на шорох, вызванный их движениями, упорно пялилась в страницу. Покидая читальню, Нарцисса, подобно Изе, таинственно улыбнулась. «Грозовой перевал», — прочитал Драко на обложке книги и едва сдержал улыбку: оказывается, по ночам его мать развлекала себя вымышленными историями о разрушенных отношениях, словно жизнь обитателей этого дома была недостаточно изломанная и мрачная. Он раскрыл книгу:

«Тебе следует знать, что я отлично понимаю, как гнусно ты со мной обходишься, — да, гнусно! Слышишь? И если ты надеешься, что я этого не замечаю, ты глупа; если ты думаешь, что меня можно утешить сладкими словами, ты — идиотка; и если ты воображаешь, что я отказался от мести, ты очень скоро убедишься в обратном!» (1)

Может, Драко и не заботили маглы, но хорошую литературу он всегда распознавал. И то, что он раскрыл книгу именно на этом отрывке, не казалось ему случайностью; какие еще нужны доказательства того, что это творение, как и другие oeuvre-d'art, (2) жили своей жизнью и имели непосредственную связь с его собственной. Месть, месть, всегда все шло именно к мести. Каким же идиотом он был, поверив, что сможет вывести Джиневру из ее патологического оцепенения просто словами.

Этого недостаточно.

Недостаточно слов, будь то извинения или угрозы. Недостаточно оправданий, доказательств, уговоров — в этом Драко всегда был экспертом, но он прекрасно знал свою жену, чтобы поверить, что хоть одно из вышеперечисленного достигнет цели. Недостаточно гнева и требований — они приводили лишь к тому, что Джиневра бесстрастно поддавалась, уходя в себя. Недостаточно мольбы и полного раскаянья — поколение Драко и Джинни давно потеряло веру в чистосердечную исповедь.

Джинни в этот момент встала. Она сделала это медленно, не слишком грациозно, стараясь сохранить равновесие и не повредить спину, от всего сердца проклиная ноющие кости и хрупкое телосложение, не совсем подходящее, в отличие от ее матери, для вынашивания сразу двух младенцев. Положив книгу на ее место на полке, она направилась к двери. Драко увязался за ней тут же — тихо и плавно, словно тень за своим хозяином. Схватив ее за руку и волнуясь совсем как в детстве, когда предлагал шестилетней Панси стать его девушкой, Драко произнес:

— Джиневра, я...

— Мама называла меня Джиневрой, когда злилась, — прервала его Джинни. В ее голосе не было эмоций, однако ее слова и то, что она не выдернула руку, придали Драко смелости.

— Тогда, может, ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя «Джин», как в Хоге... — он не смог скрыть сарказма, словно яд просочившегося в его голос.

— Чтобы я опять могла почувствовать себя маленькой девочкой? — спросила она, шагая по тускло освещенному коридору. В ее голосе слышалась горечь, но агрессии не было. — Нет.

Они продолжали идти — Драко, неспособный сказать то, что хотел, и Джинни, сгорающая от нарастающего любопытства — почему же он молчит? К счастью, ему не пришлось долго бороться с несвойственной ему молчаливостью — Джинни, всегда любившая ясность во всем, сдалась первой.

— Ты что-то хотел сказать? — спросила она, поощряюще сжав его пальцы.

Не сдержавшись, Драко ухмыльнулся; принадлежность Джиневры к семье Уизли была очевидна, если принять во внимание ее пылкий характер, нетерпеливость и неспособность в ярости держать язык за зубами. В тот момент Драко заметил орхидею Персефоны, неприметную с первого взгляда в рыжих кудрях Джинни.

— А ты знаешь, почему Персефона все-таки осталась с Аидом? — невпопад поинтересовался он, почему-то чувствуя, что Джинни поймет, о чем он.

— Думаю, в конце концов она поняла его мотивы, — не мешкая ни секунды, ответила Джинни. — Поняла его побуждения, его одиночество, мрак внутренний и мрак, окружающий его...

Драко кивнул и внезапно остановил ее у подножья лестницы, ведущей в их спальню.

— Однако ему пришлось показать ей все это. А чтобы понять, ей пришлось добровольно спуститься за ним в его подземный мир.

Джинни взглянула на него, крайне удивленная его самообладанием и простотой, с которой он провел мифологические параллели, прося ее об одолжении. Но был ли нужен ему только момент передышки, или он пытался восстановить их счастливые отношения?

Джинни кивнула, и, несмотря на то, что Драко, казалось, ее движения не заметил, он направился по коридору в противоположную сторону той, с которой они пришли. Джинни знала, что там находится его кабинет, в который она еще никогда не допускалась, да и сама не сильно туда рвалась: до того как Драко узнал ее настоящее имя, она просто об этом не думала, после просто боялась за жизнь своих нерожденных сыновей.

Свободной рукой Драко нажал на ручку двери, сходу снимая запирающее заклятье, и ввел Джинни в кабинет, сверкающий зеленой кожей и наполированным деревом. Джинни тут же почувствовала умиротворяющее спокойствие и изысканность обстановки — ни серебряный, ни зеленый в интерьере не доминировал. Драко отпустил ее руку и направился в украшенный гербом Малфоев угол кабинета. Он начертал в воздухе какой-то знак, и в деревянной панели открылся проем шириной с человека и высотой с обычную картину. Полумрак проема отливал серебристым светом, и Джинни рассмотрела едва мерцающую чашу, сразу узнав омут памяти.

Драко достал волшебную палочку и, плавно ею взмахнув, левитировал омут через комнату, опуская его на письменный стол. Затем протянул руку Джинни, подзывая ее подойти ближе. Похолодев, Драко наблюдал, как она беспокойно уставилась на омут. Если Джинни откажется взглянуть на его воспоминания, возможно, ему никогда больше не удастся убедить ее в мотивах свих поступков. В его обычно суровом взгляде Джинни видела эмоции, и приняла ли она страх за жалость или распознала чувства правильно — никто никогда не узнает, — но она взяла его протянутую руку и наклонилась над омутом.

Охватившее их ощущение тяги особенно повлияло на Джинни — ей показалось, что она действительно падает, и в тот момент она почувствовала, как Драко обнял ее за плечи. Когда серебристая дымка вокруг них исчезла, Джинни тут же поняла, что они оказались на землях Хогвартса в ночь смерти Дамблдора. Вокруг царила тьма, и рука Драко на ее плече напряглась — но не столько в желании поддержать, сколько из-за усилий стерпеть воспоминания, темноту и жестокость которых Джинни вскоре поняла.

Голова Драко кружилась от боли и мучений, которые принесла ему та ночь, и он изо всех сил цеплялся за свою жену, словно она была якорем, удерживающим его в пугающей, но полной надежды действительности, и не позволяющим затеряться в меандрах собственной памяти.

Они едва успели рассмотреть юного окровавленного Драко, которого шипящий Снейп протолкнул в открытые ворота Хогвартса. Драко рванулся бежать, подчиняясь инстинкту умирающих — спасаться, вдруг удастся обрести хоть часть утерянной жизни, — однако мастер зелий схватил его за плечо.

— Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Драко, — прошипел Северус Снейп. — Выслушал очень внимательно. Если хочешь жить — предупреждаю, возможно, ты потеряешь это желание, но все же — ты будешь пресмыкаться, ползать на коленях, кричать и плакать, пока не начнешь думать, что больше не в силах выдержать... Затем еще немного поплачешь и покричишь, пока, я надеюсь, он наконец не устанет. И тогда я буду пытаться спасти твою жалкую шкуру, а ты согласишься со всем — со всем, слышишь?! — потому что это все, что я могу сделать для тебя и твоей матери. Ты понял?

Драко из воспоминаний, похожий на перепуганного маленького мальчика, неистово закивал.

Джинни почувствовала рывок их аппарации, но Драко силой воли перенес их в другое воспоминание, и они, вместо того чтобы отправиться за двумя беглецами, оказались напротив Темного Лорда. Он был облачен в темную мантию, которая зловеще колыхалась вокруг его скелетообразного уродливого тела, несмотря на полное отсутствие ветра. Вся его сущность источала зло и силу еще более неистово, чем в ночь битвы с Дамблдором в министерстве, и Джинни содрогнулась от осознания его мощи, обретенной чуть более чем за год.

Собравшиеся вокруг Лорда Пожиратели Смерти смотрели на съежившуюся фигуру у его ног. Проследив за их взглядами, Джинни едва сдержала стон, за которым последовала волна накатившей тошноты. Волосы человека были окрашены кровью, но по все еще видимым светлым прядям она узнала Драко. Он прятал лицо в сгибе руки, но если оно выглядело как избитая, окровавленная и, судя по изгибу, сломанная рука, этот искромсанный кусок плоти вряд ли все еще можно было назвать лицом. Испытывая мучительную боль, Джинни огляделась вокруг, не в силах смотреть на мальчика — а ведь Драко в тот момент был всего лишь мальчиком! — и пришла в ужас от пассивности наблюдателей.

— Итак, Драко, — медленно произнес Волдеморт елейным голосом, пробиравшим до самых костей. — Полагаю, мы все выяснили.

Он протянул руку, чтобы произнести очередное заклинание — Драко даже не шевельнулся, — но в тот момент один из Пожирателей шагнул вперед.

— Мой Лорд, если позволите, — сказал он, и Джинни сдавленно ахнула, узнав голос профессора зельеваренья.

Волдеморт медленно повернулся в сторону Северуса Снейпа. Лицо Лорда скрывала тень от капюшона мантии, но вся его поза говорила о фальшиво благодушной заинтересованности.

— В чем дело, Северус? Уверен, ты знаешь, как важны наказания в случае провала, — с нажимом произнес Волдеморт, не стараясь скрыть истинного значения своих слов.

— Разумеется, мой Лорд, но... — Снейп заколебался, словно раздумывая. — Поттер был свидетелем его провала, и, будучи легковерным идиотом, бесспорно примет это за преображение в лучшую сторону. Если Драко вернется живым, Поттер несомненно за него поручится...

— Таким образом обеспечив ему защиту... — продолжил Волдеморт.

— И, возможно, посвятив его в свои нелепые планы по вашему уничтожению, мой Лорд, — добавил Снейп.

— Эдакий Троянский конь, — Волдеморт злорадно усмехнулся.

Снейп безмолвно кивнул, и несколько минут никто не проронил ни слова. Стоящий рядом с Джинни Драко уголком глаза следил, как она время от времени бросала на его агонизирующее тело из воспоминаний полный ужаса взгляды. В ее глазах блестели слезы, и он был признателен ей за это.

— Отлично, — наконец вымолвил Волдеморт, но палочку все же поднял. — Он будет жить. Пока. Круцио, — буднично добавил он, и измученное тело Драко испустило леденящий кровь вопль.

Драко быстро перенес Джинни в другое воспоминание, зная, что последующие минуты — или часы — ничем не отличаются от предшествовавших. Когда окружившая их дымка рассеялась, Джинни и Драко оказались возле корявого дерева посреди топи. Они увидели усталого и мрачного Драко, который сейчас мало походил на мальчика. Его плечи стали шире — порванная рубашка почти ничего не скрывала, — а лицо, руки и ноги были покрыты спекшейся кровью, хотя ни одна из ран не выглядела слишком серьезной. Он вовремя нагнулся, чтобы избежать заклинания, и, резко развернувшись, Джинни оказалась лицом к лицу с Рабастаном Лестрейнджем. Его волосы, собранные в конский хвост, не скрывали такого же израненного лица. Подняв волшебную палочку, он направил ее на своего племянника.

Молодой Драко выкрикнул заклинание, которого Джинни никогда прежде не слышала, и Рабастан профессионально его отклонил. Люди, убивающие с таким спокойствием, словно подписывают очередной контракт, не должны разгуливать на свободе, подумала она, тотчас вспомнив, что как раз это сейчас и происходило. Драко рядом с ней выглядел намного спокойнее, чем в предыдущем воспоминании.

— Увертывание тебе не поможет, мальчик! — взревел Рабастан, приближаясь к Драко, осыпая заклинаниями и толкая его вглубь окружающего тумана. — Ты должен напа...

— Сектусемпра! — прокричал Драко, и Рабастан удивленно воззрился на хлещущую из ран кровь, прежде чем понял, что это было заклинание, которого он не знает.

Мощный удар повалил Драко на землю, и его шея залилась кровью из свежеоткрывшейся раны. Из мглы, с явным удовольствием облизывая пальцы, вынырнул Фернир Грейбэк.

— Мальчик, тебе стоит запомнить, что ты вряд ли часто будешь сражаться один на один, — широко скалясь, промурлыкал оборотень. — А теперь давай посмотрим, можешь ли ты одновременно драться с оборотнем и Пожирателем, — предложил он, глядя, как Рабастан, уже залечивший свои раны, грозно приближается к Драко. — Готовься поплатиться в обратном случае.

Воспоминание померкло, и Драко прошептал Джинни:

— Я не справился в тот раз. Прошло немало времени, прежде чем я сумел удивить Фернира, но когда это произошло... — он мрачно улыбнулся. — Был бы он жив, он бы все еще помнил об этом.

Джинни содрогнулась, но затем подумала, что с человеком, победившим оборотня и Пожирателя Смерти, ей нечего бояться. Драко быстро провел ее через воспоминания июня и июля, позволяя ей увидеть только краткие моменты тренировок под руководством тети и дяди Лестрейндж. Она увидела, как Драко из испуганного молодого человека обратился в покрытого шрамами, вызывающего страх мужчину — человека, который к необычной бойцовой технике Пожирателей Смерти добавил навыки бокса и фехтования, привитые ему отцом с самого детства, превращаясь в человекоподобную боевую машину.

Драко наблюдал, как его молодое «я» учится не бояться никого, кроме Темного Лорда и своих слабостей, пораженный собственной наглостью, когда он самодовольно ухмыльнулся Бэйну Дэниелсу, одолев оборотня в схватке или «забыв» помочь тете Беллатрикс, после того как одержал над ней верх впервые. Он не был безрассуден, как это могло показаться Джинни. Драко понимал, что только силой можно препятствовать оборотням — включая тетю Беллатрикс, — страждущим перегрызть ему горло. И еще он знал, что если во второй раз не потерпит неудачи, то спасет мать и отца.

Они опять оказались перед Лордом Волдемортом, но в этот раз Драко Малфой, стоящий перед ним на коленях, ничуть не напоминал человека, ежившегося у его ног два месяца назад. Над пустынной равниной — такой глухой и заброшенной, что казалась нереальной — ярко светило солнце. Людей в мантиях было меньше, чем в ночь смерти Дамблдора, но тени, которые они отбрасывали, навевали ощущение неуловимой тьмы.

— Говорят, ты стал искусным бойцом, — тихо произнес Волдеморт. — Ты будешь бороться за меня, Драко Малфой?

— Да, мой Лорд, — покорно ответил Драко.

— Жаль, но посылать тебя на поле боя я не могу, а Метка только помешает тебе в исполнении миссии. Поэтому ты освобождаешься от необходимости носить Метку, только не возомни себе, что будешь кем-то больше, чем мой солдат.

— Нет, мой Лорд.

Волдеморт улыбнулся, и в его глазах, скрытых тенью капюшона, мелькнул красный огонь.

— Ты вернешься в министерство. Если, как предполагал Северус, Поттер за тебя поручится, они предоставят тебе защиту — возможно, место в министерстве, работу или еще что-то. Сделай все, чтобы так произошло, иначе ты мне не нужен. И будь уверен, Фернир с удовольствием нанесет твоей матери визит.

Пожиратели Смерти похотливо заржали, и Драко едва не задрожал от злости и страха.

Настоящий Драко, не справляясь с воспоминанием, сжал кулаки, не имея возможности изменить ни прошлого, ни настоящего.

— А теперь, — продолжил Волдеморт, и Джинни уловила в его голосе ту же самую детскую нетерпеливость, с которой Том Риддл болтал о способах, которыми он разделается с Гарри, — нам надо обеспечить тебе надежное алиби.

На лице Джинни отразилось недоумение, но по тому, как настоящий Драко и Драко из воспоминаний сузили глаза, можно было понять, что они оба не сомневались в значении слов Лорда.

— Есть интереснейшее слово на старонемецком, — будничным голосом произнес Волдеморт, — означающее «плоть» и метаморфирующее в «стрела» во многих романских языках. Как удобно, не правда ли? — риторически спросил он, а затем, взмахнув палочкой, добавил: — Flikki.

Прежде чем Драко успел среагировать, из кончика палочки выстрелили три стрелы и вонзились ему глубоко в грудь.

Настоящий Драко тут же поменял воспоминание, но Джинни еще успела услышать, как Волдеморт заметил, какие замечательные вещи иногда придумывают маглы.

Мелькнуло воспоминание о том, как Драко бросили возле ворот Хогвартса, но они не задержались, переносясь в другое, где он проснулся в какой-то кровати в маленькой комнате с копной рыжих волос в объятьях.

— Ты не спал? — удивленно спросила Джинни. Она была уверена, что он должен был ее оттолкнуть.

— Иногда, — ровным голосом ответил он.

Но, по мере того, как Драко переносил их из одного воспоминания в другое, Джинни видела его, наблюдающего за ней, спящей рядом с его кроватью; видела, как он выскальзывает в уборную, осторожно осматриваясь вокруг; как небрежно благодарит Молли Уизли за принесенную в постель еду, или бросает на ее братьев злобные взгляды всякий раз, когда они заглядывают в комнату. Уизли обеспечивали ему полную безопасность, и было очевидно, что он понимал это, что удваивало гнев Джинни — почему же он их предал? Драко чувствовал нарастающее напряжение, но легиллименцию применять не стал, боясь безвозвратно разрушить их перемирие.

Драко бегло показал Джинни судебный процесс по его делу; он был оправдан благодаря поручительству Гарри Поттера и Артура Уизли. События последующих месяцев промелькнули словно в тумане, из них Джинни удалось почерпнуть, что Драко устроился на работу в министерство в комитет международной волшебной торговли; а если она хорошо понимала ход мыслей своего отца, значит, Малфоя там устроили, чтобы он как можно меньше сталкивался с военными делами и в то же самое время держался подальше от отделов, где имелось дело со стратегической информацией.

Внезапно их опять окутал мрак, и они очутились в слабо освещенной комнате с пылающим камином. Драко, одетый в лиловую мантию отдела международного волшебного сотрудничества, склонился над стоящим перед камином креслом, вокруг которого вилось толстое, чешуйчатое тело змеи. Джинни инстинктивно вцепилась в Драко, вспоминая первый курс в Хогвартсе, когда ей пришлось столкнуться со змеей.

— Я устал ждать, юный Малфой, — произнес сидящий в кресле Волдеморт.

— Мне очень жаль, я…

— Замолчи, — прошипел Волдеморт. — Мне нужна информация, и срочно. Иначе ты пожалеешь, что наша милая Цисси не мертва, когда она будет платить за твои ошибки.

— Да, мой лорд, — бесстрастно ответил Драко.

Костлявая, мертвенно бледная рука, показавшаяся из-за спинки кресла, нетерпеливо помахала, прогоняя молодого Малфоя прочь. Воспоминания опять затуманились, втягивая пару в свои омуты и перенося их в комнату, которую Джинни видела в воспоминаниях Перси: зал суда в министерстве. Джинни высвободилась из объятий Драко, выпрямилась, насколько ей позволял большой живот, и со страхом приготовилась наблюдать за историей, изложенной с точки зрения Драко.

Молодой Драко, мрачный и отчаянный, неподвижно сидел на полу в зале суда, спрятав лицо в ладонях. Внезапно, услышав голоса, он поднял голову, и Джинни увидела его покрасневшие глаза и щеки с дорожками высохших слез. Он бесшумно встал и скользнул меж двумя рядами сидений, приседая так, чтобы люди, которые войдут в зал суда, не видели его.

— Если бы ты мог уговорить их выйти из своего укрытия, у нас появился бы шанс, — послышался легкоузнаваемый голос Руфуса Скримджера, рядом с которым стоял Перси Уизли. — Я уверен, встань они на нашу сторону, и волшебники станут к нам присоединяться, — Министр жестом пригласил Перси сесть. — Немногие волшебники твоего возраста осознают истинное значение древних родов, однако, вне всякого сомнения, присоединение такой старой и уважаемой семьи могущественных волшебников внесет ценный вклад в наше дело.

Перси все еще сохранял молчание, его лицо было словно высечено из камня. Скримджер показал рукой на единственное в зале кресло с кандалами.

-Ты знаешь, сколько прошло времени с того момента, как в нем сидел Пожиратель Смерти? Несколько часов. Здесь сидел Люциус Малфой, и он оправдывался всем, чем только мог: предками, богатством, семьей, своим страхом, лишь бы только обосновать свое вступление в ряды Пожирателей Смерти. И знаешь что? Он выйдет из этого здания свободным человеком.

Молодой Уизли резко повернул голову в сторону Скримджера. Его лицо исказили неверие и гнев. Джинни тем временем взглянула на Драко, который бесстрастно пялился в кресло, словно представляя сидящего в нем своего отца или самого себя во время процесса, по окончании которого он вышел на свободу. Очевидно, он действительно был невиновен, а ошибки министерства вкупе с приказами Волдеморта объясняли все его поступки.

— Да. Волшебники понимают его, потому что сами боятся. Они ему сочувствуют. В конце концов, нет никаких доказательств, что Люциус кого-либо убивал или мучил... «Я бы поступил так же», «может, он просто оказался в неправильном месте в неправильное время». Людям надо напомнить, что все это бред. Есть трусы и есть бойцы, и ты бы сделал большое дело, присоединяясь к этим бойцам.

Перси взглянул на министра, затем достал из кармана пергамент и перо и начал что-то писать, однако министр его остановил.

— Я нежеланный гость в их доме. Думаю послать аврора, скажем, Шеклбота, но я еще не решил. Адресуй послание первому прочитавшему, и я сделаю так, чтобы один из авроров прочел его. Персиваль, — продолжил Скримждер, пока Перси строчил на пергаменте, — не знаю даже, как выразить свою признательность тебе. Я уверен, что в будущем к моей благодарности присоединятся многие волшебники, чьи жизни ты спасешь.

Скримджер хлопнул Перси по спине и сунул пергамент в карман своей мантии. Перси, явно не до конца убежденный словами министра, выглядел, однако, немного спокойнее. В его глазах светилась надежда, что он поступил правильно. Когда они двинулись к выходу, Драко тихо поднялся и, вытащив волшебную палочку, прошептал: "Wingardium Leviosa". Пергамент выскользнул из кармана Скримджера и поплыл по воздуху в сторону Драко, который выглядел так, словно сама судьба преподнесла на серебряном блюдечке ему решение всех проблем.

— В тот день я спас свою мать, — сухо произнес Драко. — Не надеюсь, что ты поймешь, а уж тем более простишь меня, но она была для меня всем. Я думал, что Пожиратели Смерти сумеют убедить эту «старую и уважаемую семью могущественных волшебников» присоединиться к ним, хотя это, конечно, было глупо с моей стороны.

Он в точности повторил слова Скримджера, вот что удивило Джинни.

— Ты просматривал это воспоминание несколько раз, не так ли? — ошеломленно спросила она.

Уныло кивнув, Драко пробормотал «невероятно глупо», а затем повернулся к Джинни и, впившись ей в лицо пугающе пылающим взглядом, схватил ее за плечи.

— Я не знал, что это были они, — сквозь зубы выдавил он, затем слова полились неудержимым потоком: — Наверное, мне стоило догадаться, что Перси хранитель их секрета, но это было бы слишком очевидно. Никто, будучи в здравом уме, так не поступил бы, поэтому я просто об этом не подумал, вдобавок предположив, что Темный Лорд останется доволен идеей привлечь больше чистокровных волшебников в свои ряды, — при каждой произнесенной фразе Драко мелко вздрагивал, но Джинни не прерывала его, зная, что еще никому не доводилось видеть лорда Малфоя таким отчаянно виноватым и уязвимым. Вот что сделала с ним власть приговорить целую семью к смерти. — И если бы мне пришлось все повторить, зная, что это они, я бы поступил точно так же, потому что выбор стоял между моей матерью и твоей, Уизли, хотя я и знал, что они спасли меня… Я просто… я…

Драко упал на колени, хватаясь за ладони Джинни и прижимаясь лбом к ее животу. Туманные клочья его воспоминаний рассеялись, и они опять оказались в его кабинете. Драко все еще хватался за бедра Джинни, словно за спасательный круг, а она нежно теребила его пряди, пытаясь успокоить.

— Я не спал столько ночей, — прошептал он. Но ведь это было неправдой — сон вернулся к нему с появлением Джинни.

Она могла ответить, что тоже потеряла сон, что плакала неделями, но не смогла найти в себе силы вымолвить хоть слово. Потому что знала — если бы жизнь хоть одного ее брата повисла на волоске, она бы поступила так же. Джинни молча позволила ему держаться за себя, становясь все более отчужденной — только бы избавиться от ощущения его боли. Наконец она помогла ему подняться и, убрав упавшие на лицо волосы, охватила его лицо своими маленькими ладонями и осторожно поцеловала. Поцеловала просто — ни приглашая, ни прощаясь, только закрепляя перемирие и обещая прощение — в свое время. Затем направилась к двери, оставив его стоять в замешательстве.

— А знаешь, Персефона… — произнесла она, не оборачиваясь.

— Да?

— … она тоже простила его за то, что он лишил ее семьи. Но на это потребовалось немного времени…

________________

(1) Переведенный отрывок взят на lib.ru, пер. Н.Вольпин.

(2) Oeuvre-d'art (фр.) — произведение искусства.