Назгул страны Рун (гет)

Вафру называют жемчужиной пустыни — неисправимые романтики, путешественники или не мыслящие себе иного существования, кроме как яростного выживания в самом сердце бушующих песков, немногочисленные племена детей ночи, в самые жаркие часы укрывающиеся от палящего солнца в вырытых глубоко под землей и изнутри выстланных колючим влажным камнем склепах, и лишь с восходом луны обращающие лица к торжественно сияющему над мрачными пустошами ледяному диску. Эрэндис узнает о них, равно как и о других легендах Харадвейта, из непрекращающейся болтовни хозяина дома и его многочисленной родни. Лурц размещает почетную гостью в главной комнате, оборудованной одновременно под мастерскую и лавку с примыкающей к ним крошечной кухней, и ни одному важному посетителю не избежать самого пристального внимания принцессы Нуменорэ, пусть он и не подозревает о выпавшей ему чести.

— Дедушка помнит все на свете, правда ведь? — интересуется полненькая девочка с тусклыми глазами навыкате; Эрэндис уже начинает узнавать малышей, пусть пока и не различает их по именам — грубым, схожим и, словно в пику традиции эльдар, не несущим глубокого смысла. — И первых смертных тоже помнит? Когда они впервые пришли в Черную крепость?

— Вот только узнаю, что ты спрашиваешь об этом, чтобы снова дразнить ребятню на улицах! — грозит пальцем Лурц, но совсем не сердится; нюансы его настроения со временем тоже становятся чуть более прозрачны, если, конечно, кто-то из живущих может похвастаться тем, что понимает существо столь древнее. — Первые смертные были почти так же глупы, как нынешние. Поклонялись солнцу и другим светилам. Считали, что каждый день солнце умирает, и если они не будут бросать в огонь своих собратьев, день никогда больше не настанет, и на земле воцарится вечная ночь. Ночь на севере, понимаешь ли, может длиться много дольше, чем в землях харадрим. Вот и полыхали костры почем зря. Лурц помнит, как уже в конце войны один из военачальников Владыки привез в Цитадель девицу. Свои-то ее сжечь хотели, а он не позволил. Так и жила у нас, пока не померла. Сдается мне, она немного не от мира сего была. Боялась всех страшно. На языке нашем сносно так говорить и не научилась… Черную крепость возводили не для смертных, и смертным там жизни не было. Вот у госпожи Тхури — другое дело, возле замка большая деревня выросла. Те из ее жителей, кто не ушел на восток, до последнего сражались под знаменами Владыки.

— А у госпожи Тхури был свой замок? — заинтересованно переспрашивает внучка. — Как у настоящей принцессы? Как у принцессы Файхи?

— Посмотрел бы я на одну из местных принцесс в замке на холме, — ухмыляется Лурц. — Им такое и в страшном сне не привидится. Госпожа Тхури и сама там жить не слишком любила. Как только албаи из-за моря стали нарушать порядок на наших землях, Повелитель ей приказал в безопасное место перебраться. А после того, что на острове оборотней приключилось, насовсем ее туда отправил. Были те, кто говорил — изгнал. А были те, кто, как старый Лурц, последовал за своей госпожой, и уж они-то знают правду… И тех смертных, что госпоже на верность присягали, до сих пор в лицо помнят. От них-то и произошли люди этих краев, истерлинги. Старый Лурц мог бы целую книгу об этом написать, да что толку? Ученые нуменорцы над его теориями лишь посмеются, а лорду Майрону эти воспоминания без надобности, ему и своих довольно…

Рассуждения старого орка внучке не так интересны, и она возвращается к расспросам; порой Эрэндис кажется, будто разговоры эти повторяются изо дня в день, словно оркам доставляет удовольствие заново переживать мгновения минувшей эпохи.

— А дедушка так и жил в том замке до войны? Хозяйка его никогда замка не покидала и деда с собой не брала?

— Отчего же нет, — Лурц кривится в привычной полуухмылке. — Глаза старого Лурца повидали немало чудес. Например, зачарованный лес онодрим, которых на общем наречии называют энтами. И их жен-ведьм, заточенных внутри деревьев. Госпожу Тхури в тех краях мучили кошмары. Они с Повелителем очень скоро установили, что если дерево уничтожить, заключенная в нем душа получит свободу, и тогда кошмары уйдут. Лурц помнит то пепелище, — орк почти что мечтательно улыбается. — Многие, если не все жены энтов в ту ночь получили свободу и ушли. Навсегда ушли. А на выжженной земле столетия спустя вырос новый зачарованный лес, где энты прячутся и медленно вымирают. Что Повелитель искал на том плато, о том Он Лурцу не сказывался, и госпожа молчала, а кто такой Лурц, чтобы быть жадным до чужих тайн? Госпожа после того путешествия пообещала все сокровища мира тому, кто выведет ее на спрятанные эльфийские города, и лорд Майрон их долгие годы искал, а что там было спрятано — в том пускай мудрые сами разбираются. Что еще видел Лурц? Майэ, колдунью из королевства синдар. Королеву-волшебницу, дочь которой воспользовалась мастерством матери, чтобы украсть один из камней в короне Повелителя. Все знали, что камнем этим не каждый может владеть, да только что взять с бестолковых албаи? Так, в конце концов, и вышло, как Повелитель говорил. А королева с тех пор больше не приходила. Говорили, Владыка Майрон был с ней в былые времена дружен. Еще до того, как она стала королевой. Говорили, будто потому Дориат и выжидал до последнего, не вмешиваясь открыто в войну… Еще помню старика-сказочника в нелепой шляпе, что бродил по лесу и разбрасывался странными предсказаниями. Госпожа звала его Йарвеном. Лурц сам видел, как однажды они беседовали. Не стану врать, ничего не понял из того, что он госпоже наговорил, вот только рассталась она с ним мрачнее тучи.

Старый орк продолжает рассказ, только иголка с невероятной скоростью танцует у него в руках, а изделие незаметно обретает готовую форму; в воображении Эрэндис проносятся смутные образы майар, эльдар и людей, когда-либо живших или бывавших в Ангбанде и других крепостях Мелькора — о каждом у Лурца находится свое, теплое или насмешливое, но неизменно живое воспоминание. Принцесса почти не различает сна и реальности, и ей остается лишь молчаливо наблюдать за попытками Тхурингветиль обучить первых орков Утумно осмысленной речи и помешать им пожирать себе подобных, за удивительными, столь же причудливыми, сколь и опасными обитателями черного озера в горах, за возникшими из пустоты, но прижившимися в новорожденном мире гигантскими паукообразными тварями, поглощающими свет во всех его проявлениях, и кипящей жизни на нижних ярусах крепости, населенных вечно охваченными пламенем демонами, обладающими властью над стихией огня.

— Значит, госпожа Тхури появилась в Утумно первой? — удивленно переспрашивает внучка. — А господин Майрон — уже потом?

— Это долгая история, темных пятен в ней больше, чем на пузе у дракона, — фыркает Лурц. — Что было, то знает один только Повелитель Тьмы — орков тогда еще и на свете не было. Госпожа так Лурцу рассказывала — она с самого начала, как в Арде оказалась, перешла на сторону Повелителя, а господин Майрон с решением долго тянул. Повелителю были нужны свои шпионы на Альмарене. Госпоже там податься было некуда — покровителей среди спустившихся в Арду валар у нее не нашлось. Тогда она и встретила Повелителя. Потом появилась Черная крепость, и ее магия пробудила первых орков. Углук рассказывал, госпожа поначалу недолюбливала других майар Повелителя. И с лордом Майроном у них разногласия случались на каждом шагу. И с тем, другим, предавшим Повелителя, тоже. Духом моря. Госпожа — она такая, всех насквозь видит. Когда Лурцу выпадала честь с ней говорить, казалось что все его мысли открыты перед ней, как на ладони.

— А госпожа… она тогда была красивая? — как и любого ребенка, оркскую девочку интересуют, в первую очередь, внешние проявления.

— Госпожа тогда брошку носила, — невесть к чему вспоминает Лурц. — Красивая брошка, блестящая, с голубыми камнями. Девять камней, прозрачных, как воды Великого моря. Пристегивалась к плечу. Как сейчас помню, в каком бы наряде госпожа ни появилась, брошка завсегда при ней.

— Как на рисунке? — Эрэндис едва сдерживает любопытство, чтобы не сорваться с места и не взглянуть поближе на измусоленный листок бумаги, что девочка достает из ящика стола. Впрочем, Лурц верно истолковывает ее чувства и будто ненароком поудобнее разворачивает вырванную из книги страницу с детально прорисованным изображением леди Тхурингветиль — первым, что принцессе случается увидеть.

Странно, что раньше она никогда не задавалась вопросом о том, как выглядела ее новая знакомая в древние эпохи — куда привычнее было полагаться на сохранившиеся в хрониках туманные описания ужасного нетопыря-кровососа, держащего в непрестанном ужасе даже самых отважных эльфийских воинов. Настоящая Тхурингветиль, если принять сохраненные орками сведения за истину, вовсе не выглядит таким уж пугающим персонажем — ее можно принять за эльфийку, если посчитать индивидуальной особенностью неправдоподобно большие глаза, правый из которых заметно косит внутрь. Пышные черные волосы переплетены серебряными лентами, а спереди до ног спускается длинная полупрозрачная вуаль фиолетового цвета, закрепленная у висков двумя огромными обрамленными в серебро аметистами, каждый из которых напоминает не то ядовитый цветок, не то глумливо подмигивающее зловещее солнце. На рисунке лицо ее открыто полностью: вуаль ложится на шею тяжелыми искрящимися складками — подобные конструкции, как известно принцессе, и поныне приняты среди знатных женщин Кханда. Точно так же на всех сохранившихся гравюрах одета и Зейра Лорганская — правда, вуаль ее простого красного цвета, словно напоминание о жертвоприношениях, что ее королевский долг принести во славу Владыке.

Принцесса замечает и брошь, о которого говорит Лурц, и непроизвольно вздрагивает, вспоминая, что уже видела похожее украшение у Тхурингветиль в Нуменоре.

Кора, оркская старуха, встреченная Эрэндис в первый вечер в Вафре, после долгих размышлений так и не может назвать степень их родства с Лурцем — похоже, она провела в доме так много времени, что уже успела позабыть, что именно их связывает с его хозяином. Свою вечно запертую комнату она покидает лишь поздним вечером — и всякий раз ворчит на принцессу, принимающую в эти часы человеческий облик.

— Госпожа неблагоразумна, — скалит она зубы. — Госпожа нас всех погубит. Люди падишаха придут за ней. Лурцу снова придется вспомнить пути своих предков, а Лурц уже много лет не брал в руки ничего острее иголки.

— Я не могу постоянно оставаться летучей мышью, — огрызается Эрэндис. — От меня немного будет пользы, если я сойду с ума.

— В день, когда Коре вздумается перестать быть Корой, ее тропа за вратами ночи поростет крапивой и буреломом, — назидательно произносит старуха. — Нехорошо, если госпожа отвергает свою природу. Так и она может потерять предназначенную ей тропу.

— Не думала, что вы верите в предопределение, — поджимает губы Эрэндис. — И что едите лепешки с травой, — с некоторым недоумением косится она на чугунную скороводу, в которой Кора поливает маслом мелко нарубленный кориандр.

— Чем же прикажете мне кормить мужчин и детенышей за ужином? — иронично уточняет Кора. — Орки не должны жить среди песков. Лурцу придется долго, несколько лун работать, чтобы Кора могла сварить похлебку из хорошего мяса. На землях падишаха нельзя охотиться без его дозволения… а на смертных нельзя охотиться без дозволения госпожи. Кора слышала, что у лорда Майрона был договор еще со старым падишахом… очень старым. Два поколения родилось и умерло с тех пор, как правил тот падишах. Хорошие были времена…

— Значит, вы не на стороне Безарта? — интересуется Эрэндис, отстраненно отмечая абсурдность происходящего. Подумать только — обсуждать политику Харадвейта с наименее подходящей для того собеседницей.

— Какой еще Безарт? — Кора произносит имя так, словно слышит его впервые. — Коре не нужно занимать стороны. Когда Владыка Ночи вернется, больше не останется сторон. Говорят, ему достаточно было бы пожелать, чтобы Кора снова стала молода, и о ее позоре позабыли.

— Позоре? — переспрашивает Эрэндис. — Что с тобой произошло?

— Госпожа слишком добра, притворяясь, будто не помнит презренного, называвшего себя сыном Коры, — хмурится старуха. — Господин Ойкерой считал, что в день, когда наступит тишина на небесах, Кора получит столько ударов огненной плетью, сколько орков погибло из-за дезертирства ее недостойного сына. Госпожа Норна не должна щадить Кору, потому что Владыка не пощадит.

— Меня зовут Хинд, — Эрэндис непроизвольно ежится: в голове Коры царит подлинная путаница, и ее постоянные оговорки, в которых та, кажется, вспоминает все когда-либо используемые Тхурингветиль имена, рождают в ней весьма неприятное чувство. — Кто только убедил тебя в этих глупостях? Ни за что не поверю, что у Владыки по возвращению не найдется дел поважнее, нежели воскрешать давно забытые дрязги среди орков. Ваш господин Ойкерой лучше бы о своем будущем печалился. Разве не Лурц на днях рассказывал, как этот майя был верен Саурону — и где же он теперь, когда тот в нуменорской темнице?

Кора смотрит на нее во все глаза и чуть было не сжигает лепешку. Эрэндис сомневается, что та поняла хотя бы треть из сказанного.

— Зачем госпожа запутывает старую Кору? — укоризненно произносит она. — В этих землях осталось еще немало мест силы. За каждым источником должен кто-то присматривать. Лурц слишком привык к сытой и безопасной жизни среди никчемных смертных, иначе не привел бы нас в землю, где магия дремлет, как дракон на куче глиняных черепков, а майар не появляются десятилетиями.

— Места силы? — что-то в словах Коры неприятно царапает изнутри, но Эрэндис не придает этому особенного значения. — Скажи, а Нуменорэ тоже является таким местом? Конечно, — тут же отвечает она сама себе. — Менельтарма... Вот, значит, ради чего он все это затеял… Но какой смысл?

“Колдовство проклятой горы” — именно так Фад когда-то отзывался о главной нуменорской святыне. Брат, выросший под влиянием Тхурингветиль, среди мистически настроенных жителей повозок, конечно же, куда лучше Эрэндис умел прислушиваться к окружающей его природе и распознавать скрытые знаки. Его давние слова о крадущих души птицах, вызывающих песчаных бури, вдруг звучат в ее памяти совершенно иначе — но принцесса снова не успевает ухватиться за нужную мысль, когда ее отвлекает недовольное бормотание Коры.

— Госпожа говорит загадками. Госпоже нужно скрыться в тенях, пока за ней снова не пришли.

Эрэндис напрасно тревожится, что в мастерской Лурца окажется изолирована от новостей из большого мира. К нему приходят другие орки — в Вафре их, отлично владеющих местным языком и напоминающих скорее уродливых людей, нежели создания тьмы, немного, но вечерами появляются и другие, оказавшиеся в городе по стечению обстоятельств, предпочитающие свой варварский диалект и не расстающиеся с самодельным оружием, которое, вопреки запретам, они умудряются проносить с собой в город. К Лурцу они относятся со странной смесью уважения и брезгливости — с протеже самой Тхурингветиль ссориться неразумно, но и образ жизни его кажется им чем-то отвратительно диким. О содержании бесед таких путешественников с Лурцем принцесса может только догадываться: иногда по прошествии времени орк обсуждает их с кем-то из жильцов дома, но полагаться только на его слова довольно рискованно.

Появляются в мастерской и люди — и отнюдь не только богатые дамы, желающие заказать очередное платье. Эрэндис переживает несколько минут подлинного ужаса, когда порог дома переступает один из стражников, которого она когда-то видела во дворце Бродды, прежде чем понимает, что он явился вовсе не по ее душу. Вникать в подробности темных делишек Лурца она не стремится, а потому искренне удивляется, когда однажды вечером мастер врывается в комнату куда более взволнованный, чем обычно, и едва ли не бросает ее клетку вглубь старого деревянного шкафа, наскоро захлопывая дверцы.

В доме поднимается страшная суета — Эрэндис уже готовится по-настоящему испугаться разоблачения. Лурц и Кора ругаются на смеси сразу нескольких языков, из-за гула детских голосов не разобрать ни единого слова, — а потом так же внезапно все стихает. Вот только чувство страха ничуть не притупляется — напротив, он поднимается будто из самых потаенных уголков души ледяной волной, сравнимой разве что с тем оцепенением, которое принцесса когда-то испытала в темницах Арменелоса.

— Ты, похоже, решил, что можешь дурачить меня? — голос говорящего ей не знаком, и этому, пожалуй, можно только порадоваться. — Твои донесения запаздывают. Старик будет в Вусте на рассвете, в то время, как нам ничего не известно об этом.

— Магистр известен своей непредсказуемостью, милорд, — от наигранной простоты Лурца не остается и следа, отвечает он с максимальной почтительностью. — Уверен, без ее светлости дело не обошлось…

— Однако ты потерял связи при дворе Асавир, как и возможность следить за тем, с кем она ведет переписку, — гость явно не отличается терпением. — Шия покинул Умбар тайно, взял с собой только одного последователя, в городе его не ждут. Что означает эта таинственность?

— Милорд, если бы я только мог дать ответы на ваши вопросы, — впервые в голосе орка чувствуется такое отчаяние. — Преданные люди в наши дни редкость. С тех пор, как падишах приказал казнить нашего осведомителя в гареме, ни одному из слуг ее светлости не выпадала честь быть посвященным…

— Довольно, — холодно обрывает его гость. — Я знаю об исчезновении дочери Зейда. И узнаю почерк Асавир. Хоть что-то она сделала правильно.

— Лурц не совсем понимает, милорд… — осторожно начинает орк, а Эрэндис преисполняется досады, что не может разглядеть его собеседника, хотя первые смутные догадки уже начинают оформляться в ее голове.

— Дети Зейда представляют ценность, — заявляет, к ее удивлению, гость. — Но только не для меня. Они не должны достаться дому Безарта. Это создаст ненужные сложности. Если Асавир, понимая это, решила оказать мне услугу… я впечатлен ее смелостью. Король Нуменора не оставит такой удар без последствий. Но если вместо того, чтобы избавиться от девчонки, она решила помочь той ускользнуть и передать Шие, как козырь…

— Не понимаю, почему милорд не избавится от надоедливого старика, — угодливо бормочет Лурц. — Многие этому только порадуются. Ее светлости давно пора обзавестись новым духовным наставником.

— Благодаря своей бесцеремонности и одержимости безумными идеями Шия удостоился покровительства тех, против чьей воли я идти не вправе, — Эрэндис буквально чувствует, как губы гостя кривятся в гримасе омерзения. — Запомни наш разговор, Лурц. Дочь Зейда не должна встретиться с магистром.

Когда ночной визитер, наконец, покидает мастерскую, Эрэндис успевает подготовиться к самому худшему исходу. Как жаль, что в отличие от Тхурингветиль, она не обладает магическим даром и ничего не сумеет противопоставить орку в облике мыши.

Лурц осторожно извлекает клетку из шкафа и несколько минут молча смотрит на свою подопечную ничего не выражающим взглядом.

— Госпожа, Лурцу нужно поговорить с вами, — произносит он, наконец. — Из-за вас Лурц оказался между двух огней. Лурц не может пойти против воли леди Тхурингветиль, но только безумец бросит вызов Тени Востока. Вы не можете больше оставаться в этом доме. Вы слышали, что магистр Шия прибывает в Вусту завтра. Вам придется самой добираться до города, в обличии зверином или человеческом. Лурц не встанет у вас на пути, но и помогать не будет.

Должно быть, бушующие внутри Эрэндис эмоции прорываются наружу даже во взгляде летучей мыши, потому что орк выглядит виноватым.

— Не судите меня строго, госпожа. Вы уедете, Лурц останется здесь. Может, Владыка и ниспошлет ему покровительство, и лорд Кхамул не узнает, что вы скрывались в этом доме. Кора часто говорит Лурцу, что он стал трусом. Слишком много времени прошло с тех пор, как пала цитадель. Лурц почти забыл, что значит — жить, как раньше. И лучше бы вы, госпожа, не напоминали ему об этом. А теперь улетайте. Возвращайтесь домой.

Эрэндис покидает мастерскую орка с тяжелым сердцем. Она уже и сама не может ответить, где теперь находится ее настоящий дом. Впрочем, на повестке дня вопрос куда более важный и неотложный — как летучей мыши попасть из Вафры в Вусту за одну ночь?

Темнокожая наложница в зеленых полупрозрачных одеждах в ужасе взвизгивает, когда будто бы из самых теней, клубящихся в углах покоев, выступает темная фигура.

— Ваше высочество, — Бродда, напротив, откровенно веселится, отсылая перепуганную девицу, — не то, что бы я не рад вас видеть, но лучше бы вам научиться появляться менее экзотическим образом. И в более подходящий момент. Мои рабыни и без того глупы и суеверны, а теперь и вовсе начнут верить в призраков.

— В другой раз постараюсь не забыть об этом, — смеется Эрэндис. — А сейчас мне нужна хорошая лошадь.

— Тот, кто посеет ветер, пожнет бурю, — напоминает ей Бродда. — Вы ведь представляете, сколько шума наделало ваше исчезновение? Если теперь вы открыто объявитесь в городе…

Эрэндис и сама не знает, почему решает довериться этому человеку — жизнь научила ее относиться ко всем со справедливым предубеждением. И все же на этот раз она позволяет себе ни на чем не основанную надежду на то, что Бродда не выдаст ее улаири. Более того, она подозревает, что глава вообще не в курсе, кому вздумалось посетить его город.

— Вы не поедете одна, — наконец, бескомпромиссно заявляет Бродда. — Мне даже не нужно расспрашивать вас, чтобы догадаться, что у вас нет никакого плана действий.

— Добраться до Вусты, — пожимает плечами Эрэндис. — Взять кое-что в доме лорда Лангона. Перехватить магистра Шию перед его в молитвой в храме. Выйти оттуда уже его ученицей, — она тяжело вздыхает. — Согласна, звучит не очень реалистично. Удача мне понадобится.

— В первую очередь, вам понадобятся помощники, — отрезает Бродда. — Розыски продолжаются, и никто не может въехать в Вусту незамеченным.

— Вы уже могли убедиться, что я вполне способна без труда проникнуть в самый охраняемый дворец, — возражает Эрэндис. — Но преодолеть подобным способом весь путь до Вусты я не в силах. А вот там вы мне помочь уже не сможете…

— Я лично — не смогу, к сожалению, — подтверждает Бродда. — Но в моем городе есть тот, кто сможет. Вас ищут не только стражники падишаха. Вы совсем забыли о вашем несчастном провожатом. Бедный юноша места себе не находил от того, что не смог защитить вас от разбойников. Сейчас он в Вафре. Я приказал присматривать за ним, чтобы он не наделал глупостей.

— Аллас? — вот сейчас принцесса испытывает подлинную радость. — Аллас все еще здесь? Прекрасная новость!

— И это означает, что вам понадобятся две лошади, — уточняет Бродда. — И пусть меня на месте поразит молния, если я понимаю, зачем впутываюсь в ваши авантюры, принцесса.

— Хотите заработать хорошие рекомендации для генерала Илли, — с улыбкой подсказывает ему Эрэндис. — И не получить проклятие от магистра Шии за то, что лишили его лучшей ученицы. Или просто бескорыстно хотите сделать доброе дело. Иногда даже у истерлингов возникают такие порывы. Главное, чтобы это не вошло в привычку.

— Безумный, непродуманный, сырой план, — качает головой Бродда. — Вполне может сработать.

Встреча с Алласом оказывается еще более эмоциональной — Эрэндис просто с визгом бросается ему на шею. Три недели в окружении одних только орков заставляют ее по-настоящему соскучиться по простому человеческому общению — сейчас она даже Ар-Зимрафели была бы несказанно рада.

— Вы не представляете, через что я прошел, — с упреком выговаривает ей Аллас. — Я думал, вы погибли, или дети ночи утащили вас в бесконечные пещеры под пустыней! Или что вас похитили работорговцы, и я больше никогда вас не найду!

— Один вариант невероятнее другого, — усмехается Эрэндис. — И все же ты ни на йоту не приблизился к истине. И лучше бы тебе никогда не знать, где я скрывалась.

— Мне не нравится этот Бродда, — немедленно сообщает Аллас. — У него на лице написано, что он проходимец. Откуда нам знать, что нас по дороге не поджидает засада? А меч у нас только один.

Эрэндис не знает, что ему ответить. Лично она скорее ожидает предательства от орков — Лурц, конечно, приверженец политики невмешательства, но если его благоденствию будет угрожать опасность, даже кольцо Тхурингветиль его не остановит. Расстояние до Вусты стремительно сокращается, и с каждой минутой тревога ее становится все сильнее.

Вопреки опасениям Алласа, они без особых приключений добираются до городской черты, и в этот момент Эрэндис понимает, что сейчас ей придется посвятить в свою тайну еще одного человека.

— Почему вы остановились? — разворачивается к ней Аллас. — Если мы будем действовать быстро и согласованно, сумеем миновать стражу.

— Я не пойду на такой риск, — качает головой Эрэндис. — Дело слишком серьезное, Аллас. Ты въедешь в город один и расскажешь стражникам одну из своих версий. Дети ночи, рынок рабов, все, что только может занять их головы на несколько часов. Я проникну в город своим способом.

— И что это за способ? — раздосадованно спрашивает Аллас. — Снова магия?

— Почему ты сразу же подумал о магии? — удивляется принцесса.

Аллас мрачнеет.

— Вы слишком много времени проводили с леди Иштар. Так, что даже стали на нее чем-то похожи. А где леди Иштар — там и ее магические штучки. Она без них жить не может, вот и вас этому научила.

— В магии нет никакого вреда, если это нужно для дела, — пожимает плечами Эрэндис. — Как только избавишься от стражников, отправляйся в особняк лорда Лангона и найди Симин, его рабыню. Сейчас довольно рано, она должна быть дома. Скажи ей, что мне нужен бочонок, который я когда-то взяла у Ангры. Пусть принесет его на храмовую площадь и бережет, как зеницу ока.

— Ваше высочество, мне все это очень не нравится, — Аллас выглядит, как захваченный невероятным приключением ребенок, но старается сохранять трезвый ум. — Откуда вы знаете, что магистр Шия действительно будет там этим утром? О приезде такого человека город всегда гудит заранее!

— Из самых надежных источников, Аллас, уж можешь мне поверить, — улыбается Эрэндис. — Лично услышала от Тени Востока.

Никогда в жизни до этого ей не приходилось видеть своего верного телохранителя таким изумленным.

Измученное постоянными превращениями тело отказывается подчиняться — полет до городских стен оказывается таким неровным и неуверенным, что принцесса боится вызвать подозрение одним своим видом. Неоспоримым преимуществом волшебного плаща оказывается возможность использовать его, как обычную верхнюю одежду — самоубийством было бы пройти по городу, не скрывая лица. Если раньше Эрэндис не была такой уж известной персоной, теперь о предполагаемой невесте принца не знал только ленивый.

Она тяжело опускается на землю, прислоняясь щекой к еще не успевшей нагреться от пробуждающегося солнца стене. Хороша же она будет, представ в таком виде перед дядей — измятое дорожное платье, позаимствованное еще в мастерской Лурца, покрытые пылью ботинки, исцарапанные руки. До сих пор она не рассматривала возможность провала, но мысли о том, что придется делать, если магистр Шия наотрез откажется беседовать с потерянной племянницей или не поверит ее словам, действительно пугают девушку.

Увы, плащ не может подарить так пригодившуюся бы теперь невидимость, поэтому, приведя себя в порядок, Эрэндис поднимается на ноги. До храмовой площади путь не так уж и далек, но город внезапно будто перевоплощается в ее врага — со всех сторон чудятся чересчур внимательные взгляды слуг падишаха, дома будто нависают над головой угрожающими тенями, а подсознание вкрадчивым голосом королевы Ар-Зимрафель нашептывает, что она никогда не преуспеет в своем замысле.

Позже Аллас непременно спросит, почему она не попросила его найти Тхурингветиль, ограничившись лишь скромной помощью простой служанки. Но нет, Эрэндис не хочет привлекать к подруге излишнее внимание — падишах, несомненно, рассчитывает, что именно так она и поступит, и все взгляды сейчас устремлены на майэ. Принцесса не может сдержать усмешки — вероятно, именно в этом и состоял рассчет Тхурингветиль, когда та отказалась от побега.

В наиболее важные моменты жизни Эрэндис та часто чувствовала, что время вокруг будто замедляет свой ход, становятся буквально осязаемым физически. И сейчас, хотя ничего особенного не происходит, она вдруг ловит на себе внимательный взгляд пожилого мужчины в темно-фиолетовом плаще дорогого покроя, идущего по противоположной стороне улицы. Она поспешно подается назад, стараясь затеряться в толпе, когда вдруг понимает, что на этот раз имеет дело не с очередным соглядатаем.

Так обыденно и молниеносно проходит ее первая встреча с величайшим из жрецов современности. Отчего-то сейчас не получается видеть в нем дядю. Эрэндис не замечает ни фамильного сходства, ни необыкновенного волнения, которым, если верить прочитанным романам, обычно сопровождаются подобные события. Переживания ее вполне конкретны: Симин и не думает появляться, а магистр уже поднимается по ступеням храмовой лестницы.

Она нервно обходит площадь по периметру, отрешенно разглядывая мозаику на стенах небольшого святилища какого-то малопопулярного южного культа. Их дух-покровитель изображен в виде огромного мумака с черными бивнями, от следов которого образуются горы и океаны. За все время, проведенное в Вусте, принцесса ни разу не видела, чтобы кто-то заходил в это забавное здание или покидал его. Удивительно, почему такой храм вообще был построен в центре города.

— Кора, а во что верят орки? — спрашивает она однажды родственницу Лурца. — Ну, кроме Повелителя. Вы не можете назвать это верой, многие из вас ведь видели его своими глазами, а если не сами они — то хоть кому-нибудь из их семей да случалось. Это знание, а не вера. Я имею в виду что-то вроде морских дев или волшебных существ.

— Кора не верит в морских дев, — сварливо отзывается старуха. — Но не против, чтобы другие верили. Глупцы приходят на берег и выбрасывают золото. Орки добывают золото из моря. Выброшенная вещь — не украденная вещь. Хранитель земли Нурнен не возражает против этого. Значит, есть кто-то, заставляющий смертных верить в таких богов, что приносят пользу оркам. Возможно, это Владыка посылает смертным такие мысли. А может быть, у Владыки на службе какой-нибудь мелкий бог или дух, — она фыркает. — Он не требует от орков знать его по имени.

— Вы крадете наши жертвоприношения? — возмущенно переспрашивает Эрэндис. — Чем же вы лучше тех, кто разворовывает курганы и захоронения?

— Курган — место силы, оркам не пристало туда соваться, — заявляет Кора. — Говорят, если вынести вещь из гробницы, мертвый явится за ней. Нехорошо красть у мертвых.

— Я своими глазами видела клинок, которым можно убить мертвеца, — вспоминает принцесса о даре Лангона государю. — Или развоплотить призрака.

— Зачем госпожа говорит такие глупости? — щерит зубы Кора. — Нельзя убить того, кто уже мертв.

— Волшебники и не такое могут, Кора, — вздыхает Эрэндис. — Нам с тобой и не представить.

— Если призрак пришел к тебе, значит, он нашел приют в твоем сердце, твоей голове, — разумно возражает Кора. — Значит, он не оставит тебя, пока ты сама его не отпустишь. Для того, чтобы убить себя, не нужен волшебный нож, но кто же на это решится?

От прикосновения к плечу Эрэндис вздрагивает и резко разворачивается. Служанка выглядит совершенно сбитой с толку.

— Симин уж было подумала, что этот негодник ее разыгрывает, — быстро произносит она, передавая принцессе бочонок со специями. — Объявился среди бела дня, говорит, госпожа ее требует. Как будто Симин не знает, что от госпожи нет вестей уже почти месяц! Симин даже ходила к водам за городской стеной, источник вопрошала, но только его дух ничего не ответил.

— И это весьма разумно со стороны духа, — Эрэндис выдыхает с облегчением. — Ну что же, Симин, считай, что ты выполнила свой долг. Мне осталось только зайти в храм, найти магистра, и тогда…

Эрэндис не успевает закончить свою мысль — в этот самый момент на противоположном конце площади она замечает группу стражников, и все они движутся в их сторону.