Маленькие трудности при написании великих книг (джен)

В жизни каждого человека бывают взлёты и падения. В жизни каждого героя бывают минуты славы и… Нет, это, конечно, был, ещё не позор, но не было решительно ничего героического в том, что произошло. Точнее было, но по иронии судьбы оно не имело никакого отношения к Гилдерою Локхарту, который неловким кулём рухнул перед новым/старым министром магии и всей его свитой.

Свита, в лице Аластора Грюма, лишь презрительно хмыкнула и, покачав головой, вопросительно посмотрела на министра. Министр же выждал пару секунд и, убедившись, что больше никто не появится, развернулся к стоявшему чуть позади Грегору Маккою, положил руку ему на плечо, молча его сжал и, быстро отпустив, направился к группе мракоборцев и журналистов, ожидавших чуть поодаль. За ним потянулись остальные. Лишь Скримджер задержался на мгновение возле поверженного героя.

— Я надеюсь, ваш секрет стоил этой жертвы, — тихо сказал он.

Гилдерой Локхарт, кавалер ордена Мерлина третьей степени, почётный член лиги защиты от тёмных искусств и, конечно, самый прекрасный маг мира, ещё никогда не чувствовал себя таким жалким и бесполезным, как в то мгновение, когда растерянно смотрел на удаляющуюся спину главы аврората.

Собственно, спина и не успела далеко удалиться, когда на покинутого героя обрушилось понимание, что гордая вылазка, имевшая под собой, как всем казалось, стопроцентный план и должная завершить эпопею с поиском и уничтожением крестражей, закончилась полным провалом. Крестража не было, как не было и идей о том, где его искать, а моральный дух, упав ниже плинтуса, пробил тем самым каменные своды того тёмного подземелья, где отсиживался инстинкт самосохранения. Тот нехотя открыл глаза, оглядел картину побоища и уныния, растерзанные трупики самооценки и самомнения, от души пнул скорчившийся в углу смертельно раненный оптимизм и, сжалившись, вылез из добровольного заточения, сказав, что все вокруг идиоты, жизнь не удалась, война проиграна, но. Но! Будь он проклят магловским богом и отправлен к магловским же чертям, если он так просто сдастся. Надо взять себя в руки и бороться дальше. Война есть война — на ней умирают!

Он умирать не собирался, как и сдаваться, поскольку, если и было в этом мире что-то, чего Гилдерой Локхарт не выносил, так это чувствовать себя идиотом; быть идиотом, которого использовали втёмную в какой-то очередной «схеме» за авторством аврорской верхушки; ну и, конечно, быть идиотом, который сам виноват во всём произошедшем.

С момента знакомства с Гарри, будь он неладен, Поттером, Гилдерой Локхарт так или иначе, но частенько оказывался идиотом, идиотом, использованным в разных «схемах», или идиотом, который, если разобраться, сам виноват в том, что оказался в идиотском положении.

Да-да, надо было искать причину творящегося в Хогвартсе кошмара сразу, чтобы не оказаться потом перед фактом, что, пока он усиленно делал вид «меня нанимали преподавать в школе, а не следствие вести», по школе ползала огромная смертельно опасная змея под руководством ни много ни мало, а самого лорда Волан-де-Морта. Да-да, он оказался в идиотском положении — что в конце позапозапрошлого года, что в конце позапрошлого — именно из-за того, что сказал, что, может, его и наняли разбираться с этим дурдомом, но не геройское это дело, и по большей части свалил всё это «счастье» на агента и журналиста. В результате чего если конфуз с Ритой Скитер мог ему стоить только репутации, то во втором случае он мог с лёгкостью попрощаться и с жизнью (в привычном понимании, конечно, поскольку вопрос «есть ли жизнь в палате для неизлечимых» довольно спорный). Сюда же можно было приплести и невольное участие в сомнительных схемах Грюма и Скримджера, которым было недостаточно использовать его как наживку, они, словно издеваясь, мало того что не чурались никаких методов и схем, так ещё и даже собственные ошибки умудрялись переиграть так, что выходило, что они правы.

Выходило так, что либо Гилдерой подыгрывает им, либо выглядит идиотом, коим они его, несомненно, и считали.

Инстинкт самосохранения был всегда самым главным у Локхарта, потому как он отвечал за всё. Он говорил, что нужно делать, чтобы сохранить свою бессмертную красоту и бесценную жизнь (поскольку последнее без первого в его глазах имело крайне мало смысла). Он мягко нашёптывал, когда надо сделать вид, что происходящее его не касается и потому не надо беспокоиться, и бил в набат, когда считал, что либо он возьмёт ситуацию под контроль, либо ситуация возьмёт его самого и сделает много чего не очень хорошего. Он всегда точно знал, когда надо выйти на сцену, а когда лучше отсидеться на галёрке.

Он твёрдо знал, что жизнь, душевный покой, полный комплект рук и ног, отсутствие шрамов и его безупречная репутация героя стоят намного больше, чем то, что он иногда, защищая всё вышеперечисленное, может выглядеть идиотом, оказаться в идиотском положении, быть идиотом, использованным в очередных излишне хитрых игрищах Министерства магии, Дамблдора и прочих причастных личностей, которые спать спокойно не смогут, если не превратят жизнь окружающих в филиал магловского ада.

Он мог стерпеть одно. Он мог стерпеть два. Но стерпеть то, что он оказался идиотом, в идиотском положении, которого в очередной раз использовали в сомнительной схеме сладко-мстительной парочки Грюма и Скримджера, да ещё и заставляют чувствовать себя виноватым, он не мог.

В том, что всё именно так, сомнений не было, слишком уж знакомая картина стояла сейчас перед глазами величайшего героя Британии.

Журналисты. С камерами. Авроры в боевом построении. Вся верхушка министерского сопротивления в полном составе, хотя тот же Аластор Грюм с пеной у рта мог часами рассказывать и доказывать, почему в одном месте всем нельзя собираться, красочно описывая, как довольно будет хихикать Лорд, когда одним ударом сумеет избавиться от всего сопротивления.

Грюм, Скримджер, Министр, Маккой, авроры. Всё по высшему разряду, прямо как когда его появление перед публикой продюссировала агент. Большая свита, вспышки фотокамер, всеобщее внимание и его «внезапное» появление.

Глядя на неспешно отдаляющуюся спину Скримджера, на отошедших уже на порядочное расстояние министра, Маккоя и прочих, Локхарт чувствовал, будто на него вылили ведро холодной воды, в то время как голосок нашёптывал, что это была вовсе не вода, а несколько иная субстанция. А ещё он заявил, что он, конечно, тихий, хороший, добрый волшебник, но кто-то где-то зашёл слишком далеко.

И ведь если разобраться, то всё с самого начала было очевидно. Убежище первого уровня, из которого невозможно сбежать. Но это же невозможно! Грюм был фанатиком по части борьбы с тёмными силами, но он всегда призывал трезво оценивать силы, и если вариантов нет, то не корчить из себя героя и отступать. У авроров в Хогвартсе было двадцать восемь вариантов развития ситуаций, когда надо попасть в школу, а стандартная процедура невозможна. Вариантов действий и заготовленных планов дальнейшего ведения войны в случае непредвиденных кардинальных изменений было и того больше, начиная с того, что «маглы полным составом погрузятся на свои летающие штуки и улетят к далёким звёздам», тем самым прекратив войну посредством исчезновения главного камня преткновения, и заканчивая предположением, что «маглы озвереют и пойдут убивать всех волшебников, а с ними великанов, русалок, вампиров и гоблинов, что характерно, тоже».

У Грюма на три варианта атаки всегда приходилось пять вариантов отступления. Аластор Грюм, непримиримый борец с разгильдяйством и всеобщей некомпетентностью, просто не мог выбрать убежищем место, в которое можно легко попасть, но невозможно экстренно покинуть.

— Это была ловушка?

Он сказал это тихим голосом, едва перекрывавшим гул окруживших министра журналистов, но Скримджер услышал. Ещё бы, это его профессия — слышать тихие шепотки за спиной.

— Там Лорд. Пространственная ловушка его не удержит, он знает принцип её работы и слабые места. Он заманил нас в точно такую же всего за пару часов до этого. Может, я и… облажался, но вы тоже наверняка не предусмотрели такой вариант.

Скримджер замер, и Локхарт на какую-то секунду даже подумал, что тот сейчас спросит, какого, собственно, дементора они делали в ловушке и как её обошли, но уже во вторую он понял, что остановил старшего аврора не только его голос.

На противоположной стороне зала Миранда Уэлш что-то яростно пыталась объяснить Аластору Грюму, отчаянно размахивая руками и не замечая стоящих рядом, так что несостоявшемуся маньяку после пары неудачных попыток привлечь её внимание пришлось просто силой дёрнуть её, разворачивая лицом к застывшему в другом конце зала герою.

Воспользовавшийся её лёгким замешательством министр тихим, но с лёгкостью перекрывающим все посторонние звуки голосом обратился к находящимся в зале.

Сознание героя, занятое в этот момент тем, что пыталось переварить тот факт, что его обвиняют в провале очередного сомнительного плана, о котором он знать не знал, лишь выхватило фразу о том, что репортёрам надо будет подождать в соседнем помещении минут пять, прежде чем им будет озвучена официальная версия произошедшего и даны соответствующие разъяснения.

Официальная версия. Простенькое такое словосочетание, которое лишь подтверждало все самые худшие догадки и подозрения. Один из немногих понятных ему терминов в политике, которая всегда была для него чем-то далёким и непонятным. Он ей не интересовался, она вершилась сама по себе, но… Но вот это словосочетание «официальная версия» он знал как никто другой, и всё, что он знал об этих словах, о том смысле, что обычно в них вкладывался, никак не связывалось в его представлении с Рэйчел Маккой. Потому как официальная версия — это как в его книгах. Был монстр, чаще всего обитавший в строго определённом месте и обижавший зачастую только тех, кто целенаправленно нарывался на неприятности. Как следствие, была и битва со злом, не сильно яркая, немного рутинная, малость неприятная, с тонким налётом противозаконности, но в самом конце её красиво упаковали, сгладили углы, добавили пару шуточек, ненавязчивую мораль, позвали именитого фотографа для фото героя, сюда же пригласили иллюстратора, чтобы тот пострашнее нарисовал монстра — и вот на выходе бестселлер. Событие мирового масштаба. Вы жили и не знали, какой страх и ужас творился всего в шаге от вас, но пришёл герой, с лёгкостью всех победил, и вы можете снова спать спокойно.

Это была не откровенная ложь, просто несколько иное толкование фактов в обрамлении художественных преувеличений, лирических отступлений и всего пары-тройки опущенных деталей.

Ничего хорошего, а тем паче правдивого он от неё не ждал, так что даже не попытался услышать то, что уже через пару часов будет, несомненно, новостью номер один во всей Англии. Не было ни сил, ни настроения, и тихий голосок важно сказал, что идти в зал со всеми или рваться на поле боя — это самое глупое, что он может сейчас придумать. Нет, конечно, он может пойти и туда, и туда. В одном случае всё скажут опять за него, а он должен будет лишь покивать головой, во втором случае, скорее всего, далеко его не отпустят: как называла это Мэнди, используют, как боевое знамя, для поднятия духа, «Мерлин с нами — все дела». Впрочем, очевидно, видок был у него тот ещё, раз ни Скримджер, ни агент даже не попытались воспользоваться ситуацией и скоплением массмедиа.

Наверняка испугались, что он скажет далеко не то, что от него хотят услышать, и решили не рисковать.

…Их переправили в Хогартс без лишних шума и пыли, поскольку в экстренно развёрнутом импровизированном штабе посреди суетящихся авроров, вереницы снующих самолётиков-писем, мелькающих тут и там патронусов Гилдерою Локхарту попросту не было места. Он растеряyно смотрел на всё прибывающих раненых, в пол-уха слышал громоподобный, усиленный магией голос Скримджера и, честно признаться, пребывал в таком состоянии, что к нему то и дело подскакивали взмыленные колдомедики, удивлённо хмурились, но без вопросов отходили, не найдя никаких следов магии или ранений.

— Ладно, всем досталось, — тихим напряжённым голосом сказала агент, когда они, стараясь как можно меньше привлекать внимания, шли по запруженному учениками коридору школы. Новость о нападении на министерские убежища и о том, что у авроров серьёзные потери, уже распространилась по Хогвартсу подобно пожару, так что даже излишне строгие авроры махнули рукой на правила, предписывающие ученикам в столь поздний час находиться в своих гостиных, потребовав, правда, взамен посильной помощи. Ученики галдели, переспрашивая друг друга, учителя метались по школе, отдавая указания домовикам, которые в авральном порядке переставляли мебель, превращая учебные аудитории и кабинеты в жилые помещения и лазареты. Раненых должно было быть никак не меньше, чем уже размещённых здесь раньше волшебников. Отдел магических зверюшек, в котором ранее трудился не покладая топора небезызвестный Макнейр, вырезали чуть ли не под корень, у министра убили одного из племянников, досталось невыразимцам, а также части канцелярии, остальные же отделались испугом да знакомством с парочкой не самых приятных, но вполне обратимых проклятий. За Аластором Грюмом, в данный момент сменив на этом почётном посту Пожирателей, в прямом смысле слова охотились особо рьяные колдомедики, поклявшиеся в своё время оказывать помощь всем, всегда и даже тем, кто этой помощи не желает.

Грюм отбивался от них даже яростней, чем от пособников лорда, утверждая, что у него нет времени на эти глупости. Спасительные процедуры ему не нужны, как и няньки, сейчас он разберётся с делами, и пусть эту чёртову руку ему просто отрежут нафиг, благо всё равно она мало того, что левая, так и он всегда мечтал о серебряной: самое оно против оборотней. И тогда он этой (этому, ну очень плохому) Фенриру, покажет его место на стенке в гостиной над камином.

Он не желал сидеть без дела и, когда министр чуть ли не под угрозой обвинения в неподчинении приказу командующего велел ему отступить в Хогвартс вместе с прочими ранеными, по-прежнему не пожелал сдаться, развернув там деятельность не менее бурную, чем за пару часов до этого.

Усмирить непримиримого борца с силами тьмы могла лишь авада, отряд колдомедиков с сонными чарами и магловская смирительная рубашка. Но аваду в заслуженного мракоборца не смогли запустить даже Пожиратели, а взмыленных колдомедиков Грюм сам же и предупредил, что он старый, больной, непропорционально реагирующий на все чары в свой адрес мракоборец. Так что самых отчаянных милости просим.

Впрочем, смирительная рубашка всё-таки нашла своего героя. Явилась она, правда, не в виде весьма занятного предмета магловского гардероба, а в светлом образе хранительницы единственного безопасного, тихого и уютного места во всей огромной школе чародейства и волшебства.

Мадам Помфри — эта добрая душа и спаситель всех несчастных студентов Хогвартса если и знала слова крепче «ой!», то усиленно это скрывала, а если и был в этом мире волшебник, что мог, вломившись в её обитель, вырваться оттуда не будучи вылеченным, то это был бы разве что сам… Хотя нет, Волан-де-Морта она бы тоже вылечила. Не сильно гуманно, преимущественно изуверскими магловскими методами, но вернула бы ему как минимум здоровый внешний вид, попутно угробив и так не сильно здоровую психику. Так что когда старый мракоборец ворвался во временный лазарет, никакая ругань ему помочь уже не могла, а поднять руку на столь милую женщину смог бы лишь самый отъявленный негодяй, коим Аластор Грюм, при всех своих не самых гуманных замашках, никогда не был. В результате короткого обмена не то что словами — взглядами был достигнут своего рода мирный компромисс: он позволяет ей выполнять её работу — она ему его. Она с помощью порядком вымотанных беготнёй помощников промывает и обрабатывает жуткую рану, пытаясь спасти то, что когда-то было рукой, Грюм может вволю устраивать допрос с пристрастием, плавно переходящий в военный совет, наплевав на священный запрет, оберегающий тишину в палате и спокойствие больных.

Именно на этот совет и угораздило заявиться команду самопровозглашённых спасителей Британии и мира, хотя, во-первых, их никто туда не звал, а во-вторых, они и не сильно к этому стремились. Они просто тихонько проскользнули внутрь забрать Гермиону, которая в результате короткой схватки в метро потеряла несколько прядей сожжённых волос, но зато была впоследствии удостоена личной похвалы Руфуса Скримджера и одобрительного кивка Аластора Грюма.

Награда сродни ордену, причём явно повыше жалкой третьей степени.

На вошедших Грозный Глаз даже не посмотрел, информация была уже далеко не секретной, посторонних в Хогвартсе не было, а смотреть на Локхарта старый мракоборец, очевидно, не хотел из принципа. Его здоровый глаз был обращён на авроров, магический метался между разложенной перед ним картой и дверью в дальнем конце зала. Там организовали что-то вроде морга, временно разместив тела. Их было немного, во время отступления стремились спасти живых да вытащить раненых. Мёртвые были мертвы, и им было, по-большому счёту, всё равно. Вытаскивали лишь тела тех, кого по ряду причин, среди которых высокое положение и огромная неприязнь Пожирателей, не могли бросить. Среди этих важных несчастных было и тело племянника министра магии, подле которого сейчас неотлучно находились только брат да безутешная невеста.

Ничего интересного или важного для них старый мракоборец не сказал, просто доводил до сведенья присутствующих, что ситуация сложная, опасная, Хогвартс, как их самый главный и самый безопасный на данный момент объект, сейчас набивается и к утру будет набит под завязку, но с завтрашнего дня всех начнут распределять по другим убежищам. Так что тем, кто сейчас валяется на больничной койке, надо стиснуть зубы и выпить свои лекарства, потому как завтра кто-то должен обеспечить прикрытие.

Локхарт, скользя взглядом по хмурым, частично скрытым повязками лицам мракоборцев, не мог с каким-то мрачным удовольствием отметить, что ситуация, при всей своей безрадостности, стала наконец-то понятной. Грюм говорил ожидаемые вещи, мракоборцы проявляли ожидаемое молчаливое единодушие, весь замок со всеми его обитателями от учителей до давно отринувших всё мирское привидений вёл себя именно так, как положено в таких ситуациях. Так, как и описывают в книгах писаки средней и малой руки. Так, как писал об этом Грюм. Так, как и представлял себе это Гилдерой Локхарт.

Совсем не так, как парой часов ранее себя вела Рэйчел Маккой и все прочие обитатели министерского убежища первого уровня.

Хотя с ними всё тоже стало понятно. Неприятно, несправедливо, чудовищно, но всё же понятно.

— Можете думать про меня что хотите, но тактика залезать под одеяло и рыдать в уголочке прекращает работать в возрасте семи, максимум восьми лет. Сейчас надо собраться, отодрать себя от пола, и вперёд — на минные склады, — тихонько пробурчала Миранда Уэлш, когда они, стараясь не шуметь, выскользнули из пропахшего зельями лазарета и отправились на поиски хоть одного тихого уголка, где можно поговорить о произошедшем. Обсудить лёгкие несовпадения официальной версии и того, что произошло после того, как они расстались.

— Я слышал, что там была та женщина из Министерства, — осторожно сказал Рон.

— И не только она. Вот только то, что мы тут усядемся в кружочек и будем вспоминать, какой хорошей она была и как нам её не хватает, никак не поможет ситуации. О другом сейчас надо думать.

— Что значит была?! — резко остановившись, переспросила Гермиона. — Она же отвечала за дипломатию. Целое убежище дипломатов, лорд не такой дурак, чтобы убивать или пытать их! Дипломаты неприкосновенны даже в магловском мире; если он хоть пальцем тронет их, то мировому сообществу не останется другого выбора, как признать его недоговороспособным агрессором.

Гилдероя Локхарта так и подмывало скептически заметить, что мировое сообщество страдает редкой формой слепоты, глухоты и потери памяти, но… Но именно эти слова заставили встать последний недостающий пазл на своё место.

— Мэнди, они же не собирались… — Величайший писатель, который мог растянуть пафосную битву со злом, занявшую едва ли десять минут времени, на двести с лишним страниц, набранных мелким шрифтом, отчаянно пытался подобрать нужные слова, но почему-то не мог. Это для гриффиндорской троицы Рэйчел Макккой была просто женщиной из Министерства. Младшим помощником министра магии, тем, кто отвечал за нахождение Блэка под домашним арестом, одной из двух десятков безликих министерских служащих, что присутствовали на финале турнира. Для Локхарта она была единственным настоящим другом за все годы учёбы.

— Не думаю, что безопасно здесь говорить о том, что именно сотворила твоя школьная подружка, — поморщившись, словно от зубной боли, заметила агент, с подозрением покосившись на стайку хаффлпавцев, прошмыгнувших мимо них.

— В смысле сотворила? Она же… — Рон посмотрел по сторонам. — …проявила героизм, и всё такое.

Они нырнули в аудиторию, которую агент, оглядев придирчивым взглядом, нашла безопасной. Шесть различных заклинаний, наложенных ею на помещение, общий смысл которых сводился к тому, чтобы никто не смог помешать их разговору, давали ясное представление о том, что она думает о предстоящей беседе.

— Чтоб вы знали: если нас хоть кто-то услышит, то мало не покажется всем. Министерство всё будет отрицать, но всё произошедшее в Берксуэлле — это… ну, я не знаю, называйте как хотите, тут всего два варианта: акт отчаяния или игра в либо пан, либо пропал. Пойти на такое от хорошей жизни точно нельзя, а уж обнародование правды так и вовсе обрушит наши не сильно большие шансы на победу. Они хотели сделать ставку на СМИ, дать им то, что они больше всего любят: скандал, неравную борьбу, массовые убийства и героя.

— И? Что не так-то?

— Не так то, что, по большому счёту, времена героев, рыцарей на белом коне уже малость прошли. В наш информационный век, когда красивая картинка ценится больше, чем факты, главное то, как смотрится со стороны, а не каково положение реальных дел. Именно поэтому мы и сидим сейчас на пятой точке в гордом одиночестве. Со стороны вся наша «война» выглядит как всего лишь местные разборки, которые просто вылезли из стен Министерства и переросли в беспорядки. Извечный вопрос: сказать маглам или не сказать? Все эти зарубежные шишки, они боятся Лорда и того, что он несёт, но в то же время многие смотрят на него с интересом. Смотрят, но ничего не предпринимают, кроме отправки телеграмм, полных самого неискреннего сочувствия да гуманитарной помощи. — Она тяжело вздохнула. — Мерлин, вы хоть понимаете, до чего мы докатились? Англия — принимает гуманитарную помощь от…

— От европейских коллег, — предусмотрительно вставил Мэтью.

— Мне больше понравилось то, как этих коллег назвал Грюм, — фыркнула она.

— Мы всё это уже слышали, и не раз, — мрачно заметил Поттер. — Нас бросили, предали, и никто не придёт. Но какое это имеет отношение к тому, что произошло вчера?

— Им надоело ждать, Гарри, и это случилось далеко не вчера, — глядя на серую стену, тихо сказал Локхарт.

Долорес Амбридж, старший помощник министра магии, была отправлена за границу в поисках поддержки. Рэйчел Маккой, младший помощник министра магии, была ответственна за дипломатические отношения, которые вот уже много месяцев стоят на одном месте, и никаких существенных сдвигов нет и не предвидится, в то время как ситуация с каждым днём лишь ухудшается. То, что они сделали, планируется не один день. Собрать все возможные факторы вместе. Организовать такую ловушку, убедить находящихся внутри, что «ради спасения Англии надо пожертвовать собой», осторожно слить информацию Лорду так, чтобы он не почуял подвоха, «случайно» собрать журналистов и всю верхушку в одном месте под абсолютно другим предлогом.

— Эй. — Миранда осторожно коснулась плеча героя. — В отличие от тебя, они все знали, на что шли, да и ты ничего не смог бы уже изменить. — Она повернулась к подросткам. — Вы, ребята, далеки от политики, но я попытаюсь кое-что вам объяснить. Наш обожаемый министр был назначен на старую должность не потому, что не нашлось желающих, а потому, что он умеет вести грязную игру сохраняя чистыми свои ручки. Даёт результат, красивую картинку, и притом его политическим оппонентам даже формально не к чему придраться. Гермиона — без обид, но ты историю магии знаешь получше многих. Много волшебниц нашла в списках Министерской верхушки? Багнолд, одна из немногих, можно сказать даже «единственная», резко всплыла на наш политический Олимп именно в момент, когда лорд развлекался по полной, и, что характерно, «добровольно ушла в отставку, чтобы больше времени проводить с семьёй», когда с Лордом было покончено и отгремели все скандалы с «оправданием» подозреваемых Пожирателей. Ты можешь вспомнить хоть один её законопроект? Хоть что-то, чем она запомнилась, кроме речей в духе «давайте сплотимся ради мира во всём мире!»? Не помнишь? А никто не помнит, поскольку она изначально заняла кресло министра магии не для того, чтобы улучшить наше законодательство, а для того, чтобы светить лицом да принимать на себя гнев общественности. А хочешь, скажу, кто в этот момент стоял за её спиной, командуя парадом и дёргая за ниточки, а после занял её кресло, едва она «решила», что политика не женское занятие?

Несмотря на наши с тобой разногласия, я признаю, что ты довольна умна, а раз так, то мы обе знаем причину, почему именно в тот момент, когда всё летит в пропасть, у нас выбирают министрами никак ранее не заявлявших о себе волшебниц, а известные своей жёсткостью или желанием понравиться толпе Министры берут в помощники дамочек, которым в мирное время ни ты, ни я не доверили бы ничего важнее, чем перекладывание бумажек.

Фадж терпел Амбрижд не только потому, что она не опасна как политический соперник и исполнительна, но, самое главное, потому, что она нужного ему пола. Нашему дорогому нынешнему министру не надо переживать за подложенную свинью, он сам кого хочет «и съест, и на кладбище прикопает» — ему нужна картинка. Красивая картинка для всего мира. Поэтому он не сместил Амбридж, а даже наделил её особыми полномочиями и в компании «жертвы сумасшедшего тёмного волшебника» отправил в мировое турне. После взял в помощницы Маккой, бывшей у Фаджа чем-то вроде секретарши, за которой также не числится никаких достижений, кроме фанатичной верности да крайней педантичности в исполнении приказов разной степени маразма. Хорошей взлёт по карьерной лестнице: вчера она перебирала бумажки в архиве да составляла отчёты о задержании психованного волшебника, который плюёт на правила и даже сбежал из Азкабана, а сегодня она уже фактически правая рука министра магии. Дипломат, которая шлёт призывы о помощи, и потому её, как и Амбридж, видит и слышит весь магический мир.

Поняли? Весь мир видит не Аластора Грюма, у которого шрамов больше, чем бородавок у иной жабы, не нашего Министра, который и без магии влезет куда захочет, и даже не Скримджера, который смотрит так, будто у тебя за спиной зеркало, в котором видно, о чём ты думаешь, а двух очаровательных дамочек, которые все такие сильные, независимые, взвалившие на себя бремя войны, в то время как весь политический мир прикидывается слепым и глухим!

Единственное, что сейчас может хоть как-то повлиять на ситуацию извне, так это общественное мнение. Эти зарубежные шишки цепляются за свои посты похлеще Фаджа, а потому очень чувствительны к мнению сограждан, которым не объяснишь, что вся книжная эпопея Скитер — это не «голос правды, который не заткнёшь», а банальная игра на публику и жажда наживы. И наш любимый новый/старый министр это понимает как никто другой. Наша ненаглядная миссис Маккой должна была быть единственным выжившим в той заварушке. Милая, хрупкая, достаточно молодая женщина с маленьким ребёнком, которая не побоялась выступить перед могущественным тёмным волшебником, друзья и соратники которой погибли в неравном бою, пожертвовав собой, чтобы она смогла уйти с важной информацией на руках. СМИ обожают такой типаж и такую картинку. Она должна была стать тем символом пополам с боевым знаменем, которым наш дорогой министр ткнул бы в лицо прогнившему и погрязшему в пороках миру! И мир уже не смог бы это проигнорировать.

Из-за чар в помещении, изолированном от звуков, воцарилась совсем уж неприятная гнетущая тишина. Гриффиндорцы молчали, Блэк сделал многозначительный жест, которым, очевидно, хотел показать, что он думает о политике в целом и политиках в частности, лишь Мэтью, пожав плечами, заметил, что вот именно поэтому он копался исключительно в грязном бельишке звёздочек и даже не смотрел в сторону более серьёзных дел.

Гилдерой Локхарт изучал каменную стену и размышлял о том, как сказать остальным, что это ещё не весь план. Он, в отличие от прочих, более чем отчётливо представлявший, на что способен Аластор Грюм, мог поклясться всеми своими книгами, что это было далеко не всё. Волшебник, руководивший превращением первого уровня Министерства в полосу препятствий, боровшийся против Пожирателей, когда Министерство сидело сложа руки, и подозревавший приспешников лорда даже тогда, когда их слезливые истории и ползание на коленях вызывали всеобщее умиление и веру в прекрасное будущее, этим бы не ограничился. Чтобы человек, пробивший решение о частичной сдаче символа магической бюрократии и нашпиговавший кресло министра заклятиями так, что взрыв только по слухам разворотил половину канцелярии, просто заблокировал на двадцать четыре часа маленькое помещение? Нет. Аластор Грюм, которому развязали руки и сказали «фас», не стал бы ограничиваться полумерами.

Вот почему она подошла тогда со спины и устроила эту странную побудку в духе министра. Хотела убедиться, что он не бросится сдавать всех и вся при первой же возможности. Будет изображать героя до последнего.

— Это был ужасный план, — наконец выдавила из себя Гермиона. — Как они вообще…

— Это не весь план, — всё так же сверля взглядом каменную кладку, отозвался посрамлённый герой, — если всё так, как говорит Мэнди, то свидетели и выжившие — это последнее, что им нужно, а значит, согласно изначальному расчёту, никто оттуда не должен был выбраться. Рэйчел сказала, что проход будет после снова открыт, но… она могла и солгать.

— Она и солгала, — безапелляционно заявила агент. — Что бы ты сделал, если бы она сказала тебе: «О, привет, Гил, давно не виделись. Мы тут собрались устроить Лорду маленькую подлянку и героически сдохнуть полным составом, но ты не волнуйся, сейчас они все залезут внутрь, и я тут же вышвырну тебя отсюда»? Я многое могу понять, ловушка ловушкой, добровольцы, все дела, но… Они, включая Маккой, полные психи, раз, зная, что там творилось, залезли внутрь и смиренно ждали, когда… наступит логический конец.

— Маккой и прочие, что были там, — взрослые волшебники, которые знали, на что шли, и делали это добровольно, а потому смысла в обсуждении, что мы думаем по этому поводу, нет, — подытожил Блэк. — Куда больше нам сейчас надо думать о Лорде. У него ещё целых три крестража и скелет папочки в шкафу — или где он там его теперь хранит. К тому же давайте не будем забывать, что наш противник умён, хитёр и очень опасен. Как там он о себе говорил? Продвинулся дальше кого-либо по тропе бессмертия и тёмных искусств.

— Кстати, да, — поддакнула агент, — то, что он регулярно проигрывал Гарри, не делает из него слабого противника. Самое дурное, что можно придумать, — это недооценить его. Когда Грюм расставлял силки, он надеялся на крупную рыбку, но что туда попадётся сам Лорд, он вряд ли ожидал. Я-то видела, как они забегали, когда Гил им сказал, кто сидит внутри. Да и вылез тот северянин тогда. Лазейку какую-то нашёл. Лорд посильнее будет и похитрее, и знаний у него до кучи. Он тогда, на турнире, сумел создать порт-ключ, пробивший магию Хогвартса, магию Дамблдора, и перенести с поля для квиддича на то кладбище. Это был не рядовой порт-ключ. Вздумай такое создать я или вы, ничего бы не получилось. А у него вышло.

Он проиграл годовалому ребёнку, его крестражи проиграли нам, но я ещё вчера говорила о том, что, по большому счёту, нам всё это время просто везло. Ему тоже должно рано или поздно повезти. Так что я не удивлюсь, если он выберется. И когда он оттуда вылезет, мало не покажется никому. Особенно нам.

— Ну, справедливости ради должен сказать, что нам по-любому не грозила лёгкая смерть, — усмехнувшись, сообщил Блэк, подмигнув своему крестнику. — Но то, что мы малость разозлили министра, — это, конечно, не самая хорошая новость.

— Малость разозлили? Да мы, вообще-то, разрушили стопроцентный план по маканию международного сообщества в фекальные массы. Забыл, какое там элитное сборище было? Министр, глава аврората, пара журналистов. Всё как по нотам разыграли. Чтобы миссис Маккой израненная, но несломленная, явившись пред толпой, под вспышки фотокамер упала в трепетные объятья мужа и под одобрительные слова министра сделала сходу заявление. А тут мы. Единственное, почему нас ещё не приговорили к аваде, так это то, что о нападении на прочие убежища они не знали и мы дали им немного времени. И то нам повезло, что Лорд не утерпел и мало того, что лично полез в атаку раньше времени, так ещё и Грюм при словах «сейчас пожиратели нападут» не говорит «вы уверены? А откуда такая информация? А нам надо посовещаться», а достаёт палочку и спрашивает — где?

Кстати о Грюме, лучше нам в ближайшее время ему на глаза не попадаться. Они со Скримджером, конечно, ещё те добряки, и можно по-разному смотреть на произошедшее, но я не думаю, что он получил удовольствие, отправив их всех на смерть. Тот факт, что, по большому счёту, всё было зря, его не согреет.

— Они получили что хотели, какая разница?

— Нет, Гарри. Не получили. С дипломатами понятно: скандал и международное порицание были бы что так, что так, но вот в остальном у них не всё так радужно. Не путай армию поклонниц и реальную политическую поддержку сочувствующего населения. Я уверена, что сейчас по всему миру смахивают слёзы умиления тысячи фанаток Гила, но вот беда, это не те сотни тысяч, на которых был рассчитан данный план. Если бы спаслась Маккой, то помимо дамочек за сорок, которые рыдали бы от умиления и восхищения и так, они получили бы поддержку их семей, которым уже все уши прожужжали про Гилдероя и которые его потому терпеть не могут. Сейчас они просто закатят глаза, скажут «опять этот» и вместо того, чтобы радоваться, будут ждать того, что им в стотысячный раз будут рассказывать, какой Локхарт замечательный волшебник.

Это не политика и не война — это пиар, шоу, банальная манипуляция общественным мнением. И вы можете сколько угодно возмущаться, но это работает именно так. Работало, работает и будет работать.

— У вас у всех с головой не в порядке!

— Зато всё в порядке с логикой и восприятием мира. Историю всегда пишут победители, так что если мы продуем и вы по какой-то случайности умудритесь это пережить, то практически наверняка прочитаете ещё не одну статью и книгу о прегрешениях Дамблдора, последних четырёх министров и лично магловской королевы. А вам, мистер Поттер, тоже улыбаться не стоит. То, что вы были несмышлёным младенцем в момент первой войны и школьником на момент второй, не спасёт. Я знаю эту кухню, а потому вам припомнят всё: голоса, уничтожение редкой зверушки, дружбу с сумасшедшей зверушкой, крёстного маньяка (которому, разумеется, аннулируют оправдательный приговор), туда же странное участие в кубке, и, конечно, вишенкой на тортике будет тот факт, что вы в обществе четырёх взрослых волшебников крайне сомнительной репутации отправились прогуливать школу. Поверьте мне на слово, те версии, что озвучиваю тут я, ничто по сравнению с тем, что напишут о вас в случае провала. Рита покажется вам жалкой, старой, беззубой пираньей по сравнению с теми акулами, что захотят поживиться свежим мясцом.

Мне кажется, что порой вы забываете, что у нас тут кривая, косая, но война. И нянчиться с вами никто не будет, особенно в случае проигрыша. У них был хреновый, жестокий, абсолютно негуманный, но всё-таки план. Он должен был сработать и, несмотря на явный прокол, сработал. Так что лучшее, что мы можем сделать, — это публично оплакать чудовищное убийство безоружных и охраняемых сотней общемировых договоров дипломатов и тихо, не отсвечивая ни перед Лордом, ни перед Министром продолжить поиски крестражей. Авось мировому сообществу произошедшего хватит, чтобы сделать хоть что-то кроме очередной напыщенной болтовни.

На этой крайне оптимистичной ноте разговор бы окончен. Планов никто уже не строил, потому как мировые запасы идиотизма, по их молчаливому соглашению, они исчерпали лет на двадцать вперёд, а ходить по коридорам сейчас означало иметь неплохие шансы нарваться на Грюма, да и сложно это — ходить, когда последние сутки они только и делали, что куда-то, от кого-то, за кем-то и зачем-то бежали.

Неразлучных Гриффиндорцев, вопреки всем правилам, забрала к себе декан Хаффлпафа, поскольку в родной башне тем просто не дали бы выспаться, завалив тысячей и одним вопросом, ответить правильно на которые троица в силу возраста, характера и прочих важных черт, включая изворотливость, точно не смогла бы. Именно поэтому декан отвела их даже не на свой славящийся дружелюбием и гостеприимством факультет, а в свои личные комнаты, которые ныне пустовали, поскольку профессор Спраут уже давно практически переехала в последний уголок своей некогда обширной травянисто-плотоядной империи. Сейчас, когда большинство растений было брошено на произвол судьбы либо — опять же брошено — на войну с Волан-де-Мортом, все теплицы оказались за территорией школы, кроме одной-единственной, где она и проводила практически всё своё свободное время. Теплица номер один, которую заложила ещё её далёкая предшественница и по совместительству основатель факультета, в последние десятилетия была чисто декоративной, поскольку в стенах школы и так хватало способов убиться или, на худой конец, покалечиться недоступным для простых маглов способом. Сейчас это был и испытательный полигон, и огород для тех ингредиентов, что можно было вырастить на месте, ну и, конечно, последняя отдушина для той, что искренне оплакивала плотоядный цветок, чья мучительная гибель после несварения желудка, вызванного не сильно здоровым оборотнем, была на устах у всей школы.

Их более матёрая, а потому менее подверженная неприятным расспросам старшая половина команды без особых приключений разбрелась по своим комнатам и наверняка видела минимум третий сон, в то время как прекрасный герой всё ворочался в неуютной кровати. Сон всё не шёл к нему, а недописанный том-завещание так и вовсе хотелось швырнуть в излишне весело потрескивающее пламя в камине.

От безысходности и пытаясь хоть как-то занять себя хоть чем-то полезным, Гилдерой Локхарт принялся строчить печальное письмо к бабушке в довольно снежные и непроходимые леса, куда сова, даже такая быстрая, как Зарница, вряд ли донесёт его раньше июня. Каяться в том, что он идиот и понятия не имеет, что делать дальше, было легче далёкому человеку, как и просить помощи. Скримджер тогда сказал, что ей нельзя покидать те края дольше, чем на несколько минут, но, быть может, она может прислать, если есть, ещё один маленький флакончик золотистого зелья.

А отправив письмо, он всё же не удержался и заглянул на шестой этаж, отданный, по распоряжению Дамблдора, под нужды авроров и их подзащитных.

Миссис Маккой-старшая его ни в чём не обвиняла, в то время как мисс Маккой с радостным смехом, в числе прочих малышей, гонялась по маленькому залу за призрачным павлином, пытаясь ободрать тому дымчатый хвост. Патронус то взлетал, в последний момент уворачиваясь от детворы, то нарочно садился повыше и, распустив хвост, давал всем полюбоваться на своё великолепие и царственный вид.

— Я помню прошлую войну, — тихо сказала ему эта уже не молодая женщина, когда с неловкими приветствиями и ещё более неуклюжими словами соболезнования было покончено. — Она забрала у меня мужа, но научила многим полезным вещам. Не знаю, знаете ли вы одну интересную истину, но говорят, надежда на войне жизненно необходима — оптимизм смертельно опасен. Оптимисты всегда умирают первыми. Они так часто повторяют себе, что завтра война закончится, все их друзья и родные покроют себя славой, выйдя победителями из этой бойни, тогда как их противники — сущие идиоты, которым не протянуть и недели. В тот момент, когда эта радужная картинка сталкивается с реальностью, они не выдерживают. Я никогда не была оптимисткой. Так что можете не бояться, я не хлопнусь в обморок, как полагается всем старым леди, и не буду рыдать у вас на груди. Я верю, что мы победим, но я никогда не думала, что это будет просто и уже завтра. В тот день, когда они оба ушли с министром, я знала, что, возможно, и не увижу их больше. И хотя этот день и наступил намного раньше, чем я боялась, мне повезло куда больше, чем некоторым из моих подруг.

— Эти слова достойны Грюма.

— Потому что это его слова. Он сказал их на первом собрании Ордена феникса, в самом начале первой войны. Жертвы неизбежны, такова цена, которую мы платим за то, чтобы мир, в котором живут наши дети, был лучше, чем тот, в который в своё время пришли мы, — сказала она, с улыбкой глядя на маленькую Сюзанну, которая с удивлением смотрела на свои пустые ладошки, которые всего мгновение назад сомкнулись на призрачном хвосте патронуса. — Вы не должны переживать о том, что случилось. Я знаю, что вы сделали всё, что было в ваших силах. Рэйчел всегда считала вас…

— Я плохой человек. Она просто… забыла об этом.

— Нет, вы хороший человек, плохой никогда не сомневается и не сожалеет о том, что сделал. Да и нет ничего постыдного в том, чтобы признать свои грехи и ошибки. Маглы любят говорить, что даже на солнце есть тёмные пятна, что же до волшебников, то нет в этом мире таких, у кого в прошлом нет ошибок и неприятных историй.

— Вы слишком много общаетесь с Альбусом Дамблдором, — пробурчал герой, быстро наколдовав нового патронуса, чьё появление было воспринято детворой с радостным визгом.

— Он говорит правильные вещи, жаль, правда, что его мало кто слушает. И насчёт пятен на репутации, даже у него есть пара таких, о которых лучше не говорить вслух, поскольку все совершают ошибки. Только никому не говорите, что я вам об этом сказала.

Локхарт при этих словах скептически хмыкнул, лично он сомневался, что у директора школы чародейства и волшебства в биографии вообще были пятна. Всегда правильный, всегда мудрый и излишне верящий в победу добра над злом, а также в то, что команда из семи волшебников сможет найти и уничтожить крестражи самого страшного волшебника двадцатого века. По всем законам жанра, он должен был быть святее магловского бога.

Хотя пример, наверное, был немного и неудачным, Мэнди порой любила поудивляться, за что маглы так любят этого странного старика, учитывая, что тот порой творил не самые хорошие вещи. Гилдерой этой частью истории, правда, как-то не интересовался да и вообще как-то сильно сомневался, что у Дамблдора в прошлом был эпизод темнее того, что он сам усиленно скрывал. Что он такого страшного мог сделать? Отловить какого-то страшного тёмного волшебника, а потом, прочитав ему лекцию о силе дружбы, любви и добра, закормить лимонными дольками насмерть? Разве что это. Дамблдор точно не стал бы стирать память своему единственному другу, присвоив труд всей его жизни, а после, через много лет, и вовсе оставить его если не на верную смерть, то на крайне жалкое и недолгое существование точно.

— Все ошибаются, а потом не хотят об этом слышать или вспоминать, — заметив его недоверие, сказала старшая леди Маккой. — Например, вся эта история с войной, объявлением маглов неполноценными и стремление навязать свои порядки и идеалы не самыми гуманными методами. Лорд далеко не первый, кому пришли в голову подобные мысли, но кто из волшебников согласится признать, что из предыдущей истории не было сделано никаких выводов? Кто вообще сейчас вспоминает Грин-де-Вальда? А? Никто. А ведь он был ничем не лучше или хуже. Тоже боролся за чистоту крови, разве что по совокупности преступлений он был менее жесток. Он действовал не силой, а хитростью. Очень был опасен, но сейчас о нём мало кто вспоминает и тем более говорит. Он ценил магическую кровь и старался не проливать её просто так. Он был сильным и властным, но при этом был умён и смотрел на мир трезво. Магов мало, маглов много. У лорда не харизма, у него аура страха и власти. Большая разница между двумя понятиями.

Она усмехнулась и, заговорщицки подмигнув Локхарту, продолжила:

— Забавно, правда, что история, из которой никто не сделал выводов, повторилась снова? Если мне ещё не изменяет память и я верно помню слова сына, то наш нынешний самый страшный волшебник двадцатого века как раз рос во времена той истории. Имел возможность наблюдать за этой борьбой и почерпнуть некоторые идеи. Жаль, что не удачные. Дети в этом возрасте так восприимчивы.

Она говорила что-то ещё, но герой её даже не слышал.

Вот оно! Вот где он спрятал свой крестраж. Снейп прав, всё, о чём они думали раньше, — это глупые идеи и ненадёжные места. Он не доверил бы поехавшему крышей старому вампиру, помешанному на своём могуществе, столь ценную вещь. Тот рано или поздно, но попытался бы его шантажировать. Министерство — слишком много магии и волшебников, он не смог бы спокойно спать, зная, что Грюм ходит в паре футов от осколков его души. Годрикова впадина — глупо. Слишком пусто. Слишком явно. И слишком живо напоминает о его ошибках, а Волан-де-Морт ненавидит, когда кто-то напоминает ему о его ошибках.

Тюрьма. Магическая тюрьма Нумергард. Она отгорожена от магов и маглов мощнейшей магией, в ней нет охраны и есть только один заключённый. Тот, с кого всё и началось. Первый. Самый страшный тёмный маг двадцатого века, потерявший это почётное звание в тот день, когда Волан-де-Морт вышел на сцену. Тот, истории о ком наверняка восхитили маленького мальчика. Сироту, чья мать была чистокровной, а отец — маглом, который их бросил, когда он ещё не родился, обрекая его тем самым на жизнь в приюте, который мальчик ненавидел не меньше, чем Гарри ненавидит дом на Тисовой улице.

Да. Он точно там. В тишине и во тьме, в месте, защищённом магией, куда никто не ходит и которое так важно для него!