Я могла умереть.
Эта мысль пробралась в моё сознание в какой-то момент ночью и выдернула из глубокого сна, но до реальности так и не дотянула, и я увязла где-то на границе, барахтаясь в кошмаре. Ну, не то чтобы я могла умереть прямо насмерть — меня бы выбросило в какой-нибудь другой, новый мир. Но всё равно — я могла умереть.
Я никак не могла проснуться, а моё сознание подкидывало мне один за другим варианты не такого удачного стечения обстоятельств. И в каждом из них кто-нибудь непременно умирал. В самом худшем варианте Волдеморт и вовсе овладел моим телом и душил моё сознание у меня в голове, а затем, оставив мне только возможность наблюдать, моими же руками убивал, убивал, убивал…
Мне было холодно. Я чувствовала, что меня трясло, как будто тепловой артефакт вовсе не работал, а чтобы укрыться, у меня даже салфетки не было. Я скорчилась в плотный комок, но всё равно мёрзла. Однако даже это не могло заставить меня проснуться. Видимо, моё тело было измучено произошедшим больше, чем мне хотелось бы думать, и было просто невозможно заставить его функционировать хотя бы пару минут, чтобы, например, взять тёплую мантию и укрыться ей.
Сознание периодически проваливалось. Кошмары, которые изобретал мой разум — или не мой? — скрывала чёрная пелена, и в эти моменты я действительно спала, хотя в остальное время определённо не бодрствовала. И хотя я понимала, что всё, что я видела, было лишь сном воспалённого и перегруженного мозга, легче мне от этого не становилось. Допустим, моя собственная кончина какой-то феерической реакции у меня не вызывала — не впервой, как бы. Но я не знала, переживёт ли такую смерть Франкенштейн. И всякий раз, когда моё сознание изобретало новый способ убить его, мне было настолько плохо, что я пыталась орать. Не выходило, потому что тело безнадёжно дрыхло, но в голове я рыдала. И что самое ужасное — я никак не могла вырваться из этого сна.
После очередного провала черноту я пришла в себя окончательно. Происходило это медленно, рывками. Мысли плавали, как лапша в молочном супе. Сначала я поняла, что мне стало тепло, и только потом, что причиной тому было не одеяло, а чьи-то руки. Затем разум почему-то решил, что я в своей общежитской спальне, и как раз там ничьих рук быть не должно. Я попыталась распахнуть глаза. В них будто сыпанули песка, и мне было больно от самого факта наличия света. Следующим открытием был тот факт, что я находилась у Хеймдалля на руках. Он держал меня, как кошку, свернувшуюся клубочком, и гладил по голове. Я с трудом сфокусировалась на его несколько помятом лице.
— Доброе утро? — неуверенно просипела я.
— Доброе? — негромко переспросил он. — Должно бы быть, наверное.
— Ох… — я медленно сползла с его колен на диван и потёрла плечи. — Ты спал?
— Да, я… Мы с Северусом немного выпили, когда вернулись, — Хеймдалль глубоко вздохнул, прижав тыльную сторону ладони ко лбу. — Хорошо, много выпили. Я вернулся и упал у себя. Ты разбудила меня минут двадцать назад.
— Я? — пискнула я.
— Не знаю, что тебе снилось, но ты требовала, чтобы я не умирал, — он поморщился. — Как будто меня легко убить, в самом деле.
— Я… — я вдруг осознала, что у меня лицо мокрое. И не просто мокрое — я ревела. В этот самый момент. Только дошло. Я непроизвольно всхлипнула и судорожно вздохнула. — Просто… Мне приснилось… И я…
— Ну-ну, — Франкенштейн притянул меня к себе и снова стал гладить по голове. — Слышишь? Я живой. Всё хорошо.
— У-угу, — это и правда успокаивало. Наконец, собравшись с мыслями, которые, хоть и напоминали ещё макаронины, всё же стали шевелиться у меня в голове поактивнее. — Я просто не знаю, насколько ты умрёшь, если умрёшь.
— Давай постараемся не проверять, — он усмехнулся и тут же болезненно застонал.
Я отлепилась от него и утёрла лицо своим рукавом, оставив на его — надо заметить, мятой и вообще-то вчерашней — рубашке сырое пятно. Я поискала палочку, но убирать его не стала — всё равно стирать после прошлоночных приключений. Однако меня несомненно порадовало то, что хоть рубашка и была мятой и не самой чистой, на ней не было пятен крови. Хотя я была уверена, что до приёма Листа Иггдрасиля под ней всеми оттенками наливались синяки. И я, видимо, смотрела на его рубашку слишком долго.
— Ты чего? — озадаченно спросил Хеймдалль, заставив меня дёрнуться.
— Я… Э… — и как ему это сказать? — Просто подумала, что у тебя, наверное, вчера были кошмарные синяки.
— Наверное, были, — он кивнул и болезненно сморщился, после чего взмахнул палочкой в сторону кофеварки. — Не удивлюсь, если они и сейчас есть — только не от василиска, а от пауков. Хочешь посмотреть?
— Эм… Наверное, всё-таки нет, — не очень уверенно изрекла я. С одной стороны мне хотелось убедиться в том, что он цел и невредим. С другой — это казалось мне каким-то невообразимо двусмысленным.
— Ладно, — Хеймдалль усмехнулся и опять скривился. Видимо, голова его звенела беспощадно. — Я потом посмотрю сам и скажу тебе.
Я кивнула и сползла с дивана. Свою чашку кофе он приманил чарами, я же взяла её двумя руками. Кофе был горячим и разливал по всему телу тепло, и я только теперь заметила, что солнце за окном поднялось уже высоко. Было первое января, так что, вероятнее всего, дело шло к полудню. Я снова посмотрела на лицо Хеймдалля. Мне почему-то — и, в принципе, понятно, почему — вспомнилось утро первого января в прошлом мире, когда от похмелья после пары бокалов шампанского страдала я.
— Смешать тебе антипохмельное? — негромко спросила я.
— А ты можешь? — он шумно отхлебнул кофе, скривился и посмотрел на меня исподлобья.
— А чего не мочь? — хмыкнула я.
«Вытрезвитель» не был волшебным составом, так что его вполне можно было трансфигурировать даже из воды. Ну, в теории. Однако я решила, что сейчас не самое подходящее время для экспериментов. Однако ингредиенты для него у нас были — по крайней мере, в одной засылке Арчера до закромов — и мне нужно было только нарисовать круг преобразования. А его даже рассчитывать не нужно было. И всё бы ничего, если бы не один небольшой нюанс: меня трясло, как портовую… как молодую осинку на ветру.
— Н-да, — протянула я, с огромными усилиями рисуя сносной ровности круг. — Пил вроде ты, а трясёт как пропитого алкаша меня…
— Я посмеюсь над этим позже, — почти простонал Хеймдалль.
— Это не смешно, — буркнула я.
Меня до сих пор удивляло, что алхимия срабатывала здесь практически так же, как там. И мне было до одури интересно — это из-за нас она работала или просто в принципе? В результате преобразования стакан наполнился мутноватой жидкостью, и я дрожащими руками протянула его Хеймдаллю, размышляя о том, можно ли улучшить его свойства, если пересчитать в полноценное волшебное зелье. Если оно работало, будучи обычным, можно сказать, магловским составом, то уж в руках мага так и вовсе должно было стать в разы лучше. Мои мысли невольно перебрались к объёмам прибыли от вброса такой новинки на рынок.
Хеймдалль употребил чудодейственный состав и скривился — ну, вкус-то у него всегда был ужасным. У состава, не у Хеймдалля, разумеется. Однако уже через пару секунд его помятое лицо приобрело куда более здоровый и отдохнувший вид. Он встряхнул головой и допил свой кофе одним махом, а затем снова заставил кофеварку заработать. А затем он поднялся и снял рубашку. Я, мягко говоря, опешила.
— В-в ч-честь ч-чего ст-стри-стриптиз? — я аж заикаться начала.
— Ничего нового ты всё равно не увидишь, — он улыбнулся. — Ты видишь? Я цел, — он приблизился и потрепал меня по волосам. Опять. Я резко пришла в себя и отпрянула, таращась на него, как на умалишённого. Это развеселило его, а затем он дошёл до тумбочки около дивана и протянул мне нечто, похожее на фляжку, — Так… выпей-ка.
— Что это? — решила уточнить я, сделав пару глотков. На вкус был ромашковый чай.
— Угомонительное, — поморщился Хейдалль. — Я давал его тебе, когда ты пила зелья с памятью. Тебя тогда мучали кошмары.
— Оу… — я сглотнула. Тогда кошмары меня и впрямь мучали. Потому что — как это лучше сказать? — мир стал куда более цивилизованным и безопасным, чем при моих предках. А это пойло не только успокаивало, оно вообще напрочь отбивало волнение.
— Честно говоря, сам не знаю, зачем я взял его с собой, — он пожал плечами. — Но вот и пригодилось.
Он, всё ещё посмеиваясь, скрылся на пару минут в своей спальне, откуда вернулся уже в свежей рубашке, с расчёской в руках и лентой в зубах. Расчёску он протянул мне, быстро завязывая низкий хвост. А я подумала, что у меня на голове должно было быть натуральное гнездо, раз уж он решил меня облагодетельствовать. А это его «угомонительное», надо признать, чудесно работало — всего пара глотков, а я уже была совершенно в себе и спокойна, как лягушка на листе лотоса в храме Будды у подножия горы Фудзи.
— Слушай, а ты не думала и здесь создать этот напиток? — спросил Хеймдалль, глядя на оставленный на столе стакан из-под чудо-снадобья.
— Вообще-то, меня как раз посетила эта мысль, — я кивнула. — Надо будет подумать на досуге. Тем более, что в нашем полку, то есть клане, прибыло.
— Ох, точно, — он широко улыбнулся. — Надо будет составить контракт. Я… — он нахмурился и как будто немного виновато посмотрел на меня. — Я ещё не садился за это.
— Как будто время было, — я пожала плечами.
— Но я подумал, что это должен быть прямо-таки шоколадный контракт, — добавил Хеймдалль. — Прямо сделка тысячелетия.
— Уж будь так любезен, — хмыкнула я. — Только не переборщи. Профессор не должен чувствовать себя обязанным. Мне почему-то кажется, что для него это важно.
— Только не говори, что совсем не ковырялась у него в голове, — скривился он.
— Вообще-то — да, не ковырялась, — я пожала плечами. — Для непроизвольного чтения его мыслей у него основательная защита, а насильно я не лезла. Мне и так хватало чужих размышлений в голове.
— Иногда я забываю, что хоть ты и тёмная ведьма, всё же человек добрый, — улыбнулся Хеймдалль.
— И это целиком и полностью твоя вина, — криво усмехнулась я.
На нас обоих внезапно напал жор. Отошедший от дикой похмелюги Хеймдалль обратился к школьным домовикам, и они в мгновение ока уставили столик у дивана закусками — тостами, печеньем и пирогами, вазочками с повидлом и паштетом. Что-то я не могла припомнить подобного в меню в Большом зале, но, может, для преподавателей оно было каким-то другим. Может, их и тыквенным соком не пичкали ежедневно. Безо всякого зазрения совести — да и откуда бы у меня ей быть? — я употребила практически целиком мясной пирог, когда вспомнила о том, что, казалось бы, должно было интересовать меня в первую очередь:
— Так, а чем вчера дело кончилось? Как всё прошло?
— Азкабан — жуткое место, и я бы предпочёл обойтись без повторных туда экскурсий, — скривился Хеймдалль, намазывая тост паштетом. — Правильно, что ты не пошла.
— Если мы с тобой не решим поиграть в Тёмных Лордов, повторных экскурсий быть и не должно, — хмыкнула я.
— А у нас, вроде как, и не было таких планов, — он криво улыбнулся. — Дементоры подтвердили принадлежность души и её полноту, — Хеймдалль посерьёзнел. — И мы вернули Хагрида, кстати. О, да, четвёртого числа мы втроём приглашены в Министерство магии.
— Это зачем ещё? — я напряглась.
— Полагаю, мы честно заслужили Мерлина первой степени, — он пожал плечами. — Ну, или это будет допрос с пристрастием. Или интервью для Пророка. Руфус обещал написать сегодня-завтра.
— Аргх… — я закрыла лицо руками.
— Что-то не так? — донёсся озабоченный голос Хеймдалля.
— Видишь ли, тут такое дело, — я нахмурилась и подняла на него взгляд. — Я обожаю приключения. Особенности моего существования таковы, что даже если я не очень хочу, меня всё равно тянет в самую гущу событий. И мне оно весело — глупо отрицать. Но вот внимание ко мне — это определённо не то, чего бы мне хотелось. Тем более, что признание моего участия создаст некоторые проблемы.
— Например, какие? — он сложил руки на груди склонил голову набок.
— Для начала, как его вообще объяснить? — отозвалась я. — Мой дар не самая публичная тема, знаешь ли.
— Да, и мы не будем упоминать его, — Хеймдалль кивнул. — Но без твоих познаний с ритуальными кругами было бы не сладить. Эту магию за пределами клана Нильфхейм практически не изучают.
— Ещё скажи щас, что без меня ты бы не справился, — буркнула я, откидываясь на спинку кресла.
— С расчётами — это было бы дольше и, быть может, утомительнее, но да — я бы справился, — он пожал плечами. — Всё же это делать я умею. Но вот как бы я активировал круги, одновременно сражаясь с василиском — не представляю, если честно. Да и без твоего петушиного крика… — он усмехнулся.
— А, ну да… — протянула я. — Но вы бы могли там, в Министерстве, как-то обойтись без меня? Мистер Скримджер, я уверена, согласится замять моё участие.
— Я предполагал, что ты так скажешь, и спрашивал его — он отказался наотрез, — Хеймдалль развёл руками.
— Понятно… — протянула я.
Я повернулась к окну. Было на удивление ясно, хотя ярко-синее небо явно говорило о морозе, который там, снаружи, стоял. Это натолкнуло меня на две мысли: первая была о неспящих пауках, а вторая — о тренировке. Сначала она была несколько отстранённой — ну, проспали и проспали, с кем не бывает. А потом до меня медленно дошло, что саму по себе тренировку никто не отменял. Иными словами, Люциан с высокой долей вероятности на неё пришёл. И у него наверняка возникла целая пачка неудобных вопросов на тему нашего отсутствия, на которые надо ответить что-то достаточно вразумительное, чтобы он не придумал никакой дури. Если, конечно, он уже её не придумал. Я подумала, что мне надо пробраться в общежитие тогда, когда там никого не будет, чтобы сделать вид, будто я просто поздно вернулась и долго дрыхла. Как будто мне кто-то поверит…
Итак, мы вроде бы как одолели главного злодея, и этому миру и его обитателям больше ничего не угрожало. По прошлому опыту выглядело так, будто бы пора и честь знать, однако у меня почему-то не было такого ощущения как в прошлом мире — как будто я там уже не нужна. Не то чтобы это означало, что никаких подвохов не будет и меня не вышвырнет в самый неожиданный момент, но мне почему-то казалось, что так просто этот мир нас не отпустит. Интересно, почему?..
Когда я вышла из кабинета Хеймдалля, коридор был пуст. Было начало второго, и мне верилось, что все, кто были сейчас в замке, находились в Большом зале. Потому что было время обеда, а его тут как правило никто не пропускал. Я расслабилась и направилась к подземельям, погружаясь в пучины мыслей о своём скором перемещении в новый мир и о сверхприбылях от антипохмелина — надо было только название ему придумать получше, чем в прошлом мире.
Попытка скрытно пробраться в общежитие с треском провалилась: в коридоре подземелий я, заблудившись в собственных размышлениях, нос к носу столкнулась с Люцианом. Ну, точнее, нос к груди, поскольку парень был заметно выше меня. Он, очевидно, шёл на обед и заметил меня гораздо раньше, чем я его. Однако даже не посторонился, шагая мне навстречу, и хотя в коридоре вполне могли бы разъехаться две двуколки, я впечаталась означенным носом в означенную грудь.
— Привет, — ухмыльнулся Люциан, когда я озадаченно отступила и уставилась ему в лицо. — Ничего рассказать не хочешь?
— А я должна? — я нахмурилась.
— Ну, если тебя не поймали после отбоя и ты не натворила дел…
— Фрейя! — из своего кабинета высунулся профессор Снейп. — Скажите мне, что вчера мне ничего не приснилось!
— Вам ничего не приснилось, сэр, — очень серьёзно отозвалась я.
— Точно? — он пытался сурово нахмурить брови, однако его губы явно непроизвольно расползались в кривоватой улыбке.
— Точно, — я постаралась убедительно кивнуть и выразительно мотнула головой в сторону Люциана. Профессор заметил его мгновенно собрался, насколько ему позволяло его состояние.
— Зайдите ко мне, мисс Нильфхейм, — более привычным тоном изрёк он и скрылся в кабинете, оставив дверь открытой.
— Что происходит? — озадаченно посмотрел на меня Люциан.
Я закатила газа и помотала головой, намекая, что сейчас не самый подходящий момент для разговора. И пока он был в лёгком замешательстве, я проскользнула в кабинет декана и осторожно прикрыла за собой дверь. Профессор негромко позвал меня в гостиную, где на столике перед диваном и вокруг него валялись несколько пустых бутылок. Ну, если здоровое тело Хеймдалля пребывало в состоянии жуткого похмелья, а он, как он утверждал, пил меньше, то страшно было вообразить, что должно было быть с профессором. Декан тем временем полулежал в кресле и выглядел больным, хотя мне казалось, что его буквально распирало от счастья. Какого-то странного — горького и вымученного, но всё же счастья.
Запах в гостиной стоял характерный — утро после масштабной попойки. Я хлопала глазами и пыталась понять, зачем профессор позвал меня. Однако он не спешил не только давать какие-либо пояснения, но и говорить вообще, глядя на меня из-под припухших век. Решив, что в таком состоянии он мне всё равно ничего не скажет, я вызвала Арчера. И пока он доставлял мне комплект ингредиентов для повторного изготовления «Вытрезвителя» — я запоздало подумала, что надо было сразу готовить больше — я в пару взмахов палочкой убрала бутылки и перегарное амбре. Сготовив состав, я протянула стакан профессору, и он внимательно на него уставился.
— Это просто противопохмельное, — вздохнула я. — Мы думаем заняться им, как зельем, чуть позже.
— Угу… — кивнул профессор и выпил его. С полминуты он смотрел прямо перед собой, а затем внезапно перевёл на меня какой-то странный взгляд. — Мерлин… Я…
— Всё в порядке, сэр, — я улыбнулась. — Если вы не уверены в том, что вам вчера не привиделось, воспоминания всё ещё должны быть у Хеймдалля в думосборе. А я, пожалуй, пойду.
— Спасибо, — тихо произнёс профессор.
— Не за что, — я направилась к двери. — Меня здесь не было.
На обед в итоге я не попала. Не то чтобы я не хотела есть, просто это неминуемо столкнуло бы меня с Люцианом, а он бы точно не дотерпел с расспросами до факультетской гостиной. А мне ещё надо было придумать, что врать. И вопрос этот становился сложнее, учитывая, что в предстоящий понедельник нам нужно было быть с Министерстве. В общем, у нас появилось шило, которое в мешке не утаить. Нет, я бы лично с удовольствием обошлась без огласки, однако что-то мне подсказывало, что ни Хеймдалль, ни мистер Скримджер не настроены замять дело. Что вот очень даже зря.
Я приняла душ и переоделась в длинное платье цвета берлинской лазури(1) из шерстяной ткани. У платья была вшита шёлковая белая манишка на груди и надставлены расшитые перламутром лацканы. Короче, платье было таким, какое я легко бы представила на юной Фредерике в конце девятнадцатого века, но вот в конце двадцатого столетия оно было в моде только у волшебников. Спасибо, что не кринолин. Я набросила на плечи пуховую серую шаль и вышла в факультетскую гостиную. Не то чтобы мне сильно хотелось объясняться с Люцианом, но как будто у меня был выбор. Так что лучше было как с пластырем — резко оторвать одним движением.
Боул сидел на диване у камина с закрытой книгой в руке. Рядом с ним лежала аккуратная стопка тонких изданий. Я тихо прошуршала подолом и уселась на диван напротив него. От огня в камине шло приятно тепло, за стеклом в озере что-то колыхалось. Мы молчали. Я ждала, когда вопросы из него посыплются, как из рога изобилия, но Люциан как будто никак не мог решить с чего бы начать.
— Красивое платье, — наконец выдал он. — Кто тебя одевает?
— Эм, я обычно сама справляюсь, — сипло выдавила я. Вот уж точно не то, что я ожидала.
— Я имел в виду, кто тебе шьёт, — Люциан улыбнулся.
— Никогда бы не подумала, что тебя может интересовать эта тема, — я встряхнула головой. — По большей части обычную одежду мне шьёт моя домовуха. Кое-что приходится заказывать у мадам Малкин. А что?
— Ничего… Просто время от времени всем нужно хорошее платье, — он пожал плечами и отвёл глаза. — Для профессора Эдельштейна тоже она шьёт?
— Ну да, — я кивнула. — Слушай, контора моего клана, конечно, многим занимается, но вот пошивом — нет. Ну, по крайней мере, обычной одежды.
— А не обычной? — зацепился Люциан.
— Вряд ли тебе это будет интересно, — криво усмехнулась я. — Итак, ты действительно хочешь узнать у меня о платьях?
— Мерлин, нет… — выдохнул он. — Я… просто не знаю, как спросить.
— Сильно ли я ошибусь, если предположу, что твои вопросы связаны с моим отсутствием утром и произошедшим в коридоре во время обеда? — я скептически скривилась.
— Нет, — он мотнул головой. — Я был удивлён, когда оказался на тренировке утром один, и ещё более — когда ты буквально в меня врезалась. Что произошло?
— Эм… Как бы это объяснить-то… Скажем так, мы с Хеймдаллем немного припозднились, пока проводили кое-какие опыты, — осторожно изрекла я. — А потом ещё пришёл мистер Скримджер и потащил Хеймдалля в лес… И в итоге я уснула у него в гостиной и проспала допоздна, — что ж, лучшая ложь — это полуправда.
— Допустим, — кивнул Люциан. — А профессор Снейп?
— О, это… глава моего клана предложил ему у нас работать, — и это тоже было правдой. С которой, впрочем, поведение декана было никак не связано.
— Ладно… Но это точно ничего, что ты спала в комнатах профессора Эдельштейна? — он нахмурился.
— Мерлин… — я закатила глаза. — Мы с ним живём вдвоём в особняке, если не считать домовиков. Когда мы только переехали в Шотландию, я была совсем мелкой — ещё меньше, чем сейчас. А особняк не маленький. Я боялась спать одна и порой засыпала только у него… э… на руках. Так что — ничего нового.
— А где спал профессор? — Люциан склонил голову набок.
— Понятия не имею, — фыркнула я. — Не только где, но и спал ли он вообще. Могу только сказать, где он точно не спал — на диване своей гостиной.
— Сегодня, кстати, ты к нему не пойдёшь? — он нахмурился.
— Точно… — протянула я, вспомнив, что должен был прийти Гарри и рассказать, как это они оказались в гостеприимном паучьем гнезде, и поднялась. — Тебе ещё есть, что почитать?
— Я читаю не настолько быстро, — усмехнулся Люциан. — Однако я написал родителям и утром мне пришёл ответ — они тоже увлеклись чтением. Отцу понравился Диккенс, а матушка в восторге от Остин. Кем бы они ни были.
— Достойный выбор, — улыбнулась я. — Потом почитай и ты. Диккенса, по крайней мере. Женские романы тебе вряд ли зайдут.
Он кивнул и открыл книгу. Я глубоко вздохнула, порадовалась, что в замке полтора чародея, и направилась по привычному маршруту к кабинету Хеймдалля. В коридоре подземелий меня опять ожидал сюрприз, да такой, что я потеряла дар речи, движения и дыхания: там встретил меня профессор Снейп. Одет профессор был в тёмно-зелёную мантию поверх костюма графитового цвета и белоснежной рубашки. И костюм его состоял из, ясный перец, брюк и пиджака с отложными лацканами. Я замерла и медленно моргнула, а потом невольно протёрла глаза. Но едва я смогла собраться с мыслями, как профессор улыбнулся.
— Я ожидал, что вы не пропустите рассказ мистера Поттера, — заметил он. — Идёмте.
Я едва смогла кивнуть. Профессор Снейп развернулся и двинулся вперёд, а я — на совершенно одеревеневших ногах — следом. Как интересно, однако, начался год…
1) неяркий тёмно-синий цвет. http://cdn01.ru/files/users/images/fb/89/fb89946b71e6c5640a03161e72ea7eac.png
Юфория Ониавтор
|
|
А, ну да. Предупреждение же просто так стоит.
3 |
Как бы еще убрать из текста фразу про «жабью морду» ..,
зачем она?! Вызывает неоднозначные реакции :( |
Юфория Ониавтор
|
|
Nadkamax
Это выражение лица... Оно прожило недолго) |
Katriona14, Аида не девочка, а взрослая тётка. И к сожалению, именно так жизнь взрослого и протекает. Ты поел, поработал, поел, поработал, посмотрел сериальчик, позалипал в соц сетях, читая мемасики, покушал, сходил умылся на ночь, лёг спать.
А в чем конкретно ваша претензия к работе? я не поняла, почему вы так пренебрежительно и презрительно к героине относитесь. В смысле, я так поняла, что вам не нравится жанры повседневность и мери-сью? Если вы знаете, что вам это не нравится, зачем тогда читать? 7 |
Юфория Ониавтор
|
|
Inklove
О, прямо бальзам на душу) |
Спасибо большое за вашу работу, автор. Было интересно и весело, Мэри очень естественная и не вызывающая. Конечно, она выделяется - она же Мэри, но всё это без лишнего пафоса. Хеймдалль прекрасен)
1 |
Юфория Ониавтор
|
|
Анаana
О, Хеймдалль... Откровенно говоря, он не меньше Марти, чем Фрейя Мери) и да, он прекрасен) |
Aprel77 Онлайн
|
|
Юфория Они
Про выражение "Жабья морда". Оно если и жило вообще, то только в лично вашей небольшой по площади местности. Я тоже заинтересовалась фразой и пыталась понять, какое же именно чувство выражает "жабья морда". Пол часа искала во всех источниках, но нашла только отрывки из книг, не связанные с выражением лица. Это никому не известная фраза. Потом просто рассматривала фото жабьих морд. Их опущенные углы рта можно трактовать как грусть или высокомерие, но это не подходит к тем эпизодам из жизни вашей героини, в которые вы эту фразу употребляете. То есть фраза ни о чём. Но произведение мне нравится. Есть, конечно, некоторые неприятные для меня моменты, но на всех не угодишь. Например, Рон Уизли говнюк и расист, а она с ним бесконечно терпелива и добра. Вот вообще ни слова вразумления. Бьют по морде за то, что поступила на Слизерин? Подставим другую щёку. |
Юфория Ониавтор
|
|
Aprel77
Это выражение... Вообще, в моей голове это было скептическое выражение лица. Когда я доползу до полной редактуры это части, я ее уберу, я помню про её невразумительность. Ну, ее отношения с Роном - это что-то вроде "этожеребенок". Ей же не 11, и она хорошо понимает, что у него странно скошенное понимание картины мира. |