Жестокие драбблы (джен)

Gandalfxj9: Крам найдёт когда-нибудь свою любовь?

Чат с Дж.К.Роулинг на сайте Блумсбери

Я всегда знала, что про Виктора Крама будут писать книги и статьи в учебниках. Я знала, что будут писать про Виктора Крама, который стал Чемпионом мира по квиддичу в семнадцать лет, и про Миру Эпштейн, которая прямо на уроке усовершенствовала заклинание Левитации, и про Игоря Полякова, который стал капитаном нашего корабля вместо сбежавшего Каркарова и привел его обратно в гавань Дурмстранга, и про Бьерна Бинстрома, который всегда был первым на курсе… И еще я знала, что про меня в этих книгах упоминать не будут.

Обо мне — а о чем, собственно, было писать?

Я ничего не сделала и ничем не выделилась.

Я ни с кем не дружила и ни в чем не участвовала.

Я ничего не изобрела — нет, я пыталась, конечно… И мои потуги даже хвалили: «Поручите проект Тихоновой, она соображает». Или: «Почему вы ноете, что контрольная была слишком сложной, а задачу номер пять никто не решил? Крам и Тихонова решили.»

Я была не последней в классе. Но в каждом классе есть кто-то не последний. И их даже абсолютное большинство — за исключением тех двоих, кто действительно выделяется, являясь первым и последним. А вот между ними — серая масса меня.

Я хорошо училась. Я примерно себя вела. Я не съедала на спор дюжину дохлых докси и не подкладывала кнопки в стул учителя нумерологии. В общем, я сделала всё, чтобы быть абсолютно никакой, незаметной и безымянной...

Я уверена, что после окончания школы обо мне никто не вспомнит.

Но как же я этого хотела…

Понимаете, все мы хотим быть кем-то.

Никто не хочет быть ничем.

Мы хотим, чтобы нас помнили, любили, замечали.

Для этого совсем не обязательно учиться лучше всех — отличников, собственно, слишком много на свете, чтобы этим можно было выделяться; да и повод не такой, чтобы уж… С момента нашего выпуска прошло семь лет, и самой знаменитой после Виктора остается ученица Мария Крамарь. Наша первая красавица, которую все обожают, хотя она так и не научилась колдовать без ошибок. Быть первой красавицей — тоже достижение.

Но не мое.

Я хорошенькая?

Наверное. Не знаю. Это надо не у меня спрашивать, а у тех, кто на меня смотрит.

И ответ в том, что меня пока что никто не замечал. А тем более не влюблялся роковой любовью, как в прекрасную Марию.

Надо было больше думать о своей внешности. Больше думать о прическе, о моде, о походке… Или Голливудское зелье сварить, после него каждая выглядит как кинозвезда. Я могла бы потратить на это время и изменить свою жизнь.

Но я не потратила. Это мое время и мое право, на что его тратить. Как говорится, «это мой выбор».

Мне больше нравилось тратить время на учебу и на чтение книг. На то, чтобы быть не последней в классе — чтобы держать себя на уровне, тоже надо много работать. А внешность там, модная мантия… Никогда не обращала на это внимание. Вот и на меня не обращали.

Ведь можно не быть хорошенькой, дело не в этом. Королева нашего театра Моргана Залеская страшна как семь смертных грехов, но в нее влюблены миллионы. Она неотразима и очаровательна. Но над этим она работает день и ночь — а если я хочу получить всё даром? Не прилагая никаких усилий?

И вообще — никогда раньше я столько не распиналась о себе! Что на меня нашло?

А вот об этом я и расскажу сейчас подробнее.

Действительно, на Светлану Тихонову никто не обращал внимания… пока не вставала нужда подбить отчет, помочь с курсовой или — реже — разобраться с внеучебной проблемой.

Я же соображала. И мои соображения, как правило, помогали отчету получить высокую оценку.

А вот внеучебные проблемы… Ну, мы же не в вакууме живем. А директор Каркаров наш был тот еще фрукт, и война близко. При всем желании от политики не отвертишься. Все мои приятели вступают в какую-то антивоенную подпольщину, и я тоже; а там всегда требовалась какая-нибудь мелочь: листовки размножить, воззвания написать, газету пронести мимо вахтеров… После бегства директора Каркарова в Дурмстранге было неспокойно. К нам и Пожиратели смерти захаживали. Пришлось их выставлять обратно — причем, они особенно любили заходить ночью и врасплох. Я не Брунгильда, стычками с визитерами командовала не я и блистала заклятиями, укладывая семерых одним ударом, тоже не я. Но я участвовала. Как умела.

Видимо, мои товарищи это оценили. Ведь как я оказалась в Дурмстранге в эти годы, после бегства прежнего директора: формально я закончила школу в том же году. А фактически я, как и многие мои однокурсники, осталась в аспирантуре. Я жила при школе в общежитии, как и раньше. И меня выбрали старостой.

Моим напарником был Виктор Крам. Он писал диссертацию о спортивных заклинаниях (и все говорили, что его исследование потянет на докторское) и тоже остался.

Виктор Крам дружил со мной. Я готова был на всё на свете, чтобы он продолжал общаться со мной.

Я надеялась, что это незаметно.

Виктор всегда был необыкновенным человеком, и я знала, что он пойдет далеко. Я радовалась, что мои мечты сбылись. Ведь не все великие люди были оценены своими современниками.

Виктора оценили, причем с детства. К счастью. Одно из немногих добрых дел директора Каркарова.

О дарованиях Виктора можно рассказывать бесконечно. Но незачем: об этом давно всё написано.

Я могу лишь добавить, что с самого начала ждала, что он пойдет в аспирантуру. Аспирантура создана как раз для таких, как он.

И он хорошо относился ко мне. Кажется, ему интересно было со мной общаться. Ведь я тоже много читала.

Виктор и сам был превосходным рассказчиком. Я особенно выделяла его рассказы об Англии, об английских друзьях, которые остались со времен Тремудрого Турнира… Ему до сих пор приходили оттуда письма.

Письма приходили к Виктору со всего света, но английские он открывал первыми. Он всегда был готов рассказать о своей английской подруге мисс Гермионе Грейнджер.

Я слушала его рассказы и любовалась на ее фотографии, которые он показывал.

Есть кое-что, о чем я Виктору не говорила: как за его спиной весь Дурмстранг обсуждает загадочную английскую душу. Что нужно этой мисс Грейнджер?! Половина женщин в мире спит и видит, что в них влюбился Виктор Крам. Половина из этой половины активно пытается воплотить мечты в жизнь: сколько Приворотных чар, заколдованных писем/конфет/фотографий/подарков мы обезвреживали, и сколько Империусов/Конфундусов подсекали на подлете, сколько подкупленных наемников ловили, когда они целились в Виктора Стрелами Купидона!

И гипноз шел в дело, и вуду, и тибетская медицина, и чего только не было. Потому что весь мир мечтает о счастье, чтобы в вас влюбился сам Виктор Крам. И счастье привалило этой Грейнджер.

Которой оно даром не нужно.

Ненормальные англичане, честное слово.

У нас ходила по рукам старая статья английской журналистки Скитер про эту Грейнджер, написанная как раз во время Турнира. Скитер раньше всех определила, что Грейнджер ненормальная.

Бедный Виктор. Когда я думаю, на что она его променяла… На это рыжее конопатое недоразумение…

А ведь Виктор был в нее безумно влюблен. По-настоящему. Когда «раз и на всю жизнь».

Он с ума сходил из-за безответной любви к Грейнджер. Мне было его невероятно жалко.

Нечестно, чтобы у такого замечательного человека, такого достойного — и трагическая любовь. У Виктора Крама, всемирной знаменитости — и безответная страсть… Ему отказали. Поверить невозможно.

Я боялась, что у него разбито сердце на всю жизнь.

Я не думала, что он бросится с моста или что-то в этом роде, чтобы прекратить адские муки… но они были, и он их терпел. И никто не мог ему помочь.

Нет, «помощники» были. Поток приманивающих чар не иссякал. Он никогда не иссякнет — этим девицам дела нет до того, что Виктор любит другую. Они и счастливую любовь к Грейнджер, буде она счастливой, разбивали бы точно так же.

А чары попадались очень сильные — просто отменные. Одно дарование не поленилось прислать настоящий медальон любви, с волосами Ромео и Джульетты, украденными из их склепа! Магия чар Ромео и Джульетты велика, ее снять могут считанные маги в Дурмстранге. В общем, на любовных/отворотных чарах у нас можно было диссертацию писать. Или пособие: «Сто способов справиться с приворотной магией». Продать книгу за миллион и умереть богатым человеком.

Я хорошо помню тот вечер, когда Росица Боянова прибежала ко мне с выпученными глазами, размахивая вскрытым конвертом. ЧП, срочно требуется мое знаменитое «соображение»!

Росица тем вечером отвечала за почту Виктора. Мы все, друзья Виктора, дежурили на обезвреживании писем поклонниц по очереди, и вот сейчас была обычная очередь Росицы.

Росица развернула очередной конверт, присланный Виктору.

И оттуда выпал заговоренный Волос богини Венеры.

Настоящий.

Украденный с Олимпа.

Облом. Против Волоса Венеры, самой богини любви, нет противоядия.

Мы созвали Ученый совет и просидели всю ночь. Нам удалось снять несколько заклинаний, наложенный на волос.

Но не все.

Личность дарования и ее весьма слабые чары с волоса удалось убрать. И только.

В общем, кончилось тем, что теперь волос был заговорен только на Виктора, и Виктору надлежало безнадежно и взаимно влюбиться в ту, кто первой коснется проклятого волоса.

Я робко предложила, чтобы волоса коснулся сам Виктор. Любить себя — очень полезно.

Бьерн Бинстром предложил послать волос Гермионе Грейнджер. Он тоже устал смотреть, как Виктор мучается.

А Сигрид Хансен сделала подлость, которую я не прощу. Она дунула на волос, и он свалился мне в руки.

Потом Сигрид мило объяснила:

— А что еще было делать? Тихонова давно сохнет по Краму. Это не худший вариант. Всё равно кто-нибудь бы тяпнул этот волос, и ничем хорошим для Виктора это бы не кончилось. А Тихонова — верняк.

Сигрид отчислили из Дурмстранга, но это всё было потом. Потому что сейчас я ошалело наблюдала, как самый красивый и умный из наших аспирантов, один из великих спортсменов и волшебников вбегает в зал с нахмуренным видом, ищет меня взглядом, находит, сияет… и восклицает:

— Светлана! Я всюду тебя ищу, и мне сказали, что ты здесь!

И я вижу по его взгляду — и вся кафедра видит, — что он влюблен, как баран.

А против волоса Венеры противоядия нет.

Он увидел, что у меня под глазами синяки от бессонной ночи, и настоял, чтобы меня отпустили спать.

Когда я проснулась, он принес мне завтрак и долго благодарил за то, как я забочусь о нем и спасаю от ненормальных поклонниц.

Он приставал ко мне все два года аспирантуры каждый день, каждый миг, каждый час.

Пока мы не поженились.

Я виновата, я знаю.

Сначала я пыталась вести себя правильно.

Уговаривала его сопротивляться магии волоса, напоминала о Грейнджер.

Искала это самое противоядие — хоть какое.

Но… понимаете, если бы у меня, как у той же Грейнджер, был парень в то время, когда меня влюбился Виктор Крам, и была куча друзей и вообще масса других связей, то история кончилась бы по-другому. Как у Грейнджер.

Но у меня никогда парня не было.

А теперь был.

За мной никогда не ухаживали. Мне никогда не дарили цветов, не ждали часами под окном библиотеки, не обожали, не домогались… Никто не пылал ко мне роковой любовью.

А мне всегда хотелось это иметь. Я думаю, всем этого хочется.

Так что вините меня, но я вышла замуж за Виктора Крама.

Я знаю, что мое счастье ненастоящее. Я знаю, что вся эта любовь Виктора, как бы она ни была прекрасна, искусственная. Его заставили меня полюбить.

Но у меня и такого счастья не было. А теперь есть.

Это очень здорово — быть замужем за человеком, который тебя обожает.

Виктор выглядит гораздо лучше и счастливее, чем в те времена, когда он мучался по Грейнджер. Он вообще выглядит абсолютно счастливым, потому что он думает, что влюблен в меня и сбылись все его мечты.

Он даже нарисовал мой портрет. Приукрасил безбожно — там на портрете не я, а какая-то красавица.

Ну что возьмешь, если художник был влюблен…

Я жду, что когда-нибудь магия всё-таки спадет. Он проснется утром и спросит:

— Что я здесь делаю? Кто эта женщина? Что это за уродина?!

Он вспомнит, что на самом деле он влюблен в Гермиону Грейнджер. А все остальные женщины — уродины и ломаки.

Но пока он не вспомнил, я буду делать то, что делаю сейчас. Нет повести банальнее на свете.

К нам в гости часто приходят товарищи по школе.

Сигрид, правда, хватило ума не являться, но она прислала мне дурацкое письмо.

Это самое странное…

«Светлана, ты всегда была дурой. Ты ничего не понимаешь в людях и не видишь очевидного.

Я всегда говорила, что ты красивее Крамарь, только не умеешь себя подать. А нужно было всего лишь сделать лицо повеселей и прическу от Стоянова. Когда женщину обожает муж, это всегда видно, она выглядит красавицей. Но писать тебе об этом бесполезно, ты же всё равно не поймешь.»

Не пойму.

А Коста Стоянов — уже третий мой бывший однокурсник, который признается мне в любви. Сражен красотой, блин.

Разумеется. Супруга Виктора Крама — очень влиятельная и богатая особа. Теперь все вдруг прозрели о моей неземной красоте…

А война с Пожирателями смерти у нас вяло продолжается. Их всё никак не переловят. И вместе с Виктором мы дрались против них еще целых двадцать раз.