Прекрасные создания (гет)

1980 год, начало весны, раннее утро.

В библиотеке Лестрейндж-холла горел зажженный камин, тяжелые шторы были подняты, чтобы впустить в комнату робкие солнечные лучи. Беллатрикс Лестрейндж сидела в кресле, листает книгу и время от времени прихлебывала утренний кофе. Тишину нарушали только потрескивание дров в камине да звон фарфорового блюдца. Но хрупок мир этой картины — внезапно огонь вспыхнул ярче, Белла повернула голову и заметила в пламени знакомое лицо. Она сразу же отложила книгу и потянулась за палочкой. Минуту спустя из камина появился мужчина, одетый в поношенный костюм. Хозяйка дома и прибывший кивнули друг другу как старые знакомые; пока он отряхивался, миссис Лестрейндж позвонила в колокольчик и велела явившемуся домовому эльфу принести вторую чашку.

— И захвати пару бутербродов, Минни. Чтобы побольше колбасы и погорячее, — добавил гость, со вздохом облегчения устраиваясь в соседнем кресле.

— Тебе прекрасно известно, что в Англии никто не греет бутерброды на завтрак.

— Я думал, что в этом доме уже привыкли к моим экзотическим вкусам, — пожал плечами Антонин Долохов.

— Повар каждый раз просит оттаскать его за уши на случай, если сделал что-то не так.

— Очень щепетильно с его стороны.

Когда свежий кофе и дымящиеся бутерброды появились на столе, Долохов набросился на еду с энтузиазмом оголодавшего подростка. Глядя на него, Белла только улыбалась про себя. Она соскучилась по живому общению; вынужденное отшельничество вымотало ее. Уже четвертую ночь она тщетно пыталась заснуть; сонные зелья от регулярного употребления потеряли всякую эффективность. Даже сейчас, складывая вещи, предназначенные Долохову, Белла видела, как дрожат ее руки.

— Там совсем плохо с продуктами?

— Плохо? Их просто нет! — Антонин сделал большой глоток кофе и снова принялся за бутерброды. — Снежная пустыня, ни одного человека в радиусе тридцати миль, только холмы да редкие деревья. Пока летел на проклятой метле до работающего камина, чуть не отморозил себе…

— Твой камин вышел из строя? — быстро перебила его Белла.

— Еще вчера. Я мог бы его починить, но оставшийся летучий порох куда-то запропастился, скорее всего, высыпался из моего кармана при последнем перемещении. Пришлось лететь до Додж-виллидж — там есть одна пивнушка, — менять внешность, и вуаля — вот он я, мадам, явился как договаривались, ни секунды опоздания.

Белла встала и, пока Долохов расправлялся с едой, отыскала шелковый мешочек с завязками, насыпала туда летучего пороха и накрепко завязала. Потом взяла небрежно брошенный рюкзачок, открыла его, и положила мешочек. Все это она делала молча, с видом человека, привычного к чему-то подобному, и Долохов тоже не произнес ни слова и не удивился.

Затем явилась Минни, сгибаясь под тяжестью подноса, на котором высилась гора бумажных свертков. Гора источала аппетитные запахи жареной курицы и свежевыпеченных пирогов. Оставив свою ношу, Минни исчезла, а Белла, пробормотав заклинание расширения, принялась методически перекладывать содержимое подноса в рюкзачок.

— Ты не замерзаешь там? — поинтересовалась она.

— Терпимо. Родольфус не объявлялся?

Белла покачала головой. Постепенно оживление, вызванное приходом старого друга, стало улетучиваться, и на нее с каждой секундой наваливалась привычная усталость и раздражение.

— Странно, — выдохнул Антонин, большим глотком приканчивая содержимое своей чашки. — Пора бы ему. А Лорд?

— Он был тут вчера.

— Он сказал что-нибудь насчет того, сколько мне еще торчать в той дыре на севере Шотландии?

— Пока авроры, которым приказано доставить тебя живым или мертвым, не возьмут небольшой тайм-аут. Вряд ли это случится в ближайшие дни.

— Господи… — простонал Долохов. — Даже не знаю, что хуже — словить Аваду или умереть от скуки в той собачьей конуре, где я вынужден прятаться сейчас. Хотел бы я хоть денек провести как ты…

Белла холодно посмотрела на него.

— Это как? Торчать в пустом доме, в котором каждый день устраивают проверки? Ежеминутно ожидать облавы? Смотреть, как чиновничьи крысы из аврората перетряхивают все твои вещи, вплоть до трусов? Я не могу выйти за ворота, чтобы за мной не увязалась парочка наблюдателей.

— Где же твой бунтарский дух, Белла? — попытался пошутить Антонин. — Для чего нужна двойная аппарация? Могла бы заставить их попотеть.

— Однажды я так и сделала. Перемещалась четыре раза без остановок. Они отстали. Знаешь, чем это закончилось? Авроры опечатали мой дом и арестовали всех домовиков, оставив их в качестве заложников. Я не могла попасть обратно. Если бы не Люциус…

— Как удачно, когда зять имеет связи в Министерстве.

Она тяжело вздохнула.

— Я живу как в тюрьме. Даже хуже — ведь я не знаю, что с вами. Рабастан тоже не появлялся с того четверга.

— Ну-ну, старушка, — Долохов попытался неуклюже приобнять ее, но Белла резко, едва ли не с ненавистью, дернула плечом и отошла на несколько шагов в сторону.

— Да у тебя депрессия! — изумленно выдохнул Антонин. — Ты так скоро на людей бросаться начнешь. Послушай, — он быстро приблизился к ней, взял за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза, — что-то случилось?

— Убери руки, — процедила Белла, стараясь придать своему голосу как можно больше суровости. Но Антонин продолжал разглядывать ее, несмотря на предостережение.

— Бледнющая какая. Конечно, нельзя сказать, что и раньше ты была похожа на персик…

— Отстань.

— И похудела…

— Оставь меня в покое! — Белла не выдержала и с силой оттолкнула его. — Со мной все в порядке, — она отвернулась, не в силах выдержать его испытующий взгляд, и сложила руки на груди. Весь ее вид выражал отчужденность. Долохов почел за лучшее сменить тему.

— Что говорил Лорд?

Белла с трудом, но все же взяла себя в руки, и ответила спокойно:

— Почти ничего. Он собирается устроить церемонию посвящения через пару дней, если ничего нового не случится. Место еще не выбрано, скорее всего, какое-нибудь тихое местечко на севере.

— Кто эти новенькие? Ты их знаешь?

Легкая морщинка прорезала лоб миссис Лестрейндж.

— Отчасти, — Белла помедлила, обдумывая слова. — Один из них — сын министерского чиновника, может быть очень полезен, — перед ее мысленным взором пронесся образ семилетней давности — аккуратный мальчик с тонкими чертами лица и недоверчивыми глазами. Воспоминание отвлекло ее, и она спохватилась, только когда поймала вопросительный взгляд Долохова: — Прости, ты что-то говорил?

— Я спросил, большая ли шишка папаша этого паренька?

Белла кивнула. Пожалуй, крупнее Бартемиуса Крауча-старшего был только сам министр. Юный Барти станет очень ценным слугой.

— А еще кто?

— Второго я почти не знаю. Фамилия странная, я такую не слышала раньше. Его мать, Эйлин Принц, я очень смутно припоминаю, серенькая такая девица из числа заучек. Сына ее я, естественно, никогда не видела, но Лорд уверяет, что он очень способный молодой человек.

— Посмотрим.

— Впрочем… — Белла замялась. — Есть еще один.

Договорить она не успела. Со стуком распахнулась форточка, и большой белый филин влетел в гостиную. Белла поежилась от неприятного предчувствия. В последнее время Нарцисса перестала писать сестре письма, зная, что каждую строчку предварительно прочтут чужие глаза. Зачем она отправила филина?

Белла распечатала конверт, развернула маленькую полоску пергамента и прочла коротенькое послание. Вздрогнула, подняла взгляд на Долохова и снова уставилась на письмо, словно надеясь увидеть что-то другое.

— В чем дело? — в голосе Антонина слышалось искреннее беспокойство.

Белла подошла к каминной полке, взяла пепельницу.

— Инсендио!

Записка вспыхнула, на мгновение высветлив аккуратные буквы, написанные рукой миссис Малфой, и тут же съежилась в горсточку пепла. Белла повернулась к Долохову. Ее лицо ничего не выражало.

— Мой отец умер во сне два часа назад.

* * *

«Удивительно, — думала Белла, глядя на застывшее лицо покойного, — как смерть меняет облик людей». В этом застывшем, словно гипсовая маска, лице она не узнавала своего отца. На какой-то миг ей даже захотелось рассмеяться — настолько нелепым казалось все происходящее: и внезапная, совершенно глупая смерть здорового мужчины, и похороны, обставленные со всей подобающей случаю торжественностью и пышностью, и толпы людей, одетых в черное, — большинство из них скорчили такую мину, словно их настигла зубная боль. Белла поправила густую вуаль. Какое счастье, что траур позволяет ей скрывать собственное лицо. Она не собиралась ронять слезы и бить себя в грудь только для того, чтобы потешить собравшихся. Если она и испытывала что-нибудь в эту минуту, то уж никак не скорбь. Нет! Тоска и усталость — вот что царило в душе Беллы сейчас.

Руди, вместо того чтобы стоять рядом с женой, держался в двух шагах от нее, высчитав с точностью до дюйма то расстояние, на котором он мог находиться, не провоцируя скандал, и всем своим видом демонстрировал вежливое отчуждение. Вместо него справа от Беллы стояла Нарцисса под руку с Люциусом. Было что-то бесконечно удручающее в том, что миссис Малфой окружали одни Пожиратели Смерти. «Судьба безжалостна к Нарциссе, — мелькнуло в голове у Беллы. — Но какое же счастье, что мы больше не в ссоре».

«Не жизнь, а сплошные поминки». И, главное, все те же лица. Пару дней назад Белле казалось счастьем увидеть рядом с собой человека, а сейчас ей стоило труда согнать с лица гримасу отвращения при виде этих людей. Министерство заботливо прислало четырех авроров под видом близких знакомых покойного. Они были бледны и напряжены, словно каждую секунду ожидали угрозы своей жизни. Интересно, рады ли они, что одним из Пожирателей стало меньше? Если и так, то эти четверо очень умело имитировали пасмурные мины. «Еще немного, — говорила себе Белла. — Потерпи, скоро все закончится».

Завещание было составлено Цигнусом еще несколько лет назад. Ряд четких распоряжений, ничего особенного. За исключением небольших сумм и памятных подарков для старых друзей и бедных родственников, все свое состояние Цигнус разделил поровну между Беллой и Нарциссой, за исключением дома. Семейное гнездо, за неимением наследника мужского пола, переходило целиком к «моей возлюбленной дочери, Беллатрикс Друэлле Лестрейндж, урожденной Блэк». Ни слова об Андромеде. Иными словами, никаких сюрпризов, Цигнус и в смерти оказался столь же предсказуем, как был при жизни. Белла внутренне улыбнулась, вспомнив, как нотариус читал ей завещание отца. Только Цигнус, с его старомодностью, мог позволить себе «возлюбленную дочь».

Наконец гости разошлись, а вместе с ними и соглядатаи. Остались только Белла, Нарцисса и Люциус. Даже слуги, за исключением одного самого старого эльфа, оставленного, чтобы присматривать за опустевшим домом, уже переместились в Лестрейндж-холл и Малфой-мэнор.

— Я еще побуду немного здесь, — сказала Нарцисса, обращаясь к мужу. — А ты возвращайся.

В ее голосе слышались просительные нотки, и Люциус не стал возражать. Он вообще редко с ней спорил, в этом Белла готова была отдать ему должное. Кивнул свояченице, поцеловал жену в макушку и через минуту исчез.

— Пойдем в папин кабинет? — предложила Нарцисса. — Мне до сих пор кажется, что он должен сейчас сидеть там в своем кресле, а все сегодняшнее — просто дурной сон. Глупо, да?

— Да нет, почему? Мне и самой немного так кажется.

В кабинете мистера Блэка все осталось по-прежнему. На столе стояли две колдографии дочерей — одна по правую, другая по левую руку. Классические снимки, почти неподвижные. На стене — пустая рама, в которой должен был находиться потрет тридцатилетней Друэллы, но с тех пор как она скончалась, изображение куда-то пропало. «Наверное, помогает Энди присматривать за этой… Доротеей, или как там ее?» — подумала Белла, вспомнив, что, по слухам, миссис Тонкс родила девочку.

Нарцисса погладила крышку письменного стола.

— Не могу сесть в это кресло, — призналась она. — И ящики открыть… хочется, а не могу. Прямо рука не поднимается, кажется, что папа следит за мной и хмурится.

— Ерунда, — отозвалась Белла, стараясь, чтобы ее голос звучал бодрее. — Никогда он на тебя не сердился, ты ведь была его любимицей.

— Тебя он тоже очень любил, — попыталась запротестовать Нарцисса, но Белла, вместо того чтобы спорить, быстро подошла, села в старое кресло, слегка пахнущее одеколоном и табаком, и решительно повернула ключ, торчащий в замке верхнего ящика. Там оказались счета, аккуратно рассортированные по годам. В среднем ящике лежали документы. Нижний ящик, судя по всему, открывался реже всего. Там лежали письма. Несколько посланий от Лорда пустякового содержания. Важные сообщения передавались устно либо уничтожались после прочтения. Деловые письма — в огромном количестве. Личная переписка находилась в дальнем углу и представляла собой жалкую стопку писем. Видимо, мистер Блэк не придавал большого значения такого рода корреспонденции и безжалостно расправлялся с ней, сохраняя лишь нечто особенное. Среди этих писем половину составляли письма матери Цигнуса. Белла перебирала пергаменты, исписанные тонким почерком. И вдруг наткнулась на знакомую печать. Письмо из Хогвартса! Белла улыбнулась. Надо же, отец сохранил свое письмо, подписанное еще профессором Скамандером.

— Смотри, — она показала находку Нарциссе.

Пока сестра читала, украдкой смахивая слезы, Белла досмотрела остальные письма. Два из них были от матери. В одном из них, помеченном мартом 1851 года Друэлла извещала Цигнуса о своей беременности. «Если все будет хорошо, в ноябре я подарю тебе сына».

«Жизнь — это вечное крушение наших надежд»⁽¹⁾, — вспомнила Белла цитату из какой-то книги. Видимо, еще до ее появления на свет все уже пошло как-то неправильно. Украдкой засунула письмо обратно в ящик, решив не показывать его Нарциссе.

— А к маме зайдем? — спросила Нарцисса, когда с письмами было покончено, и обе сестры вышли из кабинета.

— Люциус не хватится тебя? Мы тут уже часа два, — на всякий случай поинтересовалась Белла. Нарцисса категорично мотнула головой.

— Ну и что с того? Я сегодня похоронила отца, — и тут же осеклась, вспомнив о чем-то. — А Руди? Он…

— О, за него не беспокойся.

Нарцисса печально посмотрела на сестру.

— Совсем плохо?

— Давай не будем об этом сейчас, — предложила Белла. — К тому же, честное слово, мне наплевать.

Спальня матери была напротив отцовской, совсем близко от кабинета. Несмотря на заботу домовых эльфов, отсутствие чехлов на мебели и свежий букет садовых роз в вазе, в комнате пахло так, как обычно пахнет в нежилом помещении. Слишком чисто, слишком тихо, слишком пусто. Нарцисса перебрала вещи, разложенные в неестественном порядке на туалетном столике, а Белла, у которой вовсе не было желания ничего смотреть, но при этом не хотелось огорчать сестру, пошла в гардеробную. Помимо вешалок с одеждой там находился огромный сундук со старыми вещами. Друэлла была значительно более сентиментальной, чем ее супруг. Среди прочего Белла нашла платьице, сшитое к ее первому дню рождения, о чем гласила записка, аккуратно приколотая к воротничку, коробочки с локонами всех трех дочерей миссис Блэк и альбом с колдографиями. Альбом Белла отдала Нарциссе, а сама продолжила копаться в сундуке. Ей в голову пришла одна мысль.

Под ворохом детских нарядов нашлась шкатулка с письмами. Целая куча писем, от родителей, родственников, подруг, мужа, даже письма от дочерей из Хогвартса — Друэлла хранила решительно все. К счастью, миссис Блэк тщательно сортировала корреспонденцию по годам. Белла довольно быстро отыскала ответ Цигнуса от 31 марта 1951 года. «Милая Дру, ты не представляешь, как я счастлив. Вчера ночью мне приснилась девочка, которая смотрела на меня твоими прекрасными темными глазами. Тогда я подумал, что это к скорой встрече с тобой, а сейчас я уверен, что видел во сне нашу дочь. Ты же знаешь, у меня бывают вещие сны. Мы назовем ее в твою честь. Все будет хорошо. Ни о чем не тревожься, дорогая. Береги себя и нашего ребенка. Твой Ц». Белла улыбалась, держа пергамент в руках, и не замечала, что плачет.

Может быть, отец не так уж кривил душой, когда писал о «возлюбленной дочери».

⁽¹⁾А. Дюма, "Граф Монте-Кристо".

1)

Вернуться к тексту

2)

Вернуться к тексту