Эксклюзив (джен)

Домой Флетчер вернулся в отвратительнейшем настроении, и вид радостно выскочившего ему навстречу книззла испортил его ещё сильней.

— Пшёл вон! — рявкнул он, пнув его пыльным носком ботинка. Книззл обиженно мяукнул и ушёл, недовольно метя хвостом, но Флетчера это ни капли не впечатлило. Напротив, он сурово крикнул мохнатому подлецу вслед: — И не вздумай где-нибудь мне нагадить — до продажи будешь, чучело, под Петрификусом на комоде стоять!

Вечер Флетчер проторчал дома: дел у него срочных не было, а собственный провал лишил его желания с кем-то общаться. Ну какой же он дурак! Книззла пожалел! А второй раз к Сэму с тем же самым вот так, запросто, не пойдёшь — он теперь ещё полгода и с другими-то делами на него будет коситься. И это везение называется? Видал он такое везение у хвостороги под рогатым хвостом! Может, это всё вообще брехня, и никакой удачи этот трёхцветный комок меха никому не приносит?

Кстати, мех же. Мордредов мех!

— А ну, иди сюда! — крикнул Флетчер, отрываясь от своих записей, с которыми пытался поработать. Сказать по правде, крикнул просто так, ни секунды не рассчитывая, что книззл его послушает — и удивился, когда из-под кровати показалась любопытная ушастая голова. — Вылезай, давай, — велел Флетчер, и книззл, резво выбравшись, встряхнулся и радостно подбежал к нему. Ладно, хоть не мстительный — и то хлеб. — Поди сюда, — Флетчер похлопал себя по коленям, и котёнок с лёгкостью на них запрыгнул — словно взлетел. — Ну, давай дружить, — предложил он и почесал котёнка за левым ухом. Книззл громко заурчал и потёрся щекой о пальцы Флетчера. — Славный котик, — ласково проговорил тот, продолжая одной рукой чесать котёнка за ухом, а другой выдёргивая из его хвоста несколько белых волосков и клочок пуха. Книззл недовольно дёрнул им, но продолжил ластиться, и Флетчер решил отщипнуть ещё немного шерсти остальных цветов. Зажав в пальцах небольшой пучок рыжей шерсти на боку, он снова дёрнул, и на сей раз книззл среагировал иначе: издав напоминающий высокое короткое тявканье звук, он подпрыгнул, разворачиваясь, и цапнул острыми зубками воздух в опасной близи от пальцев. А потом хотел было спрыгнуть на пол, но Флетчер прижал его к коленям и выдернул ещё пучок шерсти — в этот раз чёрной.

И лишь после этого сбросил книззла на пол, поднявшись. Только сейчас, зажимая в пальцах вожделенные клочки шерсти, он сообразил, что их нужно положить во что-нибудь понадёжней платка, к тому же не слишком чистого. Пожалуй, подойдёт банка какая-нибудь. Надо было приготовить её заранее, ну да ладно — он сейчас отыщет ту, что сгодится. Да вот хоть вот эта…

Прижав шерсть к ладони безымянным пальцем и мизинцем, Флетчер с некоторым усилием отвинтил тугую крышку с небольшой стеклянной банки, в которой когда-то, судя по остаткам наклейки, был клубничный джем, и заглянул внутрь, а затем принюхался. Да, похоже, чистая — разве что немного запылилась. Очистив её заклинанием, а затем для надёжности протерев, он сложил туда свою добычу, закрутил крышку и с удовлетворением по ней похлопал, а затем стукнул палочкой. Вот и всё. Завтра он отнесёт всё это Аберфорту — жаль, конечно, Мохнатый Сэм не возьмётся за это дело, но, с другой стороны, возможно, старый трактирщик с кем-нибудь его да сведёт.

Этой ночью Флетчер спал крепко, и даже позволил котёнку устроиться рядом с собой на подушке — ничего, пускай. Завтра этот глупый комок меха принесёт ему немало золота — пусть уж выспится получше: будет выглядеть попрезентабельнее.

В «Кабанью голову» Флетчер явился утром. Во-первых, в это время было не так жарко, во-вторых, по утрам трактир всегда был почти что пуст. Зачем Аберфорт открывался так рано, Флетчер догадывался, но вообще, меньше знаешь — дольше и проживёшь. Да и кому какое до этого вообще дело, может, бессонница у старика — мало ли.

— Утречко-то какое, а! — сказал Флетчер, входя в полутёмное душное помещение с широкой улыбкой. Душ он принял всего полчаса назад, но уже успел знатно вспотеть — а ведь солнце ещё было низко. Да когда же кончится эта мордредова жара?!

Посетители, которых не набралось бы и дюжины, на секунду подняв на него глаза, вернулись к тому, что здесь называли кофе, скудному завтраку и утреннему «Пророку».

— Чего надо? — нелюбезно поинтересовался Аберфорт, протирая засаленной тряпкой мутный стакан. Как он сам с собой-то уживается?

— Я по делу, — негромко, но бодро проговорил Флетчер, усевшись за грязную стойку. — У одного моего приятеля есть кое-что. Вернее, — он игриво подмигнул равнодушно глядящему на него Аберфорту, — кое-кто.

В зале вдруг стало тихо, словно на кладбище. Ну да, конечно, нашли дурака — так он и станет при всех о таком трепаться.

Старик Аберфорт всё с тем же равнодушным выражением мотнул головой куда-то влево и, поставив на стойку стакан, который кажется, стал лишь грязнее, направился к небольшой малозаметной дверце, ведущей, Флетчер знал, в крохотную кладовку. Он бывал здесь много раз — и сегодня не без оснований рассчитывал уйти отсюда если уж не королём, то, по крайней мере, его кумом.

Он дождался, пока Аберфорт поставит парочку заглушающих, добавил своих, а затем торжествующе выложил на большой поставленный на попа ящик те же колдографии, что вчера носил Сэму:

— Ну-ка, гляди! Хорош, а? — он даже пальцем потыкал и книззл на фотографии забавно распушил хвост.

Аберфорт мазнул по колдографиям скучным взглядом и едва заметно пожал плечами:

— Мундунгус, на старое потянуло? Это ж не инферналы какие, где ты такого идиота сейчас найдёшь?

— Да не пытаюсь я впарить тебе туфту! — Флетчер потёр руки и, вынув из кармана банку, водрузил её поверх снимков. — Я же и шерсть принёс, — зачем-то пояснил он. — Книззл настоящий! Ты прикинь, сколько подлинный трёхцветный книззл может стоить! Да ещё котёнок!

— Не туфта, говоришь? — хмыкнул Аберфорт с издёвкой.

— Говорю ж, я шерсть принёс, — Флетчер с нетерпением ткнул в заветную банку.

— А не тот ли это книззл, о которого ты вчера пытался всучить Мохнатому Сэму? — с явным скепсисом поинтересовался старик Аберфорт.

— Да ты сам проверь, ты же меня столько лет знаешь! — возмутился Флетчер, закашлявшись тяжело. Вот дерьмо — ещё же суток не прошло, откуда он, вообще, узнал? Сэм что, по всей Британии растрепал о его фиаско? Сволочь какая, а! Курить хотелось ужасно.

— Проверю, — Аберфорт выудил откуда-то не слишком чистую на вид склянку, в которой плескалась зеленоватая жидкость. Открыл принесённую Флетчером банку, заглянул туда, понюхал, вытряхнул сбившуюся в один рыхлый комок шерсть и подвесил его перед собой в воздухе. Затем навёл на него палочку и некоторое время колдовал — а затем с некоторым удивлением констатировал: — Что ж, похоже, это всё принадлежит одному и тому же зверю.

— Ну так я тебе и говорю! — Флетчер аж подпрыгнул. — Дело верное! Котёнок здоровый и…

— Я пока что ещё не закончил, — возразил Аберфорт, бросая шерсть назад. — Сейчас пол узнаем, — сказал он, отливая в банку немного той зеленоватой жидкости, — а то яйца отрастить кошке и школьник может.

Банка вдруг наполнилась тёмно-зелёным дымом, густым и на удивление вонючим. Запах этот напоминал смесь тухлых яиц и пролежавшей целый день на нынешнем солнце рыбы, которую предварительно как следует выдержали в ванили. Дым заполнил крохотное помещение почти мгновенно — от него резало глаза, а желудок с лёгкими соревновались в том, кто быстрей избавится от содержимого. Кашляя и едва сдерживая рвотные порывы, Флетчер услыхал, как крякнул старик Аберфорт, а потом почувствовал, как тот сгрёб его за шкирку.

Коротко и грубо посоветовав Флетчеру засунуть этого трёхцветного книззла себе в немытую задницу, он вытащил его из кладовки и буквально вышвырнул за дверь, где Флетчер, отдышавшись, и пришёл в себя. Дым из паба ещё валил, выгнав из него немногочисленных посетителей, ругающихся, на чем свет, и владельца — последний, впрочем, почти сразу же нырнул обратно в грязное помещение, наколдовав себе вокруг головы воздушный пузырь.

На этом Флетчер счёл за лучшее ретироваться, недоумевая, что пошло же не так? Шерсть ведь была подлинной — и наверняка то зелье не должно было вот так на ней сработать: Аберфорт же не идиот, и уж как-нибудь бы подстраховался. В чём же тогда дело? Банка! В ней, наверное, была не просто пыль, а остатки какого-нибудь порошка — может, надо было её ещё вымыть? Флетчер застонал и ощутил острое желание побиться головой о что-нибудь. Идиот! Слабоумный недоумок! Зачем, ну зачем он поленился! Дело нескольких секунд — сполоснуть и высушить. А теперь, эх, теперь Аберфору лучше пару недель на глаза просто не попадаться! Даже если притащить книззла прямо сюда, это ничем не поможет. Что ж за невезуха такая?

Впрочем, он пока что ещё не отчаялся. Были и другие варианты — не сошёлся клином свет на тех двоих. Так, по крайней мере, думал Флетчер — но реальность оказалась неожиданно и неприятно жестокой. Слухи разошлись быстро; уже на другой день, когда Флетчер попытался, запасшись и колдографиями, и вновь надёрганной из несчастного книззла шерстью, сложенной в идеально чистую банку, поговорить с Бродягой Смитти — скупщиком краденого, который точного адреса не имел, но появлялся со своей тележкой то там, то здесь — тот обидно расхохотался Флетчеру прямо в лицо, едва увидев книззла на колдографии. А затем честно пообещал, что если он ещё раз услышит об этом якобы трёхцветном книззле, он отрежет старине Дангу на выбор одно из ушей, замаринует их в этой же банке и будет возить с собой, в назидание тем, кто считает его идиотом.

Остальные проверенные деловые партнёры отвечали в более или менее похожем ключе — и, к вящему своему изумлению и досаде, за последующие две недели поисков способа сбыть с рук необыкновенного книззла Флетчер стал почти что посмешищем. Теперь при его появлении, кажется, каждый из обитателей Лютного, включая грязную ребятню, начинал мяукать или же изображать руками царапающиеся кошачьи лапы — и, конечно, гнусно над ним хохотать. Это было обидно до смерти: не сказать, чтоб Флетчер имел репутацию кристально честного человека — привирал он охотно и часто, но чтобы вот так её окончательно похоронить, и поставить могильный камень с портретом кота? А ведь ему же должно везти — и везло ведь, во всех прошлых делах везло, пусть даже он и приземлился пару раз в Азкабане — так почему же в самом, может быть, главном за всю его жизнь, дельце, обещающим изрядный куш, он провалился с таким громким треском?!

Венцом этого безумия стало полученное им после очередной попытки делового разговора проклятье, в результате которого у него вместо волос на всём теле выросла длинная густая и, мерлиновы подштанники, трёхцветная шерсть! Никакая Финита эту пакость не брала, брить её оказалось, во-первых, крайне муторно, а во-вторых, попросту бессмысленно, ибо она тут же отрастала снова — ещё гуще и пушистее. Пришлось идти и сдаваться Декстеру.

Нет, конечно, мамаша ушлого колдомедика при рождении назвала не так, но уж больно ловко тот колдовал с обеих рук, демонстрируя это с гордостью каждому пациенту и сопровождая это обязательным: «О, не удивляйтесь, я амбидекстр». Так прозвище и прилипло.

Работал он в Мунго, в отделении магических вирусов через день, а в остальное время принимал на дому, и чаще всего по основному профилю. В Лютном его ценили за не брезгливость, удивительнейшее равнодушие к чужим секретам и отсутствие привычки задавать не касающиеся дела вопросы. И сейчас, осмотрев и подёргав трёхцветную шерсть, он привычно пожевал кончик своей длинной тощей косицы и выдал Флетчеру банку с мазью, велев мазать всё трижды в день.

— Просто мазь? — с сомнением спросил Флетчер, отвинтив крышку и принюхавшись к зеленовато-бурой кремообразной субстанции, слегка отдающей тиной. — И поможет?

— От чешуи помогает, — флегматично ответил Декстер, — от пупырышков помогает, опять же syphilus magicae se cundaria recens… — шерсть тоже должна взять. Но главное, — он поднял палец вверх, — не чеши! На ночь руки можешь себе связывать, — разрешил он.

— И долго мне связанным спать? — возмутился Флетчер — но в ответ получил лишь пожатие худыми плечами:

— Сложно дать конкретный прогноз, но к осени должна сойти. И даме твоей бы провериться — мало ли… Про контактные проклятья вот почитай, — Декстер сунул ему засаленную «Колдомедицину сегодня». — Не ликантропией же единой… Недельки через две загляни, и с тебя за приём один галеон тридцать сиклей.

К осени! А на дворе июль! Флетчер высыпал из кармана мелочь и выскочил в коридор, услышал крик:

— Следующий! Есть там ещё живые?

Впрочем, явившись домой, он сперва хорошенько помылся, а затем, ругаясь себе под нос, намазался с головы до ног, с трудом доставая спину. А затем действительно задумался о верёвке. Впрочем, вот тут ему, наконец, повезло: его неприятность прошла быстро — он и вправду весь извёлся от чесотки, но зато шерсть полностью сошла за двое суток. Правда, вместе с его собственными волосами, и Флетчер сам себе признавался, что давно не видел ничего более странного, чем собственное совершенно лысое тело. Лишь на коже ещё несколько дней сохранялись неяркие, но весьма отчётливые белые, чёрные и рыжие пятна — а дела-то ведь не ждали! Приходилось появляться перед людьми прямо так — и слышать за спиной донельзя обидное «кис-кис-кис».