Фуллстоп (джен)

Проснулся он от голода, удивился сначала только тому, что спит в одежде. А потом вспомнил. Пустой стул так и стоял возле его кровати, снятая трубка телефона трещала разрядами. Он положил ее на аппарат, после чего осторожно повернул голову в сторону балкона. Небо в проеме было голубым и чистым, одинокая птица пересекла прямоугольник стекла, вдалеке искрилось спокойное море. Судя по положению солнца, утро было самое раннее.

Приснилось…

Тетрадь лежала на гобеленовом покрывале, мятая и толстая, почерк на страницах был его собственным. Значит, это еще один приступ, как тогда, в химчистке. Или как на пляже. Исписал тетрадь в сжатый момент времени и от перенапряжения отключился. А красный цветок — обычный кошмар. Надо умыться, найти врача, попросить самых сильнодействующих лекарств и выполнить все рекомендации, какими бы они ни были. Извиниться, конечно, прежде всего.

Александр встал, его качнуло, он схватился рукой за тумбочку с бутылкой из-под импортного пива, едва ее не опрокинув. Никаких отражений в темном стекле не было, пиво это он никогда не пробовал, номер чужой… Пустой, но все-таки не его собственный. Видимо, во время приступа перепутал.

Он уже держался за дверную ручку, когда коричневая обивка внезапно побагровела, ближайшие стены и даже мусорное ведро окрасились розовым. Надеясь на очередную странность, сжавшую день от рассвета сразу в закат, он повернулся к окну. Огромный цветок вплывал в поле зрения откуда-то снизу, поднимался как воздушный шар или летающий торт из сказки Джанни Родари. Его лепестки были полуоткрыты, все оттенки красного сполохами пробегали по ним, как молнии в грозовой туче. Он был плотным и одновременно невесомым на вид, напоминал чем-то искусственную пену, только полупрозрачную. В сердцевине его брал начало молочного цвета стержень, переходивший в длинную ножку. Александр смотрел на него без единой мысли, прижимая тетрадь к груди как защиту. Вот он какой, красный цветок. Дарованная роза.

Голова цветка развернулась к нему, оставив сюрреалистическое ощущение, что видит его и реагирует на присутствие. Неприятное ощущение. Он нащупал за спиной ручку, нажал ее и провалился в коридор.

Холл был по-прежнему пуст, ни одного человека не встретилось ему внизу лестницы, и даже на улице. От входа в корпус виднелся только стебель, выходящий из серой будки со шлагбаумом, огражденной на расстоянии желтой лентой на полосатых столбиках. Чтобы рассмотреть корни, нужно было нарушить оцепление. Александр не решился. Какая теперь разница?

Возле столовой он еще раз оглянулся. Роза высотой с восьмиэтажный корпус легко обозревалась с любого места санаторного парка. Она не двигалась, застыла в том положении, которое он видел из номера. Он ускорил шаги, а потом побежал.

Столовая не издавала привычных запахов кофе и каши, не шумели осушители рук в туалетах, не играла утренняя программа на радио. Санаторий эвакуировали, пока он спал, а может и весь город, и полуостров целиком.

Александр начал подниматься в обеденный зал, где прошлым утром разговаривал с Сашкой. Хотя не с Сашкой. И не разговаривал. Черт знает, что он там делал, если взглянуть со стороны. Может быть, молчал сычом, уставившись себе в стакан. К тому, что в зале тоже не будет ни души, он морально подготовился, но чем ближе подходил к дверям, тем слышнее становились человеческие голоса, которые обрадовали его до спазмов в горле.

Он услышал свою фамилию и замер как вкопанный, непроизвольно прислушиваясь.

— …Никаких признаков, — сказал кто-то. — Двадцать лет в издательстве, на хорошем счету. Исполнительный, аккуратный, членские взносы платил всегда вовремя. Характеристика с места работы положительная.

— Знаем мы эти характеристики, — оборвал говорившего собеседник. — За двадцать лет какие-то знаки наверняка уже были. Никогда не поверю, что красный цветок вызвал рядовой член профсоюза.

— Тем не менее, рядовой, — не сдавался первый голос. — Вы читали его книги?

— Ознакомился, — презрительно бросил второй. — По диагонали пробежал в самолете. Извините, это даже не уровень первокурсника. Это какое-то профтехучилище. На троечку не тянет, не то что на красный цветок. Черт знает что печатаете.

— Какое отношение художественные достоинства книг имеют к плану издательства? — первый голос изобразил сарказм. — На одном гении в пятьдесят лет его не выполнишь. К тому же с гениями еще поди договорись по срокам: нервная система разболтанная, ответственности перед коллективом никакой, ему черновик сдавать, а он в вытрезвителе или вообще рукопись сжег. Про то, как правки воспринимают, говорить не буду. Благодарю покорно. Члены профсоюза себе такого не позволяют.

Александр почувствовал, как кровь приливает к лицу. Хотелось войти и прекратить этот унизительный разговор, но он заставил себя стоять и слушать.

— Читатели с вами не согласны, — возразил кто-то вкрадчивый, с хорошо поставленным голосом. — Объем корреспонденции на его имя исчисляется килограммами, если не тоннами, и благодарственных писем больше.

— От кого? Есть там хоть одно письмо от академика или члена-корреспондента? Или такие же троечники хвалят? Второгодники, как его герои?

— По-вашему, если академики не пишут, то и не читают? — засмеялся вкрадчивый. — Вы сами всегда после прочитанной книги садитесь автору ответ писать? Только честно? Скольким написали за всю жизнь? Или принципиально не читаете ничего, кроме новостей? Ни разу не открывали в поезде шпионских детективов? Что у вас сейчас лежит в чемодане на обратный путь, может, покажете?

Александр с благодарностью подумал, что в столовой есть как минимум один здравомыслящий человек. Презрительный голос пробурчал что-то невнятное и заглох, уступив место другому, деловитому.

— Мы не худсовет, чтоб обсуждать сейчас достоинства его книг, которые, бесспорно, имеются, как и недостатки. — Деловой явно глотнул воды. — Есть проблема красного цветка, ее надо решать. До этого мы встречались только с фазой бутона, она нивелировалась быстро. Один-два единомышленника, совместное творчество, перевод текста в публичное чтение, обсуждения, критика, прочие способы. Сейчас нам представилась уникальная возможность наблюдать явление в экстремуме, поэтому предлагаю…

— А наука понимает, что этот цветочек может в любой момент рвануть, как в Семипалатинске? — гаркнул кто-то басом. — Что тогда ваша наука скажет сотням тысяч беженцев, оставшихся без домов, и правительству, лишившемуся куска государственной территории в стратегическом месте? Задача, кажется, поставлена ясно — ликвидировать опасность. А вы собираетесь сидеть на пороховой бочке и играть со спичками. Это даже не безумство храбрых, это, простите, какое-то слабоумие.

— Потише, — попросил женский голос, который Александр узнал. — Пожалуйста, не так громко. Он может войти сюда в любой момент.

— Вы что, не седатировали его? — удивился вкрадчивый. — Мне казалось, была договоренность, что пока решение не принято, вы держите его на препаратах.

— Седация пациента, находящегося без сознания, бессмысленна, не считая того, что способна вызвать остановку дыхания, — холодно ответила врач. — Я дам разрешение только при общем его удовлетворительном состоянии и согласии на манипуляцию.

— Может, хватит этих игр в гуманизм? — рубанул бас. — Доигрались уже в свободу выбора и высокие принципы. Надо было после химчистки его изолировать, а не отправлять в санаторий, а если уж отправили, то не давать ему гулять где вздумается. У кого он вообще взял эту тетрадь?

— Попала в его руки случайно, — спокойно ответила врач. — Непрогнозируемый фактор.

— А если не случайно? — осенило кого-то, до сей поры молчавшего. — Может быть, у него есть сообщник?

— Соавтор, вы хотели сказать? — поправил его деловой.

— Он приехал один, — отрезала врач. — Крайности своего положения до последней минуты не осознавал, действовал инстинктивно и находился под влиянием эмиссара.

В столовой наступила тишина.

— Эмиссара? — жадно спросил бас. — Откуда это известно?

— С его слов. Эмиссар был не один, их было трое. Целая семья. Отец, мать и ребенок. Ребенок — лоцман, остальные — фоновая декорация.

В столовой некоторое время все говорили одновременно, слов не удавалось разобрать, пока шум не утих.

— Это составляет главную проблему в решении задачи, — продолжила врач в наступившем молчании. — Текст, написанный для человека, абстрактного или конкретного, может найти читателя. Тексту, рассчитанному на эмиссара, найти реципиента среди людей очень трудно. Если вообще возможно.

— Три эмиссара, поразительно, — пробормотал голос, предполагавший сообщника. — Никогда о таком не слышал. Один бывал, два — крайне редко. Но чтобы три… Это говорит о многом.

— Например? — не удержался бас.

— Контакт.

— Не смешите, — отмахнулся бас. — Контакт — и выбрали самого серого из всей пишущей массы?

— Бездарность и серость иногда отличная маскировка.

Такое предположение не приходило басовитому в голову, но Александр не стал дожидаться следующей версии, толкнул легкую дверь и вошел в зал. Все разговоры мгновенно стихли, врач поднялась со своего места, с тревогой вглядываясь в его лицо.

Надо было поздороваться, но он не нашел в себе сил разжать зубы. Боялся, что, если откроет рот, выдаст себя. Не глядя по сторонам, он прошел к титану с кипятком, позвонками ощущая на себе взгляды всех присутствующих. Чья-то фигура выросла у него на пути. Он посмотрел помехе в лицо: квадратное, с крупным носом и выразительными губами, сложенными в фальшивую гримасу.

— Она? — кратко спросил тот знакомым басом, указывая на тетрадь в его руке, и, не дожидаясь ответа, приказал: — Дайте сюда.

Прятать за спину было глупо, как бы он ни относился к этим людям, задача у них была общей. Александр протянул тетрадь, бас забрал ее, тут же отступил назад и начал жадно листать. К нему пристроились еще трое или четверо, дергая страницы каждый к себе, чтобы прочесть написанное. Александр старался на это не смотреть. Врач подошла сзади и тронула его за плечо.

— Нужно поесть, — сказала она. — Садитесь, я принесу. Да садитесь же, бога ради, не стойте столбом.

Уступив ее нажиму, он опустился на ближайший стул. За его стол тут же пересел человек в хорошем летнем костюме, на вид шелковом.

— Положите руки на стол, пожалуйста, — быстро попросил его человек, у которого оказался знакомый вкрадчивый голос. — И в дальнейшем, убедительная просьба, держите их тоже на виду.

Александр исподлобья взглянул на него и не стал спорить, положил перед собой сжатые кулаки, чтобы не было заметно дрожание пальцев. Врач поставила рядом с ним тарелку с овсянкой, положила ложку и отошла за чаем.

Каша была горячей, но вкуса он не чувствовал, машинально отправлял ложку за ложкой в рот, пока его тетрадь жила собственной жизнью в чужих руках. Александр жадно прислушивался к реакции людей, но понимал, что ее нет. То есть возгласы были, но совершенно не относящиеся к тексту. Кто-то обнаружил стихи и высказал предположение, что роль сыграло сочетание прозы и поэзии. Всеобщее внимание переключилось на стихи, с них на имя владелицы тетради, оно было указано в самом начале и ее предлагалось разыскать и расспросить на тему соавторства, потом дошла очередь до черной пасты, ей тоже придали значение. Еще один заинтересовался весом тетради после написания текста и предлагал сравнить его с весом тетради, только что сошедшей с конвейера. Александр слушал все это, чувствуя, как начинает дергаться мышца на щеке: нервный тик, раньше он за собой такого не замечал. Когда дошло до возможности зашифрованных в тексте фраз, он не выдержал и встал.

— Послушайте…

— Сидеть, — вдруг коротко и властно приказал ему костюмный сосед. — Сядьте на место, Александр Дмитриевич. Немедленно.

— Но это же бред! О чем они говорят?

— Это вас не касается, вы свое дело уже сделали, — ответил тот. — Не усложняйте нам работу, а себе жизнь. В ваших интересах оказать содействие в установлении истины.

— Какой? Нет ли там волшебных слов, вызывающих красный цветок? Зависит ли его появление от цвета обложки и ее материала? Вы сумасшедший? Тут все сумасшедшие?

Не отвечая, обладатель вкрадчивого голоса сделал какой-то жест в сторону, молодой рослый парень, не издававший ранее звуков, подошел и усадил Александра обратно на стул, нажав ему на плечи и придерживая их таким образом, чтобы тот снова не встал.

— В сущности, идея волшебных слов не так уж безумна, — как ни в чем не бывало продолжил разговор костюм, не обращая внимания на выражение лица собеседника. — Как вы помните, слово было вначале, и если смотреть на него с точки зрения физики, то это звуковая волна определенной частоты, которая способна вызвать вполне материальную реакцию осязаемых вещей. Например, даже шепот вызывает лавину в горах, будучи усиленным акустикой ущелья. Что касается слова написанного, то оно представляет собой кодированный звук, и тут цвет пасты вполне может иметь значение. Ведь что такое цвет? Субъективная характеристика электромагнитного излучения оптического диапазона, то есть опять-таки физического явления.

— Вы издеваетесь? — спросил Александр.

— Да боже упаси, — искренне ответил тот. — Просто хочу обратить ваше внимание, что гуманитарный взгляд на вещи несколько устарел. Записанный текст — это уже материальный предмет, имеющий конкретные физические параметры и подчиняющийся законам физики же, а не какая-то шарлатанская мистика, оперирующая понятиями таланта или гениальности, у которых нет никаких количественных и качественных характеристик.

— Тогда я вам сделаю официальное заявление — никаких зашифрованных фраз в тексте нет, потому что я их не знаю, понятия о них не имею, прогуливал лекции по мифологии и древним верованиям в институте. Ручку я отобрал у портье, тетрадь украл на танцах у неизвестной девушки, будку для написания текста захватил самовольно.

Костюм с юмором присвистнул.

— Да вы образцовый член профсоюза, — сказал он. — Представляю ваш президиум. Небось, шкафы дома лучше не открывать, скелеты штабелями? В убийстве не планировали признаться?

— Прекратите, — гневно оборвала его врач, ставя на стол стакан с чаем. — Если вы спровоцируете у пациента нервный срыв, неизвестно, как поведет себя цветок. Они находятся в прямой зависимости.

Ее слова услышали все, включая басистого. Тетрадь мгновенно исчезла в его объемном кармане, остальные вернулись к своим местам, с опаской косясь в сторону Александра.

— Я могу сейчас резюмировать за всех? — спросил обладатель делового голоса. — Поскольку дополнительных фактов при обследовании бумажного носителя не выявлено, красный цветок предлагается считать возникшим в результате создания текста как такового, в силу чего действующий протокол предписывает начать… — он запнулся на секунду в формулировке, — немедленное распространение источника для ознакомления с ним максимального количества читателей. Все издательства страны получат по копии и отпечатают максимальными тиражами, чтобы хватило на все учреждения и учебные заведения. Чем шире и плотнее будет охват аудитории, тем быстрее определится возможный потребитель. Наблюдать за цветком и искать альтернативные методы решения проблемы на месте будет специально созданная группа, пациент до разрешения ситуации остается под надзором администрации санатория, в связи с чем последняя получает чрезвычайные полномочия в отношении указанного пациента. Вопросы есть?

— А если потребитель не найдется? — спросил Александр.

Простой вопрос внезапно смутил делового человека, тот метнул быстрый взгляд на басистого, но врач сделала запрещающий жест, и разговор увял, смялся в задвигаемых стульях и шелесте бумаг.

Александр провожал их со странным чувством. Это были его читатели, читатели его лучшего и главного произведения в жизни — и что?

Ничего.

Абсолютно.