Пьеса №14 (гет)

Эмма сама не знала, почему решилась именно сегодня. Но когда после номера она, уезжая вверх, привычно поймала взгляд Мартина, то быстро просигналила языком жестов:

«Сегодня в полночь. Здесь. Приходи»

Он в ответ быстро кивнул и проартикулировал:

«Я буду».

Эта идея первый раз пришла Эмме в голову три месяца назад, когда у сына директора родился ребёнок. И тот пришёл показать его деду. Перед выступлением, чтобы наверняка: в другое время «призраки» будто выцветали. Эмма, наблюдавшая за сценой со стороны, готова была поклясться, что и сын, и внук директора на какое-то мгновение стали более яркими и как будто почти непрозрачными. Словно протянувшаяся между ними связь сделала миры ближе.

Мимолётный шанс. Скорее вера, чем уверенность. Но Эмма вцепилась в него мёртвой хваткой. И если их с Мартином когда-то соединил манеж… и музыка, то почему бы не попробовать снова?

Когда она пришла, он уже был там. И у его ног лежал скрипичный футляр. Что ж, он всё понял верно. И как удачно, что он был ещё и механиком сцены.

«Ты можешь сыграть все пьесы подряд?»

«Все тринадцать?»

Эмма улыбнулась и тщательно и медленно изобразила следующую реплику:

«Все четырнадцать»

Глаза Мартина расширились. Он спешно начал жестикулировать в ответ:

«Да. Конечно могу. На свадьбах играют дольше! Порядок?»

«Я скажу. Сначала покажи, как настроить снаряды».

Он кивнул. Они прошли к лестнице, и всё это время Мартин то и дело оглядывался, чтобы посмотреть на неё. Эмма улыбнулась. Пропустила его вперёд. Ах, конечно, они могли подниматься по лестнице одновременно, но ей казалось важным ни на секунду не усомниться в том, что мир у них — один на двоих. Где нельзя так просто взять и пройти сквозь другого человека.

Наконец, они очутились на месте. Эмма показывала, какие ленты, трапеции и обручи ей были необходимы. И на какую высоту их опустить. Мартин находил валы, управлявшие их положением, и показывал, как это сделать. И как надёжно их закрепить в таком положении. Когда очередная лента точно совпадала со своим полупрозрачным двойником и Эмма вщёлкивала стопор, то она, то Мартин не могли сдержать улыбки.

Наконец, всё было готово. Эмма развернула листок блокнота с порядком пьес. Она несколько дней прикидывала и рассчитывала, как соединить их так, чтобы она смогла, ни разу не прервавшись, выполнить все свои номера один за другим.

Если что-то и могло преодолеть разрыв, так это ощущение единения, охватывавшее их обоих, пока длился номер. Но для этого его надо было продлить. Как можно дольше. За всё несказанное и непрожитое, обратно по своим следам. В конце списка стоял номер «14».

Мартин кивнул, быстро переписывая список. Задумался. Обвёл первый и последний номера в списке и показал ей.

«Как ты спустишься?»

Эмма махнула рукой:

«Намотаю на себя пару витков ленты и скачусь через край. Она размотается до нужной длины. Старый трюк».

«А в конце?»

Они посмотрели друг на друга. И Эмму охватила паника. Лента номер два была простой петлёй, похожей на качели или трапецию. С ней укоротить длину, а потом плавно отпустить — не получится. А сразу выставить длину до каната нельзя… И приглашать кого-то третьего, чтобы помог — Эмма ясно это чувствовала — нельзя. Категорически.

Мартин задумался. А потом знаками показал следовать за ним. Когда Эмма подошла ближе, он показал ей какую-то странную конструкцию, вроде рулетки с рычагом. За ней тянулся тонкий шнур.

«Поищи в ящиках».

«Что это?»

«Если найдёшь, скажу».

Ей попадался всякий ненужный хлам, запчасти, инструменты, мотки верёвки, гвозди, стопоры, клинья и куча ветоши, то сухой, то промасленной… Сначала Эмма ещё была аккуратна и складывала всё на место, но потом в отчаянии начала просто потрошить ящик за ящиком, будто проводила обыск. Наконец, когда она уже почти отчаялась, на дне очередного ящика блеснули четыре таких же коробочки, связанные шнурками попарно. Она достала одну пару, с самым длинным шнурком и победно показала Мартину.

Тот захлопал в ладоши.

«Это дистанционное спусковое устройство. Одну ставят на вал. Другую на шнурке пропускают вниз и прячут в ленту. Нажимая на неё ты будешь выпускать верёвку и ехать».

Если до сих пор Эммой владела скорее сосредоточенность, то теперь охватила настоящая эйфория. Как будто так быстро нашедшееся решение было знаком, что всё получится.

Но вот все проверки кончились. Пора было начинать.

* * *

Будто парашютист перед прыжком, Эмма замерла у края. Увидела, как Мартин вышел на помост и взял в руки скрипку. И с первым звуком скатилась вниз.

Музыка играла в её голове громче, чем когда-либо, диктуя каждый поворот и пируэт. Эмма раскачивалась, перелетала с ленты на ленту, а оттуда — на трапецию, будто сама обратившись мелодией. Быстрые композиции сменялись медленными, страстные — спокойными, весёлые — грустными, а она словно рассказывала свою историю. Плыла по волне завораживающей ласки мелодии, бесконечной, как мечта.

Ткать музыку из тишины непросто. Хотя бы потому, что в голове звук идеален, и малейшая заминка — твоя или другого — нарушит хрупкий баланс и вызовет диссонанс. Но метроном в голове Эммы давно привык не ошибаться. Если бы она сделала какое-то движение быстрее или медленнее, то обязательно нагнала потом.

Всё должно было совпасть. Просто должно было…

Она не взглянула на Мартина ни разу, в суеверном страхе, что это может что-то нарушить. Словно Орфей, возвращавшийся из царства мёртвых, она не должна была оглядываться. Хотя в их паре Орфеем, конечно, был он. А она? Эвридика? Нет. Скорее сама мелодия, рождённая из воздуха и колебания струн.

Переворот — и вот она, лента номер два. Забраться на ленту. Нащупать автоспуск. Чуть прижать курок. И кружиться, медленно кружиться, плавно спускаясь на канат. Снова спиной к Мартину. И у него прямо за спиной. Там, где он только что прошёл.

Музыка в голове смолкла.

Эмма легонько покачивалась на ветру. Почувствовала ли она натяжение ленты или ей только померещилось? В любом случае, пора было спускаться.

Лента мягко коснулась арены. Эмма отпустила ленту и ступила на опилки манежа. Теперь самое сложное — обернуться.

…Её подхватили со спины и закружили.

Она вывернулась, смеясь и всё ещё не в силах поверить. Они стояли в шаге друг от друга. И в мире как будто стало больше цвета. В воздухе — звуков. А когда они соприкоснулись ладонями, то последние сомнения испарились.

Мартину и Эмме было почти безразлично, соединились ли миры в один, разделились навсегда… а может за пределами манежа и вовсе остался один лишь звёздный космос. Главное, что чем бы ни был этот новый мир, в нём они были вдвоём.