История вторая: сближение (джен)

Машина проскрипела шинами по дорожке и замерла перед воротами. Аккуратный домик, сугробчики клумб… На газоне строили снеговую пещеру две маленькие девочки, высокий полный мужчина возился на верстаке под навесом с чем-то, несомненно, увлекательным.

— Подскажите, пожалуйста! — окликнула его Юля. — Анна Петровна Зайбеда здесь живет?

Мужик оторвался от верстака. Оценил восхищенным взглядом Юлину машину и кивнул:

— Сейчас позову.

И направился к дому. Вскоре оттуда выскочила сухонькая, но очень подвижная старушонка в тулупе.

— Вы ко мне? — спросила она чуть удивленно, подойдя к воротам.

— Я — Юлия Пчелкина, — представилась Юля.

Игорь увидел, как переменилось, помрачнело бабкино лицо.

— Я журналист и хотела бы взять у вас небольшое интервью…

— Шуруй, откуда явилась, — неласково сказала бабка. — Не буду я с тобой разговаривать.

И повернулась к ним тылом, направившись обратно к дому.

Игорь оттащил Юлю в сторону от прозрачных ворот, под заснеженную изгородь.

— «Очень милая и отзывчивая женщина», — иронично процитировала Юля. — «Она нам обязательно поможет», — кажется, Разумовский так ее описывал?

— Заметила? — спросил Игорь. — Она знает твое имя.

— Так вы от Сережи? — внезапно прозвучало по ту сторону забора.

Игорь вздрогнул и обернулся. Сквозь щель между досками за ними наблюдал внимательный карий глаз — бабка, подкравшись бесшумно, как заправский ниндзя, подслушала их разговор.

— Не здесь бы, — сказал Игорь глазу.

И их пригласили в дом. Почти сразу от входа начиналась кухня-гостиная, над которой витал одуряющий запах пирожков, картошки и укропа (Игорь едва не подавился слюной). Молодая глубоко беременная женщина дремала на диване перед телевизором, в кресле под лестницей дрых пестрый клубок из неизвестного количества кошек.

Анна Петровна провела их через боковую дверку в светлую, пахнущую старушкой комнатку. Кровать вдоль одной стеночки, платяной шкаф — вдоль другой. Комод с телевизором. Перед большим окном — столик и два аккуратных стула. Анна Петровна махнула недвусмысленным жестом «присаживайтесь!» и шмыгнула обратно на кухню.

Принесла оттуда поднос с чайником, пирожками и чашками, который Игорь, поднявшись с места, перехватил у нее в дверях. Затем ему пришлось так же перехватывать стул.

Наконец, стулья были расставлены, чай разлит, а половину пирожков Игорь сточил и того раньше.

— Я ведь знаю, кто ты такая, — сурово заметила бабка, глядя на Юлю. — Слышала.

Юля улыбнулась как можно очаровательней. Игорь крутить политесов не стал:

— Ну ловили мы твоего Сережу, ловили, — сходу признался он. — Только ты, мать, пойми, он болеет. Если ж он вылечится, так я только рад буду!

— Собственно, за этим мы к вам и пришли, — перехватили инициативу Юля. — Сергей, когда ему стало легче… захотел найти травму, с которой началась его болезнь. Это произошло в детстве, еще до Радуги — он сказал нам, что вы можете помнить, откуда он появился в вашем детдоме…

Анна Петровна потеряла суровость, сделалась задумчивой:

— Я помню… мы тогда все очень намучались. Они же, эти детки, к ним подойдешь — шарахнутся, голову руками закрывают. Только Сережа так не делал — встанет, стоит и в глаза тебе смотрит… Он же все понимал, хоть и маленький был… а говорил-то! Я от взрослых иногда таких речей не слышала, как от него, в шесть-то лет! Ну до того разумный был мальчик… мы ему поэтому и фамилию такую дали, там же все документы сгорели в пожаре… Вот нам Сережа и помогал, ходил и называл, кого как зовут. Они же, сироты, поздно говорить начинают, ничего с этим не сделаешь, родители нужны, а Сережей, видно, занимались…

Вклиниться в поток слов не могла даже Юля: Анну Петровну стремительно понесло по реке воспоминаний. Похоже, она не очень-то разделяла в своей голове рыжего мальчика Сережу в продранных колготках и взрослого Разумовского с его миллиардами и раздвоением личности.

— Анна Петровна, — не совсем вежливо перебил ее Игорь. — Я верю, что Сережа был очень милым ребенком, но взялся-то он откуда?

— Номер детдома не помню, а вот адрес — Боровицкая… Боровицкая… тридцать четыре? — неуверенно произнесла старушка. — Столько лет прошло… Директором там была Болотина, у нее были очень дисциплинированные детки… воспитателей как огня боялись. У нас сперва шарахались, потом поняли, что бить их никто не будет, — и с тех пор удержу не знали. Им же говорить было бесполезно, они уже понимали только кулак, очень озлобленные были дети… мы правили потихоньку — да не всех выправили. А вот в Сереже этого совсем не было — злобы, — подперла щеку рукой нянечка. — Такой он нежный был мальчик…

Игорь переглянулся с Юлей.

Ну да, нежный мальчик… весь гнев которого отошел субличности.

А Игорю теперь предстоит выяснить, как именно это случилось. Поискать, где на Боровицкой был детский дом, поспрашивать старожилов, кто из персонала выжил, и выжать из выживших, что именно они вытворили.

Анна Петровна не ошиблась с адресом. Между домом тридцать два и тридцать шесть по Боровицкой улице был пустырь. Из снега торчали задорные будылья бурьяна, поднимались молоденькие березки и непременные осинки. Улица была застроена деревянными бараками, летом здесь непременно бы сидели на лавках бабушки… Но не откладывать же Игорю расследование до теплой поры?

— Паркуйся, — сказал он Юле. — Тут надо ногами походить.

По опыту Игорь знал, что красивые дорогие машины вызывают в таких местах чувства не всегда добрые. Юля запарковалась, и они отправились бродить.

Улица жила. Куда-то чапала бабулька с помойным ведром, по счастью, полным. Двое мужичков прикуривали древний “жигуль”, тучная женщина развешивала белье, ватагой пробежали дети, кормила голубей плотно укутанная старуха… Именно ее Игорь и наметил. По возрасту — должна помнить то, что им нужно, и явно ничем не занята.

— Мать, — негромко окликнул ее Игорь, усаживаясь на лавочку, — ты часом не скажешь, тут детдом был, или как?

Юля осталась стоять рядом, оглядывая окрестности.

— Тут, — кивнула бабка. — А тебе зачем он нужен-то? Уже сколько лет как погорело все… да и слава богу! Житья никакого всей улице не было…

— Да так… родственника ищу, — соврал Игорь. — А может, знаешь кого, кто там работал?

— Да сестра у меня там работала, — отозвалась бабулька. — При кухне. Только ушли ее быстро. Это же не люди были, а изверги! Таш-щили все, что гвоздями не приколочено, а Людка у меня такая, боевая была… Сказала — в милицию пойду. Так они же чего сделали, они ей мяса в сумку подбросили — Людка и говорила, почувствовала, тяжелее сумка, да как-то не задумалась… А на выходе ее уж ждали, сразу с милицией. Погорело все — да так им и надо! А за деточек вы не бойтесь, — бабка кинула на Игоря косой взгляд. — Деточки-то все выбрались. А сгорела воспитательница одна, да вот как раз старшая кухарка…

— Нам бы кого, кто деточек этих знал, — попытался вернуть разговор в нужное русло Игорь.

— Так это вам к Людке надо, — обрадовалась бабка. — Она мне так говорила: «Ввек я этот блядский детдом не забуду…»

Людмила Михайловна попыталась напоить их чаем с каменными карамельками. Игорь грыз, а вот Юля воздержалась. На этот раз разговором управляла она — выспрашивала бабку о бывших коллегах и заносила имена в блокнотик. Людмила Михайловна с удовольствием их ругала, и как оказалось, была в курсе дальнейшей судьбы многих. Одну поймали-таки на воровстве на другой работе, вторая спилась, третья — живет хорошо, гадина, цветет и пахнет… четвертую бросил муж, ушел к молодухе, пятую колотит, отбирая пенсию, сын-алкаш…

Воспитателем была только пятая, все остальные — с кухни. Юля осторожно поинтересовалась, где она теперь.

— …квартиру-то продать пришлось, — с нескрываемым злорадством рассказывала бабка. — Долг выплатили и укатили в деревню — ну так больше я их и не видела…

Фамилия у воспитательницы была хорошая, звучная — Золотаревская. Клавдия Борисовна. Игорь пробил на работе по базам — в Ленинградской области такая оказалась только одна. Прописана в деревне Карапетово. Игорь отыскал на картах эту деревню и понял: Юлина машина туда не проедет. Мотоцикл Прокопенко ему точно больше не даст… А вот Игнат какую-нибудь «Ниву» может и подогнать, но тут риск — машина может оказаться угнанной.

Игорь подумал и набрал Разумовскому. Проблема его? Его. Вот пусть и найдет Игорю транспорт.

Сережа его сосредоточенно выслушал и поинтересовался, насколько приметным должен быть транспорт. И есть ли у Игоря вообще права.

— Я же не ты, — обиделся Игорь. — У меня все документы в порядке и все настоящие. Транспорт… повышенной проходимости. Внедорожник какой-нибудь, не сильно приметный.

— В сервис аренды сможешь подъехать? — уточнил Разумовский.

Игорь кивнул. Диму плотно взяла в оборот Света, он хоть и продолжал наведываться к Игорю каждую неделю, но свободного времени у парня стало меньше… Так что были шансы, что об этом небольшом расследовании он не узнает.

В общем-то у Игоря времени тоже было не особенно. Недавно они провели «контрольную закупку» у одной залоговой конторы, которая вместо договора залога подсовывала гражданам договора купли-продажи квартиры. Теперь Игорю гнул пальцы на допросах владелец конторки, вещающий, что все было по закону и добровольно.

Ну да, пострадавшие — не самого великого ума люди, факт. Но использование чужой глупости и злоупотребление чужой доверчивостью на языке закона зовется мошенничеством — и присядет, хорошо присядет Мурад Мамедович…

Основная проблема была даже не с ним, а с потерпевшими, которых после объявления в новостях набралось больше двух десятков человек. Халилов, разумеется, побоялся выписывать их через суд и, пользуясь юридической безграмотностью попавших в его сети людей, предлагал им выписаться добровольно, «щедро» даря за это комнатушки в засранных коммуналках и дома в глухих деревушках. Теперь эти люди приходили к Игорю и требовали рассказать, как им жить дальше, — и очень расстраивались, услышав ответ.

Жить, как живут, и ждать, пока приставы отыщут, куда Халилов дел деньги.

Игорь просто был честен. Если Халилов успел вывести средства в оффшор — компенсацию никто не получит. Даже если потерпевшие будут очень проникновенно рыдать у Игоря за столом.

Сразу надо было обращаться в полицию, сразу! Не через три года, когда черного риелтора по телику показали, а сразу, когда ты понял, что тебя облапошили!

Юля в задумчивости перебирала бумаги на пассажирском сидении. Она сейчас вела собственное журналистское расследование про одного упырька, вообразившего себя царьком… Работа Игоря иногда подкидывала Юле сюжеты, но чаще она находила их сама.

— Здесь? — с сомнением спросила Юля, когда Игорь остановил машину.

Деревенский дом серого, никогда не крашеного дерева, казался нежилым. Перекошенное крыльцо, перебитые стекла террасы, трухлявый забор…

— Здесь, — сказал Игорь. — Печка топилась — видишь, снега на крыше нет?

«Вау!» — подумала Юля. Ее личный Шерлок Холмс.

На крыльце Юля замешкалась — изнутри тянуло… если не бомжатником, то чем-то вроде того — запах алкоголя, кислых тряпок смешивался с запахом сырого дерева, составляя на редкость неприятный букет. А вот Игорь, стукнув по филенке, без колебания нырнул в сени и ввалился в избу.

— Пошел нахуй, пьянь! — поприветствовал его бабский голос изнутри.

— Да вы несказанно любезны, мадам, — заметил Игорь. Юля, пригнувшись, заглянула в дверной проем и сфотографировала взглядом внутренность избы: печку в серых пятнах, грязные пятки на печке, неуместно-яркий пластиковый рукомойник, у плиты — безобразную бабку в драной телогрейке…

Да, именно безобразную, по-другому и не опишешь. Морщины навсегда нарисовали на лице злобную брезгливость, а сальные пегие волосы и отцветающий синяк под левым глазом отнюдь не добавляли ей шарма.

— А ты кто еще такая?! — так Клавдия Борисовна поприветствовала Юлю.

Юля протиснулась в избу вслед за оглядывающим местные красоты Игорем и сразу же сделала ход конем: извлекла из кармана розовую бумажку.

— Мы частные детективы, — выдала она их с Игорем домашнюю заготовку. — И хотим попросить вас ответить на пару вопросов.

Лицо бабки немедленно переменилось. Морщины сложились в слащавую улыбку:

— Ой, вы проходите, конечно…

Юля прикрыла за собой дверь: в избе и без того были совсем не тропики.

— Я сейчас чайка вам заварю, — засуетилась бабка. — Я-то думала, снова пришли дружки моей обезьяны…

Под эти слова бабка, оказавшись около Юли, протянула цапалки к купюре… Игорь ловко перехватил пятитысячную и убрал к себе в карман.

— Сперва ответы. Деньги потом, — объяснил он.

— Тиш-ше! — прошептала бабка. — Услышит! Ой, горькая я, нечастная, горемычная! Ой, ночей не досыпала, куска не доедала, сыночка лелеяла! — заблажила она, делая жалкое лицо и заглядывая Юле в глаза. — Вырос сыночек, глаза бы мои его не видели — горькую пьет, да меня, старуху, бьет!

Юля попыталась объяснить взглядом, что денег больше не даст.

Пятки на печке зашевелились:

— Не верьте этой старой жабе, — послышался сверху слабый, но хриплый, прокуренный голос. — Ночей она, бля, не досыпала… Я у нее все детство лупленный ходил, до синевы, проводом, бляха… Как придет злая, так давай махать, сука…

— Да мало я тебя лупила! — взвилась старуха.

— Поговори, бля! — в голосе появились грозные нотки. — Ща слезу и ебальник тебе поленом раскрошу… терь я сильнее… сука…

Пятки дернулись еще пару раз и ноги затихли, расслабились. Никто никуда не пошел.

— Ты в детском доме на Боровицкой тридцать четыре работала? — спросил Игорь, смело падая на колченогую табуретку. Он посмотрел на Юлю, стянул с плеч куртку и накрыл ей соседний табурет. Юля осторожно опустилась.

— Работала… там я ноженьки и переломала, — пожалилась бабка. — С окошка в снег прыгала, а Томка — Томка так и сгорела, не смогла вылезти…

— Да похуй мне на твои ножки! — рявкнул Игорь. — У вас там перед пожаром пацан должен был быть, лет пять-шесть, рыжий, звали Сережа — помнишь такого?

Бабка заморгала глазами, и вдруг по ее лицу пронеслась вспышка.

— Помню, — сказала она. — Имя не помню, а рыжий в старшей группе один у нас был… ужасный ребенок.

— Что в нем было такого ужасного? — не удержалась Юля.

— Спорил! — сказала Клавдия Борисовна. — Самого из-под стола не видно, а такими словами кидался — человечность… инсус… инсис… блять, я в шестьдесят пять лет слов таких не знаю! Мы уж с Томкой поучили его взрослых уважать…

— Как? — перебил ее злющий Игорь. — Проводом?

— Да уж по-разному, — начала рассказывать старуха и Юля увидела — она ни черта не поняла. — Больше по губам били, чтобы молчал…

Плечи Игоря вздрогнули, и Юля обняла его сзади, пытаясь заставить чуть расслабиться. Она же знает его характер — не будь Клавдия Борисовна немощной старушкой, ей бы уже прилетело. Игорь же терпеть не может, когда сильный издевается над слабым.

«Она заслужила то, как она живет», — подумала Юля.

— То есть, вы не сумели переспорить ребенка и решили показать ему: кто сильнее, тот и прав? — грубо спросил Игорь.

— А что же, с каждым из двадцати разговоры разговаривать? — едко ответила Клавдия Борисовна. — Они ж так слов не понимают! А вот отлупишь такую обезьяну мокрым полотенчиком — сразу она и смирная и послушная… Все равно человека из нее не получится — там и гены-то какие… их учат, а чего учить? Я бы их сразу в трудовой лагерь отправляла, как подрастут…

— Мы вас поняли, — сказала Юля, продолжая удерживать Игоря за плечи. — Как наказания подействовали на Сережу?

— Сбежал, — пожала плечами Клавдия Борисовна. — Но его нам быстро вернули. Несколько раз он убегал… последний еще милиционер такой въедливый попался, чего говорит, он у вас бегает постоянно… Томка так разошлась — накрыла мальчишке голову подушкой и навалилась, я уж не выдержала, оттащила… Тома ему и говорит: еще раз сбежишь, убью. Так этот гаденыш посмотрел на нее так спокойно и говорит: «Нет. Это я тебя убью», — представляете? Вот сучонок, мало мы его лупили… А зачем он вам нужен? Потом пожар был, не знаю, куда делся, мож, и сгорел… — бабкина ладошка раскрылась листом росянки и поползла через стол к Игорю. — Мы дежурные были… Замок заело… Прыгнула я в окошко, ножки поломала, полгода лежала, — жалобным речитативом запричитала Клавдия Борисовна. — Аппаратом мне кости вытягивали, ходить потом не могла, инвалидом стала…

Игорь вынул купюру из кармана и передал Юле. Встал — и Юля поняла, что он сейчас сделает. И замедлила свою руку.

— Мужик! — Игорь отдернул занавеску перед лицом дремлющего алкаша. — Смотри-ка, чо тут.

Клавдия Борисовна ахнула, сгребла пятитысячную и споро засунула за пазуху. Но — поздно, на лице ее сына уже появилось осмысленное и немного хищное выражение.

Игорь подал Юле руку, забрал со стула куртку, и они вышли, не прощаясь. За их спиной прошмыгнула через сени Клавдия Борисовна, скрывшись в обветшалом скотнике. Негромкий «бум» ознаменовал прибытие ее сына с печки на землю.

Игорь круто заломил кепку и на крыльце снова подал Юле руку. Ей хотелось курить.

Лицо Игоря абсолютно ничего не выражало, но Юля знала, что он хочет услышать:

— Она заслужила то, как она живет.

— Останови, — попросила Игоря Юля, показывая ладонью вперед.

Он посмотрел и невольно улыбнулся, в первый раз за последние полчаса, — на обочине стояла палатка с шавермой. Юля знала, что поднимет ему настроение.

Разговор с Клавдией Борисовной оставил на редкость поганое послевкусие. Игорь только надеялся, что Юля его записала, потому что желания пересказывать Разумовскому вот это вот все не было никакого.

— Говно и слезы, — высказалась Юля, откусывая первый кусок. — Но, похоже, мы нашли травму…

Игорь молча кивнул, соглашаясь. Откусил, прожевал…

— Он не мог сбежать, — сказал Игорь, облизнув губу. — Угроза жизни заставила атаковать.

— Игорь, а ведь он и атаковать не мог, — в глубокой задумчивости сказала Юля. — Он ведь был нормальным ребенком. Нормальные дети не сжигают учителей ночью, заклинив им замок.

— Да, — мрачно подытожил Игорь. — Он мог спастись, только став ненормальным, — и он им стал.

Из города они направили запись разговора Разумовскому. Краткое «спасибо» прилетело через несколько часов.