Человек, который унёс Гарри из чулана (джен)

Полутемное подвальное помещение скудно освещалось светом из окошка под самым потолком. Здесь сильно пахло затхлостью и нечистотами. Но самое страшное, что здесь было, это клетка и цепь. А судя по миске и кружке-непроливайке, в клетке содержалась далеко не собака.

— Дед, блин, ты совсем охренел? Это-то зачем? — от шока у Румпеля аж руки опустились. Робин молча и тяжело повел желваками.

— Он же сквиб! — скрипуче и мерзко каркнул дед. — Презренный, ничтожный, гадкий сквиб, позорящий честь благородного рода!

Руки Румпеля сами собой потянулись к дряблой старичьей шее — так захотелось её пожать. И отнюдь не нежно… От шеепожатия его остановил вопрос Робина.

— Бабка Невилла где?

— Там, где и всегда, — гнусно брехнул старик, трусливо поджимая зад. — Скинула на меня сквибёныша и к своим полутрупам! А мне этого сопляка пасти!.. Надоело быть в тени и на вечных птичьих правах, хочу наследство! По закону я прямой наследник своего старшего брата, а не этот вшивый жалкий сквиб!!!

— Тьфу ты, дед, совсем берега потерял? — желчно осведомился Робин. — По закону-то как раз дети старшего брата становятся прямыми наследниками. Ты-то кто? Всего лишь младший отпрыск знатного барона…

Уничтожив старика жестокой правдой, Робин развернулся, подхватил под локоть Румпеля и трансгрессировал прочь. Оглянувшись и увидев перед собой витрину с облезлыми манекенами, Румпель угрюмо спросил:

— И что с бабкой такое? Почему она на внука забила?

— А вот сейчас найдем её и узнаем, — зло выплюнул Робин. Продолжая держать Румпеля под локоть, он нагнул голову и шагнул в витрину, увлекая друга за собой. В приемном покое Робин тут же прошел к стойке Привет-ведьмы и отрывисто рыкнул: — Долгопупсы где?

Но не успела ведьмочка собраться с мыслями для достойного ответа, как Робин пронесся дальше к лестнице, без труда прочтя ответ в невысказанных размышлениях девчонки. Румпель всё это время молча и покорно волокся за Робином, как катерок за буксиром. Пролетев лестничные пролеты, простите за тавтологию, Робин успокоился лишь перед дверями палаты Януса Тики. Произведя несколько упражнений дыхательной гимнастики, он перевел дух, пригладил вспотевшие виски и только после этого толкнул дверь.

Искомые люди обнаружились в дальнем конце длинной комнаты, от входа их загораживала ширма, и Румпель с Робином, подходя к занавескам, по мере приближения невольно подслушали разговор.

— Ничего не выходит, миссис Долгопупс. Магия Фрэнка умирает, и без вашей поддержки он долго не протянет. Нельзя вам надолго уходить от сына, риск очень велик… — в голосе врача звучала озабоченность.

— Боюсь, моих сил на всех не хватит, мне пора определиться, — голос женщины, напротив, был усталым, в нём слышались нотки обреченности. — Можно мне их домой забрать? К Невиллу, хоть вместе будут…

— Ни в коем случае, миссис Долгопупс! — резко возразил врач. — Фрэнк и Алиса должны находиться под постоянным наблюдением целителей. У нас имеются подозрения на возникновение обскура, который может в любой момент вырваться и выжечь их дотла. Вы же не хотите допустить, чтобы нестабильные сгустки магии вырвались и порешили ваш дом и домочадцев?

— Но Невилл же… С ним что-то странное происходит с тех пор, как напали Пожиратели: он не заговорил, не ходит, вообще никак не развивается…

— Мне очень жаль, мадам, но боюсь, это ничем, кроме сквибства, не объясняется. А что касается Фрэнка и Алисы… Вы намерены прекратить визиты к сыну и перестать поддерживать его своей магий? В таком случае готовьтесь к тому, что Фрэнк и Алиса Долгопупсы в скором времени уйдут в себя и совсем перестанут реагировать на внешние раздражители. Станут овощами, грубо говоря…

— Но… есть ли надежда на улучшение?

— Надежды нет, мадам. Всё, что нам остается, это подпитывать их магию вашей, в противном случае они потеряют себя.

— В таком случае можно ли мне с Невиллом поселиться здесь?

— А какой смысл, мадам? Больница — не лучшее место для ребёнка.

— Вы не оставляете мне выбора, — с отчаянием произнесла женщина. — Сами же видите, что мне ничего другого не остается, как вернуться домой и заняться относительно здоровым внуком! Что ж… Надеюсь, Алиса с Фрэнком простят мой мне же навязанный выбор.

Румпель и Робин мрачно переглянулись, протянули руки и рывком раздвинули занавески, заставив леди Августу и какого-то целителя подпрыгнуть от неожиданности. Просверлив взглядом невысокого замухрышку с завышенным ЧСВ, Робин напряженным тоном проговорил, обращаясь к пожилой леди:

— Миссис Долгопупс, позвольте предложить вам лечебный санаторий в одном исключительно волшебном месте, в котором точно найдется место вам, вашим детям и внуку.

— Сэр, вы спасете мне жизнь, — с облегчением произнесла исстрадавшаяся мать. — Значит, есть надежда? — спросила она, логично предполагая, что к ней подошли целители.

— Есть надежда, есть, — не оставил ей сомнений Румпель, успев рассмотреть лежащих на койках больных магов. — Особенно в нашем мире… Ну что, — прихлопнул он в ладоши, — сейчас к нам отправимся или дела какие надо порешать?

— Сейчас отправляйтесь, — не стал откладывать дела Робин. — Справишься, дружище? Я с дедушкой побеседовать хочу…

— Невиллу что-нибудь оставь от дедушки, хоть кусочек, на память, — попросил Румпель, мановением руки вызывая туман перемещения, который с готовностью заклубился, обволакивая собой старушку Августу, две койки с больными магами и самого Румпельштильцхена. Робин трансгрессировал отдельно и по другому адресу.

Оставшийся в одиночестве целитель лишь очумело моргал на опустевшую палату. Потом, спустя очень долгую минуту он опомнился и с воплем понесся к начальству — докладывать о том, что некие личности умыкнули из больницы двух крайне проблемных пациентов.

Целитель Сметвик хмуро выслушал панический доклад Бёрка, пожал плечами и посмотрел на семилетнего сына, сидящего у него на коленях.

— Вот, Гиппи, видишь, к чему приводит некомпетентность некоторых жадин, любящих клиентов с толстыми кошельками, а не своих пациентов?

— Вижу, — важным баском ответил Гиппократ, болтая ножками. Поднял пальчик и изрек: — В итоге они остаются ни с чем, у них крадут и пациентов, и толстые кошельки.

— Гениальный ребёнок! — восхитился Леопольд Сметвик, от души чмокая сынишку в макушку. — Бёрку какое наказание полагается в таком случае?

— Увольнительная с волчьим билетом! — авторитетно заявил семилетний Гиппократ Сметвик, краса и гордость своего отца.

— И снова ты прав! — согласился папа, прожигая уничижительным взглядом дурака Юстаса Бёрка. Тот потел и пучил глаза, оттягивая ставший очень тесным воротник рубашки, ибо приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Но защититься он попытался, как ни странно.

— Но, сэр, м-мы же на общем симпозиуме все вместе решили, что Долгопупсы излечению не поддаются… — жалко проблеял Бёрк.

— Тринадцать голосов против моего одинокого вопиющего гласа — достаточно веский аргумент в пользу того решения, — напомнил Сметвик.

— Ах да, вы единственный, кто выступил против… — вспомнил и сник Бёрк.

Явление же леди Августы и двух болезных магов на каталках перед домом Румпеля, к счастью, прошло вне поля зрения мальчиков. Незачем детям видеть, как привозят и устраивают на новом месте тихих беспамятников. Зато Августа была здесь и имела, так сказать, счастье, лицезреть всё от и до. По зову Румпеля пришли невысокие, но сильные люди, которые, трансфигурировав койки в носилки, быстренько разнесли их по комнатам, вмиг приготовленным для новоприбывших, что говорило о весьма мощной магии данной местности. Вообще-то она таковой была во времена молодости Дамблдора и Августы, о чем она, конечно же, помнила, так что смотрела на всё это, разинув рот. Как так, неужели в мире где-то ещё осталась сильная магия?!

— Простите, — робко подергала она Румпеля за рукав. — А вы не знаете причину того, почему в нашем мире магия стала слабее?

— Знаю, мадам, — важно ответствовал Румпель, покачиваясь с пятки на носок. — Магия в вашем мире погашена вами же. В бытовом плане её вам стало достаточно, и вы забили на развитие магии как таковой. Зачем напрягаться, если хватает того, что есть? Да и Статут, опять же, помешал более углубленному изучению магии, иначе б не задумались, а просто объединили маггловскую и магическую медицинские науки и сразу поняли бы, как спасать пострадавших граждан.

— Не желаю иметь ничего общего с презренными магглами! — Августа неодобрительно поджала губы.

— Ну и кто вам злобный Пиноккио? — язвительно осведомился Румпель. — Сами же себя загнали в средневековье, да ещё и кичитесь этим почему-то. А маггловская медицина, дорогуша, нынче далеко шагнула! Людям уже сердца пересаживают, почки, легкие, а если пересадки ещё объединить со скорозаживляющими магическими зельями и заклинаниями, медицине с обеих сторон цены бы не было!

Высказавшись, Румпель занялся больными, начав, разумеется, с Алисы, ибо женщин всегда пропускают вперед. Взял беспамятную женщину за плечи, приподнял и усадил, внимательно вглядываясь в её отрешенно-пустое лицо без каких-либо признаков интеллекта. Пощелкал пальцами перед глазами, вызывая сколь какую реакцию. Ничего не добился и задумался. Продолжая думать, прошелся вокруг койки с Алисой, которая так и сидела соляным истуканчиком, ни на что не реагируя. Мимоходом бегло осмотрел Фрэнка с теми же щелчками перед лицом. На щелчки Фрэнк среагировал, и Румпель кинул подозрительный взгляд на Августу. Та покраснела, но упрямо вскинула подбородок. Очень захотелось заругаться, но свое мнение Румпель предпочел оставить при себе, чисто из уважения к годам пожилой леди. Хоть и не за что было её уважать…

Ещё раз подумав, Румпель вдруг ощерился в такой злорадной лыбе, что старушка нервно вздрогнула и прижала к груди сумочку. А Румпель, охваченный идеей, странсгрессировал за Невиллом, принес его и, держа на руках, нежно вмурлыкнул на ушко маленькому мальчику:

— Ну-ка, Невушка, скажи-ка мне, ты маму с папой любишь?

Ребёнок озадаченно завертел головой в поисках означенных родителей. Румпель ему помог, повернул лицом на койки. Узрев Алису и Фрэнка, Невилл неуверенно замер. А Румпель продолжал нежно намурлыкивать на ушко что-то вроде незатейливой песенки.

Меня не пугают ни волны, ни ветер,

Плыву я к единственной маме на свете…

Прошелся в танце, напевая на мотив тех самых волн и ветров, вальсируя с ребёнком вокруг койки с Алисой…

Плыву я сквозь волны и ветер,

К единственной маме на свете…

Потом остановился и запел песенку мамонтёнка уже на ухо Алисе, творя свое невозможное, совершенно непостижимое чудо…

Пусть мама услышит, пусть мама придет.

Пусть мама меня непременно найдет!

Ведь так не бывает на свете,

Чтоб были потеряны дети!

И ведь услышала же! Моргнула Алиса, пробиваясь-пробуждаясь сквозь заслон беспамятства, вспоминая забытое, видя сокрытое. Моргнула Алиса, проснулась ото сна, посмотрела разбуженная мать на поющего незнакомца со странной светящейся кожей, увидела сына на его руках и потянулась к малышу.

Пусть мама услышит, пусть мама придет.

Пусть мама меня непременно найдет!..

Всхлипнул маленький Невилл, почувствовав мамины руки, застонал-заплакал, потянувшись ответно к Алисе. И обнял крепко, облегченно, зная, что мама теперь с ним.

А Румпель дальше зашаманил — продолжил танцы с бубнами вокруг Фрэнка, с вялым интересом наблюдавшего за происходящим.

Папа потерялся. Папа далеко…

Без тебя так странно, грустно, тяжело.

Папочка, откликнись! Папочка, найдись!

К зову сердца сына срочно отзовись…

И снова сработала непостижимая магия Румпеля. Ожил-очнулся Фрэнк. Заморгал, как доселе Алиса, заозирался с кротким удивлением, пробуждаясь от тяжкого сна-забвения. Вздрогнул, вспоминая сведенные круциатусом мышцы, жуткую, продолжительную, нескончаемую боль, от которой не было спасения и которая действительно сводила с ума… Вздрогнул, прикрыл глаза, силясь согнать неприятные ощущения. Круциатус — средоточие… даже не так, концентрат боли, все пытки мира собраны на кончике палочки этого заклинания, весь мировой пыточный арсенал выпускается в одном-единственном коротком слове «круцио!». Даже одного всплеска хватает для того, чтобы выпытать у пленника всё, что надо, а если оно длится часами? Часы и часы невыносимой боли, часы и часы окунания в кипяток и серную кислоту, ударов током силой в двести двадцать вольт, сдирания кожи заживо… И это неполный список того, что чувствует человек, которого пытают Круциатусом. Боль, просто боль и ничего, кроме всепоглощающей боли.

Снова вздрогнув и болезненно передернувшись, Фрэнк открыл глаза и беспомощно посмотрел по сторонам, неуверенно, словно робко вопрошая — он жив? Он остался жив после всех тех пыток?.. Взгляд его остановился на Алисе, родной, милой, постаревшей на сто десятков лет Алисе. Коротко стриженная, поседевшая, она сидела на койке напротив и прижимала к себе сильно подросшего Невилла. Сын… Сынок, живой! Не добрались те твари до ребёнка! Встав с койки, Фрэнк пересел к жене и трепетно обнял обоих, пытливо всматриваясь в их лица. Дрожащими руками он провел по плечу Алисы, по тельцу сына, безотчетно проверяя, целы ли, невредимы?..

На всё это ошарашенно взирала леди Августа, пораженная по самое некуда. И почти не вздрогнула, когда рядом материализовался Робин, мрачный, как сто печалей разом.

— Ну как, поговорил с дедушкой? — безмятежно поинтересовался Румпель.

— Нет. Старый хрыч оказался не способен к задушевным беседам. Он весь был поглощен планами по умерщвлению внука, особенно сильно ему нравилось то, как он выкидывает ребятёнка в окно. Мне эта мысль тоже понравилась, тем более, что он летать не умел.

— О боже, — Румпель схватился за сердце. — Ты выкинул дедушку в окно?!

— Ну, — Робин почесал переносицу. — Внизу, конечно, оказался бассейн, но плавать дедушка тоже не умел…

— Аминь, — воздел очи горе Румпель, благочинно складывая ручки. — Не разбился, так утоп. Божья кара, не иначе, Невушку он, кстати, тоже в воду с пирса столкнул!

— Ну божья так божья, — покладисто согласился Робин, скромненько пряча божественные длани за спину.

Несколько дней понадобилось для полной реабилитации Долгопупсов, а потом, когда они окончательно оправились, Румпель и Робин осторожно поинтересовались у них, не желают ли они остаться здесь насовсем? Алиса с Фрэнком переглянулись, посмотрели на Невилла, всё ещё нетвердо стоявшего на ногах, и приняли единственно разумное решение.

— Мы хотели бы остаться. Вот только… с Хогвартсом как быть?

— А чего с Хогвартсом? Поедет в свое время учиться туда, как все. Мы ж не предлагаем вам совсем с вашим миром порвать. Просто просим вас остаться здесь на постоянной основе. Ну как, можете переехать?

Снова Фрэнк с Алисой обменялись взглядами. Вроде работа их не ждет, оклад тоже, срочных дел тоже не намечено. Из родни только мама, но и та здесь, с ними. Ничто и никто не держит их в маг-Британии. Их глаза, большие, с тенью грусти в глубине, глаза людей, побывавших за гранью боли и страданий, кротко и преданно смотрели на новых — и настоящих, стопроцентно настоящих — своих покровителей, по-настоящему защитивших от козней Пожирателей, и с твердой уверенностью они вверили им свои жизни.

— Мы останемся здесь.

Побежали радостные годы Гарри и Невилла. Годы, полные счастья и свободы. Мягкая магия Румпеля хоть и исцелила Невилла, неуклюжесть и легкое заикание оставались с ним ещё долгое время, как память тяжких испытаний, выпавших на долю этого маленького мальчика. А так ребята жили в самой замечательной стране мира — Детстве.

И несмотря на то, что мир Робина и Румпеля был добрым и сказочным, об остальных мирах мальчики тоже знали. Им, собственно, открыли все тайны природы, чудеса науки и разнообразие животного мира. И не голословно, типа фразочкой «лошадь — это непарнокопытное млекопитающее», а взяв за ручку и отведя на планету лошадей.

Надолго Гарри и Невилл запомнят путешествие по хрустальному мосту в лошадиный мир. Первое, что сказало им ощущение при перемещении — это планета бурь. Дули ураганные ветры, срывая волосы и сдувая кожу с лица, низко стелились высокие травы и гнулись могучие деревья. Казалось странным, что такое ветреное место отдано лошадям. Но вот загрохотала под ногами земля, взревел ликующий ветер и ринулся навстречу благородным конским лицам, причесывая грубые гривы. Кони скакали, кони летели, кони неслись пожаром…

Взбивали землю крепкие копыта единорогов, ложился воздух под крыло пегаса и сгорал в огне кошмаров степной ковыль. Промчались и исчезли вдали волшебные кони, утихли бурные ветры, выпрямились улегшиеся травы и вздохнули устало деревья-исполины, с тихим восторгом встречая детей Эпоны — прекрасных лошадей. Гривастые, косматые, серые, соловые, рыжие, всякие… Пощипывая травку, они неспешно разбрелись по лугу, приветливо кося глазом на мальчишек. А те опешили слегка, головами крутят, не понимая, а что же они только что видели-то?.. Где степь сгоревшая, ветры ураганные, вихри да смерчи? Смотрят вопросительно на Румпеля с Анной, но те лишь загадочно улыбаются, жеребёнку подбежавшему ласково лобик почесывают.

Но кони те навсегда останутся в памяти Гарри и Невилла: стремительные огнегривые кошмары, палом несущиеся по степи, белопенные единороги, подобные кучевому облаку, и огромные, в полнеба, распахнутые крылья пегасов, похожих на грозовые тучи. Странное знакомство со стихийными скакунами, но это, как ни странно, помогло мальчикам получше узнать настоящих лошадей. Тех самых, на спинах которых обожают кататься все дети. Покатались и Гарри с Невиллом, и сами, и с папой-мамой, и шагом, и галопом. Ни с чем несравнимое чудо — приласкать крутую шею, перебирая пальцами конскую гриву, увидеть свое изумленное отражение в овальном зеркале глаза, с трепетом прикоснуться к храпу и ощутить его нежный бархат… О лошадь, как же ты чудесна!..

Мальчики только начали знакомиться с миром, впереди их ждут немало восхитительных открытий. Румпель и Робин, Анна и Михаэль, Алиса и Фрэнк покажут им немало чудес волшебного и простого миров. Вампиры и оборотни, русалки и вейлы, гномы и фейри, гоблины, великаны, демоны и боги… Мифы и легенды, сказки, былины. Всё это будет впереди у Гарри и Невилла. И не только у них. В восемьдесят седьмом году на свет появилась Нелли Долгопупс, нежданная, но такая родная и любимая сестрёнка Невилла.