Год Крысы. Дороги (гет)

Школа превзошла все ожидания Рыски.

Во-первых, она располагалась недалеко от Плыни — и, соответственно, недалеко от дома Радских-Хаскилей, куда Альк часто приезжал «по семейным делам». Во-вторых, поместье напоминало Рыске родной ринтарский хутор: и двор есть, и луг, и лес с рекой рядом, и даже коз держат. Присматривать за всем этим приходили батраки и девушки из соседней вески, с которыми она сразу завела приятельские отношения — ну и с козами, конечно. Коз, в отличие от учениц, Рыска быстро выучила по именам, да и свободное время предпочитала проводить с ними, а не в общей зале, где девушки после уроков собирались для совместных игр и бесед. Сначала играть в «загадки» или «шарады» ей не позволяло плохое знание саврянского, а потом благородные девицы перестали обращать на Рыску внимание, считая её чужой и нелюдимой.

Здание школы — деревянное, просторное и уютное — изгибалось буквой «п»; во внутреннем дворике было удобно тренироваться на мечах. Кроме Рыски и трёх наставниц — по точным, философским и лекарским наукам — подолгу в школе проживали несколько саврянских девиц благородного или купеческого происхождения, а на учебу из города по утрам, в сопровождении кого-то из членов семьи, приезжали местные барышни возрастом от семнадцати до тридцати лет, в том числе замужние.

Для безопасности стоящее в стороне от города поместье обнесли высоким забором, но в школе жил суровый супруг Главной наставницы, бывший тсец с громовым голосом. Не то чтобы школе кто-то угрожал, но как-то раз разбойного вида молодцы пытались снести ворота, чтобы поживиться чем придётся (возможно, и девицами), но были с позором изгнаны тремя ученицами с мечами. Главная наставница любила вспоминать эту историю, обраставшую по мере пересказа новыми деталями: то разбойники на коленях молили девиц о пощаде, то убегали, лишившись штанов.

Дух здесь царил свободолюбивый, и это нравилось Рыске больше всего.

С благородными девицами наладить дружбу оказалось труднее, чем с местными весчанами, потому что, несмотря на женскую солидарность, они ужасно задирали друг перед другом свои образованные носы. Все изучали разное, по желанию: кто географию и математику, кто риторику, боевое искусство, литературу или стихосложение. Рыска старалась успеть везде, но больше всего — после боевого искусства — ей нравилось лекарское дело, которое преподавала самая старая наставница школы Варвара, очень Рыске благоволившая. Она хорошо помнила последнюю войну, ибо уже тогда врачевала, и очень сочувствовала «бедной полукровке». Варвара знала историю Рыскиного рождения, о её жизни на хуторе, о том, что родители от неё открестились как от позора, и о даре видуньи, пусть и слабом.

— У некоторых дар только лет в семнадцать просыпается, у тебя всё ещё впереди, — с надеждой повторяла Варвара. — А для врачевания дар — первое дело.

О том, что у неё уже всё позади, Рыска даже любимой наставнице не рассказывала.

Альк обычно навещал Рыску на седмицу, когда в школе не было занятий. Если позволяла погода, сажал её в своё седло, и они вместе ехали проведать Милку, сданную в аренду купцу из соседней вески, а потом катались по округе или тренировались на мечах.

После того, как расторопный слуга Хаскилей отвёз Жару обещанные деньги и вернулся с выкупленной Милкой, Альк убедил Рыску, что скотину надо сдать в аренду, ибо скаковой корове нельзя простаивать без дела — заодно и денежка капает, на которую можно купить себе что-нибудь полезное или приятное.

Рыска переживала за Жара — как бы тот не скатился с праведного пути без её присмотра! — но он всё-таки решил податься в «хорьки»: в укрупнённом тсарстве делали новый набор в тайную службу, и Альк ему в этом посодействовал, замолвив словечко кому-то из старых знакомых Хаскилей. Рыска несколько раз заставила Алька повторить слова гонца, передавшего деньги Жару, и больше всего её повеселила та часть, где её друг угрожал гонцу «начистить рыло его хозяину, если с девкой что-то случится, потому что он в курсе, где искать Хаскилей».

— Не представляю этого пройдоху в роли «хорька», — скептически заметил Альк, — но всё равно за него поручился. Если он сопрёт что-нибудь, позора не оберусь.

— Я верю, что он исправится, — Рыска была категорична, — и вообще, тайным стражам иногда нужно кое-куда незаметно залезть и кое-что тайком взять, разве нет?

— Смотря куда и что, — Альк не разделял её оптимизма. — Хорошо если всего лишь под юбку за девичьей честью, а если в казну за монетами?

— Да ты что!

— Он же говорил, что бедных не грабит. А небедных — очень даже.

— А теперь никого не будет.

Большую часть полученных от Алька денег Рыска заплатила за школу, потому что учёба, проживание и столование были недешевы, а Казимира, счастливо вернувшаяся домой с найденным женихом, приехала в Плынь всего раз и не вспомнила, что обещала своей спасительнице бесплатное обучение. Ещё часть денег, по настойчивой указке Алька, Рыска потратила на обувь и одежду в приличной лавке в Плыни, куда он сам её отвёл.

Одежду покупали со скандалом.

Рыска выбирала вещь, примеряла, узнавала цену, охала и откладывала в сторону — Альк подбирал вещь и просил её завернуть.

— Нам ещё задешево продают, в этой лавке меня знают, — прошептал он Рыске на ухо.

— Три сребра за платье? Да я сама себе пошью бесплатно!

— О Божиня! — он закатывал глаза. — Если ты будешь думать как нищая, то навсегда ею и останешься.

— А если я буду транжирить, то скоро ею стану!

— Это вложение средств в свой образ, — настаивал Альк.

— Ой, нет, я буду бояться носить такое дорогущее платье — вдруг испачкаю или порву случайно?

— Заштопаешь.

То же самое повторилось с ботинками, сапогами и туфлями, только Рыска не обещала их пошить, а собиралась заменить на лапти.

— Хочешь быть в школе главным пугалом?

— Зато ноги проветриваются.

— Скоро холодать начнёт, — мрачно напомнил Альк, — у нас лето короче, чем в Ринтаре.

— Но целых три пары обуви?

— Сезонов вообще-то четыре, но меховые боты купишь позже, их пока не пошили.

Хозяин лавки, хитроглазый пожилой саврянин, тихо посмеивался и аккуратно складывал в мешок всё, что Рыске приглянулось и подошло по размеру — понимал, что спор ей не выиграть. Впрочем, насчёт белья она не стала перечить: на хуторе девки носили лишь исподние рубахи да подвязки со мхом во время «женских дней», а здесь ей в качестве подарка предложили корсет с передней шнуровкой, ночную рубашку и короткие кружевные подштанники, больше подходящие, по Рыскиному мнению, распутной женщине. При Альке всё это рассматривать она постеснялась, и потому быстро согласилась на «подарок» — а значит, пришлось купить и всё остальное.

— А штаны я возьму самые простые, — заявила она, не зная, что указывает на дорогущие брюки для верховой езды из хлопка с начёсом. — Надо хоть пяток златов про запас оставить!

— Две пары заверните, — сказал Альк продавцу, — а вон тех подштанников кружевных — три.

Он не стал говорить Рыске, что хозяин лавки всё это время называл ей половинные суммы, потому что остальное Альк договорился доплатить сам.

Хоть нарядами на фоне остальных учениц Рыска и выделялась в худшую сторону, однако учёба у неё шла неплохо. Языковой барьер быстро стёрся, так как оказалось, что знакомых слов в саврянском языке больше половины, а остальные можно угадать по смыслу. Шипящие и свистящие звуки ей давались без проблем, а сложные сочетания согласных они тренировали с Альком на скороговорках, делов-то: «В Брбржыще стражыщи крыпченно схронтят жылищи» или «Фшлённо шпавжит дожжына вжарце по вжыту».

Выучить таблицу умножения или зазубрить географические названия было для неё раз плюнуть — Рыска на память никогда не жаловалась. Наоборот, иногда вспоминала слово в слово такие сказки из детства, что её соседка по комнате диву давалась.

Меч для тренировок ей подарил Альк — лёгкий и неострый, требующий заточки для настоящего дела, в которое Рыска ввязываться не собиралась, — и был не хуже, чем у самой наставницы боевых искусств Леоры. Рыска побоялась спрашивать, сколько меч стоил, а ведь Альк купил ещё и ножны в придачу — просто пообещала, что по возможности вернёт за них деньги, когда с успехом начнёт применять приобретённые в школе знания.

— Если не сказочницей, то лекаркой стану.

— Считай, что я купил этот меч себе на потеху, — сказал Альк, а заметив недоумение в глазах Рыски, пояснил: — Мы же с тобой иногда будем тренироваться?

— Да, смешно, — невесело согласилась Рыска.

Из всех школьных предметов она первым делом выбрала боевое искусство, чтобы со временем показать саврянину, на что способна, но потом вошла во вкус. Сейчас, когда работу по дому и в огороде ей делать не полагалось, а тело просило движения, уроки с ловкой как кошка Леорой — сильной, высокой, коротко стриженой наставницей лет тридцати — оказались весьма полезными для поддержания формы. Леора заставляла их бегать в поле — красота! Отжимания и приседания нравились Рыске меньше, зато рука стала твёрже, а ноги рельефней. С Альком они тоже немного тренировались, хоть Рыска и стеснялась собственной нерасторопности и медлительности. Альк обучил её интересным выпадам и обманным ударам, которыми можно было позже щегольнуть даже перед Леорой. Сражаться с ним всерьёз она и не думала: дар видуна помогал ему угадывать намерения противника до того, как тот замахнётся, а у Рыски от её дара остались лишь предчувствия — тонкие, как лучики, и не годившиеся для быстрых действий. Вот если посидеть и подумать, удачный её ждёт день или неприятный, окотится ли кошка, будет ли гроза, приедет ли сегодня Альк — то дар не обманет. А угадать, куда соперник нанесёт следующий удар мечом, не получалось.

Во время своих визитов Альк коротко рассказывал ей о посольских делах, о ситуации в тсарствах и так подробно расспрашивал обо всём, что Рыска успела изучить за время их разлуки, будто сам собирался стать наставником или основать свою школу. Когда его высокая худощавая фигура на чёрной корове появлялась у калитки, Рыскино сердце замирало, и она возносила быструю молитву Хольге в благодарность за новую встречу с другом. Другие ученицы пытались познакомиться с Альком, а некоторые даже умудрялись флиртовать, если Рыска задерживалась на уроке, и ему приходилось ждать её во дворе, но скоро его репутация острого на язык гордеца отбила у них охоту водить с ним дружбу.

Альк изначально наказал ей выдавать себя за его полукровную сестру, чтобы уберечь от пересудов, да куда там! Одни считали Рыску бедной родственницей благородного семейства, которое отчего-то взяло на себя о ней заботу, другие — прилипалой к богатенькому сынку, который «ясно что в ней нашёл», третьи болтали, что старший Хаскиль и был тем самым подлецом, который снасильничал ринтарку во время прошлой войны, а теперь заглаживает вину.

Рыска не обижалась. Наставницы её любили, соседка по комнате — Ириша — оказалась милой и доброй девушкой. Они ладили, учили друг дружку ринтарскому и саврянскому и делились девичьими секретами.

Ириша была дочкой купца, случайно разбогатевшего на медных рудниках, а теперь занятого торговлей тканями и солью. Их семья жила в Боброграде, но, несмотря на приличное состояние, не пользовалась большим уважением среди благородных семейств.

Рыска стала лучше понимать, как устроено саврянское, да и любое другое, общество: деньги важны, но связи, особенно родственные, важнее. Девушка могла быть из бедной, но известной саврянской семьи с титулом и именем «из столетних скрижалей», и это делало её отличной партией для любого благородного сынка. Настоящим влиянием в Саврии пользовались лишь несколько семейств, и Хаскили, как и Севрины, были среди них. Разбогатевшие простолюдины не становились ни послами, ни наместниками, и даже прославленные воины без родословной имели мало шансов попасть в список приближённых ко двору. И всё же деньги позволяли присоединиться к избранным — Иришу как-то сватал молодой сынок из знатного, но обедневшего рода, но девушке он так не приглянулся, что она объявила голодовку и чуть не лишилась здоровья. Родители уступили Иришиным просьбам и отправили её в школу, где она спустя год добилась неплохих успехов в математике и философии.

— Я буду помогать отцу в торговых делах, и юбка мне в этом никак не помешает, — гордо заявила Рыске Ириша.

— А чем тебе не угодил тот жених? — поинтересовалась Рыска.

— Фат и повеса.

Рыска не знала, кто такие «фаты», но и второго было достаточно.

— Я вообще замуж никогда не выйду. Ненавижу, когда мной понукают. Стану хозяйкой семейного дела, — добавила Ириша.

Рыска с сомнением глянула на подругу. В их веске удачным или неудачным замужеством мерялась вся жизнь женщины. Завести семью и детей считалось главной целью и смыслом жизни. Это мужчина мог подождать с выбором до зрелого возраста, а то и вовсе помереть бобылём. Она вспомнила, как Дедок рассказывал ей про свою покойную жену-видунью и советовал никогда не становиться путницей: ни дома, ни семьи, ни детей… В Ринтаре девок выдавали замуж родители, не всегда спрашивая согласия. Жёны ценились не умные, а покладистые и работящие.

— У саврянок и так много свободы, — сказала Рыска. — В Ринтаре такую школу, как у нас, даже открыть бы не позволили, а то и вовсе спалили бы.

— Так и нашу бы закрыли, если бы не тсарица, — вспомнила Ириша. — Тсарица Нарида запретила вредить школе, ещё и вспомоществование выделила для бедных, но одарённых девиц. А так что в Ринтаре, что в Саврии, всё равно женская доля одна — рожать и хозяйство вести. А если я хочу торговые дела вести?

Рыска одобрительно хмыкнула, но всё же спросила:

— И тебе не хочется завести детей?

— Смотря с кем.

— С любимым мужчиной, например.

— Да где ж ему взяться?

Рыска задумалась.

— Ну, в нашей школе ты точно никого не встретишь.

— Вот и отлично, — ответила Ириша и бросила в Рыску подушкой.

Таких бесед у них было много — иногда до ночи, иногда на всю ночь, — и Рыска, наученная спорами с Альком, старалась не сдаваться и приводить аргументы, чтобы не выглядеть совсем уж дурой, а заодно учила саврянский.

Поездки «к Милке» в соседнюю веску были самыми приятными минутами их с Альком встреч. Он подсаживал её в своё седло, сам садился спереди, и она могла всю дорогу обнимать его за пояс, прижимаясь к его широкой спине. Обычно по пути они говорили по-ринтарски, потому что Рыска уже через месяц учёбы заявила, что стала забывать родную речь. Они решали математические задачки, налегая на проценты, болтали о географии и пару раз даже поспорили насчёт философского трактата «О земных дорогах» и о том, стоит ли путешествовать, чтобы увидеть удивительные страны, о которых писалось в книгах. Рыска считала, что да, потому что авторы могли наврать или что-то приукрасить, Альк же говорил, что люди везде одинаковые и, чтобы в этом убедиться, необязательно ехать за тридевять земель.

— Но ты уже повидал почти весь Ринтстан и всю Саврию, неужели тебе не хочется поехать куда-то ещё?

— Очень хочется, — признался Альк. — Только я боюсь, что если поеду, то так и буду кататься всю жизнь по свету.

Рыска не стала добавлять, что с ним бы она поехала куда угодно, несмотря на то, что опыт совместных путешествий у них был не самый приятный. Они бы ехали на коровах, с мечами у сёдел и в непромокаемых плащах, ночевали в лесу или кормильнях, она бы записывала местные сказки, а он бы… нет, не пел — налаживал торговые контакты.

Лето благоволило прогулкам: в Саврии стояла тёплая и солнечная погода, не типичная для этих мест. И даже когда первая осенняя позолота стала пробиваться сквозь вечнозелёные сосны на березах и клёнах, дожди шли реже обычного, позволяя путешествовать, не промокнув до нитки.

С Алька сошла болезненная худоба, его лицо больше не было таким заострённым и бледным, как раньше, ровный загар очень шёл к его светлым волосам. Его наглость, переходящая в хамство, исчезла вместе с крысой, как и постоянные недовольство, угрюмость и сварливость. Нет, задиристость, прямолинейность и высокомерие никуда не делись, но теперь Алька можно было с натяжкой назвать обходительным.

Когда они здоровались при встрече, он вежливо приветствовал Рыску и говорил, что она хорошо выглядит — особенно с красной лентой в волосах, на что Рыска с полной серьёзностью отвечала, что он, как всегда, очень красивый, полностью и целиком. В ответ Альк неизменно посмеивался, и однажды она всё-таки спросила, почему.

— Ну, мужчинам такие комплименты делать не принято.

Рыска пожала плечами.

— Но это не комплимент, а факт.

Альк оценил её подросший словарный запас и рассмеялся обидней прежнего.

— Мужчина силён не красотой, а умом.

— Само собой, ты очень умный, Альк, — невозмутимо добавила Рыска, недоумевая, что вызвало у него новый приступ хохота.

— Нам ещё нужно поработать над этикетом, — заметил он.

Она с протестом скрестила руки на груди.

— Чтобы я стала жеманной врушкой? Спасибо, не надо! Ты меня один раз уже научил — и теперь твоя мама думает, что я настоящая тупица.

— Ну, я учил тебя перед балом, а на нём умных бесед не ведут, — заметил Альк и добавил: — Ладно, хорошо, скажу правду. Ты не дура и никогда ею не была, и ты красивая, даже по саврянским меркам.

— Я знаю, — ответила Рыска, — местные батраки постоянно… — она вдруг смущённо умолкла. — Неважно.

* * *

Альку её ремарка про батраков очень не понравилась, но он знал Рыску, и потому не стал выяснять подробности, когда и так всё было ясно. Она дружила с батраками и слугами, ухаживающими за домом, больше, чем с ученицами, а слуги симпатизировали ей.

И всё же эта незаконченная, сбивчивая фраза его неприятно кольнула и надолго засела в голове. Раньше он и представить себе не мог, что станет ревновать, наоборот, когда он пристраивал Рыску в школу, ему казалось, что вдалеке от неё он успокоится и переключится на других девушек, не доступных ему раньше по очевидным причинам. Он думал, что и Рыска со временем поумнеет, подрастёт, оглядится и поймёт, что савряне не все сплошь злодеи и мерзавцы, и полагал, что найдёт в себе мужество и благородство пристроить девчонку в действительно хорошие руки, чтобы уберечь от неприятностей неравного брака, который он мог бы ей предложить. Возможно, родители и примирились бы с выбором Алька, но искренняя и добродушная Рыска стала бы предметом насмешек того общества, в котором он вырос и в которое собирался вернуться. Родной гадюшник высшего света… Никакая математика, география и дипломатия Рыску не переделают, разве что наивности поубавится.

Теперь его сердце каждый раз замирало при мысли, что за прошедшую неделю она могла обратить внимание на кого-то другого, более покладистого и заботливого, чем он сам. Школа, конечно, предназначалась для барышень, но учениц привозили и навещали их братья, отцы, мужья и слуги, и необычная для севера Саврии Рыскина внешность привлекала внимание. В разговорах с Альком Рыска иногда упоминала, что на неделе вела беседу о звёздах «с одним умным господином», а ещё обсуждала с «дяденькой» вопросы дипломатии.

— И что тот умник сказал тебе про звёзды?

— Что в безоблачную ночь может показать мне много созвездий, — ответила Рыска и добавила, заметив, как вытянулось лицо Алька: — Да только я их и так уже знаю, мы изучали карту неба.

— А-а, ну тогда конечно. А что за дяденька-дипломат?

— Пожилой и знатный. Привозит дочь Агату в карете с тремя коровами, фамилию я не помню.

— И что?

— Спрашивал, нравится ли мне школа и учат ли нас играть в шахматы. А я и не знаю такой игры, — призналась Рыска.

— Я знаю. Но играю паршиво, потому что терпения не хватает… Надеюсь, ты ни с кем не говоришь про мои дела? — на всякий случай спросил Альк.

Он понимал, что «дяденьки», привлечённые Рыскиной мордашкой, могли как ухлёстывать за девкой, так и пытаться выведать что-нибудь о делах Хаскилей.

— Нет, что ты! Я про тебя никому не рассказываю. Но они сами сплетничают, тут уж ничего не поделать.

Альк наведывался в Плынь не просто так, а потому что возвращал голубей, приносивших послания с севера в родовой замок Хаскилей. Он сразу смекнул, что Авдотья и Федуня не обычные слуги и не так просты, как кажутся. Оказалось, надёжные люди им приносили весточки для посольских дел отца, коих в последнее время очень прибавилось и в которые постепенно стал вникать Альк. Сначала без особого усердия, не желая откровенно идти на поводу у родителей, но всё же политические игры были ему по вкусу.

Отец мечтал сделать Алька Советником при новом тсаре Шаресе, но для этого надо было сначала отличиться, выполнив несколько важных поручений — например, приструнить недовольных новыми порядками саврян, договориться с ринтарскими наместниками, подписать договоры с соседними степняками или холмогорцами.

* * *

Его первая встреча с отцом была настолько неожиданной, что Альк много раз прокручивал её в голове. Он три дня как вернулся в родной дом, успел повидаться с сестрой и познакомиться с племянником, когда отец наконец вернулся из столицы, отложив на время свои дела. Они встретились наедине в комнате Алька. Пронзительные глаза Рома Хаскиля горели возбуждённо и счастливо, его обычно твёрдая рука дрогнула, когда он пожал руку сыну, а голос предательски заскрипел от волнения.

Анна Хаскиль, встретившая супруга ещё на крыльце, успела пересказать ему главное, поэтому отец не стал ни расспрашивать, ни тем более винить повзрослевшего и повидавшего всяких ужасов мальчишку. Они сели на кушетку и спокойно поговорили о том, что происходит в Саврии и Ринтаре. Говорил, в основном, отец, прощупывая почву для привлечения сына к своим делам. Он как удав дерево оплёл Алька своей уверенностью в том, что всё сложится хорошо, расписав новые возможности и упомянув, как вовремя сын вернулся домой.

— Кстати, как твоё здоровье? — вкрадчиво спросил отец после долгого разъяснения расклада политических сил, с перечислением всех знакомых Альку саврянских семейств. — Ты сможешь мне помочь?

Альк кивнул, подтверждая, что он в деле, и добавил:

— Если ты хочешь знать, не свела ли меня с ума крыса, то нет. Мне повезло.

— Расскажешь?

Он так доброжелательно посмотрел на сына, что тот не удержался и рассказал больше, чем следовало: о своих успехах в Пристани, о хитрости Общины, о глупости своего нового «хозяина», об избавлении с помощью «двух случайных ринтарцев», о своей роли в начавшейся битве возле Хольгиного Пупа. Утаив подробности своих скитаний вроде драк и убийств и смутную природу превращений из крысы и обратно, Альк закончил рассказ упоминанием роли Крысолова.

Отец слушал внимательно, сердито прищуривая глаза при упоминании об Обряде, удивлённо хмыкая, слушая рассказ о спасшей Алька глупой ринтарской видунье, сжимая кулаки из-за поступков Райлеза.

— Он мёртв? — с угрюмой суровостью спросил Ром Хаскиль.

— Да, — лаконично отрезал Альк, не собираясь вдаваться в подробности.

— Хорошо. Значит, ты свободен?

— Да, — у Алька вырвался вздох облегчения. — Крысолов сообщил Общине, что я не опасен и принёс большую пользу, остановив войну с помощью умений, полученных в Пристани. К тому же я отработал свой положенный месяц в роли «свечи». Теперь я просто видун.

— Община больше не ищет тебя? Они отстанут? — взгляд отца выражал неподдельную тревогу, и Альк понял: отец догадался, что он причастен к смерти Райлеза.

— Думаю, Берек не захочет поднимать шум вокруг своего племянника-недотёпы, которого он сам и пропихнул в путники. Они настолько не ладили между собой, что чуть не поубивали друг друга, и Райлеза лишили права на «свечу».

Лицо отца расслабилось. Он потрепал сына по плечу и вдруг отвернулся, быстро вытирая рукавом глаза. Вскочил с кушетки, подошёл к окну и умолк на долгую щепку, вцепившись пальцами в подоконник. Альк, готовый защищаться от отцовского презрения, растерялся и тоже умолк.

— Я думал, что потерял тебя, — в голосе Рома Хаскиля не было укора, лишь констатация факта; его прямая спина и расправленные плечи не выдавали волнения. — А мама не верила — всё же у неё есть слабый дар... Это было тяжело.

— Я понимаю, — выдавил из себя Альк.

— Когда у тебя будут дети, ты поймёшь, — печально сказал отец. — Когда тот, кто тебе дороже всего на свете, становится неуправляемым, а ты знаешь, что виноват во всём сам. Это ты взрастил упрямца, готового идти напролом к своей цели. Мотылька, летящего на огонь. И огонь не задуть, и мотылька уже не поймать. Остаётся только гадать: сгорит — не сгорит... И узнать, что сгорел. В тебе что-то навсегда обрывается, когда ты узнаёшь такое. И всё равно кажется, что каждый высокий, тощий, белокосый парень — это он. Как же я зол на тебя из-за того, что ты не обернулся, когда я тебя окликнул в Брбржыще...

— Прости… Я не верил, что выберусь из крысы, и не хотел тебя зря обнадёживать.

Они снова умолкли; капли налетевшего дождя забарабанили по стеклу, разбивая тишину дробным стуком.

— Я не жду, что ты станешь идеальным сыном, но ты повзрослел, и я надеюсь, что ты будешь больше ценить свою семью. Всем — запомни, всем — в этом мире на тебя наплевать, кроме твоей семьи.

Альк пообещал, что возьмётся за ум, и на этом непростой разговор закончился.

Он долго потом размышлял о словах отца. Рыске было не наплевать — и не из-за глупой сердобольности или их странной видуньей связки. Она никогда не предаст друга, а для любимого горы свернёт. И она верит, что он хороший человек, хоть это сомнительное утверждение. Альк знал, что его эгоизм трудно перещеголять, что его колкий, местами похабный язык ранит, а высокомерие выплёскивается наружу без особого повода. Единственное, за что его можно было любить — судя по отзывам девок — Рыска узнать не успела. Интересно, сколько времени ей понадобится, чтобы разочароваться в глумливом, сердитом на весь свет неудачнике?

Отец своими рассуждениями, сам того не зная, подсёк в Альке последнюю струну, звучавшую в защиту прагматичного подхода, и он вдруг понял с очевидной ясностью, что влюблён, причём не сладкой любовью, питающейся томными взглядами и нежными улыбками, а какой-то звериной, утробной, горячей любовью, обжигающей сердце то страхом потери, то неотвратимостью разлуки. Он иронично напомнил себе о непривычно долгом отсутствии девок, на которое можно было списать эту любовную болезнь, в глубине души понимая, что девки не помогут, а сделают только хуже.

Альк не хотел соблазнять Рыску и при встречах с ней старался держать себя в руках, но это не мешало ему в разлуке вспоминать её жёлто-зелёные глаза и представлять то реку распущенных чёрных волос, то её ладный зад в кружевных, купленных ими в лавке панталонах.

* * *

Анна Хаскиль, конечно же, подозревала, почему Альк так рьяно рвался отвозить в Плынь голубей, хотя с этим мог справиться и слуга, однако считала, что препятствовать сыну себе дороже. Ей очень не хотелось снова его потерять. Она надеялась, что мальчик поболтается со своей глупой ринтаркой, получит, чего желает, и она ему быстро надоест. За годы в Пристани Альк отвык от настоящих барышень, и теперь череда красивых, неглупых, воспитанных и благородных девушек, по мнению Анны, должна была вернуть его в форму и заставить задуматься о женитьбе.

Она сама, например, выходила замуж за Рома Хаскиля после очень короткого знакомства, организованного с двух сторон матерями, и о любви даже речи не шло. И всё же родители оказались правы: они с Ромом не только спелись, но и прикипели друг к другу. Даже терпеть не пришлось — слюбилось само, хоть и не сразу.

Ах, если бы материнское сердце подсказало ей, кто из саврянских девиц на выданье может составить Альку хорошую партию, она бы и мужа подключила к «мягкому, но настойчивому убеждению», ибо принуждать сына, с его упрямым и вздорным характером, к браку казалось ей опасным делом. Но, как назло, сердце молчало.

Конечно, она продолжала поиски. Эти мальчишки… Им кажется, что жизнь длинна, а политические игры могут скрасить их дни до старости. Вот только надёжная спутница, которая поддержит в момент неудачи, приласкает и придаст уверенности, никогда не помешает. Анна вспомнила, сколько раз злой и отчаявшийся Ром приходил в себя только после беседы с ней, как много сил придавали ему её объятия и добрые слова, а иногда её суровость или ярость подстёгивали его драться за то, что он хотел получить. Альк был похож на отца, и ему нужна была сильная, надёжная опора — женщина, которая всегда будет с ним заодно, которая не станет презирать его за временную слабость и найдёт способ превратить его недостатки в достоинства, которая предостережёт от опрометчивых поступков, но не обрежет крылья.

* * *

Когда мама в очередной раз намекнула ему на то, что пора выбрать невесту, Альк лишь сердито хмыкнул.

— Выбери красивейшую из достойных, — посоветовала она. — Или хотя бы начни присматриваться.

— Не хочу пока.

— Сынок, прости, но… у тебя всё в порядке со здоровьем?

Она всё ещё тревожилась из-за его «крысиного» превращения, переживая, что оно могло повлиять на способность к деторождению.

— В порядке, — отмахнулся Альк.

— Но природа же требует своё.

— Мама, ты точно хочешь развивать эту тему?

— Можешь поговорить с отцом, — не унималась она.

— Не боишься, что я научу его плохому?

Мама вздыхала, но всё же при случае на ближайшем приёме обязательно знакомила его с какой-нибудь девушкой из «хорошей саврянской семьи».

Иногда Альку было одиноко, и даже очень, но по гулящим девкам он никогда не хаживал, ещё в детстве напуганный до ужаса примером мучительной и позорной смерти своего дяди от срамной болезни, а благородным девушкам до свадьбы полагалось дарить суженому не больше, чем воздушный поцелуй. Во время разъездов по городам и вескам он, конечно же, встречал благоволящих ему девиц, вот только внутри что-то перемкнуло и не отпускало. Не хотелось ему предавать Рыску, хотя и предавать-то вроде было нечего — он ей в вечной верности не клялся.

Отец, обрадованный политическим рвением Алька, на скорой свадьбе не настаивал, но честно и откровенно предложил подыскать приличную одинокую вдовушку, не склонную к зачатию. Он считал, что семя Хаскилей — штука ценная, а каждый отпрыск, даже незаконнорожденный, — сокровище, так что бросать родную кровь не просто негоже, но и преступно.

— Выбирай такую, чтобы уже с детьми или чтобы родить не могла и не хотела, так всем проще. И всё равно всегда используй проверенные методы. А если вдруг ребенка нагуляешь — расти и воспитывай.

Альк пропускал такую заботу мимо ушей. Проверенным методам отец научил его ещё в шестнадцать лет, и они очень пригодились — по крайней мере, ни одна из женщин Алька не заявила ему, что его семя дало всходы.

Специально приглашённая отцом на один из приёмов вдовушка была совсем не дурна, вполне молода, стройна и грудаста, но как только она открыла рот…

— Ты же с ней болтать не собираешься, — резонно заявил отец. — А для мужского здоровья сидеть без бабы нехорошо.

— А откуда ты таких вдовушек знаешь? Ты что, маме изменяешь? — сердито спросил Альк, надеясь застать отца врасплох и заставить забыть об этой теме.

— Менять бриллиант на стекляшки? — не растерялся Ром Хаскиль. — Нет. Но в юности, до встречи с твоей мамой, я кое-чему научился. А ты молодой, в тебе должна кровь бурлить… У тебя со здоровьем всё хорошо?

Они наверняка спелись.

Пришлось Альку приврать, что у него есть парочка проверенных девиц, которых он не рассматривает как кандидаток в жёны, так что и говорить о них незачем.

— Альк, запомни, чтобы девушка вошла в нашу семью, ей недостаточно быть воспитанной и благородной саврянкой. Богатство невесты — вовсе не ерунда. Женишься на бедной — об этом все будут судачить за её спиной, будь она хоть раскрасавица. Но лучшее приданое — это земля. Кстати, у Бжезинских дочери подрастают: что Стефания, что, как там её… не помню. Кровь с молоком, косы до колен. Обе хороши.

— У одной зубы, как у лошади, вторая, смеётся, как гусыня.

— Да ты разборчивый, — рассмеялся отец. — Так в холостяках до старости просидишь.

Альк кивал и переводил разговор на более интересные темы: кого новый тсарь назначит в министры и советники? И кто заменит старого путника, решившего после смерти Витора уйти на покой?

* * *

За три месяца учёбы в школе Рыска узнала столько нового и интересного, что стала чувствовать себя гораздо уверенней в присутствии Алька, но в сердечных делах она по-прежнему разбиралась плохо. Ей казалось, что раз они объяснились тогда, на поляне, то дальше всё будет просто и понятно. Они будут дружить и строить планы на будущее, делиться всеми радостями и невзгодами, стараясь разлучаться как можно меньше — ведь с любимыми хочется быть рядом. На деле всё оказалось по-другому.

Встречи с Альком были чудесны, но редки, и Рыску ужасно расстраивало, что они больше не целовались. Она обычно первой брала его за руку, а он первым руку отпускал. Долго об этом размышляя, Рыска пришла к выводу, что раньше её рука служила Альку опорой, а теперь, когда крыса внутри его больше не беспокоила, её дружеская ладонь стала ему не нужна. Зачем он приезжал? Чтобы понять, как работает их видунья связка? Чтобы узнать, что произойдёт с её ожившим даром? Из чувства ответственности, раз притащил её в Саврию? Из любопытства — что выйдет из малолетней весчанки, если начать её пичкать знаниями?

Рыска постоянно вспоминала каждый из трёх случившихся у них поцелуев — то с замиранием сердца, то с досадой — придумывая, как должна была себя повести, чтобы Альк, искушённый в любовных делах, не счёл её распутной, бесчувственной или, хуже всего, ребёнком.

Их первый поцелуй, быстрый и случайный, произошёл за повседневным разговором о саврянских ругательствах, и как она отреагировала? Сказала, что это не так уж противно. Рыска ругала себя на чём свет стоит. Ну ведь ей же понравилось — почему она от удивления выпалила первое, что пришло в голову? После второго поцелуя, во время хоровода на площади, она вообще отчитала Алька. А после третьего, самого откровенного и горячего, в тёмном переулке Плыни, её так переполнили чувства, что на простой вопрос «Как ты?» она ответила, что ей тревожно, и попросила его не заходить к ней в комнату. Неудивительно, что он прекратил попытки. Да и дурацких шуточек, от которых она раньше робела или сердилась, поубавилось.

Больше всего Рыска боялась, что, надолго уезжая домой или по делам, Альк целовал кого-то другого: милых, пахнущих духами барышень в нарядных платьях, которые не позволяли лапать себя по подворотням, или распутных девиц, не беспокоящих своих кавалеров лишними переживаниями. Вспоминая давний комментарий Алька о том, что у него полгода не было женщины, она беспокоилась ещё больше: конечно, охотницы за его вниманием быстро найдутся — вон, даже ученицы в школе пытаются строить ему глазки. И рассказывать о своих успехах ей Альк точно не будет…

Одним словом, Рыска старалась поменьше отвлекаться от учёбы, больше читать на саврянском и ринтарском, заучивать стихи наизусть, записывать приходившие на ум сказки и даже переводить их с одного языка на другой.

Впрочем, с литературой случались конфузы. Один раз Альк попросил её рассказать последнее заученное стихотворение, и Рыска с гордостью выдала ему оду на саврянском, которую понимала не полностью.

Альк долго держался, но к концу всё же расхохотался и спросил, кто ей подсунул такую пошлятину.

— Почему пошлятину? — удивилась Рыска. — Они ведь рыбу удили?

— Не совсем. Когда герой говорит, что не мог удочкой попасть в лунку, это не про зимнюю рыбалку. Там… иносказание, в общем.

— О чём?

Рыска любила иносказания — когда, если подумать, вдруг открывается двойное дно, а под ним ещё одна история.

— Ну, ты же уже знаешь саврянские обычаи. Если он ей потом гуся готовил, то это была не рыбалка.

— Ой, — она потёрла теплеющие щёки, — а почему тогда книга называется «Стихи для детей»? Может, там и остальное — похабщина, а я и не поняла. Расскажу кому-нибудь, чтобы блеснуть своими знаниями местной поэзии…

Альк неопределённо пожал плечам.

— А ты мне сначала пересказывай — на всякий случай.

Однажды, когда они ехали в одном седле, чтобы проведать Милку — Альк впереди, Рыска сзади, — то снова завели разговор о политике. Всего месяц назад Ринтар и Саврия отпраздновали свадьбу нового тсаря и новой тсарицы, а спустя неделю был издан указ о создании нового тсарства — Савринтара. Не везде эту новость приняли с радостью — слишком долго люди по обе стороны Рыбки слагали ненавистные байки друг про друга. Альку в почётной, но трудной роли тсарского посланника приходилось «убеждать» наместников в Ринтаре и Саврии принять новые условия сбора налогов. Несмотря на то, что в политике Рыска мало понимала, она представляла себе, что такое налог в виде скота или части урожая и как усиленно любой голова или наместник будет скрывать размер добра, которым владеет его город или веска. Поскольку столицей был назначен Ринстан, Альку было непросто убеждать саврянские города подписать грамоты и подчиниться новой власти. Тот факт, что тсаревна Исенара была саврянкой, а молодой тсарь Шарес не питал к белокосым ненависти, не делал задачу проще. Многим саврянам казалось, что их налоги уходят к «врагу» и будут использованы не во благо всему новому тсарству, а для выгоды тех ушлых ринтарцев, которые вскоре окружат неопытного тсаря в столице.

— Отец считает, что я могу стать советником тсаря по Саврии, — заявил Альк.

— Ну, ты знаешь оба языка и оба тсарства, и Исенара тебе благодарна за помощь, — Рыска вздохнула, понимая, что часто видеться они с Альком в таком случае не смогут. — А что ты думаешь?

Он поморщился.

— Не хочется мне быть на побегушках, льстить и поддакивать. Знать, что на твоё мнение, даже самое разумное и обоснованное, могут в любой момент наплевать, потому что «на то тсарская воля». Все вокруг улыбаются и тихо тебя ненавидят. И вообще, я предпочитаю действовать, оставаясь в тени.

Рыску разговоры про политику не то чтобы утомляли, но расстраивали. Её вера в непогрешимость и дальновидность тсарей давно угасла, а ведь когда-то ей казалось, что их сама Хольга сажает на трон, а ей видней… Может, молодой тсарь будет другим? Ведь он приказал остановить войну и смог побороться за свою любовь.

— Хорошо, что они поженились, правда? — спросила Рыска.

Ей было приятно думать, что и она внесла крохотную лепту в счастье тсарского союза.

— Посмотрим через пару лет, — пробурчал Альк. Он не присутствовал на свадьбе, потому что выполнял поручение в приграничном Крокаше, готовом взбунтоваться против новых порядков. — Если их любовь держится только на красоте её сисек, которые время может испортить, то прогноз неутешительный.

Какое-то время они ехали молча, и Рыска, сжав руки вокруг его талии, наконец решилась спросить о наболевшем:

— Альк, а почему мы больше не целуемся?

Его спина напряглась.

— Ты подрасти ещё немного, ага? — ответил он.

— А я с шестнадцати лет совсем не расту.

— Я не в этом смысле.

Рыска притихла. Конечно, она поняла, о чём он: до него ей расти и расти, и вряд ли когда-нибудь получится дотянуться, хоть ты десять лет науки штудируй, и неважно, советником Альк будет или послом. Учиться надо в детстве, когда голова не забита всякой ерундой.

— А ты без меня не целуешь других, более взрослых? — всё же рискнула уточить она.

— Нет, — лаконично ответил он, — терплю пока.

Рыска выдохнула, и её тревога развеялась, как туман под порывом ветра.

Она наклонилась в седле, незаметно поцеловала одну белую косу, потом другую, а затем, прижавшись ухом к спине Алька, крепко обхватила его живот ладонями и замерла на несколько щепок, пытаясь расслышать биение его сердца. Но седло скрипело, а ветер завывал в кустах, очень ей в этом мешая. Рыска улыбнулась. Никакой он не бабник. Хольга простила её за ошибки и теперь благоволит, раз позволила полюбить мужчину, которому, как и ей, неинтересно целовать кого попало. Ведь тело — оно не само по себе, в нём живёт душа, и утолить жажду тела, не считаясь с душой, невозможно.

— Я тоже нет, — честно сказала Рыска после паузы.

— А что, были желающие? — усмехнулся Альк.

— Да, — беззаботно ответила она, — сначала я хотела потренироваться, но потом решила, что ты этого не одобришь.

Он повернул голову, удивлённо глянул на Рыску, и та рассмеялась. Альк фыркнул в ответ на такую шуточку, а затем вдруг отпустил повод и схватил её ладонь, приложил к губам, поцеловал ставшие нежными без тяжёлой работы пальцы: медленно, обстоятельно, по очереди…

* * *

Всё, что она делала и говорила, трогало его сердце. Раньше Альк считал, что жены посла из неё не получится, но если ринтарский тсарь женился на саврянской тсаревне, то и их союз с Рыской мог бы выглядеть очень современно. Белые косы, чёрные косы… Видун и видунья из разных царств.

— Скажи, ты часто используешь свой дар? — как-то спросил он, когда они вместе катались на его корове.

— Когда врачую, — призналась Рыска. — Иногда я понимаю, у кого что болит. Странно, да? Ворот больше не вижу, а чутьё осталось.

— Не странно. Может, это и есть твоё призвание?

— Может быть. На прошлой неделе я поняла, что корова мается, потому что её в ногу укусила змея. И у одной нашей ученицы почуяла больное сердце — оно стучало слишком редко, — Рыска, сидевшая сзади, вдруг прижалась губами к его шее, как раз между косами, а потом отстранилась и заявила: — У тебя всё хорошо. Ты здоров, только почему-то тревожишься.

Альк хотел пояснить, что когда она вот так прислоняется всеми своими выпуклостями к его спине, его тревога возрастает, но вместо этого сказал:

— Тревожусь, потому что я — перекати-поле, никуда не могу прибиться.

— Но ко мне же ты прибился! Вот и держись меня, когда ветром сносить начнёт.

Он усмехнулся.

— Как бы тебя не снесло вместе со мной!

— А я не боюсь. Мы скрутимся колесом и покатимся, как в сказке про двух медвежат… И всё нам будет ни по чём.

— Катятся обычно вниз с обрыва, — напомнил Альк. — Кажется, медвежата в той сказке шишек себе набили.

— Они просто скатились с горки в малинник.

Почему при слове «малинник» он сразу представил себе её голые груди с малинками сосков? Всё-таки долгое воздержание будоражило воображение, но нездоровое.

— А ты, Альк? Ты часто крутишь ворот?

— Бывает, — признался он. — Стараюсь пореже, но иногда осведомители приносят дурные новости из городов, куда нам надо ехать, и я подправляю дороги.

— Много сил уходит?

— По-разному, обычно легко справляюсь.

В последний раз у него кровь из носа текла полчаса, но зато очень проблемная ситуация с наместником в Крокаше разрешилась быстро и в правильную сторону.

— Альк, а тебе не хочется узнать, осталась ли наша связка?

— Нет.

— Почему?

— Рысь, тебе не терпится проверить, лишишься ли ты ума, если я начну крутить ворот?

Она смущённо умолкла.

— Не так уж это и опасно.

— Забудь. Возможно, тогда, на поляне, это была случайность. Крыс бегал рядом — или сработала какая-то неизвестная нам магия… Теперь, когда он сбежал, это вряд ли повторится, но проверять я не собираюсь!

— Ты не скучаешь по нему?

Альк вздохнул. Крыс исчез из дома в Плыни как раз, когда Рыска почти уговорила Алька забрать зверька с собой в школу.

— Не особо. А ты?

— Я беспокоюсь за него. Ты же сам сказал, что в стаю он вряд ли вернётся.

— Но я же вернулся.

— Не до конца, раз сравниваешь себя с растением.

— Что?!

— Перекати-поле, — напомнила она.

— Это другое. Это… самоопределение. Поиск цели.

— То есть крутить при мне ворот ты не станешь?

— Я сказал, забудь.

— Хорошо, — согласилась она, утыкаясь носом ему в плечо и странно принюхиваясь.

— Что?

— От тебя всегда так приятно пахнет…

Дорога свернула к веске, и корова стала трястись на колдобинах. Рыска крепче сжала руки вокруг пояса Алька, прижалась животом к его спине, а бедрами — к его ягодицам. Он сидел ровно, почти не раскачиваясь, и молча вглядывался в край проступившей на горизонте вески, представляя, как спрыгивает с седла, помогает слезть Рыске, хватает её в охапку и, прижав к стволу ближайшей березы, впивается губами в её округлившийся от удивления рот. Роняет её на траву, стягивает с неё рубаху и лакомится малиной. Рыска стонет, но не притворно, как некоторые девки, а сдерживаясь, когда стон вырывается наружу, как его ни держи…

— Смотри, Милка! — воскликнула Рыска, нарушая вселенскую гармонию у него в голове. — Наверное, хозяин в город едет.

— Точно, — подтвердил Альк. — Зря ехали, мою корову гоняли.

— И вовсе не зря. Милку повидали, а теперь на мечах потренируемся...

Они поздоровались с хуторянином, который и правда ехал на Милке в Плынь, но составить ему компанию не пожелали. Милка, выглядевшая сытой и довольной, при виде Рыски радостно мотнула хвостом.

— Если б я знал, что вы сегодня приедете, я бы другую корову взял, — посетовал мужик, но Альк и Рыска пожелали ему хорошей дороги и спешились.

Пройдя с полщепки, они свернули на тропинку, ведущую на знакомую поляну, где, привязав корову, ненадолго разошлись по кустикам, а потом вышли в центр и достали каждый своё оружие: Рыска вынула меч из ножен, Альк взял припрятанную им в кустах палку.

Он был отчего-то зол и нападал на неё суровей обычного, обидно выбивая меч из рук. Рыска уклонялась, как он её учил, сама нападала и в конце концов переломила злосчастную палку.

— Ты повержен! — воскликнула она, радостно потрясая мечом над головой.

Руки у неё окрепли, глаз стал острей, тело двигалось быстрей и резче.

Обычно Альк радовался её победам, но не в этот раз. Его не покидала дурное, лихорадочное возбуждение, мешавшее сосредоточиться. Её мокрая в подмышках рубаха сводила его с ума. Её искренний смех из-за победы в поединке, запрокинутая назад голова, прыгающая у ягодиц коса будоражили до дрожи в коленях. В нём словно проснулась крыса, живущая чутьём и инстинктами: ужасно хотелось уложить Рыску на траву и насытиться, жадно и быстро… Сев на кочку, он обхватил голову ладонями и с силой сжал переносицу. Проклятая похоть! Никуда от неё не деться, как ни рукоблудствуй накануне встречи.

— Альк, ты чего? — заметив его замешательство, Рыска села рядом, но, к счастью, прикасаться к нему не стала.

— Живот прихватило, — соврал он, поднимая голову и вымученно улыбаясь.

Её встревоженные глаза оказались прямо напротив его глаз, и Альк нервно сглотнул.

— Чего сразу не сказал? Не надо было драться. Принести воды?

Он кивнул, радуясь тому, что она вскочила и отошла к седлу за баклагой.

— Я сейчас, подожди, — сказал Альк, направляясь в сторону высокого густого орешника, зная, что, несмотря на сердобольность, таскаться она за ним не будет.

— Вот, возьми воду, — она протянула ему баклажку, когда он вернулся, успокоившийся и повеселевший.

— Полей-ка мне.

Она вынула пробку и вдруг сказала:

— У тебя руки так странно рыбой пахнут…

— Дурочка! Это я… гриб сорвал.

Альк наклонился, чтобы умыться, радуясь, что Рыска не видит выражения его лица — он часто забывал, насколько она была юной и наивной.

* * *

Назад они ехали под одну из новых Рыскиных сказок.

— Ты их хоть записываешь? — спросил Альк, посмеиваясь от забавной развязки с двойным дном.

— Да, уже целая тетрадь набралась, — гордо ответила она, радуясь тому, как внимательно он слушает и как метко комментирует.

Рыска была в прекрасном настроении, пока, прощаясь у ворот школы, Альк не предупредил:

— Рысь, я, возможно, нескоро приеду. У меня дела будут. Надо съездить к степнякам.

— Так далеко?

— Ничего не поделаешь. Специально тсарское поручение.

Альк и не подозревал, что прицельно попал в самый ужасный Рыскин страх — ждать и не дождаться. Воспоминание о том, как она на хуторе ждала Жара из города, а тот всё не ехал, было слишком живо в её памяти...

— Хорошо, — её голос предательски дрогнул. — А нескоро — это когда?

— Не знаю, честно.

— Что-то опасное?

— Ничего особенного.

Рыска прекрасно знала, что об опасностях своих поручений Альк предпочитал рассказывать лишь спустя время, но никак не наперёд.

— Ну ладно...

— Ты не пропадёшь без меня? — спросил он.

— Ещё чего! — она изобразила энтузиазм. — Буду учиться врачеванию.

— Смотри, у нас зима наступает внезапно, не то что в Ринтаре. Снега может навалить целую гору, и тогда по дорогам не проедешь. Мы можем не увидеться до весны.

Она растерянно заморгала.

— До весны? А ты не хочешь перезимовать в Плыни?

— В этой дыре? Да что мне здесь делать? Я же не медведь в берлоге. Мне нужно быть в одной из столиц — там и зимой всё время что-то происходит.

Рыска чуть не задохнулась от досады. Ей трудно было расстаться с ним даже на седмицу, а он собирался оставить её аж до весны!

— И правда, здесь тебе делать нечего, разве что со мной возиться… Скучно.

— Я не то имел в виду, — сказал Альк. — Государственные дела не спят. Сейчас столько всего происходит, нельзя пропадать надолго.

Рыска тут же устыдилась своего эгоизма. Она думает о прогулках и о том, как будет держать его за руку, а Альку нужно выполнять поручения самого тсаря!

— Говорят, зимой в школе остаётся совсем мало учениц, — сказала Рыска.

— Ириша остаётся?

— Кажется, да.

— Ну вот. В школе ты будешь не одна и в безопасности.

— Я знаю, прости, просто… переживаю, если тебя долго нет.

— Послушай, — он взял её за руку. — Если что-то случится, приезжай к Авдотье и Федуне. Они будут в курсе моих дел и всегда помогут. Я их предупрежу.

— А я не смогу отправить тебе голубя?

— Зимой голубь может замёрзнуть, так что эта связь ненадёжная, — он пристально посмотрел в её растерянное лицо и добавил: — Рысь, пообещай, что ты будешь в порядке.

— Конечно, не беспокойся обо мне.

Она глянула в его жёлто-зелёные глаза и улыбнулась. Он на мгновенье сжал её ладонь, а затем запрыгнул в седло.

Едва пришпоренная Альком корова скрылась в пыльном облаке, Рыска почувствовала, как больно кольнуло в груди.

— Хольга, пусть с ним будет всё в порядке, — попросила она, не подозревая, что опасность поджидает не только Алька.