Год Крысы. Дороги (гет)

Рыска плавилась, как сыр на солнце. От пушистых утренних тучек на небе почти не осталось следа, словно хозяйка метлой смела, оставив кое-где пару пёрышек. Казалось бы, продвигались путники на север, а лето заявляло о себе с поразительной настойчивостью. Ехать по жаре было бы совсем тяжко, если бы не разговоры с Альком да росший вплотную к дороге смешанный лес, дающий приятную тень.

Рыска давно уже поведала саврянину краткую и бесславную историю своей жизни на хуторе, но он рассказывать о себе не стремился, так что ей пришлось пойти на хитрость.

— А давай ты поучишь меня немного саврянскому, пока мы едем, — попросила она.

— Я тот ещё учитель, — отмахнулся Альк. — Терпения нет.

Но глаза его всё же загорелись.

— А ты расскажи мне о что-нибудь на саврянском о своём детстве, а я посмотрю, что смогу разобрать. Если не пойму — спрошу. Так что-нибудь и запомню.

Альк усмехнулся и рассказал ей, как в детстве гонял по столичным дворам и крышам, а потом саврянскую сказку, в конце которой Рыска разохалась и прослезилась, потому что главную героиню четвертовали за грехи, которые она не совершала — и тот факт, что она была посмертно оправдана и стала почитаться мученицей-праведницей, оптимизма Рыске не прибавил.

— Поэтому, когда у нас говорят «Зофьина судьба», — пояснил Альк уже по-ринтарски, — имеют в виду вопиющую несправедливость.

Оказывается, Хаскили когда-то правили небольшой частью Саврии — ещё до того, как тсарство называлось Савринтарским — и довольно долго. Не то чтобы Альк этим сильно гордился — по его словам, его прапрапра-кто-то-там по имени Якуб, будучи тсарём, чуть не довёл тсарство до развала из-за разногласий с соседями, но его вовремя отравили.

Оказывается, родителей Алька женили насильно, но они умудрились поладить, жили в любви и согласии и редко ссорились, хотя оба с характером, но богиня дала им лишь двоих детей — Алька и его младшую сестру Богдану. Все в их семье владели как минимум двумя языками, ринтарским и саврянским, так что проблем с общением у Рыски не должно было возникнуть — если оно, это общение, вообще состоится!

Оказывается, у Хаскилей имелось ещё два дома в разных частях Саврии, не считая основного родового поместья в торговом городке Купечи, где большую часть времени жили родители и куда Альк с Рыской теперь направлялись. Один — пафосный и неудобный — в столице, куда по посольским делам часто наведывался отец и где иногда гостили друзья или родственники. Второй, доставшийся в наследство матери и редко используемый, — в городке под названием Плынь, на востоке, откуда до моря было всего с десяток вешек.

Альк, разгадавший Рыскину хитрость с саврянским языком, сначала рассказывал неохотно, но потом вошёл во вкус — воспоминания казались ему такими давними, будто из прошлой жизни. Да так оно и было… Заметив, что Рыска задумчиво умолкла после перечисления домов Хаскилей — сама же спросила! — он попросил её рассказать какую-нибудь сказку.

— А ты не заскучаешь? — с сомнением спросила она. — Ты столько книг в своей жизни прочёл, что ничего нового от меня не услышишь.

— Да меня твой голос успокаивает, — ответил Альк, — как ручей.

Рыска не поняла, был ли это комплимент или подтверждение её глупости, но перечить не стала.

— Грустную или весёлую?

— Давай обе, авось не расплачусь и с коровы от смеха не свалюсь.

Рыска рассказывала, Альк посмеивался. С коровы не падал, но и не дремал в седле. Так они проехали большую часть дня, сделав небольшой привал у ручья, чтобы поесть и дать отдых коровам — и своим уставшим задам. Ближе к вечеру им стали попадаться мелкие вески, но друзья проехали мимо и в конце концов, чтобы срезать путь, свернули на совсем узкую дорогу с подступающим вплотную смешанным, в пользу ели, лесом. Они минули очередную развилку, как вдруг Альк поднял руку и придержал корову.

— Что? — настороженно спросила Рыска.

— Слышишь?

Она прислушалась. Ветер качал высокие кроны, подсвистывая в придорожных кустах. За оставленной позади развилкой раздавались слабые женские крики.

— Помочьте!

Перевода не потребовалось.

— Поехали скорей!

Альк даже не стал уговаривать Рыску остаться в стороне — понимал, что бесполезно. Направившись в сторону шума, они проехали полщепки по петляющей дороге, пока не наткнулись на запряжённую двумя коровами и нагруженную товаром телегу, брошенную у обочины.

Саврянин сразу смекнул, что дело неладно.

В отличие от него, Рыска решила, что кому-то из ехавших на телеге стало плохо и теперь бедолага корчится в придорожных кустах, а остальные сгрудились над ним, чтобы помочь. Однако грубые выкрики и смех сгрудившихся убедили её в обратном.

Альк объехал телегу, глянул на компанию и сурово спросил:

— А что это вы, господа, тут делаете?

Двое мужчин торгово-разбойничьего вида, правда, без мечей или арбалетов, развернулись в сторону говорящего, и один, посмелей, выкрикнул:

— Езжай куда ехал! Не твоё дело!

Третий, звучно ругаясь, продолжал судорожно копошиться в кустах, откуда доносился сдавленный писк. Не собираясь продолжать диалог, Альк деловито достал один из мечей, и мужчины, под бодрый клич смелого «да пошла она!», дружно заскочили в телегу. Возница ударил кнутом, и коровы рванули с места, поднимая столб пыли.

Не оглядываясь на уехавших, Альк и Рыска спешились и пошли к кустам, где уже стояла, отряхиваясь от листьев и иголок, очень сердитая и перепуганная молодая женщина саврянский внешности, в дорогом, хоть и мятом, платье.

— С вами всё в порядке? — спросила Рыска по-ринтарски, первой подбегая к несчастной.

Оказалось, по-ринтарски женщина прекрасно понимала, как и все жители приграничья. После долгой и изысканной ругани на обоих языках она наконец сообщила, что попросила у «купцов» подвезти её до границы, а те после нескольких вешек решили, что должны взять с неё оплату авансом и натурой.

— Какие мерзавцы! — возмутилась Рыска. — Нам еле-еле удалось избежать войны, все должны друг другу помогать, а они…

— Война — кому-то горе, кому-то нажива, — сурово прокомментировал Альк. — А эти ещё и прирезать могли. Времена смутные, кто потом разберётся, что произошло.

— Спасибо, что не проехали мимо, — сказала женщина, тяжело дыша. Её белые волосы растрепались, на щеке красовалась царапина.

— Вы в порядке? — Рыска сочувственно глянула на разорванное на груди платье и содрогнулась, вспомнив свой мерзкий опыт общения с похитителями.

— Да, не на ту напали. Я одного из них искусала.

— Правда?

— За нос… Ой, а ты что, путница? — женщина заметила на плече у Рыски крысу.

— Нет, это просто ручная крыса, — быстро ответил за Рыску Альк. — А что вы делали одна в лесу?

— Я иду к месту сражения, — женщина кое-как завязала лентой ворот и решительно подняла голову. — Туда с ополчением неделю назад ушёл мой жених, и с тех пор от него ни слуху ни духу. Я должна его найти.

— Жаль, что мы едем в другую сторону, — отрезал Альк, но, встретив жалостливый взгляд Рыски, добавил: — Можем проводить вас до тракта и посадить в другой обоз, с более приличными попутчиками. А то эти «господа» ещё вернуться надумают.

Женщина радостно кивнула, и Альк с Рыской, взяв коров за поводья, пошли рядом с ней сначала к месту развилки, а затем в ненужную им сторону.

— Как вас зовут? — спросила Рыска, с интересом поглядывая на решительную саврянку.

— Казимира Севрина.

Альк присвистнул.

— И родители отпустили вас бегать в одиночестве по дорогам? — спросил он.

— Мы знакомы? — женщина подозрительно прищурилась.

Вид у саврянина был довольно потрёпанный, но опытный глаз мог бы заподозрить в нём благородного господина.

— Знаю вашу семью. Я Альк Хаскиль. Наши отцы когда-то были дружны и… не очень — одним словом, всякое бывало, — сбивчиво пояснил Альк. — Я давно не был дома и не знаю, разругались они вдрызг или нет.

Насколько он помнил, когда в последний раз Хаскили имели дело с Севриными, отцы семейств сильно повздорили из-за аренды торговых рядов, которыми владели в столице.

— Хаскиль? Надо же, — на споры отца Казимире было явно наплевать, потому что она спросила о другом: — Вы были возле Крокаша?

— Да.

— Ну и как там?

— Не очень.

— Говорят, много утопленников, много неопознанных тел…

— Точно.

— Говорят, какой-то молец предсказал, что Хольга прольёт свой гнев слезами на всех, кто не покается.

Альк поморщился.

— Был такой.

Он отвечал односложно, а Рыска вообще умолкла. Если эта отважная женщина шла, чтобы найти любимого, её могло ждать суровое испытание.

Казимира принялась подробно описывать своего жениха, пытаясь узнать, не встречался ли он им в приграничных землях или по дороге, и, получив отрицательный ответ, принялась ругать его за порыв отваги.

— Как только пошли слухи о том, что ринтарцы на нас напали, он схватился за мечи и побежал войско собирать, даже и думать забыл, что у него через неделю свадьба, — возмущённо сказала Казимира. — И где он теперь? Что с ним? А вдруг он ранен? Кто ему поможет?

— Очевидно, вы, — мрачно сказал Альк, уважительно глядя на спутницу.

Для невесты саврянка казалась Рыске довольно взрослой, но сомнения скоро разъяснились.

— Побыла уже вдовой, хватит!

Рыска ахнула.

— А что случилось с вашим первым мужем?

— Да он старый был, — отмахнулась Казимира. — Мой первый брак был в угоду родителям, как обычно. А теперь счастье может украсть эта проклятая война. И кто их только придумал?

— Мужчины, — пробубнила Рыска, исподлобья глядя на Алька.

До этого она полагала, что савряне, но теперь её мир настолько изменился, а убеждения пошатнулись, что такого уточнения она позволить себе уже не могла.

— Родители не хотели меня отпускать, — пожаловалась Казимира, — но я так не могу. Сидеть сложа руки и ждать новостей не по мне. Даже заперли меня, но я им не дитя малое — у меня своя школа есть, а они меня поучать вздумали.

— Школа? — удивилась Рыска. — Для весчан?

— Нет.

— А для кого?

— Для барышень, не желающих сидеть сиднем дома и заниматься исключительно деторождением и хозяйством, — заявила Казимира, задирая острый подбородок.

— А разве барышни не обучены с детства грамоте?

— Конечно, обучены. А истории и математике — нет. Не говоря уже о дипломатии или риторике.

Рыска споткнулась и чуть не свалилась корове под ноги. Альк настороженно глянул в её сторону, но, увидев, что она в порядке, невозмутимо перевёл взгляд на Казимиру и спросил:

— А где находится ваша школа?

— Недалеко от Плыни, в поместье. Но я там не живу, только иногда бываю по делам.

Он поднял одну бровь.

— Надо же. У нас в Плыни дом имеется — если остался ещё.

— А кого вы принимаете в свою школу? — спросила Рыска.

— Благородных девиц, склонных к умственным упражнениям.

— Она, вероятно, у вас совсем крошечная, — сыронизировал Альк.

— Желающих хватает, — с обидой выпалила Казимира.

— А неблагородных? — не унималась Рыска.

— А ты что, интересуешься? — Казимира смерила её оценивающим взглядом.

— Нет, что вы… Я так спросила, — соврала Рыска, неумолимо краснея. То, что благородной она не была, было написано у неё на лице.

— Происхождение не так уж и важно, главное — желание постичь науки и своевременная оплата. А тебя как зовут?

— Рыска.

Саврянка не стала спрашивать фамилию — поняла, что её у девчонки нет.

— Какие науки тебе нравятся?

Рыска растерянно заморгала, но тут в разговор снова вступил Альк:

— Литература и медицина.

— Прекрасно! Тебя я возьму бесплатно, приезжай и записывайся, — снисходительно заявила Казимира.

— У меня деньги будут, — Рыска неуверенно глянула на Алька, и её спутница, неверно истолковавшая этот взгляд, скептически хмыкнула. — Я их честно заработала! — комментарий прозвучал так двусмысленно, что даже Альк усмехнулся.

Вдруг саврянка махнула рукой и крикнула:

— Ой, обоз!

Они подождали, пока обоз из трёх телег подъедет поближе, убедились, что в нём сидят надёжные люди, везущие в наводнённые места одежду, лекарства и двух лекарей, за небольшую плату пристроили Казимиру на тюк с вещами и распрощались, не желая никого задерживать.

— Спасибо вам большое! Если бы не вы… — продолжать Казимира не стала, лишь помахала им на прощанье и перевела взгляд в сторону пункта назначения.

Сев на коров, Альк и Рыска поехали в противоположном направлении. Настроение у Рыски было невесёлое.

— Как ты думаешь, она его найдёт? — спросила она пол-лучины спустя, когда солнце уже спряталось за верхушки сосен.

— Может быть, ей повезёт, — ответил он. — А может, и нет.

— Очень надеюсь, что повезёт. Она отважная, правда?

Альк неуверенно пожал плечами.

— И глупая.

Рыска вздохнула.

— Отправиться спасать любимого человека — это не глупость.

— Как скажешь, — неохотно согласился он.

— Ты сам меня спасал, и я тебя, — заявила Рыска и прикусила язык. Подумала и добавила: — И Жара. И он нас.

— Это говорит лишь о том, что мы тоже дураки.

— Да ну тебя! По-твоему, добро и дурость — это одно и тоже.

— Смотря какой риск для жизни.

Рыска насупилась. Спорить с Альком о добре и зле было по-прежнему тяжело, и она сменила тему.

— А зачем ты сказал Казимире, что я интересуюсь литературой и медициной?

— А разве это не так, сказочница?

— Ну…

— Сказки — это эпос, основа литературных сюжетов всех времён и народов, — пояснил Альк. — А медицина… Разве тебе не понравилось зашивать мне плечо?

— Нет, — Рыска уверенно помотала головой. — Это было ужасно. Бр-р!

Она вспомнила окровавленного и стонущего Алька и содрогнулась.

— Зато эффективно. Если бы я в тот день не дрался, швы бы не разошлись. Крови ты не боишься, трупов тоже. И зелья варить умеешь — из бобровых голов.

— Что? — возмутилась Рыска, недовольная тем, что он снова не к месту вспомнил её чудный наваристый суп.

— Это же не еда, а зелье для очищения желудка, — с усмешкой пояснил Альк.

Вспомнив, что ему просто необходимо время от времени подтрунивать над ней и испытывать её терпение, Рыска проявила благоразумие и не стала оправдываться.

— Ой, кажется, там веска! — воскликнула она. — Может, остановимся? Коровы устали.

— Хорошо, тем более места знакомые, — он присмотрелся внимательней. — Есть тут одна кормильня, в которой раньше комнаты неплохие сдавали.

Уже через пол-лучины, отдав коров на попечение белокосого мальчишки, петешественники сидели в кормильне и уминали за обе щеки каждый своё: Рыска — перловую кашу и пирожки с капустой, Альк — зелёный салат и суп из бычьих хвостов. Хозяйка показала им комнаты наверху, и саврянин благородно согласился заплатить за две соседние, уступив Рыске более удобную, с нужником в виде ведра.

Наевшись, разморенная дорогой Рыска сказала:

— Я, наверное, спать пойду.

— Иди.

— А ты?

— Рано ещё. С собой, что ли, приглашаешь? — он плотоядно ухмыльнулся.

— Нет, просто сообщаю, чтобы ты не волновался, — она потупилась и покраснела. — И крыса возьму.

— А я в твоё отсутствие выпью пива, — ответил Альк. — Тоже сообщаю, чтобы ты не волновалась.

— Только не уходи никуда, — взмолилась Рыска, — чтобы я знала, что ты или сидишь внизу, или спишь за стенкой.

— За себя боишься или за меня?

Она пожала плечами.

— Мы оба хороши. Лучше нам пока друг за другом присматривать.

— А в нужник на улицу выйти можно? — с усмешкой спросил Альк.

— Можно, если ненадолго, — разрешила она, отправляясь в свою комнату на верхнем этаже.

Кормильня так нагрелась за долгий летний день, что Рыска с удовольствием разделась и, развесив на спинке стула дорожное платье, сняла исподнее и улеглась спать в чем мать родила, чего давно себе не позволяла. Дверь в комнату была на удивление добротная и запиралась на засов. В небольшое окно пробивались последние косые лучи солнца, снизу доносился гул голосов вечерних посетителей, и Рыска, блаженно вытянув ноги в застеленной чистым бельём кровати, почувствовала себя если не тсаревной, то уж точно госпожой.

Разбудил её кошмар. В окно светила полная луна, и это помогло Рыске сразу понять, где она находится. Сев на кровати, она испуганно пошарила по сторонам, нащупала спящего на одеяле крыса и отдышалась. Несмотря на то, что утопающий лицом в грязи белокосый труп был всего лишь сном, Рыска вдруг вообразила, что это мог быть жених Казимиры, и сердце снова тревожно забилось. А если именно она и вытянула из него все силы, вдруг она его погубила? Теперь ей было одинаково жаль и ринтарцев, и саврян. Какой же она была раньше дурой! Альк прав, сто раз прав… Интересно, как он — улёгся или напился, предвкушая встречу с родителями? Рыска знала, что предстоящий визит в родной замок его беспокоил, хоть Альк старался не подавать виду.

Она быстро накинула платье, отворила засов и приоткрыла дверь. Прислушалась. Под лестницей всё ещё сидели посетители — точнее, снимающие комнаты постояльцы, ведь хозяйка наверняка закрывала кормильню на ночь. Голоса были тихими, но весёлыми. Рыска босиком подошла к краю лестницы и глянула сверху вниз на небольшой зал. Три столика были заняты: за одним два белокосых старика тихо обсуждали свои дела, заговорщицки склонив головы, за вторым напротив кружки полулежал нетрезвый мужик простецкого вида, а за третьим, в тёмном углу под лестницей, сидели рядом на лавке и болтали мужчина и обнимающая его за плечи девушка, в которой Рыска не сразу распознала служанку, подававшую им блюда. Красивая, грудастая и длинноногая саврянка… На столе перед ними стояло несколько пустых кружек.

Нелегко, небось, в кормильне работать, подумала Рыска: каждый норовит нагрубить или, наоборот, ущипнуть за зад, обсчитать, пожаловаться на несвежую еду или тяжёлую жизнь. Да ещё и по ночам не дают спать! Служанка засмеялась и игриво прижалась к соседу по лавке, что-то бормоча. Рыска замерла, прислушиваясь — и вдруг отпрянула назад к стене, потому что мужчина махнул белыми косами, наклонился вперёд, где его лицо осветила свеча, и зачем-то глянул наверх.

Вот зараза! Будет теперь думать, что она за ним следит!

Не шевелясь, Рыска постояла с полщепки, потом медленно, бочком вернулась в комнату. Дверь предательски скрипнула, но в этот момент внизу весело заверещал женский голос, заглушая другие звуки. Задвинув засов, Рыска прислонилась к стене, пытаясь унять биение сердца. Как стыдно! Альк её наверняка углядел. И отчего-то так мерзко стало на душе… И больно, будто кто-то грудь сжал и не отпускает. Завтра Альк поднимет её на смех из-за того, что она полночи не спала, чтобы проверить, чем он будет заниматься.

— Да делай ты что хочешь, дурак саврянский, — прошептала она, шмыгая носом и смаргивая слёзы.

Но ведь её всё равно никто не видит? Рухнув на кровать, Рыска уткнулась носом в подушку и разревелась — горько, но тихо. Крыс зашевелился, покрутился, забрался под одеяло и притих.

Альк больше не крыса — слава Хольге! Он человек, и он мужчина. А ещё он знатный, с известной фамилией. Сильный и независимый. Едкий и колючий, как крапива. И он ей никто, хоть они вместе и повернули ворот судьбы и спасли много-много людей от смерти, боли и унижений. Она может сколько угодно рассказывать свои весковые байки, однако они годятся лишь на то, чтобы скрасить их вынужденную дорогу или отвлечь от неприятных мыслей. Её слова — как вода в ручье, журчат и убегают, не оставляя следа. И Альк точно не виноват, что у неё ёкает сердце каждый раз, когда он берёт её за руку.

Кстати, зачем он это делает? Зачем бросает косые взгляды, расспрашивает её о детстве? В его шутках не осталось былой злобы и язвительности — и ему нравится, когда ей удаётся дать ему отпор, переспорить, переубедить. Он словно все эти недели проверял её на прочность и наконец даже перестал называть дурой — только иногда дурочкой, — а теперь Рыска почувствовала, что проиграла первой попавшейся в кормильне девке: вульгарной, грудастой и, самое главное, такой же беловолосой, как Альк. Может, он как раз из тех мужчин, о которых любили судачить на хуторе: то из одной постели жена его вытянет, то из другой, то он сам кого-то домой приведёт, едва жена за порог. Говорили, мол, у таких в штанах горит, ничего не поделаешь. Бабник, одним словом. У Рыски все эти истории вызывали не глумливый смех, а тошноту, до омерзения.

На лестнице раздались шаги, остановились у её двери. Кто-то проверил, заперто ли, и негромко постучал. Рыска лежала молча.

— Эй, ты в порядке? Чего шатаешься среди ночи?

Она не ответила. Хлопнула соседняя дверь. Рыска прислушалась: не хлопнет ли снова, не раздадутся ли лёгкие девичьи шаги? Кровать за стеной звучно заскрипела, и Рыска чуть не подскочила, но через щепку всё затихло. Она встала, снова разделась и улеглась в постель настолько обессиленная, что мгновенно уснула.

Наутро Альк кулаком постучал в дверь Рыскиной комнаты, полагая, что пришёл её разбудить, но та распахнула дверь перед его носом в полной готовности спуститься к завтраку: чёрные косы заплетены, дорожные мешки собраны.

— Молодец, — как ни в чём не бывало сказал Альк, — сейчас я свои вещи возьму, и пойдём.

Рыска спустилась первая, умылась у рукомойника, села за свободный столик и попросила у подошедший хозяйки:

— Яичницу с хлебом и молока. И с собой шесть пирожков с капустой, пожалуйста.

Когда Альк спустился — умытый, побритый, с аккуратными белыми косами, — она уже сидела над тарелкой и пыталась макнуть хлебом в пережаренный желток.

— А мне не заказала?

Рыска уставилась на хлеб, словно собиралась найти в нём таракана.

— Я не знаю, чего ты хочешь.

— Тоже яичницы… Эй, милейшая! — он повернулся к хозяйке. — То же самое, только с варенухой, пожалуйста.

В ожидании еды Альк молча смотрел на то, как Рыска медленно пьёт, пристально вглядываясь в содержимое кружки, а затем с удовольствием набросился на яичницу, опустошив тарелку раньше, чем с молоком было покончено.

— Я, знаешь ли, не виноват, что нравлюсь девкам, — вдруг сказал он, разумеется, раскусив причину её недовольства.

Рыска подняла на него глаза, пытаясь придумать ответ, но, как обычно, потупилась под его пристальным и уверенным взглядом.

— Повезло тебе, — наконец выдавила она, хватая дорожный мешок и засовывая туда завернутые в тряпицу пирожки. — Расплатись, пожалуйста, за меня, я тебе потом отдам.

— Чего? Рысь!

День собирался быть пасмурным — как раз для долгой дороги без головного убора, которым Рыска так и не удосужилась обзавестись. Ей вдруг вспомнилась любимая шапка Жара, и она усмехнулась. Хоть бы он быстрей поправился! Она вернётся к нему, как только получит обещанные деньги, отдаст заслуженную половину и… придумает, что делать дальше. Например, в сказочницы подастся.

Дав белобрысому мальчишке медьку, Рыска вывела корову из стойла, оседлала, перекинула мешок, аккуратно распределив вес на две стороны, и стала ждать Алька. Когда он не вышел через несколько щепок, Рыска испытала досаду. Когда не появился и через пол-лучины, тихо выругалась и прошлась по двору. Наконец, устав от ожидания, она привязала корову к забору и вернулась в кормильню.

Альк сидел за тем же столом и невозмутимо пил варенуху. Чтобы не устраивать бесплатный цирк для посетителей, Рыска плюхнулась на скамью напротив и сердито вполголоса спросила:

— Никуда не спешишь?

— Спешу, но у меня здесь есть дело.

— Какое, интересно?

— Жду кое-кого.

— А предупредить нельзя было? Я торчу на улице уже пол-лучины!

— Не успел, ты куда-то умчалась.

Она задохнулась от возмущения.

— А знаешь, что?

— Что? — он поднял на неё глаза, и Рыска в кои-то веки не отвернулась.

— Я, наверное, поеду назад, в Крокаш. За Жара беспокоюсь. Он остался там один с этим твоим странным наставником, еле ходит, бедняга… А ты съездишь домой сам и потом привезёшь нам деньги.

Альк удивлённо поднял одну бровь, обдумывая предложение.

— А если надурю?

— Не надуришь. Гордость не позволит слово нарушить.

Он деловито хмыкнул.

— Не-а, мы так не договаривались. С чего ты взяла, что я собирался назад ехать? У меня времени не будет.

Рыска угрюмо насупилась.

— Ну, значит, отправь кого-нибудь — так даже лучше.

— Кому лучше?

— Тебе. Побудешь с родителями.

— И то правда, — Альк отставил кружку и добавил: — Так вот для чего ты саврянский учишь?

— Да, чтобы одной спокойно по Саврии ехать, если понадобится.

— Как Казимира?

— Нет, — Рыска поморщилась, припоминая неприятный дорожный инцидент. — Подожду какого-нибудь обоза.

— То есть как Казимира, — повторил он.

— Ну, посмотрю, чтобы там женщины были, — неуверенно сказала она, понимая, что проигрывает и это сражение.

Боязно ехать, время смутное. И внешность у неё не саврянская — могут опять за шпионку принять. Воспоминание о том, как в Крокаше на потеху толпе казнили ринтарского шпиона, не придало ей храбрости.

— Ну уж нет, — возразил Альк, — тебя пристукнут, а мне потом перед Жаром за твой хладный труп отчитываться. Хотя… тогда он сможет все деньги себе забрать.

— Альк! — воскликнула Рыска, чувствуя предательский ком в горле. — Ты почему опять такой?

— О Божиня, да в чём дело? Я что, прирезал кого-то? Ты просила не выходить из кормильни — я и не выходил, — проворчал он. — Выпил пива с незнакомой девкой, и теперь мне нет прощения?

Ей так хотелось вывалить ему всё: что он не просто пиво пил, а обнимался, явно замышляя большее — и воплотил бы планы, если б его не спугнула её ночная тень…

Рыска с удовольствием запустила бы чем-нибудь в его ухмыляющуюся рожу, но вместо этого умолкла, понимая, что не имеет права его ни в чём обвинять и только выставит себя на посмешище. Впрочем, делать вид, что ей всё равно, было поздно.

— Так нельзя, Альк, ведь ты больше не крыса, — она судорожно сглотнула и добавила дрогнувшим голосом: — А я не собачка. Приманил — бежит, надоела — можно и пнуть. Или прикрикнуть, чтоб заткнулась.

— Тебя заткнёшь…

Она ахнула и попыталась встать, но Альк схватил её за руку.

— Прости, Рыска! — он помотал головой, словно отгоняя морок. — Не обижайся.

Она попыталась вырваться, но Альк крепко держал её ладонь. Рыска села на место и вздохнула.

— Альк, если ты хочешь держать меня за руку, то не веди себя так, будто я никчемная дура. Я только-только начала верить, что это не так, но теперь опять не знаю, что и думать.

— Извини. Это я только с виду человек, а продолжаю вести себя как крыса. Не знаю, почему — привык, наверное… Я не хотел тебя дразнить. Послушай, в этой веске живёт наш дальний родственник, мой двоюродный дядя по маминой линии, Тауш Радский, его поместье недалеко. Вот я и попросил местную служанку передать ему от меня записку и вернуться с ответом. Только она почему-то назад не спешит. Возможно, у этой ветви Радских долгий утренний сон.

Рыска удивлённо заморгала, ойкнула и тут же простила Алька. С души словно камень свалился.

— А что ты написал в записке?

— Спросил, как дела у нас дома, какие последние новости. Очень не хочется вернуться в родной замок и не знать чего-то важного. О, а вот и она!

Ночная красотка, лёгкой поступью вбежавшая в кормильню, подошла к Альку и передала письмо, написанное на плотной гербовой бумаге. Альк протянул ей монетку, и девушка слащаво улыбнулась.

— А ты и правда из благородных, — сказала она, принимая сребрушку и косясь на Рыску. — Ну бывай, красавчик.

Служанка отправилась на кухню, а Альк нетерпеливо развернул лист и стал читать.

— Всё в порядке, — выдохнул он. — Все здоровы, а Богдана ждёт второго ребёнка. Надо же, — его глаза радостно блеснули, — младшая сестрёнка, а уже мать семейства. И муж у неё хороший. Всё, можно ехать — где там наши коровы?

Альк вскочил и, бросив несколько монет на стол, быстро вышел из кормильни.

Рыска оглянулась: служанка, с мрачным видом выглядывавшая из-за пивного бочонка, смерила её на прощанье презрительным взглядом и скрылась на кухне. Довольно улыбнувшись, Рыска последовала за Альком.

От их утреннего спора не осталось и следа. Больше лучины коровы бодрым шагом шли вдоль петляющей дороги, стиснутой лесом. Рыске и Альку стали часто попадаться другие путешественники — пешие, на телегах и на обозах, и Альк вспомнил, что в Саврии скоро будет отмечаться Купальница — летний день, после которого можно купаться во всех водоёмах.

— Так уже давно тепло, — заметила Рыска.

— А голышом купаться Хольга велит только с завтрашнего дня, — скептически заметил Альк. — А то водовороты утянут.

— Голышом? Да разве так можно? У нас девки всегда в исподнем купаются.

— Скука какая…

— А мы во время Купальницы венки вьём и по реке пускаем, чтобы суженого найти.

Рыска тут же рассказала историю о том, как девушки из её вески бросили венки в воду, а один из них, одуванчиковый, козёл подобрал и сжевал.

— Все над той девушкой смеялись, а она летом замуж вышла за мужика из соседней вески, по прозвищу Козлик, потому что тот коз разводил.

— То есть ты веришь, что так можно суженого найти? — усмехнулся Альк.

— Не знаю, — серьёзно ответила она. — Мои венки всегда далеко уплывали, и никто их не подбирал. Батраки шутили, что никому я не нужна, а Фесся говорила, это значит, мой суженый далеко живёт и за ним идти надо, если он сам из дальних краёв за мной не приедет.

— Река текла на север? — поинтересовался Альк.

— Кажется, да.

— Тогда в Саврии искать придётся.

Рыска задумчиво умолкла.

Когда солнце оказалось прямо над головой, они решили сделать первый привал у ручья и свернули в лес, чтобы не отдыхать у дороги.

— Альк, а что такое «стратегия»? — спросила Рыска, когда они остановились на небольшой поляне.

— Ого, а где ты слышала это слово? — удивился Альк, спешиваясь.

— На площади сразу после наводнения, когда кто-то говорил о нашем тсаре. Покойном.

— А-а, — он задумался, пытаясь найти слова попроще. — Ну, стратегия — это заранее построенный план, которому ты следуешь, чтобы достичь цели.

— И всё? Так просто? — Рыска тоже слезла с коровы, и крыс, до этого сидевший у неё за пазухой, сбежал вниз по платью и скрылся в траве.

— Просто? Может быть. Ну, например, тебе нужно добраться до города, чтобы начать новую жизнь, — пояснил Альк. — Ты планируешь, на чём поедешь, копишь деньги, собираешь в дорогу еду и одежду, узнаешь безопасный путь, думаешь, кого взять в попутчики…

— Я поняла, — Рыска смутилась. — Это то, чего мне не хватает. Хорошей стратегии.

— Хорошая стратегия должна быть гибкой. То есть, планируя что-либо, нужно иметь в запасе план «Б» и план «Ж».

— А почему «Ж»?

— Ну, это на крайний случай…

— Ага, — проявила догадливость Рыска. — Это если корова по пути сдохнет — или я случайно найду говорящую крысу?

— В точку!

— А стратегия на войне?

Альк нахмурился.

— А тебе это надо, Рысь?

Она пожала плечами.

— Просто интересно. Не всё ж о коровах рассуждать.

— В государственных делах переплетается слишком много интересов, и выбор иногда зависит от странных вещей. Нужно знать, на что опираться.

Рыска задумалась.

— Ну хорошо, а на что опираешься ты, когда придумываешь свою стратегию?

— Я же видун. Мне проще. А вообще — на аксиомы.

— На что?

Он снисходительно пояснил:

— На правила, которые не нужно доказывать.

Рыска, натёршая себе зад седлом, прислонилась к высокой берёзе и потёрлась о ствол спиной, не отвлекаясь от разговора.

— Например?

— Например, вода мокрая, — Альк наклонился и набрал в баклажку свежую воду из ручья.

— Ну, это и так понятно, — разочарованно протянула она.

— А ещё, — он умылся и выпрямился, — все мы умрём, все лгут, справедливости нет.

Рыска нахмурилась, не одобряя подобного пессимизма.

— Это неправда!

— Правды тоже нет, как мы с тобой уже когда-то выяснили, — не обрадовал её Альк, — потому что у каждого она своя.

— Но ведь бывают и хорошие аксиомы, — уверенно возразила Рыска. — Например, солнце тёплое, мёд сладкий.

— Да, но на них опираться опасно.

Альк помахал руками и присел несколько раз, чтобы размяться. Потом поднял голову и, заметив на берёзе горизонтальную ветку, ловко подпрыгнул и стал подтягиваться.

— Интересно, а в любви тоже есть аксиомы? — спросила она, внимательно глядя на его упражнения.

— Конечно, всего одна: любви не существует.

— Да ну, — отмахнулась Рыска, — я думала, ты серьёзно, а ты опять дразнишься.

— Я абсолютно серьёзен, — он сделал уголок, два раза подтянулся, спрыгнул вниз и добавил: — Ну посуди сама: люди любят маму-папу, власть, свободу, деньги, колбасу, солнечную погоду или втроём совокупляться.

— Альк!

— Все понимают любовь по-разному. Слишком размытое понятие, чтобы на него опираться.

Рыска не сдавалась.

— Но исход этой войны решила именно любовь!

Его глаза иронично прищурились.

— Тсаревича — к сиськам тсаревны?

Но похабщиной её было не остановить.

— Просто тсаревича к тсаревне.

— Просто тсаря хватил удар, — отрезал Альк. — Случайность. То, что чаще всего и нарушает планы, если стратегия плохая.

— Ты и тсарей готов поучать? — возмутилась Рыска.

Он вздохнул.

— Думаешь, тсари все сплошь семи пядей во лбу? Да они без советников мало что могут. Если бы Витор придумал план «Б» на случай своей кончины, война бы так просто не остановилась. Например, сослал бы тсаревича куда подальше или заточил в темницу. Так что возрадуемся, что ваш самоуверенный тсарь надеялся жить вечно, забыв про одну из аксиом.

— Не нравятся мне эти аксиомы, — заключила Рыска.

— Тогда можешь опираться на принципы.

— Ох, ещё и принципы…

— Ну да. Они у каждого свои. — Альк принялся перечислять: — Держи слово. Береги честь рода. Не убивай, если твой жизни ничто не угрожает.

— А если чужой угрожает? — поинтересовалась Рыска.

— По обстоятельствам.

Он достал меч из ножен и предложил:

— Не хочешь размяться? Я палку возьму. Устал сидеть в седле.

Она помотала головой, и он разочарованно спрятал меч обратно.

— Ладно, потом отведу душу…

— А ты не хочешь спросить о моих принципах? — вдруг спросила Рыска.

— Не-а, — отозвался Альк.

— Тебе не интересно?

Он усмехнулся.

— Да я их и так знаю: всем помогать, всех прощать, не нарушать сложившийся порядок, на всём экономить, не красть коров, не якшаться с ворами…

— Альк! — сердито воскликнула она. — Опять у тебя всё в кучу.

— А что, я не прав? Ты собираешься украсть корову? Планируешь вести дела с ворами?

Рыска умолкла, чувствуя, что дела её плохи. Живёт она лишь бы как, полагаясь на Хольгу и на удачу, планов строить не умеет, аксиом правильных не знает…

— Прав. Стратегии у меня нет, принципы хлипкие, — со вздохом сказала она. — Я знаю, что из-за этого нагрешила. Но это вышло случайно!

— О Божиня! — Альк закатил глаза. — Я просто пошутил, а ты сейчас начнёшь самокопанием заниматься?

Она с недоумением уставилась на него.

— Но если нет ни любви, ни правды, ни справедливости, зачем тогда жить?

— Понятия не имею, — смекнув, что такой ответ может серьезно пошатнуть его авторитет в Рыскиных глазах, Альк пояснил: — И никто не знает.

Она глянула на дрожащую листву на фоне ясного неба.

— Может быть, ради веры?

— Во что?

— В волю богов.

— Я тебя умоляю, — он скривился.

— А как же Хольга и Саший?

— Их придумали умные люди, чтобы народ усмирять, — глаза Рыски так расширились, что Альк поспешно добавил: — Ну и чтобы вера помогала в трудную минуту.

— Ты настоящий богохульник, — грустно констатировала она. — И я качусь туда же.

— Нет. Я не хулю эту парочку, потому что нельзя хулить то, чего нет.

— А что есть? — спросила Рыска.

Он задрал голову.

— Солнце и небо. Но им плевать на нас.

— И всё?

— Нет, — он глянул вниз, на землю, — ещё есть горе и боль.

— Но хорошего всё равно больше! Иначе все бы мечтали удавиться.

Он по-деловому скрестил руки на груди.

— Так спорь, если не согласна!

Рыска упёрла кулачки в бока.

— Значит, ты опять подначиваешь меня?

— Нет, просто не люблю врать и притворяться. А ты учись возражать, — его глаза азартно блеснули. — Это называется полемика.

— Полемика, аксиомы, принципы, — проворчала Рыска. — Не хочу спорить, потому что всё равно проиграю и буду чувствовать себя полной дурой.

— Как только у тебя появятся сильные аргументы, тебе понравится спорить.

— Аргументы? — она наморщила лоб.

— Объяснения, — терпеливо пояснил он. — Ты же умеешь складно говорить, ты сказочница!

Рыска с сомнением почесала затылок.

— Просто есть вещи, которые не выразить словами.

Альк с сомнением хмыкнул.

— Интересно, как, если не словами, ты собираешься выражать свое мнение? Слезами? Средним пальцем? Кукиш оппоненту покажешь? Плюнешь богохульнику в рожу?

— Вообще-то, когда человек верит только в плохое, его можно просто обнять. И тогда он вспомнит, как это хорошо, когда рядом есть друг, — сказала Рыска, хотя прекрасно знала, что в дружбу Альк тоже не особо верил.

— Объятия? — он криво усмехнулся. — Да ты знаешь, сколько раз меня обнимали, целовали и… всё остальное? Если бы это помогало вернуть веру в Хольгу, я бы уже стал мольцом.

— Значит, это делали не те люди.

— Предлагаешь себя? — Альк ухмыльнулся. — Давай. Если, переспав с тобой, я верну себе веру в справедливость, то заплачу тебе не сто, а двести златов.

— Ты сотню хотя бы верни, — ничуть не смутившись, выпалила Рыска. — Не видишь разницы между «обнять» и «переспать»?

Ну и как с ним вести эту, как её… полемику?

— И верну.

Рыска задумчиво глянула на Алька, смерила его долгим взглядом сверху вниз и обратно. Его, наверное, не просто так тянуло на похабщину: она вспомнила слова Фесси о том, что мужики без баб звереют.

— А что, мужчине правда трудно долго обходиться без женщины?

— Да нет, — отмахнулся Альк, — у меня же целых две руки.

Рыска не сразу поняла, о чём он, а поняв, покраснела и отвернулась. Она знала, что мальчишки постарше иногда делали, когда подглядывали за девками в бане или во время купания в речке. Уже пожалев, что затронула эту тему, Рыска отошла в сторону, присела у ручья и тоже стала наполнять баклажку.

— Давай поедем дальше, — попросила она, стараясь на него не смотреть.

— Зачем спрашиваешь, если такая стыдливая? — спросил Альк, ловко запрыгивая на корову. — Тебе нужна правда или враньё?

— Правды же нет! — ответила Рыска, тоже забираясь в седло и надеясь, что всё же отбрила саврянина.

— А похоть есть. И она ищет выход — хорошо, если безопасный, — сказал он и предложил: — Может, лучше про стратегии поговорим? Они, между прочим, бывают разных типов.

Рыска заинтересованно повернула голову: с Альком она была готова говорить о чём угодно, не особо переживая из-за титула дуры.

* * *

Тсарица Нарида любила проводить время в саду, особенно летом, и никогда не экономила на садовниках. Нынешнему платили больше, чем повару, зато внутренний двор их замка в Боброграде выглядел безупречно: никаких пошлых статуй, душных цветов или лабиринтов — лишь симметричные, ровно подстриженные кусты, круглые клумбы с розами и уголок диких трав, в котором тсарица сама могла сорвать ромашку или шалфей и передать на кухню. В этом уголке ей нравилось принимать посетителей: уединённая беседка, скамейка с подушками, столик, за которым можно и вина выпить, и важные бумаги просмотреть…

Ром Хаскиль никогда не опаздывал. Безупречный, по фигуре, кафтан, гладко выбритое, узкое и суровое лицо, белые с серебринкой косы, серый, с тремя жемчужинами, надетый набок берет — всё это придавало послу определённый шарм. Его внешний вид как бы говорил: мой род знатен и богат, причём давно, поэтому пускать пыль в глаза — ниже моего достоинства. Моя одежда сделана из лучших тканей, но не расшита золотом; мои сапоги — из телячьей кожи, по ноге, но без вульгарно звенящих пряжек; мой шерстяной берет мягок и удобен, а три жемчужины — дань саврянской традиции украшать головные уборы по статусу.

Нарида вышла ему навстречу из беседки, протянула для поцелуя руку и пригласила войти. Уселась сама, указав на скамью напротив. Ром Хаскиль сел почтительно, на край, и начал без предисловий:

— Я приехал, как только узнал последние новости, ваше тсарское величество. Подумал, что могу быть вам полезен, как обычно.

Тсарица улыбнулась.

— Мы пережили несколько неприятных дней. Если бы война полностью развернула крылья, Саврия бы не устояла. Мы готовились к чему-то подобному, укрепляли города и тренировали войско, но мы всё равно объективно слабее. Так что нам повезло.

— К счастью, исход войны может определяться самыми неожиданными вещами. Слава Божине, наводнение решило нашу проблему.

— Вот уж и правда — беда на счастье, — подтвердила тсарица. — А вы — главный герой этой войны.

— Ну что вы, — с ложным смущением проговорил Ром Хаскиль, — это, скорее, случайность.

— О, нет, — тсарица прищурилась. — Ваш совет оказался полезней дюжины полков.

— Они подружились? — осторожно спросил посол.

— Они влюблены и женятся, — констатировала тсарица.

— Чудесно! — он опустил голову, скрывая довольную усмешку.

— Честно говоря, когда вы мне посоветовали позволить Исенаре поближе познакомиться с Шаресом, у меня были сомнения.

— Я понимаю, это ведь ваша дочь. Но весьма разумная и осторожная.

— И это сработало, — Нарида отмахнулась от слуги, собиравшегося подать им еду, и продолжила с весьма благодушным видом: — Кстати, я благодарна вашей семье вдвойне. Знаете, кто помог моей дочери?

— Нет, ваше тсарское величество.

— Ну как же, не скромничайте. Кто доставил ей письмо от Шареса в очень важный момент, когда она была на грани отчаяния? Ваш сын.

Ром Хаскиль едва подавил возглас изумления.

— Альк жив?

— О, простите, вы побледнели… Я не знала, что вашему сыну что-то угрожало, — с тревогой сказала тсарица. — Он ведь, кажется, учился в Ринтарской пристани и стал путником?

— Да, — проговорил Хаскиль, не сразу приходя в себя от огорошившей его новости.

— Неужели он пострадал из-за своего саврянского происхождения?

— Нет, просто я давно не получал от него вестей и потому тревожусь. До сих пор не знаю, где он.

— Ах, как это ужасно! — она всплеснула руками. — Если хотите, я поручу кое-кому толковому поискать его.

Ром Хаскиль нахмурился. Как бы тсарице не лишиться кое-кого толкового…

— Благодарю, ваше тсарское величество, — его голос больше не выдавал волнения, — думаю, Альк в пути, и сбивать его не стоит. Он сам придёт, когда будет нужно, чтобы снова сослужить службу Саврии.

— Я этого не забуду, — Нарида бросила на него внимательный взгляд. — Зачем вы приехали? Неужели ждёте от меня поручений, не имея собственного плана?

Тот виновато развёл руками.

— Вы, как всегда, весьма проницательны, — он выдержал почтительную паузу, заодно подогревая интерес. — Теперь, когда Ринтар и Саврия объединятся — а в этом нет сомнений, — молодому тсарю понадобятся надёжные советники по обе стороны исчезнувшей границы. Ибо, как мы знаем, границы быстро стираются только на картах. В головах людей, особенно простых, образы врагов так быстро не меняются. Да и знатные семейства по обе стороны Рыбки будут ещё долго полны подозрений и претензий друг к другу. Нужны люди, способные сгладить эти противоречия.

Тсарица внимательно слушала, быстро смекнув, к чему клонит её посол.

— Вы вполне могли бы стать Главным Советником по Саврии при новом тсаре, — сказала она. — Вдруг нам повезёт, и Исенара уговорит Шареса сделать столицей Брбржыщ?

— Это маловероятно, — Хаскиль поморщился. — Ринстан больше, лучше укреплён, Шаресу там привычней и безопасней.

— А моей дочери? — тсарица нахмурилась. — Как вы думаете, ей может что-то угрожать? Ах, как мне не хотелось бы отправлять её на чужую землю!

— Это будет и её земля. Большинству жителей обоих тсарств выгоден этот союз.

— Значит, Ринстан? — она недовольно скривилась.

— Я почти уверен. Тем важнее становится роль Советника по Саврии. Именно ему придётся уговаривать саврянских благородных мужей, наместников и купцов подчиниться новой общей власти, продолжить платить пошлины, начать доверять новому тсарю. Мы слишком вас любим, чтобы легко сменить лояльность.

— О, я не делала секрета из того, что после свадьбы Исенары передам ей свои полномочия. Все этого ожидали.

— Да, но теперь эти полномочия с ней разделит ринтарский тсаревич. Это может создать проблемы.

Глаза тсарицы недобро блеснули.

— Надеюсь, хотя бы ринтарцы будут довольны? Столица остаётся у них, войны удалось избежать…

Хаскиль с сомнением хмыкнул.

— Знаете, что станут говорить про этот союз в Ринтаре?

— Ох, неужели начнут опять вспоминать ту старую историю? — в её голосе зазвенело раздражение.

— К сожалению, да. Уже поползли слухи о том, что молодая тсаревна хочет выйти замуж, чтобы отправить на тот свет своего супруга и спокойно править объединённым тсарством в одиночку — или, ещё хуже, с новым саврянским мужем, как это когда-то — якобы — сделала ваша прабабка.

— Да сколько можно повторять это враньё? — вспылила Нарида.

— Это очень интересное вранье, — вкрадчиво произнёс Хаскиль, — которое любит народ. И не забывает. Наоборот, история обрастает слухами и дикими подробностями.

— Всем известно, что ринтарский тсарь скончался после ранения на охоте и никто его не травил.

— Эта история кажется простому люду скучнее. Причём байку любят по обе стороны границы. Савряне поддерживают слухи не меньше, только они, в отличие от ринтарцев, гордятся вашей покойной прабабкой.

Тсарица задумалась.

— В таком случае, нам понадобится надёжный и разумный человек возле тсаря Шареса. Кто-то, кто хорошо знает оба тсарства и оба языка, разбирается в политике и будет нам предан.

Ром Хаскиль осторожно повёл бровями.

— Вы, как всегда, совершенно правы.

— Может быть, ваш сын согласится? — спросила тсарица.

Глаза Рома Хаскиля возбуждённо блеснули, но его голос прозвучал совершенно спокойно.

— Спасибо за доверие. Я не видел сына семь лет, так что на данный момент не могу за него поручиться.

— Очень жаль, — разочарованно ответила она.

— Но как только Альк вернётся домой, я с ним поговорю. Дело в том, что после обучения он решил не становиться путником, а остался видуном, — соврал Хаскиль, ибо правды до конца не знал и мог лишь фантазировать. — Вы прекрасно понимаете, какие в этом плюсы: путники подчиняются Пристани, видуны же вольны делать всё, что пожелают.

— Ах, как бы было славно, чтобы и путником при дворе стал наш человек, — с надеждой сказала тсарица.

— Нет ничего невозможного.

— Что ж, — подытожила Нарида, — пусть всё идёт своим чередом. Пусть дети назначат день свадьбы. Пусть Шарес издаст указ об объединении тсарств и определится со столицей. Я выполню своё обещание и передам власть дочери — это будет знак доверия моему зятю.

— Скажите, ваше тсарское величество, — Ром Хаскиль задумчиво покосился на тсарицу, — как вам кажется, кто в их паре будет иметь последнее слово?

— Вы думаете, я так хорошо знаю Шареса? — усмехнулась она.

— Вы хорошо знаете свою дочь. И если она в вас, то…

— Мой покойный супруг был великим и мудрым человеком! — воскликнула Нарида, впрочем, без особого пыла.

— Конечно, простите… Но ведь он часто советовался с вами, когда принимал важные решения?

— Всегда, — она глянула Хаскилю прямо в глаза.

Покойный тсарь был суров лишь со своими подданными, её же он привечал и баловал. После его кончины Нарида немного погоревала, но быстро отвлеклась на государственные дела и в итоге справилась с управлением целым тсарством, пусть и маленьким. В Саврии восемнадцать лет не было войн! А теперь не без её усилий удалось предотвратить новую беду.

Тсарица снова оглядела посла с головы до ног. Ей нравились статные и сильные мужчины, Хаскиль же был жилист и худ. Впрочем, слабым его не назовёшь… Её нынешний любовник был молод и горяч, но ничего не смыслил в политике. Это только кажется, что для постели лучше всего подходит послушный жеребец — иногда так хочется в минуту страсти заглянуть в умные глаза! Нариде было уже сорок, но она не чувствовала себя такой уж старухой…

Она тряхнула головой, избавляясь от глупых мыслей. Любовника найти не проблема, хоть умного, хоть глупого, а вот преданного и толкового советника сыскать очень непросто! Пусть все будут на своих местах. Иногда карты полезно перетасовать, а иногда лучше не трогать.

Она встала, и её собеседник тоже подскочил, почтительно кланяясь.

— Пусть всё идёт своим чередом, — повторил он её слова и добавил: — А мы ход событий проконтролируем. А с помощью видуна, может быть, и подправим.

Тсарица проводила своего посла долгим пристальным взглядом. Рассуждает о её превосходстве над покойным тсарём, а сам? Говорят, госпожа Радская-Хаскиль тоже любит давать советы своему супругу. Это ведь у ветви Радских есть дар править дороги, это в неё их сын Альк — видун. Нарида помнила и Радского-старшего, который когда-то учился в Плыни, а затем долго был путником, пока не двинулся головой на философских идеях о смирении и благочестии. Её отец когда-то охотно с ним советовался… Возможно, и Анна Хаскиль немного видунья, кто её знает? Не то чтобы Нарида её опасалась, но заполучить во враги не хотела.

Тсарица вышла в сад, заглянув в дикий уголок, сорвала настурцию, а затем с удовольствием прогулялась по аккуратным дорожкам, не заметив, что одно из окон замка, расположенное прямо над беседкой, скрипнуло и затворилось.

Второй день дороги подходил к концу, а до жилья ещё было скакать и скакать. Впрочем, уставшие коровы давно уже не скакали, а тащились, вопросительно поворачивая рогатые головы к нерадивым всадникам и возмущённо взмахивая хвостами: сколько же можно? Остановились всего на пол-лучины у ручья, пощипали пыльную траву у обочины, да и снова под седло.

Рыска скучала по своей упрямой, но предсказуемой Милке и одним очень натёртым местом чувствовала недовольство своей новой коровы.

— Опять лесная ночёвка? — спросила она, пока Альк оглядывался по сторонам, высматривая тропу в редколесье.

— Да, иначе эти клячи свалятся по дороге. Кажется, река слева.

Сердобольная Рыска не возражала. Они свернули у небольшой прогалины, спешились и, пробравшись сквозь орешник, через пару щепок вышли к поляне в смешанном лесу, за которым просматривался берег реки. Пёстрые берёзки делали лес светлым и приветливым, а редкие разлапистые ели гарантировали уютное спальное место.

Первым делом Рыска насобирала хвороста, дав коровам немного отдохнуть с дороги, а потом спустилась с ними к реке, напоила, да и не удержалась, увидев пологий песочный спуск: скинула себя всю одежду, включая исподнее — ещё морочиться с ним потом и сушить на рогатинах, — и искупалась на мелководье. Косу расплетать не решилась, но хорошенько окунулась с головой, чтобы смыть с волос дорожную пыль. Крыс, большую часть пути просидевший у неё на плече или за пазухой, радостно шмыгал в высокой траве, не отдаляясь. Рыска не сомневалась, что смышлёная зверушка не потеряется и не даст себя в обиду.

Вода была тёплая, и если бы не пиявки, Рыска так бы и проплескалась до самого заката. Альк спустился к берегу, чтобы забрать разбредшихся коров, и, не отпустив ни одной пошлой шуточки, вернулся на поляну охранять поклажу, делать лежанку и разводить костёр.

Когда зубы начали постукивать от холода, а кожа на ладошках стала пупыристой от воды, Рыска выбралась на берег, быстро вытерлась исподней рубахой и с сожалением натянула на посвежевшее тело дорожное платье — хорошо, что оно было на размер больше и давало свободу, особенно если пояс не завязывать. Выжав как следует косу, она решила, что расплетёт её и посушит волосы позже, у костра, заодно и расчешет их костяным гребнем, купленным накануне отъезда из Крокаша. Уже встряхивая исподнее, Рыска подняла голову и заметила, что Альк для сбора веток выбрал осинник как раз на вершине косогора, выходящего к реке. Как давно он там обретался, выяснить было уже невозможно, но к тому моменту, как Рыска полностью оделась, он с большой охапкой веток направился за ней следом к поляне.

— Ну сколько можно, я тоже искупаться хочу, а коров и вещи просто так не бросишь, — проворчал он, кидая хворост и стягивая рубашку.

— Думаешь, здесь есть кто-нибудь? — растерянно спросила Рыска, оглядываясь по сторонам.

— На той стороне веска. А на берегу трое рыбаков сидели, да что-то не клевало у них.

— Ой, а я никого не видела…

— Так они в камышах сидели.

— А чего сразу не сказал?

— Не хотел портить тебе купание, а им представление.

— И сам заодно попялился, да? — она сердито фыркнула.

— Если чужим мужикам можно, то мне тем более, — заявил Альк, бросая рубаху на траву. — Я, можно сказать, охрану обеспечивал — вдруг кто-то смелый рискнул бы переплыть речку? Таких бесстыдниц они ещё не видали.

— Дурак.

— И это вместо благодарности.

Решив снять штаны уже на берегу, Альк повернулся и быстро спустился к воде.

Рыске стало ужасно неловко, хотя в верности слов саврянина она сильно сомневалась. Ну не могла она не заметить рыбаков, пусть даже и скрытых камышами! Разобрав поклажу, она решила выяснить правду и потому прошла вдоль кромки леса и вышла на прибрежный склон чуть в стороне от спуска к воде.

Сверху она прекрасно видела противоположный берег, на котором, конечно же, не было ни души. Кто ж в такое время рыбачит? Зато абсолютно голый Альк уже вышел из воды, стал отряхиваться и отжимать свои белые косы. Он был высок и ладен, худ, но жилист. Ей нравилось, как он двигался — собранно, по-кошачьи. Чтобы саврянин не подумал, что она пришла подглядывать за ним, Рыска быстро отошла вглубь леса и вернулась к месту стоянки с противоположной от берега стороны.

Повесив исподнюю рубаху сушиться на сук, она достала гребень, распустила волосы и принялась их расчёсывать. Альк встал у костра напротив и тоже стал распускать свои белые, до пояса, косы. Гребня у него не было, и Рыска передала ему свой, вздрогнув от прикосновения его холодных пальцев.

— Тебе помочь?

— Сам справлюсь, — неприветливо буркнул Альк, схватив гребень, и уставился на Рыскины волосы, тёмной волной спадающие до низа ягодиц.

— Ой, у тебя там что-то зелёное запуталось, — она подошла к нему сзади и стала осторожно вынимать из его мокрых волос тину, чувствуя, как тот нервно напрягся.

— Всё? — хмуро спросил он, будто его блохи искусали.

— Да, — она поспешно отступила.

— А еда есть?

— Конечно, сейчас!

Развернув на траве тряпицу, Рыска по-хозяйски разложила несколько пирожков с капустой, купленных в кормильне, и прихваченные ещё в Крокаше свежие пупырчатые огурцы. Мечтательно глянула в огонь и тихо вздохнула.

— Жаль, что гитары нет.

— Не хватало еще гитару с собой таскать! — Альк сел на поросшую травой кочку и захрустел сочным огурцом.

— А ты можешь спеть без гитары? — не унималась Рыска.

— Я что, шут гороховый?

— Ну почему сразу шут, — обиделась она. — С песней хорошо и работается, и отдыхается. Не хочешь петь — расскажи стихотворение.

Альк закатил глаза.

— А если оно тебе не понравится?

— А ты расскажи такое, чтобы понравилось. На саврянском, — прибегла к знакомой тактике Рыска. — Я что-нибудь новое выучу.

Он коварно усмехнулся и рассказал длинное стихотворение про город, полностью вымерший от чумы. Рыска представила себе во всех красках последние муки жителей умирающего города, ворота которого им не позволили открыть, и спросила:

— Ты нарочно меня пугаешь?

— Я думал, ты все равно не поймешь, — мрачно ответил он.

По мере приближения к родному дому настроение у него ожидаемо портилось. Конечно, родные будут невероятно рады узнать, что их сын жив и здоров, но Альк резонно переживал, что после семи лет разлуки им будет сложно найти общий язык. Главная проблема заключалась в том, что он не собирался задерживаться в замке — обещал же Рыске и Жару, что вернётся в приграничье, а там — как получится. Дальнейших планов он пока не строил. А вот его родители… Они начнут строить планы и точно оскорбятся, если он заедет домой как в гости, попросит сто златов, чтобы отдать долг, и снова пропадёт неизвестно где. Кроме того, ему было неловко возвращаться домой не в роли путника, а всего лишь видуна. Хорошо хоть он больше не крыса! Стыд и позор… Маме его титулы не важны, а вот отец наверняка осуждающе глянет и скажет что-нибудь вроде «а я же говорил!»

— Ты очень соскучился по дому? — вдруг спросила Рыска.

Альк мрачно усмехнулся.

— Сам не понимаю.

— А он большой?

— Рысь, дай поесть спокойно!

Рыска протянула ему один пирожок, взяла второй и смачно хрустнула огурцом. Когда со скромной трапезой было покончено, Альк улёгся на спину и закинул руки за голову, а Рыска вдруг вспомнила его рассказ о том, как он в детстве заплетал младшей сестре косы.

— Они так обрадуются! Выбегут на крыльцо и бросятся к тебе на шею.

— Всем скопом?

— Ну, сестра так точно.

— Богдана замужем, и я даже точно не знаю, где она сейчас живёт, — сказал он. — И вообще, бег с бросанием на шею — это не совсем то, чего можно ожидать от встречи с моей семьёй после долгой разлуки.

— А я бы встретила тебя именно так. На их месте, — поспешно добавила Рыска.

— Не сомневаюсь, — Альк снова фыркнул, но уже с улыбкой. — Распугала бы коз и плетень снесла по дороге.

Она даже не обиделась и печально заключила:

— Хорошо, когда тебя кто-то ждёт.

Саму Рыску никто и нигде не ждал. Ну, может быть, Жар. Хотя он без неё точно не пропадёт. И меньше всего её захотят увидеть Хаскили... Внутри всё сжалось от страха. С родителями Алька Рыске встречаться совсем не хотелось.

Он словно прочёл её мысли.

— Мы приедем, я отдам тебе деньги и, как обещал, помогу довезти их до твоего дружка — хоть он не особенно-то их и заслужил. Может, оставишь всё себе, а? — издевательским тоном спросил Альк, прекрасно понимая, что на такую глупую подначку Рыска даже отвечать поленится.

— Это будет некрасиво, — сказала она.

— Конечно, Жар будет не в восторге! Ничего, наворует себе ещё.

— Да нет, — она помотала головой, — я про твоих родителей. Неправильно это — вот так сразу взять и уехать от них.

Альк лишь вздохнул, давая понять, что не собирается выслушивать очередную лекцию о правильности и неправильности бытия. Но ему не повезло.

— Они даже не знают, жив ли ты! Они не видели тебя несколько лет! Конечно, мама захочет, чтобы ты задержался. Если хочешь, я вообще не стану заходить в замок, — она не желала быть незваной гостьей. — Поживу немного на постоялом дворе или сниму комнату — деньги же у меня будут.

— Ещё чего! — вспылил Альк. — Чтобы я приехал в родной дом и оставил своих друзей на постоялом дворе?

Рыска хотела заметить, что она, конечно, друг, но в юбке, и далеко не все понимают такую дружбу, но лишь тихо произнесла:

— Но так ты сможешь спокойно повидаться с родными, без лишних вопросов.

— О, вопросов у них будет много в любом случае. Особенно у отца. Он спросит, как я преуспел на видунском поприще и какую снискал славу, ха, — сыронизировал Альк.

— А так они начнут спрашивать, почему сто златов должна получить какая-то весковая девчонка.

— Ты спасла мне жизнь, им этого будет достаточно.

— Но я спасала тебе жизнь не ради денег.

— А кто со мной торговался?

— Жар.

— Я обещал их вам отдать, и точка. Или ты хочешь, чтобы я всей родне рассказал о том, как шуршал крысиными когтями у тебя за пазухой? — в этот момент бегавший неподалёку крыс стал в стойку возле Рыски и нервно повёл усами. — Вот, — добавил Альк, поднимая палец, — даже крыса понимает, что такие подробности всё испортят. Я не хочу, чтобы домашние обсуждали, почему после обряда я стал свечой, понимаешь?

— Конечно. Но Альк, я же вижу, как ты переживаешь из-за своих сомнений. Почему бы тебе не проверить дороги? Ты же видун, в конце концов. Выбери ту тропку, на которой семья тебя поймёт и поддержит. Это же прекрасно — иметь свой дом.

— Да, только я не совсем понимаю, где он, — мрачно сказал он.

Рыска, неверно истолковавшая его слова, заявила:

— Ринтар и Саврия скоро объединятся. Неважно, где ты будешь жить. Ты умный и образованный, ты знаешь языки и, как их там… дипломатию и риторику. Тебя возьмут где угодно на службу. Ты сможешь жить в любом городе, в любой из столиц. Или в своём замке.

Альк сел и молча уставился в костёр, будто среди мельтешащих искр ему должен быть открыться ответ.

А и правда? Почему бы не запустить ворот судьбы, не глянуть на дорожки, что ему уготованы на пути к дому — и, главное, после? Почему бы не подправить свой путь? Он пересел ближе к огню и закрыл глаза ладонями.

Рыска всё поняла и умолкла у него за спиной, сев на кочку и прислонившись спиной к стволу большой березы.

Алька обдало сначала жаром от костра, потом холодом изнутри. Ворот двинулся гладко, как смазанное колесо, да вот только дорожки на нём все казались неподходящими, одна хуже другой… Какие-то даже дышали смертью, так что Альк поторопился повернуть их подальше от себя. Время шло, ворот крутился всё медленней, а подходящего пути не было видно. Вот колесо судьбы уже скрипит — сейчас остановится, предлагая Альку дорогу, которую он не выбирал… Вдруг он почувствовал странный прилив сил, словно напился свежей воды из ручья, и ворот заскользил глаже, ровнее. Паутинки дорог мелькали, но ни к одной он не чувствовал тяги. Всё не то! Всё неправильно, всё не годится для них…

За спиной что-то глухо гулко стукнуло, отвлекая от важного дела. Ворот пропал. Тихо выругавшись, он убрал ладони с глаз и повернулся.

Рыска лежала под берёзой рядом с тем местом, где только что сидела, и не шевелилась.

— Эй? — недовольно окликнул её Альк, не понимая, как можно было так быстро уснуть и проявить полное безразличие к результатам его непростого выбора.

Рыска не ответила. Приглядевшись, он заметил, что у неё из носа течёт что-то тёмное.

— Рыска! Что с тобой? — в один прыжок подскочив к ней, Альк плюхнулся на колени, заглянул в её побелевшее лицо. У неё из носа бежала тонкая струйка крови, заливая подбородок, спускаясь на шею. — Рыска? — испуганно повторил он, поднимая руку, чтобы хлопнуть её по щекам, но передумал и вместо этого осторожно сжал ей мочки ушей, как их учили в Пристани.

«Крысы долго не живут, потому что умирают от кровоизлияния в мозг, и это в лучшем случае», — вспомнились ему слова наставника.

— Эй! Очнись! Рысь!

Та лежала безвольной куклой, и Альк приложил ухо к её груди, чтобы послушать, бьётся ли сердце. Оно не просто билось — скакало.

Неужели он использовал девчонку как «свечу»? Взял её силы, чтобы проверить свой путь? Но как такое могло случиться? Она ведь потеряла дар, она больше не видунья, она никогда не училась в Пристани, не проходила Обряд…

Схватив лежавшую у ног баклажку, Альк вылил Рыске на лицо половину содержимого, и она закашлялась, встрепенулась, открыла глаза.

— Что ты делаешь? — её голос, обычно звонкий, прозвучал тихо и слабо.

— Тебе плохо?

Она села с его помощью, прислонилась к берёзе и вытерла нос рукавом. Глянула на кровавый развод и задумалась.

— Я смотрела на тебя, потом мне вдруг стало горячо, запекло в груди, а ноги и руки онемели. И до сих пор как чужие…

— Что-нибудь болит?

— Голова.

— Сильно?

Рыска неуверенно кивнула. Она не любила жаловаться, но врать не хотелось. Виски словно кто-то сжал тисками, а потом принялся стучать изнутри по черепу, как по барабану. Теперь гул затих, но боль осталась.

Альк достал из кармана не первой свежести платок и сунул его в холодную Рыскину руку. Пальцы её и правда не слушались, и платок выпал в траву. Тихо выругавшись, Альк подобрал его и сам вытер ей лицо. Кровь больше не текла. Он смочил платок водой и протер её подбородок чистым краем.

— Мне уже лучше, не волнуйся, — пробормотала Рыска. — Сейчас всё пройдёт.

— Не пройдёт, — он громко выдохнул и уселся рядом, тоже прислоняясь к стволу берёзы.

— Что?

— Точнее, тебе нужно поспать, а спать ты захочешь — хоть в этом повезло… После пророчеств всегда в сон клонит.

Они молча сидели, не глядя друг на друга, и Рыска первая нарушила тишину.

— Ты использовал мою удачу?

— Не знаю… В любом случае я не хотел, извини.

— Разве это возможно?

— Нет. Ты не видунья, а я не путник. Ты не моя «свеча», — с каким-то непонятным укором сказал Альк. — Но почему-то это произошло.

— Может, оттого, что я потеряла дар, когда мы вместе крутили ворот судьбы?

— А может, оттого, что ты захотела вмешаться в мой выбор?

— Очень мне надо, — проворчала Рыска, пытаясь сжать и разжать непослушные пальцы.

Альк взял её ладони и осторожно их потёр.

— Потерпи немного, скоро чувствительность вернётся, и ты сможешь меня стукнуть.

— Зачем?

— Ну, очевидно, я никудышный видун.

Она повернула к нему голову.

— Альк, прости меня.

Он поморщился.

— Рыска, хватит извиняться за всё подряд, это глупо, особенно когда ты не виновата. Это я чуть не угробил тебя.

— Да, но до этого… — она закрыла глаза и снова умолкла. — Раньше я использовала твою силу, но не знала, что это настолько больно.

— Потому что так было нужно, и я сам тебя просил.

Он с горечью смотрел ей в лицо, осознавая, что так до конца и не научился понимать эту девчонку — ей до сих пор удавалось застать его врасплох своими странными идеями. Он знал, что такое отходить от сеанса предсказаний, когда «хозяин» тянет из тебя все силы, будто кишки наматывает на колесо, а в мозгу что-то свербит… Ей больно, а она думает о том, что когда-то сама причинила боль ему. Ну дура, что с неё взять…

— Может быть, между нами осталась связь, как между путником и «свечой»? — предположил Альк, которому не терпелось найти хоть какое-то рациональное объяснение. — Рыска, — вдруг воскликнул он, — а где крыс?

— Был у меня за пазухой, когда ты начал смотреть дороги.

— А теперь? — с тревогой спросил Альк.

— Не знаю. Наверное, убежал, когда я упала. Я могла его придавить.

Альк нервно заозирался, затем позвал:

— Эй, тварь мохнатая, крыс! Ты где?

— Ты же не думаешь, что мы с ним могли… соединиться? — лицо Рыски выражало неподдельный ужас.

Судя по бегающему взгляду Алька, тот именно этого и боялся, но лишь махнул рукой.

— Чушь. Не может быть.

— Если ты был наполовину человеком и наполовину крысой и мог превращаться туда-сюда, то вдруг… — она умолкла, словно прислушиваясь к себе. — Вдруг что-то похожее случилось со мной? Крыс сидел на мне, ты начал крутить ворот, и…

— «Свечой» можно стать только во время обряда инициации, а он очень сложный, — уверенно сказал Альк, поднимаясь на ноги. — Просто мне интересно, куда сбежал этот лохматый гад.

— Я не хочу… — она замотала головой.

— Не бойся, Рыска.

— С нами с самого начала происходило что-то странное. Даже твой наставник не мог понять, как эта магия работает, — она потёрла виски наконец ожившими пальцами.

Вдруг в траве за их спинами раздался шорох, и на полянку перед костром выскочил злополучный крыс.

— Вот ты где! — с облегчением выпалил Альк, пытаясь схватить зверька, но тот ловко увильнул и прошмыгнул к Рыске за пазуху. — Тёплое местечко, понимаю и завидую.

Она устало улыбнулась шутке и сказала:

— Можно я посплю?

— Пойдём.

Ноги у Рыски подкашивались, и Альк помог ей дойти до еловых веток, уложенных толстым слоем в проёме между двух осин. Она опустилась без сил, подтянула ноги к животу и в то же мгновенье уснула, несмотря на колючие иголки под щекой. Альк мог бы подумать, что она снова потеряла сознание, но слишком хорошо помнил, как быстро заканчивались силы после чужих пророчеств. Он принёс одеяло, заботливо укрыл её и отошёл к костру, чтобы хорошенько всё обдумать.

А дура-то весковая могла быть права! Слава Хольге и Сашию, крыс выскочил вовремя из травы, а то Альк уже готов был поверить, что их кошмар никогда не закончится.

А закончится ли он?

Он смотрел в костёр, с горечью осознавая, что произошло. Дар у Рыски пропал не полностью — возможно, ослаб или задремал — но рядом с колдующим Альком проснулся и будет просыпаться дальше. Только если раньше Рыска тянула из него силу, чтобы выбрать верный путь, теперь она сама будет в роли донора. Отчего их связка снова заработала? Просто потому, что они сидели рядом? Или оттого, что она переживала за него, пытаясь заглянуть в его решения? А может, сидевшая у неё за пазухой крыса всё ещё была связана со своим бывшим двойником?

Всё это наводило Алька на неутешительные выводы: каждый раз, когда он захочет использовать свой дар, будет риск того, что он начнёт тянуть силу из Рыски. Как обидно и как неудачно! Зато понятно, почему ворот не показал ему ни одной хорошей дороги. Он ведь искал не любой путь, а тот, в котором они смогут быть вместе — и не нашёл. Не было у них никакого совместного пути! Впрочем, ничего удивительного. В какой кусочек её весково-хуторского счастья вписывался он? В какую часть его будущей жизни — а ему, Саший побери, всего двадцать пять — может вписаться она?

Альку было ужасно стыдно за то, что он позволил себе привязаться к девчонке — но ещё больше за то, что позволил ей влюбиться в него. Ведь ясно же, что она влюблена как кошка. Смотрит на него совсем не так, как в первые недели знакомства: не с ужасом или опаской — с доверием. Настолько искренним, что, не задав ни одного вопроса, отправилась с ним вдвоём в далёкий путь к его дому по чужой стране, которой ещё совсем недавно боялась хуже проклятья. Она уверена, что он её не обидит, несмотря на все колкости и пошлые намёки, которые Альк постоянно отпускал, чтобы смутить или позлить её. Теперь ей проще с ним спорить — она быстро усваивала уроки злословия и уже умела постоять за себя. А ещё ей хотелось заботиться о нём, по-дружески и по-женски. Ей не всё равно. Это, пожалуй, единственный человек на свете — кроме родных, конечно, — который по-настоящему беспокоился о нём. Хотя это же Рыска! Она любого болезного бросится спасать…

Как хорошо, что они не успели сделать друг другу пошлых признаний, не успели дать глупых обещаний! Он молодец, что сумел обуздать свои желания и все его похабные шуточки остались всего лишь шуточками. На выбранном им пути к родному дому у них не было общей дороги.

Может, свернуть? Не ехать в замок, поискать другие паутинки судьбы? Те, на которых нашлось бы место им двоим на одной тропе?

Альк вздохнул, нервно потёр лоб. Он просто обязан был увидеться с матерью — он же не зверь какой и не последняя сволочь… И, несмотря ни на что, он любил своего отца. Какие бы разногласия у них ни были в прошлом, Альк — наследник, и отец сделает всё, чтобы его единственный сын, по молодости «сбившийся с пути», нашёл наконец себя. Поняв кое-что о Пристани, Альк уже не был готов осуждать отца, который так настойчиво отговаривал его туда идти. Родители примут его, но Рыска никому из них не понравится. А ей не понравится та жизнь, которую предстояло вести Альку. Он не будет чинить заборы и чистить свинарник. Его жена не будет полоть огород и доить коз. Он вполне может стать неплохим послом — с даром-то видуна! А его жена должна знать, как вести себя в обществе, когда промолчать, когда сделать комплимент, должна понимать скользкую подоплёку политических интриг, уметь владеть собой, быть хитрой, идти на компромиссы, в том числе с совестью.

Альк мысленно усмехнулся, представив, как Рыска делает большие глаза, прикладывает руку к груди в ответ на какую-нибудь неблагородную тсарскую идею и восклицает: «Ой, а разве так можно? Это же нечестно!»

Если ему понадобится использовать свой дар, это может её и вовсе погубить. Угробить это наивное создание? Да его даже Саший проклянёт! Альк не верил в богов, лишь приплетал их по привычке, а вот Рыска верила. А ещё она верила в доброту людей, в преданность и верность — одним словом, в сказки, которые сама же и сочиняла. В этих сказках герои легко перепрыгивали из сословия в сословие, замарашки становились принцессами, нищие богачами, смелые выживали в бою и вершили справедливость. В реальном мире всё по-другому, и рано или поздно эта реальность стукнет её по наивной черноволосой башке.

И всё-таки какие у неё красивые волосы — как чёрный водопад, так и хочется запустить в них руки или вообще искупаться под ним…

Альк вздохнул, встал, подкинул в огонь несколько толстых веток, попил из баклажки, оросил куст орешника долгой тёплой струёй, задумчиво глядя в небесную хмарь, и пошёл укладываться. Пристроившись к Рыске со спины, он забрался под одеяло и прислушался. Она не шевелилась, её дыхание было спокойным.

Надо как можно скорее отделаться от девчонки, иначе быть беде. В городе её можно поселить, как она и предлагала, в какой-нибудь приличной кормильне — он даже сам её оплатит. Вернуть обещанные деньги, да и отправить в обратную дорогу, послав для охраны надёжного слугу — время-то неспокойное. Отец посоветует кого-нибудь. Они договорятся встретиться с ней как-нибудь потом, через несколько месяцев, когда всё случившееся утрясётся, а пока можно попросить Жара присмотреть за ней. Сам Жар с Рыской долго не уживётся — зачем она вору? — однако он сможет передать её в надежные супружеские руки какому-нибудь подходящему весчанину. Но только не слишком неотёсанному или пьющему, не грубому, не лентяю и не похотливому барану, который и приласкать-то толком не сумеет. Не тупому или безграмотному — таких Рыска переросла — и не солдатне. Ясное дело, не батраку, хуже раба зависящему от хозяина, и точно не благородному, который станет пенять на отсутствие манер. Не слишком зажиточному, чтоб не завёл себе в придачу жёнку, и, естественно, не распутному — тот и в душу нагадит, и срамные болезни принесёт.

Уткнувшись носом в чёрную макушку Рыски, слегка пахнущую тиной, Альк глубоко вдохнул, задержал дыхание. Выдохнул, сглотнул застрявший в горле ком, вдруг ясно осознавая, что пора прекращать себе врать: он не сможет расстаться с ней. Да ни за что! Отдать кому-то свою Рысочку? Такие дары с небес лишь раз в жизни падают, и отказываться от них — предавать судьбу. А он, видун, не имеет на это права.

Рыска словно услышала его мысли — выпрямилась, покрутилась, повернулась к нему лицом. Альк обнял её за спину, прижал к себе тонкое, но сильное тело, и его обожгло желанием. Не было такого мужчины на свете, которому он не разбил бы лицо, прикоснись тот к Рыске. Нет, он сам приласкает её, когда настанет время, и ни за что не доверит это какому-то весчанину-мужлану. Сам закормит её невиданными вкусностями, искупает, переберёт пальцами каждую прядь чёрных волос, зацелует так, что она будет удивлённо смотреть на него своими жёлтыми глазищами, медленно и подробно расскажет, что и как станет с ней делать, пока не вгонит в краску до кончиков ушей. Впрочем, она покраснеет от первого же слова, с неё станется…

Ему захотелось сжать её сонное тело так сильно, чтобы она пошевелиться не могла в его руках, но вместо этого он выбрался из-под одеяла и отошёл в кусты, чтобы спустить пар и вернуть себе спокойствие и холодную голову. На небе кое-где сквозь клочья облаков проглядывали окошки звёзд, и Альк, глядя на их россыпь, с какой-то не знакомой ему ранее яростью представил себе, как Рыска стонет под ним, изнывая от желания, подаётся навстречу, хватает руками за шею, закрывает глаза, подставляя груди для поцелуев…

«Это всего лишь девка, как все остальные», — пробормотал он, возвращаясь к двум осинкам и одиноко спящей между ними фигуре, но очередной самообман не удавался.

Рыска снова лежала к нему спиной и лицом к костру. Он внимательно вгляделся в её безмятежные черты, приподнял одеяло, улёгся на бок рядом. И почему он так влип? Почему он такой невезучий? Или наоборот? Может, его полоса неудач позади? Может, Хольга предлагает ему поймать своё счастье, а он по дурости отпихивает его двумя руками?

Вдруг в ночной тишине леса раздался резкий звук — где-то совсем рядом ухнула сова. Саврянские совы запросто могли поживиться и ежом, и куницей, и енотом, и крысой… Крыс? «Интересно, где он? Спит у девчонки под платьем — или по привычке отправился на ночную прогулку?»

Альк осторожно пошевелил рукой в районе Рыскиного живота, но крысы не обнаружил. Не то чтобы он сильно переживал за усатую тварь, но теперь она была важна для понимания того, как работает его дар и как он может быть связан с Рыской. Альк осторожно провёл рукой по её телу, припоминая, что сам в облике крысы больше всего любил пристраиваться в мягкой ложбинке между грудей, тогда казавшихся ему привлекательными только в качестве уютной лежанки. Осторожно исследовав два упругих холмика и убедившись, что крыса среди них нет, Альк замер на несколько секунд, прислушиваясь к неровному дыханию Рыски. Упругие и тяжёлые, как раз по размеру его ладони…

Вдруг сова ухнула снова, и Альк дёрнулся от неожиданности, сжимая пальцы. Рыска вздрогнула всем телом, напряглась, испуганно вдохнула и повернула голову.

— Альк, что ты делаешь?

Он поспешно убрал руку, чувствуя себя полным идиотом и извращенцем.

— Крыса ищу.

— Что? — она сложила руки на груди, пошарила ниже. — Кажется, сбежал.

Сова взвилась, рассекая воздух мощными крыльями, резко спикировала вниз, за кусты, откуда раздался шорох и испуганный писк. Секунда — и всё стихло, Альк с Рыской и опомниться не успели. Зашуршала трава, и по их телам пробежала встревоженная крыса, забралась под одеяло, безошибочно выбирая Рыскину подмышку в качестве убежища.

— Ай, щекотно, — возмутилась она, сбрасывая зверька на еловую подстилку рядом с собой.

Крыс замер, смиряясь с судьбой.

— Вот дурень, — ругнулся Альк и глубокомысленно добавил: — А ведь так и меня любая сова могла сожрать. Какая нелепая была бы кончина!

Рыска повернулась, оставив крыса лежать за спиной и касаясь саврянина голыми коленками. Её глаза взволнованно блеснули.

— Альк?

— Ну что ещё? Сейчас будешь извиняться перед крысой за то, что недосмотрела?

— Скажи, я люба тебе? — вдруг спросила она.

Альк опешил и на всякий случай отодвинулся назад, упираясь спиной в осиновый ствол и мрачно думая: «Вот припёрла так припёрла».

— Рыска, давай спать, — предложил он после затянувшейся паузы.

— Я знаю, что люба, — прошептала она.

— Клянусь, что и не думал к тебе приставать. Но сова так заухала, что я сразу вспомнил про крыса. Хотел убедиться, что его не сожрут, — вдруг осознав, что как-то неубедительно и жалко оправдывается — да ещё перед кем! — Альк исправился: — Но если тебе понравилось, так и скажи, я тебя быстро разложу на ельничке, — нагло предложил он, однако не подкрепляя слова делом.

— Ты тоже мне люб. И мы должны… ну, сделать это.

У него на лбу выступила испарина. Она издевается? Ведь сама не раз говорила, что до свадьбы это делают только падшие девушки, и вообще, грешно предаваться похоти, богиня даёт нам плотские утехи только для продолжения рода... За время пути Рыска успела намолоть кучу всякой чуши, в которую теперь наверняка верила только наполовину.

— Да я вообще парень хоть куда, — усмехнулся он, не сводя с неё внимательного взгляда. — Но никому ничего не должен, кроме денег.

— У нас ведь нет общей дороги, да? — её голос дрогнул.

Альк ошарашенно умолк. Значит, она всё-таки увидела пути, которые он перебирал, крутя ворот судьбы… Там было много удачных для него исходов, но он-то пытался отыскать такой, чтобы повезло им обоим.

— Я не успел рассмотреть, потому что ты свалилась, — соврал он.

— Завтра мы приедем в твой родной город и расстанемся — не знаю, что случится, но наши пути разойдутся. Судьбу невозможно обмануть, ты знаешь это не хуже меня. Если нам всё равно не быть вместе, то я хочу, чтоб ты меня любил, сейчас.

— Ещё чего, — возразил он. — Рыска, не порти себе жизнь. Будешь потом винить меня, себя и каяться в грехах перед Хольгой. Да и муж прилюдно отлупит за распутство и по веске метлой погоняет, — сказал Альк с деланым весельем. Он неплохо знал нравы ринтарских весчан.

— Какой ещё муж? — с пылом воскликнула Рыска, приподнимаясь на локте.

— Что значит, какой? Тот самый, работящий, — пояснил Альк, — который дом построит. У озера. И корову купит.

— Ты хочешь, чтобы я вышла замуж? — искренне удивилась она.

— Я-то тут при чём? Сама решай.

Рыска села и бросила на него такой злобный взгляд, что Альку стало одновременно и смешно, и немного страшно.

— Значит, я всё это себе напридумывала? Я не нужна тебе?

Раньше, когда крыса в прямом смысле была частью его натуры, Альку было легко и приятно язвить в ответ на её глупости, но сейчас он устало сказал:

— Рыска, ну ты и нашла время для ругани! Я спать хочу.

— Ты… ты… знаешь, кто ты? — она громко засопела и сжала кулаки. — Крыса! Мерзкая и подлая крыса, — вдруг за спиной у неё зашуршало, и по руке на плечо ловко забрался уже успокоившийся после схватки с совой крыс, который стал дружелюбно принюхиваться к её лицу.

— Просто ты ещё дитё. Дура неразумная, — проворчал Альк. — Забыла, кто я такой? Чужак, саврянин белокосый, ужас твоего детства.

— Детство прошло, — уверенно заявила Рыска.

— Влюбилась в мужика, помахавшего у тебя перед носом мечами, и думаешь, это на всю жизнь?

— Угу.

Он скептически фыркнул.

— Да ты мир ещё не видела, людей толком не знаешь.

— Зато я видела свою дорогу, — выпалила она.

— Что? — он застыл в изумлении.

— Раньше, когда у меня ещё дар был, — Рыска погладила крыса и села, поджав под себя коленки. — Подумала, девки в веске гадают на тараканах и дохлых мышах, а у меня есть такая возможность — заглянуть в свою судьбу.

— Ворот дорог не для этого, — простонал Альк. — Да и не умела ты им толком пользоваться.

— И всё равно увидела, что только раз в жизни любить буду, — огорошила его Рыска. — Но ты ни в чём не виноват.

«Сейчас извиняться начнёт», — с ужасом подумал он и быстро пояснил:

— Рыска, дар не показывает судьбу, он лишь помогает выбрать правильный путь. Один из многих. Всё не так просто. Паутина судьбы плетётся каждый день и постоянно меняется, каждую лучину, каждую щепку. Уже сейчас мой ворот будет крутиться иначе, чем тогда, у костра.

— Я точно знаю, что никого больше не полюблю.

— Тьфу, — он мотнул головой, понимая, что спорить бесполезно. Да и о чём? Что она понимает в вороте судеб? Как она может просчитать вероятности, если толком не знает, что такое две седьмых или сто процентов? — Хочешь, чтобы я тебя обесчестил — да пожалуйста, задирай юбку, я только за!

Рыска нервно сглотнула и выдавила:

— Хорошо.

Потянулась к подолу, и Альк прорычал:

— Вот дура! Здесь, в грязи, на колючих ветках? Рысь, да что на тебя нашло?

— Альк, мне кажется, я свернула куда-то не туда. Ошиблась. Сделала неверный выбор тогда, во время наводнения. Из-за меня погибли люди, а на самом деле я должна была найти выход получше. Не там остановила ворот… За эту ошибку Хольга накажет меня, и я умру, — тихо сказала Рыска. — Вот почему у нас нет общей дороги.

— И ты не хочешь умирать девицей? Понимаю. А вдруг не умрёшь? Вот стыдоба-то будет!

Альк тут же пожалел, что съязвил, потому что до него вдруг дошло: Рыске не по себе из-за того, что он растревожил её дар и использовал её силу. Когда он сам был «свечой», после каждого сеанса жить хотелось всё меньше, стены мира сужались, наступали, конец казался всё ближе. Тревожность «крысы» была плохим знаком — первым шагом к бездне отчаяния…

Рыска размахнулась, прицеливаясь к щеке Алька, которая ускользнула от неё за мгновенье до шлепка; ладонь с силой ударила по стволу осины, Рыска недовольно ойкнула, но замахнулась снова. Альк перехватил её руку, и крыс с возмущённым писком удрал с девичьего плеча, прячась под одеялом. Навалившись на Рыску всем телом, Альк прижал её спиной к еловым веткам, а когда она забилась, сердито ругаясь такими словами, что ему захотелось расхохотаться, серьёзно сказал:

— Тише, в кустах кто-то есть…

Этот простой трюк сработал. Рыска умолкла и испуганно прислушалась. Через щепку сообразив, что её обманули, снова попыталась дёрнуть коленями, но Альк взял верх одной массой.

— Если я тебя сейчас случайно придушу, то у нас точно не будет общей дороги, — наконец сказал он. Она затихла, тяжело дыша под его телом, и Альк добавил более дружелюбно: — Запомни, ты сделала единственный правильный выбор: если бы не ты, людей погибло бы гораздо больше. Ты поступила очень смело, и за это Хольга должна тебя отблагодарить, поняла?

— Да.

Они замерли, молча глядя друг на друга. Его косы упали по обе стороны от её плеч. Рыска смерила их долгим взглядом — сначала одну, потом другую — и сдавленно спросила:

— Скажи, люба ли я тебе?

— И что это изменит? — простонал Альк. — Тебе снова захочется делать глупости? Пойми, ты не в себе после того, что случилось у костра.

— Просто скажи.

— Ну, допустим, люба, — он скатился в сторону, наконец освобождая её от своего веса. — Очень люба, Рысь. И поэтому я не хочу, чтобы ты пострадала.

Рыска так странно заулыбалась, что Альк заподозрил неладное. Сейчас расстегнёт ворот платья или полезет целоваться — и тогда он за себя не отвечает. Если он увидит эти груди, то уже не остановится…

— Это всё меняет. Всё, — заявила Рыска, закрывая глаза.

— Хорошо, — с опаской согласился Альк, надеясь, что неловкий разговор подошёл к логическому завершению. — А теперь, может, поспим?

— Ага, — неожиданно миролюбиво согласилась она, укладываясь к нему спиной. Пошарила рукой, отыскала под одеялом крыса и затихла.

Радуясь наступившему перемирию, Альк лёг на узкую лежанку, вынужденно прислонился животом к Рыскиной спине, потянул на себя одеяло и закрыл глаза.

Люба — не люба… Если бы всё решала только любовь! Тоже придумала, видунья хренова, умрёт она… Да любой может, вон, с коровы свалиться и шею сломать. Ненормальная — решила, что ей понравится в первый раз. Да она наверняка даже не в курсе, что девкам больно бывает! А какие у неё всё-таки груди — прямо под его ладонь… Он ей люб…

Сердце ёкнуло, горько-сладко заныло, по-новому, непривычно, как не бывало раньше. Он расчешет ей волосы и заплетёт её чёрные косы…

Сова снова гулко проухала, но он даже не вздрогнул, на всякий случай под одеялом перекинув руку через тонкую девичью талию. Мало ли что этой девке в голову взбредёт поутру, ещё надумает сбежать, сперев его крыса — и гоняйся потом за ней! Если по пути в его родной дом у них с Рыской нет общей дороги, то он свернёт, какие могут быть сомнения? Отправит родным весточку и навестит их чуть позже. А обещанные сто златов заработает — так будет честнее, чем у отца просить.

Тёплая ладошка погладила его локоть, но Альк уже спал.

* * *

Когда Рыска проснулась, солнце вовсю светило со стороны реки, сочась тёплыми лучами сквозь лесную зелень. Крыса рядом не было, зато на живот давила тяжёлая мужская рука. Пока Альк был свечой, он спал очень чутко, дёргаясь от каждого звука или запаха, зато теперь его громом не разбудишь…

Выбравшись из-под одеяла, она сбегала в кустики, а затем спустилась к реке, набрала воду в баклажку из примеченного с вечера родничка, с удовольствием напилась и умылась. Крыс шмыгал под ногами, лакомясь улитками и закусывая их листьями подорожника. Подставив лицо утренним солнечным лучам, она потянулась и тихо рассмеялась. С высокого речного берега ей была видна неровная кромка леса, за ней — поросший маками луг, засеянные рожью поля, снова лес и на краю его — веска с плывущим в небо еле заметным дымком. Лягушки завели свой бесконечный хор — лучше б на комаров активней охотились! Парочка кровопийц покусилась на голые Рыскины ноги. Она несколько раз притопнула, потом попрыгала, затем поскакала козликом и вдруг вспомнила, как они по праздникам танцевали на хуторе — весело, поднимая колени, руки в боки. Эх! Влево два шага, притоп, вправо два шага, прихлоп, поворот…

Убедившись, что она ничего не забыла, Рыска остановилась, чтобы отдышаться, и снова подпрыгнула, но уже от испуга, услышав совсем близко голос Алька:

— Комаров отгоняешь?

— Ой! — она плюхнулась на траву на самом краю обрыва и, согнув колени, спрятала ноги под подолом. — Доброе утро!

— Доброе.

Проснувшись и не найдя ни Рыски, ни крыса, ни коров, Альк было подумал, что она всё же решила сбежать от него — а она на берегу выплясывает... Он смерил её подозрительным взглядом и вдруг понял: она счастлива. И у него на душе отчего-то стало хорошо.

— А как вы танцуете по праздникам? — спросила Рыска, едва отдышавшись.

— Ну, у нас обычно хороводы водят, — вспомнил Альк, усаживаясь рядом, — замысловатые дорожки плетут.

— Это как? Не по кругу?

— Нет, танцоры берутся за руки, а двое заводил, мужчина и женщина, водят их длинными змейками, будто узоры рисуют. Потом все на пары разбиваются, потом на четвёрки. Но я в этом действе ни разу не участвовал — такие танцы больше для простого люда, — он вдруг осёкся, заметив, как вытянулось её лицо.

Ну да, он больше привык к придворным танцам, спокойным и достойным. И весьма занудным…

Рыска примолкла. Альк подставил солнцу лицо и закрыл глаза. Лягушки надрывались, словно созывали всех на пир, заглушая щебет лесных птиц.

— Альк, — она первая нарушила молчание, — давай немного свернём.

— Куда?

— В Плынь.

— Чего? — Альк с удивлением глянул на неё.

— Ну, в город, где у вас есть дом.

— А у Казимиры — школа? — сообразил он.

Рыска вдохновенно произнесла:

— Если ты поручишься честным словом, тебе поверят и возьмут меня на обучение, а потом ты поедешь в замок к родителям и привезёшь мне деньги, когда получится. Мы вместе придумаем, как передать половину Жару. Только надо будет сделать ещё одно важное дело…

— Милку выкупить, я помню, — перебил её Альк.

— Она, наверное, златов на десять потянет?

— Ну, корова немолодая, хоть для тебя как талисман. Я бы больше пяти не дал, — честно сказал он.

— Интересно, — Рыска с волнением прикусила большой палец, — как долго я смогу проучиться в школе на сорок пять златов?

— Вообще-то Казимира предложила взять тебя бесплатно, — напомнил Альк.

— Так Казимира когда ещё вернётся домой! И хоть бы с женихом… В любом случае, я бесплатно не хочу. Не люблю нахлебничать. Я ведь могу запросто и учиться, и по дому помогать.

— В таких школах это не принято, — отмёл её идею Альк. — Там же сплошь богатые барышни, они стиркой и мытьём полов не зарабатывают.

— Думаешь, я не впишусь? Засмеют меня?

— Нет, ну почему же, — уклончиво ответил он.

— Ты столько раз меня высмеивал, что я больше не боюсь, — Рыска гордо подняла голову. — Буду учиться, а если деньги понадобятся — стану на площади сказки рассказывать.

— Саврянам?

Она испуганно заморгала.

— А что?

— Ничего. Нас там много. Представь себе целую площадь таких, как я. Все белокосые и на саврянском говорят. Жуть.

— Привыкну. Я ведь тебя тоже сначала…

— Ненавидела.

— Боялась, — поправила его Рыска. — А саврянский я выучу — чего там сложного? Я уже почти всё понимаю из твоих историй. Или ты думаешь, меня закидают гнилой картошкой, потому что я ринтарка?

— Острижём тебя наголо и белый парик нацепим, делов-то. Глаза-то у тебя саврянские.

Мысль отправить Рыску в школу Альку очень понравилась, и он сразу дал себе зарок, что придумает, как заплатить за учёбу, чтобы ей не пришлось заниматься ни черной работой, ни выступать на площади. Не то чтобы он не верил в её талант сказочницы, но в одиночку молодой девушке этим заниматься не стоит. Когда они с Жаром были рядом — другое дело. Плынь недалеко от столицы и от родового замка Хаскилей, там у них есть дом — пусть старый, и неясно, насколько жилой, но есть. Альк был в нём всего пару раз в далёком детстве… При желании можно остановиться. Альк мог бы навещать Рыску и присматривать за ней.

Она по-боевому махнула косой и сказала:

— Нет уж, никаких париков. Какая есть, такая есть. Для сказочницы главное — что она говорит, а не как она выглядит.

— Надо ещё проверить, что там за школа.

Севриных-то он знал, но про школу Казимиры никогда не слышал.

Рыска воодушевлённо воскликнула:

— Надеюсь, там учат сражаться на мечах!

Альк одобрительно хмыкнул.

— Понравилось тренироваться?

— Не очень, но я поняла, что женщина в этом мире должна быть не только умной, но и сильной.

— Сомневаюсь, что ты сможешь на кого-то замахнуться, ведь мечом и прирезать можно.

— Ну, я для защиты, — сказала Рыска. — Вот бы там ещё учили и на гитаре играть!

— Это хотя бы безопасно, — согласился Альк.

— И риторике, и дипломатии немного… Ну и медицине с литературой.

— А не слишком будет?

Рыска задумалась, словно прикидывая, сколько щепок в день отведёт на вышесказанное.

— Думаешь, не потяну?

— Да нет, просто нужно ли тебе столько всего сразу?

Она потупилась, закусила губу, но потом глянула ему в глаза и уверенно произнесла:

— Мне важно, чтобы ты меня уважал, а не видел во мне только маленькую весковую дурочку.

Альк скептически поморщился.

— Вряд ли что-то из этого возможно.

— Эй! — Рыска ткнула его кулаком в бок. — Мерзкий же ты тип!

— Точно.

Она вздохнула.

— Знаешь что, Альк? Ты как семечка.

— Почему?

— Если откинуть шелуху, то можно увидеть тебя настоящего, но это не так просто. Ты делаешь всё возможное, чтобы казаться отвратным типом.

— А ты видишь? Вот так взяла и расщёлкала меня?

— Вижу, — она выпрямила спину и воодушевлённо сказала: — Я понимаю тебя. Понимаю, зачем ты настоял на своём и пошёл в Пристань, и теперь сама хочу уметь больше, чтобы изменить мир — только не той ценой, что платят путники и «свечи».

— Ты же сама когда-то говорила, что начинать нужно с себя.

— Той весчанки, что сбежала с хутора в компании с коровой, больше нет. Ты помог мне многое увидеть по-другому.

Альк хотел объяснить, что всё наоборот, это она помогла ему остаться человеком и не сойти с ума, что она порой вела себя достойней его, а риторика и дипломатия — это и есть шелуха, но вместо этого сказал:

— Школа — это отличная идея. Но сделай это ради себя, а не ради меня.

Она снова потупилась и умолкла.

— Я хочу, чтобы я была тебе люба не потому, что тебе нравятся мои волосы или — как ты там дразнился — «исечки», ведь они есть у любой девушки.

— Ну, ещё у тебя ровные ноги и чудесная задница, а этим может похвастаться далеко не каждая.

Альк глянул на её стопы, торчащие из-под подола обтянутого вокруг колен платья. Узкие, маленькие… Ему очень хотелось опустить руку и погладить их, но он сдержался.

Заметив его взгляд, Рыска натянула подол пониже. Её ноги были грязные после танцев, и ей стало из-за этого ужасно неловко. Впрочем, Альк совершенно не стеснялся своих сбитых в дороге стоп — вытянул их перед собой, положил ногу на ногу и принялся беспечно ими качать.

— Альк, прости, прошлой ночью я наговорила глупостей, — сказала она.

— Ты больше не собираешься умирать?

— Нет.

— То-то ж. Проехали, — миролюбиво сказал он. — Но мы должны выяснить, что происходит с даром и отчего образовалась наша связка.

— Давай посмотрим, как это работает, — предложила Рыска, радуясь, что ночной инцидент, из-за которого она чувствовала себя ужасно глупо, так быстро забыт.

— Нет, никаких экспериментов, — отрезал он. — Не хочу случайно тебя угробить. А вот спросить у знающих не помешает.

Поняв, что спорить бесполезно, Рыска вдруг сменила тему.

— Альк, а что на саврянском значит «вшхода»?

Он усмехнулся, удивлённо поднимая бровь.

— «Гулящая девка». Где слышала?

— Ну, — чуть смущённо призналась она, — так ругались те мерзкие савряне с обоза.

— Козлы, — проворчал Альк. — То есть «дульпки».

— А Казимира потом ещё почище ругалась! Я только ринтарское поняла…

— Она — по делу. А вообще неприличные слова нужно знать, чтобы не попасть впросак.

— Ну так поделись, — попросила Рыска.

— Если ты этого так хочешь, — Альк пожал плечами и невозмутимо начал урок саврянского народного: — «Падшая женщина» — это «вшхода», а «курятник» будет «вшходник». «Гулящий мужик» — это «спырник». Женский орган у нас называют «щика», а мужской — «пыр».

Рыска очень старалась не краснеть, но не получилось.

— У вас этими словами тоже постоянно ругаются?

— Только мужским.

Она хмыкнула.

— Мне кажется, в Саврии женщин уважают больше, чем в Ринтаре.

— На самом деле, чем дурнее и злее баба, воспитывающая твоего ребенка, тем хуже для всех. Но, поверь, до равноправия нам далеко.

Рыска кивнула, но с темы не свернула.

— Альк, а как сказать по-саврянски будет «любиться»?

— «Любчися». А если грубо — «долажить».

— Звучит мило.

— Только не произноси в приличном обществе, предупредил он. — И если от кого услышишь, смело бей по щекам.

— А «целоваться»?

— «Поцевжентачь».

— Как? — рассмеялась она.

— Так, — Альк наклонился к ней, обхватил сзади за спину одной рукой и легко поцеловал в губы. Потом сел обратно и как ни в чем не бывало уставился на реку.

Рыска заключила:

— В принципе, не противно.

Он хмыкнул.

— Да что ты? Это потому что без языков. Решил тебя на первый раз пощадить.

— На первый раз?

Альк счёл продолжение разговора непродуктивным.

— Поехали. А то так весь день пройдёт за твоей матерной болтовнёй.

— Моей?

— Ну да.

Они поднялись и отправились седлать коров, продолжая переговариваться.

— И не скажешь, что «вшхода» — неприличное слово. Похоже на «вход». Будто кто-то просто стоит у двери.

— Ну, так оно и есть, — хохотнул Альк.

— А «щика» — вообще, как «щека», что-то мягкое и приятное.

— Заткнись, матерщинница. И не вздумай кому-то говорить подобное!

— И не собираюсь. Я так, чтобы понимать. Это мужчины любят вечно ругаться. Но если ты меня достанешь, — пригрозила она, — теперь буду посылать тебя «к пыру».

— Правильно говорить «на пыр». Тьфу, может, хватит?

— Но ты же первый начал!

— Я? — возмутился он.

— Да. А теперь научи отвечать позаковыристей, чтобы никто не мог меня обложить безнаказанно.

— Как сапожник?

— Как пьяный сапожник.

Альк мысленно перебрал всё самое похабное.

— Если кто-то тебя обидит, отвечай «позавжёнсток мусковоный».

Рыска старательно и чётко повторила, и он, пришпорив корову, с хохотом помчался вперёд по дороге.

* * *

Летом солнце садилось прямо напротив двери.

Пожилой мужчина в широкой, из дорогой ткани, рясе стоял на пороге дома и вглядывался в тёмное грязное болото, из-под которого кое-где торчали перекошенные стволы деревьев и остатки домов. Ему очень повезло, что скит стоял на холме. Огромная, хлынувшая из запруды водная лавина, остановившая войну, снесла по дороге несколько весок и сровняла с землей часть леса, но никак не навредила ни ближайшему городу, ни его дому. Река чуть изменила русло, а в низинах за лугом образовались два новых озера — рыбачь не хочу!

Старик смотрел на заходящее солнце и вспоминал о том, как много лет назад учил внука ловить уклеек, угря и сома. Было это, правда, на совсем другом берегу и даже в другом тсарстве… Впрочем, недолго Саврии и Ринтару быть враждующими. Скоро — он верил — всё изменится.

Сердце, измученное тревогой за судьбу Алька, стало понемногу успокаиваться. Старик чувствовал, что внук жив, но что именно с ним произошло и какова была его роль во всём случившемся, оставалось загадкой, недоступной его дару. Всё, что бывший путник мог подправить в паутине дорог членам своей семьи, он уже подправил, и теперь оставалось лишь уповать на удачу и правильные решения, которые они примут сами.

Неопределённость глодала душу. Альк, ставший после обряда «свечой», пришёл к нему в облике человека, и всё же крыса была там, это точно, — как и знакомое бывшим путникам отчаяние на пороге безумия, когда тонкие лучи света ускользают, заставляя проклинать последние дни измученного сознания.

Старик был путником без малого двадцать лет и повидал немало сходящих с ума «свечей». Его мальчик продержался дольше обычного и даже смог перевоплотиться, что случалось крайне редко и означало, что его натура отчаянно боролась с крысой внутри — и всё же безумие было неотвратимо, а агония последних усилий ужасна.

Сареон Радский не знал путей спасения для «свечи», но странный тёплый трепет внутри, не проходивший с момента разрыва плотины, не покидал его, оставляя надежду на чудо.

Как только ему сообщили о результате Обряда, вина чуть не раздавила его, на время заглушив и голос разума, и сам дар: пути словно задрожали, размылись, обволоклись туманом…

В ринтарской Пристани, где учился Альк, многие знали Сареона, а кое-кто из членов Общины его ненавидел — это и могло стать причиной, по которой Алька не выбрали в путники, определив «свечой» к какому-то жалкому отпрыску давнего, ещё со времён войны, врага Радских. Возможно, это Берек — мерзкий и беспринципный тип, путник, наставник, член Общины — постарался и отправил Алька «свечой» к своему ещё более подлому племянничку Райлезу. Сареон не знал мальчишку лично, но был наслышан о том, как и сам Берек, и его тётушка покрывали Райлеза во время учёбы. То он чужую крысу стащит, то над девицей надругается, то сбежит из Пристани и напьётся… И это только то, что доходило до старика.

Новость про Алька обескуражила его настолько, что он собирался немедленно разобраться с подлецами, но всё же смог взять себя в руки. Примирившись с мыслью, что спасти внука всё равно не удастся, а месть лучше подавать к столу в холодном виде, Сареон Радский решил так уж явно не нарушать кодекс Пристани и обдумать ситуацию. Когда спустя месяц гонец сообщил ему, что Альк сбежал, он не удивился, но когда Альк пришёл к нему в человеческом обличье, да ещё в компании видуньи-полукровки, ставшей его новой «хозяйкой», немного растерялся.

Их встреча с Альком была сумбурной, неправильной и конце концов свернула на деньги. Как глупо! Позор его сединам… Он старше и мудрее, он не должен был этого допустить! Несмотря на крысу внутри, мальчишка знал, чего хочет, и вытребовал своё.

Ах, если бы Сареон знал хоть один способ спасти «свечу» после обряда, он бы непременно его опробовал, а так пришлось предложить Альку очевидное: вернуться в Пристань и принять свою участь. Старик был в курсе, что происходит с такими, как Альк, «перевёртышами»: те со временем теряют человеческие черты и начинают вести себя как животные, становятся опасными для других в теле человека, не осознавая, когда крыса берёт своё. Он слышал о двух таких случаях: один «перевёртыш» прожил месяц, меняя обличье с человечьего на крысиное, и в конце концов прирезал всю свою семью. Второго, кажется, когда-то потерял Крысолов, и тоже с последствиями.

Позже, услышав о страшной смерти купца Матюхи, старик пришёл в ужас. Он не знал, что и думать — ну не бывает таких совпадений! Полубезумный Альк приходит к нему за наследством, отданным на хранение зайцеградскому купцу, и тот погибает через несколько дней в жестокой бойне… В Зайцеграде поговаривали, что вся поляна была усеяна выпотрошенными трупами, и не только мужскими. Сареон с тоской вспомнил молоденькую ведунью-полукровку. Неужели она попала под руку обезумевшему Альку? Его любимый внук не был на такое способен, а вот крыса внутри него — да.

Всё, что старик знал сейчас — Альк не погиб, водная лавина остановила войну, и эти события как-то связаны между собой.

Солнце успело коснуться макушек дальних сосен, когда на тропе, ведущей к скиту со стороны города, показался всадник.

— Наконец-то, — нетерпеливо выдохнул отшельник, поправляя рясу.

Он сердечно поприветствовал молодого мужчину, назвавшего его «господином Радским», быстро прочёл послание и, придя в возбуждённое состояние, ещё долго расспрашивал гостя о последних новостях. Тот не захотел остаться на ночь, сославшись на необходимость «проведать тётю, живущую в Зайцеграде», и Сареон не стал читать ему нотацию, лишь с пониманием кивнул.

— Спасибо, Лазар, что не забываешь.

— Вы мой второй отец и спаситель, — с почтительной улыбкой ответил гость, и по его лицу пробежала тень. — Если бы не вы, мой крысиный скелет давно гнил бы под землей.

— Ты был способным учеником, достойным большего, чем месяц службы в роли «свечи», — проговорил Сареон и всё же не удержался, спросил: — Скажи, у тебя прекрасная жена в Саврии, зачем ты опять навещаешь эту зайцеградскую «тётю»?

— У неё есть сын, — с гордостью сказал мужчина, запрыгивая в седло, — о котором я узнал уже после свадьбы с Марьяной.

— Ах, сын…

— Помните, лет пять назад, когда я приезжал к вам, то часто останавливался в Зайцеграде и заводил… приятные знакомства? Сейчас и признаться жене во всём не могу, и родную кровь оставить не в силах. Такой бойкий мальчик растёт! С женой-то у нас две дочки… А с его матерью я больше не кручу, честное слово.

Сареон усмехнулся.

— А мне-то что? Что говорят твои пути?

— Что ложь — меньшее из зол.

— Ну что ж, надеюсь, Хольга и Саший тебя не оставят, и обе твои семьи будут счастливы.

Сареон знал, что так не бывает. Что паутина лжи никогда полностью не отпускает, схлопываясь в самый неудачный момент, но у него были более важные дела, чем философствование с бывшим учеником о правильной семейной жизни. Свою семью Сареон тоже не уберёг. Жены давно нет, с сыном они никогда не ладили, с дочерью общаются мало, внучка его почти не помнит, а внук… Впрочем, с внуком, кажется, всё в порядке — хвала Хольге!

Они с Лазаром тепло распрощались, и посланник скрылся в быстро опадающих на дорогу сумерках. Старик вернулся в дом, запер дверь и достал из запертого ящика стола «тень», чтобы прочесть основную часть доставленного ему из Плыни послания.

Плынь оказалась маленьким городком в приграничье, к востоку от которого начинались земли кочевников. Стены и башни города, слабо укреплённые, издалека блестели слюдой, изобилующей в горных породах этих мест. Стражники на въезде, сонные и ленивые, не обратили на въезжающих никакого внимания.

Альк сидел в седле ровно и ехал спокойно, стараясь не выдавать волнения. Одна из причин, по которой он не был в восторге от приезда в Плынь — наличие там Пристани, в которой когда-то учился его дедушка и которую Альк проигнорировал, выбрав в итоге учёбу в Ринтаре. Сложно сказать, сожалел ли он об этом — возможно, учась в Саврии, он избежал бы участи «свечи», но на тот момент ему очень хотелось вырваться из-под влияния и контроля семьи, чтобы доказать себе и им, как много он может добиться сам. Доказал…

Город он почти не помнил — так, детские воспоминания о саде, пахучей сирени и яблонях у крыльца.

Рыске Плынь понравилась блеском слюды и тем, что деревянные и каменные дома самых разных размеров не жались друг к другу, а стояли на расстоянии — это означало, что большого количества желающих селиться там не было. Они проехали несколько незнакомых Альку улиц и свернули на полупустую рыночную площадь. День был явно неторговый.

— Уважаемая, а где здесь дом Радских? — спросил Альк у ближайшей уличной торговки.

— Купи пирожок, покажу, — ответила ушлая баба.

Альк купил два и добавил медьку за беспокойство.

— Крышу красную черепичную видишь? Повернёшь направо и щепки три проедешь прямо.

— Спасибо, — сказала Рыска, поворачивая вслед за Альком.

Город её не особо удивил: кто-то копошится в саду и огороде, возле кормильни, как обычно, стоит вышибала да качаются выпивохи, а вот каменный мост и речка с мельницей впечатляли. Проехав, как сказала торговка, несколько лучин, Альк безошибочно остановился возле дома с высоким крыльцом и двумя яблонями по бокам. Кованая ограда была символической, калитка не запиралась. Они спешились, завели коров во двор, и Альк постучал в дверь кулаком.

На стук вышла служанка с пустой корзиной в руках, да так и застыла на пороге.

— Молодой господин! — воскликнула она. — Алькушенька! Вы вернулись?

Альк настороженно прищурился. Имени служанки он не помнил, но она ему помогла.

— Меня Авдотьей зовут, а муж мой — Федуня. Вы, конечно, не помните нас, мальцом совсем были, когда приезжали, но мы служим здесь с тех пор, как ваш дедушка этот домик прикупил. Заходите, пожалуйста, я вам комнаты приготовлю, если вы ночевать изволите, и баньку затопим, и покушать приготовим... Радость-то какая!

Неугомонная баба показала, куда отвести коров, попричитала по поводу того, что их заранее не предупредили о приезде молодого хозяина, иначе она бы наготовила снеди, провела Алька и Рыску внутрь и указала на соседние комнаты в левом, более высоком крыле дома. На крики служанки откуда-то из подпола вышел бородатый мужик лет пятидесяти, громко ойкнул, рявкнул: «Здравьюшко!», развернулся и исчез, словно сквозь землю провалился. Впрочем, ненадолго — вынырнул он уже с корзиной еды и с бутылкой в руках.

Рыску пристроили в комнате поменьше, с видом на задний двор, зато с лоханью для умывания и туалетным ведром. Алька — в комнате побольше, с видом на улицу. Авдотья молола языком не переставая, а её муж, спокойный и немногословный, уже отправился топить баню.

— Вместе мыться будете? — спросил он, невозмутимо глядя на Алька.

— Нет, отдельно, — выпалила Рыска.

Альк кивнул.

После бани завернувшейся в простынь Рыске служанка предложила выбрать чистую одежду, извиняясь, что женских платьев в сундуке совсем мало, да и вида они немного мятого и размера не совсем подходящего, так как госпожа Анна покрупнее гостьи, а Богданочка пониже. Рыска выбрала зелёное льняное платье с вышитым, хоть и низковатым, лифом и серым пояском, которым можно было стянуть талию любого размера. Платье оказалось коротковато, но всё равно смотрелось гораздо роскошней, чем Рыскино дорожное, купленное перед отъездом. Больше всего Рыска обрадовалась чистому исподнему, красивей которого она ещё не видела (тонкая рубашка на шлейках и странно короткие трусы были мягкими, шелковистыми) и белоснежным носкам, слегка пропахшим сундуком, но оттого не менее удобным. Туфли, предложенные служанкой, не подошли, и Рыска надела свои старые, уже заботливо почищенные.

Альк парился с лучину, будто хотел выгнать из тела злой дух. Рыска заскучала и даже стала немного волноваться, не случилось ли чего. Она уже и косу успела заплести, и изучить комнату вдоль и поперёк, а побродить по дому не решилась. Альк вышел к обеду в широких серых штанах, вероятно, отцовских, и белой рубахе с зелёной вышивкой вдоль ворота; белые волосы распущены, на ногах — домашние кожаные туфли без пяток. На лице у него было такое благодушное выражение, что он напомнил Рыске сытого кота.

— Хорошо смотрится, — сказал Альк, указывая на Рыскино платье, — и цвета мы выбрали одинаковые.

— Ну, это же твои родители выбирали, — она смущённо подтянула низковатый лиф.

На обед они поели салат и жареное мясо, которое Альк запивал вином, а Рыска — квасом.

— Много не пей, пожалуйста, — попросила она, вспоминая ужасно неприятную сцену в кормильне, после которой Альк оказался в тюрьме.

— Я и не собирался, — он поморщился, — и не надо меня контролировать, не люблю я этого. Если захочу напиться — напьюсь.

— А вдруг я тебя попрошу — и ты расхочешь.

Альк вздохнул.

— Да не любитель я напиваться. Повод серьёзный нужен, причём дурной.

— А когда мы поедем в школу?

— Прямо сейчас, что ли? Моя задница категорически возражает. Да и коровам нужно отдохнуть. Утром.

— Утром?

— Тебе что, здесь не нравится?

— Что ты, нравится. Просто непривычно…

— Ты моя гостья. Отдохнём часок и прогуляемся, я покажу тебе город. Заодно узнаем, где эта школа и что про неё говорят.

Рыска поднялась в свою комнату, занавесила окно, разделась до исподнего и рухнула в постель, пытаясь унять роящиеся в голове мысли. Слуги её неизвестно за кого приняли, но это неважно. Родители Алька всё равно здесь почти не бывают, а завтра она, вероятней всего, поступит в школу и начнёт новую жизнь.

— Эй, соня! — в дверь комнаты постучали. — Спускайся, пойдём город смотреть.

Рыска вскочила, не сразу понимая, где она. Лучи, скользящие неровными полосками сквозь шторы, стали совсем низкими. Она сходила на туалетное ведро, отмечая широкое и удобное сиденье, быстро оделась, пригладила растрепавшуюся косу и спустилась вниз.

Альк уже ждал её на крыльце — всё в той же одежде, только ботинки старые, дорожные.

— Выспалась?

— Ага.

— Ну что, пойдём? Посмотрим, чем живёт эта убогая периферия.

Вечерний город Рыске понравился больше, чем дневной. На площади было людно, вокруг центрального помоста стояли продавцы сладостей и разной снеди, выступал какой-то баюн. Раньше неприятная для уха, теперь саврянская речь стала для неё не только более понятной, но и казалась мягкой. Все эти шипящие и хрустящие звуки, произнесённые вместе и быстро, сливались в ритмичный и довольно мелодичный поток.

— Хочешь кедровых орешков?

Рыска кивнула. Заметив, как он вынимает из кармана новый кошель, она удивлённо подняла брови, и Альк предвосхитил её вопрос.

— Я никого не грабил. Авдотья выдала мне несколько сребров.

К слову, это было довольно унизительно. Альк понимал, что тратит деньги родителей, и оттого чувствовал себя мальчишкой. Он отсутствовал семь лет и вернулся домой не с толстым кошелём, а с немаленьким долгом, который божиня знает когда сможет отработать. Альк вспомнил слова дедушки во время встрече в ските о том, сколько денег отец угрохал на его образование, и снова приуныл. Работа видуном может быть денежной разве что при дворе. Махать мечами Альк умел, но не любил. В Пристани это казалось увлекательной забавой, соревнованием в ловкости, в реальности же пускать в ход оружие ему вовсе не нравилось, даже ради спасения жизни. То ли дело крысе — та любила атаковать и доказывать превосходство. Стать послом означало пойти на поводу у отца, а управлять имуществом казалось невероятно скучным. Альк решил, что нужно позволить себе хотя бы недолго плыть по течению — авось куда-нибудь вынесет.

— Вкусно, — проговорила Рыска, и он вернулся на землю — точнее, на площадь, на которой что-то затевалось.

Трое парней с дудками и один скрипач завели ритмичную мелодию, и вдруг народ вокруг задвигался, затолкался, зашумел и стал потихоньку выстраиваться в длинный хоровод. Альк собирался было бочком выбраться из толпы, но какой-то боевой парнишка схватил Рыску за руку, а она потянула за собой и Алька. Вырываться было как-то глупо, и Альк с усмешкой подумал, как буквально реализуются его мысли: он плыл в длинном ручейке людей, вьющемся за высокой бабой в красном платье и повязанном на голову красном платке. Вряд ли он мог себя вообразить в более идиотской ситуации, но разгорячённая и довольная Рыска крепко держала его за руку, следуя вместе со всеми, и Альк стал смотреть на её длинную косу, спустившуюся до очаровательно округлой, прыгающей в ритм музыки попы. Это заметно скрасило его суетливо-бессмысленную беготню по площади, и когда цепочка людей стала разбиваться на пары, он уже более охотно схватил Рыску за обе руки и покружил её, влился в четвёрку, поменялся партнершей с рядом стоящим парнем, косо глядя на то, как тот хватает Рыску за талию и подбрасывает её вверх в прыжке. Проделал то же самое со своей белокосой партнёршей, передал её другому мужчине. Рыска отодвинулась дальше, потом ещё дальше, уносясь в ускоряющемся потоке и виновато ему улыбаясь. Напротив Алька оказалась стройная рыжеволосая девица с большущим бюстом, подобранным вверх ярко-синим корсетом, с которой ему пришлось кружиться, пока дудки не замедлили ритм, после чего ручей потёк в другую сторону, и Рыска к нему вернулась.

— Хоп! — прокричали музыканты, и толпа остановилась, пары соединили руки и обнялись в знак дружбы и согласия. Альк привлёк Рыску к себе, чувствуя, как тяжело она дышит. От неё пахло орехами и травами, которыми она мыла голову. — Поворонтак, поцевжёнтак! — пропели музыканты — и что ему оставалось делать? Пришлось покрутиться и поцеловать её, придерживая за то место, где заканчивалась её чёрная коса.

Музыка затихла, народ стал распадаться на группки, расходясь по сторонам. Какой-то менестрель заиграл на гитаре, фальшивя на высоких нотах. Альк с Рыской оказались на краю площади возле закрытой сапожной лавки. Сделав пару шагов в сторону, он прижал её спиной к стене и всё-таки просветил насчёт того, как целуются с языками. Рыска держала его за плечи и, закрыв глаза, впитывала новые знания. Он бы с удовольствием научил её большему, но вынужденно отпрянул, когда проходящая мимо старуха гаркнула:

— Совсем обнаглели, бесстыдники! Не танцы, а распутство какое-то.

Рыска, «натанцевавшаяся» до головокружения, осталась стоять у стены, прикрывая лицо двумя ладонями.

— Эй, ты чего? — спросил Альк. — Это всего лишь танец, я не виноват.

Она опустила ладони и попросила:

— Пойдём отсюда.

— Ты что, обиделась?

Они пошли по тёмной улице прочь от площади.

— Нет, просто утром, когда я спрашивала тебя о танцах, ты мне не сказал, чем они заканчиваются.

— Ну извини. Да я сам не знал! Я же говорю, раньше я в подобном не участвовал. Или это вообще местные придумки.

Они прошли по безлюдной улице мимо большого палисадника, от которого пахло ночными цветами.

— Предупреждать надо, — проворчала Рыска.

— Предупреждаю, — сказал Альк, снова приобнял её и насладился долгим, горячим поцелуем.

— Альк… — выдохнула она с укором.

— Что? Я же предупредил.

Они молча прошли два квартала, держась за руки, и повернули в заулок, ведущий к дому. Недалеко от кованой калитки Альк остановился и спросил:

— Рысь, как ты?

Её лицо осветила луна, жёлтые глаза блеснули и опустились вниз.

— Тревожно, будто мотылёк внутри бьётся, — тихо сказала она.

— Не бойся, я тебя не обижу. Прости меня, идиота. Не удержался.

— Ещё скажи, что не хотел.

— Хотел, но не должен был.

— Ну, хоть целоваться научусь, — заключила Рыска, поворачиваясь к дому. — Я думала, это по-другому делают. Только ты ко мне в комнату, пожалуйста, не приходи.

— И не собирался. Утром можно?

— Утром можно.

— А ты не сбежишь? — вдруг спросил он.

— Ты же не отдал мне деньги.

Зайдя в притихший дом, Альк запалил две лучины, и они с Рыской разошлись по комнатам.

* * *

Карета остановилась возле крыльца рано утром. Из неё вышла стройная немолодая женщина со светлыми волосами, подстриженными до плеч, в дорогом платье и очень дорогих туфлях. Нетерпеливо махнув вознице, она миновала распахнувшуюся от напора калитку и попробовала открыть дверь. Когда та не поддалась, решительно постучала. Через несколько мгновений дверь отворилась, но на пороге стояла не служанка, а незнакомая черноволосая девушка.

— Кто ты? — женщина зашла в сени и по-хозяйски осмотрелась.

— Рыска, — робко ответила девушка.

— А почему в этом платье?

— Мне Авдотья дала переодеться с дороги.

Женщина бросила на Рыску внимательный взгляд.

— Альк здесь?

— Да…

В этот момент по коридору спокойно и по-деловому прошла крупная серая крыса. Увидев её, женщина побелела, покачнулась, придержалась рукой за стену. Рыска наконец сообразила, кто перед ней и что происходит, и поспешно успокоила гостью — точнее, хозяйку:

— Альк во дворе.

Женщина выдохнула, тряхнула головой и зашла в комнату, служившую в небольшом по меркам Хаскилей доме одновременно и гостиной, и столовой. Рыска проскользнула следом.

— С ним всё в порядке?

— Да. Он тренируется на мечах.

— Правда? — удивилась женщина.

— Сейчас я его позову!

Рыска заполошно выбежала через заднюю дверь и, увидев Алька возле колодца, прокричала:

— Альк, твоя мама!

— Что с ней? — испуганно спросил он.

— Она приехала.

Альк замер на несколько мгновений, затем быстро вытер руки, уронил в траву полотенце и решительно пошёл в дом. Его лицо казалось невозмутимым, но глаза были снова какими-то пустыми, как раньше, в моменты опасности, когда крыса внутри брала своё, поэтому Рыска решила на всякий пойти за ним, чтобы не оставлять их с госпожой Хаскиль наедине.

Возглас прозвучал как вздох:

— Альк!

Едва Альк зашёл в комнату, женщина бросилась вперёд, обхватила его за плечи, прижала к себе и замерла.

— Мама, всё в порядке, — проговорил он, неуверенно погладив её по спине.

Та отстранилась, продолжая держать его, и её глаза влажно блеснули.

— Почему ты не приехал домой? — спросила она с удивлением и укором.

— Это тоже дом, — ответил Альк.

Повисла короткая пауза.

— Ты не хочешь нас видеть?

— Конечно, хочу, но... это долгая история.

— Я готова выслушать всё, чем ты решишь поделиться, — она отошла на шаг, смерила сына внимательным взглядом. — Ты так изменился! Возмужал, стал такой красивый... Слава богам! Я верила, что ты вернёшься, что ты не… — она поспешно вытерла глаза.

Альк смотрел на мать, не зная, что ответить. Что она тоже изменилась и постарела — в том числе, благодаря ему? Что он чувствует себя подонком и неудачником, а красота сына в глазах матери — не более чем условность?

— Давай сядем и поговорим, — предложил он.

Он сели за стол, а Рыска задержалась в дверях. Кажется, спасать Алька было не нужно, да и госпоже Хаскиль ничто не угрожало. Рыска медленно попятилась и выскользнула в соседнюю со столовой кухню. Авдотья и Федуня с пол-лучины как ушли за покупками, и она решила похлопотать вместо них на случай, если приехавшая хозяйка проголодается: достала свежий хлеб, масло и мёд, пошевелила тёплый горшок с кашей в печи, уселась на лавку и прислушалась. Саврянская речь была еле различимой, но злобные интонации Рыска бы уловила и вмешалась, хоть и знала, что лезть в чужие семейные дела себе дороже.

Сев за стол напротив сына, госпожа Хаскиль вытянула руки и схватила его ладони.

— Сынок, — её голос дрогнул, — ну как ты?

— В порядке.

— До нас доходили слухи, — она нервно сглотнула, — но я им не верила — и правильно делала!

— Какие слухи?

— Что после обряда ты стал… «свечой».

— Вы справлялись о моих успехах? — Альк усмехнулся.

Женщина укоризненно покачала головой.

— Конечно. Неужели ты думаешь, что мы могли так просто забыть о тебе?

— Ну, отец вполне убедительно от меня отрекся…

— В пылу отчаяния! Ерунда. Он давно об этом пожалел. Один наш знакомый ринтарец иногда рассказывал нам о твоих делах в Пристани. Мы знали, что ты достиг больших успехов, и поэтому я не поверила, что тебя не выбрали в путники.

— Не выбрали. Но не потому, что я был ничтожеством.

— Конечно нет! Но… разве можно повернуть обряд назад? — она внимательно посмотрела ему в глаза. — Это невозможно, я узнавала.

— Я же сказал, мама, это долгая история.

— Расскажешь?

— И неприятная. Не хочу вспоминать. Слишком… — он поморщился, подбирая нужное слово, — остро.

Госпожа Хаскиль вздохнула и не стала настаивать.

Рыска из кухни слышала почти всё, но понимала примерно половину сказанного.

— Сынок, а что ты собираешься делать дальше?

— Хочу ненадолго остаться в Плыни.

— Сидеть здесь? Но зачем?

Альк помедлил с ответом.

— Закончу одно дело, а дальше будет видно. У меня есть несколько обязательств.

— Перед Пристанью? — испуганно спросила госпожа Хаскиль.

— Нет, к счастью. Перед друзьями.

Она улыбнулась краем губ. Друзья вряд ли украдут у неё сына и тем более не станут причинять ему вред, а вот Пристань… С ней спорить и ссориться трудно. Не то чтобы Анна Хаскиль боялась каких-то там видунов или путников — ради сына она бы пошла на многое — но у их семьи была заслуженная годами репутация, которую нельзя пятнать глупыми играми.

— Это прекрасно, что у тебя есть друзья, — она вгляделась в лицо сына, вбирая каждую чёрточку. — Мы очень ждали тебя и поддержим во всём.

— Однажды уже поддержали, — проворчал Альк.

Зависшая пауза стала напряжённой.

— Я знаю, что виновата, — наконец произнесла госпожа Хаскиль. — Прости меня. Я должна была поддержать тебя, но очень за тебя боялась. Этот страх не давал мне мыслить разумно. Я ведь не понаслышке знаю, что такое стезя путника. Твой дедушка…

— Я видел его.

— Правда? — она удивлённо вскинула брови.

— Да. Заезжал к нему в скит, просил о помощи, но он…

— Не помог, — заключила госпожа Хаскиль.

— Спасибо, что не убил, хоть и обозвал безумцем. Призвал меня сдаться и отправиться в Пристань сходить с ума.

— Альк, мне очень жаль… А ещё я очень зла! — в её голосе зазвенели суровые нотки. — Как он мог? И почему нам ничего не сообщил? Ведь мы думали, что ты…

— Погиб как крыса?

— Нет, — она уверенно покачала головой. — Я не верила в подобное.

— Я был крысой, но освободился, теперь всё это позади. Я просто видун.

— Но как? — воскликнула она.

— Та девушка, Рыска, тоже видунья, — объяснил Альк, медленно и осторожно подбирая слова. — Она случайно нашла меня в облике крысы и помогла. Спасла мне жизнь и сама потеряла дар. Мы точно не знаем, как это вышло, и мой наставник тоже.

— А твой… путник?

— Погиб.

Госпожа Хаскиль задумалась, прежде чем осторожно спросить:

— Как?

— Ты точно хочешь это знать? — Альк глянул матери прямо в глаза.

— Что ж… Пусть прошлое будет прошлым, — произнесла она, сжимая его лежащие на столе ладони. — А как твоё здоровье после всего этого?

— Не беспокойся, мама. А твоё?

Она улыбнулась.

— Мне хорошо, и я счастлива.

— А Богдана?

— Ох, прекрасно — с Хольгиной помощью скоро родит второго.

— А отец?

— Здоров и полон идей, но… когда мы узнали, что ты не стал путником, он был сам не свой. Заперся в комнате и сутки не выходил. Я еле достучалась до него. Он не верил, что увидит тебя снова. А моё сердце подсказывало, что надежда есть.

— Может, у тебя тоже есть дар видуньи? — спросил Альк. — Ведь это у тебя в роду есть путники, а не у отца.

— Это называется материнское чутьё.

— Да уж… А как ты здесь оказалась? Не чутьё же тебя привело в Плынь.

— Федуня мне сообщил, что ты приехал.

— Как? Он что, летучих коров нашёл — или мысли передаёт на расстоянии? Мы же только вчера днём приехали!

— Нет. Мы пользуемся голубиной почтой.

— Надо же, — усмехнулся Альк, ругая себя за то, что сам не догадался.

В последние годы голубей и в Пристани использовали. Только дело это было хлопотное и дорогое: сообщение могли перехватить, голубь мог сбиться с пути или погибнуть.

— Я давно попросила Федуню сразу сообщать мне любые новости о тебе, и вот вчера прилетел голубь с запиской о том, что ты приехал и пробудешь до утра.

— Как хорошо иметь грамотных слуг. Ты ехала всю ночь? — с укором спросил Альк. — Одна?

— С Данилой. Это наш новый возница, отличный парень.

— А отец?

— Он два дня назад уехал в столицу по срочным делам. С этой непонятной войной, со всем этим хаосом может произойти что угодно, надо держать ухо востро. Ты же знаешь отца — он не любит оставаться в стороне, когда происходят важные перемены. Ты в курсе того, что случилось?

Альк нахмурился.

— Я был там. И моё возвращение в… человека случилось именно там, на границе.

— Ты смог повернуть ворот?

— Не я, — Альк увильнул от прямого ответа, но не потому, что не хотел отдать должное Рыске — просто вспоминать ту бойню было неприятно. — А насчёт отца всё понятно. Если бы он был дома, то тебя бы не отпустил.

— Что за глупости, — возмутилась она. — Он поехал бы со мной. Отец до сих пор не знает, что ты жив.

— Он видел меня в столице, — признался Альк.

— Что? — её глаза изумлённо округлились.

— Да, окликнул, но я не обернулся.

Альк вспомнил своё позорное бегство от отца после встречи с Исенарой и нахмурился. Что бы было, если бы он тогда встретился с отцом? Действительно ли тот его узнал — или в отчаянье окликнул молодого мужчину, со спины похожего на сына, потому что надеялся увидеть его живым?

В этот момент дверь сеней распахнулась, и на пороге появился одетый по-дорожному верзила, державший в одной руке клетку с белым голубем.

— А вот и крылатый доносчик, — сыронизировал Альк.

Голубь глянул на него с презрением. Верзила вежливо поздоровался и сказал:

— Птичку-то напоить и накормить нужно. Коров я уже пристроил.

— Спасибо, Данила, — ответила госпожа Хаскиль. — Поставь клетку на стол.

Слуга выполнил указание и вышел, а она снова повернулась к сыну.

— Альк, а где Авдотья и Федуня?

— Кажется, за продуктами пошли. Ну, или очередное шпионское письмо отправить.

Она так странно на него посмотрела, что Альк заподозрил неладное.

— Может быть, вы хотите выпить кваса или перекусить? — предложила заглянувшая в столовую Рыска: услышав новый мужской голос, она решилась наконец вмешаться.

— Нет, спасибо, — ответила госпожа Хаскиль. — Может, позже.

Встретив её недоумённый взгляд, Рыска снова ретировалась на кухню, села на лавку и подумала, что здесь ей, собственно, и место. Она решила при первой возможности проскользнуть в свою комнату или во двор, чтобы не мешать важной встрече. Очевидно, мать и сын не только не собирались ругаться, но наоборот, поладили, и Рыску это ужасно порадовало — у Алька стало одной огромной проблемой меньше! Голоса в соседней комнате снова зазвучали — тихо, едва разборчиво.

— Что здесь делает эта девушка? — спросила госпожа Хаскиль.

Альк долго не отвечал.

— Её зовут Рыска. Я должен им сто златов — ей и её другу. Они с одного хутора. Он тоже ринтарец и был ранен во время битвы.

— Сто златов за твоё спасение?

— Нет, они помогли мне добраться до скита в Мириных Шахтах. Рыска могла меня слышать благодаря дару видуньи, так что мне очень повезло, — объяснил он. — Прости, мама, что придётся одолжить у тебя деньги.

— Твоя жизнь бесценна!

— И всё же я их верну.

— Хорошо, как скажешь, — зная об упрямстве сына, она не стала спорить. — Хаскили умеют быть благодарными. С собой у меня таких денег, конечно, нет, но мы их найдём.

— Мама, скажи, — он вдруг сменил тему, — ты знаешь что-нибудь о местной школе Севриных?

Та громко хмыкнула.

— Ещё бы! Эта неугомонная Казимира наделала столько шуму своей затеей. Школа для девушек и женщин! Да у нас тут целое движение против неё поднялось — из мужчин, конечно. Мол, незачем благородным дамам географию да математику изучать, а тем более мечами махать. До тсарицы дошли, поросили её указом запретить подобную ересь.

— И что же тсарица? — с интересом спросил Альк.

— Отказала. И приказала выгнать просителей в шею. Чего и следовало ожидать.

— Так школа работает?

— Да, назло трусам и дуракам в штанах, которые боятся умных женщин. Хотя я слышала, что многие ученицы оттуда всё же ушли из-за угроз.

Рыска услышала имя Казимиры и заёрзала на твёрдой лавке. Хоть бы они её наконец позвали!

— Ты знаешь там кого-нибудь? — спросил Альк.

— Нет, но кто-нибудь в этой школе точно знает нас. А зачем тебе? Хочешь пристроить туда эту ринтарку? Она из благородных?

— Нет, — резко ответил Альк, — но она грамотная и способная. Я в неё верю. Справится!

— Конечно, — госпожа Хаскиль, наоборот, говорила очень мягко и вкрадчиво. — Я безмерно благодарна этой девушке. Мы заплатим ей из моих средств, даже отца не будем тревожить по такому поводу, но школа в Саврии — правильное ли это решение, Альк? Ринтар далеко. Она не сможет видеться ни с кем их родных.

— У неё… можно сказать, никого нет.

— А как же тот друг?

— Он друг, но не родня. И у него свои проблемы и своя дорога.

— Она хорошо говорит по-саврянски?

— Пока учится.

— Давно? — госпожа Хаскиль скептически прищурилась.

— Быстро, — ответил Альк с досадой. — Мама, с чего тебе так переживать за возможные неудобства моей знакомой? Она хочет попасть в эту школу, и я обещал ей помочь. Ты имеешь что-то против?

— Что ты, — та помотала головой. — Я тоже хочу помочь.

Альк вздохнул. В этом беда всех родителей — больше всего они мешают, помогая. Он уже пожалел, что затеял разговор о школе именно с мамой — надо было местных порасспросить и самому туда сходить.

— Ты случайно не влюбился?

Альк явно не был готов к подобному вопросу и потому немного стушевался. Короткой паузы было достаточно, чтобы мать всё поняла.

— Мы знакомы всего пару недель, — уклончиво ответил он. — О чём тут можно говорить?

— Вот и хорошо, — она улыбнулась и доверительно продолжила: — Сынок, не попадись в ловушку любви из жалости или благодарности, ничего хорошего из неё не выйдет. Да и саврянско-ринтарская дружба нескоро станет повсеместной — даже если их тцаревич женится на нашей тсаревне.

— То есть я влюблен, потому что благодарен, а меня можно любить только из жалости, да? — рявкнул Альк.

— Сынок, извини, но… ты всерьёз считаешь, что кто-то может полюбить крысу?

— Я… не… крыса, — медленно и сердито проговорил Альк.

— Я знаю. Но как давно ты вернул своё нормальное «я»? И точно ли оно вернулось в полной мере?

— Ты тоже считаешь меня сумасшедшим?

Альк резко встал, наклонив стол и опрокинув стоящий рядом стул. Клетка с голубем с грохотом свалилась на пол, птица в страхе заверещала. Госпожа Хаскиль успела отскочить, но рухнувший стул успел задеть её колено: она вскрикнула, махнула руками и приземлилась задом на пол.

На шум в комнату влетела испуганная Рыска, и зрелище ей ужасно не понравилось.

— Ой! — прокричала она.

Одновременно бросившись к сидящей на полу женщине, Альк и Рыска помогли ей подняться, но та лишь махнула рукой, прихрамывая, дошла до стула и села.

— Мама, прости, — выдавил Альк, морщась от унижения и досады на себя.

— Альк, ну как ты мог? — вспылила Рыска.

Осуждение в её голосе так его полоснуло, что он рявкнул на саврянском:

— Заткнись, дура!

— Всё это лишь подтверждает мои слова, — пробормотала госпожа Хаскиль, с печальным видом потирая колено.

Альк грязно выругался и выскочил в сени, а затем и из дома. Рыска бросилась за ним.

— А-альк!

Он уже успел пройти шагов двадцать, так что нагнать его получилось только в конце квартала.

— Присматриваешь за мной? Думаешь, я кого-нибудь ещё прибью? — на ходу бросил Альк, не поворачивая головы.

— Нет, — виновато ответила Рыска. — Постой!

— Хватит за мной таскаться! — он ускорил шаг.

— А куда мне идти? — бросила она ему вслед.

Альк вдруг остановился и развернулся.

— То есть тебе просто некуда деваться?

Она опешила.

— Ну да. То есть нет, я… я всё ещё могу пойти в сказочницы.

— Прекрасный выбор!

— Ты не вернул мне деньги, — напомнила ему Рыска. — Восемьдесят девять златов.

Альк сердито фыркнул.

— Да хватит использовать эту нелепую отмазку. У мамы моей вон попроси. Она отдаст. Из благодарности. Бабы… Вечно вы всё меряете жалостью или деньгами, — он быстро пошёл вниз по улице, процедив сквозь зубы: — Отцепитесь вы все от меня…

Рыска оперлась плечом о чей-то высокий забор и замерла от изумления и обиды. Его большие шаги мерили мощёную мостовую, гулко стуча в тишине утреннего, ещё сонного города. Впрочем, парочка любопытных голов уже выглядывала из окон. Альк дошёл до поворота, замедлил шаг и в конце концов остановился у факельного столба.

Рыска медленно подошла к нему и взяла его за руку. Он глянул на её ладонь, молча сжал её, и они вместе пошли дальше, в сторону площади.

— А мама права. Иногда мне кажется, она всё ещё там, — горестно проговорил Альк спустя щепку молчания.

— Кто?

— Крыса.

На площади уже суетились торговки, развернул свою лавку сапожник, лекарь стоял у двери, опершись о косяк и возмущённо созерцая небольшую, но пахучую лужу у входа. Рыска с Альком остановились возле оружейной лавки, пока закрытой.

— Но её там больше нет, — пробормотала Рыска.

— Тем хуже. Значит, этот учёный козёл и урод — я сам.

Она бросила на него сочувственный взгляд.

— Альк, ты пережил такое, после чего не сразу приходят в себя.

— Откуда ты знаешь, психологиня хренова?

— Психо — что?

— Ой, Божиня, помоги! — он раздражённо закатил глаза.

— Альк, ну вспылил, с кем не бывает. Ты же не хотел обидеть свою маму.

— Но ты же не крикнула: «Что случилось?». Ты крикнула: «Как ты мог?»

— Я выбежала на шум и испугалась...

— Скажи честно, Рысь, — вдруг спросил Альк, внимательно глядя ей в глаза, — тебе меня очень жалко?

Она пожала плечами.

— Да, но… — он успел скривиться, когда она вдохновенно добавила: — Ты не жалок, вовсе нет! Ты смелый и честный, а ещё ты добрый и преданный, просто не любишь это показывать, у мужчин так бывает.

— Много опыта общения с мужчинами? — он скептически прищурился.

— Я росла на хуторе не одна. Там было много батраков и их семей, и в моей веске тоже.

— И тебя, конечно, посвящали во все детали взрослой жизни, — желчно завил он.

— В веске ничего не скроешь! Жизнь шла своим чередом.

— Но воспринимала ты её девчоночьими мозгами.

— Думаешь, твои книжки учат лучше, чем реальная жизнь? — вспылила Рыска.

— Книжки были у меня в дополнение к реальной жизни.

— Альк, тебя учили писатели, которые Саший знает когда напридумывали всякую ерунду. А я наблюдала за всеми, кто был вокруг.

— Значит, метод наблюдения использовала, да? — усмехнулся он.

— Метод?

— Да. — Альк вздохнул, предвосхищая следующий вопрос.

— А что это?

— Сейчас лекцию прочту…

Рыска насупилась и выпалила:

— И ты не урод. Вон, в каждой кормильне на тебе по девке висит. Липнут и косы плетут.

— Вспомнила… Да они ко всем липнут, у кого кошель есть. Клиентов так зазывают. Косы плетут, но не дают, — он похабно оскалился.

— Другим не плели.

— Откуда ты знаешь?

— Использую… метод наблюдения.

— Угу. Наблюдательная… Значит, против козла ты не возражаешь?

— Ну, ты упрямый и иногда бодаешься, — призналась Рыска.

Они пересекли площадь и, громко препираясь и сами того не замечая, направились окружным путём домой. Когда они поняли, что подошли к дому с другой стороны, Авдотья и Федуня уже вернулись, из кухни пахло выпечкой, а бодрый голос госпожи Хаскиль командовал на заднем дворе, выговаривая за что-то Даниле. Кажется, тот чуть не упустил голубя.

— Ах, господин, вы вернулись, — виновато проговорила служанка. — А мы задержались, потому что зашли к кузнецу, потом немного поторговались в лавке, так уж принято, а тут ваша матушка приехала, стыд какой, мы её даже не встретили…

— Зато мы встретили, — мрачно ответил Альк.

Рыска глянула на него и покачала головой.

— А кушать вы будете не кашу, — похвасталась служанка, — а свежую булочку с маслом и корицей, ветчину и гусиные яйца. Сейчас я накрою в столовой.

— Ой, я не голодная, — соврала Рыска, представив, что ей придётся выдержать трапезу с госпожой Хаскиль.

Она надеялась под шумок ускользнуть в свою комнату, но Альк дёрнул её за косу и тихонько подтолкнул коленкой под попу в сторону столовой. Рыска вздохнула и покорилась, погрозив ему в ответ кулаком, и Альку ужасно захотелось схватить её в охапку и поцеловать.

Госпожа Хаскиль была спокойна и благодушна, хоть и прихрамывала на пострадавшую ногу, но на вопрос Алька о самочувствии лишь отмахнулась. Это вернуло Рыске душевное спокойствие, но ненадолго.

Как только Авдотья накрыла на стол все тарелки и приборы, необходимые для «простого завтрака», сердце в груди у Рыски запрыгало испуганным воробьём. Альк сидел за столом с такой ровной спиной, будто у него сзади за поясом торчал его любимый меч. Рыска тоже приосанилась — она вовсе не была сутулой, но по сравнению с госпожой Хаскиль, высоко и непринуждённо державшей голову, выглядела слегка прибитой. Впрочем, если не есть ничего незнакомого и отвечать так, как Альк когда-то её научил, опозориться невозможно, так ведь? Она уже собиралась отломить кусок булочки, чтоб избежать беседы под предлогом жевания, как госпожа Хаскиль взяла одну из булочек, положила её на тарелку и аккуратно разрезала ножом вдоль. Затем намазала маслом, капнула три капельки мёда, соединила половинки и надкусила, не наклоняясь вперёд.

Не то чтобы Рыска не справилась с подобным, но аппетит у неё определённо ухудшился.

Затем госпожа Хаскиль налила себе травяного настоя и, взяв странного вида щипцы, схватила ими сероватый, похожий на мел, комок и бросила в чашку. Беззвучно пошевелив ложкой, она тихо отпила и оценивающе глянула на Рыску. Та догадалась, что серый комок — это сладость из стевии, которую продавали на рынке, но уж слишком задорого, так что она её ни разу не пробовала. Альк тем временем наложил себе в тарелку яичницу из гусиного яйца и принялся ловко её есть с помощью ножа и вилки.

— А ты почему не ешь? Не голодная? — спросила госпожа Хаскиль.

— Нет, — ответила Рыска и налила себе отвар, не рискнув воспользоваться щипцами.

Альк удивлённо на неё глянул и хмыкнул.

— Мама, ещё раз извини, что так вышло, — сказал он и потянулся за ветчиной.

Закинув кусочек в тарелку, он в считанные мгновенья разрезал его ножом.

— Ничего страшного. Ты всегда был немного… импульсивным. Странно было бы думать, что твой характер сильно изменится, — слова прозвучали не с укором, а с любовью, так что Альк не обиделся, а госпожа Хаскиль продолжила: — Рыска, спасибо тебе от всей нашей семьи за помощь Альку. Мы непременно отблагодарим тебя.

— Неужели? — Рыска постаралась отхлебнуть из чашки как можно тише.

— И поможем устроиться в школу.

— Как интересно!

Заученные фразы крутились у неё в голове, но ведь нужно было ещё и выбрать подходящую.

Альк тихо хихикнул.

— Может, всё же поешь? — предложила госпожа Хаскиль.

— Нет, спасибо.

— Это наш любимый салат.

— Фи, — Рыска помотала головой.

Госпожа Хаскиль с большим удивлением глянула на немногословную девицу и наконец отстала от неё. Обрадовавшись, что светская беседа удалась, Рыска героически справилась с яичницей, извинилась и выскользнула из-за стола.

Когда её шаги затихли в коридоре, госпожа Хаскиль сказала:

— Альк, прости, но… она же тупа как пробка. Или это мой ринтарский так плох?

Альк расхохотался.

— А ты бы спросила её про принципы и аксиомы.

— Зачем ты дурил мне голову? Ты не мог влюбиться в такую жеманную дуру, — она усмехнулась. — Уверен, что не опозоришься, пытаясь пристроить её в школу?

— Казимира сама предложила — мы случайно встретили её по дороге, — объяснил Альк. — Но она сейчас в отъезде, потому что поехала на поле боя искать своего жениха.

Госпожа Хаскиль смягчилась.

— Я так рада тебя видеть, что готова согласиться на всё — даже сходить в школу и уговорить их, чтобы эту дурочку туда взяли. Мне они не откажут.

— Спасибо, мама. Только заранее не вешай ярлыки — произошло небольшое недоразумение.

Госпожа Хаскиль дожевала яичницу.

— Это слово ей подходит.

— Нет, Рыска умная. Ты это поймёшь, если узнаешь её поближе.

— Вряд ли это понадобится, — успокоила она сына. — А потом ты поедешь в замок?

— Не знаю, — Альк замялся, хотя ему ужасно хотелось увидеть родные стены. — Мне нужно часть денег передать Жару, другу Рыски.

— Отправим слугу. Даже двух, для верности. Так что? Ты вернёшься домой?

Она так умоляюще глянула на него, что Альк выдохнул:

— Хорошо, мама.

* * *

В большой кормильне на окраине Ринстана было, как обычно, людно и шумно. Двое вышибал грозно преградили вход какому-то забулдыге в обносках, служанки сновали туда-сюда с подносами и бутылками, из кухни доносился сердитый крик повара, выговаривавшего помощнице-стряпухе за нерасторопность.

Кастий Белоручка заглянул в свою кормильню скорее по привычке, нежели проверяя, всё ли в порядке. Ему нравилось иногда посидеть в углу, понаблюдать за посетителями и подумать о своей основной работе. А подумать начальнику тайной королевской стражи было о чём. Сегодняшнее донесение от одного очень полезного человечка, некогда спасённого им лично от отсечения руки (и чья сестра-полукровка удачно устроилась на службу во дворец тсарицы Нариды), очень его насторожило.

Ничего нового в подковёрных играх саврянской знати не было: естественно, они будут пытаться всеми путями получить при новом дворе как можно больше влияния на молодого тсаря. Смелость самой идеи пристроить ко двору сразу двух Хаскилей в качестве Советников по Саврии и Ринтару, возможно, даже пришлась бы Кастию по вкусу, если бы эта идея не шла вразрез с его планами.

Вот же ненасытная семейка! Мало им земель в каждом повете Саврии, мало привилегий в торговле лесом и низких пошлин на ввоз пушнины — они хотят протянуть свои лапы в дорогой его сердцу Ринтар, да ещё каким наглым способом!

Младший Хаскиль, даром что видун, того и гляди подберётся к Исенаре, а старик, похоже, давно имеет влияние на тсарицу Нариду — крутит ею, как хочет. Больше всего Кастия потрясло, что Нарида по совету Рома Хаскиля подложила свою засидевшуюся в девках тсаревну под их молодого тсаревича. Ну и мамаша! А если бы эта «дружба» имела последствия? Конечно, тсаревна даже в порченом виде осталась бы выгодной во всех смыслах партией, и всё же…

Кастий Белоручка не любил марать собственные руки и потому тщательно продумывал свои действия. Он был предан тсарю Витору, но лишь до того момента, как тот решил столкнуть оба тсарства ради никому не нужной и очень затратной мести. Государственные интересы должны всегда быть выше личных, особенно у тсарских особ, иначе тсарству конец. Кастий совершенно искренне планировал преданно служить и Шаресу, но его не покидало чувство, что его скоро могут подвинуть с должности, на которой он так преуспел, помогая в том числе и тсаревичу.

Исенара Кастию понравилась, но он не успел толком к ней приглядеться. Эти девки вечно себе на уме, чтобы их раскусить, нужно время: поговорить, попробовать искусить, проверить на верность, болтливость, склочность и прочность. Как начальник тайной стражи он просто обязан был обеспечить ей безопасность — то есть быть рядом, приглядывать невидимым оком. Глядишь, и вылезет наружу то, что она скрывает…

Старая история с ринтарским тсарём, загубленным прабабкой Исенары, ещё не была забыта. И если Кастий привык делить непроверенные слухи наполовину, то остальные придворные весьма охотно подхватывали байки из прошлого. Что, если молодая тсарица не так уж и влюблена в Шареса? Что если молодой Хаскиль, за которым безуспешно гонялись и путники, и «хорьки», и «тараканы», окажется амбициозным и проворным малым? Кастий выяснил, что Альк был знаком с Исенарой с детства, и послание от влюблённого Шареса он ей передал вовсе не по просьбе тсаревича, а по личному желанию — якобы по долгу службы. Молодая тсарица теперь будет ему благодарна, станет привечать — глядишь, привязанность перерастёт в нечто большее. Хаскили уже когда-то правили Саврией, в них есть королевская кровь, и это может сыграть им на руку в нужный момент.

Фантазии, конечно, — но он давно жил на свете и не раз видел, как самые странные и причудливые затеи, в которые никто не верил, становились реальностью. Лучше их предусмотреть заранее, чем потом кусать локти. Долг Кастия — сделать так, чтобы этот момент не настал, но действовать нужно деликатно и постепенно. Политику вершить — не дрова рубить. Тут нужна не сила, а тонкость.

Если начать наговаривать Шаресу на друзей тсаревны, можно впасть в немилость. А вот если этих друзей похвалить, а потом уличить в чём-то нехорошем… Со старым тсарём Витором можно было бы указать на алчность и назойливость Хаскиля-старшего, но молодой тсаревич влюблён, следовательно, проще будет воззвать к его ревности. Это глупое и иррациональное чувство так легко возбудить и взрастить, что Кастию и помощь ничья не потребуется, вот только имелась одна загвоздка — он сам ждал этой свадьбы, как и многие другие. Единый Савринтар будет гораздо сильнее, чем два враждующих тсарства, а для успешного политического союза нужны тсарь и тсарица, которые ладят друг с другом. Если Исенара прибежит в слезах к матери и начнёт жаловаться на молодого мужа, та с дуру может и свои полномочия вернуть, и вражду между Саврией и Ринтаром снова посеять. А Кастий уже и земельку успел прикупить на западе Саврии, возле моря, и жениха саврянского приглядел для своей переспелой дочери — немолодого, но знатного. Смешанные браки-то должны в фаворе теперь быть…

Не успел он допить варенуху, как проворная служаночка подбежала с новой кружкой. Какие все-таки у него способные племянники — жаль, что сестра не дожила, не увидела, как хорошо её дети ведут дела на деньги своего доброго дяди. Две кормильни, одна лесопилка, скотный двор, торговые ряды в каждом крупном городе Ринтара, а теперь и по ту сторону Рыбки можно расширяться… Эх, хорошо бы с этими Хаскилями поладить, да как бы такая дружба не вышла боком. Подвинут ведь, ненасытные…

— Милена, благодарю.

Кастий знал всех служанок по именам, потому что они имели очень тонкий слух, а посетители в кормильню приходили разные. Здесь, на окраине, часто бывали приезжие, так что новости крутились, как вода в мельничном колесе. Служанки его любили. С глупостями он никогда не лез — по возрасту стало неинтересно, а вот на монетку-другую за внимание к подвыпившим гостям не скупился. Правда, двух служанок за последние пять лет пришлось отправить на Хольгины дороги за излишнее любопытство и болтливость, но это всё на благо государства.

Кастий громко рыгнул и потёр правый бок — надо было зайти к лекарю и проконсультироваться насчёт неприятной тяжести…

Начальник тайной службы ненавидел лекарей, потом что те как один советовали ему сесть на диету и исключить пиво и копчёную свинину. А какие радости жизни они могли предложить взамен?

Нет, ревность тсаревича следовало приберечь на крайний случай. Пусть Хаскили сделают свои шаги на доске, тогда и он начнёт двигать фигуры. Может, из их политических потуг сможет родиться нечто полезное для нового тсарства и самого Кастия? А если нет — даже с благородными и богатыми случаются несчастья: их дома горят, в тёмных переулках их, как и прочих, поджидают грабители, в «курятниках» — сумасшедшие девки, в дороге — разбойники.

— Принести вам свиные рёбрышки? — спросила служанка, и он благодушно кивнул.

Школа превзошла все ожидания Рыски.

Во-первых, она располагалась недалеко от Плыни — и, соответственно, недалеко от дома Радских-Хаскилей, куда Альк часто приезжал «по семейным делам». Во-вторых, поместье напоминало Рыске родной ринтарский хутор: и двор есть, и луг, и лес с рекой рядом, и даже коз держат. Присматривать за всем этим приходили батраки и девушки из соседней вески, с которыми она сразу завела приятельские отношения — ну и с козами, конечно. Коз, в отличие от учениц, Рыска быстро выучила по именам, да и свободное время предпочитала проводить с ними, а не в общей зале, где девушки после уроков собирались для совместных игр и бесед. Сначала играть в «загадки» или «шарады» ей не позволяло плохое знание саврянского, а потом благородные девицы перестали обращать на Рыску внимание, считая её чужой и нелюдимой.

Здание школы — деревянное, просторное и уютное — изгибалось буквой «п»; во внутреннем дворике было удобно тренироваться на мечах. Кроме Рыски и трёх наставниц — по точным, философским и лекарским наукам — подолгу в школе проживали несколько саврянских девиц благородного или купеческого происхождения, а на учебу из города по утрам, в сопровождении кого-то из членов семьи, приезжали местные барышни возрастом от семнадцати до тридцати лет, в том числе замужние.

Для безопасности стоящее в стороне от города поместье обнесли высоким забором, но в школе жил суровый супруг Главной наставницы, бывший тсец с громовым голосом. Не то чтобы школе кто-то угрожал, но как-то раз разбойного вида молодцы пытались снести ворота, чтобы поживиться чем придётся (возможно, и девицами), но были с позором изгнаны тремя ученицами с мечами. Главная наставница любила вспоминать эту историю, обраставшую по мере пересказа новыми деталями: то разбойники на коленях молили девиц о пощаде, то убегали, лишившись штанов.

Дух здесь царил свободолюбивый, и это нравилось Рыске больше всего.

С благородными девицами наладить дружбу оказалось труднее, чем с местными весчанами, потому что, несмотря на женскую солидарность, они ужасно задирали друг перед другом свои образованные носы. Все изучали разное, по желанию: кто географию и математику, кто риторику, боевое искусство, литературу или стихосложение. Рыска старалась успеть везде, но больше всего — после боевого искусства — ей нравилось лекарское дело, которое преподавала самая старая наставница школы Варвара, очень Рыске благоволившая. Она хорошо помнила последнюю войну, ибо уже тогда врачевала, и очень сочувствовала «бедной полукровке». Варвара знала историю Рыскиного рождения, о её жизни на хуторе, о том, что родители от неё открестились как от позора, и о даре видуньи, пусть и слабом.

— У некоторых дар только лет в семнадцать просыпается, у тебя всё ещё впереди, — с надеждой повторяла Варвара. — А для врачевания дар — первое дело.

О том, что у неё уже всё позади, Рыска даже любимой наставнице не рассказывала.

Альк обычно навещал Рыску на седмицу, когда в школе не было занятий. Если позволяла погода, сажал её в своё седло, и они вместе ехали проведать Милку, сданную в аренду купцу из соседней вески, а потом катались по округе или тренировались на мечах.

После того, как расторопный слуга Хаскилей отвёз Жару обещанные деньги и вернулся с выкупленной Милкой, Альк убедил Рыску, что скотину надо сдать в аренду, ибо скаковой корове нельзя простаивать без дела — заодно и денежка капает, на которую можно купить себе что-нибудь полезное или приятное.

Рыска переживала за Жара — как бы тот не скатился с праведного пути без её присмотра! — но он всё-таки решил податься в «хорьки»: в укрупнённом тсарстве делали новый набор в тайную службу, и Альк ему в этом посодействовал, замолвив словечко кому-то из старых знакомых Хаскилей. Рыска несколько раз заставила Алька повторить слова гонца, передавшего деньги Жару, и больше всего её повеселила та часть, где её друг угрожал гонцу «начистить рыло его хозяину, если с девкой что-то случится, потому что он в курсе, где искать Хаскилей».

— Не представляю этого пройдоху в роли «хорька», — скептически заметил Альк, — но всё равно за него поручился. Если он сопрёт что-нибудь, позора не оберусь.

— Я верю, что он исправится, — Рыска была категорична, — и вообще, тайным стражам иногда нужно кое-куда незаметно залезть и кое-что тайком взять, разве нет?

— Смотря куда и что, — Альк не разделял её оптимизма. — Хорошо если всего лишь под юбку за девичьей честью, а если в казну за монетами?

— Да ты что!

— Он же говорил, что бедных не грабит. А небедных — очень даже.

— А теперь никого не будет.

Большую часть полученных от Алька денег Рыска заплатила за школу, потому что учёба, проживание и столование были недешевы, а Казимира, счастливо вернувшаяся домой с найденным женихом, приехала в Плынь всего раз и не вспомнила, что обещала своей спасительнице бесплатное обучение. Ещё часть денег, по настойчивой указке Алька, Рыска потратила на обувь и одежду в приличной лавке в Плыни, куда он сам её отвёл.

Одежду покупали со скандалом.

Рыска выбирала вещь, примеряла, узнавала цену, охала и откладывала в сторону — Альк подбирал вещь и просил её завернуть.

— Нам ещё задешево продают, в этой лавке меня знают, — прошептал он Рыске на ухо.

— Три сребра за платье? Да я сама себе пошью бесплатно!

— О Божиня! — он закатывал глаза. — Если ты будешь думать как нищая, то навсегда ею и останешься.

— А если я буду транжирить, то скоро ею стану!

— Это вложение средств в свой образ, — настаивал Альк.

— Ой, нет, я буду бояться носить такое дорогущее платье — вдруг испачкаю или порву случайно?

— Заштопаешь.

То же самое повторилось с ботинками, сапогами и туфлями, только Рыска не обещала их пошить, а собиралась заменить на лапти.

— Хочешь быть в школе главным пугалом?

— Зато ноги проветриваются.

— Скоро холодать начнёт, — мрачно напомнил Альк, — у нас лето короче, чем в Ринтаре.

— Но целых три пары обуви?

— Сезонов вообще-то четыре, но меховые боты купишь позже, их пока не пошили.

Хозяин лавки, хитроглазый пожилой саврянин, тихо посмеивался и аккуратно складывал в мешок всё, что Рыске приглянулось и подошло по размеру — понимал, что спор ей не выиграть. Впрочем, насчёт белья она не стала перечить: на хуторе девки носили лишь исподние рубахи да подвязки со мхом во время «женских дней», а здесь ей в качестве подарка предложили корсет с передней шнуровкой, ночную рубашку и короткие кружевные подштанники, больше подходящие, по Рыскиному мнению, распутной женщине. При Альке всё это рассматривать она постеснялась, и потому быстро согласилась на «подарок» — а значит, пришлось купить и всё остальное.

— А штаны я возьму самые простые, — заявила она, не зная, что указывает на дорогущие брюки для верховой езды из хлопка с начёсом. — Надо хоть пяток златов про запас оставить!

— Две пары заверните, — сказал Альк продавцу, — а вон тех подштанников кружевных — три.

Он не стал говорить Рыске, что хозяин лавки всё это время называл ей половинные суммы, потому что остальное Альк договорился доплатить сам.

Хоть нарядами на фоне остальных учениц Рыска и выделялась в худшую сторону, однако учёба у неё шла неплохо. Языковой барьер быстро стёрся, так как оказалось, что знакомых слов в саврянском языке больше половины, а остальные можно угадать по смыслу. Шипящие и свистящие звуки ей давались без проблем, а сложные сочетания согласных они тренировали с Альком на скороговорках, делов-то: «В Брбржыще стражыщи крыпченно схронтят жылищи» или «Фшлённо шпавжит дожжына вжарце по вжыту».

Выучить таблицу умножения или зазубрить географические названия было для неё раз плюнуть — Рыска на память никогда не жаловалась. Наоборот, иногда вспоминала слово в слово такие сказки из детства, что её соседка по комнате диву давалась.

Меч для тренировок ей подарил Альк — лёгкий и неострый, требующий заточки для настоящего дела, в которое Рыска ввязываться не собиралась, — и был не хуже, чем у самой наставницы боевых искусств Леоры. Рыска побоялась спрашивать, сколько меч стоил, а ведь Альк купил ещё и ножны в придачу — просто пообещала, что по возможности вернёт за них деньги, когда с успехом начнёт применять приобретённые в школе знания.

— Если не сказочницей, то лекаркой стану.

— Считай, что я купил этот меч себе на потеху, — сказал Альк, а заметив недоумение в глазах Рыски, пояснил: — Мы же с тобой иногда будем тренироваться?

— Да, смешно, — невесело согласилась Рыска.

Из всех школьных предметов она первым делом выбрала боевое искусство, чтобы со временем показать саврянину, на что способна, но потом вошла во вкус. Сейчас, когда работу по дому и в огороде ей делать не полагалось, а тело просило движения, уроки с ловкой как кошка Леорой — сильной, высокой, коротко стриженой наставницей лет тридцати — оказались весьма полезными для поддержания формы. Леора заставляла их бегать в поле — красота! Отжимания и приседания нравились Рыске меньше, зато рука стала твёрже, а ноги рельефней. С Альком они тоже немного тренировались, хоть Рыска и стеснялась собственной нерасторопности и медлительности. Альк обучил её интересным выпадам и обманным ударам, которыми можно было позже щегольнуть даже перед Леорой. Сражаться с ним всерьёз она и не думала: дар видуна помогал ему угадывать намерения противника до того, как тот замахнётся, а у Рыски от её дара остались лишь предчувствия — тонкие, как лучики, и не годившиеся для быстрых действий. Вот если посидеть и подумать, удачный её ждёт день или неприятный, окотится ли кошка, будет ли гроза, приедет ли сегодня Альк — то дар не обманет. А угадать, куда соперник нанесёт следующий удар мечом, не получалось.

Во время своих визитов Альк коротко рассказывал ей о посольских делах, о ситуации в тсарствах и так подробно расспрашивал обо всём, что Рыска успела изучить за время их разлуки, будто сам собирался стать наставником или основать свою школу. Когда его высокая худощавая фигура на чёрной корове появлялась у калитки, Рыскино сердце замирало, и она возносила быструю молитву Хольге в благодарность за новую встречу с другом. Другие ученицы пытались познакомиться с Альком, а некоторые даже умудрялись флиртовать, если Рыска задерживалась на уроке, и ему приходилось ждать её во дворе, но скоро его репутация острого на язык гордеца отбила у них охоту водить с ним дружбу.

Альк изначально наказал ей выдавать себя за его полукровную сестру, чтобы уберечь от пересудов, да куда там! Одни считали Рыску бедной родственницей благородного семейства, которое отчего-то взяло на себя о ней заботу, другие — прилипалой к богатенькому сынку, который «ясно что в ней нашёл», третьи болтали, что старший Хаскиль и был тем самым подлецом, который снасильничал ринтарку во время прошлой войны, а теперь заглаживает вину.

Рыска не обижалась. Наставницы её любили, соседка по комнате — Ириша — оказалась милой и доброй девушкой. Они ладили, учили друг дружку ринтарскому и саврянскому и делились девичьими секретами.

Ириша была дочкой купца, случайно разбогатевшего на медных рудниках, а теперь занятого торговлей тканями и солью. Их семья жила в Боброграде, но, несмотря на приличное состояние, не пользовалась большим уважением среди благородных семейств.

Рыска стала лучше понимать, как устроено саврянское, да и любое другое, общество: деньги важны, но связи, особенно родственные, важнее. Девушка могла быть из бедной, но известной саврянской семьи с титулом и именем «из столетних скрижалей», и это делало её отличной партией для любого благородного сынка. Настоящим влиянием в Саврии пользовались лишь несколько семейств, и Хаскили, как и Севрины, были среди них. Разбогатевшие простолюдины не становились ни послами, ни наместниками, и даже прославленные воины без родословной имели мало шансов попасть в список приближённых ко двору. И всё же деньги позволяли присоединиться к избранным — Иришу как-то сватал молодой сынок из знатного, но обедневшего рода, но девушке он так не приглянулся, что она объявила голодовку и чуть не лишилась здоровья. Родители уступили Иришиным просьбам и отправили её в школу, где она спустя год добилась неплохих успехов в математике и философии.

— Я буду помогать отцу в торговых делах, и юбка мне в этом никак не помешает, — гордо заявила Рыске Ириша.

— А чем тебе не угодил тот жених? — поинтересовалась Рыска.

— Фат и повеса.

Рыска не знала, кто такие «фаты», но и второго было достаточно.

— Я вообще замуж никогда не выйду. Ненавижу, когда мной понукают. Стану хозяйкой семейного дела, — добавила Ириша.

Рыска с сомнением глянула на подругу. В их веске удачным или неудачным замужеством мерялась вся жизнь женщины. Завести семью и детей считалось главной целью и смыслом жизни. Это мужчина мог подождать с выбором до зрелого возраста, а то и вовсе помереть бобылём. Она вспомнила, как Дедок рассказывал ей про свою покойную жену-видунью и советовал никогда не становиться путницей: ни дома, ни семьи, ни детей… В Ринтаре девок выдавали замуж родители, не всегда спрашивая согласия. Жёны ценились не умные, а покладистые и работящие.

— У саврянок и так много свободы, — сказала Рыска. — В Ринтаре такую школу, как у нас, даже открыть бы не позволили, а то и вовсе спалили бы.

— Так и нашу бы закрыли, если бы не тсарица, — вспомнила Ириша. — Тсарица Нарида запретила вредить школе, ещё и вспомоществование выделила для бедных, но одарённых девиц. А так что в Ринтаре, что в Саврии, всё равно женская доля одна — рожать и хозяйство вести. А если я хочу торговые дела вести?

Рыска одобрительно хмыкнула, но всё же спросила:

— И тебе не хочется завести детей?

— Смотря с кем.

— С любимым мужчиной, например.

— Да где ж ему взяться?

Рыска задумалась.

— Ну, в нашей школе ты точно никого не встретишь.

— Вот и отлично, — ответила Ириша и бросила в Рыску подушкой.

Таких бесед у них было много — иногда до ночи, иногда на всю ночь, — и Рыска, наученная спорами с Альком, старалась не сдаваться и приводить аргументы, чтобы не выглядеть совсем уж дурой, а заодно учила саврянский.

Поездки «к Милке» в соседнюю веску были самыми приятными минутами их с Альком встреч. Он подсаживал её в своё седло, сам садился спереди, и она могла всю дорогу обнимать его за пояс, прижимаясь к его широкой спине. Обычно по пути они говорили по-ринтарски, потому что Рыска уже через месяц учёбы заявила, что стала забывать родную речь. Они решали математические задачки, налегая на проценты, болтали о географии и пару раз даже поспорили насчёт философского трактата «О земных дорогах» и о том, стоит ли путешествовать, чтобы увидеть удивительные страны, о которых писалось в книгах. Рыска считала, что да, потому что авторы могли наврать или что-то приукрасить, Альк же говорил, что люди везде одинаковые и, чтобы в этом убедиться, необязательно ехать за тридевять земель.

— Но ты уже повидал почти весь Ринтстан и всю Саврию, неужели тебе не хочется поехать куда-то ещё?

— Очень хочется, — признался Альк. — Только я боюсь, что если поеду, то так и буду кататься всю жизнь по свету.

Рыска не стала добавлять, что с ним бы она поехала куда угодно, несмотря на то, что опыт совместных путешествий у них был не самый приятный. Они бы ехали на коровах, с мечами у сёдел и в непромокаемых плащах, ночевали в лесу или кормильнях, она бы записывала местные сказки, а он бы… нет, не пел — налаживал торговые контакты.

Лето благоволило прогулкам: в Саврии стояла тёплая и солнечная погода, не типичная для этих мест. И даже когда первая осенняя позолота стала пробиваться сквозь вечнозелёные сосны на березах и клёнах, дожди шли реже обычного, позволяя путешествовать, не промокнув до нитки.

С Алька сошла болезненная худоба, его лицо больше не было таким заострённым и бледным, как раньше, ровный загар очень шёл к его светлым волосам. Его наглость, переходящая в хамство, исчезла вместе с крысой, как и постоянные недовольство, угрюмость и сварливость. Нет, задиристость, прямолинейность и высокомерие никуда не делись, но теперь Алька можно было с натяжкой назвать обходительным.

Когда они здоровались при встрече, он вежливо приветствовал Рыску и говорил, что она хорошо выглядит — особенно с красной лентой в волосах, на что Рыска с полной серьёзностью отвечала, что он, как всегда, очень красивый, полностью и целиком. В ответ Альк неизменно посмеивался, и однажды она всё-таки спросила, почему.

— Ну, мужчинам такие комплименты делать не принято.

Рыска пожала плечами.

— Но это не комплимент, а факт.

Альк оценил её подросший словарный запас и рассмеялся обидней прежнего.

— Мужчина силён не красотой, а умом.

— Само собой, ты очень умный, Альк, — невозмутимо добавила Рыска, недоумевая, что вызвало у него новый приступ хохота.

— Нам ещё нужно поработать над этикетом, — заметил он.

Она с протестом скрестила руки на груди.

— Чтобы я стала жеманной врушкой? Спасибо, не надо! Ты меня один раз уже научил — и теперь твоя мама думает, что я настоящая тупица.

— Ну, я учил тебя перед балом, а на нём умных бесед не ведут, — заметил Альк и добавил: — Ладно, хорошо, скажу правду. Ты не дура и никогда ею не была, и ты красивая, даже по саврянским меркам.

— Я знаю, — ответила Рыска, — местные батраки постоянно… — она вдруг смущённо умолкла. — Неважно.

* * *

Альку её ремарка про батраков очень не понравилась, но он знал Рыску, и потому не стал выяснять подробности, когда и так всё было ясно. Она дружила с батраками и слугами, ухаживающими за домом, больше, чем с ученицами, а слуги симпатизировали ей.

И всё же эта незаконченная, сбивчивая фраза его неприятно кольнула и надолго засела в голове. Раньше он и представить себе не мог, что станет ревновать, наоборот, когда он пристраивал Рыску в школу, ему казалось, что вдалеке от неё он успокоится и переключится на других девушек, не доступных ему раньше по очевидным причинам. Он думал, что и Рыска со временем поумнеет, подрастёт, оглядится и поймёт, что савряне не все сплошь злодеи и мерзавцы, и полагал, что найдёт в себе мужество и благородство пристроить девчонку в действительно хорошие руки, чтобы уберечь от неприятностей неравного брака, который он мог бы ей предложить. Возможно, родители и примирились бы с выбором Алька, но искренняя и добродушная Рыска стала бы предметом насмешек того общества, в котором он вырос и в которое собирался вернуться. Родной гадюшник высшего света… Никакая математика, география и дипломатия Рыску не переделают, разве что наивности поубавится.

Теперь его сердце каждый раз замирало при мысли, что за прошедшую неделю она могла обратить внимание на кого-то другого, более покладистого и заботливого, чем он сам. Школа, конечно, предназначалась для барышень, но учениц привозили и навещали их братья, отцы, мужья и слуги, и необычная для севера Саврии Рыскина внешность привлекала внимание. В разговорах с Альком Рыска иногда упоминала, что на неделе вела беседу о звёздах «с одним умным господином», а ещё обсуждала с «дяденькой» вопросы дипломатии.

— И что тот умник сказал тебе про звёзды?

— Что в безоблачную ночь может показать мне много созвездий, — ответила Рыска и добавила, заметив, как вытянулось лицо Алька: — Да только я их и так уже знаю, мы изучали карту неба.

— А-а, ну тогда конечно. А что за дяденька-дипломат?

— Пожилой и знатный. Привозит дочь Агату в карете с тремя коровами, фамилию я не помню.

— И что?

— Спрашивал, нравится ли мне школа и учат ли нас играть в шахматы. А я и не знаю такой игры, — призналась Рыска.

— Я знаю. Но играю паршиво, потому что терпения не хватает… Надеюсь, ты ни с кем не говоришь про мои дела? — на всякий случай спросил Альк.

Он понимал, что «дяденьки», привлечённые Рыскиной мордашкой, могли как ухлёстывать за девкой, так и пытаться выведать что-нибудь о делах Хаскилей.

— Нет, что ты! Я про тебя никому не рассказываю. Но они сами сплетничают, тут уж ничего не поделать.

Альк наведывался в Плынь не просто так, а потому что возвращал голубей, приносивших послания с севера в родовой замок Хаскилей. Он сразу смекнул, что Авдотья и Федуня не обычные слуги и не так просты, как кажутся. Оказалось, надёжные люди им приносили весточки для посольских дел отца, коих в последнее время очень прибавилось и в которые постепенно стал вникать Альк. Сначала без особого усердия, не желая откровенно идти на поводу у родителей, но всё же политические игры были ему по вкусу.

Отец мечтал сделать Алька Советником при новом тсаре Шаресе, но для этого надо было сначала отличиться, выполнив несколько важных поручений — например, приструнить недовольных новыми порядками саврян, договориться с ринтарскими наместниками, подписать договоры с соседними степняками или холмогорцами.

* * *

Его первая встреча с отцом была настолько неожиданной, что Альк много раз прокручивал её в голове. Он три дня как вернулся в родной дом, успел повидаться с сестрой и познакомиться с племянником, когда отец наконец вернулся из столицы, отложив на время свои дела. Они встретились наедине в комнате Алька. Пронзительные глаза Рома Хаскиля горели возбуждённо и счастливо, его обычно твёрдая рука дрогнула, когда он пожал руку сыну, а голос предательски заскрипел от волнения.

Анна Хаскиль, встретившая супруга ещё на крыльце, успела пересказать ему главное, поэтому отец не стал ни расспрашивать, ни тем более винить повзрослевшего и повидавшего всяких ужасов мальчишку. Они сели на кушетку и спокойно поговорили о том, что происходит в Саврии и Ринтаре. Говорил, в основном, отец, прощупывая почву для привлечения сына к своим делам. Он как удав дерево оплёл Алька своей уверенностью в том, что всё сложится хорошо, расписав новые возможности и упомянув, как вовремя сын вернулся домой.

— Кстати, как твоё здоровье? — вкрадчиво спросил отец после долгого разъяснения расклада политических сил, с перечислением всех знакомых Альку саврянских семейств. — Ты сможешь мне помочь?

Альк кивнул, подтверждая, что он в деле, и добавил:

— Если ты хочешь знать, не свела ли меня с ума крыса, то нет. Мне повезло.

— Расскажешь?

Он так доброжелательно посмотрел на сына, что тот не удержался и рассказал больше, чем следовало: о своих успехах в Пристани, о хитрости Общины, о глупости своего нового «хозяина», об избавлении с помощью «двух случайных ринтарцев», о своей роли в начавшейся битве возле Хольгиного Пупа. Утаив подробности своих скитаний вроде драк и убийств и смутную природу превращений из крысы и обратно, Альк закончил рассказ упоминанием роли Крысолова.

Отец слушал внимательно, сердито прищуривая глаза при упоминании об Обряде, удивлённо хмыкая, слушая рассказ о спасшей Алька глупой ринтарской видунье, сжимая кулаки из-за поступков Райлеза.

— Он мёртв? — с угрюмой суровостью спросил Ром Хаскиль.

— Да, — лаконично отрезал Альк, не собираясь вдаваться в подробности.

— Хорошо. Значит, ты свободен?

— Да, — у Алька вырвался вздох облегчения. — Крысолов сообщил Общине, что я не опасен и принёс большую пользу, остановив войну с помощью умений, полученных в Пристани. К тому же я отработал свой положенный месяц в роли «свечи». Теперь я просто видун.

— Община больше не ищет тебя? Они отстанут? — взгляд отца выражал неподдельную тревогу, и Альк понял: отец догадался, что он причастен к смерти Райлеза.

— Думаю, Берек не захочет поднимать шум вокруг своего племянника-недотёпы, которого он сам и пропихнул в путники. Они настолько не ладили между собой, что чуть не поубивали друг друга, и Райлеза лишили права на «свечу».

Лицо отца расслабилось. Он потрепал сына по плечу и вдруг отвернулся, быстро вытирая рукавом глаза. Вскочил с кушетки, подошёл к окну и умолк на долгую щепку, вцепившись пальцами в подоконник. Альк, готовый защищаться от отцовского презрения, растерялся и тоже умолк.

— Я думал, что потерял тебя, — в голосе Рома Хаскиля не было укора, лишь констатация факта; его прямая спина и расправленные плечи не выдавали волнения. — А мама не верила — всё же у неё есть слабый дар... Это было тяжело.

— Я понимаю, — выдавил из себя Альк.

— Когда у тебя будут дети, ты поймёшь, — печально сказал отец. — Когда тот, кто тебе дороже всего на свете, становится неуправляемым, а ты знаешь, что виноват во всём сам. Это ты взрастил упрямца, готового идти напролом к своей цели. Мотылька, летящего на огонь. И огонь не задуть, и мотылька уже не поймать. Остаётся только гадать: сгорит — не сгорит... И узнать, что сгорел. В тебе что-то навсегда обрывается, когда ты узнаёшь такое. И всё равно кажется, что каждый высокий, тощий, белокосый парень — это он. Как же я зол на тебя из-за того, что ты не обернулся, когда я тебя окликнул в Брбржыще...

— Прости… Я не верил, что выберусь из крысы, и не хотел тебя зря обнадёживать.

Они снова умолкли; капли налетевшего дождя забарабанили по стеклу, разбивая тишину дробным стуком.

— Я не жду, что ты станешь идеальным сыном, но ты повзрослел, и я надеюсь, что ты будешь больше ценить свою семью. Всем — запомни, всем — в этом мире на тебя наплевать, кроме твоей семьи.

Альк пообещал, что возьмётся за ум, и на этом непростой разговор закончился.

Он долго потом размышлял о словах отца. Рыске было не наплевать — и не из-за глупой сердобольности или их странной видуньей связки. Она никогда не предаст друга, а для любимого горы свернёт. И она верит, что он хороший человек, хоть это сомнительное утверждение. Альк знал, что его эгоизм трудно перещеголять, что его колкий, местами похабный язык ранит, а высокомерие выплёскивается наружу без особого повода. Единственное, за что его можно было любить — судя по отзывам девок — Рыска узнать не успела. Интересно, сколько времени ей понадобится, чтобы разочароваться в глумливом, сердитом на весь свет неудачнике?

Отец своими рассуждениями, сам того не зная, подсёк в Альке последнюю струну, звучавшую в защиту прагматичного подхода, и он вдруг понял с очевидной ясностью, что влюблён, причём не сладкой любовью, питающейся томными взглядами и нежными улыбками, а какой-то звериной, утробной, горячей любовью, обжигающей сердце то страхом потери, то неотвратимостью разлуки. Он иронично напомнил себе о непривычно долгом отсутствии девок, на которое можно было списать эту любовную болезнь, в глубине души понимая, что девки не помогут, а сделают только хуже.

Альк не хотел соблазнять Рыску и при встречах с ней старался держать себя в руках, но это не мешало ему в разлуке вспоминать её жёлто-зелёные глаза и представлять то реку распущенных чёрных волос, то её ладный зад в кружевных, купленных ими в лавке панталонах.

* * *

Анна Хаскиль, конечно же, подозревала, почему Альк так рьяно рвался отвозить в Плынь голубей, хотя с этим мог справиться и слуга, однако считала, что препятствовать сыну себе дороже. Ей очень не хотелось снова его потерять. Она надеялась, что мальчик поболтается со своей глупой ринтаркой, получит, чего желает, и она ему быстро надоест. За годы в Пристани Альк отвык от настоящих барышень, и теперь череда красивых, неглупых, воспитанных и благородных девушек, по мнению Анны, должна была вернуть его в форму и заставить задуматься о женитьбе.

Она сама, например, выходила замуж за Рома Хаскиля после очень короткого знакомства, организованного с двух сторон матерями, и о любви даже речи не шло. И всё же родители оказались правы: они с Ромом не только спелись, но и прикипели друг к другу. Даже терпеть не пришлось — слюбилось само, хоть и не сразу.

Ах, если бы материнское сердце подсказало ей, кто из саврянских девиц на выданье может составить Альку хорошую партию, она бы и мужа подключила к «мягкому, но настойчивому убеждению», ибо принуждать сына, с его упрямым и вздорным характером, к браку казалось ей опасным делом. Но, как назло, сердце молчало.

Конечно, она продолжала поиски. Эти мальчишки… Им кажется, что жизнь длинна, а политические игры могут скрасить их дни до старости. Вот только надёжная спутница, которая поддержит в момент неудачи, приласкает и придаст уверенности, никогда не помешает. Анна вспомнила, сколько раз злой и отчаявшийся Ром приходил в себя только после беседы с ней, как много сил придавали ему её объятия и добрые слова, а иногда её суровость или ярость подстёгивали его драться за то, что он хотел получить. Альк был похож на отца, и ему нужна была сильная, надёжная опора — женщина, которая всегда будет с ним заодно, которая не станет презирать его за временную слабость и найдёт способ превратить его недостатки в достоинства, которая предостережёт от опрометчивых поступков, но не обрежет крылья.

* * *

Когда мама в очередной раз намекнула ему на то, что пора выбрать невесту, Альк лишь сердито хмыкнул.

— Выбери красивейшую из достойных, — посоветовала она. — Или хотя бы начни присматриваться.

— Не хочу пока.

— Сынок, прости, но… у тебя всё в порядке со здоровьем?

Она всё ещё тревожилась из-за его «крысиного» превращения, переживая, что оно могло повлиять на способность к деторождению.

— В порядке, — отмахнулся Альк.

— Но природа же требует своё.

— Мама, ты точно хочешь развивать эту тему?

— Можешь поговорить с отцом, — не унималась она.

— Не боишься, что я научу его плохому?

Мама вздыхала, но всё же при случае на ближайшем приёме обязательно знакомила его с какой-нибудь девушкой из «хорошей саврянской семьи».

Иногда Альку было одиноко, и даже очень, но по гулящим девкам он никогда не хаживал, ещё в детстве напуганный до ужаса примером мучительной и позорной смерти своего дяди от срамной болезни, а благородным девушкам до свадьбы полагалось дарить суженому не больше, чем воздушный поцелуй. Во время разъездов по городам и вескам он, конечно же, встречал благоволящих ему девиц, вот только внутри что-то перемкнуло и не отпускало. Не хотелось ему предавать Рыску, хотя и предавать-то вроде было нечего — он ей в вечной верности не клялся.

Отец, обрадованный политическим рвением Алька, на скорой свадьбе не настаивал, но честно и откровенно предложил подыскать приличную одинокую вдовушку, не склонную к зачатию. Он считал, что семя Хаскилей — штука ценная, а каждый отпрыск, даже незаконнорожденный, — сокровище, так что бросать родную кровь не просто негоже, но и преступно.

— Выбирай такую, чтобы уже с детьми или чтобы родить не могла и не хотела, так всем проще. И всё равно всегда используй проверенные методы. А если вдруг ребенка нагуляешь — расти и воспитывай.

Альк пропускал такую заботу мимо ушей. Проверенным методам отец научил его ещё в шестнадцать лет, и они очень пригодились — по крайней мере, ни одна из женщин Алька не заявила ему, что его семя дало всходы.

Специально приглашённая отцом на один из приёмов вдовушка была совсем не дурна, вполне молода, стройна и грудаста, но как только она открыла рот…

— Ты же с ней болтать не собираешься, — резонно заявил отец. — А для мужского здоровья сидеть без бабы нехорошо.

— А откуда ты таких вдовушек знаешь? Ты что, маме изменяешь? — сердито спросил Альк, надеясь застать отца врасплох и заставить забыть об этой теме.

— Менять бриллиант на стекляшки? — не растерялся Ром Хаскиль. — Нет. Но в юности, до встречи с твоей мамой, я кое-чему научился. А ты молодой, в тебе должна кровь бурлить… У тебя со здоровьем всё хорошо?

Они наверняка спелись.

Пришлось Альку приврать, что у него есть парочка проверенных девиц, которых он не рассматривает как кандидаток в жёны, так что и говорить о них незачем.

— Альк, запомни, чтобы девушка вошла в нашу семью, ей недостаточно быть воспитанной и благородной саврянкой. Богатство невесты — вовсе не ерунда. Женишься на бедной — об этом все будут судачить за её спиной, будь она хоть раскрасавица. Но лучшее приданое — это земля. Кстати, у Бжезинских дочери подрастают: что Стефания, что, как там её… не помню. Кровь с молоком, косы до колен. Обе хороши.

— У одной зубы, как у лошади, вторая, смеётся, как гусыня.

— Да ты разборчивый, — рассмеялся отец. — Так в холостяках до старости просидишь.

Альк кивал и переводил разговор на более интересные темы: кого новый тсарь назначит в министры и советники? И кто заменит старого путника, решившего после смерти Витора уйти на покой?

* * *

За три месяца учёбы в школе Рыска узнала столько нового и интересного, что стала чувствовать себя гораздо уверенней в присутствии Алька, но в сердечных делах она по-прежнему разбиралась плохо. Ей казалось, что раз они объяснились тогда, на поляне, то дальше всё будет просто и понятно. Они будут дружить и строить планы на будущее, делиться всеми радостями и невзгодами, стараясь разлучаться как можно меньше — ведь с любимыми хочется быть рядом. На деле всё оказалось по-другому.

Встречи с Альком были чудесны, но редки, и Рыску ужасно расстраивало, что они больше не целовались. Она обычно первой брала его за руку, а он первым руку отпускал. Долго об этом размышляя, Рыска пришла к выводу, что раньше её рука служила Альку опорой, а теперь, когда крыса внутри его больше не беспокоила, её дружеская ладонь стала ему не нужна. Зачем он приезжал? Чтобы понять, как работает их видунья связка? Чтобы узнать, что произойдёт с её ожившим даром? Из чувства ответственности, раз притащил её в Саврию? Из любопытства — что выйдет из малолетней весчанки, если начать её пичкать знаниями?

Рыска постоянно вспоминала каждый из трёх случившихся у них поцелуев — то с замиранием сердца, то с досадой — придумывая, как должна была себя повести, чтобы Альк, искушённый в любовных делах, не счёл её распутной, бесчувственной или, хуже всего, ребёнком.

Их первый поцелуй, быстрый и случайный, произошёл за повседневным разговором о саврянских ругательствах, и как она отреагировала? Сказала, что это не так уж противно. Рыска ругала себя на чём свет стоит. Ну ведь ей же понравилось — почему она от удивления выпалила первое, что пришло в голову? После второго поцелуя, во время хоровода на площади, она вообще отчитала Алька. А после третьего, самого откровенного и горячего, в тёмном переулке Плыни, её так переполнили чувства, что на простой вопрос «Как ты?» она ответила, что ей тревожно, и попросила его не заходить к ней в комнату. Неудивительно, что он прекратил попытки. Да и дурацких шуточек, от которых она раньше робела или сердилась, поубавилось.

Больше всего Рыска боялась, что, надолго уезжая домой или по делам, Альк целовал кого-то другого: милых, пахнущих духами барышень в нарядных платьях, которые не позволяли лапать себя по подворотням, или распутных девиц, не беспокоящих своих кавалеров лишними переживаниями. Вспоминая давний комментарий Алька о том, что у него полгода не было женщины, она беспокоилась ещё больше: конечно, охотницы за его вниманием быстро найдутся — вон, даже ученицы в школе пытаются строить ему глазки. И рассказывать о своих успехах ей Альк точно не будет…

Одним словом, Рыска старалась поменьше отвлекаться от учёбы, больше читать на саврянском и ринтарском, заучивать стихи наизусть, записывать приходившие на ум сказки и даже переводить их с одного языка на другой.

Впрочем, с литературой случались конфузы. Один раз Альк попросил её рассказать последнее заученное стихотворение, и Рыска с гордостью выдала ему оду на саврянском, которую понимала не полностью.

Альк долго держался, но к концу всё же расхохотался и спросил, кто ей подсунул такую пошлятину.

— Почему пошлятину? — удивилась Рыска. — Они ведь рыбу удили?

— Не совсем. Когда герой говорит, что не мог удочкой попасть в лунку, это не про зимнюю рыбалку. Там… иносказание, в общем.

— О чём?

Рыска любила иносказания — когда, если подумать, вдруг открывается двойное дно, а под ним ещё одна история.

— Ну, ты же уже знаешь саврянские обычаи. Если он ей потом гуся готовил, то это была не рыбалка.

— Ой, — она потёрла теплеющие щёки, — а почему тогда книга называется «Стихи для детей»? Может, там и остальное — похабщина, а я и не поняла. Расскажу кому-нибудь, чтобы блеснуть своими знаниями местной поэзии…

Альк неопределённо пожал плечам.

— А ты мне сначала пересказывай — на всякий случай.

Однажды, когда они ехали в одном седле, чтобы проведать Милку — Альк впереди, Рыска сзади, — то снова завели разговор о политике. Всего месяц назад Ринтар и Саврия отпраздновали свадьбу нового тсаря и новой тсарицы, а спустя неделю был издан указ о создании нового тсарства — Савринтара. Не везде эту новость приняли с радостью — слишком долго люди по обе стороны Рыбки слагали ненавистные байки друг про друга. Альку в почётной, но трудной роли тсарского посланника приходилось «убеждать» наместников в Ринтаре и Саврии принять новые условия сбора налогов. Несмотря на то, что в политике Рыска мало понимала, она представляла себе, что такое налог в виде скота или части урожая и как усиленно любой голова или наместник будет скрывать размер добра, которым владеет его город или веска. Поскольку столицей был назначен Ринстан, Альку было непросто убеждать саврянские города подписать грамоты и подчиниться новой власти. Тот факт, что тсаревна Исенара была саврянкой, а молодой тсарь Шарес не питал к белокосым ненависти, не делал задачу проще. Многим саврянам казалось, что их налоги уходят к «врагу» и будут использованы не во благо всему новому тсарству, а для выгоды тех ушлых ринтарцев, которые вскоре окружат неопытного тсаря в столице.

— Отец считает, что я могу стать советником тсаря по Саврии, — заявил Альк.

— Ну, ты знаешь оба языка и оба тсарства, и Исенара тебе благодарна за помощь, — Рыска вздохнула, понимая, что часто видеться они с Альком в таком случае не смогут. — А что ты думаешь?

Он поморщился.

— Не хочется мне быть на побегушках, льстить и поддакивать. Знать, что на твоё мнение, даже самое разумное и обоснованное, могут в любой момент наплевать, потому что «на то тсарская воля». Все вокруг улыбаются и тихо тебя ненавидят. И вообще, я предпочитаю действовать, оставаясь в тени.

Рыску разговоры про политику не то чтобы утомляли, но расстраивали. Её вера в непогрешимость и дальновидность тсарей давно угасла, а ведь когда-то ей казалось, что их сама Хольга сажает на трон, а ей видней… Может, молодой тсарь будет другим? Ведь он приказал остановить войну и смог побороться за свою любовь.

— Хорошо, что они поженились, правда? — спросила Рыска.

Ей было приятно думать, что и она внесла крохотную лепту в счастье тсарского союза.

— Посмотрим через пару лет, — пробурчал Альк. Он не присутствовал на свадьбе, потому что выполнял поручение в приграничном Крокаше, готовом взбунтоваться против новых порядков. — Если их любовь держится только на красоте её сисек, которые время может испортить, то прогноз неутешительный.

Какое-то время они ехали молча, и Рыска, сжав руки вокруг его талии, наконец решилась спросить о наболевшем:

— Альк, а почему мы больше не целуемся?

Его спина напряглась.

— Ты подрасти ещё немного, ага? — ответил он.

— А я с шестнадцати лет совсем не расту.

— Я не в этом смысле.

Рыска притихла. Конечно, она поняла, о чём он: до него ей расти и расти, и вряд ли когда-нибудь получится дотянуться, хоть ты десять лет науки штудируй, и неважно, советником Альк будет или послом. Учиться надо в детстве, когда голова не забита всякой ерундой.

— А ты без меня не целуешь других, более взрослых? — всё же рискнула уточить она.

— Нет, — лаконично ответил он, — терплю пока.

Рыска выдохнула, и её тревога развеялась, как туман под порывом ветра.

Она наклонилась в седле, незаметно поцеловала одну белую косу, потом другую, а затем, прижавшись ухом к спине Алька, крепко обхватила его живот ладонями и замерла на несколько щепок, пытаясь расслышать биение его сердца. Но седло скрипело, а ветер завывал в кустах, очень ей в этом мешая. Рыска улыбнулась. Никакой он не бабник. Хольга простила её за ошибки и теперь благоволит, раз позволила полюбить мужчину, которому, как и ей, неинтересно целовать кого попало. Ведь тело — оно не само по себе, в нём живёт душа, и утолить жажду тела, не считаясь с душой, невозможно.

— Я тоже нет, — честно сказала Рыска после паузы.

— А что, были желающие? — усмехнулся Альк.

— Да, — беззаботно ответила она, — сначала я хотела потренироваться, но потом решила, что ты этого не одобришь.

Он повернул голову, удивлённо глянул на Рыску, и та рассмеялась. Альк фыркнул в ответ на такую шуточку, а затем вдруг отпустил повод и схватил её ладонь, приложил к губам, поцеловал ставшие нежными без тяжёлой работы пальцы: медленно, обстоятельно, по очереди…

* * *

Всё, что она делала и говорила, трогало его сердце. Раньше Альк считал, что жены посла из неё не получится, но если ринтарский тсарь женился на саврянской тсаревне, то и их союз с Рыской мог бы выглядеть очень современно. Белые косы, чёрные косы… Видун и видунья из разных царств.

— Скажи, ты часто используешь свой дар? — как-то спросил он, когда они вместе катались на его корове.

— Когда врачую, — призналась Рыска. — Иногда я понимаю, у кого что болит. Странно, да? Ворот больше не вижу, а чутьё осталось.

— Не странно. Может, это и есть твоё призвание?

— Может быть. На прошлой неделе я поняла, что корова мается, потому что её в ногу укусила змея. И у одной нашей ученицы почуяла больное сердце — оно стучало слишком редко, — Рыска, сидевшая сзади, вдруг прижалась губами к его шее, как раз между косами, а потом отстранилась и заявила: — У тебя всё хорошо. Ты здоров, только почему-то тревожишься.

Альк хотел пояснить, что когда она вот так прислоняется всеми своими выпуклостями к его спине, его тревога возрастает, но вместо этого сказал:

— Тревожусь, потому что я — перекати-поле, никуда не могу прибиться.

— Но ко мне же ты прибился! Вот и держись меня, когда ветром сносить начнёт.

Он усмехнулся.

— Как бы тебя не снесло вместе со мной!

— А я не боюсь. Мы скрутимся колесом и покатимся, как в сказке про двух медвежат… И всё нам будет ни по чём.

— Катятся обычно вниз с обрыва, — напомнил Альк. — Кажется, медвежата в той сказке шишек себе набили.

— Они просто скатились с горки в малинник.

Почему при слове «малинник» он сразу представил себе её голые груди с малинками сосков? Всё-таки долгое воздержание будоражило воображение, но нездоровое.

— А ты, Альк? Ты часто крутишь ворот?

— Бывает, — признался он. — Стараюсь пореже, но иногда осведомители приносят дурные новости из городов, куда нам надо ехать, и я подправляю дороги.

— Много сил уходит?

— По-разному, обычно легко справляюсь.

В последний раз у него кровь из носа текла полчаса, но зато очень проблемная ситуация с наместником в Крокаше разрешилась быстро и в правильную сторону.

— Альк, а тебе не хочется узнать, осталась ли наша связка?

— Нет.

— Почему?

— Рысь, тебе не терпится проверить, лишишься ли ты ума, если я начну крутить ворот?

Она смущённо умолкла.

— Не так уж это и опасно.

— Забудь. Возможно, тогда, на поляне, это была случайность. Крыс бегал рядом — или сработала какая-то неизвестная нам магия… Теперь, когда он сбежал, это вряд ли повторится, но проверять я не собираюсь!

— Ты не скучаешь по нему?

Альк вздохнул. Крыс исчез из дома в Плыни как раз, когда Рыска почти уговорила Алька забрать зверька с собой в школу.

— Не особо. А ты?

— Я беспокоюсь за него. Ты же сам сказал, что в стаю он вряд ли вернётся.

— Но я же вернулся.

— Не до конца, раз сравниваешь себя с растением.

— Что?!

— Перекати-поле, — напомнила она.

— Это другое. Это… самоопределение. Поиск цели.

— То есть крутить при мне ворот ты не станешь?

— Я сказал, забудь.

— Хорошо, — согласилась она, утыкаясь носом ему в плечо и странно принюхиваясь.

— Что?

— От тебя всегда так приятно пахнет…

Дорога свернула к веске, и корова стала трястись на колдобинах. Рыска крепче сжала руки вокруг пояса Алька, прижалась животом к его спине, а бедрами — к его ягодицам. Он сидел ровно, почти не раскачиваясь, и молча вглядывался в край проступившей на горизонте вески, представляя, как спрыгивает с седла, помогает слезть Рыске, хватает её в охапку и, прижав к стволу ближайшей березы, впивается губами в её округлившийся от удивления рот. Роняет её на траву, стягивает с неё рубаху и лакомится малиной. Рыска стонет, но не притворно, как некоторые девки, а сдерживаясь, когда стон вырывается наружу, как его ни держи…

— Смотри, Милка! — воскликнула Рыска, нарушая вселенскую гармонию у него в голове. — Наверное, хозяин в город едет.

— Точно, — подтвердил Альк. — Зря ехали, мою корову гоняли.

— И вовсе не зря. Милку повидали, а теперь на мечах потренируемся...

Они поздоровались с хуторянином, который и правда ехал на Милке в Плынь, но составить ему компанию не пожелали. Милка, выглядевшая сытой и довольной, при виде Рыски радостно мотнула хвостом.

— Если б я знал, что вы сегодня приедете, я бы другую корову взял, — посетовал мужик, но Альк и Рыска пожелали ему хорошей дороги и спешились.

Пройдя с полщепки, они свернули на тропинку, ведущую на знакомую поляну, где, привязав корову, ненадолго разошлись по кустикам, а потом вышли в центр и достали каждый своё оружие: Рыска вынула меч из ножен, Альк взял припрятанную им в кустах палку.

Он был отчего-то зол и нападал на неё суровей обычного, обидно выбивая меч из рук. Рыска уклонялась, как он её учил, сама нападала и в конце концов переломила злосчастную палку.

— Ты повержен! — воскликнула она, радостно потрясая мечом над головой.

Руки у неё окрепли, глаз стал острей, тело двигалось быстрей и резче.

Обычно Альк радовался её победам, но не в этот раз. Его не покидала дурное, лихорадочное возбуждение, мешавшее сосредоточиться. Её мокрая в подмышках рубаха сводила его с ума. Её искренний смех из-за победы в поединке, запрокинутая назад голова, прыгающая у ягодиц коса будоражили до дрожи в коленях. В нём словно проснулась крыса, живущая чутьём и инстинктами: ужасно хотелось уложить Рыску на траву и насытиться, жадно и быстро… Сев на кочку, он обхватил голову ладонями и с силой сжал переносицу. Проклятая похоть! Никуда от неё не деться, как ни рукоблудствуй накануне встречи.

— Альк, ты чего? — заметив его замешательство, Рыска села рядом, но, к счастью, прикасаться к нему не стала.

— Живот прихватило, — соврал он, поднимая голову и вымученно улыбаясь.

Её встревоженные глаза оказались прямо напротив его глаз, и Альк нервно сглотнул.

— Чего сразу не сказал? Не надо было драться. Принести воды?

Он кивнул, радуясь тому, что она вскочила и отошла к седлу за баклагой.

— Я сейчас, подожди, — сказал Альк, направляясь в сторону высокого густого орешника, зная, что, несмотря на сердобольность, таскаться она за ним не будет.

— Вот, возьми воду, — она протянула ему баклажку, когда он вернулся, успокоившийся и повеселевший.

— Полей-ка мне.

Она вынула пробку и вдруг сказала:

— У тебя руки так странно рыбой пахнут…

— Дурочка! Это я… гриб сорвал.

Альк наклонился, чтобы умыться, радуясь, что Рыска не видит выражения его лица — он часто забывал, насколько она была юной и наивной.

* * *

Назад они ехали под одну из новых Рыскиных сказок.

— Ты их хоть записываешь? — спросил Альк, посмеиваясь от забавной развязки с двойным дном.

— Да, уже целая тетрадь набралась, — гордо ответила она, радуясь тому, как внимательно он слушает и как метко комментирует.

Рыска была в прекрасном настроении, пока, прощаясь у ворот школы, Альк не предупредил:

— Рысь, я, возможно, нескоро приеду. У меня дела будут. Надо съездить к степнякам.

— Так далеко?

— Ничего не поделаешь. Специально тсарское поручение.

Альк и не подозревал, что прицельно попал в самый ужасный Рыскин страх — ждать и не дождаться. Воспоминание о том, как она на хуторе ждала Жара из города, а тот всё не ехал, было слишком живо в её памяти...

— Хорошо, — её голос предательски дрогнул. — А нескоро — это когда?

— Не знаю, честно.

— Что-то опасное?

— Ничего особенного.

Рыска прекрасно знала, что об опасностях своих поручений Альк предпочитал рассказывать лишь спустя время, но никак не наперёд.

— Ну ладно...

— Ты не пропадёшь без меня? — спросил он.

— Ещё чего! — она изобразила энтузиазм. — Буду учиться врачеванию.

— Смотри, у нас зима наступает внезапно, не то что в Ринтаре. Снега может навалить целую гору, и тогда по дорогам не проедешь. Мы можем не увидеться до весны.

Она растерянно заморгала.

— До весны? А ты не хочешь перезимовать в Плыни?

— В этой дыре? Да что мне здесь делать? Я же не медведь в берлоге. Мне нужно быть в одной из столиц — там и зимой всё время что-то происходит.

Рыска чуть не задохнулась от досады. Ей трудно было расстаться с ним даже на седмицу, а он собирался оставить её аж до весны!

— И правда, здесь тебе делать нечего, разве что со мной возиться… Скучно.

— Я не то имел в виду, — сказал Альк. — Государственные дела не спят. Сейчас столько всего происходит, нельзя пропадать надолго.

Рыска тут же устыдилась своего эгоизма. Она думает о прогулках и о том, как будет держать его за руку, а Альку нужно выполнять поручения самого тсаря!

— Говорят, зимой в школе остаётся совсем мало учениц, — сказала Рыска.

— Ириша остаётся?

— Кажется, да.

— Ну вот. В школе ты будешь не одна и в безопасности.

— Я знаю, прости, просто… переживаю, если тебя долго нет.

— Послушай, — он взял её за руку. — Если что-то случится, приезжай к Авдотье и Федуне. Они будут в курсе моих дел и всегда помогут. Я их предупрежу.

— А я не смогу отправить тебе голубя?

— Зимой голубь может замёрзнуть, так что эта связь ненадёжная, — он пристально посмотрел в её растерянное лицо и добавил: — Рысь, пообещай, что ты будешь в порядке.

— Конечно, не беспокойся обо мне.

Она глянула в его жёлто-зелёные глаза и улыбнулась. Он на мгновенье сжал её ладонь, а затем запрыгнул в седло.

Едва пришпоренная Альком корова скрылась в пыльном облаке, Рыска почувствовала, как больно кольнуло в груди.

— Хольга, пусть с ним будет всё в порядке, — попросила она, не подозревая, что опасность поджидает не только Алька.

Шарес стоял у окна и смотрел во внутренний двор из окна малого зала, недавно приспособленного для встреч c советниками и приёма важных посетителей. Исенара и её привезённая из Боброграда служанка играли в забавную игру: перекидывали друг другу по воздуху ракетками мягкий мячик. Молодая тсарица была ловкой и проворной, одно загляденье: её белые косы так и прыгали в стороны, когда она замахивалась и с силой отбивала удар. Вот Исенара наклонилась, чтобы поднять упущенный мяч, выпрямилась, досадливо притопнула и, умело подкинув его над головой, резко ударила, заставив служанку сделать выпад и вскрикнуть, парируя удар.

За спиной раздался стук в дверь.

— Войдите.

— Здравствуйте, ваше тсарское величество!

Кастий был, как всегда, скромно одет; на лице застыла учтивая, ничего не значащая улыбка. Он был эффективным и хладнокровным помощником, о чьей неожиданной поддержке в самый трудный для себя момент Шарес не забыл. Правда, в тот же момент Кастий предал своего тсаря, которому до этого служил много лет, а предавший однажды, как известно, уже не может считаться надёжным, даже если он теперь полностью на твоей стороне.

— Что у тебя?

Начальник тайной стражи имел огромный опыт в своём деле и годился тсаревичу в отцы, но вёл себя скромно и предельно вежливо.

— Вот, папочки с бумагами, как вы просили.

Тсаревич ещё не принял решение о том, кого из саврян пригласить в новый Совет, поэтому собирал сведения обо всех, кто себя хорошо проявил сразу после перемирия и, что немаловажно, имел влияние на состоятельные саврянские семьи. Большинство этих людей Шарес и так знал, но подпускать к государственным делам собирался лишь самых надёжных. Лучше всего было бы вообще избежать смешения элит и поставить на все важные посты родных ринтарцев, но это невозможно. Поднимется шумиха, и проблем появится, пожалуй, даже больше, чем от объединённого Совета двух тсарств. В конце концов, тсарь не обязан никого слушать и может сам принимать решения… Как бы Шарес ни гордился своей разумностью, осведомлённостью и сдержанностью, в некоторых делах ему понадобятся разумные советы — просто потому, что один человек не может охватить все дела целого тсарства, тем более возросшего. Он давно усвоил: чем больше территория, которой нужно править, тем сложнее навести в ней порядок и долго его удерживать. Маленьким тсарством управлять куда проще — да вот только большие могут его сожрать.

Шарес не боялся возросшей ответственности, но понимал, что должен её с кем-то разделить. А вместе с ней — и власть. Супруга у него вовсе не глупа, но можно ли положиться на советы женщины? Исенара, конечно, воспитывалась как тсаревна — для управления тсарством, но по сути Саврией правила её мать Нарида, и опыта в политике у его молодой супруги было маловато.

Шаресу нравились независимость, гордость и решимость Исечки. Кроме внешних достоинств, он ценил её сильный характер, но всё же допускать жену ко всем государственным делам не собирался. Пусть она развлекается, а со временем отвлечётся на детей, пусть наладит в замке всё по своему вкусу — она должна чувствовать себя хозяйкой, но в доме, а не во всем Савринтаре…

Ночи с ней были сладки. Шарес прекрасно знал, как редко тсарям выпадает возможность найти себе жену, которая была бы хотя бы не противна, и ценил свою удачу.

Он повернулся к начальнику тайной стражи.

— Что там у тебя? Что-то срочное?

— В серой папке — саврянские семьи, достойные внимания: Севрины, Хаскили, Скрыжаны, Цисаржи и ещё несколько служивших при дворе тсарицы Нариды. В жёлтой — записи о новых слугах, взятых на работу в замок за последний месяц, в том числе прибывших из Боброграда по просьбе тсарицы. В белой — всё о самой тсарице и её матушке Нариде.

— Что? — удивился Шарес. — Да как ты смеешь?

Кастий наклонил голову.

— Вы сами попросили меня собрать любую информацию, которая сможет вам помочь принять правильные решения для формирования Совета. Её тсарское величество Исенара, уверен, ничего от вас не скрывает, но вдруг вас заинтересуют какие-то нюансы из её детства или проблемы со здоровьем разных членов её семьи?

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего особенного, — Кастий подал тсарю белую папку, тот положил её на подоконник и принялся лениво листать бумаги. — Например, предрасположенность её матушки Нариды к лёгочным простудам. Это поможет вам окружить супругу вниманием и заботой, ведь многие болезни передаются по наследству, а вам нужны здоровые наследники. Кстати, тётушка Исенары скончалась молодой от болезни сердца.

Кастий продолжил перечисление различных недугов родни Исенары, но Шарес его слушал вполуха. Мало ли кто от чего помирает! Лекари порой так плохо разбираются в болезнях, что сами не знают, правильно ли лечат и от чего. На днях он расчихался, и придворный лекарь прописал ему парить ноги, а потом оказалось, это из-за новых цветов, которые служанка по просьбе Исенары принесла им в спальню.

Он бросил взгляд в окно: молодые женщины устали играть в мяч и, опустив ракетки, сидели на скамейке, что-то оживлённо обсуждая. Ему нравилось наблюдать за женой: её улыбка, наклон головы, то, как она ставила рядом свои маленькие стопы и поправляла платье — всё вызывало у него тёплую приязнь.

Снова глянув в папку, он принялся пролистывать бумаги с описаниями фамильных гербов саврянских семейств, состоявших в дальнем родстве с его молодой супругой, и вдруг его внимание привлёк список друзей детства Исенары — и откуда только Кастий его взял? Затем под шапкой «секретно» — информация обо всех, кто общался с тсаревной накануне несостоявшейся войны. Его взгляд привлекло одно имя, мелькавшее буквально во всех бумагах: Альк Хаскиль. Друг детства Исенары, любезно доставивший ей его послание как раз накануне смерти тсаря Витора. Шарес помнил, как встречался с Хаскилем-младшем на приёмах, и тот показался ему разумным… Обучался в ринтарской Пристани, но не стал путником? Прикинулся менестрелем и пел под её окном, чтобы передать письмо? Шарес нахмурился, припоминая, что Исенара рассказывала ему про «старого знакомого и его двух ринтарских друзей», которые, рискуя жизнью — кстати говоря, из-за шпионов тайной службы — доставили ей любовное письмо, когда она почти потеряла надежду получить от него весточку. А не Рома ли Хаскиля Исенара недавно предлагала включить в Совет, расписывая его заслуги на посольском поприще?

— Кастий, скажи, что ты думаешь по поводу Хаскилей? Может, кого-то из них назначить советником по Саврии?

Кастий сделал вид, что думает.

— По моему скромному мнению, это неплохой выбор. Они оба достойные кандидаты — в них даже течёт тсарская кровь.

— Правда?

— Да, хоть и разбавленная веками. Отец ещё не стар и имеет хорошую репутацию среди саврянских семей. По слухам, бывшая тсарица Нарида ему благоволит. Сын — проворен и амбициозен, к тому же видун. Кажется, он одного возраста с вашей супругой, — Кастий сделал многозначительную паузу, — значит, и вам легче будет найти с ним общий язык. Мы старики, рано или поздно уйдём, и молодым придётся вершить судьбы тсарств без нас.

— А чем он занят сейчас?

— Младший Хаскиль отличился за последний месяц — уговорил нескольких саврянских наместников подписать новые бумаги о налогах. Говорят, он берёт не силой, а красноречием — вы знаете не хуже меня, что в Пристани их обучают и на риторов, и на воинов. Он может быть вам полезен — сильный, хитрый, убедительный.

— Женат?

— Нет, насколько мне известно.

— Хм… А что насчёт Цисаржей?

— О, у этих трое сыновей — старший подаёт большие надежды.

Кастий принялся рассказывать о достоинствах других семейств, но Шарес его уже не слушал и в конце концов оборвал на полуслове.

— Оставь бумаги, я сам потом посмотрю.

Он уже принял решение о том, что Хаскилей и близко не будет ни в Совете, ни во дворце. Сильный, хитрый, друг детства Исенары и одного с ней возраста? Не женатый и амбициозный видун? Шарес усмехнулся. Не для того он привёз в Ринстан молодую и красивую жену, чтобы она водила дружбу с подобными типами.

Кастий удалился, а Шарес снова выглянул в окно. Молодая тсарица вдруг подняла голову и встретилась с его настороженным взглядом. Улыбнулась, игриво поправила волосы. Он улыбнулся в ответ, чувствуя, как внутри всё обжигает холодом.

А ведь Хаскиль наверняка прочёл его любовное письмо — иначе как бы он понял, кому его доставить?

Тсаревич отвернулся от окна и насупился. Такие тайны не терпят лишних глаз. И пусть теперь, когда они с Исенарой поженились, в письме никто не увидит ничего зазорного, и всё же… Он был тогда излишне эмоционален и откровенен. Любой, прочитавший то послание, догадался бы о его связи с тсаревной до заключения законного брака. Это может бросить на неё тень, хотя Шарес определённо так не считал. Его Исечка была прекрасна, и он собирался оберегать её от напастей любыми способами.

Шарес решил, что непременно попросит Кастия узнать, кто были те «два ринтарских друга», что сопровождали Алька Хаскиля с письмом, и попросит сделать так, чтобы старые секреты никогда не всплыли.

* * *

Альк ехал в самый западный город Саврии — точнее, нового Савринтарского тсарства — не только чтобы проследить за уходом старого и назначением нового наместника, но и чтобы наладить отношения со степняками. Их племена, раньше разрозненные, стали меньше кочевать и больше оседать вокруг столицы, находившейся всего в сорока вешках от границы.

Степняки выбрали тсаря, на их языке монаша, назвали столицу Светлостан и стали наводить порядки у себя в тсарстве — и немного за его пределами. Вот эти пределы и нужно было им чётко показать — сначала на карте с помощью убеждения, потом как получится.

Воевать со степняками никто не хотел, но и им новый Савринтар был не по зубам, так что разногласия могли возникнуть лишь из-за некоторых земель да правил торговли. Например, рубить и отправлять морем лес имели право только савринтарцы и их соседи с востока, холмогорцы, но проживать в сосновых и кедровых лесах на узком побережье возле Малого моря дозволялось и степнякам. На их степи никто не покушался, но там большого урожая не соберёшь, поэтому Альк был уполномочен предложить торговый договор о поставках из Саврии излишков ржи, пшеницы и репы. Степняки уважали пушной промысел и ковали прекрасные копья, а ещё разводили редкую породу скаковых коров — высоких, поджарых, с сильными ногами и длинной шерстью на холках. Вот их бы прикупить да самим развести! Наладив это дело, можно было бы неплохо обогатиться. Альк полагал, что его деверь — муж Богданы — вполне мог бы заинтересоваться и, главное, справиться, потому что понимал в разведение скота.

Альк немного знал гортанный, колючий язык степняков, которому его обучал в детстве дядя, ведший дела по обе стороны кедровых рощ, но им в сопровождение всё равно выделили шустрого и толкового толмача по имени Стефан, знающего, по его словам, шесть языков. Это было удобно: во время переговоров со степняками делаешь вид, что без перевода ничего не понимаешь, а на самом деле от внимания ничто не укрывается.

Светлостан оказался неуютной, но хорошо укреплённой дырой с населением в несколько тысяч человек: дома низкие, каменные или глиняные, по улицам в специально проложенных канавках течёт вода, но не для питья, а для полива огородов и других хозяйственных нужд, на центральной площади фонтан высотой чуть ли не с монаший замок, и над всем этим возвышается круглой серебристой шапкой купол молельни.

Посла приняли благодушно, выслушали, покивали, почесали длинные бороды, угостили напитками и местными деликатесами (сплошь спрятанными в куски теста, так что и не разберёшь, что внутри, пока не раскусишь) и на вторые сутки подписали договор. Монаш в Светлостане был немолодой, рослый и спокойный, с умными чёрными глазами и седоватой бородой до середины груди. Его советники, судя по всему, присутствовали на переговорах лишь для вида и во всём ему подчинялись.

Женщины у степняков были молчаливы и необщительны. Не то чтобы Альк искал их компании, но на любой вопрос они опускали глаза и спешили прочь. Лишь монашья дочь осмелилась поговорить с послом, да и то на тему погоды, хотя глаза у неё блестели пребойко. Толмач переводил ладно, и Альк решил взять его на заметку для будущих поездок.

В обратный путь отправились с подарком для тсаря — скаковым бычком той самой поджарой породы, которая, по словам степняков, и огромные вьюки таскает, и по два всадника возит, а налегке скачет как ветер. Её так и прозвали — скакун-ветрях.

Альк и четверо сопровождавших его тсецов спешили домой из-за непогоды. Осенний ветер в этих местах в поле мог с ног свалить, поэтому когда они к вечеру наконец заехали в редкий низкий лес и развели костёр, все испытали облегчение. Альк был за главного, но хозяйственными делами заведовал Митрош — молодой, расторопный мужчина из ринтарской охраны. Альк подумал, что этот наверняка раньше и с тсарём путешествовал, и с другими важными особами. Есть сушёное мясо, выданное в дорогу, не пришлось — уже через поллучины тсецы притащили тушку молодого оленя и принялись умело свежевать её на каменистом пригорке своими острыми ножами.

Альк ел вареную оленину и думал о Рыске: какую новую сказку она записала и какие выпады с мечом освоила? В последний раз её восьмерка и ножницы были очень даже неплохи! Её богатая фантазия помогала не только в сочинительстве, но и в драке — как придумает какой-нибудь разворот или удар снизу, так хоть в учебник по боевым искусствам записывай. Силёнок, конечно, у неё маловато — впрочем, и боя никакого у неё не будет. По крайней мере, Альк на это очень надеялся.

Учась в Пристани, он обожал технику боя и никогда не пропускал тренировки, полагая, что своей ловкостью будет пускать пыль в глаза и девок впечатлять. И впечатлял, однако техника пригодилась для другого… Альк содрогнулся, вспомнив отвратительно торчащего из земли шоша, которому он попал точно в глаз, следом вернулось жуткое воспоминание о «крысиной косьбе», унёсшей жизни семи человек.

Отбросив горькие мысли в сторону, Альк проверил дежурного, улёгся на отдельную лежанку из веток, завернулся в одеяло и представил, что делает Рыска в этот момент. Может, косы расплетает?

Почти все в лагере уснули, костёр догорал, в лесу жалобно вопила какая-то крупная птица — и так настойчиво, будто кто-то рвал её птичью душу. Ему стало тревожно, внутри словно завибрировала струна на высокой ноте... Он сел и попытался вызвать ворот. Вообще-то, Альк старался не пользоваться даром понапрасну, потому что чувствовал после этого слабость, а слабым он быть не любил, но в этот раз у него был повод — предчувствие. Холодное, дребезжащее. Он тихо проговорил Рыскино имя и через щепку отчётливо увидел две дороги: одну — туманную, как сквозь молоко по полю идти, вторую — тёмную, ночную, ведущую к обрыву в пустоту. Альк повернул ворот на молочную дорогу, и сразу понял, что ошибся — там тоже таилась опасность, но не явная и оттого более страшная…

Он долго не мог уснуть, всё ворочался, переживая, не подпортил ли случайно Рыске дорогу, и гадая, что означали эти дурацкие виденья. Если бы она была рядом, он смог бы разглядеть всё отчётливей и, возможно, помочь ей свернуть с опасного пути — но не стал бы ли он при этом тянуть из неё удачу? У него появилось одной горькой мыслью больше.

Его разбудил хриплый, булькающий звук, издаваемый человеком, которому перерезают горло. Альк сел и сразу увидел в рассветной дымке двух степняков: одного чуть поодаль, с арбалетом, другого совсем близко, с копьём. Двое тсецов из сопровождения лежали неподвижно в весьма неестественных позах, третий, сидевший в дозоре, хрипел, удивлённо глядя на торчащую из груди арбалетную стрелу. Толмача не было видно, и лишь Митрош вскочил и успел схватиться за меч. Уклонившись от удара копьём, Альк нырнул к краю лежанки и вытянул из ножен свой меч, перекатился, укрылся за деревом и, быстро оглядевшись, понял, что нападавших на самом деле четверо — две невысокие фигуры бежали кустами за толмачом, вероятно, пустившимся наутёк.

Решив, что толмачу помощь нужнее, чем опытному тсецу, Альк уже собирался броситься в кусты, как с поляны раздался сдержанный крик, и ему пришлось повернуть туда. Теперь, когда крыса внутри не горела желанием убивать, уничтожая любую опасность на пути, Альку в помощь мастерству оставался дар видуна. Раненый в плечо Митрош перекинул меч в левую руку и продолжил сражение. Налетев со всей скорости на арбалетчика, Альк выбил оружие у того из рук и, повалив на землю, огрел рукояткой меча по затылку. Степняк обмяк, и у Алька появилось мерзкое чувство, что он переборщил с силой удара.

Впрочем, времени на сожаление не было, потому что из кустов выскочили двое степняков в шлемах и кольчугах, так что рубить пришлось снизу. Одного Альк ранил в ногу, другому, судя по всему, отсёк кусок ягодицы. Митрош, явно более опытный в ведении подобных стычек, не сдавался, и скоро его противник уже валялся на земле, истекая кровью.

Добив арбалетчика коротким ударом в живот, тсец погнался за раненым в зад врагом, но в этот момент дала знать о себе его рука: кровь хлынула, заливая бок, и он, грязно выругавшись по-ринтарски, осел в траву.

Альк не стал бежать за хромыми бандитами, решив, что важнее оказать помощь Митрошу, и оказался прав — вскоре с той стороны, куда те удрали, раздался рёв коров и стук копыт. Всё равно бы не догнал, особенно если они ускакали на своих знаменитых скакунах.

Перевязав плечо Митрошу, Альк проверил двух неподвижно лежавших на лежанках товарищей, утвердился в печальных выводах и, не надеясь на лучшее, окликнул толмача.

— Стефан? Ты живой?

Из глубины леса раздался сдавленный крик.

— Идти можешь?

— Да…

Толмач вышел спустя несколько щепок, прихрамывая на одну ногу. Оказалось, он её подвернул, свалившись при побеге в глубокую канаву, куда нападавшие поленились лезть. Весь перемазанный грязью, Стефан стучал зубами и повторял что-то невнятное на языке степняков.

— Эй, — Альк дал ему лёгкую затрещину, и тот поднял более осмысленный взгляд. — Возьми себя в руки. Тебе повезло, в отличие от них, — он указал на лежащих на земле тсецов.

Толмач схватился руками за голову и сел на землю, тихо причитая.

Митрош был почти в порядке. Кровь из раны больше не лилась, и он лишь сердито хмурился, поругиваясь и возмущаясь предательству степняков.

— Нет, тут что-то не то, — сказал Альк, быстро складывая пожитки во вьюки. — С чего бы им на нас нападать спустя день пути, да ещё такими малыми силами? Послали бы за нами опытный отряд, да и прикопали незаметно в той же канаве — кто найдёт?

— Надо отсюда быстрей убираться, — резюмировал Митрош, собирая вещи, — мало ли куда умчались эти в жопы раненые. Может, за подмогой?

Альк понимал: если бы налётчики хотели ограбить, нападали бы тише. Убили бы дежурного, увели бы подаренных скакунов — они дороже любой другой поклажи будут.

— А что с убитыми? — спросил пришедший в себя толмач.

— Возьмём у каждого по одной личной вещи, чтобы вернуть близким. Проверь, у них на шее обычно есть медальоны на цепочках, — скомандовал Митрош, активно занятый сборами, несмотря на временную однорукость.

— Не-е, — Стефан отвернулся и стал громко блевать под куст.

Тсец презрительно сплюнул. Сам проверил трупы, собрал не пригодившееся в бою оружие и, сняв с одного медальон, а со второго ремень, продолжил быстро складывать вещи, стараясь не шевелить раненой рукой.

Бледный, но принявший реальность толмач всё же обошёл лагерь, собрал сумки погибших и, навьючив их на лишнюю корову, спросил:

— До границы недалеко, может, довезём тела до Саврии?

Альк и Митрош переглянулись.

— Нет, — ответил Альк. — Если бы была повозка, может быть.

Ему самому было стыдно, что погибли сопровождавшие его люди, хоть они оказались и не лучшими тсецами. Он же видун, Саший его побери! Мог бы понять, что означала вчерашняя тревога, и вместо того, чтобы подправлять пути своей девке, остался бы следить за порядком. Скорее всего, в дежурившего на посту тсеца пустили меткую стрелу, и тот не успел даже пикнуть. Сложно было его в этом винить.

Все предыдущие поездки у Алька обходились без потерь — несколько перепалок и драк на кулаках не в счёт — поэтому его и посылали туда, где было опасней, где ситуация могла стать непредсказуемой или напряжённой. Посол-видун должен уметь предотвратить конфликт и предвидеть подвох…

Они забросали тела ельником, навьючили коров и подаренного степняками бычка и пешим ходом выбрались из редколесья на дорогу.

— Случайные разбойники? — спросил Митрош, косясь на оставшуюся позади кромку тёмного соснового леса.

Альк не ответил. Тсарь сочтёт его миссию к степнякам удачной и не станет расспрашивать про потери, но горький осадок у Алька остался — и вовсе не потому, что доложить о нападении всё равно придётся. Его терзало чувство, что он упустил что-то важное, понапрасну растратив свой дар и не разглядев настоящей опасности.

Когда они пересекли приграничную реку, поднялся промозглый ветер, тучи стали сгущаться и с неба посыпало снежной крошкой. Закутавшись в дорожный плащ, Альк подумал о том, что было бы неплохо добраться к вечеру до первой кормильни, а затем и до Ринстана до настоящего снегопада.

* * *

Как Альк и предупреждал, зима наступила неожиданно: накануне вечером Рыска любовалась из окна спальни зелёной неровной кромкой елового леса с редкими вкраплениями красного и оранжевого, а наутро всё вокруг оказалось укрыто глухим и белым, как пуховый платок, полотном.

Пока снегопады были несильными, она несколько раз съездила в город на крытой телеге, чтобы помочь Варваре купить кое-что у местного лекаря, и один раз с Иришей за зимней одеждой, но вскоре дороги стали такими непредсказуемыми, что без особой нужды никто в город не совался.

Школа почти опустела, а трое наставниц и пятеро оставшихся на зиму учениц переехали в левое, более тёплое крыло. К счастью, Рыскина любимая подруга тоже решила зимовать в школе. Учёба, тем не менее, продолжалась: Варвара каждый день занималась с Рыской лекарским делом и даже научила её немного читать старые книги на древнем, малопонятном языке с замысловатыми рецептами от множества хворей. Рыска могла зашивать раны, тренируясь на свежеубитой домашней птице, предназначенной для кухни, и один раз внимательно изучила внутренности поросёнка, зарезанного для седмичного стола. Каждый день они с Иришей тренировались на мечах — то в большом зале, то во внутреннем дворике — а по вечерам Рыска читала и писала сказки.

Спустя месяц после отъезда Алька от него всё ещё не было ни слуху ни духу. Почтовая карета в такую погоду редко доезжала до Плыни, но Рыска каждый раз с замиранием сердца ждала, что кто-то из поехавших в город привезёт ей письмо. Однако вестей не было. Дар подсказывал ей, что «неопасные дела» Алька оказались не такими уж безобидными: однажды утром она вскочила с кровати и подбежала к окну с уверенностью, что вот-вот увидит его мчащимся сквозь метель. Почти щепку сердце колотилось как бешеное, потом выровнялось, но на душе всё равно осталось неспокойно.

А на следующий день к воротам школы подъехала путница.

Метель утихла, но нетопырь с трудом пробирался сквозь снег, недовольно подёргивая длинными мохнатыми ушами. Если бы им не управляла путница, зверь давно бы свалился в сугроб или придорожную канаву, но хозяйка знала, куда едет — уж ей-то правильная дорога была известна. Она направлялась в Плынь аж с юга Ринтара, но очень устала и замёрзла и решила остановиться на отдых в небольшом стоявшем на холме поместье.

Так уж вышло, что Рыска встретила путницу первой, потому что тренировалась с мечом на вытоптанной площадке возле закрытых, никем не охраняемых в дневное время ворот. Заметив нетопыря и женщину на нём, Рыска немедленно впустила их внутрь, любезно поздоровалась и, отыскав взглядом торчащую из наплечной сумки крысу, сочувственно поморщилась.

На вид путнице было не больше тридцати. Она была одета в короткую шубу из енота, чёрные штаны, высокие сапоги и рыжую лисью шапку. Её и без того светлые брови и ресницы совсем заиндевели, бесцветные губы сжались в узкую прямую линию, и лишь жёлтые глаза блестели внимательным, живым огнём.

— Привет. Ты видунья? — без предисловий спросила гостья, удивлённо изгибая одну бровь.

Дар у стоявшей перед ней девушки был слабый, как тусклая щепка, но всё равно немного гасил её собственный. Настоящий путник такое сразу чувствует.

— Да, — ответила Рыска, убирая меч в ножны.

— Воительница-хранительница замка? — усмехнулась путница.

— Нет, просто тренируюсь.

— Хм… У вас можно остановиться?

— Конечно. Давайте я пристрою нетопыря.

— Это нетопыриха, — уточнила женщина, спешиваясь и снимая припорошенную снегом шапку, из-под которой вихрем на плечи упали белые кудри. — И ухаживаю за ней я сама. Не хватало ещё доверить мою красавицу неумехе, которая накормит её всякой ерундой. Куда идти?

Рыска совершенно не представляла, как ухаживать за нетопырями, и потому смолчала в ответ на грубость. По дороге к коровнику она искоса поглядывала на гостью: ей ещё ни разу не доводилось разговаривать с настоящей путницей!

Женщина выбрала стойло, расседлала и надёжно привязала нетопыриху к столбику, достала из дорожного мешка и сунула ей что-то похожее на сушёные яблоки, а затем, перекинув через плечо сумку со связанной крысой, снова обратилась к Рыске:

— Что это за поместье?

— Школа.

— Для детей?

Чего греха таить, путница надеялась не только согреться и отдохнуть, но и подработать, а в школе это было маловероятно.

— Нет, для взрослых. Для девушек.

— Надо же, — это показалось гостье намного интересней, и она улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами. — Ладно, веди меня в тепло, я продрогла — ужас!

Когда они зашли в натопленную гостиную, их уже поджидала Главная наставница, заметившая путницу из окна. Отмахнувшись от Рыски рукой, она слащаво улыбнулась гостье и увела её в свою комнату.

Три девушки, игравшие за столиком в географические карты, недовольно переглянулись. Они бы тоже с удовольствием пообщались с путницей: попросили бы посмотреть их дороги, задали бы вопросы о суженых или о том, какую стезю лучше избрать после школы…

— Что она тебе рассказала? — нетерпеливо спросила у Рыски одна из них.

— Да ничего такого.

— Она надолго останется?

— Не знаю.

Девушки отвернулись и продолжили игру, не приглашая Рыску присоединиться — да она не больно и хотела. Ей даже зимой больше нравилось упражняться на свежем воздухе, но сейчас она отправилась в комнату, где Ириша, лежа на кровати, решала математическую задачу про слив воды в отхожие ямы.

— Представляешь, Рысь, можно запросто сделать так, чтобы на крыше собиралась дождевая вода, заливалась в ванну через одну трубу, а потом выливалась через другую. Нужны всего две затычки — и не надо таскать вёдра, разве что горячей добавить. Ты чего такая странная?

— Там путница, — почему-то шёпотом ответила Рыска.

— Где? — так же тихо спросила Ириша.

— Заехала к нам погреться.

— Ну и что?

— Интересно же…

Ириша презрительно надула губы.

— А мне интересно про трубы. Ты знаешь, что такое канализация?

— Ну, — Рыска поморщилась, — от неё неприятно пахнет.

— А если трубу закопать в землю, то запаха не будет, вот так-то.

— Если люди до такого додумались, то почему в городах не сделают?

На хуторе и в поместье с помоями проблем не было — всё сливали и выбрасывали в выгребную яму на заднем дворе, изредка присыпая её землей, а потом выкапывали новую. В саврянских городах отхожие места были вырыты на каждом перекрёстке, а за вылитые посреди улицы помои могли и медькой наказать. Это помогало в дневное время, а ночью кто будет караулить? В Ринтаре, насколько Рыска успела заметить, с мусором церемонились меньше, и это была одна из причин, по которой она предпочитала веску.

Несколько часов Рыска не находила себе места — ей ужасно хотелось поговорить с путницей наедине, но та долго беседовала, а затем и ужинала наедине с наставницей, а когда оказалось, что гостья останется до утра, её проводили в комнату в дальнем крыле школы, куда соваться с назойливыми вопросами было неприлично.

— Да далась тебе эта баба, — цинично проворчала Ириша, раздосадованная Рыскиным нетерпением. Они пытались поиграть в шарады, но сосредоточиться на игре не получалось.

— Я никогда раньше не видела путниц, — призналась Рыска. — Интересно, как она не боится ездить в одиночку?

— Это их все боятся. Говорят, — Ириша загадочно понизила голос, — если путница сглазит или проклянёт, пять лет из несчастий не выберешься.

— Глупости…

— Нет, я точно знаю. Спроси у Варвары. Она когда-то давно нагрубила путнице, и после этого у неё дом сгорел. Думаешь, чего она здесь безвылазно живёт?

Если бы Альк был рядом, то наверняка сказал бы, что это совпадение. Рыска так и слышала его голос: «Чушь и забабоны!» Однако Варвара просто так болтать не станет.

Сомнение ещё больше подогрело Рыскино нетерпение. Что бы было, если бы её собственная судьба сложилась по-другому? Каково это — быть и женщиной, и путницей?

Ночью ей не спалось, и когда Ириша засопела, Рыска накинула на платье пуховый платок и спустилась в гостиную к догоравшему камину. Подойдя к огню, она долго смотрела на мерцающие угли, то тревожно разгоравшиеся, то мирно засыпающие, и думала про Алька.

Как тяжело не знать, что происходит с лучшим другом! А вдруг ему тоже тревожно и одиноко? А вдруг он попал в беду — или проводит время со скучными, глупыми людьми, которые не понимают ни его шуток, ни помыслов? Конечно, в столь позднее время Альк мог спокойно спать или отдыхать в кормильне в компании так и липнущих к нему барышень… Рыска в сотый раз вспомнила, как прижималась к нему со спины, когда они всего какой-то месяц назад ехали в одном седле, и физически ощутила щемящее, пронзительное одиночество от невозможности обнять его или просто взять за руку.

— Не спится? — спросил женский голос по-ринтарски.

Рыска чуть не подпрыгнула на месте. В тёмной части зала в большом кресле сидела путница и внимательно её разглядывала.

— И вы не спите? — на ринтарском ответила Рыска, отмечая, что у женщины совсем нет акцента.

— Как видишь.

Женщина встала и медленно подошла к затухающему огню. Она была одета во всё серое — штаны, рубашку и широкий вязаный свитер; её пушистые и белые, как у большинства саврянок, волосы были заплетены в две короткие косички. Длинные светлые ресницы отбрасывали причудливые тени на красивое скуластое лицо. Крыса всё так же безразлично болталась в висящей через плечо сумке. Судя по усталой острой мордочке, человеком она была так давно, что уже забыла об этом.

— А как звали вашу крысу? — не удержалась от вопроса Рыска.

Путница пожала плечами.

— Мне не сказали, кто ею стал, а сама крыса знакомиться не пожелала.

— Это ваша первая?

— Восьмая.

Рыска ахнула.

— А предыдущие?

— Как и положено, сослужили свою службу.

Они немного помолчали, глядя на тлеющие угли. Затем Рыска наклонилась к дровнице и подкинула в камин два полена.

— А вам их не жалко? — спросила она. — Так быстро сгорают…

— Жалко, — спокойно ответила путница, будто речь шла о дровах — за несколько лет на дорогах она успела очерстветь и научилась принимать неизбежное. — В первый месяц, пока они помнят себя. Но потом человек внутри крысы перестаёт сопротивляться и уступает.

Рыска хотела рассказать, что некоторые «свечи» могут продержаться гораздо дольше, но сдержалась.

— Как ты узнала про свой дар? — спросила путница.

История была слишком долгой, и Рыска замялась.

— Когда я была маленькой, в нашей веске в Ринтаре умер старый путник, живший затворником. Его все называли «Бывший». Я случайно оказалась у него дома как раз перед его смертью — кажется, его заживо съели крысы… Бр-р! Он схватил меня за руку и…

Путница с пониманием кивнула.

— Разбудил твой дар раньше срока. И за все эти годы ты его так и не развила?

— Мой дар был сильным, но потом я его потеряла.

Женщина повернулась и пристально посмотрела Рыске в глаза — у той аж в животе похолодело.

— Ты сожгла человека вместо «свечи»?

— Да, но не нарочно, то есть… — оправдываться было нелепо, но не сбегать же посреди разговора? Рыска вздохнула. — Так было нужно. И мой дар пропал, на время.

— А потом вернулся, но не полностью?

— Откуда вы знаете?

— Случай редкий, но не единственный, — снисходительно ответила путница. — Тебя как зовут?

— Рыска.

— А меня Зофья. Рассказать, отчего такое бывает?

— Конечно! — у Рыски аж дыханье спёрло от нетерпения.

— Есть один способ вернуть утраченный дар: его может возродить другой путник.

— Путник — или видун?

— Путник, но не обычный, а из наставников. Если решит, что причина, по которой пришлось пожертвовать чьей-то жизнью, была очень серьёзной, а видун не имел личной выгоды. Не знаешь, кто это мог быть?

— Кажется, знаю, — Рыска открыла рот и изумлённо заморгала.

Она-то думала, что это их связка с Альком помогла её дару вернуться, и даже наивно размышляла о сыгравшей свою роль силе их вечной любви — а это, вероятней всего, дело рук Крысолова! Но зачем? Она же сразу заявила, что не жалеет о потере дара, потому что от него одни неприятности…

Наставник Алька. Они так и не увиделись после событий в приграничье. Убедившись, что с Альком всё в порядке, что ни с ума сходить, ни убивать всех направо-налево он не собирается, а даже наоборот, помогает другим, Крысолов сообщил об этом в Пристань, и от Алька отстали.

— Но как?

— Некоторые путники могут… — Зофья подумала, как бы выразиться поточнее. — Делиться даром.

— Не теряя свой?

— Нет. Ты когда-нибудь готовила хлебную закваску?

— Что? Конечно. Сто раз!

Путница рассмеялась и пояснила:

— Если немного закваски отложить в другой кувшин, то в первом она снова разрастётся.

— А у меня? — воскликнула Рыска. — То есть во втором кувшине?

— При определённых условиях твой дар может вернуться полностью. Но кувшин для этого должен стоять в тепле, а ещё в него нужно добавить немного солода и ягод…

— Мой дар может снова стать сильным?

— А он был сильным? — с сомнением спросила Зофья. — Ты видела ворот?

— Да, видела! И крутила. И выбирала из множества вероятностей.

Зофья вздохнула.

— Мне очень жаль, но дар отдавать — не закваску разливать. Я просто пример привела, чтоб понятней было. Это сложный ритуал, сродни обряду превращения в «свечу». Я только слышала о таком, но никогда бы не смогла проделать ничего подобного. Спроси у того, кто это сделал.

— Не хочу, — Рыска насупилась.

Ей очень не понравилось, что с ней провели какой-то обряд, а она и не в курсе. Рядом с этими путниками так и жди подвоха! И этой путнице она не очень-то доверяла…

— Ты не училась в Пристани?

— Нет, ни за что!

— Почему?

— А вам разве не было страшно… и стыдно?

Зофья сделала шаг к разгоревшемуся камину.

— Осуждаешь путников? Да кто ты такая, чтобы судить? Что ты о нас знаешь?

Наученная выпадами Алька, Рыска не стушевалась.

— Не осуждаю. Вы помогаете людям. Но какой ценой? Это ведь ужасно — знать, что если не вы, то кто-то из ваших друзей станет «свечой» и через месяц сойдёт с ума… И ничего уже не изменить.

Путница прищурилась, и её глаза на несколько мгновений превратились в золотистые полоски.

— Ну почему же… Я знаю как минимум два случая, когда крыса спаслась.

— Правда? — искренне изумилась Рыска.

Она-то знала всего один, и тот казался ей высшим чудом, которое явила Хольга.

— Первый был давно, — поедала Зофья, — ещё до моей учёбы в Пристани. А второй совсем недавно.

— Но как?

— Они разделились — крыса и человек, — Путница загадочно улыбнулась.

— Вы его знали?

— Он был моим другом. Мы вместе учились в Пристани.

Зофья умолкла. Рыске очень хотелось узнать подробности, но она боялась спугнуть проснувшееся в собеседнице откровение. В конце концов, горько усмехнувшись, путница продолжила сама:

— Оба савряне, оба чужаки в Ринтаре. Оба пошли против воли родителей и уехали подальше, чтобы не зависеть от них. Он из знатной семьи, младше меня, но это не помешало нам… — она мечтательно покачала головой и продолжила: — Неважно. Моё посвящение состоялось на два года раньше. Я не сомневалась, что его тоже сделают путником, а когда узнала, что он достался в качестве «свечи» одному подонку, которого мы оба презирали, то чуть не поехала ругаться с Общиной. Хотя это абсолютно бесполезно! Сначала я думала, они пробросили его из-за излишнего упрямства и принципиальности, но потом случайно узнала, что причина была в другом. Глупо как…

— Интересно, в чём? — осторожно спросила Рыска. — Ведь вы тоже саврянка, то есть не из-за этого?

Рыскино сердце так бешено заколотилось, что ей пришлось приложить руку к груди, но Зофья увлеклась воспоминаниями и не заметила её волнения.

— Из-за его деда. В Общине его боялись и недолюбливали.

Эта новость Рыску так огорошила, что она едва выдавила из себя вопрос:

— И как же он спасся?

— Повезло, — хмыкнула Зофья. — Его безмозглый «хозяин» потерял и крысу, и нетопыря, а потом его за недостойное поведение и вовсе лишили права быть путником. В итоге он сгинул где-то — кажется, утоп. А мой друг — хитрец. Чтобы освободиться, использовал дар другого видуна, вслепую.

— Откуда вы знаете? — Рыску словно холодной водой окатили.

— Слухи, конечно… А что? — женщина наконец отвлеклась от огня и повернула голову к собеседнице.

— Просто интересно, — прошептала Рыска, изо всех сил изображая праздное любопытство. — Как крыса и человек могут разделиться?

— Если хозяин «свечи» сам отпустил её или погиб, крысу обычно передают другому путнику, но иногда обряд можно повернуть вспять. Никто, кроме избранных членов Общины, не знает, как это работает, иначе «свечи» бы сплошь и рядом обращались назад в видунов, и начался бы полный хаос.

— И больше видунов могли бы спастись от этой ужасной участи, — заметила Рыска.

— Тогда и путников бы не осталось. Или ты считаешь, что они должны тянуть удачу из обычных людей, как это сделала ты?

Рыска виновато отвернулась, и на несколько щепок вновь воцарилась тишина — лишь в камине тихо потрескивали поленья, да ветер по-волчьи подвывал за окном.

— А вам не трудно быть женщиной? — спросила Рыска и поправилась: — То есть Путницей? Всё время ездите одна…

Зофья вздохнула.

— Если бы знала заранее, что это такое — предпочла бы остаться обычной видуньей. Я ведь не могу просто так отказаться от своего ремесла. Пристань требует, чтобы мы своё отработали — не зря же нас обучают семь лет.

— И сколько вы должны служить?

— Как минимум десять лет. А прошло всего три.

— Вам нравилось в Пристани?

— Учиться там очень интересно, но перед Обрядом мне было не по себе. Однако мне повезло.

Рыска снова подумала про Алька. Интересно, каким бы он стал путником, если бы повезло ему? Стал бы сочувствовать Райлезу, если бы тот оказался его «свечой»? Смог бы отпустить крысу по её просьбе? А если бы крысой стал его лучший друг? Возможно, Альк стал бы воином, а не обычным путником, и ему не понадобилось бы губить одну «свечу» за другой…

— Скажите, а вы на мечах сражались?

— Приходилось, — призналась Зофья.

— А убивать? Ой, простите...

— К счастью, нет, хотя я хорошо дерусь. В школе мы часто тренировались с тем самым другом.

— Вы его любили? — осторожно спросила Рыска.

Путница ответила не сразу.

— Видимо, недостаточно, раз не отказалась от Обряда сама и позже не отговорила его.

Зофья горько усмехнулась и снова вспомнила тот день, когда должна была проходить Обряд: Алька пришлось втайне от всех запереть в подвале, чтобы он не помешал ей. До этого он всю неделю пытался её отговорить, а потом сделал вид, что сдался, но она-то знала, что означало это молчание. Когда она выпустила его из подвала — злого и с разбитыми кулаками — он был изумлён и рад за неё, а на следующий день она получила «свечу» и уехала.

Три года назад стать путницей было для неё важней всего на свете — когда приближаешься к давней мечте, ничто не должно стоять на пути, даже любовь…

— Вы сожалеете о прошлом?

— Что было — то было, — в голосе путницы прозвучало сомнение. — Но я счастлива, что он в конце концов спасся! Знать, что этот удивительный, наглый, умный и хитрый гордец болтается у седла в сумке какого-то ничтожества, было ужасной мукой.

— И вы его больше не видели?

— Нет, но… — она сосредоточенно провела рукой по лбу. — Я хотела бы его проведать, но не могу увидеть его дорогу, и это меня пугает. Надеюсь, с ним всё в порядке.

Рыска почувствовала, как у неё подкашиваются колени.

— А он точно жив?

— Конечно. Его смерть я бы почувствовала. Ой, — Зофья схватила за плечо покачнувшуюся Рыску, — чего ты так побелела?

— Душно стало.

— Да? А мне всё ещё зябко.

Зофья вытянула руки к огню, а Рыска попятилась к креслу и опустилась в него безвольным кулём. Она смотрела в спину путнице и пыталась осмыслить то, что узнала.

Дар ей, вероятно, вернул Крысолов...

Община проголосовала против Алька из-за его дедушки...

Альку когда-то была дорога эта женщина: красивая, умная, независимая и такая же циничная, как он. Он любил её, но она не отказалась ради него от своей цели, рискнула всем, победила — и ушла. Интересно, как бы поступил Альк, если бы первым проходил Обряд? Что-то подсказывало Рыске, что он бы тоже не свернул.

Не оборачиваясь, путница закрыла лицо руками и замерла. Рыска испугалась, что она сейчас заплачет, но женщина стояла неподвижно, глубоко и медленно дыша. Вдруг Рыскин левый висок пронзила острая, как шип, боль, а затем голова, будто сжатая в тиски, стала пульсировать и кружиться. Перед глазами всё поплыло, стало тяжело дышать…

Она очнулась от того, что кто-то пребольно лупил её по щекам.

— Эй, ты чего?

Рыска приоткрыла глаза только ради того, чтобы это безобразие прекратилось.

— Эй, как там тебя? Рысь! Ох, ну наконец-то… Я отвлеклась ненадолго, чтобы глянуть дороги, поворачиваюсь, а ты не в себе. Ты случайно не беременная? Хотя нет, я бы увидела.

— Я в порядке, — прошептала Рыска, вытирая текущий нос рукавом.

— Это что ещё… за дела? — глаза путницы стали похожи на два больших ореха. — Кровь? Я что, тянула из тебя удачу?

— Не знаю, — призналась Рыска. — Я думала, в тот раз это вышло случайно…

— Так это не впервые?

— Нет. Один раз было.

— Лежи, — Зофья прижала к креслу попытавшуюся встать, бледную как смерть Рыску. — Да ты «универсальная свеча», что ли?

— А что это?

— Лежи, — повторила путница, вскочила и принялась ходить туда-сюда по комнате. — Я слышала о таких, но думала, это выдумка.

— Что выдумка?

Зофья не пояснила, но посоветовала:

— Держись подальше от путников. Любой из них, кто начнёт крутить ворот, может погубить тебя. Понимаешь?

— Я думала, это только Альк может…

— Кто? — путница замерла на целую щепку, а затем громко расхохоталась. — Так вот оно что? Ты знаешь Алька Хаскиля?

Рыска кивнула и закрыла глаза. Боль всё ещё пульсировала, но постепенно отступала.

— Вы видели его дороги?

— Да, и что? — путница недоверчиво прищурилась.

— Как он?

— С ним всё в полном порядке. Ты нарочно хотела выведать у меня информацию про Хаскиля?

— Нет.

— Это он отнял твой дар?

— Нет, я сама.

— Ну конечно! Я поняла, — Зофья снова зашагала по комнате. — Он использовал тебя — Альк это умеет — и вынудил убить другого человека, чтобы разделиться с крысой. Так?

— Не совсем.

— Ты ринтарка, полукровка, приехала в Саврию. Зачем? Хочешь ему отомстить?

— Нет.

На Рыску накатила невероятная слабость.

— Сколько тебе лет? — продолжила допрос путница. — Восемнадцать? Жертва прошлой войны? И ненавидишь саврян…

— Больше нет.

Каждое слово отдавалось в Рыскиной голове неприятным гулом.

— Знаешь, что в Плыни у Хаскилей дом? Караулишь Алька?

Рыска закрыла глаза, перестав понимать происходящее и устав возражать — эта путница оказалась какой-то ненормальной, надо же…

— Только ничего у тебя не выйдет, — продолжила Зофья, не замечая, что её едва слушают. — Беги ты отсюда, дурочка. Он превратил тебя в «универсальную свечу» — а это хуже, чем стать гулящей девкой. Любой может воспользоваться тобой, выпотрошить и выбросить. Эй!

Путница замерла, глядя на неподвижно лежащую Рыску и внезапно умолкла. На мгновенье её охватил ужас — не доконала ли она случайно девчонку? Опустившись возле кресла на колени, Зофья прижала ладонь к Рыскиной груди и прислушалась — пульс был неровный. Не осмелившись уйти, она придвинула второе кресло поближе к огню — так, чтобы видеть спящую девушку — и сама свернулась клубком, обхватив руками колени. Надо же, все слухи о спасении Алька оказались правдой…

— Альк… — сквозь сон позвала Рыска.

— О Божиня! — простонала путница, хватаясь за голову в запоздалом прозрении. — Так вот оно что! И как он это делает? Несчастная ты дура.

Зофья знала, что Крысолов, вернувшийся в Пристань после наводнения, заявил, будто Альк Хаскиль прошёл обряд развоплощения и перестал быть опасным для общества, но только теперь поняла, что действительно произошло. Альк сам стал причиной наводнения. Он помог остановить войну — и весьма оригинальным способом, хоть и не самым гуманным. В Пристани это оценили и простили его бунтарство. Община знала о планах тсаря и очень их не одобряла — война на тот момент Пристани была не нужна.

Зофья более внимательно глянула на лежащую в кресле Рыску. Альку повезло — он отыскал видунью, согласившуюся крутить ворот, и «помог» ей с трудным выбором — погубить человека, использовав его удачу без остатка. Девчонка обладала сильным даром, но толком не умела им управлять. А ведь Альк давным-давно интересовался Обрядом и тем, как можно повернуть его вспять — возможно, за те годы, что они не виделись, он кое-что выяснил и смог использовать это знание для своего спасения. А вот зачем Крысолов вернул девчонке дар? Как она стала «универсальной свечой»? Во всей этой истории было много неясного, но это можно будет прояснить при встрече с Альком. Зофья надеялась, что встреча эта рано или поздно состоится. Она глянула на его дороги, но не стала ничего менять, чтобы не навредить — кажется, он собирается свататься, но не может сделать выбор. В такое лучше не вмешиваться.

Камин догорел. Зофья встала, подкинула ещё поленьев, вернулась в кресло, и на неё всполохами налетели воспоминания.

Они замечательно ладили. Несмотря на юный возраст, Альк сразу очаровал её своей самоуверенностью и решимостью. Она многому его научила, в том числе в постели — они стали мастерами удовольствий «без последствий». Говорили, что после её ухода он пустился во все тяжкие и разочаровался в любви. Тем более не стоило ему сейчас мешать — путь остепенится, а там будет видно…

Зофья очень хотела приехать в Пристань перед его посвящением и отговорить от Обряда, хотя тогда даже не сомневалась, что Альк станет путником — просто путничья стезя приглянулась ей гораздо меньше, чем она ожидала. В конце концов, она решила, что он всё равно её не послушает. Ему нужно было доказать всем — и ей в том числе, — что он способен на многое. Его амбиции были безграничны, а самомнение запредельно. Когда Зофья узнала, что его определили в «свечи», то напилась до беспамятства и ещё долго не могла прийти в себя. Для Алька стать беспомощной вещью в руках ненавистного маменькиного сынка и подлеца Райлеза было не просто позором, а концом света. Долгие недели она не могла работать, топя горе потери в вине и скучных связях с излишне старательными мужчинами. Как она ругала себя за то, что не попыталась предотвратить беду… Иногда ей казалось, что члены Общины отчего-то ополчились против Алька, будто хотели нарочно насолить ему, назначив самого неподходящего хозяина. Против проголосовал только Крысолов — а как же остальные, постоянно хвалившие успехи Алька, пророчившие ему выдающую судьбу наставника?

Весть о том, что он спасся, настигла её в Ринстане, где она пыталась работать — вот только ворот постоянно барахлил, потому что не любил алкоголь.... Принёс её молодой, недавно вышедший из Пристани путник, и Зофья была так огорошена новостью, что сдуру переспала с ним, а наутро позорно бежала, не выведав подробностей. Сразу проверила пути Алька, но дар ей отказывал. Бросилась в Пристань — якобы за новыми инструкциями — но и там толком никто ничего не знал, кроме главного: Альк вернулся в человечье обличье. Пусть они с Альком давно расстались и не собирались быть вместе — путникам сложно быть рядом — мир, где его не было, казался ей более пресным.

Когда ей поручили небольшое дело в Плыни, она сразу согласилась, потому что знала, что кроме Пристани в этой скучной дыре есть дом Хаскилей, и она непременно собиралась туда наведаться. Её родителей давно не было в живых, с домом на юге Саврии управлялась сестра, с которой у них было мало общего, вот и бродила Зофья по свету, выполняя свой долг перед Хольгой, наделившей её даром, и Пристанью, наделившей её властью.

Судьба не могла развести их навеки. Она точно знала — не раз проверяла ворот — что в Плыни Альк бывал часто, но сейчас ей немного не повезло. Снегопады начались рано, и она сама могла застрять здесь надолго, вот только Алька тут нет…

Рыска зашевелилась и тихо всхлипнула. Зофья с радостью бы разбудила её, чтобы ещё раз предостеречь, но после сеанса прогноза «свеча» теряла много сил. Она хотела предупредить Рыску, что Альк больше не придёт — он никогда не любил вспоминать о своих унижениях и ошибках… Альк лишил девчонку дара, испортил ей жизнь, но теперь его совесть чиста, ведь он пристроил дурёху в хорошую школу, наверняка сам же и платит за неё. И он вряд ли с ней спал, но не потому, что пожалел юную душу и невинное тело. Просто девушка была не в его вкусе — слишком робкая, простая и наивная, без огонька, без изюминки, без авантюризма, глупышка и трусиха. Зофья считала, что неплохо разбирается в людях, и ей было почти жаль Рыску.

Скоро его жизнь наладится, посольские дела и интриги увлекут, развлекут и отвлекут от прошлого. Альк Хаскиль далеко пойдёт, Зофья сразу это поняла, как только впервые с ним заговорила. Это она была родом из небогатой купеческой семьи, не понимавшей и боявшейся её дара. Чего она, видунья, могла ждать от жизни без обучения в Пристани? Ленного прозябания в скучном городишке, замужества с кем-то из соседских сынков? А Алька и без Пристани ждало блестящее будущее. Сейчас вернутся старые друзья, найдётся достойная барышня — какая-нибудь бойкая, симпатичная и непременно благородная савряночка, которую одобрят его родители, — и неприятные воспоминания можно будет оставить в прошлом навсегда.

Эта невезучая дура ещё не знает, что всем, даже цветом глаз и волос, будет напоминать Альку о том, что с ним произошло в Ринтаре, а её почти угасший дар — о его вине и позоре. Альк был практичным и циничным юнцом, и у Зофьи не было оснований полагать, что эти качества в нём со временем угасли. Наоборот, невзгоды такое только обостряют.

Когда Рыска проснулась от шагов служанки, её руки и ноги затекли, рукав платья был испачкан кровью, а голова гудела. Камин давно потух, в гостиной больше никого не было.

Путница уехала рано утром, ни с кем не попрощавшись, чем явно озадачила Главную наставницу: та договорилась, что составит список важных вопросов, за ответы на которые заплатит целый злат.

— Неужели мы чем-то её обидели? — расстроилась Варвара. — Хоть бы она нас не сглазила. Злые путницы хуже холеры.

Ириша, крепко спавшая и не заметившая ночного отсутствия подруги, удивлённо спросила, что у Рыски с носом, но та лишь отмахнулась и ушла умываться. Возле лохани на полке стояло небольшое зеркало, куда она заглянула и улыбнулась.

Когда Зофья крутила ворот, Рыска успела разглядеть дороги. У Алька всё было хорошо, а остальное не имело большого значения.

— А я предлагаю Стефанию. Материнское сердце не обманешь. Кроме того, Бжезинские нам почти родня — его покойный брат был женат на моей двоюродной тётке.

— Дорогая, ничего не имею против. Просто Цисаржи аккуратней ведут свои дела, да и девица у них моложе. А ещё, мне кажется, после последнего приёма во дворце — ну, того, у Нариды, когда Альк напился — Стефания на него обиделась.

Альк уминал обед, делая вид, что диалог родителей его не касается.

— Да, Альк, ты вёл себя недопустимо, — сказала мама. — Танцы игнорировал, чуть не стащил у старого путника крысу, сказочника напугал так, что тот сбежал… Я понимаю, зимой у нас скучновато, но ты же Хаскиль, веди себя соответственно.

— Я Хаскиль и зимой, и летом, — заключил Альк, отправляя в рот кусок картофелины, присыпанной укропом. — А сказочник тот — мерзкий тип, я с ним встречался раньше, Невралием зовут. Таракан подлый! Клянусь, он надеялся, что после нашей последней встречи меня рассекли мечом… Он этому точно поспособствовал.

— Невралий выходит из моды, — с неохотой согласилась Анна Хаскиль. — Впрочем, он всегда нёс какую-то пафосную чушь.

— Спасибо, мама!

— Но это не означает, что мы должны перессориться с каждым приличным семейством в Саврии, — сказал Ром Хаскиль. — Ты уж определись, пожалуйста, какая из девиц тебе по душе, и не оскорбляй остальных. Думаешь, их отцы будут это терпеть?

— Да кого я оскорбил? — возмутился Альк. — Она сама напросилась на танец. Я не виноват, что вино было несвежим, и меня случайно стошнило.

— Я видел, как ты мешал его с пивом, — сердито заявил отец.

— Все так делают.

Госпожа Хаскиль закатила глаза.

— Может быть, в дешёвых кормильнях, но не на тсарском приёме.

— Нарида больше не тсарица…

— А тебе больше не шестнадцать. В твоём возрасте такие выходки не сходят с рук.

— Я не нарочно испортил ей платье. И вообще, что это за невеста такая, которая сбегает от… приболевшего жениха?

— А Свджетляна чем тебе не угодила?

Ром Хаскиль недавно навлёк на себя недовольство Цисаржей из-за земельных споров, но втайне надеялся примириться с ними с помощью семейных уз.

— Не нравится мне её имя, — Альк поморщился.

— Рассказывать девушке историю с расчленёнкой — это перебор, — с укором заметил отец.

— Она просила развлечь её чем-то интересным.

— Вырыванием кишок? Альк, я понимаю, ты всякого насмотрелся, но прибереги эти ужасы для своих друзей мужского пола.

— Им это скучно. А мне скучно, потому что они от такого не станут рыдать и кусать кулаки.

— Альк!

— Мама, ну стала бы ты рыдать от истории про вспоротого шпиона?

Анна Хаскиль лишь сердито фыркнула в ответ. Она понимала, что Альк развлекался и дурил, но это начинало отражаться на репутации семьи и ужасно раздражало.

— Выбери уже кого-нибудь, — мрачно сказал отец, морщась от изжоги. — Какой кислый соус… Надо попросить повара, чтобы больше его не делал.

— Папа, тебе нехорошо? — заботливым тоном спросил Альк.

— Бычий корень тебе в седло, — еле слышно выругался Ром Хаскиль, чтобы жена не услышала, и добавил погромче: — Двадцать шесть лет — и не женат. Скоро про тебя поползут нехорошие слухи, и невест сразу поубавится. Альк, ты думаешь, боги приготовили для тебя идеальную супругу? Чем раньше вы поженитесь, тем проще будет притереться.

— Тереться с ними я не против, но они все какие-то фальшивые и скучные, — сказал Альк и странно пояснил: — Фехтовать не умеют, уткам печень не вырезают, фольклор не чтят…

Хаскили-старшие переглянулись. Ром сердито нахмурился, но Анна положила руку ему на колено и улыбнулась.

— Сынок, — сказала она. — У нас уже есть один внук, а скоро, с помощью Божини, появится второй. Но они оба не Хаскили. У твоей сестры теперь новая фамилия. Это не делает её детей менее прекрасными и любимыми, но папу расстраивает. Наша семья ждёт и твоего продолжения.

— Мой мерзкий характер требуется размножить? — Альк скептически хмыкнул.

Отец всё-таки не выдержал и вспылил.

— Хоть бы ты вообще не забыл, как размножаться!

— Я помню. Вам доказать, что ли? Зовите служанку.

Старая и рябая Аглая, принесшая в это время пирог, поперхнулась и ускорила шаг.

— Похабник… Да если бы от этого не страдали дела, в том числе государственные, я бы так не суетился. Завтра составим список, и будешь выбирать. Хоть пальцем тычь, мне всё равно.

— Тебе легко говорить, — бросил запрещённый козырь Альк, — мама тебя обожает, а ты её боготворишь. Если бы вы подавали пример похуже, я бы давно выбрал себе кого-нибудь.

Анна Хаскиль благодушно рассмеялась, хотя прекрасно понимала, зачем сын льёт эту патоку.

— Болтун… Ну неужели тебя ни к кому не тянет?

Альк поднял на неё пристальный, тоскливый взгляд, и она вдруг испуганно умолкла.

— К Хольге, мольцом стану, — отшутился он, но мать уже не спускала с него настороженных глаз.

— Это, кстати, неплохое дело, но не для такого богохульника, как ты, — отец откинулся на стуле и вытер рот платком. — Альк, будь проще и практичней. Супружеские симпатии ужасно переоценены. Если тебе приятно взять девицу за руку, это уже победа. А если тебе хоть иногда с ней весело — можешь дальше не думать.

Альк так странно рассмеялся, что родители снова переглянулись.

— Ладно, уговорили, — заявил он. — Женюсь. Только можно сначала сыр доем?

Снегопадов не было больше недели. Обозы и телеги ездили почти во все стороны тсарства, и Альк решил завтра же поехать в Плынь. Он так соскучился по Рыске, что её волосы стали сниться по ночам: тёмный водопад на его груди и лице. Никакую другую девушку ему не хотелось взять за руку. Как просто, оказывается, сделать выбор — спасибо, папа!

В ту ночь Альк ворочался в постели, чувствуя, что его жизнь навсегда изменилась, будто клубок паутинок из тропинок рассыпался, оставив одну прямую дорогу. И ведь всё яснее ясного. С чего он решил, что Рыскина судьба — взбивать сметану и доить коз? Почему это ей не пойдут шёлковые платья и чулки? Чем она хуже любой из благородных девиц? Даже тсарь позволил себе выбрать в супруги ту, к которой лежит душа, а царям такое редко светит. Кто сказал, что Альк должен жить без сердца?

Назавтра Анна Хаскиль застала сына уже на пороге одетым в дорожную шубу и с голубиной клеткой в руках.

— Альк?

— Я уеду по делам на несколько дней, — буркнул тот как бы между делом.

— В Плынь?

— Да, двух голубей отвезу, заодно последние новости узнаю — в снегопад птицы могли и не долететь.

— Альк, но…

— Мама, не надо.

Анна Хаскиль очень не любила, когда её перебивали.

— Ты встречаешься с той глупой полукровкой? — спросила она без обиняков.

Альк недовольно вздохнул.

— Её зовут Рыска.

— Какое ужасное имя… Звериное.

Она сразу пожалела, что это сказала. Выражение лица Алька, и без того упрямое, стало упрямо-насмешливым.

— А Свджетляна лучше, да? Мама, давай не будем судить о людях ни по именам, ни по фамилиям.

— Тем более, что у Рыски нет фамилии.

— Есть. Приболотная.

— Прелестно, — Анна сложила руки на груди и горько усмехнулась. — Альк, я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Ну кто ещё предостережёт тебя от глупостей?

Он с сомнением глянул ей в глаза.

— Все только этим и занимаются. А кому-нибудь интересно, что нужно мне?

— Ну так расскажи мне, сынок.

Альк поправил ремень и бросил сквозь зубы:

— Она.

Долгая пауза закончилась печальным женским вздохом.

— Альк, а ты смотрел свои дороги?

— Конечно, — уверил он, — погода будет хорошая, но я решил не останавливаться в кормильне в Лешчиче — там сегодня что-то нехорошее затевается. Небось резня пьяная будет, а мне некогда туда лезть.

— Некогда? — удивилась Анна. — А хочется?

— Иногда — да.

— Альк, — она осторожно взяла сына за локоть, — ты же знаешь, что я не об этом.

Он тихо прорычал, злясь, что нужно объяснять очевидное.

— Мама, нет дороги с указателем «счастье тут».

— Значит, всё сложно, но ты опять летишь сломя голову навстречу проблемам? — её голос дрогнул от тревоги.

— Эти проблемы не из-за Рыски.

— Откуда ты знаешь?

Альк закинул в клетку меховую подстилку, чтобы голуби не замёрзли в дороге, и сказал:

— Можешь попросить Аглаю приготовить мне с собой еду? Я поеду через Орджынш.

Этот путь был длиннее, но по нему чаще ездили обозы, расчищая дорогу одиноким путникам. А ещё в Орджынше имелась отличная лавка одежды, в которой Хаскили-старшие никогда не отоваривались.

— Сынок, а вдруг для тебя появится срочное поручение? Ты вообще-то состоишь на тсарской службе и получаешь за это деньги.

— Зимой никого никуда снаряжать не будут. В любом случае, я вернусь через пару дней. А если задержусь — пришлю голубя.

— Точно? — вкрадчиво спросила мать.

— Обещаю.

— И не езди в снегопад, прошу. Недавно тётя Лаура рассказывала, что их племянник замёрз по дороге в столицу, тело случайно нашли через неделю… Ужас.

— Но он же не был видуном, — приободрил её Альк.

Анна Хаскиль знала много способов избавиться от «неправильной» невесты. Все были проверенные и действенные: подкуп, шантаж, дискредитация… Вот только применять их против собственного сына ей казалось неправильным, подлым и опасным делом. Узнает — обидится и больше не поверит.

— Почему ты хотел сбежать тайком? — с укором в голосе спросила она.

Он закатил глаза, сдерживая досаду.

— Я собирался выйти, проверить корову, взять голубей, а потом попрощаться. Мама, ну куда я сбегу без еды?

Она усмехнулась. Альк редко привередничал в еде, но с детства был сластёной.

— Мне всё ещё иногда снится, что я тебя потеряла...

Альк виновато отвернулся.

— Я вернулся и снова создаю проблемы, привыкай. Похоже, я одна большая ходячая проблема.

— Неправда. Ты чудесный, — она вытянула руку и сжала его ладонь. — Просто немного неприкаянный.

— И собираюсь это исправить в ближайшее время. Я тебя ещё приятно удивлю! Обними за меня отца.

— Хм. Угу…

Анна Хаскиль проводила долгим взглядом высокую фигуру в беличьей шапке и молча помолилась Хольге — и на всякий случай Сашию. Пусть они оба хранят её сына от опасностей, плохих дорог, опрометчивых поступков и несчастной любви. В конце концов, неважно, как её зовут — лишь бы не предавала.

* * *

В небольшой круглой комнате с низким потолком было так натоплено, что пятеро мужчин сидели в тонких рубахах, пили холодное пиво и всё равно потели — хозяин кормильни перестарался, пытаясь создать уют для важных гостей. Он заглядывал в комнату каждые четверть лучины, чтобы поменять блюда и освежить напиток в кружках. Когда он заходил, беседы предусмотрительно затихали, но ему и так было понятно, что серьёзные люди ведут серьёзный разговор.

Больше всех кипятился Симон Бжезинский.

— Одно дело обсудить всё с нами и дождаться одобрения, и совсем другое — действовать за нашей спиной, полагаясь на протекцию Нариды. Она всегда ему благоволила. Такое ощущение, что они любовники.

Будь Нарида тсарицей, никто не посмел бы высказать такую крамолу вслух, но теперь власть была в руках молодого тсаря Шареса и его супруги Исенары.

— Симон, ты кипятишься из-за излишней активности Хаскиля или злишься из-за Стефании? — спросил пожилой одутловатый мужчина со шрамом на лбу.

— И то, и другое. Они оба хороши, и старший, и младший. Ну надо же совесть иметь! Ром сам метит в Совет, а сыночка своего хочет пропихнуть в послы. А с нами посовещаться? Договориться, как мы будем вести дела? У нас тоже есть сыновья, да и сами мы не пальцем деланы.

По комнате прошёлся возмущённый ропот. Слово взял худой, начавший лысеть мужчина по имени Игнасий Сирохватский.

— Я согласен с Симоном — Хаскили всегда были пронырливыми, но с ними неприятно ругаться. Того и гляди получишь пинок под зад.

— Для этого мы и собрались, — Бжезинский допил пиво и стукнул кружкой по столу. — Вместе мы можем поставить их на место. Перестаём вести с ними дела, но не в открытую, а «вынужденно». Подвинем их, проигнорируем, подставим. Ром наметил несколько крупных покупок земли в Ринтаре — вы знали? И не где-нибудь, а возле моста через Рыбку, на западе. И на востоке, где может быть железная руда. Я тоже эти места изучал, но не думал, что так скоро буду жить в Савринтаре и смогу что-то приобретать у черноволосых.

— А Хаскиль будто знал, — проворчал Томаш Цисарж.

Он выглядел моложе остальных собравшихся, но на самом деле просто был жилист и силён. Его, как и Симона Бжезинского, сердил не только Хаскиль-старший, но и его сын Альк, наглец, каких свет не видывал. И что только его дочь в нём нашла? На последнем приёме он ужасно с ней обошёлся и довёл до слёз — и всё равно эта дура по нему сохнет. Для современных девиц чем наглее мужчина, тем интересней… Цисарж знал, что и Стефания Бжезинская имела виды на Алька Хаскиля, да только тот напился и прямо на балу облевал её платье.

— А он и знал, — сказал мужчина со шрамом. — У меня такое впечатление, что это был его план — свести Шареса с Исенарой.

— Ну это ты загнул… Такие дела просто так не вертятся.

— У Хаскиля всегда всё просчитано на три шага вперёд, и кроме запасного плана имеется третий.

— И девочек наших его сынок не уважает, головы им дурит и нос воротит, подлец. Думает, раз видун, ему всё можно.

— А между тем, его Пристань разыскивала за какое-то нарушение, а может, и преступление.

— Откупился, наверное.

— Бойкот им!

— Нет, тут надо поделикатней, а то как бы нам не остаться на задворках больших савринтарских дел…

В этот момент в комнату заглянул хозяин кормильни и принёс новый кувшин с пивом и поднос с копчёными бычьими хвостами. Он давно уловил знакомое имя «Хаскиль», и его мучило любопытство, отчего эти благородные савряне так взъелись на его давнего и щедрого клиента. Рассерженные и подвыпившие мужчины перестали деликатничать и, не обращая внимания на постороннего, как господа обычно не замечают слуг, продолжили ругать Хаскилей и новые налоги.

— Он ещё и льготу по пошлинам на лес получит, вот увидите, — проворчал Бжезинский, повернувшись к мужчине со шрамом. — А она вам, Севриным, давно была обещана.

Йожеф Севрин насупился и примолк. Такой подлости от своего старого друга он не ожидал. Ром Хаскиль тоже приторговывал лесом, но уже несколько поколений эта доходная сфера негласно находилась «под присмотром» семьи Севриных.

— Откуда такие сведения?

— У меня есть знакомые среди бывших ринтарских советников. Так вот, новому тсарю избранные и приближённые уже подавали прошения на льготы. В основном, ринтарцы, но Хаскиль туда пролез. Думает, пусть что-то достанется и ему, чем вообще никому из саврян, но мог бы и нам немного помочь. Так дела не делаются.

Севрин с сомнением прищурился.

— Если Хаскиль войдёт в Совет, нам от этого вреда не будет.

— Да любой из нас мог бы стать Советником по Саврии, — сказал Симон Бжезинский. — Мы должны были встретиться, всё обсудить и проголосовать. А потом все вместе «помочь» избранному.

— И это был бы Хаскиль, — заметил Севрин. — Я согласен, что Ром хочет быть хитрее всех, но он всегда был себе на уме, и его поздно учить скромности. Не отморозим ли мы себе жопы назло врагу? Ведь никто не гарантирует, что в новом Совете будут савряне. Конечно, Шарес молод и побоится ссориться с половиной своего разросшегося тсарства — кроме того, Исенара далеко не овечка, как многие думают, она потребует своё, — но с кого-то надо начинать. Не откусим ли мы сейчас руку, которая со временем может протянуть нам хлебушек и медок?

Томаш Цисарж покачал головой.

— Есть у меня нехорошее ощущение, что вся эта суета для Хаскиля — только прикрытие. Он задумал кое-что поинтересней.

— Например?

— С молодым тсарём происходит несчастный случай, и Исенара, отгоревав, находит себе саврянского мужа. А они с Хаскилем-младшим когда-то в детстве дружили.

— Что за бред? — Севрин поморщился. — Эта старая байка про убитого ринтарского принца никак не испарится. Сколько можно её мусолить? Ром прекрасно понимает, что его взбалмошный сынок не годится в тсари.

— Однако Хаскили когда-то правили Саврией и периодически этим кичатся. Кроме того, сынок может быть взбалмошным только для вида. Унижать наших девочек ему ничего не стоит, а с Исенарой он будет совсем другим, обходительным и разумным. А что ты думаешь, Скрыжан?

Йирж Скрыжан, до этого больше молчавший в белые усы, выразительно рыгнул и расправил плечи. У него был давний спор с Хаскилем-старшим по поводу поставляемой степняками пушнины. Впрочем, у каждого здесь сидящего могли отыскаться претензии друг к другу.

— Я считаю, что Рома Хаскиля надо проучить. А Совет без саврян не останется. Шарес ещё мальчишка и не захочет бунта. Раньше и у Витора, и у Нариды было по пять советников, значит, теперь в Савринтаре должно быть десять. Тсарю нужны наша поддержка и наши деньги, но больше всего ему нужен порядок, — за столом одобрительно зашумели. — Каждый из нас знает, на кого и как можно надавить, чтобы Хаскили перестали считать себя достойней других. А чтобы детали никуда не просочились, оставим их при себе. Нас пятеро, а он один.

— Может, стоит с ним поговорить? — с сомнением спросил Йожеф Севрин. — Пусть подвинется сам. Если мы начнём топить друг друга, по нашим спинам могут прошагать другие.

Но его не поддержали и решили скрепить благородную саврянскую дружбу жаренным на вертеле поросёнком.

* * *

Лешчич был маленьким саврянским городком, расположенным чуть северней Брбржыща. Ему повезло оказаться на пересечении сразу трёх дорог: из столицы на север, из приморских земель в Плынь и из района бывших медных рудников в сторону Холмогории. Зимой в нём, конечно, было потише, чем в другие сезоны, но даже в самые снежные недели по одной из дорог умудрялись пробираться обозы, а за ними и смелые всадники.

Кормильня «Кедрышка», не раз горевшая и сохранившая следы многих драк, была популярной благодаря внимательному и приветливому хозяину, честному повару и самым красивым в округе служанкам. Пиво там подавали так себе, вино не разбавляли только для своих, зато собачатиной и кошатиной никогда не кормили. Тушеные вороны в свекольном соусе были фирменным блюдом, благо этих тварей в ближайших лесах водилось несметное количество, твороги с клюквой подавались к медовухе, а пирог с печёнкой не заказывали только полные скряги.

Хозяин любил порядок, но в придорожной кормильне за всеми не уследишь, так что и драки тут частенько бывали, и посуду били, и мечами иногда махали. Тех, кто мог навлечь проблемы, хозяин чуял с порога.

Двое зашедших с утра посетителей сразу привлекли его внимание: плечистые, глаза бегают, в ножнах за поясом не мечи, а незаметные ножи. Сели за столик в углу и, просидев весь день, попросились на ночлег.

Назавтра повторилось то же самое, а затем их сменили двое других, не менее плечистых, и хозяин понял, что в его кормильне кого-то «пасут». Он уже хотел предложить свою помощь, потому что связываться с тайной службой не любил — кого-нибудь безнаказанно укокошат, посетителей распугают, урон не компенсируют, — но побоялся ввязываться в неприятности. Ну как слежка заказана за кем-то из постоянных посетителей, с кем хозяин дружен, или за богатеем, который потом и отомстить может за содействие «хорькам»?

Так они проторчали целую неделю, сменяя друг друга, пока один из «хорьков» наконец не подозвал хозяина и не спросил, давно ли здесь был Хаскиль.

Фамилия эта хозяину кормильни была, конечно, известна, да вот только приезжие сменялись каруселью, не представляясь. Подробно описав потенциальную жертву, «хорьки» добились лишь уверений, что такой молодой человек действительно частенько останавливается в кормильне по пути в Плынь и предпочитает воронам куропаток, а пирогу с печёнкой — капусту. Обозвав хозяина идиотом, шпионы продолжили наблюдение, поигрывая в карты, чтобы побороть скуку.

Служанки «хорьков» не жаловали, а когда один из них решил навязать самой красивой девице свою дружбу, в кормильне чуть не разгорелась драка, потому что девица эта уже была сосватана местному кузнецу, у которого в городке было много друзей.

— Что за дурь, — услышал как-то хозяин обрывок разговора, — почему мы сидим тут, когда известно, что у него в Плыни дом?

— Он же видун и почует опасность в доме.

— Нет, дело не в этом, — сказал третий. — В доме нападают на кого? На хозяина. А в кормильне — на случайного задиру.

Хозяин кормильни очень надеялся, что молодой Хаскиль нескоро захочет навестит свой дом в Плыни, но «хорьки» упрямо сменялись и не исчезали, так что «Кедрышку» наверняка ждали неприятные потрясения.

В течение трёх дней после отъезда путницы Рыска была задумчивей и рассеянней обычного. Она проверила, что означало слово «универсальный», и это её весьма озадачило. «Общая свеча»? Неужели Крысолов хотел для неё такой участи? Но зачем? И если это вышло случайно, то что теперь Рыске делать? С одной стороны, было правильно послушаться совета Зофьи и держаться подальше от Пристани и путников, ведь если они разведают о её даре, то смогут безнаказанно использовать её удачу, с них станется. Рыска не знала ни одного путника, который внушал бы ей доверие и уважение. С другой стороны, тайна не давала покоя. Как бы проверить, настолько ли «свеча» универсальна? Лучше всего спросить Крысолова, но тот слишком далеко. Может, в местной Пристани найдутся другие наставники, которые смогут ей помочь?

Когда двое весчан, ухаживающих за школьными коровами, собрались ехать в Плынь, Рыска решила отправиться с ними. Мужики не возражали — им нравились и девчонка, и её сказки. Варвара попросила её прикупить у знакомого лекаря обычный набор трав и порошков, Ириша, сначала пожелавшая составить им компанию, слегла с женской болью, и в итоге в город поехали вчетвером: двое весчан, школьная кухарка и сама Рыска.

Всю дорогу её терзали сомнения: стоит ли проявить смелость и сходить в Пристань, впустят ли её туда — и, главное, выпустят ли? Может, лучше дождаться Алька и посоветоваться с ним? Что-то Рыске подсказывало, что Альк не одобрит её самостоятельности и упрётся рогом, уверяя, что риск того не стоит.

Въехав в город, Рыска слезла с обоза, пообещав весчанам через пару лучин прийти к лавке у мельницы, и медленно пошла по знакомой, припорошенной снегом улице к дому лекаря. Она быстро купила всё, что заказала наставница, немного поболтала с пожилым, охочим до нравоучительных разговоров лекарем и, оставив у него на время свой мешок c покупками, решила прогуляться налегке в сторону центра города.

По пути Рыску стала занимать новая дилемма: Альк предупреждал, что в случае непредвиденной ситуации она может прийти в его дом в Плыни и узнать у слуг, не присылал ли он для неё весточки. Вообще-то, сейчас ей ничто не угрожало, но Алька не было уже больше месяца, и Рыска ужасно хотела узнать, как у него дела. Она не столько стеснялась обратиться к слугам, сколько боялась поставить его в неловкое положение. Ну что она скажет Авдотье и Федуне? «Вы меня помните? Нет ли у вас для меня новостей?» Можно было бы попросить их отправить для Алька письмо с голубем, но о чём в нём писать? О том, как она изучает математику и географию? Об «универсальной свече»? Первое казалось глупым, второе опасным — мало ли кто прочитает, а чернил для секретных посланий у неё не было.

Дойдя до рыночных рядов — довольно людных, несмотря на сезон, — она купила Ирише леденец, а себе пирожок с творогом, немного поторговавшись для вида. Решив, что ничего сама предпринимать не будет, и это не трусость, а благоразумие, Рыска уже собиралась свернуть на улицу, ведущую к мельнице, как вдруг её слух уловил знакомый голос.

Обернувшись и пошарив взглядом между рядами с квашеной капустой и огурцами, Рыска с удивлением разглядела лисью шапку, а затем и саму путницу, стоящую возле лотков с домашней птицей. Обрадовавшись, что Зофья ещё не уехала из Плыни и, возможно, согласится снова с ней поговорить и дать совет, Рыска уже направилась в сторону торгового ряда, но вдруг приросла к месту: рядом с путницей стоял Альк. Незнакомая шуба и меховая шапка так преобразили его фигуру, что Рыска не сразу его узнала. Кроме того, ей и в голову не могло прийти, что Альк вернётся в Плынь и не приедет в школу, чтобы её навестить.

Гадая, как лучше обрадовать его своим появлением, она стала незаметно пробираться между бочек с соленьями, пока не увидела, что именно он покупает: большого гуся. Зофья оценивающе глянула на птицу, усмехнулась и одобрительно хлопнула Алька по плечу. Тот расплатился, сунул гуся в мешок и протянул его своей спутнице — мол, неси сама. Зофья не стала отказываться: водрузила мешок на плечо, и они вместе с Альком направились к лотку с мочёными яблоками.

Вместо того, чтобы с радостным криком выбежать им навстречу, Рыска сначала отвернулась, а затем спряталась за телегой со шкурами. Ей вдруг вспомнилась шуточка, которую отколол Альк, когда они вместе с Жаром жили в Лосиных Ямах: пообещал приготовить ей гуся, а она согласилась на курицу. Саврянскую традицию в благодарность «за это самое» кормить девушку собственноручно приготовленной птицей она хорошо запомнила. Из случайной исповеди Зофьи Рыска поняла, что «это самое» у них с Альком было, и не раз, но давно…

Пробравшись сквозь группу малолетних балагуров, Рыска машинально придержала за пазухой кошелёк и наконец свернула за угол ближайшего дома. Там её ноги подкосились, и она села в большой сугроб.

Ревновать Алька к прошлому казалось глупостью, однако Рыска и подумать не могла, что прошлое станет настоящим и так больно ужалит. Одно дело липнущие к Альку девки в кормильне, которых он видит в первый и последний раз, и совсем другое — первая любовь, да ещё какая!

— Эй, девка, ты что, совсем сдурела? Там же розы! — прокричали у неё над ухом.

— А? — Рыска изумлённо подняла голову.

— А ну брысь с моей клумбы! Такая молодая, а уже пьянь, да ещё с утра. Вставай!

Толстая женщина в пуховом платке замахнулась на Рыску кулаком, но та вскочила с виноватым видом.

— Извините, тётенька, я не нарочно! Просто голова закружилась.

Смягчившаяся тётка покачала головой и стала проверять, сильно ли примялся сугроб, прикрывавший её клумбу. Не дожидаясь окончания проверки, Рыска пошла вверх по улице, не разбирая дороги.

Происшествие на рынке так её огорошило, что она не могла толком понять, что чувствует: на неё навалилось какое-то странное опустошение, сердце гулко стучало в груди, разгоняясь по мере того, как она ускоряла шаг, перебираясь в горло, бухая в висках.

Через несколько щепок Рыска вышла к площади, на которой они с Альком когда-то водили хоровод. Недалеко располагалась молельня, откуда выходили после службы прихожане, а на помосте в центре площади их уже ждали развлечения. Мальчишка лет десяти, несмотря на холод, выразительно декламировал длинное стихотворение, и Рыска остановилась, завороженная тем, как у него изо рта выплывают клубы пара. Две цыганки с бубнами зазывали жителей на представление у кибитки на краю площади.

Мальчишка спрыгнул с помоста и прошёлся по небольшой толпе с шапкой, в которую Рыска тоже бросила медьку, а затем раздался крик скомороха:

— Кто умеет баять, не проходи мимо, повесели народ!

Рыска встрепенулась: не Хольгин ли это знак? Разве она не сказочница? Разве она не выучила саврянский язык настолько, чтобы рассказать историю на потеху местной публике? Альк считал, что она забоится толпы белокосых, что не сумеет ладно говорить на саврянском… Так вот, он был не прав!

Взобравшись на помост, Рыска развернулась к зрителям и, столкнувшись с парой дюжин заинтересованных взглядов, начала свою историю.

— Однажды в небольшом и небогатом тсарстве, где правил белый волшебник, случился год крысы, а за ним второй. Пришли холод и мор. И затеяли жители этого тсарства пойти войной на соседнее, чтобы отобрать у них более тёплые земли и накормить своих детей. Чтобы не губить людей в напрасных битвах, решили они свести в большом сражении двух своих главных волшебников: белого и чёрного. Долго волшебники сражались в поле, метались чёрно-белыми вихрями, пока белый, более ловкий и хитрый, не одержал верх. Когда он уже занёс магический хлыст над телом упавшего чёрного волшебника, тот скинул с себя волшебные чары и оказался… женщиной. И тогда белый волшебник вместо того, чтобы убить соперницу, решил овладеть ею и тем самым доказать своё превосходство.

В толпе довольно заулюлюкали.

— Земли были захвачены, а чёрная волшебница была изгнана из тсарства, — продолжила Рыска. — Но через девять месяцев у неё родилась дочь: пол-лица у неё было белым, а пол-лица чёрным. И владела она силами и белого, и чёрного вихрей.

Слушатели умолкли, внимательно взирая на рассказчицу.

Рыска стала рассказывать о скитаниях волшебницы, которую отовсюду гнали и которой везде боялись, однако Двухцветная не сдавалась и лишь набирала силу. И когда все остальные волшебники, кроме неё, погибли из-за молнии и огня, люди стали её звать править тсарствами.

Толпа слушала, охала и ширилась, а Рыска всё сильнее чувствовала нарастающий внутри огонь вдохновения — и странной горькой обиды. Саврянские слова давались почти без труда.

Двухцветная волшебница править не согласилась, потому что полюбила человека и, соединившись с ним, навсегда потеряла свой дар. А человек, позабавившись с ней, потерял к ней интерес, потому что без дара она стала для него обычной женщиной с уродливым лицом.

К концу истории кто-то из публики горестно всхлипнул, а одна баба прокричала:

— Больно печальную сказку ты завела, девица!

— Не печалься, девка! Иди сюда, я тебя приголублю!

Публика, до этого завороженно слушавшая сказку и горестно вздыхавшая, переменила настроение и стала посмеиваться.

— Где твоя шапка, куда медьку кинуть? — громко спросил какой-то мужик.

Рыска растерялась. Деньги ей были не нужны, кураж рассказчицы пропал.

— Сюда кидайте, люди добрые, — прокричал какой-то молодой незнакомый парень в красной шапке и пошёл вдоль публики.

Рыска спустилась с помоста, глядя на то, как туда забирается новый сказочник, с белой бородой и усами. Не успела она простоять и щепки, пытаясь сосредоточиться на истории, как парень в красной шапке подхватил её под локоть и отвёл в сторону.

— Эй, ты чего? — удивлённо спросила Рыска, пытаясь вырваться.

За месяцы тренировки в школе она стала намного сильнее, чем раньше, но веса для сопротивления мужчине в ней было всё равно маловато.

— Не прикидывайся, — сказал парень, скалясь ей в лицо. — Это было моё время рассказывать!

— А ты его занимал?

— Да, и мзду платил. А ты, крыса вражеская, вали отсюда, пока я тебе не вдул.

Парень громко выругался, и разозлённая Рыска вдруг вспомнила, что тоже умеет ругаться по-саврянки:

— Позавжёнсток мусковонный!

— Что? — завопил парень. — Эй, вы слышали, что эта ринтарская дура мне сказала?

С разных сторон раздались крики:

— Не тронь сказочницу!

— Поддай ринтарской хамке!

— А хорошо она баяла! Нашему Максимке завидно стало!

— Да у неё в сказке все белокосые плохие, а черноволосые хорошие, вы что, не поняли? — выкрикнул парень, по-прежнему крепко держа Рыску за локоть.

Если бы она не была так расстроена, то просто извинилась бы и предложила парню забрать себе деньги, но на Рыску нашло такое яростное исступление, что она размахнулась тренированной правой рукой и залепила ему — нет, не пощёчину — кулаком в живот, а затем коленом в пах. Парень согнулся и взвыл, выпуская Рыскин локоть, но подсекая её ногой снизу. Она ловко подпрыгнула и под смесь осуждающего ропота и одобрительного гомона толпы треснула локтем по красной шапке.

Парень свалился в снег, хватая Рыску двумя руками за сапоги. Она почти удержалась на ногах, но кто-то недобрый толкнул её в спину — полетев вперёд, Рыска выставила перед собой одну руку, но всё равно пребольно стукнулась головой и на время потеряла ориентацию.

Лёжа на утоптанном снегу, она видела, как за неё вступился мужик ринтарской внешности, но на него стала кричать сердитая баба, и вдруг народ как с цепи сорвался: кто-то махал кулаками, крича, что Максимка спёр у него три сребра, несколько человек, посокрушавшись, что на площади давно не было кулачных боёв, с радостными воплями бросились в драку.

Свернувшись клубком, Рыска старалась не попасть под раздачу, но получив пару раз ногой по ягодицам, стала ползком выбираться из кучи-малы. Ей это почти удалось, когда с разных сторон раздались топот ног и суровые голоса.

— Вон зачинщица! — крикнул кто-то, и Рыску схватили уже не юные мужские руки, а суровые лапы стража, за поясом у которого болтались длинные ножны.

Не заподозрив в девчонке серьезной противницы, он приподнял её за шкирку, поставил на ноги и стал сердито трясти. Рыска, не пожелавшая терпеть такую наглость, вывернулась и выхватила меч из ножен стража. Тот удивлённо выругался, но всё же отскочил, а она стала в стойку — зря, что ли, её полгода обучали защищаться от таких вот подлецов? Раздались одобрительные и не очень возгласы, круг зевак выстроился широким кольцом, освобождая пространство вокруг девушки с мечом.

— Страж с бабой сладить не может!

— Во девка даёт!

— Тараканиха, небось, — вон как мечом машет!

Страж отступил вместе с остальными. Стараясь никого не задеть, Рыска сделала несколько выпадов, с диким криком прорвала круговую оборону и бросилась наутёк.

Если бы она не бросила меч, страж погнался бы за ней со всех ног, а так он лишь подобрал своё и позволил Рыске добежать до переулка, где она влетела в двух других стражей, вовремя разглядевших хулиганку. Не особо церемонясь, они скрутили ей руки и повели в тюрьму.

Остыв по дороге и ужаснувшись всему, что натворила, Рыска извинилась:

— Дяденька, простите, я не нарочно…

— Ага, разберёмся!

Выслушав знакомые ей по урокам Алька саврянские ругательства, Рыска покорно дала завести себя в длинный, вонючий подвал с камерами по разные стороны, где её затолкали в одну их них. Глянув вслед удаляющемуся стражу, она не стала возмущаться, лишь тяжело вздохнула, сжав пальцами холодные прутья решётки.

За спиной кто-то недовольно хмыкнул.

Рыска обернулась. В темнице она была не одна.

В полумраке не сразу удалось сориентироваться. Приготовившись к худшему, она уже собиралась дать отпор злобным саврянским бандитам, но на неё смотрели три пары удивлённых и довольно милых глаз.

Камера оказалась женской.

— Ты кто? — спросила самая взрослая заключённая, с цветным платком на плечах и с ярко-красными губами.

— Рыска.

— А что с лицом?

— Не знаю, — она потрогала лоб и только сейчас заметила, что из рассечённой при падении брови капает кровь.

— Совсем уже озверели, — продолжила женщина. — Разве можно так бить? Они не понимают, что портят товарный вид?

Вторая сокамерница, юная и остроносая, протянула Рыске платок и с подозрением спросила:

— Ты из нового «курятника», что у Пристани?

Рыска растерянно помотала головой, вытирая лицо и не совсем понимая, о чём речь. Когда глаза наконец привыкли к темноте, она заметила, что у всех троих женщин были недвусмысленно накрашенные лица и довольно броская одежда.

— Можно, я полежу? У меня голова кружится, — пожаловалась она.

— Вот же зверьё поганое. Небось и воспользоваться успели задарма…

Рыска легла на одну из узких деревянных лавок и закрыла глаза. Платок сполз с её головы, и растрепавшаяся коса черной змеёй скользнула по полу.

Соседки по камере переглянулись. Ринтарки на севере Саврии были редкостью и пользовались успехом, особенно у извращенцев. Своих белокосых баб им лупить было неловко, а черноволосые меньше жаловались.

Женщины попали в камеру, можно сказать, случайно: хозяйка их «курятника», ушлая и надёжная баба, к сожалению, отлучилась как раз в тот момент, когда один из пьяных клиентов вызвал стражу, заявив, что «курицы» спёрли у него деньги, оружие и кольцо — семейную реликвию. Клиент был хоть и нетрезв, но приходился племянником наместнику, так что всех троих веселивших его девушек загребли под угрозой закрытия заведения.

Они торчали в камере уже несколько часов и не сомневались, что «наседка» их вытащит, но до это требовалось подождать, пока стражи выяснят, где именно клиент потерял деньги, меч и кольцо. Им очень не хотелось дожидаться ночи, потому что тюремная охрана могла решить, что за девушек никто не вступится, а с «вольными птичками» в тюремных подвалах не церемонились — вызовут на допрос по одной, воспользуются и спасибо не скажут.

Усевшись на другую лавку, они стали вполголоса переговариваться, а Рыска лежала и думала о случившемся.

«Курицы» приняли её за свою — большего позора и ждать нельзя! Разве что… она устроила драку на площади и напала с мечом на стража… В Ринтаре за такое полагалась дюжина плетей — если судья будет добрый и в драке никого не прибили. Какие законы были в Саврии, Рыска понятия не имела.

Она вдруг поняла, что мужики из вески и кухарка будут напрасно ждать её у мельницы. Рассердятся небось, станут ругаться, но лишь бы не искали. Пусть лучше возвращаются домой, не узнав, что она натворила… Слава Хольге, что она вовремя бросила меч и никого не ранила!

Заныла ушибленная в драке попа, и Рыска тихо застонала.

— Эй, помощь нужна? — спросила одна из соседок по камере.

— Нет, спасибо, — выдавила из себя Рыска, чувствуя, как солёно у неё во рту.

Принять помощь от жриц любви, которых она презирала, осуждала и побаивалась? Лучше она сделает вид, что уснула.

— Это стражи постарались или клиент? — спросила старшая. — Ты скажи, у нас такое не принято. Это в Ринтаре женщин можно бить и унижать как скотину. А у нас есть права и даже свой ремесленный совет.

Рыска не ответила. У неё так кружилась голова, что звуки голосов в конце концов смешались в неясный гул.

Когда она очнулась, в камере больше никого не было; сквозь решётку проникал тусклый свет от лучины охранника. Рыска села на лавке, обхватила колени и затряслась от холода. Она — как их там? — рецидивистка, вот. Сколько ни учи её уму-разуму, всё равно оказывается в тюрьме: в ринтарской, в саврянской… Хольга не благоволит тем, кто теряет терпение и зря машет кулаками.

Рыска вдруг представила, как Альк и Зофья пируют в столовой, запивая вином запечённого Альком гуся, но не расплакалась, сдержалась.

Один лучший друг когда-то уехал и не вернулся, и второй тоже скоро исчезнет. Они не виноваты, у них своя жизнь, и осуждать их не за что. Оба побеспокоились о том, чтобы она была в безопасности. Жар не мог проведать её на хуторе, ведь все думали, что его сожрала такка, зато Альк постоянно навещал её и во всём поддерживал.

Перед отъездом он попросил её быть в порядке, а она? Влипла в историю, опозорилась сама, а если сейчас назовёт своё имя и расскажет, откуда она, опозорит и школу, и Алька.

Рыска стала лихорадочно думать, как бы ей выпутаться из этой истории, сохранив голову, не получив плетей и не упоминая ни школы, ни доброго имени Хаскилей — стыдно! Альк наверняка бы за неё поручился и быстро вызволил, но просить его о помощи Рыска решила лишь в крайнем случае — стоя у виселицы. Ей ужасно не хотелось объяснять, какого Сашия её понесло вещать с помоста про белых, чёрных и смешанных волшебников. Но больше всего она боялась встречи с Альком из-за того, что придётся спросить его про Зофью: правда может быть горькой.

Станет ли Альк ей врать, чтобы не обидеть? Сможет ли она сделать вид, что ей всё равно?

Плохо, что в школе её наверняка хватятся и станут искать. Вот бы передать им весточку — мол, всё в порядке, не беспокойтесь, — а то ведь догадаются расспросить людей в городе и отыщут её в тюрьме. Старшая наставница не лыком шита, но захочет ли она вступиться за столь нерадивую и безрассудную ученицу? У школы и так в последнее время много проблем. Если выяснится, что её воспитанница учинила беспорядки на площади, угрожая стражу мечом, то злопыхатели снова нажалуются властям и потребуют закрыть школу.

Где-то стукнула дверь, раздались шаги, и к камере стал приближаться огонёк свечи.

— Ты Рыска? — спросил недовольный страж, вероятно, потревоженный во время сна.

— Да...

Её сердце ёкнуло. Откуда он узнал?

— На выход.

Страж открыл камеру и, подтолкнув её перед собой, запыхтел ей в спину. По его мнению, заключённая должна была мчаться стрелой на волю, а она ползла, как пьяная муха. То ли правда пьяная, то ли пришиб кто из предыдущей смены... Такое у них не поощрялось, но и не сильно наказывалось, а вот огрести за избитую девку от Зузаны ему не хотелось — «наседка» радела за своих «куриц», будто сама их когда-то вывела из яиц.

— Вот, забирайте, — пробубнил он, передавая девчонку «хозяйке».

— Вы кто? — спросила Рыска, удивлённо глянув на незнакомую женщину неопределённого возраста, дородную и белокосую.

— Заткнись, — прошипела та, беря Рыску за плечо.

— Если что, я ни при чём, — заявил страж, — я только что заступил.

— Да знаю, знаю. Я тут своих красавиц всего лучину назад вызволяла. Поклёп на них возвели.

— А эту чего не забрали?

— Так надо было сначала убедиться, что она ни в чём не виновата, — ловко соврала Зузана.

На самом деле её дорогие вызволенные «курочки» стали наперебой кудахтать о том, что неплохо было бы подсобить одной полукровке, совсем молоденькой, избитой кем-то до привода в камеру. С первого взгляда на Рыску хозяйка дома развлечений поняла, что запертая в камеру девка не была «курицей», но не бросать же её теперь на произвол судьбы, тем более, что и мзда в три сребра за вызволение уже была уплачена. Кроме того, невинные полукровки так высоко ценились среди клиентов — Зузана знала их поимённо, — что с девкой стоило повозиться.

— Иди за мной, милая, — она криво улыбнулась охраннику и повела Рыску на выход.

— Простите, но вы наверняка ошиблись, — начала было та.

Женщина сурово на неё цыкнула.

— Есть куда идти среди ночи?

Рыска замялась.

— Не совсем.

— Так и я думала. Назад не хочешь?

— Нет.

— Тогда вперёд. Раз мои девочки за тебя похлопотали, то и я не обижу. Переночуешь у нас, а завтра видно будет.

— Ага, — Рыска благодарно кивнула. В камеру ей точно возвращаться не хотелось, а в «курятнике» хотя бы будет тепло.

* * *

— Как это вы не знаете, где она?

— Простите, но когда она не вернулась с весчанами, мы подумали, что она у вас — вы ведь ей покровительствуете.

Альк нахмурился.

— И вы даже не проверили?

Старшая наставница сделала грустный вид, но особого раскаяния не выразила.

— Рыска взрослая девушка и может жить не только в школе, но и вне её. Может быть, она остановилась у кого-то ещё, а вы просто не в курсе?

Альк бросил на неё испепеляющий взгляд.

— Пообещав вашим весчанам вернуться через две лучины к мельнице? А вы знаете, что вчера в Плыни были беспорядки, есть пострадавшие?

— Что вы говорите? — она искренне удивилась. — Интересно, из-за чего? Неужели объединение тсарств кому-то пришлось не по вкусу? Вы ведь всё знаете, господин Хаскиль. Просветите нас, как обстоят дела, а то мы в этой глуши всё узнаем последними.

Поняв, что больше ничего от неё не добьётся, Альк не ответил и, быстро попрощавшись, вышел из гостиной и затем вон из школы, во двор.

Он чувствовал себя ужасно глупо. Ведь мог бы заранее посмотреть Рыскины дороги и понять, где она — но ему просто не пришло в голову, что она может быть где-то ещё! Он уже запрыгнул на корову и собирался пуститься в обратный путь в город, как из здания школы выбежала Ириша, подруга Рыски — без шубы, в накинутой на платье шали.

— Постойте!

— Да? — Альк притормозил, предчувствуя не самые приятные новости.

— Вы ведь Рыску ищете?

— Знаешь, где она?

Ириша прикрыла рукой лицо от порыва ветра и сказала:

— Перед самым отъездом она проговорилась, что хочет заехать в Пристань.

— Куда?!

— Ну, к нам недавно приезжала путница. Не знаю, о чём они говорили, но Рыска после этого была сама не своя.

— Зачем ей нужно в Пристань, не говорила?

— Кажется, чтобы что-то спросить у путника или наставника.

Альк нахмурился.

— Что ты ещё знаешь?

— Больше ничего, но я волнуюсь за неё. Путники, они такие… ой, простите.

— Какие? Я не путник, а видун, — пояснил Альк.

Ириша не стала говорить, что большой разницы не видит.

— Скрытные. Холодно, я пойду.

Альк не успел поблагодарить девушку, как та развернулась и побежала к дверям школы.

Тихо выругавшись, он спрятался от ветра за забором и ненадолго замер, проверяя дороги. Дар подсказывал ему, что Рыска находилась в Плыни, но где? Даже в таком мелком городке было слишком много людей, чтобы видун мог вот так запросто определить местонахождение конкретного человека — не говоря уже о том, что путники даже в небольшом количестве не помогали, а мешали друг другу.

— Проклятая Пристань! — пробормотал он. — Какого Сашия она решила туда сунуться? Неужели предостережений Зофьи оказалось мало?

Если эта дурочка отправилась выяснять, что такое «универсальная свеча», то он сможет вызволить её только с боем — эх, зря он не уговорил Зофью остаться ещё на денёк… С ней было бы проще узнать, что к чему. Слишком редко «универсальные свечи» встречаются, слишком силён будет соблазн наставника проверить, как они работают. Как долго путник сможет тянуть из такой «свечи» удачу? Сможет ли она сопротивляться?

До разговора с Зофьей Альк считал, что связка дара осталась только между ним и Рыской, и то лишь потому, что та помогла ему разъединиться с крысой. Об «универсальных свечах» Альк давно читал в «Магии света», но, как и Зофья, никогда с ними не сталкивался и полагал, что это всё фантазии богатых на выдумки авторов.

Альк надеялся, что Зофья не станет держать на него зла, но также знал, что её скорый отъезд из Плыни был вызван его нежеланием «повторить хорошее».

Узнав, что он приехал в Плынь звать Рыску замуж, Зофья сначала расхохоталась, потом недоверчиво переспросила, не шутка ли это, и лишь потом настороженно нахмурилась.

— Намучаешься ты с ней, — заключила она, выслушав краткую, без лишних подробностей, историю Альковых мытарств. — У вас всё с самого начала пошло наперекосяк — значит, ровно уже не будет.

— Зато у нас с тобой сразу всё шло ровно, а потом рассыпалось, — заметил он. — Да так, что нет смысла склеивать.

Зофья не была в этом так уверена, но снизойти до непристойных предложений не пожелала.

— Вы из разного теста. Ты благородный, она простушка.

— Смотря чем мерять благородство.

— Ты перестал быть реалистом? Именем и деньгами, конечно.

— Этого явно недостаточно.

— Не люблю неразгаданных загадок, связанных с магией путников, — сказала Зофья. — Что-то с этой девчонкой не так. Почему она стала твоей «хозяйкой» при живом Райлезе? Почему ты превращался в человека, когда ей грозила опасность? И почему даже Крысолов не понял, как работала ваша связка?

— Меня больше беспокоит вопрос, зачем он попытался вернуть Рыске дар, — хмуро заметил Альк.

— Ты так и не простил его? — сочувственно спросила Зофья.

Они сидели в кормильне на площади, пили вино и третий час подряд не могли наговориться.

— Вроде бы он пытался нам помочь, а после наводнения отмазал меня перед Общиной от всех грехов, но теперь я снова не знаю, что думать.

— Крысолов любит ставить эксперименты. Ты знаешь, что его любимая девушка когда-то стала «свечой», а он пытался её спасти?

— Думал, это слухи, — удивился Альк. — И чем всё закончилось?

— Понятия не имею.

Когда они допивали третий кувшин, кормильня стала закрываться, и Зофья окольным путём напросилась к Альку в гости — предложила ему отправиться в её гостевую комнату в Пристани, чтобы продолжить разговор. Идея Альку предсказуемо не понравилось, и он пригласил её переночевать у себя.

Каждый день своего пребывания в Плыни Зофья проходила мимо дома Радских, проверяя, нет ли там Алька, пока в один прекрасный день они не столкнулись на главной улице — он на корове, она на нетопырихе — а теперь ей не терпелось узнать, как этот дом выглядит изнутри.

— Жаль, что между нами всё закончилось, — сказала Зофья, отмечая, как быстро Альк с ней согласился.

Он её не простил.

Они долго болтали в столовой у него дома, вспоминая прошлое — школьные проказы и промахи — и несколько раз хохотали в голос, тревожа слуг. У Зофьи сложилось впечатление, что служанка следила, не слишком ли Альк напился, и оттого подавала всё больше закусок.

— Кажется, она тебя пасёт, — прошептала ему Зофья.

— Она меня помнит мальчишкой и никак не поймёт, что я вырос.

Зофья усмехнулась. Она тоже помнила его семнадцатилетним мальчишкой, а когда уходила в путницы — ему было всего двадцать три. С тех пор он изменился и через многое прошёл. Ей было невероятно жаль, что ему пришлось страдать — она видела, как мучительно умирали её собственные «свечи» и потому не стала спрашивать Алька о том, что он чувствовал в теле крысы, хотя её одолевало любопытство.

Спать они отправились по разным комнатам, шатаясь от выпитого вина, и Зофья точно знала, что Альк к ней не придёт: слишком ярко горели его глаза, когда он говорил о своей полукровке. Что ей оставалось делать? Позволить ему набить свои шишки в полном объёме.

— Думала, тебе нравится фехтовать с равными по силе, — сказала она напоследок с большим намёком.

Альк понял метафору, потому что иносказания Зофьи были очень похожи на его собственные.

— У каждого своя сила.

На следующий день она решила, что пора ей вернуться в Ринтар.

Поручение Пристани по «налаживанию связей в новом едином тсарстве» было ею давно выполнено, погода ожидалась ветреная, но не слишком снежная, дорога обещала быть безопасной.

Они с Альком вместе сходили на рынок и выбрали гуся для его нелепой затеи — отговаривать его она не собиралась.

Попрощались тепло, но не жарко: подержались с полщепки за руки, по-дружески обнялись. Когда отстранились, у неё ёкнуло сердце, как при последней встрече. Ничего конкретного её путничий дар не предсказал, а потому она не стала разводить канитель и, подмигнув Альку на прощанье, покинула его с улыбкой на лице, вскоре растаявшей, как масло в каше. Но он уже этого не увидел.

Возвращаясь в Плынь из школы, раздосадованный Альк подстёгивал ни в чём не повинную корову, матерился сквозь зубы и пытался прикинуть, как ему отыскать Рыску.

В Пристань соваться очень не хотелось. Как он объяснит свой приход? Спросит, не явилась ли к ним его знакомая ринтарка — кстати, «универсальная свеча»? Альк был уверен — как только он представится, с ним откровенничать не будут.

Когда-то давно дед договорился, чтобы Альк учился именно в этой Пристани — пошёл, так сказать, по его стопам — но внучок удрал в Ринтар, не желая семь лет учиться под пристальным взором родственников. Его искали и не сразу нашли, потому что он не удосужился сообщить о своём решении податься во «вражескую» Пристань. Тогда он ещё верил, что происхождение не имеет для Путника значения — только сила, вера, терпение и дар, а их у него было с избытком. Вот только покорности и послушания было маловато, а это Общине не нравилось.

Его способность читать дороги слабела по мере приближения к городу, и Алька это бесило: уже только поэтому он не захотел бы жить в Плыни. Искать Рыску придётся без помощи дара.

Рыскина неуверенность и покорность судьбе проходили по мере того, как переставала болеть голова и возвращались силы. Комната, в которую её определили в «курятнике», была больше похожа на кладовку с кроватью и явно не предназначалась для обслуживания клиентов. Поев овсяной каши с тыквой — пальчики оближешь, — она с благодарностью к хозяйке заведения смыла кровь с лица, показала свой расшибленный лоб лекарю, переоделась в чистое исподнее, не интересуясь, чьё оно и откуда, и уснула на кровати, окружённой вешалками и ларями.

Ночью её разбудил женский смех, и она ещё долго ворочалась с боку на бок под звуки возни, стонов и вскриков характерного рода. Продажная любовь была ей непонятна и противна, но всё же девушки помогли ей выйти из тюрьмы, хотя совсем её не знали, и уже за это Рыска испытывала к ним приязнь и благодарность.

Крошечное окно комнатки выходило на слабо освещённую улицу и располагалось прямо над входом в заведение. Поняв, что уснуть так просто не получится, Рыска стала смотреть на стайку разодетых в меха «куриц», которая то редела, по мере появления рядом мужчин, то снова пополнялась дамами, честно выполнившими свою работу и вернувшимися на «пост». Эта обыденность происходящего больше всего удивила Рыску — они будто отлучались ненадолго двор подмести или посуду помыть, а затем возвращались, ожидая нового поручения от хозяйки.

Мужчины приходили самые разные: молодые и не очень, некоторые заходили внутрь сразу с двумя девушками, что немало Рыску озадачило. Неужели им одной мало? А тот факт, что возвращались девушки тоже парами, навёл на мысль, что любовное действо происходило у них втроём. Впрочем, чему она удивляется? Разве можно быть развратным лишь наполовину? Сделаешь шаг в сторону пропасти и покатишься вниз. А упав на дно, не сможешь пасть ниже.

От созерцания грехопадения её отвлекли резкие звуки: удар, стук, вскрик, снова удар, тихий и жалобный стон…

Рыска прислушалась: в соседней комнате явно происходило что-то нехорошее, но в шуме и суете «курятника» никому до этого не было дела.

Свист — удар… Ещё раз… Да это же плеть хлещет по телу!

Стон становился всё протяжней и жалобней. Приложив ухо к стене, Рыска пыталась уловить каждый шорох, надеясь, что ошиблась, но вдруг свист и щёлканье стали такими явными и регулярными, что сомнений не осталось — кого-то били, и довольно сильно. Женский голос перестал стонать и начал умолять всё громче и громче, вот только мучитель не останавливался.

Когда стон сорвался на крик, Рыска не выдержала: распахнув дверь каморки, выскочила в безлюдный коридор и дёрнула ручку соседней двери — там было заперто. Её попыток войти никто не заметил, свисты с ударами продолжались. Можно было, конечно, позвать на помощь, но вдруг вопль перешёл в рыданья, и Рыска изо всех сил саданула по замку плечом. Старый замок, не привыкший к подобному обращению, вылетел, дверь распахнулась, и Рыска влетела внутрь, сожалея, что у неё нет с собой меча — она не сомневалась, что только с его помощью сможет освободить несчастную от мучителя.

При виде влетевшей в комнату темноволосой девушки в белой исподней рубахе и с перевязанной головой, мужчина с хлыстом в руке замер, а лежащая на полу жертва, одетая в кожаный тулуп на голое тело, удивлённо повернула голову.

Рыска узнала в ней самую взрослую из трёх сокамерниц.

— Эй, в чём дело? — спросил мужчина, недовольно хмурясь.

Он не привык к тому, чтобы посторонние были в курсе его пристрастий, хотя подозревал, что вопли его лучшей «курицы» выдают их с головой.

— Рыска, убирайся, — выпалила женщина и добавила, повернувшись к мучителю: — Новенькая и немного не в себе. Головой стукнутая.

Попятившись назад и чуть не врезавшись спиной в дверной косяк, Рыска закрыла рот, притворила за собой дверь, а затем на цыпочках удрала в кладовку и заперлась на засов.

«Какие дикие у саврян традиции», — подумала она, отдышавшись.

Вопли из соседней комнаты возобновились, но уже без прежней истошности.

Рыска вернулась в постель, накрыла голову подушкой и постаралась вспомнить по очереди названия всех лекарственных трав, которым её обучила Варвара. И школа, и Альк, и даже выступление на помосте казались ей чем-то из другой жизни.

Наутро, проснувшись в полной тишине, Рыска подобрала упавшую на пол подушку и решила, что всё случившееся ночью вполне могло быть дурным сном, потому что головой она действительно приложилась хорошо. Она сняла повязку и проверила ссадину перед маленьким зеркальцем — шишка почти сошла, но засохшая на ранке кровь не придавала её лицу миловидности.

Выходить из каморки не хотелось, однако ни горшка, ни ведра в ней не нашлось, так что Рыска, преодолев брезгливость и стараясь ни к чему не прикасаться, сходила в отхожую комнату, расположенную в конце коридора. Запахи были мерзкими: моча, мыши, сладкие духи и почему-то тухлая рыба.

Спустившись на первый этаж в исподней рубахе, Рыска застала в гостиной всего одну девушку, одетую в скромное платье до пола.

— Ты что, новенькая? — безразлично спросила та.

— Гостья, — ответила Рыска.

— Пить будешь?

— Воду?

Женщина рассмеялась.

— Ты думаешь, мы по утрам вино пьём? Конечно, воду.

Рыска жадно выпила кружку холодной воды и спросила:

— А куда вы собираетесь?

— Нас что, тут много?

— Нет…

— Вот и говори мне «ты».

— Хорошо, — согласилась Рыска. — А куда ты идёшь?

— Домой.

— Ты одна живёшь?

— Нет, с матерью. Она почти не встаёт и думает, что я работаю служанкой в ночной кормильне. Ты хлеб вон там бери, под салфеткой.

Женщина надела зимний тулуп, повязала на голову белый пуховый платок и вышла из «курятника».

Рыска молча проводила её долгим взглядом, взяла хлеб и пошла вверх по лестнице в свою комнатку. Её уже трудно было чем-то удивить — если бы из нужника вышел голый мужчина, она бы даже не повернулась, прошла бы мимо как ни в чём не бывало. Но никто оттуда не вышел, зато с третьего этажа спускалась одетая в красное домашнее платье хозяйка.

— Доброе утро, — вежливо поздоровалась Рыска. Проведённая в «курятнике» ночь её немного шокировала, но она не хотела показаться неблагодарной. — Скажите, пожалуйста, где моя одежда?

— Доброе утро, ринтарская птичка, — отозвалась хозяйка, оглядывая Рыску при дневном свете. — Ой, надо же, как они тебя… Отдали в стирку. Как твоя голова?

— Спасибо, лучше.

Голова совсем не болела, в отличие от попы, по которой в пылу вчерашней драки ударил чей-то тяжёлый сапог.

— Ты же спала в гардеробной. Неужели не выбрала себе ничего?

— Ну, неудобно как-то.

— А так зябко и неприлично. Скоро курочки проснутся, а ты тут в исподнем ходишь.

Опешив от такого упрёка, Рыска пробормотала:

— Пойду оденусь…

— Давай я тебе помогу.

Зузана решительно направилась в коморку. Там она пошуровала по вешалкам и ларям и бросила на кровать льняную рубаху, синий сарафан, чулки и пёструю шаль. На ногах у Рыски были надеты её сапоги, но женщина прищурилась, прикинула размер и достала из-под стола пару плоских кожаных туфель.

— Надевай, не стесняйся.

— Я вам всё верну, — пообещала Рыска. — Мой кошель где-то потерялся, а так бы я вам заплатила сразу.

— Угу, — отчего-то развеселилась Зузана. — По дороге в тюрьму кошели всегда теряются. Одевайся и спускайся вниз, кухарка уже пришла и скоро заварит нам зверобой. Любишь зверобой?

Рыска неуверенно кивнула.

— Он от глистов помогает.

Зузана закашлялась.

— Вот и славно.

Рыска быстро оделась, удивляясь тому, как умело подобран размер. Конечно, она за всё заплатит! Последний злат, оставшийся от награды Алька, лежал в школьном комоде, и Рыска собиралась при первой же возможности передать его Зузане.

Вновь спустившись на первый этаж, она увидела нескольких девушек, суетившихся возле зеркала и ожидающих своей очереди к лекарю. Подивившись тому, что они так пекутся о своём здоровье, хотя прекрасно выглядят, Рыска заметила, что Зузана манит её пальцем, приглашая в отдельную комнату.

Притворив за Рыской дверь, она указала на столик с чашками и сама села в кресло. Рыска уселась в соседнее, думая, как бы начать разговор о том, что она хочет поскорей получить назад свою шубу и шапку, хоть бы даже и грязные, и отправиться в школу. Она уже придумала историю с извинениями для Старшей наставницы, весчан и кухарки, решив приберечь правду лишь для Ириши — и то неполную.

— За что ты попала в тюрьму? — вдруг спросила Зузана.

— Случайно ввязалась в драку, — призналась Рыска.

— Напала с мечом на стража?

— Откуда вы знаете?

— У меня много знакомых, — усмехнулась женщина, отхлёбывая из чашки. — Да ты пей, пей. Разговор будет непростой.

У Рыски засосало под ложечкой.

— В той драке кого-то зашибли, да?

Зузана неуверенно кивнула.

— Тебе не стоит сейчас гулять по Плыни. Если кто-то из горожан тебя узнает, могут донести, и тебя опять схватят.

— Я собираюсь сразу же уехать из города, — пообещала Рыска, хотя душа у неё ушла в пятки. — Замотаюсь платком, кто на меня будет смотреть…

— После беспорядков часто удваивают стражу, — предупредила женщина. — Но ты можешь пока остаться здесь. Девочки тебя не выдадут.

— Но я не хочу, чтобы вы из-за меня пострадали! Если кто-то узнает, ваше заведение могут закрыть.

Зузана рассмеялась.

— Ты защищаешь «курятник»?

— Нет, просто я не хочу платить злом за добро.

— И это правильно. Между прочим, вчера мне пришлось заплатить начальнику тюремной стражи, чтобы тебя выпустили под моё честное слово.

— Сколько? Я вам всё верну.

— Даже не знаю, как тебе сказать…

Рыска сомневалась, что её свобода стоила больше припасённого ею злата — да и кто бы стал за неё платить такую сумму? От силы сребр или два…

— Скажите как есть.

— Я заплатила Мирандой.

— Что это?

— Не что, а кто. Та молодая девушка, что сидела с тобой в одной камере.

— Как это?

— Ну, — Зузана многозначительно подняла брови, — начальник стражи — мужчина, и ему деньги были не нужны.

— Но зачем вы это сделали? — воскликнула Рыска.

— Девочки решили, что тебе нужна помощь, и уговорили меня поручиться за тебя. Оплату выбирал стражник, ничего не попишешь.

Рыска растерянно умолкла.

— Мне очень жаль, что так вышло.

— Не переживай слишком сильно, Миранда не в обиде. Кто-нибудь ещё может за тебя поручиться?

— Нет, — поспешно ответила Рыска.

— А заплатить?

— Нет.

— Ты здесь совсем одна?

— Да.

— А где живёшь?

— У меня нет дома, — почти не слукавила Рыска.

— Говорят, ты сказочница?

— Верно.

— Что ж… Ты всё ещё хочешь отплатить добром за добро?

— Конечно.

— Тогда окажи мне услугу.

— Какую?

Зузана снова оценивающе осмотрела Рыскино лицо.

— Грамотная?

— Да.

— Поднимись в свою комнату и подожди меня там. Возьми книгу из ларя у окна и почитай. Обед тебе кухарка принесёт.

— Вам нужна сказочница, да?

Хозяйка неуверенно покрутила рукой.

— Что-то вроде того.

— Но я не могу долго задерживаться…

— Один день. Хотя на твоём месте я бы пока посидела в норке, мало ли что.

Рыска вздохнула. Ей было неудобно отказывать Зузане, но и оставаться в «курятнике» не хотелось. Не то чтобы ей было неприятно — и осуждение, и брезгливость почти отступили, — но если тюремные стражи знали, кто поручился за преступницу-полукровку, то могли и сюда за ней прийти.

Женщина словно прочла её мысли.

— Стража будет молчать. Ну что, договорились?

— И всё же, какая услуга? — недоумевала Рыска.

— Съездить нужно будет в одно место, недалеко. Кстати, если захочешь помыться, кухарка нагреет воду и покажет тебе лохань.

Мыться в таком месте? Нет, этого Рыске совсем не хотелось, уж лучше она потерпит.

В этот момент прямо мимо окна прошагали стражники, и один из мужчин отсалютовал «наседке» как доброй знакомой. Рыска с перепугу чуть не забралась под стол.

— Иди наверх, я с ними поговорю, — сказала Зузана.

— А что им нужно?

— Может, и ты, но стражи в этом городе меня не обижают — я знаю слишком много секретов.

Рыска поднялась наверх, снова чувствуя себя закоренелой преступницей. Сама она в драке никого не убила, но она первая саданула в живот тому парню в красной шапке, и потом всё завертелось. Как же ей не везёт — и ведь ничего плохого не замышляла…

Осторожно выглянув из своего окна, она увидела, как одетая в шубу Зузана о чём-то мило беседует со стражем. Вдруг тот поднял голову, и Рыска в испуге отпрянула от окна. Несколько щепок она стояла не шевелясь, прислушиваясь к звукам внизу, но оттуда доносились лишь спокойный женский голос и мужской смех.

Она перевела дух, открыла ларь, достала книгу под названием «Саврянские сказания» и принялась читать.

Поболтав со стражем о том о сём, Зузана вернулась в «курятник» и стала размышлять над дилеммой: отправить с поручением одну из «куриц» или сходить самой? В конце концов решив, что молоденькая Дуня будет неприметней, она написала записку и, скрутив её в трубочку, подозвала девицу.

— Отнесёшь на Звонную улицу купцу Зденеку, отдашь лично в руки. Если скажут, что спит, подождешь. Только жене его на глаза не попадайся, поняла?

— Конечно, госпожа, чего непонятного-то? — Дуня хихикнула.

— Я посылаю тебя к важному человеку с важным поручением… Ох, ладно, — Зузана махнула рукой. — Планы меняются. Сиди тут и следи, чтобы никто из дома не выходил. Поняла? Никто.

— Это вы про новенькую со второго этажа? — спросила сообразительная девица.

— И про неё тоже.

— Не выпущу. Если что, умирающей прикинусь.

Хозяйка закатила глаза.

Всё надо делать самой… Вот только одеться следует поскромнее, платок натянуть пониже, да к купцу заглянуть не домой, а в лавку — Зденек любит проверять дела перед полуднем, как проснётся. И записки никакой не нужно, и ответ она сразу получит. Ну как купец сейчас в отъезде или собирается ночью куражиться в другом месте?

Давненько она не ездила в его охотничий домик за городом. До вечера времени много, Зденек и сам соберётся, и друзей пригласит. А дружбу купец водил с помощником судьи и местным ювелиром — тоже любителями невинных девиц. Да где ж их напасешься в такой дыре, тем более ринтарок? Экзотика.

Как бы они не повздорили, кто будет первым — впрочем, это уже их дела. Ткани у Зденека были прекрасные, а шкуры — просто великолепные, он их торговал у степняков. Ну, её товар тоже качественный и дорогой, хоть и одноразовый.

* * *

Дар — даром, а дедукцию никто не отменял.

Порасспросив местных торговок, Альк с удивлением узнал, что одна черноволосая полукровка вчера баяла на помосте после того, как народ вышел из молельни, а потом не поделила воздаяние и начала драку с Максимкой, известным болтуном и задирой из скоморошьей шайки.

Альк даже искать его не стал — прошёлся по главной площади, забежал в пару лавок и выяснил все подробности, из которых, как он надеялся, можно было отбросить примерно треть. В то, что стражи схватили кого ни попадя, верилось легко: кто убегает, того и ловят.

Не прошло и трёх лучин с начала его независимого дознания, как он подъехал к воротам тюрьмы и настойчиво потребовал их открыть. Альк знал, что стражи не станут кочевряжиться, ибо работа у них скучная и неприбыльная: опасных преступников, конечно, в тюрьме навещать не разрешалось, но к мелкой хулиганке пропустят и за сребр.

Однако его ждало разочарование — задержанную прошлой ночью выпустили под поручительство.

— Чьё? — нетерпеливо спросил Альк.

Его хорошая одежда, звенящий монетами кошель и суровый вид сделали стража разговорчивым.

— Так Зузана забрала её. Она за своих всегда заступается.

— За каких «своих»?

— Ясно за каких, за «куриц».

— И?

— Ну и ринтарку забрала.

— В смысле?

— Или мы говорим о разных девицах, — глумливо усмехнулся страж, — или вы чего-то о своей не знаете.

Альк был не прочь заехать хаму по роже, но некогда было.

— А других девиц не приводили?

— Как же, ещё трое было, но то местные, беловолосые.

Альк отдал стражу ещё один сребр и вскочил на корову. Где находился «курятник» он знал, вот только что там могла делать Рыска, не представлял. Кажется, у местной хозяйки была репутация заботливой мамаши, но ходили слухи, что цены в заведении не низкие, кто попало туда не ходит, днём никого не пускают, потому что «курочкам» надо отдыхать, чтобы быть в форме.

Всё ещё сомневаясь, что напал на верный след, Альк поехал в «курятник» самым прямым путём.

Справа от дома развлечений располагался городской склад с зерном, где горожане хранили запас на случай неурожая, слева — кормильня подозрительного вида, куда Альк никогда не ходил. Сам «курятник» днём казался серым и малопривлекательным, хотя оранжевые занавески на окнах не оставляли сомнения о цели заведения. Для клиентов, приехавших верхом, перед кормильней имелось стойло, куда Альк за медьку пристроил свою корову.

Дверь приоткрыла молоденькая девица.

— Вам чего? Мы сейчас не работаем, позже приходите.

— Я по делу к хозяйке, — сказал Альк, силой открывая дверь и заходя внутрь.

В опустевшей гостиной никого не было: «курицы» или разошлись по домам, или отсыпались по своим комнатам.

— Но госпожи Зузаны сейчас нет.

— Значит, мне поможешь ты, — он мило улыбнулся.

— Я в принципе не против, — она цепким взглядом оглядела его одежду и сапоги, оценила и добавила: — Но у нас так не положено. Приходите вечером и спросите Дуню.

— Дуню?

— Именно, — девица кокетливо повела плечами. — Я тут каждую ночь работаю.

— Понимаешь, Дуня, — медленно сказал Альк, озираясь по сторонам. — Я пришёл узнать об одной ринтарке.

— Полукровке?

— Ты её знаешь?

— Нет, — недовольно ответила девушка, — видела один раз.

Дуня не понимала, отчего клиенты предпочитали ринтарок. Ну да, экзотика. Так это всего лишь волосы и глаза. Тело-то у всех одинаковое.

— Проведи меня к ней.

— Что вы, — Дуня встала на пути Алька, сложив руки на груди, будто это его могло остановить. — Это же особый товар. Никак нельзя, господин! Зузана меня убьёт — нет, хуже, выгонит…

— Не беспокойся, я с ней уже договорился.

Дуня с сомнением прищурилась.

— Так её ж вроде купцу Зденеку обещали, я сама утром слышала. А ему только девиц подавай, пользованных он не признаёт.

— Я уже её перекупил, — заявил Альк, скалясь и доставая сребр. — А тебе Зузана просила передать, чтобы ты меня к ней проводила.

— Ну так, это... — Дуня заколебалась. — Ринтарка эта может не согласиться. Одно дело у купца в охотничьем доме веселиться, и совсем другое здесь. Она же всех перебудит.

— Я знаю, как её утихомирить. Обещаю, никакого шума не будет.

— Убийств нам тут не надо…

— Ты за кого меня принимаешь? — Альк сурово нахмурился. — Просто я уговаривать умею.

Дуня немного поколебалась и сообщила, беря сребр:

— Ну, она в гардеробной сейчас. Вы что, прямо там собираетесь…

— Веди, — нетерпеливо перебил он.

— Ладно.

Девица стала нехотя подниматься на второй этаж, и Альк уже занёс ногу на ступеньку, когда дверь в «курятник» отворилась и на пороге появилась хозяйка.

Встретившись взглядом с Альком, опытная «наседка» нутром почуяла, что у неё могут быть проблемы, и вежливо спросила:

— Что вам угодно? Дуня, брысь…

Дуня скрылась на втором этаже.

— Ринтарка, — без предисловий сказал Альк, и его голос Зузане не понравился.

— О, прекрасно. А я-то думала, у неё никого нет. Кстати, кто вы?

— Её друг.

— Вы местный или проездом у нас?

— Я Альк Хаскиль.

Женщина внимательно осмотрела гостя и уважительно наклонила голову.

— Неужели? Приятно познакомиться, господин Хаскиль. Пройдёмте в мою комнату. Раньше вы к нам не заходили.

— Где она?

Не двигаясь с места, Альк так выразительно сверкнул глазами, что Зузана решила больше не выпендриваться. С этими Радскими-Хаскилями лучше было не связываться. Там и деньги, и видуны, и дворцовые дела… О них любили сплетничать — то клиенты, то девицы, и так по кругу. Хозяйка «курятника» вполне сошла бы за главу небольшой шпионской ячейки, но про Хаскиля-младшего знала мало.

Впрочем, она быстро выбрала нужную тактику.

— Здесь ваша ринтарка, поправляется — с Хольгиной и моей помощью.

— Что с ней?

— Почти здорова, не беспокойтесь.

— А поточнее?

Альк спросил тихо, но таким тоном, что хозяйка поспешила заверить:

— Немного ударилась головой, но мой лекарь сказал, что опасности нет.

— И всё?

Зузана поняла, что он имел в виду.

— Мы ей помогли, и никто её здесь не обижал. По правде сказать, она у вас слишком боевая. Говорят, обезоружила стража, кого-то мечом зарубила…

— Что за бред!

Альк прекрасно знал, что во время драки на площади от меча никто не пострадал, да и дрались, в основном, две мелкие уличные шайки, которые и так давно на ножах.

— Ну, вам виднее, — улыбнулась Зузана. — Угодила в камеру к моим девочкам, и они попросили за неё заступиться. Я три сребра не пожалела… Она наверху, отдыхает.

Альк развернулся и продолжил подниматься по лестнице — про «дорогой товар» и «ринтарских девственниц» он собирался поговорить с «наседкой» попозже. Сейчас ему нужно было увидеть Рыску.

Зузана не отставала, приговаривая:

— Пойдёмте, я вас провожу.

Он остановился, развернулся.

— Я сам. Какая дверь?

— Вторая с конца коридора.

Его шаги гулко, недружелюбно прозвучали в притихшем доме.

Зузана спустилась в гостиную и тихо выругалась. Дуня сбежала, и не на ком было выместить злость.

Проклятый Хаскиль! Проклятая девица! Сказала бы, с кем дружбу водит, и не пришлось бы перед купцом позориться. Теперь придётся бежать и извиняться, придумывать Саший знает что... Лучше всего, конечно, сказать, что девка сбежала, но Зденек всё равно будет очень недоволен — от её новости он так раззадорился… Скотина и похабник. Но щедрый.

Зузана решила, что сама с дурной новостью не пойдёт, Дуню пошлёт. Пришлось окликать девку и давать ей новое поручение.

Она так плохо спала ночью, что быстро заклевала носом, читая саврянские сказки. Часть из них Рыска уже знала, просто пересказ был другой, более витиеватый и зловещий. Отложив книгу в сторону, она прислонила голову к подушке и провалилась в сон.

Дверь дёрнули — раз, другой — и Рыска мигом встрепенулась. Поджав ноги, села на кровати, подозрительно уставившись на крутящуюся ручку.

— Кто там?

— Открывай, сказочница…

Альк?

Рыска с ужасом уставилась на дверь, не представляя, как будет объяснять ему своё пребывание в столь необычном месте. В конце концов, решив, что никто его сюда не звал, а раз он сам пришёл, то и оправдываться ей незачем, она встала и осторожно приблизилась к двери.

Стук повторился, голос зазвучал прямо над ухом:

— Эй, ты там? Ты в порядке?

Она отодвинула засов и впустила Алька внутрь.

Тот ввалился в комнату, оценивающе осмотрел Рыску с ног до головы, не глядя, скинул с себя на пол шубу и шапку, затем схватил Рыску за руки и спросил:

— Как ты?

Она сжала его ладони и улыбнулась, напрочь забывая о своём двусмысленном положении, о глупостях, которые натворила, о затаившейся в сердце обиде. Её охватила такая радость оттого, что Альк был рядом, что она шагнула вперёд и прижалась щекой к его колючему свитеру. Он крепко её обнял.

— Хорошо… почти, — пробормотала она ему в плечо.

— Тебя никто не обидел?

— Нет.

— А голова?

— Уже не болит.

— Ты не ходила в Пристань?

— Что? — удивлённо воскликнула Рыска. — Нет!

Он выдохнул с облегчением.

— Саший тебя побери, я так испугался…

Они стояли в обнимку посреди тесной коморки, пока наконец Рыска не призналась:

— Я натворила дел, но не нарочно.

— Ничего, разберёмся, — успокоил её Альк.

— Кажется, из-за меня кого-то убили…

— Кто тебе сказал? Эта мерзкая продажная лгунья?

— Кто?

— Зузана.

Альк отодвинул Рыску от себя и снова внимательно её осмотрел, задержав взгляд на разбитом лбу.

— Я случайно, я не хотела его бить, — зачастила она. — Этот парень стал собирать по кругу деньги и обозвал меня ринтарской дурой, ну я его обозвала, как ты меня учил, он ответил, я его треснула, несильно. А они все как стали драться…

Альк мало что понял.

— Давай сначала уберёмся отсюда, а потом ты мне всё расскажешь, хорошо? Где твоя одежда?

— Вроде бы в стирке.

— Шуба? — удивился Альк. — Сейчас я сам спрошу у этой милой женщины, куда она девала твои вещи…

В этот момент в кладовку заглянула служанка с кипой Рыскиной одежды в руках. Зузана знала, когда нужно пойти на попятную.

— Вот, вам просили передать. Госпожа извиняется, но ей пришлось отлучиться по делу. Она не может лично с вами проститься, — служанка бросила одежду на кровать и удалилась.

Альк скептически хмыкнул, про себя отмечая сообразительность хозяйки.

— Рысь, одевайся.

— Ага. Отвернись.

— Что? Да не снимай ничего. Вон мешок, клади свои вещи туда, надевай сапоги и шубу.

— Но на мне чужие вещи…

— Ничего, я сам потом их верну, — с ядом в голосе заверил её Альк.

— Ладно.

Рыске тоже не хотелось задерживаться в «курятнике». Как только она собралась, Альк подобрал свою шубу и шапку и распахнул дверь. Они быстро спустились в гостиную и вышли на улицу.

День был пасмурный и ветреный. Забрав корову возле кормильни, Альк усадил в седло Рыску, сам сел сзади и взял поводья.

Она не стала спрашивать, куда они едут — и так было ясно, дорога-то знакомая. Рыска вдыхала полной грудью свежий воздух, чувствуя, как с души падает огромный груз неуверенности и страха. Альк ей поможет, они вместе что-нибудь придумают.

Впрочем, через пару щепок ветер стал ощутимей, шубу стало продувать, и Рыску затрясло, хоть Альк и прикрывал её сзади. Она натянула платок на самый нос, так что на лице остались видны только глаза: и стража не распознает по наводке, и никто из жителей не узнает в ней зачинщицу драки…

Остановившись у своего дома, Альк спешился первым, а затем бережно подхватил под мышки Рыску, помогая ей слезть с коровы. Она стучала зубами от холода.

— Иди в дом, грейся, а я пристрою корову и приду.

Она вошла в сени, отряхнула сапоги от снега, положила на ларь шубу и платок и, миновав коридор, оказалась в знакомой столовой.

Авдотья и Федуня хлопотали во дворе, и Рыска слышала, как Альк даёт им какие-то поручения. Когда он вернулся, она сидела на кухне, протянув руки к тёплой печке, внутри которой что-то пыхало в закрытом чугунке.

— Есть хочешь?

Сам он ужасно проголодался — за беготнёй и поисками забыл о еде. Рыска молча кивнула и насторожённо глянула на Алька, не зная, с чего начать делиться новостями.

— Лоб не болит?

— Вроде нет.

— А щека?

— А что с ней? — Рыска потрогала щёку и ойкнула.

— Синяк.

— Это я просто упала.

— Угу. Пойдём, Авдотья принесёт нам поесть, а мы пока поболтаем.

Они зашли в столовую, сели друг напротив друга на лавки и умолкли.

— Ну, рассказывай, сказочница, — с усмешкой, но без укора попросил Альк. — Ты обещала, что будешь в порядке, пока я в отъезде.

Рыска уже придумала, с чего начать.

— К нам в школу приезжала путница.

— Знаю, я виделся с Зофьей, — невозмутимо заявил Альк.

— Она смотрела твои дороги и случайно потянула из меня удачу.

— Это я тоже знаю, — он чуть подался вперёд и понизил голос. — Рыска, если ты и правда «универсальная свеча», об этом никому не нужно говорить — у любого путника может возникнуть соблазн проверить, как работает связка. И вообще, «свеча» — это большая ценность. Чтобы заполучить её, путник может на многое пойти, понимаешь?

— Нет. Что такое «универсальная свеча»? — так же тихо спросила Рыска.

Альк недовольно поморщился.

— Я всегда думал, это легенда. И тогда, на поляне, не понял, что твою удачу могут тянуть и другие видуны или путники.

— А они смогут? Прямо все? — испугалась Рыска.

— Не знаю, — Альк хмуро помотал головой. Злился он, в первую очередь, на свою несообразительность. — Вот поэтому и не нужно никуда соваться. Зофья тебя предупредила молчать, а ты?

— А что я?

Рыска насупилась. Она что, обязана была слушать первую попавшуюся путницу?

— А то, — проворчал он. — Твоя подружка сегодня утром мне заявила, что ты собралась в Пристань. Я уже думал, придётся брать её с боем.

— Ты ездил в школу?

— Да. Представляешь, как я испугался за тебя, дурочка ты малолетняя? — воскликнул Альк.

— Я собиралась, но передумала, — Рыска распрямила плечи и подняла голову. — Сам дурак. И бабы у тебя чокнутые.

Альк удивлённо уставился на неё, а потом обидно рассмеялся. Он-то решил, что Рыску, как и его, в первую очередь будет волновать её необычный дар, а она заморочилась ерундой.

— Если ты ревнуешь к Зофье, то это пустое, — заявил Альк, честно глядя Рыске в глаза. — Всё в прошлом.

— А зачем ты покупал ей гуся?! — возмутилась она.

И снова Альку пришлось подумать с полщепки, прежде чем картина вчерашнего дня стала более понятной.

— Ты слишком хорошо выучила саврянские обычаи, — с насмешливым укором сказал он.

— Да плевать мне на них, — с горечью выпалила Рыска, чувствуя, как в груди начинает разрастаться горячий ком.

Она совершенно перестала что-либо понимать: то всё в прошлом, то он сам во всём признаётся. Обидней всего было видеть насмешливый взгляд Алька, будто её ревность забавляла его — и так не хотелось позорно потупиться или, ещё хуже, расплакаться.

— Дело в том, что я всегда держу своё слово, — чуть ли не с гордостью заявил он.

— Что? Молодец! — она криво улыбнулась, пытаясь не выдать своего разочарования: нашёл, чем хвастаться... — Слушай, я пойду в комнату, отдохну немного…

Рыске ужасно захотелось сбежать от этого неприятного разговора. Она привстала, но Альк приказал:

— Сиди! — и миролюбиво добавил: — Послушай, Рысь, это давняя история. Когда-то я смог накормить Зофью только жареной на костре вороной, хотя обещал приготовить для неё гуся. Теперь я выполнил своё обещание.

Передумав вставать с лавки, Рыска с сомнением глянула ему в глаза.

— И всё?

— Нет. Гусь был в яблоках, — пояснил Альк. — А мы с Зофьей просто друзья. Она ночевала здесь, но в отдельной комнате. А ты что подумала?

— Когда увидела, как ты покупаешь гуся женщине, с которой у тебя была любовь в Пристани? После того, как ты по ней убивался? — воскликнула Рыска.

— Чушь, — недовольно пробормотал Альк и ловко сменил тему: — Не думал, что ты можешь увидеть меня в городе и даже не подойти, чтобы поздороваться.

— А я не думала, что ты можешь быть в городе и не приехать в школу, когда я так тебя ждала!

Укор на его лице сменился раскаянием.

— Рыска, прости, — искренне сказал он. — Мне очень жаль, что так получилась, но ты должна верить мне. Я же сказал, что приеду.

Она тяжело вздохнула.

— Альк, я когда-то верила Жару, ведь он был моим лучшим другом. А он уехал и решил, что на хуторе мне будет лучше. И ты мог подумать, что в школе мне будет лучше. А мне без тебя…

Рыска умолкла и потупилась, слова признания застряли у неё в горле. Нет, ей без него не скучно, но как-то… пусто. И печально, и тревожно, а сердце так и трепещет при мысли о встрече. Она жила от встречи до встречи, не представляя себе, что станет делать, если следующая не состоится.

Рыска сжала побелевшими пальцами край стола. Конечно, она понимала, что Альк прекрасно знает о её чувствах — он же умный, к тому же видун, от него ничего не скроешь, хоть и стыдно.

Она подняла на него глаза, Альк внимательно в них посмотрел и улыбнулся.

— Мне тоже не понравилось в разлуке, вот я и приехал, чтобы позвать тебя замуж, — спокойно произнёс он. — Подумал, вдруг ты захочешь сменить школу на какое-то другое логово? Не хочу больше с тобой прощаться.

Рыска изумлённо заморгала, да ещё и рот приоткрыла от удивления. Нервно сглотнув, она наконец пришла в себя, прищурилась и покачала головой.

— Хм. Даже не знаю…

— Что?!

— Что-то неохота мне замуж.

Настало время моргать Альку. Он-то ни на мгновенье не сомневался, что Рыска подпрыгнет от счастья.

— Всегда ж хотела?

— Ну, — она сложила руки на груди, — теперь всё по-другому. Теперь я образованная, независимая, знаю два языка, сказки рассказываю, немного врачевать умею, на мечах дерусь. Хоть завтра в охранницы к тсарице иди.

— К кому? — изумлённо переспросил Альк. — Ты мне даёшь от ворот поворот?

— Ладно, шутка, — добавила она, хитро изгибая одну бровь.

— Ах, шутка? — перепросил Альк, недобро побарабанив пальцами по столу.

Он вскочил так быстро, что Рыска тоже сорвалась с места с перепугу.

— Иди-ка сюда… — он стал обходить стол, но она проворно попятилась. — Не бойся.

— Кого? Тебя? — Рыска продолжала отступать, сохраняя дистанцию.

— Думаешь, тебя научили по-настоящему драться?

— Меня научили хорошо бегать, — ответила она, воинственно перебрасывая за спину косу.

— Сейчас проверим.

Он бросился вперёд. Рыска взвизгнула и помчалась вокруг стола, чуть не снеся по пути стул. Альк не отставал, но и не догонял, решив не крушить родную мебель.

Они успели сделать пару кругов, когда на порог столовой вышла перепуганная Авдотья: не сразу оценив обстановку, она отскочила назад, едва не на натолкнувшись на локоть пробегавшей мимо Рыски, но потом присмотрелась к происходящему безобразию, поняла, что её помощь не требуется, и вернулась в кухню, чтобы поставить в печь остывающий чугунок.

— Альк снова чудит, — проворчала она удивлённому мужу.

Тот прислушался к топоту и молча хмыкнул в седые усы.

Сделав несколько кругов, Альк с Рыской остановились друг напротив друга в том же месте, где началась беготня. Оба почти не запыхались, только косы растрепались.

— У меня такое впечатление, что ты не хочешь, чтобы я тебя поймал, — недовольно сказал Альк и начал медленно обходить стол.

Рыска следила за его приближением, не двигаясь с места. Альк подошёл сбоку, развернул её за плечи и притянул к себе.

— Что, правда замуж? — спросила она, поднимая голову и глядя ему в глаза.

Его лицо было близко-близко…

— Ну да.

— Когда?

— Завтра.

— Когда?!

— А чего тянуть?

— Ну… а платье?

— Купим в лавке.

— А праздник?

— А тебе это надо? Много гостей пригласишь?

— А тебе? — с сомнением спросила Рыска.

— Мой праздник будет ночью.

— А твоим родителям? — не сдавалась она.

— Мы их обрадуем постфактум.

— Чем?

— Свершившимся событием, — пояснил Альк. — Потом отпразднуем как положено — думаешь, они от нас так просто отстанут?

— Но у меня царапина на лбу...

— Волосы распустим.

Он поправил её косу, погладил по голове.

— Но я не успела вышить тебе рубаху.

— Собачками?

— Нет, саврянским орнаментом. Начала, но…

Альк польщённо улыбнулся.

— Вышьешь на годовщину.

— Альк, скажи, что-то случилось? Ты куда-то спешишь?

— Ты же сама сказала, что не можешь без моих поцелуев.

— Кто — я?!

Альк наклонился и припал к её сердито сжатым губам. Привстав на цыпочки, Рыска затаила дыхание и закрыла глаза, впитывая каждое мгновение долгожданного, сладкого поцелуя. Прошла долгая щепка, прежде чем она поняла, что дышать не запрещено, выдохнула через нос и прильнула к Альку всеми частями тела, какими могла.

В столовую снова заглянула служанка. Переживая за остывающую еду, она беззвучно, на цыпочках внесла в столовую две тарелки, приборы и графин с клюквенным настоем, разложила салфетки и так же тихо удалилась.

— Ну чего там? — шёпотом спросил у неё Федуня.

— Не нравится мне это. Вчера была одна барышня, сегодня другая.

— Так то была путница.

— А эта вроде видунья. Это с ней он из Ринтара пришёл.

— Ну, если он и с этой будет спать в разных комнатах, можно начинать беспокоиться.

— С той он болтал полночи, — проворчала Авдотья, — а с этой среди бела дня целуется. И про голод забыли.

— Хватит ворчать. Сама какой была?

В этот момент из столовой раздался грохот разбившегося цветочного горшка, испуганно ойкнул женский голос, выразительно ругнулся мужской.

Слуги замерли и прислушалась: за стеной тихо засмеялись. Авдотья встала, чтобы проверить, что случилось с её любимой геранью, но Федуня её остановил.

— Пойдём лучше баню топить, они здесь и без нас разберутся.

Когда Альк и Рыска зашли в кухню, там уже никого не было. Рыска сама достала из печи чугунок, аппетитно пахнущий тушеной курицей, отнесла его в столовую и захлопотала, раскладывая картошку и наливая клюкву, будто была в доме хозяйкой.

— Ох, когда я вспоминаю, как в прошлый раз мы ели тут с твоей мамой, стыд берёт, — призналась она. — Вы с ней не ссоритесь?

Альк помотал головой и сказал, втыкая вилку в картофелину:

— Она почти перестала меня воспитывать.

— А отец?

— Продолжает, но безрезультатно.

Рыска занесла свою вилку над куском курицы.

— А они не рассердятся, когда узнают, что мы поженились без их благословения?

— Мне приказали жениться, вот я и женюсь, — беззаботно ответил Альк, словно послушание родителям было у него в крови.

— А на ком, не уточняли?

— Там было столько имён, что я запутался и решил выбрать твоё.

Рыска умолкла, обдумывая предстоящий жизненный поворот, немного пожевала и тяжело вздохнула.

— Ну что ещё? — спросил Альк.

— А меня точно не арестуют?

— Нет, не волнуйся. Никого в той драке не убили. И вообще, там подрались две местные шайки.

— А Зузана сказала, что меня будут искать.

— Сволочь, — выругался Альк.

— Но она меня вызволила из тюрьмы, — заступилась за «наседку» Рыска, — и обещала спрятать от стражи.

Альк отложил вилку и глянул Рыске прямо в глаза.

— Ты не понимаешь, зачем?

— Думаю, ей нужна была сказочница. Она собиралась попросить меня об одной услуге — кажется, съездить с ней кое-куда.

— Сказочница? — переспросил Альк, ухмыляясь.

— Ну, сказки у меня здорово выходят, даже на саврянском, ты сам говорил.

— Ну разве что в голом виде стоя на столе рассказывать…

Рыска поперхнулась.

— Ты что, Альк! Опять тебя тянет на похабщину.

Он с размаху наколол куриную ногу и пояснил:

— Эта Зузана собиралась отвезти тебя к купцу Зденеку и отдать ему на поругание. И вряд ли одному.

У Рыски еда застряла в горле.

— С чего ты взял?

— Девка сказала — та, что тебя караулила, пока Зузана бегала договариваться насчёт твоей продажи.

— Не может быть!

— Может. Странно, что тебя это удивляет.

— Но она была ко мне добра, — не унималась Рыска, краснея до кончиков ушей. — Не могла она такого задумать.

Альк вздохнул.

— Знаешь, сколько стоит переспать с девственницей?

— Нет...

— А с ринтарской?

— А что, они — то есть мы — какие-то особенные?

— На севере Саврии вас мало. Ты диковинка и раритет — редкость, то есть, — объяснил Альк, не дожидаясь вопроса. — А кто-то вообще до сих пор вспоминает былые военные подвиги и никак не успокоится.

Рыска сердито уставилась в тарелку.

— И мужчины за такое платят? Даже если девушка против?

— Иногда за ту, что против, платят ещё больше. Кроме того, её можно обмануть, припугнуть, напоить…

— Но разве за это не наказывают по закону? Ведь насильникам плетей дают на площади.

— Кто будет жаловаться судье на добропорядочного купца? Гулящая девка? — Альк усмехнулся. — Да ей просто внушат, что она преступница, а теперь ещё и распутница, запугают и вынудят остаться в «курятнике». Думаешь, туда от хорошей жизни приходят?

— Но они помогли мне, — уже с меньшей уверенностью произнесла Рыска.

— Не сомневаюсь, — сказал Альк. — Меня до сих пор пугает твоя вера в людей.

Настроение у Рыски испортилось. Она отставила тарелку и задумалась.

— Послушай, Альк. Можно тебя спросить кое о чём?

— Ну?

— Вчера ночью, когда я спала в той каморке, меня разбудили крики, и я пошла проверить, что случилось…

— И?

— За соседней дверью кричала женщина. Я подумала, что её убивают, и сломала замок.

— Хм…

— Так вот, — продолжила Рыска, — там был дядька, совсем голый, с плёткой. Он бил девушку, а на ней был надет тулуп. Ей не было больно, хотя вопила она как резаная!

Альк представил картинку, пожал плечами, потом увидел её глазами Рыски.

— А дальше?

— Они меня выгнали.

— Ну-у, — Альк немного растерялся, думая, как бы попонятней всё это объяснить, — понимаешь, некоторым людям нравится наказывать, понарошку. Их возбуждают крики или чужая покорность.

Рыска фыркнула.

— Неужели кому-то такое может нравиться?

— Пусть лучше так, чем он по-настоящему будет над кем-то издеваться. Это всего лишь игра.

— Игра-а? — недоверчиво протянула она.

— Думаешь, такое только в «курятнике» бывает? — озадачил её Альк. — Некоторые люди договариваются и делают это по взаимному согласию. Любовь, знаешь ли, иногда принимает очень странные формы.

Рыска снова задумалась, а затем уверенно заявила:

— Мне такое точно не понравится.

— Тебе повезло, потому что я не садист. Не люблю самоутверждаться за счёт слабых. И к любви принуждать — тоже.

Она выдохнула с облегчением, прожевала кусок курицы и сказала:

— Знаешь, у нас в веске был мальчишка, который рвал лягушек и мучил котов, так его один раз бабы так отходили, что он про это и думать забыл.

— Вырастет и вспомнит, — расстроил её Альк, — натуру трудно перебороть. Я парочку таких знал. Помнишь, как люди на площади смотрели на казнь шпиона? Им это нравилось, но это ещё цветочки. Кто-то без этого жить не может. И вообще, за закрытыми дверями может происходить что угодно. Думаешь, мужья не принуждают своих жён? Отчимы не пристают к падчерицам? И физическое унижение ещё не всегда самое страшное.

— К падчерицам? — её брови взлетели вверх. — Это, наверное, только в городе происходит, — она чуть не сказала «в Саврии». — В веске за такое отчимам поотрывали бы причинные места!

— И поделом. Но, к сожалению, не всё становиться явным.

Рыска загадочно прищурилась и вдруг выпалила:

— А знаешь, я сама хочу вернуть Зузане «куриную» одежду!

— И не думай, — отрезал он. — Эта ушлая баба задурит тебе голову и обидит. Рысь, извини, но она таких, как ты, обрабатывает каждую неделю.

— Но так это оставлять нельзя. Надо её проучить! Сделать так, чтобы «курятник» закрыли.

— Да тебя «курицы» первыми заклюют — за то, что ты их оставила без работы.

Рыска вдруг вспомнила, как в тюрьме одна из девушек говорила что-то про «ремесленный совет».

— Ну-у… Можно помочь им найти другую работу.

— И тогда тебе добавят холостые и не очень мужчины.

Она нетерпеливо заёрзала.

— Неужели без продажной любви совсем нельзя?

Альк вздохнул.

— Любовь — это такой же товар, как и всё остальное. Если людям нужна репа, её будут выращивать и продавать. Если есть спрос на сказки, люди будут платить сказочникам на площадях. Если им не хватает женской ласки, её будут предлагать и покупать за деньги.

— Ну ты сравнил! — возмутилась Рыска. — Сказку с похотью.

— Я всего лишь хочу сказать, что на спрос всегда находится предложение, так это работает.

Она пристально глянула ему в глаза.

— А ты когда-нибудь покупал любовь?

— Не-а, не доводилось.

— Из убеждений? — с надеждой спросила она.

— Не было необходимости, — сквозь зубы бросил Альк. — Но об этом мы говорить не будем.

Они молча доели, думая каждый о своём. Рыска — о том, как хорошо, что Альк не покупал женское тело, Альк — о том, как мучительно умирал его дядька, подхвативший в сорок лет срамную болезнь.

— Мы завтра женимся, — недоверчиво спросила Рыска, — и это не шутка?

— Сегодня шутила только ты.

— Тоже любишь ринтарских девственниц? — она лукаво улыбнулась.

— А то!

— Но во вторую ночь у тебя уже не будет девственницы, — сказала Рыска.

— Очень на это надеюсь.

Альк ел и думал о том, что, несмотря на весьма похотливые помыслы, ему нравится смотреть Рыске в глаза, ловить её улыбку и удивляться её искренним, пусть и излишне прямолинейным суждениям. Он видел, что она встревожена. Конечно, она переживает перед первой брачной ночью — какая девушка не стала бы волноваться на её месте? — не подозревая, что это самая маленькая проблема на пути к их совместному счастью. Она даже не спросила, куда они потом поедут, где будут жить, чем станет заниматься Альк, что будет делать она, — но это не от легкомыслия. Рыска одна из самых серьёзных барышень, которых он встречал. Просто ей очень хочется быть рядом с ним.

Альк специально не смотрел их совместные дороги: спокойных там всё равно не будет ни одной, так что ж теперь, спрятаться от всего мира и не набивать шишек? Ему, видуну, знать, что будет у них дальше, вдруг показалось ужасно неправильным и даже скучным. Ну покажет ворот «печальное событие», а это будет мигрень его мамы по поводу его внезапной свадьбы. Или — «риск для жизни», а это их корова подвернёт по пути ногу. Альку хотелось жить полной жизнью, не считаясь с предсказаниями — тем более что хороших появлялось слишком мало. Ему тоже хотелось быть с Рыской, и у него имелся план.

В Ринстане их брак поприветствуют: Исенара точно не забыла его услугу, Шарес, узнав получше, оценит его талант, а Рыска будет почти дома — не в чужой ей Саврии, а в родном Ринтаре! И он там не будет чужаком — королевства объединились, все начнут ездить туда-сюда, да и прошлая война была слишком давно, чтобы помнить обиды. А если им надоест торчать на службе у тсарей, он может и послом поехать куда-нибудь — например, за море. И с «универсальной свечой» он разберётся — почитает, осторожно расспросит кого надо, поговорит с Крысоловом. Наверняка от этого дара можно избавиться, не причинив никому вреда. А когда у них пойдут дети, можно будет вернуться в родной замок — мама и отец с нетерпением ждут новых Хаскилей, вот пусть и радуются вместе с ними…

Рыска вывела его из раздумий.

— Альк, как ты думаешь, какие у нас получатся дети, беловолосые или черноволосые?

Он удивлённо хмыкнул.

— Мне очень нравится ход твоих мыслей, тем более что он совпадает с моим.

— Я читала, — с самым серьёзным видом добавила она, — что при смешении у саврян и ринтарцев обычно получается тёмный цвет волос.

— Хм, я как-то об этом не подумал, — Альк притворно нахмурился. — Это же полностью меняет дело… Будем им цеплять парики, всем десятерым!

— Да ну тебя, — отмахнулась от него Рыска. — Я серьёзно.

— Мне не терпится перемешаться и посмотреть, что будет, — совершенно искренне сказал он.

Она умолкла и окинула его долгим задумчивым взглядом.

— Знаешь, Альк, у меня к тебе есть одна просьба.

— Какая?

Он, конечно, не ожидал, что Рыска попросит бриллиантов — она и сладости от него до сих пор принимала с некоторой неловкостью — но вот небольшой подарок или свадебное путешествие… почему бы нет? Кстати, он и сам его задумал, только летом. Но её просьба его удивила.

— Не надо мне, пожалуйста, готовить гуся. И утку, и курицу… Не надо.

Альк опешил. Очередной гусь, большой и жирный, уже был куплен и ждал своего часа.

— Ну хорошо, — неохотно согласился он.

Ему очень хотелось спросить, почему — откуда такое неуважение к саврянским традициям, — но Рыска сама всё прояснила.

— Это… как будто плата. Не хочу так.

— Это благодарность, — возразил он, в общем-то, не собираясь спорить.

— Другим — пускай, а мне не надо. Отблагодари меня по-другому.

И Альк наконец-то понял: конечно же, это из-за Зофьи. Но девочка должна вырасти и перестать ревновать его к прошлому! Он глянул на Рыску, чтобы ей это сказать, и не смог. Вспомнил, как больно кололо в груди, когда он пытался представить, что когда-нибудь выдаст Рыску замуж «в надёжные руки», делано усмехнулся и спросил:

— Как?

Она глянула ему прямо в глаза.

— Так, чтобы тебе никогда никому больше не пришлось готовить гусей.

Это было не что иное, как витиеватая просьба поклясться в вечной любви и верности, а Альк ненавидел подобные обещания и сами слова «всегда» и «никогда». Слишком много случилось в его жизни такого, чего он и вообразить не мог, а случится ещё больше. В эту минуту он наконец осознал принятое им решение. Рыска никогда не простит ему измены. Нет, он не собирался пускаться во все тяжкие, просто вдруг понял, что сделал предложение девушке, которая не сможет закрыть глаза на предательство, не отвернётся, дипломатично не заметив чужой помады на щеке ради сохранения семейного спокойствия, не проигнорирует загульную ночную отлучку, не отлупит в сердцах поварёшкой, чтобы выпустить пар и всё забыть. И мечом во сне колоть не станет. Она разочаруется и уйдёт, не создавая лишних проблем, ничего не требуя. И, главное, не пропадёт. Не станет вешаться, даже если её чувства будут растоптаны. Рыска, как тот цветок на развалинах замка — она сильная и прорастёт везде. Он мог сколько угодно называть её маленькой дурочкой, посмеиваться над её наивностью и невежеством, но он никогда не считал её жалкой. Наоборот, его притягивала её скрытая сила, не связанная с даром видуньи.

— Я постараюсь, — сказал Альк.

Рыска ему безоговорочно поверила и благодарно улыбнулась, тут же с тревогой вскакивая с места.

— Ой, Альк! Я совсем забыла про школу! Они же беспокоятся!

Он был рад смене темы.

— Сейчас попросим Федуню отнести записку к почтовой карете. За лишний сребр почтальон специально сгоняет в школу. Напишем Старшей наставнице, что ты нашлась и пока остановишься в городе на неопределённый срок.

Рыска кивнула и подумала, что Ириша будет без неё скучать — ведь она во многом решила остаться зимовать в школе ради подруги, а теперь Рыска, получается, её бросает… Эх, Альк прав, никогда нет такого решения, чтобы хорошо было всем.

Если после свадьбы они останутся в Плыни, она сможет ездить в школу на уроки. Ну а если Альк решит податься в столицу, она будет иногда приезжать — по погоде. Что она станет делать, если забеременеет, Рыска пока не решила, но на душе приятно потеплело, когда она представила себе маленького беловолосого мальчишку. Вдруг через сознание пронёсся неприятный образ из сказки — девочка, половина лица у которой чёрная, половина светлая — и Рыску передёрнуло. Сама сочинила, сама теперь боится — ну не дурочка?

— Молодой господин, баня готова — мыться вместе будете? — прокричал с чёрного хода Федуня.

— Он всегда так спрашивает? — засмущалась Рыска.

— Нет, только когда я баб привожу, — ответил ей Альк и прокричал: — Отдельно! — и добавил вполголоса: — Пока.

Они встали из-за стола.

— Мне опять брать одежду твоей сестры? Эту «куриную» я больше надевать не хочу.

— Нет, я купил кое-что специально для тебя, сейчас принесу тебе в комнату, — заговорщицки сказал Альк.

Не зря же он делал крюк по пути в Плынь, чтобы заехать в несколько хороших лавок. Рыску ждало кольцо на кожаном ремешке, которое он наденет ей на шею завтра в молельне, как того требуют саврянские традиции. Ну а шелковые исподние рубахи и тонкие чулки любой девушке понравятся.

— Подарки? Ладно, — Рыска кокетливо поправила косу. — И возвращать деньги не придётся…

— Но чтоб носила до старости, — строго сказал Альк.

Рыска прыснула.

— Можно мне в баню первой?

— Конечно, я пойду записку для школы писать. И вообще, на мне всего лишь дорожный пот, а на тебе и тюремный, и «куриный».

— Альк!

Она повернулась в дверях и показала ему кулак, но Альк уже представлял, как она будет снимать рубаху и чулки, и случайно забыл ответить.

* * *

Ночью Рыска лежала в чистой, свежезастеленной постели и слушала завывание ветра за окном.

Купленное ими вечером в местной лавке белое платье с кружевом показалось ей чересчур шикарным, белые сапоги — вычурными и слишком тонкими для саврянской зимы, но белая пуховая шаль была выше всяких похвал. Также Рыска выбрала для себя тёплую исподнюю рубаху для сна — те две шёлковые, что Альк отдал ей днём, годились только для лета. За вечер Альк несколько раз отлучался «по делам», оставляя Рыску дома наедине со слугами, и она подозревала, что он бегал договариваться насчёт молельни: в Саврии, как и в Ринтаре, супружеские узы скреплял молец, записывая имена мужа и жены в специальную книгу. Поздно вечером Альк долго отдавал распоряжения Авдотье и Федуне, а после ужина, когда Рыска стала откровенно зевать в кулак, отправил её спать.

— Утром будить рано не буду, выспись хорошенько, — сказал он и подмигнул. — Следующая ночь будет бессонной.

Эта тоже оказалась бессонной. Ветер выл так, что, едва Рыска смыкала веки, ей мерещились завывания такки. Хоть теперь она и знала, что это всего лишь птица, а никакое не чудище, страх этот звук нагонял. Казалось, дом качается и стонет, и сам Саший уныло свистит в печной трубе, предрекая недоброе.

Промаявшись с лучину в заунывной темноте, Рыска всё же встала, запалила свечу и уже собиралась взять одну из стоявших на полке книг, как в дверь уверенно постучали.

— Кто там?

— Это я.

— Заходи.

Альк выглядел так, будто не ложился: рубаха, домашние штаны, туфли без задников, косы аккуратно заплетены.

— Не спишь? — спросил он.

— Не могу уснуть, — призналась она, — ветер воет, мысли тревожные в голову лезут...

— Ну, я так и подумал. Пойдём ко мне, у меня кровать больше.

Рыска с сомнением почесала макушку. Они не только много раз спали рядом — например, на полу в чужой хате или в лесу на валежнике — но и целый месяц вместе жили в Лосиных Ямах, правда, тогда с ними был Жар.

— Это как-то неправильно — накануне свадьбы…

— Неправильно лежать в одиночестве в незнакомом доме и слушать эти унылые звуки. Даже меня пробирает. Приставать к тебе я не собираюсь.

Спать под боком у Алька, конечно, будет и теплее, и спокойней. Оставаться одной среди посвистов ветра очень не хотелось.

— Ладно, — согласилась Рыска.

— Только одеяло с подушкой возьми.

— Хорошо, — она послушно сгребла всё со своей кровати. — Ляжем спинками и выспимся нормально.

Он усмехнулся, пропуская её вперёд.

— Как?

— Ну, спинами друг к другу.

— А то что?

— Ничего. Просто…

Рыска почувствовала, как у неё теплеют щёки и уши. Раньше они спали рядом от безысходности, время от времени Альк вообще был крысой, но теперь всё было по-другому. Рыска боялась, что, если он её обнимет, она как оплетёт его руками и ногами, и они точно не уснут.

— У тебя своё одеяло, — спокойно сказал Альк, — хоть клубком сворачивайся, только не храпи.

В последнее время он на сон не жаловался — старался в течение дня тренироваться побольше, чтобы не терять форму, и вечером быстро отключался. Но в эту ночь он сам долго валялся в постели, погрузившись в мрачные воспоминания, прежде чем понял, что под такую музыку Рыска точно не уснёт. Встал, оделся, чтоб её не смущать — хотя чего она там не видела! — и пошёл её спасать.

Соседняя спальня, освещённая лампой с фитилём, показалась Рыске больше гостевой. Широкая кровать стояла по центру, а не у стены, и наверняка предназначалась для четы Хаскилей-старших. Общая, натопленная за день печка грела хорошо, но ветер дул с запада, так что в комнате, выходящей окнами на восток, казалось ощутимо теплее. Завывания, впрочем, разносились тем же гулким эхом.

Закинув подушку и одеяло на правую сторону кровати, Рыска уже собиралась улечься, как вдруг Альк заявил:

— С этой стороны сплю я.

— Но у окна страшнее, — заметила она, не торопясь передвинуться.

Рыска не очень-то боялась, просто сосны во дворе сурово и предупредительно махали большими лапами.

— А сундук с моим мечом стоит у двери.

Она переложила подушку, завернулась в одеяло и зажмурилась. Альк сбросил себя одежду и с удовольствием вытянулся на своей половине.

— Так воет, будто кто-то застрял в трубе, — посетовала Рыска.

— Давно пора было прочистить дымоход, — прагматично заметил Альк.

— Как ты думаешь, завтра будет метель?

Мысль о том, что к молельне придётся пробираться сквозь сугробы в свадебном платье, её совсем не грела. А если Альк договорился с каретой, после снегопада она не проедет.

— Нет, наоборот. Тучи развеются.

Альк это знал, потому что Зофья внимательно проверила дороги, прежде чем отправиться в долгий путь в одиночку, и сочла его безопасным. В метель она бы поехать не отважилась. Впрочем, говорить об этом Рыске Альк не стал.

— Знаешь, — тихо сказала она, не открывая глаз, чтобы не видеть теней за окном, — зимой на хуторе работы было мало, батраки часто рассказывали сказки, и я тоже. Ветер завывает, а мы про нечисть всякую да злых духов говорим…

Рыска вдруг осознала, что было это меньше года назад, всего лишь прошлой зимой.

— А какую сказку ты рассказывала вчера на площади? — спросил Альк.

Рыска замерла.

— Да так, ничего особенного.

— Новую?

— Да.

— Ну расскажи.

— Я уже не помню, — попыталась соврать она.

— Не бойся, смеяться не буду. Просто интересно, как ты справилась с саврянским.

Она вздохнула. Вспоминать про девочку с чёрно-белым лицом ей не очень-то хотелось, но это была её первая сказка, придуманная и рассказанная публике на чужом языке, и Рыска решила всё же поделиться ею с самым честным и критичным слушателем.

Вначале Альк тихонько хмыкал и пару раз удивлённо прищёлкнул языком, но потом затих, и в конце Рыска вообще решила, что он уснул. Она умолкла, пригрелась и стала погружаться в сон, как вдруг поверх её одеяла перекинулась тяжёлая рука.

— Рысь, если ты полукровка, это не значит, что ты везде чужая. И у тебя прекрасное лицо, запомни.

И в этот момент Рыска вдруг поняла, про кого на самом деле была придуманная ею сказка.

* * *

Она проснулась от такого яркого света, что глазам на мгновенье стало больно. Альк оказался прав: ветер разогнал тучи, крыши домов и шпили торчали тёмными пиками на фоне голубого неба, а снег сверкал, как начищенное перед праздником серебряное блюдо.

Рыска повернула голову и разочарованно выдохнула: кровать рядом была пустой.

Встав с постели, она обошла комнату. В одном из углов стояла ширма, за которой обнаружились ведро и кувшин с водой. Справив нужду и утолив жажду, Рыска вернулась к кровати и сгребла в охапку свою постель. Постояла, подумала и бросила назад. Следующую ночь, если всё пойдёт по плану, ей снова предстояло провести в этой спальне, так что и уносить подушку с одеялом не было смысла.

В коридоре Рыска столкнулась с Авдотьей. Гордо встретив её удивлённый взгляд, она не стала оправдываться по поводу того, где и как провела ночь.

— Доброе утро, — вежливо сказала служанка, всем своим видом выражая неодобрение.

— Доброе утро, — Рыска приподнялась на цыпочки на холодном полу. — Вы не знаете, где Альк?

— Во дворе упражняется, как обычно. А я принесла твою одежду, вот.

— Ага…

Рыске было так странно ощущать себе госпожой, чьи вещи вместо неё выстирал кто-то другой, что она быстро схватила штаны и рубаху и поспешила удрать в свою комнату, забыв поблагодарить служанку.

— Альк просил тебя одеться и выйти во двор, как проснёшься, — донеслось уже из-за двери.

В её комнате уже прибрались, кровать застелили покрывалом, а на большой ларь положили гребень и ленты. Быстро причесавшись и надев выстиранные Авдотьей вещи, Рыска схватила в сенях свою шубу, влезла в сапоги и вышла во двор.

Альк, одетый в свитер и штаны, стоял за колодцем и махал мечом вокруг двух кустов, стараясь не задеть ветки. Заметив Рыску, он вытер пот со лба и сказал:

— О, Рысь, привет! Тащи скорее сюда мой второй меч, он тупой и полегче.

— Зачем? — опешила она.

— Тренироваться будем.

— А как же…

— Успеем!

— Но…

— Покажи, чему ты там за последний месяц научилась, — подзадорил её Альк.

Рыска действительно освоила два интересных выпада, которые её школьная наставница придумала сама, и была не прочь их продемонстрировать. Когда она вернулась с мечом, Альк указал ей на ровную площадку за баней и, проводив её туда с церемонностью идущего на дуэль тсаревича, подобрал лежащий у двери бани деревянный кол. Биться с Рыской своим мечом он не рисковал, чтобы случайно не задеть её.

— Сначала разогрейся, — предложил он. — Три круга вокруг бани?

Глянувшая на сцену на заднем дворе Авдотья всплеснула руками.

— И с этой он на мечах дерётся! Ни в Саврии, ни в Ринтаре не осталось ни одной нормальной барышни!

Федуня, несший в этот момент на кухню дрова, обернулся и печально глянул на ставшую в стойку Рыску, которая испустила крик, уклоняясь от палки Алька, и чуть не угодила ему мечом в левую ногу. Отбитый меч отлетел в сторону, конец палки уткнулся Рыске в грудь. Прокрутившись вокруг своей оси, она ловко наклонилась, подобрала меч и снова бросилась в атаку.

— Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы в Пристань не ходило, — миролюбиво заключил Федуня, занося дрова в дом.

— Интересно, зачем он нас отослал до завтрашнего утра? — недоумевала Авдотья — Не нравится мне это. Девка уж слишком боевая… Как бы чего не вышло.

— Да ладно, мальчик покуролесить небось хочет, дело молодое. Ты давно собиралась сестру навестить, а у неё нынче именины, вот и радуйся.

— Да, только соленья надо достать из подвала и мясо в печь поставить. А ты дом протопи получше и дров принеси, чтоб ночью им на двор не бегать.

— Хватит болтать, иди уже кашу ставь на стол, скоро придут наши воители, — проворчал мужик, глядя в окно на то, как Альк ловит девчонку со спины, выбивает у неё из рук оружие, крутит её и прижимает к стенке сарая. — Хольга, образумь нашего молодого хозяина! Хоть бы не застудился. Авдотья, отвару погорячей им сделай — дурачки, целоваться на морозе удумали.

Рыска много раз была на ринтарских свадьбах, но ни разу на саврянской, чем Альк и воспользовался: наплёл ей с три короба о том, что жених должен помогать невесте наряжаться в свадебное платье, что тайная свадьба к удаче, а после молельни молодым положено в кормильню заехать и выпить хорошего пива. В третье Рыска категорически не поверила, подняв Алька на смех.

Косу плести не стали, чтобы прикрыть царапину на лбу и частично синяк на щеке. В платье она влезла сама — он лишь помог затянуть корсет, но поверх платья всё равно пришлось надеть шубу, так что, кроме Алька, никто не смог оценить её наряд.

— А ничего так! — только и сказал он, оглядывая её с головы до ног.

Рыскины чёрные волосы чудесно контрастировали с белым, щёки от волнения горели, глаза блестели.

— Жаль, что покупное, а не руками сшитое, — посетовала Рыска, понимая, что такой замысловатый фасон из дорогой кружевной ткани ей вряд ли удалось бы придумать самой.

К обеду слуг дома уже не было, хотя на кухне и в печи стояло много снеди, так что молодых никто не провожал у порога, не обсыпал зерном и цветами, не напутствовал и не осенял знаком Хольги. Жениться они поехали с шиком, в карете, хоть молельня была буквально за углом.

Пожилой и степенный молец отвёл странную пару в боковую часовенку, где не было ни одного посетителя, оставив молодого помощника встречать прихожан в основном зале. Отсутствие гостей Рыску вовсе не смущало: Альк держал её за руку, гордо и невозмутимо вскинув голову, и она тоже старалась держаться достойно.

Будь её воля, она вообще провела бы обряд в другом месте — ей с детства было неуютно в молельнях. Как только в родной веске узнали о Рыскином даре видуньи, молец перестал её привечать. Даже после того, как она уберегла весчан от гибели, предвидев скорое обрушение прогнившей крыши, молец продолжал на неё косо смотреть, приговаривая, что видунам в ухо шепчет Саший.

Хольге она могла и сама помолиться, а традиции всё равно соблюсти не получалось: они с Альком и так нарушили все каноны. Что в Ринтаре, что в Саврии свадьбу обычно справляли на седмицу или по праздникам, а невесту к алтарю вёл отец. При мысли об отчиме Рыске стало смешно. Если бы он увидел, до чего докатилась его падчерица, то руганью о саврянском отродье дело бы не ограничилось…

После молитвы и песнопения Альк по саврянской традиции надел Рыске на шею — прямо поверх распущенных волос — кольцо на белом кожаном шнурке, и она впервые за время ритуала открыла рот и испуганно прошептала:

— А мне что делать?

— У меня есть второе кольцо, вот, надевай, — сказал он, наклонившись к её уху.

Его шнурок был чёрный, а оба кольца — тонкие, золотистые, каждое с двумя сияющими камешками.

— Любите друг друга, плодитесь и размножайтесь, — проговорил молец, троекратно осеняя парочку знаком Хольги, — и да пребудет с вами Божиня, мудрая и щедрая!

Рыска стояла у большой иконы с непривычно беловолосой Хольгой, теребя кольцо на шнурке правой рукой и крепко сжимая ладонь Алька левой, и думала, что ей всё это снится. Альк был очень красив в зелёном камзоле и новых чёрных шароварах, держал спину ровно и смотрел прямо с завидным спокойствием. У Рыски же так от волнения билось сердце, что она почти ничего не понимала из слов церемонии, будто и не знала саврянского. Когда Альк произнёс: «Так!» и напряжённо сжал её руку, она уверенно повторила: «Так!» и для верности кивнула. Это означало, что ритуал закончился.

Альк дал мольцу двойную плату — за особые обстоятельства — и проследил, чтобы тот аккуратно внёс в скрижаль дату, место венчания и их имена: Рысь Приболотная и Альк Хаскиль.

Когда они вышли из молельни, уже начинало смеркаться — приближался самый короткий день в году, который в Саврии отмечали факельными шествиями. Через окно кареты, медленно катящейся к дому, Рыска завороженно смотрела на блуждающие тут и там дорожки огоньков, придумывая и тут же рассказывая Альку весёлую сказку про дочь рыбака, к которой любимый приплыл на светящемся в ночи корабле.

— Я отправил слуг до утра, — сообщил Альк, когда они отпустили карету и вошли в дом.

— Не хочешь, чтобы они раньше времени доложили всем о свадьбе?

— Не хочу, чтобы нам мешали стуком в дверь спальни с предложением подкрепиться.

— А праздничный ужин?

Утром, после короткого боя на мечах, они лишь выпили травяного отвара и поели овсяной каши.

— Авдотья что-то приготовила, — сказал Альк, — но я есть не хочу.

Рыска про себя усмехнулась. Она хорошо знала, что Альку кусок в горло не лез, когда он волновался, и пригляделась к нему повнимательней: с виду само спокойствие. И вообще, ему-то чего тревожиться? Он всё знает и всё умеет, не то что она.

Надеясь, что к нему аппетит придёт во время еды, Рыска заплела-таки себе одну косу, принесла из кухни несколько горшков с солёными грибами, огурчиками и ароматной капусткой, заботливо приготовленных служанкой, и достала из печи ещё тёплый горшок с тушеным мясом. Альк разлил по стаканам яблочное вино и торжественно произнёс:

— За нас.

— За любовь, — добавила Рыска и чуть пригубила стакан.

Она напилась до неприличия всего один раз в жизни — в саврянской веске после успешного приёма родов в лесу — и с тех пор, как проснулась в стогу сена с расстёгнутыми штанами, зареклась делать больше трёх глотков. Конечно, Жар не дал бы её в обиду, а Альк не стал бы обижать, но сам факт того, что она не помнила, как доехала верхом до поляны, что-то распевая в седле, долго её потом мучил. Ей было очень даже весело, но платить стыдом за веселье не понравилось.

Выпив вино залпом, Альк нырнул в кладовку и вытащил оттуда… гитару. Большую, блестящую, с замысловатым вензелем из букв "А" и "Х".

— А сейчас моё тебе поздравление.

— Ты будешь петь?! — радостно воскликнула она. — Для меня?

— Угу.

Пока он настраивал гитару, Рыска воспользовалась заминкой и всё же немного поела. Огурцы были чудо какие хрустящие!

— Жаль, что с нами нет Жара, — посетовала она, вспомнив, как впервые слушала пение Алька под аккомпанемент украденной у цыган гитары. Его голос уже тогда запал ей в сердце — вкрадчивый, трогательный, глубокий, проникновенный…

— А то бы он спёр для нас какой-нибудь интересный подарок, — поддакнул Альк.

— Ну почему сразу спёр — он же в тайную службу подался, значит, исправился, — обиделась за друга Рыска. — Жаль, что от него давно нет вестей. Наверное, он на секретном задании или внедрился куда-нибудь...

— Страшно даже представить, куда.

— Альк, а ты кого бы хотел увидеть за этим столом?

Он призадумался. Наверное, родителей — если бы они не стали намекать ему на неравный брак. Или наставника — если бы тот не был причиной Рыскиных проблем с даром. Конечно, сестру — если бы та не должна была вот-вот родить… Никто из старых друзей на ум не шёл. Нет, среди саврянских семейств, конечно же, были вполне достойные молодые люди, да вот только дружба с ними у Алька за время его пребывания в пристани порядком поистрепалась.

— Пожалуй, Жар — это не худшая компания, — неожиданно согласился Альк. — С ним хотя бы весело препираться.

— А что ты мне споёшь? — лукаво улыбнулась Рыска, упираясь подбородком в ладонь.

— Старинную саврянскую, — соврал Альк.

Своё авторство он предпочитал скрывать — но не из скромности или опасения опозориться, а потому, что считал сочинительство баловством, не достойным серьёзного мужчины. Песня была не новой, но случаю подходила. Струны загудели, мелодия полилась медленной, тягучей рекой.

Альк запел о городе, в котором с наступлением ночи гасли огни во всех окнах, кроме одного. Там не жгла свечу усталая швея, не читал книгу любопытный юноша, не молился богам старец и не требовал еды младенец — там два тела слились в одно, и две души испивали друг друга.

Рыска заслушалась и залюбовалась. Когда песня закончилась, она не вымолвила ни слова, продолжая заворожённо глядеть на пальцы музыканта. Альк выдержал долгую паузу, отложил гитару и спросил:

— Хочешь попробовать?

— Сыграть?

— Нет, слиться в одно.

Она молча кивнула. Альк улыбнулся, потянул её за руку и молча повёл за собой в спальню.

* * *

Отворив дверь, Альк пропустил Рыску внутрь, а затем подбросил дров в ещё тёплую печку, подпалил от огня щепку и зашёл сам. Зажёг фитиль масляной лампады и две стоящие на столе свечи, зачем-то запер дверь на засов изнутри и повернулся к стоящей посреди комнаты Рыске.

— Боишься, что я сбегу? — усмехнулась она.

— Кто тебя знает, — он хищно прищурился, окинул её внимательным взглядом и добавил: — Вот и всё.

— В каком смысле?

— В смысле первой брачной ночи.

— Ну да, конечно. Само собой, — она нервно сцепила ладони и отчего-то сделала два шага назад.

— Страшно? — он двинулся вперёд.

— Ещё чего! — она упёрлась спиной в стоящий у стены ларь и поморщилась: подбитая в драке левая ягодица всё ещё ныла.

— Не бойся, Рыска, я тебя не обижу, — Альк протянул к ней руки.

— Да я не тебя боюсь, — призналась она, переплетая с ним пальцы. — Я же не умею ничего.

— Я тебя научу. А правило здесь всего одно.

— Какое? — она подняла на него свои большие глазищи, готовясь впитать некое тайное, сокровенное знание. В школе она, конечно, прочла все три книги, способные помочь в подобной ситуации, но они были медицинские.

— Никаких правил, — медленно проговорил он. — Здесь только ты и я. А правила там, за запертой дверью. Здесь мы будем делать то, что хотим, и так, как нам нравится. Мы не будем врать и притворяться.

Рыска врать не любила, а притворяться так толком и не научилась.

— А чего мы хотим? — неуверенно спросила она.

— Лично я хочу тебя поцеловать. Ты не против?

— Нет конечно, — она лукаво улыбнулась, подставляя ему губы.

— Но не так, как раньше, — предупредил Альк, придерживая пальцем её подбородок. — Я буду целовать тебя всю.

Рыска усмехнулась: придумает тоже! А ещё предупредил, что нельзя врать.

— А я — тебя.

— Ну, это не обязательно, — со смешком ответил он, хватая её за плечи и поворачивая к себе спиной, чтобы расшнуровать корсет.

— Давай свечи погасим? — попросила она, скидывая сапоги.

— Ни за что! — возмутился Альк. — А как тогда ты сможешь мною любоваться?

Она не нашла, что на это возразить.

Впервые в жизни Альку так сильно хотелось оказаться на высоте, что даже возбуждение пришло не сразу, а только когда он увидел голую Рыскину спину и внизу — краешек полоски между ягодицами, куда спускалась чёрная коса. Платье ещё не успело прошуршать по полу, а он уже стоял на коленях, прижимаясь губами к желанной ложбинке. «Она неискушённая, ей всё понравится», — утешительно промчалось у него в голове. И всё же ему ужасно хотелось, чтобы Рыска навсегда запомнила эту ночь.

Осторожно погладив её бёдра, прикрытые шёлковым кружевом, купленным им самим в лавке по пути в Плынь, Альк вдруг заметил багровое пятно на левой ягодице и удивлённо спросил:

— Что это?

— Где? — она повернула голову и смутилась. — Ах, это… Кто-то в драке попал сапогом.

— Болит?

— Нет, если не трогать.

— И как ты вообще сидела всё это время?

— Сидеть не больно, — Рыска развернулась к нему лицом, стыдливо прикрывая грудь руками, и её живот оказался прямо напротив его лица.

Альк встал с колен. Возбуждение схлынуло; его будто окатили холодной водой.

— Ещё следы есть?

— Вроде нет. Я упала на снег и скрутилась, чтобы по мне меньше попали… Прости.

Он закатил глаза.

— Рысь, перестань извиняться.

— Я же просила погасить свечи...

— Дурочка, — он осторожно обнял её за плечи. — Ну почему ты сразу не сказала? Ведь больно же было на мечах тренироваться.

— Ерунда. Ты вон вообще с разрезанным плечом в кормильне дрался и с раненой рукой делал вид, что в порядке, а сам с ног падал.

— Не бери с меня пример.

— А я хочу! — она наконец отняла руки от груди и протянула ладони к его лицу, погладила его щёки. — Я знаю, что мне до тебя как до Луны, потому что ты самый умный, смелый и сильный.

Взгляд Алька скользнул вниз, к её ключицам, к уютной ложбинке, которую он изведал, ещё будучи в крысином теле, задержался на каждом полушарии грудей, потом пополз вверх и встретился с широко распахнутыми жёлтыми глазами, смотревшими на него снизу вверх с таким искренним обожанием, что ему стало неловко.

— А ты самая отважная девчонка, какую я знаю. И самая красивая.

Он быстро скинул с себя рубаху, притянул Рыску к себе, чтобы телом ощутить упругие округлости, поцеловал её в чёрную макушку. Возбуждение вернулось, только теперь Альк опасался дать выход своей накопленной за много месяцев страсти, чтобы случайно не испугать Рыску своим напором.

— А чего хочешь ты? — спросил он у её макушки.

— Расплести твои косы.

— Чего? — усмехнулся он, продолжая осторожно прижимать её к себе и переживая, что мог не заметить ещё парочку-другую синяков.

— Расчесать твои волосы. А потом перемешать с моими. Это будет красиво, — мечтательно добавила Рыска, подпихивая его к кровати. — Садись и повернись.

Он подчинился, сел и расплылся в довольной улыбке, потому что сидя пялиться на её груди было ещё удобней.

* * *

Рыска проснулась, лёжа на спине под натянутым до подбородка одеялом, полностью обнажённая. Тело было лёгким и отдохнувшим, только горло немного саднило — с чего бы это? Пригладив свои спутанные волосы, она повернула голову. Альк безмятежно спал на животе, положив под щёку ладонь, как мальчишка. Впрочем, пальцы у него были не детские, а очень даже длинные и ловкие.

Светлые пряди закрывали большую часть его лица — ночью она сама распустила ему косы и долго их расчёсывала, чем немало его позабавила. Что ж, он сам сказал, что они будут делать то, что захотят, а она об этом давно мечтала. Глупо? Может быть, но Альку всё равно понравилось: он сидел, закрыв глаза, время от времени по-кошачьи урча, не торопя и не прерывая её.

Рыска уставилась ему в лицо: светлые ресницы подрагивали во сне, тонкий рот чуть приоткрылся. Она вспомнила, какими горячими могут быть эти губы, и в животе потеплело. Ему удалось удивить её, неискушённую дурочку, но и она его удивила — а всё потому, что он сказал: «Ничего не бойся и делай, что хочешь». Она его, как обычно, послушалась.

Его ласковые слова колокольчиками звенели в ушах. Рыска и не подозревала, что Альк такие знает и способен изречь — когда-то от него и «спасибо» было не дождаться. Но приятней всего, конечно, было услышать его хриплые стоны и увидеть, как он закрывает от удовольствия глаза. Альк… Она протянула руку и осторожно убрала волосы с его лица. Они уснули, так и не поговорив, собираясь немного отдохнуть, а затем «попробовать кое-что ещё, что ей понравится»; она на мгновенье сомкнула глаза — и уже утро. Она-то думала, что Альк пошутил, когда сказал, что будет целовать её всю, и он немало её смутил, почти исполнив обещанное.

Рыске было так невыносимо хорошо, что она глупо хихикнула. Так вот, значит, она какая — любовь. Не зря о ней песни и сказки сочиняют! Это так сладко, что себя не помнишь, и хочется ещё…

В самый ответственный момент она сжалась с перепугу, но когда Альк пошутил, что сейчас в ней застрянет и им придётся звать кого-нибудь с улицы на помощь, чтобы их разлепили, представила себе эту картину, рассмеялась и расслабилась. Она напрочь забыла про синяки и опомнилась, только когда он с неё скатился…

Альк открыл глаза так резко, что Рыска вздрогнула.

— Подглядываешь?

И расплылся в улыбке, так что она невольно заулыбалась в ответ.

— Доброе утро, Альк.

Он ей подмигнул, бодро вскочил с кровати и убежал за ширму. Звонко пожурчав над ведром, поплескал на себя воду, отхлебнул из кувшина и вернулся в постель.

— Как ты? — спросил он, и на её живот легла большая тёплая ладонь.

Рыска замерла, застигнутая врасплох новыми ощущениями, и пробормотала:

— Хорошо.

— Не саднит?

— Нет.

— Иди сюда, поздороваемся как следует.

Он притянул её к себе, и они долго целовались, лёжа на боку и оглаживая друг друга в такой блаженной неге, что Рыска потеряла счёт времени. Ей очень хотелось рассказать Альку, как она счастлива и как любит его, но её губы были постоянно заняты: нужно было поцеловать его то в щёку, то в ухо, то в шею, то в подбородок, то в веки, а когда он перевернулся на спину и уложил её на себя сверху, её густые волосы укрыли их лица в тёмном домике, их рты сомкнулись, языки сплелись, так что стало жарко и трудно дышать.

— Хочешь сесть на меня? — спросил Альк, переводя дыхание.

— Я попробую, — ответила Рыска.

— Хочешь или нет?

Она-то хотела, но не знала, что нужно делать дальше, и замешкалась в растерянности. А когда разобралась, Альк накрыл чашами ладоней её груди и странный вихрь в животе разогнался так, что все опасения развеялись, осталось только желание — неприличное, звериное — заставляющее бесстыже двигаться, подпрыгивать и тереться, полностью отдавшись ощущениям. Альк внимательно за ней наблюдал, пойдя во всём у неё на поводу, и сам несколько раз так блаженно простонал, что у Рыски дух захватило. Она мчалась галопом, пока щекотание из живота не разлилось по всему телу, заставив её дёрнуться в сладкой судороге и упасть вперёд, Альку на грудь.

Они долго лежали молча, восстанавливая дыхание. Наконец спустя несколько щепок Рыска подняла голову и, откинув назад длинную чёрную прядь, прошептала ему в губы:

— Как ты?

Альк усмехнулся, осторожно огладив её ягодицы.

— Это мои слова. Я должен спрашивать.

— Почему?

— А и правда... Великолепно.

Рыска счастливо рассмеялась и улеглась обратно, ухом к его груди. Слушать частый стук его сердца было очень приятно, как и чувствовать горячие ладони на своей голой попе. Так бы и валялась всю жизнь…

Вдруг Альк встрепенулся и встревоженно прошептал:

— Что за?.. Сашиева подлянка!

— Ты о чём? — испуганно спросила Рыска, и через мгновенье услышала, как далеко в доме стучит входная дверь, а затем в коридоре раздаются торопливые, решительные шаги.

— У нас гости, — сказал он.

— За мной?

В первое мгновенье Рыске показалось, что стражи всё-таки пришли её арестовать, но потом она сообразила, что всё гораздо хуже.

— Авдотья! Федуня! Где вы, Саший вас побери? — прокричал громкий мужской голос на саврянском.

Ему никто не ответил.

— Наверное, дома что-то случилось, — с волнением проговорил Альк.

Рыска с него скатилась, села и прикрылась одеялом. В сенях раздались тихие ругательства, а затем в дверь спальни настойчиво постучали.

— Альк, ты там?

— Да! — прокричал тот в ответ.

— Запираться-то зачем? Открой!

Альк вскочил, быстро натянул штаны и распахнул дверь.

В комнату вошёл мужчина лет пятидесяти, в котором Рыска сразу же узнала Рома Хаскиля, которому она ещё не была представлена. Случай ей показался не самым подходящим…

— Отец, что случилось?

— Уезжай, быстро. Убирайся из города. Есть приказ о твоём аресте — спасибо, прикормленные люди сообщили. Одевайся, подробности потом, — мужчина глянул на Рыску, задержал взгляд на её лице и удивлённо добавил: — Чернокосая… Альк, ты что, их бьёшь, что ли?

— Вот ещё!

— Ты поэтому от наших девиц отбрыкивался? — проворчал отец, глядя на то, как Альк пытается отыскать рубаху. — К ринтаркам пристрастился?

— Нет.

— Собирайся, прошу! Да какая разница, никто её не тронет.

— Естественно, — Альк наконец поднял рубаху, упавшую ночью за сундук.

— Тоже придумал — Саший знает куда ехать, чтоб с девкой до утра кувыркаться.

— Это не девка! — возмутился Альк.

— Мог бы сказать, мы б тебе ринтарок нашли, — нервно добавил Ром Хаскиль.

Сидевшей на кровати Рыске надоело переводить взгляд с отца на сына, и она выпалила:

— Я, вообще-то, не глухая. Нельзя говорить о человеке, словно он пустое место.

— Прости, дитя, но ты и есть пустое место, — отмахнулся отец и добавил, обращаясь к сыну: — У тебя деньги на дорогу есть?

— Да, но…

— Надежные места помнишь?

— Конечно, но…

— Тогда, Альк, поступим так…

Рыска не дала ему закончить.

— А почему вы считаете, что я пустое место, ведь вы меня совсем не знаете?

От такой наглости Хаскиль-старший на мгновенье лишился дара речи.

— А должен?

— У меня имя есть!

С этими словами вскочившая с кровати Рыска гордо подняла голову, но споткнулась, случайно наступив на обвивавшее её одеяло, и оно свалилось к её ногам.

Пауза затянулась. Мужчина одобрительно хмыкнул.

— Я детьми не лакомлюсь. Марш обратно в постель, девка. Я распоряжусь, чтобы тебе заплатили.

— Отец, да послушай ты…

Рыска, подхватив с пола и прижав к груди одеяло, возмущенно выкрикнула:

— Я не девка!

— Это я уже понял, — Хаскиль-старший перевёл недоумённый взгляд на сына. — Альк, кто это?

— Познакомься, — наконец смог договорить Альк, — это моя жена, Рыска.

Ром Хаскиль замер, не выразив лицом ни одной эмоции. Рыска понимала, что громких поздравлений в такой ситуации не будет, но последующая реплика немного выбила её из колеи.

— Она что, беременная?

— Нет, — сердито ответил Альк. — Мы вчера поженились. Рысь, одевайся!

При постороннем? Придерживая злосчастное одеяло, она поискала исподнее и, не обнаружив в зоне видимости ни трусов, ни чулок, решила поднять с пола платье.

— Вот как? — отец глянул на неловко согнувшуюся Рыску, потом на сына. — Кто об этом знает?

— Как — кто? Молец из местной церкви, — сказал Альк.

— И всё?

— А что?

— Очень хорошо. Считай, что ничего не было, а мольца, если надо, я попрошу не болтать. Они очень понятливые.

— Как это? — удивленно спросила Рыска, комкая платье у груди.

Между ног потекло что-то тёплое и липкое, и она сжалась от стыда и ужаса.

— Не слушай его! — наконец сообразив, что одеться ей лучше во что-то более удобное, Альк скомандовал: — Рыска, подожди меня в своей комнате, а мы с отцом пока поговорим. И успокойся, — он ей подмигнул, — я во всем разберусь.

Рыска кивнула, завернулась в одеяло и выскользнула из комнаты, оставив Хаскилей обсуждать их дела. В своей спальне она отыскала носовой платок, стёрла с бёдер розоватые липкие разводы и стала судорожно надевать свои дорожные вещи: бельё, рубаху, штаны для езды верхом, сапоги… Тревога не отпускала, руки тряслись. В конце концов Рыска села на кровать и прислушалась.

Какое-то время за стеной раздавались спокойные, приглушённые голоса, потом более резкие и возмущённые, а затем дверь распахнулась. Альк, одетый по-дорожному, зашёл к ней в спальню и сказал с виноватым видом:

— Рыска, послушай… Мне нужно ненадолго уехать. Возвращайся пока в школу, отец тебя отвезёт и денег даст на первое время.

— Нет, я не хочу, Альк! Я не могу! Я поеду с тобой, — взмолилась она.

— Вдвоём мы не сможем ехать быстро и, главное, не сможем следовать плану. Кое-какие важные дела повернулись не так, как следует.

— А что случилось?

— Точно не знаю.

— Ты мне не доверяешь? — удивилась она.

— Нет времени рассказывать.

И Рыска поняла. Он не хотел делиться с ней секретами, чтобы она их не выдала, если её будут спрашивать не самые добрые люди самым изощрённым способом.

— Я никогда тебя не выдам, хоть калёным железом пытай, — заверила его она.

— Да пойми ты, — Альк стал терять терпение, — тебя не надо пытать, тебя любой мало-мальски обученный шпион обведёт вокруг пальца! Ты слишком честная и наивная, Рыска. В этом твоя сила и слабость.

— А вдруг я смогу тебе помочь в твоём деле или в дороге?

Он тяжело вздохнул, будто втолковывал прописную истину бестолковому ребёнку.

— Я не хочу тебя впутывать.

— Это опасно?

— А как ты думаешь? — воскликнул он. — Неужели я не взял бы тебя с собой, будь всё это простой прогулкой?

— Нет, так не годится. Давай вместе, — заупрямилась она. — Мы теперь во всём заодно. Наш общий дар… Когда я рядом, ты сможешь лучше увидеть пути.

— Чтобы тянуть из тебя силы? Совсем с ума сошла? А потом откачивать тебя?

— Я не буду обузой. Я сильная, я быстро бегаю и драться умею.

Он закатил глаза.

— И убить сможешь? Или скорее сама под меч подставишься?

— Если надо, смогу!

— Врушка…

— Ну Альк…

— Я сказал — нет!

— Ах, так? — она в сердцах топнула ногой.

Он убавил тон, почувствовав, что разговор может зайти в тупик.

— Ситуация изменилась, Рыска, уж извини. Форс-мажор.

Такого слова она не знала, но подозревала, что это что-то нехорошее. Её уверенность как ветром сдуло.

— То есть свадьбы как бы не было? — обречённо спросила она.

— Ты что, конечно, была, — Альк опомнился и схватил её за плечи. — Это я не про нас, а про политику. Мне нужно уехать ненадолго, но я постараюсь всё уладить как можно скорей. А насчёт свадьбы… — он замялся, подбирая слова поделикатней. — На всякий случай никому про неё не рассказывай.

— Почему? — недоверчиво спросила Рыска, заглядывая ему в глаза.

— Если узнают, что ты моя жена, могут добраться до тебя.

— Кто?

Он тихо прорычал от досады.

— Точно не знаю, в этом вся проблема. Просто прошу, послушай меня. Обещаешь?

— Одна ночь — и всё? Ты уезжаешь?

Последние несколько дней собрали в себя столько потрясений, что она уже ничему не удивлялась.

— Это была лучшая ночь в моей жизни, и я непременно захочу её повторить. Рыска, — Альк крепко её обнял, — мой отец не стал бы паниковать по пустякам, не такой он человек… Не будем ссориться.

— Хорошо, — согласилась она.

Альк с облегчением выдохнул и отстранился.

— Извини его. Отец погорячился, но я ему всё объяснил. Можешь ему доверять.

Рыска с горестным видом кивнула.

— Ты хочешь, чтобы я осталась здесь?

— Нет, в школе будет безопасней. Если что — обращайся к моему отцу, но только к нему. Посторонним якобы присланным мною людям не верь. И держись подальше от путников.

— Ладно, — печально пролепетала она.

— И не верь, если обо мне пойдут слухи.

— Какие? Надеюсь, не о смерти…

— Нет, типа я изменник и всё такое. Это неправда! Поняла?

— Конечно, — она подавила всхлип.

— Альк! — раздался настойчивый мужской голос из коридора. — В конце концов…

— Прости, Рысочка… Я вернусь, и мы поедем с тобой в настоящее свадебное путешествие!

— Не нужно мне путешествие, просто возвращайся скорей, — она закрыла лицо ладонями, и Альк прижал её к себе. — Рыска, не рви мне сердце, а? Я должен быть уверен, что ты в порядке.

— Да что со мной станется, — она поспешно вытерла глаза. — Думай о своем важном деле и не переживай за меня.

Он быстро поцеловал её в губы, легонько дёрнул за прядь волос и вышел из комнаты.

Рыска села на кровать и уставилась на испачканный, лежащий на полу платок. Как быстро всё изменилось: всего лучину назад она готова была по небу на крыльях лететь, а теперь её придавили к самой земле вина и тревога. Не нужно было соглашаться на тайную свадьбу — это её родителям нет до неё дела, а родители Алька его любят. Что они подумают о ней?

Когда он был рядом, всё казалось правильным, а теперь — нет.

Через пару щепок ворота отворились, промычала корова, затем послышался частый глухой стук копыт по утоптанному снегу. Выглянув из окна, Рыска увидела лишь умчавшуюся вниз по улице тень. Она подошла к зеркалу, аккуратно заплела косу и вышла из комнаты.

* * *

Ром Хаскиль сидел в столовой. При виде свежеиспечённой родственницы он встал и галантно указал ей на скамью напротив. Рыска села и нервно заёрзала под пристальным взглядом, колючим, как сто ежей.

— Значит, ты Рыска, — задумчиво сказал он по-ринтарски.

У него были длинные, очень светлые косы, аккуратно выбритое заострённое лицо, совсем ещё не старое, высокая и жилистая фигура. И голос, как у Алька.

— Да, — ответила оробевшая Рыска.

— Прости, что мы познакомились при таких обстоятельствах. Альк знал, как мы ждали его женитьбу, вот и решил устроить нам сюрприз. Что ж, вполне в его духе. Но прятать тебя от нас ему не следовало.

— Наверное, он боялся, что я вам не понравлюсь, — строить из себя даму из общества Рыска не собиралась — всё равно не выйдет. — Я живу и учусь в местной школе для девушек.

— Альк мне рассказал. Хм… Даже не знаю, стоит ли этим хвастаться. У школы неоднозначная репутация.

На самом деле Ром Хаскиль готов был радоваться уже тому, что девка, хоть и весчанка, оказалась грамотной.

— Это прекрасная школа! — выпалила Рыска.

— Есть с чем сравнить?

— Нет, но так считает Альк.

— Слишком скандальная.

— Зато там учат фехтованию, литературе и медицине, — она гордо вскинула голову.

Ром Хаскиль вдруг прищурился, усмехнулся, покачал головой, словно вспоминая что-то интересное, и задал немного странный вопрос:

— Ты любишь фольклор, умеешь фехтовать и тренируешься хирургии на утках?

— Можно и так сказать…

Он окинул её внимательным взглядом.

— Правда, что ты была ведуньей?

— Да, мы познакомились с Альком, когда… — она вдруг умолкла, подбирая слова. — После его ухода из Пристани.

— Когда он был крысой, — с упрямой прямолинейностью заявил господин Хаскиль.

— «Свечой», — поправила его Рыска.

— И ты помогла ему выпутаться, пожертвовав при этом своим даром? — в его голосе прозвучало удивление.

— Да, но это вышло почти случайно, — Рыска не чувствовала себя ни героиней, ни спасительницей. — Мы были связаны друг с другом магией, как ниткой.

— Он сказал, ты спасла ему жизнь, рискуя собой.

— Я просто помогла ему, когда он остался без путника и чуть не погиб.

— Пожалела крысу? — Хаскиль скептически прищурился. — Ты, часом, не святая?

— Нет, самая обыкновенная. Вообще-то, сначала я хотела вернуть крысу Путнику, за деньги, — призналась Рыска. — У меня не было денег, только краденая корова, и я шла в город к старому другу, который оказался вором, но потом исправился и стал мольцом, — она запнулась. — Крыса со мной заговорила — я же не могла её бросить?

— Альк заговорил и задурил тебе голову, — Ром Хаскиль с пониманием усмехнулся, — всё как обычно. Он рассказал нам о том, что случилось — в общих чертах, его не особо разговоришь, — но умолчал о ваших отношениях. Мы его сватать пытаемся, а он делает из нас дураков... Моя супруга расстроится, когда узнает, что пропустила свадьбу единственного сына.

Рыску снова кольнуло чувство вины.

— Мы решили отпраздновать всё немного позже. Мы не стали бы долго скрывать от вас такое событие.

— Но скрыли. А сейчас всем будет не до праздника. Нас ждут непростые времена.

Она поёжилось от тревожного холодка, прошедшего по спине.

— Альку что-то угрожает?

— Не думай об этом. Продолжай учиться в своей школе.

— Но вы же не станете говорить, что свадьбы не было? — на всякий случай спросила Рыска.

— Нет, раз я обещал Альку, хоть это было бы для вас безопасней. Себя он сможет защитить, но уязвимые места ему не нужны.

Она поняла, что была тем самым уязвимым местом, и поспешила его уверить:

— Я никому ничего не скажу, хоть и не понимаю…

— Вот и не надо, — отрезал он.

Ром Хаскиль с недоверием покачал головой: в женское молчание он не верил. Проболтается подружке, и вся школа будет трезвонить. Знать бы ещё точно, кто заказал травлю и арест Алька… Если это донос завистника или простое недоразумение, всё быстро прояснится. Если чудит сам Кастий — лицемерный и подлый приспособленец, но хитрый и умный, — всё может быть серьёзней.

Будь на то воля Рома Хаскиля, он бы забрал девчонку к себе в замок, заодно и присмотрелся бы к ней — сын же что-то в ней нашёл! — но в последнее время неудачи преследовали и его самого. Он не сказал ничего Альку о своих подозрениях, но полагал, что против них ополчились другие саврянские семьи, позавидовав тому, что Хаскили близко подобрались к тсарской кормушке. Почему-то соплеменники не верили, что по проторенной дорожке пойдут следом за ним: в тсарский Совет, в посольскую миссию, в тайную службу, в тсецы и стражи… Узколобые дельцы.

— Слуги вернулись, сейчас нам подадут завтрак. Что ты будешь?

— Ничего, спасибо, — Рыска стала подниматься из-за стола. — Я хочу поскорей вернуться в школу. Можно одолжить у вас корову? Её потом пригонит кто-нибудь из весчан.

— Ни в коем случае, — командным тоном заявил Хаскиль. — Позавтракаем, и я тебя отвезу. Альк настаивал.

— Хорошо.

Ей пришлось снова сесть.

— А заодно и поговорим.

— О чём? — Рыска подняла удивлённые глаза.

— Во-первых, что у тебя с лицом?

Она заколебалась. Полная версия никуда не годилась.

— Упала.

— Хм… — Хаскиль-старший поднял одну бровь. — Альк не при чём?

— Что? В каком смысле? Конечно, нет, — Рыска не знала, то ли смеяться, то ли ужасаться такому предположению. — Он бы никогда…

— Точно?

Ей сразу вспомнился разговор с Альком накануне свадьбы о садистах.

— Я же говорю, просто упала, — повторила она.

— Я должен знать о пристрастиях своего сына.

— Как вы можете так думать о собственном сыне? — она снова глянула на него, но гораздо менее доброжелательно, чем раньше. — Он же добрый.

— Крысы, знаешь ли, меняют людей.

Ром Хаскиль сверлил взглядом сидящую перед ним девушку, пытаясь понять, отчего Альк отчебучил такой финт со свадьбой. Что он в ней нашёл? Миловидная? Не лучше других. Бывшая видунья, связанная с ним магией? Возможно. Верит в него? О, да, и это ему наверняка льстит. Альк ей обязан жизнью, но из-за этого не женятся…

— Скажи, что тебе нужно от моего сына? — напрямую спросил Ром Хаскиль.

Вид у него был суровый, но Рыска не стушевалась.

— Вы же взрослый и мудрый, вы понимаете людей. Разве вы не видите?

Он хищно прищурился — ну точно как Альк.

— Взрослый? Давно меня так не называли… То есть старый. Думаешь, я окочурюсь и Альк станет полноправным хозяином всего нашего добра?

Он так знакомо поднял голову, откинув назад косы, и так привычно усмехнулся, что Рыска едва сдержала улыбку.

— Нет. Я думаю, что я ему нужна.

— Зачем?

— Он любит меня.

Хаскиль с сомнением фыркнул.

— Угу. И я даже знаю, каким местом.

Рыска пропустила грубость мимо ушей, потому что сама долго об этом размышляла, а теперь ей в голову полезли сказочные сравнения.

— Мы с Альком как… белое и чёрное, как сладкое и горькое.

— Я понял метафору, — усмехнулся он. — Как ручей и болото…

— Нет, — воодушевлённо продолжила она, не обращая внимания на явный намёк на её родное Приболотье, — как росток и солнце. Как птица и ветер.

— Сказочница, значит?

Он прищурился, думая о том, что девчонка, вероятно, не такая уж и дура. Она не так проста, как кажется: весчанка, но не палка в заборе.

— Да, я люблю сказки. И рассказывать, и придумывать, — она расправила плечи и глянула собеседнику прямо в глаза. — Я с детства боялась саврян. Ненавидела! Во время войны саврянин обидел мою мать, и родилась я… Мне не нравятся города, не нравятся замки, я люблю огород, животных и лес, но больше всего я люблю Алька. Поэтому мне приходится привыкать к остальному.

— И деньги ты тоже не любишь? — насмешливо спросил Ром Хаскиль, удивлённой такой откровенностью.

— Они нужны, но… нет, не люблю. Из-за них столько споров и неприятностей!

— Что ж, тем не менее, Альк попросил, чтобы я их дал тебе на первое время, ведь за школу платил он.

— Неправда, — возмутилась она. — Я сама плачу — конечно, из тех денег, что дал мне Альк, но…

Ей в голову вдруг закралось сомнение.

— Ты знаешь, сколько стоит проживание, обучение и столование в частной школе для благородных дам? Тебя там наверняка не кашей кормят, и спишь ты не в хлеву.

Рыска открыла рот, чтобы ответить, да так и просидела с полщепки, прежде чем спросить:

— Альк платил за школу?

— Ты не знала? Ну и ладно, — Ром Хаскиль понял, что сказал больше, чем того хотел бы его сын, и рыкнул в сторону кухни: — Авдотья, ну сколько можно ждать?

Рыска вздрогнула от окрика и отвернулась.

Она хотела бы полюбить отца Алька, ведь отец и сын были друг на друга очень похожи, но на это ей понадобилось бы очень много времени...

Они быстро позавтракали яичницей. Авдотья хлопотала у стола, бросая на Рыску неодобрительные взгляды.

«Небось расскажет хозяину, где я провела ночь накануне свадьбы», — печально подумала Рыска, мечтая провалиться сквозь землю. Она всё еще была огорошена новостью, что Альк платил за её учёбу, не сказав ей об этом, но оправдать его было так легко! Просто Альк не хотел, чтобы она зарабатывала работой по дому, не хотел унизить её, лишний раз подчеркнув её бедность, он ей помог как друг! Она бы сделала для него то же самое. Отыскав причины его поступка, Рыска перестала злиться и сразу его простила.

* * *

— Пожалуйста, сообщите мне, если будут какие-то новости, — попросила она, вылезая из кареты.

Хаскиль-старший довёз её почти до ворот школы, но внутрь зайти не пожелал.

— Конечно. И помни про наш уговор, не болтай про свадьбу, если тебе жизнь дорога.

Это было не самое душевное напутствие для молодой невестки, но Рыска знала, что пока ничем не заслужила ни любви, ни тёплого отношения к себе, и потому просто кивнула.

— И не вздумай гулять ни с кем, — пригрозил он.

— В каком смысле? Мне из школы не выходить? — испугалась она.

— В смысле, с другими мужчинами. Альк тебе доверяет, и если ты его опозоришь…

Рыска не дослушала и бросилась к воротам, не попрощавшись.

На душе у неё вдруг стало так горько, что она чуть не расплакалась. Альк попросил её доверять отцу, но не предупредил, что ей придётся мириться с подобными гадостями. Наверняка слуги рассказали хозяину, как она себя вела, и теперь в глазах такого важного для Алька человека она выглядела распутницей с разбитым лицом, безродной и необразованной охотницей за наследством, да ещё и из Ринтара. Ох, поскорее бы Альк вернулся…

— Кошель-то возьми, девица! — прозвучало у неё за спиной, но Рыска не смогла заставить себя обернуться.

Она не сомневалась, что из школы её не выгонят. Если нужно будет, она станет помогать по дому или на кухне, наплевав на мнение благородных учениц. А если это сочтут недопустимым, её ждёт стезя сказочницы — или даже лекарки. От Алька деньги она бы взяла, но у его отца — нет, тем более после таких обидных слов. А ещё говорят, благородные люди умеют держать себя в руках…

— Вот дура, — проворчал Ром Хаскиль, глядя ей вслед. — Но гордая.

Он собирался позже передать деньги в школу через посыльного, но эта задача вскоре оказалась настолько мелкой и незначительной по сравнению с остальными, что, к сожалению для Рыски, быстро вылетела у него из головы.

Продолжение в части 2 (дописано и будет выкладываться после бетинга).