История Тома Реддла (джен)

— Тебе когда-нибудь дарили подарки, Том? Настоящие, от души?

— Да.

— И что ты тогда почувствовал?

— …удивление.

_______________________________________________________________________________

…31 декабря 1936…

День рождения — это такой удивительный день, когда каждый человек пытается поверить в свою… уникальность.

Твоя никчемная, ничем не примечательная жизнь вдруг, словно по волшебству, наполняется разноцветными свертками подарков, улыбающимися людьми, теплыми словами, яркими поздравлениями, и ты стоишь по утру перед зеркалом и думаешь, какой же это все-таки хороший, счастливый день!

Том считал, что если ты ждешь дня рождения, чтобы стать счастливым хотя бы на одни короткие сутки, лучше было не рождаться и вовсе.

— С Днем рождения, Эми! С твоим Днем! — произносит Марта, и Том только отворачивается, закатывая глаза. Сколько таких маленьких наивных девочек слышат эти слова в ту же минуту? Десятки, сотни?

День рождения — просто число, глупая дата в календаре, зачем-то обведенная красным.

Именно об этом размышлял Том в семь вечера, сидя в засаде у одного нелепо украшенного богатого дома.

Ему в этом смысле не повезло — в тот день, когда он должен был праздновать свое день рождения, все поздравляли друг друга с наступлением нового года, закупая уже послерождественские подарки. Какая уж тут уникальность, если все кому не лень не преминули напомнить тебе о наступающем празднике и словом не обмолвились о твоем дне рождении?

То, что его — хмурого несговорчивого ребенка — просто никто не хочет поздравлять, Тому в голову не приходило.

Признаться, все это еще злило Тома, но он старательно отталкивал от себя ненужные эмоции, полагая, что это больше похоже на капризы глупого мальчишки, а не на поведение истинного взрослого человека. Конечно, ему было еще только девять, то есть, уже десять, но все равно.

Хозяева Лондонского особняка, которым сейчас "любовался" Том, обладали немыслимыми запасами денежных средств и невероятно кошмарным вкусом. Это была еще одна загадка этого мира, которую Том никак не мог разгадать — как такие глупые люди забираются так высоко? Кто позволяет им сделать это? Кто пропускает их наверх?

Огромная каменная горгулья смотрела на Тома своими пустыми грустными глазами. На ее макушке красовалась аляповатая сверкающая розовым мишура, на крыло была намотана разноцветная мигающая гирлянда, от которой у Реддла уже темнело в глазах, а в серовато-синей лапе сиротливо покачивался красный изрядно похудевший мешок с конфетами.

Хозяйская дочка выгребла целую горсть с час назад и побежала к дому, заливаясь счастливым смехом, не замечая, как конфеты падают из ее маленьких ладошек, словно конфетти рассыпаясь по снегу.

Дети приюта за одну такую конфету продали бы своего соседа по комнате. Девчонка роняла эти конфеты в снег, и Том был уверен, утром дворник сметет их в большую мусорную кучу.

Показавшиеся из дверей особняка родители подхватили ребенка на руки. Мать что-то ласково заворковала, приглаживая кудри своего дитя, отец скупо улыбался, но Том видел, каким искристым счастьем переполнены его глаза.

Потом семейство село в свой новенький смешной автомобиль, который Том мысленно прозвал табуреткой из-за размера и сплюснутой формы, и скрылось внизу по улице. Они ехали на главную площадь погулять вокруг Рождественской елки, отведать лакомств, покататься на коньках…

А Том собирался обворовать их дом.

Не по указке Оберона — по своему личному желанию.

Мальчик начал понимать, что те книги, которые он берет для старика, гораздо ценнее, чем те, что он получает от библиотекаря взамен.

Один парень из другого приюта, тоже промышлявший не самым достойным делом и обладавший большим опытом, шепнул Тому о ценной книжонке, что так кстати завалялась в доме жирующих добродушных хомяков. Между делом, тот же мальчишка намекнул Тому, что дом находится на чужой территории, и Реддлу придется заплатить дань за право получать с нее доход. Перед Томом, как и всегда, появился выбор: он мог сделать что-нибудь со своим новым помощником, чтобы убрать того с дороги. А мог и согласиться.

В этот раз Том выбрал путь дипломатии и торговых отношений. Он казался разумнее и в перспективе прибыльнее.

Прошло минут десять с того момента, как «хомяки» уехали на елку, рев мотора давно затих вдали, а значит, можно было начинать действовать.

Щуплый, замотанный в один большой черный плащ не по размеру, Том маленькими шажками побежал к дому. Он старался наступать на следы девчонки и на всякий случай надел старые сапоги, найденные на местной свалке, чтобы не «светить» свою собственную обувь.

Обычно он всегда заходил через черный ход, но в этот раз Том явственно видел, как отец семейства вышел из дома, приобняв жену в пушистой рыжей шубке, и даже не потрудился запереть за собой дверь. Просто захлопнул ее и быстро сбежал во двор.

Том знал, что, будь у него все деньги мира, он бы никогда не позволил себе подобного. Он знал, что такое бедность, а этот мужчина наверняка ни в чем никогда в своей жизни не нуждался.

Тонкая щель, сквозь которую просачивался теплый свет, манила к себе, напоминая Тому, что он и так пропустил ужин, а теперь еще и порядком замерз, так зачем тянуть, когда можно просто войти через парадный вход? Сделать этот выбор особенно просто, когда привыкаешь к своей неуязвимости и всесилию.

Прислуги нигде не было видно, а Том, наблюдавший за особняком уже три дня, отметил про себя, что кроме хозяев, здесь почти никто не появляется. Только сутулый почтальон иногда проезжал мимо на своем хлипком велосипеде или появлялся усатый старый молочник с бидонами еще теплого парного молока.

Подгоняемый мучительным холодом, озябший на морозе, Том не смог сдержаться и все-таки решил рискнуть — в наглую зайти через передние двери дома и быстро исчезнуть в обратном направлении. Тем более, что и Коул его уже скоро хватится.

Том ступил на первую ступеньку лестницы, мысленно поблагодарил хозяев за добротное дерево, которое не скрипнуло под его весом, и воровато оглянулся. Двор, залитый светом фонарей, заполненный мерцанием причудливых снежинок, расплывался в наступающей темноте ярко-желтым пятном. По другую сторону дороги возвышался иной особняк, побогаче и с большей этажностью. Но окна в нем не горели, и беспокоиться было не о чем — здесь некому было заметить Тома.

По крайней мере, он позволил себе так думать.

— Кхм, — раздалось задумчивое откуда-то слева, и Реддл замер. Прежде чем оглянуться на источник звука, нужно было в короткие сроки выбрать верную линию поведения.

Заблудившийся замерзший мальчишка?

Глупый ребенок, привлеченный разбросанными по двору конфетами?

Голодный сирота?

— Д-да? — робко и заискивающе спросил Том и медленно повернулся. Его губы задрожали, лицо сморщилось, глаза сузились и заслезились.

— Не пытайтесь, молодой человек, я слежу за вами слишком долго, чтобы поверить в этот спектакль, — мягко произнесла горгулья. Ее глаза перестали быть пустыми, зрачки рельефно проступили на темном щербатом камне. Она говорила, и на каменном лице чудища появилось что-то, смутно похожее на улыбку.

Том открыл рот и закричал. Коротко и пронзительно. И тут же смолк, зажав себе рот рукой, так что последний звук был больше похож на мычание.

Теперь горгулья выглядела удивленной.

— Что с вами?..

— Не видели горгулий, молодой человек? — осведомилась вторая статуя. Голос этой стражи был сухим и едким, словно что-то острое царапало по дощатому настилу. Но она не издевалась, а спрашивала вполне искренне.

Том отступил на шаг, потерял равновесие и свалился спиной в снег. Горгульи продолжали с интересом взирать на него.

— Я… не понимаю… — обреченно прошептал он. — Это маскарад?

— Что?

— А мальчишка-то не волшебник, — тут же затараторила правая горгулья, со скрипом поворачиваясь к соседке.

— Как это не волшебник? — взъелась на нее левая. — Я никогда не ошибаюсь!

— Тогда назови мне хоть одного мало-мальски стоящего волшебника, который испугался бы горгулий!

— А кто тебе сказал, что каждый юный маг должен знать о горгульях?

— Конечно должен! Это же…

Том не стал их слушать. Он развернулся, попытался подняться, но от страха не смог даже согнуть ногу. Опуская голые руки в рыхлый снег, позабыв о плаще, черной кляксой теперь размазавшимся по двору, он пополз в сторону ворот, ослепленный ярким светом фонарей, оглушенный голосами каменных чудищ, ошеломленный увиденным.

Том никогда не терял самообладания.

Он никогда не мог представить себе и на секунду, что будет не способен контролировать свое тело. Он был уверен, что готов ко всему.

Именно это и подвело его в ту ночь.

Когда сварливые стражи повернулись к мальчишке, от него осталась лишь длинная глубокая борозда, уходящая к самым воротам, и черный старый плащ, валяющийся возле заснеженной клумбы.

* * *

Что это было.

Что. Это. Было.

Что?!

Том не понимал. Ему отчаянно хотелось кричать, плакать и поговорить хоть с кем-нибудь. Он забрался в небольшой сырой тупичок между домами выше по улице и сидел, обняв себя худыми руками. Без плаща он остался в одном только свитере и коротких обвисших брюках. Руки и лицо жгло холодом, но это не шло ни в какое сравнение с ледяной пустотой, сковавшей мальчика изнутри.

Он ошибся. Наследил как только мог, оставил одежду и, вероятно, сошел с ума.

Каменные статуи не разговаривают. Можно, наверное, понять, о чем говорят животные или даже встретить привидение! Но статуи?

Кто эти люди, что живут в том доме? Знаю ли они, с кем они делят свой кров каждый день? Могут ли эти… статуи рассказать хозяевам о Томе? Или все это было галлюцинацией?

Может быть, Эрик был прав, назвав его уродом?

Что бы там не произошло сегодня, Том знал одно. Единожды убежав от неизвестного, у него будет один единственный шанс выбрать верную дорогу: поддаться ужасу и бежать так далеко, как только может позволить этот мир, или же вернуться и взглянуть в глаза своему страху.

Выбор был очевиден.

Но сначала Том должен был получить информацию. Во второй раз он подготовится получше.

* * *

Уже совсем стемнело. Наверное, было около девяти или начала десятого — в любом случае миссис Коул с минуты на минуту начнет обходить спальни, и всех детей старше шести лет погонят во двор приюта бродить вокруг елки. Младшим обитателям приюта это нравилось, они еще верили в Санту и чудеса. Или старались верить — в любом случае так было проще. Те, кто был постарше, плелись за миссис Коул с такими лицами, словно их бессрочно отправляли работать на шахты.

Том привычно пролез через прутья ограды в особом, давно выведанном месте в задней части приюта. Но и это ему уже давалось с трудом, а когда он станет еще старше, такой трюк будет не провернуть.

Стуча зубами от холода и обиды на весь мир, Реддл пробирался к заветной водосточной трубе, по которой он привычно залезал в свою комнату. Зайди он сейчас через главный холл, и Коул набросится на него, как оголодавшая хищница. Он и так уже три месяца не давал ей повода, отчего наставница становилась нервнее с каждым днем, словно ожидала бури после долгого затишья.

Том ступал по скрипящему снегу, старательно обходя ярко освещенный фонарями периметр — света ему на сегодня хватило. Фонари приюта были похожи на головы диплодоков — Том видел картинку в одной из книжек. Неестественно длинные, словно нитка лапши, шеи, увенчанные маленькими, похожими на плошки, головами. Фонари в доме счастливых «хомяков» были куда ниже и грациознее. Они напоминали средневековые светильники, которые окружали дома графов и герцогов, и каждый из таких светильников был произведением искусства, стоившим, наверное, как целый приют.

Том взобрался по замерзшей, скользкой трубе, кое-как цепляясь за выступы в стене. Для всех приютских детей это было делом обыденным. Когда привыкаешь полагаться только на себя, перестаешь бояться высоты.

— Эй! — Том тихо постучал костяшками по стеклу. Его уже начинал бить озноб, и из носа вовсю текли сопли.

Маленькая Эми, будто бы только этого весь вечер и ждавшая (а скорее всего, так оно и было), бросилась к окну и торопливо подняла ставни.

— Господи, ты же весь дрожишь! — пугливо прошептала она, оглядев Тома с головы до ног, когда тот кое-как перелез через подоконник. — Где твое пальто? Почему ты без обуви?

Сколько бы не ругалась миссис Коул, выгнать Эми из ее бывшей спальни не было никакой возможности. Она жалась к Тому, как испуганный воробушек, считая его то ли своим старшим братом, то ли покровителем. Иногда, когда Том смотрел в ее большие доверчивые глаза, что-то внутри него вздрагивало, но тут же сменялось равнодушием.

Он был не против общества Бенсон, пока она не приносила ему проблем.

— Если бы я забрал пальто, старуха Коул поняла бы, что я ушел, — сварливо сказал Том.

— Но ботинки?..

Старые сапоги Том оставил в одном неприметном сугробе у ограды, проделав оставшийся путь в одних только шерстяных черных носках — в безразмерных сапогах было не взобраться по трубе. Порядком наследил, но к утру все равно все заметет.

Бенсон уже стягивала с кровати Денниса покрывало, чтобы укрыть Тома. С тех пор, как случилось то происшествие с Эриком, в комнату к Тому и Деннису подселили еще двух мальчишек. Якобы на всякий случай, чтобы было кому поднять тревогу. Одному из них было пять, второму десять, но они, как и все прочие, боялись Тома и проводили в комнате только время, отведенное для сна.

Пятилетка поначалу не мог заснуть. Том видел, как он иногда лежит, закутавшись в одеяло и аккуратно выглядывает из-под него, словно ожидая, когда Том набросится на него с ножом или начнет расчленять чье-нибудь тело прямо в спальне. Реддла это забавляло, но, к счастью, малец быстро обвыкся и прекратил свои ночные дозоры.

— Тебе что-нибудь принести, Том? — тихо спросила Эми, и Реддл воззрился на нее странным взглядом. Девочка вздрогнула и хрупко улыбнулась, чуть отодвигаясь и убирая руку с его плеча.

Это было довольно странное ощущение. Тому нужно было высказаться. Впервые в своей жизни он чувствовал внутри огромный ворочающийся ком знания и испытывал категорическую необходимость о нем кому-нибудь рассказать. И уж точно он не ожидал, что этим кем-то станет Эми Бенсон — человек, которого он даже не уважал.

Но он точно знал, что если и есть в этом мире кто-то, кто предан ему, кто никогда его не выдаст — так это она. Только если по глупости.

— Эми… — очень мягко начал он и уставился в пол. — Эми, ты когда-нибудь замечала что-то… необычное вокруг себя?

В этот раз Том был непривычно мягок, утратив всю свою жесткость и воинственность. То, что он собирался сказать, не укладывалось в рамки здравого смысла, и Эми Бенсон была не обязана его выслушивать.

— Необычное?

— Да, да, необычное. Какие-то явления, в которых нет здравого смысла? Или события, необъяснимые логикой?

— Я… Я не знаю. Ты про Рождество, Том? Про подарки, которые появляются в наших носках на камине? Но это же Марта, это все знают. Санты не существует и…

— Да нет же! — вспылил Том. Он вскочил, отбрасывая одеяло прочь, и прошелся по комнате, не замечая, как под его ногами мнутся тетрадки Колина, снова разбросанные по всему полу.

— Тогда о чем ты? — Эми удивленно следила за Томом, не отрывая глаз.

— О… О магии! — выпалил Том и сам поразился сказанному.

— М-магии? — неуверенно повторила Эми.

— Магии.

— Волшебстве, колдовстве и добрых феях?

— Черт, Эми, ты можешь прекратить уточнять?

— Но я ничего не знаю о магии, Том, кроме того, что ее не существует.

Том воззрился на Эми немигающим, ничего выражающим взглядом. Он понял свое отличие ото всех этих детей, и это даже немного рассмешило его.

Все они, маленькие и большие, глупые и умные — все они — не верили в магию по-настоящему. Они просто играли в нее, готовые в любую секунду отбросить игрушку в сторону. Они видели в магии лишь красивую сказку, цеплялись за нее, всегда, всегда зная, что все это — лишь иллюзия.

И не один из них не пытался действительно поверить в магию.

Не считали нужным, не задумывались об этом или же просто… боялись? Боялись, что их вера окажется фальшивкой, боялись, что не справятся с реальностью, если все обернется не так?

Как глупо.

— Все нормально, Эми, — Том криво улыбнулся. — Я передумал спрашивать. Пойдем к Коул?

Эмили сглотнула, пытаясь понять, удовлетворил ли Тома ее ответ и неуверенно пожала плечиками:

— Да, пойдем.

Том торопливо нацепил неуклюжие ботинки и вышел из комнаты, растирая холодные руки.

— Эй, Том, — тихо-тихо окликнула его Эми, когда тот уже прошел почти пол коридора. Она стояла в дверном проеме и смотрела в пол. — Если вдруг обнаружишь магию, если вдруг найдешь ее… возьми меня с собой, ладно?

«Ты же не веришь в нее!» — хотелось выкрикнуть Тому. Но он только фыркнул и коротко кивнул.

В конце концов, просто есть такие люди, у которых нет достаточно сил, чтобы верить по-настоящему. Слабые люди.

Но ведь для того и нужны сильные, чтобы вести слабых за собой. А Том — сильный. Он точно-преточно знал это. И он был готов повести Эми за собой.

* * *

На следующий день Том слег с пневмонией. Марта носилась вокруг него день и ночь, меняла компрессы, опаивала многочисленными травками и лекарствами, укутывала одеялами и то и дело запихивала тому за щеку градусник. Это было унизительно и мерзко.

С другой стороны, Тому хотя бы выделили отдельную комнату на первом этаже, чтобы не заражать прочих учеников, где он и гнил целую неделю, пока ему не полегчало.

Врача вызвали только на четвертый день, вместе с ним к Тому зашла и миссис Коул. У нее было такое лицо, будто всю ночь она пыталась сделать мучительный выбор: вызывать доктора или просто дать Тому подохнуть? В любом случае, с тех пор Коул больше ни разу не проведала мальчишку, чему он был безмерно рад.

— Интересно, — думал Том, — заболел ли я, будь я волшебником? Или то, что я болею, как раз и значит, что я не волшебник? Или волшебников вовсе нет, иначе почему мы все болеем этими дурацкими болезнями?

Прошелестела ставня, кем-то аккуратно поднимаемся с той стороны, и Том мысленно обругал Марту за то, что та не удосужилась нормально закрыть окно. Порыв холодного воздуха неприятно коснулся щеки Тома, и тот с трудом сдержал кашель.

— Здравствуй, Том, — раздался рядом знакомый голос. — Ты и правда болеешь?

Реддл скосил глаза, но внезапный гость сделал пару шагов и сам оказался в поле зрения Тома. Патрик, тот пацан, что посоветовал Реддлу странный дом с горгульями. Коротко стриженый, в рваной одежде, в темно-синей куртке не по размеру и без шапки, он стоял перед Томом, засунув руки глубоко в карманы.

Патрик Тома почти не знал, а потому не боялся, хоть и относился настороженно.

Том находил этот факт крайне неприятным.

— Чего ты хочешь? — прохрипел Реддл. Не то что бы ему было так плохо, но никогда не помешает ослабить бдительность противника.

— За тобой должок, Реддл. Насчет того дома. Я дал тебе наводку, пришло время делиться уловом. Мы не любим… пустословов, — Патрик ухмыльнулся.

От гостя не исходило никакой опасности, он был вполне разумным парнем и предпочитал договариваться, а не выбивать желаемое из своих жертв, как тот же Джеффри или Уолли.

Том смотрел на Патрика внимательным взглядом, изо всех сил стараясь почувствовать признаки лжи, как это умел только он, но ничего не выходило. Либо Патрик умел каким-то образом защищаться, либо же он не знал ничего о том, что Том обнаружил в особняке.

— Кому принадлежит этот дом? — хрипло проговорил он.

— Тебе какое дело? Тогда ты не интересовался, — поднял брови Патрик.

— Теперь интересуюсь.

— Семья Хорнби. Зажиточные чистоплюи из высшего общества. И мамаша, и папаша — полностью чокнутые. Никто не знает, где они работают, но некоторые видели их в… странном обличье. Ну знаешь, типа маскарадная одежда, какие-то колпаки, мантии… У них у дома-то горгульи стоят — во! Разве нормальные люди станут ставить возле дома горгулий?

— А девочка?

— Оливия Хорнби. Вся в родителей. Проблемный ребенок, прям, как ты, — Патрик усмехнулся. — Я о тебе наслышан, Том. Не пойму, почему тебя так боятся здешние, но говорят, что ты… со странностями. Про нее говорят то же самое. Вот я и подумал, что этот дом отлично тебе подойдет.

— Я не смог.

— Что, прости? — Патрик наклонился, толком ничего не разобрав.

— Я не смог, — чуть громче повторил Том, хриплость исчезла из его голоса. Он понял, что сегодня его бить не собираются.

— Не смог?

— Да. У них какая-то охрана, я не понял толком.

— То есть, ты предлагаешь мне в это поверить и просто уйти ни с чем?

— Нет. Я проберусь туда еще раз, — зло выплюнул Том и приподнялся на локтях. — Слышишь меня? Я все заберу у этих Хорнби, что смогу унести.

— Эй, эй! Я тебя понял, Том, — Патрик кивнул. — Ты не первый, кто так отзывается о Хорнби. И не первый, кто возвращается оттуда с пустыми руками и выпученными глазами, и рассказывает странности. Но первый, кто хочет вернуться. Меня это устраивает.

— Эй, Патрик, — Том хотел было схватить мальчишку за руку, но его внезапно всего передернуло. Он не хотел к нему прикасаться. Патрик был чужим.

— Что?

— Что тебе на самом деле нужно в этом доме, раз ты так отчаянно пытаешься туда пробраться?

— Не имеет значения, Том, — тихо сказал Патрик. — Просто проберись в чертом дом, а потом мы поговорим.

* * *

Соваться в дом Хорнби неподготовленным Том не хотел. Конечно, он мог бы поступить, как многие люди — просто придумать наиболее рациональное объяснение, вроде химических веществ, воздействующих на психику, и попытать счастья во второй раз. Но это было бы слишком просто, а, как известно, самое простое решение — отнюдь не всегда верное.

В старой библиотеке за последние пару лет ничего не изменилось. Все те же старые тусклые книги на пыльных полках, грязные стекла маленьких окон, надежно зашторенных темно-зелеными полотнами и одинокая лампа, разгоняющая сумрак, словно один неподвижный разожравшийся светляк.

Оберон листал одну из своих любимиц, судя по нездоровому блеску его глаз, водя жилистым пальцем над рукописным текстом. Буквы были подозрительного темно-багрового цвета, и Реддл совсем не хотел уточнять свою догадку.

— Том? — полуспросил-полуприветствовал библиотекарь Тома, не поднимая глаз от книги.

— Здравствуй, Оберон, — просто сказал Том.

— Совсем позабыл старика, — хмыкнул Оберон и поднял свои блеклые глаза на мальчика. — Все вы уходите рано или поздно.

Том только хмыкнул. Иногда он пытался представить себе, сколько таких вот сирот Оберон использовал за свою жизнь? И скольким из них удалось выйти из игры, прежде, чем все стало совсем плохо?

В любом случае дерзить Оберону Том не собирался. Старик был хитер и полезен, а его голова была одной огромной библиотекой, в которой хранились знания, не запечатленные ни в одной из книг.

— Я помню, Оберон… — Том сделал паузу, выжидая, когда старик обратит на него внимание. — Я помню, как около года тому назад я принес тебе одну книгу. Очень красивую, с названием на неизвестном языке.

— Это был индийский, — фыркнул Оберон.

— Да. И ты сказал мне, что я… что я обладаю неким особым талантом. Таким же, каким обладали и другие до меня. Ты сказал, что мой талант отличителен.

Оберон не любил, когда кто-то мешал его чтению, и Том прекрасно знал об этом, но ради него старик иногда изменял своим принципам.

— Я не сказал, что он отличителен, Том. Я сказал, что он больше, — сухо отрезал Оберон.

Реддл поджал губы. Ну конечно, когда Оберон упускал возможность вернуть Тома с небес на землю? Он всегда — каждую секунду — напоминал Тому, что тот самый обыкновенный мальчишка. Это было невыносимо. Но, надо признать, полезно.

— Я хочу понять, что ты имел в виду, — просто сказал Том.

Оберон поднял брови и вежливо улыбнулся.

— Ты хочешь?

— Да, я хочу.

Повисшая тишина была грубо прервана чихом какого-то простывшего грустного джентльмена, бродившего вдоль полок. Оберон взглянул в его сторону с ненавистью, удостоверился, что посетитель во время успел подставить платочек, и ни одна из капель зараженной влаги не попала на хрупкую бумагу, после чего вернулся к Тому.

— Я не люблю, когда мной командуют, Том, — мягко, чуть постукивая шершавым пальцем по столу, произнес он.

— Это была просьба, — не смутился Том.

— Мне кажется, ты перестал отличать просьбы от приказов, Том.

Том еще сильнее сжал губы и опустил глаза. Ни тогда, ни сейчас — он все еще не мог выносить пронзительный взгляд Оберона. Когда этот старый прохиндей того желал, его глаза становились двумя ясными омутами и беспощадно жалили Тома, словно наказывали за что-то.

И никуда убраться от этого взгляда было нельзя.

— Извини меня, Оберон, — глухо сказал Том, глядя в стол. — Не мог бы ты разъяснить мне, что ты имел в виду год назад?

— Я имел в виду, Том, — Оберон заговорил добродушно, почти ласково, — что в этом мире есть силы, неразгаданные человечеством. И если некоторые не способны разглядеть их даже перед самым своим носом, то другие способны с ними… взаимодействовать.

— Что это за силы?

— Мне известно не больше твоего, Том. Но однажды, — глаза старика затуманились, — однажды, когда я был простым библиотекарем в пригороде Лондона, ко мне зашел человек. Та книга, что он искал, была раритетной, и я решил, что никому не отдам ее даже для ознакомления. А он просто посмотрел на меня своими темными глазами, и я… жутко тогда испугался! Он не сказал больше ни слова, а ночью, когда я перепрятал любимицу и запер ее под многими замками, кто-то пробрался в библиотеку, шумел и шуршал, но я не вышел. Я лежал под одеялом и молился, чтобы ублюдок не нашел ее. Ее, — повторил Оберон, и Тома передернуло.

— Ему удалось?

— О нет! Старик Оберон знает свое дело. От старика Оберона ничего не убегает по собственному или чужому желанию, — Оберон хищно улыбнулся. — Но, я скажу тебе, тогда страшно перепугался. А еще кое-что осознал. Когда дела мои пошли в гору, и я переехал в Лондон, в эту самую дыру, ко мне часто наведывались ребятишки из приюта. Они думали, что раз вывеска моя покосилась, а внутри грязно и некому убраться, значит, здесь можно поживиться чем-нибудь недорогим. Легкая нажива. И некоторые из них, из этих хитрецов, обладали… талантами. Кто-то был проворен, словно тень. Кто-то заговаривал зубы, да так, что и старик Оберон поддавался. Кто-то словно под кожу залазил. И у всех них было что-то общее, что-то такое, что есть в тебе. Они больше не проведывали старика Оберона — после того, как взрослели. Но я точно знаю, если у тебя есть такой талант — он всегда пробьет себе дорогу. Всегда. Если он настоящий.

— Вот как, — констатировал Том. — И ты не можешь дать мне наводку на этих людей? Хоть на одного из них?

Оберон улыбнулся, перегнулся через стойку и, облокотившись о старое дерево, тихо с наслаждением сказал:

— Нет.

«Ищи сам».

Том усмехнулся уголками губ, коротко кивнул и спокойно пошел к выходу. Половицы под его ногами скрипели, джентльмен в глупой неуклюжей шляпе проводил Тома вялым взглядом и обреченно высморкался.

Положив руку на матовую прохладную поверхность металла, Том посмотрел себе под ноги, туда, где лежал до дыр затертый коврик. «Добро пожаловать», — когда-то гласил он, а теперь буквы было едва разобрать.

Том решительно нажал на ручку и распахнул дверь. Оборачиваться на прощание он не стал. Оберон был его наставником, он научил его тому, как выживать, открыл многие ценные знания, даже указал путь. Но теперь Том повзрослел. Он стал чуть старше, чуть умнее и чуть хитрее. Он почувствовал, что больше не в силах подчиняться, не в силах смотреть на Оберона снизу вверх, а Оберон не был согласен терпеть ученика, который больше не был готов выполнять указания своего учителя.

Его насмешливый взгляд все еще смотрел Тому в спину. Когда Реддл переступил порог, и дверь почти захлопнулась за ним, он был готов поклясться, что услышал тихое «Прощай». На миг стало невыносимо грустно, будто бы детство ненавязчиво толкнуло его в спину. Детство, которого у него никогда не было.

— Прощай, — сказал Том в пустоту и уверенно шагнул вперед.

Под ногами скрипел грязный снег, по небу уже разливалась фиолетовая дымка, и морозный воздух свежо холодил щеки. Одиночество затопило Тома с головой, но это было приятное ощущение.

Ощущение свободы.

* * *

— Двадцать шиллингов?

— Двадцать шиллингов.

Минута молчания.

— А почему сам не можешь?

— Наставница прижала. Если в ближайшую неделю покину территорию приюта, обещала, что сдаст полиции.

— Эт тебе не повезло…

Еще полминуты.

— Имей в виду, Джим, — мягко произнес Том, — если думаешь кинуть меня и пойти в дом в одиночку, перед Патриком и его бандой — теми, кто дал наводку — отчитываться будешь сам.

Джим сглотнул, деньги он любил, ответственность — нет.

— Что делать-то надо? — наконец спросил он.

Том мысленно вздохнул и даже позволил себе улыбнуться. Самому соваться в дом Хорнби было бы глупо. Он совершенно не представлял, что может сделать с огромными каменными чудищами, если те снова вздумают с ним побеседовать.

С другой стороны, он точно знал, что в таких домах обязательно есть один, а то и два запасных входа — для прислуги. Те самые, которыми он побрезговал воспользоваться в первый раз.

План был прост: пока маленький бездомный Джим будет отвлекать на себя основное внимание, не подозревая о присутствии Тома в доме, Реддл понаблюдает за происходящим в особняке и за… горгульями. Взгляд со стороны всегда лучше.

В то, что Джимми сможет попасть внутрь, Том не верил. Не просто так Патрик нашел Тома, не просто так подговорил именно его. У Реддла уже была своя репутация в городе, и пусть она и распространялась только в паре соседних районов, все знали, кто такой Том.

Том был призраком. Он заходил в дома, брал свое и уходил. Это даже нельзя было назвать воровством, скорее — хобби. Он почти не брал денег, только книги — много книг. Если бы не это, его бы давно принудили вступить в одну из обыденных для бедных районов «каст» и платить дань. Но ходили слухи, что Реддл со странностями, и с ним близко не связывались.

А Патрик рискнул. И уж точно прохиндей Джимми, семи лет от роду, способный только на то, чтобы стащить пару яблок с прилавка, да кусок колбасы, не мог составить Тому конкуренцию.

— Тебе нужно будет найти статуэтку, — выдумывал на ходу Том. — Два-три дюйма в высоту, девушка с кувшином. Из золота.

— Настоящего золота? — выдохнул Джимми.

— Именно, — со значимостью во взгляде покивал Том. — Из чистого золота.

— И где этот дом? Что с охраной? И замками?

— Особняк Хорнби. С замком справиться возможно, главное, подгадать время, когда никого не будет. Дом в Западном Хиллингдоне.

— В Западном Хиллингдоне?! Сдурел, Том?

Том был мысленно готов к этому моменту. Богатый благоустроенный Хиллингдон — неудачное место для бездомных оборванцев и мелких воришек. Если там кто и промышлял, то птицы высокого полета, мастера-воры. Ни Джим, ни Том к ним не относились.

— Слушай, — Том поморщился, словно был вынужден объяснять что-то до примитивного очевидное. — Об этой семейке, о Хорнби поговаривают разное. У них очень большой дом, но в нем совсем нет прислуги, вроде есть дворник, но он появляется очень редко. Хозяева крайне беспечны, порой даже оставляют ворота дома открытыми, словно плевать хотели на всех воров вместе взятых. Я думаю, они просто чудаки, Джим. Очень богатые чудаки.

— Все равно, Том… — Джим пожевал губу.

— Двадцать шиллингов, — с нажимом повторил Том.

Когда у тебя нет дома, и все твое пропитание — это кусок-другой урванного случайно черствого хлеба, двадцать шиллингов приобретают небывалую ценность. А если уж тебе выпадает шанс вот так просто их получить, то… какие могут быть сомнения?

— И можешь забрать с собой абсолютно все, что сможешь унести, — прозрачно намекнул Том, и в жадных глазах Джимми сверкнул голодный блеск. Парень был на крючке, нужно было просто чуть-чуть подтолкнуть его. Вниз.

— Пятнадцать шиллингов вперед, Том, — охрипшим от предвкушения голосом произнес Джим, и Том внутренне скривился от отвращения. — Сам понимаешь, если найду статуэтку, они мне ни к чему, но мне нужна гарантия на… на крайний случай.

— Десять, — твердо сказал Том.

— Тринадцать.

— Десять.

— Одиннадцать с половиной.

— Девять.

— Одинна… Постой, что? Ладно, десять, черт с тобой!

Том с тяжелым вздохом вытащил из кармана горсть монет и с сожалением отдал их Джиму. Заработать их было совсем не просто, и все придется отдать этому глупому воришке.

Но в дом нужно было попасть во что бы то ни стало. Что поделать, если для этого придется подставить Джима. В конце концов, Том же не виноват, что парень — идиот.

* * *

Том с замершим дыханием следил, как Джимми воровато пересек двор особняка, вбежал по ступенькам и присел перед замком, гремя отмычками, словно конь в рыцарских доспехах.

Хозяева покинули дом буквально пару минут назад, и Том в очередной раз наблюдал как мистер Хорнби покинул здание, не потрудившись пару раз провернуть ключ в дверном замке. Если раньше это казалось глупым, то теперь становилось уже странным.

Потому что Джим все еще не мог открыть дверь. И либо она захлопнулась — а Том не слышал щелчка. Либо творилось что-то неладное. В любом случае, Джим поддался на ту же уловку, что и Том ранее — он решил действовать напрямую, не ища черных ходов.

Но больше всего Тома поразило то, что каменные горгульи, все в тех же отвратительных нелепых гирляндах и праздничных лентах, не издали ни звука. Безмолвные изваяния не особенно искусной работы.

И все.

Ни шевеления, ни хриплых едких голосов, ни вращения глаз.

Выходит, Тому действительно привиделось? Он сошел с ума или немного тронулся от голода?

Что же, об этом он поразмыслит потом, сейчас настала пора действовать.

Прохиндей Джимми явно был не способен открыть злополучную дверь, но будучи упрямым ослом по своей натуре, он провозится с замком еще минут пять. За это время Том, незаметный и неуловимый, проберется через черный ход и заберет с собой все необходимое.

Без особого труда отыскав заднюю дверь, Том ловко извлек из заднего кармана связку отмычек. Через пару минут мучений, Реддл утер со лба пот, липкий и неприятный, какой бывает только от страха.

Дверь не поддавалась. То есть, вообще.

Внутри не было слышно скрежета замочного механизма, ни одного самого простейшего щелчка. Том пытался «прочесать» замок, но не смог нащупать ни одного штифта, который бы поддался ему хоть на толику секунды. Словно он снова стал глупым бесталанным новичком, а старик Оберон вот-вот появится за спиной и начнет, кряхтя и причитая о бестолковой молодежи, читать ему нотации.

Складывалось ощущение, что внутри замка полость безо всяких механизмов, а дверь просто заложена с той стороны кирпичом.

Том отчетливо слышал, как тихо матерясь себе под нос с той стороны особняка суетился Джим, даже не скрываясь — так зол и раздражен он был. Осознавать это было неприятно, но сегодня Том ничем не отличался от Джима. Он поднял глаза, туда, где в полумраке виднелся белый квадрат окна.

Обычное окно, ничем не отличающееся от соседних двух. По желтоватым кирпичным стенам возле него вился толстый плющ, будто бы приглашающий войти. В самом деле, взобраться по такому толстом «тросу» для бывалого мальчишки не составит труда.

Реддл, словно зачарованный, сделал шаг вбок, медленно положил руку на жесткий зеленеющий в свете луны плющ и сжал ладонь. Плющ неожиданно сильно впился в руку, казалось еще мгновение, и он намертво оплетется вокруг запястья Тома.

Том вздрогнул, резко отдернул ладонь, тупо пялясь на плющ и стену, а потом сделал один маленький шажок назад. Потом еще один. И еще.

А потом побежал.

Этот странный жуткий дом с гротескными горгульями, украшенными дурацкой новогодней мишурой, двери, которые незакрыты, но их все равно нельзя открыть, зловещий плющ…

К черту. Своя шкура дороже.

* * *

Они договорились встретиться в условленном месте, неподалеку от приюта, и теперь Том, зябко кутаясь в свое единственно пальто, шел к Патрику, уже ожидающего его под разбитым фонарем.

— Ну? — просто спросил Патрик.

— Я не... — тихо пробормотал Том, проглотив конец фразы.

— Что?

— Я не смог, — раздраженно произнес Том. — Не смог.

Уже дважды он произнес эту фразу за последнюю неделю, и что-то внутри Тома отчаянно сопротивлялось всякий раз, когда он думал о том, что действительно не смог.

Патрик молчал и просто смотрел на Тома.

— Ты не выглядишь удивленным, Патрик.

— Ты не первый, Реддл, кто не смог туда пробраться, я уже говорил это. Я не удивлен, быть может, только чуточку разочарован. Но это ничего.

— Это очень странный дом, — словно оправдываясь, пробормотал Том.

— Знаю. Говорят, ты работал в команде с каким-то другим парнишкой? — Патрик усмехнулся. Он понимал, что Реддл просто решил подставить своего «напарника».

— Мне это не помогло.

— Но ты все равно мне должен.

— Что? — удивился Том.

— Я дал тебе наводку, сказал взамен принести мне коробку с украшениями миссис Хондри. И где же она?

— Но я не смог! — рвано произнес Том, еще больше раздражаясь от того, что вынужден повторять это снова и снова.

— Меня это не волнует, Том. Я дал тебе наводку. Проник ты в дом или нет — меня не волнует.

Том молча смотрел на Патрика, тот с усмешкой смотрел в ответ. Без злорадства или садистского наслаждения — Патрику не нравилось давить на таких же сирот, как и он. Не нравилось забирать у них последнее. Но это был его основной способ пропитания, а жалость и милосердие приходится оставлять за пределами улиц.

— У меня их нет, — сказал Том. Это была правда. Он обещал дать Джиму двадцать шилингов, которых у него не было.

— Это называется последствия, Том, — пожал плечами Патрик. — Найди деньги, которые покроют сумму украшений, и мы в расчете.

Покроют сумму украшений?! Где он сможет найти такие деньги?

— Или ты можешь поработать на меня какое-то вре…

Теперь Том понял, в чем заключался план. Осознание проступило в нем так явно и неожиданно, что Реддл вздрогнул всем телом — от собственной глупости, обиды и злости.

Патрик действовал по старой схеме: отправлял талантливых и самоуверенных самоучек в дом, который на первый взгляд казался находкой любого вора, а после, когда те возвращались ни с чем, требовал с них деньги. Или же службу.

И ведь он не лгал, когда сказал Тому принести украшения хозяйки дома! Наверняка, таковые украшения существовали, и, если бы Том, смог их добыть, Патрик бы просто отстал от него.

Это была новая ложь, с коей Том еще не встречался — ложь, которую нельзя было отличить от правды, потому как она была способна повернуться любым боком, как того пожелает рассказчик.

— Том? — негромко окликнул его Патрик.

Но Том его уже не слышал. Он смотрел мимо своего нанимателя, задумчиво наблюдая за тройкой дворняг, что-то суетливо пытающихся отыскать в снегу. Одна из них была рыжая с подпалинами, вторая — черная, с висячими ушами и худыми лапами, на боках ее виднелись проплешины и старые шрамы после кровавых дворовых боев. Третья, совсем маленькая, семенила за товарищами, вертя несоразмерно большой ушастой головой. Эта была самой опасной — проворная, ожесточенная, со злыми нехорошими глазами.

Такие собаки кусают руку хозяина, что дает им еду, сколько бы лет не прошло. Они уже не могут понять, что в этом мире можно получить что-то даром. Они просто защищают себя.

Том смотрел на собак и чувствовал ленивую равнодушную отрешенность.

Он не хотел этого делать, но иного выхода не видел.

Патрик сам этого захотел. Сам настоял. Том не хотел причинять ему зла.

Дворняги подняли морды, словно что-то учуяв, и все как одна повернули голову к Тому. Патрик недоуменно оглянулся, увидел псов и поежился.

— От них добра не жди, лучше бы нам…

Но дворняги уже взяли разбег, они неслись вперед, скаля желтые острые клыки. Из-под лап разметался серый снег, шерсть на холке дыбилась и, что самое страшное, они не лаяли, не выли, они просто бежали вперед, почуяв добычу. Добычу, на которую им указал хозяин.

Патрик попятился, оглянулся на Тома и вздрогнул, когда тот перевел на него равнодушный взгляд.

— У меня нет денег, Патрик, — тихо, даже как-то беспомощно сказал он.

Патрик с секунду глядел на Тома диким испуганным взглядом. А потом побежал.

Вслед за ним неслись рассерженные псы, в головах которых билась лишь одна мысль: «Хозяин недоволен, хозяин зол, хозяину нужна помощь».

Том вдруг дернулся, оборачиваясь вслед убегающему Патрику и собакам, и истошно закричал:

— Стойте! Стойте же!

Крик упал в вязкий холодный воздух и тут же утонул в нем.

Собаки его не услышали. Единожды спущенные с поводка, они уже не могли остановиться. Том смотрел перед собой, тупо пялясь на мерцающие снежинки, оседающие на тротуар, испещренный следами одной пары человеческих подошв и тремя парами звериных лап. Он и сам не понял, откуда все это взялось в нем.

Он просто увидел дворняг и осознал, что единственный его шанс избавиться от Патрика — прямо перед ним. Мысль о том, что он сделал на самом деле, пришла позже. Поздно. Слишком поздно.

В голове пульсом бились единообразные мысли. Последние деньги он отдал Джимми. Все, что у него было, он отдал Джимми. А накопить ту сумму, что покрыла бы расходы на дурацкие драгоценности Хорнби — значило, быть у Патрика в неоплатном бесконечном долгу. Патрик сам все это спланировал. Он сам виноват. Сам!

— Это называется последствия, Патрик, — тихо прошептал Реддл в пустоту.

Том брел по тротуару, чуть не врезаясь в прохожих, брезгливо отскакивающих с его пути, и чувствовал странное опустошение. Будто он что-то потерял сегодня, потерял необратимо, навсегда, отбросил прочь нечто очень ценное, решив для себя, что это — глупая безделица.

Он поднял глаза к небу и посмотрел на большой светло-желтый глаз, торчащий нелепым пятном на черно-звездном полотне.

Он хотел бы сейчас спросить хоть у кого-нибудь, что происходит.

Добравшись до приюта, Том зашел в свою комнату, проводил безучастным взглядом мальчишек, чьи имена он даже не мог запомнить, и рухнул на кровать. Он никогда не позволял себе садиться на кровать в пальто и брюках, но сегодня ему было все равно.

На прикроватной тумбочке лежал сверток, самый обычный — пергаментный, перевязанный серой тесемкой, какой Марта обвязывала свертки со стиранной одеждой.

Том осторожно поднес руку к свертку и отдернул ее, едва коснувшись сухой бумаги пальцами.

«Хватит, — строго сказал он себе. — Хватит бояться всего на свете».

Решительно схватив сверток и аккуратно развернув шуршащий лист, он удивленно уставился на светло-голубой шарф, тщательно свернутый в небольшой рулон. Поверх шарфа лежал простенький лист бумаги, какую Коул выдавала маленьким детям для рисования. На нем была одна строчка старательно выведенных маленьких букв.

«С Днем Рождения, Том.

Эми».

Так вот зачем она сидела тогда в его комнате! Ждала, чтобы вручить подарок, но Том был слишком возбужден, чтобы заметить его.

Он медленно, едва касаясь шарфа, словно тот был сделан из хрупчайшего фарфора, который можно было раздавить одними лишь пальцами, положил подарок на кровать. Затем достал из шкафа непритязательную покосившуюся картонную коробку и снял с нее крышку.

На дне коробки лежали йо-йо, осколок разбитой кружки и заколка с бабочкой. Немного подумав, Том приподнял шарф и положил его в коробку рядом с остальным барахлом.

Что-то было не так, и Том точно знал что — шарф был инородным предметом. Он был единственным, что Том получил просто так. То, чего он не брал сам.

Шарф был подарком.

Том смотрел на светло-голубую ткань и думал о том, что это совершенно не его цвет, что он конечно же не будет носить эту явно подержанную вещь, и что, возможно, Эми сделала это с каким-нибудь особым умыслом.

А шарф преспокойно лежал в коробке и смотрел на Тома своими шерстяными боками.

Том решительно закрыл коробку и задвинул ее поглубже в шкаф.

Наверное, нужно было сказать «Спасибо». Или что там говорят в таких случаях.

Раздался робкий стук, и в комнату вошла Эми. Она посмотрела на развернутый пергамент в руках Тома, тонкую тесемку, змейкой извивающуюся по светло-серому покрывалу и улыбнулась. Секунду Том смотрел Эми в глаза, а затем она бесшумно прикрыла за собой дверь.

Он так и не сказал ей спасибо.

Да она и не ждала.

Ну и ладно. Это же всего лишь шарф?