Травник из Лютного переулка (джен)

Кто такой упырь?

На этот вопрос достаточно много ответов, только вот ни один из них не является в полной мере верным. В далекой Роси упырями считали вампиров. В жарких пустынях упырями были твари, больше всего напоминавшие оборотней в самом отвратном его проявлении. Этакая жуткая смесь из зомби и вервольфа, питающаяся как мертвечиной, так и живыми людьми.

Валлийцы же считали упырями тех колдунов, которые не смогли передать свой дар ученику либо другому человеку. Неупокоенные, мучающиеся от боли гнетущего их проклятия, они нападают на встреченных ими людей и выпивают их кровь, если те отказываются взять их дар. Хотя какой там дар — темная магия никому еще добра не приносила.

Рон однажды видел такую старуху: сгорбленная, высушенная так, что кожа казалась старым пергаментом; с зеленоватыми, начавшими гнить, ногтями; белесые, будто припорошенные пеплом патлы, сплошным колтуном свисающие с плеч; грязная замызганная одежда с коричневыми разводами и о, хвала Эйрмид, что ему не пришлось узнавать, откуда они.

Рон помнил ее безумный взгляд и звериное рычание, вырывавшееся из глотки, когда он приходил чертить защитный барьер вокруг ее хижины. Помнил, как она бросалась на него, не смея перейти рунный круг, шепча и зазывая подойти ближе. Помнил ее жуткий вой, от которого стыла кровь в жилах, от которого он просыпался и долго сидел подле Корсен. Травница вязала по вечерам, сидя подле очага и именно рядом с наставницей Рон мог ненадолго забыть о жуткой плате за силу и могущество. Часто он глядел бездумно в темноту, не решаясь выйти из дома, так как считал, что та упырица стоит у порога.

Именно после этой встречи с тварью, Рон смог окончательно отказаться от своих великих планов по завоеванию мира. В четырнадцать ему казалось, что он может свернуть горы и оказаться на самой вершине славы. В шестнадцать он понял всю глупость детских мечтаний и решил быть маленьким человеком. И шансов выжить куда больше, и проблем меньше.

Только вот странно — что именно делал упырь в доме, полном детей-волшебников?

Рон не верил, что его мать не могла не знать о проклятии, которое перенесется на ребенка, стоит только ему коснуться этой твари. И это уже не говоря о том, что упырь мог запросто убить их всех. Мать говорила, что на чердаке живет одичалый домовой эльф, только вот Рон ни разу не слыхал за свою длинную жизнь, чтобы домовики превращались в «безобидных упырей». Упырем мог быть только колдун, а никак не магическое существо.

Вырисовывалась нехорошая картина: либо родители лгали им всем, и на чердаке находился вовсе не упырь, либо они добровольно соседствует с опасной тварью, преследуя неизвестные цели и рискуя жизнями каждый день.

Рон решил выяснить все самостоятельно. Старательно изображая усталость на ужине, он едва притронулся к еде, внимательно наблюдая за остальными членами семьи. Родители были спокойны как змеи, ползущие по своим делам, только вот мать поглядывала на него с волнением. Остальные братья вели себя настолько привычно, что заподозрить их в чем-то было сложно. Джинни тоже не показывала признаков беспокойства. Создавалось ощущение, что Рон сам себе выдумал опасность соседства с упырем. Только вот предчувствие, не отпускавшее его с момента очистки комнаты, настойчиво советовало проверить чердак. Даже если там действительно окажется спятивший домовой эльф, его совесть будет спокойна.

Овсянка в его тарелке навевала нехорошие ассоциации. Хотелось мяса. Огромный сочный шмат, приправленный стрелами дикого лука и редькой. Рон шумно сглотнул слюну, пытаясь отвязаться от мыслей о мясе. Было сложно, так как в тарелках у остальных уютно устроились сосиски и ломтики жареного бекона. Рон перехватил понимающие взгляды родных и отвел взгляд, уткнувшись чуть ли не носом опять в собственную овсянку. Не хватало еще получить насмешки от близнецов.

Рон с трудом дождался ночи, когда все вокруг него уснут. Напряженно вслушиваясь, он чувствовал, как постепенно затихает Нора. Вот уснула его сестренка, умаявшаяся за день. В комнате Фреда и Джорджа какое-то время раздавалось шебуршание и хихиканье, но постепенно и оно затихло. Дольше всего засыпали родители. Впрочем, к полуночи и они затихли, укутанные покрывалом сна.

Рон откинул одеяло и тихо, стараясь не шуршать, прокрался к двери. Ему следовало быть вдвойне осторожным, так как упырь всегда чует незваных гостей. В одной руке Рон сжимал зеркало, а в другой — стальной прут, который он с трудом отковырял от спинки кровати.

Если придется драться, то у него будет только один удар, так как упырь не прощает ошибок.

* * *

Дорога на чердак казалась ему вечной лестницей, которая была в главном кромлехе Ллейн. Только вот там ступени вели под землю, а тут — наверх. Всего пятнадцать ступенек, но Рон наступал на каждую так, словно в следующий миг из темноты появятся руки нежити и утащат его в логово. Осторожный скользящий шаг, который у него толком не получался, перенос тела с одной ноги на другую — после чего напряженно застыть и вслушиваться в тишину. Правой рукой касаться стен дома, мысленно прося помощи у духов.

Тело было хилым и совершенно неприспособленным к сражению с кем бы то ни было. Наверно, сейчас Рон даже тараканам и мышам не смог бы дать отпор. Только вот выбора у него не было.

На ногах были только носки, так что Рон чувствовал все мелкие шероховатости ступенек. Небольшой скол на пятой, пара трещин на седьмой… собственное сердце билось так сильно, что казалось, на его грохот сбежится весь дом.

Только бы тварь не почуяла его…

Не повезло.

Нежить уже ждала его.

Сбылись его худшие опасения, стоило толкнуть оказавшуюся незапертой дверь: упырь был таким же как и в его воспоминаниях, только мужского пола. Ссохшийся, горбатый, подволакивающий уродливые руки-лапы, он смотрел на Рона со злобой в маленьких глазках. Пергаментно-белая кожа была похожа на пористую поверхность свечи. Тронь — и полезет ядовитая жижа, разъедающая все вокруг. Именно так показалось Рону, когда он с трудом смог разглядеть в лунном свете внешность нежити.

С трудом можно было поверить, что ранее это существо было могущественным колдуном. Темнота не скрывала, а лишь подчеркивала уродство упыря. Рон с трудом подавил желание выбежать из комнаты и забиться под одеяло. Все же, несмотря на многие знания-воспоминания, он оставался ребенком, которому было страшно. Очень страшно.

Упырь отполз в наиболее темный угол, рядом со старой кроватью, чтобы избежать его взгляда. Тварь шипела, но не нападала, пытаясь сожрать.

— Ш-ш-то, мал-лш-шик, хочш-ешь сси-ллу? — донеслось из темноты. Несмотря на неприглядный вид твари, его голос казался насмешливым. Шипящий, почти полностью утративший человеческие нотки, он тем не менее, источал силу.

Рон не ответил. Знал, что нельзя. Первое правило волшебника, вступившего в волшебный лес, — никогда не разговаривай с тварью, которая хочет тебя убить.

— Хочш-ешь сси-ллу. Хочше-шь. Будешшь могушще-сс-твенным, — нежить, казалось, плела паутину вокруг него, а Рон не мог даже выйти из небольшой комнатки. Потому что нельзя поворачиваться спиной к врагу. Голос упыря доносился словно сразу из нескольких мест, так что приходилось внимательно вслушиваться в звуки, которые прятались за голосом нежити.

Рука, держащая стальной прут, вспотела от страха, но нельзя было этого показать упырю. Стоит только пошевелиться или ослабить внимание — и ничто ему не поможет. Пока что нежить играет с ним как кошка с мышью. Да и чего он хотел? Судя по всему, именно из-за того, что с ним приключилось, он вспомнил про упыря. Знать бы только, кто именно стал этой тварью. Может, именно из-за него и идет проклятие «предатели крови»? Может, это как-то связано?

Рон не успел додумать свою мысль, так как упырю надоело ждать и он метнулся молниеносной тенью к нему. О Цернунн, как же быстро! Рон едва успел выставить руку с прутом, как на металлической трубе сомкнулись острые зубы. Ладонь сразу пронзило острой болью, так как из-за чудовищной силы, с которой нежить дернула на себя прут, он едва не вывихнул запястье.

Упырь рассмеялся, отчего Рон почувствовал, как волоски на его теле буквально встают дыбом от страха. Слишком старый. Слишком сильный.

Только вот он, несмотря на все, не привык сдаваться. Даже если он сейчас умрет, он не будет добровольно подставлять свою шею кровососу.

Пустить стихийную магию в ладонь и прижать к собственной груди — что может быть проще? Только вот это было очень больно. Загоревшийся мешочек в полынью обжигал кожу так, что Рон не удержал слез. Стиснув зубы настолько сильно, что казалось, сейчас посыплется крошка, Рон продолжал держать ладонь на груди.

Вонючий дым, что шел от его тела, заставил упыря отшатнуться. Исказившееся в ненависти лицо пугало, но боль от ожога не давала отступить.

Рон пошел вперед, надвигаясь на нежить, для которой полынный дым был, что чертям христианское кадило, как говаривал отец Горио, настоятель небольшого монастыря, в котором Рону как-то пришлось заночевать. Перехватив поудобнее прут, он размахнулся и с размаху саданул по пустоте, сумев задеть нежить, чиркнув по руке самым кончиком.

Рон размахивал им вокруг себя, не останавливаясь. Замедлившаяся из-за дыма тварь, постепенно получала все больше мелких, но крайне неприятных царапин. Хотя и ему самому порядком досталось — вырванный клок волос, пропоротая острыми когтями нога и располосованная спина, горевшая огнем из-за порезов. Глаза слезились из-за слез, которые было не остановить, но инстинкт самосохранения заставлял двигаться, не обращая внимания на помехи. Рон мысленно проклял собственную торопливость, которая может стоить ему жизни.

Если бы он только лучше подготовился, то не отбивался бы от опаснейшей твари, которая может сожрать его целиком.

Его мысли прервал сильный толчок, от которого он не удержался на ногах и кубарем покатился по полу. Сверху его придавило так, что дышать стало просто невозможно. Горло перехватили когти-пальцы, раня кожу и пуская кровь. Видимо, упырю надоело «играть» и он решил закончить все одним ударом. Рон отчаянно брыкался, хоть и понимал, что ничего не может сделать. Ему было страшно. Он хрипел, зовя на помощь, но из поврежденного горла не доносилось ни звука. Он умрет. Умрет из-за собственной глупости. Нос забивала трупная вонь, отчего он ничего не мог толком увидеть. Да и что можно разглядеть в этой тьме?

Рон не сразу понял, что его больше не душат. Он исступленно бился под тушей, которая, казалось, застыла на одном месте.

— Убей меня, убей, — прошептали над ним. Рон с трудом пошевелился и едва не заорал от испуга: вся его грудь и живот были залиты чернильно-темной кровью. Он выполз из-под твари, которая на глазах превращалась в старого лысого и очень худого мужчину. — Убей меня. Прошу.

В груди «твари» торчал прут. Видимо, когда Рон падал, то выставил его перед собой, и нежить напоролась на него как на вертел, пытаясь задушить собственным весом.

— Убей меня, — произнес уже старик. Протягивая руки к Рону, он умолял его. — Прошу.

— А как же дар? — прохрипел Рон, отвечая колдуну. — Ты не можешь сдохнуть, пока не передашь его.

— Он уйдет, — произнес еле слышно старик. — Перейдет к кому-то, кто захочет силы.

— Почему ты был здесь? — этот вопрос не давал ему покоя. Почему рядом с детьми находилась опасная тварь.

— Я привязан к дому, — оскалился старик. — Меня не изгнать и не убить, если не знать нужных слов. Ты знаешь. Я чую.

Рон не ответил, только отошел как можно дальше от колдуна. Вспомнить те самые катрены, которые в него вдалбливала старуха Корсен было несложно. Всего девять триграмм, которые образовывали полный круг. Раньше у него не было силы, но сейчас он мог сам совершить обряд. Только вот, сможет ли он? Осилит ли столь опасное для себя колдовство?

Рон затянул монотонную песнь, хрипя в особо сложных местах. Он не помнил усталости, только то, как сел на пол, возле двери. Глаза закрывались, но ему было все равно — он исполнял последнюю волю колдуна. Если бы тот был потерявшей облик аннис, то ему пришлось бы куда хуже. Ведьмы редко когда соглашаются уйти по доброй воле.

Последнее, что он запомнил, был окровавленный пол и собственные израненные руки.