Травник из Лютного переулка (джен)

В себя он пришел рывком, словно кто-то резко зажег свет, отчего его глаза открылись. Он был в палате, приятного лимонно-желтого цвета. Судя по всему, он умудрился загреметь в Мунго, хотя было странно, так как причин он не помнил.

Оберег готовился проще простого, обряд Диан Кехту тоже был проведен правильно, так что ничего такого, что могло бы вызвать помощь целителей, не требовалось. Ну не взорвались же они у него в руках, в конце концов!

Мысли путались и были похожи на обрывки паутины, разбросанные тут и там. Все тело ломило, как будто он отлежал себе все и сразу. Да уж, не повезло бедняге Уркхарту, тот наверно, уже не дождется своего оберега. Целых три галеона отдал за него, чтобы тот был изготовлен к сроку, а вон как все получилось.

Оставалось лишь надеяться, что его лавку догадались запереть после того, как он отправился в Мунго. Иначе, по возвращению, от его запасов не останется и следа. Впрочем, Роб не считал себя разоренным — все же он открыл лавку в Лютном, а не Косом, так что чувство самосохранения у его жителей было. Любой, кто зайдет незваным, с целью поживиться за чужой счет — получит очень неприятное проклятие, которое навсегда отобьет охоту брать чужое.

Благословение старых богов все еще значило очень и очень многое для магов старой закалки, к которым он относил и себя.

Роб попробовал пошевелить рукой и сразу же ощутил, как сработала сигналка, оповещающая целителя о его состоянии. После стольких лет работы с потоками магии растений и артефактов любые чужеродные заклинания начинаешь чувствовать на себе, как лишние костыли, мешавшие идти здоровому человеку.

— Мистер Уизли! Как хорошо, что вы пришли в себя! — в палату влетел, иначе и не скажешь, высокий худой целитель в мантии такого же лимонно-желтого цвета, что и стены в палате Мунго. — Двигаться не советую, — доброжелательно, но с явной строгостью в голосе произнес мужчина, деловито плетя сложную вязь заклинаний над телом Роба. Палочка мелькала так быстро, что было сложно уследить за ее движениями. Единственное, что удалось опознать — это диагностические чары, брошенные самыми первыми.

Увлеченный наблюдением за целителем, на мантии которого было вышито «Янус Тики», Роб не сразу понял, что именно его напрягло в словах мага. Было что-то цепляющее, царапающее на границе сознания, но что конкретно — он не понимал.

Целитель прекратил волшебство, видимо, удовлетворившись результатом осмотра.

Пододвинув табурет поближе к кровати, чтобы Роб его хорошо видел, он с удобством устроился и посмотрел прямо в глаза Роба.

— Мистер Уизли, у вас случился приступ магической аллергии на один из компонентов той гадости, которую вы съели. По-хорошему, вас нужно хорошенько выпороть, — целитель на этих словах усмехнулся, а Роб окончательно запутался. С ним разговаривали как с ребенком. Маленьким неразумным ребенком. Несмотря на то, что ему было больше сорока лет и он был состоявшимся магом. Если бы голос к нему вернулся, он живо бы объяснил этому худому как жердь парню, что к чему. Пока что он мог лишь молчать и слушать раздражающего до невозможности целителя. — Впрочем, надеюсь, вы навсегда запомните этот урок, равно как и то, что нельзя тащить в рот всякую дрянь, даже если вам ее дают родные.

Целитель Тики замолчал, внимательно смотря на Роба, а у того в голове царило полнейшее непонимание. Потому что он и так все прекрасно это знал, ведь работал с растениями. Потому что у него не было родных. Потому что он был взрослым, а не ребенком.

Тем не менее, он видел свое отражение в глазах целителя, и оно было точно не его.

Роб Уэсли давно уже не был ребенком, а видел он именно маленького мальчика. Рыжего, тощего, веснушчатого и совершенно не похожего на него самого. Лежавшего на кровати и смотревшего на целителя во все глаза.

— Мистер Уизли! — взгляд Януса Тики моментально изменился, заметив взгляд Роба. — Вы слышите меня? Мистер Уизли! Магда, зови Крепса срочно! Нужна подпитка! Давай, держи его!

Голос целителя постепенно затихал, доносясь до сознания Роба, шумящим прибоем. Словно мелкая шероховатая галька попавшая в ботинок, пришло понимание того, что именно царапало его ранее.

Его называли Уизли. Не Уэсли.

Чужая фамилия. Чужое тело. И, судя по всему — чужая жизнь.

Роб постепенно погружался в темноту, одновременно с этим отстраненно воспринимая крики целителя и магию, опутывавшую его с головы до ног плотным коконом.

Он чувствовал, что ему необходимо ненадолго отключиться, иначе он просто сойдет с ума.

* * *

Второй раз он уже очнулся, когда вечерело. В палате никого не было, но это его наоборот, обрадовало. Воспоминания, размазанные до этого в сплошную кашу теперь более-менее устаканились, хоть и плавали беспорядочными рыбками в его голове. Такое уже было однажды. Робу тогда только-только исполнилось четырнадцать и он решил, что готов принять благословение рода. Решил, что может попытать счастья и узнать своего покровителя.

Глупым был, что уж там. Только бешеная удача позволила ему в тот день сохранить разум и магию. Если бы не Фергус, страховавший его около входа в кромлех, то быть ему опутанным мелким пукой, живущем в месте силы. Именно после этого случая Роб перестал стричь волосы и всегда таскал с собой горсть ягод ежевики, если приходилось выбираться в лес. Любимая ягода фейри не раз его выручала, помогая найти редкие травы, отворяя скрытое от людских глаз чарами лесного народца.

Роб еще раз вздохнул, мысленно пытаясь разделить свои мысли и мысли маленького мальчика в чьем теле он находился. Впрочем, он не знал, как именно, но главным был именно этот мальчик.

Рон Уизли.

Имя мальчика всплыло без малейших усилий в сознании, словно только и ждало этого. Роб моргнул, пытаясь осознать себя именно как Роба Уэсли, но не получилось.

Он был одновременно и тем, и другим.

Воспоминания сливались, танцуя друг с другом яркими рыбками, перемешиваясь в единый пласт воспоминаний. Одинаково легко можно было представить лицо Уркхарта, лучшего друга и Перси — старшего брата. Одинаково неприятно было видеть близнецов, протягивавших треклятую конфету, из-за которой все и случилось.

Роб прикрыл глаза, чувствуя как перед ним буквально проносятся годы его и одновременно не его воспоминаний: детство в небольшой деревеньке, ученичество у мага, голодные годы во время войны, путешествие по лесам Шотландии, Ирландии и Бретании; знакомство с Уркхартом, женитьба на Флоре, рождение сына; открытие собственной лавки, постепенное знакомство с магами Лютного, выполнение собственных заказов...

Все это было похоже на яркую ленту, промелькнувшую перед глазами и умчавшуюся дальше, вглубь сознания.

Он не знал, сколько прошло времени c того момента как он очнулся, но чувствовал, что теперь может ясно размышлять, не рискуя свихнуться. Все воспоминания отодвинулись далеко, на самые задворки памяти, оставив только воспоминания самого Рона. Особенно ярким был эпизод с конфетой.

Теперь-то он понимал, что больше не сможет доверять братьям как раньше. Не только потому, что те были редкостными придурками, не думавшими о последствиях, но и потому, что не мог доверять людям, способным отравить собственного брата.

В нем шептало что-то, что было сложно назвать сущностью или чужим сознанием.

Скорее — это было что-то от Роба Уэсли, являвшегося, если память не изменяла Рону, одним из его далеких предков. Правда, Рон не помнил никого с таким именем среди родственников, но пообещал себе, что обязательно узнает кто это.

Рон, кряхтя, будто трехсотлетний дед, поднялся с постели и подошел к ночному горшку. Воспоминания — это одно, а полный мочевой пузырь — совсем другое. Ноги почти не тряслись, и можно было оглядеть себя более подробно.

Стянув с себя пижаму, он уставился на свое тело, смотря на него как будто впервые. Впрочем, отчасти это так и было. Он впервые замечал, насколько был хилым. Ноги и руки были абсолютно неразвитыми, мышцы не прощупывались, кисти ощущались деревянными, а пальцы были такими закостеневшими, что напоминали больше палки, нежели основной инструмент работы мага. Ногти были на руках обкусанными, с заусенцами.

Единственное, чем можно было гордиться — это небольшой слой жира на животе. Впрочем, все это решалось достаточно просто. Упорные физические упражнения, определенный рацион и можно создать если не нормальную базу для развития магии, то хотя бы ее зачатки.

Впрочем, ему было уже девять. Слишком времени много уже упущено.

Как там говорил учитель?

«Воспитывать воина нужно с того самого дня как он родился. На следующий день уже поздно начинать учить. Воспитывать травника нужно с того самого дня, как он научился ходить, иначе тоже будет поздно».

Так что можно было не забивать голову мечтами о великих свершениях и просто работать над собой. А то видел он свои мечты. Тьфу, а не мечты настоящего мага.

Рон скривился, вспоминая свое недавнее желание быть похожим на Мальчика-Который-Выжил. Вот уж точно, мечта, достойная только отброса и плебея.

Легенды на то и легенды, чтобы быть ими. В настоящем же мире никто так просто ничего не получит.

Справив нужду, он натянул обратно пижаму и вернулся в постель, предварительно скинув с нее слишком мягкий матрас и подушку. Тело, привыкшее к мягкой постели сразу начало ныть и всячески показывать, что ему неудобно, но Рон был непреклонен. Он не знал, чего в нем было больше, природного Уизлевского упрямства или главенства того, что являлось Робом Уэсли, но шестым чувством понимал, что ему необходимо менять все. Не только себя, но и все вокруг себя. Только тогда это поможет.

Правда, он так и не понял, поможет именно в чем, но это было не особенно важно для него.

Выписки Рон ждал с опаской. За те две недели, что он провел в Мунго, он видел свою семью только дважды. Больше приходить запретили целители, мотивируя эмоциональной напряженностью и нестабильностью магического ядра. Что это значило, Рон не знал, но чувствовал, что ничего хорошего для него.

Мать взволнованно смотрела на него, но тем не менее, послушно стояла за чертой, проведенной целителями. Из братьев, он видел только старшего, Билла.

Тот, почему-то обвешанный с головы до ног всякими амулетами, пробыл рядом с ним совсем недолго, а потом, потрепав его по волосам, отбыл на работу. Отца, как и остальных братьев, он не видел.

Мать показалась ему приятной женщиной, пусть и выглядящей не особо богатой. Но Рон, смотря на нее словно в первый раз, заметил и прекрасную осанку, и огненный цвет волос, убранных в красивую прическу, и неприкрытое волнение за него, и недорогую, но добротную одежду.

Да, его мать, казалась на первый взгляд, бедной, но Рон знал, куда нужно смотреть. И как именно. Он видел, что все аккуратно подшито, нет ни пятен, ни засаленных рукавов, ни обтрепавшихся краев. Да и его одежда была такой же.

Пусть и не современных фасонов, на которые он уже успел наглядеться, пока его лечили, но добротной и чистой.

С братом было сложнее. Рон его опасался. Чисто на животном уровне, когда встречаешь кого-то опытнее и опаснее себя. Именно поэтому он больше времени посвятил тому, чтобы вести себя как раньше, а не изучению странных амулетов на Билле. Они казались смутно знакомыми, будто он видел их раньше, только не помнил где.

Все эти две недели, Рон спал на голом каркасе кровати. На все протесты целителей, он только упрямо поджимал губы и снова, раз за разом, скидывал матрас с подушкой на пол. Когда же целителю Тики надоело с ним воевать и он просто-напросто приклеил матрас так, что было не отодрать, Рон улегся на пол, закутавшись в одеяло на манер гусеничного кокона. Ну и крику тогда утром было!

Целитель ругался так, будто Рон проклял главного целителя, а не всего-то спал на полу.

— Мистер Уизли! — утомленно посмотрел Янус Тики на своего подопечного. — Вот объясните мне, зачем вы спали на полу?

— Я так тренируюсь, — заявил он, глядя в глаза усталому целителю. Тот лишь сжал пальцами переносицу, словно пытаясь таким образом успокоиться.

— Вы понимаете, что этим лишь отдаляете дату своей выписки? — спросил он. — Ваше ядро и так нестабильно, а вы еще больше нагружаете организм своими выходками.

— Мне неудобно спать на мягком, — признался, спустя несколько мгновений, с шумным вздохом, Рон. — Я буду спать в кровати, если вы сделаете матрас пожестче.

— И всего-то? — воскликнул удивленно целитель. — Нужно было сразу попросить, а не устраивать баталию в палате. Если бы не ситуация с вашей магией, то разговор был бы более коротким.

— Какой? — с любопытством спросил Рон, садясь рядом с взрослым магом. Ему и вправду было интересно.

— Привязал бы к кровати! — рявкнул Тики, только вот в глубине его глаз тлели искорки смеха.

И вот сейчас, Рон ожидал, когда за ним прибудут, чтобы отвезти домой. Так как портключ ему был противопоказан, то добираться придется камином и общественным транспортом, вроде Ночного рыцаря. Кто именно придет за ним, он тоже не знал. Только надеялся, что это будет не зануда-Перси.

По идее, его должен был забрать отец, но кто знает, что у него там с работой. Рон помнил, что в будние дни у отца всегда было много вызовов. В выходные дни его дергали лишь во время особо крупных происшествий.

За ним пришла мама. Молли Уизли открыла дверь палаты, в которой он находился все эти две недели и, присев на корточки, распахнула свои объятия. Рон, не раздумывая ни секунды, подорвался с места в тот же миг и обнял мать, прижимаясь к ней изо всех сил.

Теплый запах свежеиспеченного хлеба, сладких пряностей и молока обволакивал его, словно теплое покрывало. Такой родной запах. Еще бы немного влажной земли и, можно было бы точно сказать, что это был запах дома.

Рациональная часть Рона, та самая, которую он стал считать частью Роба Уэсли, отметила, что на матери был такой же амулет как и на Билле. В виде небольшой броши, он был приколот прямо рядом с сердцем, плавно пульсируя в такт пульса ведьмы.

— Мам, что это? — спросил он, показывая на красивый, из потемневшего металла, амулет. Мать на мгновение замерла, а потом ласково взъерошила его волосы.

— Это чтобы защитить тебя, сынок, — ответила она, а Рон почувствовал, что это не вся правда. Или, что будет гораздо вернее, лишь ее малая часть.

— Защитить от чего? — Рон решил не отступать и узнать как можно больше. Тем более, что мать, судя по всему, так соскучилась по нему, что была невероятно мягкой и ласковой.

— От нашей магии, сын, — тихо произнесла ведьма, серьезно глядя на него. От ее взгляда Рону становилось не по себе, но он все равно смотрел ей прямо в глаза. — После того, что случилось, целители посоветовали приобрести эти амулеты для всей семьи, чтобы наша магия не навредила тебе.

— Навредила? — Рон испугался. Но в тоже время он настороженно прислушивался к словам матери, ловя каждое ее слово и понимая, что все куда серьезнее, чем казалось на первый взгляд.

Что же натворили на самом деле его братья?

Естественно, ему не сказали. Да и кто станет разъяснять все девятилетнему ребенку. Даже если он сам себя ребенком не считал. Почему-то пришла уверенность, что раньше, лет триста назад — сказали бы. Даже не так — поставили бы перед фактом, заставив самого выпутываться из свалившихся проблем. И Рон считал это правильным подходом. Если бы не его доверчивость, то он бы не оказался в такой ситуации и не загремел бы в Мунго. С другой стороны — он был благодарен родителям, взявшим ответственность за него. Рон понимал, что просто не справился бы. Он был хилым, не способным защищать семью. Какой из него толк, если вдруг придется сражаться? Впрочем, он для себя решил, что обязательно все выяснит. А с братцами он еще поговорит на тему себя любимого.

Увидев свой дом впервые после шалости близнецов, Рон остановился как вкопанный. Ощущение было странное. Словно он смотрел на дом одновременно и как проживший в нем всю жизнь, и как посторонний человек. Хотелось протереть глаза, чтобы понять, шутка это или нет. «Нора» была меньше всего похожей на свое название. Скорее, ей бы подошло название «Термитник». Широкое основание первого этажа служило опорой для нескольких башенок, стоявших друг над другом.

Создавалось ощущение, что их достраивали время от времени, игнорируя все законы архитектуры. Странно, но отчего-то до невозможности уютно.

— Ты чего, сынок? — спросила мама, легонько подтолкнув в спину замешкавшегося Рона.

— Соскучился по дому, — честно ответил он, даже не думая лукавить. Он действительно скучал по своей семье. Мысли были обрывочными и постоянно казалось, что дом расположен слишком на виду и должен быть другим. Более маленьким, более каменным, более — традиционным.

— Ничего, Ронни, — ведьма потрепала его по волосам. — Давай, проходи.

Она открыла дверь и вошла первой, отчего на Рона пахнуло запахом горячего хлеба и томившегося в очаге мяса. Желудок как по заказу заурчал, отчего мать засмеялась и, быстро скинув дорожную мантию, прошла на кухню.

Первое, что бросилось в глаза Рону — отсутствие веточек можжевельника и полыни у входа. Не верилось, что в доме ведьмы не было столь важных вещей, но вот, глаза его не обманывали. Единственное, что удалось обнаружить — это немного горчицы, лежавшей на подоконнике в небольшом мешочке. Только вот, как подозревал Рон, использовалась она не для защиты жилища, а для еды. Меловых охранных кругов на полу тоже не было. Создавалось впечатление, что дом был открыт для всех вокруг. Приходи и твори зло.

Кухня была отделена от гостиной только малым проемом и расположением мебели. Впрочем, Рону нравилось. Его радовала каждая подушка, вручную вышитая матерью, каждый стул или мелось, свидетельствующая о том, что этот дом живой и его любят. Цвета были аляповатыми и пестрыми, но бесконечно родными. Словно гнездо, созданное из лоскутов. Хотя уж кем-кем, а его мать было сложно назвать наседкой.

Рон помнил ее развевавшиеся в гневе волосы и мощную магию, которую мать изредка, но применяла по отношению к нему. Впрочем, и курица способна стать орлицей, если ее детям будет что-то угрожать. Мелькнуло воспоминание, как птица выклевала глаза одному из детей, когда тот решил поймать цыпленка. Обезумевшую квочку насилу оттащили от ребенка.

Рон выбросил все странные мысли из головы и с радостью устремился к столу. Есть хотелось просто зверски. Если бы ему предложили кабана — умял бы половину, не задумываясь, даром, что был хилым ребенком. Остальных членов семьи Уизли пока не было видно — наверняка либо сидели в своих комнатах, либо умчались куда-то.

Стоило ему сесть за стол, как мать поставила перед ним вместо сочного и зажаристого куска мяса — тарелку с овсянкой. Извиняюще улыбнувшись перед ним, она пояснила:

— Целитель Тики сказал, как минимум, несколько дней кормить только овсянкой.

— Почему это? — искренне возмутился Рон. Да и как тут не возмутиться, когда совсем рядом с ним, только руку протяни, одуряющее пахнет свежий хлеб и сочное мясо.

— Так тебе легче будет восстановиться, — ласково улыбнулась Молли, но Рон увидел притаившуюся в глубине ее глаз, грусть. Да и сам вид матери был усталым. Словно она постарела за то время, что Рон ее не видел.

— Я здоров! — пробурчал Рон, но послушно принялся уплетать кашу. К чести нужно было заметить, что каша была невероятно вкусной. Такой, какая могла быть только у его матери.

— Конечно, здоров, — согласно кивнула Молли, после чего отвернулась и принялась возиться с посудой, готовя все для остальных детей.

Рон и сам чувствовал, что что-то изменилось. У него все чаще и чаще мелькали мысли, которых он за собой раньше не замечал. Да и сам он стал по другому смотреть на семью. Более — спокойно и рассудительно.

— Рон!

— Братишка!

— Ронни!

В одно мгновение на него налетели, обнимая и едва ли не душа в объятиях. Тормоша и задавая вопросы, братья оглушили его, обступив пламенной волной эмоций и движения.

Близнецы, равно как Джинни, притиснулись к нему старшими братьями, отчего Рон чувствовал, что вся его съеденная каша вылезет наружу.

— Перси! Фред! Джордж! Джинни! — воскликнула мать, увидев всю кучу малу на кухне. — Отпустили брата и дали ему спокойно поесть!

— Да, мама, — нехотя пробурчали старшие и отошли на пару шагов от Рона. Тот, откашливаясь, и тщетно пытаясь пригладить вздыбленные волосы, улыбался.

Он дома. Он со своей семьей. Шумной, веселой, пламенно-огненной и большой. Родной.