Дитя Дурмстранга (гет)

Белая, молочная дымка, сгущаясь, все тянет вниз. Тускло блестят бока чаши, за открытым окном плачет дождь. В кабинете темно и пахнет деревом. Школа спит.

— Ты уверен? — Мариса держит руку Фреда, ненавязчиво, но крепко. Ее глаза горят, в них отражается пламя камина. Она опирается на стол, внезапный порыв ветра поднимает полы ее мантии, обнажая коричневые ожоги на ногах.

— Я уверен, — Фред старается быть твердым, но у него не получается. — Скажи, — произносит он тихо, и его голос почти перекрывают порывы ветра, — а это очень страшно?

Мариса кивает. Это очень страшно.

Фред еще раз смотрит в крутящуюся молочную дымку чаши. Оглаживает пальцами темно-рыжие волосы.

— Ты готов? — Мариса кладет свою руку ему на грудь. Под тканью мантии сердце колотится, как сумасшедшее.

— Сейчас, — говорит он хрипло. — Я готов.

Мариса подносит палочку к голове, закрывая глаза, вытаскивает оттуда воспоминание и погружает его в Омут Памяти.

И Фред, глубоко вздохнув, ныряет в день своих похорон, в те страшные полтора года назад, когда его, мертвого, одели в траурную мантию и положили в черный гроб.

Он сам решил посмотреть. Он был большим шутником, этот рыжеволосый гриффиндорец, но он никогда не боялся встретиться лицом к лицу с тем, что пугало его больше всего.

* * *

Джордж Уизли был англиканином по рождению, но агностиком — по поведению. Единственная молитва, которую он произнес в жизни, содержала слова: «Боже, сделай так, чтобы у нас это получилось, и нам за это ничего не было».

Он не ел и не пил несколько дней — с того момента, как Руквуд убил Фреда. Сначала он плакал. Плакал долго, с надрывами, потом ненадолго засыпал и плакал снова. Он не понимал, как так Бог или кто бы там ни был мог забрать Фреда. Его Фреда, Фре, Фредди-повелителя-бладжеров, его лучшего друга, его брата, его всё.

Больше всего он боялся зайти в спальню — там, на расчищенном от мебели полу, стоял гроб, в котором лежал самый дорогой для Джорджа человек. Его брат-близнец Фред.

Когда утром он приоткрыл глаза, то удивился, почему никто не ударил его подушкой по голове, не заорал: «Давай, Джи, поднимай свой зад!». В «Норе» было тихо.

На краешек дивана присел Рон.

— Нужно, Джордж, — сказал он тихо. — Пойдем.

И воспоминания, одно страшнее другого, скрутили сердце Джорджа, вонзились в него когтями и выпустили наружу очередной поток слез. На ватных ногах, держа Рона за руку, как ребенок он переступал по ступенькам лестницы, подходя к двери в комнату, где лежал Фред.

Он медленно подошел и с опаской заглянул в бледное лицо. Так похожий на него. Люди часто их не различали, но Джордж знал, что они с братом — разные. У Джорджа — лицо чуть более вытянутое и взгляд…как будто помягче. У Фреда всегда взлохмачены волосы, Джордж обычно зачесывает их вбок. Джордж — левша. Палочку всегда держит в левой, как его не переучивали. Фред — правша. Их всегда было двое. Джордж и Фред. Фред и Джордж. И когда первый шок прошел, Джордж заплакал. Он гладил рыжие волосы, капал своими слезами на бледное лицо, без конца грел ледяные пальцы и никого не подпускал к гробу.

Джордж Уизли был англиканином по рождению, но агностиком — по поведению. Единственная молитва, которую он произнес в жизни, содержала слова: «Боже, сделай так, чтобы у нас это получилось, и нам за это ничего не было». Но, сидя у ног Фреда, он молился так, как только может молиться человек.

— Да зачем он Тебе, — повторял Джордж, закрывая лицо руками. — Зачем? Он нужен здесь, он мне нужен… Не забирай его…Не отбирай…

Но холодные пальцы крепко сжимали волшебную палочку, а бледное лицо оставалось спокойным и бесстрастным.

…Фред был настолько испуган, что не мог дышать. Он попытался обхватить брата руками и закричать во все горло:

— Я жив, Джи, я жив! Твой брат жив!

Но он был просто наблюдателем. Он не решился подойти к гробу и посмотреть на себя мертвого. Ему и так казалось, что он почти лишился рассудка.

Марису он увидел, когда гроб вынесли на улицу. Дождевые капли скатывались по ее темному плащу, она погладила его волосы, которые мочил ливень, шепнула:

— Не умирай!

Фред плакал. Плакал, когда видел мать, плакал, когда Гермиона сжимала его мертвую руку, плакал, когда билась в истерике Джинни и молчал Рон.

Небо заволокло тучами, и Черная метка, горящая самым настоящим пожаром, нависла над «Норой».

Гарри и Мариса дрались не на жизнь, а на смерть. Два достойных противника — Герой и Пожиратель.

Джордж увидел первым. Он, ни минуты не сомневаясь, что все происходит на самом деле, подбежал к гробу, потрогал руки брата, горячие, живые, с пульсирующей кровью под кожей, приложился единственным ухом к траурной мантии и разревелся, услышав : «Тук-тук. Тук-тук». Сам Фред ничего не мог понять. Он озирался по сторонам, звал родных и друзей, которые шарахались от него и начинали креститься.

А потом прогремело Империо.

— Тихо-тихо, — Мариса подошла к дрожащему Джорджу. — Тихо…

— Это все…правда? — сказал он шепотом, глядя на Марису.

— Правда, — кивнула она. — Правда. А теперь успокойся. Ничего не было. Ни-че-го. — Uitare! — негромкое заклятье забвения подхватил ветер, пронес его через кроны шелестящих деревьев, закрутил в дождливом танце и оставил в «Норе», уносясь куда-то на север, в земли Йоркшира.

* * *

Мариса закрыла окно. Она смотрела на беснующуюся погоду, на молнии, одна за другой разрезающие небо, и молчала. Фред тоже молчал. Он вынырнул из омута памяти, закрыл лицо руками и упал в глубокое кресло.

— Мариса, — произнес он тихо. — Заклятие забвения…Оно у тебя хорошо получается.

Мариса достала из кармана палочку, подошла к Фреду, погладила его мягкие темно-рыжие волосы, прикоснулась к тонким, четко очерченным губам.

— Я смирился с тем, что умирал. Но смириться с тем, как это было, я не могу. Сделай так, чтобы я забыл увиденное.

— Uitare! — Мариса мягко коснулась палочкой груди Фреда.

Он удивленно захлопал глазами.

— Я готов, — сказал он тихо. — Готов посмотреть…в Омут.

Мариса сжала его руку.

— Не надо смотреть, Фред. Не смотри, пожалуйста, — произнесла она тихо. — Давай забудем. Давай сделаем вид, что ничего не было. Мы просто уйдем отсюда и все.

— Давай просто уйдем, — Фред поднялся, и они вышли из директорского кабинета. — Я что-то совсем не хочу на это смотреть.

Они шли по темному коридору Хогвартса.

— Скажи, — Фред задумчиво почесал подбородок. — И как ты…Все сделала?

— Сначала Империус, — Мариса попыталась улыбнуться. — Наверное, можно было бы обойтись чем-нибудь полегче, но я плохо соображала. Всех я заставила убрать следы похорон…Ты…жег свой собственный гроб…

— Забавное зрелище, должно быть, — Фред улыбнулся.

— Потом, — Мариса продолжила. — Заклятье забвения…Чтобы никто ничего не вспомнил. И под конец — легилименция. Подмена воспоминаний. Это было сложнее всего.

— И как…мне теперь жить нормальной жизнью?

— Если хочешь, — Мариса приложила руку к карману, где лежала ее палочка.

— Нет, — Фред отрицательно покачал головой. — Кажется, ты уже стирала мне память. Лучше я приму все так, как есть.

Они подошли к небольшому балкону, которым заканчивался коридор.

— Можешь подождать недолго? — спросила Мариса Фреда, и тот кивнул.

Она вышла на балкон. Профессор МакГонагалл в черной мантии смотрела на грозовые тучи. Мариса набрала полные легкие пропитанного дождем воздуха.

— Профессор, — сказала она тихо. — Даже не знаю, как мне отблагодарить вас.

— Оставьте, — ответила МакГонагалл. — Ваши кошмары прошли?

— Да, — подтвердила Мариса. — Иногда мне бывает тяжело.

— Тяжело без кошмаров? — МакГонагалл удивленно подняла брови.

— Без Виктора, — Мариса задумчиво посмотрела в небо. — Сегодня «Пророк» написал, что он вышел из комы.

— Это радостная новость, — МакГонагалл ободряюще похлопала Марису по плечу.

— Я знаю, — аргентинка кивнула. — Но…мы столько времени проводили вместе. А тут…его нет…

— Все пройдет, — директор смахнула с лица дождевые капли. — И это тоже…

— Профессор, — Мариса смущенно посмотрела на МакГонагалл. — Я знаю, вы были знакомы с моей матерью…знали про мой дар… но откуда вы узнали, что я его предала?

Профессор улыбнулась одними уголками губ.

— Мариса Бустаманте, неужели вы думаете, что вы такой хороший легилиментик, что можете одурачить сотню человек?

— Я латентный легилиментик, — пояснила Мариса. — То есть хорошие врожденные способности, умение читать мысли, правда при целенаправленном применении легилименции часто выходят глупости. На одном человеке могу справиться, но вот с двумя-тремя возникают проблемы. Мне даже в Дурмстранге баллы за это снизили.

— И вы полагаете, что сумели проделать такой трюк на сотне людей?

— Ну, ведь перед этим был Империус и память я им стерла… Так, на всякий случай.

— Мариса, в тот день я тоже была на похоронах Фреда Уизли. Я никогда особо не верила в ваш дар, признаюсь. Но то, как вы его предали, мне пришлось увидеть своими глазами. А потом исправлять за вами ваши же ошибки.

— Вы сопротивлялись Империусу? — Мариса усмехнулась.

— Не такой уж у вас был Империус, чтобы сильный маг не смог бы ему сопротивляться. И…если бы он был достаточно могущественным, вам бы не пришлось ни память стирать, ни замещать воспоминания.

— Чудненько, профессор, — Мариса ненавидела критику. — Спасибо, что напомнили мне, что я никудышная ведьма.

— Неправда, — МакГонагалл покачала головой. — Но вот легилиментик из вас и правда…латентный!

Мариса попыталась улыбнуться.

— Чего я не пойму, — задумалась МакГонагалл. — Почему Фред все-таки воскрес. Кажется, отобрать душу у темных сил и вернуть ее в тело — не одно и то же.

— Знаете, профессор, — волосы Марисы поднял порыв ветра. — Я ведь не Господь Бог, чтобы воскрешать мертвых. И я ведь никак не могла вернуть душу обратно в тело. Во всяком случае, я не верю в это. Я верю в то, что, когда я предала пророчество, кто-то там наверху решил по-своему распорядиться душой Фредерика Уизли. В конце концов, кто мы такие, чтобы мешать Провидению.

— Люди в Арегентине большие фаталисты, — покачала головой МакГонагалл и, улыбнувшись, добавила:

— Покидаете Хогвартс?

— Завтра же утром, — сказала Мариса. — Прошу меня простить, но я не могу здесь оставаться. Все свои курсы я передала Слизнорту, он гораздо более компетентен, чем я.

— Когда студенты узнают, что маггловедения в вашем исполнении больше не будет, поднимется волна протеста, — улыбнулась МакГонагалл. — Тем не менее, я вас понимаю. Прощайте, профессор Бустаманте.

— Прощайте, — Мариса приложила кулак к груди.

— О, ваша дурмстранговская традиция, — МакГонагалл улыбнулась. — Пусть будет по-вашему.

Она сжала сухую руку в кулак и приложила его к сердцу.

— Прощайте, — еще раз сказала Мариса и скрылась в темноте коридора.

* * *

— Мне уже надоело ждать! — недовольно проворчал Фред — И я честно старался не слушать, о чем вы там говорите.

— Удалось? — Мариса вопросительно посмотрела на Уизли.

— Вполне, — Фред расплылся в широкой улыбке. — Только…я понятия не имею, что буду делать, когда ты уедешь.

— Продавать всякую фигню в магазине, — усмехнулась Мариса. — По выходным играть в квиддич и мотаться через каминную сеть ко мне. Если захочешь, конечно.

Они подошли к двери спальни Марисы.

— Конечно, захочу, — Фред наклонился. — Камины в Аргентине, Болгарии, России, Румынии. Маленькие, большие, главное не электрические — в них застреваешь. Остальные сойдут.

— Определенно, — улыбаясь, Мариса сжала его мозолистые руки, прижалась к твердой груди, в которой так размеренно и живо стучало сердце, уткнулась носом в бледно-розовую щеку и поцеловала темно-рыжие волосы.

— Пойдем, — она толкнула дверь.

Они зашли в темное помещение, Фред тихо шепнул: «Люмос». За закрытым окном бушевал дождь.

Мариса разожгла камин и уселась перед ним на мягкий ворсистый ковер. Фред присел рядом, и они долго смотрели на языки пламени, лижущие дерево.

Мариса устало положила голову на плечо Фреда.

— Слушай, — спросил он, усмехнувшись. — У меня последний вопрос. С чего ты решила меня воскресить? Мы вроде как даже знакомы не были…

— Знаешь, Фредди, — Мариса шутливо толкнула его в бок. — Ты был самым крутым парнем на том чемпионате мира, честное слово.

— Ты помнишь меня с чемпионата? И что я делал? — Фред был сильно удивлен.

— Ты играл в квиддич. И, знаешь, это было как-то очень круто.

— Что? Вратарю сборной понравилось, как я играю в квиддич? Быть того не может! — рассмеялся Фред, добавив после секундного размышления. — Хотя нет, может! Я же супер-загонщик и повелитель бладжеров!

Он вскочил и начал подпрыгивать, исполняя что-то вроде ритуального танца:

— Фредди — повелитель бладжеров! Повелитель гребаных бладжеров!

Мариса смеялась в голос.

—Слушай сюда, Бустаманте, десятый номер, — Фред серьезно посмотрел на Марису. — Сегодня мы поменяемся ролями. Ты будешь гонять мой бладжер, а я ловить твои квоффлы. Целых два квоффла, Бустаманте, десятый номер!

А у меня, — Фред с интересом оттянул брюки. — Есть не только бладжер, но еще и целых два снитча!

— Перестань, Фред, — Мариса поморщилась. — Иногда тебя просто ужасно заносит!

— Ага, — Фред мигом стал серьезным. — Но это же я.

Их глаза встретились, и Фред медленно опустился на пол. Он потянулся к Марисе, расстегивая ее мантию, целуя лицо, волосы, руки, пытаясь стащить с себя брюки и ботинки.

— Повелитель бладжеров, — Мариса тихо посмеивалась, гладя темно-рыжие волосы. — Лучше бы ты был повелитель лифчиков…

— Молчи уже, — Фред накрыл ее губы своими. — Хватит. Я же только твой…

Они занялись сексом — нежным, медленным и долгим, таким, каким и должен быть секс у тех, кто друг без друга уже никак не может обойтись

* * *

— Ааа! Давай…еще…Я почти..., — Фред кричал так громко, что слышал весь Хогвартс.

— Да, детка! Давай! Сильнее! Сильнее! — Мариса, казалось, не могла себя контролировать.

— О Боже…Да! Да! Да! Шлепни меня! Шлепни меня, я сказал! Сучка!

— Кобель! Давай! Трахни меня!

Внезапно Фред остановился. Он прислушался, прикидывая, произвели ли их стоны и оры достаточный эффект, и сказал:

— Слушай, по-моему хватит! Мне надоело орать. Сначала шутка была хороша, но у меня уже горло болит.

— Как ты сказал? Шлепнуть тебя? — Мариса подкурила сигарету. — Сучка?! Что-то, когда мы по-настоящему занимались сексом, ты такого не говорил.

— Ну извини, — Фред развел руками. — В следующий раз скажу!

В дверь постучали. Джордж, с бутылкой виски и пакетом каких-то сладостей, вошел в комнату и сел у камина.

— Шлепни меня?! — он с интересом посмотрел на брата. — Не знал, что ты такой горячий! Вы весь замок перебудили!

— Джи, давай, твоя очередь, — Фред опрокинул бутылку.

— Шлепни, шлепни меня, кобель! — мастерски имитируя женский голос, заорал Джордж, и все трое прыснули со смеху.

За окном разгорался рассвет — утро новой жизни, как сказали бы любители метафор.

Солнце кровавым диском вставало на востоке, обливая своим теплом промокшее квиддичевое поле, ледяную озерную гладь и стены величественного замка Хогвартс, утопающего в предрассветной дымке.