Червь (джен)

Триггера не случилось.

Наверно и вправду глупо, но я ожидала, что будут видения. Вот только сейчас всё было наоборот. Во время триггер-события изменялись силы, сейчас же изменилась я.

Я ощутила, как дальность моей силы уменьшилась вдвое, так резко, словно её отрубил удар ножа гильотины.

Контроль начал слабеть. Этот эффект был не настолько серьёзным, как уменьшение дальности, но всё же изменения были заметны. Я продолжала чувствовать насекомых, и они двигались, подчиняясь моим подсознательным мыслям, однако результат был неточен. Чтобы остановить движение роя, требовалась доля секунды.

Ускользают из-под моего контроля. Ускользают…

Рядом была Сплетница, но я пыталась не обращать на неё внимания. Мне нужно сфокусироваться на рое, мне нужно совершенно чётко осознавать, что происходит.

Эхо стародавних событий, вот только теперь Сплетница была одной из тех, кто оставался во мраке. Я ощутила укол вины и поразилась, насколько он был пронзителен. Вина, стыд, острое чувство одиночества…

«Это путь к безумию», — подумала я. Но сама мысль казалась странным образом отчуждённой. Чувства не исчезли, и накатили воспоминания. Уходить от дорогих мне людей, паршиво себя из-за этого чувствовать, даже зная, что в конце концов это к лучшему.

Слишком многие назовут мой поступок ошибкой, глупостью. Зачем доходить до таких крайностей, особенно когда нет никакой гарантии, что в итоге это сработает?

Но именно это решение позволило мне в какой-то степени воссоединиться с отцом.

Я вспомнила и тюрьму. То, как вина и стыд проявляли себя в сводящей с ума беспокойности, худшей, чем само заключение. Поселившийся во мне страх, общение с другими заключёнными, нечто вроде мира, который наступил в моей душе после того, как я отдалась на волю обстоятельств…

Приведёт ли этот мой поступок к чему-то подобному? Заключат ли меня под стражу, по итогам моего монументального решения, одновременно и эгоистичного, и бескорыстного?

Я менялась и телом, и разумом. Сердце ёкнуло, когда я на секунду задумалась о том, каким может стать заключение.

Я невероятно остро чувствовала собственное тело, каждое его малейшее движение, течение крови в венах. Я сфокусировалась на биении сердца и дыхании, которые ускорялись с каждой секундой.

Небо позади меня было ярко-синим, словно в насмешку. Я носила синий, когда стала героем. И потерпела крах. Свет отбрасывал длинные тени, которые тянулись вниз по полу пещеры в направлении остальных, в направлении портала к земле Гимель.

«Нет. Сосредоточься на насекомых».

Дальность силы с каждой секундой уменьшалась, контроль слабел.

Отголоски испытанного мной страха стали расти, когда я осознала, насколько мне нужен был этот контроль. Мне нужно сохранить возможность пользоваться разумом: придумывать идеи и приводить их в действие.

«Мне нужен контроль», — подумала я.

Я попыталась открыть рот и заговорить с Панацеей, но не смогла. Я направила усилия к рою, но не смогла призвать его к себе.

Я всё ещё ощущала тело, но сейчас оно казалось разъединённым. Кулак трясся, голова висела, зубы сжаты так сильно, что это было больно. Сердце бешено билось, а дыхание неравномерно вырывалось через нос вместе с капельками слизи. Глаза были мокрыми от слёз, но я не могла моргнуть, не могла согнать влагу с поверхности глазных яблок.

Всё по отдельности было нормальным, но я не ощущала все эти части чем-то цельным. Моё понятие тела как конкретной сущности было разрушено, связи — разорваны.

Если так пойдёт дальше, то отныне я буду на автопилоте, если вообще сумею заставить отдельные части тела ходить.

«Мне нужен контроль», — подумала я.

Прошло мгновение, и я ощутила, что Панацея работает над тем, чтобы дать мне контроль. То, на чём она фокусировалась, изменялось. Я ощутила, как рой движется более синхронно с моими мыслями и желаниями. Но это… я ощущала, что происходит, чувствовала, как под ударом очередного ножа гильотины дальность снизилась ещё. Радиус действия силы продолжал уменьшаться.

Вот потеряны ещё пара сантиметров в одной области, теперь десяток сантиметров в другой. Потеряла полметра.

Всё сейчас было разобщено и ускользало.

Если так продолжится, то у меня совсем ничего не останется. Минус по всем фронтам.

«Стой, Панацея, — подумала я. — Стой, стой, стой, стой».

Рой напал на неё, и не потому, что я отдала сознательную команду. Нападение было грубым, скорее напоминающим поведение роя пьяных от феромонов ос, чем спланированное нападение, которое обычно использовала я.

Она остановилась, отодвинулась и неуклюже опрокинулась назад.

— Чёрт, чёрт, чёрт, блядь, — голос молодой женщины в стороне. Это не Панацея.

Сплетница.

Я подняла голову, и Сплетница вздрогнула. Что её напугало? То, как я двигаюсь?

— Что ты сделала, Тейлор? — спросила Сплетница.

«Что я сделала?» — хотела бы я сама знать ответ на этот вопрос.

Я посмотрела на Эми и осознала, что насекомые всё ещё летят к ней. Я оттолкнула рой в сторону и ощутила, насколько трудно было им управлять.

У меня остались лишь обломки моей силы. Радиус действия составлял, быть может, треть от прежнего, контроль стал в лучшем случае грубым. Теперь я не могла управлять самыми мелкими насекомыми из входящих в рой.

Нужно было сконцентрироваться на слишком многом одновременно. Рой, нюансы действия силы, моё состояние, слишком близкое к панике, и то, что я больше не чувствовала себя цельным, единым человеческим существом. Остальные вещи, хоть и были важны, но стали совершенно второстепенными.

Ко мне шёл кто-то большой, с пламенем, текущим с рук… это неважно. Моя сила… может быть моя неспособность составить цельную картинку вытекает из потери моей способности к многозадачности?

Это Лун шёл ко мне. Лун остановился невдалеке, дыхание горячее, мышцы напряжены, пламя вьётся вокруг локтей и когтистых пальцев.

Он смотрел на меня из-под маски с жёлто-красными глазами. Дыхание настолько горячее, что воздух дрожит. Пытается понять, представляю ли я опасность?

— Тейлор… — сказала Сплетница, словно откуда-то издалека.

Но она ничего больше не добавила. Она смотрела несколько долгих секунд, затем зашагала вдоль края пещеры, словно пытаясь посмотреть на меня с другой стороны. Напряжённая Ампутация стояла в полуприседе чуть в стороне между мной, Привратником и ясновидящим. Сейчас она была похожа не на ребёнка, а, скорее, на дикое животное. Наверное, поддалась старой привычке, вот только сейчас она потеряла налёт детской невинности, остроумия и весёлости.

Неподвижность, которую они все приобрели, была пугающей. Она лишь обостряла охвативший меня страх. Все смотрели на меня, и я чувствовала себя как при панической атаке. Я не могла управлять своим дыханием, поскольку когда я на этом сосредотачивалась, тело напрягалось, а единственный кулак сжимался так, что становилось больно. А когда я направляла внимание на него, то дыхание выходило из-под контроля. А сердце тем временем продолжало биться о грудную клетку. И с этим я ничего не могла поделать.

В попытке ограничить внешние раздражители я закрыла глаза и ощутила, как влага стекает по месту, где линзы касаются щеки. Я подняла голову, чтобы взглянуть на потолок пещеры.

Словно восприняв это как сигнал, Ампутация метнулась в портал.

Почему я плачу? Это странно. Я была напугана, рука дрожала, и я не знала насколько это был мой страх, а насколько — результат воздействия Панацеи. Я была необъяснимо зла, потеряна, и не могла избавиться от навязчивых воспоминаний о нахождении в тюрьме.

Заперта в несговорчивом теле? Нет. Чувства и мысли этому не соответствовали. Почему я вообще думаю об этом?

В придачу к чувству паники и противоречивым нелогичным эмоциям, я почувствовала тошноту. Или, может быть, именно из-за них. Я почувствовала, что меня опрокидывает, словно эмоции действуют на меня физически. Когда ноги пришли в движение и не дали мне упасть, это случилось не потому, что я отдала им приказ. Это было и не рефлекторное действие. Нечто третье.

«Пассажир, — подумала я. — Наверное нам придётся научиться работать вместе».

Дыхание немного замедлилось. У меня не было способа понять, отреагировал ли это пассажир, или это была моя реакция на то, что я осознала присутствие пассажира.

— Шелкопряд? — женский голос.

Я не знала, хватит ли мне контроля, чтобы получить от роя представление о том, где она и что делает. Я повернула голову и увидела Канарейку, стоящую возле портала.

— Не надо, — сказала Сплетница. — Не трогай её. Оставь её на некоторое время в покое, чтобы она пришла в себя. Жди.

— Что случилось, Шелкопряд? — спросила Канарейка, не обращая внимания на Сплетницу.

«Пусть кто-нибудь другой это расскажет, — подумала я. — Сплетница?»

Нет, она молчала.

Ампутация ушла.

Канарейка ничего не знала.

«Пассажир? — подумала я. — Есть идеи?»

Проще было общаться с пассажиром, чем открыть рот и ответить на этот вопрос. Заговорить означало озвучить всё, что пошло не так: моё замешательство, страхи, тревоги, то, что моё тело, разум и эмоции ощущались как что-то постороннее. Говорить означало побороть растущий в горле ком.

— Ты так и не научилась просить о помощи, когда нуждаешься в ней, — сказала Сплетница практически обвиняющим тоном. — В смысле, ты, конечно, просишь, когда обращаешься к другим группам, вот только появляется ощущение, что пока ты спрашиваешь, к их головам приставлен пистолет. А ещё ты просишь в такое время, когда нельзя сказать нет, потому что вот-вот разверзнется ад.

Я посмотрела вниз на Панацею. Она не двигалась, разве что слегка покачивалась вперёд-назад синхронно с дыханием, наклонив голову и устремив взгляд в землю.

Это из-за меня? Я стала уродцем? Чудовищем? Я изменилась?

Нет. Я проверяла себя, я даже видела себя со стороны, и, насколько можно было судить, я была всё той же. Две руки, две ноги, два глаза, нос, уши и рот. Одной кисти нет, но это вполне ожидаемо.

— Конечно, ты попросила Панацею. Ты просишь меня подыграть, всё организовать, а потом идёшь и сдаёшься в плен. То, как ты решила проблемы в школе… ладно, я не хочу начинать полный разбор и резать слишком сильно. Давай остановимся на том, что ты принимаешь решения, а потом используешь остальных, чтобы они помогли тебе разобраться с последствиями. Это ведь не то же самое, что по-настоящему просить о помощи, не так ли?

Я не хотела сейчас это выслушивать. Однако я подняла голову и встретилась со Сплетницей глазами. Сейчас она стояла позади Луна. Он трансформировался. Он что, пытается выиграть время?

— И хотя я говорю всё это, подруга, ты должна знать, что я люблю тебя. Я обожаю тебя со всеми твоими тараканами. Ты спасла меня, и мне хочется думать, что в той же степени я спасла и тебя. Всё то, о чём я сейчас брюзжала, всё это не раз помогало нам выпутаться из крайне паршивых ситуаций, и хоть я и жалуюсь, но в той же степени тебя за это люблю. Ты гениальна, и безрассудна, и слишком переживаешь о людях вообще, в то время как я очень хочу, чтобы ты бросила всё и проявила здоровый эгоизм. Но это?!

Это?

— Блядь, — сказала Сплетница. — Ты уж прости меня на этот единственный раз. Я не могу промолчать, потому что мне больно видеть это и знать, что́ ты натворила. Вот теперь я и вправду сочувствую твоему отцу, потому что начинаю понимать, через что ему пришлось пройти.

С таким же успехом она могла залепить мне полновесную пощёчину. Хуже всего то, что я это заслужила.

«Так вот каково это, оказаться мишенью для атаки Сплетницы».

— Вот, — сказала она и слегка улыбнулась. Не вполне своим обычным оскалом. Она скорее пыталась меня обнадёжить: не самое привычное для неё занятие. — Я сказала всё, что требовалось сказать. И сейчас я всё-таки прикрою твою спину. Сейчас нам нужно выяснить, как исправить всё это.

Я была согласна, вот только не вполне понимала, какое именно «всё это» нужно исправлять.

— Это не так-то легко обратить вспять, — сказала Ампутация.

Она вернулась, и не одна.

Маркиз и двое его подчинённых. Недавно они доставляли раненых, но сейчас с ними никого не было. Тёмные волосы Маркиза были завязаны в хвост, а пыль на его одежде не сделала её менее изысканной и не разрушила его наполненную мужественностью элегантность. С ним был чрезмерно опрятный парень и тот, с чёрными от локтя до кончиков пальцев руками. Все трое имели максимально собранный, деловой вид.

— Я готова попробовать, — сказала Сплетница.

Маркиз оценил происходящее, окинув всех холодным взглядом.

— Не слышу звучного «да», — сказала Сплетница.

Маркиз шагнул вперёд.

— Осторожно! — выкрикнула Сплетница.

Я могла бы уклониться, если бы полностью владела своим телом. Я могла бы уклониться, если бы была более сосредоточена. Чёрт, я всё равно бы уклонилась, если б не осознала, что Сплетница предупреждает Маркиза, а не меня.

«Я думала, она прикроет мне спину», — подумала я, когда костяное древко Маркиза угодило мне в центр груди. Чёрт! Я не сумела бы уклониться даже с полным контролем над телом и летательным ранцем. Древко ударило меня в грудь широким плоским наконечником и оттолкнуло далеко назад.

Продолжая толкать, кость изменялась, выпуская два отростка. Сила и скорость движения не дали мне возможности устоять на ногах, я упала, сначала на мягкое место, затем последовал тяжёлый удар летательного ранца и, наконец, стук черепа о твёрдый каменный пол пещеры.

Движение остановилась, и я только было попыталась подняться, как Маркиз продолжил удлинять древко. Меня протащило ещё дальше, пока я не упёрлась спиной в камень в двух метрах от входа в пещеру. В двух метрах от каменного уступа и обрыва, глубину которого насекомые не смогли определить. Два отростка кости прошли слева и справа от моей шеи и прижали меня, словно рогатина.

Кожа на его второй руке взбугрилась и разорвалась, из запястья появилась массивная костяная рука. Судя по её положению относительно Луна и Панацеи, он явно использовал руку, чтобы оттолкнуть или оттащить их подальше от меня.

— Господи, — произнесла Панацея. — Господи, пиздец.

Неожиданное проявление эмоций смутило меня так же, как и всё остальное.

Они стояли там. Маркиз, его люди, Лун, Панацея, Канарейка, Сплетница и портальный дуэт Котла. Все смотрели на меня сверху вниз.

— Пять метров, — тихо сказала Сплетница. — Точнее, четыре и восемьдесят семь, но, думаю, можно округлить.

Маркиз кивнул.

— Способности паралюдей могут возрастать и уменьшаться в зависимости от психического состояния. Насколько изменчива может быть…

— Изменений не будет, — сказала Панацея, не поднимая глаз. Она уставилась на тыльную сторону своих рук, держа их параллельно полу. Возможно, она рассматривала татуировки. — Я ощутила, как всё изменилось… Сила не привязана ни к её чувствам, ни к соответствующим частям мозга. Уже нет.

— Понятно. Приятно слышать, спасибо, — сказал Маркиз. Он подошёл на три шага, и костяное древко, протянувшееся между его рукой и отростками, державшими меня за шею, уменьшилось до указанного расстояния.

Он сохранял дистанцию в шесть-семь метров.

Почему Сплетница сказала про пять метров?

— О чём вы говорите? — спросила Канарейка.

— Я мог бы её сжечь, — прорычал Лун, не замечая её. — Но мне показалось, что ты будешь недоволен, если с ней сгорит и Амелия.

— Совершенно верно, — сказал Маркиз. Он не сводил с меня взгляда.

— Господи, — повторяла Панацея, поднимая ладони к голове. Она пробежала пальцами по волосам, нечаянно распустив хвост. — Господи, пиздец.

— Тише, — сказал Маркиз и положил ладонь ей на плечо.

— Что ж, Амелька, это шаг вперёд, — заметила Сплетница.

— Нет, — прошипела Панацея. — Даже, блядь, не смей!

— На этот раз, перед тем как непоправимо напортачить, ты хотя бы заручилась согласием.

— Я убью тебя нахер! — прорычала Панацея.

Прозвучал отдалённый грохот, настолько сильный, что его можно было и услышать, и почувствовать через открытый портал на землю Гимель. Сражение продолжалось, и, судя по всему, они увели Сына в сторону от поселения.

Там были мои друзья. Рейчел, Аиша. А я была здесь и ничего не делала.

Рука скользнула по камню, а тело попыталось приподняться и встать, вот только костяная рогатка удерживала меня за шею. Зачем я это сделала? Я не принимала сознательного решения.

«Пассажир?» — подумала я.

Возможно, он принимал решения и по поводу моего тела?

На этот вопрос я тоже не могла ответить. Я направила свой разум на решение вопросов, которые были мне по силам.

«Пять метров».

Я видела, как остальные по ту сторону длинной костяной колонны разошлись пошире, выстроились в линию позади Маркиза и продолжили наблюдать за мной.

До меня запоздало дошло. Пять метров — это дистанция, на которую им нельзя приближаться.

— Я хотел бы извиниться за то, что был несколько груб, — сказал Маркиз. — Я торопился, пытаясь обеспечить безопасность моей дочери.

— Ааааэхеееееуухм.

Понадобилось несколько долгих секунд, чтобы я осознала, что эти звуки исходят из моего рта. Гласные не те, да и вообще, звуки даже отдалённо не походили на слова. Моя рука скользнула ко рту. Кончики пальцев уткнулись в ткань из паучьего шёлка, словно пытаясь помочь губам, словно я каким-то образом могла вручную заставить их работать. Даже движение руки было неуклюжим.

Я стала кукловодом, который пытается управлять марионеткой, дёргая за ниточки. Что-то настолько сложное, как человеческая речь, было за пределами моих способностей.

Я попыталась собрать рой, чтобы произнести или написать слова, но и тут потерпела неудачу.

Это далеко, очень далеко за пределами моих способностей.

Я видела, как отреагировала Сплетница: всё её тело напряглось, она сделала полшага назад.

Я опустила глаза на пол. Пальцы двигались, пытаясь что-то схватить, и это происходило не по моей воле.

— А, — сказал Маркиз. — Печально. Проблема коммуникации не позволяет понять, насколько мы можем доверять ей.

Он сказал «доверять ей», а не «доверять тебе».

Словно не было никаких причин обращаться непосредственно ко мне. Маркиз ссылался на меня в разговоре со Сплетницей примерно так же, как люди общаются с опекунами умственно отсталых или родителями маленьких детей.

Как будто я настолько в жопе, что мне нужен попечитель, исполняющий роль переводчика или адвоката.

— На это я могу ответить, — сказала Сплетница.

— По правде говоря, твоё суждение предвзято, — сказал Маркиз. — Я не собираюсь подвергать себя, мою семью и моих подчинённых опасности только потому, что ты испытываешь привязанность к Шелкопряд. И прежде, чем ты начнёшь разглагольствовать, позволь предупредить, Амелия рассказала мне о тебе. Я осведомлён, насколько убедительной ты можешь быть. Щегол, Пепел, Лун, если вам покажется, что она мной манипулирует, вы получаете моё полное разрешение взбунтоваться. Я это даже рекомендую.

— Едва ли справедливо, — заметила Сплетница.

— Вполне справедливо, с учётом обстоятельств, — сказал Маркиз. — Если сможешь убедить нас всех, значит, доводы разумны и обоснованы.

— Мне кажется, ты недооцениваешь, насколько незначительный повод нужен Луну, чтобы кого-нибудь покалечить, — сказала Сплетница.

— Может и так, — ответил Маркиз, и посмотрел на Луна.

— Ты слишком мягок с женщинами и детьми, — заметил Лун. — Если она что-нибудь начнёт, я нарушу твои правила и уничтожу её.

— Полагаю, так и будет, — сказал Маркиз и вздохнул, затем взглянул на Сплетницу. Та слегка кивнула.

Раздался отдалённый грохот. Звук, похожий на крик тысяч людей в унисон. По моей коже пробежал озноб.

— Давай отложим вопрос, — сказал Маркиз. — Компромисс.

— Конечно, я открыта к компромиссам, — сказала Сплетница. — По-любому лучше, чем быть уничтоженной.

— Привратник? — повернулся к нему Маркиз. — Ещё один портал, пожалуйста. Мы сменим местоположение, развернём пункт помощи в другом месте. Создадим связь с Гимель и закроем все двери, ведущие в эту пещеру.

— Не уверена, что мне нравится подобный компромисс, — возразила Сплетница.

— Шелкопряд — это неизвестная переменная. Мы оставим её здесь, где так же безопасно, как и на любой другой земле. Мы закончим бой против Сына: победим или проиграем. И когда всё будет закончено, вернёмся сюда, и посмотрим, что мы можем для неё сделать.

Повисло молчание.

«Остаться здесь? Не участвовать в сражении?»

Я напряглась. Насекомые пришли в движение.

Точно. У меня же всё ещё есть насекомые. Контроль ослаб, но только частично. Любые попытки что-то сделать были похожи на действия левой рукой вместо правой. Проблема заключалась в том, что здесь было не то чтобы много насекомых.

— С этим… как-то трудно спорить, — заметила Сплетница. — Но мне это не нравится.

— Это сущность компромисса — все остаются в более или менее равной степени недовольны, — ответил Маркиз. — Я предпочёл бы, чтобы она была надёжно зафиксирована, но я согласен сломать костяной стержень и оставить её свободной, чтобы она могла позаботиться о себе после того, как мы уйдём.

Шнуров не осталось. Я слишком много использовала, когда мы изготавливали платформу на базе Котла.

У моей силы появилось новая размерность, ради которой я пожертвовала всем остальным. Способность с радиусом действия в пять метров.

Мне просто нужно понять, как её использовать.

Сплетница покачала головой.

— А если Привратник погибнет, то она зависнет здесь, совершенно одна, брошенная всеми, и не соображающая толком. Возможно, до конца своих дней.

— Мне кажется, если погибнет Привратник, в отчаянном положении окажемся мы все, — заметил Маркиз. — Это наиболее справедливое решение. Думаю, ты это понимаешь.

Я подняла руку, пальцами вверх, и переместила культю в примерно такое же положение, зная, что Сплетница сумеет понять. Это самое близкое к умоляющему жесту, что можно было сделать одной рукой.

Сплетница посмотрела на меня.

— Ну да, кроме одного момента.

— Есть загвоздка, — догадался Маркиз, в его голосе сквозила усталость.

— Конечно. Жизнь несправедлива, а я чертовски сильно верю в эту девчонку. Кроме того, совершенно недавно мы с ней сошлись на том, что не станем бросать друг друга.

— Как некстати. Лун, Пепел? Заставьте Сплетницу уйти. Утащите её, если придётся, но не причиняйте ей вреда.

— Своей мягкостью ты испытываешь моё терпение, — прогремел Лун, однако взял своей лапой Сплетницу за руку. Пепел взялся за другую.

— Осторожно, у неё пистолет. Если она освободит руку, то воспользуется им против одного из вас, — сказала Панацея и отправилась за ними следом.

Я попыталась дотянуться до ступни, но костяная развилка крепко держала моё горло. Я рухнула на пол, наблюдая за теми, кто остался.

— Хватит бороться, Шелкопряд, — сказал Маркиз. — Пожалуйста, успокойся. Ты рискнула и проиграла. Придётся теперь отсидеться.

Я сузила глаза под линзами маски.

— Щегол, сможешь использовать свою силу? Немного. Ровно настолько, чтобы она смогла через некоторое время освободиться?

Опрятный мужчина покачал головой. Он повернул ладонь вверх, и в ней закружилась небольшая сфера, напоминающая каменную капусту. Он сжал ладонь, и предмет исчез.

— Десять лет назад, наверняка. А сейчас… Я не доверяю своей точности. Если моя сила коснётся чего-нибудь вокруг неё, я не уверен, что пещера выдержит.

— Тогда иди присмотри за остальными, — кивнул Маркиз. — Будь готов в любой момент закрыть двери.

Щегол повернулся и вышел вслед за Привратником и ясновидящим.

— Я знаю, что у тебя осталось в запасе несколько трюков. У тебя есть насекомые, перцовый баллончик. Что-то ещё, о чём я наверняка не знаю. Мне придётся предположить, что состояние твоего рассудка позволяет тебе использовать эти трюки. И мне остаётся надеяться, что ты способна послушаться, когда я попрошу тебя к ним не прибегать. Оставайся здесь, приведи себя в порядок, и мы придём когда сможем. Если сможем. Я клянусь тебе, что тем временем сделаю всё возможное, чтобы сохранить Сплетницу в безопасности.

Мой кулак сжимался и разжимался. Не по моей воле.

— Еееееуунх, — прорычала я.

— Собираюсь с изрядной долей оптимизма предположить, что это неохотное «да», — сказал он.

Мне понадобилась секунда, чтобы движения получились согласованным, но всё же я сумела покачать головой из стороны в сторону.

— Ну ладно, — сказал он и положил руку на бронированное плечо Канарейки. — Канарейка, пожалуйста, выходи. Я пойду сразу за тобой.

Она начала двигаться, затем замерла.

— Я… я и вправду знаю, что ты чувствуешь, Шелкопряд. В какой-то степени. Я выпила то, что дал мне Котёл, и оно изменило меня, физически. Я чувствовала себя ужасно, немного тронулась умом. А примерно через три года после того, как я пришла в себя, всё полетело к чертям. Словно жизнь напомнила об ошибках, которые я допустила. Так что… я знаю, что ты чувствуешь. Но ты и вправду сможешь с этим смириться. Так что, не казни себя слишком сильно. Поверь той, кто слишком часто этим занималась.

— С твоей стороны было очень любезно это сказать, — произнёс Маркиз. — Пожалуйста, выходи.

Канарейка кивнула. Он смотрел на неё.

Я наклонилась в сторону, чтобы левая рука смогла дотянуться до правого бедра. Одновременно я сумела немного сдвинуть костяную развилку в сторону. Не настолько, чтобы освободиться, однако достаточно, чтобы получить пространство для манёвра.

— Опасность! — выкрикнул Маркиз.

Рука нашарила пистолет, и я выхватила его из кобуры. Я поднесла его к точке, где кость разветвлялась и выстрелила. В самое толстое место.

Наверное, несколько безрассудно стрелять вверх во что-то настолько твёрдое как кость в считанных сантиметрах от лица и горла.

Однако кость разбилась. Развалилась на части.

Я была свободна, но Маркиз уже начал действовать. Его окружила костяная броня, резная, изящная, однако, закрывшая его достаточно плотно, чтобы насекомые или были раздавлены, или оказались не способны добраться до кожи. У меня не было насекомых, достаточно мелких, чтобы проникнуть в вертикальные щели напротив глаз и рта.

Копьё из кости начало испускать побеги, которые множились и разделялись, разрастаясь в настоящее дерево, заполняющее пещеру между мной и Маркизом. Он отступал, создавая всё больше материала, который позволял ему сохранять связь с основанием дерева. Он знал, что я попытаюсь сделать дальше.

Я не вставала, у меня не было на это времени. Я активировала летательный ранец, выдвинув крылья с ускорителями, и направила себя в стену пещеры. Удар получился немного сильнее, чем мне хотелось бы, одно крыло изогнулось, когда меня протащило куда-то в сторону Маркиза вдоль стены и потолка, где ветвей было меньше.

Объём пространства, в котором я могла маневрировать, стремительно сокращался. Свисающие ноги зацепились за ветку, и я едва не потеряла весь свой разгон. Мне пришлось сложить крылья, но одно из них, погнутое ударом, не встало на место.

Ветви костяного дерева сомкнулись вокруг меня. Я активировала ускоритель на оставшемся крыле и вслепую открыла огонь в надежде расчистить путь.

Маркиз шагнул в сторону, создавая костяной щит перед собой и Канарейкой. В их сторону пули на самом деле не летели, однако это сработало в мою пользу. Чтобы получить свободу передвижения, он сломал костяной стержень, и дерево перестало расти. Я нырнула в самый большой промежуток между ветвями, ломая тонкие прутики и шипы, оказавшиеся на моём пути.

Шесть метров до Маркиза. Он вернулся обратно и ухватился за «дерево».

Передо мной развернулся костяной диск, словно дерево превратилось в зонтик. Стена, барьер.

Я выстрелила в край, и кусок отломился.

Но до того, как я сумела протиснуться в образовавшуюся дыру, выросли новые побеги. Пещера была запечатана. Я выстрелила снова, но барьер был слишком толстым. Я снова и снова нажимала спусковой крючок, раздавались бесполезные щелчки. Движения были столь судорожными и дёрганными, что пистолет выпал из моей неуклюжей руки.

— Мне невероятно жаль, — пробормотал Маркиз.

Во мне вскипали паника и страх.

«Я не хочу оставаться. Не могу. Вы не понимаете. Я сойду с ума, я уже чувствую себя потерянной».

— Горррууф, — прошипела я и склонила голову, броня и маска стукнулись о кость.

Страх, паника, не…

Я испытывала их, но они не были моими собственными. Как и страх, и паралич, которые навалились на меня чуть раньше, как и злость.

Я так привыкла к тому, что моя сила действовала автоматически, и не была готова к тому, чтобы требовалось прикладывать какую-то волю.

Я обратилась к ощущению, сфокусировалась на моей новой способности.

Пять метров. Маркиз был за пределами этого расстояния, но Канарейка действовала не так быстро. У неё не было таких же рефлексов. Она засмотрелась, или, возможно, побоялась повернуться спиной к идущему бою, так что она осталась позади.

Я прижималась к костяной стене, а Канарейка стояла с другой стороны на расстоянии около пяти метров.

Сейчас, когда у меня появилось время вглядеться, ощутить, я поняла, что осознаю тело Канарейки так же, как осознавала тело Луна. Или как тело Панацеи, хотя и в меньшей степени. Её спокойное размеренное дыхание, полное отсутствие движений.

Она застыла так же, как Лун и Панацея.

В ожидании инструкций.

Я не могла отправить её ближе к Маркизу, она бы вышла за пределы действия моей силы. Вместо этого я приказала ей развернуться.

— А, проклятье, — произнёс Маркиз.

Её движения были такими же неловкими, как и мои собственные. Изъян, один из множества. Она зашагала ко мне и к стене, созданной Маркизом.

Он опутывал её, бросая костяные жезлы и окружая её тело клеткой из того же материала, сплетая всё воедино.

Но на ней был бронированный костюм Драконоборцев. По моей команде она согнула ноги, затем прыгнула вперёд. Ей удалось разбить окружавшие её кости, затем она ударила кулаком в стену.

Два, три, четыре раза.

Маркиз шагнул вперёд и очень осторожно поставил ступню у основания костяного древка. Стена начала утолщаться, быстрее, чем Канарейка могла её ломать.

Её сила…

Я вгляделась в Канарейку и ощутила, что понимаю физическое и психическое состояние её организма. Я получала достаточно информации о её внутреннем устройстве, чтобы знать, что она чувствует, что у неё болит, и на что способны её тело и её сила.

Она начала петь.

«Приведи его ближе. Приведи его сюда».

Пение изменилось. Упорные механические удары о стену продолжались, кость трещала под натиском брони, и я ощутила, как качнулся Маркиз. Он отвёл ногу от костяного выроста и начал приближаться к Канарейке.

Я так привыкла к жужжанию, к непрерывному глухому рёву силы в ушах… Сейчас всё было не так. Я прикоснулась к сложным и чарующим чувствам. На каком-то уровне я связала себя с Канарейкой.

Я помнила, как оказалась в плену у Дракона и Отступника, когда меня волокли на крышу вскоре после убийства Александрии и директора Тагга. Попытки борьбы, тщетные и безнадёжные.

Я помнила, что стояло за этим воспоминанием, я знала, что стояло за событием: общее ощущение, чувства. Канарейка боролась, беспомощная и связанная, охваченная ужасом и паникой, переполненная тупым чувством вины за то, что она сделала, ошеломлённая реальностью, которую она не вполне осознала, и не сможет полностью осознать в течение недель или месяцев.

Она была мной, и я была ей. Общий опыт. Она была продолжением меня.

Не было способа понять, ведёт ли это к лучшему. Я снова начала ощущать себя не в своей тарелке. Снова отделилась от самой себя.

Единственное, что пугало меня ещё больше, так это понимание, что дальше будет только хуже. Вот это и было моим инструментом. Ради этого я пожертвовала своим разумом, телом, дальностью действия силы и точностью управления. Всего лишь пять метров. Радиус в пять метров, и Панацея сказала, что я не смогу увеличить его при помощи эмоций.

Я заставила себя встать на ноги, проломилась через костяные ветки поменьше и ухватилась за самую крупную, чтобы удержаться на ногах. Ноги дрожали, в голове плыло и мне казалось, что если бы рука была свободной, то она бы безвольно повисла. Я не могла… не могла докопаться до знаний о том, как моё тело должно вести себя в состоянии покоя.

Я увидела первую трещину с моей стороны костяной стены.

И что ещё лучше, Маркиз подошёл ближе. Один-два вынужденных шага в нашу сторону и…

И я так и не получила возможности узнать, смогу ли я использовать его силу. В пещеру шагнул Лун и заполнил всё вокруг огнём.

Канарейка была в броне, хотя её волосы и воспламенились там, где они выступали из-под шлема. Маркиз тоже был защищён. Никто из них не должен был поджариться.

Но пламя заглушило пение. Когда огонь погас, Канарейка услышала шаги убегающего Маркиза, его руки были прижаты к шлему напротив ушей.

Я приказала Канарейке прорваться сквозь стену. Она протянула руку, схватила меня за обвязку летательного ранца и вытащила сквозь разлом.

Портал закрывался. Канарейку, похоже, бросили.

Я приказала ей швырнуть меня и активировала летательный ранец, чтобы прибавить в скорости.

Я проскользнула сквозь портал за две секунды до того, как он стал слишком узким. Я лежала на полу, а остальные смотрели на меня.

— Кооугааах, — сердито пробормотала я и медленно поднялась на ноги. Никто не предложил мне руки, но это было моё решение, не их.

Культя пульсировала, остальное тело казалось чужим. Не все движения происходили по моему желанию. Пассажир явно пытался мне помогать.

Я взглянула на другой портал позади нас. Земля Гимель.

Я оставила остальных в покое, я не пыталась контролировать их. Когда Щегол оказался у меня на пути, я физически отпихнула его.

«Я сражаюсь, — подумала. — Сражаюсь с Сыном. Пока не знаю как».

Я видела себя их глазами. Каждое изображение было слегка искажено, каждое отличалось достаточно, чтобы вместе они стали разобщёнными и жуткими. Я лучше осознавала себя через них, чем через свои собственные глаза.

Я вошла в разрушенный кафетерий, переступила через обломки у входа, оставшиеся после одного из попаданий в здание. Когда я направилась в сторону сражения, остальные остались позади, оказались вне зоны действия моей силы, снова обрели способность двигаться по своей воле.

Получили возможность напасть на меня, если им это вздумается.

Маркиз, Панацея, Ампутация… не так опасны.

Лун? Нет. Если он соберётся меня убить, он сначала даст мне об этом знать.

Щегол? Пепел? Эти двое вполне способны были на меня напасть, их гордость пострадала, я на мгновение получила над ними контроль.

Сплетница была свободна. Она бежала, перепрыгивая через булыжники и обломки, чтобы добраться до меня. Она замерла в десятке шагов.

Чуть дальше пяти метров.

Но она ничего не сказала.

Здесь был Сын. На этот раз он разрывал людей со свирепой жестокостью. Люди бежали в укрытия, которые так слабо защищали от Сына, пытались возвести защиту, прятались и спасались бегством.

Мы уже проиграли?

К нам направлялась группа кейпов, несущих раненых. Среди них — Рейчел, Чертёнок и Ублюдок.

Я двинулась в сторону, но неправильно предсказала их маршрут. Я-то думала, что они пойдут в госпиталь-закусочную, но они направились прямиком ко мне.

Я отступила назад и взлетела, а Сплетница вышла вперёд, её нога прочертила кривую вокруг пузыря, который, кажется, видела только она. Она остановилась у них на дороге, расставив руки и выкрикнув:

— Идите в обход! Опасная сила!

Большинство послушались. Только один, проходя мимо Сплетницы и оглянувшись через плечо на Сына, оступился и вошёл в зону действия моих сил. На этот раз я была внимательна и ощутила, как всё его существо оказалось перед моим внутренним взором. Он замер на месте.

Но ещё до того, как я обрела над ним контроль, Сплетница схватила парня за воротник, и выдернула его.

— Что за хрень? — спросила Чертёнок.

Сплетница отпустила парня, и тот убежал.

Я не могла ответить, так что я сосредоточилась на сборе насекомых. Нет смысла пренебрегать ресурсом, который был когда-то жизненно важным.

— Кое-кто предложил себя одной чокнутой с комплексом младшей сестры в качестве подопытного для неинвазивной операции на мозгах. Или, скорее, она попросила чокнутую психопатку сделать себе на мозгах инвазивную операцию, а другая чокнутая предложила свои услуги. И теперь Рой сломана.

— Она не выглядит сломанной, — сказала Чертёнок. — Тот парень…

— Хрррррн, — сказала я.

— Хрррррн, — ответила Чертёнок и рассудительно кивнула. — Теперь понятно.

— Она не может говорить, — скорее констатировала Рейчел, чем спросила.

Я покачала головой. «И не могу двигаться ни так же быстро, ни так же хорошо, как раньше…»

Я запоздало осознала, что Рейчел соскочила с Ублюдка. Она протянула руку вперёд, словно нащупывая путь.

Я попятилась, но она двигалась быстрее.

Концепция всей сущности Рейчел вломилась в моё сознание.

Я заставила её отступить на шаг.

— Хм, — произнесла Рейчел.

— Какого лешего ты это сделала? — спросила Сплетница.

«Потому что она слишком сильно мне доверяет», — подумала я.

— Она умнее меня, — сказала Рейчел. — Пусть делает то, что ей нужно.

Я покачала головой, затем активировала ранец и отлетела назад.

Контроль над Рейчел ничего не даст. Я не получу специальных знаний по поводу её свистов и команд, не обрету её интуитивного понимания собак.

Но я должна сделать хоть что-то.

Маркиз и остальные приближались. Напряжённые, в полной боевой готовности.

Я стала теперь неопределённым фактором, чем-то, чему они не могли доверять. Немного безумным, немного непредсказуемым, и сила моя теперь гораздо более опасна и скорее разрушительна, с их точки зрения, чем полезна.

— Ты уходишь? — спросила Сплетница, осознав чуть ли не раньше меня самой.

Я кивнула.

— Удачи, — сказала она. — Ты знаешь, где нас искать.

Я снова кивнула и взлетела в воздух на сломанном летательном ранце. На сердце было тяжело.

Я говорила себе не так давно, что представляю, на что будет похож наш путь к победе. У меня появилась идея, что нужно сделать.

Возможно, хорошо было, что я не могла говорить, поскольку если бы могла, я бы попрощалась, а мы обещали этого не делать. Я скажу это про себя, им не нужно этого слышать:

«Прощайте, Неформалы».